Аудио и комменты : https://t.me/finnegans1/169

Нагрудное Сэ! Проклядье! Корпо ди барраджо! ты говобредишь о видномости во фрикомане, о смешанных полов случаях среди козлов, холмистого кота и равнинной мышихи, Бигамена Боба и его старушки Шенфохт! 'Черномахов паточному штукатурному произволу умалютенным быть! К тому ж выпущен был в том коричардстве Хумидия отравляющий томуд облакого пруди-пруда на самом деле. Тем не менее все кто слышали или передоставляли нахоядся сейчас с семейством бардов тем и Вергобретасом самим и толпою Каракулактикоров так же больше-не как быть им еще-не сейчас или уже они в ту пору никогда-либо были. Мобыть в некотором будущем мы непременно ослашум средь зуавных игроков Инкермана мима мямля мика и его ника мимя их девичества, Хилтона Св. Джаста (Мр Фрэнк Смит), Иванны Св Остелл (Мр. Дж.Ф.Джонс), Коулмэна с Лукана принимая четыре стороны, хор О'Дейли О'Дойлза дупель-шестеря припев в Фенне Мак Колле и Семи Эльфеях Лох Нича, Галлопце Брысаке и Урлеквине цитрач прошлого со своими весельчелами всеми, зимзим, зимзим. О блюдях эта Иервикеровоя сага (которая, основательно читабельная до ы от и, является свергну донизу вся лжеутиной, антиклеветнической и непривлекабельной и то применимо к сему всему тому тому) о бедном Ости-Фрости, описанном как вполне музыкальным гением в малом роде и владельцем чрезвычайно щекотонченного слуха, с тенористским голосом под стать, не единственно, но очень крупным поэтом одним того скуднически воищенского ордена (он начал Туонисонию но отработал свой проход наверх до мы-все-держимся-вместех Анимандовитов) ни один конец не знаем/No one end is known/. Если они присвистали его до того как поднял он занавесы, они присвистывают ему до сих пор вслед за его занавеса кончинцем. Ей фу /ит. он был/. Его муж, бедный старый О'Хара (Окаров?) удрученный вещами и исхудившийся в то время, попискивают, принял (Засснох! /ирл. сакс; нем. и это еще!/) у ардри шиллинг в завершении Крымской войны и, залетав своих диких гусей /сумасбродная идея; экспатриатный Ирландец/, выединствился в ряд в толпах чтоб преблупреждать дальше словно Шьюли Люни, вступил в коня Тайрона, Ирландску белобрысь, и посолдатил чуток с Вулси под вымышленным именем Бланко Мушкетовна Бакловича (подложным), после чего каркушня и мраморные залы Помп Корт Голубярия, дома старых конунгов, глянули друг на друга и оставещали свою приютную навечность, ибо обнаруживается что по другую сторону воды случилось что на поле Васильева Корникса /лат. ворона/ при неблагоприятных обстоятельствах сгинул он со своей частью, говоря, эту папскую безлистку старине передать, ссырой чавколад для натёщенного еболтуна. Буил /гаэл. разгром/. Бедный старый дорогой Пол Хоран, чтоб удовлетворить свои литературные также как и криминальные стремления, по совету выкинутому судьбителем в болтливостной дурке, так говорит Дублинская разведка, был кинут в один из Ридлиз /сумашедший дом/ для пациентов в северных странах. Под именем Орани мог он был запасным быть в труппе способным выдерживать длинные роли по краткому уведомлению. Это точно. Корыстный Сэм, хмурной пристойный деблансер, немытый что, преследуемый всегда своим переигрышем, разжеланный что, по слову одному от Израфеля Призвателя, скончался безболезненно после низверханий жизни одной хэллоу'инковой ночью, мухо́й и в состоянии естевства, продвижимый из Заднённого в Загробнее ударами с ноги каулинклоченными /Колин Клаут/ по его устрице и атланту по пореканию и поруганию и порочению своих последних плетью-в-кровных задир, Нордвежца и его напарницы из Волчицего класса. Хоть последняя соломка промельглянув его разголение этот сценический тугодур сказываем (западнившие хохмимили его 'Суфлебудочнком') торжественно сказав - как имел кратку мысль но рухнул пока голова его словно басс прокинула горлышко пер внут пробки ящика (обжульного!) /bass- портер/ : Мне драмы, О'Норжатцы, не подкачали! Теперь пусть стократные клечности моего эгождения как зовет их Миколас де Кьюзак, - обо всех из коих я в моей дальнейшести конечно ж по праву регресса отречения мне - совпаданцем их противоположностей переамальгамешиваются в этой лжичности неразличимостей где Бакстеры и Плоцкманы кончали б они уже морочерть анс и (но на данный момент хоть железный колчок его петушквального старта мог бы уже и приготовить нас мы являемся почти зде́сьраными испражжением в конце хвоста) этот перезадний брунетный канделёбр расплавил Нолана на части! /Bruno the Nolan- Джоржано Бруно/ Хан вар /дат. он был/. Неприязнен каким он был к друриодраме /для двух лиц/, ее жене Лэнгли, пророчице той, и самым приличным придюжным невысортом нашмонника из кто-либо вставлявших свои вралки сквозь околёсицу, исчез, (в до-свиделании чего вырвал он по-Английски все листы разобналичные из Поклёпера Порочностей) с кислика этой земли, этой австральной равнины что перемо́рил он себя в, настолько полностью бесслюдно (мать книги пылемёлкой табуларазя его стирание свершенное над ее оберткой) что до пощекотать спекулятивное чтоб едва ль не высказать мнение (раз уж Леви кто мог бы быть и Лэнгли мог действительно б быть каким-нибудь воскрешенцем к паганизму или добровольческим Вусденом) что шатун сей (кто обладал большим количеством юморескного) перетулил свой комиковый латитат /лат. "он скрывается"- название приказа шерифу доставить обвиняемого в суд/ к оного бескрайсветнейшему сокровре́менному. Бхи ши /гэл. он был/. Опять же, если Отец Сан Брауни, чай и тостер этому самому затейлевейшему из байкопрясцев есть Падре Дон Бруно, веренный утешитель королевы Иар-Спании /ирл. запад/, был преподобным сим, директором товарищества, тем удобовесёлым вицедёром, беззастенчивым кармелитом, к чьей трепещущей кафедре (кто из нас кроме помнит сего припаду́чного и благорогого Братомистра Ноланчика и Бройни.) грешащего общества сирены (смотри [Римско Католическию] прессвсюдку) по счастью стали с таким энтузиазмом преданными и был возражительным мудаком который очень периодически кокардил лотерейный билет у себя на шляпе что носил всю на один бекрень словно руковешалку сковородки (если б Ее Элеганчество его увидело она бы запищала кипятком!) и был полугласно осужден в злоупотреблениях своим горяче-мытым столовым ножом (глянцуя над кочурой в своем кармане) этот же самый сноб с навозза, полностью на парочку летопенок возмужалей, встреченный Генералом в то красное утро календаря или майдневным юпитергом и были они? Fuitfuit /былиболы/.

Когда Фишлянин Фил хочет закидывает свою губу 'эть псецело чтоб откусить судьбу и кто б ни ушел в миксовый Отель у соленой моречь воды 'нет там почти ничего что можем мы тут поделать ибо не видеть ему никогда снова в море. Это является темне́мее автодидактным фактом из общепринятейших что форма среднего человеческого смурно́физа, в то время как сожелтение хмурным-хмурно уж как поблекло, часто изменяла свое эго с гроходом литней (Не оригинально!). Откуда это является слякользким вопросом, с учетом сырой и низкой видимости (раз уж в этой скерцзараде чьих-то тысячи одной ночностей этот меч несомненности который б идентиформировал что тело никогда не падвёт) чтоб идендифинировать индивидного в паричочке, прямокроях, стандартном кулоне, досъемной сожаления подбышке, мешковатых штанах и шарклях (он часто намекаем как Патрикей, перенёк в переулке) с уже зарождением (похоть!) в направлении области лысоты (ты постоянно первосекаешься со всевозлишним сортом других во всевозможных возрастах!) кто бывал спрошен вольными пансионными увильщиками в промокших до нитки пальто повсестенно, Уилом, Конном и Отто, чтоб расказывать им беспространно, Хо́чу, Мо́чу и Должу, эту посцельющую сказёлку тех с трудом заслуживающих доверия приключирканий Галантерейщика, двоих Церклонников и троих Обко́решей в своих Медвежьиных козлеждах! Девочки и малички, но он же изменился мновь со времени Торкилла! Я, да, тра, гейзери, пи́нец, шиззис, шоссафот, окодебоко, девять! Те много бородавок, те трущёрбные мушки, полузлобые морщины (что же нашло на лицо на целобрадском Е?), и (святыня Маунта Му спаси нас!) обширный фунгопарк повыращивал чтон! Пей!

