Аннотация: Рассказ вышел в финал осеннего "Эквадора" 2005 года.
Милость великого Што
- ...поэтому мы всем сердцем благоговеем, всей душой преклоняемся перед великим Што и его потомками. И если вы будете хорошо себя вести, усердно работать и помогать родителям, великий Што подарит вам целень-камень, и вы встретите Мемолум вместе со всеми! И сохраните себя. Понятно?
Малышня слушала, затаив дыхание. Костер бросал рыжие отсветы на розовые щеки и вздернутые носики, в десятках доверчивых глаз плескалось пламя.
- А у кого не будет целень-камня?.. Что станет с ними?
Ранетка встала на цыпочки, сунула руку в дупло, пошарила во влажном душном полумраке. Пальцы утонули в мягкой трухе - через мгновение целая пригоршня прелой коры, полусгнивших листьев и веточек появилась на свет, в нос шибануло запахом плесени. Ранетка старательно просеяла труху между пальцами, вглядываясь в каждую соринку - почему-то ей казалось, что в этом дупле обязательно что-то должно быть.
- Я тоже ничего не нашла, - откликнулась Вешка с другого конца поляны.
- Плохо, - покачала головой Ранетка. Еще бы не плохо. Уже два дня прошло, а они так ничего и не отыскали - не считать же находкой размокший кусок бумаги с расплывшимися буками. И не узнаешь теперь, кто додумался засунуть записку в щель между камнями. Кто-то глупый, не иначе.
На краю поляны показалась Дзини. Неловко перебирая заплетающимися ногами, путаясь в высокой траве, она ковыляла к девочкам.
- Нет у нас еды, нету! - закричала Вешка. Дзини упрямо плелась вперед - наверно, цвет яркой Ранеткиной куртки привлекал ее. Подошла поближе, потянула за карман - требовательно, как щенок, выпрашивающий косточку.
Блестящие черные глаза, похожие на перламутровые пуговицы, бессмысленный взгляд, растрепанные косички, спутанная челка с застрявшим в узелках волос зеленым листиком, старый шрам на чумазой щеке. Когда Дзини улыбается, можно увидеть большую щербину на месте сломанного зуба. Кто знает, что из нее получилось бы, родись она в нормальной семье? А говорят, ее родители были когда-то большими учеными, ставили серьезные эксперименты, искали способ обойтись без целень-камня. Доэкспериментировались. Интересно, они сейчас живы? Ранетка вдруг поняла, что за эти два дня она даже ни разу не заглянула в поселок. И Вешка не заглянула. Они просто забыли.
- Нашла, нашла! - закричала Вешка. В высокой траве ее было не видно - только макушка рыжим холмиком возвышалась над поляной.
Ранетка обернулась на Дзини - дурочка стояла, растопырив ручонки и не зная, к кому бежать. Ветер трепал пушистые косички.
Ранетка подбежала к подруге. Оказалось, Вешка нашла бутылку - толстую, пузатую, запотевшую изнутри, а снаружи густо облепленную комьями засохшей глины. Вешка нежно оглаживала округлый бок бутылки, словно это была макушка любимого малютки.
- Вот это, я понимаю, схрон, настоящий, - одобрительно заметила Ранетка, разглядывая накрепко запечатанную пробку. В бутылке что-то шуршало и бряцало. - Интересно, чей это?
- Вот распечатаем и посмотрим, - ответила Вешка.
Присели на камень. Открывать бутылку надо было осторожно, все-таки ценность, еще пригодится. Девочки долго ковыряли печать веточкой, потом ногтями, потом острием ножа - пока воск наконец не раскрошился. Тугая пробка тут же подалась, выпрыгнула из горлышка, звонко чпокнув.
Может быть, мой, подумала Ранетка с замиранием сердца. На ладонь выпал свернутый в трубочку листок бумаги, две монеты и колечко.
Может быть, мой, подумала Вешка, разглядывая находки.
Схрон оказался Вешкин. Ее имя красовалось на обороте листка. Ранетка, кусая губу, отошла в сторону, присела на поваленный ствол. Рядом тут же пристроилась, прижалась к Ранеткиному боку, замурлыкала на своем языке Дзини, ее теплая макушка приняла первые непрошенные слезы. Ранетка зло зашипела на себя, вытерла щеки рукавами - нечего реветь, за подругу надо радоваться. Повезет - и ты найдешь свой тайник. Не сейчас, так позже. У тебя еще четыре года впереди...
