- Как я понял, вас интересует крепость Суджук-Кале? - спросил Лев Александрович Спирин, научный сотрудник музея-заповедника, когда я заявился к нему и с порога спросил о старинной крепости.
- Да, - подтвердил я свое первоначальное желание, не вдаваясь в подробности. Честно говоря, моему собеседнику эти подробности были не нужны: о старинной крепости он мог рассказывать сутками напролет, был бы внимательный слушатель. Об этом я догадался по азартному блеску в глазах, который появился при одном упоминании некого сооружения, произведшего на меня неизгладимое впечатление.
- Это очень хорошо! - воскликнул ученый муж, подтверждая мою догадку. И сразу перешел к повествованию. - Еще в пятнадцатом веке турки-османы завоевали Константинополь. И Тамань, и Цемесская бухта тоже перешли в турецкие владения. А в начале восемнадцатого века турки, предвидя войну с Россией, укрепили оборону черноморского побережья - возвели крепость Суджук-Кале. Долгие годы название крепости связывали то с абхазским, то с черкесским языками. В переводе с абхазского Суджук-Кале означает "Колбасная крепость", а с черкесского - "Замок маленьких мышей". Я обратился к турецким ученым с просьбой перевести надпись, сохранившуюся на надвратной плите крепости. И оказалось, что в действительности, эта крепость называлась "Согуджак", что в переводе с турецкого означает "холодный". Скорее всего, турков измучил постоянно дующий холодный норд-ост, и они назвали так крепость на берегу Цемесской бухты.
- Согуджак, - задумчиво повторил я.
- Называйте ее Суджук-Кале. Это название записано в Государственном военном архиве.
- А вы видели рисунки или чертежи этой крепости? - ввернул я очередной вопрос, заметив, что Лев Александрович начнет говорить о фактах, мало интересующих меня.
- Конечно! В архиве хранятся чертежи, выполненные французом Лафитт-Клаве. Именно, он занимался реконструкцией крепости, которая его стараниями превратилась в сложное фортификационное сооружение протяженностью более одного километра. Крепость имела два выхода: одни ворота были обращены в сторону моря, другие - в противоположную сторону. По четырем углам стояли круглые башни, стены были выложены из камня на известковом растворе. Рядом с крепостью был причал для кораблей. В те времена Цемесскую бухту называли заливом. Дно залива было илистое, и суда находились здесь в безопасности восемь месяцев в году. Место для крепости турки выбрали идеальное.
- Про внутренние строения в архивах указывалось? - поинтересовался я. Перед глазами была моя картина, точь-в-точь повторяющая рассказ Спирина, будто сначала я услышал его рассказ и по нему написал картину, а не наоборот.
- Наш местный художник-самоучка по документам воссоздал крепость, он сделал два акварельных рисунка: на одном - общий план крепости, а на другом - ее фронтальная часть, обращенная к побережью Цемесской бухты. На нем можно рассмотреть казармы, где жили почти четыреста янычар, торговые лавки, мечеть...
- Мечеть? - почему-то удивился я. Как было не удивляться, если я, своей собственной рукой, нанес ее на картине, не зная еще о ее обитателях мусульманах...
- Конечно, мечеть, это же турки. Они мусульмане, - подозрительно поглядывая на меня, человека-невежу, высказался Спирин. Видимо, я не оправдал первое впечатление, которое произвел на него. Думал, что наш разговор будет мягко и не навязчиво подведен к логическому завершению, но Лев Александрович решил меня немного развить.
Он долго рассказывал о главной базе флота Турции; об интересе императрицы Екатерины II к этой крепости. Именно по ее указанию полководец Суворов зорко следил за всеми событиями, происходящими там. Не забыл о затяжной войне России и Турции за выход к Азовскому и Черному морям, пока договор, подписанный в Андрианополе в 1829 году, не поставил точку в споре двух держав. В итоге, крепость перешла России, а на месте крепости со временем вырос город, который назвали Новороссийск.
- Столько прошло тысячелетий, а мы до сих пор можем видеть разрушенные временем стены крепости! - с восхищением протянул я, непроизвольно копируя речь ученого мужа, который обогатил мои скудные познания в истории. И сразу понял, что ляпнул не совсем то: его глаза вылезли из орбит. Кажем прямо - совсем не то, на что рассчитывал лектор после своего затяжного монолога.
Лев Александрович перешел от убийственного созерцания к задумчивому поглаживанию рукой своей седой ухоженной бородки, стараясь не встречаться со мной глазами. Я, напротив, старался поймать его взгляд, желая разобраться в чувствах собеседника, сраженного моей безобидной фразой. Глаза Льва не избавились от живого азарта, а азарту добавилось озорство, присущее любителям проказ, но совершенно не свойственное пожилым людям, к которым относился мой визави. Спирину было никак ни меньше шестидесяти.
Я был озадачен и не знал, как загладить свою вину, которую виной не считал - недоразумением, еще так сяк. Или оплошностью. Тогда, тем более, мне нужно втолковать, что я недопонял. Пока я раздумывал и ловил чужой взгляд, Спирин оставил в покое бороду и вкрадчиво поинтересовался:
- А где же вы, батенька мой, видели сии развалины?
- Там, - пространно ответил я и дернул головой в сторону открытого окна, словно крепость Суджук-Кале турки построили у стен музея.
- Так, так, так, - протараторил он и в такт побарабанил пальцами по столу.
Я сжался в ожидании вынесения приговора, не выпуская из вида короткие толстенькие пальцы Спирина. Отбарабанив свое, пальцы стали недвижимы, чего не скажешь и седовласой голове их владельца. Он то поворачивал голову влево, то вправо, как будто кривлялся. Вскоре должно было сорваться с его уст обидное обзывательство, касаемое моего умственного развития, на которое не могла повлиять доходчивая лекция. Пришлось поспешно оправдываться, чтобы великовозрастный "забияка" не успел дать мне характеристику.
- Но я... видел развалины этой крепости. И могилы с надгробными плитами... Не лгу! Я был там и все видел собственными глазами. - Про картину, написанную собственноручно, промолчал, дабы не усугублять свое и без того незавидное положение.
- А могу я узнать, что предшествовало вашему посещению крепости? - тем же вкрадчивым голосом спросил он. В вопросе затаился явный намек. На что? Я так разволновался, что не мог ничего сообразить.
- Одно видение, - не подумав, признался я.
