Вечерело. Солнце уже свалилось за темнеющий на горизонте лес, и яркий день, потеряв остроту красок, приготовился исчезнуть навсегда, оставив лишь воспоминание. Даже не столь ясное, каким был он сам. Ибо не только красота природы отраженная погодными прелестями остается в памяти. А больше ничем примечательным сей день запомниться не мог.
Уже трое суток Александр с раннего утра до позднего вечера трясся в карете, ругая ужасную дорогу. Уже не было сил любоваться открывающимися за окном пейзажами. Уже не мог он восхищаться бескрайностью Родины, столь глубоко почитаемой им, что за всю жизнь так и не нашел времени посетить заграницу.
Нельзя сказать, что он сильно задумывался над тем, как встретится с Ольгой. Помнил, что когда она, уже беременная, уехала с отцом, долго переживал. Высокая, стройная, красивая девушка так сильно отличалась от салонных жеманниц. Жаль только, что крепостная. Но прошло уже больше четырех лет. Многое изменилось - теперь у него невеста в Москве, к которой он намерен вернуться через несколько дней.
Едва солнце скрылось, как сразу стало прохладно. Осень, правда, еще сухая, без промозглой сырости, с теплыми солнечными днями уже проглядывала из леса желтизной кленовых листьев.
В имение приехали затемно. Несмотря на поздний час, прислуга не спала - все ждали приезда барина.
- Махонький-то какой! - не удержавшись, охнула дворовая девка, разглядев вылезающего из кареты человека.
На нее зашикали, а Калашников исподтишка показал кулак. И побежал отбивать поклоны. Но барин остановил его.
- По какому поводу парад, Михайло? - спросил он. - На барина посмотреть? Так темно уже, лучше завтра. Отпусти всех! Да покажи мне дом. Ужин подайте в кабинет. Завтрак в десять. Потом ко мне со всеми бухгалтерскими документами.
Александр Сергеевич Пушкин шел следом за управляющим Михайло Калашниковым, хорошо знакомым ему еще по Михайловскому, бегло осматривая барский дом. Обычная типовая постройка - анфилады комнат, идущих от входа по кругу вдоль стен, мощная печь посреди. Особенно понравился кабинет, расположенный недалеко от прихожей. Огромный стол, не уступающий по размеру дивану, удобное кресло, расположившееся рядом с углом печи. Осенью тысяча восемьсот тридцатого года он первый раз приехал в Болдино.
Отношения Александра с отцом назвать теплыми нельзя. А в Михайловском, в имении матери, куда отправлен был в ссылку, стали просто отвратительными. Сергей Львович, конечно, хотел как лучше, когда согласился на негласный надзор за сыном. Понимал, что если не он, то другого назначат, которого еще и не сразу-то угадать получится. Да и скрывать ничего не стал. Но Саша воспринял все как предательство. И пришлось всему семейству уехать в Петербург, оставив его одного.
Однако годы шли. А отец - он и есть отец, другого не бывает. Да и у сына категоричность молодости стала уступать трезвым оценкам взрослого мужчины. И та давняя ссора потихоньку сгладилась, ушла в небытие. А когда Сергей Львович узнал о предстоящей женитьбе сына, то подарил ему деревню Кистенево в своем нижегородском имении Болдино.
Конечно, никуда бы деревенька не делась. Можно и после свадьбы съездить, чтобы вступить во владение. Оно-то, может и лучше получилось бы. Но только не хотел Александр, даже в малейшей мере, выказывать пренебрежение к подарку отца. А потому, сердечно поблагодарив родителя, сел в карету, и трое суток, лишь с редкими перерывами на сон, добирался до Болдино, намереваясь за несколько дней управиться с делами. А через пару недель вновь объявиться в Москве и повести к венцу Натали, девушку, которая последнее время стала так много значить в его жизни. И знал бы тогда Александр, что его коротенькое путешествие растянется на три месяца - ни за что бы ни поехал! Однако поговорку: "Что не делается - все к лучшему!? никто не отменял.
