Аудио и комменты : https://t.me/finnegans1/140

Теперь (чтоб воспретиться на веки малые Ирландужных Древ и Лили О'Рангусь), касаемо генезиса Гаральда или Хамфри Шимпденового рабочего позорвища (мы снова в дофамильном продроматическом периоде, разумеется как раз когда энос меловал нахолльные силки) и сбрасывая раз и на всё те теории из по-старее исторчников которые б связали его назад с такими стержневыми предками как Глюезы, Грэйви, Нордысты, Анкеры и Ухоплеты Сидлсгэма в Сотне Мужгуда или б провозгласили его о́тгрызком викингов что основал оружной взюд и поседлил себих в Херрике или Эрике, лучшая удостоверенная версия, Думлат, читай Прочтение Хофеда-бен-Едара, содержит что было так. Нам сказано бывало как то в начале случась что подкарманивающий Цинцинат сей величественный старый садовник сберегал дневной свет под своей секвойей одним знойным саббатным послуднем, Хэг Чиввичас Ив /HCE/, в допаденческом райском миру следуя своему плугу за корешоками в заднем саду его тачерни, старного прибрежного отеля, когда королечество возвещено было гонцом усподобясь остановить себя на столбовой дороге вдоль которой досужелюбивый лис метался следуем, тоже пешим шагом, сворой кокер-спаниелих. Забвенный до всего окромя своей вассала простой верности своему этнарху Хамфри или Гарольд мешкал не с тем чтоб запрягать и седлать, но выковылял жарколиц каким он и был (его потный бандан навыпуск из пальто своего кармана) поспешая на предворки своего паблика в тропи, подпруге, солашарфе и шотландке, гольфах, портянках и бульдожьих ботах огнеохрашенных в киноварь горящим мергелем, позвякивая своими турникетными ключами и неся ввысь меж закрепленных копий охотничего пикника высокий шест на конечнике которого цветочный горшок прилажен был земным концом воодружай осторожно. На его величество, кто был, или частенько прикидывался, заметно дальнозорким с зелена молоду и все намеревался поинтересоваться что, по сути дела, вызвало вон ту насыпную дорогу быть столь изрытвенной, спрашивая заменно растолкованным быть что до того не были ли перемёт и искуственные мушки теперь более излюбленной наживкой для лобстервли 'честной прямоватый Харомфрилд отвечал на отнюдь не неуверенных тонах очень аналогично с бесстрашием на лбу: Науф, вош червичест, ё бил лишай лювив на фон жуклятых бушек. Наш моряцкий король, осушая булькáл очевидного адамэля, дяр как и гжорб, по сему, прекратив глотать, улыбнулся наисердечно под своими моржовыми усами и потакая тому вовсе не гниальному юмору что Вильгельм Завоебальник по линии прялки унаследовал вместе с врожденным белочубом и некоторой короткопалостью от своей тёбки Софеи, повернулся к двоим из своих экскорта галлогласцев, Майклу, эфиродному лорду Лейкса и Оффали и юбилейному мэру Дрогеды, Елтуху (двое дробовиков быв Майкл М. Мэннинг, протосиндик Уодерфорда и одно Итальянское высочество по имени Джубилеи в соответствии с поздней версией цитируемой ученым схолархом Коневаном Канмахнойзом), в любом случае триптихная религиозная семья симфаллизируя пуритацию доктрины, бизнесс по обыкновениям и жердо́чек болиголистника где церклашковые скартофенники растут и заметил дилсидульственно: Чудокости Святого Хуберта как у нашего красного брата с Порицании пошел б дым из ушей, знал б он что у нас за достоверного бейливика стоит там шлагбаумщик, который является по очереди шлагсъебщиком ни капли не реже чем ухолюром! Ибо он знал Джома Пилла с его двором таким серым и его местычки у себя дома по утрам. (Доселе слышен тот булыжный коростный смехоч, как тавтявкает оживишенно, средь придорожного древа что леди Мохпатрик посадила, и все еще ощущается смешкучное молчание камнедетого неразборчивоя: Ятъ иль зап редели Борна.) Возникает вопрос это и есть ли факты его имяземства как свидетельствованно и сопохваленно в обоих или одноих побочных эндрьюполмэрфных повествованиях. Эти ль есть их фатумы чтитаем мы по сибеллинам между фасом и его нефасом /лат. закон и беззаконье /. Никакого навоза на дороге? Так и быть ли Недо́мею нашим местом чем? Дра, Мулахчи наш королеемый хан? Мы вот еще пожалуй не так скоро и увидим? Пинк понксит этот помячитель ибо дытается альяценза где конце́петры со Сцентаврами останавливаются. Имей в виду, сын Хокмаха, если тому быть есть у тебя метег в твоей середности, этот человек- гора и на ветр перемен тебе и взойти. Отшвырнем-ка мы всю ошибочность, такую ж тщедательскую как и вычурную, что был это не цам царь, а его неразлучные сестры, некоролируемые сомнамболтушки, Шуткаризада и Дыньязада, кто впоследствии, когда грабительники подстрелили социолампенов, спустились в мир в качестве развлекательниц и были поставлены на сцене Мадам Садлоу как Роза и Лили Мискингетка в панталиме 'эти вот две питтки /Уильям Питт/ покровыплачельсвуемые /щедрфствуемые, вознаграждетельствуемые/ Милиодорус и Галатеистка. Огромный факт возникает что после сей исторической даты все олографы доселе эксгумированные инициаленные Харомфри несут сиглу Х.Ц.