Война - тема необъятная, спорная. О войне написано много разного, в том числе искажающего действительность, да и просто бравурного вранья. Даже наши лучшие писатели и публицисты изображали войну ( возможно вынужденно ) в одностороннем освещении, многое умалчивали. О трагических событиях 41-го ничего масштабного и в то же время правдивого я не встречал. Такое мнение кому-то покажется слишком субъективным и даже вздорным. Ну что ж - кому как видится.
Кстати о вранье. Оно всегда пользовалось большим спросом и щедро поощрялось. Но вранье долго не живет. Как уже говорилось, о войне написано много, очень много, но вот парадокс - прошло всего полвека, а ВО война стала загадкой. Что же происходило на самом деле? В написанное мало кто верит, и в правдиво написанное то же - ибо не каждый может отличить правду от вымысла. Из публикаций получалось, что наша армия состояла из героев-патриотов, которые совершали подвиги. Герои, в пределах одного рода войск, очень схожи, подвиги тоже. Патриотизма и подвигов хватало и в действительности, но проявлялись они, в основном, не так как подавала пресса. Вспомним Толстого. Его литературных героев в "Войне и мире" нельзя упрекнуть в недостатке патриотизма и смелости, но проявлялись они не показушно, а как-то естественно, скромно и по-разному. По Толстому подвиг в безупречном выполнении воинского долга, присяги. Добавим - подвиг это еще проявление незаурядного духа, воинского мастерства, характера...Подвиг не всегда эффектен и заметен. Произведений в духе Толстого немного и они в большинстве своем, остались в тени.
Чтобы представить себе ВО войну современному человеку надо ознакомиться с произведениями многих авторов, взгляды и оценки которых различны.
В 70-ых ( мне уже минуло 50 ) публикаций на военную тему значительно уменьшилось. Казалось тема исчерпана. - Как же так - недоумевал я - а где же моя война? Где те пацаны, что в школьном возрасте попали на фронт? Тут, наверное, в двух словах не объяснишь. С одной стороны немало замечательных потрясающих стихов и песен о мальчишка, что заслонили собою страну в 41-ом. Но с другой - где те пацаны из 43-го - желторотики школьники, те что не стали героями песен, те что сгинули, растаяли в год своего призыва? Двадцать лет я не мог встретить на Кубани ни одного све-рстника 25-го года рождения. А знакомых ветеранов 24-го г.р. и старше знал и знаю немало. Казалось бы должно быть наоборот... Но это особая тема.
Я участвовал в боях, долгое время находился среди людей, которые воевали и на Севере и на Юге, отступали в 41-ом, обороняли Севастополь и Сталинград... Довелось выслушать множество историй и мнений. С оговорками можно сказать, что мое видение войны отличалось от того, что о ней приходилось читать. И тогда ( в конце 70-ых ) впервые появилось робкое желание написать о своей войне. Писать не теперь, конечно, а когда выйду на пенсию. Желание тайное, больше 10 лет я о нем никому не говорил. Но и не забывал. Однажды принес домой пишущую машинку "Реинметалл" - старенькую, но исправную. Заплатил за нее не мало. Кларочка даже не спросила - зачем она мне? Видимо догадывалась о моих намерениях. Писать и печатать приходилось и раньше - разное, по службе: статьи, отчеты, инструкции...Обычно писал трудно, долго добиваясь краткости, ясности, убедительности. И это была своеобразная подготовка. Тренировался излагать свои мысли. Кстати подчерк ужасный, без машинки не обойтись. Но все это были технические тексты, а теперь... получится ли что ни будь путное? Однако, желание писать оказалось сильней сомнений.
Писать нужно от лица того пацана-солдата - все что он видел, переживал, его мысли, оценки, впечатления.... И еще... Но прежде немного о себе читателе. Некоторые мои замечания в адрес классиков.