С первого дня Пушкин установил строгий порядок. Просыпался он поздно, как и положено светскому человеку. После завтрака занимался хозяйственными делами, изучал финансовые документы, отдавал распоряжения. Ровно в три часа переодевался в костюм для верховой езды и отправлялся на конную прогулку по живописным окрестностям.
Возвращаясь часа через два-три, зачастую, когда уже ранние осенние сумерки сгущались в воздухе, он обедал, и уединялся в своем кабинете за столом со стопкой бумаги и пером. Ужин приносили ближе к полуночи. И, поработав еще пару часов, поэт отправлялся спать.
Рыбку он поймал во время третьей поездки. Хотя, как сказать - неизвестно, кто кого поймал.
Александр выехал из леса на берег большого озера. Сошел с лошади, подошел к кромке берега, любуясь удивительной голубизной воды. Краем глаза вдруг заметил, как что-то блеснуло сбоку. Но повернув голову, не увидел ничего кроме травы. Поэт сделал пару шагов, пытаясь найти предмет, который столь ярко отражал солнечный свет, но ничего не заметил.
"Почудилось", - подумал Пушкин, вновь обращая взор к озеру. И в эту секунду, опять же краем глаза, увидел, как из невысокой травы вдруг взлетело что-то плоское и снова шлепнулось, исчезнув в прибрежной зелени.
Александр стремительно подошел. Поверх примятой травы лежала рыбка размером с ладонь удивительного золотистого цвета. И, несмотря на то, что сумерки еще не вступили в свои права, отчетливо было видно, что рыбка светилась сама, а не просто отражала дневной свет. Словно внутри у нее маленькие свечечки горели.
Пушкин наклонился, но в этот момент рыбешка изогнулась и, взлетая почти на аршин, три раза подряд прыгнула, приземлившись, в конце концов, в двух саженях. Озадаченный столь неожиданным поведением, Александр двинулся следом.
"...И принесла же его нелегкая!" - пронеслось вдруг в голове. Он даже остановился.
"Что это? Если моя мысль, то кого "его" принесла?" - с удивлением рассуждал он.
Рыбка прыгнула еще раз - выше обычного, и шлепнулась кусты. Пушкин ошалело глядел за этим сказочным полетом, ощущая себя очень неуютно.
"Иди сюда!" - неожиданно прозвучал в голове требовательный голос.
- Куда? - механически переспросил поэт.
"Вот горе луковое! Ты что, не видел, где я упала?"
- А ты кто?
"Я? Одушевленный предмет ярко-желтого цвета! Ну иди сюда! Не стой, как болван! И рот можешь не раскрывать, просто думай отчетливей, когда отвечаешь".
Александр подошел к тому месту, где по его разумению должна была находиться рыба. Она оказалась на месте, но приземлилась очень неудачно - застряв между ветками.
"Достань меня! Только осторожно, я живая!"
- Кажется, мной начало командовать что-то водоплавающее! - осторожно извлекая скользкое тельце, пробормотал Пушкин. - И что теперь?
Он стоял, держа ее на ладони, и на миг показалось, что расплавленное золото, только холодное, лежит в его руке.
"В воду неси! Трудно догадаться, что ли? И вслух не говори, голос твой меня глушит. Думай яснее, и все получится". - "Хорошо, - поэт произнес это мысленно, акцентируя внимание на словах, - попробую". - "Молодец! - возник в голове ответ. - Только шагать не забывай, а то так и помереть можно".
Александр быстро сделал несколько шагов к озеру, и опустил ладонь в воду. Рыбешка встрепенулась. Мягко соскользнув с кисти, ушла на глубину. Золотой огонек, отчетливо видный даже под водой, растворился в озере.
