|
Circuit quaerens quem devorel
(Ходит вокруг и ищет, кого поглотить)
Лагутин ошибся. Пациент всё же явился. За семь минут до окончания рабочего дня. А ведь согласовали по телефону на семнадцать ноль-ноль, обговорили сумму за срочность... Мужчина сидел на замызганном диванчике, оставленном прежним арендатором. Лет сорока, с забинтованной от запястья по локоть правой рукой. Поджав ноги под сиденье, неестественно выпрямившись, он смотрел влево, мимо двери. Нечто настолько привлекло его внимание, что он даже не обернулся.
Сергей Иванович проследил за взглядом. Коридор заканчивался в десяти шагах. Потрескивающий моргающий свет неонки растворялся в подступающей темноте, слабо вычерчивая контуры двух стульев и пустующего столика охранника. Всё остальное тонуло во мраке. Похоже, в левом крыле перегорели лампы. У него мелькнула смутная мысль, что-то беспокойное сверкнуло в сознании и погасло.
Что ж, деньги лишними не бывают:
- Вы Буров, полагаю?
Больной повернул голову и поднялся, шагнул навстречу:
- Здравствуйте. Извините, опоздал. Но я заплачу, как договаривались. Простите, - продолжая говорить, он начал протискиваться. Надавил плечом на грудь и в следующее мгновение они стояли уже в кабинете.
- Вы же психиатр? У меня вопрос. Может, два... Я не задержу.
Они стояли, тесно прижавшись, и Лагутин попробовал было улыбнуться, оценив забавность ситуации, как вдруг услышал исходящий от пациента кислый запах пота. Доктор перевёл взгляд на всклокоченные, давно не мытые волосы; на обведённые чёрными кругами глаза. Затем вгляделся в широкое скуластое лицо. И увидел ужас. С трудом удерживаемый, выходящий по́том сквозь поры, перекосивший лицо в застывшую гримасу. Казалось, неосторожное движение или слово, и человек забьётся в истерике.
- Здесь всё в порядке, - произнёс Лагутин медленно, затем поймал его ладонь, крепко сжал и повторил. - Всё нормально. Пройдёмте.
Он усадил пациента и сел за стол. Буров ещё и хромал, приволакивал левую ногу. Сергей Иванович открыл верхний ящик, достал пачку сигарет и зажигалку.
- Курите?
- Да. Наверное, - человек кивнул и, сминая фольгу, полез пальцами за сигаретой. Сломал одну, другую. Покрутил, разглядывая, в пальцах. Словно не понимая, что с нею делать дальше.
Доктор протянул руку:
- Разрешите.
- Нет. Я уже.
Больной словно проснулся. Сунул сигарету в зубы, щёлкнул зажигалкой и глубоко затянулся. Лагутин посмотрел на забинтованную руку. Сквозь бинты проступали жёлтые пятна.
- Ожог или порез?
- Неосторожно. Во сне, - пациент сделал пару затяжек, сморщился, вытащил сигарету, с отвращением глянул на неё и зашарил глазами по столу.
Доктор придвинул пепельницу. Тот кивнул, бросил окурок и выложил на стол мятую стодолларовую бумажку.
- Благодарю, - Лагутин спрятал купюру в нагрудный кармашек халата.
- Я боюсь, - выдохнул Буров и стал рассеянно теребить воротник красной, видавшей виды, ковбойки. - Боюсь спать, боюсь закрыть глаза. Не сплю уже восьмые сутки. Это ад!
- Верю вам. Что случилось?
- Во снах... Каждую ночь одно и то же. Кто-то идёт за мной в темноте. Там петляющие коридоры, странные комнаты с окнами на потолке, забранные решётками. Пол, вздрагивающий, едва на него наступаешь. Стены, ходящие ходуном. И ты не можешь прикинуть расстояния. Не чувствуешь высоту, длину. А внизу песок. Может стекло. Или кости, размолотые в крошево. Идёшь, оно скрипит под ногами. Стоишь - хрустит на зубах. Я стёр этим ноги в кровь. Стоит заснуть, его дыхание между лопаток... В любую секунду рискую споткнуться и тогда конец! Он прикончит меня. Не представляю как, но будет что-то ужасное... Доктор, спасите. Думал он только во сне. А сегодня в этом здании увидел его! Он стоял, смотрел из темноты.
