Море, шумя, словно наполненный болельщиками стадион, восставало на гребнях волн и снова опадало, разбрызгивая вокруг соленые брызги; соломенный навес бросал на землю круглое, резко очерченное пятно, делая песок холодным в том месте.
И вот под этой кучей соломы, торчащей во все стороны из тонкой жерди, точно модная прическа современной мадемуазель, сидели мы. Прошу прощения за длинное вступление и объясняю. Мы - это я, Марио, его жена Софи и моя возлюбленная Лаура (да, именно моя, а не какого-то там Петрарки. Я познакомился с ней на пляже, совершая налет на поезд).
Лаура смотрела куда-то в самую-самую глубину неба, казалось, что она выискивает знакомых среди архангелов. Но знающим женские особенности приобретения красоты, сразу становилось ясно, что на деле такой божественный процесс был призван лишь обеспечить ровный и красивый загар. Софи склонила голову над ярким суперроманом в дрянной обложке, простите, неплохим романом в яркой суперобложке. А мы с Марио вели светские споры о музыке.
- Марио - спрашивал я - знаешь, что я сейчас делаю умственно?
- Вкусные отбивные из хорошо избитых фраз, которые потом выбросишь на язык под видом "Мыслей в собственном соку". - остроумничал Марио
- Нет, друг мой - отвечал я настолько серьезно, насколько позволяло мое образование. - Я молю бога, чтобы на тебя снизошло озарение и ты увидел, что в музыке ты соображаешь столь же много, сколь и в тазобедренных суставах сухонепутевых пресмыкающихся.
- Я занимаюсь тем же, - парировал мой друг - только сравниваю твои знания в области музыки с умением изготовить бифштекс с кровью из одной морской капусты.
Но предоставляю слово судье-читателю, излагая тонны неоспоримых фактов.
Я совершенно справедливо считал себя профессионалом в области слухоприятных частот под названием "музыка". Не хвастаясь и оставаясь самым скромным человеком в мире, могу даже сказать, что с детства был воспитан музыкально. В комнате у нас тогда стояло тяжеленное и старинное, черно-германское пианино, практичным отцом переделанное под вместительный шкаф. Кроме того, моя бабушка любила читать мне вслух известную легенду о квартете "Битлз", как известно состоявшего из лисы, волка, медведя, а также длинноухого зайца, и после громоподобного триумфа распавшегося вследствие несходства характеров.
На основе всего этого я и держал свою самоуверенность на уровне глаз, запасаясь терпением в споре с этим хитрецом Марио. Могу только заметить, что последний также претендовал на гордое имя "музыкант", но исходя только из страсти к хмельному напитку "Пей и пой" и неутолимого желания в детстве играть на контрабасе.
Спор шел все ускоряясь и удаляясь от первопричины, и в апогее такого accelerando Марио вдруг посмотрел куда-то в сторону и воскликнул:
- Всем желающим насладиться живописным зрелищем предлагается установить свои зрачки на сию достопримечательность, что направляется к нам в темпе grave.
По необъятным просторам прибрежного песка, словно колумбовская "Санта-Мария" по водам Атлантики, к нам приближалась... инвалидная коляска. И грешно было бы смеяться над человеком, сидящим в ней, ибо у него не хватало двух ног. Но обычно все, кто его видел, смеялись не над ним, а вместе с ним. Да, веселая улыбка никогда не исчезала с лица этого бодрого старца, а огромный красный зонт, раскрытый над коляской, и свисающая с него бахрома, придавали этому сооружению, этому летучему голландцу современности, вид "живописного зрелища".
- Это Беппе Фругони - сообщил Марио, предварительно помахав руками перед моим остановившимся взглядом, чем чуть было не вызвал простуду - Вот он уж точно профессиональный музыкант, закончил консерваторию в Риме.
- А что с ним случилось? - спросила Лаура, очевидно имея ввиду ноги.
