Бумажный листок витал и кружился в воздухе утреннего города. Крутился вокруг столба афиш, пролетел мимо облупленных скамеек и упал текстом верх.
Широкими аршинными буквами напечатано: "Они идут!". Затем следовала небольшая информация.
"Фронт патриотов прорван! Граждане Карпатии! Все, кто может держать оружие в руках, мы призываем на помощь своей отчизны. Женщины и дети, а также пожилые и немощные, могут спастись от кровавого насилия революционеров диктатора Окосли на корабле "Надежда". Отплытие в 17:00, билеты..."
И тут листок вновь подхватывает ветер, унося вглубь глубоких улочек, не дав нам дочитать до конца.
Эллен Уоллси стояла в утренней очереди перед продуктовой лавкой. Все как всегда: люди томятся, дверь долго не открывается, грузовик долго не приезжает. Все прелести прифронтовой жизни.
Но тут по толпе проходит волна негодования. Кажется, на двери что-то вывесили.
-Кто-нибудь может сказать, что происходит? - спросила Эллен. Ее варежки давно не держат тепла, а длинные пальцы промерзли и окоченели.
Люди поломали очередь, стали стекаться поближе к двери. Те, что стояли спереди, заныли, что их зажали и что не хватает воздуха дышать. Эллен ловко, почти изящно протиснулась между людьми, чтобы разглядеть написанное.
Надпись гласила: "Машины не будет. Продукты закончились вчера. Фронт прорван. Бегите из города".
Негодование перешло в громкий ропот, кажется, кто-то начал бить палкой по окнам. Эллен Уоллси рядом уже не находилась; ее потускневшие от постоянного ношения туфли громко стучали по мостовой, несли домой, к пятилетней дочери Амелии.
Она видела, как на улицах творился хаос. Ей он казался некоей генеральной репетицией перед гигантской театральной постановкой. Люди вытаскивали самый ценный скарб из домов и уходили, втекая в беспрерывный человеческий ручей, бегущих от гражданской войны.
Кому хватало денег, заказывал грузовик. Кому-то хватало только на лошадь. Но в основном все уходили на своих двух. Город пустел на глазах, закрывался, заколачивался и ощеривался.
-Амелия? Где ты, красавица?
-Тут, - дочь выглянула из-за угла гостиной. В руке девочки была игрушка с большими глазами и румяными щеками. Одно веко, судя по всему, сломалось и постоянно держало закрытым правый глаз, а прядь рыжих волос была вырвана. Зато платьице красивое и свежее, мама постаралась. - Миссис Хармс ушла к себе домой, оставила записку. Мама, я съем абрикос?
-Амелия, послушай меня, - Эллен Уоллси наклонилась к дочке и коснулась пальцем до ее кончика носа, - помнишь, я говорила тебе, что в один день мы должны быстро-быстро собраться и уехать отсюда? Что ты должна сделать?
-Достать свой чемодан и собрать все вещички. Но мам, а как же папа?
-Он приедет за нами. Где записка? Иди, съешь свой абрикос, а потом займись чемоданом.
Девочка достала абрикос из хрустальной фруктовницы, протерла его полотенцем и стала есть, поглядывая на картину. Амелия почти всегда так делала, потому что ничто больше ее не привлекало так на кухне.
На картине изображена молодая пара в осеннем сквере: подтянутый мужчина в офицерской форме с галстуком и золотой закрепкой, с белоснежной фуражкой, а рядом с ним грациозная девушка, вся утонченная, высокая, красивая, будто слепили фарфоровую куколку.
В ее памяти мало, что осталось от статного офицера. Кажется, мама говорила, что он обещал вернуться. Правда, не помнится, сколько времени прошло с того момента, когда он исчез.
Эллен Уоллси взяла с комода лист, оставленный нянькой. Еще на нем лежали два билета, но прежде Эллен решила прочесть записку, которая оказалась весьма краткой. Миссис Хармс пожелала им удачи в дальнейшей жизни, а за нее волноваться не стоит: она уедет в свою родную деревню к дочери. И еще просила, чтобы они не ждали Карла, потому что после полуночи здесь будет только творимый людьми ад и вакханалия.
