Воскресное утро началось с раннего подъема, что было мне не свойственно, тем более в хмурый декабрьский период.
С вечера я быстро заснула, продрыхла без сновидений до пяти утра, встала, побродила по квартире, выпила воды, полюбовалась круглой луной и снова легла в кровать без надежды на продолжение сна. Но незаметно задремала. Лучше бы я этого не делала.
Мне приснился откормленный крокодил. Не тот, что из сказки Корнея Чуковского, который гулял по аллеям парка с сыновьями Тотошей и Кокошей, а злой и страшный крокодил с затежкой-молнией на животе. Дело происходило в заброшенном парке. Дул сильный ветер, желтые листья метались по воздуху, невиданные птицы о чем-то меня предупреждали, но я настойчиво шла по тропинке. Как потом поняла, мои стопы были направлены на берег озера. Несмотря на осеннюю пору, поверхность озера была подернута тонким слоем льда. На берегу стоял выше упомянутый крокодил и с недовольством взирал на странное явление природы. Видимо, в его план входил утренний заплыв, но лед был помехой. Меня не удивил крокодил, стоящий на берегу, будто в нашем городе прогуливающие по паркам крокодилы - обычное дело, я кивнула ему, он оценивающе на меня покосился и стал задумчиво подергивать бегунком на молнии, размышляя, явить миру свои внутренности или повременить? Или хотел сбросить перед заплывом свою гладкую дорогую шкурку. Мое приветствие он проигнорировал, только еще сильнее нахмурился. Вы видели нахмуренных крокодилов? Скажу вам честно, это еще то зрелище! Тем более, когда он нервно дергает бегунком. Мне пришел на ум эксбиционист, естественно пришел во сне. Я поспешила ретироваться, но далеко не ушла. Меня остановил резкий окрик представителя водных позвоночных.
- Погоди, не спеши!
Я не хотела выказывать свой страх, развернулась и надменным голосом произнесла:
- У меня совершенно нет свободного времени, я очень занята.
Как будто неспешная прогулка по заброшенному парку была важным делом.
Крокодил опешил от моей наглости и бесстрашия, что не сменило гнев на милость. Увы, на добродушного крокодила Гену он тоже не был похож.
- А хочешь, я покажу тебе... кое-что? - заискивающе спросил толстяк в легко снимаемой коже, чуть сдвинул молнию вниз, приковав мой взгляд к образовавшейся малюсенькой щели.
- Мне... мне это не интересно, - пробормотала я неуверенно.
- Ты ошибаешься, - плотоядно улыбаясь, заверил он меня и резко расстегнул застежку молнию.
И моментально из его внутренностей выпрыгнул мужчина с криком: "Алле оп!"
Я не перепугалась, словно именно, этого и ожидала.
Мужчина напомнил мне циркового артиста "времен Очакова и покоренья Крыма", то есть ни единожды виденного мною на черно-белых кинопленках. У него были шикарные усы, строго параллельные ровным плечам, набриолиненные волосы, разделенные строгим линейным пробором, черные влажные глаза, стройная широкоплечая фигура, облаченная в полосатый комбинезон. Комбинезон его сильно обтягивал, выказывая достоинства. Я стушевалась и уперлась взглядом в его волосатую грудь, гордо выпяченную из трикотажа. Прямо приклеила свой взгляд, чтобы он не опустился ниже.
- Алле оп! - вновь повторил циркач еще громче, призывая меня отреагировать. Эхо покатилось по заледеневшему озеру.
Я вздрогнула и вяло зааплодировала, чтобы прекратить выкрики, изрядно действующие мне на нервы.
Овации были слабыми, но мужик остался доволен небурным проявлением чувств, наверное, и на это не рассчитывал. Он приложил левую ладонь к груди и склонился в благодарном поклоне.
Я быстро разработала в уме план развития событий. Как мне казалось, есть два варианта: первый - циркач снова залезет внутрь крокодила, тот застегнет молнию и будет ждать следующего зрителя; второй - циркач войдет в воду, как ледокол, и превратиться в моржа. Не в зверя, а закаленного человека. Будет демонстрировать свое мастерство в плавании и одновременно коситься в мою сторону, чтобы оценить мою реакцию на происходящее.
Для меня предпочтительным был второй вариант. Пока он будет рисоваться, я выберу момент и улизну.
Увы, я не угадала. У мужчины был третий вариант развития событий. Он пронзил меня томным взглядом, распахнул руки для объятий и пошел на меня со словами:
- Маша, я так тебя любил!
- Я не Маша, я Луша! - заверещала я так, что последняя листва покинула ветви деревьев. Мужик замер, но руки не опустил. Внимательно изучил мою шикарную внешность и спросил проникновенным голосом:
- Ты в этом уверена?
- Я... могу паспорт показать! - испуганно проблеяла я.
- Паспорт? - недоуменно повторил он, не понимая, о чем идет речь.
- Паспорт, - кивнула я, - это документ, удостоверяющий личность.
- Мне не нужно никаких документов! - излишне театрально воскликнул он и вновь двинулся в мою сторону. - Я знаю, что ты Маша! Иди ко мне, Маша! Я так тебя люблю, Маша!
Пришлось обратиться за помощью к крокодилу, который пока не принимал участия в нашей дискуссии, посчитав свою миссию выполненной.
- Ну, хоть, вы ему скажите, что я Луша! - взревела я, позабыв, что с крокодилом мы не знакомы.
Он старательно застегнул молнию, чем дал понять: обратного пути нет. Пока я думала, что предпринять (побег как-то сюда не вписывался), циркач подошел ко мне, пал к моим ногам и стал нести околесицу. Мне показалось, что это было заклинание. Он меня решил околдовать. Чтобы не слышать произносимых слов, я заткнула уши и стала орать, что есть мочи. И так орала, что проснулась.
- Лучше бы я не ложилась! - громко изрекла я в пустоту. Сама испугалась собственного звенящего голоса и осмотрелась, словно боялась появления пузатого крокодила, который снова захочет продемонстрировать мне своего сотоварища.