Бурова била дрожь. Что-то стукнуло об пол и покатилось. Белая, с остатками красной нитки, пуговица выкатилась из-под стула и замерла у доктора под ногами.
- Когда от вас ушёл пациент, я не мог встать. Так хотелось спать! А когда собрался зайти - весь коридор. Понимаете? Разве не странно - сразу пять, или сколько там у вас, лампочек перегорели одновременно?
Сергей Иванович ощутил смутное беспокойство. То неопределённое, та возникшая и тут же пропавшая мысль, когда он увидел погрузившийся во тьму коридор, проявило свои зыбкие очертания. Удивление. Да, именно, удивление. Ему действительно показалось странным, что в целом крыле перегорели все лампы.
- Подумайте, доктор. Так не бывает. Чтоб одна за одной. По очереди. Сначала дальняя, потом поближе, потом ещё... Точно кто-то идёт и они гаснут вслед за ним.
- Вам показалось. Скорей всего - щиток. Завтра вызовем электрика и всё починим, - ответил Лагутин и поморщился - фраза: "скорей всего" выглядела не вполне убедительно. Словно он сам сомневался, в щитке ли дело? Недоставало ещё и ему, вслед за пациентом, впасть в паранойю.
"Страх темноты. Несколько преувеличенный, только и всего. Сейчас мы это обсудим, со всем разберёмся, и всё пройдёт. Всё объяснится нормальным естественным образом. По-человечески".
- Вы ошибаетесь, - подчёркнуто холодным тоном отрезал доктор. - Там, куда вы смотрели - женский туалет. Сейчас уже поздно. - Он глянул на часы, изобразил озабоченность. - Начало седьмого. В здании кроме нас с вами только фармацевт из аптечного киоска, да ещё охранника где-то черти носят.
Здесь он сделал паузу и заговорщически подмигнул:
- А если то была Лиза из аптечного, то смею уверить, на свету она куда симпатичнее. Блондинка. Крашеная, правда. Но ничего. Всё остальное при ней и в натуральном, так сказать, виде.
Пациент застыл. Ни улыбки, ни гримасы недовольства на попытку сменить тему. Если бы сейчас на его лицо села муха и почистив крылышки, прогулялась от уха до уха, он бы и её проигнорировал. Секунда, другая... Буров вздрогнул, мотнул головой, неловко, словно чужую, приподнял руку и потёр пальцами лоб:
- Понимаю. Работа такая: очередной ненормальный. А он стоял там. Стоял... Если бы вы его увидели, то разглядели даже во мраке.
Помогая себе двумя руками, Лагутин вытащил из пачки лист бумаги. Вынул из карандашницы ручку, водрузил на лист и, подцепив ногтем, подвинул к пациенту.
- Пишите, - кивнул Сергей Иванович и скрестил руки на груди. - Фамилия, имя, отчество, год рождения, семейное положение.
- Моя фамилия: Буров, - медленно, словно в неуверенности, произнёс пациент; взял ручку и замер над листом. - Жена ушла. А моя дочь... - Он поднял глаза, да так и замер. Глаза его сместились доктору за спину, брови задрались, рот поехал в сторону.
- Да в чём дело? - вскочив со стула, Лагутин стал оборачиваться и вдруг резкий звук, неуловимое, краем глаз, движение и - пронизывающий порыв ветра, мелкая ледяная крупа в лицо.
Окно было распахнуто настежь. Бездонный чёрный квадрат, в котором мельтешили белые мошки.
- Мальчишки шалят, - хрипло произнёс доктор и неуклюже шагнул к окну. Тело стало чужим и не желало подчиняться. Сжав зубы, он упёрся ладонями в подоконник и выглянул наружу. Кабинет находился на первом этаже, и окно выходило во двор. Днём здесь стояли машины скорой помощи; у правой стены, под навесом, ящики с мусором. Ещё два скрюченных тополя у края площадки, вознёсших кверху растопыренные голые ветви. Но сейчас, за метелью, не видно ни зги. Ни слева, ни справа ни огонька, будто во всём мире он и Буров остались одни.
Он хотел было отвернуться, как что-то разглядел внизу, под окном. Свет падал на снег и Лагутин увидел... Нет, этого не могло быть. Он даже сморгнул и посмотрел снова. Следы. Цепочка следов петляла из темноты, останавливалась под окном, а затем, вдоль стены, убегала влево, к центральному входу. Следы от босых человеческих ног... И какие-то дыры вокруг. Словно тыкали палкой в снег.
