Морозной декабрьской ночью маленькая фигура в темной трико легко скользила по отвесной стене дома, перемещаясь от одного еле различимого в темноте выступа к другому. Эти несуразные задумки неталантливого архитектора, увлекшегося готическим стилем, служили ему опорами. Со стороны могло показаться, что человечек всаживает когти в каменную стену, как кот лезет по дереву, спасаясь от врагов. Здесь врагом был он. Врагом известного в городе человека. Человек не догадывался, что смерть его близка. Он спокойно спит на широкой супружеской кровати, оглашая окрестности молодецким храпом, который успокаивал фигуру в трико и заверял, что предстоящей расправе ничего не помешает. Он наслаждался своей властью над спящим человеком и был уверен, что в самый ответственный момент тот не проснется. При такой лошадиной дозе снотворного можно бить в барабан и не бояться быть услышанным. Битье по представителю ударных инструментов в его планы не входило. Он так долго ждал этой минуты, что торопить события считал неприличным. Его подельник, живущий в доме, не только накормил хозяина снотворным, но и оставил приоткрытым окно.
Черная фигура легко перемахнула через подоконник и с удовлетворенной улыбкой уставилась на спящего. Человек лежал на боку, по - детски подсунув обе руки под щеку.
Ночной гость сел в кресло, предварительно освободив его от халата хозяина, перекочевавшего на пол. Если бы не искры в глазах, заметные в темноте, пришелец напомнил бы известную всем сцену, когда один из родителей с умилением смотрит на спящего сына. Только улыбка походила на оскал людоеда. Не хватало в руках парочки ножей, которые гость с удовольствием бы натачивал друг о друга в предвкушении резни. Но режущих инструментов у него с собой не было, только одно колющее. Острый стилет появился в его правой руке так незаметно, словно вырос в ней за короткое время, пока он находился в спальне. Гость усмехнулся.
- Я пришел поздравить тебя с наступающим Новым годом и пожелать скорейшего переселения души в другой мир, - обратился он в жертве, - знал бы ты, что твой подарок мне пригодится через восемь лет! Помнишь, как возмущалась мать, когда ты подарил мне, десятилетнему мальчишке, этот стилет. Она сразу отобрала его и спрятала. Можно подумать, я не догадался, куда. Когда она уходила на работу, я доставал его и играл в разбойников. Мне доставляло огромное удовольствие обладать таким утонченным холодным оружием, но я не мог похвалиться им перед друзьями, я дал слово матери, что не вынесу его из дома, пока не стану совершеннолетним. В отличие от тебя, я не нарушаю обещаний.
Пришелец дотронулся указательным пальцем до кончика стилета. На пальце выступила капелька крови. Он с интересом изучил ее.
- Это ужасно, что в моих жилах течет твоя кровь. - безучастно сказал он. В его речи не было, как раньше, возмущения и неудовольствия. Он просто констатировал факт, о котором уже можно забыть. Он так устал от давления этого человека, одно то, что он где - то живет, что - то делает, что он просто ходит по одной с ним земле, доводило его до исступления. Однажды он искромсал диванную подушку этим стилетом, представляя, что перед ним ОН.
Гость поднялся, склонился над спящим и по слогам произнес.
- Не - на - ви - жу! Жаль, что ты спишь, мне бы очень хотелось увидеть твои испуганные глаза. Бесстрашный депутат Кривошеев испугался собственного... - на последнем слове он споткнулся. Произнести его он не мог даже мысленно.
Он завалил мужчину на спину, храп усилился, но ненадолго: звук захлебнулся, когда в сердце мягко вошел острый стилет...
На следующий день Аристарх Ламбровский отнес в редакцию газеты "Пламя" новый рассказ. Синявский приветливо поздоровался с ним, предложил кофе, но автор отказался. Он хотел услышать заверение, что произведение скоро напечатают, срок, установленный "Заказчиком", хотя, и был обтекаемым, но ограничивался кануном Нового года. Уже наступило восемнадцатое декабря...
Редактор не стал тянуть время и быстро пробежал глазами рассказ.
Не иначе окончил курсы скорочтения, - подумал Аристарх.
- Мне нравится, что Вы даете право нашему читателю поразмышлять, поиграть в следователя. Я думаю, надо создать новую рубрику в газете и назвать ее "Детективный клуб", где любой сможет высказать свои предположения и закончить ваш детектив по своему усмотрению. Это более интересно, чем просто быть читателем.
- Поступайте так, как считаете нужным, - по - барски разрешил Ламбровский. - Надеюсь, мой рассказ будет опубликован в этом году?
- Конечно, он выйдет в ближайшую среду, - Максим Юльевич заглянул в перекидной календарь и назвал число.
Аристарх предупредил о подстраховке.
- Не забудьте написать, что все совпадения с реальными людьми случайны.
- Я не знаю поименно все депутатов нашего Законодательного собрания, но думаю, это будет нелишним, - поддержал редактор предложение автора...
Покидая кабинет, Аристарх подумал: "Было бы неплохо, если Синявский, кроме курсов скорочтения, окончил еще курсы суперпамяти, чтобы не забывал о своих обещаниях". Ламбровский не хотел подвести друга.
Через два дня наступила среда. Аристарх достал из почтового ящика газету и развернул ее на последней странице. Сначала он заметил свою фамилию, набранную мелким шрифтом, а затем и сам рассказ.
Сын с гордым видом протянул печатный орган отцу.
- Ясный пень, - сказал тот после прочтения, - убийца его внебрачный сын! Или сын, рожденный в предыдущем браке. Скорее всего, отец бросил их с матерью, когда мальчишка был совсем мал.
- Я не сомневался, что ты догадаешься, недаром много лет прослужил в органах! - похвалил Арик отца за догадливость. Пусть думает, что весь смысл рассказа в угадайке.
Редактор не обманул. В конце была приписка: Все желающие могут высказаться. Пишите в редакцию с пометкой для "Детективного клуба"...