Прокрутив в голове странный сон, я пришла к одному выводу: крокодил проглотил циркача, но не смог его переварить. Однако жилистый попался мужик! И выпустить жаль, и в животе некомфортно. Крокодил подумал-подумал и решил: пусть работает на меня! Развлекусь, а заодно другим нервы подпорчу - не каждый человек, тем более с расшатанной нервной системой, спокойно вынесет появление усатого красавца из крокодильего нутра.
Да, на свете немало индивидов, которым всегда хорошо, когда другим плохо.
Я не зря принимала сон за реальность: если мне явился крокодил с необычным внутренним содержимым, значит, так было нужно. Это подсказка, это объяснение причины появления в моем доме человека по фамилии Родионов. Он принес мне печальную весть. Но кому она предназначена на самом деле?
Во сне циркач тоже принял меня за неизвестную Машу. Обознался? Или ошибся? Возможно, мы с ней очень похожи. Он ее знал в прошлой жизни, был рад и удивлен неожиданной встрече, которая предоставила ему возможность объясниться с ней.
Прекрасный вывод! И что он мне дает?
Лично мне, ничего. Надо искать несчастную Машу, оплакивающую внезапно исчезнувшего горе-рыбака.
С чего начать?..
Будем исходить из того, что Родионов все перепутал, так считает и Жаворонков. А он парень здравомыслящий, не то, что я. Это еще раз подтверждает, что любовь предназначена не мне, а Маше... Всё, проехали! Я уже решила, что в этой драме я не участвую. Или участвую как человек, желающий установить справедливость.
Легко сказать, но трудно себя убедить до конца. Так романтично: тайный воздыхатель решился признаться в любви в самую последнюю минуту жизни. Он смирился с трагической неизбежностью, но не смирился с тем, что его возлюбленная никогда не узнает о его сильном чувстве. Горечь утраты подслащает пилюля запоздалого признания.
Эх, еще бы знать, от кого оно исходит?
И кому предназначено? Последний вопрос перетягивает меня на позиции Жаворонкова.
Ясно одно - надо установить личность погибшего рыбака. Когда станет известно его имя, я пойму были ли мы с ним знакомы, если да, то приму признания на свой счет, поплачу о нем и мысленно отругаю за нерешительность; если нет, то буду искать Машу. Найти девушку по имени Маша с огромном городе - это похлеще поисков иголки в стоге сена.
От этой зряшной идеи я уйти не смогу, знаю свою несговорчивость. Иду на компромисс только с виду. Как в случае с Митькой.
И сон мне не зря привиделся.
Если внутри крокодила прижился циркач, то внутри меня поселилась неуверенность. Как ни пыталась я себя убедить, что визит Родионова был ошибочным, мне это не удавалось. Так залечивает глубокую рану несведущий хирург, сверху она затягивается хлипкой пленкой, а внутри зреет нарыв. Медленно-медленно зреет, беспокоит всё сильнее и сильнее, а потом начинается дикая боль. Если нарыв не вскрыть, то можно... сыграть кое-куда.
Я знала, что с каждым днем Родионов со своим известием о любви некого рыбака к некой Маше (или речь все же идет обо мне, я от этой идеи пока не отказалась) не будет выходить из моей головы. Я буду постоянно думать об этом, разрабатывать разные варианты, не находящие подтверждения на практике, пока не двинусь умом на этой почве. И что из этого следует? А то и следует, что я должна временно стать сыщиком! Взять отпуск, не прислушиваясь ни к каким уговорам директора музыкального училища, и вплотную заняться расследованием этого запутанного дела. Если жизнь подкинула мне загадку, я должна ее разгадать, чтобы спокойно жить дальше. Я не исключаю, что кто-то сверху раньше меня догадался, что моя жизнь стала серой и будничной, как я не пытаюсь ее раскрасить цветными красками. Только краски быстро выцветают, становятся тусклыми и скучными. Я хочу смены деятельности, чтобы не закиснуть. Я только сейчас поняла, что мое веселье, похожее на взрыв в ненужное время и в ненужном месте, со стороны смотрится, как странное поведение особы с неустойчивой психикой. И никому не приходит в голову, что я вполне нормальный человек. Просто этот человек страдает, но выказывать свои страдания не желает. Отсюда неадекватность моего поведения.
Дурочка, - скажет кто-то из моего окружения. И пусть он так считает. Вслух не высказывается, и на том спасибо. Скандалить и доказывать, что я не верблюд, не люблю...
Неожиданное решение заняться собственным расследованием меня успокоило. Я сварила крепкий кофе, пристроилась с чашкой у окна и стала размышлять, с чего начать?
А начать надо с поиска... Нет, не Родионова, а помощника. Сегодняшние планы я не меняю, мы пойдем с Митькой по адресу, где проживает "переворотный" Родионов: не Арсений Иванович, а Иван Арсеньевич. А далее буду действовать без помощи Жаворонкова. Потому что он никогда не расстанется со своей работой, заменив ее безуспешным частным сыском - пойди туда, не знаю, куда, найди то, не знаю, что. И честно говоря, мы с ним одного поля ягоды - так же смыслим в сыске, как оперная дива смыслит в высшей математике. Ей это ни к чему, она на другом поприще преуспела. В отличие от меня, которая начала свою трудовую деятельность на должности преподавателя пения, на этой же должности свою деятельность и закончит.
Я представила себя дряхлой старушкой, которая ковыляет с палочкой по коридорам музыкального училища и слышит за спиной ехидные смешки. Как коллег, так и даровитых чад. А что делать одинокой старушке?! Какие у нее есть развлечения, кроме работы?! За плечами ни детей, ни семьи... Одни скучные воспоминания об однообразно прожитой жизни.
Я счастлива, что жизнь дала мне шанс что-то изменить. Да, счастлива, я не лгу. Я рискую? Возможно, рискую. Важно понять, чем рискую? Собственной жизнью? Сомневаюсь. Здоровьем своих близких? Нет, и в этом не сомневаюсь. Если кто-то решил меня разыграть, тем самым отыграться за обиды, которые я обидами не считаю, потому как не помню, чтобы кому-то нанесла принародную обиду, то я принимаю вызов. А если послание адресовано мне, то тем более я должна выяснить, кто меня так любил, что не забыл в последнюю минуту жизни.
