"Три раза в жизни женщина ступает словно по облакам и ног под собой не чувствует от радости: первый раз, когда она идет под венец, второй раз, когда она входит в святилище богемы, и третий раз, когда она выходит из своего огорода с убитой соседской курицей!"
Хотя, конечно, сидящий в американской тюрьме О'Генри, не мог знать реалий в далекой заснеженной России да еще через кучу лет.
Первый пункт был мною исполнен в точности - я вышла замуж.
После чего вступила в святилище богемы - в некотором смысле. Жить нам, молодоженам, предстояло в общежитии оперного театра. Когда-то это была гостиница - основательная, толстостенная, с дореволюционными прибамбасами - витражами, красиво выложенными полами, добротными дверями. Но победившему пролетариату вся эта барская роскошь показалась совершенно лишней и здание подверглось "улучшению" - все перестраивалось, менялись окна, двери, и к моему приезду остатки солидного прошлого остались лишь в двух местах - роскошная дверь на втором этаже и необычайно яркий мозаичный ковер у входа.
Первый этаж занимали театральные мастерские, откуда угрожающе выползал пронзительный запах красок, уксуса, хлорки и еще чего-то специфического.
Коридор второго, жилого этажа, где мне надлежало проживать, тоже встретил меня запахами, правда другими - в них доминировал стойкий запах капусты, на который наслаивалось что-то больничное - как мне рассказали позднее, это была карболка.
- Ты чья такая будешь? - удивленно выговорила мощная фигура, закутанная в платок. Правая рука фигуры угрожающе покачивала половником.
- Здравствуйте, - ответила я, пытаясь непринужденно улыбнуться, - я буду теперь здесь жить.
- Тю-ю-ю, пигалица тощая! - этим фигура выразила все свое отношение к моему появлению. - Я здесь главная, Мариной Макарьевной зовут
Марина Макарьевна оказалась неплохой женщиной, крикливой, но отходчивой. Она занимала одну комнату, в которой утопая в коврах и несметном количестве хрусталя, проживало ее семейство - муж Гриша, разведенная дочь с ребенком, внучка Света от другой дочери и собака-дворняга.
Общая кухня помещалась на другом конце коридора и все переговоры прокрикивались через все это пространство.
- Так, - объявляла из кухни Марина, - Светка, Наташка, Любка, жрать пошли!
- Ба, - плачущим голосом орала одна из внучек, - а тут Наташка какает!
- Ну и что! - отвечала Марина, - она ж не на голову тебе срет, а в горшок!
- Да, - тем же голосом жалуется Светка, - а кушать где?
- Сгони ее к чертовой матери! - уже злится Марина, - нашла время, ну чисто как ее дурак-отец!
Как правило, к этому времени, шаркая ногами в бахилах непонятного размера, возвращается с работы муж Гриша. В котельной, где он работает истопником, очень шумно и поэтому тихо говорить он не умеет. Его голос органично вливается в громкую семейную перепалку:
- Ну ты чё, разоралась на весь дом, - орет Гриша, - ща как дам тебе по башке, штоб не орала! - вполне миролюбиво заканчивает он свое выступление. И семейство приступает к трапезе.
- Смотри, - учит меня Марина уму-разуму. - В этом домУ живут сплошные тунеядцы и бездельники. Навроде, как в оперном театре работают. А тута, в нашем коридоре, всё хористы проживают. А знаешь что такое хористы? - и не дожидаясь моего ответа продолжает.
- Поют они, видите ли! Тоже мне, работа! - презрительно бросает Марина. - Кроме меня и Дуськи здесь все такие. Дуська поварихой на пароходах шуровала, а я уж давно не работаю. Хватит, наработалась. В войну грузовик водила - ух как баранку накручивала! Туда-сюда, сюда-туда. Почише фронта будет. На фронте-то они хотя бы жрали вдосталь, а мы все вечно голодные.
- Но на фронте стреляли! - не сдерживаюсь я
- Ну и чё? Постреляют и прекратят.
- Да вы что! Там же люди гибли!
- А ты помнишь? - презрительно щурится она. - Ну да ладно. Неча мне с тобой спорить. Так вот. Бездельники они все тут. Работать надо, а не песни петь. Вот Нинка, Юркина жена - почтальон! Серьезная работа.
И Марина Макарьевна решительно рубит рукой воздух. И вдруг спохватывается:
- А ты-то сама где работаешь?
Ну вот и мой черед настал в тунеядках походить!
- Я в оперном театре работаю - и смотрю ей в лицо.
- Тю-ю-ю-ю! И что же ты там делаешь - неужто в хоре поешь? - в голосе Марины и презренье, и любопытство.
- Нет, в оркестре играю.
- Ну и что это за работа? Образование что ль какое-то имееешь?
- Имею. Консерваторию имею.
- Ну да. Тили-тили, трали-вали.....- задумчиво тянет Марина.- Специальность иметь нужно. Вон моя Любка - швея, сто пятьдесят рубликов где хочешь вынь, а сюда положь.
И она солидно хлопает по столу.
- Тю-ю-ю-ю! - говорю я. - Да она, наверное, ПТУ кончала?
- Твоя правда, - соглашается она. - а куда было деваться? В школе еле-еле, чуть на второй год не оставили. А зато сейчас - кум королю!
Чтой-то я тут с тобой раскудахталась, - спохватывается Марина. - Пойду.
И тихонько добавляет, кивая на проходящую мимо соседку:
- Ты среди этих всех не очень-то...Народ здесь дрянноватый...
Я рассталась с этим суетным домом, пожила в другом месте, потом уехала в Израиль. 9 лет назад приехала в Нижний и случайно встретила Маринину внучку Наташу. Она полдня ходила за мной, держась за мою руку и приговаривая: "как жалко, что вы уехали ". Рассказала, что развелась, имеет умственно-отсталого ребенка. И несколько раз повторила: Бабушка так вас уважала, говорила, что вот погляди и среди музыкантов, оказывается, попадаются люди.