Аннотация: Какой ты? Каким себя видишь? А ты уверен?.. "Мини-проза-8", место в середине финального списка.
Береги себя
Свое экстра-я бережет каждый разумный человек. Я тоже берегу: как-никак, у меня в активе почти подписанный контракт на типирование. Впрочем, будем честными: неподписанный. Но ведь были предпосылки, были! И есть. И будут. Уж если я в одиннадцать лет сумел произвести впечатление...
История, на самом деле, вышла забавная. Я, как многие мальчишки, мечтал стать рыцарем и спасти мир - ну, как в старинных книгах. А потом полез на силовую вышку спасать какого-то дошкольника - тут-то меня и заметили консолеры. Они впечатлились и так орали, что я едва не сверзился. Мальца я все-таки снял, дотащил до земли, передал зареванной мамочке. А эти двое налетели, обрадовались, давай меня по плечу хлопать и восторгаться... ну и предложили пройти отбор.
Облизывали меня и холили целых два месяца. Папенька был рад - так рад, что даже передумал разводиться с маменькой. Но потом я разбил нашу семью, потому что не прошел третий отборочный тест. "Высокая степень непредсказуемости" - для ребенка-типажа это слишком важный параметр. А что они хотели, ни один из пацанов ведь не полез на вышку - все стояли внизу и глазели! А я полез. Ну и получилось, что сначала меня взяли, а потом отбросили... в отбросы.
Да что тут скажешь, честные попались, мрак. Это я сейчас понимаю, что нужно было поискать консолеров попроще - те бы и маркировку на типаже написали какую надо, и разрекламировали бы в лучшем виде. А эти двое были легальные, с лицензией и всеми полномочиями и чувством ответственности размером с дом - в общем, подделывать параметры не пожелали. Ну и папенька сразу нас бросил. Сказал, что настрогает еще сыновей, получше некоторых.
Но я своего часа дождусь, клянусь вам. Я свое экстра-я еще использую. Говорят, лет через сорок старички вроде меня - с бесинкой - будут сильно востребованы. Главное теперь - дотянуть до этого светлого дня. А уж потом заживу-у...
Заживу, однозначно. Это сейчас мне хватает денег только на самые простенькие консольки. Ну, Рэмбо какой-нибудь или Человек-стрела. Банально, но деваться некуда. Хороший типаж нынче дорог. Зато на Рембо я подцепил свою жену. Ух, как она любит сильных бесстрашных мужчин! С консольки, конечно, приходится теперь почти не слезать, потому что мое экстра-я ей не слишком нравится. Мне её, впрочем, тоже. В натуральном виде она слишком озабочена своей внешностью и слишком любит спорить. Но это дело поправимое, на жене я не экономлю: покупаю самые лучшие консольки. В прошлом месяце была медсестра-развратница, в декабре Красная Шапочка, а на май я планирую осчастливить её Марьей-искусницей. А то в доме что-то совсем неуютно стало, да и от пары вышитых подушечек я бы не отказался. Поваляться, посибаритствовать... Кстати, консолька Обломова - моя самая любимая. Когда жены дома нет.
Впрочем, у меня припасено кое-что покруче Рэмбо. Консолька ценная, нелицензионная, эксклюзив. Таких мало - потому что типаж очень ценный и мощный. За такую последние деньги отдать не жалко.
А вышло случайно. В начале месяца занесла меня нелегкая к оракулу. Погода была мерзкая, нужно было где-то перетоптаться полчаса до встречи с друзьями - ну я и нырнул в подъезд. А там - огоньки мигают, целые созвездия на стенах, и секретарша с ужимками Мерилин Монро клиентов встречает. Пришлось пройти. Оракул - седой, мрачный тип с нечесаной косой - сказал мне, что в ближайшем будущем меня ждет большая опасность. Серьезная физическая опасность. Посоветовал поостеречься.