Я не могу скрывать свое решение от Жаворонкова. И не могу ждать встречи, чтобы ему обо всем рассказать. Не взглянув на часы, я позвонила Митьке. Трубку долго не брали, потом раздался заспанный голос. Не обратив внимания на проглатываемый зевок, я бодрым голосом запричитала.
- Как можно спать, когда на улице такая великолепная погода! Мороз и солнце...
- День прескверный, - грубо перебил меня друг.
- Что-то случилось? - спросила я, умерив бурное веселье.
- Я заснул два часа назад.
- А что ты делал ночью, извини за нескромный вопрос?
- Был на работе... Павиан Гнат умер.
- Да, ты что?! - задохнулась я от сожаления, но при упоминании имени животного заскребло где-то под мышками, чем едва не вызвало идиотский смешок. Мне было искреннее жаль Гната, но я ничего не могла с собой поделать: живо представляла себе второго мужа в одной из просторных клеток зоопарка. Он раскачивался на перекладине, уцепившись за нее одной рукой, и нахмуренно взирал на посетителей, изредка издавая режущие слух звуки. - И в чем причина? - справившись с чувствами, поинтересовалась я трагическим голосом.
- У него было больное сердце. Я сделал всё, что было в моих силах.
- Не сомневаюсь... Я сожалею. Надеюсь, моей вины в этом нет? Я вчера насильно увела тебя из зоопарка.
- Рано или поздно это должно было случиться, он был тяжело и неизлечимо болен. И давай больше не будем об этом.
- Наш договор остается в силе?
- Естественно. Но давай отложим визит к Родионову на более приемлемое время. Сейчас только начало восьмого...
- Как начало восьмого! - задохнулась я.
- Так, - коротко подтвердил Митя. - А почему тебе не спится в воскресный день? На тебя это не похоже.
- Сон странный приснился.
- Рассказывай!..
-... Действительно, странный, - задумчиво протянул он, выслушав пересказ.
Я не угомонилась, поделилась своей гениальной мыслью, родившейся в гениальной голове.
- У тебя есть нитка и иголка? - неожиданно спросил он.
- Есть, а тебе зачем?
- Иногда очень хочется зашить тебе рот, чтобы не слушать бредовых идей! Так что лучше тебе сделать это самой, пока я не приехал.
- Никакая это не бредовая идея! - обиделась я. - Самая что ни на есть здравая мысль! А ты предлагаешь сидеть и ждать, пока снова не появится очередной Родионов, теперь он будет Запрягаловым или Гусликовым, и передаст очередное послание от очередного воздыхателя, отправившегося в мир иной?!
- С чего бы ему являться?! Снаряд в одну воронку не попадает. Сама согласилась, что Родионов перепутал адрес. Сегодня мы попытаемся всё выяснить.
- У кого выяснить? У Ивана Арсеньевича Родионова? Если ты не забыл, нам нужен Арсений Иванович Родионов. Ты купился на совпадение номера дома и номера квартиры. И улица у него ПИОНерская, а у меня - ПИОНовая, - занудным голосом проговорила я, выделяя четыре первых буквы в названии улиц.
- Если ты, Лучок, считаешь, что нам не стоит идти к этому Родионову, то мы не пойдем.
- Пойдем-пойдем! - с угрозой произнесла я, отметая его уговоры, которые должны последовать после пересказа сна. Но угроза была хлипенькой.
- Пойми, твой сон - это своеобразное предупреждение: не надо никуда идти, иначе тебя будет поджидать неприятный сюрприз!
- Митька, ты так, действительно, считаешь? Или пытаешься меня напугать, чтобы я отказалась от затеи?
- Пытаюсь, потому что затея глупая... А сны я толковать не умею, всё это ерунда. Можно трактовать сон так, как тебе или кому-то выгодно.
- Ладно, я сама пойду к Родионову, - окончательно расстроившись, заявила я.
- Я пойду с тобой! - разозлился Жаворонков. - Надеюсь, твое рвение к сыщицкой деятельности на этом угаснет. Завра ты проснешься, пойдешь на работу и займешься привычным делом.
- Обещать не могу! - честно призналась я...
На улицу Пионерскую мы добирались на такси. Митя давно отказался от комфортного передвижения на своем автомобиле. Это случилось после того, как он чудом избежал наезда на шустрого мальчишку, неожиданно выскочившего на проезжую часть. Сначала он запер машину в гараже, а ключ запрятал подальше, чтобы соблазна не было, нашел преимущества в передвижении на общественном транспорте, часто заменяя его пешими прогулками, а потом и вовсе продал машину вместе с гаражом.
- Жить стало лучше, жить стало веселее, - каждый раз отмечал он, с боями покидая маршрутное такси или внедряясь в него в часы пик.
Жаворонков не разделял мнение автолюбителей, которые считали свое положение более значимым, чем у пешеходов.
- Отсутствие машины не заставляет меня биться в истерике, - заявлял он искренне. - И зависти не вызывает.
Митька был отличным парнем. Добрым, терпеливым, покладистым, заботливым. Вот зачем ему убивать свой законный выходной на такую упертую особу, как я? Тем более после тяжелой бессонной ночи. А Митька не оставил меня один на один с моей проблемой. А пытался отговорить не потому что лень идти, он хотел вживить в меня здравомыслие. Раз новость предназначалась не мне, то незачем копаться в этом деле?! Но попробуй с такой совладать! Как упрется, с места не сдвинешь, будто в ней не пятьдесят пять килограммов при росте метр шестьдесят, а полтора центнера.
Я оправдывала свой неумеренный поисковый порыв сердобольностью: а как же неизвестная Маша, которую любил мужчина, чье тело покоиться на дне замершего озера? Она должна знать о его любви. Кем же он ей приходился? Может быть, мужем? А что: все возможно. Женился просто так, без интереса, и постоянно думал: развестись или не развестись? Пока "гадал на ромашке" пробежало несколько лет. Могу предположить, что Маша любила мужа. Любила и чувствовала безразличие. Но надеялась, что ее любовь, ее преданность, разбудит в сердце супруга ответное чувство. И чудо случилось. Муж полюбил ее, но понял это уже поздно. Понял и пожалел, что не успел признаться.