Начало 90-ых. На телеэкране группа солидных мужей - политики, журналисты, историки... Шла дискуссия - как жить дальше, куда идти? Некоторые кивали на Запад, другие оглядывались в прошлое. Запомнился своим страстным выступлением национал-патриот Вадим Кожинов. Он идеализировал дореволюционную Россию. - Крестьяне жили сытно, вольно, большими семьями. Верили в Бога, почитали царя и отечество, численность населения быстро увеличивалась. Приводил примеры, цифры, факты. Странно. По моим представлениям при самодержавии жизнь народа была убогой, мрачной, беспросветной. Однако, ни я, ни оппоненты с телеэкрана ничего вразумительного возразить не могли. Мы просто не знали той жизни. - Как же так?! А наша классическая литература? Мысленно листаю страницы книг от Радищева до Куприна. О мужиках немного, да и то, в основном, о дворовых мужиках ( челяди ), которые обслуживали усадьбу и барина. Классика плакала о мужике, мужика жалели, ему сочувствовали, иногда возвеличивали мужика-кормильца. Но как ни возвеличивай, мужик представлялся бедным, робким, лишенным трудолюбия, инициативы, да и просто здравого смысла
Однажды Толстой, прочтя "Историю России с древних времен" (С. Соловьева) задал примерно такой вопрос - если наше прошлое столь неприглядно, то как же получилась могучая империя?
Из литературы не представишь себе среднее крестьянское хозяйство - сколько оно обрабатывало земли, какие получало урожаи,, какие платила налоги...что представлял собой крестьянский идеал.
Люди все одинаковы. Одинаковы в любви, ненависти, радости и горе - не важно, чем они занимаются - на полном серьезе утверждает критика. Возьмите классику. Действительно, у классиков личная жизнь героев и их работа ( занятие ) как бы не смешиваются. Работа сама по себе, не на виду, ее даже не назовешь фоном. Писателя интересует душа человека. Однако, разве можно верно, убедительно раскрыть душу человека без его дела, душу крестьянина, к примеру. Часто именно с делом связаны его мысли, надежды, переживания. Классика, да и модные советские писатели, людей труда не знали, их дела то же. Может быть поэтому, чаще всего, в литературных героях ходили бездельники и маргиналы. Согласен - эти в чем-то одинаковы.
Позвольте, ну разве можно говорить о таком явлении как русская классика походя, буднично без трепета... Нет, конечно, нельзя. И все же...
Толстой. Его фантазия всегда психологически верна, бытовые зарисовки точны, их много. Не вызывает сомнения, что автор находился среди казаков, арестантов, воюющих армейцев, элитарной аристократии. Я очень благодарен Толстому за то, что он количественно охарактеризовал армию французов и нашу. И все же, мне теперешнему этого мало. Что собой представляло оружие, его скорострельность, дальность эффективного огня? Каким был солдат - его рост, во что обут, одет, чем его кормили? - Позвольте, эти сведения в художественной литературе приводить не принято. Обратитесь к специалистам. Возможны брошюры на эту тему. Кстати, если они есть, вряд ли пользуются читательским спросом. - Верно, не пользуются. Но когда эти данные (позволяющие углубиться в специфику) встречаются у художника - другое дело, они воспринимаются с интересом, хорошо запоминаются. К примеру, новеллы С. Цвейга - "Звездные часы человечества" или Д. Писарева "Пчелы" Можно привести и противоположные примеры, когда специфика становится самоцелью, подавляет личность героя.
Говорят, что с возрастом появляется (или усиливается) желание познавать мир, интерес к прошлому, к истории. Истории человечества, народа, государства, своей родословной. Нет не обязательно героического, просто прошлого таким как оно было. Не знаю как у других, но у меня такая тенденция явно прослеживается. Пожалуй, до 25-то мне нравились книги остросюжетные, а герои убежденные, с цельным сильным характером, неудержимые в стремлении переделать мир. Реальны ли были те герои и описанные события? Не знаю, меня это не интересовало. После 30-ти взгляды и вкусы довольно сильно изменились. Я стал отличать реальную, правдиво описанную жизнь от беспочвенной фантазии автора и нетерпим к фальши. Конечно, литературу нельзя разделить на правдивую и неправдивую. Она разнообразна и вовсе необязательно должна претендовать на правду. Но если претендует, то правдоподобие и лакировка неуместны.
Где-то в 60-ых, а может быть и раньше, возникло новое веяние. Читателей все больше интересовали мемуары, дневники, письма, эссе, путевые записки и пр. то, что происходило в жизни. Читатели хотели иметь собственное мнение о происходящем. Для этого нужны факты, зарисовки с натуры, подлинные мысли и высказывания. Возможен сюжет, но без навязчивого мнения автора. Появился термин - литература факта. В новых произведениях, особенно зарубежных, фигурировали даты конкретные события, нередко персонажи из реальной жизни.
