Козьма Петр Николаевич : другие произведения.

Театр теней

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  

П.Козьма.

"Театр теней"

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Все события и все персонажи в данной повести являются вымышленными. Всякое совпадение сюжета повести с реально происходившими событиями и всякие аналогии с реально существующими лицами являются случайными.
  
  
  
  
   Взгляни: перед тобой играючи идет
   Толпа дорогою привычной;
   На лицах праздничных чуть виден след забот,
   Слезы не встретишь неприличной.
  
   А между тем из них едва ли есть один,
   Тяжелой пыткой не измятый,
   До преждевременных добравшийся морщин
   Без преступленья иль утраты!..
  
   Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,
   С своим напевом заученным,
   Как разрумяненный трагический актер,
   махающий мечом картонным...
  
   М.Ю.Лермонтов
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть 1

  
   Димка не верил, что он здесь. Еще вчера колеса его "волжаны" чавкали по московской пластилиновой слякоти, а сегодня его верная подружка стоит, брошенная хозяином, где-то у въезда на эстакаду аэропорта "Шереметьево". Если, конечно, еще стоит. Димка представил себе ее мордашку с квадратными фарами и улыбающимися негритянскими губами - и знакомое тоскливое чувство отчаянной жалости к самому себе заставило его поморщиться.
   Он щелкнул выключателем электрочайника в номере мальтийского отеля "Холидей-Инн". Чай отвлекал от глупых мыслей и чувств, он помогал думать о жизни без охов и ахов - такой, какой она уже состоялась. Еще вчера он варился в гуще этой жизни - противной и мерзкой как московская грязь. А потом, подав паспорт мальтийскому таможеннику в черном мундире с двумя серебряными цепочками, висящими поперек кителя и прицепленными к пуговице на груди, он понял, что с этой жизнью покончено. Он хмуро смотрел на веселого таможенника, изучавшего паспорт на имя гражданина России Вяземского Кирилла Георгиевича, и испытывал - совсем как у Гоголя - "злобное побуждение избить щелчками приятную наружность его". Чичиков в "Мертвых душах" тоже служил на таможне, правда поперек брюха у него вряд ли болтались две цепи, придуманные каким-то любящим симметрию чудаком для мальтийского мундира.
   Еще в родном университете российского города Пармска Димка услышал историю про профессора, любившего симметрию. Студенты залезли к нему на дачу и, усевшись возле куста, обожрались крыжовника. Заставший их за этим занятием профессор вместо того, чтобы потребовать зачетки, заставил их ощипать и другой бок куста - чтобы не нарушать симметрию. Димка представил себе, какую бы буйную радость испытал профессор при виде мальтийского мундира, и решил, что во всем надо видеть хорошее.
   Чиновник улыбнулся в последний раз и профессиональным движением, встряхнув паспорт в воздухе, протянул его Димке. Димка сделал шаг - и очутился на Мальте. В зале ожидания, стоя у выхода и болтая с кем-то по мобильному телефону, его уже ждал Крис.
   Наверное, Крис понимал, что он рискует, и что он ставит под удар столетнюю репутацию своей фирмы, но почему-то он решил помочь Димке. Впрочем, Димка знал, почему. На их гнилом Западе если человек сопрет где-нибудь сотню тысяч баксов - на него смотрят так, будто он закрыл грудью огнедышащую вражескую амбразуру, а потом спокойно встал и приветливо сказал: "Здравствуйте, люди!" Тем более никто там вообще не в состоянии вообразить себе, что можно спереть целый миллион. И уж совсем как на опасно больного идиота посмотрели бы на Димку, если бы он начал рассказывать о том, как он спер сорок миллионов американских долларов. Так что Крис, видимо, был уверен, что у Димки начались проблемы на Родине и что ему просто надо отсидеться месяцок-другой под зимним мальтийским солнышком, пока в далекой северной стране мороз не остудит страсти. О том, что в жизни каждого русского бизнесмена, даже очень крутого, хоть раз в жизни да наступает необходимость в пожарном порядке покинуть на время свою необъятную Родину, Крис знал - слава богу, российскую обстановку он представлял себе весьма неплохо, ибо однажды ввязался в строительство где-то на Волге кондитерской фабрики.
   Впрочем, Крис великолепно прикрыл свою задницу. С европейской щепетильностью он обставил появление Димки на Мальте так, чтобы в случае чего ни у кого не могло возникнуть подозрение, что ждал он к себе в гости Димку Антонова. В гости к нему из маленького сибирского городка ехал директор цветущей и пахнущей фирмы "Гаст" господин Вяземский для решения вопроса о строительстве там завода, призванного завалить всю Сибирь отборными конфетами. Он заставил Димку снять на месяц офис в Москве, послать ему кучу факсов с предложениями, разыграть с ним торг по телефону (что Крис записывал - было ясно по писку зуммера в трубке каждые пятнадцать секунд) и получить наконец официальное приглашение посетить Мальту. А это значит, что Димка должен был сейчас узнать его не сразу, а на всякий случай пару раз пройти мимо с ищущей физиономией, шаря глазами по немногочисленным вальяжным господам в зале ожидания.
   Крису первому надоела игра в шпионов с переодеваниями и двумя неизвестными. Он подошел к Димке и, уткнув палец ему в грудь, громко спросил:
   - Мистер Вяземский?
   - Да, - по-английски ответил ему Димка.- А вы - господин Бонелли?
   - Точно! - так же громко произнес Крис, и уже тихо по-русски со своим великолепным акцентом добавил.- Здрьявствуйтье Дмьитрий.
   Видно было, что несмотря на дурацкий спектакль, Крис искренне рад встрече. Димка готов был бы разделить эту радость, если бы не помнил о том, как Крис записывал все их разговоры и ломал комедию с обменом факсами. Видимо, это и есть европейская дружба - ровно до того момента, пока она не касается лично тебя и твоего бизнеса.
   Крис привез Димку в "Холидей-Инн", пятизвездочный отель в Слиеме, одном из поселков, на которые поделена Мальта и который считается центром мальтийского бизнеса. Убедившись, что Димка занял именно тот номер, о котором он договаривался, Крис быстро попрощался и, пообещав заехать, укатил восвояси...
   Чай помогал плохо. Мозги, привыкшие два последних года лихорадочно соображать, не могли войти в новый ритм неспешных раздумий и вхолостую перемалывали пережитое. Димка вытащил из ящика письменного стола непременную Библию на английском языке, попробовал что-нибудь почитать - просто так, для себя, чтобы обсосать английскую фразу, разбираясь в заложенном в ней смысле (Димка жутко любил это занятие). А в ответ вдруг вспомнил выученную когда-то наизусть фразу из Экклесиаста: "Кто находится между живыми, тому еще есть надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву".
   У него еще была надежда. Пока что он был живым псом. По крайней мере, кусаться он еще не разучился. Хотя предпочитал уже забиться в угол и злобно и тоскливо повыть на Луну.
   Димка сидел и смотрел, как за окном, которое было во всю стену, медленно темнело небо. Он включил настольную лампу, на полу забегали тени от кисточек абажура. Димка вспомнил вдруг свое детство, то далекое время, когда в луче света из фильмоскопа бегали по стене черные фигурки, которые он складывал из пальцев. В этом мире он был сам себе хозяин, главный режиссер и автор сценария театра теней.
   Ветер, дующий сквозь приоткрытое окно колыхал кисточки абажура. Димка смотрел на тени от них. Он вспоминал.
  
  
   Димка Антонов любил ночь. Может, просто потому, что каждый вечер его голова, приученная к строгому интеллектуальному порядку, требовала времени для того, чтобы разложить события дня по полочкам, понять и проанализировать их. Ночь - идеальное время для раздумий. Правда, смотря какая ночь. Если ты уверен, что через три часа над ухом будут истошно орать: "Рота, подъем! Время пошло!" - тут уже никакие мысли в голову не лезут, кроме одной, банальной: скорее бы заснуть. А если эта мысль начинает бродить в голосе - ясно, что заснешь не скоро.
   Но сейчас была другая ночь. Не было казарменного скрипа двухэтажных коек, сонных хлебков чифира из кружек и шума воды в умывальнике, где как обычно заплывают нарядчики. Сейчас была ночь на службе. Рядовой Дмитрий Антонов только что начал свой двухчасовой путь вдоль камер по коридору спецвагона, именуемого в кругах зэковской общественности "столыпиным".
   За те три месяца, что он провел в роте, Димка уже обвыкся на службе настолько, что считал себя старожилом. На подготовке караула он без труда мог ответить на любой каверзный вопрос старшего сержанта Тагилова: "А сколько в вагоне кнопок сигнализации?" "А сколько в вагоне камер?" "А какие бывают режимы у жуликов?"
   Димка отвечал, что кнопок в вагоне двенадцать, камер девять - пять больших и четыре маленькие, - и что режимов у жуликов четыре: общий, усиленный, строгий и особый. Тагилову это нравилось. Он вообще был рад поговорить с человеком, который мог изъясняться по-русски не фразами типа "Твоя-моя не понимай", а настоящими сложносочиненными предложениями. В роте таких людей было мало, и Димка был один из них.
   - Значит, знаешь! - говорил Тагилов. - Молодец, Политик!
   "Политик"... Эта кликуха, придуманная Тагиловым, надолго прилепилась к нему. Тагилов любил давать клички, причем приходилось признать, что часто он схватывал самую суть. Ротного он за глаза звал "Гофрированной Шлангой", и это имечко шло к нему как ни к кому другому. Командир димкиного отделения сержант Капустин за самовольные отлучки и любовь поспать был для него "Сонькой Проституткой". Ну а Димка был, стало быть, "Политиком".
   Политик - это не только человек, рубящий в политике. Прозвище это имело и другой смысл. "Политик" - это значит полосатый жулик, сидящий на специальной зоне, куда попадают за всякие разные великие дела - от антисоветских анекдотов и угона самолетов до службы в полиции в годы войны. Так получается, что у этих осужденных прав гораздо больше, чем у других жуликов. Чуть что - многие из них не прочь накропать бумагу в ЦК КПСС или даже в ООН - вот, дескать, на станции такой-то меня больно пнули. Караул с этой категорией на "вы" - себе дороже. Только однажды, выведенный из себя тем, что какой-то политик стал заставлять солдат таскать из вагона его вещи, Тагилов посулил подарить ему при расставании два презерватива.
   - Зачем? - спросил жулик.
   - Один ты, дорогой, на хер себе надень, чтобы такие как ты больше не рождались. А другой надень на голову, чтобы все видели, какой ты гандон,- спокойно ответил Тагилов и, не обращая внимания на вопли жулика, под смех камер пошел к себе в купе.
   Впрочем, Димке Тагилов два презерватива никогда дарить не собирался. Димка ценил то, что Тагилов относился к нему, салабону, с некоторым уважением и старался записывать его на службу чаще других молодых солдат. А тащить службу у камер с жуликами гораздо интереснее, чем драить каждый день пол под взводом.
   Жулики... Сначала Димку смешило это обобщающее словечко, которое нерасторопный язык конвойщика лепил на всех осужденных, не разбирая, где алиментщики, где насильники, где громилы, где убийцы, а где политики. Замполит, который любил показать, что он иногда умеет читать книжки, как-то разъяснил Димке положение вещей.
   - Это все от нежелания думать, - сказал он.- Зачем осложнять себе жизнь, если можно без ущерба для здоровья смотреть на вещи просто: жулик - и все тут. А кто уж он там - громила или урка - дело прокурора. Его пять лет учили определять это. А чего ты хочешь от советского прапорщика? Чтобы у него голова опухла?
   - Нет, этого я не хочу,- сказал Димка.- Иначе у него голова перестанет влазить в банку с солеными огурцами. А прапорщик, который выпил и не закусил - это будет пострашнее, чем атомная война.
   - Может, ты и прав,- сказал замполит.- А по поводу жуликов есть одна история...
   И замполит рассказал анекдот из американской политической жизни. Суть его была вот в чем.
   Губернатор Нью-Йорка в начале века Ал Смит был не прочь приумножить свой политический капитал. И решил он это сделать весьма просто - заглянуть в знаменитую нью-йоркскую тюрьму Синг-Синг.
   Задумано-сделано. И вскоре губернатор уже осматривал комфортабельные камеры для лучших сынов американского народа. Он закончил инспекцию и хотел уже возвращаться восвояси, предвкушая, как завтра газеты расскажут о том, что ни одна мелочь не ускользает от внимания мистера Смита - даже такая, как тюрьма Синг-Синг. И вдруг ему передали, что заключенные хотят с ним встретиться.
   Как быть? Отказать? Но тогда будет сведен на нет весь эффект от посещения тюрьмы. И Ал Смит решил согласиться.
   Опыта общения с подобной аудиторией у него не было, поэтому хотя он и вышел на трибуну со знаменитой американской улыбкой на физиономии, но в душе у него было не очень комфортно.
   - Мои дорогие сограждане! - привычно начал он, но вдруг вспомнил, что заключенные лишены избирательных прав, и, стало быть, не вполне являются гражданами.
   - Мои дорогие жулики! - на ходу поправился он. Это звучало еще хуже, и Ал Смит, махнув рукой, сказал потерянным голосом:
   - Впрочем, кто бы вы там ни были... Я чертовски рад, что вы собрались здесь...
   - ... Что случилось дальше - в книжке, где я это прочитал, не написано,- закончил свой рассказ замполит.
   - Знаю я эту книжку,- тихо сказал Димке старший сержант Тагилов.- У нее последние страницы выдраны: наверное, кто-то в туалет с ней сходил.
   ... Сейчас вся эта разнокалиберная мафия, именуемая в конвойном простонародье жуликами, спала сладким сном. Никто не мешал думать, никто не лез с надоевшим уже "Начальник, а в туалет скоро?", никто не пытался нарушать режим, варить чифир, держа свернутое в жгут и бесцветно горящее вафельное полотенце под жестяной кружкой, или просто маялся дурью, заставляя "обиженного" занять причитающееся ему место - под нижней полкой.
   Щелкнула задвижка стеклянной двери, отделяющей зэковскую часть от караульного отделения вагона. К камерам вышел старший сержант Тагилов. С минуту он принюхивался к запахам вагона - на незаконный чифир запах у него был отменный - а потом прошелся вдоль решетки, посматривая в камеры и выясняя обстановку.
   Тагилов важно шел по коридору, взвешивая правой рукой висящую на по-дембельски опущенном ремне тяжелую кобуру и поигрывая ей. Левой рукой он держался за решетку камер, держался высоко, выше уровня головы, а поэтому чуть-чуть нагибался, заглядывая из-под руки в камеры.
   - Ладно, первый, стой дальше,- сказал он Димке, глядя на спящих жуликов. На посту к солдатам не обращаются по фамилиям. При жуликах на первом посту Димка для Тагилова был "первым" - кто его знает, с кем и где из своих сегодняшних клиентов конвойный солдат может встретиться после армии...
   Тагилов подошел ко второй камере и взглянул через решетку на лежащие на лавках черные фигурки жуликов.
   - Дрыхнут. Ладно, шут с ними. Первый, если кто из этих будет меня вызывать - зови. Да не на кнопку дави, а бодрому передай, чтобы меня позвал. У меня, понимаешь, тут свои интересы...
   Он повернулся и пошел к выходу, держась рукой за решетку окон. Вагон последний, а поэтому дергало и болтало его из стороны в сторону весьма немилосердно.
   Ночь неуклонно шла к утру. До смены оставалось часа полтора. Димка ходил вдоль камер, отгоняя надвигающийся сон. Двадцать два шага вперед, двадцать два назад... Думать уже ни о чем не хотелось, тем более о том, какие интересы могут быть у Тагилова с жуликом из второй камеры. Он шел по коридору и почти не смотрел за решетку: все жулики спят как положено, ногами к стене - что еще нужно? Мысль была только одна: не сесть и не заснуть. Пару раз он останавливался и незаметно для себя закрывал глаза, но резкий толчок поезда вновь возвращал его к действительности вместе с болью плеча, ударившегося об угол оконной решетки.
   Тагилов вернулся. В руках его была кружка чифира.
   - На, салабон, - покровительственно усмехнулся он, подавая кружку Димке. - А то грохнешься мордой об пол - будешь на бульдога похожим.
   Димка с отвращением начал пить мутно-бурую жидкость. Тагилов с усмешкой смотрел на него.
   - Ну, не морщись, не морщись... Привыкнешь... На вот конфетку, закуси.
   Димка взял карамель, отправил ее в рот. Сладкое чуть заглушило горечь, но все равно ощущение было такое, словно зубы покрылись толстой вязкой чифирной коркой.
   - Слушай сюда, первый, - позвал Тагилов.- Знаешь что, мне тут ждать недосуг, мне спать пора. Твоя боевая задача будет вот какая. Проснется вон тот бритый хмырь из второй камеры - его кликуха "Чалый" - отдашь ему вот это и передашь привет от старшинки. Что он даст - принесешь потом мне.
   Тагилов протянул Димке плоский длинный пакетик. Димка без труда сообразил, что в нем чай. Он взял пакет и засунул его в карман штанов.
   - Вопросы? Никак нет? Ну, я спать пошел. Баю-бай, спокойной ночи. В общем, служи как дедушка служил, а дед на службу известно что ложил... - Тагилов зевнул и отправился к двери, расстегивая на ходу верхние пуговицы гимнастерки.
   Через решетчатое окно уже пробивался утренний рассвет. Димка потянул вниз ручку окна. Рама со скрипом ушла в простенок и из проема вместе с ветром ворвалась свежесть раннего утра. Воздушный вихрь закрутился, завертелся в коридоре вагона, вынося наружу скопившийся зэковский запах - смесь запахов пота, селедки, нестиранной одежды и курева.
   Свежий воздух заставил проснуться многих. Жулики садились на лавки, зевали, с хрустом потягивались. Кто-то начал будить соседей.
   - Начальник, когда в туалет? - спросил полосатый "особняк" из шестой камеры.
   - Вот я сменюсь - тогда пойдешь, - обнадежил его Димка.
   - А сколько тебе еще?
   - Минут двадцать...
   Свежий воздух вывел на время из оцепенения сонные мозги Димки. А может, до них просто добрался чифир. Димка вспомнил о жулике из второй камеры и о пакете с чаем в кармане штанов. Уже потом он решит, что именно в этот момент ему, комсомольцу, судьба в лице старшего сержанта Тагилова предлагала впервые в жизни совершить коммерческую сделку, в которой был и риск наказания, и вознаграждение в случае успеха. Димка знал, что Тагилов оценит его труд, тем более, что пачка чая, которая в магазине стоила девяносто шесть копеек, со свистом растворялась в полутьме зэковской камеры, оставляя вместо себя двадцатипятирублевую купюру.
   Это была частичка новой, до сих пор Димке не знакомой жизни. Димка стоял в коридоре, держась за решетку окна и смотрел, как ворочается на лавке жулик во второй камере. Достаточно было окликнуть его, вытащить из кармана пакетик, просунуть его сквозь решетку - и Димка мог бы уже спокойно называть себя бизнесменом, а на полученную от Тагилова долю купить в чайной пакет молока и целую гору вожделенного сладкого печенья.
   Так Димка и не вынул пакет с чаем. Слишком сильно сидело у него в голове неоспоримое тогда убеждение о том, что спекулировать грешно и что жить нужно честно...
   Димка оторвался от созерцания сцен пробуждения жуликов и оглянулся на дверь в караульное отделение. За стеклом сонно хлопал глазами димкин однопризывник и земляк Игорь Бычков. За его спиной делал знаки начальник караула. Знаки предназначались ему, Димке для того, чтобы он допустил Игоря принимать пост.
   Игорь вошел, вяло побрел к окну, на решетке которого была прицеплена лампа на длинном проводе, стал ее отвязывать, сонно шевеля губами и двигая бровями, словно думал про себя о чем-то удивительном. Включив лампу, он начал осматривать камеры.
   - Семьдесят восемь жуликов,- пробурчал он и зевнул. - Пойду доложу начальнику.
   Он вышел и спустя пару минут вернулся уже с прапорщиком. Началась обычная караульная церемония.
   - Пост сдал,- сообщил Димка.
   - Пост принял, чтоб его.., - Игорь прибавил пару ласковых слов, в ответ на которые жулик из шестой камеры, тот, что спрашивал про туалет, заржал на весь вагон.
   Димка доложил начальнику, отсидел свою смену на "бодром" месте и пошел спать.
   Хотелось спать - но не спалось. Глаза открывались сами собой, в голове глухо бил изнутри по черепу пульс, с жульканьем гоняя кровь. Тагиловский чифир все еще действовал...
   Димку разбудил Тагилов - пора на пост. Сам он уже давно не спал, был как всегда свеж, улыбчив и подтянут.
   - Проснись, ты обкакался! - приветствовал он Димку обычной конвойной шуточкой. Димка приподнялся на локте.
   - Что, пора? - спросил он, сонно разглядывая Тагилова. Луч солнца из окна падал на кружку и рассыпанные конфеты.
   Димка уцепился руками за обе полки третьего яруса, повисел так с минуту - чтобы кости расправились - и спрыгнул в проход.
   - Не уснешь больше? А то бывает так: поднять - подняли, а разбудить забыли... Ладно, давай готовься пост принимать.
   Тагилов вышел, а Димка примял взбунтовавшиеся волосы, изображавшие взрыв на макаронной фабрике, и пошел умываться.
   Тагилов стоял у двери в тамбур.
   - Ну как, сделал все? - спросил он.
   - Что? - Димка сразу не понял, что Тагилов говорит о жулике из второй камеры, которого должны были высадить на обменном пункте два часа назад. Ночные воспоминания казались при свете дня такими давними и нереальными, как кажутся нереальными летние воспоминания о зиме.
   - Он не проснулся при мне,- сказал Димка, опустив глаза.
   Тагилов посмотрел на него и все понял.
   - Балда ты интеллигентская,- спокойно сказал он. - Вроде не дурак, да только ум у тебя не в ту сторону. Давай сюда чай, бизнесмен хренов. Как приедем - нарядчик. Ясно?
   - Ясно, - пробормотал Димка.
   - Ну ладно, иди пост принимай, - и Тагилов зашел на кухню к повару узнать, готов ли дежурный чифир...
  
   Так Димка и не стал тогда бизнесменом. Но много раз после этого, бродя вдоль камер в ночном вагоне, он думал, не купить ли ему пачку чая и не загнать ли ее какому-нибудь жулику - ну, скажем, вон тому, в пятой камере, который смолит сигаретой и равнодушно провожает Димку взглядом. А потом подумал - и решил, что если судьбе угодно, то дергаться не надо: все произойдет само собой.
   Ждать пришлось полтора года. Димка к тому времени уже заимел широкую лычку на погонах, стал замкомвзвода, а его корифан Игорь Бычков командовал в этом же взводе отделением. Ротный знал, что они друзья и, уступая димкиным просьбам, старался записывать их на службу вместе, помощниками начальника караула.
   Так было и на этот раз. Бычков ушел к камерам следить за обстановкой и беседовать "за жизнь" с жуликами. Димка переписывал данные на жуликов в путевой журнал и менял часовых. Время шло. Димка взглянул на часы и решил, что время уже позднее, а значит пора сходить на кухню и спросить у повара, не потерял ли он нюх и не пора ли уже ужинать.
   - Уж полночь близится, а ужина все нет,- сообщил он одуревшему от обилия русских слов повару Атаходжаеву.- Есть когда будем?
   - Ляпишь скоро будыт гатов! - гордо объявил повар.
   - Давай быстрее, а? Сдохнуть ведь с голоду можно!
   Димка прекрасно понимал терминологию повара. Лапшу варят Ивановы и Сидоровы, а Атаходжаев варит именно "ляпишь". Когда-то этот самый Атаходжаев ездил в караулы часовым и однажды на подготовке караула к службе ротный попросил его доложить о сдаче поста. "За врэмя несение слюжба неприятности на посту ны абнаружена!" - сообщил ему Атаходжаев. "Считай, что ты их уже обнаружил,- заметил ротный.- А на посту бывают только неисправности. Часовым я тебя в караул не пущу - поедешь поваром". Так сработал великий принцип, гласящий, что от каждого по способностям...
   Димка ждал атаходжаевский ляпишь и искал, чем бы заняться. Путевой журнал был заполнен, вдохновения после нетворческой работы было хоть отбавляй, и Димка начал творить.
   "Пособие для русских и нерусских по поводу того, как запудрить мозги начальнику", - вывел он, слушая, как за стеной, на кухне, Атаходжаев гремит кастрюлями. После канцелярских бумаг его тянуло на бюрократические изыски.
   "Вариант 1. "Все это было бы смешно..."
   ...ШВИЛИ (стоя у вешалки с шинелями): Эта мое шинэл!
   ...ЛИЕВ (стоя рядом): Нэт! Ета мой шинэл!
   Сцена повторяется раз десять. Начальник умирает со смеху.
   Вариант 2. "В чем соль?"
   ...МАТОВ: Дай сол!
   ...НЕНКО: Чурка, не "сол", а "силь"! А як це правильно будэ, товарищ начальник?
   Начальник сходит с ума от поисков правильного ответа.
   Вариант 3. "Первый год - "не понимай", второй - " не положено".
   НАЧАЛЬНИК (в Ленкомнате): Покажи на карте членов агрессивного блока АНЗЮС. Ну, скажем, Новую Зеландию.
   ...РАДЗЕ: А как он па-грузынски? Я руски нэ панимаю. Ви скажите - я покажу!
   НАЧАЛЬНИК: Ну... Не знаю... Ну хоть Америку покажи.
   ... РАДЗЕ: А как он па-грузынски?
   НАЧАЛЬНИК ( в отчаянии): Черт с ним, с агрессивным блоком АНЗЮС! Грузию-то покажешь?
   ...РАДЗЕ: Канышно! Вот он, здэс, на картэ, таварыш началнык!
   Начальник ставит "отлично" по боевой и политической подготовке..."
   Димка отложил ручку и начал принюхиваться. Есть хотелось все сильнее и сильнее, но запах, доносившийся с кухни, не напоминал ничего съедобного. Димка встал и, как великий вождь корейского народа товарищ Ким Ир Сен, пошел осуществлять руководство на месте.
   Атаходжаев стоял у стола и засыпал в чайник пачку чая. Димка открыл кастрюлю и заглянул в нее. Что-то скользкое и мерзкое тряслось и щелкало там, издавая вонючий дым.
   - Повар! Что за дрянь ты стряпаешь? - удивленно спросил Димка, нюхая воздух.
   Атаходжаев тоже втянул в себя жаркую атмосферу кухни.
   - Ляпишь ! - заорал он и кинулся к кастрюле.
   Ляпишь отказался подгоревшим и отвратительно невкусным. Димка, следуя примеру великого вождя товарища Ким Ир Сена, лично вывалил его в мусорное ведро.
   - Ушель вода! - сокрушенно пробормотал Атаходжаев.
   - Вот что, земляк! - взбеленился Димка.- Еще раз такое учудишь - точно на уши кастрюлю надену вместо колпака. До завтрака спать не будешь, но чтобы ужин был! Ты понял?
   Атаходжаев понял. Он открыл кран и начал набирать воду в черную шершавую кастрюлю.
   Димка плюнул и пошел в купе начальника караула.
   "Вариант 4, - вывел он.- "Костлявая рука голода".
   ...ЖАЕВ: Ушель вода! Ляпишь не будыт!
   Начальник умирает с голода..."
   Димка вышел из купе начальника и через стеклянную дверь заглянул в зэковское отделение. Оказывается, Игорь Бычков уже был там. Он что-то рассматривал в третьей камере через открытую на дверях полочку-"кормушку". Потом он закрыл "кормушку" и пошел по коридору.
   Димка открыл дверь и направился к нему.
   - Слышь, старшинка, - окликнул его жулик из седьмой камеры. - Малявку передай.
   Жулику было всего лет тридцать, но его новая зэковская роба и манера, с которой он произносил слова, а кроме того уверенный холодный взгляд серых глаз, заставляли сделать вывод, что на зоне он далеко не последний человек.
   - Какую такую малявку? - спросил Димка, покосившись на Игоря.
   - Да в первой камере сидит одна такая черненькая, Лариской зовут.
   - А ты откуда знаешь, кто там сидит? Вроде, в туалет тебя еще не водили?
   - Слухами земля полнится, - уклончиво отвечал жулик.- так ты передай. а?
   - А чего это, интересно, тебе надо от той Лариски? - спросил подошедший Игорь.
   - Может, начальник, для тебя это новость, но я уже три года баб не видел, - усмехнувшись сообщил жулик.
   - Нашел, чем гордиться, - сказал Игорь. - Ты давай ближе к делу.
   - Да лучше бы не к делу, а к телу, - снова усмехнулся жулик.- Обижаешь, начальник. За мной не увянет! Только дай нам дюжину минуток наедине. И всего-то за четвертак...
   - Ладно, давай свою малявку, - сказал Игорь.
   Он и Димка пошли к первой камере.
   - Ну что, земляк, рискнем? - спросил Игорь.
   - Давай, - сказал Димка, вспомнив про свои раздумья насчет того, что судьба должна предоставить ему новую возможность заняться конвойным бизнесом. Теперь он уже не имел желания отступать - сержантские лычки загнали куда-то очень глубоко все его интеллигентские понятия. Теперь он умел принимать решения. А кроме того, что тут плохого? В конце концов, если сделать людям приятное - вагон с рельсов не слетит, жулики не разбегутся и даже ядерная война не начнется.
   - Хорошо. Тогда все, что наварим - пополам, - сказал Игорь, просовывая малявку сквозь решетку камеры.
   - Начальник, у меня тут тоже малявочка есть тому красавчику. Там написано, что я согласная, - сказала зэчка из первой камеры и с видом святой невинности потупила глаза. Димка понял, что это и есть та самая Лариска.
   Игорь взял записку и понес к седьмой камере.
   - Эх, красавица, прописал бы я тебе тертой морковки на ужин,- сказал Димка, снимая замок.
   Они свели сладкую парочку в отдельной камере, закрыли дверь и деликатно отошли в сторону, разговаривая о коварных замыслах повара, решившего заморить караул голодом. Минуты через две жулик позвал их.
   - Ты чего, все уже? - спросил Игорь, подходя к камере. - Ты же даже штаны не расстегнул!
   - Понимаешь, старшинка,- самоуверенность слетела с лица жулика и теперь на лице его застыло виноватая улыбка. - Я начал ее мацать - проверять, так сказать, все ли у нее в наличии. Ну и перенапрягся, штаны перепачкал, а теперь больше не хочу.
   - Видишь, начальник, что воздержание с людьми делает, - добавила зэчка, сверкая в темноте камеры неудовлетворенными глазами.
   - Слушай, она точно ксиву на нас напишет о том, чем мы тут занимаемся, - тихо сказал Димка Игорю. - И поедем мы тогда с тобой в гости к этому жулику. Нет ничего страшнее неудовлетворенной бабы. Огурец ей подарить, что ли...
   - Погоди, у меня тут есть парочка мыслей по этому поводу, - Игорь вытащил пистолет и наставил его на жулика. - Ну-ка залазь на нее и делай свое дело, а не то пристрелю!
   - Ты, начальник, не шути так. Видишь же, что я уже не могу, - удивленно уставился на дуло пистолета жулик.
   - Один раз смог - и второй сможешь, - спокойно сказал Игорь и постучал пистолетом по решетке. - Давай: туда, сюда, обратно - тебе и мне приятно. Лезь, тебе говорят!
   Жулик полез, косясь на пистолет и отчаянно матерясь. Зэчка вцепилась ему в спину, демонстрируя радость общения. Игорь убрал пистолет только тогда, когда, по его мнению, процесс стал необратимым. Димка и он снова деликатно отошли к туалету, разговаривая о том, куда кто потратит заработанные деньги.
   Теперь жулик уже был потным и довольным. Его былая самоуверенность снова вернулась к нему. Зэчка томно лежала на темно-серой жесткой вагонной полке.
   - Спасибо, конечно, тебе, начальник за то, что не дал опозориться, - сказал жулик, застегивая штаны и глядя на Димку серыми холодными глазами. - Только как бы вам такие игрушки с пистолетом на гражданке как-нибудь боком не вышли. Если свидимся - я это не забуду... Запомни мое имя, вдруг да понадобится.
   Он закатал кверху рукав серой робы. На руке огромными синими буквами в витиеватой рамочке с разводами и завитушками были вытатуированы четыре буквы - "ГЕРА".
   - Вот я Гера и есть, - усмехнулся жулик. - Кое-где это имя о многом говорит.
   - Только не здесь, понял? - Димка подошел к жулику вплотную. - Здесь твое место - вон на той полке, и обязанность твоя - лежать мордой к решетке и молчать в тряпочку. А насчет гражданки... Действительно, не очень-то мне в кайф будет еще и там видеть твою физиономию.
   - Ладно, пошли к камере, - сказал Бычков.
   - Погоди, начальник, можно чуть-чуть воды взять? - попросил его жулик.
   - Запыхался, бедненький, - понимающе улыбнулся Игорь.
   - Да это не мне... Я немного.
   - Ладно, хрен с тобой, воды не жалко. Давай, вперед.
   Жулик налил воду в алюминиевую кружку, пошел к камере. Димка отвел его и встал у решетки, глядя на то, что он собирается делать.
   - Часовой,- позвал Игорь.
   Солдат, стоявший на первом посту, подошел.
   - Что ты видел?
   - Ничего, - ответил часовой.
   - Молодец! Значит и тебе кусочек отломится,- сделал вывод Игорь.
   Жулик между тем растворил в воде мыло и давал пить мутную пенящуюся жидкость своему соседу.
   - У тебя что, от радости крыша съехала? - спросил Димка, наблюдая за происходящим через решетку. - Зачем человека дерьмом поишь?
   - Начальник, все это я делаю ради тебя, - сказал жулик.
   Его сосед вдруг захлебнулся мутной водой, ее поток брызнул изо рта на газету, разложенную на полу, его начало выворачивать.
   Жулик внимательно посмотрел на перепачканный пол и поднял маленький коричневый шарик.
   - Секунду, начальник, сейчас будет тебе четвертак...
   Его сосед руками, перемазанными в нечистотах, стал мять и ломать шарик. Димка стоял у решетки и брезгливо морщился. Потом ему стало совсем противно, он повернулся, ушел и не притронулся в тот вечер к ляпишу, с грехом пополам рожденному к полуночи Атаходжаевым.
   Так он и не держал в руках эти деньги. Да и не смог бы держать - он физически ощущал, как ему противно было бы держать эти двадцать пять рублей, извлеченные из чужого желудка вместе со старой жевотиной. Впрочем, Игорь Бычков, заставивший солдата тщательно промыть купюру в туалете, разменял ее на станции и честно отдал Димке положенную ему долю...
  