- Хорошо, - попытался успокоить меня или себя ученый муж. Да, кто-то из нас сегодня "не в порядке", и я догадываюсь, кто. - А вы могли бы рассказать подробнее, - попросил он совершенно спокойно, даже ободряюще. Так спрашивает врач-психотерапевт у душевнобольного об увиденном накануне привидении.
- Это... так, случайная встреча, - отмахнулся я.
- Встреча с девушкой? - не унимался "врач-психиатр".
- Да. - Если сказать, что я обалдел от его догадки, то, значит, ничего не сказать! - А откуда вы...
- Я хотел бы вас послушать! - перебил меня Спирин. Моя напряженность передалась ему.
Неожиданно я воспрял духом: если Лев Александрович избавился от неподобающего ему тона, а как он умеет общаться с собеседником я успел убедиться за эти два с лишним часа, и вспомнил о девушке, то она существует, а не живет в моем воображении. Вздох облегчения невольно вырвался у меня. Я подобрался и ответил вопросом на вопрос, чтобы окончательно расстаться с недопониманием.
- Лев Александрович, а вы сами видели эту девушку?
Недопонимание сменилось пониманием того, что сегодня не мой день: чтобы я не сказал, всё не в масть.
- Я? - удивился он и дернул себя за бороду. Потом признался, - я ее не видел. Наверное, в этом не было необходимости.
- Я вас не понимаю, - пролепетал я. Я себя не понимаю, чего уж о других говорить.
- Говорят, что она приходит к людям, которым нужна помощь, - деловито сообщил Спирин.
- Помощь!? - В моей голове начало что-то щелкать и переключаться. Кое-что я начал соображать: если эта девушка... пришла ко мне, то я нуждался в ее поддержке. Я покосился на Спирина, пребывающего в задумчивости, - Лев Александрович, вы готовы выслушать мой... бред? - задал я вопрос и запоздало подумал: нужны ли этому человеку мои откровения?
Он смотрел на меня с сочувствием и пониманием, в его глазах не было безразличного любопытства, присущего людям, которые забудут о тебе и о признании сразу после твоего ухода.
И я решился...
Поведал ему о катастрофе теплохода "Адмирал Нахимов", о которой он, естественно, знал, но послушать очевидца тех горьких событий был не против. Признался в своих душевных муках, пересказал день годовщины катастрофы на Черном море вблизи Новороссийска, когда я рассмотрел на глубине затонувший теплоход, а закончил кратким диалогом между мною и восточной красавицей на мысе Дооб. О ее пожелании мне отправиться в поселок Большой Утриш, я умолчал.
- Больше я эту девушку не встречал. - Этими словами я закончил свое повествование.
- Она посчитала свою миссию выполненной, - сделал свой вывод Спирин.
- Кто она? Как ее зовут? Где она живет? Я могу ее найти? - забросал я его вопросами.
- Ее зовут Марты, что в переводе с турецкого означает "чайка", - ответил всего на один вопрос собеседник, пребывая в своих думах.
- Я видел чайку на развалинах крепости! - вырвалось у меня.
- Значит, так было угодно судьбе, чтобы вы увидели не только Марты, но и саму крепость Суджук-Кале.
- Какая связь... - начал я - недогадливый и тупоголовый мужчина, но был мягко остановлен очередным пояснением историка.
- Крепости давно нет. А девушка по имени Марты давным--давно стала птицей. Чайкой.
- Девушка-чайка?
- Существует легенда, которой предшествовали реальные события. Хотите, расскажу? - Я сразу кивнул. - В 1782 году прибывший сюда на корабле новый правитель крепости по имени Ферах-Али, завидев с моря свои будущие владения, приказал упредить свое появление салютом. Но на его удивление ответа не последовало. Тогда он послал в крепость людей для выяснения причины. Когда они вернулись, то рассказали о страшной картине, представшей их глазам: весь гарнизон вымер от голода. Оказалось, что военное начальство Турции забыло послать продовольствие в крепость, а турки не имели права выходить за ее пределы, опасаясь нападения. Это исторический факт. Потом начинается легенда. Говорили, что Марты была женой янычара. После смерти своего возлюбленного, она поднялась на мыс, который в то время назывался Тауба, и бросилась вниз. Но не разбилась, а превратилась в чайку... Некоторые утверждали, что Марты - русалка, другие - будто бы Марты - обычная с виду турчанка, которая спокойно ходит по морской глади, как по земле. Поговаривали, что она предупреждает моряков о приближающем шторме, приходит на помощь терпящим бедствие. - Я недоверчиво посмотрел на Спирина. - Если вас интересуют старинные легенды о Марты, о девушке-чайке, то можете обратиться к сотруднице нашего музея. У нее собралась целая тетрадь...
Я не знал: хочу этого или нет. Рассказ историка сначала разложил в моей голове все по полочкам, а потом снова все перемешал. Сумбур, да и только.
- А развалины крепости... точно не сохранились? - Я решил идти до конца.
- На ее месте сейчас "Мемориал Малая Земля" - памятник защитникам Новороссийска. - Лев Александрович произнес эту фразу извинительным тоном, будто своими руками разобрал крепость по кирпичику и возвел на ее месте монумент.
- Я не видел мемориал, я видел Суджук-Кале, - с упорством заявил я.
- Значит, так было угодно Марты, вы перенеслись во времени, но не в те годы, когда она служила туркам защитой от нападения, а позже, когда стала никому не нужна.
- Но, может, где-то неподалеку сохранились какие-то... строения? - не унимался я, показывая себя не с лучшей стороны.
- Когда экскурсоводы рассказывают о защитниках Новороссийска, они показывают на углубления в земле, заросшие травой, утверждая, что это окопы, где располагались наши войска во время Великой Отечественной войны. Но историки утверждают, что на самом деле это следы крепости Суджук-Кале.
- Просто... окопы, заросшие травой, - повторил я.
- Да. Но главное, что крепость была! В этом вы не ошиблись. А то, что она не сохранилась, виноваты и мы, и турки. Ведь, она дважды разрушалась, но никто ее не восстанавливал.
- Почему?
- Крепость уже не имела стратегического значения...
В гостиницу я вернулся задумчивым и отрешенным. В голове вертелся один вопрос: зачем турчанка Марты возникла в моей жизни? Причем дважды. Да, пришла мне на помощь! Это я понял. Но в чем выражалась ее помощь? Что она хотела сказать, когда приказала отправиться в неизвестный поселок?
