|
...про одного субъекта, который был несколько странным (в глазах окружающих). В отличие от остальных обывателей города этот выходил по вечерам не для того, чтобы, значит, погулять, а с целью подкараулить и мочкануть кукую-нибудь дамочку молотком по макушке. Причём, что тоже примечательно, он перед этим, подлец, даже не насильничал. То есть совсем. Просто подходил на улице к хорошо одетой, по моде, милашке и заводил с ней разговор. Чаще про житьё-бытиё. Вначале издалека - про погоду там, про звёзды (мигают, мол; светят издалека и проч.), про настроение - какое оно. Потом, незаметно так, постепенно на работу переходил, на проблему досуга, так сказать; потом - о добре, о любви, о долге (ну, о всех этих мужских атавизмах). Короче, мозги приличной девчатке пудрил.
Надо сказать, что не все оказывались такими доверчивыми или, хуже того, легкомысленными - некоторые чуть не сразу, раскусив, разглядев, "брали быка за рога": "Да ты кончай, мужик, языком-то молоть! Есть хата - пошли. Нет, так отваливай". А некоторые, те что попроще, терпели аж до самого конца, это когда он про любовь начинал - вот, мол, какая великая вещь! непреходящая ценность человеческих отношений! большие чувства, то да сё... Тут уж и они, бедные, робко так: "Поздно же... времени совсем ничего... Может пойдём? А то ведь так и не успеем".. И за рукав его, ненавязчиво так, в сторонку; или - за кисть, и его ладонь к себе на грудь (благо, тепло - и кофточку расстегнуть можно). А он, мужлан, бревно бесчувственное, даже не поцеловав, не обняв как следует - даже не вкусив - доставал молоток, инструмент слесарный, и - по кумпалу, по самому темечку. Затем извлекал из своих штанин, из карманов своих, бумажку, расправлял её, скомканную, и прикалывал булавкой на видное место. Чтобы заметней, чтоб сразу в глаза бросалось, мол, здесь был Вася... На самом деле там другое было написано. Женщина лёгкого поведения, в переводе называется. Из пяти букв. А какая же она "из пяти букв", когда обычная женщина, домработница самая что ни на есть... Что естественно, то извините, не безобразно. Да-с.
Ну, так об этом маньяке. Конечно, общественное мнение, как и положено, возмутилось: "Как это так - бить бъёт, а пользовать не пользует. Это ж не по-людски как-то; это ж, извините, через одно место... Никакой нормальный производитель так не поступает. Ежели он мужик, то сперва-наперво дело своё мужеское свершит, а уж потом, если очень хочется, если хромосома лишняя, - и молоточком, а то и просто руками (кому как больше нравится). А так получается извращение - ни себе, ни людям. Сволочь, одним словом. Маньяк".
Понятно, что сколько верёвочке не виться... Одним словом, в один осенний дождливый день, где-то в алее, в машине, поймали, повязали, отмордовали. Да так, что едва довезли - чуть тёпленького.
- А чё били то? Самосуд то зачем? - спрашивают.
- Так ведь сволочь, - отвечают. - Хуже чем онанизм.
Ну ладно. Пожурили их, потрепали по холке и отпустили восвояси. К жёнам своим, к подругам, в домашний уют.
Тут надо сделать маленькое отступление, ремарку для читателя. В обществе произошли некоторые незначительные изменения. В силу расчленения государства на целый ряд мелких; в силу эпидемий и пандемий, взаимной вражды; оккупации и колонизации; исламизации; опасной для мирового сообщества культуры и сокращения численности популяции до пятидесяти, а потом и до пятнадцати миллионов; в связи с поголовной демократизацией, фенимизацией и эмансипацией в последующие годы - бразды правления для наведения порядку, как на матерей общества, возлегли на хрупкие бабские плечи. Так: в органах управления, наведения порядка, обороны. В органах юриспрунденции, это - адвокаты, прокуроры, судьи, секретари, присяжные и всякие заседатели, а так же: основные истцы и свидетели обвинения...
Такая прелюдия и картина действия.
Так вот, когда помыли его, отпоили да откормили, да привели его в чувство, смотрят - мужик. Было сомнение, особливо после побоев, но тут без дураков. Мужик! Да ещё какой! В полном расцвете...
Адвокатура тут же аппеляции: временное мол, на протяжении пяти-семи лет, помутнение. Атавизм чувств - любовь называется. Если подлечить, если присмотреть, так может оно и ничего - пройдёт, исцелится. Мужик-то вроде ого-го! Его ж приодеть, приобуть - от него потомство пойдёт... Он же племенной! Он же производитель! Его на очередь поставить, так от желающих отбоя не будет. Государству одна прибыль и доход. На него очередь на несколько лет вперёд записываться станет.