Спорт- обыщая штука. Это был Господа собственный день для смачивания (ждать отложенной регаты оконча́тельствования - это не Бойтуха - Шетлдора - Юксты - Маре только) и запрос всеоружного объяснения был поставлен (в любзе у Пэта) сей портии (уроженцу се́строва - Митхману или Меккану? - по своему брогу /ирл. акцент/, ренгоночным глазам, локильным колори́щем и люкальным уройматом которые говоримы бывав средне клоунтюркскими /Клонтурк-парк, Дублин/ (хоть капелиста озво́нченные носовые плавности и то как чихивал он на Зе /в уэльском нет 'z'/ тащат нас назад к скаолам и бугаркам Силурийских Орудви́ков) кто, меньшее из пилигримств совершено, соделал, пэтов и свиней старший остерв, юго-восточные облефы сего по-незнакомей брегоступа, регифугия персекутируемых /лат. царебежище преследуемых/, с этих пор задними квартирностями) как остановился он при вечора перезвоне на пару или около того минут (вмажь трубку дэннибой! Здесь к одному, бармон. Я ставлю десять на побед.) на фоне Злукьяволова хандрыния (Яблоко у ее цветущего окна и Шарлотка наеёспех хлебомантия его единступных обожателей, всё его пиругощие в лавке) для пахудшего кулубоша во время его выходного времяпровождения за экзекутированием с Анни Оуклиевой /имя снайперша/ смертщательностью (зоверше́нные пары раздражителей, от которых осталось раздражающе лишь две, те что он запал на, Лили и Туту, закупорь их!) пустышек которые не задолго очень до этого содержали Рейдов фамильный (ты чидал это раньше, непросыйха, но все бутылки в таклятой истрии не смягчат твое кровожадие!) крепыш /портер/. Заменив капсюль своего репитера и перепомещенив свой часометр Его Преосветхость, со все еще жизнью иль двумя чтоб обойтись для места его занимания мира в какой-то момент времени, поднялся на ноги и там, далеко от Толкахайма, в тихом Английском саду (общее место!), с той поры известном как Уиддингтон Дик, его простое интенсивенное настоязвящее звукоположение, мои драгобриатели, мои самые драговоздухатели /dearbraithers, dearbrathairs/, когда он, такой же прихлёбыватель как и пригубливатель, рек об Одном и говорил о Сострадательнике, вызвав в памяти пред триадой преждевредненных сташилкателей (остро́толка: Spegulo ne helpas al mal bellulo, Mi Kredas ke vi estas prava, Via dote la vizago rispondas fraulino /эсп. Зеркало не поможет плохо красивому, Мне думаясь что есть вы права, Ваше приданное- лицо отвечает женчонка/) настоящий момент чтоб возвездеть мифические облачения Отчим Нашего и Артора нашего соде́яния.

Телевидение убивает телефейнию в братцев дрязге. Наши глаза требуют своей очереди. Пусть будут ж они виденными! И волчекостные костры озарубливают следы если б только Мэри Ни́чень могла начёсить свой бибби бакши /заикаясь/. Когда разводят огонь должна она пылать так что можем мы выстоять парочку шансов потепления к тому что любой сооркабача /хинд. свинкин сын/, там или хам /хинд. ты или я/ хотел бы знать. Первая Хамфриева широтная бобровка с паггари сзади, (кутузка при бигбоссе надлежит Кангу 'Мздвону) его галстук-самовяз, его просторный в локте сюртук, облицованные невыразумости /трусы/ коранжевого оттенка, его казенный аспидный зонт, его грубая сермяга с серебронзовыми кнопками и латная рукавица на руку что в час не для него единственно недобрый сразила сего могуч его мо́гбылбного Д'Эсни́ца, в коем нация его казалась почти уже бывать вот-вот зануждавшейся. Тогда, присваивая свой гром, но в подобающих легоменах /гр. поговорки/ той поменьше что страны, (вероятные слова, возможно сказано, семейства в полевых условиях блистая) чуток смрачен и сдобрен улыбкой, всёбственные его мысли состояли главным образом из будь-здоровок, он ловко набросал для наших вскорьбытных вторых родителей /первые Адам и Ева/ (сукин зевай б! /нем. suchen Sie Weib- chercher la femme/) трогательный сценод. Утихошенье той успоказухи! Там можно и иголка упала. Бумстер ромбомбонтный! Он декоражится словно ландышфт из Уайлду Пикчуреску иль какая-то пейзажимость на каком-нибудь тупсклом Аррасе /гобелен/, дурацком как Молкиев немотяж, этот мимидж семьдесятседьмого кýзина с кри́стансена мерзлышен для ос /дат. нас; фр.-лат. кость/ через безпровóдочную Эйру никакую не глуховоньскую ни просто жуткую ни укрепменее могучую к внушению чем в преданиях тингмаунта. (Спижонских!) //из Портрета Художника в Юности//

А вчастоследствии, бойкобежно, на Ирландском визавиже /козетке/, внеýсто чего плечом к плечу Ииуй /ямщик/ расскажет Христианцу, святцу мудрец, хамфриаду того падения и взлета пока маргаритка подмигивает своей по-розовей что сестричке средь кочек, а копула /гаэл. лошадь/ меж оглоблей стебет парочку на авто. И как и твои кто могут выглядеть как на обружной стороне его большого пýяза твои одежки и шмоткни себе нос и парадигма могмогбла вововстать в эрене /нем.-дат. в почете/. Последуем-ка мы до самого кнутца его зломстительного. Турстона! Вот смотри ж! La arboro, lo petrusu /лат. дерево; камень/. Ми́рымные дубы эпохи Августа, монолит вздымаясь моцна из луною освещенной сосновой пустоши. Во всем силодуховом аяксовском хулигалдящем упоёрстве. Ангелюса час с канавщиками согбясь на свои фермерские использменты, мягкое ревение ланей (прекосульте колени!) оповещая о своем млечном приближении когда полночь бивала часы (поднирадуйтесь!), и как блестяще великий сей трибун вынаружил шагреневый дымажник (имитация!) из своей рясы, селюдки, и клянусь Иешуа, он раздешёвился на первосходную шикарную шерутку /манильская сигара/, не то что ваш щегольский кошелк, с овсом наоборот, и как грешительно говорит он, плук плуку и лекан для лукана /гаэл. pluk, leken- щека; Lucan- окрестности Дублина/, он-де собылся как-раз от всего чёрдца всосать этого коричневого малюшку, сын мой, и провел целых полчаса в Гаване. Сестраны воителам, да не блудет там благодревнего разговарвара! Для чего и встретился он с Мастером, он иметь в виду, уж он-то точно, сир, жульчшего из краспубликанцев, в Орёлца Хостеле на Лоренцо Туйли улице и как пожелал он его Чести благослепешек Борга и Морьи и Колобка и Паддирика, бывашему Преосвяшумству, чопорно судилящему в своей подложечке, - странное желание для тебя, друг мой, и это б алебардовало твоего сынсыныча внука чрезвычайно хоть твои собственные козло-зладкие процветалки /"он процветал": формула древних историков когда даты рождения и смерти неизвестны/ и это хáндры хох /вздымали высоко, в кач. тоста/ так же много сколько и разов, когда были они усбашены хитцей /нем. жара/.

Чёр чёр черта с /cheers- ваше здоровье/ двя Вскорольбилли и кар кар корчей крамовельских Ни́зверхгов! Гип, парни, шляпните его! Видьте! Олейчик /oilbeam/ они потерясь мы ж отыскали дрембрандцев, их часы по ныне связывают этих наследников со здесь но ойгде нет тех твоих со Вчёр? Версийгутарик и Старобеднушка Характеркус и его Анна ван Фогт. /Poor Old Woman or Shan Van Vocht: поэт. Ирландия; Карактакус- британский вождь/ М.р.д.в! Коченевшие, кончившиеся или спящие беззвучно? Полюбезнее с вашими языками! Повнимание!

Любую собачью жизнь какую ты же лаешь можешь ты все еще слышать их за этим, словно шустёрки и сеймдитятки также вечноверно как и комета Галлея /76 лет/, улемцы, собраньеврейки, стортинпарни /норв. парламент/, думадевки, как проходят они мимо бронзового портала твоей Касаконкордии /дом гармонии/: Хуре майор ни-ни, мини фригин? /швед. как ваши дела, мои барышни?/. Хворь лейдиз харю-де деть? /дат. как вы поживаете?/. Послéдверь полево мудамы, реплика. Тыча-сотрётся-дуя шкоды /ит. 1132 извинения /. Типуньте, курии, типуньте /гр. не за что, сэр, все в порядке/. Чекай ротти кай маккара, сахиб? /хинд. Чай, хлеб, масло, сэр?/. Даст-пенса-мне Устед, сенхор, он сын сукко, саблез? /исп. Простите, сэр, вместо сахара, знаете?/ О тай бром орм, А'Котрейг, ти́грин ты голень? /ирл. О мне жаль, Патрик, ты понимаешь по-гэльски?/. Лик-Па-флай-хай-па-Па-ли-си-ланг-ланг. Эпи ало, экю, Батист, тувавнр танц лопать боян квн /фр. И затем, слушай, Батист, ты вернешься в свой малый милый уголок/. Измене-де бомбак э смеясь-де портокальи /рум. Шелковые кальсоны и чулки апельсинового цвета/. О.О. Ос пи́пец моясь ус домасяду грустно пор О пикколо поккину /порт. Трубки мои слишком громоздки для маленького кармальчика/. Вы фея? /нем. Сколько стоит?/. Вандалла /1$/. Кокшис, сжабад? /венгр. Кучер, свободно?/ Мерси, а вы? Гамак, тхак /гэль.-дат. Что ж, спасибо/.

И, Рыб, говорит он с крокодителя слезами: Хотелось б вам узнать ценну одного врубля? Мэггички, шпыняйте вашу ночновеллу! Масса Тавернёр за лентяжбой снова! А этот мешковажный пузан и есть самоец чтоб козлучи́ть то. Мегггег, м'шебушной прияпцевый чувак, я призываю нашу вальсенную в свидетели, так же хворнее как и мойлиффские яйца являйца известным нашим добрым домовладержцам со древмён мáмонсцев быть теми которыми они коммерчески нахояйца во всемнаверхних высоких Британских ютах (традиционных!) мои пансионные и скотнительные кредиты будут незамедлительно стоять охо открытыми так же прямо как та соседская монумента фабрикация пред гигиеническим гллллом (это было где преподобный саббатёр тот и разбутытель c фирбалкой вперёдянутой /Фир Болг: третье из мифических племён, правивших Ирландией/ затронул свое триколорное канойтье, которое поднял он за пикельхобот /нем. Pickelhaube: отроконечный (кайзеровский) шлем/ (он отдал Стетсону /ковбойская шляпа/ один и пенни за нее) меж тем временем как елейность насле́дственноса згоччоларилась (ит. стекать, сочиться) вниз по обеим подвешенностям его мацохитских губолков (Сенкапетуло /эспер. без денег/, более скромбурный местайнвстреч никогда не кривил тут презрваным кармарнтом, сердечно присглашая взрóслочество которое надоумливал он сделать сходным манером как делали и все так чтоб мог был он быть в состоянии добавить) лобя /нем. (по)хвала/ пред Великой сей Наставницкой. (Я тут не байку вам травлю.) Улыбочку!