Евлампий Бобик был раздосадован и обижен: почему друг-приятель поставил его перед фактом. Не посоветовался, не ознакомил заранее с текстом. Надо признать, что в душе он ликовал. Рассказ вышел классным.
Депутату приблизительно лет тридцать восемь, - мысленно прикинул Бобик, прибавляя к своим тридцати двум, еще шесть лет. - За свою жизнь он мог совершить демографический взрыв на территории нашего города и за его пределами. Где вероятность, что один из представителей многочисленного потомства не затаил обиду на родителя до такой степени, что спит и видит, как совершить самосуд над ним?.. Однако, возникают опасения, что все пойдет шиворот - навыворот, как с Кашкиной. Вдруг подельник убийцы не решиться дать чай со снотворным своему хозяину? Пришелец, как нарек его Арик, проникнет через окно без опасений быть услышанным, громко стукнет оконной рамой, Кривошеев проснется, выхватит пистолет и застрелит его. Что тогда? Снова суд над убийцей-депутатом? И все закончится сердечным приступом?..
Друзья- приятели затаились. Ламбровский ждал от Бобика похвалы, а тот делал вид, что совершенно не в курсе, что рассказ опубликован в газете. Через несколько дней начались новогодние балы для взрослых и дневные представления для детей, круговерть праздника закрутила всех артистов и музыкантов. Пока не грянул гром...
Через неделю после публикации рассказа в газете "Пламя" был убит... садовник депутата Кривошеева. Сам Владимир Ильич спокойно нежился вместе с супругой на пляже одной из жарких стран....
Семья Ламбровских завтракала и одновременно слушала местное радио. После новостей, последовали криминальные новости. Так они узнали о странном стечении обстоятельств, последовавших за публикацией рассказа Аристарха. Автор замер с наколотой на вилку оладьей и перепачканным в сметане лицом.
- Вот так, сынок, - вздохнул глава семьи Василий Федорович, - видишь, к чему приводит увлечение не тем, чем надо!
- А... чем надо? Музыкой? - при этом Арик так скривился, словно вместе с оладьей проглотил лист с нотами, в который эти оладьи были завернуты.
- Я говорил тебе, убеждал тебя - не отвлекайся на ерунду, а ты... - он отмахнулся рукой от сына, будто открещивался от него, считая того конченым человеком, способным стать идейным вдохновителем и организатором убийства садовника депутата Кривошеева.
- Дай слово, что бросишь свою писанину, - запричитала Варвара Федоровна.
Сын насупился и молчал. Только одна фраза билась в голове и не могла вылететь наружу, как мотылек у закрытого окна: он убийца уже двух человек!
- Почему ты молчишь? - взвился отец. Потом последовали еще вопросы, но младший Ламбровский отключился. Перекрестный допрос ни к чему не привел. Когда родители отчаялись достучаться до сына, он вдруг заговорил.
- Что вы предлагаете? Чтобы я пошел в полицию сдаваться?
- Дурень, ты! - в сердцах заявил Василий Федорович, - мы тебе не об этом толкуем! Возьмись за ум, перестань прыгать с одного на другое. То стишками увлекся, не спал по ночам, все ходил по комнате, как маятник, и талдычил свои рифмы: полюбила-разлюбила, встретила-ответила...
- Вы и об этом знаете!? - простонал сын.
- Ты думал, мы слепые? - хмыкнула мать. - Если мы... далеко не молоды, это не значит, что мы ничего не видим и ничего не замечаем!
- Я тридцать пять лет в милиции прослужил, - перебил жену Василий, решив сменить тактику: от кнута перейти к прянику. - Ты не переживай, сынок, никто тебя не винит в убийстве садовника, но с рассказами пора завязывать. А я, со своей стороны, обещаю, сходит к ребятам и разузнать, что произошло в доме Кривошеева...
Только Аристарх покинул свое галерное место в оркестре, как кто - то вцепился ему в руку чуть выше локтя. Он обернулся, сначала никого не заметил, потом опустил глаза и увидел красного, как рак Евлампия. Клешня малорослого рака впилась в конечность Ламбровского и потянула за собой. Он не стал сопротивляться и последовал за приятелем, лицо которого не сулило ничего хорошего. Бобик затянул его в каморку уборщицы под лестницей, которая вела на сцену.
- Ты меня убил! - сразу накинулся он на Аристарха.
В каморке было почти темно: свет пробивался сквозь небольшую щель неплотно прикрытой двери. Арик видел одни глаза на серо - зеленом лице друга. Серо-зеленым оно было по той причине, что внутренние стены каморки покрывал слой краски оттенка грязного болота, причем покрытие это было нанесено лет двадцать назад, судя по состоянию, а сил уборщице хватало лишь для наведения порядка в оркестровой яме и на сцене, до своего помещения руки не доходили. К тому же тетя Зина, как величали мастера чистоты, любила провести время в обществе зеленого змия и осветителя Павла, поэтому спешила справиться поскорее с делами, чтобы затем перейти к общению с упомянутыми существами.
- Ты выпил? - удивился Ламбровский, потянув носом воздух. Евламп ошалело уставился на него: он ожидал заверений в невиновности, а тот порет чушь.
- Я... не пью, - голосом Петрухи из "Белого солнца пустыни" автоматически заявил он. Затем втянул несколько раз носом воздух. - Спиртным пропиталось помещение, - быстро объяснил он непонятливому приятелю, желая быстрее вернуться к теме разговора. - Аристарх, что ты натворил! - Взвыл он. - По твоей милости погиб невинный человек!
- Я не понял: кого я убил на самом деле: тебя или человека?
- А я, по твоему не человек?
Ламбровский постарался по возможности оценить Бобика. В сумерках каморки тот напоминал подростка-вурдалака, но докладывать о собственном сравнении он не решился.
- Ты тоже... человек, - успокоил Евлампия Арик.