Надо заметить, что прокуратура шибко ломаться не стала. Покуражилась, правда, но чуть-чуть, пока к подследственному не допустили. Ну а как пустили... Посидела это она с ним, посудачила про проблемы его. Целую неделю. Следственный эксперимент называется. А после того дала добро.
Общественное мнение тут же заволновалось. Раскололось оно значит:
- Маньяк! - кричали одни.
- Мужик! - соглашались другие.
- Убивать таких надо!
- Да таких разводить надо, любить и холить.
- Так он же девчушек мочил! Имя их честное порочил!
- И правильно - шибко скромные были. Психологию нужно мужскую знать. Тут же раздеваться надо было. И не ждать пока он за молоточком своим,.. а сразу в кусты. Клуши они и есть клуши.
- Так он же всё одно - мужик. А мужик - это враг народа! А народ - это кто? А это все остальные люди...
Газеты и журналы, радио и телевидение, наперебой начали уделять этому делу самое пристальное внимание. День за днём из невыносимой тюремной жизни проходили: в комментариях, в интервью, в даче автографов и подробнейших показаний, которые тут же претворялись в рекламные ролики, воспитательные мультсериалы для самых маленьких. Появились спектакли и потрясающий телесериал: "Прячущий молоток", с привлечением звёзд Голливуда. Помимо этого, одна известная турецкая торговая фирма за громадные деньги купила разрешение на контракт в целях рекламы мужских качеств и достоинств.
Маньяк стал героем дня, стал темой. Он вошёл в каждый дом, в каждую семью, стал ведущим крайне политизированной программы "Не время". Он стал непременным условием, даже предметом быта...
Концовка у этой истории такова. Освободили парня из-под стражи, взяли только обещание, что будет паинькой, и не станет дальше "безобразничать". Вышел он за ворота, а там народу - кошельку не упасть: историческая личность, человек года. Газетчики, телевизионщики со своими штангами, микрофонами, проводами. Спецназ в два ряда толпу сдерживает, шапочки роняет.
И тут из толпы - яркая, эффектная, возбуждённая и длинноногая - и на грудь, и в слёзы, размазывая французскую косметику себе по лицу и по его рубашке.
- Ах, ты мой дорогой шалопай, ах ты милашечка... Ну наконец-то. Сколько ж я тебя дожидалась! Ох и замучаю я тебя сегодня. Представляешь, волосатенький ты мой! Сегодняшняя ночь будет наша. Целая ночь...
Щёчки её раскраснелись. Глазки, атропином закапанные, блестят. Причёска растрепалась. Дрожит вся как в лихорадке или в танце святого Витта; скачет вокруг, чуть не пританцовывает. За плечо его ущепнёт коготочком, руку в локте согнёт - бицепсы пощупает; а то вдруг - кулачком в живот, проверка преса называется. И лопочет-лопочет: какая классная вещь лотерея, да какой он шикарный приз; ах, какая сегодня будет ночь... Но жалко, как жалко, всего одна. Следующая ночь у него будет с другой, с той что на очереди; ах, мерзавка, она будет с ним завтра... Но сегодня ты мой. Совсем мой! И нужно потрудиться - ночь это так мало, давай быстрее домой на "тачке" и не откладывая, прямо сейчас...
И в нетерпении дёргает-дёргает его то за рукав, то за лацкан пиджака. Подъезжает большая разукрашенная лентами машина. Толпа, всё в основном, женщины, ревёт от восторга, бъёт полицаев дамскими сумочками, каблучками, шпильками.
А дамочка всё лопочет: "Ах, мой дорогой, у меня такая батистовая рубашечка от Кордена, ах. А какой ночной горшочек, в цветочек. Представляешь, весь в орхидеях. Это от Мишель... Дорогой, какая у тебя кожица, а зубки-то. Покажи-покажи ка свои зубки, улыбнись. Ну, ты просто прелесть!
Ах, ты мой орангутантик!.."
И всё это время наш герой, то есть, маньяк только молчит, только глядит по сторонам да на свою пассию. А потом вдруг вырывает свою руку из её цепких пальчиков и под крики: "Ты чего это, а? Ты чего? Ты чё вздумал-то, козёл вонючий?!" опускает ей на голову кулак...
Тут набегают люди, крутят ему руки, валят на землю. Мужчины пинают, женщины визжат и топчут каблучками. Всё смешалось. Пыль, крики. А пострадавшая, выбираясь из шевелящегося комка тел, размазывая по лицу тушь, придерживая отстегнувшуюся грудь от Родэна, надсадно, прокуренным голосом вопиёт:
- Я ж так и говорила, что он Маньяк. Сволочь! Причёску мне испортил, одежду... Ой, мамоньки! Этот кобель меня ударил...
|