"-- Это никому не нужно, -- сказал Лось, -- ничего замечательного. Учился на медные деньги, с двенадцати лет сам их зарабатываю. Молодость, годы учения, нищета, работа, служба, за тридцать пять лет -- ни одной черты, любопытной для ваших читателей, ничего замечательного, кроме... -- Лось вытянул нижнюю губу, вдруг насупился, резко обозначились морщины у рта. -- Ну, так -- вот... Над этой машиной, -- он ткнул трубкой в сторону лесов, -- работаю давно. Постройку начал год тому назад. Всё?"
А.Толстой. Аэлита.
Родился Мстислав Сергеевич под Москвой, в Звенигороде, в семье инженера-путейца и учительницы музыки. Отец из крестьян, выбился в люди почти исключительно собственными трудом и талантами. Мать же была "интеллигенцией" уже во втором поколении.
После реального училища юный Мстислав поступил в Петербургский Политехнический, в том самом 1906-м. Специализировался он по физикохимии, но был также активным участником межвузовского, как бы мы сейчас сказали, студенческого философского кружка. Не долго, впрочем, так как его увлекала более естественная философия, чем социальная, в дискуссии вокруг которой кружок периодически втягивался, барахтаясь на волнах разного рода революционных течений.
Занятия философией отложили, впрочем, соответствующий след в душе Лося знанием некоторых классических текстов, что в свое время сыграло определенную роль в наиболее важном из поворотов его судьбы.
Особый интерес, можно сказать, идею фикс, у него составила атомная теория строения материи и всё, что с ней так или иначе связано.
Сугубо Мстислав интересовался радиоактивностью, отслеживая самые последние публикации по передовой физике и ставя самостоятельные опыты по этой теме.
Экспериментируя с трубкой Крукса, еще в училище сумел он даже наблюдать явление интерференции электронов, в результате чего пришел совершенно самостоятельно к идее волновой природы материи.
Попытка написать дипломную работу на данном материале была, однако, дезавуирована советом кафедры, поставившим под сомнение достоверность результатов эксперимента, что послужило началом формирования вокруг Лося ауры некоторой его научной маргинальности.
Репутация такая, то есть, у него образовалась, в результате.
Окончив училище, Мстислав упорно пытался продолжать свою исследовательскую деятельность, выполняя почти бесплатно лаборантскую работу в московском Университете, взамен за право ставить собственные опыты.
Империалистическая прервала его ученые занятия. И был он тогда определён в Санкт-Петербург на судостроительный оборонный завод, где почти в одиночку разработал собственный проект подводной лодки, который хода не получил.
Работа на заводе существенно поправила материальное положение, в отличие от университетской лаборатории, где он, забывая себя, работал иногда до голодных обмороков.
Теперь же Лось смог оборудовать собственную лабораторию, где продолжал исследования радиоактивности, работая с солями урана и пытаясь (безуспешно) получить от радиевой комиссии препараты радия.
Первоначально, основное направление его опытов и теоретических потуг состояло в попытках как-то повлиять на сам процесс радиоактивного распада, естественно, безуспешно.
Ни температура, ни давление, никакие химические воздействия, ни магнитные, ни электрические поля никак не влияли.
Продолжая также умствовать на тему волновой природы материи, на основании некоторых идей новой философии сформулировал некие базовые принципы и представления, коими впоследствии всю жизнь и руководствовался. Представления эти сильно, чтобы не сказать, радикально расходились с мейнстримом тогдашней новой физики, рожавшей (С) в то время, как известно, корпускулярно-волновой дуализм.
Вообще, в маргиналы от науки попал он еще в училище, со своей попыткой написать диплом об интерференции электронов.
Что в дальнейшем еще и подтвердил работой за гроши на чистую науку.
Мысли крутились в основном вокруг идеи неких линз, призм, дифракционных решеток или иных подобных предметов, которые, в аналогии с обычной, световой оптикой, позволили бы экспериментировать с материальными волнами, а может быть и получить от этого какую-то пользу.
Мысли эти носили совершенно абстрактный, сумбурный и почти бессодержательный характер, так как впрямую данная аналогия, очевидно, не работает. Однако, в приснопамятном 1913, почти под новый год, Лось испытал некое "озарение", результатом которого стало реальное устройство, некий "ядерный инициатор", действие которого он и сам не смог бы никому объяснить, но который таки влиял на пресловутую скорость распада.