Ранетка шмыгала носом и тихонько наблюдала, как Вешка читает, как меняется выражение ее лица. Вот она узнала что-то интересное, ее глаза загорелись, брови удивленно приподнялись, рот округлился высокой буковкой "О"... а потом Вешка на мгновение зажмурилась и помотала головой, поджала губы и с каменным лицом дочитала письмо до конца. Ссыпала монеты в карман и долго вертела в руках простое серебряное колечко.
Ранетка в последний раз - громко - шмыгнула носом.
Вешка подняла голову, глаза с расширенными зрачками - темные, как колодцы.
- Пойдем в поселок, - глухо сказала она. - Я хочу посмотреть.
- Что ты вычитала? - спросила Ранетка, отстраняя от себя Дзини. Теперь можно спрашивать, теперь уже удобно.
- По дороге расскажу. Пойдем скорее, - повторила Вешка тем же странным, неживым голосом. Выпрямилась, совсем как Дзини, и зашагала по тропинке нервным, отрывистым шагом.
Оказалось, у Вешки была сильная и взаимная любовь. Имени она не называла, но если расспросить в поселке - наверняка скажут. Этот парень звал ее замуж, и они уже планировали поселиться в старом шалашике на окраине поселка. Если бы так и вышло, Ранетка искала бы свой схрон одна - молодоженам дают хороший целень-камень, и Мемолум они встречают вместе. Но свадьбы не случилось: за шесть недель до Мемолума Вешкин жених отправился в горы добывать шкуру фигра для брачного ложа - и пропал. Сгинул, конечно, чего уж теперь говорить. Бумага в бутылке насквозь пропиталась слезами, буквы расплылись. Колечко было то самое, свадебное.
Сейчас Вешка смотрела на него неверящими глазами, вертела так и эдак... Что уж теперь плакать, не срослось, не случилось. Вернись сейчас жених с гор - не узнают они друг друга. Да и полюбят ли снова? Все прошло и пропало.
Вешка роняла слезы в дорожную пыль, Ранетка утешала ее, гладила по худым плечам, а Дзини, припадая на одну ногу, скакала рядом, то впереди, то позади. Так они и вошли в поселок.
Тех, кто Мемолума не пережил, в поселке обычно встречают настороженно. Не по-доброму встречают, чего уж скрывать. Ранетка раньше и сама старалась показать свое пренебрежение - отворачивала нос, морщилась, отказывалась помогать. А что? Все так делали. Это потом, когда время пройдет, когда человек снова со всеми работать станет - тогда и принять его можно будет. А пока пусть понимает, что чужой он, порченный, одно слово - немелик.
Белобрысая тетка Черевиха покосилась на девчонок, скривилась, будто червяка вместе с яблоком откусила. Ее муж, долговязый Ворон, отвернулся равнодушно - не видел, не слышал, знать не знает, и не нужны ему две немельки, своих забот полон рот.
Ранетка поискала глазами родителей Дзини - нашла только отца, согбенного, дряхлого. Он сидел на гнилом бревне, понурив голову и рассеянно копошась в карманах драной куртки. В прошлый Мемолум, как Ранетка его помнила, он был еще бодр и силен - как же быстро его подкосило. Ну да, два раза... - нет, теперь уже три - побудешь немеликом, станешь таким. Ох, надо стараться. Надо работать или, на худой конец, вовремя выскочить замуж.
Но сначала надо найти схрон.
Ранетка передала Дзини отцу - они посмотрели друг на друга равнодушно и настороженно, как две незнакомые кошки, которых поселили в соседних клетках. Отец снова порылся в карманах, а потом протянул Дзини маленькую горбушку хлеба - узнал все-таки. Девочка быстро схватила угощение и, как мартышка, отпрыгнула в сторону, уселась на камень, принялась завтракать.