Я попытался восстановить в памяти весь короткий диалог...
Сначала она подтвердила, что черная точка на дне Цемесской бухты - это потерпевший крушение теплоход "Адмирал Нахимов", потом спросила: "А ты все убиваешься?" И эта фраза вывела меня из себя... А уже потом отправила меня в Большой Утриш. Для поправки здоровья ли? Что всё это значит?
А то и значит, что Марты поняла мое душевное состояние и решила, что только отдых в этом Утрише поможет мне вернуться к жизни.
Подобное объяснение меня не успокоило. Эта девушка не доктор, прописывающий лекарство от стресса, а спаситель, как утверждает Лев Александрович Спирин. В самом прямом понимании этого слова.
Нет, не хочу я ехать в Большой Утриш! Не хочу! Я вредный и упертый? Да, я очень вредный и очень упертый.
Я старался себе переубедить, уговорить, будто сам не властен над своими поступками, пока в мою дверь не начал кто-то скрестись.
- Привет, Роберт, - произнесла Варфоломея с ударением на втором слоге, проникая в мой номер.
- А где привычное обращение Робик?
- Тебе же оно не нравится?!
- Наконец, до тебя это дошло, не прошло и пяти лет, - усмехнулся я.
- Мне мое имя, может, тоже не нравится, я же молчу! - заявила она и передернула плечами, словно нелюбимое имя было накинуто на них в виде шали.
- Отлично, я буду называть тебя Вафа, - с чувством предложил я и страстно закусил губу.
- Вафа? - Истомина посмаковала новое слово. - Похоже на вафлю, какое-то слащавое...
- Ты видела "Мемориал Малая Земля"? - Я стал догадываться, почему женщина так себя ведет.
- Это где Брежнев воевал? - Безразличие давалось ей с трудом. Я кивнул. - Видела. Красивый мемориал. Знаешь, - наигранно повеселела она, - памятник стилизовал под нос десантного корабля.
- А главное, - так же весело продолжил я, - на месте мемориала когда-то была крепость Суджук- Кале, от которой теперь не осталось и следа. Так? Даже поросший травой ров, будто бы отметина крепости, и ту назвали окопом времен обороны Новороссийска.
- Так, - не раздумывая, согласилась Вафа. Но тут же попыталась меня успокоить. - Но девушка Людмила, наш экскурсовод, сказала, что крепость турок была именно на этом месте! - Она помолчала немного, а потом бойко стала рассказывать дальше. - Еще мы видели памятник-ансамбль Героям Гражданской войны и памятник "Взрыв". Потом нас повезли на Морской вокзал. Там пришвартован крейсер "Михаил Кутузов", сейчас там находится филиал музея Военно-Морского Флота.
Ну, прямо не женщина-пенсионерка, а девочка- пионерка: столько радости в душе и искры в глазах. Наигранной радости и актерской искры. Прямо позавидуешь актерскому таланту. Ей бы на мхатовской сцене играть вместе с великими мастерами.
- А в Цемесской бухте были? - буркнул я, чтобы не остаться в стороне, и желая избавиться от злости, заполнившей меня по самую макушку. Не понятно, кто открыл вентиль крана, из которого эта злость потекла по трубопроводу, подсоединенному ко мне. Возможно, я, возможно, умный историк, возможно, Вафа, искусно прячущая свои чувства.
- Да, были. И вид, скажу тебе, там великолепный, - без эмоций пробормотала она, вмиг растеряв актерское мастерство. Ко всему, Вафа сразу уменьшилась в размерах: спина согнулась, голова втянулась в плечи.
- Что же тебя впечатлило?
- Огромные суда, снующие туда-сюда. Ими так ловко управляют маленькие буксиры. А морская вода такого необыкновенного изумрудного цвета! Особенно у берега! Справа виден Новороссийск. Он похож на большущее чудовище мезозойской эры, горбатое и с длинным хвостом... - Она произнесла это речитативом, только музыкальное сопровождение отсутствовало, будто она только готовится к выходу на сцену, стоит за кулисами и повторяет в последний раз текст. Пока она "без свидетелей", то можно не следить за осанкой, главное - повторение текста, чтобы потом не "упасть в грязь лицом". Текст Истомина знала на "отлично", видно хорошо подготовилась к выступлению перед единственным зрителем, которым был я.
- А...
- Я не видела его! - перебила она меня, догадавшись, о чем я хочу спросить. И снова потупила взгляд, словно чувствовала за собой вину, что как не старалась, не могла увидеть лежащий на морском дне теплоход. Мой очередной мираж.
- Извини меня. - Я склонился перед ней и поцеловал руку. Она ласково погладила меня по голове, как, наверное, не раз проделывала это с Яной.
- Все нормально, все нормально, - как заклинание повторяла Вафа.
Вдруг я встрепенулся.
- Мужчина! Помнишь, я тебе о нем рассказывал, ну, у которого дочь погибла? - Вафа кивнула, - он первый разглядел "Нахимова" на морском дне. - Я замер, затем завопил, - как я о нем не подумал! Если мы вместе видели теплоход на дне, то могли оба встретить Марты. У него тоже горе, ему тоже нужна помощь!
- А Марты это та девушка, с который ты столкнулся на мысе Дооб? - догадалась Истомина. - Но раньше ты не называл ее имя.
- Вафа! Я же тебе не успел рассказать о сегодняшней встрече с необыкновенным человеком!
Мой рассказ был длинным и интересным. Это я понял по лицу Варфоломеи Ильиничны. Я поведал ей о посещении библиотеки, о моем усердии в изучении местных газетных изданий, которое, в итоге, дало положительный результат: я встретился со Львом Александровичем Спириным, прекрасным ученым, посвятившим свою жизнь изучению загадочной крепости Суджук-Кале.
- Ты думаешь, что тот несчастный отец мог тоже, как и ты, встретить Марты?
- Это мое предположение.
- А как нам это выяснить?
- Завтра тридцать первое августа... Все родственники погибших по традиции соберутся на мысе Дооб.
- Думаешь, он приедет?
- Если сможет... Или... если еще жив, - тихо сказал я, вспомнив про его больное сердце.
Мои опасения оправдались: пожилого мужчины не было...
Мы стояли с Вафой на мысе Дооб перед памятным знаком в честь погибших на теплоходе "Адмирал Нахимов".