Дом Атреокса- пал в сáмой пыли (Иллиям, Иллиум! /Троя/ Маеромор Мурноматес!) на грани гноя подобно всемутным банкам /берегам/ Феннианы, но пакости непремёртво восстанут снова. Жизнь, он сам сказал однажды, (его биóвраг, вообще-то, убивает его прескоро, если еще не, после) это поминки, хохочешь живи харакиришь нет, на лже нашего питамства покоится урожмурь нашего семянтца, фраза которую основатель мира по закону мог бы утвёрдо написать поперек перегрудка всех от мужчернь-иль-женщрев-рожных. Сцене сей, освеженной, перебуждённой, нельзя было никогда быть забытой, курица и крестоносец вéчновзаи́межобоюденённые, ибо позже на веку некто из той тщуплой банды фактощеек, (в ту пору эксчиношник (из таможных хижин) (на пенсии), (отбизженный), по шесятпятников акту) в приодетом черном современном стиле и ткадских блестящих рыжих бурлянтонках /текстильный город в Сев. Каролине/ (берет, срочка и мнишка, квоприквошки /лат. quid pro quo: что-то одетое вместо чего-то/ и бушлатка) репетировал это, тыкая трубкой, с достойнственным (скопированным) поклоном двоюродному тезке покойного архиепископа Ф.Х. Консервата Копеенгера (горячий перец во всей своей ночи, да сжуется берёгро́тица над ним!) в пулженском вагоне нашего первого трансхибернца с единственным еще более печальным обстоятельством которое суть какой-то диркадуркский сердцевертел если вообще когда и доводить до брю́зжащих рюм из омраморенных глаз. Циклоптически чрез окон диски и с вихрящими благовеяниями круглые глаза круезжих, спина к спине, бок к брыку, на их ирлажничающей двуколкости, наблюдали с интуристной антирисованностью как одетый гнал голого, голый зеленого, зеленый мерзлого, мерзлый одетсного, когда их конвой колесил опоясывающе кругобилием сие гигантига жизнедрево, нашего огнелистного счастлюбного бломстербойма /дат. цветы; нем. дерево/, феникса в нашей безлесности, надменного, какуминального /ретрофлексного/, румянцевого (повторение!) чьи корни быть им пепелями с облесками пинийсов. Ибо также часто как Архикадена, отжелав в сторону свое Ирландское Поле и взалкав их аурикуляры /сказанный на ухо, тайный/ на вмесгноищные конкретности прежде чем схлопотали они по шишке в Каслбаре /Каслбарский драп англичан в 1798/ (матовом и далеком!) заговорил об этом по просьбе все, слыша в этом новом прочтении роли согласно которой, из-за Бáб-Яга с своей машине /лат. deus ex machina: сюжетный ход для распутывания ситуации/, новый гарриксына гримасничающий гримальдизм гипостазировал путем доказáместельсва аксиоматической ораречивости того когда-то величествечного старого элрингтонского вопля, то копировника описание той привилегородного студента пьесы на конциентах, могли просто представить себя в своем груди сокровенном ядре, в качестве про тем локумов /лат. временных заместителей/, повремещённые червиз зевус (бездну), как когда-то были они моребрежниками, внимая насмишеньлика вече́ренному взыванию приобречённого но всегда чреворечивого Агитатора, (нельше не плангромь /лат. plangere: бить себя в грудь/ буруны над Тоунавахалья Рифом!), выцилиндрующегося, сусликами как у китня́ /морж = кит+конь/, алколо сумерок скумринга /дат. сумерки/, (не этому ли феину быть Святого Муедзина зовом - святые мечерти! - и эта феска безполая как бровь правоверного земликасателя, хочень чтоб так ибн-было - благословенны будут кости! - гази сего /борец с неверными/, силость его реча́.) его человеколюбийственный оружедователь протендился в сторону того перерослого свинцового карандаша которому было вскоре, монументально по меньшей мере, встать как Моливдокондилону /гр.ифельный карандаш/ даб, даб быть, даб быть его мавзолеем (О'дан стол камнёжно на мейсичек айе скульдуют шоу пани) пока повсюду на его изобвиняющих чертах, как трезвонил Роланд, крохотная капелька печали готова вборозлить его игрущёки, призрак смирения распостранял фантомную оболтательность, подобно тому как юноша утопший над судьбой своих вод мог злорадствидеть, сходно по происхождению и аккурат по эффектности до последнего луча солнечного света на плите гроба.

Никак не с другой старины как в харчедни ночьяла лишь наш Странник далекий, недружимый, из Земли ван Демона /Тасмания/, ленивый какой-то скальд /скандинавский поэт/ или бредячий поец, поднимет тунеяднуто свои с тормознутым разрезом снобсиковые глаза к полузнакам своего зооти́ка и растягнуто мешкая по фляги горлу, треснутой чашке, растоптанным брогам /башмаки/, дёрном тóрфенным, дикому ракитнику, камбостлисту, вяленой рыбе, жáдноюще узнает что там в Ангель припостоялены для него были потийн /самогон/ и чай и картош и бакки и вино с хлебая служанкой словей щебеча: и неформально, квази-начнет полубаться щекотливопсу (Нонсенс! Не было там очень много ветренного Нуса /гр. Νους: разум; news/ дуя в каждый конкретный момент сквозь шляпу М-ра Миланхоля Тормоза!)

Но на прагме /др. греч. дело/ какая формальная причина вызвала улыбку у этого подумалки? Кто был кем кому? (О'Брином его не зовут, ни та что смуглянка не является его горничной.) Чьи это местогдеи? Кивасти, кискер, китхар, кинтабудья? /хинд. почему, чей, куда, столько надо?/ Сказь имку про кучгáн. Дай далку груба. Быть это стране игроков в палки, иль рыбратьи городку или лукпорейщиков земле или панбпанунгоповенгрески /циг. Корнуол, Ярмут, Уэльс, Хердфордшир и Норфолк/. Что дожи воздвижли дожди сровняли но мы слышим указки и можем измерить их диапазон ибо мелос вызывает модус и модус манеру полицейтик, планнинник, папахарь, плеб. Цзинь цзинь цзинь цзинь. Популяродитель тибетца /здесь глагол/ за награду в два персика с Мингом, Чингом и Шунни залугших на дно. Мы подсядем на надежду на святрупого духа ибо десятинщик тревожжи но его ареалогово слежит не здесь. Они отвечают из своих Золнц; Услышь их всех четырех! Внимай террохоту их! Я, говорит Арма, ига ржу сетям. Я, говорит Клонакилти, Боже упаси нас! Я, говорит Динсгрейндж /пригород Дублина/, и не говорю ничего. Я, говорит Барна, а чтонсчёт того? Хии хоо! До того как он занемогилил он заполнил небеса: ручей, альплескный ручеек, жеманно змеивал их, прохлада ее локонов. Да мы были лишь термитами тогда, уии, уии. Нашу муравуйму мы счуяли Холмом Аллена, Курганом для ино Люда, один Йотнурсфьяелл /норв. Гигантский Горы/: и было то громычание сроди свиностада что изумило нас как гроза, грян.

Таким образом фикты, коль обладаль мы ими, слишком неточно малочисленны чтоб гарантировать нашу достоверность, свидетельстводатели приколо-совании в своем слишком неисправе́ряемо незаслуживающие доверия где его присужные являются по всей ни́гдемости фриковыми трёшниками но его облуднители просто минус двойки. Как бы то ни было у Мадам Туссе раздувоски значительно похоживее (вход, один кудос /гр. κυδος: слава, почет/; выходы, бесплатно) и наша национальная галерея прибивает сейчас в полностном самодебильстве, восквыгнут памятник, сочнее мёда /Гораций: Exegi monumentum aere perennius (прочнее меди)/. Сдайте отдолжение ваших тёрночек; кобзонты, позоруйста! И многие там приостановились пред этим обнажением его старым Томом Квадом, флешбэком в котором он присажен пресыщен, разомантиен, в церкайфном облегчении, глядя как землнце сколзёт по-дóджсамски /Л.Кэролл/ во внижнесть, капля слезливости во хмелю готова избороздумать морщенью его мягкую орошанкрную щёпу и тятетьки крошечной одной викторианки, Алюс, сдавили рядом с его вялосом по-хлябаннее.

Но все ж точно одно. Скореней чем следующая зима переверхдномила страницы книги природы и пока Сеадурбар-атта-Клит /гаэл. cead: главный; лат. urbs: город/ не стал Дабленой Терцией, тень громадного иноземца, мло́хволого, мультвульного /лат. multus: много; vult: хочет; vultur: коршун; vultus: лицо, выражение лица/, магнóперного /лат. magnopere: в высокой степени/, выгромозглась в баре одной роты /высший суд римско-католической церкви/ трибуналов в замке суда словно на воровской кухне /сл. суд/, меж постельным разговором и болтолчком, на Марльборо Грин скво́зьно-бы Моулворт Филдз, здесь выносили приговор в пользу судёжного способа Джедбугской юстиции /Дж. сначала стрелять, потом судить/, там оправдывали свидиспутельсвом о неподсудности духовенства. Его Тинг Мод /место сбора викингов/ разделался с ним: его угорелость сделала из него мертвужика. Его бенефициаров суть легион в части что он сотворил: они поднумеровывают его годы. Грандколёс Данлоп /изобретатель велоколеса/ было имя было при нем; обвешанные, все мы являемся его бисааклями /фр. сл. bissac: п.../. Когда проадзник в его доме так им был он жрецом и королюбом этому: ульва пришла, зависть увидела, ива победила. Смертри! Смертри! Они опахали его зелеными ветвями над ним когда перемылибали его по ко́злочкам. Для его омертвечия и усопления и поглу́пели и аннугуляции /лат. abl. annu: год/. Со шраей и гридой /нем. и ит. вопли/, изглубными повздохами /De Profundis/. Так держать, салливаны! Пассующие мужикены /Manneken Pis/! Лонгтемзский мозд уронен ниц но Граунья загробила все лувры. Ад есть-то, вы делись /лат. Adeste fideles: Придите, верные/, и зачувствуйте Сквернослава крикли ибо сумма твоих глумишек не потянет раздуть его до полного огурчика. О! Сделайте кружок и напойтесь вволь /нем. wohl/! Чин, чин! Чин, чин! И конечно ж все загудели взвонтрь с максимально возжорной юбыктерностью /Quod Jovi licet, non bovi licet/. Осушая ромы и боны и шерри и сидры и негусы и цитронады тоже. Крепачи. Ого, ого, Местер Бегге /бомж/, сейчас тебя запихают в болото опять. Багге. Но слабучки овздыхаивают: Эхей, фигасясь! /горац. Eheu, fugaces: увы, скоротечно...; нем. vergiss es: забудь это!/ но клянусь тройнными богами, смертный, заблудший и простительный, каков статуйс у нашего квонга, кто на очёртдери быть нашей коро́влой, незабвенная древотень маячит за толкучными суждениями тех, что со всех следует причитаться, мало воскрысиных дней.