"Ну вот! Хвостиком плеснула и ушла на глубину. Ни спасибо, ни какой другой благодарности", - подумал Пушкин. - "Не спеши, я сейчас вернусь, - прозвучало в голове. - Будет тебе благодарность".
И правда, через минуту маленькое желтоватое пятно появилось под водой, которое постепенно превратилось в рыбу, подталкивающую носом небольшой темный шарик.
"Теперь помоги мне сделать еще одно небольшое дело!" - снова раздалось в голове. - "Что еще государыня рыбка?" - слегка сыронизировал поэт. - "Нужно найти одну вещицу на берегу". - "Большую?" - "Поменьше наперстка. Она может быть спрятана в траве". - "А иголку в стоге сена, сударыня, не нужно отыскать?" - Пушкин окинул взглядом поросший травой и кустами берег. - "Иголку найти намного легче. Но, к счастью, разыскатель исправен". - "Что исправен?" - "Долго объяснять. Надень на палец вот это!"
Рыбешка ткнула носом шарик, и тот всплыл. Здесь Александр заметил, довольно большое сквозное отверстие. Шарик оказался неожиданно тяжелым, выскользнул из руки и начал стремительно погружаться в воду. Потом остановился и медленно, словно нехотя, всплыл опять.
- Как?! - удивленно воскликнул Пушкин, разом позабывший, что его просили не кричать вслух. "Ты уверен, что сможешь понять? - возникшие слова были пронизаны неприкрытой иронией. - Вы еще по вечерам комнаты свечами освещаете, а ты думаешь, что я смогу тебе рассказать, как изготовить материал, изменяющий массу в зависимости от окружающей среды?"
Александр молчал, пытаясь разобраться в не совсем понятных словах. Наконец, смог заставить себя мысленно проговорить: "Мы такие глупые?" - "Правильнее сказать - недостаточно развитые. Ладно, давай не будем. По крайней мере, сейчас. Дело еще надо сделать. Попробуй-ка еще раз".
Вторая попытка оказалась удачной - поэт был готов к метаморфозе веса шарика.
"Отлично! - прокомментировала рыбка. - Теперь повернись ко мне спиной и иди. Руке своей не мешай, а следуй за ней". - "Чудные вещи ты говоришь!" - ответил Пушкин. Однако спорить не стал. А едва лишь развернулся, как вдруг почувствовал, что тянет его словно кто-то за руку, хотя и нет никого рядом.
"Не сопротивляйся! - снова зазвучало в голове. - Иди!" - "Да иду, иду! Куда хоть идти-то надо?" - "Калимбер искать. Это такая маленькая железяка, как копейка". - "Понятно, калимбер. Ничего себе, съездил на прогулку..." - Пушкин даже не обратил внимания на то, что его мысль не является тайной для собеседницы. Но ответа не последовало.
Разыскатель притащил поэта к зарослям крапивы в трех-четырех шагах от того места, где он вытаскивал из кустов рыбку.
"Да, где-то здесь". - "Мне что, - спросил Александр, - теперь в крапиву лезть?" - "А что, другого пути нет?" - "Может, подскажешь?" - "Прибор подними повыше".
Сообразив, о чем идет речь, Пушкин поднял руку над головой. Через несколько секунд услышал: "Пожалуй, придется идти напрямую. Но ты не волнуйся, здесь всего два аршина".
Через три минуты, шипя и ругаясь, он выбрался из крапивы, не обращая внимания на то, что его речи хорошо слышны. За последнюю четверть часа, поэт как-то умудрился смириться с мыслью, что у него появилась водоплавающая собеседница. Причем, произошло это так просто - словно в сказку попал. Одну из тех, которых ему в детстве любила рассказывать Арина Родионовна. И даже разменяв четвертый десяток, он где-то в глубине души оставался тем маленьким Сашенькой, который с замиранием сердца слушал рассказы няни.
Особенно досталось от крапивы правой руке. Пока тянулся к маленькому блестящему диску, раздвигая стебли, обожжен был немилосердно.