- Он внушает мне... страх, - прошелестела Истомина и взяла меня под руку. - Такое чувство, что подлодка спряталась под землей, остались только три обрезанные трубы... Думаешь, странное сравнение пришло мне в голову? - Я неопределенно повел плечами. - Нам вчера девушка-экскурсовод сказала, что эти часы, - она кивнула в сторону памятника, - подняты с теплохода и показывают время гибели - 23.20.
- Да, 23.20.
- Пойдем, посмотрим на море, - предложила Вафа.
Мы подошли к ограждению. Цемесская бухта выглядела великолепно, все было, как рассказывала мне вчера Истомина: и большие груженые баржи, и снующие деловые буксиры, и вода, разноцветная морская вода, утекающая за горизонт, или притекающая из-за горизонта. Все живет, все радуется, все меняется...
У подножия мыса, на берегу, загорали беззаботные люди. Детвора сидела на т-образном волнорезе, болтала ножками в прохладной воде и задорно смеялась. Я удивился беспечности родителей, которые оставили своих отпрысков без присмотра. Последняя, мысленно произнесенная фраза, ударила меня... током. И вернула душителя, от которого, как я думал, смог избавиться. Я дотронулся до горла, пытаясь защититься от него.
- Простите меня, девочки, простите, что оставил вас без присмотра, - придушенно прошептал я.
Я поднял глаза к небу, синему небу с легкими воздушными облачками, и снова повторил свою мольбу.
- Мальчик мой, прошу тебя, не нужно себя казнить, - попросила Вафа сквозь слезы. - Ты...
Я не дал ей договорить, я не хотел услышать очередное заверение в моей невиновности...
- Не надо, не говори ничего, - попросил я. - Давай просто помолчим...
Потом нас пригласили на катер, который должен доставить нас к месту гибели теплохода. Но Вафа наотрез отказалась.
- Ты прости меня, Роберт, но я не поеду. Я... боюсь.
- Хорошо. Жди меня на берегу...
Мы положили цветы на воду и, молча, склонили головы. Наши глаза с укором смотрели на море, поглотившее самых дорогих людей. В этот момент каждый страдал еще сильнее. Хотя, сильнее, уже страдать невозможно. Не знаю, преданы ли земле их погибшие родственники, или, как Яна и Берточка остались на затонувшем судне? Разница есть. Лично для меня. И это меня убивало.
Вдруг на воду плавно опустилась большая чайка. Она ловко лавировала среди лежащих на море цветов, как утка. Я никогда не видел плавающих чаек. Конечно, не раз слышал, что они могут и плавать, и нырять, охотясь за добычей. Может, наши цветы привлекли внимание мелкой рыбешки, а теми, в свою очередь, заинтересовалась эта птица. Однако чайка не собиралась нырять за добычей, ее интересовали цветы, которые расплывались по морской глади. Она долго изучала венки и отдельные букеты, словно проводила понятный одной ей отбор. Затем выделила из общей массы мой букет для Берточки. Для Яны я, как всегда, купил гладиолусы, а для Берточки - маленький букетик садовых гвоздичек бледно-фиолетового цвета. Чайка сделала вокруг гвоздичек небольшой круг, не сводя с букета взгляда, будто прицеливалась, потом ловко схватила его клювом, взмахнула крыльями и... полетела, не удостоив взглядом присутствующих, словно ее интересовали только цветы, а не люди на катере. Ее плавный парящий полет не был похож на полет обычной морской чайки. Да, и сама птица была несколько крупнее своих сородичей. Я стал следить за ее полетом. Ее движения были плавными и завораживающими. Вдруг чайка стала замедлять полет, пока не замерла на несколько мгновений, словно задумалась: А не вернуться ли назад? Вот она начала разворачиваться... Я видел все, как в замедленной съемке... Чайка полетела назад, не выпуская из клюва букетик с гвоздиками. Она приблизилась настолько, что я смог хорошо рассмотреть ее большие круглые глаза, смотрящие на меня... уничижительно, будто я совершил ужасный поступок...
- Марты?! - вырвалось у Меня. Мой окрик напугал скорбящих родственников. Они с осуждением посмотрели на меня. - Простите, - нашелся я.
Чайка совершила разворот на сто восемьдесят градусов и удалилась в сторону берега. Я провожал ее взглядом, пока она не исчезла...
Зачем она это сделала? - мысленно задался я вопросом, на который не находил ответа. - Девушка, которая, согласно легенде, превратилась в чайку после смерти возлюбленного, никак не может оставить меня в покое. То советы раздает, то приводит в разрушенную крепость, от которой в наше время не осталось ничего, кроме рва, а теперь еще одна выходка - забрала букет гвоздик, ей не предназначенных. Почему она выбрала именно этот букет? Чем он ей приглянулся? Тем, что его положил я? Или она догадалась, кому он предназначен, и решила, что этого делать не следует? И к чему этот убийственный взгляд...
Я начинаю сходить с ума...
А что можно сказать о человеке, который... заглядывает в глаза птице, читает в них некий укор себе, а рядом стоит уйма людей, которые не видят ни чайку, ни ее выкрутасов, ни ее стараний осудить поведение мужчины, забывшего правила приличия...
Когда катер подошел к берегу, я уже принял важное для себя решение - надо выбросить из головы чайку, то есть девушку по имени Марты, пока у меня крыша не уехала окончательно. Забыть и о ней, и о ее предсказании, и о ее поведении в образе чайки.
От принятого решения мне легче не стало.
В условленном месте меня ждала Истомина. Она держала в руках тонкую брошюрку и обмахивалась ею, как веером.
- Ты плохо выглядишь! - сразу заявила она. - Не надо было ехать...
- Давай не будем! - Я не желал слушать лекцию на тему: "Что мне нужно делать, и как мне жить".
Я замечал, что в Новороссийске мой характер становится невыносимым. Зря я взял с собой Варфоломею Ильиничну. На нее обрушились все мои негативные эмоции.
- Прости меня, - покаялся я и взял ее за руку, как маленькую обиженную девочку.
- Проехали, - отмахнулась она и пригрозила, - но в следующий раз... получишь ремня!
- Согласен. Но думаю, другого раза не будет!
- Ты не приедешь сюда больше? Или меня не возьмешь? - испугалась она.
- Тебя не возьму.
Вафа ничего не ответила.
Мы, молча, дошли до гостиницы.
- Я хочу побыть один, - признался я.
- Я понимаю... Когда... придешь в себя, то забегай ко мне в номер. Пойдем обедать.