Женщина рукой раздвинула билеты. Красная прошитая линия обозначала их бессрочность, а рисунок двух скрещенных якорей в золотом кольце - принадлежность к старой именитой компании Бенсмарков.
Это были билеты на последний рейс "Надежды".
2.
Подводная лодка шла в надводном положении, вся окруженная стаей чаек. Для них это казалось ходячим островом в море. Матросы докуривали папиросы. Капитан разглядывал горизонт в бинокль.
-Сэр, радиограмма.
-Старпом, читай вслух.
-Тут пометка...
-Уильям, - капитан повернулся к старпому, - двенадцать лет служим.
-Ладно.
Матросы уже спустились обратно, а Уильям всё молчал. Подлодку заметно покачивало на волнах.
-Я, кажется, сказал читать вслух.
-Именем Революционного комитета и Партии Тред-Юнион бла-бла-бла, приказывают отправиться в назначенный квадрат для патрулирования и воспрепятствования незаконных перевозок солдат и прочих агентов из страны и в страну. В случае нахождения таких кораблей требовать возвращения обратно в порт приписки. В случае отказа исполнять приказ - потопить. У революции нет жертв, есть ее предатели.
-Уильям, ты раньше представлял, что мы будем служить ее величеству Революции?
-Скорее нет, чем да.
-Вот и я тоже. И поскорее бы это все кончилось.
В черной воде виднелись плавающие ледяные блины, а также снежная каша. Волны не давали сковать все льдом, и потому судоходство продолжалось. Шел второй год гражданской войны. Второй раз капитану подводной лодки UMS-2 приходилось патрулировать воды от внешней угрозы с моря. Хотя ни разу он угрозы с того берега так и не увидел.
-Отсеки провентилированы? Тогда погружаемся.
-Есть.
Едва капитан спустился в центральный пост, как увидел То самое лицо. Человек носил красно-желтый аксельбант на будничной форме, чтобы все знали, с кем имеют дело. А еще у него всегда при себе кобура с заряженным Браунингом. Наверное, так заведено неслучайно: неповинующихся пристрелить, а в случае бунта - застрелиться.
То самое лицо звали Джеральдом Джексоном. За спиной его называли Красный Джерри, или Кровавый. Тредюнионовец отнюдь не всегда обладал таким незавидным авторитетом в команде. Бывало даже, когда такие, как он, могли быть хорошими ораторами, например, или заводилами, или командирами, или просто хорошими людьми. Ведь партия Тред-Юнион неспроста же побеждает в войне.
Но такое случалось, когда человек справедлив; когда же власть дана с избытком, а ума палата, получается Джеральд Джексон. О нем мало что известно. Во флот его отправила партия, и служит он только для нее.
Комиссар Джексон стоял возле перископа, лениво пролистывая безымянный журнал в красной кожаной обложке. Его впалые глаза резко взметнулись в сторону капитана и столь же стремительно вернулись к просмотру страниц.
-Капитан Харгисон, можно вас на разговор?
Нехотя он согласился, передав руль старпому. Уильям сочувственно вздохнул. Сейчас в капитанской каюте командиру начнут мыть кости.
-Итак, слушаю, товарищ Джексон, - капитан налил себе в стакан чая. - Не желаете?
-Нет, не очень. Капитан Харгисон, типичная процедура, ничего более. Как вы относитесь к предстоящему походу.
-Это моя служба.
-А всё же?
-Задание пустяковое, нервотрепки не будет.
-А каково ваше отношение к заданию партии?
-Его нужно исполнять.
-Что же, вы будете также гражданские корабли-нарушители, если того потребует Тред-Юнион? - комиссар лукаво улыбнулся.
-Таков приказ Революционного комитета, а приказы не оспаривают, - попытался выкрутиться из щекотливой ситуации капитан. - Скажите, Джеральд, вы хотите меня подловить на предательстве революции?
-Нет. А может и да, - комиссар открыл журнал и достал помятый желтый лист. На нем был текст, отпечатанный на дореволюционном типографском шрифте с имперскими титулами. - Список морских офицеров 2 Императорского Флота я получил перед самым отплытием. Пока все сделано без официального запроса, конечно, иначе вас просто не допустили в поход.