Е. и пока был он голодлинным и то́лькощим и вечно добрым Дуком Амфри для худогладных чернодяев Лукализойда и Шимберса 'его ж корешам было это равно зумеется приятным потрясением простого люда которое и дало ему как смысл тех нормативных литер кличку Вот Приходит Каждый. Импозантным человсяким он всегда на самом деле и выглядел, постоянно такой же как и равен себе самому и внушительно весьма достоин любой и каждой всей такой универсализации, каждый раз непрерывно обозревал он, посреди горланий от перед Прими этих децл психичек! и Сними эту белу шляпу!, разноображенных Останови его Грог и Занеси это в Журнал и Гробыча в его (басогласых) Ботах, от доброго старта до счастливого финиша по-настоящему католическое скопище собралось сообща в том короля пирном доме из атласа глянцеподобно поверх огней рампы из голослиных вельдов и бычеследов единодушно чтоб рукаплодировать (инспирация всей его жизни и хиты их карьер). М-ра Валленштейна Вашингтона Семперкелли зелеве́чная труппа в представлении по высочайшему повелению специальным запросом с учтивым соизволением для благочестивых целей сие студень нациятое представление проблемных страстей христовых тысячевекия, идущее веско со времен мироздания, Королевский Развод, затем под приближение к вершине его кульминации, с амбициозными антрактными оркестровыми подборками из Мальчешской Девочки и Лили на всех кобыльственных высоковеленных вечерах из его виценосной ложи (его боссалона- потолочена имеется там публевок менее выдающийся чем красношапочки Маккаби и Каллена) где, истый Наполеон Н-й, наш миросцения непосредсвенный шуткопьес и кекельтокомедиант по собственному умудрению, этот пронародель все время сидел, имея полноту своего хаоса вкруг себя, с неизменным широкотянутым платком охлаждая всю его шею, затылок и лопатки и в обшитом гардеробными панелями смокинге полностью запрокинутым из рубашки метко величаемым хвасточкин лист, по всем пунктам далеко выкрахмаливая отпраченные гвоздодеры и мармором крытый высший комонд партерных стойл и ранний амфитеатр. Пьеса была таковой: смотри на лампы. Состав был таким: смотри под часами. Дамский круг: накидки можно не снимать. Яма, проммеры и партер, места только стоя. Завсегбухаи в глаза бросаясь возникаянны. Подлизменнее значение одно вчитано было в эти персонажи буквальный смысл которого приличие едва-ли может намекнуть. Распускаются вздорболтные слухи некоторыми остряками (шумоны Мохората /иврт. завтра/ и есть в ночных сговоршках утра), что он страдал от мерзкой болезни. Астма, отмужестви его! На такое предложение один лишь самоуважающий ответ- это заявить что есть утверждения которым не следовало б быть, и хотелось бы надеяться мочь добавить, не следовало б быть позволяемым сделанными быть. Ни что его хулители, которые, дефективно теплокровная раса, по всей видимости представляют себе его как огромную белую гусеницу способную на любую и каждую гнустность в календарь заведенный для дискредитации семей Джука и Келликека, соштопали свое дело путем инсинуирования что, поочередно, лежал он одно время под смехотворным пятном докучных Уэльских фузилёров в народном парке. Хэй, хэй, хэй! Хок, хок, хок! Фаун и Флора на переложной любви этот маленький старый жок. Любому кто знал и любил христоподобность большого чистодушного гиганта Х.Ц. Ухоплета на протяжении всего его высочественного долгого вицекоромыслового существования, простой намек о нем как о сладощейке вынюхивающей неприятностей в какой-нибудь лохвушке звучит особенно нелепым. Истина, борода на пророке, вынуждает добавить что там говоримо уже имелось квондам (тьфуит! тьфуит!) несколько случаев доброго подразумевания, в это интердум верится, один квидам (если б его не существовало было бы необходимо квоньям /лат. когда-то, иногда, кто-то, потому-что/ его изобрести) стамбулясь эр-риядом с Дамбейлингом в дырявых кроссовках со своим поскверны́м списком кто остался топантично анонимным но (давайте воскрасим его Абдуллой Тухлососеарбским) был, это установлено, назначен к Мэллонзу по просьбе дежурных вояк комитета бдительности и годы спустя, кричит там один еще более великий, Ibid, предхвалитель один правоскверных, по-кажимости, над самыми такими что были сулхайфом пресыжены, запал замер твой /умер/ (тьфиат! тьфиат!) ожидая своей первого числа месяца съедобанной очереди за темм рубб пах каббачками аликуби /лат. где-то/ за счет старого заведения для втри́доработника, Роши Хэддокс за Хокинсовой Стрит. Лоуи, ты белокурый лжец, Зоб сценил тебя на рыноющей площади и она что'сть эдит в дома спортует этих малькишек! И есть там кеб полон калбэша /попоек/ в самом деле в душке этого ества. Клевета, пусть это и лжит плоше некуда, так и не смогла уличить нашего доброго и настоящего и никак не ординарного Южанна Ухоплета, этого однорённого мужа, как назвал его один праведный автор, в каком-либо большем неприлии чем то, выдвинутое парой лесничих и хозрощих, кто не посмели отрицать, охренники сии, что они уже, чин Тед, чин Там, шишшин Тэффид, употребили в тот день души своей пшеничную,- в поведении онджентилменским