Пушкин вышел на берег. "Кидай в воду", - попросила рыбка. - "Хорошо", - отозвался он. Предметы, нырнув в воду, пошли вниз, но быстро остановились. Маленькое золотистое тельце, стремительно метнувшись, накрыло разыскатель и непонятную железку, и начало уходить вглубь, растворяясь в воде.
"Чем я могу тебе помочь?" - прозвучало вдруг в голове. - "А сможешь, сделать, чтобы руки не так горели?" - "Да". Словно ветер прошелестел по коже, и казалось, что он пытается даже забраться под одежду.
"Так лучше?"
Неожиданно до Пушкина дошло, что зуд исчез. И эта малость вдруг так потрясла его, словно из всех открытий сегодняшнего дня он сделал самое важное. Ноги неожиданно задрожали, да так, что пришлось присесть прямо на землю.
"Скажи, - сформированная мысль выглядела несколько взволнованной, - а ты могла бы... ну, скажем... убить меня?" - "А ты меня?" - "Не знаю... наверное, смог бы... если бы поймал..." - "Так ведь поймал же. И не убил". - "Но ты же... говорящая!" - "Ты тоже, - в звучащем голосе послышалась ирония. - Подожди, я сейчас вернусь".
Когда рыбка возвратилась, поэт по-прежнему сидел у самого берега.
"Ты ничего, - спросил он, - не слышала из того, о чем я размышлял?" - "Нет". - "А почему мы сейчас понимаем друг друга?" - "Это же просто. Когда ты просто думаешь - твои мысли недоступны. Нужно речь обратить ко мне, тогда я ее услышу".
Александр задумался.
"Тогда объясни, почему так разговаривать можно только с рыбами?" - "Что? - голос, раздавшийся в мозгу, обычно лишь слегка окрашенный эмоциями, на этот раз излучал неприкрытое удивление. - Ах, да! Ты это о моем внешнем виде?" - "Конечно, - растерянно ответил Пушкин. - А разве ты не рыба?"
Воцарилась тишина. Секунды шли, но ни одного нового слова не звучало в мозгу. Поэт даже немного заволновался. Наконец услышал: "Пожалуй, ты прав. Можешь считать меня рыбой, хотя это не совсем так. А с кем бы ты еще хотел поговорить?" - "С другими людьми. Почему мы так не умеем?" - "Научитесь еще. Только не сразу. Сначала станете без свечей обходиться". - "Видеть в темноте, что ли будем?" - "И это тоже. Ладно, проси награду, сударь, за помощь в поиске калимбера".
Пушкин задумался.
"Ничего мне, наверное, не нужно. Расскажи лучше, что такое калимбер". - "Это трудно понять даже лучшим ученым". - "А ты попроще, чтобы я понял". - "Хорошо, - в словах рыбки образовалась некоторая пауза, - представь, что ты приехал на почтовую станцию. Сменили лошадей, уселся в карету, а извозчика нет. А до следующей станции добираться надо. Вот так и я без калимбера. Кстати, у тебя есть земное имя?" - "Конечно. Пушкин я. Александр Сергеевич".
Трудно сказать почему, но показалось, что поза рыбки выражает изумление. К тому же голос неожиданно пропал. "Я что-то странное сказал?" - спросил он. Ответа не последовало. Однако рыбка оставалась на месте, и Александр решил подождать.