-Скажите, Джексон, вы бываете человеком?
-Когда идет война, можно быть человеком? - парировал комиссар.
-Я свою службу знаю, и место тоже. По своей воле исполняю все приказы. Что вы конкретно хотите, товарищ Джексон, говорите яснее. Должность капитана вам все равно не дадут.
-А она и не нужна, - усмехнулся комиссар, - зато вот если вы поймаете предателей...
-Если!
-Вот что, капитан Харгисон, - журнал с громким звуком закрылся. Лист сложился вчетверо и отправился в карман комиссара. - Или как вас там? Неважно, пока. Мне стало ясным ваше настоящее отношение к рейду. Я запишу положительную характеристику в журнал. Но. Найдите мне рыбку побольше. Побольше, в буквальном смысле! И уничтожьте нашего врага. Когда найдем, потопите ее без промедления. Команде признание и благодарность, мне и вам орден, а эта бумага, - он показал пальцем на карман, - исчезнет у вас. Надеюсь, я доступно выразился?
Джексон с силой хлопнул рукой по плечу капитану и немедленно вышел из каюты. Господин не-Харгисон продолжал стоять на месте. UMS-2 тихо шла под водой к своей роковой встрече.
3.
Белоснежный лайнер вышел из порта в последние часы перед приходом революционной армии. Эллен выглянула на палубу, чтобы посмотреть на белые вспышки в городе.
Кажется, кто-то ещё сопротивлялся?
Но так бывает недолго. Народ порядком устал от тягот и лишений, мужчин и юношей оставалось всё меньше, война превращалась в кровавое битье немощных, потому что на фронтах крупных баталий уже давно не было. Даже Тред-Юнион скорее запугивала граждан многочисленными политическими убийствами, чем действительно сражалась с настоящим противником - Лигой патриотов.
Поэтому родной город семьи Уоллси не должен долго страдать. Во всяком случае, так казалось Эллен.
Ей выдали каюту, которую пришлось делить с пожилым мужчиной и многодетной взбалмошной семьей из Манчестера. Итого в каюте, вместе с Эллен и дочкой Амелией, было восемь человек, хотя предназначалась она не более чем для двух. Ночью корабль шел зигзагами, и все это время качало из стороны в сторону, что вызывало, помимо морской болезни, еще большую тревогу на душе. Многодетная семья Беккер (их фамилию Эллен узнала, когда приходил матрос для переписи беженцев) как-то умудрилась при всем этом заснуть, сидя штабелями на кровати.
-Мама, - шепотом позвала Элис, - а как они так уснули?
-Как?
-Как лошади. Они же сидят друг на друге. Мама, мы уже скоро?
-Спи давай, - шикнула на нее Эллен.
Но семью Уоллси ожидал тяжкий нервный сон.
Утром на душе у Эллен почувствовалось небольшое облегчение. Корабль должен был уйти уже достаточно далеко, чтобы его не могли вернуть обратно. Амелия завязала дружбу с детворой в каюте, а пожилой мужчина, всю ночь пролежавший с открытыми глазами, куда-то исчез.
Эллен решила выйти на верхнюю палубу (их каюта находилась на среднем уровне). Ветра на море не было. Небо стояло ясное, а яркое солнце озаряло "Надежду" чистым белым светом, отчего корабль выглядел еще более прекрасным и величественным. Его монументальность, широта размеров, богатая отделка, как и многое другое словно говорили, что "Надежда" будет бесконечно бороздить воды морей, не страдая от тягот времени.
-Мадам, разве не холодно гулять по прогулочной палубе?
Эллен вышла из своих мыслей и обернулась. Перед ней стоял, судя по одежде, крупный морской офицер.
-Я только на минутку. Мне нельзя здесь находиться?
-На минутку можете.
-Простите, а вы?
-Капитан лайнера "Надежда" Отто Мюллер к вашим услугам, - заулыбался мужчина в седине.
-Ох, я так нетактична. Извините.
-Ничего страшного.
Робкое молчание.
-Кажется, вы о чем-то думали. Не буду мешать.