безобразом супротив парочки нежных служичек в опухолме порывистой лощины куда, ну или так два халатик и чепчика показывали, дамская натура во всей невинности имела спонтанно и примерно в тот же час вечера отослал их обеих, но чьи опубликованные комбинации вышелкных свидетельств являются, там где не подозрительно правдивы, видимым образом расходимыми, как крой и край, по несущественнолетним пунктам касаясь интимной природы этого, вперво́е проступленье при вылюбке леса или оленины что было по всеобщему признанию беспечным но, в самом диком случае, частичным разобнажением с такими смягчающими обстоятельствами (сад заплонен зелено где сокмен разъезженит на девлянке) как аномальное лето Святого Суизина и, (Джессис Розашарон!) спелая оказия чтоб спровоцировать это. Без них нам никуда. Жены, мчитесь к спокойтельницам вашим! Измуж будет замуж, в то время как клас - это лос. Зесюд - наш кадем, виллаплет, воллаплуг. Фикап, для свежей нелли, эль мундо нов, динственный длек /волап. красный, розовый, нужда, академия, африка, англия, друг/! Если она лилитка, срывай заранее! Паулина, позволь! И самцажисты затаясь в досаде, не подчерните, не подчерните! Безвинен во многом возложенном на него был он ясно хоть раз по крайней мере ясно выразился он как бывший с по-прежнему следом былого своего картавия и отсюда воспринялось нам что это правда. Сказывают историю (амальгаму столь же поглощающую как лишь кальзио-хлоеродным и гидрофобным губкам под силу) как одним бессуботным Апрельских Ид утром (годовщина, как уж выпало, его первого приятия на себя в-чем-мать-родного своего костюма и преимущественных прав по смушению людских рас) веки вечные после вменяемого проступка когда сей опробованный друг всего творения, тигревянный путсох ему на подпору, волной вздымался чрез широкий простор нашего главного парка в своем каучуковом кепи и охуительном ремне и прячьвмешками и его блауфунксовой фланели и железнобоких сапогах и Бхагафатных гетрах и его прорезиненном плаще с капюшоном, повстречался ему какой-то пентюх с трубкой. Последний, лучевор сей не-венчасный (кто, шансы таковы, бертится до сих пор вокрыск да около в той же самой соломенной шляпе, неся свой козловик под мышкой, овечьей стороной наружу, так чтоб выглядеть болей как присельский джентельмен и давая зарок так же завесело как вам будет угодно) удало обратился к нему с: Гиннеса растопник в еврее мне ужин дрозда плавник? /ирл.-англ.-рус. Как позже воете всего дня мою вожжами гусь поди на*?) (любезное здорование в Пулблэке в те времена как некоторые из наших стариднешек могут и по сей день с трепетом припомнить) чтоб спросить не мог ли бы он сказать ему сколько часов было что часы пробили имел ли он хоть какое-нибудь представление петуха везухой ибо часы его брейдили. Колебучесть была четко предотвращеной быть. Отвругательство столь же умно быть дабудетстыженным. Ухоплет /Earwicker, HCE/ сей этого подстрекаянного мгновения, сознавав по фундаментальным либеральным принципам высшую важность, нексально и ноксально, физической жизни (блуждайшим радиоспорьем быв пингпинг К.О. День Семпатрика и восстание фениев) и нежелающий каким он и ощущал бывать изрыгнутым в вечность как-раз тогда, всаженный мягконосой пулей от простофили, остановился, быстр кобурой, и отвечая что чувствовал себя типстафом, реплика, достал из своего ружейного кармана Юргенсена шрапнельный уотербери, наш по коммунионизму, его по узукапчей, но, в то же самый удар, заслышав поверх заволынкания резкой Матери Восток старого Фокса Гудмэна, звонаря, над пустошами к югу, за работой над в десять тон тонуантным грохочущим тенорским колокольщиком в рябой церкви (Кухуляйнена клич!) сказал шуткозлику сему, клянусь Иеговой, было двенадцать всех их звездное и танкардное время, добавляя, всемуспредел, когда наклонился тот пониже с копченым сардинным дыханием чтоб придать больше пондуса дубенису что он предъявил (хоть и кажется это в некотором камфузиуме с чепстаком джинжером который, как бывая из кисел, едкостей, солей, сластей и горчей соспоставленным, мы знаем его пользав как чав-чав для кости, мышцы, крови, плоти и живиталий,) что тогда как голотолкное обвинение то прыть его было уже сделало, что известно было в высших кругах как бывало стояло изложено в Могранспосте, каким-то существом в унылюдной форме которое было полностью ниже плинтуса и на несколько порядков былоной трехгидратной змеи. В бо́льшую подтвержку своего слова (оно, своеобстранное предвосхищение одной знаменитой фразы, было воссозжато из устного стиля в словестный с на все времена ритуальной ритмикой, в квиритном спокойствии, и склеено цуземен /нем. zusammen: вместе/ из последующих рассказов Ноя Вебстера в редакции известной как Сказания Аттрибутивные Х.