Пэт и тэп и пэтэпять, (огонь первыстрел, Ми́ссьеры Фузелохи! Пейнпеонг! Для Саксозвонья!) трое томмиксов /tommy: ангдийский солдат/, солдатов вольных, кокали́к и каппапи /cockaleekie: кур. бульон с луком; cap a pie: с ног до головы/, с Хладстрима. Стражники прохаживались, в (pardonnez-leur, je vous en prie, eh?) Монгомери Стрит. Один огласил мнение в котором по обе простороны (pardonnez!), кивая, все Финнерские Станы сошлись (je vous en prie, eh?). Была то первая женщица, говорили, супи́ла его /сл. оживлять, повышать мощность/, в ту роковую сыроеду, Лили Конингэмс /сл. con: вульва/, внушив ему что ни один в поле не вышен. Гнев гнув старикца, жалость рулив вздеянье, злоба рушив гнев, признался рядовой Пэт Марчисон ретро. (Сжато!) /1-й свидетель/ Вот как претендовольстватели в святýшки играют. Одна из наших грядущих Воксхольских подмóстханок кто отдыхает на данный момент (она всегда называето при одном известном эксценичном агитационере кучкой Ситтонсовых отбросков) была интевражьирована в одном вейстэндском космебическом салоне. Выглядя возможно еще даже церкраснее в своих вишневственных падуясоях, корсете и подтяжках из поллуния и Семи Звезд /магазин в Дублине/, руссетках из Черномовра Головы /грубая шерстяная ткань; магаз в дублине/, средь карабкающихся мальцов в его Орле и Дитя /жилище трубочистов/ и за кукурузовкой и хеем /бургундское вино/ опустребители в своем Блэк и Весь Блэке /вино-водочная/, Мсс Ф... А... /сл. sweet Fanny Adams: пустышка) сказала в сторону, наполовину на эстрадии шопота своему наперстницевому рюмкальцу, пока оправляя свой колесом шапот (шаляпа! - теперь-то мы знаем чего пяльцев бакет на копейке длины значит), она надеялась Сид Артхар добёт хриссманов портреск /рыба как символ христианства/ оранжевых и с лимон величиною орхидей с богоножками и неба эфиром, из чаеатра Непо́роточного, когда мытр наш /the worryld: сбед белый/ был некаинен. К тому ж, пока что является это паскучим сравнительством с весенними цветочками его дня рождуренья который был листинной богулянкой в адике для дождевшивых червей и шарлатинок и всех ветвей климатитов, это был ж такой чудечный гулдёж заварушенно, добавила она, с наимногими пожеланиями Махи голубожцам. (Коколко!) Преисторический сей, междупрочил на свой диктофон один энтихолог: его пропеномен- это проперисменон. Одному мусьерщику по просвищу Сердцерквей на службе у Месстров Пеплóжгуна, Саулитра и Пеплорождуна, воздуховников, Мельквзорова, задан был сестричеством тем горячо спорный вопрос во время его пóлневного перекуса лживером и быканом или ж пирогой смеясьем и прочками в бистрогане и, слабо же, отвечал импульсивно: Мы тут как-раз распропагáндиваем всё нулёвость его дела и то что вытянули они из его уха среди моего собственного сбрáтища. Все наши парни в О'Ди мудрецы с Аратаром Каламоном что он- бетонутый молоток, иди всё бы́куй! Один болей ни обычно трезвый шофер, что кабриолетно мыл из шланга свою литражку, Джинджер Джейн, занял вескую позицию. Грузовик поливал ее пока говорил он и вот что сказал он переписчикам: гневобуздец /irewaker - Еarwicker/ это лишь простой розовый /либеральный/ со-реформытарь в частной жизни но люди все понимают это по брегемонским законам /ирл. законы до нормандского вторжения/ он обладает парламентскими почестями. Айскяфьер сказал (Луиджи'с, ты знаешь этого чело'с, преочкастного Суеворина): Мон фуа /фр. печеностное слово/, хочешь отптицыть ты б домлетца, да, леди! Хорошо, мой лебер. /нем. печень; mein lieber/ Твоего гайца должен разбоить он сам. Смотрите, Я крэкаюсь, вот так, он сидят на коловородке, убедимкт /нем. безусловно/. Потельщик один (за шестьдесят) что держал свои теннисы в заштанках он зна ка тяж эбл сбрить инфамацию но друпара фланелей залазила на стену и вторгаясь на дверной звонок. После полнадутого Брэддона слушать эту игрезвую тротереллу /от ит. семенить/! Железнодорожной буфетчицы одной мнение (все зовут ее Слезливка Жалла) было вот как выражено: симпатизерам Уныньской Линии, Аллеи Смерти, касаемо тех объектов ее жалостью-движимой министрации, а имокно, мужчины и его сифона. Ей-го! Слишком поздно свисстеть когда Филлис уже затапливает ее конюшни. Это был бы багрешный стыд затюрягить его карцером, как предлагалось ему Седдомской кричей /английский убийца/ какая разница что меретриксы /лат. проститётки/ выпалили с его ревýльвером в связях с ей-им будучи псиротой и отличаствуясь таким испорчестным здурновьем, ей-во! Молодчина, Драмколлакил! Китти Тайрел гордится тобой, был ответ Б.О.Т. должностного лица (О гневи гни комитет!) пока Дочери Бенклеттер шепчут в унылзвон: Гольфподиегоприсяжноги! Брайан Лински, изво́щенок ругаль, был спрошен в охайничем домике, Бражкарёве, и выдал моментальный возврат, когда говоря: Бррс! Дай-ка разок еще я по-адскозелью! Я за пещерную погоню и сахарский секс, душёл ты! Их двух сучек надо держать в хлысте, канем! /ср. caveman, cave canem/ Да здравствует хряк и охота на седобóровых! Лапай! Один как-бы мученник, кто прислуживает в саните Азиты где учат его носить браслетники, когда допристрашен не сходя с места, раскрыл несомненный факт что последствием будет что до тех пор пока Санкья Мунди разыгрывает манго трюки под колдуревом, с темнистыми апсарами укрываясь в его листвы разнуздности и его преследоватенями испужаренными крепкими молниями индрадикции, будут там драки по всему Куксхафену. (Чушь!) Миссионерка Ида Чревокладезь, семнадцатилéтродная возродительница, сказала по поводу совпадения взаиможделéния с гренадинами и прочими респектабельными и отвратными ровесынками пользовавшимися парком: Этот перпендиконкретный человек- брут /скотина/! Но великолепный брут! 'Калигула' (Мр Данл Маграт, компилятор, хорошо известный Остралийским Перечеям Сиднейского Парадного Баллотеня) был, как обычно, антиподальным с его: не узнав всего дна, за автором не утонишься, товаром напоказ. Мы по австрии мчались слышь как рьяно, распевал Эль Каплан Баюкают, со знаменитым святого отца турридуровым плащвыром, встретились с лошка раной, майдадор! Дан Мейкледжон, регент, из С.С. Смак и Олли вошел в добрословицу со своим апсидукситом /лат. самосказ/: мутатус мутандус /юр. с необходимыми оговорками/. Дауранов лорд ('Собакурок') и Муарганова леди ('Весельстица') примкнулись и скрестились и покорились друг друга взглядам и перескрестили себя сами. Грязные недотепы наверху своих пролеткок, шлюшком вольно, подэхивали презрящным недоряшкам навнизу своих сценностей, уна мона /триест. диал. глупые поездики/. Сильвия Молчана, девушка детектив (Поминерва, но к этому времени можно слышать горлиц уж по всей Голубяндии!) когда снабжена информацией что до некоторых аспектов дела в своей укромно-дремной холостелющей квартирке, полностью просматривала Ивана Грёзного /Гамлет: John-a-dreams- мечтатель/ новости, откинулась в своем уютно-дремотном по-истинно-настоящему удобном кресле чтоб усведомниться расслабоночно сквозь свои проходящие гласной нитью слогулечки: Вы когда-ль думали, леполтёл, что совёлшенное балогодство было его тлягедией? Несмотля на согласно моим твелдым аттитюдам за этот плоступок он должен ласплатиться по-полному штлафу, впледь до плугавола, согласно Подсек. 32, секции 11, Ц. Л. А. акта 1885, что-либо в этом акте наоболот все лавно. Кучарльз Джилке начал дуться ибо не мог вернуться назад в Желси но закончил с: Он получил отворот-поворот который помог ему слинять взавонь его парадостных шмоток. Худаня тот, из морских чинов, сидя на одной из кролехских глыб нашей новой рыбойни ради обычного воздухоедства /кормимость пустыми обещаниями/ после вечно популярного номера, с кем были Квеста и Пуелья, пикантные и почтихие, (у этой простужен мозг тогда как та ж почувствовала как заямило в желудке, ума важ, умой влаж) был воодушевляем, хоть и наирва́нен сам, одной из своих собрачниц перевести твой дух, Уолт, и проглотито когда журим там фастра састрами /тетушки и сестры/ седлать твоего пансу /мысль/, Нэвилл, таким кором отвечал на ее другого благоцелунья: Кладу мои две пальцуговицы, невеста Худаня, (он говорит!) он был виноват насчет двух бархатбёдер вверх по Рогачёву Холму - как крючок и глаз винят его или любого другого пискмана? - но я также думаю, пойлелельно, при осаде его брюк стоял там кто-то еще за этим - головерчивость свою даешь на сочинение - по поводу трех брюкочинщиков /браконьеры/ вниз по Кейцарь Лейн. (Избито!)

Быть ли этим слущим торгуличного портного ба́сениям про расового референда с нечетным рексом /решающий голос, король/? Иль ныне все видеслышанное тогда забыто? Может это былоть, некто там охоч в этом свинцовом /перен. унылый, инертный/ веке письменности сейчас прознать, что столь разноображенные возмутительности (им надо все еще прийти!) были спланированы и частично исполнены против такого убежденного ковенантера если быть тому правдой чем любое из тех записанных когда-либо имело место для многих, мы веруем, предубеждакивающие к и отнекивающиеся от, были даны нам кем-то кто пользуются истиной не иначе как скупо и нам, с этой стороны надо бы погоревать об их наво́стренных перьях на сей счет. Седьмой город, Уровивла, цитадолие убежища, куда (верить нам что-ль дилгутантам и их сказням), по ту сторону разбуйных ветролн Адреватики, обмениваясь разгадками с баггермальстером, хиджрак-то сбежал, силантья сманит /фр. silencieusement: тихо/ под ночи альтозвучие, кораблёдин, ворон волны, (смилуйся, Мара! Некий он откуда и Рахулас!) из остменов грязьда на старом вике /театр Шекспира/, чтоб забыть в искуплении человекоубийства и, возвраждаясь в веселитьбе из мертвого мора к убожему предвиде́нию, (ежель ищешь ты бильдеры /нем. картинки/ глубни свое ухо на кинотон!), чтоб слиять его жребий, ладонь и лапу, с одной паписткой. Для мине квинне /дат. моя жена/ я сбракую вас в дар и завяжу субрюк моих я вам удавку. Запустынная земля, забиенная земля, загорестная земля, Изумрудиллуим /Ирландия; Illium: Троя/, крестьянами выпасенная, в которой по четвертой заповеди /евр. саббат; катол. не поминай бога всуе/ с обетованием дни его апостольские были долгими быть щедрою милостью Его Который Грохочет Свыше, зароптали, восстали б против него со всем которые в них были, вольноотпущенники и абыдатели, астея как агора /гр. города; площадь/, илотолюбы, делают ему больно, бедному мошутнику, бесплотное следуя телесному, как если был он сделан проклятьем для них, загниваемые лжали быстро, все святые неподгнойсти священного народа одного, простой иль ирланьше-во-саду изгой, в красном воскрешении даб приговорить так чтоб могли они увинить его, первого фароана, Хамфера Кеопса Экзархея, в своих собственных грехах. Бизнесс породил говорить с жесткой верхней губой со всеми на свете и в большинстве случаев Человек мы ведай оком весьмало недопытал боевого счастья но и за это всё он или его или его забота были подвергнуты ужасам первичного террора в Заблуждандии. (навремно!)

Мы кажись нам (реальному Нам!) читаем нашего Аменти /др.егип. загр.мир/ в шестой запечатенной главе выхождения в черноте /др.егип. rw nw prt m hrw: Книга Мертвых/. Было то после шоу в Уэнсбери что высокий мужчина один, сутуля какой-то подозрительный сверток, как возвращаясь поздно средь густого партикуляра /Лондонский туман/ на свой домой со второго сеанса Боор и Берджес Кристи Менестрелей у старого места, Роя Угла, имел баркисный /Диккенс: "Баркис не прочь!"/ револьвер приставленный лицом к нему со словами: ты убит, майор: одним непознаваемым нападавшим (в маске) против которого ревновал он из-за, Лотты Крабдреф или Помоны Эвлин. Более того Когдай Подстережник (не какой-нибудь Лукализодный епархижанин или даже Глендалоухский епископ, но родом из-носа Малой Британии), упоминая во кстатии что он, на́бражный сей, имел, вдобавок к Рида абордайжестному сентилезвию, заряженный Хобсонец, /Выбор Хобсона: имеется только один предмет, в итоге, или брать или нет/ что оставлял лишь близнецовые альтернативы как то, и наоборот, или точно он ее пристрелит, тетку /сл. прости тетку/, пистолем, (она может быть в полном порядке уверенна в этом!) или, за неуспехом такового, съездит по кровешно тьмущённому лицу до неузнаваемости, вычеркнуто спросил с гаэльским нахальным водкарской пурги делом Торнтон имел что с Кейна решеткой /персонаж Дублинцев/ только чтоб отвеченным быть тою отягчающе нападённою что что что была хорошая рабводка для него, Среднедельно, зной-побери пойти и выяснить был ли он дождь-побери в состоянии. Но как призра́чно неправда, джентелявтор! Честь футов один- это не высок чувак, вовсе нет, чувак. Нет такой персины. Нет такой решетки. Нет такого тщислá. Нет такой расы. Было это предположительно в связи с какой девушками, Майрами Хьюи или Колорес Арчер, под Вислым Мостом (для анн нет там другой лив /дат. жизнь/ огроме одной и йё совремостный- это ее старый) иль взорвать свой двенадцепатронник и форсировать какой-нибудь шерифосный вход что крепкосбитый Здоровяк тот в мяси́нецком куртяне из Одна Жизнь Один Костюма (магазина мужской одежды), с самой решительной бутылкой односолодового в своем владении, схваченный после темноты городским патрулем у Подхватыл-емероя трезвенных путеврат был там у ворот на пути.

В-пятых, как парамоноложно правдозвучно по его в первый раз слышанью бедолаги того заявления что, бормоча по-Ирлански, он уже имел имел о'славно а'граздо слишком много похвешного и лошмакого файна /гаэл. вино/ выпить в Доме Черта, Попугае в Аду, Оранжевом Древе, Глибте, Солнце, Святом Агнце и, не в послюдную вечередь, в Набейбитком судовом отеле с того утреннего момента как мог отличтожить белую нитку от черной пока англий борзый не вызвездил Маррею /ангел божий Марии что понесла/ и все лишь падал и падал грязестёкный об вратокаменную стойку которую, с коровы беретом н'макушке ее, лжепринял он за столбоец для скóта с чистейшими мирнейшими намерениями. Все ж как нескладно запинается эйка тогдашнего его псевдошуткного убъяснения как, согласно его собственной истории, пил он судебным курьером и просто пытался открыть зозимус бутырлошку пыльтера тем что смертельно колотил своим magnum bonum'ом (чем короче палица тем козлее варвар) об шлюхбаум для ботинок вкруг лебедя /книжн. бард. поэт; ср. man about the town: прожигатель жизни/, Мавриса Бегэна, кто в спешке набросил пару штаров и втуфлял с ничем его пришляпкой кроме луженого гвоздика и спустился в скок, шаг и прыжку к ристалищу из впустую дрыхов в своей оби ойни /яп. obi: пояс кимоно; нем. oben ohne: с голым торсом/ верхней одежде или удавке /белый галстук/, привлеченный варягром орудий игравших Дыленда картофан ест /лат. Карфаген д.б. уничтожен/ по раглар роге /корол.дорога, легкий путь; Рагнарек/ на Дьюлин, сказал войной граждённый в сохранности постели как снилось ему что зажи́тивает он в мормонных холлах как арбужен четвертым громким храпом из своей земли буе́ла /LAND OF BEULAH/ пока залохустовы сычуги всё пасся в лунном свете тем что услышав как забарабанило по взбухной шкале испускаясь от слепой свиньи /подпольный бар/ иль чмо-либо подобно этому (уйна! уйна!) в целой истории Маллинканского Трактира он никогда. Этот долбящий гулдождь повсюду двери и косякам, он всегда говорил, не походил и в самой отдаленной степени на белзи бурча бутылки бухла /Дж. Bellsybabble: выдуманный язык, на котором говорит Дьявол/, что не поднял б его и'з о'дрёмы глуби но напомнил ему уйму еще о маршилозунг марсах зарубежных мыздикантов' инструмонстров или уверструи к третим последним дням Помпери, коль на то пошло. И это после того бесполдниковского ногтёрна молодая рейня спустилась в отчаянии и старый лиффопотам принялся заливыть беспрерийно /т.е. королева лила крокодильи слёзы/, такая злиистая как только мажно, разруихнув все у казничеев шурцы /нем. передник/ и вышхандехохи /нем. кух. полотенце/ так что быть сретению сему у Ружаныкаяльи /фр. Rejane: париж. актрисса, прототип у Пруста; лат. Regina Caeli: Царица Небесная, тюрьма в Риме/ они всю ночь всё омовели что волдны у, вздымоющиеся волдны с. Дабело.

Одну секундочку. Щипок вовремя идеала, мушкетеры! Альфос, Буркос и Карамис, отставили Астрелею ради астроллажеров и из-за любви к свялнцам и в честь Кивенза /небеса/ смылись в Паминтул /рум. земля/. Катись прочь рулонный мир, рулонный мир, рулонный мир! И зови всех своих дымчатых крастыдок, Снегобелку и Розарку, если заимеешь ты реальных сливок /что-то отборное/! Сейчас за земляничную ж шалость! Филон /фр. filons!: съёпываем отсюда!/, филучш! Поищем жгунщину! Фаммфамм фаммфамм!

Давай ж, обыкновенный человек с этой огромной большой незнатве́нной головой, и этот бербекнутый выпрезрительный лищом Мачински Скаполополос, Дюжинаску или прочее /ит. scapolo: холостяк/. Твоя бобыльина баранья нога становится всё мышцекоснее от бытья слишком тянутой /англ. тянуть кого-то за ногу: вешать лапшу на уши/. Ной Биари /амер. актер/ весил стоун тысячу один /1стоун = 14фунтов/ когда Рябчик был курой. Теперь ее жир опадает быстро. Поэтому, балабушки, отчего б не ваши? Имеется 29 сладких причин почему пора расцветения- лучше всех. Старейшины покупаются на зеленые миндалины когда выращены на толченого камня корне имбиря хоть это и зимнеет на их головы как если б растолсененные вокруг их поясов. Если б у тебя свербило в волосах не выглядел б ты столь оргилысым. Ты б лучше заимел Колли Макайреса /гр. меч; гаэл. поле боя/ на свою шишку свинца. Сейчас слушай, Мр Порожнец! И убери этого вообщенихуя Простачка! Возьмите вон старого пергуся что наведывется к своей юбке. Отметьте его прилоскненные волосы, столь элегантные, таблё виван. Он заклинает её быть его собственной миловечкой, обещает будут они папателями, ей-Сэму, и разделят благополучных времен на спуске на запад в гарантированном счастливом любгнёздышке когда Майской луной она светит и они язвя во языцах всю ночь, начесывая кометы хвост торцом и стреляя пугачами по звездам. Слабуше́ все за пятак! Каждую нежночь, миссимакензьюшки! Ибо дорогой старый грюмпапар, он ударился во все кутёжкие, через таращение, сумаждение и сверклятие на звезды. Компри! /фр. понятно/ Она хочет чтоб гардероб ее услышал из свыше путем возвращенья с наличными так чтоб могла купить она себе Питер Робинзон труссо /фр. приданное/ и рисануться с Арти, Бертом и возможно Чарли Шансом (кто знает?) такой сносный Мр Ягобес ты- слишком да́датый для меня чтоб танцевать (она так и уходит!) и вот как у половицы гелек в городе есть свой нижний бельод в то время как грюмпапар он задается прицепить подтяжки к бракам. Но старый Грюм он не так вчистую спятил меж сладкими ты и тя (говоря) (не на твоей жизни, мальчик! не в этих брюках! ни в далёкоем случае!) ради где-либо украдкой, где Фёрфи /австр. сплетня, слух: фургоны с надписью Фёрфи в 1-ю мир. войну были источниками слухов/ его нет и рядом, у старого грюма есть его геля номер два (бравство́, наш Грюм!) и он хотел бы ее приголубить тоже в какую-нибудь часть времени ибо он прямо обожает свою номер один но Ой он поýшен на персичках номер два так что если б он только мог голюбить двоих их, ловилась ловелас, все трое чувствовали б себя подлинно счастливыми, это так же просто как А.Б. В., двое мешалок, мы хотим сказать, со своим черрибумным /11-й Гуссарский, носили красные штаны/ парнишей (ибо он просто прикидывается рехнутым) если они все были дрейфя в смечтательной шлюбке, обнимаясь по двое в его зоо-дрозд-войте, щёгоголь для вас, миссимисси для меня и какты-н'брался для Фарбера, в его шаткой, верхо́днизу рёхнутой, превосшаткой кано́еге, можь ты? Чудец.

Ак, ак, ак. С каким трепом, вздрызгом и пьяитием, трое на коврижку, наши взаимные друзья решетка и бутылка у ворот кажись находятся подспутно в одном боте, так спевать, неся также парочку клеймо на ухе с дизайном, ибо нет вообще-то смысла вляпнуться невпопад в носуевание такого рода и количество всех таких вроде вещей которые всё продолжаются из одня в двень любой другой днечью средь всех видов разноопущенных индивидуумов всех возрастов в частных домах и рубаясь пабликис /лат. rebus pubilicis: в делах государства/ и сплошь везде и где-угодно сквозь вековую череду страна сия снова и загранова была особенно офигенной. Продолжение следует. Федералов Объединялов Транспортников Профсоюзников для Экзальтирщиков Триумфаторов Экстазы.

Но возобновляя дознавания. Будет то когда-ль ли следующим утром 'почтового униониста (официально зовется писемщик, Литера Скотч, Лимитед) странной участью (Ферзьонгидурексом /Версингеторикс/ его величают, д.е., никчемжество что окóрточкивается около писуличек' резинок-зáдок) вручить в огромном цепном конверте /huge chain envelope: что-то весьма значительного объема, как ФП сам; HCE/, написанном в семих возможных стадиях чернил, от эсселнции выйбеленного до сиреневатой, каждый кастрюкуль и сковорюга обслуждетельствуя трепрачку, надчерченным и подрисованным ваша Посмешная Партия, с заднеумием, С.А.Г. /Святой Антоний Гид/, в Чмок и Щечку, Эдемберри /HCE/, Даббленн, МЖ /WC: почт. код. центр.-зап. Лондона/? Будет ли какая-угодно воля записанная на лопарском языке с вторжениями Мадьяросного всегда казаться полставленной, черное выглядя как белое и белое стерегубливающее черное, на этом сиа́мешанном близняке косноэзопуемом между стерном свифтом и джолли роджером? Озарится ли то на нас, ночел, и мы заныривая в наше положеньице? Ну, это могло б сейчас, миркл, так то лёгко. Всегда и навеки пока Петýхуя жена, дважды Мрс Хаан /нем. петух/, тычет своим клювом в суть дела с Оуэном К. следом за ней, даб увидеть что похабнится вслед, будет ли этот кирибисный /нем. Kurbis: тыква/ мешок с почтой наполненный мусорными фрагментами таиться в спячке в брюхе того свидного брата у гермы, почтового столба?

Гроб сей, триумф искусства иллюзиониста, на прерванный взгляд естественно принимаем за ручную гармонь (это дохлый номер трехличить джубаба от джабуля или обоих от тубота когда все трое были только происходуманы) был уж убран из скобяного помещения Ёцмана и Племянника, известного на западе труболётчика, который естественным ходом всех вещей продолжает снабжать похоронными реквизитами любого нужного описания. Почему нужного, все ж? Дюжно нужного (не чувствовал б ты себя разве гнилохемом если б не имел оскара! /лаве/) потому как клевые невесты или невеста в своих лилейных болеро /корот. жакет/ с которыми можно поприкалываться там на Выданьиц пышном балу и твои прямые женихи что вечно догонят тебя с тыла (и ей-джинго /англ. jingo: ура-патриот/ когда они так и делают!) что же еще в этом смертном мире, теперь нашем, как встреч там ночь, меж их нагчь, мне ж там гольм, делали свой нулёж час сей бьет, вернуло б их обратно в плоть, большими пальцами вниз, к их ошладкам и их ипýтанкам.

Чтоб продолжить. Мы могли б и оставить эту нитрательность козлурода чтоб взять его несвязным с воздухом и всего лишь аналектрализировать ту самую химерическую комбинацию, пустозвона где чудозорники. И попробуй излить кислýю-нибудь радсцену по саму теалмостферу. В бутылированно гелиозного дела продолжении, Длинный Лалли Ребуйнок, особчик, щеголяя блестящной грудью медалей, библей-чтец вботинок /англ. to boot: вдобавок/ в каменной и оловянной церхорь на угловнике, ругался как Норвежливый солдапожник на педистале /место для свидетеля в суде/ пред соответствующим функционером что стоял он противо репрезервантивной выеборки манда /дат. человек/ в мяснике блуз /синем переднике/ кто, продоружиел он, в последний вычур после доставки нескольких туш браньих óтбивней и мясхлёбок от имени Мессров Отто Ксэндза и Истмэна, Лимерикд, Провиантщиков, пошел и, со своим неослабеваемым холуеванием, брыкнул на дан и дорасс /гаел. dun an doras: закройте дверь; deoch an dorais: посошок/ против всех пирóвал и, когда ж возрáжен насчет так-лицемнимого сего ика (то был взбодряк и долой с ним) его торжественным словом пред сим вменительным вменённым, сказал просто: Я отказыепца клятву, Филлипс Капитан. Именно, как я сёстри́л уже раньше. Вы по колено ошибаетесь, сэр, Мадам Томкинс, позвольте мне тогда вам сказать, отвечал с джентельженским салаамом МакПартланд, (мясниково фамильное, и старейшее в мире кроме клички, имя.) И Фельпс /щенок/ был весёдран со своим лущителем /сл. peeler: полицейсикий/. Но освеживость его подспала.

Теперь к абверсу /суждение от обратного/. От вельветинов до канифасов там едва-ль одна в пять пальцев пядь и посему эти верблюдочные экцессы думаются быкав подстрекаемыми одной или обеими послужившими причиной причинами всего, эти резвые полые /т.е. пустые, показные/ героини в одних юбчишках, быть она магретта /ит. худоватая/ быть ей поской. Ох! Ох! Потому что это просто ужасно должным быть сказать что сказать по сей день всего то и одну дилалу /ср. Делила/, Лупита Лоретка /лат. волчица, проститутка; фр. содержанка/, в порыве неожиданностей выпила карболки со всей своей милой безмятежной жизнью впереди и выбледнелась пока другая пáчкнутая голубка это'ж ее золюбка, Люперка Латуш /Luperca: волчица вскормившая Ромула/, обнаруживая в один прекрасный день пока отлынивая по-хозяйству что она стрип-дрáзнила для бинокулярного чела /двуглазый; с биноклем/ и что ее стройножки были в восторге видеть друг друга, потанцушка сия обнаружила вскоре что ее плодоносная шляпка слишком ей мала и торопливо мешкая, смотри, она стремительно принялась за вешанье на шею, погулянки и продаванье своих худощавых милостей на сеновале или в кладовых чуланах или на зелянке ad huck /от бедра; лат. ad hoc: с единственной целью; нем. на карачках/ (есть там определенные интимности /эвф. половой акт/ во всех дамских люборниях что мы только и можем долгать воображению) или за сладостной церковного погоста оградой само́й ради трохи мягкого угля или груды тонких стволов, служа кому вкратце тот самый жаркый кролик а-ля Дзингара /ит. цыган/ которого наша собственная малышка Гронья о ярострых щёкчах подавала своему восадуливогородью /greatsire: высокоблагородье/ Оскару, тому сыну одного Куйли. Гурия с изумрудного побережья, арра /ирл. выражение изумления/ сладосдразного пога /ирл. poghue: поцелуй/, Аслим-аль-Муслим /араб. сдавайтесь все смиренные/, смиренный сей ее подчинению, разве она не, пришед лейнстерец даже, истинная приданница какого-то дерьмуда /Dermot: король Лейнстера, кто уговорил англ. короля послать войско в Ирландию/, (ее навесом были Сорок Ступенек, а его насестом старые Кромвельские Кварталы) с такой валкиррой вольностью что слало многих бедных пакеров /англ. морщун; сл. боец/ паковать на муки вечные, снова и снова, ай, и снова вызвает его, тебе возуверясь, эх тебя вызомнея, эх эх тебе сомневеруя, туз тополь топал, стоп, откопки пса дгяура, йе! Ангелнительмой! И не в самом разве деле он, подобно Аркофорти /ит. прочный лук/, предáлеко от Биссаволо /ит. прадед/, ошибочно заклеймил ее поведение переливчатым держитеем форменного низкого фальшивого тряпкного жиденького больного тупицы? Туфельздрак /нем. Teufelsdreck: ср*нь чертовня/. Браздычица всего ши /гаэл. народ фей/, царлюха сивухская, королева пранков. Корольский мужчина, царской наружности, в регалии облаченный, да превозносима будет его слава! Так дал так бери: Сейчас нет, не сейчас! Он б лишь одну мин. Страдающий рупор! Он думал он хочет. Чтоф? Слушайте, О слушайте, живущие сей страны! Гýлад, мертвая эра, прислушайтесь! Он слы, глаза жадные на ее балогубящих языличках. Он слышит ее гол дня мимо ушед. Он слышит! Згажи, згажи, згажи! Но, клянусь пивасом его прибыли, он не может ответить. Увечно вечность до проснись и поя. Ни нужно никому колонны ни стелы из Финикии или Малой Азии чтоб струязу же и обелискнуть, ни столпочáсов и фолькскамния, ни впалости в Томарском Лесу чтоб проболтаться как шайка шантазетчиков сбивает с толку горевычных. Рот что не рассказывет бует вечно влечь бездумающий язык и пока проти́видное притягивает ихних что не слышат так долго вплоть до всяземли поглупнации и будут слепые вести за собой глухих. Тачо /циг. верно/, смуглые слабчата! Столп глыб придает патрин /циг. след от табора, pattin: лист; паттерн/ листьев позади нас. Если же насилие к жизни, членам и движимому имуществу, чаще некуда, было и есть выражение, напрямую или чрез мужской посредство, же́нскрыти оскорблудной, (ах! ах!), разве ж обложение черной почтой /вымогательство/ со времен еще как феи были в деле /т.е. живы/, и падкой на дикие /wilde/ мымрские цветошности ж не последовало за впечатляющей одной приватной репутацей за нашептанные грехи? /ед.ч. всяземль; же́нскрыть/

Сейчас памятью вдохновленные, повернем колесо снова к здырке стены /лавка с незаконным алкоголем/. Где Гигант Блиант /дат. карандаш/ служит ширмой Пеаннлуеамоору /ирл. карандашище/ Жила-была стенны́м-стена и хогхогая /гол. hoog: высокий/ стена то была и такая стенодырка и впрямь существовала. Ере ор /арм. ôre ôr: день за днем/ или яро /дат. år: год/ в Ааарлундии. Или ты Даер Хаер /арм. der: сэр; hayr: отец (преподобный)/ или ты дигин /арм. миссис/ Моссес или твоя орда ортиков и ориорток /арм. юноши и девушки) чтоб исказить Одинский зад и потыренный рой когда все Еддамы заканчивались Авеми /лат Ave!; Ева/. Арминь? Доун- /англ. сумрачный; арм. дом; гаэл. форт/ их и все еще чтоб высматривать за менажками /арм. одинокий/ если зажжет он лужафорича /см. Улисс: люциферова спичка/ и мы придем к тем барикаедзным шушанам /арм. barekeadz: вести добропорядочную жизнь; shoushan: лилия, женское имя/ если ты лишь шоудав секундочку /арм. shoudov: спешно/. Пусть яйчи будут добрыми старыми квохтанками и Иштер Естарр сыграет Йестер Астерр. В дре́ме Сыорстост Ареанна /ирл. Saorstat Eireann: Низалежная Ирландья/, Сболевшегося. Стоунхижины врата тогда были для другого в то время как сверхоптимист купил уже и увеличил ту лачугу по справедливой арендке в одну годовалою овцу, (перво) ценностью в шестипенсовик, и одну годовалую козу (младо) ценностью в восьмипенсовик, чтоб расти старым и счастливым (хрякни то и наягни его) до дожитков лет своих; и когда было все поднято что нужно для сей цели поставил он там яблоневые ворота не сходя с места ни в коем случае не в качестве какой-либо предлога остов кровати вмэжо тамо́ чтобы не пускать ослов /to keep out donkeys: таки подонки с)/ (сви́ногрязь свисая с зазубцев к этому часу дает ясно это понять) и как-раз приблизатемно железная щелка, по древнему обычаю оставленная открытой чтоб не давать котам заразинуться на козлупу, была троевременно заперта на него нарочно его верными одноворотцами чтоб держать его внутри возможно и вероятно каб не захотелось ему выпячивать слишком далеко грудь и испытывать милосердное провидение прохаживаясь на лéзвиюда масленицу, непользуем каким он и был пока что к быванию добровольно комьями закидан.