- Можно подумать, это смягчит утрату, - вслух произнесла я, оставив начало догадки при себе.
- Ты о чем? - вздрогнул Жаворонков, печалясь о Гнате. Его думы совпали с моей случайно оброненной фразой.
До этого мы всю дорогу молчали, как два преступника, идущих на "дело", которые бояться проронить слово, чтобы не выдать себя. Объясняться я посчитала лишним и вновь отвернулась к окну.
Оказавшись на воле, я выдала.
- Я думала-думала и только сейчас поняла, что всегда находилась в постоянном неудовлетворении собой. Как следствие - разлад с бывшими мужьями. Ты догадываешься, что на очередном перепутье выбрал неправильную дорогу, свернул не в ту сторону, в какую надо было свернуть. И что нужно сделать? Нужно остановиться, всё хорошенько осмыслить, докопаться до причины своего недовольства, повернуть назад, дойти до перекрестка и выбрать правильный путь, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливым человеком. И если этого не сделать, то доковыляешь... до пенсии по пути, тебе не предназначенному, состаришься и поймешь, что прожил зря, потому что выбрал не ту дорогу.
- Почему ты завела разговор на эту тему только сейчас? Я никогда не сомневался, что тебя в жизни всё устраивает. О личной жизни я умолчу, каждый в праве ошибся, не всем везет с первого раза. Но ты не озлобилась, не оставила надежды создать семью, не разочаровалась во всех мужчинах, и это меня радует.
- Меня мало что устраивает в моей жизни, если быть точной, то почти ничего не устраивает, - недовольно поморщилась я, надеясь, что Митька догадался, куда я клоню, но нет. Он молчал и не смотрел в мою сторону. Я изучила его профиль: недовольно поджатые губы, дерзкий подбородок, он явно не горит желанием выслушивать мои бредовые рассуждения в то время, когда умер его подопечный. Вот это трагедия, а у меня беспочвенные переживания. Но я не я буду, если расстанусь с идеей, ракетой ворвавшейся в мою голову. Пришлось страдальческим голосом пояснить, искусно пряча недовольство от его нежелания погрузиться в мои проблемы, не лежащие на поверхности. - Пойми, внутри меня бушуют постоянные противоречия. Раз есть противоречие, значит, я недовольна тем, как я живу, чем я занимаюсь. Неудовлетворение рождает внутреннюю злость, внутренняя злость, как ты ее не прячь, лезет наружу. Человек, который находится рядом, думает, что я злюсь на него, а я злюсь на себя. Начинает раздражаться, я терплю до поры до времени, а потом... развожусь.
- Я всегда считал, что тебе нравится твоя работа.
- Видишь, даже ты, такой догадливый, такой наблюдательный, ничего не заметил, - проникновенно поведала я, тщательно подбирая льстивые слова. Недовольство окончательно улетучилось: и правда, чего я раздражаюсь на него, если сама не найду объяснений. Тяжело вздохнула и пролепетала, - а как заметишь, если я сама не понимаю, что меня тревожит. Что-то гнетет, гнетет, а что, неведомо.
- Ты не ответила на мой вопрос, почему ты затеяла эту философскую беседу сейчас?.. Но мне твой ответ не нужен, кажется, я понял: тебя сподвиг на самобичевание визит Родионова.
- Так совпало. Я рада, что он пришел, именно, ко мне.
- Честно говоря, лично я не вижу связи между Родионовым и твоей жизнью, которая тебя не устраивает. На тебя нахлынула меланхолия: погода дрянная, дни короткие, ночи длинные, они располагают к размышлениям. А размышления не всегда радужные. Конец года заставляет подводить итоги. Не было всплесков, ну и черт с ними. Хорошо, что беды обошли стороной.
- Да, ты прав. У меня нет больших проблем, на маленькие можно не обращать внимания... Не думай, это разговор я завела от скуки или от надоевшего однообразия. Многие так живут и очень этому рады. Лучше не копаться в себе, чтобы не погрузиться в депрессию. Но раз так случилось, я благодарна случаю, который свел меня с Родионовым. Наконец, до меня дошло, что я занимаю чужое место! И точка отсчета неправильного пути совпадает с тем днем, когда я выбрала творческо-педагогическую профессию.
- А надо было?
- Пока не знаю точного ответа. Но могу сказать одно - это ужасно, когда ты не можешь реализовать себя в полной мере!
- У нас так живет половина населения. Каждый день идут на нелюбимую работу, и представь себе, не сачкуют, отдают себя, и не всегда получают за это достойную зарплату.
- Их это устраивает. Или они бояться перемен. Лучше довольствоваться малым, чем замахнуться на большее и всё потерять.
- Лучок, ты решила рискнуть и поставить все с ног на голову?
- А может быть с головы на ноги? Хочу найти себя, разве это плохо?
- Ищи, кто тебе мешает, - передернул плечами Жаворонков, - но я тебе не верю. Твоя мечта стать оперной звездой с мировой славой не сбылась, а на меньшее ты не согласна. Сообразила, что твои амбиции на этом поприще не буду реализованы, и решила найти себе другое занятие. А какое это занятие, тебе подсказал товарищ Родионов, зашедший к тебе по ошибке.
- Мои амбиции не летали в заоблачных далях! - буркнула я, - я отлично знаю свои возможности. Я не гений, как некоторые, но не без таланта. Но таких пруд пруди! Я уперлась головой в свой потолок, выше уже не поднимусь. Можно вскарабкаться на крышу, но зачем?
- У тебя есть педагогический талант. Не каждому гению это дано. Скажешь, не так? Твои ученики много раз побеждали на различных конкурсах. Не ты ли приложила к этому руку?
- Приложила, - промямлила я, испугавшись, что поддамся на уговоры. - Митя, ответь: ты с радостью идешь на работу?