Ну, и подсказал, где можно взять нужную консольку. Некоторые помнят: девица Маригольд, известная в прошлом веке тем, что все раны на ней заживали в несколько минут. Она даже специально на потеху публике себя ножом резала - ненормальная - а народ ставки делал, зарастет или не зарастет. Обогатилась девица. На старости лет захватила начало типажной революции, да и сделала себе копию. Правда, потом её по асфальту фурой размазало, никакие способности не помогли. Но я надеюсь, что мне все-таки не такая опасность грозит, а что попроще. Выложил последние три сотни за маленькую черную коробочку без маркировки. Дома попробовал: включил, щелкнул, потом палец иголкой уколол. Заросло! В полминуты заросло, не поверите! Вот что значит сила.
Кстати, все говорят, что это обман и профанация: консоль влияет только на личностные, а не физиологические характеристики. Черта с два! Когда я Рембо, я могу трех амбалов по стенке размазать, хотя в жизни даже жену свою стукнуть толком не могу. В образе Рембо я точно знал, что завалю дюжину одной рукой (двумя руками - две дюжины, если не будут путаться под ногами). И заваливал. Ну и консолька Маригольд сработала на физиологическом уровне: я был уверен, что рана зарастет, она и заросла. В общем, теперь я Маригольд с собой ношу всегда. Мало ли, какая опасность меня подстерегает. Оракул зря говорить не станет.
Пятница вообще для меня день несчастливый. В пятницу я завалил третий отборочный тест, в пятницу с женой познакомился (а ведь мог бы уже тогда насторожиться!), в пятницу на нынешнюю работу устроился.
Работа, на самом деле, непыльная. Сопровождать богатеньких пациентов на курорт, на Лакесту. Будь добр, сиди с ними в каюте катера, пока тот бороздит просторы вселенной (бороздит он, конечно, надпространство, но это дела не меняет), объясняй, что происходит и следи, чтобы у болезного сердечко не засбоило от переживаний. Прыжки - они ведь не всех равнодушными оставляют. Я и сам первое время побаивался, потом привык. Тем более, что сейчас и аварий не бывает практически, все проблемы устраняет автоматика. Одно слово - синекура. Но не люблю я свою работу, что это за дело для настоящего мужчины?..
На службу я обычно собираюсь довольно быстро, но на этот раз вообще пришлось мчаться как на пожар. Проспал я, а отлет через полчаса. Сгреб в сумку горку заготовленных с вечера консолек - и за дверь.
В пути связался с руководством, узнал подробности задания. На этот раз везти надо было мальчишку-школьника. Я как в эпикриз заглянул, так чуть сам пациентом не сделался. И сердце, и легкие, и почки - всё у мальца ни к черту, как жив еще - непонятно. Да еще, говорят, безродный он, подкидыш, в детском доме растет. Но мне сестричка Светочка, которая парня к полету готовила, нашептала, что у ребенка, де, талант. Говорит, кто на его картины глянет - тот рыдает и мечтает стать лучше и добрее. А музыку его слушать без особого врачебного разрешения нельзя - говорят, так за душу берет, что та едва к небесам не улетает. Интересно мне стало, чего скрывать. Ну, думаю, хоть раз в полете развлекусь, расспрошу мальца про музыку да про картины. И ведь насторожиться бы! Помнить бы, что пятница! Нет, забыл.
Мальчишка вовсе не выглядел больным: розовощекий, крепкий, вихрастый. Конопушки в пол-лица. Ухо краской вымазано - не иначе, в приемном покое малевал что-то, пока анализов ждал. Светочка его вывела ко мне, а сама сияет, что медный таз. Шепнула мне на ушко - точно! - нарисовал ей парнишка картинку на обороте назначения. Нужно будет попросить, может, он мне тоже нарисует. Жене покажу, пусть станет лучше и добрее. Ей не помешает.
- Игорь, - представился он, протянул раскрытую ладонь.
- Юрий Максимыч, - ответил я, удивившись крепкому рукопожатию. - Ты в гиперпрыжки никогда не ходил?
- Нет. Это страшно?
- Не станешь бояться - не будет и страшно, - ответил я по уставу.
- Я не боюсь, мне интересно. А краски мне в дорогу дадут?