Ц. Ухоплета /Иервикера/, цена динар шиллинг, доставка пошлой бесплатно), Соломенный Гигас отбил свой хронометромный барабаран и, сейчас стоя полностью прямо, над двусмежной поймой, сцена его происшествования, с одной Берлинской перчаткой палксунутой в поджилке его элдуга /локтя/ (в старейшинейшем знаклоре жест означая: Е!) направленной под углом в тридцать два градуса в сторону своего Железного Герцога пореросшей мыльной вехи как чувака на свой калибр и после паузы заявил с серьезным эмоции огнем: Шш Шш шмея, ты-тыворищ! Мня единствен, их пять штук, он- чесна схватка. Я победил вчистуй. Отсюда мой нонациобщий отель и сыробойные заведения которые к почести наших сюсю сювместных дочек, поверьте мне, я охохо хотно готов занять свою позицию, сэр, на монументе, этом знаке нашего кискис купленья, в любой гигиеничный день до этого часа и поклясться моим грехопытам, даже если получу вышку, на Открытой Библии и пред Великим Бригадиром (я снимаю свою шляпу!) и в присутствии Божества Самого икже как Епископа и Миссис Мичан с Высокой Церкви Англии как и всех из названных моих непосредственных высежителей и каждой живой дурши́ в каждом угле где бы то ни было этого глобуса в общем что пользуется моим Британским мне на хребетный язык и уравниловой справедливостью что нет там ни тютельки правды, дозвольте мне сказать вам, в этих чистейшей воды фипфибных фабрикациях. Разиня Гилл, скор спорчушь, тверд одёрнуть, (диагностируя сквозь слухотруб что имелось дело тут с нарочито постпуберального гиперфизарного типа Хайдельбергского челоляйха пещерной этикой) припо́тнял свою косовпередку, плохой Светогоречь хороший муррох и дублен кивох был на это ибо был он алчень благодарен, как и любой благоразумный человрак, с бесконечным тактом в деликатной ситуации видев щекотливую природу сего пагубной темы, поблагодарил ех за сведения полученные и время дня (ни малейшего удивлизнака всё-равно была что сова то Божемь часов было) и, на смиренной вахте чтоб поприветствовать своего Тускминистра /дат. немецкого/ и он буде золодырем Зиякой и ты его могутхлой истошью, пошел по своим делам, кем бы они ни были, салютуя трупам, как что-то естевстречное (они могли его и загнать если б воз'оленились до монтикул его скальпа и перхо́ты пометов освещать его след) в сопровождении своего верного хрычуна и перманентного задумия, вербажливого; я повстречался с тобою, пташка, слишком поздно, иль есль нет, слишком червячо и рано: с меткой для илдиота посказал на своем второртовом языке столько бигтаймеровых вербатных слов сколько мог балбли вызвать в памяти в тот самый квельдня /дат. kveld: вечор/ канун, пред часом щеболтания певц в суматохерках меж Друидией и Бездсонным Морем, когда ужинный прилив и сувенир Шарлатану Моллу смежно шли нежно и вместе с тихими потемнениями Гранда и Рояля, бб, нырца пропасть, тть, увила ограду когда как на многий мягкозыков хитроздёж безмолвный отречь идиоты в поцелупу, Арванда всегда устьюпчива, в то время как, изучающий воздующие кастели и испещряющие коров залпы над нораном, он сплюнул в осторожной вообращенности муизаиков завет один о своей плите очага, если вам будет угодно, (Ирландские слюни, мойше дохнул /гэл. если вам будет угодно/, но толи уважаемый со заменитными связями чувак Ирло-Европейских восхождений с хорошо одетыми идеями кто знал как надо, как например, что́ отхаркивают Мр Линамвздох или Мр Линамсмех таким черствым манером, нет спасибо вам! когда был у него шарфик раздрасунутый в кармон, емать?) музокормленный своими маслями отужинав как алкашом блюда и похлебкой что по-снобски окрестукнул он Персик Бомбей (это- по-сырому только Луканпуканский пильзен-пай /грибной пирог/ который она знает какой сенáфенный и пиберный ему /рум. горцица и перец/), высший из непревзойденных горошков, скатанные в мячики под миннсхогьим /молодая козочка после первого ягнения/ молоком в белосолодовый винокисл, провиант что жулёк сей хрипло смаковал, мякинил, в сневельный сезон, быв столь ж доволим как твоя крыса фенхелем; и по этому торжествующему поводу счастливого спасения, для венчания отваги во вмелю, этот региональный блюдырь, бенжамин с варёнок, с испольской оливкой на средоточие ее зейнита /ивр. zayit - олива/, обручалось (поркограссо! /жирносвин!; эсп. сало/) эребускнутое очень делюксвкусно с бутылкой Фенис-Бруери '98, последуемой на второе свадьбение Пиесспортером, Гран Кюр, у обоих из которых лелеямых стологней (хоть и скромен сей банкет 'это ж лиемана прощальный) он упорно обнюхал запаутиненные коркой пробки. Нашего буйя децл свары (в коленчестве Беарнис Маквелтон) с тут как тут ухом до плевалок (как рекла посплетня) уловила по колоскам как и обычно в дурашнем мужействе (никаких персиков и армелий для тебе, Померанция!) но, выпуслив телю́ч в своей когти /сделать аборт/, раскрыла о стряслось что средь ста одинадцати других обычным своим приседком (как тихоньки эти первые шепоточки по-женски бывая, тайное писпильяндо /ит. шепот/, срехни́ рабботней берложки их мужлюдства!), следующим вечером легкий один толчок как был Пустолкин за тщаткой щея, её чи сухи и мелки и речь густоватна, потому что выглядел он в странном свете, типа он не мог выносил они стариклушки больше, ее личному священнику, духовнику, с которым она хотела в виду первично поговорить (войтише, интра! толка лажечку!) поверяя, меж совокубочных губ и анны лисори обещаний (можней никогда было Еснекерри пуддина зайдино Хунановым по ее мелкосиченьки!) что молвангелие сие тако передано ему на эпистолюхо, погребенное дегустрезвым манером в их Ирландском вареве не пойдет далей его иезуитовой сутаны, все-таки (истщета в винарии! волетучий валетотум!) это был ж тот чрезпорченный поп Мр Брауни, переодетый в винсентианца, который, как нахватавшись фактов, был подслушан, в своей вторичной личности в качестве какого-то Нолана /персонаж из фильма Стукач/ и салабухий, сцыплячая душа, из-за несчастного случая ― если, то есть, случай этот был несчастным ибо здесь руах /ивр. дух/ Екклектиаста с Гиппо выпухтит писательшу ту Хаввай-бан-Аннах /песня We have no bannanas (1922); ивр. Ева-сычь-Анны/ ― чтоб спианиссимне какую чуток разли́ченную версию Скрю́чернца исповиденциалий (что Самать Алоиза сказала кроме Иисуфина ради!) руки от руруками, в феоданности клят (мой смелый послучший! мой фраур!) и, к потугам Секрета ее Рождения, тишумно пронзить ореллух некого Филли Тёрнстона, мирского учителя сельсковедения и ортофонетики почти́телесного сложения и в районе середины своих сорока в ходе священнической мазочки ради верных и здравых ставок на иппохальбных забегов полях оживетренного Бардойла в дату (Р.Ж. проходит сквозь всю программу /сл. выиграть все гонки/) легко способную к запоминаемости всеми подбирателями событий национальных и Дублинских подробностей, дублями Перкина и Пауллока, пэром и пролем, когда классический Анкуражный Хакни Кубок завоеван был на два носа в стойлертном финише, еком и неком /волап./, неким и никем, евело невело, от бежевого кольта Дерзкого Малыша Кромвеля после умного старта Капитана Капелана Блаунта в крапинку лошака Сант Далоуха, Драммер Коксон, неорисуемый третий, при сногсшибательном гандикапе, благодарности тебе славная малышка, добрая малышка, портвейная малышка, Рженка Жре́бица! ты- все их хмелы! которая в своей непрервущейся грязюке и пурпулярном кепи была сто пудов на лиги отличной от любого другого фантомвеса что когда-либо запрыкрывал наших древесных княжек. Былото двое яднутых Тимцов (пагода была чума, заеждь канчился и пришел и пьения горланицы стало слишком в нашем краюпье) по имени Патоки Тома что был едва из заклада /сл. тюрьмы/ последовавшего за кражей голяшки у Кигоя, Доннелли и Покорока Финской свинины и его собственный кровный и молочный брат Резвун Коротыш, (он был, чтоб уж быть изощренно щепетильным про них, оба коротышные и резвунные) 'жучок', сошед с понтона /плавучая тюрьма/, оба они чудовечен бедные, кто болтажничался там в поисках какого бабо́сычего улова ради джимми о'гоблина или толстяшки /сл. соверен и крона/ как уж послучайнилось, пока Сифорцы всё занимался девлями, чтоб услухить как проезжик в моторных колошмотках употребляет свой законовый язык (и Муж далее), касаясь дела Мра Адамса что было во всех воскресках про то с чем постоянно терся он носами и отбулькнув из своей собственной проставы от соболтальника в очках. Этот Паток Том о ком только упомянуто что успел уж поотсутствовать в своих привычных грубо тесанных логовищах в стране окружных лошадушек некоторое время предшествуя сему (имел он, вообще-то, обыкновение зачащивать в публичные ночлежки где спал в нагом состоянии, забухарьпарня со всеми, в странных челов койках) но в вечер скачек, бухой в стельку после всеразличных рюмашек адского огня, красной цыпки /вино с метилированным спиртом/, бульдога, сивухи и вербейника, Эгландина преотборнейшей настойки, поставляемой Утком и Песиками, Галопным Первоцветом, Бригид Пивоваром, Петушком, Почтальишки Рожком, Маленьким Старичком и Все Четко Что Целит Метко, Чаркой и Посошком, искал он свой выгретый кро́вать в укромнатном Пребудище С Другдругом в Блоке В.В., (почему он на нее не поставил?) Памп Корт, Либертиз, и, что с мольтапюком на вольтапюке, перехрипел алко алкого алкогерентно к нагрузке к Я приду, моя лошадка отсталая, ним ям, содержание истории евангелического хлопойцы и русинурбки /лат. деревня в городе/ ('девчонки' он будет продолжать их называть за кружевничок и юбку, солнечную шляпку и гвоздичку) по частям (казалось провел он пред вочами март или когдай-ночи до третей ископных лет, он имея бехэм с катьей когда лавинии делали свой ражум в аренду морю в ямочловом смердульном шоу там где искал он бойцовых ниггеров с б(е(ше)лыми срыками) частенько зябкой ночью (метагонистической! эпикталамурной!) во время тревожного сна в их зоне слышимостей какого-то мелкого и на полной мели у кассовщика управляющего, Питера Клорана (уволенного), О'Мары, эксличного секретаря без определенного местожительства (локально известного как Мылдон Лайзе /нем. mild und leise/), который провел пару ночей, как ни иностранно, в дверном проеме под одеялами бездомности на нарах изольды, подподушенный на камне судьбы холоднее мужчины колена иль женщины груди, и Злоброго, (имя не промах), какого-то под несчастной рожденного звездой пляжного