При этом самому Мстиславу Сергеевичу казалось (а, может, так и было на самом деле?), что где-то в самой глубине своей души он таки понимает, хотя и чисто интуитивно, как работает эта конструкция.
Что-то общее с его изначальной "дифракционной решеткой" всё же в ней имело место быть, так как в основе его аппарата лежала именно некая такая многослойная полупрозрачная пластинка, составленная весьма тонкими, буквально в несколько атомов толщиной, чередующимися в определенном, достаточно сложном порядке монокристаллическими слоями солей некоторых тяжелых металлов.
Трудоемкость этой решетки была такова, что весь 1914 год у Мстислава Сергеевиче ушел на то, чтобы создать единственный образец.
В принципе это было "простое последовательное выпаривание" концентрированных растворов, создающее на пластинке слой за слоем почти идеальные тончайшие монокристаллы, но чтобы они получились качественными, предельно тонкими и правильно закристаллизованными, пришлось изрядно потрудиться.
А мы от себя еще добавим, что это таки было просто чудо, что тогда у него получилось, в тех условиях.
Тем не менее, пропускаемые через этот "поликристалл" альфа- и бета-лучи вызывали заметное и достоверное учащение распадов в препаратах урана и радия.
На грани достоверности была высказана им также гипотеза, что таким образом можно индуцировать также распад и природно нерадиоактивных элементов.
Подтвердить ее, однако, не удавалось, так как регистрируемые изменения в числе распадов достоверно не отличались от флуктуаций фона.
Закавыка состояла, однако, в том, что вылетающие в результате спровоцированного распада частицы индивидуально имели меньшую энергию, чем образующиеся в ходе естественного распада, так что выделяемая при распаде энергия в сумме оставалась неизменной, а отнюдь не увеличивалась, как хотелось экспериментатору.
II.
Астрономией Мстислав Сергеевич увлекался еще с детства, унаследовав этот интерес от своего отца. А в училище познакомился и с трудами Циолковского и некоторых других межпланетников.
Естественно, космонавтика вызвала его вполне живой интерес, но носил он довольно-таки абстрактный характер. Не завербовали его межпланетники в свою компанию, но только лишь пополнил он ряды сочувствующих.
Отчасти и потому, что как без пяти минут инженер, Лось прекрасно понял весь масштаб тех "небольших" технических трудностей, которые стояли на пути реализации ракетного проекта.
Но в его интерес к атомам знакомство с задачей межпланетного полета внесло некоторую определенность.
Подозревая, как и все физики того времени, огромные масштабы внутриатомной энергии, Лось прежде всего стал думать о том, как утилизировать ее в ракетном двигателе. Ну, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать кому-то некую "перспективность" атомных исследований, на примере межпланетного путешествия.
Но, как это бывает, постепенно межпланетный полет превратился у него в самоцель, и теперь, напротив, "перспективность" открываемых физических эффектов им самим оценивалась применимостью к этой задаче.
Свою маргинальность в научных кругах Мстислав Сергеевич самым парадоксальным образом сочетал с постепенно росшим своим специфическим авторитетом и влиянием.
Самой главной его чертой как экспериментатора было умение ставить не только тщательные и результативные эксперименты, не только выделить и испытать самую суть изучаемого явления, но и обыкновение поставить их так, чтобы они были максимально наглядными и, если только так можно выразиться, "откровенными". При их демонстрации, казалось, что сама природа снисходит в них до откровения о себе. Так, что часто можно было показывать их даже непосвященным и даже без каких-либо, самых простых объяснений. Все "и так" было наглядно видно.
И если в период работы практически за бесплатно в должности лаборанта в Университете, вне деловых отношений он имел достаточно низкий ранг, чтобы не сказать, что вообще третируем, то когда речь шла о выполнении какой-либо работы, харизма его была такова, что не только лаборантов, но и сотрудников лаборатории словно бы некая невидимая сила понуждала помогать ему во всем и притом совершенно беспрекословно.
После своего проекта подводной лодки Лось осознал также значимость для межпланетного полета таких, казалось бы, посторонних предметов, как организация жизнеобеспечения на межпланетном корабле.