   А потом был дембель, в ожидании которого солдаты прокалывают иголкой дни на календарике и делают зарубки на положняческом (от слова "положено") ремне из чистой кожи, в качестве особого шика вытертом до кирпично-желтого цвета, потом было возвращение в родной город Пармск, где были университет, друзья, Молпрос.
   В каждом городе есть свой Бродвей, место невольных встреч и выгула подруг жизни. В Пармске таким Бродвеем был проспект Молодежи. Раньше он, естественно, назывался проспектом Сталина, но Cталин умер, в Москве случился фестиваль молодежи и студентов, а еще через девять месяцев в Пармске родился первый негр и получил свое новое название проспект. Постепенно он для краткости приобрел более звучное неофициальное наименование - "Молпрос" - и это с ним пармская общественность еще хорошо обошлась: пересекающую его улицу Карла Маркса она вообще окрестила "Кырло-Мырло". А старое название проспекта, как это ни странно, все равно осталось в головах жителей Пармска - один из отрезков Молпроса, именно тот, где родился и вырос Димка, даже в начале восьмидесятых они все еще привычно именовали Сталинским поселком.
   Димка гордился тем, что Молпрос был той улицей, на которой он родился. Он любил то чувство свободы, которое охватывало его каждый день, когда в школе кончались уроки. Его ждали вечерние улицы, новогодняя елка возле дворца культуры, снежные горки и картонные зверушки, по какой-то прихоти натыканные в сугробы.
   Впрочем, с пятого класса Димка предпочитал иное. Пармск был уже миром, в котором Димка уже изучил каждый темный уголок, и он перестал быть интересен. Это как в компьютерной "ходилке": перейдешь на следующий уровень в игре - и приколы предыдущего уровня тут же покажутся тебе детским садом. Димка однажды понял, что вырваться из тесного пармского мирка можно только одним способом - нужно перерасти его, стать умнее, и тогда в один прекрасный день дверь, на которую ты до этого много раз безуспешно нажимал, оббегая окрестности, вдруг распахнется перед тобой и пропустит тебя на новый уровень.
   Для начала Димка засел за изучение китайского языка, о котором вряд ли кто-то в Пармске имел даже смутное представление. Он обложился учебниками и, презрев школьные домашние задания, начал закачивать в свою память иероглифы, похожие на коричневых пармских тараканов. По ночам иероглифы шевелились и шуршали в мозгах, складываясь в слова и китайские фразы, и для Димки стало естественным состоянием, когда голова постоянно работает на полную мощность. А кроме того, Димка понимал, что если он остановится - то неизбежно попятится назад и стал рабом этого своего безудержного движения. Совсем как в конфуцианской пословице, вычитанной в одной из книг: "Сюэ жу ни шуй син чжоу, бу цзинь цзэ туй" - "Учение - это путь вверх по течению, не будешь двигаться вперед- будет относить назад"
   Немножко освоив китайский, Димка понял, что он способен на другие великие дела и принялся за корейский язык. Впрочем, он очень скоро понял, что учить сложный корейский язык без разговорной практики невозможно, поэтому, выучив несколько сотен словечек и выражений, он сделал вывод о том, что корейский язык "орепчиман чемииссымнида" - трудный, но интересный" - и был горд, что сумел построить корейскую фразу с противопоставлением, которая в учебнике изящно именовалась "конструкцией с "чиман". После этого он успокоился.
   События в стране проносились мимо Димки - и путь его был таким, каким был бы при любой власти. Он закончил университет, год отработал в школе, а потом вернулся в стены родной альма-матер редактором университетской многотиражки с перспективой написать диссертацию и поехать на стажировку в Кембридж...
  
   - Сифа сходит с ума! - сообщила Недвижимая Лариска, выползая в приемную и плюхаясь на кожаный диван, который тут же шумно под ней испустил дух. - Ну я-то, дура, с похмелья страдаю - а он-то с чего?
   Секретарша Сифы (управляющего брокерской конторой "Пармский торговый брокер" Рината Салимгариева), с птичьей фамилией - Журавлева - и рыбьей внешностью, сочувственно вылупила глаза и покивала головой. Впрочем, поняв, что от одного сочувствия толку мало, она встала и взяла в руки стакан, потом подошла к окну, где стоял электрический чайник.
   Чайник оказался пустым. Секретарша задумчиво потрясла его и обвела взглядом приемную в поисках источника воды. Взгляд ее на секунду задержался на аквариуме с одинокой и больной красной рыбкой, вяло исследующей насыпанных ей сверху сушеных червей, потом она перевела взгляд на Недвижимую Лариску и, подумав. поставила стакан на место.
   - Понимаешь, - сказала Лариска, утирая платком пот на лбу, - он орет на меня по поводу моих квартир и офисов на продажу, а у самого пена изо рта брызжет! Бежать надо отсюда! Бежа-ать!
   Секретарша села и снова в знак согласия сочувственно вылупила глаза и покивала головой. В брокерской конторе "Пармский торговый брокер" начался обычный рабочий день.
  
   Карабас-Барабас затеял очередную оперативку, пригласив на нее психолога - маленького бородатенького рыжего мужичонку, который всегда хитро смотрел на окружающую действительность, словно знал о людях больше, чем они сами о себе знают. За это в конторе его и прозвали Сексопатологом. Карабас привел его с собой не случайно. Цель Сексопатолога заключалась в том, чтобы выслушивать мудреные карабасовы мысли и потом от чистого сердца простыми словами излагать их на нормальном русском языке.
   - Начинаем нашу оперативку, - сообщил Карабас, раздвигая губами, похожими на губы мафиози из любимого димкиного мультика "Приключения капитана Врунгеля", свою развесистую бороду. Сексопатолог посмотрел на него и решил, что переводить тут нечего - вроде бы, культурные люди собрались.
   Культурные люди представляли из себя весь отдел по связям с общественностью "Пармского торгового брокера". Карабасом назывался начальник этого отдела, доцент кафедры теоретической физики политехнического института Константин Пустобайт. В свое время Сифа сделал гениальный вывод, что если человеку хватило ума разобраться в мю-мезонах, то значит руководить отделом "паблик рилэйшн" он вполне может. Пустобайт действительно был похож на Карабаса. не хватало только плетки-семихвостки и фразочки в толстых фиолетовых губах: "Щас как дам больно!" Впрочем, плетку-семихвостку вполне заменяли утренние оперативки.
   Напротив него сидели те, кого он привел с собой в контору - кандидат технических наук и тоже специалист по общественным связям Борис Палкин (или просто Бобик) и бывшая политеховская комсомольская активистка в бытность Карабаса там главным комсоргом, Света Грязнова, комсомольский задор которой с тех времен нисколько не поубавился и смотрелся весьма дико на фоне показавшихся морщин и расплывшейся фигуры. И Бобик, и Грязная Света были благодарны Карабасу за приглашение в контору: он их тут приютил, обогрел и уговорил Сифу дать им зарплату, не сравнимую с их политеховскими грошами
   А где-то по углам, демонстративно плюя в потолок, разместились Димка и Андрей - два старожила конторы, пришедшие сюда еще тогда, когда Сифу все именовали "Рено", а начальником отдела общественных связей работала тетя по прозвищу Головешка, любившая оперный театр, юных композиторов и своего личного шофера, престарелого спортивного комментатора Пармского телевидения Василия Германовича Брыкова...
   - Начинаем нашу оперативку, - повторил Карабас, отчего его окладистая борода принялась подметать висящий под ней и почти невидимый миру галстук.
   - Константин Сергеевич, - позвал Карабаса Димка.- Разрешите вопрос по ходу ведения. У вас галстук каким узлом завязан, виндзорским? Я что-то видеть плохо стал - старость, знаете ли...
   Карабас посмотрел на него педагогическим взглядом.
   - Личные вопросы ты задашь мне после оперативки, - сообщил Карабас и оглянулся на Сексопатолога. Тот нахмурился, осуждающе посмотрел на Димку и покивал головой.
   - Так вот, - продолжал Карабас. - Тема нашей сегодняшней оперативки - мой рассказ о киевском семинаре таких как я...
   - Специалистов по ядерной физике, - ввернул Андрей, хотя по нему было видно, что сначала он хотел сказать нечто иное.
   - Начальников службы общественных связей брокерских контор! - злым голосом закончил Карабас и оглянулся на Сексопатолога. Тот насупился, посмотрел на Андрея и снова покачал головой.
   - Тема моего сегодняшнего рассказа - кинестетическое воздействие на человека, - сообщил между тем Карабас.
   - А что это такое? - зачарованно глядя на него, спросила Грязная Света.
   - Это когда люди целуются - тогда и получается кинестетическое воздействие, - сообщил гордый своей эрудицией Сексопатолог.
   - А зачем это нам? - спросил Димка.
   - Как зачем! Это же "паблик рилэйшн"! - начал доказывать Карабас.- Ну вот представьте: приходит к вам клиент нашей конторы. И вы его встречаете!
   - Целуем, что ли?.. Что-то вы не то говорите, - сообщил Димка. подозрительно глядя на Карабаса. Сексопатолог за его спиной на секунду расслабился, беззвучно хихикнул. а потом снова принял осуждающее выражение лица, словно Димка только что расцеловал Карабаса в его толстые мокрые губы и утерся после этого карабасовой бородой.
   - Руку жмете! - зло сказал Карабас. - Это тоже кинестетика!
   - А что, мы не разберемся, когда кому руку жать? - спросил Андрей.
   - Ну как вы не понимаете ("Щас как дам больно!"), - страшным голосом, крутя губами в бороде, сказал Карабас. - Кинестетические контакты важны для нашей жизни. Именно при кинестетических контактах люди обычно чувствуют себя ближе друг к другу. А я лишь хочу подвести под это теоретическую базу.
   - Сейчас он создаст свою теорию поцелуя, - сказал Димке Андрей.- А потом будем тренироваться по разделениям, как в армии: делай раз, делай два... В общем. рассказ, показ, тренировка. Извращенец, чего с него взять!
   - Да не нужна нам эта теория, - громко сказал Димка. - Давайте лучше работать. Мне вон из отчета конторы за прошлый месяц, который больше похож на некролог, нужно бравурную статью сделать. А вы нам про какую-то кинестетику лапшу вешаете!
   - Точно,- согласился Андрей.- А с вашими теоретическими изысканиями сходите к управляющему - может, он вас кандидатом биологических наук сделает. А мы и без вашей теории как-нибудь сами разберемся, кому руки жать. а с кем целоваться.
   - Если бы сороконожка задумалась над тем, как она ходит - она тут же бы упала! - добавил Димка, назидательно подняв палец.
   - Невежеством хвастать глупо! - сказал Карабас и оглянулся на Сексопатолога.
   - Да! - сообщил Сексопатолог, снова нахмурившись, и Димка подумал. что у него есть шанс еще в цветущем возрасте покрыться морщинами как картошка, неделю пролежавшая на батарее парового отопления.
   - Ладно, - вздохнул Карабас и пожевал губами. - К этой теме мы сегодня вечером вернемся. Тогда я приглашу всех желающих - тех, кому действительно интересно быть умными и узнавать новое. А теперь - ну что же, Дмитрий и Андрей, работайте, раз вам так не терпится...
   Андрей вышел из кабинета подышать в коридоре свежим воздухом. Димка последовал за ним. На кожаном диванчике все еще приходила в себя после увиденной пены на сифиных губах Недвижимая Лариска.
   - Бежать надо! Бежа-ать! - с ходу сообщила она.
   - Точно, бежать. Но куда? - полюбопытствовал Андрей...
  
   А началось все с того, что у Димки зазвонил телефон.
   - Кто говорит? - спросил Димка.
   - Фирма "Пармский торговый брокер", - сообщила трубка. - Сейчас с вами будет говорить Ринат Рафкатович... Ринат Рафкатович, по второму Антонов Дмитрий Николаевич...
   Трубка издала страшный грохот, словно Ринат Рафкатович при сообщении об Антонове Дмитрии Николаевиче рухнул со своего двухметрового роста, а затем знакомый голос произнес:
   - Димка? Приходи, дело есть. Знаешь, где моя контора расположена? Да-да, та самая, на Молпросе. Управляющего спросишь - меня там все знают.
   За окном было последнее лето Советского Союза. Димка обрадовался возможности удрать со своей непыльной работы редактора университетской газеты и поехал узнать, нахрена он понадобился своему однокашнику по университету Ринату Салимгариеву, прозванному в университете "Рено"...
   А вышел Димка из конторы с новым портфелем - пресс-секретаря. Позади был отдых от жары в кабинете управляющего, куда кондиционер исправно нагонял холодный воздух, а еще позади было знакомство с начальницей службы общественных связей Ниной Головлевской, которую Димка для себя тут же переименовал в Головешку.
   В ту пору под началом Головешки работал всего один человек, некто Василий Германович Брыков, худощавый и лысый дедок, достоинством которого был интеллигентный голос и "жучка", настолько старая и ржавая, что хотя он ее не запирал, никто на нее ни разу не позарился.
   Димка иногда смотрел по телевизору программу "Пармский вечер" и поэтому сразу узнал Брыкова. После того, как диктор откладывал в сторону последнюю бумажку, на экране обычно возникал Брыков и, перебирая листочки, бубнил о новостях спорта, перемежая все это репортажами.
   Репортажи Брыков делал ловко и умело. Сначала, например, показывали бассейн, воду и плывущих людей, затем камера плавно отъезжала и оказывалось, что возле бортика с микрофоном в руке стоит Брыков, а рядом с ним, дико озираясь, мнется какой-нибудь гражданин.
   - Я нахожусь в бассейне "Волга", - сообщал Брыков добрым голосом.- Здесь проходят соревнования по плаванию. Рядом со мной стоит директор бассейна Иван Иванович Шварценеггер, который и расскажет нам о том, что тут сейчас происходит... Ничего, я подержу микрофончик...
   Брыков отбивал атаки директора, почему-то стремящегося схватить его микрофон, совал этот микрофон мужику в зубы и тот что-то говорил. А потом уже делом монтажера было склеить из его косноязычной речи связный отчет о соревнованиях и влепить в нужные места "перебивки" - кадры пловцов, прыгающих в воду, рисуночки на стене бассейна, или тетю со свистком и секундомером...
   Итак, обязанностью Брыкова в конторе было водить машину и каждую неделю в пятницу пытаться отправлять в Москву факс для какого-то бюллетеня. С первым делом он справлялся успешно, второе у него получалось хуже, потому что факс упорно игнорировал советские линии связи и передаваться не хотел. Брыков злился, обзывал факс "передастом" и просил в Москве принимать более тщательно, словно там этот факс недостаточно сильно тянули из аппарата, а потом снова и снова давил на зеленую кнопочку.
   Что же касается димкиной начальницы Головешки, то в пору их знакомства она наконец-то начала получать приличную зарплату и занималась тем, что меняла свой имидж, пытаясь походить на великосветских дам из модных журналов. Это у нее получалось плохо, ей удалось лишь собрать на затылке в пучок свои не очень длинные волосы и обмотать их там тряпкой, отчего глаза у нее стали навыкате. В таком виде она и проводила для Димки экскурсию по конторе.
   - Здесь сидел раньше Ринат, - говорила Головешка, вводя Димку в свой кабинет. Димка не ощущал святости момента, тем более, что из-за жары он явился на свой первый рабочий день в шортах, чем вызвал странные взгляды у персонала.
   - Ну, сидел здесь Ринат, и что дальше? - спросил Димка.
   - Как что! - восторженно вскричала Головешка.- Отсюда начиналась наша фирма!
   - А где она закончится - я тебе потом покажу. Туда женщин не пускают, - вставил Брыков, и Димка понял, что он имеет в виду грязный унитаз в мужском туалете внизу лестницы черного хода.
   - ...А мы все работали в соседней комнате, - продолжала Головешка, выкатывая глаза от восторга.- И вот однажды из-под пола выскочила мышка. Я так завизжала, так завизжала!.. А Ринат открыл дверь и спросил, что случилось... А мышка вдруг побежала вверх по дверям и упала ему прямо на голову...
   - Так начиналась легенда...- резюмировал Брыков.
  
   Потекли трудовые будни, разбавляемые разными интересными событиями. Димка писал в газеты статьи, где в разухабистом тоне рассказывал об успехах фирмы, Брыков передавал свои факсы и клепал спортивные репортажи, Головешка названивала по телефонам и размещала рекламу.
   В августе случились два веселых события: к власти пришел ГКЧП, а на фирме появился Сексопатолог. Увидев, что сотрудники возбуждены новостями и ждут сообщений из Москвы, Сексопатолог дал первый совет управляющему - собрать всех и поговорить с ними о ГКЧП.
   - Итак, ГКЧП, - сказал Ринат, оглядывая с высоты своего роста сотрудников, собравшихся в той самой комнате, где на него прыгнула мышка. - ГКЧП - это не смертельно. Будем работать при ГКЧП.
   - Нет! Мы будем размножать на ксероксе демократические листовки! - воскликнула тетя-главбух. - Мы не можем молчать и оставаться в стороне!
   - ГКЧП - это правильно, - проворчал главный юрисконсульт фирмы. - Давно пора.
   На фирме явно назревала гражданская война. Ринат почесал голову и решил закрыть тему:
   - В общем, ГКЧП как ГКЧП. Будем работать. Все свободны...
   А еще через пару недель на бирже появился Андрей - весьма иронично настроенный к окружающему миру молодой человек, сменивший уже не одно место работы, а значит знавший жизнь во всех ее проявлениях. Димке Андрей понравился сразу - и спустя пару дней он уже считал его своим самым лучшим другом. Наконец-то в фирме появилась родственная ему душа, а значит было уже с кем перекинуться словом, поерничать, или, отвлекшись от работы, обсудить насущные дела.
   Начав общение, они тут же максимально закодировали свой язык, введя в него нечто вроде "новояза" - слов, понятных только им двоим. Кроме того, каждый сколько-нибудь значимый работник фирмы получил свое прозвище. Например, когда из-за резких перепадов температур, вызванных неумеренным использованием кондиционера в летнюю жару, на губе у управляющего Рината Салимгариева вскочила простуда, он стал на их новоязе именоваться Сифой. Его заместитель, бывший горкомовский функционер с плешью, напоминающей коленку, получил прозвище "Купальная Шапочка", а другой заместитель, постоянно уходивший в астрал и забывавший оттуда вернуться, стал "Йогой Непальской". И когда в разговоре Андрей рассказывал Димке: "А Йога Непальская и говорит Сифе...", проходящий мимо Ринат вряд ли догадывался, что речь идет о деловых переговорах его со своим заместителем.
   Впрочем, с некоторых пор Андрей и Димка начали сомневаться в том, что именно они являются главными приколистами на фирме. Однажды в открытую дверь кабинета Купальной Шапочки каждый желающий мог увидеть весьма показательное зрелище.
   Купальная Шапочка, делая вид, что ничего особенного не происходит, сидел за своим столом и читал газету. За его спиной стоял Сифа и тоже заглядывал на газетную страницу. А в качестве точки опоры, на которой он утвердил свою растопыренную пятерню, Сифа использовал плешь Купальной Шапочки, годившегося ему в отцы.
   "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..," - почему-то вспомнилось в этот момент Димке...
  
   В полвосьмого утра таймер мерзко запищал и включил телевизор. Димка любил просыпаться под чье-нибудь бормотанье из ящика - это было куда лучше, чем вздрагивать во сне от мерзкого вопля будильника, словно этот будильник очень долго пучило, и наконец газы пошли наружу.
   На сей раз проснулся он под Брыкова. На экране с трамплина скатывались лыжники, а знакомый доброжелательный голос повествовал в микрофон: "Мы находимся на соревнованиях "Летающий лыжник".
   Лыжник на экране был явно рожден ползать - по крайней мере, именно в эту минуту он очень живописно падал, крутя лыжи пропеллером. Камера отъехала, и под трамплином обнаружился Брыков, возле которого стоял мужичок в собачьей шапке и дико смотрел в камеру. "Рядом со мной - директор трамплина..."- продолжал добрым голосом Брыков, придерживая свободной от микрофона рукой мужичка, чтобы тот не убежал. Димка показал им обоим язык и пошел умываться.
   За окном на Молпросе начиналась зима. Димка уже полгода исправно посещал сифину контору, привычно проводя брифинги и клепая статьи для прессы. К зиме кипучая молодая фирма остепенилась, Сифа снабдил сотрудников мягкими креслами и сделал ремонт в кабинетах. Димка с Андреем привычно измывались над Карабасом, требуя, чтобы он рассказал им о мю-мезонах, Грязная Света бегала собирала деньги на очередной подарок к чьему-нибудь дню рождения, а Бобик шабашил починкой автомобилей сотрудников.
   Три дня назад Димка дал, как оказалось, последний свой брифинг на сифиной фирме, по обыкновению закончившийся спаиванием журналистов. Перед брифингом Димка как всегда дал команду официантам открыть все бутылки на фуршетном столе, чтобы они были выпиты на месте, а не перекочевали в сумки его коллег. Впрочем, предосторожность оказалась тщетной: наученные жизнью, господа репортеры давно уже приходили на брифинги со своими пробками.
   А несколько дней назад темой для обсуждения среди сотрудников фирмы стала заборная живопись. На стене здания фирмы, обращенной к Молпросу, неизвестные личности огромными буквами вывели: "Цой с нами!" Сифа решил, что это не способствует росту его престижа и приказал надпись стереть. А на следующее утро она появилась снова, и оказалось, что никакой богатый Сифа не может противостоять самовыражению Молпроса.
   Нанимать сторожей Сифа не стал, но со злости велел рядом с "Цой с нами!" приписать: "Ну и Цой с вами!" Купальная Шапочка лично руководил нанесением надписи, а весь персонал конторы, несмотря на мороз, выскочил поглазеть на этот процесс.
   Димка не присутствовал на таком событии, потому что именно в этот момент он сидел в кабинете Сифы и вел с ним долгий разговор. Сифа восседал за своим новым столом, на который Купальная Шапочка приволок откуда-то громадного чугунного каслинского коня - злые языки поговаривали, что если Сифа решит этим конем прибить какого-нибудь своего подчиненного - то непременно схватит жестокую грыжу и хоронить придется обоих. Сифа слушал, черкаясь в блокноте, а Димка излагал ему свои взгляды на жизнь. Он считал, что уже давно перерос свои журналистские упражнения, и пора ему заняться чем-нибудь более серьезным.
   - В общем так.., - сказал Сифа, когда Димка обрисовал положение дел. - Я тебя вполне понимаю. Больше того, у меня есть что тебе предложить. А условия обговорим.
   В дверь засунулся лысый череп Купальной Шапочки. Сифа сделал вид, что хочет ухватить и кинуть в него чугунную лошадь.
   - Я только отрапортовать, что все сделано, Ринат Рафкатович,- забормотал Купальная Шапочка.- И еще спросить: мы с вами в облисполком едем?
   - Едем, - Сифа откинулся на кресле. - А ты чего пальто снял? Через две минуты я жду тебя здесь. Одетым.
   Дверь закрылась. Сифа продолжал.
   - Ситуация вот какая. Многие дружественные нам брокерские конторы пытаются установить свои связи в других городах. И не всегдя ясно, кто такие их партнеры - то ли они жулики и хотят схапать их денежки, то ли серьезные люди. Всякие запросы через МВД не имеют ровным счетом никакого результата - менты сейчас вообще не в силах разобраться в том, что вокруг них творится. Поэтому мне нужен человек...
   В дверях возник одетый в пальто Купальная Шапочка.
   - Ты чего пришел? - спросил Сифа, прервав свою речь.
   - Так ведь мы в облисполком едем, - промямлил Купальная Шапочка, топчась на пороге.
   - Вот мы куда едем, - Сифа с усилием развернул лошадь задом к Купальной Шапочке и ткнул ручкой ей под чугунный хвост. - Снимай пальто. Я раздумал. Поедем позже.
   - ...Так вот, - продолжал он, когда бормочущий что-то под нос Купальная Шапочка вышел из кабинета.- Мне нужен журналист, который бы договаривался с местной газетой о выдаче ему удостоверения сотрудника этой газеты - короче, ксивы. А потом он отправлялся бы с этой ксивой по адресу фирмы: "Здравствуйте, мы тут пишем статью о новых предпринимателях". Короче, собирал информацию. В газеты эти мы будем давать нашу рекламу - так что редактор будет только рад дать тебе ксиву. Но куда и зачем ты идешь - не его собачье дело. Естественно, чаще всего командировки будут в столицу нашей Родины город-герой Москву.
   - Таким человеком должен быть я, - констатировал Димка, глядя на чугунный хвост.
   - За что я тебя ценю - так это за догадистость, - сказал Сифа...
  
   Так началась для Димки новая жизнь. В Пармске теперь он бывал лишь наездами, набивал на компьютере отчеты о проделанной работе, нес их Сифе в кабинет с железной лошадью, а потом - снова летел по своим шпионским делам.
   Сифа был доволен Димкой - информацию он привозил исчерпывающую. По крайней мере, ни одна фирма после димкиного "зеленого света" не по своей вине денег не потеряла. Деньги за работу рекой текли Сифе, а тонкий ручеек этих денег маленьким водопадом низвергался в димкин карман. Сифа не рассекречивал своего сотрудника - даже помог через свою службу безопасности сделать второй паспорт на имя Кирилла Георгиевича Вяземского.
   По рассказам шефа сифиной охраны, Кирилл Вяземский, примерно димкин ровесник, как-то заявил в милицию о том, что у него пропал паспорт и уплатил за это штраф. Впрочем, новый паспорт он получать не думал: таинственным образом нашелся потерянный. Зато на новенькой красной книжечке возле фамилии "Вяземский" теперь улыбалась счастливая димкина физиономия. Все было сработано безупречно: по крайней мере, господин Вяземский теперь мог спокойно заявлять, что потерял теперь уже новый паспорт, которым воспользовались злоумышленники для своих черных дел. Такую ситуацию, когда все довольны полученным результатом, Димка всегда считал идеальной для бизнеса.
   Работа кипела, в компьютере целые директории посвящались димкиным отчетам, а Димка становился зубром в выведывании тайной информации. Теперь он мог спокойно прилеплять под кресло в солидном кабинете директора фирмы на вынутую изо рта жвачку миниатюрный микрофон с передатчиком, или стянуть у хозяина, занятого разговорами по телефону, парочку листков бумаги с текстом.
   Димка научился вычислять слабые звенья в работе коммерческих фирм. И если директор не говорил о том, кто его партнеры и где они находятся, то Димка тут же шел к скучающей у входа охране и заводил разговоры "за жизнь". Человек, только что с радостной улыбкой вышедший из кабинета директора, всегда располагает к задушевной беседе и к тому, чтобы рассказать ему какую-нибудь страшную тайну - о том, какая крутая "крыша" у его конторы, какая толщина золотых цепей у визитеров и кто преобладает среди клиентов.
   Димка слушал, диктофон в кармане крутился, а назавтра димкино место было уже на лавочке в скверике напротив этой конторы. Влепив в ухо наушник, он пытался вникнуть в разговоры директора со своими подчиненными. Особенно он уважал утренние часы, когда главные бухгалтера приносили своему шефу на подпись платежные поручения, отпечатанные для банка. Тут уж можно было абсолютно точно понять, кому, куда и за что контора переводит деньги.
   Потом Димка шел к партнерам этой конторы, невзначай заводил о ней разговор - и в итоге становился обладателем информации не только о ее порядочности или непорядочности, но и о том, с кем и в какой позе любит по ночам спать ее директор.
   Однажды Сифа познакомил его с худощавым лысоватым улыбчивым господином в потертом пиджачке. Господин сообщил Димке о том, что он - майор Зотов из Федеральной службы контрразведки, и что он, этот майор, хочет попользоваться частью димкиных материалов, а заодно лично познакомиться с таким асом невидимого фронта. "Покажи ему все, Димка. Это нужно мне, а в конечном счете и тебе", - сказал Сифа, таинственно подняв палец. И Димка с гордостью распахивал перед майором файлы с результатами проделанной работы, а майор бегал за все новой и новой дискетой, чтобы скачивать информацию.
   В конечном итоге, Димке все же стало обидно, что посторонний дядя вот так пришел и снял копии со всего, что Димка имел. Димка даже хотел немножко похулиганить и, напросившись в гости в кабинет майора Зотова, прилепить ему под стол жучок, а потом послушать, как лысоватый майор будет сопеть в своем кабинете. Но порядочность по отношению к Сифе заставила его отпустить майора с миром. Так и ушел этот майор, не подозревая о коварных димкиных замыслах, а Димка так и не узнал, для чего ФСК были нужны его файлы. Но все чаще и чаще после этого Димка думал о своем собственном деле и искал, куда бы податься. В принципе, в силу своего характера он мог бы долго сидеть и ждать у моря погоды, если бы не одна встреча, которую Димка уже давно окрестил для себя "Первым разговором в поезде".
  
   Судьба сводила Димку в вагонах и самолетах со многими людьми, но мало кто из его лысых и волосатых, глупых или умных попутчиков ему запомнился. Но эта встреча оказалась одной из немногих, оставшихся в памяти. Димкин ровесник, невысокий темноглазый парень, ехал в Москву, чтобы потом улететь в Англию - родной университет посылал его на стажировку в Оксфорд. Когда нет общих знакомых - разговор обычно касается глобальных тем, которые, в свою очередь, без водки обсуждать трудно. Димка сбегал в ресторан, парень достал бутылку тоника и порезал копченую колбасу. Для разговора о тайнах мироздания все было готово.
   - Оксфорд - это тоже ерунда, - говорил парень, отправляя в рот кружок колбасы.- Молодому и без денег там делать нечего. Наукой нужно заниматься только тогда, когда врачи запретят пить все, кроме кефира, а женщины будут шарахаться от твоей морщинистой физиономии. Тогда ты сможешь с полным правом сказать любовнице, что ты идешь к жене, жене - что к любовнице, а сам - прямым ходом в библиотеку, и работать, работать, работать...
   - Чего же ты тогда науку выбрал? - спросил Димка.
   - Да понимаешь... Тоже не от хорошей жизни. Закончил я свою родную альму матерь, посмотрел вокруг - и такая тоска на меня напала! Пуховиками китайскими на базаре торговать западло - не для этого я красный диплом получил. А идти в серьезную коммерцию - не получится.
   - Почему? - спросил Димка.
   - Да есть, понимаешь, такое банальное понятие - потерянное поколение. Так вот, наше поколение - оно и есть. Мы закончили школу еще при застойном дедушке, а вышли на свою брайт энд хэппи роуд тогда, когда началась эта долбаная перестройка. Понимаешь, мы готовили себя для карьеры в рамках системы, а когда пришла пора делать эту карьеру - система взяла и рухнула. А что делать на ее развалинах - мы не знали. Так что, братан, мы - пустое место между зубьев вилки. Те, кто старше - покрутились уже среди комсомольцев, обросли связями. Теперь их бизнес - сплошной междусобойчик, где все всех знают. Те, кто моложе нас - варились в бизнесе с юных лет, у них уже психология другая, да и папы ихние помоложе, и вроде как тоже при делах. А нам с нашим коммунистическим воспитанием - только диссертации писать и следить, чтобы в магазине продавец на полграмма меньше колбасы не отвесил - этой, самой дешевой, цвета блевотины.
   - Унылая картина,- глядя в окно, за которым мелькал и мокрые от дождя елки, сказал Димка.
   - Более чем, - согласился парень.- Поверь мне: те, кому в двухтысячном будет тридцать пять, могут прославиться в науке, в искусстве - да где угодно, только не в бизнесе. Как это там у классика: "Толпой угрюмою и скоро позабытой по миру мы пройдем без шума и следа..."
   - Ты говоришь так, будто все это уже перепробовал, - сказал Димка.
   - Было дело. Только задавили нас - задавили как раз эти комсомольские междусобойщики. А когда мы увидели, что вот-вот подрастет молодая бандитня - то бросили все и разбежались. Зато сейчас я совсем по-другому стал смотреть на тех моих одногодков, которые чего-то добились в жизни на этой самой ниве бизнеса. За них стоит выпить - это настоящие люди, потому что им тяжелее, чем другим.
   Они выпили и закусили. Димка не спросил, за кого пил парень, а Димка про себя решил, что он выпьет за Сифу. Разговор продолжался.
   - Зато добившись богатства, они тут же начинают дурить, - сказал Димка. - У меня бывший шеф чего только не выделывал - и в своих шнырей железной лошадью кидался, и столики в ресторане опрокидывал...
   - Это не дурость, это другое, - парень посмотрел в окно, с минуту помолчал. вспоминая что-то, - Вот представь себе картину: пьяный "афганец" с медалями заваливает в ресторан и орет: "Вы тут жрете, суки, а там наши ребята гибнут!", а потом разбивает тарелку с хавчиком о голову посетителя. Ты способен его понять?
   - Конечно. Он там бегал по горам, рисковал жизнью и надеялся, что от этого она здесь будет лучше. А оказалось - он никому не нужен, и вокруг его самодовольно чавкают другие.
   - Точно. А теперь вообрази нашего родного бизнесмена, - парень изобразил руками жест, который Димка для себя классифицировал как "пальцы веером, сопли пузырем". - Кто его защитит от бандитов? А никто. Менты наоборот злорадствовать будут, если к нему приедут и пару раз в лобешник стукнут. Стоит ему немного заработать - и к нему тут же толпа: "Ты че, в натуре, забыл, что бог велел делиться?" А сколько их убивают - просто так, потому что морда не нравится... Говорил я тут с одним бывшим "афганцем", который сейчас подался в коммерсы. Так вот, раньше, говорит он, у него был "афганский синдром", а теперь - "коммерсантский синдром". Он смотрит на ухмыляющихся ментов. на все это нищее быдло вокруг, которое не знает, как это - вставать утром и не знать, доживешь ли ты до вечера. Может, приедет к тебе в офис обдолбанный придурок и начнет из пистолета палить. Так вот, смотрит это быдло на него и размышляет: вот, кооператоры хреновы, денег нахапали и теперь ведут себя так, будто для них нет ничего святого. А это все потому, что для многих из них завтра может вообще не наступить - вот и торопятся все взять от жизни сегодня.
   - Интересно ты рассуждаешь , - покачал головой Димка. - Только "афганцам" что светило за эту их войну? Ничего. А эти бьются за свои деньги - причем, немалые.
   - В этом только и разница, - парень вздохнул. - А состояние души - то же самое. Лютая злость на весь мир и желание ему отомстить, показав ему прилюдно в пьяном виде голую задницу...
  