музы́ки, кто, ни корешка ни сушки паче, подозрея что до как сидал всё он на вдох сутулый на краю самоуда, голоднейший, с меланхолией до всего в целом, (ночной бирмен, ты подал ему солод вия нано!) вздёргался на своей дорячке, изобретая пути и способы средствия /суицид/, о чем любил поифиделицензиться он как-то иль иначе в народе ухватившемся за какого-нибудь чела парабеллум /лат. готовься к войне/ в надежде распорхнуть крыло социабиля и спикешиться на боколёсниковый нырок где-то за Сдуллки Даунлеари и Блекруки трамалинии где мог он метнуть точную /себя/ и пойти и сдуть сибицидную /сесбратубийственную/ бяшлю с себя за два четвертака на борздовое блысенство в мире и покойце какой одним верным залпом бутылки, он после как побывав все еще испытающимся всё что знал с леди помощью от Мадам Хрящ за восемнадцать с лишним каландров чтоб выбраться из Сэр Патрик Дана, через Сэр Хамфри Джервис и на Святого Кевина ложе в Аделаиды госпетлях (от тех неизлечных увыев средь тех неопечных иовов чрез Сант Иаго его пилигримною шляпой, добрый Лазарь, избавь нас!) так и не ухалтурившись получить это каким бы то ни было боком. Лиза О'Дивис и Роши Монган (которые имели так много нобщего, эпсиходически; если фразе быть дозволенной hostis et odor insuper petroperfractus /кух. лат. враг и смрад к тому ж вкамнец разорённый) как понятная вещь снили своим сном всплавьемых в той одной нежной волнистой матери кувыркоек со Злобрым ровно как бреи в роще козлоханы в бóрще или, ну, транжиры в чаще, и суетливая служечка-на-все-от-зари-руки (хваль псалмов мы тут пыхтим!) провела не так много уж мигов за полированием котлышек, дверучек, школяров яблощек и факельщиковых металлов когда, зóльникленный как никто он идти делать быка на затравку лонга /ирл. для/ белого человека, омоложенный сей музы́ка (т.к. после слáвночной оргьянки и гудения и ветчины топовым утром со своими совбывшими не был он уже прежним) и его широзбуженная по спальной свита (наши мальчики, как наш Байрон называл их) вставала и отшаркивала из борóвища что они любовно именанивали Бочаркой, накрест Эблина расхоложенного хуторка (трие рута и отды́ха на их тогдашней суперфиции /лат. поверхность/ в любопытном соответствии с теми линеа и пункта где трубенни хабенни метро манипломбит ниже оберфлягных /нем. поверхность/ подрельс и станций в этот час ездения) под барабубненья скрипичной лирфы что, стеноя и мурлохая, ливи гриви, витти виви, эппи, леппи и играбельна, ласкала слух подданных Короля Святого Финнерти 'Празничного кто, в кирпичных домах их собственных и своих душистых землянóчных постелях, внимая еле-еле крику пасечника, соутка лаванда и фойнибойн лаось живой, со своими хлыщовыми ртами всеми раскрытыми ради более широкой признáценности этого долгожданного Мессияка с рёваторий, были в полупод дрёееме и после юркой паузы в ломбардящем учреждении для протетической цели выкупа песенниковых воистину воисхительных вставных зубов и пролонгированного визита в дом вызова на Куяс Площе /лат. откуда/, брызг, Старых Синюш Дыру в приходе Святой Сесили в пределах вольности Сеолмора /гэл. великая музыка/ не за тысячу или одну нацинальную лигу, то бышь, по оценке Грифита, от места статуи Примьюры Гласстоуна подносящего спичку к маршу творца одного (последний из стюардов пётр-етр) /Парнелл/, где, быль продолжает околесицу, трое отпижуликов присоединены еще одним быв следующим, ― намерения ― применяй ― назавтра ж случайный и приличный сорт побывшего варьетипа кто прикасался только к недельной оскорбиде /жалование/, тьфусть, и у всех чепухайл, (кто рече о существимени?) имелись стимулянты в форме джи и джи /джин и джинжер; сл. вульва/ проставленные чертовски приличным типом после чего холостяцкий ланч и парочка еще просто чтоб отпраздовать вчерак, упоенные своей горючим-пестованной дружбой, пройдохи сии вышли из лицензированного заведения, (Брауни первый, мелкий p.s. экс-экс-экминистратор шляпорук в их унылом хвосте подобно какому-нибудь леди какой посткриптуму: я хочу денег. Пошлилуйста!), утирая свои смехтекающие гуйбы на рукавах, как балкалины застрещали их роскана генерально (сеян фион, сеян фионц араун.) и рифмачей мир был с на то основанием богаче на как'еслибную балладу, балледдеру тому о чем мир целовачества певая обязан данью за то что разместил на планеты меломапе свой лэ о гнуснейшем бугаере /англ. жупел; фр. заика/ но самом привлекательностном аватаре за который миру когда-либо приходилось объясняться. Это, более кректно люби́нка или младюжец было впервые излито там где Риау Ливьяу буйствует и кол де Хаудо горбится /пров. riau- речной бассейн; colo- гора, англ. седловина/, под сенью монумента как-éслибылбного того законодавца (Елеутериодендрон! /гр.