Вот здесь также сработала эта его уникальная харизма, когда он без всяких формальных и иных каких-либо оснований вынудил целую университетскую лабораторию работать на свой интерес, предложив им разработать биологический "ферментатор" для утилизации человеческих отходов и преобразования углекислого газа в кислород.
Можно упомянуть также о несомненном изобретательском гении Лося, когда буквально многие десятки изобретений были им сделаны по ходу его атомных экспериментов.
Так, он самостоятельно выдумал искровую камеру и мгновенно оценил значимость в атомных экспериментах камеры Уилсона, так что построил ее чуть не в тот же день, когда только услышал об этом изобретении.
В бытность его заводским инженером-кораблестроителем (реально - по материаловедению) Лось успел даже и жениться, по любви, на своей Катеньке, дочери одного из старших инженеров-кораблестроителей, тоже из Звенигорода, в кружок которых он был принят довольно быстро, не только как земляк и бывший дальний знакомый, но более как человек явно талантливый и полезный для дела.
Репутация его, однако, несколько пошатнулась, когда он вылез со своим проектом торпедоносной подводной лодки - малютки: - Э, батенька, и вы туда же, - отметил его тесть, и не одобрил неожиданной инициативы.
Итак, в 15 - 17 гг у Лося получился некоторый, как бы, перерыв в его самостоятельных разработках, хотя он их и не бросил вовсе, и даже оборудовал собственную лабораторию в задешево купленной развалюхе в дачном поселке близь Питера, но загруженный на заводе, резко снизил интенсивность работы.
Возможно, такой перерыв был даже необходим в связи с некоторым тупиком в его исследованиях и изобретательствах. Дабы уложилось в голове всё уже достигнутое и понятое.
18 - 19-й, как известно, был полный развал промышленности, и голова его, по меньшей мере, освободилась от государственных нужд, и тут же в неё вернулись старые интересы.
А голод и холод только способствовали напряженной мыслительной и некоторой экспериментальной деятельности.
И потому, эти два года стали решающими в изобретательской судьбе Мстислава Сергеевича Лося.
Во-первых, он, хотя и несколько маргинально по форме, но эффективно по содержанию, смог объяснить открытый им ранее эффект индукции радиоактивного распада.
В классической квантовой механике это было бы названо принудительным туннелированием, когда некая "частица" может преодолеть "потенциальный барьер" не обладая необходимой для этого энергией.
Управляя одному ему известным способом "материальным волновым полем", Лось добивался "уплощения и размывания волнового пакета", составляющего атомы вещества, что само по себе повышало вероятность спонтанного туннелирования.
Однако, помимо этого, он совершенно случайно открыл эффект "энергетического заимствования", когда при определенных условиях зона квантового туннелирования многократно расширялась, а вероятность его существенно возрастала, притом, однако, что происходило это за счет как бы будущего "заимствования" энергии у экзотермической атомной реакции, которую провоцировала проникшая извне в атом частица или квант энергии.
То есть, это был не обычный туннельный переход, не сопряженный с какой-либо тратой энергии, а как бы принудительный и направленный, но такой, что энергия, которую частица должна была затратить на преодоление барьера, действительно расходовалась, но уже после того, как она оказывалась за барьером. Расходовалась из того ресурса, который она за этим барьером обнаруживала.
То есть, происходило как бы "кредитование" этого самого туннелирования, за счет "будущих доходов" от него.
Разумеется, так происходило только в тех случаях, когда эти "доходы" действительно были.
Но при распаде атомов, провоцируемом его дестабилизацией вследствие туннелирования в него посторонней частицы или кванта энергии, особого дохода, как бы, не наблюдалось, и энергия этого распада лишь снижалась "возвратом кредита".
Но вот при ядерном синтезе, слиянии...
Да, мы должны это признать, к идее термоядерной реакции Мстислав Сергеевич пришел, несколько опережая современную ему науку.
Ну, где-то года на два, на три.
III.
Ну это бы ещё ладно.
Но пришел он к ней еще и с конкретными технологиями и идеями по их развитию.
И кончилось все это пожаром осенью 19-го года на его даче, вызванном термоядерным микровзрывом, напрочь уничтожившим его личную лабораторию.
Такие дела, да.
