Кузьма Иванович Феофанов работал на Путиловском заводе кузнецом. Он снимал небольшую комнату, куда и привел Егора Коростылева. Вначале мальчик боялся своего спасителя: уж, слишком грозный вид имел мужчина. Сильно выступающие надбровные дуги создавали впечатление, что он человек жесткий, а к собеседнику испытывает, если не неприязнь, то настороженность и недоверие. Дополняли впечатление колючий взгляд и тонкие губы, уголками, загибающимися к низу. Характер у Кузьмы, действительно был твердый и бескомпромиссный. А иначе и быть не могло: Кузьма Иванович был большевиком, участником революции 1905 года и, вообще, за свою тридцати трехлетнюю жизнь повидал немало. Вот, только семью завести не было времени.
Теперь его семьей стал Егор Коростылев. Мальчик рассказал дядьке Кузьме о своей жизни, ничего не утаивая. Мужчина погладил его по голове своей огромной лапищей.
- Все хорошо, малец, все хорошо... Теперь вместе заживем. Я тебя в ремесленное училище отдам, будешь дальше учиться, получишь специальность, а там видно будет.
Параллельно с получением специальности, Кузьма Феофанов вкладывал в голову Егора ненависть к самодержавию и ко всему угнетающему классу, он брал мальчика с собой на собрания, где тот сидел и впитывал в себя каждое слово. Большевики читали газету "Правда", горячо обсуждали ее, готовили новые акции. Если раньше Егор ненавидел царя за смерть матери, то теперь эта ненависть была за весь бедный народ. Он полностью погрузился в революционное движение...
В июле 1915 года Коростылев участвовал в митинге на Путиловском заводе, где к тому времени уже работал токарем. На трибуне стоял его друг и наставник - дядька Кузьма, речь которого все слушали с большим интересом и одобрением. Выступление уже подходило к концу, когда в цех ворвались войска с полицией и стали стрелять по рабочим. Егор рванул к Феофанову, желая защитить его, но не успел: Кузьма был тяжело ранен и умер на его руках.
Смерть близкого человека еще больше ожесточила Коростылева. На могиле наставника он поклялся мстить всем кровопийцам...
Незаметно пролетели еще два года.
Егор Коростылев стал председателем цехового комитета Путиловского завода. После февральской революции 1917 года, когда царь отрекся от престола, большевик Коростылев почувствовал эйфорию: наконец, свершилось!
Потом было участие во взятии Зимнего Дворца. Эйфория уступила место непониманию: он не знал, что делать дальше? Жизнь остановилась. Где смысл? Победа одержана, близкие люди отомщены... Он стал думать и ждать...
Со временем Егор понял, что его месть продолжается, теперь он будет мстить каждому богачу в отдельности. Пока всех не изведет...
В декабре того же года была создана Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, известная в народе, как ВЧК. Попасть туда на службу Егору Коростылеву не составило труда, его рекомендовал старый друг Кузьмы Феофанова.
В стране наступил красный террор. Сотрудники ВЧК пользовались безграничной властью: стоило только спросить арестованного, к какому он принадлежит классу, и, исходя из ответа, решать его судьбу без суда и следствия. Пытки на допросах особым нарушением не считались, максимум - пожурят и все.
ЧК набирала мощь, а вместе с ней и ее сотрудник - Егор Коростылев, которого все именовали не иначе, как Егор Васильевич...
Бирюков еще издали заметил чету Холодцовых. Они были так увлечены разговором, что не увидели приближающегося к ним Сергея, и ему удалось невольно подслушать последнюю фразу, сказанную Клавдией.
- Почему мы из-за этой сволочи, должны менять свои планы и прерывать отпуск?
Муж не успел ей ответить, заметив частного детектива. Он расплылся в улыбке, но потом вспомнил скорбность момента, опустил бравые усы, "потушил" взгляд и поздоровался с Сергеем.
- Вот, такие дела, - тихо произнес он и скосил глаз на жену.
- Здравствуйте, Сергей Дмитриевич! - Клавдия не могла успокоиться и взять себя в руки. Ее лицо пылало, а глаза метали молнии. - Как отдыхаете? - Бирюков развел руками, показывая всем видом, что отпуск закончен, и он занят делом.
Тут появилась Диана.
- Я наняла Сергея... Дмитриевича для ведения... расследования, - твердым голосом сообщила она.
- Расследования чего? - удивился Витольд.
- Расследования убийства.
- Кого убили? - не сообразил Холодцов.
- Феофана! Кого ж еще!
- Это полная чушь! - возмутилась Клавдия. - Насколько мы знаем, твой муж утонул. Вернее, умер в воде от сердечного приступа. - Клавдия повела плечами, словно новость примостилась на них, а она попыталась ее сбросить.
Сергей заметил, что женщина странно восприняла сообщение Стрельцовой, излишне нервно.
- Ничего не чушь! - Стрельцова, наоборот выглядела на редкость спокойно, что не осталось без внимания Бирюкова. Ему показалось, что речь идет не о покойном супруге, а о покупке Дианой нового платья на сегодняшний вечер, которое, по мнению Холодцовой, ей совершенно не подходит.
- Подожди, Диана, не горячись! - поморщился Витольд, - ты что-то знаешь, чего не знаем мы? - Женщина резко подняла и опустила плечи, точно проделывала физкультурные упражнения. Мужчина воспринял ее подергивания, как признание незнания. - Вот, ты сама ничего не знаешь, а уже делаешь скоропалительные выводы. Беспокоишь человека, - он повернулся к Бирюкову, надеясь найти у него поддержку,
- Да, пока никаких новостей нет, вскрытие еще не проводилось, - подтвердил Сергей и замолчал, по очереди рассматривая стоящих рядом людей. Холодцов опустил глаза и посмотрел на часы, причем процесс чересчур затянулся, то ли он любовался ими, то ли пытался найти себе занятие. Его супруга начала искать что-то в большой пляжной сумке. Одна Диана стояла, как памятник Лермонтову, сложив на груди руки и устремив мечтательный взор вперед. Бирюкову надоел этот театр мимики и жестов. - Диана Юрьевна, я готов... - Он не стал продолжать фразу, пусть Холодцовы трактуют ее по-своему.
- Да, да, - очнулся "памятник". - Пойдемте, Сережа. - Они зашли на территорию санатория. Бирюков чувствовал на своей спине сверлящий взгляд.
- Я тебе говорила, - прошептала Клавдия, - что Стрельцова положила на него глаз. Нужно ей это расследование, как собаке пятая нога.
- Ты не права Кло, Диана женщина порядочная...