- С радостью. Я люблю свою работу.
- Ты счастливый человек! Я тоже хочу быть счастливой! Разве это плохо?
- Все хотят. Но счастье у каждого свое. И часто не связано с работой...
- Лучше не продолжай, а то я расплачусь. Дожить до тридцати пяти лет и понять, что у тебя все наперекосяк, это ужасно!
- Можно подумать, тебе девяносто вчера стукнуло. Оглянулась и ничего хорошего не увидела. Как одинокий миллиардер. Да, пахал всю жизнь, да, жил безбедно, копейки до зарплаты не пересчитывал, да, ездил на дорогом автомобиле, много путешествовал, жил в роскошном особняке. Но никто тебя по-настоящему не любил. И оставить нажитое добро некому. Пожертвует на благие цели, в его честь попоют оды годик-другой и благополучно забудут.
- Он может создать что-то фундаментальное, его имя запомнят на века.
- Не спорю. Но где продолжение рода? Кто из его потомков скажет: "Ох, как наш Вольдемар похож на прадеда! Ну, просто вылитый Апполон Венедиктович!" И станут копаться в ворохе старых фотографий, выискивая подтверждение слов тетушки Лидии.
- Семья первична, работа вторична, - без особой веры в сказанное произнесла я. Критически покосилась на друга, будто он был причиной моих неудачных браков, и с ехидцей заметила, - можно подумать, у нас с тобой семеро по лавкам скачут.
- Всему свое время, - многозначительно произнес бравый мужчина Жаворонков, не поглядывая многозначительно в мою сторону.
Я так погрузилась в дискуссию о своем месте в этом мире, что запоздало заметила, как мы бойко трусим по тротуару в неизвестном направлении. Я держу Жаворонкова под руку и внимательно смотрю себе под ноги, будто иду по минному полю, изредка оценивая реакцию своего приятеля на очередное изречение.
- Куда мы идем? - очнулась я, с интересом рассматривая дома, стоящие вдоль дороги.
- Здрасте, приехали! - усмехнулся мой приятель. - Мы ищем дом номер десять.
- Это улица Пионерская?
- Вы чрезвычайно сообразительны... А вот и нужный нам дом.
Я внимательно изучила табличку, исключая сомнения. Приближение к цели подействовало на меня отрезвляюще: расхотелось идти к Родионову! Я не знала, о чем буду его спрашивать, что плести в ответ, если его заинтересует причина нашего появления в его доме. Говорить правду я не собиралась, кто поверит в эти небылицы?! Еще примут нас за наводчиков, как я приняла Арсения Родионова за домушника.
Пока я колебалась - идти или не идти, Митька успел прикинуть, в каком подъезде находится восемьдесят первая квартира, и потянул меня в нужном направлении. Мы поднялись на лифте на третий этаж, хотя могли спокойно двинуться по лестнице, осмотрелись и позвонили в дверь.
Нам долго не открывали, я протянула руку к звонку, чтобы попытаться еще раз, но в этот момент дверь открылась, и на пороге появился всклокоченный парень лет двадцати пяти. У него было красноречивое выражение лица, охарактеризовать которое можно одной фразой - как вы меня все достали! Нерадушный прием еще сильнее охладил мой недавний пыл, я хотела задать банальный вопрос: Не здесь ли живет гражданин Громобойников? Получить отрицательный ответ и удалиться. Но нахмуренно-презрительное лицо парня разгладилось, будто по нему прошлись утюжком, и он даже выказал еле заметную улыбку. По крайней мере, его рот растянулся. И эта полуулыбка привела меня в восторг: нижняя часть была один в один, как у моего визитера. Глаза не были близко посажены, и нос был симпатичный, не картофелина, чуть вздернутый. У парня были волосы цвета спелой пшеницы, но сравнить их с волосами моего гостя не представлялось возможным, потому что он не удосужился снять головной убор, когда проник в мою квартиру.
Мы не успели ничего сказать, как по квартире разнесся призывный детский плач. За ним последовал недовольный женский крик:
- Иван, подойди к ребенку!
- Сама подойди! - окрысился хозяин, повернув голову в сторону комнаты, где разрывался малыш.
- Ах, так! - взвыла женщина и стала что-то бросать на пол.
Грохот был ужасающим, мне показалось, что она решила перебить всю посуду, чтобы не жаль было с ней расставаться, и разломать всю имеющуюся мебель, чтобы от нее легче было избавляться перед Новым годом. Прямо страсти по-итальянски.
- Кто вам нужен? - сквозь младенческий рев и грохот к нам с трудом пробился голос парня.
- Мы ищем Арсения Ивановича Родионова, - прокричал в ответ Жаворонков.
Хозяин выскочил на лестничную площадку в одних носках, прикрыл за собой дверь, приглушив сочетание громких звуков, и просительным голосом произнес:
- Зайдите минут через пятнадцать. Моя жена сейчас уйдет, и мы сможем спокойно поговорить.
- Ладно, - согласились мы и гуськом двинулись к лифту. Можно подумать, у нас был выбор.
Выгрузившись из подъезда, мы с Митькой стали степенно прогуливаться вдоль дома, как два пенсионера. При этом старались не выпускать из вида нужный подъезд, чтобы не прозевать, когда из него выйдет молодая мамочка с коляской.
Пятнадцать минут давно прошло, но кроме пигалицы в "боевой раскраске" никто не выходил. Когда мы в тридцать третий раз подошли к подъезду, то услышали осторожный свист, словно нас предупреждали об опасности, и непроизвольно подняли головы, стараясь найти источник. Из раскрытого окна выглядывал уже знакомый нам всклокоченный парень и махал нам рукой.
Нас пригласили в квартиру, где стояла благоговейная тишина.
- Ваша супруга ушла, а мы не заметили, - не удержалась я от комментария.
- Ушла, - облегченно вздохнул хозяин, - а сын заснул.
Мы поняли, что пигалица в "боевой раскраске" это и есть супруга парня и мать крикливого младенца.
- Иван, - запоздало назвался он.