Прошло несколько долгих секунд. Наконец прозвучали слова: "Прости, Александр Сергеевич, дуру старую! Совсем я с этим калимбером замучилась. Не признала сразу. А как назвал себя, то и не поверила. Пришлось базу данных запрашивать". - "Мы знакомы? - поэт решил немного поерничать. - Что-то не припомню". - "Тебе просто невозможно представить, до какой степени мы знакомы". - "Вот как? Вообще-то ты первая рыба, с которой я веду беседу. Остальные обычно молча отправлялись на сковородку". - "Ты знаешь всех своих читателей?" - не обращая внимания на иронию, спросила рыбка. "Конечно нет!" - "Но каждый из твоих читателей знает тебя. А я читала и "Руслана и Людмилу", и "Кавказского пленника" тоже. О стихах даже не говорю". - "И правда, если рыба умеет разговаривать, то чего бы ей и не уметь читать", - мысленный посыл еще больше сочился иронией. - "Я же говорила, что тебе это невозможно представить. Сколько думаешь у тебя читателей?"
Вопрос почему-то застал врасплох. Поэт ловил себя на двойственности своего состояния. С одной стороны разыскатель, слова, возникающие прямо в мозгу - это все может быть только в сказке. Однако остальное все реально: озеро, лес, трава, конь, лениво жующий траву. И что делать? Верить, что в сказку попал или воспринять рыбку как окружающую действительность?
"Читателей? - переспросил он. - Думаю, тысяч двадцать будет, а то и больше. Если, конечно, каждую книжку человек пять-шесть читает". - "Ну почти. Больше десяти миллиардов". - "Это не смешная шутка. На всей Земле столько людей нет". - "Разве я сказала, что на Земле?"
Вот и прокатился на лошади! Уехал на прогулку, а оказалось, что там его поджидает переворот в мировоззрении. Воистину знание определяет сознание.
А рыбка продолжала: "Тот мир, в котором живу я, объединяет несколько планет. Уже два периода дети на третьем этапе обучения изучают твое творчество". - "Почему?" - изумлению Александра не было предела. Нет, все-таки сказка. Надо подумать, как выбраться из нее. Это ж надо придумать такое.
"Потому, что создаешь русский язык. Такой, который не устареет веками", - ответило золотистое чудо. - "И что?" - "Эх, - вздохнула собеседница, - какие же вы все еще дети! Безделушки богатством считаете, а истинные драгоценности разглядеть не можете. Ладно, говори, что тебе надобно?"
И тогда Пушкин неожиданно для себя вдруг спросил: "Ты говоришь десять миллиардов читателей? А нельзя, что бы издатели хоть по полкопейки мне, как автору, с каждой книжки заплатили?"
Это он еще от слов рыбки не отошел. Вот и ляпнул первое, что на ум пришло. Даже как-то стыдно немного стало.
"Так нет ведь у нас ваших денег! И своих тоже нет!" - "Как это? Совсем нет? И как же вы без них обходитесь?"
Послышался смех. Красивый такой, переливчатый, и очень веселый. Александр даже улыбнулся невольно. "Прекрасно обходимся. Жизнь, наполненная мыслями о деньгах, - это жизнь раба". - "У вас, может быть, и так. Но у нас, чем больше денег - тем больше свободы". - "Иллюзия это". - "Возможно, ты и права. Хорошо! Тогда... тогда дай мне вдохновение!"
Ничего не ответила рыбка. Лишь махнула хвостом и пошла на глубину. Пушкин смотрел на растворяющееся в воде золотистое пятно.
"Ладно, - прозвучал в голове серьезный голос, так отличающийся от того веселого, звучавшего лишь минуту назад. - Ступай себе домой. Ровно в полночь открой окно и крикни: "Муза, ловись!" В руках обязательно книжку держи раскрытую. Вот и все! До завтра, Александр Сергеевич! Приезжай сюда в это же время". - "До встречи, рыбка! Обязательно буду!"
Вернулся молодой барин с прогулки задумчивый и, как показалось управляющему, не в настроении.
- Обед готов, Александр Сергеевич, - почтительно произнес он.
- Это хорошо. А что у нас сегодня?
- Зеленый суп с крутыми яйцами или ботвинья с осетриной. На ваш выбор. На второе бифштекс рубленый. Блины имеются, крупчатые со свеклой, если пожелаете.