- А кто сказал, что она непорядочная! - нахмурилась она, - я хочу понять мотивы ее поведения, и пока только это приходит мне на ум.
- Неужели Феофана на самом деле кто-то порешил? - ужаснулся Холодцов. Его глаза выражали озабоченность и испуг. - Мне надо серьезно переговорить с Дианой, пусть мне все объяснит. На пустом месте выводы не растут.
- Можно подумать, она тебе все расскажет, - хмыкнула Клавдия. - А чего ты поднял хвост трубой? Тебя спрашиваю? Я давно заметила, как ты смотришь на Диану. Что ж, теперь она женщина свободная, почему бы...
- Кло, как ты можешь?! - придушенно возмутился Витольд. - Как в твою голову могло прийти, что Диана меня интересует, как женщина! Я хочу быть в курсе ее замыслов.
- Да, не верю я в убийство! И ты не веришь, так что не выдумывай причины... - женщина осеклась, придирчиво оглядела притихшего супруга. - Хотя... Всякое в жизни бывает, тем более, если учесть, сколько Феофан крови у всех выпил. И у тебя в том числе.
При этих словах Витольда Холодцова зазнобило, он поежился и непроизвольно дотронулся до своего лба.
- Что с тобой? - обеспокоилась Клавдия, - ты часом не заболел?
- Здоров я, здоров, голова идет кругом от всех новостей... Мне расхотелось гулять, давай вернемся в номер. С Дианой я переговорю позже... Все равно она сейчас занята.
Клавдия пожала плечами и двинулась вслед за супругом. Его поведение было подозрительным...
- Диана, для начала я бы хотел проверить вещи Феофана. - Сергей стоял посередине номера и рассматривал окружающее пространство. - Может, он оставил перстень где-то здесь.
- Пожалуйста! - Стрельцова распахнула дверцы шкафа, а сама села на кровать. - Но думаю, что вы его не найдете, - подозрительно отстраненно произнесла она, несмотря на то, что сама указала частному детективу на отсутствие перстня на мизинце покойного.
- Скажите, а ваш муж был очень богатым человеком?
- Вы наслушались сплетен, что у него спрятаны сокровища? - задала она встречный вопрос и с укором посмотрела на Бирюкова.
Что за манера, отвечать вопросом на вопрос! - мысленно возмутился Сергей.
- Я про сокровища ничего не знаю, - сдержанно ответил он. Вспомнилось, как Лиля Догма давеча удивлялась, что чета Маслобойниковых прибыла на юг в обычном поезде, как простые смертные. Она еще говорила что-то о его несметных богатствах, сравнивала Маслобойникова с Абрамовичем.
- Я тоже... про сокровища ничего не знаю, - жестко отрубила Диана.
Бирюков сделал вид, что ничего не произошло, подошел к шкафу и, разглядывая разложенную на полках одежду, спокойным тоном произнес.
- Давайте дружить, уважаемая Диана Юрьевна, а то наше расследование зайдет в тупик на начальной стадии.
- Извините меня, Сережа. Я была не права, - покаялась она. - Просто мне надоело слушать сказки о якобы несметных богатствах...
Детский сад, - подумал Бирюков, - снова: простите - извините - я больше никогда не буду!
Вслух поинтересовался.
- От кого вы ЭТО слышали?
- От моей сестры и племянника, - монотонным голосом произнесла Диана, сдерживая эмоции.
- Позвольте спросить, откуда у вашей сестры и племянника такие сведения? - оставив без присмотра открытый шкаф, поинтересовался Сергей. Диана, молча, смотрела на него, будто не слышала вопроса. Пришлось подойти с другой стороны. - На каком основании они выдвигают подобные предположения? И почему их интересует материальное состояние Маслобойникова?
- Самое прямое, - сквозь зубы процедила Стрельцова. - Отложите на время обыск и сядьте вот сюда! - Она указала на стул. Я буду исповедоваться. - Бирюков выполнил приказ, расположился на стуле напротив нее и приготовился выслушать откровенные признания. - У меня есть сестра Дарья, которая на пять лет старше меня. Мы с детства были очень дружны, несмотря на разницу в возрасте. Вместе играли в куклы, вместе строили шалаши, ходили в кино. В общем, были "не разлей вода". Всегда. Потом все резко изменилось. Между нами, будто черная кошка пробежала. А хочу поговорить с сестрой, а она отворачивается и уходит. Я иду за ней, хочу выяснить, что произошло? Она фыркнет что-то в ответ и просит ей не мешать. Мне тогда было лет пятнадцать или шестнадцать... Я очень страдала от этого непонимания. Но мама мне все объяснила: чем старше я становилась, тем больше расцветала и хорошела. Не думайте, Сережа, что я хвастаюсь, я повторяю слова своей мамы.
- Внешне вы с сестрой не похожи, - мягко сказал Бирюков.
- Совсем не похожи, - вздохнула Диана, будто это была ее вина. - И не только внешне.
- Ей было уже в ту пору лет двадцать или поболее, - легко подсчитал он.
- Знаете, когда в семье двое разновозрастных детей, которые тесно общаются друг с другом, то старший ребенок немного тормозит в развитии, а младший, наоборот, быстро прибавляет, пытаясь дотянуться до старшего. В результате получается среднее арифметическое, причем не на пользу первому ребенку.
- Она, что того? - Сергей покрутил пальцем у виска.
- Нет-нет, что вы. Вы меня не поняли, или я не так выразилась, - опомнилась она, - просто пять лет разницы на самом деле превратились в два-два с половиной. У нас даже подруги были общие, и все моего возраста. Она не дружила с ровесниками.
- Потом появились общие кавалеры... - продолжил за нее Бирюков.
- Да, с посиделок на скамейке у подъезда все и началось. Мальчишки не замечали Дашу, а она переживала. Другая девушка начинает искать изъяны в себе, пытается что-то изменить в своей внешности. Или найти себе другой круг общения, где ее лучше поймут, а Дарья... В общем, когда я пыталась ей что-то втолковать, она каждый раз начинала злиться, реветь в три ручья и замыкаться в себе. Мама просила оставить ее в покое... Я и оставила. Но чем дальше, тем хуже. Видите ли, я виновата, что у нее нет кавалера. Я молчала-молчала, потом не выдержала и говорю: Ну, что мне теперь грязную тряпку на голову надеть и золой лицо испачкать, как в фильме "Морозко". - Сергей невольно улыбнулся, представив красавицу Стрельцову с испачканным в саже лицом. - Хороший добрый фильм. Правда? - Бирюков подтверждающе кивнул. - Мы с сестрой видели его много раз. Наш папа был военным, и мы бегали по воскресеньям в Дом офицеров на утренний сеанс, смотрели все подряд, - она улыбнулась нахлынувшим воспоминаниям. - Ну, вот... О чем это я?