Отпрянув, доктор захлопнул створки, тщательно закрыл на все шпингалеты и только после повернулся к Бурову.
- Ну? Что? - Буров изучающе смотрел на него.
- Ничего, - соврал Сергей Иванович, сел и побарабанил пальцами по столу. От окна сквозило. Взявшись за спинку, он переставил стул в угол. И поймал себя на том, почему это сделал.
- Доктор, только честно. Что произойдёт, когда он догонит?
- Вы проснётесь, Буров. В самый последний момент. Мокрый, в холодном поту, но проснётесь. Давайте, я выпишу снотворное. Даже нет, я вам его дам. Вернётесь домой, примите перед сном и...
- Не продолжайте, я понял. Это был первый вопрос. А вот второй. Я читал, будто сны человек видит постоянно. То есть, даже тогда, когда и не спит. Просто реальность настолько поглощает внимание, и сон не пробивается сквозь сознание, оставаясь на нижнем, подсознательном уровне.
- Есть такая гипотеза. Но подтвердить никто не смог.
- Я - смог! - Буров выпрямился, уставив в доктора воспалённые глаза. Похоже было на то, что он готов в любой момент заснуть на полуслове. Качнуть медвежьей, с торчащими космами волос, головой на жилистой шее, повалиться лицом вниз, и хрустнуть переносицей об стол.
- Доктор, он вышел из моих кошмаров. Сказал, всё равно отыщет, никуда мне не деться. Буду спать или нет. Вопрос времени. Теперь в этом не сомневаюсь. Да и вы. Что-то было там, за окном. Я же видел, каким у вас сделалось лицо.
- Чепуха. Чьи-то дурацкие неуместные шутки. Я, Буров, верю лишь в то, о чём имею чёткое представление. И то не всегда. Сознание, позвольте заметить, такая хрупкая вещь... Да, выключился свет, и что из того? Да, распахнулось окно. Очень эффектно. Потом, эти следы... Согласен, босыми ногами по снегу, в такое время... Закалка-тренировка? К катаклизмам готовятся, выносливость воспитывают. А потом ревматизм, воспаление лёгких. Это не страшно, Буров. Это глупо. Бросьте. Какой-то остряк морочит вам голову...
- Во сне?
- Ну, знаете ли...
- Им удалось, доктор. Если вы видели следы, значит он не один. Он привёл остальных.
- Буров, а вы не можете заменить местоимения? Какое-нибудь имя, ради разнообразия? Или не знаете?
- Имя ему: Азазель, - сказал Буров и замолчал.
Сергей Иванович уставился на него, но не дождавшись продолжения, уточнил:
- И кто он такой?
- Тот, кто приходит из темноты. Где-то здесь, в этом здании или во дворе, есть и двое других, таких же как он. Уз и Азаэл. Они все когены тьмы. А я кем-то проклят. На мне хе́рем, и поэтому я отдан ему. В отпущенье чьих-то грехов. Вы понимаете, доктор? Я уже не человек. Меня тащат на заклание, а я блею, упираюсь, брыкаюсь... Но участь моя решена. Они вкусили моей крови и теперь алчут её. И пока не возьмут своё, не уйдут. Сегодня, завтра. Я устал, доктор. Хочу спать. И я чувствую, они совсем рядом. Может за дверью. Стоят, слушают и ждут, когда выйду отсюда.
Пациент был похож на говорящую куклу. Он открывал и закрывал рот, произносил модулированные звуки, но не понимал ни слова из того, что рождало его механическое нутро.
Буров не смотрел на доктора. Он говорил, говорил, захлёбываясь, спотыкаясь на словах, замолкал, чтобы вдохнуть и снова - продолжал своё. Нудно, монотонно. И неотрывно смотрел на дверь, будто гипнотизируя или заклиная всеми святыми и нечистыми силами. Желая одного: чтобы быстрее свершилось, чтобы закончилось раз и навсегда.