Позвольте, но разве же это художественная литература?! Для тех, кто присвоил себе право безапелляционно судить о литературе, ответ будет однозначным - нет, не литература. Литература - это прежде всего высокохудожественный язык. Факты, даты, события...настоящему художнику ни к чему. Хотя он их может использовать для иллюстрации похождений или при изображении внутреннего мира героев. Я не столь категоричен. Для меня и литература факта - тоже литература. А внутренний мир выдуманного героя меня не интересует.
Еще до победного наступления литературы факта, я как-то открыл книгу Стефана Цвейга. Романтическая любовь, лирика, а вот и новеллы "Звездные часы человечества".
Пересекая океан на современном лайнере, уже на третий день пути он в полной мере осознал - сколь ничтожен человек в необъятных просторах океана. А как же те, кто впервые на утлых суденышках решились плыть в совершенно неведомые дали?! И я невольно задумался о том же, а потом охотно последовал за автором в подвалы мадридского музея читать древние фолианты, свидетельства и пр. Только потом мы пустились в плаванье вместе с экспедицией Магеллана.
Ах какая благодатная тема для фантазии и приключений. Нет, автор строго реалистичен. Фантазирует, конечно, но немного, в пределах фактов и как бы с разрешения читателя. С. Цвейг принадлежит всему миру, но есть и мой С. Цвейг, который обладает удивительной способностью превращать читателя в соучастника, единомышленника и чуть ли ни в соавтора. С ним мы побывали в забоях туннеля под Гудзоном, прокладывали кабель связи между Европой и Америкой, он знакомил меня с профессиональной спецификой...Оказывается это интересно.
Автор видит интересное, необычное там, где мы этого раньше не замечали. Его герои чаще из будничной жизни, не претендующие на многое. Казалось бы нет причин чтобы их запомнить. Однако не забываются.
Как же их писать - эти воспоминания о войне? Кстати, позже я их назвал "Цена жизни". Наверное, сначала набросать несколько хорошо запомнившихся эпизодов, а там видно будет.
Первый эпизод или картинка - отправка призывников 25-го г.р. из Ставрополя на Запад, вслед за фронтом. Здесь я не забыл указать свой рост, вес и что лежало в заплечном мешке-сидоре. Кратко охарактеризовал сверстников и обстановку в городе после освобождения. Вроде бы получилось. Следующая картинка - марш к Ростову. Февраль, распутица, бездорожье...станицы, хаты, женщины, военные...тоже получается. Однако, нет, так не пойдет. Нужно что-то о себе, чтобы было понятно - кто повествует. Наверное, каждый писатель пишет о своем детстве. О нем нельзя не писать - столько ярких впечатлений и воспоминаний! Но читать о детстве я не люблю и писать о своем детстве здесь не хотелось. Однако, хоть немного надо. А детство у меня такое разнообразное и насыщенное событиями. Пишу лаконично о родителях, школе, друзьях, характере и взглядах, сложившихся ко дню призыва.
Можно подумать, что я сел и строчу, как заправский писатель, запоем, с утра до вечера. Нет, писал понемногу с большими перерывами. Перерывы могли продолжаться неделями, месяцами. То огороды, то совхозные сады, то ягоды или грибы в лесу... А еще серьезно болела Клара - врачи, лекарства, больницы... Возвращался к воспоминаниям постепенно - вживался в те времена. Интенсивно работала память. Эта удивительная память извлекала из своих тайников все новые и новые подробности, детали, лица, имена, восстанавливала мысли, впечатления. Давалось ей это нелегко и не сразу. На несколько дней полностью уходил в войну, в юность, в свои переживания.
Для воспоминаний нужна не только память. Не будешь же писать все, что вспомнил. Нет только то, что характеризует войну и время. И здесь, при выборе сюжета приходится немало размышлять. И сюжет зреет постепенно приобретая иронический или юмористический оттенок, там где это возможно. Такая работа не требует стола и бумаги. Годится для нее просто свободное время, да и дежурство в котельной. Я уже упоминал, что в эти годы работал в котельной.