свободуховый/ Пощади, лесороб, пощади!) на перельющееся собрание всех наций в Ленстере целополняя видениемую область и, в качестве однодушной супертолпы, легко репрезентативной, чтож с масками, влаж с лицами, всех слоев и переслоек (винные и какаоницы разливывалили чтоб докраёвить обсуждалование) нашего лиффисайдского люда (чтоб опустить упомянуть о материковом меньшинстве и таких что странствовали via Уолтлиг, Ернин, Икнилд и Стейн, главным образом привалочный кокни мобиль со своей квотностью Хардсмутовых кляч, северный тори, южный виг, востанглийский хроникёр и земля́падный гардиан) простираиваясь от черенков молодых дублинос с Кошелекников Ряда ничего там лучше не пердумавших как расхаживать руки в коленях брюк, всасывая вздорух, выдулисет /лат. videlicet: то есть/, джамбобрикеты, бок о бок с прогуливающими офицерами, тремя шерстяными шарами и поплином в поисках горки глеба чтоб занять профессиональных джентельменов, парой границейских с бакенбардами, полдничающих в направлении Дэйлиз, свежих от утких попаданий и кряквенных промахов на Ратлендской пустоши, обмениваясь холодными ухмылками, мессамольных ледичек с Юмовской Улицы в своих портшезах, носчики на привалке, несколькими бродячими домотёпами выз близлежащих клеверных полей Садов Мосси, какого-то облатного смерщенника с Кожевников Аллеи, каменщиков, одного фламандца, в муаре дымчатом, с супругой и собакой, одного пожилого кузнеца с парой кувалдочек за руку, одним черёдом игроков в палки, не малочкой овец с брадзотом, двумя в синих мундирнах школярами, четырьмя разоренными господами из Симпсонза на Мелях, одним дородным и одним развязным все еще запроцеживающих Турецкий Кофе и апельсиновый шраб в трехпензовой двери, Питер Пим и Пол Фрай и потом Элиот и, О, Аткинсон, испытывая адовы неги от чиреев их аннуитантовых /кто получает годичную ренту/ желудей не забывая дьявочку диан согнавшихся на охоту, партикуларистского пребендария размышляющего о римской пасхе, тонзурном вопросе и греческих униатах, плюхнуть их, какой-то в кружев складочках головкой или двумя или тремя или четырьмя из окна, и так далее вплоть до немногих добрых старых душ, кто, т.к. были набравшимися они после того как переняв зарок в дядькином месте /ломбард/, находились очевидно под чарами ликера, от поминок Тарри 'Портняка одной милашкой, одним навеселе почтальонком воображничая о трех ендовах и одной, одним шуткопёром, одним полусэром из ткачиховой богадельни кто липнет и липнет и чатчатчат липнет к ней, одной у целодамбы облацветной милюбкой, как дитя, как кюриолятор, как Каоч О'Лири. Воистрель пошел по кругу, так и было, (нация хочет взора) и баллада, фелибринским транкопенным метром нарочитанная Тайоцебом /пров. уховертка/ в своих Касудах Паулишинельного Артахута /пров. падение гроба/, поковылягнулась дальше к клочку бланкуума и заголовленная стряпанной на чрезмерный краспех древюрой, приватно напечатанной в рифмопрессе Делвилля, вскоре растрепетала свой секрет на белой магистрали и бурой малостраде розе ветров и продувке шторландцев, от арочного свода до решетки и от черной десницы до розового уха, деревня крича деревне, через всю пять четверкискных зеле́нь /нац. цвет Ирл./ соединенных штатов Скоции Пикты ― и он кто отрицает это, да будут волоса его втерты в грязи! К добавочным погудкам (настоль умирообразным) его величества 'фляйцы, этого некоронапевного короля инскрюйментов /скрюить- эвф. любить/, Пиггота чистейшим, чьелло абсолютенно, которые Мр Делэйни (Мр Делэйси?), рожок, предвосхищая полнейший ливень рукодисментов среди рапсодов, выдудел из своей благоприсортной шляпы, выглядя все еще болей как его пурсифульный тезка как заметили люди Гаола, снежнохохольные увлажкудренные лидера сего дикорастущие и линяющие волосы, 'Дуктор' Хитчкок поднял свой фесковый пушок на высоту кистеня сигнум его товарищам по причаше /церк. потир; искатели святого грааля/ для Шумного Парня, мальчиков и силентиума в курии! /лат. тишина в суде!/ (наш майпол еще раз где он вставал встарь) и канто был запевчен там хоровой и крещенный где у старой заставы, на Святой Анноны Улице и Церкви. И вруг лужайки ранн оно ранн, а это и есть ранн что Злобрый створил. Разговорным. Бойлы и Кэхиллы, Скерретсы и Причардсы, строфофицирована и пирсофицирована да будет древда сказываемы об жить в каменке. Здесь строчка рефрены чего. Кто-то выкает его Виком, кто мыкает его Миком, кто дубит его Лином и Филом пока остальные рекут его Лаг Баг Дан Лоп, Лекс, Лакс, Ганне и Гуинн. Кто-то артачит его Артом, кто-то батрачит его Бартом, Коллом, Ноллом, Золлем, Виллем, Виллом, Воллом но я клично его Перссе О'Рейлли в противном случае зовут его никаким именем вообще. Вместе. Арра, предоставьте это Злоброму, марзному Злоброму, предоставьте это Злоброму ибо он и есть тот челл чтоб рифмить ранн, ранн, ранн, короля всех раннов. Ты имеешь здесь? (Одни мая) Мы имеем гдесь? (Одни нема) Ты уж поздес? (Другие робя) Мы уж погдели? (Другие неробь) Это кончает, это бурчит! Клип, хлоп! Стекло с грохотом бъется. Зе (кликкаклаккласкаклопатклатчабатта- креппикроттиграддахсеммисамминуитаплуддиаплэддипконпкот!).
Слышали вы об одном Шалтай Болтае
Как упал он с раскатом и грохотом
И свернулся как Лорд Олофа Рухнутый
У торца Журнальной Стенки,
    (Припев) Журнальной Стенки,
                     Горб, шлем и коленки?