"Вот ведь плут! - акцентировано, словно разговаривая с золотой рыбкой, подумал Пушкин. - Чего-чего, а вкусовые пристрастия господского сына хорошо запомнил". И замер, как будто ждал ответа. Но ничего не произошло - видать далека была его давешняя собеседница.
После обеда, который закончился в седьмом часу, поэт отправился в кабинет и велел не беспокоить. Хотел почитать бухгалтерские документы, но мысли о сегодняшней встрече не давали сосредоточиться. Он поймал себя на том, глаза лишь скользят по бумаге, но содержимое в голове не укладывается. Тогда поэт вышел во двор и начал неторопливый обход усадьбы.
Стемнело, лишь отсвет лучин из окон бросал перекошенные квадраты на дорожки. Александр поднялся на мостик, переброшенный через верхний пруд. А может зря попросил вдохновение? Вдруг это водоплавающее чудо и впрямь знает его секрет? Но он не собирался задерживаться здесь надолго - еще дня три-четыре, закончит раздел имущества, - и в путь! В Москву, к невесте, к близкой уже свадьбе. И зачем оно ему сейчас в непрерывной суете хозяйственных дел? Но теперь уж ничего не поделаешь. Мысли потекли в другом направлении, и как-то неожиданно Пушкин заметил, что пытается складывать рифмы.
Вернувшись в дом, потребовал принести большой кувшин холодного лимонада. Уселся за стол, сдвинул в сторону бумаги с колонками цифр и положил перед собой чистый лист.
Он чуть не прозевал. Взглянул на брегет за полминуты до полуночи. Быстро поднялся, прихватил по дороге первую попавшуюся книгу. "Руслан и Людмила". Широко распахнул окно. Прохлада осенней ночи ворвалась в комнату. Пушкин открыл книгу, повернул в сторону окна.
"Глупость какая-то! - мелькнуло в голове. - Как можно в это верить?"
Набрав в легкие воздух, отдающий ночной свежестью, крикнул:
- Муза, ловись!
Выглянул в окно. На дворе было тихо, никого не разбудил, кажется. А вот в доме послышался невнятный шум. Затем раздались шаги. Александр затворил окно, и в эту самую секунду слово, то самое слово, которое он искал на протяжении двадцати минут, всплыло в голове. Ай, да рыбка! Ай, да чудо золотистое!
- Случилось чего, барин?
Пушкин вздрогнул от неожиданности. Камердинер заглядывал в дверь. Надо же, всего за несколько секунд забыл о шагах в доме.
- Нет, все хорошо. Принеси-ка мне еще один графин лимонада. Да тихо, не разбуди кого.
Почти сразу позабыв о камердинере, сел к столу, записал столь долго не поддающееся слово. Следующие два четверостишья сложились практически сразу. Ну дает рыбка! Попросил вдохновения - и вот тебе, пожалуйста! Никогда так быстро не писал.
Александр откинулся на спинку кресла. Заметил, что на столе появился второй кувшин. Налил лимонад в большую чашку. Прихлебывая любимый напиток, мысленно вернулся к последним четверостишиям. Потом оставил чашку, взялся за перо.
Сначала изменил одно слово. Затем второе, третье. Немного подумав, исправил первое, подобрав еще более удачное.
Когда исправлений стало одиннадцать, Пушкин начал переписывать набело. И если первый вариант стиха казался ему вполне приемлемым, то получавшееся вновь смотрелось просто великолепно. И, тем не менее, уже после переписывания, он внес два изменения.
Пригубив приличную порцию лимонада, поэт, наконец, перешел к следующим строчкам. Теперь он уже не торопился, тщательно подбирая слова, прежде выложить их на бумагу.
Работа увлекла. Пушкин, то, поднявшись с кресла, размеренно вышагивал к окну и обратно, то вновь садился и бормотал себе что-то под нос, то вдруг порывистым движением хватал перо, а затем задумчиво теребил его в длинных пальцах.