О краткости. Еще в школьные годы меня возмущали толстые книги классиков. - Ну зачем так длинно. Там, где можно сказать о человеке несколькими фразами, писатель показывает его в раз- личных обстоятельствах, создает образ и внутренний мир героя... Для меня главное поступки и события...Как ни наивны были мои суждения, но в них что-то есть - классика, да и просто толстые книги теперь малочитаемы. О том, что краткость сестра таланта говорил не только Чехов, говорили многие, хотя и другими словами.
Как уже говорил, работая над техническими текстами, стремился к краткости и как мне казалось достиг определенных успехов. Но однажды, в науке, ( пришлось побывать и там ) написал что-то для публикации. - А ты покажи А.П. - посоветовали коллеги. По- быстрому прочтя текст, А.П. подчерк-нул с десяток слов. Удивительно, но они оказались лишними. При писании воспоминаний тоже стремился к краткости. Похоже, я не просто сторонник краткости - это что-то вроде мании. И мне говорили об этом. Чтобы пояснить, о чем речь привожу два эпизода, которые произошли еще до вступления в бои.
...Прибыли на вольтижировку. Поляна, на ней препятствия. Своего коня еще не имел, подвели чужого. Так, кабыленка неказистая. Посмотрела на меня с сомнением. Тронулись, перешли на галоп. Перед самым препятствием ( забор ) отпустил повод, как и положено. Но вместо прыжка резко стала. С трудом удержался в седле. Зычный голос, несусветная брань - приближался командир пол-ка с подручными. В переводе на печатный язык получалось, что я жалкий трус, но он берется меня от этой болезни излечить. Не прекращая материться, велел поставить руки в стороны. Два казака тянули повод из-за забора, а он хлестанул кобылу по крупу. Кобыла прыгнула, верней взвилась и пере- летела через забор. Чудом удержался в седле.
...Остановились на бывшем переднем крае. Речуха, степь, поросшая травой, травой забвения. Колючая проволока, окопы, воронки и трупы. Подошел к одному - скелет, на лице высохшая кожа и хорошо сохранившееся обмундирование. Гимнастерка с нагрудными карманами, под ними карманы внутренние для документов. Красноармейская книжка, личный номер - кругляшка побольше пятака, на ней выбит номер, кажется семизначный. Солдат из далекого 41-го. Теперь у солдата на гимнастерке нет карманов, да и документы не у каждого. Впервые книжку военнослужащего получил в конце 44-го. Вспоминая эту деталь, думаю - бедные особисты, ну каково им вылавливать шпионов, когда у подопечных отсутствуют документы! Да тут сколько стукачей ни вербуй, все равно мало.
Как уже говорил, каждый такой абзац давался не сразу. Хотелось воспроизвести впечатляющий эпизод, добиться ясности, выразительности, информативности...израсходовав минимальное количество - всего лишь пригоршню слов. И если, как мне казалось, получалось - чувствовал глубокое удовлетворение, иногда восторг. Но, как выяснилось позже, не всем такое нравилось. Передо мною рабочий экземпляр воспоминаний. Вышеприведенные абзацы безжалостно зачеркнуты. Черкал кто-то из газетчиков, в поисках строк достойных публикации. И я теперь ( прошло лет десять ) читаю вышеприведенный текст без эйфории. Конечно, краткость не должна быть самоцелью. Но вот еще эпизод.
Почти одновременно с нами во взвод пришел Михаил Захарычев - среднего роста, лет сорока, выговор русский ( кацапский ).Воевал, ранен, но держался просто, неприметно. Когда вручали оружие, ему достался ручной пулемет. -Таскать все время пулемет, это ужасно - думалось мне. Но он его принял молча, с достоинством. И вот теперь, гул низко летящих самолетов вой и разрывы бомб рассекли пулеметные очереди. Это Михаил: он заранее установил пулемет на постамент статуи и теперь вел огонь. Невероятно, но и после нескольких заходов, когда все живое, казалось, было сметено с поверхности земли - пулеметные очереди продолжались. Михаила тяжело ранило, о нем забыли в тот же день - неприметный какой-то.