Разговор застопорился. Третья скрипка с интересом рассматривала лицо последней скрипки. Судя по закусыванию губы и настороженному взгляду, Аристарх представлял собой не лучшее зрелище, чем его визави. Бобик даже попятился, но "просторы" каморки не позволили удалиться на значительное расстояние. Вдруг ему в спину впился острый предмет.
- Ой! - вскрикнул он.
- Что случилось! - испугался Ламбровский.
- Мне в спину кто-то воткнул острый меч, - трагическим шепотом пожаловался Бобик.
Аристарх быстро сообразил, что приятелю надо оказать первую помощь. Он собрался сбросить свитер и порвать на полосы рубашку, чтобы перевязать раненого товарища, но для начала решил уточнить место проникновения меча. Проверка выразилась в следующем: он вплотную приблизился к Евлампию, привлек его к себе и начал водить руками по его спине. В этот момент дверь открылась и перед вошедшими, которыми были хозяйка помещения и ее приятель Павел, предстала двусмысленная картина: двое молодых музыкантов уединились в каморке, один из них прижимает другого к себе и в пылу страсти совершает круговые движения двумя руками по его спине. Надо сказать, перед тем, как увидеть нелицеприятную картину, тетя Зина услышала громкий "ой", который и привел ее в родные пенаты.
- Батюшки святы! - пробормотала она, приложив руки к груди.
Парочка не желала отрываться друг от друга и моргала глазами на поток света, обрушившийся на них со стороны открытой двери. Лица людей они не видели, но догадались, кто это может быть.
- Тетя Зина... Вы не подумайте, что мы... - Евлампий долго подбирал подходящее слово, пока ему не пришел на помощь Аристарх.
- Мы просто... друзья, - пролепетал он. - Вот, зашли к Вам, чтобы поболтать немного. - Ламбровский, наконец, выпустил приятеля из крепких объятий.
- А за пределами моих владений нельзя разговаривать? - недовольным тоном спросила уборщица.
- У нас конфиденциальный разговор! - расплылся в радостной улыбке Евламп, словно тетя Зина была заводилой в этом разговоре.
- Теперь это называется конфиденциальным разговором, - скривился Павел и покачал головой.
Приятели не стали пререкаться, покосились на обломанный конец швабры, который сыграл роль меча, и поспешили убраться восвояси. Последнее, что они услышали, был осуждающий вздох мастера чистоты и многозначительное покашливание ее собутыльника.
- По твоей милости по театру поползут слухи, что мы... что между нами... - Бобик был таким же воспитанным молодым человеком, как и его приятель, и старался не употреблять в своей речи уличных выражений, а назвать их отношения "любовью" у него язык не повернулся.
- Давай, обвиняй меня во всех грехах, - милостиво разрешил Аристарх, вышагивая рядом с приятелем.
Когда взгляды тети Зины и Павла перестали буравить их спины, друзья замедлили шаг и осмотрелись: в коридоре никого не было. Они затерялись в закулисных лабиринтах. Промежуток между представлениями каждый заполнял, как мог, но все старались покинуть здание театра. Аристарх тоже решил последовать их примеру, но его остановил возмущенный голос друга.
- Мы не договорили, - пресек его желание Евлампий.
Ламбровский догадывался, какая тема волнует Бобика, и предвидел, каким призывом закончится разговор. Аристарх был уверен, что Евламп полностью солидарен с его родителями. Но он ошибся. После стенаний и проклятий в его адрес, приятель великосветским тоном спросил.
- И как ты намерен исправить свою ошибку? - он сложил колечком руки на груди и постукивал выставленной вперед правой ногой, показывая, что ответ должен последовать незамедлительно.
- В смысле? - не понял Ламбровский и излишне энергично потряс головой, словно изгонял из нее вырвавшуюся из уст приятеля фразу. Со стороны походило, будто его головой управляет неведомая сила, желающая таким способом выбить признания.
Евлампию показалось, что он присутствует на представлении в кукольном театре и за спиной друга притаился кукловод, который руководит действиями друга по собственному желанию. Бобик приподнялся на цыпочках и попытался заглянуть за спину Аристарха. Но роста не хватило, поэтому он отклонился в сторону и попытался узреть манипулятора другим способом. За спиной Ламбровского никого не было, но вдали он успел заметить две знакомые фигуры, мигом скрывшиеся за углом. Это были уборщица тетя Зина и осветитель Павел.
- Не поворачивайся, за нами следят, - сквозь зубы проговорил Евлампий, обращаясь к Арику, который стоял без движений и с интересом наблюдал за его танцующими упражнениями.
Между тем преследователи не оставили затеи понаблюдать за скрипачами. Несколько раз они показали из - за угла свои опухшие от возлияний физиономии, затем догадались, что их инкогнито раскрыто и, нехотя, удалились.
- Кажется, ушли, - облегченно вздохнул Бобик. - Наверное, решили принять лекарство для восстановления нервной системы после зрительных потрясений.
- Подумаешь, - неестественно взмахнул руками Ламбровский. Теперь кукловод занялся руками подопечной ему куклы, он резко дергал за них посредством невидимых нитей.
Бобик не мог успокоиться и возвел очи долу. Над ними никто не кружил и нитями не опутывал. Он облегченно вздохнул. Аристарх хотел друга о чем-то спросить, но тот набросился на него.
- С тобой сегодня невозможно разговаривать! Ты... какой - то дерганный.
- Я дерганый!? - удивился он. Изучил потолок над головой, как это делал Евлампий, потом проверил, не стоит ли кто-то за спиной.
- У тебя мания преследования! - вынес неутешительный вердикт Бобик.
- Еще бы?! - не стал спорить Ламбровский. - По моей вине погибли два человека, одного из них я близко знал.
- Близко... знал?! - уцепился за вырвавшееся слово Бобик, будто приготовился устроить сцену ревности.
- Ты вошел в образ... моего любовника? - усмехнулся Арик.
Евлампий скривился, будто стал третьим участником в компании Зины и Павла и одним махом опустошил стакан водки.