Получил он тогда рентген 30 в дополнение к баротравме и ожогам и, валяясь в полубреду, в больнице, медленно выздоравливая, "во сне как наяву" увидел готовой конструкцию своего звездолета.
Через два месяца, в довершение, когда он только вышел из больницы, чахоткой скончалась его Катенька, и чтобы как-то жить и отвлечься от тяжких дум Мстислав в начале 20-го завербовался разнорабочим в экспедицию Барченко на Ловозеро, в Лапландию, по изучению мерячения, странного и загадочного психического заболевания, распространенного среди местного населения.
Помимо мерячения, в изучении которого экспедиция особо не преуспела, но материал набрала и для отчета зафиксировала, она наткнулась на очевидные следы древней, так называемой Гиперборейской цивилизации, обнаружив, в том числе, некие руины и иные материальные следы, оставшиеся от нее.
Все относящиеся к этой теме материалы экспедиции были впоследствии тщательно зашифрованы. А некоторые следы были даже сознательно уничтожены помощниками Барченко. Но Лось тогда не только успел лично увидеть руины, но и узнал от него о виманах, загадочных древних летательных аппаратах, а также, вместе с Барченко, исследовал, по-видимому, весьма разрушенные остатки одной из них.
К числу прочей его добычи относится и утаенный Мстиславом от коллег по экспедиции и вывезенный впоследствии домой артефакт, найденный им лично и без свидетелей среди покрытого кальцитовыми наростами остова виманы.
Артефакт, конечно, находился в сильной степени деградации, но некоторыми особенностями угадываемой в нем изначальной конструкции напоминал "инициатор Лося". Хотя сам многослойный полипленочный кристаллический "фильтр", пропуская через который разного рода альфа-, бета- и гамма-лучи Мстислав Сергеевич ухитрялся манипулировать конфигурациями материального волнового поля, в нем отсутствовал, как выпавшие линзы в старом микроскопе, все строение этого артефакта в целом, как бы, "прозрачно намекало", что это был-таки он. Хотя и оставляло возможность оспаривать это предположение, если подходить к делу совсем уж формально.
В Москве, куда вернулся из экспедиции Лось, царила безработица, и разворачивался НЭП.
Отец его умер еще до империалистической, успев осудить за нищенскую жизнь ученого чудака, которую он вёл после Училища.
Мать помогала некоторое время, но была убита в одном из эксцессов борьбы за власть в родном Звенигороде, так, случайно, между делом, ненамеренно, в 18-м.
Жена Катерина умерла год спустя.
Тесть погиб еще раньше, став жертвой стихии "эксов", бушевавшей в революционном Петрограде.
Немногочисленные иные связи и знакомые в основном подевались кто куда.
Так что оказался Мстислав Сергеевич один - одинешенек в голодной бурлящей Москве, без поддержки и без каких-либо ориентиров.
Попытался он тогда устроиться в реорганизуемую Радиевую комиссию.
Здесь подвело то, что Лось никогда не стремился к публикации своих работ. Записей даже не вел, полагаясь на свою, где-то даже отчасти и феноменальную, в том, что относилось к области его работ и интересов, память. Так что и предъявить в обоснование своих прав было совсем нечего, ни статей, помимо участия в единичных каких-то, проходных, коллективных и чужих работах, когда еще подвизался в ученых пенатах, ни даже протоколов собственных опытов.
Притом, что везде были совсем новые либо незнакомые люди, даже если из "старых".
Пользовался он, однако, в свое время, хотя и несколько специфической, но достаточно широкой известностью, в околорадиевых кругах. И потому нашлись-таки, оставшиеся неизвестными Лосю толи знакомые, толи доброжелатели с авторитетом, замолвившие, видимо, в кулуарах, словечко.
И взять его таки взяли, даже научным сотрудником.
Времена, однако, были уже не те, и развернуться с какими-либо собственными работами, да еще и "по секрету", не посвящая начальство в тонкости, было уже невозможно.
Все требовали отчету, особенно же местком с парткомом.
С другой стороны, НЭП открывал определенные перспективы и теперь в свободное от службы в радиевой комиссии время Лось пытался барахтаться и в рыночных волнах.
И не безуспешно.