-Нет, вы не мешаете, нисколько. Я думала о том... О том, о сем. Для меня мир на том берегу рухнул, а на другом ждет неизвестность.
-Такая красота не пропадет даром.
И снова молчание.
-Я смотрю, вы ходите кругами уже два часа, - сказал капитан Мюллер.
-Правда? Время быстро летит. О, моя Амелия! Я совсем забыла про дочку.
-Пойдемте вместе. Все хотел увидеть в свободное время, как расселены пассажиры.
По пути обратно Эллен и капитан Мюллер вели беседу. Эллен практически не обращала на собеседника внимания, несмотря на его статус; Мюллер же был обворожен внешней красотой женщины. Он спросил ее, кем она работала до войны. Эллен невольно обмолвилась, что она - балерина. В конце концов, Амелия была найдена в их каюте, играющую с ребятами Генри и Карлом Беккерами, а мисс Уоллси получила приглашение отужинать с капитаном вместе.
-Вы знакомы с капитаном, мисс? - спросил пожилой сосед по каюте.
-Нет, встретились на палубе. Он решил осмотреть, как хорошо обустроились пассажиры.
-Пассажиры? Хах, да мы теперь беженцы! - пришла в ответ саркастическая усмешка. - Не граждане, без родины...
-Такие вещи можно и опускать, мистер, - укорила собеседника Эллен миссис Беккер.
-Это правда жизни. Нам следует принять как факт, то что произошло, хотя, в чем-то вы тоже правы.
-Вы, наверное, журналист, - на лице миссис Беккер появилась толика презрения.
-Историк, ошиблись.
-Недалеко промахнулась.
-Вы неправы, мисс?
-Каллей Беккерс. Я права, потому что вы занимаетесь одним и тем же: заблуждением народа.
-Но, откуда у вас такой вздор? Я пишу о прошлом, а газеты для настоящего. Их еда - это афиши сегодняшнего дня, я же ищу их в прошлых летах. Газетчики размышляют, чем удивить мир завтра, а историку важно помочь сделать завтрашний мир лучшим.
-Чем вчера? Тогда как вы допустили такое, что творится сейчас в нашей стране? - едко заметила миссис Беккерс.
Спор казался бесконечным. Эллен Уоллси вышла со своей дочерью, чтобы не мешать диспуту.
Вечером семья Уоллси отужинала вместе с капитаном Мюллером. Эллен надела на себя единственное взятое с собой платье из красного шелка, жемчужное ожерелье, подаренное Карлом, а туфли подновила гуталином, которым поделился пожилой мужчина из соседней каюты. Она пыталась сделать свой идеальный вид, тот самый, который раньше ярко блистал на сцене столичного театра. С минуту ей показалось, что у нее получилось, но затем она разглядела то тут, то там морщинки на лице, мелкий порез на щеке от выбитого взрывом стекла, первую седину, вызванную не старостью, а физической усталостью.
Праздная атмосфера позволила Эллен выйти из дурного настроения, хотя бы на полчаса почувствовать себя живым человеком. Бутылка шампанского раскрыла печати недоверия и апатии. Она не хотела думать о доме, о войне, о голодном времени, о свисте падающих снарядов на улице, о потерянном прошлом. Яркие лампы, блеск золота в интерьере, свежесть и чистота позволяли стереть хоть на время такие мысли и воспоминания. Вся эта обстановку даже при особом желании могла подарить надежду на светлое будущее. Даже имя у корабля соответствующее. Но как же Карл?
Мисс Уоллси выяснила, что "Надежда" на всех порах мчится к Бургундской провинции. Завтрашний день будет последний в круизе - в 17 часов вечера они сойдут по трапу на берег. Всего таких счастливчиков оказалось немного - 3439 человек из больше 50 тысяч желавших. Отто Мюллер захотел сделать тост в честь красивой балерины Эллен Уоллси, но тут к нему подошел какой-то взволнованный человек и что-то прошептал в ухо. Капитан просил извинения за внезапный уход с ужина.
Зайдя в свою каюту, семья Уоллси застала своих соседей уже спящими. Амелия, лежа на кровати, внезапно сказала маме:
-Мамочка, а капитан наврал на ужине.