- Он родился! - ответил Марио, затем помедлил и решив, что в компот объяснения стоит добавить сахара ясности, продолжил:
- Он родился очень подвижным и любопытным; любопытство занесло его однажды на железнодорожные пути и там он что-то не поделил с локомотивом.
Тем временем синьор Фругони приблизился на расстояние голосового контакта и Марио заговорил:
- Ciao, синьор Фругони - молвил он, косо посматривая на меня - Мы вот с другом дошли в длинном споре до "Турецкого марша". Я говорю, что эту песенку придумал ван Бетховен, а он возражает, утверждая, что впервые она сыграла на мозговом патефоне дядюшки Вольфганга Амадея.
- Вы оба правы - сказал Беппе красивым тенором, уподобившись Соломону, который, как известно, имел привычку разрубать предмет спора пополам - Вы оба правы и в честь этого я был бы рад вдохнуть дым от пожара на кончике сигары.
Он намекал на оскаленную фильтрами пасть дракона - пачку сигарет, лежавшую на песке рядом с моей правой спортивной туфлей (впоследствии оказавшейся левой неспортивной Марио). Мой друг одолжил немного огня у альтруиста Прометея и вулканом изверг его из кончика зажигалки, подпалив стог табака в бумажной обертке.
- Курите - добро-добро сказал он Беппе Фругони. Потом одарил многообещающей улыбкой и интригующе подмигнул своим непосвященным во все эти таинства спутникам. Вслух он произнес:
- Синьор Фругони когда-то был звукорежиссером на концерте самого Витторио Сорди - торжественность звучала в его голосе, словно на невидимой партитуре было начертано "maestoso". - И быть может синьор будет так любезен и расскажет об этом нескольким несчастным, обреченным коротать свои безынтересные дни в тени этой кучи соломы.
Старый джентльмен в коляске проглотил уже было готовое родиться сизое кольцо дыма и стал долго-долго откашливаться...
Ну, а пока он кашляет я расскажу вам о Витторио Сорди, если вы настолько неприлежны в изучении науки исторической, что не знаете об этом перле вокала.
Лет эдак тридцать назад, когда я только-только начал формироваться в планах моих еще неженатых родителей, Витторио Сорди вдруг стал звездой итальянской эстрады. Слово "вдруг" здесь вполне уместно, потому что такого внезапного появления, стремительного достижения пика триумфа и затем исчезновения, страна спагетти еще не видела. Он спел всего одну песню, всего одну! Но она стала хитом, нет, самым что ни на есть эстрадным шедевром. И пластинки с записью лишь одной его песни расходились огромными тиражами. Всего один раз он показался на публике. Это было в Риме, на открытом воздухе, напротив арки Святого Антонио. И после этого он исчез. Публика требовала новых песен этого статного красавчика, а продюсер заявил, что тот ушел с эстрады и вместе с женой поселился в одном из мегаполисов Соединенных Штатов. Носились слухи, что пел не он, что фонограмма с чужим голосом звучала на том единственном концерте,..., много чего тогда говорили. Прошло время и все забыли о Витторио, предав его пыльным страницам истории и крючковатым пальцам критиков.
Но послушаем прокашлявшегося синьора с приятным тембром голоса.
- Я был всего лишь скромным римским звукорежиссером и хорошо знал продюсера шоу, - начал он свой правдивый рассказ - когда меня пригласили руководить музыкальной частью проекта...
- А какой он был, этот Витторио? - вопросила Софи, прервав Беппе своим нетерпеливым голосом
- О, это я расскажу. Но сначала я окуну вас в атмосферу ожидания, заставлю ваши барабанные перепонки вибрировать от аплодисментов, пролью над вашими головами звездный дождь известности и укажу вам освещенную голосами и утопающую в свете прожекторов сцену, и человека на ней.
В этом Беппе был великолепен. Я давно не тешу себя надеждой, что хорошо умею передавать читателям эмоциональные состояния, трогательные описания и т.п., так славно устраненные в простоте бульварных романов; Беппе Фругони умел.