Вешка уже расспрашивала поселковых о своем женихе - кто он, как зовут, как выглядит? Может, вернулся с гор? Может, чудо случится, и узнают они друг друга? Люди морщились, отвечали неохотно, сквозь зубы - Ранетке вдруг захотелось взять палку и отколошматить их всех по лоснящимся спинам. Хотелось закричать: мы что, виноваты, что в этом году не досталось нам целень-камня? Что много свадеб в поселке сыграли, что много детей родили - виноваты? Ранетка не помнила, конечно, почему целень-камень пронесли мимо нее - но по опыту знала, тут либо свадьбы, либо дети, либо поселок мало работал в прошлые годы. Третьего не дано.
Вешка вернулась к подруге зареванная. Никто ничего ей не рассказал.
- Не рыдай... Сама знаешь, как вольешься, как привыкнут - по-другому относиться будут. Пусть примут нас, потом сами все расскажут. Я тоже буду спрашивать, обещаю тебе, - Ранетка погладила подругу по вихрастой стриженной макушке. Интересно, кто ей волосы обстриг? В прошлый Мемолум - это Ранетка помнила - у Вешки были длинные косы. Неужели жених обрезал невесте ее пушистое рыжее богатство?
- Спасибо, - всхлипнула Вешка. Отстранилась, пошла - гордая, прямая, как палка, с высоко вздернутым курносым носом - в свой дом. Хорошо, что хоть дома у немеликов не отнимают - если те, конечно, помнят, где их дома.
Ранетка помнила. Домой сейчас не хотелось - хотелось идти в поля, в лес, на холмы, искать схрон - но зайти надо, чтобы никто не подумал, что она забыла. Кто поумнее - тот за два Мемолума готовится, тайное место запоминает, помечает, чтобы не потерять. Ранетка, глупая, думала, что ее минует чаша сия - поэтому готовить схрон стала поздно. Когда, где, что туда положила?
Девочка встряхнула головой. Жаль, что в доме оставлять нельзя. Так бы все было просто: оставила коробочку в доме под лавкой, потом нашла, просмотрела, и снова - как новенькая. Но не выйдет. В Мемолум такое творится, что в доме ничего не утаишь - сгребут, растащат, перепутают, да и прочитают все, что не для чужих глаз. Нет, дома оставлять ни в коем случае нельзя. Но где же, где?
Ранеткин домик стоял на окраине - покосившийся, маленький, в два слепых оконца. Ранетка постояла у дверей, посидела под окном на скамейке - чтобы народ заметил, запомнил, что не забыла она ничего, что это ее жилище. Вошла в комнату, заглянула в углы - так, для проформы, чтобы посмотреть, что к чему, а потом сразу идти искать схрон.
Сразу уйти не удалось: пришлось прибираться. В Мемолум тут хорошо порезвились: стол перевернут, крынки и чашки свалились с покосившихся полок, а самую лучшую - ту, что отец подарил, синюю, с эмблемой звездолета - разбили, она лежала в углу, на куче мокрого тряпья. В другом углу кто-то разлил вино, и в комнате стоял кисло-сладкий, муторный запах. И в прошлый раз то же было, но тогда она помнила, как Валик швырялся кастрюлями, как тетка Черевиха плясала на лавке и выбила ногой стекло в окне, как страшно и тяжело выл в углу старик Матросов. А Матросов, наверное, этот Мемолум не пережил уже... А может, жив остался? Нужно будет поискать его, расспросить. Он, пожалуй, единственный, кто к немеликам хорошо относился, с пониманием - сам помогал вспомнить, для некоторых даже схроны прятал. Но потом и его подкосило - в последний Мемолум выдал все схроны на разграбление, все раздал, все показал, и не было ему на этот раз доверия. Нужно будет его разыскать. Вдруг он жив еще? Вдруг что расскажет?
Поставив стол на место, собрав осколки и мусор в гнутое железное ведро, Ранетка вышла из дома. У дальнего переулка заметила шамана, хотела было шмыгнуть обратно в дверь - но поздно. Заухмылялся шаман, сам пошел навстречу. Он немеликов не боялся и не презирал - зачем ему, коли в его руках их жизнь и память?
Шаман подошел, широко размахивая толстыми руками, в такт шагам раскачивая высоким колтуном, увитым золотыми цепочками. Золото позвякивало, где-то в глубине прически курлыкал дозиметр, браслеты из мышиных черепов стучали друг о друга - все это сливалось в странную, всюду сопровождающую шамана музыку. Ранетку тошнило от этой музыки.