- Что ты несешь! - возмутился он и проверил работу комбайна на своей голове. Комбайн, слава богу, взял очередной выходной. Бобик повеселел. - Ладно, проехали, вернемся к нашим баранам... - Он осмотрелся, проверяя слежку: коридор по - прежнему радовал пустотой. - Аристарх, ты обязан довести дело до победного конца! - Демоническим шепотом призвал он.
- Ты сошел с ума! - поставил собственный диагноз Ламбровский. - Я не буду больше заниматься сочинительством! Я слово дал!
- Ты можешь взять тайм - аут, - предложил Бобик, словно не слышал страстной речи приятеля. - Кривошеев все равно в отъезде.
- Евламп, ты понял, что я сказал?
- Понял, - согласно кивнул Бобик. - Поэтому предлагаю тебе временную передышку перед серьезным делом.
- К... каким делом? - забеспокоился Аристарх.
- Тебе не нравится заниматься музыкой, - издалека начал Евлампий. - Поэтому... предлагаю открыть фирму по устранению неприятностей.
- К... каких неприятностей? - не сообразил перепуганный приятель, не переставая заикаться.
- Жизненных неприятностей!
- Будем слесарями - сантехниками?
- Почему сантехниками? - удивился Бобик.
- Например, у кого - то прорвало трубу, мы приходим на помощь и устраняем течь! - обрадовался догадливый Ламбровский.
- Причем здесь течь? - передернул худенькими плечиками друг. - Хотя, твоя голова давно нуждается в ремонте. - задумчиво произнес он и многозначительно добавил, - у тебя крыша давно течет...
- Сам ты... сбрендил! Придурок! - зло высказался Аристарх, развернулся и с гордым видом удалился.
После праздников Василий Федорович наведался к бывшим сослуживцам и выяснил, что убитый садовник Иван Загускин проработал у Кривошеева пять лет. Его работа не ограничивалась уходом за цветами, он был мастер на все руки, поэтому проводил в хозяйском доме больше времени, чем на улице, где следил за цветами, или во флигеле, стоящем в дальнем углу двора, где сам проживал.
Ивану было пятьдесят с хвостиком лет, но выглядел он лет на десять моложе. Пользовался успехом у местных женщин - кухарки и горничной, которые находились в постоянной борьбе за внимание достойного мужчины. Загускин отличался добрым нравом и не любил отказывать женщинам, как в работе, так и в ночных развлечениях. В общем, вел себя, как петух в немногочисленном курятнике.
В присутствии Кривошеева старался быть незаметным, но в его отсутствие чувствовал себя хозяином, перебирался в дом и не покидал его даже ночью. В хозяйскую спальню женщин не водил, наносил визиты в их маленькие комнатушки, а затем возвращался к себе.
В ту ночь он отказался от утех, сославшись на простуду. Кухарка предложила ему полечиться народными средствами, но он лишь покачал головой и не пошел во флигель, а поднялся в спальню, чтобы быть ближе к заботливым женщинам. Минут через пятнадцать кухарка принесла ему чай с мятой и малиной, посидела возле него, желая удостовериться, что мужчина выпьет лечебный отвар. Позже она призналась, что добавила в чай немного коньяку, чтобы Загускин выспался.
Когда в одиннадцать часов в спальню прошмыгнула горничная, Иван уже похрапывал. Она выключила ночник у изголовья и удалилась. Больше в живых его никто не видел. Тело обнаружила кухарка, которая зашла в спальню в восемь часов утра с завтраком на подносе. Кто проник в дом, и в котором часу был убит Загускин, женщины не знают? Их спальни находятся на первом этаже в другом крыле здания, поэтому они ничего не слышали.
- Вот дает мужик! - удивился Василий Ламбровский. - Хорошо пристроился: вроде две жены, а вроде и ни одной!
- Сидел бы тихо, не мнил бы себя хозяином-барином, и остался жив. - заметил один из бывших сослуживцев, на погонах которого красовались четыре маленькие звездочки.
- Амбиции до добра не доводят, - глубокомысленно заметил другой, у которого было на одну звезду меньше.
- Когда, как, - парировал первый.
- Вы думаете, что на самом деле покушались на депутата? - прервал философские рассуждения Василий Федорович.
- Как пить дать, на него родимого. Кому нужен садовник, - отмахнулся капитан.
- А его... любовницы не замужем?
- Нет, так что версия о ревнивом супруге отпадает.
- Значит, Загускина убил человек, который принял его за хозяина. Скорее всего, убийство не заказное, в этом случае злоумышленник более тщательно подготовился к преступлению и заранее убедился, где находится будущая жертва. - задумчиво пробормотал Ламбровский-старший и добавил, - похоже, убийца - человек неискушенный в подобных делах. Дилетант.
- О расположении расположение комнат в большом доме депутата он знал, не шарил по всему дому, а целенаправленно направился в спальню. В противном случае его передвижения были услышаны женщинами. Это раз. Входная дверь в дом и окно в спальне хозяина, где изволил почивать садовник, были закрыты. Приоткрыта лишь форточка, но через нее кот еле пролезет, не то, что человек. Следов взлома на двери нет, оконная рама из качественного дуба, с наружной стороны ее не вскроешь. Это два. А самое главное - в комнате была кромешная тьма. И это три! Не будет же незваный гость зажигать ночник, чтобы убедиться: на ложе Кривошеев или садовник. - доложил полицейский. - Все это приводит к следующему выводу: или убийца бывал в доме, или он является приятелем одной из женщин. В первом случае у него каким-то образом в руках оказался дубликаты ключей от всех дверей, и целью был Кривошеев. Во втором случае соучастницей преступления была одна из женщин, и целью был садовник.
- А собаки во дворе нет? - поинтересовался Василий Федорович.
- Собаки нет, а забор, несмотря на трехметровую высоту, можно легко преодолеть, не будучи альпинистом. Я клоню к тому, что можно обзавестись только ключами от дома. Это имеет отношение к версии, когда убийца не имел сообщника в доме.