Не перегружая читателя бытовизмами и прочими деталями, отметим, что зарабатывал Мстислав Сергеевич достаточно. Притом не только для того, чтобы восстановить даже в большем объеме и гораздо лучшем качестве свою личную лабораторию, но и накопить некую толику средств, позволившую оставить, наконец, службу и вплотную, как встарь, заняться своей проблемой, наняв даже пару, как он для себя сформулировал, "приятелей за деньги". Полусотрудников - полулаборантов, не особых энтузиастов, но из числа интересовавшихся.
И здесь ему толи свезло весьма, толи наоборот, вляпался он по-крупному, когда к нему привязался некий деятель, о ту пору нэповский, впоследствии же один из капитанов советской промышленности.
Привязался с одной стороны, с деньгами немереными, с другой, понятное дело, с требованием отчетов, планов, сроков выполнения и оборотов поточного производства.
Но прежде всего, домогался выяснить - чего?
Поточного производства, то есть, чего?
Ну, атомная энергия, это мы понимаем, наука, как бы, и светлое будущее всего человечества, но в какой конкретно форме, назначении и виде?
В чем, так сказать, усмотреть конкретный пользовательский интерес, и в каких единицах выразить возможную потребительскую стоимость?
Польза, короче говоря, кому и какая от всего этого может проистекать?
Причем был весьма даже навязчив.
Так что тут и поплыл наш Лось, выдав великую тайну, что мечтает о межпланетном полете. И о своих достижениях на данном поприще.
IV.
А продвинулось у него дело тогда до того, что смог и предъявить даже, на стенде, испытание двигателя своего корабля.
Модели, разумеется, уменьшенной раз в двадцать так, на взгляд.
И если признание Лося в междупланетных амбициях его будущего спонсора несколько отшатнуло, чтобы не сказать испугало, то демонстрация достижений наоборот.
Ибо работал он, этот двигатель, даже как модель, знатно и впечатление производил весьма даже сильное.
С визгом таким, чуть не на краю слуха высоким, душераздирающим работал, после весьма даже громкого, на выстрел из пистолета у самого уха похожего оглушительно звонкого такого хлопка, при включении.
И плазма из него била эдакой кинжальной бледно-фиолетовой прозрачной струей, практически не расширяющейся и на большое расстояние.
Из маленького такого замысловатого, правда, несколько устройства, била чуть не на километр, не теряя, прошу отметить, прожигательного свойства. Что не преминули продемонстрировать гостю помощники Мстислава Сергеевича, положив на пути толстенькие довольно-таки бревнышки, вмиг пробуровленные ядерным пламенем. На что он сам только поморщился, догадываясь, что не к добру была эта их инициатива.
И правда, гость моментально смекнул, что Марс там, не Марс, а оборонное значение Лосева штучка получить может весьма даже запросто.
Толи аэроплан ракетный, бомбардировщик какой-нибудь, тяжелый, толи и прямо, сама по себе огнеметная такая машинка.
В общем, денег отвалил щедро, но и соглядатаями обеспечил, своими, гласными и негласными в основном.
И, главное, вошел в контакт, с "тем, кем следует", по данному вопросу.
Чем окончательно подцепил Лося на крючок и поставил под контроль.
Так что прислан был даже от "тех, кому следует" и секретчик соответствующий, и комиссар, присматривающий за режимом.
И тема была тотчас залегендирована работой над как бы "ультралиддитом", неким взрывчатым веществом, обычной, в общем, природы, но несколько повышенной эффективности.
И вольноты в Лосевой лабораторной группе заметно поубавилось.
Хоть и частная она осталась, но и комиссар, и служебное расписание, и отчеты, и прочее.
Хорошо хоть, что прогрессивно настроенные на предмет технических новаций "те, кто следует" в точности недопонимали значения темы.
Да и мало ли их тогда было, изобретателей всяческих, златые горы суливших, в том числе и по поводу радия?
И относились к ним достаточно спокойно, ну, пусть попробует, может выйдет чего.
А не выйдет - так известное дело.
Нет, ну, тут как повезет.
Может и отвертится даже, и обойдется публичной поркой на профсоюзном собрании, а нет - так не грех будет и поработать на стройках социализма малое время.
Но зато - известная и вполне ощутимая поддержка.