Мы уже прошли коридором и теперь ехали на эскалаторе к двери катера. Утреннее солнце еще слабо прогрело воздух, подниматься на стартовую площадку было зябко. Игорь смущенно поежился.
- Вы не бойтесь, - покосился он на меня. - Я не простужаюсь никогда. Мне и так болезней хватает.
- Как скажешь.
- И вообще я крепкий. Вот сейчас на курорте поживу - и можно будет даже на лыжах кататься. Давно мечтаю.
- Покатаешься, - я открыл основной люк и пропустил вундеркинда вперед. - Приехали, заходи.
Согласно уставу, я должен заранее предупреждать пациента о том, что катер скоро войдет в прыжок. Но на счет мальчишки я был уверен: этот истерик закатывать не станет. Разговор у нас складывался забавный, прерываться было жалко. Он рассказывал про свои картины, я вспоминал, как в его возрасте писал девчонкам стихи... Когда стены едва уловимо "расплылись" и в иллюминаторы на мгновение заглянуло ничто, Игорь чуть заметно вздрогнул.
- Уже? - спросил он, оглядываясь на круглое оранжевое око во всю стену.
- Не дрейфь, лететь совсем недолго.
- Я не дрейфу... флю... просто странно. Такой цвет необычный - там, за иллюминатором.
- Свойство надпространства, - я пожал плечами. - Прокалывание сверхматерии дает такой интересный визуальный эффект. Говорят, животные с инфракрасным зрением видят даже кое-что поярче.
- А-а, - рассеянно кивнул Игорь. - А это можно нарисовать? Красиво получится...
- Ты не успеешь, личного времени пройдет всего минут двадцать - а потом мы уже выпрыгнем обратно в наше пространство.
- Тогда я постараюсь запомнить, - Игорь уставился в окно. - Я запомню и зарисую, а на обратном пути нанесу последние штрихи.
Нет, ну каков художник! Отъявленный!
- Игорь, а почему тебя не типируют? Ты же, как мне сказали, гений.
- Нельзя. Во-первых, я болен, а типирование может быть небезопасно. Во-вторых, у меня нет родителей, которые дали бы согласие на процедуру. Опекун - государство - такими полномочиями не обладает. Ждем, пока мне восемнадцать стукнет.
- Говоришь ты складно.
- Журналисты постоянно спрашивают - научился отвечать. Вы меня не отвлекайте, Юрий Максимыч, я немножечко посмотрю, хорошо?
Ответить я не успел.
Хваленая автоматика решила, что пора и честь знать. Нас дернуло, тряхнуло, верх и них заплясали гопак так бойко, что я подумал, не расстаться ли со съеденным завтраком. Игорь - забыл пристегнуться - вылетел из кресла, треснулся об иллюминатор, упал и откатился в угол. Я вцепился в поручни и кое-как удержался на месте, стараясь не повторить участи пациента. Оранжевый огонь за бортом погас, уступив место черной бездне, которая теперь пялилась на нас разноцветными глазами звезд.
Я с трудом отлепил вспотевшие ладони от поручня, прошел пять шагов, поднял и взгромоздил пациента в кресло - голова у мальчишки болталась, будто он спал, а глаза были совершенно осоловелые - и пристегнул ремни. Закрепил себя в амортизационной нише. Аварийная посадка, что за чушь, такого на моей памяти ни с кем не случалось! Будем надеяться, что бортовой компьютер уже передал наши координаты куда следует, и за нами вышлют капсулу. За мной, может быть, и не торопились бы, но тут мне повезло - вундеркинда, конечно, постараются спасти как можно быстрее.
- Ты в порядке, Игорь? - спросил я на всякий случай, когда катер взревел двигателями, тормозя в атмосфере неизвестной нам планеты.
Мальчишка не ответил, однако пальцы правой руки вяло сложились в кольцо - ok. Ну что ж, о"кей так о"кей, сейчас приземлимся и разберемся.
Пока катер трясся и взревывал, я вспомнил о своих должностных инструкциях. Докторская консолька лежала там, где ей положено - на полочке с оранжевым крестом. С нею я становлюсь прекрасным хирургом, терапевтом, педиатром и медбратом - великая вещь эта консоль! Может, пока мы падаем, закрепить ее - вдруг помощь понадобится сразу? Не ему, так мне. Я протянул руку.