- О красоте, которую не спрячешь, - подсказал Сергей.
- После этого наши отношения с сестрой стали другими, не такими, как раньше, но более терпимыми. Потом вмешалась наша мама, сводила Дарью к косметологу, к парикмахеру, обновила ее гардероб, хотя, на это ей жаловаться не приходилось: ей всегда покупали хорошую и качественную одежду, чтобы мне потом досталась по наследству в нормальном состоянии. Затем мама постепенно стала нас отдалять друг от друга, у меня были свои друзья, у нее появились свои, сверстники. Я окончила школу, поступила в тот же университет, что и сестра, которая его закончила в этот же год. Дашка устроилась на работу в музей экскурсоводом. И через год познакомилась с ним.
- С кем? - не понял Бирюков.
- С Маслобойниковым! - уставившись в пол, сказала Диана. - Я себя виню. Была бы сестра под моим присмотром, то этого знакомства не было! Я бы его... и близко к ней не подпустила. И к Дашке, и к нашей семье.
- Ничего не понимаю, - пожаловался на свою несообразительность Бирюков.
- Сейчас поймете. То, что он не любил Дарью, было известно всем, кроме нее. Это был ее первый поклонник, она схватилась за него руками и ногами. А он, женившись на сестре, убивал двух зайцев: приобретал высокопоставленного тестя, папа к тому времени дослужился до генерала, и покорную жену, что вполне устраивало деспотичного мужа.
- И вы позволили Дарье выйти за него замуж?
- Мы ничего не смогли сделать. Все уговоры оказались напрасными. Сестра хотела замуж и все. Время шло, она родила одного сына, забросила работу, возвела мужа на пьедестал и поклонялась ему. Потом родила второго... Завязла в домашнем хозяйстве, превратилась в наседку, кудахчущую над мужем и сыновьями. А Феофан все годы вел свободный образ жизни, особо не утруждая себя заботой о жене и детях. С одной стороны, хорошо, что он не участвовал в воспитании, потому как воспитатель из него, как из меня балерина. Что он мог дать детям? Только привить нелюбовь ко всем окружающим. Не любил Феофан людей, - с презрением произнесла последнюю фразу Диана. - Ладно, бог ему судья... - Она справилась с нахлынувшими воспоминаниями и спокойным тоном продолжила. - Шесть лет назад умер папа. Через год серьезно заболела мама. У нее обнаружили онкологическое заболевание. Мы с сестрой были в отчаянии. Ее могла спасти только операция... И не у нас, в России, а в Германии. Шансы на выздоровление были высоки, но нужны были деньги. Много денег... Бизнес Маслобойникова процветал, и он мог дать нам необходимую сумму. Дашка попросила деньги у мужа, даже не допустив мысли, что ей могут отказать. Но Феофан повел себя довольно странно: он пригласил нас с сестрой к себе в кабинет, в офис мебельного холдинга "Олимп", словно мы не близкие люди, а подчиненные, вымаливающие материальную помощь. Но в тот момент, наши мысли занимала только мама. На работу, так на работу. Мы, ничего не подозревая, отправились на встречу. Хотя, чего себя обманывать, я всегда ждала от него удара в спину. И вот наступил его час. Он развалился в своем начальственном кресле, выслушал наш сбивчивый рассказ и участливым голосом пообещал выдать нам всю сумму, но при одном условии: я выйду за него замуж. Мы с сестрой сначала не поняли. Стояли перед ним, как две попрошайки, и переглядывались. Но он нам все популярно объяснил, что давно любит меня, еще с первой встречи, и хочет на мне жениться. На Дашку он даже не смотрел, будто ее и нет. Была жена и вся вышла...
- А вы? - чего угодно мог ожидать Сергей от такого недочеловека, как Феофан, встречал подобных типов не раз, но он всех их превзошел изощренным садизмом.
- Я сказала всё, что о нем думаю, и ушла, прихватив опешившую сестру. Дарья быстро пришла в себя и заявила, что ради мамы она готова на все... Вы представляете, Сережа, мое состояние! Она готова на жертву. А я? Как мне жить со всем этим? Выйти замуж за Маслобойникова и получить необходимую сумму на лечение мамы. Или оставить его с сестрой и... потерять самого близкого человека.
- А вы к то время были свободны? - Бирюков специально удалился от темы разговора, чтобы Диана немного пришла в себя.
- Я успела овдоветь. Я вышла замуж после первого курса за прекрасного человека. - Ее лицо просветлело. - Он был моим преподавателем. Я влюбилась сразу, как только его увидела, несмотря на то, что Виталий был старше меня на двадцать лет. Он никогда не был женат, слишком много уделял времени науке, но на меня обратил внимание, и через год мы поженились. Мы прожили десять прекрасных лет, которые пролетели, как один день... Он ушел из жизни, когда ему исполнилось всего сорок семь лет... Самое ужасное, что у нас не было детей... Я не знаю, как справилась с горем, если бы не поддержка родителей, особенно старалась мама. Она всегда была тонким психологом и умела подобрать правильные слова. И вот пришло мое время отплатить ей за все. Теперь она нуждалась во мне. На карте стояла ее жизнь... Я кинулась по знакомым, по банкам, пытаясь получить ссуду, но моя мизерная зарплата не позволила этого сделать.
- Раз вы вышли за него замуж, можно догадаться, что необходимую сумму на лечение матери он вам дал?
- Дал. Вы бы видели его мерзкую физиономию, расплывшуюся от своей победы! - Диана захлебнулась от ненависти. - Он торжествовал! Конечно, его желание будет исполнено! Ведь, он привык всего добиваться. Мы пришли к консенсусу, как любил говорить Маслобойников: он дает нам всю сумму целиком, я везу маму в Германию, там ей делают операцию, потом период реабилитации, а когда она полностью восстановится, я выхожу за него замуж. На все про все ушло два года. Три года я являюсь женой Маслобойникова и врагом своей родной матери, которая ничего не знает о нашей сделке с этим чудовищем и не может мне простить предательства по отношению к сестре. Дашка меня давно уговаривала во всем ей признаться, но я не могу...
- Почему?
- Мама будет считать себя виноватой. А я этого не желаю. Лучше все оставить, как есть. Она не знает, что я несчастлива в браке, думает, что я разбила семью сестры из-за большой любви. Больше всего ее возмущает предположение, что нас с Феофаном давно связывали нежные чувства: вся любовь - морковь началась задолго до развода, за спиной ничего неподозревающей Дарьи.