- Меня зовут Лукерья, а это Дмитрий, мы ищем Арсения Ивановича Родионова, - окончательно осмелела я, забыв о том, что не собралась открывать истинную причину своего визита.
- Вы были знакомы с моим отцом? Но я вас что-то не припомню, - пробормотал он, пристально всматриваясь в наши лица.
- Почему вы говорите "были"? С ним что-то случилось? - соизволил вступить в разговор помалкивающий до сей поры Жаворонков, чем выводил меня из себя.
- Отец умер два года назад. Инфаркт. Представляете, молодой здоровый пятидесятилетний мужчина раз и умер. Он никогда не жаловался на здоровье.
- Тяжелая потеря для вас, - посочувствовала я одеревеневшими губами, судорожно прикидывая, кем был на самом деле тот, другой, Родионов, полный тезка отца парня? А вдруг я что-то напутала по причине неожиданного известия с того света?
- Да, это огромная утрата и для меня, и для мамы, - опередил мой следующий вопрос Ваня, отводя свой затуманившийся взгляд.
- Мать с вами живет? - поинтересовалась я, нагло ощупывая глазами запущенную прихожую, подолгу останавливаясь на каждом предмете интерьера, словно не могла понять, что делаю в этом жилище, которого давно не касалась хозяйственная женская рука.
- Нет, мама переехала к бабушке, к своей матери, чтобы нам не мешать.
Понятно, свекровь с невесткой не сошлись характерами! - догадалась я. - Не мудрено...
Хозяин пытливо посмотрел на нас, ожидая пояснений. Я отдала инициативу приятелю, ухватив его за руку и призывно вдавив свои ногти в жесткую ладонь.
- Мы... мы проездом в вашем городе, - сбивчиво пояснил Митя, с осуждением поглядывая на меня. - Иван, наши отцы... были знакомы в далеком прошлом. Мой отец узнал, куда мы едем, и попросил навестить своего старинного друга.
- А фамилия вашего отца?
- Жаворонков, - не стал выдумывать друг.
- Я не слышал, чтобы у отца был друг по фамилии Жаворонков... Наверное, они в Армии вместе служили? О том периоде жизни отца я мало что знаю, только счастливые моменты. Но судя по тому, что он много раз в моем присутствии поминал матери какого-то Сергея, то могу догадаться, что у него был соперник. Вашего отца, случайно, не Сергеем звали?
- Да, Сергеем, - совершенно опешил от совпадения Дмитрий Сергеевич Жаворонков и неожиданно попросил, - Иван, у вас есть фотография вашего отца?
- Конечно, сейчас покажу, - парень скрылся в одной из двух комнат, тщательно прикрыв за собой дверь, но тут же его голова появилась в щели, - извините, что держу вас на пороге... У нас не прибрано.
- Кто бы сомневался, имея такую хозяйку в доме! - прошипела я, когда голова исчезла. Осуждающе покачала головой и заметила, - бедный малыш, не повезло ему с матерью.
- Зато повезло с отцом, - сказал мой приятель, оставляя в покое мою пылающую руку, чем меня очень огорчил.
Мы успели изучить потертые обои, разбросанную обувь, требующую ухода, люстру, источающую тусклый испуганный свет, поношенную мужскую куртку, висевшую на вешалке, а рядом миленький голубенький комбинезончик. Я оценила детскую одежду придирчивым взглядом свекрови, которой угодить нереально. На этот раз "свекровь" осталась довольна. То ли уход за сыном был единственной прерогативой плохой хозяйки, то ли полная забота о сыне возлагалась на молодого отца, у которого не доходили руки до других занятий по дому.
Иван вернулся и протянул нам фотографию мужчины.
- Вот мой отец - Арсений Иванович Родионов.
Я вздрогнула, но не издала ни звука. Митя покосился на меня, но тоже промолчал, оставив вопросы до лучших времен, когда мы останемся одни.
- Ясно, - заявил он.
Что ему было ясно, осталось для меня загадкой.
Сразу развернуться и уйти мы посчитали подозрительным. Жаворонков продолжал изучать фотку с превеликим интересом, будто собирался написать по ней портрет. Я азартно закусывала губу, чтобы не сболтнуть лишнего.
- Он изменился, - брякнул мой приятель, возвращая фотографию отца сыну. Мое удивленное лицо со сложенными домиком бровями заставило его дать пояснение. - В дембельском альбоме моего отца есть несколько их совместных снимков.
- Наверное, именно к вашему отцу всю жизнь ревновал мою мать мой отец, - неожиданно произнес Иван, с печалью взирающий на фотку. - Мои родители поженились во время отцовой службы, скорее всего он "увел" ее у сослуживца. И кажется мне, что это был ваш отец, Дмитрий. И когда он просил вас навестить Арсения Родионова, он умел в виду его жену, мою мать - Инну Александровну.
- Вот чего не знаю, того не знаю, это у него надо спросить, - развел руками Жаворонков, поглядывая на меня. Я молчала, как двоечник, презирающий нелюбимый урок литературы.
- А ведь мама рассказывала мне когда-то о парне, с которым познакомилась в девичестве. Он пригласил ее на свидание и попросил взять подругу для своего сослуживца. Сослуживцем был мой отец. Они сразу полюбили друг друга, а его приятель потом очень жалел, что сам их познакомил. Уговаривал выйти за него замуж, но мама ему отказала. Мне показалось, что она сожалела об этом - отец был жутким ревнивцем, причем его ревность была беспочвенной. А ваш отец ничего не рассказывал?
- Мой отец... неразговорчивый человек.
- Ну, и ладно, к чему прошлое ворошить. Тем более отца уже нет. А ваш отец как поживает? - светским голосом поинтересовался он.
- Спасибо, хорошо, - учтиво поблагодарил его мой приятель, который в последний раз видел своего безответственного родителя в далеком детстве и не горел желанием навести о нем справки.
- А вы кем работаете? - спросила я. Не знаю, что меня толкнуло задать этот вопрос. Давно надо было откланяться и уйти, пока не сболтнули что-то лишнее, и Иван не заподозрил нас во лжи.