Он подошел поближе, осмотрел Ранетку с головы до ног придирчиво - глаза прищурил, будто товар на рынке присматривал. И Ранетка вспомнила - нет, не вспомнила, конечно, но догадалась - почему не досталось ей целень-камня.
Шаманов сын, рыжий колченогий Вальтер, давно ее в жены хотел взять. В прошлый Мемолум рано еще было, а в этот - в самый раз уже. Ну а Ранетка, что уж тут гадать, отказала. А шаман за это отправил ее в немеликову пещеру.
Ранетка посмотрела на свои запястья - стерты веревками до крови. Посмотрела шаману в прищуренные хищные глаза - пристально, с ненавистью. Ранетка этого своего взгляда сама боялась, редко так смотрела - знала, что люди шарахаются, лик великого Што целуют, через плечо кулак разжимают, чтобы дурной глаз отвести. Но в этот раз совладать с собой не смогла, вперилась в хищные желтые глаза, будто выцарапать хотела.
- Понравилось тебе, красавица? Новую жизнь начала, да? - заухмылялся шаман как ни в чем не бывало, в ведро заглянул. - Ну, ты поразмысли на досуге, пока помнишь, о чем думать надо...
Он отвернулся и пошел своей дорогой. Ранетка хотела швырнуть ему в спину мусор из ведра, да побоялась. А вдруг мстить начнет? Шамана все боятся. Шаман, все знают, самый страшный человек в поселке. И душа у него самая черная. Со светлой душой шаманом не станешь - сил не хватит, не выдюжишь.
Матросова искать не пришлось - он сам нашелся. Стоял на прогретом солнышком пригорке, недалеко от ячейки деструктора, глаза щурил, косточки грел. Ранетка и подумать не успела - подходить ли к нему - как Матросов сам ее заметил, поманил мосластым, похожим на корявую ветку пальцем.
- Малыш, нынче ты у нас в немилости? - даже не спросил, а констатировал он.
- Шаман меня целень-камнем обделил. И я знаю, почему, - мрачно сказала Ранетка. - Я теперь свой схрон ищу.
Матросов понурился, почесал лысеющую макушку.
- Не доверяют мне уже, малыш. Да что там, я сам себе теперь не доверяю. Изменилось всё. Не уберег и не уберегу впредь.
- Я вам... не оставляла? - на всякий случай уточнила Ранетка.
- Не оставляла... Другие оставляли. Да ты сама помнишь... Плохо мне. Неспокойно. Жду чего-то, а чего жду - сам не знаю. Надежды-то нет уже.
- Я сейчас.
Ранетка добежала до жерла мусороприемника, отжала замки, забросила в играющую искрами утробу ячейки содержимое ведра и закрыла дверцу. После того как замки встали на место, под ногами гулко заиграла земля, будто взрывались тысячи крохотных бомбочек.
Ранетка вернулась на пригорок.
- Разлаживается аппаратура, раньше такого шума не было, - сказал Матросов, усаживаясь на землю и приглашая девушку присесть рядом.
- Раньше много чего не было... немеликов вот не было, - вздохнула Ранетка.
- А это западня была. Это удар был по всему, что в нас человеческого осталось. И ты видишь, что вышло... - Матросов с силой почесал переносицу, нахмурился, будто схватывая разбегающиеся мысли. - Ты не знаешь, а я ведь помню. Все были немеликами, все одинаково учились, и никто не был выше или ниже. Но потом одному захотелось сохранить себя, другому... И они нарушили равновесие. Пойдем, малыш, покажу тебе. Никому не показывал. Ни у кого души нет теперь, только у тебя одной осталась. Тебе - покажу.
Но как же так, а как же Вешка, у нее тоже есть душа, хотела возразить Ранетка, но почему-то промолчала. Сердце охолонуло догадкой: Матросов знает, где тайник. Да нет, все знают, где тайник, в немеликовой пещере, но никто - даже шаман - не догадывается, где его искать. Искали-то многие, почитай, каждый хоть раз, да вылез темной ночью на промысел. Но никто не нашел.
А в тайнике вся история поселка, вся жизнь каждого, все-все, что было и даже что будет - так люди говорят. Выходит, молва не лжет, и Матросов знает, где спрятан центральный информарий. Только он и знает. Он последний, кто знает.