Исправлений стало намного меньше, но и скорость письма упала. Однако Александр упорно продвигался вперед.
Наконец он закончил стихотворение и откинулся в кресле. А молодец рыбка! Не обманула! Такой стих за час сложил! Хотя нет, наверное, за три. До полуночи еще пару часов попусту просидел, пока вдохновение не пришло.
Пушкин достал брегет, откинул крышку. И ощутил, что глаза вылезают на лоб. Без пяти шесть! Вот этого точно не может быть. Получается, что он просидел за столом восемь часов?!
А может и в правду? Два огромных кувшина из-под лимонада сухи. Есть хочется - слона бы проглотил. И главное - разве было когда-нибудь, чтобы его часы неправильно время показывали? И все еще не отойдя от испытанного изумления, вывел под стихотворением: "5 часов 55 минут утра".
Она появилась почти сразу, стоило только позвать.
"Добрый день, государыня рыбка, - пошутил поэт, - спасибо за помощь!" - "Какую?" - "За вдохновение. Сильно помогла. Кстати, оно у меня теперь насовсем или только на время?"
Ответа не было.
"Так надолго?" - "Я думала, ты поймешь". - "Что? Что я должен понять?" - "Что вдохновения нет, не существует его".
Пушкин словно лишился дара речи. За прошедшие сутки он, с одной стороны, осознал, что его собеседница существо более высокого уровня развития, и не верить ей нет никаких оснований. Но с другой стороны, как же это так - вдохновения нет? Да он сам не раз испытывал это возвышенное чувство, когда с легкостью подбирал слова, когда писалось без напряжения, когда будто сами собой строки ложились на бумагу.
Обрывки мыслей метались в голове. Наконец удалось ясно сформулировать одну, пригодную для продолжения беседы. "Как это нет? Да я сам не раз испытывал..." - "Иллюзия это". - "Но почему?" - "То, что легко пишется - плохо читается. Ночью ты писал на так называемом вдохновении. Что из этого вышло? Сколько раз исправлял и переписывал?" - "Да уж немало". - "Хорошо, что ты обладаешь способностью критически оценивать текст. И свой, в том числе. А представляешь, что получается, когда так называемого вдохновения дождется автор, который с трепетной любовью относится к собственным стихам?"
Александр задумался. Да, это так. Написал два четверостишья буквально за минуты, а потом долго мучился, чтобы сделать их читаемыми. По крайней мере, на своем обычном литературном уровне.
"Но все равно вдохновение присутствовало, - попытался возразить поэт, - я не хочу хвастаться, но получилось весьма неплохое стихотворение". - "Получился просто шедевр. Но будут и еще лучше. Я уверена". - "Постой! А откуда тебе известно что я написал? - "Ну мы же, кажется, договаривались... Теперь я тебе должна теорию отражений рассказывать? Просто поверь, что это намного сложнее, чем говорящая рыба".
В разговоре образовалась небольшая пауза. Первым ее нарушил Пушкин: "Хорошо. Пусть вдохновения нет, хотя мне с этим трудно согласиться. А что тогда есть?" - "Умение трудиться. Или неумение". - "Тогда это не творчество, а ремесло". - "Золотые слова, Александр Сергеевич! Это читатели твои могут увидеть творчество, а для тебя все должно оставаться тяжелой работой, настоящим ремеслом. Только тогда получится что-нибудь стоящее". - "Ну ты и сказала. Как можно сравнивать творчество и ремесло?"
Но мысль, сформулированная поэтом, не отличалась твердостью суждения, в ней чувствовалась явная неуверенность.