   Если бы Димка весь следующий год продолжал таскать для Сифы информацию о деловых партнерах его друзей - он бы, без сомнения, забыл этот разговор сразу же после того, как вышел на перрон Ярославского вокзала и закрутился в московских делах. Но получилось так, что парень укатил на стажировку в свой Оксфорд, к чистеньким и благопристойненьким англичанам, и свалил на Димку те свои проблемы, от которых сам бежал - размышления о потерянном поколении, закидоны "новых русских", приезды бандитов. Весь следующий год Димка только об этом и думал.
   А пока он опять напросился на душеспасительную беседу к Сифе.
   Кабинет у Сифы был уже другим - гораздо большим, отделанным, видимо, под комнату заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) - не хватало только страшных рож Маркса с Энгельсом над дубовыми панелями, покрывавшими стены. Недвижимая Лариска рассказывала как-то Димке, что за дубовыми панелями находится целый питомник маленьких Сталиных, которые, шевеля усами, каждую ночь ползают по сифиному дубовому столу, по преданию изъятому в свое время из кабинета железного наркома Лазаря Кагановича. Верный Купальная Шапочка по вечерам сыпал за панели японский препарат "Коба", отчего у Сифы не проходил насморк, а уборщица по утрам наполняла жестяной мавзолей усатыми трупами. Сифа сохранял в кабинете только одну вещь, оставшуюся от старой обстановки - чугунного каслинского коня, которому в задумчивости любил стучать карандашом по звенящему заду. За это Недвижимая Лариска его теперь иначе чем "Зоофилом" уже не называла.
   На сей раз Сифа восседал в кожаном кресле и кидал воланчики с иголками в мишень для игры в дартс. Иголки втыкались мимо мишени, Сифа злился и поэтому слушал Димку невнимательно. А Димка снова излагал ему взгляды на дальнейшую жизнь.
   - Значит, уходишь, - резюмировал Сифа, когда иголка наконец поразила красное сердце в центре мишени. - И правильно делаешь. Мне как-то даже нравится, что я помогаю людям встать на ноги, а они потом идут по жизни самостоятельно. Птенцы гнезда Рината Салимгариева - это звучит! Этак скоро я буду отцом всего пармского бизнеса!
   - Может быть , - сказал Димка, глядя на сифины забавы. - По крайней мере, Купальная Шапочка уже давно считает тебя кем-то вроде римского папы...
   "...вроде пармского Сифы", - про себя эту фразу Димка закончил по-другому.
   - Молитесь на меня, молитесь! - воскликнул в ответ Сифа и метнул последний волан. - Только какой из меня, татарина, римский папа. Лучше уж быть халифом. Халиф Салимгариев - звучит, а?
   Волан вонзился в дубовую панель, пару секунд повисел, а потом свалился на пол.
   - Слушай, - сразу став серьезным, сказал Сифа. - Ты хоть понимаешь, что без крыши сегодня - никуда, и свою деятельность ты должен начинать, ощущая дружескую поддержку сильных рук. А не то тебя просто порвут на части - мало ли на свете всякой мелкой бандитни болтается.
   - Это понятно, - сказал Димка. - Только кому мне оказать честь быть моей крышей. Может, ментам, или КГБ?
   - Что такое менты в наше время? Крыша - это тот, у кого есть деньги. А деньги - они у серьезных людей.
   - Ну и как мне к этим серьезным людям подъехать? Прийти и сказать: "Здрасьте, будьте моей крышей?"
   - Нет, почему же... Если ты так придешь - тебя тоже рвать начнут: установят несусветные проценты, будут залазить в твои дела - короче, жизни у тебя все равно не будет, потому что для них ты все равно будешь чужим.
   - Значит подвести меня к ним должен ты! - Димка сказал это так торжественно, что Сифа показал ему большой палец и произвел набатный звон, долбанув по заду железную лошадь.
   - Сегодня вечером мы с тобой идем в ресторан, - сказал Сифа, когда шумовые эффекты прекратились. - У тебя смокинг есть?
  
   Смокинг не понадобился - сгодился обычный темный костюм. Димка отдал швейцару в ливрее с мордой не то отставного прапорщика, не то отставного подполковника, свой плащ и посмотрел в зеркало. Физиономия, глядящая на него оттуда, была такой, словно Димка зашел сюда не поужинать, а получать в торжественной обстановке золотую звезду Героя Социалистического Труда.
   Он сидел в маленьком зальчике со своей Татьяной и старался не очень наедаться: сытый желудок всегда мешает грамотно формулировать мысли. Татьяна как обычно рассказывала о сплетнях своих подружек по университету и о чудачествах преподавателей. Журчал фонтанчик посередине зальчика, а скрипач, обходя столики, ласково улыбался, толкая под нос сидящим наканифоленный смычок и ловко подскакивая каждый раз, когда ему под струны заталкивали купюру.
   Димка ждал вызова в "каморку папы Карло", о которой знали практически все посетители ресторана, но делали вид, что не имеют о ней понятия. По городу шли сплетни, что именно там порой решаются вопросы о том, у кого будет золотой ключик от заводов, газет, пароходов, а раз в неделю серьезные люди с приборами осматривали эту самую каморку на предмет подслушивающих и подсматривающих устройств.
   Димка глядел на Татьяну и не слышал ее. Татьяна увлеклась рассказом, она говорила не переставая, изредка отодвигая со лба рукой длинные каштановые волосы, блестя своими симпатичными зелеными глазками, и улыбалась, показывая зубки. Ей тут нравилось, соседние мужики за столами поглядывали на ее ножки, и Димка, несмотря на то, что он несколько раз в уме прогонял текст своих ответов на возможные вопросы своей будущей крыши, все равно гордился, что у него есть такая Татьяна, которую он давно уже прозвал Симпатюлькиной.
   Симпатюлькину он встретил пять лет назад, когда решил на последнем курсе университета немного пошабашить в своей бывшей школе. Директриса позвонила ему домой и долго рассказывала о несчастной судьбе брошенных старшеклассников: учительницу вот-вот будут оперировать, а до выпускных экзаменов полтора месяца. Димка подумал и согласился согреть несчастные души...
   Он начал уже свой монолог на первом уроке в одиннадцатом классе рассказом о том, откуда он взялся, чего ему тут надо и какой он вообще по жизни замечательный, когда прибыла опоздавшая - длинноволосая старшеклассница. Она виновато потупила глаза, произнесла обычное "ахаляй-махаляй" всех опоздавших: "Извините, можно мне войти?", и небрежным взмахом димкиной руки была впущена в класс. Она села на вторую парту и тут же начала рассказывать своей подружке о том, почему она опоздала. Димка в ответ применил излюбленный педагогический прием: он остановил на полуслове свою речь и молча уставился на болтающую парочку.
   Причину внезапной тишины в классе первой поняла подружка. Она толкнула Татьяну в бок и сказала шепотом, который услышал и Димка: "Слушай, это он ведь из-за тебя заткнулся!" Татьяна подняла свои колдовские глаза на Димку... пардон, на педагога Дмитрия Николаевича - и с этого момента она уже была для него только Симпатюлькиной...
   Димку тронул за плечо дюжий метрдотель: "Вас приглашают. Идемте, пожалуйста". Димка встал, сказал Симпатюлькиной, чтобы она вела себя хорошо и с чужими мужиками не заигрывала, чмокнул ее в щечку и, закончив расслабуху, пошел вслед за широкой как пианино спиной метрдотеля.
   В "каморке папы Карло" Димку никто и не думал представлять. Предполагалось, что он также знает всех. За небольшим банкетным столиком с узорчатой скатертью, на которой лежали серебряные приборы, было четыре человека. Справа от Димки сидел зампред облисполкома и носатый мужик в блестящем костюме по фамилии Каретников и по прозвищу "Батькович". Слева сидели Сифа и, как было бы сказано в газетном репортаже, один из местных криминальных авторитетов, ставший к тому времени не менее влиятельным авторитетом в пармском бизнесе.
   Сифа уже не рассуждал про римского папу, а вел себя более чем сдержанно. Говорил больше авторитет.
   - В общем, слушай сюда, - сказал он, кивая на стул возле стола. - Нам тут тебя порекомендовали, и мы решили дать добро на твою работу с нами. Радость и аплодисменты ты изобразишь потом, а сейчас - договорись с Батьковичем о том, где, когда и как ты с ним встретишься, чтобы обсудить будущие великие дела, - и он ухмыльнулся. показав золотые зубы.
   Батькович повернул нос в направлении Димки, поморщился и проглотил кусок чего-то мясного.
   - Ты, это, Батькович, завтра приходи ко мне в офис часам к десяти. Там обо всем и договоримся, - сказал он, уперев в Димку оценивающий взгляд. Зампред облисполкома молча и сосредоточенно ковырялся в своей тарелке и только один раз удостоил Димку своим вниманием.
   - В общем, отныне ты наш человек, - сказал Золотозубый, давая понять, что вопрос решен и аудиенция закончена. - По всем важным вопросам можешь обращаться к Батьковичу, а если его не будет - то прямо ко мне. Теперь ты у нас званый гость. А званый гость - он, как известно, лучше татарина. Слышишь, Ринат? Лучше тебя... Давай, проводи его.
   Сифа вместе с Димкой вышли в коридор и направились в зал. Скрипач по-прежнему пиликал на своей скрипке, по-прежнему журчал фонтан, а Татьяна, ожидая Димку, уже беспокойно посматривала по сторонам.
   - Все нормально, - напутствовал его Сифа возле стеклянных дверей.- Крыша у тебя теперь есть. А о том, кого ты сегодня здесь видел - ты должен позабыть до гробовой доски. А не то.., - и Сифа показал на димкиной шее то место, где вместо головы может возникнуть окровавленный обрубок...
  
   - Мищенко! Сбегай принеси воды в банке!
   Рядовой Мищенко, маленький хохол со странным лицом, которое носом напоминало слона, а глазами овцу, проворно соскочил со второго этажа своей казарменной койки и взял у ефрейтора Кукина банку.
   - Короче, чуть больше половины набери. Понял? Все, бегом! - Кукин хлопнул Мищенко по плечу. Тот проворно побежал к туалету.
   - Скукота! - Кукин повернулся к койке командира второго отделения сержанта Реброва.- Юрка, спишь, что ли?
   - С вами поспишь! - Ребров зевнул и потрогал синяк на лбу.
   - Радуйся, что не под глазом, - усмехнулся Кукин.
   Сегодня сержанты Ребров и Шевченко ходили в увольнение и вечером ротный учуял от них запах. Дальше было все так, как уже давно было принято, словно в какой-то игре, где каждый знал свою роль назубок. Ротный, как всегда в таких случаях, отменил на месяц все увольнения, посоветовал за увольнительными обращаться к двум сержантам, пригрозил посадить самовольщиков и пьяниц на кичман и, распустив роту, пошел в канцелярию. А в это самое время дембеля уже все как один потянулись к туалету. Старший сержант Тагилов не стал вмешиваться в события и, сидя на своей койке, спокойно пил чифир. Ребров был ниже дембелей всего на призыв, Шевченко - на два призыва...
   Своего командира отделения ефрейтор Кукин пожалел - пальцем не тронул. Синяк на лбу ему поставили другие. А вот Шевченко познал тяжесть ефрейторского кулака. Приводил его в чувство ефрейтор Джамалов - ЕГО ефрейтор.
   Они летали по умывальной комнате, беспомощно взмахивая руками, натыкаясь на кулаки, со стоном выдыхая воздух при ударах в грудь. Защищаться было невозможно. Удары падали со всех сторон, а их непрерывность и отталкивающая сила не давали рухнуть на пол, к грязным сапогам дембелей.
   Наконец, дембеля вышли.
   - Сволочи, - пробормотал Шевченко, с трудом ворочая разбитой губой, и подставил голову под кран.
   - Молчи. Сами виноваты. Рано положняковать начали, - сержант Ребров сплюнул, поморщился и пошел к выходу...
   Мищенко принес банку с водой, и вскоре уже под взводом загудел кипятильник из двух бритвенных лезвий, между которыми в темной воде синими кристаллами проскакивали искры. Мищенко в нерешительности стоял возле Кукина.
   - Кто это там стоит? Мищенко? Сюда иди! - позвал из-под первого отделения ефрейтор Джамалов. Рядом с ним, на соседней койке нижнего яруса, отвернувшись от него, лежал сержант Шевченко, изредка трогая вспухшую губу.
   - Мищенко... Мищенко... - Джамалов явно соображал, что бы ему сделать с хохлом. - Мищенко, а ну брось шапку об пол и скажи: "Забодала эта служба!"
   - А у меня нет с собой шапки, - сказал Мищенко.
   - Вон, мою возьми, на тумбочке лежит.
   Мищенко подошел, взял шапку, бросил ее на пол:
   - Забодала эта служба!
   - Сынок! Тебя служба забодала?! А не рано ли? Ну-ка, сюда иди!
   И Мищенко получает увесистый удар по голове. Он хлопает ресницами, с минуту, шатаясь, стоит на месте, затем приходит в себя. Шевченко оборачивается.
   - Бросай опять шапку и говори то же самое! - требует Джамалов.
   - А вы бить будете, - тихо говорит Мищенко.
   - Конечно, - улыбается в темноте Джамалов. Шевченко тоже улыбается разбитыми губами. Ребров встает и подходит к койке Джамалова.
   - Так бросишь шапку, или нет? - спрашивает Джамалов.
   - Нет, - тихо говорит Мищенко.
   - Не-ет?! А ну, сюда иди!
   На этот раз Джамалов поднимает кулак всего один раз. А потом Мищенко колотят уже Ребров и Шевченко, вкладывая в свои удары месть за униженное достоинство.
   - Будешь знать, как отказывать дембелю! - гордо произносит Джамалов, наблюдая со стороны. - Ладно, отпустите его... Мищенко, бросай опять шапку об пол!
   Мищенко бросает. И снова повторяется мордобойка.
   - Чем дышишь, Мищенко? - спрашивает Джамалов.
   Мищенко молчит, не зная, что ответить.
   - Скажи: "клювом", - услужливо подсказывает Ребров, разглядывая в темноте его слоновий нос.
   - Так чем ты дышишь?
   - Клювом, - тихо говорит Мищенко.
   - Не слышу! Громче!..
   - А-а! Овца! - на шум прибежал из-под соседнего взвода дурной ефрейтор Романов, чурка с царской фамилией. Замполит окрестил его как-то Царем Обезьян. Он плохо говорит по-русски и мыслит категориями пастуха, спустившегося с гор за солью и невзначай забранного в армию. Он даже на унитазе долгое время сидел как на верблюде - лицом к стене и ухватившись за трубу. Слово "овца" звучит в его неприспособленных для разговоров устах не совсем по-русски - "авса".
   - Баран, сколка днэй да прыкас? - лезет Царь Обезьян к Мищенко.
   - Рома, иди своих салабонов гоняй, у тебя их много, - говорит Джамалов.
   Царь Обезьян обводит компанию шальным чифирным взглядом и идет под свой взвод.
   - Сейчас мы с тобой, Мищенко, будем ловить жулика, - говорит Джамалов. - Твоя боевая задача - пробежать на четвереньках по пересеченной местности, под всеми взводными койками. А потом - вернуться тем же макаром. Когда я был молодой - я успевал за пятьдесят секунд. Вперед! Лови! Жулик убегает.
   Мищенко уже прекрасно знает, что это значит - "ловить жулика". Это значит, что нужно в одних кальсонах пробежать весь взвод под койками - а на нижнем ярусе еще мало кто уснул. И когда ты подлазишь под очередную панцирную сетку, дембель, лежащий сверху, пытается подпрыгнуть, чтобы тебя шваркнуло по спине до крови, или, свесив ногу, пинает молодого под зад.
   Пятьдесят секунд - предел мечтаний каждого салабона, ибо если ты уложишься в первую попытку - не будешь в эту ночь бегать за жуликом ни во второй, ни в третий раз. А впрочем, откуда салабону знать, за сколько он пробежал? Часы у дембеля - ему и решать, уложился ли ты в эти секунды, догнал ли ты жулика, или нет...
   Мищенко побежал под кроватями, стуча по полу коленками и шлепая ладонями. Дембеля провожали его улюлюканьем, как полтора года назад провожали их самих. Кукин наклонился вниз, чуть не скинув делавшего ему массаж салабона, и наградил Мищенко увесистой затрещиной.
   - Рота, смирно! Старики - вольно! - заорал из-под соседнего взвода салабон Аглямбаев, стоя на тумбочке под бдительным наблюдением Царя Обезьян. - До приказа осталось два дня! Вижу ваш дембель, уважаемые граждане! Он уже близко!
   - В чом он адэт?! - рявкает Царь Обезьян.
   - В "пэша", - неуверенно отвечает Аглямбаев, вспомнив, видимо, как недавно Романов демонстрировал роте свое дембельское шитье со значками и золотыми аксельбантами.
   - Правылно! Атбой, врэмя пошель! - Царь Обезьян хлопает Аглямбаева пониже спины и теряет к нему всякий интерес.
   Из канцелярии не доносилось ни звука. Наверное, старшина, который был в тот день ответственным по роте, пошел пить чай к начальнику столовой, как уже случалось не раз. И дембеля заговорили громче и уверенней.
   - Ты почему не остановился, когда орали "рота, смирно!"? Что, дедушка офигительный? Ну-ка, бегом под взвод снова! - сказал Джамалов, когда Мищенко наконец выполз из-под крайней койки.
   Мищенко пополз опять. А на линолеуме на проходе кто-то из салабонов уже тоже полз вперед, двигая вперед ножками положенную на бок табуретку. Он гудел, рычал, ревел, сигналил - и это называлось "сдавать вождение".
   Ночная жизнь роты шла как обычно, наполняясь какофонией самых разнообразных звуков. Рядовой Димка Антонов, лежащий на втором ярусе своей салабоновской койки, осторожно - чтобы не напомнить о своем существовании - перевернулся на другой бок и закрыл глаза. Но заснуть тогда, когда в любой момент ждешь толчка снизу и какого-нибудь приказания, вряд ли возможно. Конечно, привычка - вторая натура, но есть вещи, к которым трудно привыкнуть.
   - Оры: рота-смырна! - вдруг возле соседней койки, на которой точно так же, без сна, лежал димкин друг и земляк Игорь Бычков, выросла голова Царя Обезьян. Димка неприятно вздрогнул, зная, что сейчас последует традиционное армейское издевательство с Игорем в главной роли мальчика для битья.
   Игорь молчал. Романов пока еще выжидал, но было ясно, что в темноте он сжимает кулаки.
   - Чыго ны ясна? Ары рота-смырна! - снова, теперь уже громче, повторил Царь Обезьян.
   - Не буду, - спокойно ответил Игорь.
   Романов сначала даже опешил от такой неожиданности. Он с шумом вдохнул воздух и застыл так, силясь припомнить какие-нибудь русские слова, чтобы произнести их во время выдоха.
   - Ах... ты! Салабон! - наконец взревел он и замахнулся своим огромным кулаком. А через секунду он уже резко и неестественно повернулся, гулко брякнувшись годовой об острый железный угол соседней кровати.
   Ну Игорь! Ну дает! Димка восторженно выдохнул и, забыв об осторожности, приподнялся на локте.
   А на шум к койке Игоря уже сбегались дембеля.
   - Слазь, салабон! - рявкнул Кукин, рывком скидывая одеяло. Игорь лежал на койке и не думал подчиняться.
   - Повежливей, зема, - сказал он.
   Кукин одурел от такого обращения.
   - Чего ты дергаешься там, сынок? Сейчас ты у меня кровью харкать станешь и остаток жизни только на лекарства будешь вкалывать! - свирепо заревел он. Джамалов помог стащить Игоря. Падая в проход, тот зацепился за края коек по обе стороны и, качнувшись, вмазал пяткой прямо Кукину в физиономию.
   Гроза салабонов ефрейтор Кукин полетел на пол, роняя табуретки с одеждой. Начиналась драка.
   Джамалов выдернул ремень с тяжелой железной пряжкой из-под лежащего на табуретке обмундирования, пошел вперед.
   - Драка должна быть честной - один на один! Какие вы мужики после этого! - крикнул Игорь, спрыгивая на пол. На него сзади накинулся Джамалов и скрутил ему руки - прием вэвэшный, отработанный до автоматизма - а Кукин ударил табуреткой по голове.
   Игоря втолкнули в туалет. Дембеля зашли следом. Дверь в туалет закрылась.
   Димка уткнулся головой в подушку. Игорю не поможешь. Если Димка вмешается - побьют и его. Философия простая, и даже успокаивающая. Но где-то в душе, в самой ее глубине, оставался все же кусочек сопереживания за друга: ведь там, в туалете, били Игоря...
   - Все. Алес махен, - сказал Кукин, раскрыв изнутри дверь и отряхивая вымытые руки. Дембеля пошли спать: время действительно было уже позднее, даже для дембельской чифирной бессонницы. Уже стихли шлепки их тапок по полу, уже на первом ярусе кто-то, утомленный происшедшими событиями, выдал первый раскат храпа - так громко храпеть мог позволить себе только дембель - а Димка все лежал и не трогался с места, глядя на прикрытую дверь в туалет...
   - Слышь, Тагилов, - раздался внизу шепот Кукина. - А этот Игорек ничего, драться умеет. Короче, это будет мой салабон. Кроме меня его теперь никто трогать не должен.
   - Да для меня хоть Чебурашку себе заведи, только спать не мешай, - сонным голосом ответил ему Тагилов...
  
   После этого события Игорь утвердил свое положение одного из лидеров его призыва - как когда-то Димка точно так же утвердился, рассказав Тагилову несколько исторических анекдотов и заслужив от него прозвище "Политик". Ротный прекрасно видел, что творится во вверенном ему подразделении, и поэтому, когда пришло время раздавать лычки, Димка и Игорь стали сержантами.
   Отношения между ними всегда были отличные: как-никак, земляки, причем оба не только из Пармска, а даже с Молпроса. Но была, по крайней мере для Димки, в их взаимоотношениях одна страница, которую он не хотел вспоминать - когда в ту ночь он не бросился в туалет, на помощь Игорю. Димка знал, что это чувство подспудной вины перед Игорем заставило бы его простить Игорю все, что угодно, случись для этого повод.
   А пока, утвердившись лидерами своего призыва, они спокойно смотрели на то, как под взводом назревало новое событие. Прежний взводный чухан, на призыв старше Димки с Игорем, не выдержал жизни под койкой, где спать его обязывало положение "обиженного", и попытался повеситься на трубе в туалете. Его вынули из петли, отнесли в медпункт, а через пару деньков перевели в другую часть. Свято место пусто не бывает, и было ясно, что дембеля собираются "опускать" кого-нибудь из младшего призыва.
   Так однажды и случилось. После отбоя дембеля собрались в Ленинской комнате и, выпив чифира, позвали туда Мищенко. В приоткрытую дверь Димке было видно, что они встали в круг, причем в центре этого круга на коленях стоял Мищенко, и расстегнули штаны. Дембеля были в Ленкомнате все - дембельская круговая порука как раз такими делами и привязывала их друг к другу. Димка вспомнил вдруг, как тридцать узбеков с его призыва, попав в роту, учились есть свинину. Они поставили котел с мясом, сели вокруг него, и каждый съел по кусочку. Так возникла тайна, объединявшая всех, и любой был уверен, что никто из них не расскажет на гражданке про то, что кто-то ел в армии свинину.
   Мищенко, глотая слезы и подвывая, приложился к каждому, дембеля расступились, застегивая штаны и освобождая дорогу. Он, воя в полный голос, на четвереньках пополз под взвод и, всхлипывая и размазывая рукой сопли и слезы, забился под крайнюю кровать. С этого дня Димка и Игорь, как того требовали законы, больше не разговаривали с ним, а по ночам он, по зову дембелей, послушно выползал из-под койки, совал голову к ним под одеяло и работал ртом.
   Так в роте, имеющей ежедневно дела с жуликами и поэтому перенявшей многие зэковские обычаи, перестал существовать как человек хохол Мищенко. Димке и Игорю было противно вспоминать это событие каждый раз, когда они видели, как Мищенко заплывает утром под взводом, таская за собой тазик и тряпку. Димка, впрочем, вскоре нашел успокоение, вспомнив китайскую поговорку: "Хао те бу цзо дин, хао жэнь бу дань бин" - "Из хорошего железа не делают гвозди, хороший человек не идет в солдаты". Но лучше всех успокаивала одна простая мысль: стартовые условия у всех были равные, и не их вина, что он и Игорь вышли в этой игре победителями...
   А самое интересное, что эта история в Ленкомнате еще больше сдружила их самих. Они почувствовали, что равны друг другу, и что в борьбе за место под солнцем каждый по-своему обречен на победу. Именно поэтому они не разбежались на гражданке в разные стороны, как это случилось у них с другими земляками. Сначала их объединяли общие воспоминания, потом им просто нравилось дружить и совместно проводить время - будь то пьянка в университетской общаге, или просто поход в кино. Одно время даже женщина была у них общей, пока она не сделала свой выбор и не стала женой Игоря. Местом их встречи был Молпрос, и они всегда знали тот перекресток, где они встретятся, если одновременно выйдут из своих домов - настолько частыми были эти встречи...
  
   Игорь Бычков и Андрей, который пару месяцев назад тоже ушел от Сифы, собрались у Димки, чтобы торжественным образом подписать отпечатанный и прошитый нитками учредительный договор фирмы. По такому случаю они выпили бутылку какого-то химического синего ликера, а Игорь ради прикола выкинул бутылку в окно. Бутылка ударилась об асфальт и раскололась.
   - Шампанское разбито - начало положено! - сказал Димка, испытывая острую жалость к тете-дворнику, которая каждое утро мерзко шуршала внизу метелкой, а также к бедным несчастным собачкам, которых занесет к нему под окна погулять по осколкам.
   - Говорят, ликер содержит глицерин, а он ослабляет потенцию, - сообщил вдруг Андрей, гордый своей эрудицией.
   - Надеюсь, к нашей фирме это не будет иметь отношения, - сказал Димка. допивая ликер.
   Потом они разделили между собой первые обязанности. Андрей взялся готовить и печатать устав, Димка брал на себя общение с тетями в райисполкоме, а задачей Игоря было добывание справки у знакомого директора приватизированной прачечной о том, что он, этот директор, просто счастлив дать их фирме свой юридический адрес. В этой связке каждый был ценен своим вкладом в общее дело.
   А потом они пошли к Батьковичу, который встретил их как старых друзей.
   Батькович-Каретников сидел в отдельном доме в центре города и считался как бы заместителем Золотозубого по разруливанию всяких коммерческих дел. Димка знал, что к нему часто приезжали руководители области, директора разных контор, управляющие подконтрольных банков и высшие чины из внутренних органов.
   Сложно было сказать, сколько всякого добра находилось под контролем Золотозубого. Одно было ясно: в области, пожалуй, никто не мог сравниться с ним по богатству и влиянию. Он давно уже подмял под себя всю нефтянку (и Сифа как раз вел у него это направление), рулил областной химией и нефтехимией, а дружественные ему структуры держали под контролем черные и цветные металлы. Злые языки поговаривали, что это слишком большой кусок для Золотозубого, и что большими кусками обычно давятся, но Золотозубый на своем месте сидел крепко и давиться, вроде бы, совсем не собирался.
   Батькович отвечал у Золотозубого за банковский бизнес и коммерцию. И если во втором он худо-бедно разбирался, потому что в перерывах между отсидками иногда ходил за водкой в магазин, а значит был в курсе товарно-денежных отношений, то банковская сфера была для него примерно тем же, чем темный лес для Красной Шапочки. Поэтому все попытки вникнуть в суть дела Батькович обычно завершал следующей фразой:
   - Ну ты... это... Батькович.., действуй, значит. Родина тебя не забудет...
   Под Родиной Батькович, видимо, разумел самого себя, и Димка подумал однажды, что если бы он знал, что Родина-мать у него будет именно такой - носатой, коротко стриженой и с золотой цепью на шее - то он, глядишь, и решил бы в свое время родиться не в России, а где-нибудь в Папуасии.
   А впрочем, Батькович относился к ним очень даже неплохо, получал по джентльменскому соглашению свою долю и помогал чем мог, организуя через своих людей встречи в обшарпанных кабинетах облисполкома, или в сводчатых просторных апартаментах управляющих банков. Сам он на такие встречи не ездил - он знал, что не сможет сформулировать там двух слов, кроме "давай, батькович!", да и не обманывался насчет привлекательности своей бандитской рожи. Он когда-то увидел ее на стенде "Их разыскивает милиция" и сделал вывод, что ее надо выставлять на фотографии перед сахарницей - чтобы дети боялись и не лазали.
   Будни российского бизнесмена оказались для Димки, уже привыкшего к жизни, полной разнообразия, довольно скучными. Работать им пришлось вдвоем с Андреем: Игорь Бычков покрутился-покрутился в конторе, восхитился золотой цепью и носом Батьковича, пробормотал что-то о его хорошем природном наследстве - а потом решил, что все это не для него, и охладел к активной работе. Через пару месяцев его свояк - директор прачечной - нашел ему работу в налоговой полиции, и Димике стало ясно, что российский бизнес в лице Игоря понес невосполнимую утрату.
   Сам же Димка решил не завязывать с журналистикой - должно же быть у человека какое-нибудь хобби. Работа в газете помогала ему иметь бесплатный кабинет с телефоном и отдушину от денежных дел. Его должность называлась теперь круто - заместитель главного редактора крупнейшего областного еженедельника - а это играло ему на руку во взаимоотношениях с областным начальством: престарелые совпартработники относились к бизнесменам как к каким-то недоделанным, зато "Заместитель главного редактора" звучало для них более чем гордо.
   Димка выбил в редакции еще один кабинет для фирмы, где теперь сидел Андрей, и, переходя из кабинета в кабинет, несколько раз в день менял коммерческую работу на творческую, и наоборот. Андрей разместился в бывшем музее боевой славы газеты, основанной соратником великого Ленина Евсеем-Минеем Израилевичем Губельманом (в миру - Емельян Ярославский), чья мокрогубая физиономия пялилась вылупленными глазами сквозь золотое пенсне с портрета на стенке, отчего посетители думали, что это портрет Иудушки Троцкого.
   Андрей оказался человеком незаменимым - впрочем, Димка знал это и раньше. Димка скоро понял, что ему надо отдавать делать самое главное - то, что на их жаргоне именовалось "продажей снега эскимосам", а именно - ведение переговоров. Сам же Димка в качестве своего вклада внес московские связи, плюс к тому отвечал за тексты договоров. Димка и Андрей великолепно дополняли друг друга - и этим были друг для друга ценны. А кроме того, их объединяли общие взгляды на жизнь и на их место в ней. В общем. как заявил однажды Андрей, однажды он с ужасом осознал, что теперь у них с Димкой в жизни все общее, кроме баб.
   Вопрос "что делать?" для Димки был, в отличие от российской интеллигенции, решен давно. Это было веселое время, когда годовой банковский процент зашкаливал за триста, а банки, накрутив на него еще процентов пятьдесят, радовались жизни и думали только об одном: откуда бы еще хапнуть кредитных ресурсов, чтобы потом с выгодой раздать их клиентам. И если раньше посредники покупали и перепродавали презервативы и колготки, то теперь они кинулись торговать новым товаром - межбанковскими кредитами.
   Поболтавшись по Москве по сифиным делам, Димка заимел парочку адресов, куда он мог заскочить для разговоров об МБК. Сначала среди его собеседников был референт одного из министров, весело пускавший в коммерческий оборот те средства, которые государство отваливало его министерству на поддержание штанов, потом появились другие личности, нервно озиравшиеся на пустое место от памятника Железному Феликсу (Димка все время хотел у них спросить, почему они так любят назначать встречи именно у метро "Лубянка"). Все они работали в нищих госструктурах, ходили в кургузых пальтишках и затрапезных кепочках, и все они хотели только одного - хапнуть денег. Озираясь, они передавали Димке центробанковский перечень нужных документов, бормотали что-то о балансовом счете номер 822, или о счете 620, строке 10, а потом вкрадчивыми голосками договаривались о будущей встрече. Потом они пропадали или в вечерней мгле, или в людском водовороте метро, где магнитофоны у машинистов не переставали напоминать о том, как нужно дорожить свободой: "Станция "Лубянка". При выходе из поезда не забывайте свои вещи!"
   Димка долго пытался вспомнить, что ему напоминает эта череда затрапезных физиономий. Как-то в гостиничном номере он воплощал в жизнь гениальную догадку миссионера Макговерна. Миссионер это в прошлом веке жил в Китае и вынес о китайцах мнение как о людях задумчивых и погруженных в себя. Макговерн объяснил это тем, что китайцы едят много репы, репа эта способствует запора - а где как не в туалете размышлять о тайнах Вселенной?
   Итак, Димка, после очередной встречи с унылой лысой харей размышлял о жизни. Встреча эта проходила почему-то не на излюбленном месте, а возле цирка на Цветном бульваре - впрочем, красный нос димкиного собеседника наводил на мысли о том, что цирк потерял в лице этого чиновника своего лучшего клоуна. И вот в этот момент его размышлений о клоунах он вдруг вспомнил, где видел нечто похожее. Память услужливо отмотала назад несколько лет - и вот уже сержант внутренних войск Дмитрий Антонов со своими солдатами и местным прапорщиком Бобом снова бродит по лесу в поисках сбежавшего жулика.
   Была поздняя осень. Сверху моросил дождь, снизу шуршала пожухлая трава. Все они порядком продрогли и, чтобы согреться, переходили иногда на бег трусцой, отстукивая зубами каждый шаг. Мечта у всех была только об одном: найти деревеньку, и где-нибудь в теплой избе выпить горячий чай с седобородым деревенским дедушкой.
   На высоком заросшем травой берегу небольшой речки стояло несколько домов. Из труб шел сизый дымок, во дворах перекликались собаки и Димке сразу теплее стало на душе: вокруг него был уже не был холодный, затянутый паутиной дремучий лес, пронзительными воплями сов пугавший его по ночам. Впереди были люди.
   Димка со своими чекистами пошел к ближайшему дому. Его сразу же поразило отсутствие заборов вокруг огородов, сваленные в общую кучу метра четыре высотой нарубленные дрова, а кроме того было еще что-то необычное в этой деревне. Димка понял, что именно: на улице не было столбов с жестяными лампочками Ильича, к домам не шли электрические провода. а над крышами не торчали развесистые телевизионные антенны.
   - Это Мудилово, - сказал Боб, указывая на деревню и чему-то криво усмехаясь.
   - Мудилово?
   - Ну да. Пошли, сам увидишь...
   Из дверей первого же дома высунулась пухлая физиономия, обвела солдат пустым взглядом, улыбнулась редкозубым ртом и снова скрылась за дверями.
   - Это первый мудак, - комментировал Боб. - Они здесь все такие.
   И Димка услышал весьма интересную историю о том, как появилась на свет эта деревня.
   Несколько лет назад, когда из-за всеобщего алкоголизма детей-уродов становилось все больше и больше, добропорядочные граждане из тех, которые иногда трезвели и оглядывались вокруг, решили. что ходить по улицам и постоянно натыкаться на идиотские хари не очень-то приятно. А посему какой-то сельсовет постановил переселить всех идиотов в одно место, где бы они были подальше от нормальных людей и могли наслаждаться общением друг с другом.
   Вскоре в глуши была найдена деревенька, где тихо-мирно доживала свой век бабка-старообрядка. Бабке было за восемьдесят, и казалось, что дни ее сочтены. А посему бабку решили из деревни вывезти, а дома отдать идиотам.
   Бабка, однако, оказалась весьма крутой. Из дома престарелых в райцентре она удрала, выскочив из окна второго этажа и сломав при этом ногу. А потом, найдя на улице оставленную кем-то табуретку, с ее помощью доскакала до развилки дороги, остановила машину, и после тряски со сломаной ногой по раскисшему проселку прошла с этой самой табуреткой еще двадцать верст. Дойдя до своего дома в деревне, она привязала к ноге полено, и идиоты два месяца кормили и поили ее чем бог послал. Зимой бабка встала на ноги и сходила на охоту. После того, как шесть идиотов приволокли убитого ею медведя, все раздумья на тему скоротечности бабкиного века рассеялись без следа. Так бабка Сима стала главой администрации идиотов.
   Прослышав о ценном опыте, в деревню стали толпами присылать новых жителей, а некоторые приезжали сами. В крайнем доме поселились несколько маленьких горбатых карликов, рядом жила девушка, лицо которой заплыло огромной сизой опухолью. Метеостанцией, устроенной здесь для того, чтобы деревня приносила хоть какую-то пользу, командовал двухголовый мужик, которого звали почему-то одним именем - Сеня.
   Димка одурел, увидев местных жителей, выскочивших на улицу поглазеть на солдат. Уроды, искалеченные, опухшие, ненормальные, шестипалые - иные вышли сами, иные как-то выползали наружу, цепляясь за пороги изб белыми заплывшими бесформенными конечностями. Было что-то инопланетное, жуткое в этой страшной кунсткамере. А по деревенской улице, по которой никогда не проезжала ни одна машина, к ним шествовала старая бабка в чистеньком темном запоне и огромном черном платке на голове.
   Когда она появилась на улице, местные жители без всяких команд перестроились и заняли позицию за ее спиной. Димка с ужасом смотрел на одно лицо в толпе - какая-то неведомая сила заставляла этого мужичка постоянно вздергиваться, корчить рожи и громко всхлипывать, пуская слюни по подбородку.
   - Бабка Сима, здравствуйте, - сказал Боб, делая шаг вперед. Бабка сурово смотрела на него и не говорила ни слова.
   Следующие две минуты можно было бы назвать молчанием, если бы оно не сопровождалось всхлипыванием и сопением толпы за спиной у бабки. Бабка жевала губами и смотрела на солдат.
   - Убирайтесь отседа! - сказала наконец она и шагнула вперед.- Убирайтесь, ну!
   - Бабка Сима, мы ничего плохого не сделаем, - сказал Боб, просительно заглядывая ей в глаза.- Нам бы только обсохнуть и отогреться. А за это мы вам консервов дадим и хлеба.
   За спиной у бабки идиоты завыли от радости. Бабка обернулась. Вой умолк.
   - Да пусти ты их, бабка, - толпа раздвинулась и из нее показался какой-то мужик, одетый в серые штаны и какой-то странный балахон вместо рубахи. Но Димку поразило не это. На плечах у мужика было две головы.
   - Пусти, бабка. Вертолет-от еще не скоро будет, а консервы нам сгодятся. А можно еще им сказать, чтобы дрова-те порубили, - сказала одна из голов на каком-то странном диалекте. Другая, поменьше, словно немного усохшая, полузакрыв глаза смотрела тупым взглядом на происходящее и, казалось, подремывала.
   Димке уже давно было не по себе. Ему хотелось сбежать подальше из этой жуткой деревни с ее зверинцем - и его солдаты, видимо, разделяли эти чувства. Останавливало лишь то, что Боб спокойно и уверенно смотрел на происходящее, а кроме того, перспектива дрожать от холода в сыром лесу не очень-то нравилась.
   - Ладно. До утра пускай остаются, - сказала бабка после долгого молчания. - С каждого - по банке тушенки. Взамен мы вас накормим и дадим в дорогу гороха. Греться будете у Васьки, вон там, - бабка указала на крайний дом. - Из дома выходить только по нужде... Сенька! Вынь из-под замка ружжо и гляди за ими, чтобы ничего худого не сотворили.
   Бабка повернулась, давая понять. что разговор окончен. А двухголовый Сенька повел их в дом с дымящейся трубой.
   В темном доме была невообразимая вонь, а вместо постели стоял топчан, накрытый какой-то домотканой тряпкой. Но самое главное - там была горячая печь, а идиот Вася, топтавшийся возле нее, безумно улыбаясь и шмыгая носом. варил что-то в черной кастрюле. Что именно - Димка так и не отведал. Скинув сапоги, поставив их около печи и разложив мокрые портянки на теплой каменной ступеньке вверху, он вместе со своими солдатами вповалку бухнулся на топчан и тут же заснул. Идиот Вася, перебирая грязными и вонючими шестипалыми ручонками и счастливо улыбаясь, закрывал их засаленным байковым одеялом...
  