Только бы он не передумал, только бы не испугался, шептала про себя Ранетка, пока они шли тропинками мимо проплешин серой травы-сушанки, мимо болотистого перелеска, мимо покосившегося пластикового плетня из старых переборок. Из-за забора недобро глянула тетка Ватрушка. Толстая пухлощекая Ватрушка была знахаркой, носила белый халат и накрахмаленный колпак и очень кичилась своим отличием от других. Целень-камень ей доставался вне очереди, кроме одного раза, когда она выпила слишком много вина и беспробудно проспала Мемолум. Ватрушка поддернула к себе красноносого сына-шестилетку, утерла ему лицо подолом форменного платья, дала поцеловать сияющий от частых лобзаний лик великого Што. Боялась сглаза. Всякому известно, что немелик жизнь испортит - недорого возьмет.
Ранетка поймала себя на этой мысли и скривилась. Если она и хотела кому-нибудь испортить судьбу (шаману в первую очередь) - все одно не знала, как это сделать. Глупые предрассудки... впрочем, пока сама не столкнешься - ни за что не поверишь. Еще четыре года назад Ранетка и сама демонстративно утирала лицо рукавом, встретившись взглядом с немеликом. И лик великого Што целовала.
Машинально сунула руку за пазуху, нащупала цепочку, вытащила на свет круглую блямбу с выдавленной в металле скособоченной физиономией. Не красавец был великий Што, чего уж скрывать. Но не красотой своей был велик, а знанием и силой, что принес людям. Целень-камнем был велик.
В пещере Ранетка увидела кости. Те самые, немеликовые, оставшиеся от тех, кто Мемолумов не пережил. В детстве они эти косточки таскали для костра - говорили, что огонь от них жарче бывает. Врали все - только вонь от костей да жирный пепел. Нескольких человек на костры растащили, да много еще осталось - всех не перетаскаешь.
А старик Матросов все шел вглубь, вглубь пещеры, в алчную сырую темноту, куда без фонаря и зайти-то боязно. А фонарь только у шамана есть. Только он сюда не ходит - боится, что немеликовы погубленные души на него кинутся, растерзают. Не зря боится, мстительно подумала Ранетка. Где-то тут и часть ее души, часть ее "я", часть воспоминаний, мечется, ищет выхода буйной ненависти ко всем, кто ее от хозяйки оторвал. По коже продрал мороз - то ли от затхлой сырости, то ли от дурного предчувствия.
Матросов видел в темноте, как кошка. Он шагал вперед так, будто сотню раз ходил этой дорогой - гулкими закоулками, тесными закутками, выходящими в пещерки и лакуны. Ранетка шагала след в след, боясь потерять старика из виду, заблудиться и пропасть. Душам ведь все равно, кого растерзать. Они и невинную немельку могут.
А потом Матросов шагнул в очередной угольно-черный проем, вытащил из-за пазухи лик великого Што на цепочке и приложил к стене. Открылась дверца - с виду каменная, а на ощупь теплая, пружинящая, будто биопластик.
Центральный информарий не поражал воображения - все здесь было серо, уныло, мрачно, покрыто пылью и застарелой копотью. Тесная комнатка, на стенах пульт с кнопками, столешница с оплавленными краями, старое потертое кресло.
- Смотри, - пробормотал Матросов, ловкими движениями пальцем оживляя темный экран. Такой же Ранетка видела на стене деструктора, только там экран был маленький, тусклый, побитый градом и зловредной ребятней. Здешний экран казался огромным окном в другой мир, круглым и бездонным колодцем с чудесами. Он засветился яркими красками, мигнул живыми сполохами, курлыкнул неразборчивое приветствие, мигнул какой-то надписью. - Смотри, малыш.
Ранетка смотрела, время от времени протирая глаза от набегавшего тумана. Туман лился на щеки крупными горячими каплями, срывался на клавиши и изъеденную огнем столешницу. Ранетка смотрела, каким был мир до того, как корабль упал на Туну и разбился. Какими были люди. Как они бродили по коридорам, входили в рубку управления, открывая переборки прикосновением круглого магнитного ключа... что-то смутно напоминающего, понять бы - что. Как они общались, дружили, обедали, делали открытия. Как они мрачно пристегивались к гравитационным креслам, когда их уютный мир-корабль начал падать. Как они молча вытаскивали из кресел тех, кто никогда уже не сможет расстегнуть ремни. Как они вышли на Туну, вдыхали этот новый, никем не виданный прежде мир. Как учились в нем жить...