-Что ты говоришь?
-Он сказал, что мы завтра вечером будем на месте, но это не так. Мы должны были оказаться на берегу уже сегодня. Нас учили на географии, что до самого ближайшей страны при скорости в 20 узлов плыть по морю не больше суток. А скорость "Надежды" сейчас 22 узла, это мне так Генри сказал, а он спрашивал вахтенного. Я у тебя умная, да?
-Очень, - сказала Эллен, и горько вздохнула.
4.
-Капитан, они не выходят на связь.
-Старпом, рули на всплытие.
Рубка UMS-2 показалась перпендикулярно кораблю. Не заметить даже ночью такое всплытие вахтенным невозможно. Расчет был на то, чтобы намеренно выдать свое присутствие. Последний шанс для начала переговоров.
Комиссар Джексон вылез наружу вместе с капитаном осмотреть судно.
-Да тут кораблик водоизмещением целых три-четыре тысячи тонн, не меньше. Молодец, большую рыбину достал.
-Ты торопишься. Разгляди корабль.
С минуту Джеральд Красный рассматривал судно в поисках уловок капитана, но ничего не нашел.
-Оно же гражданское. Идет без светомаскировки.
-И что?
-Это не военная цель, Джеральд, - уверенно заявил капитан.
-Я так не думаю. Ты ошибаешься, там везут предателей и изменников, чтобы потом они вернулись репатриантами и уничтожили наше государство. Скажи мне, на чьей ты стороне?
-Разговор идет не об этом! Там гражданские, они никак не должны...
-Идет вообще-то война, Харгисон! - резко перебил комиссар. Он взял одной рукой за воротник капитана. - Соберись, ничтожество. Хватит с меня топить катера да старые корыта. Сделай, что я тебе говорил!
Капитан резко одернулся от комиссара и спустился вниз. Старпом и мичман безмолвно за всем этим наблюдали.
-Ты пробовал с ними еще связаться? - Харгисон приказал передать еще несколько раз сообщение судну о смене курса.
-Так точно, капитан. Ответа не последовало. Корабль ход не сбавляет, курс не изменяет.
-На погружение, - громом произнес капитан.
Джексон словно нарочно вытащил из ниоткуда кожаный журнал, как бы напоминая о недавнем разговоре. Капитана это разозлило еще больше.
-Капитан? - послышался голос Джексона.
"Сделай, что я тебе говорил. Потопи его, и все закончится", - витало в голове у капитана.
UMS-2 ушла на перископную глубину. Старпом рассматривал корабль и понимал, почему капитан так не хочет отдавать приказ об атаке. Нет, подумал, Уильям, он знает даже две причины. А в это же время команда нервно ждала тот момент, когда придется топить вражеский корабль, пассажиры - граждане их родной страны.
-Товарищ Джексон, - старпом все-таки решился помочь капитану, - насколько возможно в наших условиях проверить статус корабля и его пассажиров?
-Что вы имеете в виду? - вид у Джексона был крайне недовольный.
-Нас учили во флоте отличать комбатантов от некомабатантов.
-Здесь война, старпом Креггс, а не штабные учения. Утрите свои сопли.
-Налицо гражданский корабль с комбатантами. Этого мнения придерживаюсь здесь не только я.
-Вы капитан UMS-2? - взбесился комиссар. От бешенства у него глаза налились кровью. - Нет, ответьте: вы капитан?! Ваше мнение учтено, старпом, а теперь вернитесь на свой пост и больше не лезьте туда, куда не просят!
Джексон резко повернулся к капитану, который молча наблюдал за происходящим.
-Капитан... Харгисон, - фамилия была произнесена на угрожающе низком тоне. - Приказ командования гласил, что в случае отказа судно-нарушитель следует уничтожить.
Лицо Джексона засияло. "Как прекрасно", - говорил он самому себе, - "что не пришлось никого убеждать с помощью ствола у виска. Я никогда не любил угрожать кому-то, а уж тем более стрелять для показного вида. Потом еще форму забрызганную менять, и сказки сочинять в ревком о случившемся. Да какая разница, какого о тебе мнения будет после этого команда? Их все равно после похода расформируют и раскидают по ирландским лагерям из-за своего любимого капитана".