Пальцы соскользнули в тот момент, когда катер злобно, с какой-то истеричностью дернулся вверх, вниз, мелко задрожал, словно испуганный заяц, а потом снова начал болтаться из стороны в сторону. Краем глаза я заметил, что голова Игоря мотается в такт броскам катера - похоже, мой подопечный потерял сознание. Только бы шею не сломал.
Проклятая консолька будто ждала, пока я отвлекусь на пациента. Я ведь почти вытащил ее, но при очередном рывке она выскочила из пазов, пролетела полкаюты, стукнулась об угол столика, отлетела обратно, приземлилась у моих ног, и тут на нее опрокинулась ничем не прикрепленная тумбочка. Моя тумбочка, между прочим. Я в ней храню разные диски, если вдруг случится, что пациент потребует гипносна и полчаса перелета я буду предоставлен сам себе.
Синяя ножка врачебной консольки отломилась с противным звоном.
В этот момент катер наконец закончил посадку: ударился о землю с такой силой, что амортизаторы в моей нише зарычали от натуги. Мы еще несколько секунд заваливались на бок, а потом катер замер и наступила тишина.
Без врачебной консольки я мог немногое. Впрочем, многое и не понадобилось: Игорь быстро пришел в себя. Он был цел, только глаза оставались совершенно потусторонними: казалось, он все еще видит внутренним взором, как катер, взревывая, валится на планету.
В иллюминатор было видно поросшее редкой желтой травой поле, пара сучковатых деревьев на пригорке, мутные лужицы воды поодаль. Унылый пейзаж. Но могло быть и хуже: по крайней мере, мы попали на планету с атмосферой.
Пока мальчишка приходил в себя, бортовой анализатор неторопливо выдавал сводку по условиям окружающей среды. Я даже присвистнул от удивления: мы, оказывается, свалились на планету земного типа! Запросил дополнительные данные и получил ответ: планета Каден, население гуманоидное, уровень развития цивилизации - позднефеодальный. Ну и далее рассказы о культуре, науке, искусстве и прочей лабуде. Феодальный строй - это хорошо, это нам на руку. Хуже, если бы здесь были времена холодной войны и нас сбили бы противовоздушные силы. С другой стороны, феодальный строй - это плохо. Вряд ли мне понравится, если нас сейчас поймают и сожгут как колдунов.
Я уставился на него с сомнением. Не повредился ли паренек рассудком?
- Ты с ума сошел. Неизвестная планета, неизвестные бактерии...
- Я видел сводку, бактериологический фон безопасен, - парировал мальчишка. Провел ладонями по лицу, будто собираясь с силами. - Посмотрите, какое тут небо. Я должен его запомнить.
Небо и вправду было красивое - ярко-бирюзового цвета, с легкими перышками сиреневых облаков. Над горизонтом вставали две бледные луны - желтая и темно-красная. Кажется, вот-вот спустятся сумерки.
- Это безрассудство, Игорь. Я за тебя отвечаю, а скоро ночь...
- До ночи мы вернемся. Я не уйду от катера, обещаю, - Игорь посмотрел на меня умоляюще. - Когда еще я увижу такое? Я даже на Земле почти не путешествую: плохо переношу взлет и посадку. А тут небо...
- Десять минут, - сжалился я. - И ни шагу в сторону.
В последний момент, когда переборка уже была открыта, я вытащил из упавшей тумбочки сумку с консольками, которую собрал утром. Вдруг пригодится. Сломанную врачебную в сердцах пнул под кушетку.
Игорь уже ждал меня снаружи.
Не зря я не люблю пятницы. Ну почему я не помню о том, что этот день для меня несчастливый? Не уберег пациента. По собственной глупости не уберег. По собственной невнимательности. Мог бы догадаться, что мальчик все-таки нездоров...
... Сначала все шло хорошо: мы медленно брели по безлюдному полю прочь от катера, Игорь чуть позади - задрал голову и молчал, стараясь запомнить все нюансы небесной окраски.