В самом деле, забыли. Скорей всего этот эпизод запомнил только я. Ни взводный, ни мои товарищи о Михаиле ни разу не вспомнили. И я пишу о нем как бы между прочим. А ведь это пример самого что ни на есть достойного поведения (если хотите героического). Все мы лежали, уткнувшись носами в дно окопа (целый эскадрон). Да нас никто и не ориентировал на стрельбу по самолетам. Кроме него не стрелял ни один пулемет, ни один карабин. Это была ужасная бомбежка. Стоя в рост у постамента, каждую минуту он мог погибнуть, но не прекращал огня. Когда я писал (так кратко) о нем, мне казалось, что читающий сам это поймет, догадается, представит себе происходящее... мне не хотелось навязывать подробности. В начале воспоминаний был схожий эпизод с Николаем. Тоже очень короткий. Николай (мой сверстник) и весь экипаж чудом уцелели в пути из Севастополя. Танкер вернулся полузатопленным. У Николая голова поседела. И здесь я не стал растолковывать, что стоили экипажу рейсы в Севастополь, только упомянул - бомбили их весь световой день.
Мои надежды на домысливание читателя, видимо, не оправдались. В поисках победных действий, он бегло читает, без размышлений и эмоций. А вот еще эпизод.
Ночь, шли по большаку, потом проселками. Иногда останавливались ненадолго, люди сразу засыпали. На рассвете начальство о чем-то посоветовалось, развернулись в цепь. Почти сразу же напоролись на встречный огонь. Впереди, метрах в ста, среди деревьев молодого сада, суетились немцы. Открыли по ним огонь .Ответный огонь усиливался. Утро становилось все светлее. И вот, пыль от пулеметных очередей засыпает глаза, невозможно стрелять, я опустил карабин. Пытаюсь носом ( черт с ним ) хоть немного углубиться, но земля, покрытая стерней, не поддается. - "Почему не стреляешь, стреляй" - слышу слева.
Сосед слева. Память не сохранила его имени, а душа теплых чувств. Он был из тех, кто годился мне в отцы, не отличался бравым видом и патриотическими высказываниями. Иногда ворчал на молодых. Как часто в жизни мы выбираем друзей, полагаясь только на слова. А он - человек поступка, действия. Сосед слева заслуживал уважения и большой искренней дружбы, но друзей у него не было. Сосед слева был убит, убит Карабицин, взводному пуля прошла сквозь грудь...Потом этот бой затерялся среди других. Все казалось просто - одним повезло и вечером они пошли дальше, другим - нет, остались лежать. Кстати, неизвестно, кто и где их закопал. Но в пожилом возрасте память воскресила тот бой. Он стал обрастать подробностями, осмысливаться. Пришлось оправдываться перед самим собой. - Пока ты бездействовал, сосед стрелял, пулеметчик перенес огонь на него и убил - говорила совесть. - Возможно и так, но в этот момент он не был в цейтноте, потому и видел меня. Кстати, он был слева и сзади. Я ничего видеть не мог, кроме пыли от пуль перед лицом. Чтобы хоть как-то оправдаться, памяти пришлось поработать немало. Живые в вечном неоплатном долгу перед мертвыми.
Нетрудно догадаться, что эти строки писались в большом волнении. Тот бой переживал заново. Несколько раз переделывал текст, хотя он всего-то из нескольких строк. Мне казалось, что читателю это волнение передается. Очевидно ошибался.
Каждый бой, да и каждый день пребывания на фронте чреват возможностью быть убитым. Но среди множества этих возможностей есть особые. Обычно ветеран припоминает случаи, когда его чуть-чуть не убило. То влетела в траншею ( землянку ) мина ( снаряд ), но не разорвалась. То пуля цокнула как раз в то место, где мгновение назад он находился или сбила пилотку и т.д. Но ведь узнавал он все это после совершившегося и потому не успевал испугаться. Здесь же...Привожу подробности которые, видимо, следовало воспроизвести в тексте. Я упоминал о суетящихся немцах, по которым стрелял. Наверное и для них встреча была неожиданной. Немцы спешно занимали заранее подготовленные окопы. Окопы хорошо замаскированы и немцев стало не заметно. Не видел я и пулеметчика, что вел по мне огонь - он не был у меня на прицеле. Первые очереди ложились в 7-8м от меня, потом метрах в 3-х, потом перед самым лицом. Если бы чуть выше - изрешетил мою голову. Я был в отчаянии, мозг лихорадочно искал выход... не находя, наверное, отключился. Дальнейшее поведение в тексте. Есть такое выражение - подавить огонь противника, то есть заставить молчать, убить или загнать на дно окопа. В данном случае немец меня заставил молчать. Конечно, солдата не красит такое поведение...А как следовало поступить? Кстати, подобных откровений я нигде не встречал. Как сказано в тексте - тогда угрызения совести я не чувствовал и только при написании воспоминаний много об этом размышлял.