-Джеральд, - сказал капитан, - Ты же не хочешь их смертей. Тебе ведь важен этот чертов орден, ну так получишь ты его! Отпустим этот корабль, и найдем другой помельче, или пустим в расход торпеды. Отрапортуем об успешном уничтожении, ведь ты же сам говоришь: идет война. Сейчас никто не сможет проверить.
-Заткнись! - взревел комиссар. - Исполняй свой революционный долг!
Как-то незаметно его пистолет оказался вынутым из кобуры.
-Если ты не можешь уничтожить своего врага, то ты не можешь быть командиром. Ты не служишь делу революции. За это я вправе тебя пристрелить на месте как чрезвычайно опасного контрреволюционера.
В акустиках послышался звук открытия торпедных шахт. Торпедный отсек доложил, что готов к атаке, но капитан это не услышал. Он смотрел в глаза Джексону, буквально сверлил его своим взглядом. Это был его последний поход; по крайней мере, он себе так обещал. После собирался уйти в самоволку, вернуть себе настоящее имя, возвратиться домой, чтобы больше не вспоминать об этой войне. Плевать! На революцию, декреты, ревкомы, Тред-Юнион и зов отчизны Лиги патриотов. Даже на призвание всей своей жизни - быть подводником - стало плевать. Слишком далеко все зашли. Не о том мечтали люди. Было желание иметь справедливый мир, а не социальный дарвинизм, жить в дружбе с совестью, а не изолгаться с головы до пят. А если уж на то пошло, думал он, что начнут его искать - можно будет притвориться дураком, или контуженным.
Он хотел возвратиться в прошлую жизнь, в свой островок добра, но почему ему для этого требовалось переплыть целое море зла?
-Ну, раз так, - комиссар был неугомонен, - именем Революции и Революционного комитета...
5.
Под водой звук винтов напоминает монотонное жужжание. Если вы расслабитесь на морской глади и опустите голову в воду, а мимо невдалеке пронесется катер, то вы услышите тот самый звук бешено вращающихся лопастей.
У "Надежды" было четыре гребных винта, поэтому, когда в акустике послышались еще два, долго размышлять над дилеммой не пришлось. На море они были уже не одни. За ними ведется охота.
Несколько раз с ними пытались выходить на связь, но все было тщетно. Капитан строго приказал ни в коем случае не устанавливать контакт с подводной лодкой, поскольку корабль немедленно отправят обратно в порт. Отто Мюллер отчаянно надеялся на мнимый шанс, который ему в тот день так и не дали. Даже после агрессивного демарша подлодки, когда она всплыла прямо перед их носом, не заставило его сменить курс или остановить ход.
Матросы тоже люди, и догадывались, какая развязка их ждет. И вот, час Х пробил: правый борт храбро взял на свою грудь две 533-миллимитровые торпеды.
Первая пробила грузовой отсек, куда ледяная вода хлынула, топя все на своем пути. Вторая чуть запоздала, всего на пять секунд, за которые "Надежда" по инерции прошла еще немного, но они оказались роковыми для двух тысяч пассажиров. Как назло торпеда пробила отсек с котельными.
Произошел ошеломительный взрыв. Он был таким огромным, таким сильным, что людям казалось, будто это произошло где-то у них внутри, в душе. Пассажиры даже не сразу поняли, в чем дело. С этого момента счет пошел на минуты.
Эллен не спала, когда произошел взрыв. Дети в каюте сразу же заплакали, и она принялась всех успокаивать. Амелия дергала маму за кофту, спрашивала, что это могло быть, но она сама не знала. Стал отчетливо слышен топот множества ног по коридору.
Они не стали ждать своих соседей, пока те упаковывали свои вещи в надежде забрать их. Эллен лишь надела свое драповое пальто, да укутала потеплее дочку. В коридоре толкались, больно бились локтями, пытались работать даже ногами, лишь бы выйти на прогулочную палубу. Амелия, которая держала мать за руку, услышала отрывок какой-то бранной речи бежавшего мимо них матроса "К черту Мюллера!".