- Ты проголодалась? - Я обнял Вафу за плечи, притянул к себе и чмокнул в висок.
- Нисколечко, - успокоила она меня.
- Дай мне час, - попросил я, не особо доверия её "нисколечко". За завтраком она почти ничего не ела, готовилась к печальному мероприятию. - Лады?
- Лады, - усмехнулась она и исчезла в дверях своего номера. Но не успел я зайти к себе, как Вафа снова возникла в коридоре. - Роберт, я забыла отдать тебе вот это, - она протянула мне брошюру, которую использовала в качестве веера.
- А мне она зачем? - удивился я, но тонкую книжонку забрал. Женщина не удостоила меня ответом и быстро скрылась в номере. - Курорты Краснодарского края, - вслух прочел я надпись на обложке. Кроме нее имелся еще бездарный рисунок: неискренне улыбающаяся девушка в сарафанчике на фоне синего моря, в руках - веселый зонтик с пальмами. Желтый песок, синее море, красный сарафан и желтый зонт с зелеными пальмами. Бр-р-р!
Я бросил брошюру на стол, а сам развалился в кресле, призывая себя отключиться от всего. Призыв не получился. Закрыв глаза, я представлял парящую чайку с букетиком в зубах. Я не оговорился, мысленно произнеся "в зубах", так как это была турчанка Марты, а не обычная чайка, парящая над морем. Вновь задался вопросом - чем вызван ее интерес к моей персоне? - несмотря на то, что принял решения обо всем забыть. На катере было много людей, нуждающихся в поддержке, а она выбрала меня... На погибшего мужа-янычара, я так же похож, как коренной финн за узбека. Тогда в чем причина?
Этот вопрос будет мучить меня, пока я не найду на него ответ! Сам или с чьей-то помощью. Например, с помощью глубокоуважаемого Льва Александровича Спирина...
Я позвонил ему и облегченно вздохнул, когда тот согласился со мной встретиться. Перед уходом я заглянул к Истоминой.
- Ты не умрешь с голода, если я отлучусь на пару часов?
- Не умру! - успокоила она меня, не задавая лишних вопросов.
В синих глазах Льва Александровича я заметил некое удовлетворение, подтверждение которому я получил незамедлительно.
- Я рад, что вы пришли! - заявил он, потирая руки. Он был собран, деловит и настроен на серьезный разговор. - Мы с вами не договорили в нашу прошлую встречу! Так? - Я неопределенно повел головой.
- Я бы... хотел переговорить с вашей коллегой, которая... собирает легенды о Марты... - Не знаю, что задумал Лев, а я сразу "взял быка за рога".
Спирин внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на свой стол, заваленный бумагами, пошелестел ими, перекладывая с места на место, потом, наконец, обратил внимание на меня.
- Это невозможно, - задумчиво констатировал он, отсекая дальнейшие вопросы. Об этом я, как воспитанный человек, догадался. Но отступать не стал.
- Почему?
- Она заболела...
- Я могу пойти к ней домой, - нерешительно предложил я.
- Она в больнице.
- Что-нибудь серьезное?
- Инсульт, - коротко ответил Спирин.
- Прямо так раз, и инсульт, - не поверил я. Да, и весь вид историка утверждал обратное. Он, по обычаю, пригладил свою бороду, потом подергал ее, задумался о моей возможности быть доверенным лицом и решился.
- После вашего ухода, я отправился в архив. Эта женщина служит у нас архивариусом, - пояснил он. - Когда я туда зашел, то увидел ее лежащей на полу без чувств. Я думал, что это элементарный обморок, постарался привести ее в сознание, но безрезультатно. Пришлось вызвать неотложку. Я был рядом. Прибивший доктор сразу заявил о госпитализации. Ее уложили на носилки, доставили до машины скорой помощи, и вдруг она приоткрыла глаза, увидела меня и тихо что-то сказала. Я наклонился к ней, пытаясь разобрать произнесенную фразу. Она произнесла всего одно слово, вернее, имя: Марты...
- Может, она... была не в себе, - неуверенно предположил я. - Инсульт это дело такое. Тем более, вы сами сказали, что она увлекалась сбором информации об этой турчанке. В голове все смешалось.
- Не думаю. Согласен, что при таком серьезном заболевании поражается головной мозг, и что Инна Львовна с излишним фанатизмом увлекалась легендами о девушке - чайке, но почему назвала ее имя? И что хотела этим сказать?
- А вы верите в эти легенды?
- Я... не знаю. Что-то было на самом деле, а потом... - Спирин смолк на полуслове.
- Вы считаете, что я все придумал?
- Не знаю, - неопределенно сказал он. - После перенесенной трагедии вы могли заинтересоваться историей этих мест. Много читали, в голове всё... перепуталось.
- Я не сошел с ума, - опроверг я недосказанный диагноз.
- Я не это имел в виду. Просто стресс вызвал желание найти советчика, помощника, который избавит вас от вины перед близкими. Вы же чувствуете за собой вину? Уверен, чувствуете. Каждый человек, потерявший дорогого ему человека, чувствует вину: что-то не сделал, мог спасти и не спас...
- Откуда вы знаете, что я корю себя за смерть моей жены и дочери? Может, я исключение из правил! - с вызовом заявил я. - Вина полностью лежит на двух капитанах!
- Вина обоих капитанов бесспорна, они понесли заслуженное наказание, но... Я повторюсь: любой человек, теряя своего близкого, винит себя за его смерть. Самоистязание свойственно почти всем людям, только одни это делают открыто, я другие - убивают себя изнутри. В первом случае, человеку легче избавиться от чувства вины: он получает подтверждение своей невиновности от всех родных и знакомых, заверение в его полной самоотдаче ушедшему близкому человеку. Закрытым людям тяжело вдвойне: они не выплескивают наружу накопившуюся боль, которая откладывается в душе тяжелым грузом. Самобичевание сидит внутри, никто из окружающих ничего не замечают, даже мысленно возмущаются безразличием, и такое возможно. Поэтому считают, что помощь и поддержка не нужна. Другие не возмущаются, удивляются выдержке и самообладанию, и тоже не лезут в душу, чтобы не усугубить ситуацию. Два разнополярных мнения добивают тайно скорбящего человека. Он мечтает об участии и боится этого участия, чтобы не мусолить горе, не вытаскивать его наружу. Неизвестно, как его спрятать подальше после пересудов. Он никому ничего не доказывает, не объясняет, просто живет один на один со своим горем. Хочет его с кем-то разделить, и не может. И делает вид, что его не заботит чужое мнение. Как можно сравнить чье-то мнение с пожаром внутри себя?! С пожаром, который уничтожает все внутренности. Подспудно человек понимает, что еще чуть-чуть, и он может не выдержать. Нужен человек или... видение, которое успокоит его, потушит этот пожар, заметный только ему и спасителю. Это своего рода самозащита организма от стресса, который достиг гигантских размеров.