- Она сама это придумала или кто подсказал? - с подозрением спросил Бирюков. Он решил, что Дарья "подкидывает поленья в костер" материнского недовольства младшей дочерью.
- Сама пришла к такому выводу, мне Дашка рассказала. Она постоянно посещает нашу маму и выслушивает ее стенания. Потом начинает в очередной раз меня уговаривать, чтобы все ей рассказать и прекратить холодную войну. "Не хочешь открыть ей правду, я сделаю это сама!" - каждый раз возмущается сестра. Но я ей не позволяю.
Сергей снова представил милую женщину по имени Диана рядом с упырем Маслобойниковым, ужаснулся и спросил:
- Неужели ваша с Дарьей мать могла поверить в вашу безумную любовь к Маслобойникову? Она же МАТЬ! Как никто знает своих детей, тем более, она по профессии психолог, вы сами сказали.
- Мама утверждает, что с годами люди меняются...
- А какие у вас отношения с сестрой?
- Лучше, чем были до этого. Она меня понимает и жалеет. Сама была в роли жены Феофана.
- Но нелюбимой жены! - уточнил Бирюков. - А вас... он любил.
- Никого он не любил! - в сердцах заявила Стрельцова. - Просто хотел иметь то, что достать тяжело. Запретный плод, как известно, сладок. А заодно насолить бывшей жене, убить ее словами любви к сестре и пренебрежением к ней самой.
- Может быть, Дарья приложила руку к вашему... освобождению от Феофана и отмстила ему за такое отношение к ней? - высказал только что родившуюся версию Сергей.
- Да, вы что! Совсем с ума сошли! - вспылила Диана. - Он отец ее детей! И она, вообще, не способна на убийство.
В кармане Бирюкова зазвонил мобильный телефон.
- Сережа! - В трубке звучал встревоженный голос Лилии. - Я сейчас видела Маслобойникова. - Сергей извинился перед Стрельцовой и вышел в коридор.
- Я его тоже сегодня видел... в морге.
- Нет, послушай меня! Это был он! - продолжала настаивать девушка.
- Лиля, успокойся! Ты не могла видеть Феофана, он мертв. Просто ты думала о нем, вот и привиделось...
- Бирюков, я не какая-то фифочка с расшатанными нервами! Я...
- Юрист, - подсказал Сергей. - И не только! - Загадочно добавил он. - Ты моя любимая девочка. Я скоро приду, и мы отправимся на интимный ужин.
- Ты совсем заработался, - рассмеялась Лиля. - Какой интимный ужин при большом скоплении народа.
- Ты, как всегда права. - Бирюков вспомнил, что сегодня еще не обедал. - Мы что-нибудь придумаем... - Он отключился и вернулся к Диане.
Стрельцова стояла у выдвинутого ящика комода и что-то там перебирала.
- Сережа, я не могу найти любимую фляжку Феофана. Утром он ничего с собой на пляж не брал.
- Что за фляжка, и когда вы видели ее последний раз?
- Обычная фляжка для желающих приложиться в любой момент. Видела ее вчера, когда муж вернулся от Витека. Он бросил ее на прикроватную тумбочку и заснул.
- Он был навеселе?
- Он был сильно пьян. Феофан утверждал, что на отдыхе человек должен себе позволять то, чего не позволяет в повседневной жизни.
Еще один глупый принцип глупого человека, - подумал Бирюков.
- Значит, дома он спиртным не злоупотреблял? - осведомился он вслух.
- Ну, мог выпить немного хорошего коньяка...
- Без фанатизма?
- Абсолютно. У него мать раньше сильно пила, но я не могу ее за это осуждать. Понимаете... Даже не знаю, как подобрать ей оправдание...
- У нее был повод для этой пагубной привычки! - с долей радости подсказал он, словно считал, что любая уважительная причина дает право пить с утра до вечера и с вечера до утра.
- Да, серьезный повод был. Один в подобных обстоятельствах сломается, другой, напротив, станет сильнее... Знаете, Сережа, иногда человек чувствует себя половой тряпкой, о которую все вытирают ноги... с самого детства. Нет, не так... Тряпка - это все-таки вещь, а эта несчастная женщина была для единственного близкого человека пустым местом. Ее отец, дед Феофана, очень хотел сына, а родилась дочь и нарушила все его планы на продолжение рода. Или еще на что-то...
- Такое возможно?- с недоверием поинтересовался Бирюков.
- Это был страшный человек. Феофан по сравнению с ним... щенок. Нет, скорее, волчонок. Дед, хоть, и занимался его воспитанием, но не успел научить настоящей звериной хватке. Только больно покусывать. - Она замолчала и перевела взгляд на окно, где сгущались сумерки. - Вы, наверное, устали?
Сергей понял, что ему указывают на дверь. Но он пока не собираться выполнять приказ странной женщины по имени Диана.
- Последний вопрос, вернее два вопроса... - Бирюков сложил руки на груди и задумался: у него была уйма вопросов к Диане, а не два. Он задаст два и оставит ее одну. - Скажите, утром фляжка лежала на тумбочке? Это первый вопрос. - Сергей не знал, почему он прицепился к этой фляжке. Сдалась она ему! Может, не хотел уходить? Оттягивал время расставания? - И второй вопрос о перстне: хочу быть уверенным, что он был на мизинце Маслобойникова утром, когда вы отправились на пляж... Восстановите в памяти всю картину. Представьте утро... Вы идете на пляж...
- Подождите, - перебила его Стрельцова. - Сначала я отвечу на первый вопрос. Фляжка точно была, - не задумываясь, ответила Диана. - Она мельхиоровая, ранний утренний луч попал на нее и отразился мне на лицо, как солнечный зайчик. И я проснулась. Что касается второго вопроса... Так, утро... мы идем на пляж, - она зажмурилась, закусила губы, словно это должно сыграть важную роль в воспоминании, затем потерла пальцем переносицу. - Было! Точно было! Я вспомнила! Феофан держал в руке телефон, и я видела на мизинце переливающий изумруд! Почему это обстоятельство вылетело у меня из головы?!
- Кто ему звонил, вы случайно не в курсе? - переключился на новую волну частный детектив.
- Ему звонил финансовый директор. Он приехал подписать какие-то бумаги, - обескуражено произнесла Диана.
- Альфред Богданов?
- Да, - удивилась она. - Вы с ним знакомы?
- Случайно познакомились. - Бирюков не стал вдаваться в подробности. - И что было потом?
- Маслобойников пошел на проходную, подписал бумаги и вернулся. Прошло минут пятнадцать... И мы пошли на пляж...