   - Не доведет тебя до добра такая жизнь, Дмитрий, - сказал димкин коллега, тоже заместитель редактора Олег Андрияшкин, забежавший с утра в димкин кабинет, чтобы скоординировать усилия по поводу того, как им совместно угробить родную газету.
   - С чего это ты такие выводы делаешь? - спросил Димка, вычитывая какой-то бред из цикла "Ой, как мне плохо! Люди, помогите мне, не то повешусь!"
   - Да просто менты новую сводку принесли. Там какого-то бизнесмена из окна выкинули. А потом оказалось, что помер он даже не от этого, а от удара по голове округлым тупым предметом. Короче, сначала прибили мужика, а потом отправили в свободный полет, петь песенку: "Родина слышит, Родина знает, как в облаках ее сын пролетает..."
   - А я-то здесь при чем? - спросил Димка, подчеркивая на листочке адрес отправителя слезливого письма, чтобы в цехе его набрали полужирным шрифтом - вдруг какой-нибудь ненормальный обратит внимание.
   - Да все мы под богом ходим. Как говорится, "голые бабы по небу летят - в баню попал реактивный снаряд".., - ответствовал Андрияшкин, подходя к окну и глядя на окрестности.
   - Ждешь, когда в баню снаряд попадет? - спросил Димка.
   - Да нет, погоду на следующую неделю сочиняю, - признался Андрияшкин. - Как ты думаешь, тепло будет, или холодно?
   - Ты лучше сначала гороскоп придумай. А там увидишь: если гадостей в нем всем нажелаешь - тогда точно можно про скверную погоду писать.
   - О'кей. Займусь-ка я действительно гороскопом, - и Андрияшкин направился к двери. - Тебе чего на следующую неделю пожелать?
   - Большого личного счастья, - сказал Димка и закрыл папку с материалами для очередного номера.
   - Натюрлих, - сообщил Андрияшкин и побежал творить.
   Димка решил, что дурной пример заразителен - и тоже посмотрел в окно. Сырая промозглая погода соответствовала сезону - на дворе стоял месяц март. Окрестные дома казались серыми и противными, а черные сугробы под ними постепенно таяли. рождая черные лужи. Димка представил себе, как Андрияшкин будет облекать эти ценные наблюдения в наукообразную форму ("В ближайшую неделю на характер погоды сильное влияние окажет циклон, двигающийся к нам из северо-западного региона...") и ему захотелось написать что-нибудь не менее концептуальное.
   Он снял трубку внутреннего телефона, набрал номер.
   - Борман слушает, - сообщила трубка голосом Андрияшкина.
   - Слушай, Борман, мне тут в голову мысль пришла, - сказал Димка.
   - И давно это у тебя? - поинтересовался Андрияшкин.- Или мимо окна мужик пролетел?
   - Да нет... Просто я думаю - может, облегчить тебе твою многотрудную жизнь и самому сочинить гороскоп?
   - Ну, дерзай, - философски согласился Андрияшкин. - Обычно гороскопы берут с потолка и высасывают из пальца. Потолок в твоем кабинете вроде еще пока есть, пальцы ты еще тоже не все пооткусывал...
   - Гад ты, - сказал ему Димка. - Я с ним, понимаешь, о звездах, о вечном, а он: потолок, палец...
   - Да ладно, Димка, не обижайся, - сказал Андрияшкин. - Только когда гороскоп будешь писать, знаешь. что мне пожелай?
   - Знаю. Большого личного счастья, - сказал Димка и повесил трубку.
   Димка глядел на серые дома за окном и пытался составлять гороскоп. Он знал основной закон этого жанра - писать так, чтобы в одном предложении было два взаимоисключающих варианта развития событий. Классический вариант придумал однажды все тот же Андрияшкин: "На следующей неделе вам повезет, но может и не повезти". А дальше эту фразу каждый был волен трактовать в меру своей испорченности.
   "На следующей неделе вас ожидают крупные успехи в делах, - желал Димка своему рогатому знаку, - хотя путь к успеху будет трудным, и не все смогут его преодолеть. Не огорчайтесь, если за окном плохая погода: за сырой и холодной весной всегда приходит теплое лето..."
   "...спасибо партии за это!" - мысленно добавил Димка засевшую со школьных времен строчку антисоветского стишка.
   "Почаще смотрите в окно, - продолжил писанину Димка, - может быть, вы увидите, как над грязными сугробами пронесется синяя птица вашего счастья..."
   "... в виде сброшенного вниз мужика с проломленным черепом",- мрачно закончил он про себя фразу.
   Напророчил, называется...
  
   - Батьковичи!.. - радостно встретил Димку и Андрея Каретников-Батькович, выскакивая из-за стола им навстречу. - Хорошо, что вы пришли! Заходите... это самое... рассаживайтесь!
   От Батьковича несло коньяком. Видно было, что он уже с утра воспринял ударную дозу и теперь мир казался ему прекрасным и удивительным. Его клетчатый пиджак валялся на тумбочке в углу, а черная рубашка с разводами явно готовилась очутиться там же - Батькович уже расстегнул ее до пупа, и все желающие и не желающие могли видеть златую цепь на дубе том и волосатое пузо.
   Димка мельком взглянул на стол. Среди всяких бумаг там лежал раскрытый на сегодняшнем числе ежедневник Батьковича с перечнем необходимых дел. Под первым пунктом корявым крупным почерком Батьковича значилось слово "Алкомулятор", под вторым было написано: "Розруливанье всех".
   Димка и Андрей понимающе переглянулись и, раздвигая клубы табачного дыма, превратившего кабинет Батьковича в маленький Лондон, пошли к дивану.
   - Открывайте и пейте, - предложил Батькович, указывая на бутылку шампанского и стаканы на прозрачном столике возле дивана.
   - А что все-таки случилось? - спросил Андрей, поскольку инициатором встречи выступал Батькович, полчаса назад в самых изысканных своих выражениях ("...Батьковичи, приезжайте в мою... эту... аббревиатуру... то-есть, в эту... как ее... резиденцию...") пригласивший их к себе.
   - Да залетел я, понимаешь, - сообщил Батькович и покаянно опустил глаза.
   Димка представил себе, как беременного Батьковича на "скорой помощи" везут в роддом, и ему стало не по себе.
   - А кто отец ребенка? - деловито осведомился Андрей, садясь на диван.
   - Да ты не так понял меня, Батькович, - захихикал Каретников и зачем-то постучал себя по своему здоровенному носу.- У меня... как это... проблемы возникли... финансовые...
   О своих финансовых проблемах Батькович рассказать не успел: дверь раскрылась - и в нее влетел Золотозубый.
   - Ты, с-сука! - заорал он с порога на Каретникова, нисколько не смущаясь присутствия Димки и Андрея.- Ты, к-коммерс позорный! Ты чего со мной делаешь! Зачем ты, падла, в эти дела полез!..
   Батькович стоял перед ним навытяжку, в клубах дыма, и вся эта картина была до жути похожа на сцену из восточной сказки, где какой-нибудь злой джинн Сулейман-ибн-Хоттаб орет на бедного носатого Алладина. Димка подумал еще, что сходство портила всего одна деталь - на головах у Батьковича и Золотозубого не было чалмы.
   - Ты хоть понимаешь, падла, что все твои проблемы в конце концов становятся моими! - продолжал орать Золотозубый.- Я не для того из дерьма тебя вытащил, чтобы ты меня в это дерьмо каждый раз макал!
   Золотозубый был вне себя от злости. Кажется, он был готов убить Батьковича на месте и дергал головой по сторонам, выискивая, чем бы это сделать.
   В ход пошла бутылка шампанского, стоявшая на столике. Золотозубый Сулейман-ибн-Хоттаб резко размахнулся и трахнул бутылкой прямо в лоб Батьковича-Алладина.
   Выноса тела не последовало. Батькович устоял, только по-лошадиному встряхнул головой и издал губами чмокающий звук. Злость у Золотозубого, видимо, прошла и он с удивлением уставился на Батьковича.
   - Ну и череп у тебя, - сказал он, откидывая бутылку в угол.
   - Зачем же ты... это... в лобешник-то, Батькович.., - простонал Алладин, хлопая глазами.
   Дальше разговор уже развивался по канонам беседы старых друзей.
   - Ты хоть помнишь, кто ты такой? - усмехаясь, осведомился Золотозубый.- Ну-ка, давай, пой: фамилия, имя, отчество, год рождения, статья, срок, режим...
   - Помню, батькович, - расплылся в улыбке Каретников. - И тебя помню!..
   - А раз помнишь, - тут Золотозубый опять подошел вплотную к Батьковичу и тот невольно скосил глаза, нет ли у него снова в руках бутылки. - А раз помнишь, то будь уверен: если завтра денег не будет - менты долго будут гадать, чего это такой мужчина взял да и помер в расцвете лет.
   Золотозубый ухмыльнулся, постучал в лоб Батьковича кулаком, как обычно стучат в двери сортиров для того, чтобы поторопить находящегося внутри, потом развернулся и вышел из кабинета. Батькович так и остался стоять навытяжку, тупо уставясь в запертую дверь.
   - Продолжаем разговор, - подал голос с дивана Димка.
   - Да... это... сейчас, - откликнулся Батькович.
   Он подобрал в углу бутылку шампанского, открыл ее, налил себе в стакан и начал жаловаться на жизнь.
   Из его рассказа стало ясно, что какая-то крутая бандитская фирма пригнала в Пармск из-за кордона партию джипов. Батькович решил осчастливить пармских "новых русских" и взялся за реализацию этих джипов на просторах родной области. Он позвал своих друзей и начал торжественно вручать им ключи от джипов, приговаривая: "Ездите, Батьковичи, на здоровье".
   Когда пришла пора расплаты, все Батьковичи как один заплатить не смогли, сославшись на отсутствие денег и попросили отсрочки на несколько дней. А в это время приехали люди, подогнавшие Батьковичу джипы. Разговор был очень долгим и очень трудным. Короче, люди оказались не простыми, теперь Батькович должен отдать примерно миллиард рублей и очень надеется, что Димка и Андрюха ему в этом помогут.
   - Так ведь у нас нет таких денег, - сказал Димка.- И вообще, денег у нас очень мало: только что у Андрея была свадьба, ему купили квартиру и отправили в свадебное путешествие по заграницам. А остатки денег мы вложили в покупку сырца для сахара - и когда этот сахар в Хохляндии сделают и в Пармск пришлют - одному богу известно.
   - Да знаю я это, Батьковичи, - сказал Каретников, усиленно моргая глазами и массируя ушибленный лоб.- Но вы ведь можете что-нибудь придумать...
   Батьковича было жалко. В конце концов, он в свое время тоже не сидел на месте, и в успехах Димки и Андрея тоже была его скромная доля - впрочем, долю свою он, вообще-то, уже давно получил наличными. И относился Батькович к ним всегда нормально.
   - Есть у нас деньги. Вернее, завтра будут. Только это деньги не наши, а наших клиентов, - сказал Андрей и посмотрел на Димку.
   - А тебе на какое время деньги нужны? - спросил Димка у Батьковича.
   - На неделю, только на неделю, - поспешно заверил их Батькович. - Эту дыру заткну - и тогда точно поеду деньги выбивать. И выбью, Батьковичи, выбью! Эти волки позорные у меня попрыгают! Я им все лобешники в осколки разнесу!
   - Хорошо. Только деньги будем перечислять не просто так, а по договору с твоей фирмой, - сказал Димка. - Оформим это как беспроцентную ссуду на неделю.
   - Хоккей, Батьковичи! - оживился Каретников. - Я все что хочешь подпишу!..
  
   Димка и Андрей действительно ждали деньги, причем деньги немалые. В российском правительстве какое-то министерство выбило себе очередной кредит на поддержание жизнедеятельности и теперь чиновники думали, куда бы этот кредит запихнуть с выгодой для себя. Непременным условием этого было существование солидной конторы, на которую бы оформлялся этот кредит, а у конторы должен был быть, в свою очередь, план его отработки - например, грандиозная программа по внедрению и производству самоналивающихся бурбуляторов.
   О том, что слово "бурбулятор", неизвестно кем придуманное, имеет магический эффект, Димка знал давно. Как-то они с Андрияшкиным решили поиздеваться над доблестным российским брокерством и подали в своей газете объявление следующего содержания: "Продаются подержанные бурбуляторы самоналивающиеся", присовокупив к нему номер одного из редакционных телефонов.
   Результат оказался ошеломляющим. Не успела высохнуть типографская краска на газетных страницах, а в редакцию начали уже звонить всевозможные странные личности и глубокомысленно спрашивать у обалдевших журналистов, действительно ли бурбуляторы эти являются самоналивающимися, или в них надо наливать вручную (что именно наливать - об этом обычно речи не шло: предполагалось, видимо, что это и так понятно). Были и конкретные вопросы о том, сколько стоит один подержанный бурбулятор. Дело кончилось тем, что журналистам злополучные бурбуляторы уже начали сниться по ночам, причем каждый представлял их себе в меру своей фантазии и своей испорченности. Андрияшкин как-то признался Димке, что бурбулятор, по его мнению, похож на вибратор, однако, он так и не смог объяснить, что именно в него следует при этом наливать.
   После этого случая во все бизнес-планы полуфиктивных контор, на которые оформлялся кредит, Димка влеплял программу по освоению производства бурбуляторов, столь необходимых народному хозяйству горячо любимой Родины. Результат был отличным - по крайней мере, ни один специалист в кредитном отделе банка не удосужился спросить у Димки, что такое бурбулятор и с чем его едят.
   Программа производства бурбуляторов послужила "подкладкой" под кредит и на этот раз. Димка и Андрей создали фирму под громким названием "АО Титано-магниевые заводы", оформили все документы и пару дней назад получили сообщение о том, что все кредитные ресурсы отправлены из Москвы и теперь триумфально шествуют по просторам страны, медленно но верно приближаясь к заветному счету номер 467231, принадлежащему фиктивной конторе в одном из банков Золотозубого. Димку и Андрея уже давно осаждала звонками фирма-получатель этого кредита, но Димка был уверен, что еще недельку этими деньгами он может распоряжаться смело: неповоротливость московских чиновников и нерасторопность расчетно-кассовых центров были хорошо известны, а поэтому все задержки можно было списать на их счет.
   Вот почему, приехав в контору, Димка тут же сел за компьютер и начал делать договор с фирмой Батьковича на предоставление ей беспроцентной ссуды сроком на пять банковских дней...
  
   - К нам пять каких-то мужиков, - сказал Андрей, входя в кабинет к Димке. - Только что звонила вахтерша. Я, конечно, дал команду им пропуска оформить, только не очень-то понимаю, чего им от нас нужно...
   Он не договорил. Дверь открылась, и в кабинет зашли пять граждан явно бандитского вида. Они достаточно бесцеремонно, не говоря ни слова, расселись по креслам и диванам, а один из них, придвинув стул, сел возле димкиного письменного стола.
   - Давай знакомиться. - сказал он после минутной паузы, во время которой он внимательно обшарил Димку холодными серыми глазами. - Я знаю, что тебя зовут Дмитрий Антонов. Его зовут Андреем, правильно?
   Димка кивнул, чувствуя, как какое-то скверное предчувствие противным холодом распространяется где-то в районе желудка.
   - А меня зовут вот так.., - посетитель неторопливым движением оттянул кверху рукав, и Димка увидел на руке крупные буквы - "ГЕРА". - В определенных кругах я отлично известен.
   Димка в ужасе уставился на знакомую татуировку. Память тут же услужливо вытащила из своих глубин сцену в спецвагоне, бренчанье решетчатой двери зэковской камеры, Игоря Бычкова с пистолетом в руках и сладкую парочку - жулика, у которого не получалось быть мужиком и зэчку с неудовлетворенным блеском в глазах.
   Он невольно поднял взгляд на лицо сидящего перед ним посетителя. Их взгляды встретились. И по лицу этого Геры, по какой-то неуловимой искре, проскользнувшей в его глазах, Димка понял, что Гера тоже вспомнил все.
   - Так вот ты какой, цветочек аленький.., - протянул Гера, разглядывая Димку. Димка сидел перед ним как кролик перед удавом, не в силах шелохнуться, а память все крутила и крутила бесконечный ролик о том, что случилось в "столыпине" несколько лет назад.
   Гера молчал. И молчание это было не в пользу Димки. Гера классически бил ему по нервам, глядя в упор холодными серыми глазами и перебирая лежащей на столе рукой крупные четки. Каждые две секунды он менял в руке деревянный шарик четки и он зловеще щелкал по столу.
   - Мы приехали, чтобы ты объяснил нам, что за ерунда приключилась, - сказал наконец Гера, растягивая слова. - Мы, как оказывается, уже знакомы, почти друзья, вот и объясни мне, как своему лучшему другу, где деньги, которые ты должен перечислить нашим ребятам.
   - Нет еще денег, - сказал Димка, отводя глаза. - Не пришли еще из Москвы.
   - Врешь, - спокойно сказал Гера, размеренно щелкая четками по столу. - Деньги пришли еще два дня назад. Ты их перечислил куда-то на сторону. Куда - меня не волнует. Завтра они должны быть на месте, в конторе наших друзей. А в течение недели ты должен отдать еще десять процентов от этой суммы. Отдашь их мне. Это понятно?
   - Давайте отложим этот разговор до завтра, - сказал Андрей, который, видимо, тоже чувствовал себя не в своей тарелке.
   - Давай, - с готовностью согласился Гера, вставая и глядя с кривой злорадной усмешкой на Димку. - Только завтра будет уже пятнадцать процентов... Условия ясны? Тогда завтра я снова приеду к вам в гости...
  
   Батьковича на месте не было. Димка решил, что он уехал к друзьям вышибать деньги за джипы и поэтому позвонил самому Золотозубому.
   Встреча их была достаточно своеобразной.
   - Так это он у вас взял деньги? - спросил Золотозубый про Батьковича.- Какого хрена вы их ему дали?
   - Он сказал, что через неделю отдаст. А кроме того, мы с ним договор заключили, - сказал Димка.
   - Вот и сходите в сортир с этим договором, - посоветовал Золотозубый. - За джипы ему никто денег и не обещал - он их раздал по своим долгам. А потом, значит, взял деньги у вас и расплатился за джипы. Выходит, вы крайние...
   - Что же делать? - спросил Димка.
   - Что делать, что делать... Снять штаны и бегать - вот что! Ты вообще, каким местом думал, когда деньги давал?
   - Обычным местом, - сказал Димка.- Батькович ведь твой человек, верно? Значит, и помочь ему мы были вроде как обязаны.
   - Помогают не тем, что прикрывают чужую задницу и при этом открывают свою собственную, - наставительно сказал Золотозубый.- Он вас провел как лохов, а вы ему поверили.
   С минуту он помолчал, глядя в потолок и морщась, как после горького лекарства.
   - Ладно, хер с вами, - сказал он.- Попробую я с этим Геркой поговорить. Хотя он - человек сложный, и влияние у него большое. Тяжелый будет разговор... Получается, что смягчающих обстоятельств у вас нет. Вы - кругом неправы.
  
   Эти же слова на следующий день повторил им и Гера. Он был не один. С ним приехал какой-то обдолбанный ублюдок с дикими глазами и бейсбольной битой, которую он вытащил из-под куртки.
   - Вы кругом не правы, - спокойно говорил Гера, глядя на Димку, а в серых глазах его горел злорадный огонек. - Даже ваша крыша и та признала, что вы не правы и что я могу сейчас порвать вас на куски. Так что сегодня с вас сумма кредита, плюс пятнадцать процентов. Вы готовы отдать?
   - Ты же знаешь, что за день такие деньги найти невозможно, - сказал Димка. стараясь оставаться спокойным. Сейчас, когда крыша не смогла их защитить, он чувствовал себя совсем паршиво. Кажется, в книжках это чувство называется "гадким липким страхом", когда холодные ладони покрываются потом, а работающий вхолостую мозг лихорадочно и непрерывно отстукивает на бесконечной телеграфной ленте: "Что делать?.. Что делать?.."
   - Дай-ка я, - сказал ублюдок с бейсбольной битой. - Сейчас я вон тому, - он указал на Андрея,- очки в плечи вобью - второй сразу будет говорливым.
   Он покрутил тяжелой битой и сквозь зубы рассмеялся каким-то диким нервным смехом.
   - Погоди, Вова, - спокойно сказал ему Гера и снова повернулся к Димке. - Кстати, это он не просто так говорит. Вы ведь умные люди, газеты читаете... Знаете, почему у меня нет ни врагов, ни проблем? Потому что все мои враги сами из окон выходят. Правда, перед этим Вован с битой немножко старается...
   Димка вспомнил мужика, вылетевшего из окна с проломленным черепом - и снова гаденький страх прижал его к стулу. Он сидел, боясь пошевелиться, и не мог оторвать взгляда от холодных изучающих глаз Геры.
   - Вы оба молодые, оба хотите жить, - продолжал давить Гера, щелкая четками и задавая ими ритм своим словам. - Так что деньги отдать - в ваших интересах. Будете отдавать - будете живы и здоровы. Нет - сначала мы по вам чуть-чуть постучим, а когда убедимся, что с вас уже совсем нечего взять... Что ж, высоких домов в Пармске много...
   - Гера, ты ведь понимаешь прекрасно, что ни завтра, ни послезавтра денег мы не найдем, - сказал Андрей.
   - А это уже совсем другой разговор, - кивнул Гера.- Если вы согласны отдавать - тогда будем говорить о сроках. Только учтите: ждать до старости я не намерен. Больше будет срок - больше будет и процент. А в конце срока я с Вовой приеду и мы с вами подведем итоги.
   Вова мерзко захихикал и постучал битой по полу.
   - Сколько вам надо, чтобы отдать все деньги?
   - Месяца три или четыре, - сказал Димка неуверенно.
   - Слушай, давай я долбану ему пару раз по колгану, - вставил со своего места ублюдок Вова.
   - Месяц, - щелкнул четками Гера. - А через месяц вы должны отдать арбуз ребятам и плюс еще поларбуза мне. А пока не отдадите - знайте, что вы смертники и что на спине у каждого из вас нарисована мишень. Помните об этом. В конце концов, у вас вон есть машина, квартиры...
   - Жены, подруги.., - хихикнул Вова, возя по полу битой.
   - Жены, подруги, - согласился Гера, глядя на Димку своими ледяными глазами. - Ты ведь не хочешь, чтобы твоя Татьяна стала подругой вот его? - и он указал на Вову.
   Если бы Димка был сердечником - инфаркт ему точно был бы обеспечен...
  
   Впрочем, не только этой разборкой запомнился Димке тот день. Ближе к вечеру, злой и угрюмый, он сидел за столом и вычитывал интервью с каким-то французским директором тюрьмы - это было то время, когда закрытый Пармск только-только открыли для иностранцев и одуревшие от этого журналисты считали своим долгом брать интервью у каждого заезжего папуаса. Директор тюрьмы нес какую-то ахинею о том, что во французских тюрьмах тоже есть тараканы, а Димка с трудом вникал в смысл его фраз, пытаясь отвлечься от сегодняшних разборок. Ему это удавалось не очень хорошо, и он наконец бросил это гиблое дело, решив просто посидеть за столом и успокоиться.
   - Можно? - в дверь внезапно засунулась дикая беззубая рожа в толстых очках и оглядела кабинет.
   - Заходите, - злобно буркнул Димка, не ожидая от посетителя с такой физиономией ничего хорошего.
   В дверь вслед за рожей просунулся ее обладатель - мужичок в драном пиджачке. Он мелкими шажками приблизился к столу и сел на стул для посетителей. причем уровень его головы совпал со строчкой "Кузанян курсивный полужирный" на таблице образцов заголовочных шрифтов, висящей за его спиной.
   Димка уже давно запоминал визитеров не по их лицам - их за его многотрудную редакторскую жизнь перед ним прошло не меньше, чем посетителей перед обезьяной в зоопарке. С каждым гостем в его кабинете ассоциировалась прежде всего строчка в образцах заголовков. Редакторша, например, соответствовала имени "Балтика полужирная", а когда появлялся кипучий Андрияшкин и бухался на гостевой стул, то строчка над ним указывала, что он ни кто иной как "Брусковый газетный узкий". Сам Димка, решивший однажды примерить таблицу на себя, оказался "Журнально-рубленым светлым", ассоциировавшимся у него до этого с разделанной свиной тушей в мясном магазине.
   Обшарпанный мужичонка, сидя под строчкой "Мы к коммунизму на пути!", набранной для образца шрифтом "Кузанян", смотрел в угол и чему-то таинственно улыбался, демонстрируя полубеззубый рот. Димка проследил за его взглядом и не нашел в углу положительно ничего интересного, над чем бы стоило похихикать.
   - Слушаю вас. Излагайте. - Димка употребил это слово чисто из чувства неприязни к нежданному посетителю. Школьный опыт показывал ему, что после магического учительского "излагай" у ученика напрочь отпадает желание отвечать урок. Тем не менее, Кузанян обрадовался обращенному на него вниманию.
   - Я, начить, по поводу лаболатории, - сообщил он и опять таинственно улыбнулся.
   - Понимаю. Лаборатории, - сказал Димка, чтобы ускорить процесс. - А здесь газета, понимаете?
   - Да, газета. Я хочу, чтобы о моем, начить, открытии узнали люди, - сказал Кузанян.
   - И что вы открыли? Перпетуум мобиле?
   - Нет. Я вижу поле...
   Кузанян опять замолчал. Димка был готов уже пустить в ход руки для того, чтобы выбить из гостя хоть какие-нибудь слова и разобраться в том, что он хочет. Однако, Кузанян сам решил говорить дальше.
   - Я научился видеть поле. И теперь хочу научить его видеть наших космонавтов... - гордо сообщил он.
   "Мы к коммунизму на пути!" - в тон ему про себя прочел Димка.
   - А космонавтам-то это зачем?
   - Ну как же. Они тоже будут видеть поле...
   Все было ясно, как божий день. Перед Димкой сидел псих, свихнувшийся на почве газетных статей начала перестройки. Оставалось только выяснить, кому он, Димка, обязан столь ценным подарком.
   - А кто вас ко мне направил? - спросил Димка.
   - А там сидит, в конце коридора, тоже заместитель редактора. Он сказал, что вы за науку отвечаете и сможете поспособствовать насчет лаболатории.
   "Брусковая газетная узкая сволочь," - подумал Димка.
   - Чтобы получить лабораторию, нужно доказать, что вы действительно обладаете такими способностями, - злым голосом сказал Димка. - Вот как вы, например, это поле видите?
   - А я его вижу, - сообщил Кузанян, радостно улыбаясь. - А еще я предсказал, что Шеварднадзе будет президентом Грузии, - вдруг добавил он.
   - Вот если бы вы наводнения или пожары предвидели - цены бы вам не было. А про Шеварднадзе и я предсказывать умею, - сказал Димка. - Вчера вон троллейбус с автобусом столкнулся - вы бы это могли предсказать?
   - Была бы лаболатория - мог бы! - ответил, улыбаясь, Кузанян. Потому я и пришел.
   - Так ведь сначала доказать надо, что вы - такой выдающийся, - Димка понял, что живым он из своего кабинета не выйдет.
   - А вот один экстрасенс, который с рамочкой ходит, сказал, что у меня из глаз лучи сильные идут, - произнес Кузанян, подумав.
   - Бумажку поджечь ими сможете? - сквозь зубы поинтересовался Димка. - Нет? Все. Значит, проехали. Еще что у вас там?
   - А вот филлипинские врачи без ножа резать умеют...
   - Вы тоже без ножа в чужих кишках копаетесь? - Димка уже почти орал, представляя, как он изо всех сил пинает психа. - Нет? Проехали! Дальше!
   - Есть еще такие люди - лозоходцы.., - начал псих.
   - Вы хоть один колодец с водой нашли?! - Димка вдруг вспомнил, как читал в журнале "Корея" о том, что великий вождь товарищ Ким Ир Сен лично указывал крестьянам места, где копать колодцы. - Все. Свободны. Освободите кабинет.
   - А лаболатория? - изумленно спросил псих.
   - Хрен тебе, а не лаборатория! - Димка искал на столе предмет потяжелее, но под руку попадались только ручки. карандаши и жестяная типографская линейка - строкомер. Строкомер он и решил пустить в дело.
   - Выметайся, придурок! А не то сейчас последних зубов лишу и фофанов наставлю! - заорал Димка, подскакивая к мужику со строкомером в руках. Мужик встал, медленно пошел к дверям, лучезарно улыбаясь и испуская из глаз лучи. Димка со звенящим строкомером в руках, тяжело дыша, плясал вокруг него пляску смерти. В дверях Кузанян помедлил:
   - А тот, другой заместитель редактора, мне тоже не поверил, - сказал он печально и вышел.
   Димка тяжело бухнулся в кресло, решив посидеть с минутку, а потом двинуться к Андрияшкину на разборки. Загудел телефон внутренней связи.
   - Але? - сказал в трубке голос Балтики полужирной. - Тут у меня в кабинете сидит посетитель. Так он говорит, что ты его чуть не избил и что ты не в себе.
   Димка застонал.
   - Сначала спросите его про лабораторию, а потом решайте, кто псих, - сказал он и положил трубку.
   Минут через десять Балтика полужирная забежала в дверь его кабинета и закрыла замок изнутри. Димка, сидящий в кресле, пил пепси-колу и удивленно смотрел на происходящее.
   - Ничего, - слабым голосом произнесла Балтика полужирная. - В психушку я уже позвонила. Его моя Ольга теперь чаем поит, а он ей про свои полеты на летающих тарелках рассказывает... Можно, я закурю?
   Она села на гостевой стул. "Что тебе снится, крейсер "Аврора"?!!?!!" - прочел Димка строчку "Балтики" над ее головой.
   - Курите, - разрешил он, окончательно успокоившись...
  
   О том, что беда не приходит одна, Димка знал до этого исключительно по пословице. Теперь пришла пора убедиться в этом на практике.
   - Здравствуйте, - сказал неизвестный мужик, возникнув на пороге его кабинета. - Я из налоговой полиции. Вот мое удостоверение. Прошу добровольно передать мне все ваши юридические и бухгалтерские документы.
   Димке вдруг все стало абсолютно до лампочки. Он бы не удивился, если вслед за налоговым полицейским на пороге появился бы еще какой-нибудь хрен с ножом, пришедший отрезать димкины уши. Он пустил по столу ключ от сейфа навстречу мужику:
   - Вот ключ. Сейф в углу. Все там.
   А вечером ему позвонил Игорь Бычков и предложил встретиться. Они договорились состыковаться на Молпросе, возле кинотеатра "Алмаз" - по опыту давних дружеских встреч Димка знал. что если он и Игорь выйдут одновременно из дома и пойдут навстречу друг другу - то именно на перекрестке у "Алмаза" произойдет неизбежное столкновение.
   - Я сегодня смотрел ваши документы, - сказал ему Игорь, когда они уселись в скверике посередине Молпроса на спинку лавки, вытаявшей из черного весеннего снега.- У вашей конторы, оказывается, есть прибыль.
   - Ну есть. И что? - спросил Димка.
   - А то, что ты не забывай: я у вас в числе учредителей. Я подсчитал: моя доля составляет сорок пять с чем-то лимонов... Короче, сорок шесть. Деньги попрошу как можно скорее.
   Димка сразу даже не нашел, что ответить - он ожидал от Игоря что угодно, только не это.
   - Ты чего, одурел, что ли? - спросил он. - Ты эти деньги заработал?
   - А это никого не колышет, работал я с тобой, или нет, - сказал Игорь. - Я учредитель. И имею право на долю. Тем более, что я хочу выйти из вашей теплой компании, потому что мы, налоговые полицейские, не должны заниматься коммерцией. Так что я требую вывести меня из состава учредителей и выдать мне мою долю заработанной прибыли. Я понятно говорю?
   - Так это ты сегодня мужика прислал, который у нас забрал все документы? - тихо спросил Димка.
   - Я, - самодовольно ответил Игорь. - То-есть, я написал заявление к себе, в налоговую полицию, где сигнализировал как учредитель, что в вашем товариществе работают жулики, обманывающие государство. Вот так, Димка...
   Он помолчал и примирительно добавил:
   - Пойми меня тоже. Жизнь учит нас быть жесткими. Своя, как говорится. рубашка... Ну, в общем, сам все понимаешь.
   - Сволочь ты, - сказал Димка тихо, сжимая кулаки. - Только твоей пакости сейчас мне и не хватало. Я же тебя другом считал...
   - А ты подерись, - ухмыльнулся Игорь.- Или еще лучше - отдай эти сорок шесть лимонов и выведи меня из своей долбаной конторы. Тогда снова друзьями будем. А иначе... Не забывай: документики-то твои у меня лежат.
   - Пошел ты! - сказал Димка, вставая.
   - Ты подумай. У тебя выхода нет, - вслед ему крикнул Игорь. - Давай я тебе через пару деньков звякну - тогда и договоримся.
   Димке хотелось вернуться и полезть в драку. Но он, сжав кулаки и стиснув зубы, уходил прочь от той лавочки, где сидел Игорь. Он устал от событий последних дней. У него было дикое желание зарыться голосой в грязный сугроб на обочине Молпроса и сидеть там, не видя этот гадостный весенний мир с его черными лужами, хмурым небом и этой мразью Игорем Бычковым, сидящим на спинке подсохшей лавочки и провожающим Димку насмешливым взглядом.
   Димка еще раз чуть было не повернул обратно, чтобы с кулаками наброситься на Игоря. Но он опять не стал этого делать. Противная жуткая усталость вдруг навалилась на него. Не поднимая головы, он тяжело шаркал ногами по лужам Молпроса, направляясь домой.
   Впрочем... На хмуром небе вдруг мелькнул луч заходящего красного солнца, и на миг перекрасил серые и мокрые молпросовские дома. В этот момент, поняв, что ему надо делать, Димка нашел жетон и пошел к телефону-автомату...
  
   - Я понял вас, Дмитрий, - сказал майор ФСБ Зотов, когда Димка закончил свой рассказ. За окном уже совсем стемнело, и природа, устыдившись черных сугробов, обильно вываливала с неба мокрый пушистый снег.
   - И чем-то вы можете помочь? - спросил Димка, отпивая остывший чай из чашки с отколотой ручкой.
   - Честно скажу: я очень хочу вам помочь, - майор вздохнул. - Но вы пришли не по адресу. КГБ здесь уже давно не живет...
   Вся обстановка кабинета подтверждала грустные выводы майора Зотова. Казенная люстра с треснутым белым шаром-плафоном, повешенная в кабинете лет тридцать назад, покрашенные масляной краской стены, желтая колченогая тумбочка, коричневый обшарпанный стол и телефон с трубкой, обмотанной изолентой, - все это настолько бросалось в глаза после ухоженных банковских кабинетов, что Димка не мог не обратить на это внимания даже в своем сегодняшнем состоянии духа. Да и сам майор в своем кургузом пиджачке с кожаными заплатами на рукавах не производил впечатления человека, вершащего судьбы мира.
   - Поймите, Дмитрий, - продолжал Зотов. - Наш комитет кончился. когда кончилась советская власть. Умные люди ушли отсюда и разбежались по коммерческим структурам. У нас не осталось никаких возможностей влиять на ситуацию...
   - И чем же вы занимаетесь? - спросил Димка.
   - Да ничем... Мы пытаемся отслеживать, что вывозится через таможню, вычисляем пути распространения наркотиков, следим за бандитами - короче, собираем информацию... Вы спросите, почему я все еще здесь работаю? Я отвечу: придет время - и в государстве опять появится хоть какая-нибудь власть. Если нынешние руководители не смогут восстановить управляемость страны - на смену им, нацепив галстуки, из подворотен повылазят бандиты и установят свои порядки. А при любом порядке - если это будет действительно порядок, а не развал - они все равно позовут нас. И тогда собранная нами сегодня информация позволит нам доказать, что мы умеем работать... Такой вот у меня розовый романтизм.
   - Это все понятно, - сказал Димка. - Когда-нибудь власть укрепится, это точно. А сейчас-то мне вы что посоветуете?
   - Вопрос, конечно, интересный, - майор грустно покачал головой. - Я так понял, что вы действительно нарушили свои обязательства - значит, формальное право требования к вам у бандитов есть. Так что, пока вам не поломали руки и ноги - их можно привлечь разве что за самоуправство и превышение полномочий - есть в уголовном кодексе такая статья, но по ней дают максимум два года. Да и доказать все это будет сложно: в милиции у бандитов все схвачено, а адвокаты у них - лучшие в области. А если они еще узнают, что вы жаловались в милицию...
   Он помолчал и добавил:
   - Знаете, Дмитрий, когда к нам приходят с такими проблемами коммерсанты, мы обычно даем им совет - поискать крутую крышу. Вам этот совет, я так понял, совсем не годится. Так что, подумайте сами - может, что и придумаете. Вы же умный человек, Дмитрий. Честное слово, я искренне желаю вам удачи. А я... извините. Ничем помочь не могу.
   Димка молча встал, давая понять, что разговор закончен. Майор пошел провожать его к выходу. У дверей он вдруг остановился.
   - Хотя... кое-что я, видимо, смогу сделать, - сказал он, подумав.- В налоговой полиции полно бывших работников нашего комитета. Они могут поговорить с этим твоим Игорем, чтобы мальчик не зарывался... Вот, впрочем, и все.
  
   Уже час Димка болтался по городу. Шел мягкий пушистый снег, снежинки блестели в свете уличных фонарей. Молпрос праздновал окончание дня обычной иллюминацией своих желтых огней.
   У дома Димка остановился. Он быстро нашел светящиеся окна, за которыми, однако, уже не было привычного тепла и уюта. В любой момент сюда могла приехать обдолбанная тварь с бейсбольной битой, или позвонить по телефону какая-нибудь бандитня и изложить перечень угроз, от которых целый вечер будет муторно на душе. Короче, дом перестал быть для Димки тихим спокойным местом, куда можно прийти, расслабиться и забыться. Сейчас Димка боялся идти домой. Быть на улице - это быть пылинкой во Вселенной, быть дома - значит кричать на весь город: вот он я, приезжайте ко мне, пугайте меня вашими ножами и зверскими рожами.
   В окне возник темный силуэт Татьяны. Танюша стояла у окна и, видимо, смотрела на падающий снег. Наверное, она не видела Димку, что, впрочем, было немудрено - после долгой прогулки по городу он был уже самым настоящим снеговиком.
   Татьяна стояла у окна и смотрела на улицу. Потом она подняла руку, откинула со лба волосы, подняла руку чуть выше и приоткрыла форточку. Почему-то эти ее естественные и спокойные движения вызвали в душе Димки такую горечь, что ему захотелось бежать на край света, подальше от этого дома, чтобы Татьяна была для него не более чем миражом: дунул - и пропала.
   Димка подошел к ларьку, купил пол-литровую бутылку водки, пластмассовый стаканчик и баллон "Херши". Напротив дома, в маленьком скверике, была скамейка, на ней он и принялся делать обычные алкогольные манипуляции. Присыпанная снегом бездомная собачка осторожно подбежала к нему, принюхалась, и, не почуяв ничего съедобного, отбежала, на всякий случай повиляв хвостом.
   - Что, морда! Не будешь водку пить? А зря! - сказал ей Димка, наливая в стаканчик очередную порцию алкогольного коктейля.
   Прошел, наверное, час, или что-то около того. Уличные фонари начали водить вокруг Димки пьяный хоровод. Димка, высунув язык, ловил им падающие с неба крупные снежные хлопья, и все вокруг уже не было таким тоскливым, как в самом начале этого вечера. Даже собачонка, которая все еще на что-то надеялась и смотрела в отдалении на Димку черными блестящими глазами, показалась Димке самым симпатичным существом на свете.
   - Пошли, морда! Я тебе колбасы куплю, - сказал Димка, кидая в сугроб пустую бутылку.
   Он сходил в гастроном, купил полкило колбасы. Собака смотрела на него черными глазами и послушно ждала у входа. Димка отнес колбасу к скамейке и там отдал ее собаке.
   - Понимаешь, морда, - сказал ей Димка. чувствуя, как пол-литра водки все сильнее и сильнее прижимают его к лавке, не давая шевельнуть ногой и рукой и заставляя тут же свернуться в калачик и уснуть. - Понимаешь, морда! У меня, как и у тебя нет дома. Мой дом - это как для тебя клетка собачников. Только попадись - и тебе хана...
   Собака доедала колбасу, крутила хвостом и смотрела на Димку. Димка вдруг увидел, что она... улыбается. Зрелище было настолько странным, что Димка даже помотал головой. Нет, точно, собака действительно улыбалась - видимо, так поиздевалась над ней природа, оттянув углы рта вверх, к ушам.
   - И ничего тут нет смешного, морда! - Димка схватил со скамейки горсть снега и кинул в собаку. - Значит, ты, тварь, тоже меня не понимаешь! Ладно, хрен с тобой, живи и радуйся.
   Димка встал и тяжело пошел к дому. Было паршиво и гадостно, противный мокрый снег падал с шапки за шиворот, и воротничок рубашки мерзко елозил по шее. У подъезда он оглянулся. Собака стояла метрах в пяти и следила за ним черными глазами.
   - Кыш пошла, морда! - сказал Димка и вошел в подъезд.
   Он не чмокнул свою Симпатюлькину в щечку, как это обычно делал. Вместо этого он пошел в ее комнату, вытащил из шкафа сумку и начал скидывать туда ее вещи.
   - Что ты делаешь, Димка? - удивленно спросила Татьяна.
   - Сейчас ты поедешь к родителям, - сказал Димка, сосредоточенно кидая в сумку содержимое ее шкафа. С головы у него слетела мокрая шапка, упала туда же, в сумку, он вытащил ее и отшвырнул в угол комнаты...
   С Татьяной он решил поступить именно так. Если бы он сказал ей: "Поживи у родителей, чтобы бандиты забыли про твое существование", то тут же начались бы слезы и сопли: "А ты? Что будет с тобой? Нет, я никуда не пойду!" Димка отлично знал Татьяну и боялся такого развития событий. Единственным выходом было выгнать Татьяну из дома. Причем, не просто выгнать, а оскорбить и обидеть ее. Может даже, Танька после этого никогда к нему не вернется. Сейчас ему на все это было наплевать. Единственное, чего он не желал - чтобы за его дела отвечал любимый человек...
   Убирайся отсюда, морда! - Димка орал на нее так, словно это была та самая грязная собачонка, которую он полчаса назад кормил колбасой.- Убирайся, тварь!
   Он орал и чувствовал, что за каждое сказанное им слово он тысячу раз будет казнить себя, и что в эти мгновения безвозвратно ломается вся его жизнь - все его планы, мечты о домашнем уюте, грезы о счастливых семейных днях.
   Он тысячу раз пожалеет об этом. Не пожалеет он только об одном: в этот вечер он не зря выгнал Таньку из своей жизни. Теперь за все отвечал он один. А значит, мог без оглядки делать все, что ему захочется.
   ...Через несколько минут после ухода зареванной Татьяны он дал-таки волю минутной слабости - вскочил со стула и побежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. Татьяна уже давно скрылась за стеной падающего снега. Только собачонка, поджав хвост, все сидела неподалеку, улыбалась себе, и как будто ждала, что Димка выскочит из подъезда.
   - Заходи, морда, - сказал ей Димка и медленно пошел вверх по лестнице...
  

Часть 2

  
   Каждое утро, открывая глаза, Димка видел перед собой белый потолок мальтийского отеля "Холидей инн". За окном шумело море и чирикали какие-то птички. Мальтийский февраль был похож на пармский июль. Димка вставал, оттягивал в сторону огромную стеклянную дверь, которая одновременно была еще стеной и окном, и выходил на балкон с каменными перилами на пузатых тумбочках. Морской воздух и шум Средиземного моря успокаивали нервы и наводили на мысли о вечном.
   Море оказалось для Димки как нельзя кстати. С недавних пор он стал испытывать все возрастающее раздражение к окружавшему его чистому и благополучному миру. Его бесила югославка за конторкой внизу, сбежавшая от войны в своей стране на Мальту. Теперь она, мерзко хихикая и показывая голливудские лошадиные зубы, встречала Димку неизменным "хеллоу", когда он возвращался с прогулки по побережью. Однажды, идя к лифту, Димка споткнулся о край ковра в вестибюле отеля и, услышав веселое хихиканье, едва сдержался от того, чтобы пойти и вмазать ей по ее счастливой физиономии.
   Его бесила сытая рожа повара в белом колпаке, стоящего во главе шведского стола с кучей всяких деликатесов в гостиничном ресторане "Четыре сезона". Повар, выпятив вперед сытое брюхо, острым ножом отрезал прозрачные розовые ломтики от дымящегося куска мяса, а у Димки в этот момент было жуткое желание ловким взмахом этого ножа уронить на серебряный поднос круглый красный нос повара.
   Но самое главное, его бесили немногочисленные туристы, громко хохочущие за соседними столиками. Их довольные и откормленные как у Дедов Морозов хари казались Димке идеальной мишенью для игры "А ну-ка плюнь!" Однажды, когда очередной ржущий и сыто рыгающий придурок, лопоча что-то на коровьем языке, шел мимо него, Димка подставил ему подножку и долго потом радовался, вспоминая, как мужик влетел физиономией в соседний стул.
   Димка долго пытался понять, в чем причина такого его странного отношения к окружающему миру. Вроде бы, пусть люди радуются, если есть деньги. Но от этой мысли злость не проходила, а наоборот становилась еще больше. Что они видели, сволочи, в своей теплой и уютной стране, чтобы вот так хохотать над Димкиным ухом! Да что они вообще знают о жизни!
   Димка сбегал от них подальше, спускался по улице вниз, к морю, и там долго стоял, слушая шум волн. Это его успокаивало. Кстати, именно здесь, гуляя вдоль берега по камням, он понял причину своего состояния. Просто мозги, после двух лет ударного труда не привыкшие работать вхолостую, начали перемалывать события его жизни, заставляя переживать их снова и снова. А когда вся защита у организма в этой сытой и спокойной жизни уже выключена, самокопание просто-напросто приводит к нервным перегрузкам.
   Как-то он вспомнил давний детский способ отключить нервы от своих мыслей. Однажды его побили у ледяной горки возле дворца культуры пацаны года на три старше его, возглавляемые известным молпросовским заводилой Яшкой по прозвищу Синяк. Побили просто так - наверное, он просто подвернулся им под руку, а кроме того, Молпрос, поделенный на зоны влияния городской шпаной, не терпел нарушения границ. Димка был из Сталинского поселка, Яшка со своими дружками явился из Техаса.
   И Димка тогда понял, что боль - ерунда по сравнению с тем стрессом, который испытываешь, когда на тебя прет орущая масса, состоящая из одних черных кулаков. Когда наконец все кончилось, его трясло как отбойный молоток. Он залез в кусты акации, почти засыпанные сугробом, спрятался за картонную фигуру придурковатого зайца с выставленными вперед зубами и стал приходить в себя. Вскоре он нашел чудесное средство, чтобы справиться с охватившей его противной дрожью. Димка вдруг стал читать вслух стихи, которые он знал наизусть.
   Память у него с детства была отличная, поэтому стихов он знал предостаточно. Прохожие, которых черти в тот момент проносили мимо картонного зайца, шарахались, услышав, как этот заяц, злорадно оскалив зубы, читает им стихи о советском паспорте - именно они первые пришли Димке на ум. Стихи принесли Димке неожиданное успокоение. Они загружали другой работой как раз ту часть мозгов, которая отвечала за всякие волнения и переживания. А заученные механически слова, вылетая в окружающий мир, не мешали ему уже без эмоций думать о горестной жизни побитого пармского пацана. Особой любовью у Димки пользовалась пушкинская "Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях", потому что она была длинная и занимала при чтении вслух не меньше получаса. Картонный заяц, возвышаясь на сугробе, с чувством и выражением излагал прохожим следующее:
   Царь с царицею простился,
   В путь-дорогу снарядился
   И царица у окна
   Села ждать его одна...
   И теперь, на Мальте, бродя по берегу и читая стихи, заглушаемые шумом прибоя, Димка уже меньше злился на окружающую его жизнь и даже склонен был видеть в ней для себя приятные вещи. Например, он восславил изобретателя мальтийского языка за гениальную выдумку, которую Димке вовек бы не придумать - букву "Н" с двумя перекладинами посередине. Еще Димке нравились старенькие зеленые маршрутные автобусы с серебряными радиаторами, которые ловко сновали по дороге вдоль берега. А однажды, когда он захотел мороженого и девочка-продавщица изваяла ему в стаканчике нечто с орешками, ягодками, желе и вафельками, он готов был расцеловать ее в пухлые щечки и признать тот факт, что есть еще в мире место для прекрасного.
   Мальтийская спокойная жизнь с ее чирикающими птичками и зелеными пальмами заставляла забыть о том, что есть где-то на свете заснеженный Пармск, напичканный бандитами, и что где-то люди живут совсем по-другому. От той жизни у Димки оставались теперь только воспоминания, которые крутились у него в голове под аккомпанемент стишков из далекого детства...
  
  
   Месяц о Герке не было ни слуху, ни духу. Таял снег, наступала весна, на мокрой земле появлялась первая травка. Димка и Андрей надеялись. что Герка свернул где-нибудь шею, но в глубине души понимали прекрасно, что это было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. А поэтому, забыв на время об Батьковиче и сахаре, который делали для них из сырца где-то на Украине, они начали свою гонку за миллиардом, каждое утро, как в армии, поглядывая на календарь. Только в армии обычно ведется строжайший учет до самого великого солдатского праздника - дембеля,- а здесь каждый новый день приближал свидание с Герой и его обдолбанным ублюдком.
   Для начала им помог случай. Димке позвонил Сифа и сообщил, что у него в приемной уже неделю толкется какой-то идиот и разговаривает под нос сам с собой, пугая секретаршу. Поскольку сам с собой этот идиот говорил про банки, то Сифа решил сплавить его Димке - пусть посмотрит этот театр одного актера и сделает выводы. Сам же он, несмотря на наличие в кабинете тяжелого вооружения в виде чугунной кобылы, принять этого гражданина так и не решился.
   Димка представил себе, как сифина секретарша Журавлева, хлопая рыбьими губами, отвлекает гражданина от разговоров с интересным собеседником и пытается втемяшить ему, что есть на свете Димка, который будет ему собеседником не хуже - и всерьез подумал, не пригласить ли на эту встречу санитаров, или, на худой конец, Сексопатолога из сифиной конторы. Впрочем, поразмыслив, он решил принять специалиста по банкам сам.
   Специалист оказался молодым человеком дикого вида, в квадратных очках и мятом костюме. Димке он сообщил, что зовут его Саня и что он только что из Магадана. В Магадане он, однако, не сидел, а командовал отделением филиала московского банка. Теперь он приехал создавать под своим чутким руководством нечто подобное в Пармске, потому что тут живут его мама и папа, и еще потому, что погода в Магадане очень холодная, а здесь, в Пармске, она намного теплей. Самое интересное было, однако, в том, что московский банк заинтересовался его проектом, а после личной встречи с Саней там уже спали и видели его в качестве управляющего. Подумав, Димка решил, что в банке этом явно засели кретины и дал себе зарок на будущее никаких дел с ними не иметь. Впрочем, Димка готов был полюбить этих кретинов хотя бы за то, что они были согласны отвалить кругленькую сумму на покупку здания под филиал - и Димка тут же предложил Сане это здание найти.
   Дальше все было делом техники. Недвижимая Лариска, покинувшая-таки Сифу, теперь командовала собственной конторой и наслаждалась жизнью, торгуя квартирами и составляя акты оценки деревянных сараев и сортирных будочек. Она-то и предложила им отличный четырехэтажный жилой дом на Молпросе, причем расселение жильцов и перевод здания в нежилой фонд стоили бы, даже с ларискиными интересами, вдвое дешевле, чем готов был выложить московский банк. На радостях Димка подарил Лариске бутылку "Наполеона" и сообщил ей, что она идет верной дорогой.
   Остальные деньги должны были появиться от продажи сахара, который уже, вроде бы, отправился с Украины и теперь застрял где-то на просторах любимой Отчизны. Один из железнодорожников в утешение Димке рассказал историю о том, как целый год по железным дорогам болтался шедший из Азербайджана в Санкт-Петербург вагон с казинаками. За год казинаки резко выросли в цене, а поскольку вагон судьба забросила куда-то на дикий север, груз не утратил товарного вида. Владелец казинаков потом долго говорил спасибо министерству путей сообщения за такой бардак.
   Поведавший опечаленному Димке эту историю железнодорожник думал, видимо, что Димка тоже скажет ему спасибо и расцелует его в толстые губы, а поэтому очень удивился тому, что Димка пригрозил ему отрезать уши, погрузить их в вагон и целый год гонять эти уши по железной дороге от Калининграда до Владивостока.
   Другим славным делом этого памятного месяца было выполнение почетного задания Золотозубого - взять в чужом банке кредит и не вернуть, а в качестве вознаграждения получить за это десять процентов. Получателя кредита нашли быстро - в онкодиспансере безнадежно больной мужичок согласился основать фирму и получить на нее деньги. В качестве обеспечения Золотозубый привез гарантию от одного из своих владений - леспромхоза, расположенного на севере области, куда долететь можно было только вертолетом, а телефоны тамошние аборигены видели исключительно на картинках.
   Странно, но в банке не только не засомневались в том, существует ли в натуре такой леспромхоз, но даже в том, способен ли он ответить за такие деньги. Единственное, что потребовала юристка одного из крупнейших пармских банков с болтающейся направо и налево нижней челюстью (отчего Андрей тут же окрестил ее Косорылкой) - так это справку о том, что в леспромхозе состоялось заседание совета директоров, которое уполномочило генерального директора выдать гарантию.
   Димка тут же набил на компьютере нужный текст, но Золотозубый работу забраковал, заявив, что в леспромхозе самым сложным прибором являются счеты с костяшками, а поэтому текст надо перепечатать на раздолбанной машинке, с кучей ошибок и на желтой бумажке. Он поехал в одну из своих контор и вскоре его водила торжественно внес в димкин кабинет старую пишущую машинку, которая при печатании изображала на бумаге морские волны, а сам Золотозубый привел к Димке пьянущего мужика в овчинном тулупе. Мужик свалился в кресло ("Жихаревский рукописный курсив," - машинально прочел Димка название шрифта над его головой) и тут же уснул, испуская свист и стоны. Мужичок этот оказался генеральным директором леспромхоза, чью подпись предстояло поставить под бумагой.
   - Как только все будет готово - буди его пинками, - сказал Золотозубый, закуривая и с отвращением глядя на хлюпающего во сне носом мужика. - Слушай, а этот, ракообразный, живой еще?
   - Живой, - сказал Димка, и не в силах сдержаться, сказал , о чем думал. - Только противно все это...
   - Что противно-то? - удивленно посмотрел на него Золотозубый.
   - Ну, смертельно больного человека под кредит подписываем. Ему бы помереть спокойно...
   - Он сам так захотел, - сказал Золотозубый. - Ему будут пышные похороны - это раз. А его семейке отвалят кругленькую сумму - это два. Видишь, как хорошо. И вообще, на такие темы думать вредно. В Париже вон, говорят, перед гильотиной какой-то чудак начал орать собравшемуся народу: "Пейте какао Ван-Гутена!" Его что, кто-то заставлял разевать свой ротешник? А зато семья после этого получила свою лаванду и горячо благодарила покойника.
   - Готова бумага, - сказал Андрей, входя в кабинет.
   - Пинками его, - еще раз дал указание Золотозубый.
   Димка подошел к мужичку и потряс его за плечо. Мужичок булькнул во сне, повернул голову, и вдруг его начало рвать на ковер какой-то красной пакостью. Тут уж Димка не сдержался и пару раз въехал ботинком по его мокрой чмошной физиономии...
  
   А еще в этот месяц произошло другое примечательное событие. Как-то Димку, пришедшего в банк с очередной порцией платежек, встретил бывший секретарь райкома партии, бывший заведующий канализационной службой горисполкома, а ныне главный юрист банка Алексей Александрович Краснов. Подергивая себя за бороденку, которую он отрастил после августа 1991 года, чтобы как можно меньше народа узнавало в нем своего бывшего вождя, он повел Димку в свой кабинет на втором этаже. Разговор происходил под шум закипающего чайника и касался вещей весьма неожиданных.
   - Вот, эт-самое-кё, - сказал Краснов, показывая на свой костюм. Димка хотел было сказать, что знает он только Пьера Кардена, Валентино и фабрику "Большевичка" и ни о каком "этом-самом-кё" понятия не имеет, но вовремя сообразил, что для Краснова "это самое, как его", сокращенное до маловразумительного "эт-самое-кё" - простой способ, не думая, назвать любой предмет, вместо того, чтобы вспоминать, как этот предмет называют все нормальные люди.
   - Это мой райкомовский костюм, - сказал тем временем Краснов, демонстрируя подкладку пиджака. - Он, эт-самое-кё, помнит многое. Вот эту дырку сзади, - он изящно выгнулся, чтобы Димка смог убедиться, что на заднице у него действительно имеется заштопанная круглая дырка,- мне выжег сигаретой секретарь горкома партии.
   - А зачем он вас в зад окурком тыкал? - озадаченно спросил Димка.
   - Это он случайно, - объяснил Краснов. - Я, вообще-то, не об этом. Этот секретарь горкома - он кем у нас сейчас работает?
   - Крокодилом в зоопарке, - предположил Димка, которому порядком начали надоедать эти странные разговоры.
   - Никаким не крокодилом, а этим-самым-кё... главой администрации области, - гордо сообщил Краснов и начал долго и витиевато излагать свои мысли.
   Оказывается, управляющий банком Сергей Максимович Бурдин уже давно смотрит на деятельность их фирмы. Он и его верный главный юрист знают, что сейчас от межбанковских кредитов фирма перешла к этим-самым-кё... к инвестициям. А это значит, что дальше ей просто-таки будут жизненно необходимы люди со связями в высоких кабинетах. Например, такие, кому главы администраций прожигают чибонами костюмы.
   - И чего вы предлагаете? - прервал его Димка.
   - А ничего я, эт-самое-кё, не предлагаю, - хитро сощурился Краснов и начал снова пощипывать бороденку.
   "Идиот", - окончательно решил для себя Димка.
   - Ну, тогда я пошел...
   - Подождите, - Краснов понял, видимо, что его собеседник настолько туп, что не понимает смысла его подмигиваний как приглашения к сотрудничеству. - Я это к тому говорю, что надо нам объединить свои усилия. Мы тут с управляющим посоветовались и решили, что самый справедливый принцип - пятьдесят на пятьдесят. Мы сделаем контору, где у вас двоих будет половина голосов избирателей, и у нас с управляющим - тоже половина. Вот такой, эт-самое-кё, расклад.
   - Давайте попробуем, - равнодушно сказал Димка, которому был до лампочки тот факт, что на свет появится еще одна контора. - Только банкет по случаю открытия, чур, за ваш счет...
  
   Банкет через несколько дней действительно состоялся. Он представлял из себя распитие бутылок с коньяком в кабинете управляющего, где со стены хмуро пялилась на всех толстая щекастая морда Ломоносова, обрамленная белыми кучеряшками парика. Этот портрет управляющий спер с предыдущего места работы (он ударно трудился завхозом в каком-то НИИ, к тематике которого Ломоносов все же имел смутное отношение), но зачем ему в банковском кабинете именно Ломоносов, а не, скажем, царь Навуходоносор, Бурдин сказать затруднялся. Когда Андрей задал этот вопрос, великий юрисконсульт Краснов начал объяснять за управляющего, что Ломоносов всю свою жизнь любил, эт-самое-кё, химичить - а теперь вот таким же делом в финансовом мире успешно занимается управляющий Бурдин. Управляющий, не уступавший Ломоносову по объему своих щек, пил коньяк и важно кивал в ответ на мудреные формулировки своего главного юриста.
   - В общем, давайте выпьем за успех нашего безнадежного дела, - провозгласил вдруг Бурдин, прервав умные рассуждения Краснова и немало его этим озадачив.
   Они выпили. Бурдин погладил себя по животу и вдруг сообщил окружающим, что теперь, на старости лет, мужчиной он себя чувствует только после двух рюмок коньяка. Глядя на пустую бутылку, Димка подумал, что для управляющего сейчас как раз пришла пора почувствовать себя мужиком и удалиться в соседний кабинет, где на двух стульях восседала его заместительница - толстая и престарелая Тетя-Колобок, взятая в банк из-за того, что у Бурдина не хватало банковского стажа для безраздельной власти.
   - Можно? - в дверь вдруг засунулась старческая физиономия и обвела глазами веселую пирушку.
   - Заходи, гостем будешь, - махнул рукой Бурдин и, обращаясь к Димке и Андрею, представил зашедшего дедушку. - Знакомьтесь: это начальник службы безопасности банка - наш, так сказать, Железный Феликс.
   Ничего железного, кроме вставных зубов, в дедушке не наблюдалось, но Димка на всякий случай решил не задавать лишних вопросов: кто его знает - вдруг дедушка с пистолетом ходит. Бурдин налил ему коньяка и спросил, чего он пришел.
   - Вы не видели нигде вот такого ключа? - дедушка рыбацким жестом показал размеры крупного карася.
   - Да вроде нет, - пожал плечами мужик Бурдин. - А что это за ключ?
   - От деньгохранилища ключ пропал, - сокрушенно объяснил Железный Феликс, вливая в себя коньяк. - Хожу вот, ищу, может, видел кто его.
   - Завтра искать будешь, - сказал Бурдин, снова наполняя ему рюмку. - Сегодня я своим приказом освобождаю тебя от этой работы. Давай, пей.
   Банкет продолжался уже в присутствии дедушки, которого, как оказалось, звали Поликарповичем. В зависимости от выпитых рюмок он сначала был отставным майором КГБ, затем подполковником, а под конец банкета он только хитро улыбался и тыкал себе в плечо тремя пальцами, намекая на количество звезд на погонах. Кроме того, выяснилось, что он - великий аналитик и что его слово всегда является решающим в вопросе о том, кому дать кредит.
   - А я думал, это он все решает, - показал Димка на Ломоносова.
   - О-он?! - великого аналитика, казалось, весьма озадачило такое предположение.- Как же он может что-то решать, ведь он - портрет!
   - Пошли, Димка, из этой богадельни, - сказал Андрей тихо.
   - Пошли, конечно, - сказал Димка, глядя на управляющего, который, видимо, почувствовал себя мужиком настолько, что напрочь забыл о вилках и теперь пытался извлечь из банки огурец с помощью двух пальцев. Огурец выскальзывал, а управляющий злился.
   В коридоре их догнал Краснов.
   - Ну вот, эт-самое-кё! Будем вместе работать! - с восторгом начал он. - Давайте, скажите, что вам надо для работы - и мы вместе покумекаем, чем помочь.
   - Компьютер надо, - сказал Андрей. - Только денег у нас сейчас все равно нет, чтобы заплатить.
   - Хорошо! Я возьму компьютер у знакомых и дам вам! - восторженно закричал Краснов, тряся бороденкой. - А деньги вы заплатите потом, когда они появятся. Скажем, эт-самое-кё, через неделю.
   Из этого разговора Димка и Андрей сделали вывод о том, что после двух рюмок коньяка Краснов, в отличие от управляющего, чувствует себя не мужиком, а Дедом Морозом - иначе не раздаривал бы компьютеры всем, кому ни попадя...
  
   Над Пармском висело синее небо и гуляли по скверикам оттаявшие девки, блестя ногами в лайкровых чулках. Очередная весна заставляла их повыше поддергивать юбки, чтобы мужики, осевшие на лавочках с жестяными пивными банками, могли разглядеть все... ну или почти все. А потом еще они, эти девки, удивляются, откуда берутся сексуальные маньяки.
   - Я заведу любовницу. - сказал Андрей, провожая взглядом очередную вихляющую бойкую попку.
   - У тебя есть жена, - сказал Димка.- И она жалуется, что ты из-за нашей свистопляски совсем не уделяешь ей времени. А любовница будет - вообще забудешь, где у жены что расположено...
   - Ничего ты не понимаешь, - сообщил Андрей, мысленно обнимая проходящую девицу за талию. - Жена-женой, а праздник хочется всегда. Вот ты, обедая каждый день в столовой, разве не хочешь иногда сходить в ресторан?
   Они помолчали, наблюдая за оттаявшей длинноногой природой. А потом разговор снова пошел об их скорбных делах.
   - Вот смотри, - сказал Димка. - Завтра мы получим печать нашей конторы и будем заключать договор с бурдинским банком на расчетно-кассовое обслуживание. Что если нам вставить кое-что для себя?
   - Например? - поинтересовался Андрей.
   - Ну, например, вкатить туда пункт о том, что если у нас на счету ноль рублей, а мы приходим с платежкой - то банк все равно обязан эти деньги от имени нашей конторы перевести куда надо.
   - Это по-научному называется овердрафтовый кредит, - сообщил Андрей. - А как ты Краснова убедишь, что такой пункт надо вставить?
   - А никак, - сказал Димка.- Я просто его напою. Он добрый, когда пьяный.
   И они оба представили себе, как отвалится челюсть у Бурдина, когда он увидит платежку на "арбуз" рублей ноль-ноль копеек, как побежит он советоваться с верной своей главбухшей Мокрушиной, которая по совместительству еще и его любовница, и как пошлет он к ним напрягальщиков во главе с вооруженным берданкой дедушкой Поликарповичем - отвязанным, с одолженной ради такого случая у жены позолоченной цепью "маде ин Гонконг" - пальцы веером, сопли пузырем.
   Приедет Поликарпович к ним в офис и начнет: "Ну вы что, в натуре, малолетки беспонтовые! Гоните бабки, а не то... У меня ведь должников не бывает. Нету и все. А ведь были..."
   - Эт-самое-кё! - скажет ему в ответ Эт-Самое-Кё.- А вот когда я работал в райкоме...
   И он расскажет одну из своих бесчисленных историй про райкомовские будни, когда в приемной у него сидели, терпеливо глядя в родные черты дедушки Ленина, даже не всякие там майоры Поликарповичи, а целые генералы со звездами и лампасами.
   - И они меня уважали! - сообщит Краснов Поликарповичу. - Вот какой я крутой!
   И он, поглаживая бороду, по-отечески похлопает по плечу Поликарповича, устало помахивающего бейсбольной битой...
   ...- А не послать ли нам этот миллиард в какую-нибудь Зюкайку, чтобы запутать следы, - предложил вдруг Андрей. - А там одуревшие от такой суммы банковские работники полгода будут собирать нужную наличку.
   - Не получится, - возразил Димка. - Для этого в банке придется долго объяснять, где эта Зюкайка расположена.
   И опять они представили себе заседание правления по вопросам отправки платежки. Во главе стола как обычно возвышается Бурдин, поглаживая мягкую кожу столешницы и пристально вглядываясь в цветную фотографию, воткнутую в карандашницу - он и полуголая баба на фоне природы. "Природа зовет", - так определил однажды Андрей сюжет этого фото. Возле стола расположилось все правление - главбух Мокрушина, великий аналитик Поликарпович, юридический гений Эт-Самое-Кё, завхоз и признанный эксперт по вопросам отбора кандидаток в уборщицы Барабанов, а в углу, заняв два стула, расплылась в пространстве Тетя-Колобок.
   - Итак, нужно переслать миллиард в Зюкайку, - говорит Бурдин, глядя то на голую бабу, то на висящего на стене Ломоносова, словно спрашивая их мнение по этому вопросу.
   - А где она, эта Зюкайка? - интересуется завхоз Барабанов и осторожно добавляет.- Я, конечно, примерно знаю, только вот забыл - она дальше Парижа, или нет?
   - Дальше, наверное, - задумчиво говорит Мокрушина. - Говорят, туда платежи дольше идут, чем в Париж.
   - Не скажите, эт-самое-кё! - восклцает Эт-Самое-Кё. - Ведь как учили нас классики? Все нужно рассматривать диалектически. Это ведь смотря в какую сторону идти и с какой стороны глобуса смотреть!
   - Я не знаю, где она, эта Зюкайка, но знаю точно: наши люди там тоже есть! - гордо говорит Поликарпович, вертя в руках декоративный радиотелефон, с которым никогда не расстается и иногда делает вид, что разговаривает по нему о делах государственной важности.
   - Да, дела, мужики..! - резюмирует Бурдин. - Никто не знает. Придется у шофера Саши спросить...
   - Я знаю, - вдруг подает из своего угла голос Тетя-Колобок. - Это три часа на машине от Пармска, только дорога там очень плохая.
   - Да? - удивляется Бурдин и трогает пальцем интимные места у женщины на фото "Зов природы". - А откуда у вас такая информация?
   - Ниоткуда. Просто я в соседней деревне провела все свое детство, - грустным голосом говорит Тетя-Колобок...
   ...Димка и Андрей продолжали сидеть в скверике, разглядывая проходящих девок и сублимируя на тему: "Как нам дальше жить?"
   - А давай Бурдина психом объявим? - предложил вдруг Димка.
   - Это как?
   - А вот так...
   И Димка нарисовал картину банковской интриги в кабинете управляющего.
   Все должно начаться весьма банально. Нужно позвонить в неотложную психушку с информацией такого рода: "Наш банкир чокнулся, кидается разными предметами, плюется, стучит кулаком по столу". Психические доктора садятся в машину и с воем мчатся по улицам Пармска, чтобы изолировать взбесившегося банкира от общества.
   А тем временем нужно сходить на вахту и сказать, что банкиру плохо и что "скорую" нужно пропустить без проблем. После этого должно начаться самое основное.
   Надо зайти в кабинет к Бурдину, заперев за собой дверь, и начать корчить ему страшные рожи, закатывая глаза и тихо и жутко подвывая. Потом надо отбежать в угол и, зловеще улыбаясь, молча поманить ошалевшего банкира пальцем. Когда человеческое любопытство Бурдина возьмет верх, нужно вцепиться ему в волосы и поставить их дыбом. Можно еще кинуть что-нибудь, или нарисовать Ломоносову рога и очки. Нелишне также разбить фарфоровый сервиз в шкафу, облить Бурдина кофием, а напоследок отпечатать следы от бурдинских уличных ботинок, которые он оставляет под вешалкой с плащом, на черной коже стола. После этого остается только принять озабоченное выражение лица и идти в приемную встречать санитаров.
   - Бредовые у тебя идеи, Димка, - сказал Андрей, выкидывая в урну пустую банку из-под пива. - Так ведь и рехнуться можно на почве таких фантазий.
   - Ничего, - сказал Димка, провожая мечтательным взглядом очередную длинноногую фигурку молпросовской девушки.- Вот закончим дела, махнем куда-нибудь за границу - тогда и будем думать о нормальных вещах...
  
   А между тем, время, отведенное Геркой для расплаты, летело ужасающе быстро. Димка и Андрей в жуткой запарке оформляли договор о покупке здания для банка, составляли инвестиционные контракты для предприятий и, сидя за полученным от Краснова компьютером, делали уставы для фирм, которые завтра должны благополучно получить деньги и спокойно помереть. До поздней ночи не гас свет в окнах их кабинета - совсем как в детских книжках про дедушку Ильича. А по воскресеньям они сидели на оттаявшей лавке в сквере возле димкиного дома и мечтали о том, чтобы все это поскорее кончилось.
   Перед днем "икс" они подсчитали деньги. Их оказалось мало. По инвестиционным контрактам они только-только оформили все документы и отправили их в Москву. Злополучный сахар где-то пропал, и заниматься его поисками не было ни времени, ни сил. Но самое скверное заключалось в том, что московский банк за здание деньги обязался платить не сразу, а отдельными траншами в течение двух месяцев.
   Треть суммы, необходимой для расплаты, наскрести все-таки удалось. Димка с Андреем как могли поменяли ее на крупные купюры, но все равно три большие картонные коробки с денежными пачками были явно не для "Жигулей". Конечно, представить себе Герку, подъезжающего на самосвале, было бы по меньшей мере глупо, но приходилось надеяться на то, что он в этих напрягательных делах человек опытный, а значит найдет, на чем приехать к ним в гости.
   Герка оказался точен как часы. В назначенный день он сидел в конторе, смотрел на Димку с Андреем безжалостными глазами и, усмехаясь, щелкал своими четками. Возле входа в здание вслед за геркиной иномаркой остановился автозак с милиционером за рулем.
   - Это нам менты одолжили как раз для такого случая, - усмехнулся Герка, заметив, что Димка смотрит в окно. - Мы всегда у них берем "воронок" для того, чтобы деньги перевозить. Очень удобно: запер их в камеру - и как в сейфе... Так что теперь дело за вами.
   Димка покосился на Золотозубого, сидящего в кресле. За пару минут до этого он обнял и расцеловал Герку, как добрый папаша целует сынка, пришедшего из школы с "пятеркой". Лицо Золотозубого не выражало ничего, он пускал сигаретный дым и, кажется, в разговор вмешиваться не собирался. Может, еще не время, подумал Димка, может, он скажет свое слово потом, когда будут обговаривать срок отдачи остальных денег...
   Димка объяснил ситуацию. Герка театрально мрачнел, пренебрежительно косился на коробки и щелкал своими четками.
   - Все понятно, ребята, - наконец сказал он и в его глазах загорелся знакомый злой огонек. - Обязательства свои вы не выполнили. Эти поларбуза - мне, а где же остальное моим друзьям? Вы хоть понимаете, что теперь я могу делать с вами все, что захочу?
   Димка и Андрей молчали. Золотозубый тоже держал паузу, медленно и лениво цедя сквозь свои золотые зубы сигаретный дым. Димка, который никогда никому не позволял курить в своем кабинете, бесился не столько от многозначительной театральной геркиной паузы, сколько от этого сизого дыма, поднимающегося к потолку и крутящегося возле люстры.
   - Да-а, ребята, - с сожалением протянул Герка, глядя на Димку и Андрея. - Придется нам говорить по-другому. Сейчас один из вас поедет со мной. У нас есть специальное место, где мы держим коммерсантов, не выполняющих свои обязательства. Он посидит там немножко, подумает о жизни... А потом мы спросим, чего он надумал.
   Он снова помолчал и после паузы добавил:
   - Между прочим, после того, как человек там посидит - он обычно на все бывает согласен.
   Димка снова отчаянно взглянул на Золотозубого. Тот безучастно сидел, давил окурок об облокотник кресла и вмешиваться, кажется, не собирался. Димке хотелось подскочить к нему, схватить за воротник, и, стукнув пару раз кулаком в лоб, заорать во всю глотку: "Чего ты молчишь, падла! Мы тебе за это деньги платим?!"
   Золотозубый молчал.
   - Андрей, собирайся, - Герка махнул рукой в сторону двери. - Давай, поехали. Для начала запрем тебя в "стакан" в нашем "воронке" - будешь деньги охранять.
   Андрей тоже взглянул на Золотозубого и медленно встал. Золотозубый наконец поднял глаза.
   - Слушай, Герка, - сказал он, залазя в пачку за новой сигаретой. - Не нужно его никуда возить. От этого деньги не появятся. Дай ребятам спокойно работать - и они отдадут тебе все.
   Герка пожал плечами.
   - Отдадут, это точно. У них другой дороги на этой земле нет. Весь вопрос в том, насколько все это будет скоро. Иногда раздумья у нас в подвале темной ночью это дело намного убыстряют.
   Он взглянул на замешкавшегося у дверей Андрея и добавил:
   - А завтра он вернется домой целым и невредимым. Его там никто пальцем трогать не будет - мы ему там только кое-что покажем и поговорим за жизнь. Это обычно на людей хорошо действует... Так что давай, Андрей, на выход...
   Герка и Андрей вышли. Через минуту на улице, чихая и кашляя, начал заводиться автозак. Золотозубый поднялся с кресла.
   - Давай, работай, - сказал он Димке. - Долги отдавать надо.
   - А Герка будет увеличивать сумму? - спросил Димка, втайне надеясь, что хоть об этом-то Золотозубый договорился.
   - Герка все может сделать, и будет иметь на это полное право. - Золотозубый пошел к дверям, - От меня мало что зависит. Деньги взяли вы - вы и должны их отдать. Когда у человека решается вопрос, будет ли он вообще жить на этом свете - он обычно такие вещи понимает очень хорошо.
   В дверях он обернулся.
   - А насчет Андрюхи своего не беспокойся. Сказал же Герка, что его пальцем не тронут. Так что давай, работай...
  
   Наутро Димка позвонил Краснову.
   - Андрея увезли какие-то мужики, - сообщил он в телефонную трубку.
   Краснов с минуту молчал, обдумывая сообщение.
   - Вломились к нам в офис и повезли на разборки, - добавил Димка, чтобы заполнить затянувшуюся паузу.
   - Эт-самое-кё! - заорал вдруг Краснов, да так неожиданно, что Димка инстинктивно отшатнулся от телефона. - Это вы мне все лапшу на уши вешаете, чтобы компьютер не отдавать и денег за него не платить! А у меня, если хотите знать, давно уже под задницей костер развели!
   - Вот когда найдут Андрея где-нибудь на обочине с проломленной башкой - тогда будет вам лапша, - зло сказал Димка.
   - А ко мне скоро задницу отвинчивать приедут! - продолжал орать Краснов, плюя в трубку. - Я, значит, сам должен ехать в эту-самую-кё и забирать этот-самый-кё!
   - Чего?
   - Ну, в вашу контору ехать и компьютер оттуда забирать.
   - А вас туда никто не пустит, - сказал Димка, крутя перед телефоном фигу. - Представляете, приезжает какой-то мужик, отпихивает в сторону милиционера и начинает компьютеры вывозить. Как вы думаете, что сделает милиционер, у которого на поясе висит пистолет?
   Краснов молчал - видимо, действительно задумался над этим вопросом.
   - А кроме того, вчера компьютерщик ваш компьютер на винтики разобрал, - злорадно добавил Димка.
   - У-у! Эт-самое-кё! - тоскливо завыл в трубку Краснов. - Вы меня до инфаркта хотите довести! У меня сейчас вот уже инфаркт начинается!
   - Ни до чего я вас доводить не хочу, а только сообщаю факты, - сказал Димка, испытывая злобное желание грохнуть микрофоном трубки по столу - так, чтобы у Краснова затрещало в ухе.
   - И я сообщаю, эт-самое-кё, факты, - продолжал Краснов. - Вот у меня такой факт - вчера у меня сдохла эта-самая-кё!
   - Кто у вас там сдох? - более мягким тоном спросил Димка.
   И Краснов, перейдя на грустный тон, рассказал, как он подходил к дому - в своем райкомовском сером костюме, прожженном сигаретой - и крутил на вытянутых руках дипломат, изображая возвращение домой на машине, которую у него незадолго до этого угнали. Жена в очередной раз обвинила его в дурости и посоветовала впредь на людях делать вид, что они друг с другом не знакомы - а то подумают, что она жена этого-самого-кё... идиота. Потом Краснов выпустил на двор коричневого барбоса и занялся чтением Гражданского кодекса.
   Вечером он пошел во двор и увидел тетку, которая несла ему навстречу собачий ошейник.
   - От вашего? - спросила тетка.
   - От моего, - подтвердил Краснов.
   - Значит, нет у вас больше собаки, - констатировала тетка и, отдав ошейник опешившему Краснову, ушла прочь.
   Из этого разговора Краснов понял, что его собака скоропостижно скончалась. Правильность такого вывода вскоре подтвердилась: к ночи собака домой так и не пришла...
   - А зачем эта тетка снимала ошейник с дохлой собаки и носила его по двору? - спросил озадаченный Димка, выслушав эту историю.
   - Не знаю, эт-самое-кё! Вот ведь тоже вопрос.., - уже спокойно и задумчиво сказал в трубку Краснов. - Но барбос сдох, это точно. Потому что моя жена в тот же вечер составила на него гороскоп и выяснила, что он должен был сдохнуть именно в этот день.
   В общем, Краснов успокоился. И костер у него под задницей горел, похоже, не очень жарко, и отвинчивание этого самого заднего места, видимо, было перенесено на более поздний срок - по крайней мере, говорил он уже не так горячо и визгливо, как за несколько минут до этого. Димка выразил ему соболезнование по случаю безвременной кончины собаки, положил трубку и стал думать, что ему делать дальше...
  
   Каморка Папы Карло была такой же, как и тогда, когда Димка общался в ней с Золотозубым. Правда, теперь Золотозубого тут не было. В комнатке по-хозяйски развалился на диванчике Сифа и пил какой-то желтый коктейль из высокого стакана.
   - Залазь, - сказал он Димке, показывая на место рядом с собой. - Я вот одно понять не могу: зачем эти уроды надевают на стакан лимон - я ведь его все равно снимаю и выкидываю.
   - А ты его съешь, - предложил Димка, подсаживаясь к Сифе и снимая лимонный кружок со своего стакана, взятого с маленького столика на колесиках.
   - Ну уж нет, - ответил Сифа. - Это мне Золотозубый рассказывал, что когда Батькович в очередной раз после восьмилетней отсидки вышел из тюрьмы, братва при встрече угостила его бананом. Так представляешь, он стал его жрать прямо с кожурой - настолько отвык от бананов. А может, и не видел их до этого никогда... Интересно, если бы ему преподнесли кокос - как бы он стал его лопать?.. Впрочем, судя по зубам, кокос подносили Золотозубому...
   - А ты не боишься? - Димка указал на потолок.
   - Да брось. Здесь я куда больше спокоен, чем в собственном кабинете. Тут меня точно не услышит никто... Ты говори лучше, зачем я тебе понадобился.
   - Затем, что я хочу попросить у тебя денег, - сказал Димка.
   - Всего-то? - Сифа усмехнулся. - Деньги, Димка, просто так не дают. У тебя есть что-нибудь, чтобы выставить в обеспечение? Например, дома, пароходы, или космические корабли, бороздящие просторы Вселенной?
   - У нас есть сахар, - сказал Димка. - Правда, он пока не пришел.
   - У вас нет сахара, - в тон ему произнес Сифа и, наклонив голову на бок, с усмешкой уставился на Димку, ожидая его реакцию.
   - Это почему же? - удивился Димка.
   - А потому, - Сифа поднял кверху палец. - Ваш сахар пришел уже неделю назад. Вы Золотозубому о нем говорили?
   - Ну, говорили, - сказал Димка и в душе его опять зашевелилось гадостное предчувствие чего-то недоброго.
   - Вот и зря говорили. Он эти вагоны встретил, сделал от вашего имени переадресовку на север области и там продал в леспромхозы за наличку. Он даже для такого дела печать вашей конторы сделал - один к одному. Деньгами он рассчитался за все ваши долги - и теперь Герка с вас трясет деньги уже для него. Так что нет у вас сахара, - заключил Сифа. - Что еще у вас есть?
   - Ничего, - потерянно сказал Димка, глядя в жизнерадостную сифину физиономию.
   - Ты спросишь меня, зачем Золотозубый это сделал?
   - Мне теперь уже все равно, - махнул рукой Димка. - Ладно, раз так, то разговор окончен. Я пошел...
   - Да нет, подожди, - Сифа налил и подал Димке рюмку водки. - Давай выпей и мы с тобой поговорим...
   Димка выпил. Сифа отодвинул от себя стакан и подвинулся к нему поближе.
   - То, что с тобой случилось это твоя вина. Так бывает со всеми, кто человеческие отношения ставит впереди своего бизнеса, - теперь Сифа был уже серьезен. - А самое глупое дело - отдавать свои дела на решение бандитам.
   - Ты же сам говорил, что нужна крыша, - напомнил ему Димка.
   - Крыша хороша тогда, когда ты ее не замечаешь. Вот есть она у дома, тебя под ней дождем не мочит - и замечательно. А представь, если бы кровельное железо начало тебе приказывать, как жить дальше... Знаешь, Димка, был у меня когда-то, на заре, так сказать, моей коммерческой юности, один случай. Не поделили мы с одним директором соседней конторы "уазик". Решили обратиться к Золотозубому - а он тогда далеко не такой крутой был, как сейчас. Пришли мы к ним, изложили суть дела. "Ну, раз вы его не можете поделить, - сказал нам Золотозубый, - тогда я забираю его себе". И забрал. Вот такие дела...
   - Это я уже понял, что всякая разборка с участием "крыши" кончается тем, что ты становишься должен еще больше, - сказал Димка.
   - Точно, - подтвердил Сифа. - Ты для них кто? Коммерс поганый, дойная корова. И никогда ты своим для них не будешь, потому что ты вместе с ними тюремную баланду не жрал. Бандит с бандитом всегда договорится - это факт. А в случае с тобой - тут еще много чего сыграло свою роль. Вы с Андреем круто поднялись - и Золотозубый почувствовал, что скоро вы просто уйдете из-под него. Вот он и сделал попытку привязать вас к себе, и заодно состричь максимум лаванды. То, что вас пугали, что убьют - это все брехня. Курочек, несущих золотые яички, никогда не убивают. Нужно только делать так, чтобы им самим оставались зернышки на жизнь, но чтобы они при этом все время были должны своему хозяину. Ты думаешь, Золотозубый не говорит Герке, сколько с вас содрать? Да он знает весь ваш приход и просто требует с вас немного больше.
   Димка не говорил ничего. Он сидел на диване и думал банальнейшие вещи о том, что жизнь - дерьмо, в которой везет исключительно бандитам и сволочам.
   - Между прочим, знаешь, куда Золотозубый отдал часть ваших денег? - спросил вдруг Сифа. - Он их дал на реставрацию церкви - той самой, на Молпросе, в которой уже и без того бандитов тамошний поп бесплатно отпевает. Сидел он вот тут, - Сифа указал на место за обеденным столом, - и хвастался, что скоро на церкви будет висеть мраморная табличка с золотыми буквами - список тех, кто пожертвовал на богоугодное дело. В списке - все бандиты. Кстати, Герка там тоже будет. А еще он от мэра за это получит титул почетного гражданина Пармска.
   - Так ведь все знают, что он бандит, - сказал Димка.
   - Ты ведь журналист - знаешь, как это делается. Включил я как-то телевизор - а там ублюдочная волосатая журналистская харя вещает: "Нужно поставить памятник бандитам, потому что именно они, а не бизнесмены жертвуют на детские дома и помогают культуре!" А потом начал говорить, что без бандитов наша культура давно бы погибла... Интересно было бы посмотреть, что бы он запел, если бы с него ни с того ни с сего эти бандиты начали деньги требовать, а потом, стребовав, отдали бы их хоровой студии мальчиков-кастратов.
   - А как ты всего этого избежал? - спросил Димка.
   - Да так получилось, - Сифа пожал плечами. - Может, Золотозубый еще не был такой опытный, а может, просто проворонил тот момент, когда я вырос и он стал вынужден со мной считаться. А главную причину я уже сказал - я никогда не ставил человеческие отношения впереди моего бизнеса. И в долг, кстати, никому ничего не давал... Сейчас у нас с Золотозубым что-то вроде нейтралитета. Формально я еще числюсь под ним, но со своей нефтянкой я могу давно уже его послать подальше... Знаешь, когда я стал работать с нефтяниками, то оказалось, что у них своя мафия, и даже бандиты свои. А еще попутно я прикармливаю майора Зотова - вдруг да пригодится. Этот хоть, в отличие от бандитов, никогда не будет делить людей по принципу "сидел - не сидел". Для таких, как он, все уже будут решать деньги.
   - Так если ты такой крутой - помоги нам, - предложил Димка. - Знаешь же, что мы в долгу не останемся.
   - Ну нет, - замотал головой Сифа. - Денег я вам не дам - это я уже сказал. И на нарушение нейтралитета тоже не пойду. Единственное, что могу посоветовать - это уехать на время из Пармска. В принципе, если посчитать сахар и то, что вы отдали - вы уже и с Золотозубым, и с Геркой в расчете. Так что погони особой за вами не будет - это я вам гарантирую. Герка просто еще не такой крутой, чтобы бригады по России гонять, а у Золотозубого есть дела и поважнее - в принципе, он с вас уже и без того получил до хрена: вы и за Батьковича рассчитались, и еще дополнительно его обогатили.
   - Ну и куда нам советуешь загаситься? - спросил Димка.
   - В столицу нашей горячо любимой Родины, конечно, куда же еще? - пожал плечами Сифа. - Народу там много, знакомые у тебя есть, а работа там тебя сама найдет. Такие как ты не пропадают...
   - Хоть за это доброе слово тебе спасибо, - грустно улыбнулся Димка.
   - Пожалуйста. Если бесплатно - то могу еще раз двадцать повторить, - ответил Сифа...
  
   Андрей не очень-то любил рассказывать о том, что он делал у Герки. Сунувшемуся к нему с вопросами Димке он сообщил только, что обдолбанная братва в каком-то подвале за железной дверью всю ночь развлекала его рассказами о том, как какому-то банкиру-должнику однажды в качестве наказания размололи в порошок коленные чашечки. Впрочем, потом ему подарили инвалидную машину с ручным управлением: должен же банкир хоть как-то передвигаться. Обдолбанный ублюдок, рассказывавший об этом, объяснил Андрею, что братва - тоже люди, которые способны сопереживать оказавшемуся без ног банкиру, а поэтому они ему от души помогли. А еще был случай, когда какому-то коммерсанту кости пальцев на ногах молотком перебили, и он теперь только на пятках ходит. После этого Андрею была продемонстрирована коллекция бейсбольных бит, лежак, на котором в крысином подвале коротают срок коммерсанты-заложники, и на этом представление окончилось. Под утро он починил Герке автомагнитолу, порекомендовал купить и посмотреть несколько видеокассет, и Герка отвез его в контору.
   В тот же день Димка и Андрей, обсудив ситуацию, разработали план дельнейших действий. Решено было сначала съездить в Москву в командировку - скажем, по инвестиционным делам, - а заодно подготовить почву для прыжка в неизвестность. Димка кстати вспомнил об одном из своих московских знакомых - мидовском дедушке, который, по его словам, пятые штаны протер, сидя на протоколе. Судя по словам дедушки, этот таинственный мидовский протокол был похож на наждачную бумагу, сидя на которой неизменно портишь одежду.
   Димке тут же пришла на память история про маленького мальчика, который стал потом великим вождем корейского народа товарищем Ким Ир Сеном. Мальчик этот очень любил кататься с каменной горки, но однажды, проснувшись ночью, увидел, как его мама при свете коптилки натруженными руками зашивает драные штанишки. В лице мамы, зашивающей штанишки, великому вождю почудился образ Родины, изнывающей под гнетом оккупантов, и он тут же поклялся обходить эту проклятую горку стороной. Когда Димка был в Корее, ему показывали это место. Рядом с огороженным покатым валуном стояла большая плита, на которой был выбит этот трогательный рассказ.
   Дедушка из МИДа был интересен отнюдь не драными штанами. Как-то он похвастался Димке, что может включить его в состав любой делегации, отбывающей с визитом из России - были бы ему деньги на шестые штаны. Димка тогда заверил, что при желании деньги найдутся, и они расстались весьма довольные друг другом. Теперь Димка связался с Москвой, сообщил дедушке, что настал звездный час для его новых штанов, а через день он уже перезванивал, чтобы узнать, в какую делегацию они с Андреем включены. Дедушка специально ради такого случая ждал звонка на каком-то левом телефоне: шизофреническое самомнение мидовцев о том, что их глупые разговоры могут быть интересны кому-нибудь еще, кроме них самих, Димка подметил уже давно...
  
   Еще утром в парижском отеле вице-премьерские шныри сообщили, что Вася сегодня не в духе. И хотя эта новость мало кого интересовала, шныри делали вид, будто разглашают по меньшей мере важную государственную тайну. Особым шиком было называть шефа именно Васей, подчеркивая тем самым свой доступ к государственному телу.
   Сам же Вася, глава российской делегации и вице-премьер правительства, завтракал в ресторане отеля. Щурясь сквозь толстые затемненные очки близорукими глазами, он сначала подносил слоеную булочку к носу, внимательно ее разглядывал, и только после этого вонзал в нее зубы. Рядом с ним сидело его семейство - жена и дочка, - которые, видимо, тоже имели отношение к теме визита - Вася приехал сюда для участия в международном совещании банкиров по иностранным инвестициям в экономику России.
   Жена производила впечатление хорошо проинвестированной дамы - одно только норковое манто, неизвестно зачем надетое к завтраку, заставляло вспомнить о том, что страна у нас богатая. Дочка же была ребенком ничем не примечательным - разве что своими косичками. Белесые и редкие как у папы волосы были скручены так, что бедная девочка беспрестанно пучила глаза и улыбалась до ушей. Но и этого садизма едва хватило на то, чтобы изваять на голове бедной васиной дочурки лишь две торчащие в стороны проволочные косички толщиной в карандаш.
   Димка и Андрей как раз подходили к ресторану, когда к ним суетливо подбежал васин шнырь, с которым они вчера перекинулись парой слов в самолете.
   - Вася завтракает, - вместо "здрасьте" сообщил он распиравшую его новость.
   - А я думал - какает, - ответил Андрей, входя в ресторан и ища глазами, куда бы присесть. Шныря такое замечание почему-то очень испугало, и он шарахнулся от Димки и Андрея, словно они сообщили ему, что Васю только что сняли с должности.
   - Молодые люди, - услышали они голос за спиной, - если позволите, я составлю вам компанию.
   Димка и Андрей обернулись. К ним обращался невысокий господин лет тридцати пяти, лысоватый, с физиономией, по которой можно было сделать вывод, что ее обладатель - человек безусловно хитрый.
   - Зачем вы напугали человека своим замечанием про Васю? - продолжал, дружески улыбаясь, развивать тему господин. - Он ведь после ваших слов решил, что Вася действительно какает и побежал искать бумажку.
   Контакт был установлен. Алексей - так звали нового знакомого - был тоже членом российской делегации на совещании по инвестициям и возглавлял в Москве юридическую фирму, специализировавшуюся, по его словам, исключительно на "перекладывании денег из кармана в карман". Собеседником он был отличным - правда, чуть-чуть занудливым, как и все юристы. А главное - он оказался почти земляком Димки и Андрея. В годы туманной юности он приехал в Москву, тут пять лет вгрызался в гранит юридической науки, а потом женился и стал москвичом.
   Позавтракав с Алексеем, они вместе пошли в зал отеля, где проходило совещание. Вскоре туда проследовал и Вася. Шнырь номер один нес за ним дипломат, изящно подгибая ноги и выпятив зад - он был выше Васи ростом и, видимо, страдал от этого. Шнырь номер два - тот, что сообщил Димке и Андрею о том, что Вася кушает, - помчался в противоположном направлении, унося норковое манто Васиной жены: повыделывалась - и хватит.
   Какой-то француз встал на председательском месте и начал что-то лопотать, показывая публике то один палец, то два, а то и все пять. Димка воткнул в ухо наушник от лежащей на кресле электронной коробочки и понял, что французский дядя приветствует российских гостей. Совещание началось.
   Гвоздем программы было выступление Васи. Скрипучим бесстрастным голосом он начал рассказывать о том, как здорово вкладывать в Россию инвестиции. Димка обернулся. Российские члены делегации - в основном, бизнесмены, банкиры и крупные госчиновники, с которыми Димка вчера летел в самолете, - все слушали Васю со снисходительными улыбками и изредка понимающе переглядывались друг с другом...
   За обедом Алексей нашел им за столик четвертого соседа - молодого мальтийца, приехавшего на совещание с единственной целью: где инвестиции - там всегда процветает оффшорный бизнес, а именно этим бизнесом он и занимался.
   Крис (так звали мальтийца) в ответ на вопрос о том, каково его впечатление от васиной речи, глубокомысленно сказал, что сказка про Красную Шапочку тоже хорошо начиналась, а кончилась плохо. На том и порешили. А возможные совместные проекты договорились обсудить на следующий день.
   Ближе к вечеру между Димкой и Андреем произошел весьма типичный для таких конференций разговор.
   - Что-то душно в этом зале, - сказал Андрей, поднимаясь с места после того, как французский дядя сказал свое адью и пожелал всем приятно провести время. - Пойти, что ли, на свежий воздух, ноги поразмять...
   - Пойдем, конечно. А может, в центр Парижа съездим, погуляем? - предложил Димка.
   - Гулять так гулять, - согласился Андрей...
  
   Приехав на такси в центр Парижа, они сначала просто шатались по улице Риволи со стеклянными витринами огромных супермаркетов, но скоро это занятие им изрядно надоело. Смотреть сквозь стекла на чужое счастье было скучно, и Димка с Андреем переключили свое внимание на нищих, занимавших позиции возле магазинных дверей.
   Не заметить нищих было трудно. Один парижский оборванец, которого Андрей тут же окрестил Папой Карло, неистово крутил ручку шарманки, заглушая шарманочным визгом шум машин и бормотание толпы. Чуть подальше, возле витрины супермаркета "Самаритэн", сидело другое дитя подземелья, а в качестве приложения к нему рядом находилась собака с грустными глазами. Не надо было знать французский, чтобы понять суть вывешенного ей на шею транспаранта: собачке нечего жрать. Глядя на упитанную харю ее хозяина, хотелось посочувствовать собачьей жизни.
   - Пощупаем буржуйских нищих, а? - предложил Димка Андрею, приближаясь к тоскливой псине. Он присел на корточки возле оцепеневшего от ужаса хозяина собаки и, вспомнив, как в детстве тетя-педиатр проверяла у него наличие желтухи, оттянул мужику нижнее веко правого глаза.
   - Печень в порядке, - сообщил он Андрею, который, похоже, раздумывал, проделать или нет то же самое с псиной. Впрочем, Андрей, видимо, вовремя сообразил, что помимо грустных глаз у собаки имеются еще и зубы, а добрые айболитовские порывы она может не понять. Димка же, занятый медосмотром, между тем щелкал пальцами над ушами тупо мигающего французского оборванца с целью проверки слуха. Затем он поводил указательным пальцем перед носом у нищего, внимательно наблюдая за движением глазных яблок. Напоследок он, секунду подумав, взял его за руку и проверил пульс.
   - Ты, дядя, здоров как бык, - сообщил Димка по-русски обалдевшему оборванцу, вставая с корточек. - Тебе бы трактором работать на полях любимой родины. Как там у вас в гимне поется - "Вперед, вперед, сыны Отчизны!" Вот так-то!
   Они повернулись и пошли дальше, оставляя за собой смятение нищего с отвисшей от таких непоняток челюстью и грустный взгляд некормленной собаки.
   - Собака - друг человека. Не обижай ее, чмо ходячее, - сообщил напоследок Андрей через плечо нищему. Тот, довольный, что от него отвязались, счастливо закивал головой. Собака посмотрела на него и тоскливо зевнула.
   - Не интересно тут. Пошли на набережную, - предложил Димка, поняв, что нищие во Франции такие же, как и все французы - затурканные и трусливые.
   Они свернули в первый попавшийся переулочек и через несколько минут оказались с той стороны универмага "Самаритэн", которая явно не была предназначена для всеобщего обозрения. Впереди был берег Сены с каменным бордюром и деревянными ящиками букинистов, в ряд прикрепленными к нему.
   Возле одного из открытых ящиков, откидная крышка которого служила прилавком, стоял морщинистый старикашка в лиловом берете и раскладывал свои замшелые фолианты. Димка тут же пошел к нему, хотя и не надеялся увидеть что-нибудь путное.
   Особую гордость старикашки, как оказалось, составляла книжка "Чапаев" ("Учпедгиз", 1953 год), на обложке которой красовался тараканьего вида мужик, представлявший собой живую иллюстрацию к известной загадке: "На дне лежит - усами шевелит". Рядом с бессмертным творением товарища Фурманова лежала другая книга с нарисованной на ней лошадью красного цвета. Книжка называлась "Герои гражданской войны", а красная лошадь, видимо, была одним из этих героев.
   Димка долго перебирал разложенные на откидной крышке и выставленные в ряд корочками наружу старые книжки, которые на берегу Сены смотрелись такой дикостью, какой выглядел бы парижский нищий среди своих собратьев с центральной пармской помойки. Наконец он выбрал маленькую брошюру с картинками, на которых государь император с сонной опухшей физиономией раздавал нижним чинам георгиевские кресты, и какую-то дореволюционную книжку про колдунов, обложку которой украшала отвратительная ряха с красными глазами. Нечто подобное Димка видел лишь в армии, в подвале на стрельбище, где хранилось оружие, и где в свете единственной лампы под потолком кружились летучие мыши.
   - "Колдовство, - прочел Димка вслух текст с ятями и ерами на первой попавшейся странице, - это не панацея от всех бед, которые сваливаются на людей. Но именно колдовство с его реальной или призрачной тайной властью над вашим врагом способно, даже если оно и кончится безрезультатно, на минуту или на час представить ваших врагов униженными и побежденными и почувствовать хотя бы мимолетное удовлетворение и счастье жить в этом мире..."
   Старикашка в берете заслушался звуками русской речи, и создалось впечатление, что он все понимает. Впечатление, впрочем, оказалось обманчивым: старикашка знал, как читаются русские буквы, умел выговаривать слово "Чапаев", но дальше простого попугайского воспроизведения прочитанных букв процесс взаимопонимания не пошел...
   - Ну давай, дед! - тем же покровительственным тоном, с каким он разговаривал с нищим, сказал Димка и похлопал старикашку по плечу. - Сей разумное, доброе, вечное и неси печатное слово в массы.
   Дед заулыбался и что-то пробормотал, ухватившись за край берета.
   - Ауфидерзейн, - почему-то по-немецки сказал Димка и пошел дальше.
   Уже начало темнеть. Экскурсионные пароходики, ползающие взад-вперед по Сене, включили прожектора и начали освещать здания по берегам, мимо которых они проплывали и на которые указывала рука экскурсовода.
   А у подножия этих зданий, там, где сверкали огоньками магазинчики-бутики, кипела жизнь. Видимо, этот квартал вдоль Сены представлял из себя один большой зоомагазин. Представителей животного мира здесь было куда больше, чем проходящих мимо хомо сапиенсов. В огромных аквариумах плавали рыбы, в клетках шуршали травой разноцветные кролики, а молодые петушки пытались издавать кукарекающие звуки. Индюшки косо смотрели из своих клеток на происходящее вокруг, а гуси вытягивали шеи, явно имея намерение кого-нибудь ущипнуть. Но самое сильное впечатление Димка и Андрей испытали при виде привязанного к столбику парижского козла, который, посмотрев на них вертикальными глазами, вдруг совсем по-русски произнес: "Бее!"
   - Если тебя мучает ностальгия по Родине, - глубокомысленно произнес Андрей, - закрой глаза и представь, что вокруг тебя русские поля, и русские козлы бегают вокруг... А запах-то, запах!
   - Хорошо в краю родном: пахнет сеном и гав... гав собака лает под окном, - в качестве эпилога к увиденному процитировал Димка народную мудрость. Свидание с Россией на этом решено было закончить и, вернувшись на улицу Риволи, сесть в метро и отъехать в резиденцию российской делегации...
  
   Димка давно уже дал свое определение парижскому метрополитену. По его мнению, оно представляло собой смесь бомжатника и общественного сортира с ночлежкой и угольной шахтой. После московского метро с его колоннами и кучерявыми прибамбасами, парижская подземка казалась достойной горняков, едущих в забой на ударную трудовую вахту. Повороты узких переходов, выложенных тусклой плиткой, постоянно таили в себе опасность наткнуться за ними на писающего на стенку джентельмена негритянского вида, а закопченый поезд, выныривающий из огромного разверстого тоннеля в центре зала, заставлял вспомнить о том, что ад, вроде бы, находится под землей.
   Именно поэтому Димка и Андрей всегда заходили в метро с одним желанием - поскорее из него выйти. А единственная фраза, которую Димка добавил в Париже к своим скудным познаниям французского наряду с "шерше ля фам" и "же не манж па сис жур", звучала так: "Ле плезир ди сортир" - "Какое счастье выйти наружу".
   Зайти в подземное царство предстояло обычным способом - засунув в прорезь грязно-голубой билетик с магнитной полоской и, упершись всем телом, повернуть висящую боком трехзубую рогатину турникета. Димка был зол на парижан еще и потому, что из-за своего высокого роста поворачивать никелированную рогатину ему приходилось той частью тела, которая совсем не приспособлена для того, чтобы ей на что-то нажимать. Кстати, шедший рядом с Димкой рослый негр толкать в щель билет и не думал, а никелированное препятствие преодолел очень просто - уперся руками в столбики турникетов и перебросил ноги на территорию метро. В общем, когда подъехал поезд и, дернув ручку дверей кверху, Димка и Андрей вошли в вагон, настроение у Димки было мерзопакостное.
   В вагоне димкина злость только усилилась: рядом с ним встал чернявый француз и начал дышать на него луком. Сначала Димка надеялся, что француз этот сам осознает свою роковую ошибку, но скоро понял, что его надеждам не суждено сбыться. Тогда, не зная французского языка, Димка выбрал самый доходчивый способ общения: он сжал кулак и пихнул француза в бок.
   Он ожидал чего угодно - ругани, ворчания, зверского выражения лица - но только не того, что последовало. Француз сказал "пардон", в последний раз дохнул луком и быстренько отбежал на два метра. Димка представил, что было бы, если бы он проделал ту же процедуру в московском метро. Он был уверен, что там бы начались вопли на весь вагон из цикла: "Ты че, падла, пихаешься!", или, по крайней мере, в ответ ему бы дружески отдавили ногу.
   Димке стало интересно. Он подошел к другому молодому французу и молча толкнул его в бок. Француз словно всю жизнь ждал этого момента. "Пардон!" - с готовностью закричал он и проворно отбежал в сторону. А Димка, у которого все больше и больше разгорался интерес к этим странным французам, уже шел, сжимая кулаки, к сидевшему на лавке дяде с газеткой, поверх которой блестели настороженные дядины глаза.
   Когда дядя с газеткой, не дожидаясь димкиного прикосновения, вскочил и, стукаясь о спинки лавок, бодро удрал в другой конец вагона, Димка вернулся к Андрею.
   - Слушай, - сказал он. - Я понял одну простую вещь. Если Россия когда-нибудь снова решит завоевать Париж - для этого не надо делать ни единого выстрела. Достаточно будет высадить в это гнилое болото тысяч пять голодных русских мужиков - и французы с воплями "пардон" сами сбегут подальше.
   - А что ты хочешь? - философски заметил Андрей, садясь на место убежавшего дяди с газеткой. - Русская жизнь - это лучшая в мире школа выживания...
  
   Банкирское совещание завершилось через два дня ужином в гостиничном ресторане. Димка и Андрей попали за круглый столик, где сидели две супружеские пары. Мужья, видимо, что-то уже проинвестировали в Россию, или собирались инвестировать, поэтому и сидели на конференции, слушая васин бред, а жены их в это время шарились по Парижу. Судя по разговору, пары были итальянские, а дорогие часы и дамские цацки свидетельствовали о несомненном достатке.
   Официанты проворно меняли тарелки и бокалы, а со сцены неслись все новые и новые тосты - за будущее России, за будущее Франции, за здоровье всех присутствующих. Какой-то пьяненький директор-"оборонщик", завод которого выпускал тяжелые бомбардировщики, вылез вдруг к микрофону и провозгласил советский тост за мир во всем мире.
   Андрей все порывался тоже пойти на сцену и предложить выпить "за нас с вами и за хер с ними", но Димка отговорил его от такого опрометчивого шага. Тогда он начал разглядывать соседей по столу и обратил внимание на странность итальянских браков: дамы были много моложе своих мужей. Итальянским дедам, судя по всему, было не меньше шестидесяти, а их женам, обильно увешанным золотом и бриллиантами, видимо, едва перевалило за сорок. Димка и Андрей еще долго рассуждали бы между собой об этом феномене, если бы одна из них не хихикнула, не взглянула на другую и не сказала на чистейшем русском языке:
   - Тань, что-то мне сидеть жрать уже не в кайф. Давай хоть погуляем, что ли?
   - Так ведь для гуляний компания нужна, - с растяжкой московской путаны ответила ей другая.
   - Да вон хоть с пацанами, - сказала первая и обе они с усмешкой уставились на Димку с Андреем, которые не ожидали подобного развития событий и поэтому сидели с раскрытыми ртами. - Ну что, пацанчики, приглашаете вы нас, или как?
   - Я все-таки сначала выпью за нас с вами и за хрен с ними, - ошарашенно сказал Андрей, кивнув в сторону их престарелых итальянских мужей.
  
   В отель они приехали уже ночью. Димка сходил к себе, переоделся и пришел в номер к Андрею. Андрей только что заварил чай из электрочайника и теперь распечатывал маленькую пластмассовую баночку со сливками, намереваясь их влить в чашку. На столе лежала раскрытая книга про колдовство.
   - Читаешь? - спросил Димка.
   - А что? Интересная книжка, - сказал Андрей, беря ее в руки. - Чай будешь? Пей.
   Они пили чай и Андрей листал желтые страницы.
   - Слушай, - сказал вдруг Димка, задумчиво глядя на настольную лампу. - Я, конечно, в эту чертовщину не верю, но если все так просто - давай попробуем.
   - Что попробуем? - спросил Андрей.
   - Ну, поколдовать, или как это там называется...
   Пьяное брожение в отеле уже стихло, наступила ночная тишина, которую изредка нарушала одинокая машина, шуршащая по мокрому асфальту под окном. В соседних домах погасли окна. Париж спал.
   - Сейчас, наверное, Вася своей мелкой дочке поет песню про то, что спят усталые игрушки, - сказал Димка.
   - Это точно, - согласился Андрей. - А дочка его спрашивает: "Папа, почему у тебя все колыбельные песни начинаются по-разному, а кончаются одинаково - "хр-р, хр-р"?"
   - Интересно, Вася в очках спит, или без? - спросил Димка.
   - Конечно в очках. Иначе как он сны будет разглядывать?
   - Ну, если ему снятся кошмары - например, про бюджет, или про то, что он живет на одну зарплату - тогда их и рассматривать не стоит, - предположил Димка.
   - Ладно, хрен с ним, с Васей, - сказал Андрей. - Давай действительно посмотрим, что в этой книжке про колдовство умные люди пишут.
   - А я тебе это уже давно предлагаю, - ответил Димка.
   Итак, вместо спокойного ночного сна на огромных мягких кроватях пятизвездочного отеля, Димка и Андрей решили поиграть с неизвестностью, благо книжка давала все рекомендации на этот счет.
   - "...Достаточно сильной злой воли, - продолжил Андрей чтение того, что на берегу Сены не удалось дочитать Димке. - Если есть сильная злая воля и если вы обладаете ярким воображением, то все, что от вас требуется - это ясно и зримо представить ваш объект, а потом, обозначив к нему свою ненависть, нарисовать себе результат, к которому вы стремитесь - смерть, ранение, болезнь. Вялая игра воображения и слабая воля тут не помогут. Злая воля должна заставлять вас безрассудно сжимать кулаки и скрежетать зубами, а если в вашем воображении появится окровавленный труп - вы должны явственно ощущать его липкую кровь на ваших руках..." Слушай, Димка, это, по-моему, какой-то псих написал.
   - Ты читай, читай, - сказал Димка, представляя себе, с какой силой он, вместо Золотозубого, лупил бы Батьковича в лобешник бутылкой от шампанского.
   - Димка, ты сжал кулаки и скрипишь зубами, - наклонив голову, тихо сказал Андрей. - По-моему, мы думаем об одном и том же.
   - Читай, - так же тихо произнес Димка.
   - "...Нас могут спросить, - продолжал Андрей, - зачем же тогда все эти пентакли, пентаграммы, зелья и талисманы? Они нужны по двум причинам. Во-первых, чтобы оградить себя от ответного удара, если ваш объект - более сильный маг, нежели вы. А во-вторых, чтобы по пути к объекту ваше второе "Я" в черной пустоте не схватил и не зацепил кто-то третий, после чего вы перестанете существовать как самостоятельная личность и окажетесь в чужой власти. Если же вы уверены в своей превосходящей силе и считаете, что вы сможете не оглядываться назад и не смотреть по сторонам, даже если за спиной будет хохот, плач, стоны и даже мольбы о помощи вашей единственной дочери - действуйте. Но если есть хоть капля сомнения - ни в коем случае не прибегайте к этому, иначе вы погибнете..."
   - Жуткие вещи пишут в этих книжках, - сказал Димка, по-прежнему мысленно молотя Батьковича бутылкой.
   - Слушай, - сказал вдруг Андрей. - А если Батьковичу в лоб молния ударит - с ним случится хоть что-нибудь?
   - Очухается, - подумав, сказал Димка, представив себе носатую голову Батьковича в виде ржавой вывески, которые часто болтаются на деревенских фонарных столбах и называются "не влезай - убьет" - с черепом, пустые черные очи которого пронизывает красная ломаная стрелка.
   - Этот точно очухается, - согласился Андрей. - А что бывает сильнее молнии?
   - Наверное, лом, - в этот момент в димкином воображении Батьковичу проламывали череп чугунным ломом. - Ведь правду говорят: против лома нет приема...
   - ...если нет другого лома, - закончил Андрей. - А голова у Батьковича точно чугунная... Пошли лучше спать, Димка. А то и в самом деле сдвинемся и начнем вызывать нечистых духов.
   - Пошли, - согласился Димка. - Если бы все было так легко и просто - давно бы уже одна половина людей извела другую половину...
  
   На следующий день предстоял отлет в Москву. Андрей и Димка попрощались с Крисом, подарив ему на память деревянного медведя, сели в автобус и поехали в аэропорт Шарля де Голля. В автобусе юрист Алексей назвал их "гениальнейшими" и доступно разъяснил им, что свою провинцию они уже переросли, а поэтому им пора переезжать в Москву и поработать у него. Димка и Андрей кивали головой и думали, что судьба подослала к ним лысого господина с его беседами о жизни как нельзя кстати.
   В самолете делегация восприняла весь запас спиртного, бывший на борту, потом пошли в ход коллекционные французские вина, которые предназначались для подарков друзьям. Очереди у туалетов вытянулись вдоль проходов на несколько метров. В первом салоне дремали вице-премьер Вася с женой и дочкой, и Димка понял, что сны Вася разглядывает все-таки в очках...
   А в Москве Димка позвонил Сифе.
   - Знаешь, что у нас случилось? - спросил Сифа в телефон.- Сегодня утром Батькович на машине разбился. И он, и его водила - насмерть. Так что теперь должника у тебя нет. И у многих других тоже, кому Батькович был должен деньги. Нет человека - нет долгов. Вот так решаются дела...
   - Бывают в жизни совпадения, - пробормотал Димка.
   - Что? - спросил из трубки Сифа.
   - Ничего. Просто интересные вещи ты рассказываешь...
  
   Димке не нужно было много времени на сборы в Москву. Даже вопрос о том, куда пристроить собачонку, которую Димка подобрал на улице, тоже решился сам собой. Во время предыдущей своей командировки Димка оставлял ее у соседки-пенсионерки, поливавшей в его квартире цветы и присматривавшей за порядком. Теперь соседка торжественно заверила Димку, что собачонка будет дальше озарять своей улыбкой уже ее квартиру. Единственное, с чем она была не согласна - это с тем, как собачонку зовут. Для Димки она по-прежнему была Мордой, а соседка звала ее Каштанкой. Впрочем, судя по лучезарной улыбке, настроение собаке эти разногласия ничуть не портили. В конце концов, у Ульянова-Ленина тоже было две фамилии - и ничего, жил себе.
   Соседку мучила единственная проблема - чем собаку кормить. Димка, уезжая в прошлый раз, накупил кучу пакетов с патентованным собачьим кормом, и хозяйка высыпала коричневые таблетки в миску. Этот корм до сих пор лежал нетронутым, зато соседка рассказала страшную историю о том, что собака предпочитает обедать исключительно на знакомой помойке и поедает при этом всякую тухлятину, а заодно однажды опустошила горшок приведенного в гости малолетнего хозяйкиного внука.
   С тех пор, глядя на рекламу по телевизору, Димка ясно осознавал, что для его отдельно взятой собаки коричневые таблетки - это нечто куда более невкусное, чем содержимое ночного горшка, а поэтому он предпочел дать соседке денег на эксперименты в духе великого садиста-любителя, физиолога Павлова. Отныне она получила важное партийное поручение толкать улыбающейся псине под нос разные продукты, включать лампочки и звонить в звоночки, чтобы установить, что собачонка любит кушать и отучить ее от процесса поедания пищи в антисанитарных условиях.
   А на пармском вокзале, стоя в очереди за билетом, Димка неожиданно встретил Виолетту - свою давнишнюю знакомую со студенческих лет. Виолетта была старше его на три курса и иногда с высоты своего преддембельского университетского положения давала зеленому первокурснику Димке ценные указания на тему "Как преуспеть в этой жизни". Сама Виолетта готовилась к получению красного диплома, защите диссертации и работе в партийных органах. Уже тогда она шабашила в обществе "Знание", которое возглавляла ее преподавательница по научному коммунизму бабушка Брошуркова, вошедшая в университетскую историю гениальной фразой по поводу отсутствия колбасы в магазине: "Пусть у нас не все в порядке, зато мы первые в мире строим коммунизм!"
   С Виолеттой, как с котом Леопольдом, нужно было всегда жить дружно. Однажды, обидевшись на одного из димкиных однокурсников, она написала и опубликовала в областной газете статью о вреде суеверий. В качестве одного из главных героев фигурировал именно он. "У входа в библиотеку его остановила цыганка и предложила погадать, - живописала Виолетта в своей статье. - И этот студент, коммунист, член партбюро факультета, послушно протянул ей руку..." Парню долго потом пришлось оправдываться.
   Впрочем, бывали на виолеттином пути и огорчения, причиной которых была ее неукротимая энергия и стремление успеть везде. Однажды, описывая распутство и беспорядки в универовской общаге, она начала свою статью в вузовской многотиражке так: "Если посмотреть в окна большого десятиэтажного здания в центре Пармска, то нельзя не поразиться тому, какие безобразия там творятся". Поскольку димкины однокурсники жили в этой общаге под самой крышей, он четко знал, что последний этаж там девятый. Знал это и секретарь партбюро факультета, который, ознакомившись со статьей, не поленился сесть в трамвай, съездить к зданию обкома КПСС и пересчитать этажи. В итоге Виолетту не выпустили в поездку по ГДР.
   Закончив университет, Виолетта начала, что называется, делать сама себя. Она рассказывала о своих многочисленных любовниках среди генералов МВД и КГБ и в доказательство демонстрировала их очередные подарки - новую шубу, шапку, магнитофон. И только несколько человек знали, что деньги Виолетта зарабатывает, шабаша чтением лекций в сельской глубинке. Когда она защитила диссертацию, ей стали платить по десять рублей за лекцию, чему она была несказанно рада.
   Как-то, когда Димка был уже старшекурсником, он случайно встретился с ней в какой-то деревне. Она, в духе перестроечных тенденций, должна была рассказать дояркам о половой жизни, а Димке предстояло просветить механизаторов насчет политики Китая. Димка тогда посетил ее лекцию, сопровождаемую запахом навоза и мычанием коров за стенкой. Виолетта выставила перед доярками макет мужских половых органов, раз в пять больше среднестатистических, и, показывая на него, гордо сообщила обалдевшим сельским труженицам: "Вот об этом у нас пойдет сегодня речь... Всем видно?" Впрочем, Димка через час тоже поизвращался не меньше: когда он нарисовал на доске в красном уголке китайскими иероглифами слово "бацюаньчжуи" - "гегемонизм" - то лица механизаторов при виде сложного иероглифа "ба" вытянулись не меньше, чем у доярок при виде наглядного пособия.
   Успех виолеттиных лекций о половой жизни был столь оглушительным, что ее командировали на агитпоезд ЦК ВЛКСМ, с которым она объездила всю страну. Наглядное пособие постоянно стояло при этом на столике в купе, и на станциях любопытные граждане толпами собирались возле вагона, обсуждая знакомый силуэт в окне.
   Димка слышал, что Виолетта в конце концов решила, что Пармск тесен для ее кипучей энергии, поехала в Москву и поступила в какую-то юридическую академию. Там она вышла замуж за однокурсника и тем самым получила пропуск в престижнейший московский клан. Теперь ей уже не надо было заботиться о своем будущем. Ее счастливая жизнь была гарантирована ее новыми родственниками, которые почему-то очень ценили ту четверть ее крови, которая досталась ей от еврейских предков.
   А вообще, для Димки образ Виолетты напрочь соединился с ролью пантеры Багиры из спектакля по мотивам сказки о Маугли, которую она исполняла на каком-то факультетском смотре художественной самодеятельности. Она сыграла идеально - наверное, прежде всего потому, что по своему характеру максимально подходила для этой роли. Впрочем, ко времени встречи с Димкой у кассы пармского вокзала она, после нескольких лет московской жизни, скорее была уже похожа не на стройную юркую пантеру, а на бойкую сестру медведя Балу. Именно ей было суждено провести с Димкой политико-воспитательную беседу, которая стала для него Вторым разговором в поезде.
  
  
   - Есть два пути покорения Москвы, - говорила Виолетта, болтая за нитку в стакане с кипятком чайный пакетик. - Любой провинциал это должен понимать, и свою тактику должен строить исходя как раз из этого. Это правда, что москвичи в своей общей массе - тупые обожравшиеся создания, и любая лимита, умеющая нестандартно мыслить и оказаться в нужном месте в нужное время, даст им сто очков вперед. Я старая умная женщина, и знаю это очень хорошо на собственном опыте.
   - Чего же ты так о москвичах-то? - усмехнулся Димка. - Ты же вроде сама уже принадлежишь к их числу.
   - Есть такое дело, - согласилась Виолетта. - Только я всего лишь констатирую факт. История Москвы всегда делалась злыми тщеславными провинциалами, приехавшими ее покорять. У провинциалов нет московской самоуспокоенности. Если ты москвич и у тебя есть квартира - то ты, даже работая каким-нибудь вахтером, сможешь не умереть с голоду. Провинциалу это не годится. Ему надо зарабатывать деньги, чтобы заплатить за арендованную у москвича хату, а для этого нужно быть гораздо выше среднего уровня и по уму, и по энергии. Нормальный провинциал в Москве - это всегда шустрый и умный электровеник. Так было всегда.
   - Ты говорила о каких-то двух путях, - сказал Димка.
   - Говорила. Просто у меня на этот счет есть своя концепция, рожденная в муках бессонных московских ночей, - Виолетта хихикнула и затолкала чайный пакетик ручкой ложки в пространство между окном и стеной. - Концепция очень простая: для покорения Москвы есть два пути, и оба они опробованы четыреста лет назад. Первый я называю "путь Бориса Годунова", второй - "путь Лжедмитрия".
   - А царя Навуходоносора ты не могла бы еще сюда приплести? - осведомился Димка.
   - Зря смеешься. История доказывает, что любой провинциал идет по одному из этих путей. Вот смотри. Путь Бориса Годунова - это путь незнатного боярина, который в конце концов напялил на себя корону. А для этого он сделал всего несколько удачных ходов. Первый ход - удачная женитьба. Женой его стала сестра тогдашнего Берии - Малюты Скуратова. Так он стал родным для правящего клана. Второй ход - тоже удачная женитьба. Его сестра Ирина стала женой будущего царя Федора Иоанновича. А сам Годунов тем временем претворяет в жизнь бессмертный лозунг о том, что кадры решают все: он крутится в госаппарате, подкупает одних, пьет с другими, раздает звания третьим - и в итоге становится фактическим правителем России. Причем, при Иване Грозном он не очень-то высовывался: при нем можно было и по башке палкой схлопотать, или еще того похуже. Зато когда к власти пришел тупой москвич Федор - тут настал его звездный час. Федор колотил лоб в церкви, а Борис Годунов правил Россией...
   - А потом он стал царем...
   - Точно, - Виолетта отхлебнула чай из стакана. - Когда Федор помер, оказалось, что династия кончилась. Претендентов на престол была куча. Но царем стал именно Борис. Во-первых, он фактически уже правил страной, а во-вторых, при своем незнатном происхождении он мог похвастаться тем, что он - брат царицы, и что последняя царица в династии носила его фамилию - Годунова. Это и есть первый путь, путь карьериста, который включает в себя постепенность, хитрость и самое главное - легитимность, пусть даже достаточно сомнительную.
   - А второй путь...
   - Второй путь - путь Лжедмитрия. Москва всегда свысока относится к провинции, и порой не замечает, что там творится. Поэтому Лжедмитрий смог спокойно договориться с поляками и собрать кучу всякого люмпена, мечтавшего стать новой московской лимитой. А потом вся эта пьяная орава со свистом и улюлюканьем пошла на Москву. Ошалевшие москвичи не ожидали такого натиска и тут же провозгласили самозванца царем Дмитрием, сыном Ивана Грозного, который чудесно спасся от наемных убийц Бориса Годунова. Вот тебе и второй путь, путь воина, главное в котором - сила и натиск. Но без легитимности и тут не обойтись. Москва чужих не принимает, если нет хотя бы призрачного обоснования того, что этот человек занял свое место в Москве абсолютно законно.
   - Ты не забывай, что оба они плохо кончили: Борис не смог удержать Россию, а Лжедмитрию отсекли башку на Красной площади, - сказал Димка.
   - Ну, положим, Бориса сгубило то, что появился Лжедмитрий, а Лжедмитрия - то, что он не смог удержать свою пьяную ораву. Главное не в этом, - Виолетта допила чай и бросила в стакан смятые бумажки от сахарных оберток. - Главное в том, что путь Бориса и путь Лжедмитрия - это единственные два способа покорения Москвы. Слезами Москву не покорить, как не покорить ее и гениальным умом, к которому больше ничего не прилагается. Тут нужно еще кое-что. Вот это кое-что и помогает пройти один из этих путей. Я тоже его прошла. И теперь я, старая мудрая женщина, уже спокойно смотрю, как это делают другие...
  
   Лысый Алексей встретил их как родных и тут же повел договариваться насчет жилья. Его контора помещалась на первом этаже общежития в центре Москвы, которое раньше было собственностью ВЛКСМ. Димка жил здесь несколько лет назад, когда ездил делегатом на фестиваль молодежи и студентов в город Пхеньян и уверенно мог сказать, что у этого общежития были лучшие годы. По крайней мере, тогда здание было чисто побелено, а кресла и кровати в комнатах еще не приобрели дурную привычку внезапно падать на пол и превращаться в груду деревяшек при резких движениях их хозяев.
   Чье общежитие было теперь - не знал никто, даже комендантша, боевая тетенька, обладавшая, помимо всех прочих достоинств, красной физиономией и простым русским отчеством - Сидоровна. Комендантша давно уже свыклась с мыслью, что начальства над ней нет и что она сама здесь хозяйка. Верхний этаж в общежитии, помимо самой Сидоровны, занимали ее провинциальные родственники, находившие удовольствие от того, что они живут в Москве и могут при желании каждый день ходить в Мавзолей. На средних этажах обитала толпа аспирантов и командированных, а нижний этаж, почищенный и отремонтированный, занимали разные конторы и бар.
   Сидоровны боялись все. Общаясь с ней, Лысый Леха улыбался настолько лучезарно, что в комнате становилось светлей. Впрочем, на этот счет Андрей придерживался другого взгляда: по его мнению, свечение исходило от лехиной плеши, покрывшейся потом из-за ответственности момента. Лысый Леха представил Сидоровне Димку и Андрея, после чего их имена были торжественно внесены в список тех, кому вахтеры могли давать ключи. Вахта была похожа на огромную трибуну партийного съезда, а сидящая за ней бабулька-вахтерша, судя по ее подозрительному взгляду, приходилась ближайшей родственницей Лаврентия Павловича Берии.
   - Жить вы будете на пятом этаже, - сообщила Сидоровна, помахивая ключом и отражаясь в сплюснутом виде на блестящей лехиной лысине. - Вида на Кремль не обещаю, но Москву-реку из окна видно. Ключи при уходе сдавать. По ночам громко не орать. Имущество не портить. Все остальное меня не касается. Белье меняем раз в две недели...
   Так началось московское житье Димки и Андрея. Днем они спускались на первый этаж, в лехину контору, а вечером погружались в общажную жизнь. Скоро они уже обладали массой полезных знакомств. Если надо было погладить рубашки - для этой цели годилась добрая соседка слева. Для удовольствий иного рода был составлен целый список комнат, куда можно было запросто прийти вечерком с бутылкой винца. Для умных бесед годился чокнутый сосед-аспирант Славка, считавший, что он пишет гениальную диссертацию. По вечерам он ходил по длинному коридору и вел сам с собой вслух научную дискуссию.
   Беседа происходила как бы по ролям: сначала Славка задавал сам себе визгливым голосом спорные вопросы, выгибаясь и корча в пространство гнилую рожу, а потом горячо и убедительно сам себе же на них отвечал. Глядя на его фигуру, болтающуюся из конца в конец коридора, Димка восхищался богатством великого и могучего корейского языка, безвестные создатели которого придумали специальный глагол "танида", означаюший в переводе "ходить туда-сюда".
   Послушав пару раз его беседы, Димка и Андрей полностью усвоили главный тезис: все войны происходят оттого, что в мире не хватает воды. Иные причины Славка не признавал и готов был спорить сам с собой до посинения, доказывая, что евреи хотят захватить Египет с единственной целью - протянуть из Нила трубу в Израиль. Тот факт, что в этом случае обиженные египтяне могут ухнуть в Нил цистерну цианистого калия и перетравить всех евреев, которые попьют водицу из этой трубы, Славку отнюдь не смущал. Он популярно объяснил Димке, что, например, река Дунай течет через многие страны, но даже когда на ее берегах бушевала война, никто так и не решился переморить соседей подобным образом.
   А еще Димка, бродя по общаге, вспоминал свое прошлое пребывание в ее стенах и поездку отсюда в Пхеньян, на тринадцатый фестиваль молодежи и студентов. Для Димки это был первый выезд за границу, первое соприкосновение с чужой жизнью и первое удивление по поводу того, что его английский, оказывается, понимают не только те, кто учил его согласно директивам Пармского облоно...
  
   Самолет сел на посадочную полосу среди желтых холмов, лишенных всякой растительности, и начал выруливать к месту стоянки. Взлетная полоса была окружена с двух сторон рядами колючей проволоки, вдоль которой расхаживали часовые в зеленой форме. Впереди, на площадке, стояло несколько небольших самолетов, перед каждым из которых замер солдат с автоматом. А еще чуть дальше был небольшой аэровокзал с огромным портретом Ким Ир Сена, который, поджав губы, скептически обозревал летное поле. Был конец июня. Жаркий Пхеньян принял Димку в свои коммунистические объятия.
   Выехав за пределы аэропорта через мост, окруженный рядами колючей проволоки и охраняемый двумя автоматчиками, автобус поехал в город. Поля ступеньками окружали желтые холмы. Вдоль краев ступенек стояли лозунги. Особым разнообразием, впрочем, они не отличались. Призывы к завершению многонедельного ударного боя чередовались с банальными фразами типа: "Видэхан сурен Ким Иль Сон дончжи мансэ!" - "Да здравствует великий вождь товарищ Ким Ир Сен!" Лозунги были новые, и Димка сделал вывод, что великий вождь, возглавивший Корею почти полвека назад, до сих пор держит ее крепко.
   После оформления документов Димка получил на шею карточку с собственной физиономией и большой синей буквой "D", означавшей, что он делегат фестиваля. Правда, корейцы, не разбиравшиеся в латинском алфавите, начали его имя не с "D", а с "P", решив, видимо, что это одна и та же буква. Так Димка стал Пимкой, и до конца пхеньянского визита всем так и представлялся, приподнимая соломенную шляпу - такие шляпы, пользующиеся, по слухам, любовью великого вождя, раздали всем членам советской делегации.
   Меньше повезло димкиной соседке по самолету, татарочке Резеде. Одержимые манией все на свете путать, корейцы на сей раз заменили латинскую "R" на "P", отчего имя у бедной татарочки получилось весьма неприличное. Она так и не рискнула произнести его вслух и не давала списывать его с карточки иностранцам, желающим с ней познакомиться: видимо, ей отнюдь не улыбалось получить однажды письмо от заморского друга, начинающееся словами: "Дорогая Пезеда". Пезеда попыталась было возмутиться, но Пимка заверил ее, что корейцы и без того совершили подвиг, правильно впечатав в ее карточку букву "зю" - в корейском языке она напрочь отсутствует и корейцы вместо нее лепят обычно какую-нибудь "D", обязательно при этом спутав ее с "P". После такой лекции о красотах корейского языка Резеда сказала спасибо великому вождю и славной Трудовой партии за то, что корейцы ошиблись всего на одну букву...
   Автобусы въехали на улицу Кванбок, в только что отстроенный на желтых холмах многоэтажный пригород Пхеньяна. Начисто лишенные травы окрестные холмы были засажены деревьями, укрепленными с четырех сторон веревочками на вбитых в желтую цементную почву кольях. Между деревьями возвышался лозунг, провозглашавший корейское "мансэ" антиимпериалистической солидарности, миру и дружбе. В автобус зашел улыбающийся кореец с партийным значком на груди (великий вождь на фоне длинного красного знамени) и сообщил по-русски, что сейчас делегатов расселят по подъездам многоэтажного дома. Кроме того, за несколькими делегатами будет закреплено по корейцу, и все свои перемещения по городу нужно согласовывать с ним.
   Вскоре Димка уже имел счастье познакомиться со своим куратором. Невысокий скуластый кореец с широко расставленными глазами, явно студент, со значком Союза социалистической трудовой молодежи (великий вождь на коротком красном знамени), одетый в белую футболку и темные брюки, подошел к нему.
   - Чжыдрапсытыбуйте, - поздоровался он, улыбаясь хитрой восточной улыбкой. - Меня чжовут Кэ Сон Чжу.
   Димка понял, что с буквой "зю" у корейцев по-прежнему не все в порядке.
   - Аннён хасейо, - сказал он по-корейски оторопевшему куратору классическую фразу из учебника корейского языка. - Дмитрийраго хамнида.
   Начало короткой дружбе было положено...
  
   Димка долго потом пытался понять, почему из небольшой группы своих подопечных Сон Чжу выделил именно его. Может быть, потому, что Димка был единственным, кто хоть что-то мог сказать по-корейски кроме пресловутых "аннён" и "чхинсон" - "привет" и "дружба" (эти слова на инструктаже в Москве рекомендовалось твердить каждому попадающемуся на пути корейцу). А может, просто встретились два человека и, увидев друг друга, почувствовали, что они могут и должны стать друзьями.
   Димка представлял себе, как со стороны выглядела их сладкая парочка - он, со своим ростом под сто девяносто, и маленький Сон Чжу, который так и не выполнил указание великого вождя товарища Ким Ир Сена и не дорос до 165 сантиметров. В своей работе "О некоторых задачах организаций Союза социалистической трудовой молодежи" великий вождь дал директиву развернуть соревнование по достижению заветного роста, и теперь Димка приставал к Сон Чжу с расспросами, почему он не выполнил задачу, поставленную перед ним вождем. Сон Чжу вздыхал, сокрушенно улыбался и говорил свою любимую фразу: "Не чжнаю".
   Сон Чжу не очень-то много рассказывал о себе - как и всякий северный кореец, он предпочитал остаться для своего собеседника человеком, возникшим из ниоткуда и в конце концов пропавшим в никуда. Уже после возвращения домой Димка написал Сон Чжу пару писем, но ответа так и не получил - Сон Чжу для него больше не существовал.
   А пока они были вместе - ходили в лавочки японских корейцев, построенные возле домов на улице Кванбок, и симпатичненькие пухленькие японские кореяночки ласково пели им нежными голосами: "Осипсио!" - корейское "заходите". Сон Чжу показывал ему центральные улицы Пхеньяна - то, что можно было показывать иностранцам.
   А еще Димке нравилось сидеть внизу, на первом этаже, возле лифта, и, болтая с Сон Чжу, ждать, когда зазвонит телефон. Телефон звонил, Димка кричал в трубку "ёбосио" - корейское "алло" - и передавал трубку дежурному. Кэ Сон Чжу всегда улыбался и пожимал плечами по поводу странной любви русского человека к этому корейскому слову. А Димка вспоминал, как однажды Сон Чжу хотел что-то спросить на улице Чхангванвон у симпатичной девушки, одетой в зеленую студенческую форму. "Ёбосио!" - окликнул он ее. Девушка обернулась и ее прелестные губки вымолвили ответное заклинание - "Ёбосипсио!". Для димкиного русского уха слышать такое от девушки было невыносимо.
   Сон Чжу захотел как-то показать Димке утренний Пхеньян, и Димка понял, что такое Азия. Высотные дома просыпались одновременно, старшие по подъездам многоэтажек внимательно следили, все ли жильцы вышли во двор на физзарядку, комплекс которой, как подчеркнул Сон Чжу, лично разработал любимый руководитель товарищ Ким Чен Ир. Потом настало время школьников. Важная маленькая девочка лет семи в клетчатой форме встала на середине двора. К ней подбежала другая, с барабаном. И сейчас же из всех подъездов на середину двора побежали дети. Они быстро построились и строем пошли по улице, распевая во все горло: "Мы не завидуем никому на свете!" Главная девочка бегала вдоль строя и ставила какие-то значки в толстую клеенчатую тетрадь.
   Эта жизнь, где были старшие подъездов, советы микрорайона и система круговой поруки, когда каждая семья отвечает не только за себя, но и за соседей, а поэтому, усердно помогая им в порядке общественной нагрузки, на всякий случай за ними присматривает, была для Сон Чжу его обычной жизнью. Для Димки же все это было в диковинку. И, глядя на окончивших рабочий день и радостно танцующих по этому случаю корейцев, он поражался тому, как идеально организовано корейское общество. А потом Димка вошел в азарт и начал придумывать все новые и новые заморочки, мысля уже себя не иначе как советником великого вождя по идеологии.
   Димка видел, как взвыли корейцы на стадионе, когда в ложе на открытии фестиваля появился великий вождь - по европейским меркам невысокий, упитанный корейский дедушка с большой, величиной с кулак, опухолью сзади на шее. Великий вождь то ли уже впал в маразм, то ли откровенно прикалывался, глядя в полевой бинокль на отдававшего ему рапорт пожилого главного корейского комсомольца, который стоял от него в трех шагах. А вокруг были тысячи людей с его портретами на нагрудных значках.
   Через час после этого Димка снова увидел великого вождя. Автобус переезжал через реку Тэдон, и на другом берегу, освещенная прожекторами, возвышалась его тридцатидвухметровая бронзовая статуя. Самый великий приколист нашей эпохи, создавший совершенную модель коммунизма, по сравнению с которой СССР конца тридцатых годов был вопиющим расхлябанным бардаком, стоял на берегу реки, указывая вдаль огромной бронзовой рукой...
  