Его слабый вскрик застал меня врасплох. То ли Игорь получил при посадке небольшое сотрясение, то ли голова у него закружилась, то ли он просто не смотрел под ноги - но когда я оглянулся, он лежал в небольшой промоине, оставшейся от пересохшего ручья, и старался приподняться на локте. Правая рука была неестественно вывернута.
- Ты в порядке? - спросил я, в два прыжка оказавшись рядом. Надеялся, что он снова покажет мне, что все о"кей, но Игорь поднял на меня глаза с огромными черными зрачками.
- Кажется, я руку сломал, - пробормотал он, сипло дыша.
Рука действительно выглядела неважно: ниже локтя уже немного посинела. Пальцы мальчишки мелко подрагивали от боли. Вот незадача! Я рванулся было, чтобы принести из катера аптечку с анестетиками, но вовремя вспомнил про сумку.
- Разъем у тебя есть? - спросил я. Игорь растерянно кивнул.
Ай да я, ай да Маригольд! Сейчас мы тебе поможем, глупый беспечный вундеркинд! Ох, какой же я молодец.
Парнишка покорно склонил голову, и я увидел на затылке две черные точки - разъем для консольки. Достал из сумки ту самую, целебную, черную, без маркировки. Аккуратно приложил к макушке мальчика - тонкие ножки с легким щелчком вошли в паз. Игорь дернулся, обмяк на несколько секунд. После подключения консоли всегда так: какое-то время консольная личность и экстра-я борются за право обладания разумом. А потом консоль побеждает.
- Сейчас заживет, - гордо сказал я. - Ты оглянуться не успеешь.
Мальчишка тяжело дышал.
- Болит сильно, - сказал он через минуту. Попытался встать, но не смог - так и остался сидеть на земле, дрожа, скорчившись.
- Сейчас я принесу аптечку, подожди меня тут.
Чертова пятница.
Чертова планета с ее чертовым позднефеодальным строем.
Чертов оракул с его предсказанием.
Десять шагов я пробежал без проблем, а на одиннадцатом провалился в искусно замаскированную ловчую яму.
Боль в лодыжке была дикой. Такой дикой, что я взвыл. Потом попытался взять себя в руки, но перед глазами все плыло. Дрожащими пальцами ощупал ногу, чтобы понять, в чем дело... и тут меня вывернуло. На щиколотке сомкнулись толстые, острые, ржавые зубья капкана. Ощущения были такими, будто ногу грызла свора бешеных собак. В голове будто гранату взорвали. Никогда раньше не приходилось такого испытывать - меня трясло так, будто я попал в десятибалльное землетрясение.
- Юрий Максимыч, что случилось? - донесся до меня слабый голос Игоря.
- Сиди на месте, - проскрежетал я. Подумал: так мы и будем сидеть, пока не умрем. Я-то встать точно не смогу. А он... Впрочем, скоро Маригольд подействует, и мальчик сможет сбегать в катер за аптечкой.
Я ощупал пояс. Хорошо, что у меня есть веревка. Плохо, что сейчас я не в состоянии по ней выбраться. Проклятая пятница!
В светло-бирюзовом круге над головой показалось испуганное лицо.
- Зачем ты встал? Подожди полчаса, твоя рука будет в порядке. Потом ты сможешь мне помочь.
- Вам плохо?
- А сам не видишь? Молчи лучше.
- Я могу помочь.
- Дождись, пока зарастет рука.
- Она не заживает. Вы не то подключили. А я в детстве увлекался средневековой охотой, даже капканы изучал. Я к вам спрыгну и помогу, хотите?
Черт. Это я в детстве изучал средневековье и капканы. Это свою детскую консольку - ту самую, что я сделал для себя после того, как провалил третий тест - я подключил к Игорю. Конечно, тогда я не думал, что её можно продать - просто было обидно, что меня не взяли. С тех пор я ее ни разу не использовал, хранил как раритет, память о себе-одиннадцатилетнем.