- У меня высшее юридическое образование, - пространно ответил хозяин и потупился, будто признавался в неком проступке, случившемся в юношеские годы.
- Юрист, значит, - помедлив, брякнула я с осуждением и злорадством. - Штаны просиживаете в конторе, а мечтали стать знаменитым сыщиком.
Оказывается, не я одна страдаю от нереализованности.
- С чего вы взяли? Я хотел ловить преступников, что и делал после окончания университета. Правда, не долго... Не прошел аттестацию. Потом устроился в службу безопасности одного банка. Семью надо кормить, - вздохнул он, а я догадалась, что проблема материального достатка часто обсуждается в этом доме и давно стала притчей во языцех. И еще: его не устраивает его работа. Ох, как мне это знакомо!
- Такой молодой, а уже большой послужной список, - пробормотала я с явно читаемым недовольством. Мое брюзжание напоминало дворовые пенсионерские "перемывки костей" всем соседям без разбора.
- Мне в этом году тридцать лет исполнилось, - доложил он с сожалением, будто ему было в три раза больше. И снова он напомнил меня.
- Надо же, - с восхищением протянула я, как это делают дамы преклонных лет, желая польстить приятельнице, но вкладывают в короткую фразу букет неразгаданных чувств: пусть догадается, какие мысли витают в моей голове на самом деле?
Потопталась на месте, изображая нетерпение, но с места не сдвинулась: спросить или не спросить? Спрошу...
- Иван, а у вашего отца были братья или сестры?
- Была сестра, но она была гораздо старше него, и давно умерла.
- У нее были дети?
- Нет, она никогда не была замужем.
Я не стала говорить, что дети не всегда появляются в браке.
Задумалась, что бы еще выпытать у младшего Родионова, но мой товарищ обнял меня за плечи и стал прощаться с хозяином. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним...
- У тебя было тако-о-е лицо, когда ты увидела фотографию, что я решил, будто ты причастна к его смерти. Довела немолодого мужика до инсульта? - хитро прищурившись, высказался Жаворонков.
Я проигнорировала его укол, нервно покручивая в пальцах пуговицу на пальто. В итоге она осталась у меня в руках. Не задумываясь, я сунула ее в карман.
- Митя! Кажется, я сошла с ума! - монотонным голосом доложила я, придерживая главную новость дня.
- Странно, что ты пришла к этому выводу только сейчас, лично я давно догадался, - расцвел в улыбке приятель, словно я была его любимой женой, которая сообщала о своей долгожданной беременности.
Я стукнула его по плечу, чтобы держал при себе свои глупые умозаключения.
- А знаешь, кто был изображен на фотографии, которую предъявил нам Ваня? - с важным видом спросила я, кайфуя от своего умения сдерживать эмоции.
- Арсений Иванович Родионов, - занудным голосом произнес Митька так же, как это сделала вчера я, когда речь шла о его сыне, живущем на улице Пионерской, дом десять, квартира восемьдесят один.
- Зараза, - любовно обозвал я друга, щелкнув его по лбу. - Но ты не знаешь, что Арсений Иванович Родионов, отец Иван Родионова, один в один похож на того мужика, который... приходил ко мне.
Недоверчивое лицо Жаворонкова заставило меня несколько раз повторить предыдущую фразу более внушительным голосом.
- Что, очень похож? - насупившись, осведомился Митя, внимательно прослушав "заезженную пластинку".
- Я тебе говорю - одно лицо! Если бы я не знала, что Арсений Иванович уже два года, как скончался, я бы решила, что ко мне пришел, именно, он.
- Такого не может быть! - уверенно заявил мой приятель. - Ты была ошарашена новость и плохо его рассмотрела... Вспомни, ты говорила, что он шапку не снимал... Тем более я хорошо тебя знаю. У тебя отвратительная память на лица, и ты склонна к преувеличениям.
Я "проглотила" обидный диагноз, мысленно отложив его в памяти, чтобы при любом удобном случае нанести ответный удар.
- Причем здесь шапка?! У него рот большой, нос... вот такой вот нос! - я сложила венчиком пальцы и приложила к своему миниатюрному носику. Венчик перекрыл мне всю видимость. - И глаза толпятся у самой переносицы. - И изобразила "толпящиеся" у самой переносицы глаза с помощью двух кистей рук, превратившихся в глазницы бинокля.
- Таких людей пруд пруди! - отмахнулся он.
Мне его "пруд пруди" порядком надоели! Людей - роботов, исполняющих без энтузиазма свою рутинную работу, пруд пруди, двойников тоже пруд пруди. Еще пусть скажет, что рыбаки тонут по двадцать штук ежедневно, и все, как один, при последнем вздохе передают слова любви девушкам Машам.
Жаворонков догадался, что перегнул палку, стал тискать меня и приговаривать:
- Лучок, забудь ты обо всех Родионовых! Пошли куда-нибудь посидим, винца выпьем...
- За упокой души павиана Гната, - перебила я его. Должна была его наказать, и наказала. Пока не забылась обида.
Теперь палку перегнула я. Митька скис, и стал с преувеличенным интересом смотреть поверх моей головы куда-то вдаль.
Может быть, мой язык мне не враг, но в друзьях точно не ходит. Сколько раз убеждала себя думать, прежде чем говорить, но нет! Язык вновь опередил мыслительный процесс. Надо было ответить на укол уколом, но не таким болезненным. Ссориться с приятелем я не хотела. Ближе него у меня никого не было, не считая родителей. Друзей много, но таких, как Митюшка не было и, вероятно, никогда не будет. Эх, жизнь моя жестянка...
- Прости меня, а? - скулящим голосом попросила я, укладывая дурную голову ему на грудь. Под теплой курткой громко билось рассерженное сердце.
Жаворонков слов прощения не произносил, к себе теснее не прижимал, глаз на меня не опускал. Продолжал пялиться в заоблачные дали, руки, как плети, висели вдоль туловища.
- Мить, прости дуру старую, - снова запричитала я и громко шмыгнула носом, намекая на подступающие слезы. Надо было найти причину своей несдержанности, и я ее нашла. - Меня эти Родионовы из колеи выбили.