"Помнишь решетку Летнего сада? Чего там больше - творчества или ремесла? А теперь представь, что вместо кропотливой работы, даже немного туповатой, кузнецы сидели бы и ждали, когда на них снизойдет вдохновение? Но они не сидели, а раз за разом ковали один и тот же рисунок. И что получилось? Шедевр". - "Все равно, - задумчиво ответил Пушкин, - я не могу с этим согласиться". - "И не надо, не соглашайся. Ты ко всему придешь сам. Только помни - тебе, чтобы писать шедевры, нужно очень много работать. И помочь может затворничество. Такое, как здесь - ни друзей, ни балов, ни развлечений". - "Спасибо за совет, только он мне не поможет. Через несколько дней я возвращаюсь в Москву. А там меня ждет невеста".
Рыбка замолчала. Шевельнула плавниками, сделала небольшой круг.
"Даже и не знаю, как тебе это сказать. Свадьбу придется отложить". - "Это еще почему?" - "Холера. Кордоны уже охватили все границы губернии. Тебе не выехать". - "Ах, черт..."
Он поверил сразу, привык, наверное, уже, что рыбка знает все.
"Мне отсюда никак не выбраться?" - "Нет". - "И что же мне делать в этой глуши? В Михайловском хоть можно было в Тригорское сходить. А здесь? Разве что к тебе в гости прискакать". - "Я улетаю сейчас. А Тригорского нет - так это счастье для тебя, как для писателя".
Александр почувствовал, что огорчился. Хотя не смог понять сразу от чего больше - то ли от того, что невесту не увидит пару месяцев, то ли от того, что рыбка улетает.
"Так что работай спокойно, - продолжала она. - Только можно я тебя попрошу?" - "Попроси". - "Ты, все-таки, не жди вдохновения. Каждый день садись и пиши. Сколько сможешь. А потом как-нибудь сравни, что у тебя этой осенью получится, с другими периодами жизни". - "Хорошо, - ответил поэт, - я попробую. Если честно, то и самому интересно".
В разговоре возникла пауза.
"Ну что, будем прощаться?" - произнесла, наконец, золотая рыбка. - "Будем. Я о тебе сказку напишу. Про этакое чудо, исполняющее любые желания". - "Смешно. Я ведь для тебя абсолютно ничего не сделала". - "Как знать... Иногда один простой совет дороже всех сокровищ мира". - "Ты лучше вольную оформи". - "Какую вольную?" - "Не прикидывайся, все ты понял. А ведь она тебе сына родила. И не ее вина, что умер он через два месяца".
Александр даже к воде шагнул, удивленно глядя на водоплавающую. "Тебе-то откуда известно, что у нас с Ольгой? - отчетливо сформировал мысль Пушкин. - Я ведь даже не думал об этом, не то, что тебе пытался сказать".- "Не взыщи. Я как вчера узнала, с кем дело имею, так полную базу данных запросила. А теперь прости, пора мне. Если еще задержусь, то много энергии уйдет напрасно".
Вильнув хвостом, рыбка пошла вниз.
"Прощай, Александр Сергеевич!" - "Да встречи, золотая рыбка!" - "Это вряд ли!" - "Я сказку, все-таки, напишу. Там и встретимся!"
Мягкий раскатистый смех постепенно затих. Неожиданно из расступившейся воды выпрыгнула, как показалось Александру, большая супница. На секунду зависла над водой, а потом стремительно помчалась в сторону заходящего солнца. И буквально через несколько мгновений растворилась в темно-желтых лучах.
Поздно вечером Пушкин вызвал в кабинет управляющего. Протянув толстую пачку денег, сказал:
- Здесь две тысячи. Отдай Оленьке. Да смотри, не вздумай жульничать!
- Что вы, барин, как можно! Дочка ведь, родная кровинушка!
- Знаю я тебя, Михайло! Проверю! Теперь дальше. Я подготовил документы. Хочу дать вольную Ольге. Только подписать их матушка моя должна. Сам знаешь, какой у нее характер, непросто это будет. Но я сделаю, непременно. Документы получишь с посыльным. Передашь их дочери.
- Будет исполнено, барин.
- А теперь иди. И прикажи подать сюда большой кувшин лимонада...