Когда семье Уоллси оставалось сделать всего два шага до выхода, кто-то сзади жесткой рукой схватил Эллен за ворот. От ужаса она вскрикнула, резко обернулась и попыталась вырваться. Ее держала миссис Беккерс, которая внезапно забыла о своих учтивых манерах, столь надменно выставлявшихся перед старым историком. Секунду подумав, Эллен решила помочь ей, потянув ее за руку, но вместо того, чтобы действовать, мать Беккерс начала тянуть обратно вниз, в толпу.
"Ну уж нет, всему есть предел", - решила она и дотянувшимися пальцами ткнула миссис Беккерс в лицо. Та вскрикнула, отпустила Эллен и схватилась не то за нос, не то за что-то еще; дальше смотреть было невозможно - толпа напирала, а несчастную Беккерс отшвырнули назад.
На верхней палубе царил хаос. Уже чувствовался правый крен, набиравший все больший опасный градус. Команда, видимо, была поначалу дезорганизована отсутствием капитана, но вскоре офицеры взяли на себя ответственность за еще оставшихся в живых пассажиров и бросились с матросами спускать на воду шлюпки.
Но из всего того, что творилось в это время, самым ужасным был лютый промозглый ветер, как назло поднявшийся в море.
Как-то совсем без шока и криков толпа встретила внезапное исчезновение света на корабле. Фонарики уже и так использовались матросами, а на воде виднелись первые заполненные шлюпки.
-Я не боюсь, мама! - крикнула Амелия.
-Что? - в хоре голосов сложно что-то услышать.
-Я не боюсь, мама! Не боюсь! Совсем не боюсь! Ни капли не боюсь!
-Знаю!
-Только не отпускай меня! А так я не боюсь! Ни капельки не боюсь...
Совсем рядом от них с грохотом опустилась шлюпка, в которую все полезли напролом, перескакивая по чужим головам, рукам и ногам. Вмиг она заполнилась, и матрос, то ли от безвыходности ситуации, то ли тоже желая спастись с тонущего корабля, без лишних слов сел за весла. Матроса звали Генри. Он был совсем юным, совсем неготовым к таким злоключениям. Кто-то протянул к нему ребенка. Женщину били по голове, рукам, хватали за пальто, но она держалась, все проталкивала в лодку маленького человечка. Не матрос, а старая скрюченная от холода женщина сжалилась и выхватила ребенка, посадив на коленки.
-Мама! - это последнее, что услышала Эллен Уоллси, когда прогремел третий взрыв.
Лодку, возле которой она стояла с дочкой, ударной волной выбросило в море. Всех стоявших на палубе оросило градом щепок, стекла, металлических обломков, частями чьих-то тел. Эллен показалось, что огнем и дымом опалило все, не только умирающую "Надежду", но и людей на шлюпках, и ее прошлую и несостоявшуюся в будущем новую родину, и весь мир вообще. Ее отбросило куда-то вдаль, тело изрядно побило, в глазах потемнело, а в ушах звенело. Языки пламени лизали всё окружающее вокруг женщины, от чего лопалась белая краска на корпусе корабля, чернели палубные доски и выброшенная взрывом мебель, вспыхивала и плавилась одежда на людях. Но, что было удивительно для неё - совсем исчез холод. Даже ветер как будто перестал бушевать на море. К Эллен подошел человек в форме; он то открывал, то закрывал рот, как глупая рыба, пытался поднять ее, но потом бросил затею и ушел.
-Мама! - последнее услышанное слово в жизни Эллен Уоллси.
6.
UMS-2 после успешной атаки не ушла от захлебывающейся в волнах "Надежды". Лайнер трижды озарялся вспышками, одна краше другой. На предложение Джексона об уходе с места событий, во избежание возмездия от кого-либо или преследования, капитан ответил настойчивым отказом. Он ловил себя на мысли: "Хоть бы увидеть в перископе что-нибудь похожее на оружие. Пусть будет одна пушка, это даст мне каплю успокоения на душе".
Надежды не сбылись. Старпом разглядывал, как тонет корабль, а вместе с ним и пассажиры. Попутно он детально рассказывал, что видит, от чего экипаж стал мрачнеть, сереть, прятать глаза. Комиссар тоже приутих, стоит, молчит, ни агитпроп не ведет, ни победные речи не толкает.