Внезапно все мы, весь наш квартет на песке, перенеслись на переполненную площадь перед аркой Святого Антония. Рядом стояли незнакомые люди; шумели, изредка осторожно хлопали в ладоши и чего-то ждали. Потом уличные фонари начали меркнуть, и я удивился, но посмотрел вперед и понял, что меркнут они по сравнению с выплывающей из тьмы, словно призрак, огромной сценой, сооруженной из дерева, металла и пластика прямо на площади. Призрак светлел и светлел; я смотрел на него прищурившись и это напоминало мне молодого крота, впервые вышедшего из подземелья своей черной норы. На сцене появились люди в зеленых комбинезонах: один поправлял провода, змеями окутавшие возвышавшийся над площадью помост; другой говорил в микрофон свои обычные "Раз, два, три... Энрико подними немножко. Раз,... Еще.. Два, три.. Достаточно. Отлично".
Загорелись софиты и у людей на сцене исчезли тени, плавно растворившись в новом свете. Стоявший рядом с Марио, мужчина с ребенком, поднял маленького человечка на плечи и тот радостно закричал, увидев, как расширился горизонт.
Одновременно, будто по мановению волшебной палочки, ушли за кулисы зеленые комбинезоны.
Я услышал раскаты грома и постиг молнию в одиноком свете впереди, но гром принадлежал людским рукам, и был аплодисментами, а молнией явилась мне все та же пустая сцена.
В этот момент на сцене появился человек.
Толпа возликовала и решила, что этот невзрачный мужчина и есть Витторио Сорди; девчонка рядом со мной радовалась вместе со всеми, но лишились улыбки ее глаза, заметившие на лице кумира седую бороду и взор сквозь толстые стекла.
Человек на сцене сделал жест руками; толпа притихла. Затем он представился, сказав, что зовут его Артуро Фенольо и он продюсер шоу. Вздох разочарования пронесся над тысячами голов, над дамскими шляпками и над одетыми задом наперед фуражками; пронесся над площадью и улетел в космические глубины, дабы грустью своей смущать жителей далеких звезд. А девчонка рядом обрадовалась, поняв, что этот некрасивый синьор вовсе не исполнитель ее любимой песни, той песни, которой суждено было стать первым жаворонком в утре ее новых, девичьих чувств.
Фенольо что-то говорил; слушали его отвлеченно, урывками. "Звезда", "символ", "гений", "первая встреча", "мое счастливое открытие" - эти слова сыпались из него, как ядра из пушки на арене войны.
Продюсер ушел, люди опять затихли. Прошло несколько мгновений и на сцене появился еще один человек. Строгий черный пиджак и суровое выражение лица, необремененный диетой живот; девчонка снова огорченно вздохнула. Мужчина долго стоял молча и жидкие хлопки стали превращаться в гул аплодисментов; у толпы появилось подозрение, что все-таки этот напыщенный и неразговорчивый и есть великий певец, покоривший столько сердец своей единственной "На небесах я тебя не забуду".
Синьор повторил жест предшественника и корявым голосом заявил:
- Несколько слов о наших спонсорах, если позволите...
Третьим стал молодой человек в светлом костюме и с очаровательной улыбкой. Я почувствовал интерес во взгляде девочки-поклонницы, но дважды обманутая толпа молчала и взгляд ее потускнел.
Не знаю, как человеку на сцене удалось улыбнуться, уже улыбаясь, но он это сделал, а потом его голос раздался над толпой:
- Вы ждали Витторио Сорди? Что ж, здравствуйте!
Гром рукоплесканий заглушил восклицательную интонацию в этой фразе; счастье на светлевшем в темноте лице девушки было начертано неоновыми буквами: как хорошо, что он оказался вот таким: молодым, и красивым, и статным.
Потом он пел и последние его слова еще долго бороздили по гулким закоулкам людских сердец ...
Беппе закончил свое повествование и сигарета его погасла, как гаснет страсть молодых донжуанов в благосклонности дамы.
- Вот и все, что я знаю о Сорди, друзья мои - сказал он и голос его отчего-то дрогнул - Я тогда всего лишь следил за уровнем звука, поднимал и опускал рычажки.