- Допустим, он изучил расположение комнат в доме, обзавелся фотографиями депутата в фас и профиль или видел его изображение в газете, хотя, снимки в газетах такого качества, что мама родная не узнает, раздобыл неизвестным образом ключи и легко проник в дом. Возникает резонный вопрос: почему его не смутил тот факт, что рядом с хозяином находится его супруга, которая может поднять крик? Или он был уверен, что Кривошеев в спальне один? Тогда откуда такая осведомленность? - глаза Василия Ламбровского загорелись, как у борзой, которая на охоте взяла след.
- У тебя на этот счет есть предположения? - заискивающим тоном поинтересовался капитан.
- Думаю, за несколько дней до убийства кто- то приходил в дом Кривошеева под видом сантехника, рекламного агента, пожарника... Кого угодно... Этот человек провел в доме некоторое время. Незаметно сделал слепок с ключей и выслушал болтливых женщин, готовых выложить все о хозяине.
- Куда не иди, а придешь к горничной и кухарке. - вздохнул старший лейтенант. - Надо снова ехать в дом депутата и допрашивать женщин.
- Вот, вот, - ткнул ему в грудь указательным пальцем Василий Федорович. - Вы потрясите женщин, скорее всего они не все рассказали... по забывчивости или же намеренно скрыли некоторые факты.
- Спасибо, Федорович, за подсказку!
Ламбровский уже открыл дверь, но вспомнил, что не задал еще один вопрос.
- А стилет нашли?
- Какой стилет? - не понял собеседник.
- Стилет, которым убили Загускина. - ответил он и сразу сообразил, что с определением орудия преступления явно поторопился.
- Не было на месте преступления никакого стилета, садовнику в грудь всадили обычный кухонный нож по самую рукоятку...
Злость на друга дала неожиданные результаты. Ламбровский так вдохновенно извлекал смычком звуки из своей скрипки, что заслужил похвалу дирижера. Аристарх с вызовом посмотрел на Бобика, который поджал губы, скользнул взглядом по довольному лицу Ламбровского и поспешил удалиться. Первый раз за многие годы пути приятелей разошлись.
Теперь я потерял и друга, - окончательно расстроился Арик, забыв про похвалу в свой адрес. - Но я не могу сделать первый шаг к примирению, Евлампий решит, что я одумался и принимаю его предложение.
Арик вернулся домой, надеясь застать родителей спящими. Он желал предаться уединенному унынию на кухне с чашкой чая и бутербродом, но все снова пошло шиворот - навыворот, только в меньших масштабах. На кухне сидел отец в трусах и майке и курил. Сын поздоровался и опустился на соседний стул.
- Я сегодня ходил на разведку, - с загадочным видом произнес Василий Федорович, будто только что вернулся из вражеской страны и принес важные секретные сведения.
Когда изложение сведений было закончено, Аристарх протянул:
- Ну, дела... Может, я здесь не причем?
Он с надеждой посмотрел на "разведчика", желая услышать подтверждение своих слов.
- Причем! - резко отрезал отец, не отвечая на мольбы сына.
- Ты так говоришь, будто я пишу не детективные рассказы, а инструкции по устранению жителей нашего города, - обиделся тот.
- Это не инструкция, а параноидальный бред! Тем более не детективный рассказ! Занимайся делом, сколько раз тебе говорить! Музыка - вот твое признание!
- Как мне надоели эти лозунги! -вскипел Арик. - Всю жизнь меня призывали отлично учиться, заниматься музыкой, слушать родителей! Обрыдло!
- Что - о - о! - устрашающе взвыл отец. - Сидишь на нашей шее и еще смеешь возмущаться! Ты на свою зарплату должен на хлебе и воде сидеть, тогда появится желание продвинуться в оркестре. У человека должно быть самолюбие, он не может сидеть всю жизнь на задворках.
- Я не хочу сидеть на задворках! И отдаю себе отчет, что уже уперся рогами в забор, и дальше пути нет! Я должен свернуть в сторону и найти другой жизненный путь. Сам найти, без чужой подсказки! Я хочу заниматься тем, чем мне нравиться заниматься. Конечно, за рассказы я получаю сущие гроши, но это пока...
- Потом ты станешь настоящим писателем, твои труды выстроятся на полках в виде собраний сочинений, - с сарказмом сказал Василий Федорович. - Неужели ты думаешь, что это так легко: сел за компьютер и стучи по клавишам клавиатуры. Тут нужен талант и умение!
- Но я чувствую призвание к литературе, - уже спокойнее произнес Аристарх, устав от объяснений.
- Пока ты живешь на нашем содержании, ты будешь играть в оркестре!
- Не буду! - твердо заявил сын и взглянул на отца исподлобья, напомнив быка, стоящего перед воротами.
- Раз так... прошу на выход! - с ехидной улыбкой предложил родитель и указал рукой на дверь.
Арик сначала не понял, всерьез говорит отец или в шутку, но потом увидел колючие глаза и подрагивающие уголки губ, медленно поднялся и также медленно двинулся к выходу. Вот сейчас тот рассмеется, скажет, что пошутил, прижмет к себе высоченную фигуру сына, похлопает по спине, они сядут за стол и будут пить чай. Но этого не случилось. Замедленная съемка продолжалась, Аристарх, словно видел драму со своим участием со стороны. Он автоматически взял футляр со скрипкой, открыл входную дверь, постоял несколько секунд в ожидании, хотя, надежда, что его вернут, почти испарилась. Затем с трудом преодолел порог и осторожно прикрыл дверь...
Ноги сами привели Ламбровского к Евлампию Бобику, который при виде приятеля, молча, посторонился и пропустил в теплое нутро квартиры.
- Пострадал за литературу, - догадался он, обозрев насупившееся лицо Арика. Тот кивнул, подпер дверь спиной и потупил глаза. - Не расстраивайся, мы что-нибудь придумаем, - попытался успокоить его Евламп.
- Ты уже придумал, - не выдержал Ламбровский. - Ты извини, что я завалился к тебе... вот так, без приглашения, но мне больше не к кому пойти. Мы же друзья? - С надеждой спросил он.