- Ты сама себя выбила! Скажи, на черта они тебе сдались? Ты не Маша, тайных воздыхателей у тебя нет... Извини, если обидел.
- На то они и тайные, чтобы о них не знать! - сдержанно доложила я, отрываясь от его курточной груди и накидывая на голову капюшон. Как бы отделяя себя от внешнего мира, представителем которого был данный субъект, стоящий на расстоянии длиною в локоть. Это мера длины такая.
Желая увеличить расстояние, я сделала оборот вокруг своей оси и посеменила по тротуару, вытянутому вдоль дома, где обитала молодая семья Родионовых. Я снова услышал призывный свист. Повернулась и посмотрела на знакомое окно.
В окне опять маячил Иван и размахивал листом бумаги, свернутым в несколько раз. Я подошла ближе. Он склонился на подоконник, и внятно произнес.
- Здесь я написал адрес моей матери. Вдруг вы захотите ее повидать.
С этими слова он бросил записку, как будто это был бумажный самолетик. Самолетик закружился по спирали, и упал к моим ногам. Я не успела поднять записку, за меня это проделал Жаворонков, оказавшийся рядом.
На бумаге было написано: улица Зоологическая, дом двадцать восемь. Родионова Инна Александровна.
Я подняла глаза, желая кое-что уточнить, но Иван сам сказал.
- Это частный дом, вы его легко найдете.
- Я знаю, где это, - ответил Дмитрий и махнул рукой Родионову. Тот махнул в ответ и скрылся в квартире. Приятель обратился ко мне, - улица Зоологическая неподалеку от зоопарка.
Пришла моя очередь играть в молчанку. Я обошла Митьку, как недвижимую преграду, и продолжила свой прерванный путь. Бумажка с адресом мне была без надобности, я успела запомнить местожительство Инны Родионовой без труда. Спиной чувствовала, что Жаворонков идет сзади. Я немного успокоилась, хотя, мерзопакостная обида гремучей змеей влезла мне в душу, и теперь будет постоянно напоминать о себе неприятными гремящими звуками, как трещотка на конце хвоста вышеупомянутой змеи. Митька хотел меня облагоразумить, встряхнуть, и ему это удалось, только эффект получился обратным. У меня не может быть тайных воздыхателей, меня нельзя полюбить, потому что я сама себя не люблю, раз позволяю говорить такие вещи, раз иду... не своей дорогой, раз я совершенно несчастлива. Бедная я, бедная.
Слезы уже готовы были вылиться из глаз, когда рядом зашагал мой приятель, обняв меня за плечи. Его молчаливое извинение не сподвигло меня на рев, напротив, я раздумала размазывать тушь под глазами, даже улыбнулась украдкой, чтобы он не заметил моего быстрого дружелюбия.
Для порядка набросилась на него.
- Ну, почему я не могу заняться поисками? Почему ты меня постоянно осаживаешь?!
- Поисками кого? - расслабленным голосом поинтересовался мужчина, идущий со мной в обнимку.
Меня взбесила его ярко выраженная забывчивость.
- Маши и человека, который назвался Арсением Ивановичем Родионовым! - рявкнула я, распугав всех голубей, толпящихся на обочине.
- Ты сама понимаешь, что говоришь? - спросил он, причем совершенно без эмоций. Эго напускное безразличие не явились тормозом для моей кипучей злости.
- Понимаю. Маш в нашем городе пруд пруди, - прошипела я, чтобы не раскричаться на всю округу еще сильнее. При этом выделила ненавистное "пруд пруди" и тяжело вздохнула, как уставший после спринтерского забега легкоатлет.
- Ну, если ты хочешь... - начал добренький Митька.
Я его не дослушала и перешла к новым идеям.
- Во-первых, можно навестить мать Ивана Родионова...
- И что мы ей скажем? - перебил меня друг, - уж она то точно знает, как зовут бывшего возлюбленного, расколет нас на раз. Другая причина для нашего к ней визита не годится, Ваня может ей позвонить и обо всем рассказать. Надо же её подготовить. А то свалится ей на голову какая-то парочка якобы передать привет из прошлого, так можно и коньки отбросить.
Я почему-то посмотрела на ноги Жаворонкова, на которых не было коньков, но были обуты классные замшевые ботинки рыжего цвета. Потом перевела взгляд на свои сапоги. Страшненькие и требующие замены. Чтобы Митька не заметил моего замешательства, я затараторила.
- Ладно, оставим Родионову в покое. Пока оставим. И займемся поисками озера, где всё и произошло. Этот мужик в вязаной шапке проговорился, что он постоянно туда ездит. В его сочиненной речи должна быть хотя бы частница правды! Если не найдем его самого, то опросим рыбаков на предмет трагического случая, произошедшего недавно.
- Можно подумать, ты знаешь все окрестности!
- Он сказал: четыре остановки на электричке, потом с полчаса лесом и вот оно - озеро! - я повторила слова рыбака слово в слово. - Надо найти карту и внимательно ее изучить. Лесов у нас не так много. И направлений движения электропоездов всего два - южное и северное.... Поможешь? - с надеждой поинтересовалась я, - а то у меня географический кретинизм.
- Зачем нам карта, когда под рукой интернет? - начал медленно сдавать позиции Митька.
- Вот ты у меня молодец! - запричитала я, желая полить на его рану словоречивый бальзам. - Вот я бы точно не додумалась, а ты... голова!
- Ладно, хватит, меня восхвалять! Или ты думаешь, что я слопаю твою лесть и включусь в твое глупое расследование?
- Ничего я не думаю! - совершенно честно заявила я, округлив свои прекрасные очи цвета шоколада. Напарник из него, как из меня вышивальщица. Мне нужен профессионал. И, кажется, я его уже нашла.
- Хорошо, я помогу найти тебе засекреченное озеро и даже поеду с тобой и опрошу всех участников или неучастников драмы, но на этом мы закончим свои показательные выступления в любительском спорте... Забудем, несмотря на любые новости. Обещаешь?