- Да - он задумался - рычажки... Теперь мне пора идти... Всем ciao!
- Ciao - хором отозвались мы, а Софи добавила:
- Спасибо, вам, синьор Фругони, за интересный рассказ. И удачи!
Коляска задребезжала гордостью рыцарских доспехов, разогналась на свободной от песка дорожке и Беппе, словно Апполон, понесся навстречу солнцу.
- Вам не кажется, что он ушел каким-то странным, чем-то расстроенным? - спросила Лаура, когда красный зонтик превратился в молодую вишню на ветке горизонта.
- Кто их, стариков, поймет - первым поймал мяч вопроса Марио, погладив воображаемую бороду и изобразив на лице такую же мудрость - Быть может это лучшее воспоминание в его жизни, а сейчас рассказал все нам и грустно стало, как когда мечта сбывается.
Вот так мы и сидели под нашей большой соломенной шляпой. А теперь я попрошу тебя, дорогой читатель, представить немое кино. Да, немое кино и такого задумчивого человека на белом полотне экрана. Он сидит в инвалидной коляске и лицо его немного влажное, то ли от брызг бушующего неподалеку моря, то ли от испарины знойного солнца, или.. И вместо озвученных фраз на экране медленно всплывают субтитры, субтитры его мыслей.
"Как долго я еще буду всех обманывать " - думает он и сам себе твердо отвечает: "Всегда!". Воспоминания наполняют его душу сладким запахом меда и таким горьким его вкусом.
"Я помню, как скрипели эти деньги, все такие новенькие. Как лежали они у меня на коленях, в маленьком металлическом кейсе, а я смотрел на них, сидя в этой чертовой коляске и слушал голос этого красавчика Витторио. Хотя, нет, конечно, я слушал свой голос, но представлял, как он стоит перед микрофоном и с каким восхищением смотрит на него публика. Я помню, как после шоу ко мне подошел продюсер, и помню, что он говорил:
- Беппе, ну подумай, на эти деньги ты сможешь купить хороший домик где-нибудь в тихом приморском городке, наслаждаться прибоем по утрам и слушать, как поют птички по вечерам, отдыхая на собственной веранде. Что было бы, если бы ты сам вышел на сцену. Ведь публика не поверила бы, что это ты поешь. А если и поверила, то разочаровалась бы. Ведь никто не может себе представить, что такую проникновенную, лирическую песню на самом деле поет инвалид в коляске, человек без ног. Витторио никогда не смог бы так спеть, да и пытаться не станет, но он так хорошо выглядит перед микрофоном.
Я ничего не отвечал и только задумчиво смотрел на деньги, слушая, как волны аплодисментов нарастают.
- Ты, конечно, зря отказался так петь и дальше. Витторио бы открывал рот на сцене, а мы с тобой получали немалые деньги. Но теперь придется отправить его за границу. Надеюсь скоро вся кутерьма утихнет. И все равно мы неплохо подзаработали.
Он поправил галстук и приготовился последний раз выйти к толпе.
- Это была гениальная песня и гениальная музыка. Ты молодец, Беппе, и я буду всегда помнить, кто на самом деле пел "На небесах я тебя не забуду". Да и как звукорежиссер ты тоже... Вот если бы еще и ноги.... Поклонницы... А тот красавчик...
Последние фразы он произносил сбивчиво, мыслями уже находясь на сцене. И вот он уже благодарит публику за хороший прием певца. А мои пальцы нервно комкают новенькие зеленые бумажки..."
Долго еще сидит старик в кресле, на берегу моря и субтитры не появляются на экране. Он просто наслаждается свежестью морского бриза, жадно вдыхает бодрящий аромат прозрачной воды и пальм, словно нарисованных на экране. Скоро он пойдет домой и проведет остаток вечера на своей веранде.
Изображение вдруг покрывается черными точечками, черточками и начинает мигать; зажигается свет и зрители встают со своих мест. Все направляются к выходу.