Так, к примеру, препараты радия, которые Лось до того всеми правдами и неправдами в мизерных количествах чуть не воровством и подкупом добывал, теперь вполне официально и в количествах хотя и ограниченных, но достаточных получал по открывшимся ему каналам.
И купился бы Мстислав Сергеевич, на ситуацию, но вопреки лихим демонстрациям, разработка его отнюдь не в оптимистическом положении тогда находилась.
Был ряд барьеров, с виду не принципиальных, но которые, если их не преодолеть, ставили жирный крест на всей затее.
Здесь надо приоткрыть немного карты, ибо без этого ситуацию отнюдь не разъяснить, как ни старайся.
Итак, что собой представлял термоядерный ракетный двигатель конструкции инженера Лося, как "по идее", в общем, так и на тот конкретно-исторический момент в частности?
В основе его лежало принудительное туннелирование друг в друга ядер сливающихся в термоядерном экстазе атомов через уплощение или размывание волнового пакета, который они из себя представляют, достигаемое управлением непосредственно самим "материальным волновым полем" в области пространства, в которой условия для термоядерной реакции создаются облучением пропущенными через многослойный поликристаллический "фильтр Лося" радиоактивными "лучами".
Уф.
Ну, таки, да.
В зоне "камеры сгорания" и одновременно "сопла" ("трубы", то есть, реактора Лося) образовывалась такая система "пучностей" материального волнового поля, в которых "энергетически кредитуемый" туннельный переход становился из-за размывания в них волновых пакетов частиц физическим процессом, спонтанно происходящим с достаточно высокой вероятностью.
При достаточной энергии, конечно, сталкивающихся частиц.
И в них, в этих пучностях, некоторые атомы поступающей через форсунки в виде паров топливной смеси таки сливались, с колоссальным, соответственно, энерговыделением.
Что отличалось, однако, от обычного, скажем, водородно-гелиевого "горения" в солнечных недрах, ибо процесс таки "кредитовался" и потому, при горении часть энергии уходила на "погашение кредита".
Но отличался в сторону скорее положительную, чем отрицательную, ибо снижение энерговыделения было не слишком существенно, зато при этом происходило некое его хитрое перераспределение по каналам реакции так, что именно гамма-кванты образовывались не только в меньшем количестве, но и обладали на порядки меньшей энергией!
То есть, двигатель, хотя конечно и "светил рентгеном" при работе, но не сильно, и не злым рентгеном, высокоэнергичным, а мягким, притом даже и не много. Так примерно, как, скажем обычный, хотя и весьма и весьма мощный рентгеновский аппарат.
Но это плюсы.
И есть еще один, самый важный, но чуть позже.
Но были и минусы.
Плазма, получающаяся при таком управляемом горении, была, естественно, весьма даже горячей.
И двигатель, естественно же, горел.
Не так сильно, как вы, должно быть, подумали, но об этом позже, но горел.
Еще хуже того.
"Материальное поле" создавалось, точнее, модифицировалось при прохождении через фильтр Лося как альфа-, так и бета- и даже гамма-лучей.
Но чтобы управлять именно термоядерным синтезом, требовались именно тяжелые частицы.
Барионы, как мы сейчас сказали бы.
Ну, а протонов-нейтронов тогда в наше сельпо еще не завозили.
И приходилось довольствоваться альфа-частицами.
Но последние очень хорошо задерживаются самым тонким слоем практически любого вещества.
Хоть листом бумаги.
Так что получалось, что в стенке двигателя должны были быть "окошки" некие, в которых с одной стороны - горячая термоядерная плазма, а с другой - "практически тонкий слой хрупкой слюды", сиречь, непосредственно контактирующие с плазмой "фильтры" Лося.
V.
И что только Лось не придумывал, как не изощрялся!
И дырочки маленькие делал, и "на скось" сверлил, и "альфа-зеркала" изобретал, и обдувы разные пробовал, с охлаждением.
Куда там, против ядерной-то плазмы.
И добился он того только, что пару-тройку секунд двигатель на режиме работал, да еще и при самой низкой тяге, а потом - бымсь! - и горели фильтры-то!
А закристаллизовать один такой - это ж месяц самой тонкой и неформальной ручной работы! Которую один только Лось и способен был произвести.
Да еще и соли редкостные, с редкоземельными, фиг достанешь, да и стоят они копеечку еще ту.