- Он точно встречался с Богдановым?
- Наверное... Я при встрече не присутствовала, но Феофан сказал, что...
- У него встреча с финансовым директором, - досказал за нее Сергей.
- Да, - кивнула Стрельцова.
- Богданов улетел сегодня домой, - произнес после недолгого размышления Бирюков. - Перед этим он меня заверил, что передумал встречаться с хозяином. Кто-то из них соврал... Кто?
- У Феофана теперь правды не добьешься, - прошептала Диана и обхватила себя руками.
- Остается Богданов...
- Остается, - как эхо, повторила она.
- Но где вероятность, что он признается? Свидетелей-то нет. Был один...
- И весь вышел... - хмыкнула женщина.
- Вы мне обещали ответить еще на один вопрос.
- Это уже третий... - напомнила Диана.
- Третий, но мне бы не хотелось...- Бирюков смотрел на ее уставшее лицо и понимал, что надо развернуться и уйти, но он должен узнать правду.
- Почему я угрожала своему мужу? - догадалась она. Сергей кивнул. - Это интимный вопрос... Но вам я отвечу. Мы были женаты три года, и между нами не было близости. Я ему сразу дала понять, что замуж выйду, но наши отношения... останутся прежними, как раньше: я ему свояченица, он мне зять... Житье-бытье под одной крышей! И штамп в паспорте...
- Как он отреагировал на это заявление?
- Он хмыкнул. - Диана передернулась, вспомнив мерзкое хмыканье бывшего супруга. - Наверное, Феофан думал, что это всего лишь пустая болтовня. Некий временный выпад против него. Но время шло, все оставалось по-прежнему. Потом до него, наконец, дошло. И он начал меня... унижать.
- Не продолжайте. - Бирюков подошел к ней и попытался успокоить, но женщина отмахнулась.
- А вы говорите... любовь... - прошептала она. - Я не убивала Феофана. Вы мне верите? - Она подняла голову, и открыто посмотрела ему в глаза.
Сергей пожал плечами, попрощался и ушел.
Значит, так... Что мы имеем? - размышлял Бирюков по дороге в гостиницу. - Пропала фляжка - это раз, а самое главное - с мизинца исчез старинный перстень. Это два. Почему нет фляжки? Неизвестный добавил туда какое-то лекарство, вызвавшее остановку сердца, а потом ее стащил, чтобы уничтожить улики. Ведь, я мог отдать напиток на экспертизу... Версия? Вполне... Если это не естественная смерть, то злоумышленник мог стащить перстень. В какой момент? И как ему это удалось? Диана утверждает, что он "пророс" к пальцу, но это со слов самого Маслобойникова. Если все так и есть, то перстень могли снять только вместе с пальцем, а палец на месте...
Когда Сергей дошел до гостиницы, зазвонил телефон. Это была Диана.
- Сережа, вы меня извините. - Бирюков тяжело вздохнул: когда закончатся эти постоянные "расшаркивания"?! - Я вспомнила: Феофан держал мобильник другой рукой...
- То есть, вы ошиблись, и перстня вы не видели?
- Не видела, - уверенно подтвердила она.
Да, что ж такое! То видела, то не видела, то точно был перстень, то, кажется, был. Юлит? Юлит! Кажется.
Мимо Бирюкова резво прошли двое молодых людей, один из которых был Ив Метелкин. У обоих за плечами были рюкзаки, и выглядели они при этом как нашкодившие коты. В голове частного детектива что-то щелкнуло.
- Диана, опишите мне вашего племянника, - требовательно протараторил он.
- Какого, младшего или старшего?
- Младшего.
- Внешне он похож на отца, такой же высокий и худощавый. Федор - блондин с длинными волосами, очень белокожий...
- Я понял. И могу со всей уверенностью сказать, что ваш дорогой племянник вместе со своим приятелем Метелкиным, которого мы лицезрели в поезде, спешно покинули гостиницу, где остановился и я. Скорее всего, они решили свернуть свой недолгий отдых, и скрыться под покровом ночи. И мне очень хочется узнать причину, вынудившую их это сделать.
- Сережа, вы не ошибаетесь? - Частный детектив не счел нужным оправдываться. И Диана это поняла и поспешно сказала, - пожалуйста, догоните его и дайте мне возможность переговорить с ним!
Молодые люди отошли всего на несколько шагов. Бирюков быстро преодолел это расстояние и перегородил им дорогу своей завидной массой.
- Вы Федор? - запросто спросил он у блондина с хвостиком. Тот посмотрел на приятеля, словно пытался у того узнать, кто он на самом деле.
- Ну, - уклончиво ответил Метелкин, видимо, хотел поинтересоваться, что надо этому бритоголовому, но бритоголовый вручил Федору свой мобильник и приказным тоном произнес:
- Возьмите, с вами хочет пообщаться ваша тетушка.
Парень взял худенькой ручкой телефон.
- Да, - тихонечко пискнул он и стал слушать монолог Дианы, вставляя только редкие "ага" и кивал при этом, будто собеседник на том конце провода может его видеть.
Бирюкова больше интересовал Метелкин, который стал чересчур нервничать. Он не мог спокойно стоять на месте, переминался с ноги на ногу, вздыхал, дергал лямки своего рюкзака и старательно отводил взгляд от Бирюкова.
- Ди, ты не так поняла, - начал оправдываться Маслобойников-младший, - мы приехали с другом на несколько дней отдохнуть перед экзаменами... - Он смолк на полуслове: вступила Стрельцова... - Ну, знал, - нехотя ответил Федор. - И что? ... Да, не нужен он мне... Я уезжаю, у нас билеты... Сказал, уезжаю. Всё! - Он отключился и вернул мобильник Бирюкову.
- Я хотел бы задать вам несколько вопросов, - тоном, не терпящим возражений, пробасил частный детектив.
- А у нас нет ни малейшего желания на них отвечать! - с вызовом ответил Метелкин и посмотрел на своего друга. - Ну, что идем, а то на поезд опоздаем. - Они развернулись и потрусили по тротуару.
Сергей проводил взглядом долговязую фигуру Федора и его приятеля и снова набрал номер Стрельцовой.
- Диана, мне не удалось их уговорить на время задержаться.
- Он хороший мальчик. И ни в чем не виноват! - с чувством заверила любящая тетушка.
- Сейчас я не берусь утверждать, кто виноват, кто не виноват! - озлобился Сергей. - И вообще... Давайте отложим расследование до получения результатов вскрытия.
- Просто я хочу, чтобы вы начали подозревать мальчика. Я догадалась, что он ничего не знает о смерти отца.