- Конечно, друзья, - поспешно заверил его Бобик и начал стягивать с Арика куртку. Проделывал он это с такой заботой и нежностью, в точности повторяя действия матери в глубоком детстве, когда он возвращался зимой продрогший. Она расстегивала пуговицы, затем тянула за один рукав, а потом за другой. Сам Евламп эти манипуляции проделать не мог, закоченевшие на морозе руки не слушались его. Иногда он симулировал, ему нравилось, что с ним возятся, как с маленьким. Теперь он взял шефство над приятелем. Сняв с него верхнюю одежду, хозяин дома наклонился, желая перейти к освобождению от обуви, но удивленный и обрадованный неожиданной заботой гость отодвинул приятеля и самостоятельно переобулся в предложенные тапки. Он всегда их обувал, когда приходил к Бобику.
Евлампий провел его в кухню, напоил горячим чаем и уложил на свой диван.
- Спасибо тебе, - засыпая, прошептал Аристарх.
Заботливый друг присел рядом, прислушиваясь в ровному дыханию Ламбровского. Потом достал с антресолей старенький матрас, разложил его на полу, проделал привычную процедуру с постельными принадлежностями, но ложиться не стал. Евлампий снова вернулся в кухню и сел за стол. Он должен придумать, как помочь другу...
Аристарха разбудил звонок мобильного телефона. Он специально не отключил его на ночь в надежде, что обеспокоенный родитель одумается и вернет сына в родные пенаты. Молодой человек обрадовано схватил трубку...
- Доброе утро, Аристарх Васильевич, - поприветствовал его Максим Синявский.
- Здрасти, - выдохнул разочарованный Ламбровский.
- Что-то Вы про нас совсем забыли, не заходите, не приносите новые рассказы, а люди ждут...
- Какие люди? - не понял Арик.
- Члены "Детективного клуба".
- Я... - Ламбровский хотел заявить, что больше не будет писать рассказы для газеты и не только для газеты, вообще, не напишет ни строчки, но заметил странные знаки, которые проделывал руками разбуженный разговором Евлампий. Гость вопросительно взглянул на хозяина и еле слышно спросил, отодвигая от себя трубку, - что?
- Надо поговорить, - также шепотом ответил приятель.
- Я Вам позже перезвоню, - заявил Аристарх редактору и отключился. Еще недавно он не позволил себе так невежливо обращаться с властным Синявским, но теперь почувствовал заинтересованность в себе и мог вести себя так, как считал нужным.
- Прежде чем отказываться от работы в газете, ты должен хорошо все взвесить, - предупредил его Бобик.
- Я... все взвесил, - без уверенности сказал Ламбровский.
Евламп уловил нотки сомнения в его голосе и пошел в наступление. Он почувствовал себя Остапом Бендером, "великим комбинатором и идейным борцом за денежные знаки", который произносил пламенную речь в деревни Васюки. Сделав упор на призвание и дарование, он перешел к материальной заинтересованности, обрисовал в радужных красках возможные баснословные прибыли. Аристарх сидел в одних трусах на разобранном диване и с открытым ртом слушал приятеля. Пламенная речь его захватила, мысль о возвращении на недавно покинутое литературное поприще прочно засела в голове, одно пугало молодого человека - непредсказуемые последствия после очередной публикации в газете "Пламя".
Терпеливо выслушав до конца, он поинтересовался.
- Ты снова предлагаешь организовать общество по ликвидации?
- По устранению неприятностей, - поправил Бобик.
- Один черт, - отмахнулся Ламбровский и пересказал вчерашний рассказ отца.
- Все смешалось в доме Кривошеева, - проникся рассказом Евлампий, и быстро нашел нужные аргументы. - Но ты сам утверждал, что дело не в самом детективе! Толчком к преступлению служит опубликование в газете, поэтому предлагаю следующее - ты пишешь детектив и идешь с ним в другую редакцию, например, в журнал "Маруся"...
- В женский журнал? - удивился Арик.
- Процент женщин, читающих детективы, гораздо выше, чем мужчин, - со знающим видом заверил Бобик.
Ламбровский не стал уточнять, откуда тот почерпал данные сведения, его занимало другое.
- А какая разница, где печататься, главное - рассказ появится на страницах печатного издания. И не важно, журнал это или газета. Или вестник коммунистов...
- Можно провести эксперимент, - предложил Евлампий.
- И пострадает еще один человек, - потухшим голосом произнес Арик.
- У меня есть один знакомый, - осторожно начал хозяин, - вернее, он наш общий знакомый... - Ламбровский уже хотел прервать подозриетльной вступление, но Бобик его остановил, - Успокойся, он не хочет избавляться от неприятного ему человека, просто у него возникла необходимость разъехаться с этим человеком по разным микрорайонам города. Чем дальше, тем лучше.
- Что за чушь! - возмутился Арик, - я теперь должен выступать в роли риэлтора? Этот... наш общий знакомый не может сам разменять свою жилплощадь?
- Я не буду тебе объяснять все тонкости этого пикантного дела, - "напустил тумана" Евлампий, - я назначил ему встречу в театре за час до начала репетиции, пусть он сам все тебе расскажет...
В вестибюле театра маячила одинокая фигура Виталия Аленкина, который в оркестре театра музыкальной комедии играл на трубе. Ламбровский вопросительно взглянул на друга, тот кивнул, подтверждая догадку.
Виталию было лет тридцать - сорок, неопределенность возраста была вызвана чрезмерной упитанностью трубача и отсутствием растительности на голове. Может, он брился наголо, следуя моде, а может, таким нехитрым способом хотел спрятать раннее облысение. В оркестре все относились к Аленкину с симпатией, был он человеком приветливым, незлобным и камня за пазухой не держал. Щекастое лицо трубача с постоянным румянцем, вздернутый нос и удивленно смотрящие на мир глаза убавляли ему возраст. Виталик постоянно жевал, подтрунивания коллег - музыкантов не вызывали отклика. Своим весом он гордился, не забывая напоминать оркестрантам, что трубачу таким и положено быть и при этом надувал и без того выступающие щеки.