- Вы считаете это вымыслом? Игрой моего воображения? - прямо спросил я, желая, во что бы то ни стало, получить конкретный ответ.
- Это лекарство для успокоения души, назовем это так. - Спирин откинулся в своем кресле и прикрыл глаза.
Я не понял: показывал ли он таким поведением, что разговор окончен, или это анабиоз, в который он впал, дабы обдумать создавшуюся ситуацию и вынести окончательный вердикт, объясняющий мои галлюцинации. Хотя, Лев Александрович уже ясно выразился по этому поводу. Но я надеялся, нет, я желал получить другой ответ.
- Тогда, как объяснить счастливые случаи спасения людей?! - взорвался я, вытаскивая ученого мужа из забытья.
- Фата-моргана! - изрек он, не открывая глаз.
- Фата-моргана? - повторил я, как попугай.
- Да-да, батенька мой! - Спирин очнулся и пытливо уставился на меня. - Слышали о фата-моргане?
Я сжался на стуле: его вопрос поставил меня в тупик.
- Это... мираж? - неуверенно произнес я.
- Мираж! - успокоил меня Лев Александрович. - Но более сложное оптическое явление, чем обычный мираж. В этом случае вместо предметов в их истинном положении видны их мнимые смещенные изображения. Ученые утверждают, что мираж появляется в ясной спокойной атмосфере при различной температуре ее слоев.
- Я всегда считал, что мираж возникает у человека, который лишен чего-то жизненно важного, например, спутник идет по пустыне, он не пил день или два, в голове у него одна мысль - дойти до водоема, упасть возле него и пить, пить, пить... Одним словом, когда желаемое становится навязчивой идеей, потом идея становится бредом, который, в свою очередь, превращается в визуальную галлюцинацию. Мне кажется, что перегрев происходит в голове, а не в атмосфере... Все проблемы у человека начинаются с головы, - философски заметил я.
- Вы правы... и неправы одновременно...
- Я не думаю, что усталый путник, увидев колодец и убедившись, что тот на самом деле не источник утоления жажды, а всего лишь мираж, спокойно сделает вывод: это оптическое явление смещенного изображения колодца, смещенного! Значит, настоящий колодец, не мираж, скоро появится... Или не скоро, но появится. И надеждой на это я живу, продолжаю идти... Я сейчас ползу, допустим, по пустыне Наска, что в Перу, а колодец в средней полосе нашей Родины. Это он так сместился. Но он появится, обязательно появится... через несколько тысяч километров. Не думаю, что это объяснение успокоит путника, который провел без воды два дня и жить которому остался один день. Без воды, как известно, человек может прожить три дня... Ему нужен настоящий колодец, а не мнимый... Это я к тому, что мираж или, как вы выражаетесь, видение, может помочь человеку, потерявшему близких людей. И, вообще, - зло бросил я, - мираж какого-то предмета появляется, если ты о нем постоянно думаешь, а я ни о Марты, ни о крепости Суджук-Кале ничего не знал. И книг на эту тему не читал. Я просто стоял на мысе Дооб и думал о своих девочках, а не о какой-то турчанке, которая бросилась со скалы в восемнадцатом веке. Откуда взяться фата-моргане? - Последнее слово я повторил по слогам.
Спирин занимался своим излюбленным занятием: поглаживал свою седую бороду и хитро поглядывал на меня.
- Фата-моргана! - повторил он, мое ерничество его не тронуло. - Помните, как у Бальмонта: "Правда тут будет, неправда ль обмана, только роскошной цветной пеленой быстро возникнет пред ним над волной - Фата-моргана!"
- Я Пушкина люблю! - парировал я резче, чем нужно.
- Пушкин - это великолепно, Пушкин - это наше все, - задумчиво проворковал Спирин. - Знаете, фата-моргана получила название от феи Моргана - персонажа английских легенд. Ее главный дар - целительство, она видела истинный смысл вещей и событий.
- То Марты, то целительница Моргана, - возмущенно сказал я. - То, вообще, мираж. Говорите прямо - у меня помутнение рассудка! - Горько усмехнулся я.
- Фата-моргана - не помутнение рассудка, это помощь человеку, находящемуся на грани...
- И чем же этот... мираж может мне помочь?
- Марты что-то сказала вам на прощание? - Спирин пронзил меня взглядом, упираться было бессмысленно.
- Она высказала пожелание мне...
- Не хотите говорить?
- Почему, не хочу. Я не принял ее слова всерьез.
- Давайте разберемся вместе, - предложил Лев Александрович.
- Она предложила мне поехать в поселок Большой Утриш.
- Марты как-то объяснила это?
- Сказала, что там я найду успокоение своей душе, что-то в этом роде...
- Большой Утриш... Это рыбачий поселок...
- Да.
- Вы были там?
- Нет! - рявкнул я, выказывая недовольство.
- А на следующий день вы отправились бродить по окрестностям Новороссийска в надежде отыскать девушку, которую повстречали накануне. Так? - Я кивнул. - Эта девушка приказала вам поехать в рыбачий поселок, а вы не выполнили ее требование. Она, скорее всего, решила, что вы, Роберт, незамедлительно туда последуете, а вы почему-то воспротивились... - Он странно посмотрел на меня, словно я какое-то животное, не понимающее простых слов и упирающееся огромными ветвистыми рогами. - Да, батенька мой, - изрек Лев Спирин после некоторого молчания, - на развалины крепости она вас не так просто привела! - Мой рот самопроизвольно открылся, выражая наивысшую степень удивления. - Она хотела показать, что время играет против вас. Она призвала вас к действию, показывая на примере разрушенной крепости, что все может превратиться в руины, разрушиться, если... вовремя... - Он замолчал, усердно потер переносицу, потом очень тихо произнес, я едва расслышал, - недаром, чайка смотрела на наручные часы. Она намекала: ты зря теряешь время. Ты занят не тем!
- Не проще было явиться мне в образе девушки-турчанки и пояснить: зачем мне ехать в какой-то рыбачий поселок?