- Вы ему не сказали? - удивился Сергей.
- О таких вещах лучше не сообщать по телефону. Федор очень ранимый...
- А почему ваш племянник произнес странную фразу: "...Знал. И он мне не нужен".
- Я спросила, почему он не встретился с отцом, ведь он знал, что мы здесь отдыхаем, а он ответил... Вы все слышали...
- Слышал, - согласился Бирюков. - До завтра Диана.
- До завтра, Сережа, - прошелестела она...
Бирюков переступил порог своего номера и замер: в центре стоял сервированный небольшой столик с зажженными свечами. Огонь отражался в глазах сидящей у стола девушки. При появлении Сергея она поднялась и подошла к нему. Молодой человек успел окинуть взглядом ее стройную фигуру в облегающем коротком платьице красного цвета, которое очень гармонировало с ее загорелой кожей. Лиля прижалась к нему и еле слышно прошептала:
- Я тебя люблю... очень.
В ответ Сергей не смог ничего сказать, дыхание перехватило от нахлынувшей благодарности. Он понял, как хорошо возвращаться домой, когда тебя там ждут. Почему он этого не понимал раньше? Потому что до этого ему не встретилась замечательная девушка, которая не задает глупых вопросов: "Где ты был?" и "Почему так долго?"
Она терпеливо ждала. Она рада, что он вернулся, не столь важно когда.
Бирюков почувствовал себя абсолютно счастливым человеком, он забыл об усталости, о своем едва начавшемся расследовании с великим множеством вопросов без ответов.
Сейчас он хотел думать только об этой замечательной девушке, целовать ее, любить ее, признаваться в любви, нагрянувшей так некстати. Или кстати, жизнь покажет...
Фамилию Фаберже в России несведущие в ювелирных делах люди почему-то связывают с пасхальными яйцами, но это не так. Семейная династия ювелиров Фаберже создавали великолепные произведения искусства с драгоценными камнями: нефритом, лазуритом, топазом, горным хрусталем...
Петер Фаберже открыл свой первый магазин в Петербурге в середине девятнадцатого века. Потом его приемником стал сын Карл, который был поставщиком Высочайшего двора. Его дело продолжили сыновья - Евгений и Александр.
После революции Карл Фаберже уехал в Ригу, а сыновья остались для завершения дел.
У Фаберже был один из самых надежных сейфов. Это был даже не сейф, а целая комната-лифт, которая на ночь поднималась до уровня второго этажа и находилась под током.
Александр и Евгений Фаберже понимали, что вывезти все ювелирные шедевры из России им не удастся, поэтому решили оставить их разным доверенным лицам, а основную часть поместить в сейф. Перед отъездом они сдали внаем дом швейцарскому послу, в полной уверенности, что принятый декрет о защите собственности иностранцев защитит и их собственность. Плату за дом они не взяли, только попросили посла принять на хранение шесть чемоданов и саквояж с драгоценностями.
Через некоторое время швейцарский посол по своим каналам узнал, что на дом готовится нападение, и решил переправить собственные ценные вещи и ценности семьи Фаберже в норвежское посольство. Но уже на вторую ночь пребывания ценностей в норвежском посольстве туда проникли неизвестные и похитили всё, включая чемоданы и саквояж Фаберже.
После ограбления норвежского посольства сотрудники ЧК, в числе которых был Егор Коростылев, провели обыск у швейцарского посла, невзирая на все декреты и постановления, и изъяли всё, что им попалось под руку. Вскрыть сейф чекисты не смогли. В то время им разрешалось оставлять себе пять процентов от всего реквизированного имущества, поэтому они старались первыми "проверять" богатые особняки.
После этого прошел год.
Егор Коростылев не оставил надежды вскрыть сейф-лифт в доме Фаберже. Он не терял времени даром и все это время разыскивал своего старого приятеля Ваньку Кныша, который к тому времени стал известным медвежатником. В конце концов, нашел его, вручил поддельные документы и стал ходатайствовать перед руководством о принятии "верного делу Ленина" человека на службу в ВЧК.
Егор Васильевич постоянно твердит, что имущество Фаберже должно быть национализировано и передано в музеи, чтобы любой гражданин мог прийти и увидеть все своими глазами. Убедительные доводы позволили ему получить разрешение на повторный обыск дома Фаберже. Обыск проводился с нарушением всех правил: не были приглашены работники по делам музеев, не составлена опись...
На вскрытии сейфа присутствовали только пять человек, включая самого Егора. Сколько было передано государству, а сколько присвоено чекистами, не знает никто. Через некоторое время четверо сотрудников этой операции бесследно исчезли. Первый пропал старый друг Коростылева Ванька Кныш...
Шли годы. Егор Васильевич Коростылев быстро продвигался по карьерной лестнице. В начале тридцатых годов он был вынужден жениться на своей секретарше Ольге Воскобойниковой. Это была тихая молодая женщина, с которой у начальника была продолжительная связь. Ольге шел двадцать пятый год, и ей очень хотелось выйти замуж за Коростылева. Она пригрозила ему, что расскажет об их отношениях его руководству, что по тем временам считалось аморальным и грозило исключением из партии и увольнением с работы.
Егору ничего не оставалось делать, как жениться на секретарше, но обиду на нее он затаил. Никто не смеет мешать моим планам и руководить моей жизнью, - злился он.
Через год Ольга родила ему дочь. Возмущению отца не было предела: кому он теперь передаст свое дело, не говоря о нажитом добре... Не зятю же, за которого со временем выйдет замуж дочь Феофания. Он хотел сына, чтобы назвать его в честь своего друга и учителя - Кузьмы Феофанова. Пришлось, хоть так, "увековечить" имя наставника...
Когда Феофании исполнилось три года, Ольгу забрали в НКВД. На нее пришел донос о ее связи с иностранцем. Через неделю она во всем созналась, не выдержав допросов, за которыми через специальное окошко наблюдал ее муж, который сам и сфабриковал этот донос. Ольгу приговорили к расстрелу. Коростылев, наконец, избавился от ненавистной жены, но клеймо мужа врага народа могло о себе напомнить рано или поздно, невзирая на былые заслуги. Егор Васильевич подумал, подумал и решил подать раппорт о переводе в областной центр, подальше от Ленинграда.
Дочь мало интересовала Коростылева, за ней присматривали няньки, которые менялись каждые полгода: отец не хотел, чтобы девочка привязывалась к кому-либо. Сам он с Феофанией почти не разговаривал, а она боялась его до коликов в животе. Егор Васильевич желал одного, чтобы она поскорее выросла, вышла замуж и родила ему внука.