По поводу поведения человека в критических ситуациях можно приводить самые разнообразные примеры, запутаться в ситуациях и психологических рассуждениях. Но что ответить на простой вопрос - если приставлен пистолет к твоему виску - следует ли уступить противнику, ради сохранения жизни и, в конце концов, ради продолжения дальнейшей борьбы?
Я старался из мозаики коротких зарисовок составить фронтовую действительность с ее людьми, их настроением, поведением, заботами и чаяниями. Немало строк посвящены коню и еще размышлениям.
Бои, ранения, госпиталь, снова бои, но теперь в составе разведроты мотострелковой бригады. Юг Украины, Крым, Прибалтика. Как уже говорил, заранее не предполагал последовательно описывать свои фронтовые пути-дороги, но получилось почти так.
В сравнении с тем, что писали тогдашние СМИ ( и повторяют сегодняшние ) моя война выглядит буднично, без ярких подвигов или героических поступков. В моем понимании вся Война - величайший подвиг нашего народа, равного или аналогичного которому нет во всей истории человечества. Еще о подвигах. Архип Осипов, окруженный противником, взорвал пороховой склад, погиб и сам - этому верю. Летчик Гастелло направил горящий самолет на колонну танков - тоже верю. Но подвигов типа - закрыть амбразуру грудью - не приемлю. Здесь полностью отсутствует логика, здравый смысл, представление о поле боя - ведь это не сцена. Такие подвиги, выдуманные по указанию (если верить прессе, повторенные сотни раз) возмущают до глубины души.
И все же...чтобы заинтересовать читателя, сделать воспоминания привлекательней, более соответствующими сложившимся вкусам и представлениям... может быть следовало придумать несколько эффектных эпизодов или ввести смелого, динамичного героя, или хотя бы изменить окраску, фон событий? Нет, категорически нет. Это были бы уже не воспоминания участника и очевидца, а что-то литературообразное. От острого глаза такое не скроешь. Даже когда я невольно отклонялся от действительности ( совсем немного ) в ту или другую сторону сразу же ощущал нестыковку с последующим и предшествующим изложением.
Парадокс, но как мне кажется, современники хуже отличают правду от правдоподобия, чем следующие поколения. Может быть потому, что правда современникам как бы и не нужна, она и так очевидна. К примеру истинную картину сегодняшнего дня ( год 2000-ый ) по прессе трудно представить. У всех на слуху публицисты и политики, которые пишут и провозглашают то, что кому-то надо. - Ну, а есть ли те кто пишет объективную правду? Пожалуй, да, но они нежеланные гости в прессе, да их и как-то не замечают.
М. Шолохов. Его литературные герои из "Тихого Дона" и "Поднятой целены" выстраданы им и посланы к нам из жизни. Мы в них поверили, запомнили их, да и те времена представляем себе по этим произведениям
В В.О.войну нравились нам и герои-персонажи из "Они сражались за Родину", "Судьба человека". Но прошло время и теперь, те годы отступления по Шолохову представить себе нельзя. Правда, да не та, правдоподобная выдумка. Подвигами своих героев Шолохов, как бы заслонил, отодвинул в тень величайшую трагедию отступления. Нет, об отступлении то же пишет, но не те слова, что впечатляют, западают в душу, Впечатляют выдуманные подвиги.
Критики. Ах как красиво, увлекательно, на высочайшем интеллектуальном уровне и в то же время просто пишут они в толстых журналах. Читая, чувствуешь, понимаешь, что углубляются представление о жизни и людях. А какой блестящий язык, какие впечатляющие сравнения, экскурсы, параллели... Но это если идет разбор непрочитанной книги. А если книга прочитана, то у меня, довольно часто, впечатление резко меняется. Я не согласен с оценками критика, у меня другое видение жизни
другие приоритеты и пр. Многое удивляет и даже возмущает. Литературные достоинства критического разбора меркнут.