О, кстати сказать, давайте пипиц обохвалимся бульбятнёй, следует вечно помненным быть в отношении с тем что прошло прежде чем был там северостоялец один, Герр Бетрефендер /нем. вышеупомянутый/, на ко́млетних акациях, окопавшись в номере 32 в Ром и Выебочке (Отделении Грязного Дика независимого паба) в Лакслипе (где Нерок Лосостав останавливался во времена оранжей постясь) предварительно к тому, Коммерциал один (Горботипакко /ит. черт возьми; corpo di Bacco: Вакха плотью/, он разботал как Центрезиновый Смазк) из Остерича, С.Ш.Е. проплачивая (Не галлу будет сказано!) 11/- в неделю (Бош, эти свяцелые ромады!) со́весчистых денег в первой сделке Июли /арх. рождество/ покаму что был он, хлестав пчел улий с удобольствием, и швабря брогный /суржик/ суерландский мифной брокендуч /гол. ломанный немецкий/, делая свой репортёраж по Дер Казусу Адама для Франкофурто /ит. franco furto: непойманный вор/ Полицайтунга, Материкового перодикюля одного, и ер /нем. он/, констатеблюя что был одет там один какой-то в Линн О'Брайена, мельтонную ламмсволле /нем. баранья шерсть/, помешанный, и так ши́рее он мог б то же самое цурихшикнуть /нем. отослать назад/ иначе б он и сделал, с тещей и обертещей тонновёдер /1000 проклятий/, один там мартышкины убытки получед. Теперь должен ты знать, франкец, чтоб сделать сердце из стекла, что игра сия во взгляд и помойстков бойню была всего лишь Пацы О'Штрипкным /Patsy: козел отпущения; прозвище ирландца/ сплетеньем угроз и бесвинств таких как косульцы грубятся над вершине пике и все в подобном роде. Хамфриев непрошенный визитёр, Дэйви иль Титус, на грабаря клановом марше со среднего запада, в пешей степени великолепный неотесанный прожигатель дороги который знал свои Булфустские Горы как скворцовую пивицу, после исполнения долгого танца нетрéзванного для Облачной Зельни, отставливая свой боказел на постой-мож-меня-еще-захочешь, после того как задул каким-то квакером /бутафорское оружие, хлопушка/ (для тебя! Овсел!) в через королючника замочную скважину чтоб привлечь внимание, заблеял сквозь бурю снаружи которую порвно́й его одежд орал в рупор, сперва, буде сей взлохмачо, что проломит он его 'балшовинистскую голову для него, далее, буде сей набойщиком /англ. heeltapper: допивать остатки на дне/, что разобъет он свою измерейку об его долговязо-утёночную голову точно так же как щелкнул б он орех гаечным ключом и, в последнее из всех, буде сей суетливцем, что даст он ему своего (или трезвонника или кого-грёбо еще) гущевóда /ср. кровь гуще воды/ выпить, а его дёлбанного единокорявого бродара в ведрящик. Он потребовал больше древесного спирта /этил/ чтоб с него и налечь, утверждая что у его дяда был все таксис и что это было только после десяти о'коннела, и этот его избар был публичной печью ради ирска ирскуцкого, и затем, не так легко обескураживаемый, открыл гневотоки своей этила́реи /Атилла/ и продолжал со зломечательной скоростью, разгненастьясь супротив него максимиронами с одинадцати тридцати до двух по полудню без даже хотя-б на обедик перерыва для Дома, сына Кома, выходил чтоб, ты евребье, быть Казненным Аминем. Иервикер, этот образцýм, это парадигматическое ухо, рецепкиер как его у Дионисуха, долгострадальный хоть и побелев под цугундером в сидальнем углу своего консерватория, за голодостроемыми стенами, его термосная фляга и опахальный веер при нем и моржовые щетинусы /усов песига/ для бивнячистки, скомпилировал, пока оплакивал стаю своих диких гу́нисей, длинный список (теперь опасаемый частью утерянным) хранимым быть в досье всех оскобра́нных имен коими его называли (нас тут уж приковали к радовестям файных ляйдей ив приколах Миллтауна /Мильтон, заводообразущий город/ и все такое Жозефины Брюстер в колли́зии известной как раздовор с Инкерманом и так далее и тому продвигное, неженки на межене /МЖ/, свобедные, поднебесники, один клена торф /Клонтарф/): Премье́ровщик, Информатор, Старый Фрукт, Желтый Виггер, Колосья, Златистая Козлитка, Уборная Красота, Ясс Мы Поимели Евоных Баданнок, Йоркский Поркер, Мордашка, На Прохоти Изгибе Он и Наипнулся, Подмажь Маслом, Приютзнаменья Открытых Дверей, Каяныйдьявелем, Ирландии Восьмое Чудное Чудо, Перебей Мою Цену, Богорязник, Лунолик Убийца, Седое Волосатое Разводилово, Полуночное Солнце Из-за Туч, Уберите Эту Библию, Понедельная Паблокация, Ты Умер Улан Тиранный /Тамерлан/, Бык Ли, Вредный перед Чаепитием, Читай Свой Пантосмех, Акустическое Растройство, Думает Он Блягосравленный Огурцег Ярогайла, Военного Ведомства Милосердие, Тараторный Заливайка Устий Дублина, Его Отдалец был Мундцукером /отец Атиллы; нем. сахар для рта/ и Она понесла его в Бидоне, Бернхем и Бэйли, Артист /анг.-ирл. жулик/, Недостойный Усвятной Протестансткой Религии, Добро Пожалуйста в Уотерфуд /воедá/, подписанно Союз Зеленой Ленты, Лёбстерничный Блордик, Все для Áртура этого Города, Брысь Котяра от Бекона, Дональд в Кожанском Пальто, Очко и Двойка Нищенствования, Восторги О'Рейли Поцеловать Мужчину за Рюмашкой, Магогагог, Новобренный Пехотинец, Подагрический Гибелин, Развязный Лютер, Наседник Петуших Яиц, Спутай План, Удача пред Венцом, Я Развожуcь на Тебе Муж, Дубильщик и Выделка, Иди на́ Хеллену иль Приди к Конниям, Пегий Пыхпых Свою Невесту, Чистилищен из Бурка, Он Никакой Мне Не из Кузанок, Воравор, Неоличный Интерес, Хрякочу Совы Ф*кктотам, Двенадцать Месяцев Аристократ, Ликантроп /оборотень/, Лакейский Педель Стряпает Мотивчик Напуская что Он Одинок, Гром и Дерн Выходя за Клан Дорфа /нем. деревня/, Левый Ботинок Послан на Утверждение, Обременитель Свядрома Господня, Занудный Ирзаднец, Птеткин Зуд, Рядового Фарлонга Излюбленные Язвы, Архидуконский Кебдрандулет, Последнее Мимо Почты, Кенни́ли Не Отчитает Его Бабский Наряд, Корзинкой Накрыть, Грабеж Жалованья /чин. повышение самому себе зарплаты/, Анди Мак Нун у Энни в Комнате, Изо Всех Шил, Щипбрачядра /нем. bratsche- альт/, Плучший с Бомбард Стрит, Величистый Портер, Бан для Лё Кинга Бургаансов и Бом для Тя Сюра всех Раттледжцев, О'Фелима Скидка, И по Номеру Стыщ Стыщ Стыщ, Что Створил Он Костелу Костелло, Спит с Перьями из Вязками, Известно кто Продал Горация зе Трещотку, Прилагаются Сыновья Фи́нгала, Качаемый в своем Падении, Хочет Жену и Сорок Их, Пусть Он Де́лзает Красотку, Апигеенское Мартыжество, Плюгом Идет его Свисток, Крах Мелкого Оптовика, Он - - Кисельский Бобра Ручеец, Вин был Винодичьим, Киев Слыл В ином Граде /кислый виноград/, Армянское Зверство, Рыбхлый Навзничь, Эдомит, - 'Человек Лишенный Людинских Характеристик Ирландской Натуры, Бад Хомбург, Храабхрааб, Чокнутый Дрессировщик, Грязь, Сачок Папка, Рожден Пробив Ногой Вперед, Вулворта Худший, Элезиастный Фаллюзофист, Грешной Свиньи Ублюдок, Постный во Хмелю, Бухло в Постели, Мистер Сотолстяк, Под Стражей Полиса, Внутревностный Выступатель, Свергнутый, но анархистско почтениваясь свободам незахватнического индивидуала, не отвечал и одиночественным клинчем сверх подобной сидячести, хоть это было также легко как два пальца для пассивного сопротивлятеля в будке где был он чтоб связаться с алло зáгрёб /полиция/ и позвонить Киммадж Внешний 17.67, потому что, как объяснил фундаменталист, когда наконец ошеломлен даром речи, касаясь своих раненых чувств в бывдущем доминиканская миссия для пиартии сосцианистов как раз нуделась в то время и он думал что раймская молчитва известная как свящунственные чёртки может и исправедует им /нем. ihm: ему; хоть ihn: его/, Гонн. Тот более чем изрядно неприятный бычара /погонщик волов, ругань/ прежде чем повесил трубку запустил парочкой гладких каменей, все на один размер, в порядке финальных лисмешек для его винограда, по калитке в подтверждение своих слов что был он не вымо́вен но, после того как он так слаунга /гаэл. доброго пути!/ выпарил, рекогносцирование через свое полуподсознание всей серьезности того что мог бы натворить 'отполируй он свои ужасные намерения в конечном итоге заставило его изменить рев белугой и выронить целый грумус /лат. кучка, кочка/ ручьямушков пенгпанг и, чуток протрезвев, вышагивает он свой заземлётный дьябленский лионндаб /гаэл. уныние; портер/, сей сдирах сия флегма, сей вшивучий свежеватель, (мошна, мошна, мошнамехова, Я забрезгаю перону их всех!) этот глухамский дубина грубо вытащил свой языклин и вполне бросил /quite quit/ палеологическую сцену, рассказывая как своим самоотказывающим артилериумом он Хайланда /нем. Heiland: спаситель/ на раскольничном /анатомыслящем/ столе, после увещевания Иервикера или, в слегка видоизмененной фразеологии, Мессрс и Миссрс Иервикер, Сеир, его феминизируемое имя толпы, выйти в Мойскверлоо оттуда ради чести Крамлена, со своими задумбанутыми старыми рыбогадами, Гог прокляни ех, так чтоб мог он вмозгить и взорвать его всего с толку, можешь биться об заклад, ровно как Перелом Потта сделал с Мальчайником Приплюсносом и никтоваще с Пылефеном /Пилойфильмом/ /ср. Одиссей и циклоп/ и воздвиг скалы над ним, или если не воздвиг, за две и сорок соломинок, буде Какао Кэмпбеллом, он не знал чего не сделал б он для него ни никто-либо больше ни он сам после чего, бойтыльный молоток, а бриша а милла а строука и боола /гаэл. разбивая уничтожая снося поколачивая/, рёк так ярость Мальбрука, играя на малейшем изменении у его вебличувства голоса, первый героический куплет из фуговсего тропикала, Опус Эльф /11/, Зарок-дав /42/: Мои схемы во послушание ибо Этому времени пришлось пасть: они раскусались со своим кукишем и, его узелох через палач, кипкопкап на пруд или полдьер, желая лоффиек фалладельфинец один с утра, проследовав с Впредь-по-кочкам сутулостью в своих плавках наязынку (Et Cur Heli! /лат. и почему Хели; Et Tu Healy: предатель Парнелла; ср. и ты Брут?/) в направлениях глумых и нехих институций где-то в десяти или одиннадцати тысячах светаённых лет в сумасгонной гордани Себяхлопца по Слюне. Адиё! //Песня "Off to Philadelphia in the Morning" про ирландскую эммиграцию в США ('With my bundle on my shoulder / There's no one could be bolder / and I'm off to Philadelphia in the morning'//

И так вот, с этим рошельным выхождением Быковатого Акра, подошла к концу та последняя стадия осаждаяний вкруг нашей архицитадели которую мы хотели б вспоминать, если старый Нестор Алексис подмигнет того стоящесть для нас, как Бар-лё-Дюк и Дог-ан-Дорас и Банген-оп-Зоом. /BAR-LE-DUC: город около Вердена; гаел. deoch an dorais: стаканчик уже в дверях, т.е. на-прощание, нем. bangen: бояться/

Все ж он мног бы покидывать путь к дверям рядом Волопса Нагорья ибо так засвидетельствовать его разделенные на камеры каирны /пирамида из камней/ какую-то облачковую подстилку безмолвную что пощипывают в гору и под овраг /т.е. повсюду/ и на эолитостротоне, в Хауте или в Кулоге или даже Эннискерри, теория не слишком чтоб уж прямолинейная эволюценности человеческого общества и завещания скал от всех мертвых к некоторым живым. Оливеровыми ягнцами мы точно зовем их, расбросками какого камня-нибудь, и они будут собраны по его голову, их пастуха и паладина, как нубилетты к кумулю /лат. тучки к кучке, кучевые облачка/, в тот день годкá, точно также молниеностный сей улан Азавы Артуром-славленным (некий Финн, некий Финн вперед!), он прободается от землесна, с надменным гербнем шлемец, в своей юдали тревог Зелёныша Встаньки О, (потерянные лидеры живите! герои вернитесь!) над даном и долом /шот. dun: форт на холме/ Вульверульверлорд /дат. ulver: волк/ (защити нас!) свой могучий рог зарокочет, орланд, рокочет. //Roland and Oliver - friends in the Chanson de Roland and Ariosto's Orlando Furioso. They were killed in battle by the Saracens because Roland would not - till too late - blow his horn to summon Charlemagne. When he blew the horn, it cracked.//Green Man Rise-O: игра впрятки, только чувак не стоит закрыв глаза под дубом, а ложится и засыпает себя травой//

Ибо в те днюси его Деюсь /лат. deus/ спросит-то об афроламе и крикнет емму: Афролама! И он сделает ответ: Ад сам /лат. ad sum: я здесь/. Ни подмига ни подмоги. Animadiabolum, mene credidisti mortuum? /лат. Душадьяволу, меня ты думал мертвым?/ Тишина была в твоих кулуаздничных залах, О Труига, когда твои злёные леса засохли но будут там звуки многорадостей у ночи звенеть в ухо когда наш пантриарх Кемсталтынебыля натянет пуловер на ботинки.

Ливерпойл? Ни в малейшей степьяни! Его мязыг сдержень зазубринами, его шкура мóкростна, его сердце жужжаще, его кривотоки кишащи, его пафф всего-лишь пифф, его конечности бесконечно таковы: Фенглесс, Помброук, Ознобленец и Балдаул. Хмыф /Humph/ в своем доже. Слова не весят не больше для него чем дождекапанье для Ретфернхитма. Что нам всем нравится. Дождь. Когда мы спим. Капли. Но дождись до нашего засопения. Вытекайте. Крапли.