Это произошло в начале пятидесятых годов. Отец не спрашивал о ее чувствах и желаниях, он просто выбрал ей в мужья одного из своих подчиненных - молодого лейтенанта Илью Маслобойникова. Сыграли пышную свадьбу, молодые стали жить отдельно от отца, который и выхлопотал им квартиру. Феофания была рада, что теперь будет реже встречаться с грозным родителем.
После смерти Сталина и расстрела Берии генерал Коростылев решил тихо уйти на заслуженный отдых. Вскоре он получил подарок от своей дочери - долгожданного внука. Егор Васильевич хотел назвать его Кузьмой, но немного поразмыслив, передумал: лучше он назовет его Феофаном. Наставника Коростылева никто не называл по имени, все уважительно обращались к нему - "товарищ Феофанов", один Егор называл дядька Кузьма. Было в этом что-то трогательное, интимное, связывающее только этих двух людей. Поэтому Коростылев не стал трогать имя старшего товарища и, не придумав ничего лучшего, назвал внука Феофаном. Не надо говорить, что у дочери он не спросил ни совета, ни разрешения, а зять к тому времени бесследно пропал. Он не погиб, не умер, просто к дочери бывшего генерала перестал испытывать всякий интерес, хотя, этого интереса и раньше не замечалось, когда тесть был у власти. Тогда ему приходилось изображать заботливого мужа, теперь необходимость в этом отпала, затем пропал и сам "заботливый" супруг.
После рождения сына Феофании стало безразлично - есть у нее муж или нет, теперь главным человеком в ее жизни стал ребенок, которого она любила до безумия. Это был единственный человек, который нуждался в ней. Но счастье матери длилось недолго, едва мальчик научился ходить, дед забрал его к себе. Он сказал дочери, что она безвольное и тупое существо, которое не сможет правильно воспитать его внука. Взамен отец пообещал ежемесячное "довольствие".
Громкий плач малыша еще долго звенел в ушах несчастной матери. Феофания зажимала руками уши, забивалась в угол и долго так сидела. Руки немели, она отнимала их от ушей, и вновь слышался горький детский плач. Женщина снова сильно сдавливала голову непослушными руками. Он не знала, сколько прошло времени. Ей это было не нужно. Ей нужен был крохотный сын, его рядом с ней не было. Феофания понимала, что надо бороться за сына, как понимала, что у нее нет ни средств для этой борьбы, ни связей, чем в избытке обладал бывший генерал КГБ.
Однажды луч солнечного света резанул ее по лицу, призвав к действию. Она выползла из угла, нашла веревку, сделала петлю, забралась на стул и привязала ее к крюку, на котором до этого висел абажур. Накинула петлю себе на шею и отбросила ногой стул...
В это же время открылась дверь. Пришла няня Феофана, которой не успели сообщить, что в ее услугах больше не нуждаются...
Через месяц Феофания Маслобойникова вышла из психиатрической больницы.
Теперь в ее жизни был всего один счастливый день в месяце: когда отец привозил ей сына Феофана. Егор Васильевич удалялся, а мальчик оставался с матерью, которая порхала вокруг ребенка, не зная как ему угодить. А на следующий день начинался долгий и беспробудный запой. Таким проверенным способом Феофания снимала стресс: с каждой выпитой рюмкой на душе становилось легче, голова очищалась от печальных дум. Она разговаривала сама с собой, жаловалась на судьбу. Но расставалась с пагубной привычкой за несколько дней до появления в ее доме сыночка.
Чем старше становился Феофан Маслобойников, тем короче становились свидания. Ему было совсем не интересно находиться рядом с женщиной с неприятным обрюзгшим лицом, с трясущимися руками, заискивающим взглядом и сюсюкающим голосом. Егор Васильевич Коростылев давно заметил "увлечение" его дочери алкоголем, но не думал, что все зашло настолько далеко. Пока не произошел один случай...
Феофания, пошатываясь, стояла на подоконнике и смотрела вдаль. Она не замечала собравшуюся во дворе толпу людей с задранными вверх головами. Народ тихо переговаривался, высказывал предложения по спасению соседки, потом кто-то вспомнил об ее отце. Нашли номер его телефона и позвонили. Егор Коростылев незамедлительно прибыл к дочери, которая стояла на подоконнике и мечтательно любовалась лазурным небом.
И вдруг он увидел свою девочку в возрасте трех-четырех лет. Тогда она еще тянулась к отцу, не понимая, что ему не нужна. Он возвращался домой с работы, девчушка выбегала в прихожую и тянула к нему свои пухлые ручки. Он недовольно на нее смотрел, звал очередную няньку с просьбой увести ребенка и не мешать ему. Феофания тихо скулила, как маленькая собачонка, которая ластилась к хозяину, а он отшвырнул ее ногой. Потом дочь подросла и перестала выбегать ему навстречу, а он этому был только рад. За ужином она сидела, уставившись в тарелку, согнув спину, и еще сильнее раздражала отца. Девочка понимала это и старалась поужинать до прихода отца. И опять он был этому рад. Иногда они не виделись по несколько недель, живя в одной квартире.
Сейчас, стоя перед домом Феофании, он понял, как ранил ее своим презренным безразличием, как добил её разлукой с сыном. Дочь и внук - два самых близких ему человека на земле. Он сам вырос среди чужих людей, привязывался, прирастал душой к этим людям, а они уходили из его жизни, но оставляли след в душе. Какой след он, Егор Коростылев, оставит в душе своей дочери? Ненависть, только ненависть...
Он опустил глаза. Рядом с ним незаметно пристроилась огромная черно-белый лохматый пес. Егор вспомнил другого пса, который спас его от холода в зимний студеный вечер.
- Лохмач! - окликнул он нового друга, вспомнил кличку пса-спасителя. Друг поднял голову, с укоризной посмотрел умными понимающими глазами на него, ухватил цепкими зубами за край его пальто и потянул к подъезду, в котором жила Феофания.
- Да-да, та прав, надо скорее идти! - на ходу, проговорил седовласый бодрый мужчина. Оба, и пес, и мужчина, скрылись в подъезде.
У квартиры дочери топтались три человека в милицейской форме. Егор Васильевич показал свое удостоверение, сотрудники милиции вытянулись, а старший по званию доложил:
- Товарищ генерал, дверь заперта, мы ждем слесаря из жилконторы для вскрытия двери!
- Пока вы дождетесь... - Он не договорил, вытащил из кармана ключ и открыл дверь. Первым забежал Лохмач, за ним вошел Егор...