И как пришел первый Мемолум, после которого немеликами стали все. Все до одного... до одного Матросова, который в это время увлеченно чинил индивидуальную спас-капсулу - единственную уцелевшую. Как он, выбравшись из капсулы наутро, смотрел на них совершенно дикими глазами - а они вопили, ругались, плакали и не могли понять, куда делся последний год их жизни и что теперь делать. Как разобрались. Как прошло четыре года, и пришел второй Мемолум, и общим решением Матросов снова был закрыт в спас-капсуле, а мир снаружи рушился, раскалывался, пронизанный лучами коварной луны, которая спит четыре года, и лишь в одну ночь выпускает всю свою ненависть на планету Туну.
Как Матросов собирал всех, кто пережил, кто уцелел, и рассказывал им - что было, что стало, как жить дальше. Как шел Мемолум за Мемолумом. Как Матросов оставался один, несмотря на то, что на нем держалась вся память о Земле, вся надежда на будущее. Как они забывали. Как он помнил.
Как Штоколов, бортмеханик, решил изыскать способ сохранить всем память. Как нашел целень-камень и испытал его. Как Матросов был против. Как Штоколов решил пойти наперекор и раздал камень всем до единого. Два Мемолума подряд. И к чему это привело.
Ранетка впервые со стороны увидела то, что люди не могли видеть изнутри. То, что череда Мемолумов не смогла вытравить из их памяти, легко сделал целень-камень. Они забывали все больше, с каждым Мемолумом теряя, упуская, отпуская старый мир из своих воспоминаний. Они легко расплескали прошлое, освободив место для настоящего: для деревни, для знахарства, для лунных календарей...
Она обернулась через плечо.
Седой, старый, совершенно белый инженер коммуникаций Леонид Матросов, капитан второго ранга, упирался спиной в стену и смотрел на лица тех, кто предпочел зыбкую память целень-камня твердым, прочным воспоминаниям о родной планете. Дряблые щеки Матросова ввалились, сиплое дыхание с трудом продиралось сквозь стиснутые зубы. Впервые за все утро Ранетке стало по-настоящему страшно.
- Ты понимаешь, малыш? Они хотели помнить себя сейчас. Влюбленные хотели помнить друг друга, матери - детей, братья - сестер. Они выбрали то, что давал целень-камень, и отказались от того, что он отбирал. Их трудно винить. Эта планета, эта проклятая луна расставила нам силки, капканы, из которых мы не смогли вырваться. Пришлось перегрызть лапу.
Она не могла смотреть в это мертвое лицо, отвернулась.
- И ты видишь, во что это вылилось, малыш.
Ранетка видела. На десятый Мемолум Штоколов сжег спас-капсулу. Присвоил себе изобретение целень-камня и право им распоряжаться. Матросову, правда, каждые четыре года выдавал строго отмеренную порцию. Остальным - по своему желанию и их поведению.
Звонко тренькал зуммер, отщелкивая минуты. Ранетка смотрела - Мемолум за Мемолумом, оргию за оргией, беснующиеся в свете бледной луны фигуры, удерживающие память одной лишь силой целень-камня.
Теперь она все чаще узнавала лица, верования, привычки, нравы, которые менялись, становясь все более знакомыми. Сын Штоколова сместил отца и занял его место. Через двенадцать лет внук великого Што принял поселок под свою опеку. Люди добывали целень-камень - трудно, мало, опасно, хватало его не всем, кого-то приходилось обделять, и они становили немеликами...
В биопластиковую дверь ударили чем-то тяжелым, злым, на гладкой поверхности мгновенно вырос покрытый трещинами бугор.
- Нас нашли? - одними губами спросила Ранетка.
Матросов с трудом отлепился от стены и в два тяжелых шага пересек комнату. Выключил экран и щелчком тумблера оживил приборную панель.
- Должна остаться одна батарея, я успею закрыть контур, - сказал он отрывисто.
Но не успел.