- ...Это началось месяц назад. Не знаю - почему. Не знаю, кто указал на меня, кто выбрал. Может брошены были кости и выпав, они показали моё имя? Я не сведущ в каббале, не знаю, как проходит их Йом-Киппур - день искупления. Мне известно лишь то, что на этот день выбирают двух козлов. Один - для Яхве, другой для Сатаны. Когда я спросил его, зачем я ему, он не ответил. Было сумрачно, я стоял в большом зале; какой-то хлам валялся вдоль стен. Где-то поблизости капала вода и слева, за одной из перегородок, перегораживающих коридор, стоял он. Мы говорили, если это можно было назвать разговором. И почему-то шёпотом. Я спрашивал, а он отвечал или тихо смеялся, когда не хотел отвечать. Так выведал его имя и имена двух других. Но тогда не знал, что они такое. Спросил: почему я, зачем? Он рассмеялся. Поинтересовался, где другие? Он сказал, не здесь, они ищут, и пока не найдут своего, не придут в это место. Кого же они ищут? Второго тебя, ответил он, но в тот раз его не понял. Тогда он предложил: найди человека вместо себя, укажи на него. Я опять спросил: зачем? Он ответил вопросом на вопрос: хочешь жить? Разумеется. Он рассмеялся. И я уточнил: когда? В ответ: сегодня.
Тогда я проснулся и отчётливо понял - заснуть не смогу. Сна ни в одном глазу. Мохнатые лапки бегали по спине, по ногам. Встал, включил во всей квартире свет, сходил на кухню, сотворил бутерброд, вскипятил воду, заварил крепкий кофе и, включив ноутбук, полез в интернет. За полтора часа поисков ничего схожего с моим случаем найти не удалось. Зато резко заболели стопы. Помнится, однажды летом я сдуру походил босиком по асфальту. Ощущения те ещё. Подумалось, да ну на хрен. Присел на пуфик, повернул пятку к свету. Ничегошеньки. Ни мозолей, ни волдырей, ни порезов. Осколков стекла, крупинок песка тоже не наблюдалось. Легче не стало. Сделал ещё бутерброд, ещё кофе, полистал новости. Через полчаса оделся и позорно покинул жилище. В снег, в пургу. К своему другу, через дорогу. Санька, Александр. Так его звали. Он жил бобылём. Принял меня, оставил переночевать. Как иначе - друзья. Я всё рассказал. Хозяин заснул в спальне, а я - в гостиной. Утром Сашка был мёртв. Шея его походила на туго скрученное мокрое полотенце. Не стал подходить. Глянул с порога. Увидел распростёртого, в ворохе смятых простыней, и снова бежал. А ужас следом. Не мне ли знать, кто это сделал. Понимаю, должен был заявить, но никто бы не поверил. Демонические существа? Сатанинский ритуал? Скорее бы меня заподозрили в содеянном, чем - нечто, убивающее во сне.
Меня оставили в покое на одну ночь. Но спал плохо. После Сашки что-то случилось с руками. Два пальца на левой были вывихнуты, распухли и причиняли мучительную боль. Кажется, это называется стигматы? Помню, когда споткнулся и упал, не в силах бежать, Азазель наступил копытом, наклонился и продышал на ухо: в следующий раз это может быть твоя голова - беги. На следующую ночь мне напомнили про должок. После я не спал трое суток. Мучился от стыда и бессилия. Потом покалечил ногу. А это случилось так. Я заночевал у одного знакомого, по работе. Мужик, оказалось, семейный. На зарплату он отгрохал трёхэтажный дом. Как смог? В любом случае: две девочки-погодки, сын-очкарик, его накрашенная баба и он сам - лысый, брюхастый - типичный бухгалтер с выбритым до сального блеска подбородком. Но вначале я обо всём предупредил, расписал в подробностях и наказал не спать в эту ночь. Даже предложил уйти, например, к друзьям. Наверное, я не проявил настойчивости, они не закатили истерику, не попросили выйти вон. Хотя, по-интеллигентному, предложили в обмен пару адресов. Как мило с их стороны. Пораздавали своим чадам подзатыльников и мигрировали на второй этаж. Забавный штрих - одна из пацанок уходила последней, подзадержалась. Так она обернулась, состроила козу да притопнула ножкой. Красная туфелька - белый чулок. Страшный волк тут же испугался, ага. Не раздеваясь, проплёлся в спальню, упал на супружескую кровать, пропахшую нафталином. А утром в дверь позвонили. Какой-то трясущийся старик и его супружница. Выглядели как сумасшедшие, явившись в одном исподнем. Не смогли произнести ни слова. Помню, мы стояли в прихожей и старуха протянула руку. Я даже отшатнулся, мало ли. А она погрозила скрюченным артрозом указательным пальцем. Так неожиданно, не к месту, я рассмеялся. Прислонился к стене и хохотал, не в силах остановиться. Пока они, пятясь, не скрылись за дверью. Только потом сообразил. Его карга пыталась меня перекрестить. И не смогла. Не знаю, чего там произошло. После увиденного она забыла как это делается. Память отшибло. Бог в помощь. Надеюсь, даст знак и они скопытятся разом, не мучаясь. Когда уходил показалось, что деревянная винтовая лестница насквозь пропиталась кровью. Вот тебе и туфелька. Не дразни зубастого!