Коростылев обнимал дочь, трясущуюся под теплым одеялом, и пытался ее успокоить. Дочь к его словам не прислушивалась. Он ненадолго отлучился на кухню, налил горячего чая и вернулся в комнату, где в той же безучастной позе на диване сидела Феофания. Отец вновь пристроился рядом и попытался влить в нее чай. Он подносил чашку к её губам, она автоматически делала глоток, и так до тех пор, пока чашка не оказалась пуста. Женщина перестала трястись, но из одеяла не выбралась. Егор притянул ее к себе и начал укачивать, как маленькую, приговаривая при этом:
- Не волнуйся, милая, все прошло, не волнуйся... Теперь все будет хорошо. Мы вместе. Мы всегда будем вместе...
Рядом сидел Лохмач и наблюдал за раскачивающимися людьми, водя в такт своей большой лохматой головой.
Безучастная Феофания начала реагировать на его слова. Сначала по ее лицу побежали слезы, потом накрыла истерика. А отец, молча, гладил и гладил её по спине. Когда истерика пошла на убыль, она подняла на него заплывшие глаза на отца и спросила:
- Пап, почему все так вышло? Пап, почему? Папа! Ну, почему-у-у-у...
- Прости меня, доченька, прости...
По его щеке прокатилась одинокая слеза. Егор вспомнил, что последний раз плакал, когда Ванька Кныш спас его от полиции. Они стояли в какой-то подворотне, и он боялся, что беспризорник сейчас уйдет и оставит его совсем одного... Прожитые годы промелькнули у Коростылева перед глазами. Как быстро бежит время. Будто бы недавно мать укутывала Егорку в старенький прохудившийся платок. Недавно его приютил у себя Лохмач... Куда подевался тихий мальчик Егор, который так хотел учиться? Почему он превратился в хладнокровного убийцу?
Перед глазами Коростылева встало избитое и окровавленное лицо жены, матери Феофании. Такой он видел ее в последний раз через окошко в камере. Она устремила свой ненавидящий взгляд на мужа, словно угадала, что он не откажет себе в удовольствии понаблюдать за ее страданиями и унижением. Голос Ольги зазвучал в его голове.
- Сво-лочь, ты сво-лочь! - по слогам произнесла Ольга, впечатывая каждое слово в его память.
И вдруг Ольга, живая и невредимая, такая же молодая и красивая, какой она была до замужества, появилась перед постаревшим супругом, по щеке которого медленно пробивала себе путь по морщинистым извилинам слеза. Посмотрела с осуждением и сказала.
- Егор! Как ты мог! Ладно я, но дочь! Что она тебе сделала? Ее то, за что? - Ольга склонилась к самому его лицу, скривилась от презрения и прошипела, - Сдохни, сво-лочь! Сдохни! Я тебя уже давно заждалась. И не только я. Нас много... - Женщина стала отступать, с каждым шагом она становилась все меньше и меньше, пока не исчезла совсем.
Дыхание у Коростылева перехватило, будто кто-то ударил его под дых. Он стал хватать ртом воздух и заваливаться назад. Пустая чашка выскользнула из ослабевшей руки, и с шумом упала на пол. Мужчина захрипел и застыл в нелепой позе с открытым ртом.
Его тело лежало на диване рядом с ошалевшей дочерью, которая никак не могла понять, что произошло, а душа воспарила к потолку, пристроилась в дальнем углу и стала наблюдать за происходящим. Она еще раздумывала, вернуться ей или нет.
Вернул Феофанию в непонятную действительность собачий лай. Женщина перевела взгляд с отца на лохматую псину, непонятным образом оказавшуюся в ее квартире, и помчалась к телефону. Вызвала неотложку и стала метаться. Пес следовал за ней. Потом устал от хаотичных хождений и снова пристроился рядом с новым хозяином, лежащим на диване. Внимательно посмотрел на него, потом перевел взгляд куда-то к потолку, где притихла в ожидании его душа, и протяжно завыл.
Мечущаяся по квартире женщина замерла рядом с завывающим псом, бухнулась прямо на пол и обхватила его за шею, спрятав в густой шерсти мокрое от слез лицо...
В ту пору Феофану Маслобойникову шел двадцатый год...
После смерти деда он не перебрался к матери, а остался жить в его квартире. Деда он боготворил, к матери не испытывал никаких чувств.
Егор Коростылев сделал из внука бездушного человека, единственным желанием которого было манипулировать людьми. Он не испытывал к этим людям ни любви, ни ненависти, одно любопытство: как они смогут выкрутиться из той ситуации, в которую их загнал умный и властный Феофан Маслобойников.
В смерти деда он винил мать, хотя, внешне этого не показывал. Он был хитрее деда, который пер напролом, как танк. Феофан всегда рассматривал человека с точки зрения своей выгоды. А вдруг человек, который был совсем недавно сорняком, превратится в реликтовое дерево...
Связи решают все, - учил его дед. И так вдолбил ему это в голову, что он стал считать эту фразу своим жизненным кредо. Он окружал себя разными людьми, но сходился близко только с теми, кем можно управлять, остальные находились в режиме ожидания. Он держал их на расстоянии, изредка напоминая о себе.
Женитьба на Дарье была ему выгодна до той поры, пока ее отец обладал силой и связями. После его смерти Феофан, презиравший жену за безволие, перестал ее замечать. Он мог не приходить домой несколько дней, развлекался на стороне, но всегда мечтал об одной женщине.
Диану он полюбил в первую встречу, когда пришел знакомиться с родителями будущей жены. Тогда она была молоденькой прелестной девушкой с характером. У Феофана возникло острое желание сломать эту гордую красавицу, подчинить себе, тогда он сможет избавиться от любви к ней. Любовь все сильнее и сильнее мучила его.
Маслобойников получил удар, который рано или поздно должен был получить - Диана собралась замуж. И он ничего не мог сделать. Оставалось только ждать. Феофан затаился на долгих десять лет. Он лежал по ночам рядом с Дарьей, а думал о Диане. Он чувствовал ее запах, который вызывал в нем острое желание, он притягивал к себе... жену, ласкал ее, закусывал губы, чтобы случайно не произнести имя возлюбленной и не выдать себя. Дарья не могла поверить, что ее безразличный муж становится совсем другим ночью. Она не понимала этого превращения, пока однажды, во время апогея страсти, он не потерял бдительность и не произнес имя сестры. И тогда всё стало ясно. Дарья хотела подать на развод, а потом испугалась: как жить одной с ребенком? Вскоре узнала, что снова беременна. Сосредоточилась на будущих переменах и постаралась забыть о страсти мужа к своей сестре...