Был он одно время нашем Кралём Замка
Сейчас ж его пинают словно пастернак старой гнилости.
И с Зеленой Улицы пошлют его по приказу Его Милости
В исправительную тюрьму Маунджоя
    (Припев) В тюрьму Маунтджоя!
                     Тюрьмы ему да покоя.

Был он отцотцом всех схем для чтоб нам докучить
Тормозам и непорочными конрацептивами для населения,
Кобылицы молоком для больных, семью сухими воскресеньями в неделю,
Любовью на пленэре и религии реформой,
    (Припев) И религиозной реформой,
                     Отврательной по форме.

Арра, почему, говорит ты, так он и не сумел?
Готов биться об заклад, мой славный молочниковый драгуша,
Словно огромовый бык у Кэссидиз
Вся твоя бодливость у тебя в рогах.
    (Припев) Бодливость у него в рогах.
                     Забодай ему рога!

(Повтор) Хурра там, Злобрый, марзный Злобрый, смени эту рубашку [на тебе,
Рифмуй свой ранн, король всех раннов!

Заикочка, заикище!

У нас есть чау чау чопс, стулья, жвачка, куриц-
                                                  [оспа и китайские ночнишки
Повсеместно поставляемые этим мягкомыльстящим торговцем.
Мало удивительно ХитреЦ Ён наши местные парни прозвали его /ХЦЕ/
Когда Шимпден впервые взял слово
    (Припев) Со своей шарагой оптовой
                    спустясь на Барыг Проход, Низовый.

Так уютненько было ему в своем отельном здании пышном
Но вскоре погребет он огнем весь свой хлам, трюки и мишуру
И'то вкратце пока шериф Клэнси не будет завязывать со своим неограниченной
                                                                                                                [обществом
С шерифским бомом в дверь,
    (припев) Бимбам в дверь.
                    Так что'н не побузит впредь.

Сладка невезуха на волнах омыла к нашему острову
Посудину того молотойчевого викинга
И Галла проклятие на день когда Эбланы бухта
Увидела его черно-рыжий человойн /воен. корабль/.
    (Припев) Увидела его человойн.
                     На гаванском наносе.

Откуда? ревет Пулбек. Копимха'пенс, вопит он Дайте-
                                  [мне креветочку, пеленай подотришек
Фингал Мак Оскар Онисин Баржоп Бонифаций
Ток есть мин веблюдырное Норвигиков погоняло
Ог как эй в верблюшном Норвигиков мешке.
    (Припев) Норвежский верблюжачий скупердяй.
                     Он такой, ей-году.

Подыми то, Злобрый, подыми, о дьявол о! вставай в ранном, рифмованным
                                                                                                               [ранном!
Было то во время свежеводной садовой накачки
Или, согласно Нянченному Зеркалу, пока восхищаясь об-
                                                                                [изъянами
Этот наш тяжеловесный языческий Хамфеари
Осмелился за девицей приударить
      (Припев) Вуухуу, что сделает она!
                       Генералка /прислуга за все/ проиграла свою девичлоо.

Он должен был б краснеть за себя, старый сеноглавый философ,
За чтоб пойти и запихать себя таким манером на верх ее.
Ей-году, он ж и есть самая суть каталога
Нашего послепотопного зоопарка,
      (Припев) Мессры Ворк и Ласк.
                       Ноевы забавники, совсем как ноевые.

Он трясся мимо Веллингтону монумента
Наш криксловутый гиппопопотамунс
Когда сволочь какая-то опустила заднюю стремянку омнибуса
И он словил свою смерть фузилеров,
    (Припев) С прорехой в своих задах.
                    Влепите ему шесть лет.

Крайне жалко бедных его невинных детей
Но гляньте на миссус его законную!
Когда мегера эта приберет к рукам старого Иервикера
Не будет разве там общей свалки?
    (Припев) Огромной свалки.
                     Большущей когда-ли ты видел.

Сейфоклус! Шейкоспёр! Псевданте! Анонимозес!

Затем будет у нас контрабандная Гэльцев группа и массовое сборище
Для даб обдёрнить бравого сына Скандалойнии.
И мы похороним его в Оксмантауне
Вместе с дьяволом и Датчанами,
    (Припев) С глухими и немыми Датками,
                     И всеми их остатками.

И не все слуги короля да его коней круп
Воскресят его теруп
Ибо нет тут истинных чар в Коннахте или аде
    (бис) Что может восресить и Каина.