Я вспомнил, как тогда, среди руин крепости Суджук-Кале, появилась чайка, что-то промурлыкала и пристроилась на надгробной плите. Может, это могила ее мужа? - подумал я. Но теперь этот вопрос был вызван не просто интересом, а нечто иным. Я хотел найти ответ, восстановив в памяти каждое движение чайки. Сейчас мне стало казаться, что анализ ее поведения поможет мне...
- Давайте рассуждать вместе, - предложил Лев Спирин, заметив мое погружение в мыслительный процесс.
- Я увидел разрушенную крепость, - голосом медиума начал я, прикрыв глаза. - То, что это крепость, я понял сразу... Наверное, меня убелило в этом удачно выбранное место для отражения нападения врага, и размах строения: его размеры были четко обозначены четырьмя полуразрушенными башнями. - Я замолчал, озадачившись озарением: почему я сразу не догадался, что это укрепление принадлежало туркам? Ведь, знал из истории о затяжной русско-турецкой войне. И быстро нашел этому объяснение: тогда мои мысли занимала девушка, это раз, я не думал, что этим руинам может быть двести лет, это два. Спирин говорил, что крепость была построена в тысяча семьсот семьдесят третьем году. Сейчас на дворе тысяча девятьсот восемьдесят девятый... Боже мой, я побывал в прошлом. Нет, не в восемнадцатом веке, когда она была только построена и не являла собой унылое зрелище, а годков так это через сто, когда никому до нее не было дела. Как сказал Лев Александрович: Крепость уже не имела стратегического значения. Но побывать в прошлом - это так здорово! Особенно среди руин... Ты уверен, что этих камней не касалась рука твоего современника. И это подкупает больше всего. Это не картина Рембранта, которая дошла до нас благодаря кропотливому труду реставратора. Да, это творение Рембранта, но уже... восстановленное. Ценится не состояние, а чувство неприкасаемости. Или, например, перед тобой квартира Пушкина в доме на Арбате, на втором этаже. Именно, сюда привез поэт свою жену после венчания. Все годы об этом событии объявляла небольшая мемориальная доска на доме. Три года назад квартире придали нормальный вид, я не люблю утверждение "восстановили по рассказам современников", я в это верю с трудом. Да, конечно, в этой квартире что-то оставили от той поры, но ремонт с помощью современных строительных средств вызывает усмешку. Да, лепнина, да, стены, но это прошлое скрыто под слоем краски или побелки made in USSR. Я не говорю, что наша история, под которой я подразумеваю всю старину с ее домами, особняками, дворцами, должна покоиться в руинах, но надо подходить к этому вопросу более тонко, оставляя небольшой кусочек прошлого, подтверждающий ее подлинность. Реставрация не должна быть фанатичной, это не заказ хозяина на ремонт квартиры, где все должно быть замазано, заклеено, сиять чистотой и новизной. Это не просто квартира человека, это место, где жил гений, где он спал, сидел, творил. Он пережил твоих предков, переживет и тебя. Он вечен... А ты можешь сделать только одно - прикоснуться к святыне: прийти в его квартиру и подышать с ним одним воздухом, закрыть глаза и увидеть Пушкина, сидящего за столом с пером в руке. Но в этом... отреставрированном помещении ты, увы, не видишь Александра Сергеевича с Натальей Николаевной, даже если закрываешь глаза. Перед тобой отремонтированная квартира, куда поместили отреставрированную мебель прошлого века, рукописи поэта, его вещи... Главное - ты не чувствуешь дух того времени, ты не ждешь появления самого гения, который отлучился на несколько минут, не закончив очередное творение. Вроде, все предметы на месте, и перо в чернильнице ждет хозяина, но ты знаешь - он не вернется, потому что это... не его дом.
Поэтому руины крепости так повлияли на меня: я, словно очутился в том времени. Прочувствовал его. И занялся написанием картины. В помощники мне вызвался шепчущий на ухо невидимка. Это я понял только сейчас. Поэтому смог воспроизвести на холсте крепость в момент ее расцвета, а не заката, какой она представилась мне год назад. Любой человек может подвергнуть сомнению соответствие крепости Суджук-Кале ее изображению на холсте, к которому приложил руку художник Роберт Зепп. Но я, Роберт Зепп, уверен, что именно так выглядела крепость в те годы, когда в ней жили янычары...
Я почувствовал чье-то дыхание совсем рядом...
Я вернулся из грез. Рядом стоял Лев Спирин и с интересом рассматривал рисунок, лежащий передо мной. Я уставился на свою руку с зажатым карандашом. Значит, сие изображение воина сделано мною, а я и не заметил. Повертев в руках лист, я обнаружил, что обратная сторона моего творчества исписана неразборчивыми каракулями.
- Извините, - покаялся я, сообразив, чьему перу принадлежат научные тезисы.
- Это интересно! - Спирин выхватил из моих рук лист бумаги с рисунком, вышедшим из-под моего карандаша, вернее, карандаша хозяина кабинета, который оказался в моих руках во время размышлений о прошлом. - Вы знаете, как выглядели янычары? - Удивился он.
- Это... янычар? - Я по-хозяйски вернул свой рисунок и стал изучать его. Это не рисунок, а так, набросок... Некоторые рисуют розочки, ромашки или домики, раздумывая над очередной проблемой, а я - янычаров. Надо признать, что мужик-янычар получился что надо, колоритный: с усами и аккуратно постриженной бородой; на голове колпак, как у запорожских казаков, даже сзади похоже свисает кусок ткани, напоминающий по форме рукав. Униформа оторочена мехом, на одном боку - сабля, на другом - некое подобие арбалета. Да, в вооружении я не силен... И когда я успел сделать этот рисунок? - Странная шапочка, - усмехнулся я, ляпнув первое, что мне пришло в голову, желая загладить свою вину.
- Это берк - головной убор янычар, - подсказал Лев Александрович. - Такое впечатление, что вы сами не понимаете, кого изобразили.
- Не понимаю, как это вышло, - согласился я, пристально рассматривая набросок. - Задумался и не заметил, как он получился.
- Вы - художник? - догадался Спирин, переводя взгляд с меня на изображение янычара, словно искал между нами некое сходство.