Снаружи ударили еще раз. Бугор вспучился лепестками разрывов, в дыре показалось острие тарана - толстое заточенное бревно.
- Они не попадут сюда, - проскрежетал Матросов, хотя Ранетка видела - безнадежно. Попадут. Уже попали.
Снаружи сопели. Едва слышно, но различимо курлыкал дозиметр. Шаман.
- Они не смогут, - процедил Матросов.
- Мы вас все равно оттуда выковыряем, - пригрозил голос, приглушенный переборкой. Таран с некоторым усилием выдрался из дыры и через мгновение ударил снова, пробившись почти до середины комнаты и погнув спинку старого кресла. А потом таран вломился в центральный информарий еще раз, и еще, вскрыв дверь, как ржавую консервную банку.
Ранетка завизжала.
Матросов щелкал клавишами на приборной панели.
- Здесь оружие. Они не должны им завладеть. Хватит с них целень-камня, - отчетливо пробормотал он.
Шаман уже протискивался в пролом.
- Ага... Здесь ору-ужие, - раздумчиво подхватил он. - Оружие это хорошо.
- Зачем нам оружие? - спросил кто-то сзади, из дыры, которая недавно была дверью.
- Усмирять непокорных и побеждать врагов во имя великого Што, - кусая губу, отмахнулся шаман. Он думал. Он понимал, какую удачную операцию провернул. Оставалось придумать, как теперь использовать ее результаты. - Вытащите их наружу и там убейте.
Ранетка попыталась пискнуть, но звук застрял где-то на полпути к горлу. Чьи-то руки скрутили ее, лишив возможности вдохнуть и выдохнуть.
- Зачем? - деревянным голосом спросил Матросов, даже не пытаясь высвободиться.
- Чтобы не мешали искать, - ласково ответил шаман. Смерил Ранетку взглядом, полным злорадства. - Впрочем, убейте только старика. С немелькой я разберусь сам.
Под одобрительные крики Ранетку и Матросова вытащили из пещеры. Коридоры полнились дымным светом факелов, скачущими тенями и хриплыми воплями. Путь до солнечного света показался Ранетке длинным, как жизнь. А потом ее вынесли наружу и бросили на поросший колючей травой откос. Она слышала, как сзади кто-то хрипло вскрикнул, а потом земля у ее локтя окрасилась карминовыми брызгами. Что-то глухо, тяжело упало в траву, и Ранетка закричала, выворачиваясь из держащих ее рук.
- Не плачь, малыш, - пробормотал Матросов, глядя прямо перед собой. - Все будет хорошо... Вот только в глазах темнеет. Пятна какие-то. Хотя...
Ранетка посмотрела в ту сторону, куда был устремлен тускнеющий взгляд. В небо. Из-за тусклых бархатных облаков приближались, вырастая и обретая замысловатые формы, черные точки. Воздух вокруг них колыхался, словно в мареве над костром.
- Это люди! Корабли! Они нас нашли и прилетели, - выкрикнула, а потом выдохнула Ранетка, мгновенно теряя силы. - Матросов, миленький, держитесь, они сильные, у них есть целые аптечки, как у нашей Ватрушки, они вас спасут!
- Уговорила, - улыбнулся Матросов, зажимая окровавленной рукой широкую дыру в подреберье. - Продержусь.
- Я прижму, вы только не умирайте, - зашептала Ранетка, зажимая рану обеими ладонями. - Великий Што, сохрани его силы, излей свою милость, силою целень-камня и мощью луны заклинаю тебя. Великий Што, сохрани его силы, излей свою милость, силою целень-камня...
Она не видела, как корабли опустились на каменистую поляну между деструктором и пещерой. Не заметила, как из темного лаза с азартным гиканьем выскочили селяне. Мужчины потрясали большими белыми бревнами с округлыми красными навершиями, женщины набрали полные подолы круглых коробочек с разноцветными этикетками. Шаман что-то кричал из черного разверстого зева, к чему-то призывая и на что-то благословляя.
Ранетка так старалась вымолить у великого Што отсрочку, так стремилась удержать жизнь в слабеющем теле Матросова, что не замечала ничего вокруг. Она не видела даже ослепительно-белых цветов, которые в одно мгновение выросли на каменистой поляне между деструктором и пещерой.