Читаю как-то рассуждения именитого критика о реализме, о стремлении к правде и лаконизму . Умело аргументируя свои взгляды критик утверждает - правда теперешней жизни не нужна. Нет, он вовсе не сторонник соцреализма. Просто наша будничная жизнь сера и неинтересна, читать о ней не интересно. И краткость. Эта самая краткость обедняет произведение, лишает убедительности, легкости, изящности... Краткость, если и сестра таланта, то не родная, а так, дальняя родственница.
- Позвольте, ну при чем здесь литературная критика?! Ведь Вы же не писатель, а Ваши воспоминания не литературное произведение. Верно. Кстати, я об этом неоднократно напоминаю. И все же хочется вспоминать достойным языком.
Что же ответить интеллектуалу? Привожу свои рассуждения при чтении дневников Михаила Пришвина ( МП )
Чем отличается Писатель ( большой писатель ) от прочих пишущих? По мнению МП в первую очередь тем, что в совершенстве владеет словом. МП много размышлял по этому поводу, считает, что всю жизнь совершенствовал свой язык, добиваясь ясности, краткости, искренности... И еще правда жизни...Без нее не может быть стоящего произведения. Слово "правда" у МП приобретает значение философской категории. Что понимается под правдой не совсем ясно.
По поводу языка. Спору нет, если не владеешь словом - ничего не напишешь, не выразишь себя. Язык писателя не просто язык - это искусство, он своеобразен, иногда неповторим. И все же...Разве язык в первую очередь определяет значимость писателя? Во времена Толстого, Чехова, Горького... были и декаденты, многие из них виртуозно владели словом. Кстати, кумиры начинающего МП. Им казалось, что настало их время. Поэзию Пушкина считали простенькой, незамысловатой, самого Пушкина снисходительно похлопывали по плечу. Где они теперь?! Да и общеизвестно, что владеющих словом и пишущих на несколько порядков больше, чем Писателей. Мне кажется, что Писатель - это в первую очередь творческая личность, большая душа, который видит, мыслит, переживает... глубже, шире, ярче других и по своему. Если такой души Бог не дал - владение словом не поможет.
Что писать, правду, полу правду или вымысел? Писатель, чтобы выразить свои взгляды и мысли придумывает героев, сюжет для них и т. д. Написанное иллюстрирует какую-то идею или миропонимание автора. Добиться этого, видимо, не просто. Нужны логические и психологические увязки между событиями и героями. Тут даже, если хочешь писать правдиво не всегда получится. Вот и у МП роман на заданную идею (Осударева дорога) не получился, а ведь писал его почти пол жизни. Кстати, Гетте не знал - чем же закончить Фауста, Гоголь - "Мертвые Души"...Теперь, из сегодня, это не совсем понятно. Зачем придумывать? Пиши что есть. Однако, тех, кто писал жизнь, как бы с натуры, в 60-80-ые годы нашего века ( не всех, конечно, но многих ) читать не мог. -Так что же Вы хотите - возразят мне - ведь и жизнь была никчемной. Да, но такой она и осталась, но появились другие писатели и среди них любимый мною Валентин Распутин. И он пишет сегодняшний день с натуры, но его миропонимание, нравственная позиция, его герои, симпатии и антипатии...близки мне. Читая, я как бы общаюсь с автором, вмести размышляем, радуемся, сожалеем...Ни ждано, ни гадано ко мне пришел Друг, а что может быть дороже и желанней друга?! Выходит, что и с возрастом мы не только теряем друзей, но и приобретаем, причем, друзей верных, надежных.
Реализм и правда жизни. Мои рассуждения по этому поводу всего лишь... назовем их частным случаем. Реализм и правда жизни понятия очень широкие и вырожаються по-разному. К примеру и то и другое в полной мере присутствуют у М.Булгакова, даже в произведениях с фантастическим сюжетом. А И.Ильф и Е. Петров с их незабвенным О. Бендером. Ну что может быть реалистичней и правдивей описанного ими быта и всей панорамы того времени.
О краткости. Критик, видимо, отождествляет краткость и убожество души, мысли... Да нет же - как раз наоборот. Часто убогость духа пытаются скрыть многословием. А краткость.. Наверное, предел краткости - поэзия. Вспомним Лермонтова, его "Парус" "Тучки" - прекрасней, поэтичней и в то же время лаконичней ничего нет. О краткости лучше Чехова не скажешь - писать надо так, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно.