А расскажу-ка я про то, как в меня однажды влюбился банкир.
Вот зачем вам про банкира? Да ладно, всё равно уже читаете, читайте и дальше, коли охота. Наверное, затем,
чтобы все в который раз убедились, что вся эта любовная ерунда случается со всеми независимо от степени занятости и вообще. Это хрень полная, когда говорят, что влюбляются оттого, что делать нечего. Влюбляются просто, ни от чего. Просто потому что. Нормальное явление потому что.
Знаете, самое паршивое для писателя - вместо настоящих имён, профессий и прочих реальностей - подставлять иные. Так, чтобы было похоже на правду, но никто не догадался, что это я и про кого я пишу. Хотя если вдруг я стану знаменитой, про меня через 50 лет всё изучат и докопаются до истины. И буду я как Копатыч: мусорное ведро не вынес, неудобно-то как перед потомками...
У банкира этого... Что банкир - чистая правда, кстати. В-общем, имя у него было красивое-прекрасивое. И мне вот теперь придётся его заменять, чтобы не подставлять мужика...
В-общем, началось всё с жены и их чада. Они записались ко мне на урок. Я в музыкалке скрипку преподаю. Первые несколько уроков родитель обычно сидит в кабинете, чтобы знать, как дома с ребёнком заниматься.
Жене было сорок два, у неё была огромная искуственная грудь, розовые футболочки в обтяжку и короткие юбки. Держалась она всегда уверенно и по-хозяйски, уверенно клала ногу на ногу, и на одну мою фразу отрикошечивала десятком. Она работала в собственной риэлторской компании и как женщина деловая умела взять быка за рога.
Я навру, если скажу, что она мне была неприятна. Она заполняла собой почти весь эфир, мне за сорок пять минут урока уделялось минут семь, и как-то так получалось, что весь урок она вела почти сама, я только давала направление. В конце их чадо с воплями сбегало на улицу, а я быстренько записывала мамаше домашнее задание. А она всё рассказывала про свои риэлторские дела и про какие-то битвы с другими риэлторшами. И всё равно с ней мне было легко и интересно - угукай себе и всё.
И вот однажды вместо неё на урок привёз сына муж. Он ввалился в кабинет так же уверенно как его жена, сел на стул и уткнулся в телефон.
Он был не то чтобы выше меня, а как-то настолько солиднее и деловитее, что я в первую секунду вся сжалась. "Он в комнату ворвался бурным штормом". Внешне он чем-то походил на доктора Ватсона из советского фильма, а повадками на Генри-Михалкова из серии про собаку Баскервилей. Брюки, галстук, рыжие волосы набок. И сидит вот это чудо у меня в кабинете, уткнутое в телефон.
Меня сначало взяло зло - чего я вдруг стушевалась. А через секунду смех от ассоциации с Ватсоном/Генри. Я взяла со стола карандаш, засунула в рот как трубку и вдруг по-русски прошамкала голосом Холмса: "Элементарно, Ватсон!".
Банкир оторвался от телефона и посмотрел на меня как на сумасшедшую.
Я вежливо поздоровалась и принялась за урок. Все сорок пять минут пришлось тянуть на себе, потому что банкир после моей выходки как воды в рот набрал. Я прямо заскучала по его жене. Он сидел как деревянный на своём стуле. К концу только немного опомнился, когда сын с гиками умчался во двор музыкалки, а я про домашнее задание сказала, что всё то же самое и жена про всё в курсе. Тут ему нужно было повернуться и уйти, но он стоял и смотрел на задание. Пауза подзатянулась. Я пошла сама к двери и по пути спросила как его зовут.
- Эдвард.
- Вот это имя! И Вы наследный принц родового имения и живёте в замке с привидениями.
Он усмехнулся. Я не флиртовала. Я так со всеми валяю дурака под настроение. С его женой я бы тоже так болтала, если бы она дала мне хоть раз вставить слово. А рядом с ним даже через сорок минут мне как-то неловко было, какой-то он чересчур важный и габаритный был; вот и приходилось делать вид, что мне по-барабану. Вот прям каждый день у меня банкиры в кабинете сидят, пока я с ихними детьми занимаюсь! И миллионеры, и актёры, и доктора. Тоже мне.
Потом снова приезжала жена - и ничего не предвещало.
А потом я решила, что дитё само всё поняло и можно вести уроки непосредственно с ним, без родителей.
Но мамаша этого упорно понимать не хотела. Она так же заполняла собой, своими баскетбольными грудями, розовыми кофтами, розовыми губами, репликами, подсказками, дополнениями, шутками и чаяниями весь урок - но почему-то мне она абсолютно не мешала; с ней даже как-то веселей было.
Мои робкие замечания о том, что можно на урок уже с мальчиком не приходить, она просто проигнорировала.
А потом она снова была занята, и на урок приехал муж. Я ему жутко обрадовалась: наконец-то я донесу до них, что всё, ребёнок готов заниматься самостоятельно.
- Как хорошо, что Вы пришли, Эдвард!
Наверное, надо было как-то иначе начать, потому что он и так был какой-то ошалевший, а тут вдруг вообще сконфузился.
- С Джонни больше в кабинете сидеть не надо, я сама.
- Видеть меня не хотите?
- Да вы что! Ой, кстати, Ваш сын на Вас очень сильно похож.
- Бедный мальчик.
Это сейчас уже через призму того, что произошло потом, я пишу "ошалевший" и "деревянный". Тогда это всё проскользнуло мимо меня, и даже его первая фраза ничуть не звучала подозрительно. Пошутил человек и всё.
Я весело объяснила что к чему и думала, что он уйдёт, а он попросил посидеть на уроке. Меня и это никак тогда не навело ни на какие мысли. Ну пришёл уже, не идти же в коридор. Или в машину на холод. Тем более, что он снова уткнулся в телефон и проторчал в нём всё время.
После урока он задержался и мы минут пять поболтали - перекинулись обычными фразами про погоду, его и мою работу, и он ушёл.
До жены мне с горем пополам удалось-таки донести суть, и наступило обычное - ребёнка сбрасывают у музыкалки и едут по магазинам или болтают в машине по телефону, пока я провожу урок.
Прошло полгода. Как и полстраницы назад, ничего не предвещало...
И вот однажды во время урока с этим самым дитём - я выскочила в коридор набрать в бутылку воды.
И в коридоре напоролась на отца.
И у меня фигурально отпала челюсть. А может и не фигурально, может и буквально.
Он коротко подстригся. Сидел в тренировочных шортах и майке, и фигуру его было не узнать. Никакого пивного животика. Плечи буграми под майкой в обтяжку. Бицепсы и могучая шея.
И - вопреки этому горячему мачо-виду - собачьи глаза. Женщины меня поймут. Вот эти вот самые робкие глаза, про которые Агата Кристи написала "когда мужик влюблён по-настоящему, он похож на овцу". Если в вас когда-нибудь влюблялись, милые дамы, вы знаете о чём я. Этого взгляда не спутать ни с каким другим.
У меня чуть не вырвалось: "Что Вы здесь делаете?", но я вежливо поздоровалась и ушла за водой. Он по-моему даже не ответил ничего, или буркнул что-то невнятное.
Опля.
Врать не буду, меня тряхонуло. В смысле: на кой мене вот эти хлопоты. И часто ли он так в коридоре во время урока сидит, или это первый раз. И если зайдёт, то теперь сложно будет делать вид, что я ничего не поняла. Выйду просто после урока, передам привет жене или про успехи сына что-нибудь упомяну, надо всё это как-нибудь скруглить.
Но после урока его в коридоре не было. Как ветром сдуло. Однако, под лавкой в коридоре осталась лужица. Шутка про лужицу. Но всё-таки. Успешный сорокапятилетний банкир сбежал из коридора нашей скромной музыкалки как дезертир с поля боя. Да ладно, у него наверное дела какие-то срочные появились.
Потом был месяц (или два? или три?) обычных уроков без родителей, как снова грянул гром.
Мальчика привёз отец, вошёл в мой кабинет поступью Командора и отчеканил:
- Жена сегодня не смогла приехать.
Вот вы бы что на это ответили? К вам почти год возят ребёнка, и вы понятия не имеете, кто его привозит - отец, мать, сестра, бабушка, дедушка или соседка. Потому что какое вам дело. И тут вдруг это.
- Понятно. С ней всё в порядке?
- Да. Мы с ней вместе ездили на Карибы.
Он был красный и почти задыхался от волнения. До меня сразу дошло что к чему.
Мужик сам с собой борется и пришёл мне сообщить, что у него - жена. Это, кажется, в психологии называется проекция. Он, видимо, придумал, что я так же, как и он, влюбилась и страдаю, и решил всё это "зарубить на корню". Я вспомнила Сашку и её Кащея, когда она пошла объяснять ему, что замужем и чтоб он не пялился - когда сама как кошка в него втюрилась.
Какие всё-таки у этой старой игры одинаковые правила...
Что ж мне оставалось делать? Только поддержать разговор. Как ни в чём ни бывало я расспросила про Карибы, про их совместный отдых, а напоследок передала жене привет. Он выдохнул как паровоз и ушёл в темноту коридора.
Чтобы через месяц (или два? или три?) вернуться снова.
Мы закончили урок, Джонни-непоседа схватил скрипку и выбежал из класса. Я стала складывать ноты, как в кабинет вошёл мой банкир. Он перед собой держал чек - как свечку в церкви.
- Там офис закрыт, я Вам оплату отдам, хорошо?
- О, здравствуйте! Да, хорошо, спасибо.
Он притворил за собой дверь, положил чек на мой стол и отступил на шаг.
- Как у Джонни успехи?
- Отличные! Он на концерте - умница - так бесстрашно держался. Знаете, некоторые от волнения вообще всё напрочь забывают, и руки не слушаются, а он - и бровью не повёл.
Эдвард вдруг развернулся, подошёл к стулу у стены и грузно на него сел. Сцепил на коленях руки и уставился на них. Я примолкла. У меня коленки задрожали. Ещё немного - и моей выдержке хана. Я не знала что делать.
Он молчал.
Плевать, буду вести светский разговор до конца.
- Джонни говорил, что вы на Аляске были.
- Да, да, были. - Его как будто отпустило немного. Он даже на меня глаза поднял и криво улыбнулся. Улыбка у него дёргалась от волнения.
- Красиво там?
- Да, красиво. Помидоры размером с арбузы. И цветы с колесо, - он руками развёл показать.
Я засмеялась. Он тоже.
- Солнце круглый день, вот они и прут.
Я совсем захохотала, а он вдруг резко встал и подошёл ко мне. У меня дыхание перехватило. Он постоял несколько секунд, а потом дотронулся указательным пальцем до эмблемки на моей рубашке чуть выше груди.
- Вот здесь у Вас не цветок должен быть, а кости с черепом.
И опустил руку.
Тут меня буквально заколотило. Он стоял и смотрел мне в лицо, высокий, плотный, накачанный, влюблённый, и грузно дышал, и ждал.
Я как-то страдальчески вслух выдохнула, развернулась, подошла на подкашивающихся ногах к двери, отворила её трясущейся рукой и вышла в коридор.
Там я сняла туфли и ринулась в туалет.
И долго, долго сидела в нём на полу около батареи.
Музыкалка была пустая и тёмная, когда я вернулась в свой кабинет. Там тоже было пусто.
***
Странное дело - но Джонни ходил ко мне на уроки ещё месяц. А через месяц вместе с Джонни в кабинет вошла его мать. Жена банкира.
- Здравствуйте.
Она отрезала это "здравствуйте", прошла к стулу у стены и села на него, положив ногу на ногу. Она старалась держаться спокойно и уверенно, но на лице у неё было и страдание, и злоба, но ярче всего читалось желание всё наконец выяснить и "поглядеть этой стерве в глаза". Стерва, естественно, была я.
У меня к ней не было ни отвращения, ни жалости, ни злобы, ни самодовольства какого-нибудь глупого. Было понимание.
Случилась вот с её мужем хренотень, и никто не виноват; ему плохо, ей плохо, мне никак.
Ай, да ну это всё. Спросит - отвечу по существу. И я как ни в чём ни бывало начала урок.
Самое непонятное - это ей неудобно было смотреть мне в глаза. С первых минут она поняла, что ничего не было. Поначалу она приглядывалась ко мне, когда мы с Джонни возились со скрипкой. А потом помрачнела. И мрачнела чем дальше, тем больше. Это был первый раз, когда она молчала весь урок, вдумчиво уставившись в пол.
И, чёрт подери, как же ей это шло! Не было больше вульгарной тётки, хвастающей своими успехами, а была "душа на распутье", "душа мятущаяся" - сплошная красота и музыка.
Я прям залюбовалась на неё, а она всё думала: "Кто?! Если не эта стерва, то кто?!"
Может и нет, не знаю. Это я придумываю, что по лицам читать умею.
Это был последний урок у Джонни. Она не вышла - а как-то пугливо выбежала из кабинета едва попрощавшись. Не спросив у меня ничего.