Сегодня Аленкин выглядел растерянным и встревоженным, даже щеки обвисли, а взгляду добавилась мольба о помощи. Арик тотчас проникся желанием помочь приятному во всех отношениях человеку без возраста.
После приветствий они сразу перешли к делу, пристроившись у подоконника.
- Аристарх, у меня к тебе большая просьба... Может, я сгущаю краски, но мне кажется...
- Виталик, не мямли! Давай, соберись!- призвал его деловитый Бобик.
Аленкин утвердительно кивнул и продолжил.
- В общем так, у меня есть теща Елена Федоровна. Из-за нее моя семейная жизнь висит на волоске. Она настраивает мою жену, свою дочь, против меня, но Лиза меня любит... любила...
- Так любит или любила? - поинтересовался Ламбровский, считая это немаловажным.
- Раньше любила, а сейчас... не знаю. В нее вселилась теща.
- Как это? - хором спросили приятели.
- Не в прямом смысле, а в иносказательном, - расплывчато пояснил Виталий. - Лиза стала думать, как мать, говорить, как мать. В общем, отражала нападки мамаши, устала и сдалась - превратилась в сварливую бабу, как теща. Я давно понял, что надо разменять квартиру и предложил вариант выхода из сложной ситуации жене. Она поняла, что зашла слишком далеко. Про любовь ко мне не сказала, но желание сохранить наш брак у нее есть. Тем более, у нас растет сын... Вася. - При воспоминании о сыне скорбная мина сползла с лица Аленкина. - Я не желаю, чтобы он рос без отца.
В голосе расстроенного отца были отчетливо слышны просительные нотки, будто от Аристарха зависело, станет Василий безотцовщиной или будет расти и развиваться в полноценной семье.
- Мне все ясно, - деловым тоном произнес Ламбровский, напоминая терапевта, установившего диагноз недомогания больного, выслушав его жалобы. - Так, так, так... Значит, теща отказывается от размена квартиры. - с явной угрозой в голосе добавил он. Потом подумал и не к месту добавил, - все Федоровичи одинаковы... - Заметив непонимающие взгляды, собрался и вернулся к разговору. - А без ее участия этот вопрос можно решить?
- Нет, - покачал головой Виталий. - Это квартира ее родителей, она в ней выросла, привыкла жить в хоромах при потолках в три с лишним метра и при толщине стен около метра. Тем более эта "сталинская постройка" находится в центре города и довольно прилично сохранилась. В прошлом году в доме сделали капитальный ремонт. Елена Федоровна никогда не переедет в захолустье без уважительной причины.
- Неплохие бабки можно срубить за эту хату, - задумчиво сказал расчетливый Бобик. - Можно спокойно разменять ее на две приличные двухкомнатные квартиры в спальном районе.
- В двух разных спальных районах,- подсказал Аристарх, проникшись ситуацией.
- И я про это! - воодушевился Аленкин. - Но Елена Федоровна не желает терять власть над дочерью и контроль над всеми нами.
- Успокойся, Виталик, Арик тебе обязательно поможет, - заверил его Евлампий.
Ламбровский не удивился такому заявлению: он не мог отказать ни Бобику, приютившему его, ни печальному Аленкину, который находился на грани развода с женой Лизой и расставания с любимым сыном Васей...
На протяжении всей репетиции Аристарх бросал взгляды на Виталия, посчитав его источником вдохновения к написанию рассказа. Автор создавал в уме образы тещи и жены Аленкина. По непонятной причине женщины являлись ему в виде персонажей из сказки "Двенадцать месяцев": толстой противной мачехи и доброй забитой падчерицы. Ламбровский с точностью восстановил в памяти сказку, поддавшись необъяснимому порыву. Только конец получился несколько иной, мачеха переехала на житье-бытье в лес, где сердобольные братья-месяцы приютили ее, выстроив волшебным способом добротную лачужку. Под волшебным способом Аристарх подразумевал ледяной посох, исполняющий любое желание. Стукнул посохом оземь, прочел заклинание и твое желание исполнилось...
Нет, вариант переезда в лес отпадает - жалко братьев-месяцев, злая и скупая мачеха их достанет своими требованиями. То, скажет, хочу лето, когда на дворе январская стужа, то весну, когда на улице полетели желтые листья. Надо что - то придумать необычное, - мысленно рассуждал Ламбровский, - мачеху- тещу надо отправить подальше, но предварительно применить к ней меры перевоспитания. Дорогу в дом зятя пусть не забывает, но ведет себя в гостях достойно, без нравоучений и подзуживаний.
Арик не заметил, как пролетела репетиция. После к нему подлетел Евлампий и потащил в кафе обедать. Он заметил, что приятель "ушел в себя", следовательно продумывает будущий рассказ. Он заботливо ухаживал за писателем, подсовывая ему одно за другим блюда, а тот молча, поглощал пищу. Когда подруги покойной Кашкиной хотели присоединиться к ним, Евламп с удивленно посмотрел на них и поинтересовался.
- А вы что, ничего не знаете?
- Что мы должны знать? - напряглись виолончелистки.
- Ламбровский подхватил страшный вирус, ученые еще не знают его происхождения, не говоря о методах лечения. - поделился он придушенным голосом, переводя взгляд с группы опешивших девушек на прожорливого "больного". Ясно было одно - неизученный вирус не влияет на аппетит, но притупляет понимание окружающей действительности.
Виолончелистки с опаской покосились на Аристарха, который пребывал на своей планете, и попятились. Они посчитали своим долгом оповестить всех присутствующих о смертельном недуге скрипача. По мере их продвижения от столика к столику кафе пустело. Бобик наслаждался тишиной, а Ламбровскому было все равно, он и так пребывал в одиночестве. Минут через пятнадцать после ухода последнего посетителя дверь кафе приоткрылась и появилась голова дирижера. Он с опаской окинул взглядом помещение и поманил к себе расслабленного Евлампия.
- Он опасен... для окружающих? - с тревогой спросил дирижер и кивнул в сторону скрипача своего оркестра, который неспешно пил какао.
- Врач сказал, пару дней Аристарх должен побыть в изоляции, - доложил сообразительный Бобик.
- Почему, Евлампий, вы мне раньше не сказали о болезни Ламбровского!? - рассердился дирижер. - Все музыканты моего оркестра подвергались опасности всю репетицию!
- О болезни мы узнали только что, врач перезвонил Аристарху на мобильный телефон и рассказал о неутешительных результатах анализов. - трагическим голосом пояснил Евлампий, продолжая врать напропалую.
- Что же нам теперь делать? - задался серьезным вопросом всклокоченный мужчина. - Закрывать театр на карантин?
Дирижер не сводил оценивающего взгляда с безучастного Ламбровского, будто ожидал увидеть немедленных проявлений коварного недуга.
- Чтобы заразиться, нужно находиться в непосредственном контакте с больным. - с явным намеком на собственную персону, подвергающуюся опасному риску, доверительно сообщил Бобик и постучал себя по груди кулаком, чтобы намек был более доходчивым.
Неизвестно, какие выводы сделал дирижер, но на третью скрипку он покосился с неодобрением. Возможно, об их уединении в каморке тети Зины уже начали распространяться слухи по театру.
- Думаю, будет лучше, если вы ОБА отправитесь домой, - сквозь зубы произнес он, будто боялся дышать полной грудью рядом с больными людьми, и отодвинулся на почтительное расстояние от Евлампия.
- Не знаю, сможем ли мы подчиниться Вашему распоряжению, - помедлив, хмуро сказал Евлампий и сделал шаг навстречу руководителю.
Тот мгновенно среагировал и сделал шаг назад. Бобик повторил наступательные шаги, дирижер опять отступил. Со стороны это напоминало странный танец без контакта.
-Н... но я вам п...приказываю идти домой! - сбиваясь с дыхания, пробормотал испуганный мужчина.
- Боюсь, нам не дадут больничный лист, ведь диагноз болезни пока неизвестен, - выдал Евламп и продвинулся еще на один шаг.
Дирижер не выдержал, развернулся и быстрым шагом потрусил в свой кабинет, подальше от Бобика. Преодолев метров десять, он почувствовал себя защищенным, развернулся и прокричал.
- Я предоставляю вам обоим оплачиваемый отпуск на два дня, надеюсь, за это время врач определится с диагнозом и успокоит окружающих, которые контактировали с больным!
- Может, лучше дней на пять? - совсем обнаглел Бобик, задумчиво потирая подбородок. Для устрашения и быстрой сговорчивости руководителя он сделал еще пару маленьких шажочков.
- Хорошо, - быстро согласился дирижер, перейдя на визгливые нотки, - но через пять дней вы должны представить мне справки, что вы совершенно здоровы. Иначе...
- Иначе мы останемся без работы, - согласно кивнул парень и опечалился. Он не ожидал, что шутка потянет за собой шлейф неприятностей. Хотя, о получение справок о состоянии здоровья он не волновался, они с Аристархом пойдут в поликлинику и получат необходимый документ.
- А почему я решил, что отпуск на пять дней - это неприятности? - внезапно "воскрес" Евлампий. - Это пять дней свободы и абсолютного ничегонеделанья. Буду валяться на диване с книгой в руках, а Ламбровский сядет за мой комп и будет строчить свой детектив!
Бобик вернулся к приятелю, хлопнул его по плечу и заявил.
- Собирайся, мы идем домой.
- Отменили спектакль? - поинтересовался удивленно - радостный Аристарх, словно ему только что доложили: не будет урока географии, к которому он не подготовился.
- Мы заболели! - со скорбным видом сообщил Евламп и тяжело вздохнул при этом.
- Мы... что? - Ламбровский приложил ладонь к животу, будто оттуда шло зарождение болезни. Затем оценил взглядом гору пустой посуды на столе и поставил диагноз, - мы объелись, и теперь у нас будет заворот кишок... Или мы отравились столовской пищей?
Бобик с трудом сглотнул слюну и прислушался к своему внутреннему состоянию.
- Ты ощущаешь... признаки отравления? - испуганно спросил он.
- Пока нет, но ты сам сказал...
- Что я сказал? Я сказал, что мы отравились в местной столовке?
- Нет, но...
- Без но, - отрезал он, - ты знаешь, я человек мнительный и подвержен влиянию домыслов.
- Влиянию чего?
- Довольно дискутировать! - призвал Евлампий. - Дирижер предоставил нам отпуск на пять дней...
- Без содержания?
- С содержанием!
- Откуда такая щедрость?
- Он сказал, что у нас нездоровый вид и нам просто необходимо отлежаться. После чего мы сходим в поликлинику и возьмем справки, где участковый терапевт заверит нас и, в первую очередь, руководство и окружающих, что мы совершенно здоровы. - нравоучительным тоном перечислил будущие действия Бобик.
- Но я и сейчас чувствую себя... нормально, - неуверенно сказал Аристарх.
- Видишь, в твоем голосе я услышал нотки сомнения! - восторжествовал Евлампий. - Зачем отказываться от отдыха, если тебе его навязывают? Все складывает вполне удачно: у тебя появиться время для написания нового рассказа. Надо, как можно скорее, помочь Аленкину! Семья трубача под угрозой распада!
- Надо бы взглянуть на эту злодейку-тещу, - загорелся желанием Аристарх, вняв призывам трибуна.
- Взглянем, - пообещал Бобик, увлекая его за собой, но их пригвоздил к месту насупленный взгляд тети Зины.
Сначала в дверном проеме показалась ее опухшая физиономия, а потом испитое лицо ее собутыльника Павла. Прищуренными взглядами они заклеймили позором парочку музыкантов и в довершении осудительно покачали головами.