Но это значит, что Маригольд по-прежнему со мной, в сумке. Я могу себя излечить.
Пальцы лихорадочно шарили в кармашках. Вот она, заветная, желанная черная коробочка без маркировки. Сейчас-сейчас, скоро я буду в порядке. Иди ко мне, мое спасение... щелк. Искры из глаз.
Пять секунд забытья.
Я открыл глаза в полной уверенности, что моя боль не такая уж страшная. И моя рана совершенно неопасна. И через полчаса я буду в порядке. Какое блаженство...
- Я прыгаю. Мы выберемся, не бойтесь.
- Стой!
Проклятая "высокая степень непредсказуемости"! Он действительно прыгнул. Я вспомнил себя - того, забытого, отчаянного, храброго - я ведь прыгнул бы без раздумий. А сейчас я растерянно смотрел, как ребенок - будто в замедленном кино - падает в яму... падает... приземляется... щелчок... второй капкан... я его не заметил, он был присыпан прелой листвой... вскрик.
Игорь дернулся - страшно, с каким-то металлическим скрипом. Заскулил от ужаса.
Даже моих скромных познаний в медицине (без врачебной консольки я знаю не так уж много) хватило, чтобы понять, что ржавые зубы перекусили бедренную артерию. Игорь забился, закричал, в лицо мне ударил фонтанчик крови. А затем с мальчиком случился, видимо, болевой шок. И он затих.
Я подполз к ребенку и попытался раскрыть капкан - но от моего нажатия кровь полилась сильнее. Это было похоже на протечку в водопроводной трубе: жаркая темная влага лилась без остановки. Я уже весь был в крови. Хорошо, что я не вижу его лица.
Мокрыми пальцами я схватился за консоль на своей макушке, чтобы выдернуть, чтобы отдать подопечному, чтобы помочь. Пальцы задрожали и соскользнули. Соскользнули снова. Меня охватил дикий, животный ужас - ведь я прекрасно помнил, что без Маригольд боль снова будет разрывать меня на части. Попробовал снова. Дьявольщина. Руки дрожали.
А потом я просто вцепился в волосы и сидел, покачиваясь, глядя, как из человека вытекает жизнь.
Я вытащил черную коробочку, как только моя щиколотка зажила. Легко освободил от консоли Игоря. Вставил в вихрастую макушку верную Маригольд. Глупо говорить, что я надеялся его спасти. Я не смог этого сделать, а теперь и Маригольд ничем не поможет. Время упущено. Проклятая пятница.
Игорь не шевельнулся, когда черная консолька впилась в его затылок. Я машинальным, идущим откуда-то из прошлого движением раскрыл пасть своего капкана и освободил ногу, на которой красовались два ряда розовых рубцов в корке запекшейся крови. Игорь не двигался. Что я наделал? Ужас от осознания произошедшего накатывал постепенно, волнами, заставляя тело содрогаться в спазмах - впрочем, свой завтрак я оставил на дне ямы еще полчаса... неделю... год назад? Так глупо. Как я мог так поступить. Ведь я с детства мечтал, что совершу подвиг. Вот, Игорь сейчас попытался совершить подвиг. Подвиги всегда плохо кончаются. В одиннадцать лет я об этом не думал.
Я выбрался из ямы, цепляясь за корни и упираясь окровавленными пальцами в стенки. Постоял наверху, приходя в себя. Дрожащую руку неприятно холодила черная коробочка без маркировки. Впрочем... вот эту маленькую цифру 11 я написал тогда, двадцать пять лет назад. Я ведь был другим. Я ни разу не возвращался к себе-прежнему. А что, если...
Легкий щелчок, искры, пять секунд беспамятства.
Очнувшись, я обнаружил себя возле суковатого дерева. Руки сосредоточенно вязали петлю. Веревка была прочной, она выдержит. Что я делаю? Это я, одиннадцатилетний мальчик, не могу простить себе слабость? Предательство? Какая чушь. Консольная личность всегда побеждает, но ведь я могу от нее избавиться. Стоит только протянуть руку, потянуть, услышать щелчок. Это просто. Черт, это же очень просто.