Пять дней блаженства. Я почти забыл. Даже стал надеяться. Да, я волочил за собой, точно арестантскую гирю, колотую ножом ногу. Мало того, тело живописали синяки и ссадины. Но это были не те тату, которые украшают. На шестую ночь очередной побег. За последующую неделю без сна, чуть не выдавил себе глаза. Продержаться семь дней - для меня настоящий рекорд. Как плату, растираясь снегом, обливаясь ледяной водой, заработал ринит и температуру свыше тридцати восьми. Квартира обернулась тюрьмой. Голова кружилась, отрываясь от тела, я норовил присесть на стул, на кресло, на диван, обо что-нибудь опереться, пока не выдержал и не позвонил соседу, дяде Васе... Он оказался впечатлён. Я же напился вдрызг, очистив его винные запасы. Как-то помылся в ванной, продезинфицировал раны, сменил повязку - уж и не знаю, когда успел её себе повязать - и наконец, поскользнувшись на плитке (эх, пожадничал сосед с кафелем), упал и нашёл долгожданный покой.
Какая-никакая пауза. Бонус к заработанной ночи. Через сутки опять борьба со сном. Два дня, пока не сморило под коммунальным мостом у пристани. Едва не замёрз. Дешёвые пельмени и дрянной кофе в забегаловке привели в чувство, чтобы услышать как по радио сообщили о трупе, выловленном из реки... А теперь ещё рука. Ума не приложу, когда и откуда. Какое-то такси, может - частник? Я на заднем сиденье в полусне... Девчонка. Белые волосы. Слушает меня, открыв рот. Чёртов рот, с тягучими нитями слюны. Открывается, закрывается. Ни слов, ни звука. Потом скрежет, грохот. Я в канаве. Лицом в снегу. Шапки нет. Дублёнка распорота сверху донизу. Я торчу из этой прорехи. Рядом легковушка брюхом кверху. Кто-то в салоне хрипит, скребётся. Хлопья снега, звенящая тишина. Затем я голосую на трассе. Огромный фургон-рефрижератор. Завывающая сирена. Люди в форме. Вопросы, бумажки, суета... Ну, вот. Теперь и вы. Простите. Я должен был рассказать. Найти слушателя, который поверит. Только так он даёт передышку. Вы врач. Клятва Гиппократа. Вы же простите?
Сергей Иванович Лагутин разлепил пересохшие губы:
- Мне кажется, я и впрямь могу помочь. Этот последний случай... Девушка, говорите? Действительно, белые волосы. Вернее, седые. Катя Швец. Последний курс консерватории. Говорят, у неё был сильный красивый вокал. Ей прочили карьеру. Кто-то скальпировал, а потом разбил ей лицо. Лицевые кости были раскрошены. Но скальп... Буров, вы знаете, как это выглядит? Там было что-то ещё... Что-то странное с её зубами. Ну да. Остатки кожи. Чужой кожи.
Доктор поднялся и шагнул к Бурову.
- Дайте-ка взглянуть на вашу руку.
Но Буров начал сползать со стула, лицо его побледнело:
- Бегите, - прохрипел он. - Я... засыпаю.
Сергей Иванович, словно сомнамбула сделал ещё один шаг, потом ещё. Смутное подозрение, догадка не давали ему сделать последний шаг. Но тут он поднял глаза и в отражении окна, как в зеркале увидел, что дверь стала открываться.
И доктор обернулся...
(C) Yeji Kowach 12/01/1995
|