- Художник, - кивнул я. Его попытка найти сходство турка со мной, перенесло меня к Марты... Я снова принялся гадать: почему эта девушка-мираж выбрала меня для короткого душевного разговора, который, лично я, задушевным не считал. Оброненная в начале фраза заставила любое ее слово принять "в штыки". Можно предположить, что Марты считает свое горе более значимым, чем другие, отсюда и бесцеремонность, отсюда и несдержанность. А кто способен разобраться в твоих глубоких чувствах к ушедшему в мир иной любимому человеку?! А Спирин утверждает, что Марты - это поддержка человеку на грани... Допустим. Она обронила дурную фразу, опомнилась, но поздно. Решила загладить свою вину, затянув меня в развалины крепости... Дальнейшее объяснение Спирина мне импонирует... Но я не верю, что ее интерес ко мне появился "на пустом месте". Еще раз вернусь к ее супругу. Неужели мы похожи? Может, я напоминаю ей его походкой или еще чем-то? Или, все-таки, она - целитель, как выразился уважаемый Лев Спирин, целитель моей израненной души - собирательный образ турчанки Марты, девушки - чайки, не вынесшей потери любимого мужа-янычара, и героини английских легенд - феи Моргана, помогающей найти истинный смысл жизни...
Мои мысленные рассуждения прервал телефонный звонок. Терпеливо поджидавший моего возвращения в реальность Лев Спирин коротко переговорил по телефону, положил трубку и удивленно произнес.
- Звонили из больницы. Инна Львовна пришла в себя. Врачи говорят, что она очень плоха, но она в сознании. - Он задумчиво потер указательным пальцем переносицу. Потом обратился ко мне. - Инна Львовна желает меня видеть. Вы поедете со мной? Мне кажется, вам стоит услышать то, что она мне хочет сказать. Недаром она упомянула Марты.
Сначала я хотел отказаться, но любопытство взяло верх. Мы сели в старенький "Москвич" Спирина, и отправились в больницу...
Глава шестая
В больничной палате стояли две кровати. Одна пустовала, а на другой лежала бледная женщина. Я догадался, что это и есть Инна Львовна - коллега Спирина.
У постели больной пристроилась на стуле заплаканная молодая женщина, наверное, родственница. Мы тихо зашли и замерли у порога. Тут же появилась медсестра и попросила нас долго не задерживаться. Мы дружно кивнули. Я чувствовал некоторую неловкость: ладно бы, пришел один Спирин, он давно знаком с архивариусом, скорее всего, проработали вместе не один десяток лет, а мне-то что тут делать. Я уже собрался ретироваться, но Лев Александрович уловил шевеление за его спиной и ухватил меня за руку. Так мы парой и подошли к молодой женщине, которая при виде нас поднялась и промокнула платочком влажные глаза. Спирин приобнял ее и по-отечески поцеловал в лоб. Обстановка не способствовала знакомству, мой спутник это понял и не представил нас. Он опустился на стул, на котором сидела молодая женщина, и коснулся руки Инны Львовны.
- Инночка, я пришел, - ласково голосом сообщил Лев. Та приоткрыла глаза и еле слышно что-то произнесла, не акцентируя взгляд на ком-то конкретном.
- Ей трудно разговаривать, - пояснила заплаканная женщина. - Мамочка, ты меня слышишь? Пришел Лев Александрович, ты хотела с ним поговорить... - Она старалась внятно произносить слова, делая значительные паузы.
Инна Львовна поводила глазами и остановила затуманенный взгляд на коллеге, который придвинулся к ней ближе.
- Если тебе тяжело, то давай перенесем разговор на другое время.
- Потом будет поздно, а мне это необходимо... - Инна Львовна провела языком по потрескавшимся губам. Дочь схватила стакан с водой. Мать сделала несколько глотков. Попыталась улыбнуться, подбодрить ее. После снова обратилась к Спирину. - Лева, она приходила ко мне...
- Кто? - не понял он. И оглянулся на меня. Я не понял, что было в его взгляде: укор мне или сомнение в словах больной женщины. О ком идет речь, он, естественно, догадался.
- Марты. Она приходила ко мне. Появилась... внезапно, словно из ниоткуда...
- С чего ты взяла, что это была Марты?
- Я знаю... Многие спасенные описывали ее. Один даже написал ее портрет. Как умел... Он был моряком, а не художником...
- Она что-то сказала?
- Да. - Женщина закрыла глаза, наверное, пыталась вспомнить, о чем говорила турчанка. Но продолжила рассказ не заявлением неожиданной гостьи. - У нее были большие серьги. Они доставали ей до плеч... Серьги раскачивались при каждом сказанном ею слове, и гипнотизировали меня. Я не сразу сообразила, что она говорит, я видела только серьги, качающиеся туда- сюда...
- Ты ее хорошо рассмотрела, вдруг кто-то прознал о твоем интересе к турчанке и решил тебя разыграть? Он мог сделать это без проблем: в архиве достаточно темно, помещение полуподвальное, а вокруг здания раскидистые деревья, - пристрастно проговорил Лев Александрович. Мне показалось, что объяснение было адресовано мне. - Поэтому весь день, даже летом, горит свет.
- Почти все лампочки потухли, только у входа в архив, над дверью, горел настенный фонарь дневного света.
- А марты появилась до или после того, как потух свет?
- Сначала потух свет, а потом появилась Марты, - почти нормальным голосом ответила Инна Львовна. Мне показалось, что в процессе диалога с коллегой, ей стало гораздо лучше.
- Ты не помнишь, что она сказала?
Женщина вновь прикрыла глаза и сосредоточилась на воспоминании. Прошло минут пять, я подумал, что она уснула, но ошибся.
- Марты сказала: "Не надо собирать обо мне небылицы и рассказывать их людям". Я заверила ее, что никому не рассказываю, просто записываю все рассказы в тетрадь... Она протянула руку и приказала отдать ей эту тетрадь, чтобы она не досталась... Марты назвала имя... Боже, я забыла... Мужское имя... Не могу вспомнить, что ж такое.
Дочь начала перечислять мужские имена, ее мать не произносила ни слова: для резких отрицаний у нее не было сил, ожидала нужное имя.
- Погоди, девонька, - остановил ее Спирин. - Этак мы до ночи будем гадать. Инночка, может быть, этот человек работает в нашем музее? Или он тебе знаком вне пределов работы? - Он повернулся ко мне и прошептал, - нужна какая-то зацепка.
Инна Львовна услышала.
- Есть зацепка. Молодежь не помнит, но в нашу молодость был кинофильм, в названии которого упоминалось это имя.