Через три с лишним часа капитан приказал всплыть. Никто даже не мог предположить, зачем он это сделал и к чему это приведет в скором времени.
Лодка тихим ходом пошла на место трагедии. То тут, то там, где лежал непроглядный мрак, слышались чьи-то тонкие голоски, крики, в коих были остатки сил. Затем капитан приказал застопорить ход, потому что об корпус подлодки стал биться не только мелкие куски льда.
Джеральд Джексон поднялся вместе со всеми. Стоял в оцепенении он точно так же, как они, в ту же секунду от увиденного. Комиссар поначалу не поверил, визжащим от ужаса голосом приказал дать ему фонарь, встал как можно ближе к краю и всмотрелся в лицо смерти.
Оно было многолико. Задубевшие тельца людей ударялись об черный металл UMS-2, и в этих странных отзвуках смертельный страх и глубокое отвращение к самим себе распространялась среди подводников. Капитан смотрел, как комиссар Джексон, повизгивая и хихикая, всматривался с помощью фонарика в лицо девочки и старика, в плавающую на поверхности широкую спину, в глаза женщины, полных невероятного ужаса, в лица двух мальчиков, и еще поплыли детки, и еще их мамы, и еще, и еще...
-А это кто? Не может быть! А это?! А это тут кто?! - визжал Джексон на палубе подлодки, - Это муляжи, ха-ха! Что тут у нас? Маленький мальчик! Не может быть, враки, нет-нет-нет, это все враги, враги! А это? Кто это тут у нас?..
Комиссар подпрыгивал от каждого нового "открытия" в воде, водил туда-сюда фонариком, то смеялся, то визжал, то снова подпрыгивал, то тыкал пальцем в трупы, а его кроваво-красный аксельбант сейчас предательски скрутился как петля для виселицы, словно предчувствовал судьбу носителя мундира.
-Гляди, Томми, у комиссара нашего крыша-то всё, поехала, - шепотом сказал один из подводников.
Капитана внезапно пронзило в сердце. Он что-то узнал. Нет, зря его глаза рыскали по воде, пытаясь найти тот крючок памяти.
Вот! Снова! Снова пронзила боль от знакомого.
Уши! Он навострил слух.
-Ма-ма!
И вновь.
-Ма-ма!
Кто-то помогал детскому голосу найти мать, какой-то женский голос, он кричал имя и фамилию: "Эллен Уоллси! Эллен Уоллси!".
-Как? - капитан попытался вылезти из рубки на палубу. - Уоллси? Эллен?
Старпом держал капитана, шипя говорил в ухо: "Замолчи, ты же себя сейчас погубишь!", а он все не останавливался, все выбирался из объятий и тихо молвил.
-Эллен Уоллси. Я здесь, Эллен.
Резкая, крепкая мужская пощечина от Уильяма привела капитана в чувство. Он сначала на некоторое время остолбенел, но затем взглянул на старпома и дал известный только им обоим знак. Наверно, это была благодарность. А может и нет.
-Показалось, видимо.
Еще какое-то время он рассматривал воду и вслушивался в голоса из тьмы. А потом резко скомандовал на погружение. Опешившая команда, подгоняемая офицерами, ушла внутрь, оставив капитана наедине в рубке. Последний достал откуда-то массивный разводной ключ, и с двумя матросами спустился на палубу к Джексону. Комиссар их не увидел и не услышал, полностью поглощенный устроенным врагами революции фальшивым спектаклем, где декорации - это усеянное обломками море, а куклы играют роль трупов детей и стариков.
Резкий удар по затылку оглушил его; он только успел вскрикнуть, после чего тело упало навзничь. Уильям совершил поступок без жалости, но не без морального удовольствия. Матросы ногами, стараясь не испачкаться, спихнули его в морскую воду, к жертвам. Капитан Карл Уоллси приказал задраить подлодку и лечь обратным курсом в порт.
UMS-2 медленно погружалась в черную воду, без своего комиссара и документов на морского офицера Карла Харгисона, умершего за месяц до Революции Тред-Юниона.