   Впрочем, хватит. Димка уже давно понял, что про Корею он может вспоминать очень долго и очень много - и не сказать все. Собственно, Корея была лишь маленьким эпизодом, без которого нельзя было понять логику дальнейших событий. И в этом смысле вся интересная корейская жизнь стала для Димки лишь фоном для встречи, случившейся в один из последних дней димкиной пхеньянской одиссеи.
   В тот день на обед давали блюдо, про которое Сон Чжу сказал, что это - собачьи ушки. По его всегдашней улыбке не было понятно, очередной ли это прикол, или, учитывая любовь корейцев к собачатине, чистая правда. Потом Димка решил немножко пошутить с лифтером в их подъезде (Димку всегда поражала регламентированность корейской жизни: если ты, скажем, плавишь сталь, то кнопки в лифте твоего собственного дома должен нажимать уже другой человек, специально для этого предназначенный). Димка вытащил из кармана корейский разговорник и пока лифт ехал на двенадцатый этаж, бойко без остановки по-корейски зачитывал лифтеру: "У меня болит голова. У меня болит живот. У меня болят ноги. У меня болят руки..." Двенадцатый этаж совпал с кульминацией сцены. Димка зачитывал лифтеру трагическим тоном: "Какая у меня болезнь, доктор?! Болезнь в тяжелой форме?", а обалдевший лифтер, бросив кнопки и отвесив челюсть, внимательно слушал.
   Ближе к вечеру от старшего по подъезду позвонил Кэ Сон Чжу и предложил погулять. Димка решил, что это будет обычная прогулка по улице Кванбок, но ошибся. Сон Чжу пригласил его к своему знакомому, китайцу Чжану, который заканчивал аспирантуру в университете имени Ким Ир Сена и, как и Сон Чжу, изучал экономику...
  
   Препирательства с лифтерами, освещенные магазинчики, собачьи ушки и другие прелести жизни - все это осталось далеко позади, как только исчез за спиной из виду последний высотный дом на освещенной улице Чхангванвон. Здесь уже был совсем другой Пхеньян - город, куда не забредает ни один белый человек без риска исчезнуть как американский шпион. Здесь Димку окружали низенькие домики с рассохшимися оконными рамами, в которые вместо стекол были вставлены куски пластмассы, маленькие дворики, на которых среди голой желтой земли торчали бережно взлелеянные чахлые кустики.
   Димка заглянул в освещенное окно. Корейская семья сидела на полу вокруг низенького столика. Хозяйка черпала капусту с морковью из бочки в углу, наполняя ей большую алюминиевую чашку - судя по всему, это и был сегодняшний ужин. Все было старым, выцветшим, вытертым, треснутым в этой комнате, и только два портрета - великий вождь и любимый руководитель - сияли новизной в позолоченных рамках на стене.
   Кэ Сон Чжу тронул Димку за локоть: пора дальше. Димка отошел от окна и пошел вслед за белой футболкой Сон Чжу, едва различимой в темноте. Они миновали еще пару неровных и темных улиц - целая волна самых разнообразных нерусских запахов шла от стоявших по их бокам домишек ("край дороги" по-корейски будет "килька", вдруг вспомнил Димка, вдохнув один из таких ароматов) - и подошли к двухэтажному зданию. Из-под их ног с жутким воплем шарахнулась кошка - и Димка, сначала испугавшись, вдруг понял, что это первая и, вероятно, последняя кошка, которую он увидел в Пхеньяне.
   Сон Чжу толкнул обшарпанную дверь и они оказались в длинном коридоре с белеными стенками, некрашеным полом и тусклой лампочкой, маячившей где-то вдалеке.
   - Веди меня, мой Данте, - торжественно произнес по-русски Димка, шагая вперед по полутемному коридору. Сон Чжу такие русские слова не понял, но обернулся и улыбнулся своей хитрой улыбкой.
   За одной из дверей, на старом топчане, заваленном грудой книжек, сидел китаец Чжан и курил сигарету. Дым сизым облаком окутывал лампочку и даже открытое окно не разреживало наполненный вонючим корейским никотином воздух.
   Китаец Чжан был немного повыше Сон Чжу, а в остальном их можно было принять за братьев - младшего и старшего. У обоих были широко расставленные, перпендикулярные друг другу глаза, курносые носы, вдавленные на переносице, и челочки из черных гладких волос, зачесанные кверху. Димка вдруг с ужасом подумал о том, что ни разу не видел в Северной Корее лысого аборигена. Немного лысоватые были, а лысые - нет. Впрочем, один раз кореец с лысиной все-таки встретился ему на пхеньянской улице, но под мышкой он нес русско-корейский словарь, из чего Димка сделал вывод, что кореец этот ненастоящий.
   Пока Димка размышлял о лысых корейцах, Чжан вытащил из-за кровати бутылку водки-инсам - коричневой жидкости, в которой плавала кривая женьшеневая морковка. Димка весьма удивился тому, что за знакомство пьют, оказывается, не только в России.
   Разговор был, в принципе, недолгим. Через месяц Чжан собирался уезжать из Пхеньяна и после этого его обещали взять на работу в крупную шанхайскую внешнеторговую фирму. Он с нетерпением ожидал этой работы, потому, что ему уже порядком надоел скучный Пхеньян с его размеренной жизнью и куда приятнее были вечно спешащие жить шанхайцы и пекинцы. Сон Чжу, который по решению партийного руководства факультета помогал Чжану в работе, все делал для того, чтобы Чжан не умер со скуки, но Димка сделал для себя вывод о том, что у китайца жизнь была невеселая.
   Несколько вопросов Чжана насторожили Димку. Чжан попросил его вдруг рассказать о том, что думают в советской делегации о событиях на площади Тяньаньмэнь, которые случились за полтора месяца до этого. Димка промямлил что-то насчет внутреннего дела Китая, Чжан улыбнулся, словно ждал именно этого ответа, а потом стал спрашивать, кого из крупных советских чиновников Димка знает и не может ли он в случае чего помочь Чжану, если тот приедет в Советский Союз от своей фирмы.
   Разговор этот Димка пытался вести по-китайски, что было сущим удовольствием для Сон Чжу, который китайского не знал, но, как и каждый северный кореец, испытывал некий пиетет по отношению к великому азиатскому соседу, который, в отличие от Японии, в обозримом прошлом ничего плохого Корее не делал. Вслушиваясь в китайскую речь, он зажмуривался от удовольствия, а если проскакивало слово, которое корейский народ, заимствовав из китайского, не успел до неузнаваемости исковеркать, то довольно улыбался. Китайцу, видимо, тоже нравилось, что Димка пытается формулировать мысли на его родном языке. Когда Димка затруднялся в выборе слова, Чжан просил сказать это слово по-английски и, кивнув, давал китайский эквивалент...
   Пхеньян ложится спать рано. И хотя по московским меркам время было не позднее, пхеньянские улицы уже давно опустели, только на каждом перекрестке стояли патрули - два солдата с автоматами и офицер с пистолетом. Козырьки армейских кепок закрывали лицо солдат от падающего сверху лунного света, отчего казалось, что вместо лиц у них - черная пустота. Димке было немного жутковато в этом безлюдном темном городе. Кэ Сон Чжу, видимо, тоже чувствовал себя не в своей тарелке - наверное, так поздно по Пхеньяну он еще никогда не бродил. Димку выручала его карточка с буквой "D" на груди: начальники патрулей, видимо, были проинструктированы насчет того, что делегаты по вечерним улицам в сопровождении кураторов могут шляться беспрепятственно.
   Лишь один раз какой-то офицер решил прочитать всю карточку. Он подошел, включил фонарик, направив его Димке на грудь, и Димка возблагодарил бога, что не был американцем.
   - Сорён, - прочитал офицер корейскую надпись о том, что Димка советский человек, и, улыбнувшись, удовлетворенно добавил любимое корейцами одобрительное междометие. - Кыре...
   Метро еще работало. Последние четырехвагонные поезда были почти пустые. Как всегда из динамиков в пустых вагонах беспрерывно гремели военные марши, а за окном мелькали станции, на каждой из которых в качестве шедевра живописи или ваяния присутствовал великий вождь.
   В безлюдном вагоне (если не считать великого вождя, смотревшего со стены) Димка попытался узнать, кто же, все-таки, такой Чжан и зачем ему знать, что в советской делегации думают о событиях на площади Тяньаньмэнь. Сон Чжу как всегда хитро улыбался, пожимал плечами и бормотал свое любимое "не чжнаю", иногда заменяя его корейским эквивалентом - "чаль морымнида". После десяти минут бесплодных попыток Димка осознал, что эту азиатскую улыбку ему не прошибить. Он понял лишь одно: для Сон Чжу была зачем-то нужна эта встреча, и теперь Сон Чжу радовался тому, что она закончилась благополучно.
  
   А пхеньянский фестиваль, между тем, завершался. На церемонии закрытия Димка в очередной раз посмотрел на великого вождя с его полевым биноклем, потом весь вечер, радостный и пьяный, ходил, глядя вверх на праздничный салют - больше часа небо не темнело от светящихся гроздьев ракет.
   А на следующий день Сон Чжу решил сделать ему подарок. Когда Димка зашел попрощаться к старшему подъезда, Сон Чжу как раз говорил с кем-то по телефону и несколько раз называл его фамилию. Потом он сообщил, что Димка действительно является другом корейского народа. Послушав, что говорят в трубке, Сон Чжу радостно улыбнулся и сказал "спасибо".
   Сон Чжу решил подарить ему свой значок с Ким Ир Сеном, тот значок, который он носил до вступления в Союз молодежи - овальный портретик, окруженный снизу золотыми листьями. Димка видел, как клянчили эти значки у корейцев многие из его товарищей по делегации, и как корейцы вежливо, но твердо им отказывали, говоря, что каждый значок именной и не дай бог его лишиться. Так что лучшего подарка Димка просто не мог себе представить. Он тут же надел блестящий значок с папой-Маршалом и остававшиеся в кошельке красные воны потратил на то, чтобы напоить Сон Чжу в ближайшей лавочке корейских японцев пивом "Саппоро"...
  
  
   Сегодня место за трибуной-вахтой общежития занимала Крыса - пришибленная бабка лет пятидесяти, ходившая всегда в кругленьких очечках и синей кофте.
   - Вы ключ сдавали? - встретила она Димку бериевским взглядом.
   - Сдавал, Тамара Никитична! - встал навытяжку Димка, предчувствуя, что сегодня он может стать главным героем докладной, которую Крыса всегда писала после своего дежурства. Димка как-то краем глаза прочел ее начало в кабинете у Сидоровны и даже придумал для этого исторического труда заголовок: "Кто не сдавал мне ключи, когда выходил из здания, что я ему при этом сказала и что он мне ответил". Сидоровне, видимо, доставляло удовольствие читать такие документальные повести - по крайней мере, Крысой она была довольна.
   - Я вам не Тамара Никитична. Тамарой Никитичной я буду завтра, а сегодня я Дежурная, - последнее слово как всегда осталось за Крысой.
   "Крыса ты", - хотел сказать Димка, но благоразумно промолчал.
   Довольная соблюдением порядка, Крыса вынула из ящичка ключ от лехиного офиса и торжественно протянула его Димке. Их руки уже готовы были встретиться - как вдруг Крыса ойкнула и выронила ключ на пол. Из-под трибуны донеслось журчанье.
   - Ай! - взвизгнула Крыса уже в полный голос и завозила ногами.
   - Мяу! - хрипло заорали под трибуной, и черная кошка метнулась в ближайший угол. Из-под трибуны потек ручеек.
   - Горе мне с Муркой, - вдруг совсем по-людски вздохнула Крыса, прийдя в себя.
   - А откуда эта кошка взялась? - полюбопытствовал Димка.
   Оказалось, Мурка раньше жила у Сидоровны, муж которой спьяну воображал себя злым разбойником Бармалеем. Он бил и мучил бедную кошку, а однажды привязал к хвосту консервные банки и отпустил погулять. Прогулка завершилась тем, что банки застряли в дверях, а животное чуть не оторвало себе хвост. После этого кошка немного повредилась умом и вдобавок возненавидела всех мужиков. Стоило любой особи мужского пола приблизиться к ней меньше чем на метр - и кошка немедленно делала какую-нибудь гадость. На сей раз жертвой гадости стал туфель Крысы.
   - И так каждый раз! - с горечью сказала Крыса и поставила туфель в шкаф, чтобы злая кошка не нашла и не использовала его вторично.
   - А вы скажите комендантше, чтобы забирала свою кошку обратно, - посочувствовал Димка.
   Крыса даже руками замахала от такого предположения. Поднятый от махания ветер убедил Димку, что обращаться с просьбами к Сидоровне - все равно, что просить радио спеть, или указывать столбу, где ему стоять. Тем более, что Сидоровна строго-настрого велела дежурным передавать по описи каждое утро не только трибуну, два телефона и кастрюльку, но и "кошку черную, одну штуку".
   Чтобы кошка находилась на утренней пересменке перед глазами и факт ее наличия присутствия не вызывал сомнений, Крыса была вынуждена с вечера подманивать ее чашкой с молоком и запирать в комнате, где она ночевала. И боязнь Сидоровны заставляла ее закрывать глаза на то, что ночь в компании стукнутой кошки превращалась в кошмар. Кошка лазала по занавескам, что-то скребла в углу, а однажды, когда Крыса мирно задремала, кошка брякнулась на нее со шкафа, чуть не отставив бедную бабушку от ума. Впрочем, Димка был готов поспорить на что угодно, что бедную Крысу серьезно контузило чем-то тяжелым задолго до падения на нее кошки Мурки.
   "Мне бы твои проблемы" , - подумал Димка, наблюдая, как кошка в углу поедает пельмень. Тем не менее, сочувствие Крысе он выразил и посоветовал привязывать кошку на ночь к батарее. После этого, получив наконец ключ, он пошел к дверям Лехиной конторе: Лысый Леха звонил час назад и сообщил, что скоро приедет для очень важного разговора...
  
   Лысый Леха, видимо, провел вечер в ресторане: во-первых, он был одет в темный костюм с бантиком на шее, а во-вторых, от него пахло жареным мясом и хорошим коньяком. На его лысой физиономии было такое выражение, какое обычно скульпторы придавали Ильичу на памятниках - взгляд Лехи пробивал толщу веков и был устремлен в будущее.
   - Ну-у, Дмитрий, - начал Леха, плюхаясь на кожаный диван в конторе.- Знаете ли вы, что нас ждут великие дела?
   - Догадываюсь, - сказал Димка, глядя на свое отражение в полированной лехиной плеши.
   - И правильно делаете, Дмитрий! - Леха потер руки и вскочил с дивана. - Сегодняшний вечер - это переломная дата в моей биографии. Когда-нибудь я выбью ее золотом на мраморе возле ворот моей виллы.
   - У вас есть вилла? - скептически спросил Димка, вспомнив свой визит в гости к Лехе - в обычную трехкомнатную квартиру, где кроме самого Лехи обитали его жена и две огромные собаки.
   - Будет! Будет, мой юный друг! - Леха опять плюхнулся на диван и стал скидывать ботинки. - Если мы сделаем дело, которое мне сегодня доверили, то все будет!
   - А что за дело? - участливо спросил Димка тоном, каким разговаривают с пьяными буянами и законченными идиотами.
   - Скажите, Дмитрий, - Леха вдруг стал серьезным и задумчивым. - Как можно увести деньги за границу, да так, чтобы потом их там не нашли?
   - Очень просто, - Димка пожал плечами.- Открываешь за границей оффшорную компанию, переводишь туда деньги, зачисляешь их на пластиковую карточку этой фирмы - и ходишь снимаешь наличку по банкоматам.
   - Ничего вы не поняли, Дмитрий! - Леха замахал руками. - Речь идет не о такой мелочи, как сотня-другая штук баксов. Если мой клиент решит снимать деньги таким образом - ему понадобится не один грузовик. Схема должна быть другой.
   - Ну, самое простое - это погонять деньги по миру, причем максимально запутать их путь, - сказал Димка. - Например, можно загнать их на мальтийский оффшор, положить на депозит в "Мид-Мэд банк", а под депозитный сертификат взять деньги где-нибудь в Азии и положить их на другой счет. А потом попробуй докажи, что деньги, появившиеся на азиатском счете, - это те же самые деньги, которые в тот момент одновременно существуют и на Мальте. После этого идет техническая процедура, банки обмениваются записями - и дело сделано.
   - Великолепно, Дмитрий. - Леха опять вскочил с дивана и захлопал в ладоши. - Садитесь за компьютер и подготовьте мне подробный план операции. Я беру на себя ее техническое осуществление. А если еще что-нибудь хитрое придумаете - благодарность моя не будет знать границ...
  
   Димка сидел и печатал на компьютере, когда в дверь заглянул аспирант Славка. Видимо, ему надоело излагать самому себе мысли о роли воды в истории человечества и теперь он хотел разнообразить общение. Димка был занят и поэтому все попытки Славки завести с ним беседу старался пресекать в корне.
   - А я сегодня в больнице был, - сообщил Славка. - И там мне сказали, что я ненормальный.
   "Удивительное открытие", - поморщившись, подумал Димка.
   - Мне намазали голову майонезом, подвели к ней проводки и потом по экрану забегали блошки, - продолжал между тем делиться впечатлениями Славка.
   - Слушай, а почему у тебя голос такой визгливый? - неприязненно спросил Димка.
   - Это я в детстве, когда из деревни в город приехал, за один раз тринадцать мороженых сожрал - у нас в деревне их ведь не делали... Так вот, мне сказали, что я ненормальный и прописали лекарство от мозгов - "Зоофилин". Вот рецепт.
   "Эофилин" - прочитал Димка на протянутой бумажке и понял, что Славку помимо всего прочего надо еще и учить читать по-русски.
   - Слушай, Славка, видишь - я занят, - сказал Димка с трудом подавляя раздражение. - Сходи на вахту, с Крысой поговори, если так хочется пообщаться.
   - Ладно, Дима. Я вижу, что ты занят, - Славка заглянул через его плечо на экран компьютера. - Это все ерунда, что ты пишешь. Вот то, что я написал - это другое дело. Мне сказали, что скоро мою книжку издадут, и портрет там мой будет, а у тебя твои бумажки прочитают - да и выбросят. Эх, защитить бы мне диссертацию - я бы им всем показал!
   Славка потоптался, ожидая реакцию Димки, и, не дождавшись, пошел к выходу.
   - Ладно, пойду к Крысе, - сказал он в дверях. - А книжку я тебе, Дима, обязательно подарю...
  
   Наутро Димка, проходя мимо вахты, обратил внимание на помятый вид Крысы. Создавалось впечатление, что бабульку поднять - подняли, а разбудить забыли. Сначала Димка решил, что всему виной чокнутый аспирант с его рассуждениями про воду, но, взглянув на веселую кошку, которая сидела на подоконнике и радостно обгрызала листики у какого-то фикуса, понял, в чем дело.
   - Ну как? Падала на вас ночью кошка? - спросил Димка, глядя на заспанную физиономию Крысы.
   - Хуже! Она поймала ночью мышь, затащила ее на шкаф и оттуда сбросила ее мне прямо на лицо, - сообщила Крыса и, пригорюнившись, начала водить ключом по поверхности трибуны. Видимо, переживания прошедшей ночи были настолько сильными, что она даже не удосужилась окинуть бериевским взглядом подходящего к трибуне Славку.
   - Тамара Никитична, - сказал Славка, оглядывая поверхность трибуны. - Вы рецепт на "Зоофилин" не брали?
   - А зачем он мне? - насторожилась Крыса.
   - Не знаю, - пожал плечами Славка. - Может, он вам нужен для чего-нибудь.
   Очки у бабульки стремительно поехали кверху и Димка понял, что аспирант нажил себе еще одного врага...
  
   А через пару дней Димка и Андрей уже собирались в дорогу. Андрей должен был отправиться на Мальту, чтобы вести переговоры с Крисом и открывать оффшор, а путь Лысого Лехи и Димки лежал в Юго-Восточную Азию: через своих знакомых Леха надыбал адрес какой-то хитрой тамошней юридической фирмы, которая всю жизнь занималась фокусами по незаметному перекладыванию денег из кармана в карман.
   Потом был путь на один из военных аэродромов, где их ждал специальный самолет. Какой-то майор, суетившийся так, словно Леха был по меньшей мере генералом, посоветовал оставить плащи в его кабинете: во-первых, в самолете ужасная грязь, а во-вторых, следующая посадка будет только в Индии, для дозаправки, а там уже будет жарко. Пока они сидели в самолете среди каких-то бочек, крючков и толстых веревок, Леха, хихикая, рассказывал о великой силе дружбы народов: оказывается, их поездка без всяких виз и паспортов стала возможна только потому, что заместитель главкома ВВС той страны, куда они направляются, в свое время обучался в Советском Союзе и выпил немало водки со своими русскими друзьями...
  
   На небольшом аэродроме среди жары, сине-зеленых джунглей и потоков воды, льющихся с неба, Леху и Димку уже ждали. К небольшому домику, куда их подвезли с самолета, подъехал джип, крытый брезентом. Димка, с трудом вдыхая теплый мокрый воздух, смотрел в окно на дождь, состоящий не из отдельных струй, а из стены воды, медленно опускающейся с неба, и уже тысячу раз пожалел о том, что прилетел в это гиблое место. Низкорослые мелкие аборигены в странных сандалиях на босу ногу, нарезанных из кусков автомобильных покрышек и привязанных к ногам веревочками, засуетились, подали кусок брезента, под которым они вышли наружу и сели в машину. До города, как сказали Лехе еще в Москве, ехать предстояло часа полтора. Димка про себя решил, что если он выдержит хотя бы полчаса в этой мокрой вонючей душегубке - то ему пора будет ставить памятник как узнику фашистского концлагеря.
   Они не встретили ни одной машины, пока ехали по бетонке, прорубленной сквозь темные джунгли. С лехиной лысины катились крупные капли пота, и он тихо и тоскливо матерился, промакивая ее мокрым платком. Каменное лицо шофера, отражавшееся в зеркальце, сначала освещалось тусклым светом уходящего дня, потом - отблесками фар на мокрой дороге. Когда они выехали на более широкую дорогу - Леха возблагодарил бога, что скоро город. Димка сидел в противной мокрой рубашке, злился, слушая лехины стоны, и старался дышать через раз.
   Город начался неожиданно: только что были джунгли - и вдруг они резко сменились небольшими домиками с горящими окнами. По бокам замелькали светящиеся магазинные вывески, перекрашивая физиономию шофера в самые немыслимые цвета. Наконец, машина подъехала к двухэтажному зданию с золотыми объемными иероглифами над дверью. Шофер молча показал на него рукой, и Димка понял, что они приехали.
   Абориген в рубашке навыпуск и в просторных штанах проворно и бесшумно взбежал наверх, открыл дверь. В кабинете, обставленном по-европейски, их встретил хозяин - немолодой китаец в европейском костюме и галстуке. Но самое главное - в кабинете гудел кондиционер, выдувая из себя спасительную прохладу. Одуревший от местного климата Димка все же не забыл бросить привычный взгляд на руку китайца: судя по дорогим часам, деньги у него водились.
   Разговор за чаем вел Димка, понимая, что Леха специально уклонился от ведения переговоров, чтобы потом под свои хиханьки да хаханьки и высказывания типа "ну-у, мой молодой друг", проанализировать этот разговор и указать на недостатки. Тем более, что на китайском разговора не получилось: хозяин говорил на таком адском наречии (или специально выделывался, решив поиздеваться над Димкой), что почти ничего невозможно было понять. Наконец, китаец улыбнулся, немного снисходительно кивнул и перешел на добротный английский.
   - Нас интересует кредит местного банка сроком на несколько дней, - объяснял Димка китайцу, лицо которого застыло в улыбке, а узкие глаза казались бездонно глубокими. - Этот кредит будет дан нашей фирме под депозитный сертификат одного из европейских банков. Вторая задача состоит в том, чтобы потом этот депозитный сертификат покрутился в нескольких банках в счет выполнения межбанковских обязательств и осел где-нибудь в Европе. А потом - европейский банк пусть снимает с депозита эти деньги.
   - Понимаю, - китаец продолжал улыбаться. - Совсем простая операция. Очень простая. Поэтому мы и берем немного. Два процента - на банковские дела и полпроцента нам. То-есть, нам - два с половиной процента, а с банком мы сами рассчитаемся.
   Димка, голодный и злой от этой страны с ее мелкими аборигенами и гнилым климатом, попытался было поторговаться, но китаец, продолжая улыбаться, спокойно ждал, когда он закончит.
   - Вы видите, как я одет? - спросил китаец и почти зажмурил свои узкие глаза. - Европейский костюм - это европейские правила. Мы и так назначили вам минимальный процент, помня о том, что за вас поручились наши добрые друзья. Давайте поэтому расстанемся удовлетворенные друг другом - а это значит, что мы оставим все как есть и не будем спорить.
   Китаец поднялся из-за стола, давая понять, что пришла пора принимать решение. Димка взглянул на Леху. Леха завел глаза к потолку и рассматривал лопасти огромного вентилятора. свисавшего над ними как листья диковинного дерева.
   - Хорошо, - по-китайски сказал Димка, чтобы позлить Леху. - Мы хотели бы посмотреть договоры.
   - Завтра утром, - ответил вдруг китаец на нормальном путунхуа.- У меня есть хороший переводчик.
   Он задумался, посмотрел на Леху и по-английски добавил:
   - Все наши клиенты им довольны. За сто лет существования нашей фирмы - ни одного нарекания.
   - За сто лет? - изумился Димка. - Столько люди не живут.
   - Для европейцев все китайцы на одно лицо - так что откуда вам знать, сколько мы живем, - улыбнулся хозяин...
   Открывавший им дверь абориген так же бесшумно сбежал вниз по лестнице и подхватил их сумки.
   - Идите, пожалуйста, за ним, - сказал сверху хозяин. - Он покажет, где можно поужинать и разместит вас на ночлег. А завтра с переводчиком поработайте над документами. В полдень я вас жду на подписание бумаг. Если все будет в порядке - вас в два часа отвезут обратно.
   Димка не удержался и ввернул заученную когда-то китайскую фразу насчет здоровья и благополучия. Он ждал ответной реакции, но китаец, видимо, решил, что он уже все сказал. По его неподвижному лицу даже не было ясно, понял он эту фразу, или нет...
   - Ну-у, мой молодой друг, - начал Лысый Леха, когда они сели в машину, и Димка едва удержался, чтобы не съездить ему по морде. - Как вам этот европейский кабинетик?
   - Ничего себе, - отмахнулся Димка.
   - А знаете ли вы, какого хрена он себе его именно таким сделал? В европейском кабинете европеец теряет осторожность и расслабляется - тут-то китаец его ловит. Поэтому с ним никто и не торгуется.
   - Если я продешевил - чего же вы молчали? - огрызнулся Димка.
   - А говорить было нечего. Все равно условия определяет он. Он это и продемонстрировал вам, мой молодой друг, - помните фразу насчет того, что "откуда вам, европейцам, знать..?" Здесь Азия - и он считает себя вправе вести так, как ему угодно. Даже не покормил, сволочь, и не дал переодеться. Такой, понимаешь, реванш за европейский блеск и унижение Азии... - Леха на секунду задумался. - Впрочем, даже его китайское хамство было на удивление вежливым. То ли ожидает он многое от нашей сделки, то ли, мой молодой друг, вы его своими потугами в китайском языке к себе расположили...
   Ночь Димка спал скверно. Хотя в комнате и работал кондиционер, все равно Димка долго ворочался, собирая в клубок влажные простыни. Этот дурной климат действовал ему на нервы, и он готовился завтра наехать на китайца насчет того, что гостей следовало бы возить на машине с кондиционером.
   Димка проснулся, когда оставалось уже совсем мало времени до полудня. Он сходил под душ и, ожидая переводчика, сел за маленький письменный столик просмотреть документы. Щелчок открываемой двери заставил его обернуться и он почувствовал, как у него от удивления отваливается челюсть: в дверях, страшно довольный эффектом от своего появления, стоял и смотрел на Димку китаец Чжан - его пхеньянский знакомый...
  
   Почему из миллиарда китайцев судьба снова подсунула Димке Чжана - над этим Димка задумывался не раз. Он знал, что в жизни бывают странные совпадения: забытый где-то в прошлом десятилетии жулик Герка может внезапно возникнуть на пороге с бейсбольной битой в руках, а китаец Чжан однажды может дождаться-таки, что в гости к нему с неба свалится русский, с которым он когда-то пил водку-инсам в Пхеньяне. Подумав, Димка пришел к выводу, что случайного в жизни ничего не бывает, и что если судьба снова свела их с Чжаном вместе - значит, именно вместе они смогут сделать какое-нибудь великое дело. Чжан, кажется, думал примерно то же самое.
   Они сидели вдвоем в димкиной комнате и пытались понять, чем они друг другу могут быть полезны.
   - У нас есть много вариантов, - говорил Чжан, пуская к потолку сигаретный дым. - Например, можно без всяких фокусов с депозитами и векселями сделать такую денежную проводку, концы которой найти было бы весьма сложно. Существуют банки, которые абсолютно не просвечиваются. Существуют регионы, куда всякие интерполы предпочитают не совать свой нос. Наконец, есть страны, в которых практически невозможно отследить путь денег.
   - Ты имеешь в виду.., - Димка вспомнил вдруг пхеньянскую общагу и Сон Чжу, сидящего на диване и слушающего их с Чжаном разговор.
   - И это тоже, - понимающе улыбнулся Чжан. - Нашим корейским друзьям очень не нравится, когда кто-то посторонний сует свой нос в их банковские дела. Они хотят работать только с китайцами - причем, китайцы для них даже предпочтительнее, чем свои же соотечественники, живущие в Японии. Дело в том, что китайцы не очень-то любят рассказывать европейцам все то, что они знают...
  
   А великий аспирант Славка умудрился-таки попасть в больницу. Правда, поехавшая крыша и задушевные беседы, которые он вел в коридоре сам с собой, были тут ни при чем. Славку увезли на "скорой" в скрюченном виде, и это дало повод Сидоровне объявить, что в животе у него сделался "антонов огонь". Димка Антонов счел это прямым оскорблением для своей фамилии, и поэтому сразу после возвращения Славки из больницы пристал к нему с расспросами. Дело происходило возле вахты, за которой восседала Крыса в неизменной синей кофте, поэтому уши у Крысы работали лучше, чем радиолокационная станция раннего оповещения. А Славка тем временем описывал кульминацию событий.
   - И вот, вижу я, что меня вырвало какой-то красной жидкостью - как будто я борщ ел. А я думаю: я ведь борщ сегодня не ел - откуда тогда это красное взялось? - повествовал Славка. - И запах такой - ну, как будто курицу режут...
   - Какой ужас!.. - громко прошептала Крыса на своей трибуне. Видимо, она зримо представила картину разыгравшейся трагедии.
   - Да, Тамара Никитична! - Славка был обрадован приобщением к его рассказу еще одного слушателя. - А после этого я посмотрелся в зеркало - кожа на мне была вся серая, и лицо - ну хуже, чем у вас...
   Что между ними произошло дальше, Димка так и не узнал, потому что в животе у него внезапно сделался тот же самый "антонов огонь", который до этого скрючил Славку. Зажав рот, из которого готово уже было вылететь злорадное "ха-ха-ха", он стремглав помчался к себе в контору: ему совсем не улыбалось стать героем ежедневного отчета Крысы в разделе "Кто бесстыдно хохотал над злобными выпадами в адрес официального лица при исполнении этим лицом обязанностей Дежурного по вахте"...
  
   - Ну-у, мои молодые друзья! - настроение у Лысого Лехи было таким, словно ему только что сообщили, что он снова начал обрастать волосами. - Поработали мы на славу. Кипучая деятельность, которую развил наш многоуважаемый Андрей на солнечном острове Мальта, заслуживает всяческих похвал. И мы с Дмитрием тоже съездили не зря. Дмитрий даже, кажется, нашел там свою старую азиатскую любовь, - и Леха гадостно захихикал.
   Димка хотел было в ответ высказаться по поводу лехиной плеши, но не стал этого делать: только пререканий с Лехой ему сейчас недоставало для полного счастья. А Леха тем временем уже гордо открыл папку и сдул воображаемую пыль с пакета подписанных документов с круглыми рельефными печатями.
   - А теперь, дорогие мои, будем делать самое главное. Нам надо найти московский банк, который отправил бы эти деньги за границу. Причем, лучше, если это будет полудохлый банк. С таким банком и работать проще, и после того, как он подохнет окончательно, никто спрашивать не будет, чем он занимался.
   - В наше время такой банк долго искать не надо, - сказал Андрей.
   - Ваша правда, мой молодой друг! - с энтузиазмом воскликнул Леха. - Мне тут мои коллеги из Центробанка один телефончик дали. Позвоните туда, спросите, как к ним проехать и съездите на переговоры. А потом подумаем - подходит это нам, или нет...
  
   "Эффект-Прогресс-Кредит-Банк", согласно информации, сообщенной Андрею по телефону неким гражданином, который, судя по голосу, непрерывно что-то жевал, находился неблизко. В эту часть Москвы нормальные москвичи обычно ездили или в ссылку, или на эксперименты по выживанию. До ближайшей станции метро можно было добраться после сорокаминутной тряски в автобусе, маршрут которого числился в списке тех, о существовании которых водители постоянно умудряются забывать. Шофер машины, пойманной по случаю очередного поголовного склероза автобусных водил, тоже смутно представлял, куда он едет и пару раз промахнулся мимо цели, заехав аж за развилку кольцевой автодороги. Андрей постепенно начал терять терпение.
   - Слушай, дядя! - злым голосом сказал он, обращаясь к шоферу машины. - Если ты экскурсовод-любитель - то это твои личные проблемы. А мы не можем с тобой тут до опупения ездить. Нас важные люди ждут.
   - Вас? Важные люди?! Тут?!! - вид у шофера был такой, словно на заднем сидении у него вместо Андрея вдруг возникла говорящая обезьяна. Он, видимо, не поверил в важных людей, ждущих его пассажиров среди ржавых промышленных конструкций и полуповаленных заборов. Андрей велел остановить машину и объявил, что за художественную самодеятельность в виде исполнения роли Ивана Сусанина дядя заслуживает не купюру с четырьмя нулями, а четыре фофана. Шофер спорить не стал - видимо, окружающая действительность не настраивала его на дискуссионный лад - и вскоре начал разворот, мстительно обдав Димку и Андрея градом грязных брызг из придорожной лужи.
   - Кажется, дождь собирается, - грустно сказал Димка и вздохнул.
   - Пошли, что ли... - предложил Андрей.
   Банк они нашли только через полчаса. Помещался он в двухэтажном кирпичном здании, построенном в хрущевские времена и полностью отвечавшем архитектурным канонам того времени. Второй этаж явно был нежилой - сквозь пыльные окна виднелись груды какого-то хлама, наполнявшего кабинеты от пола до потолка. В темных окнах первого этажа тоже никто не подавал признаков жизни.
   Димка долго лупил кулаком в дверь, обнаруженную на торце дома. Внутри было тихо, и ни одна сволочь не удосужилась предъявить в окно свою физиономию, чтобы узнать, кто это так настойчиво к ней долбится.
   Шуршание шагов сзади заставило прекратить стук. Невдалеке возник носатый гражданин пожилого вида в коротком плащике и большой кепке. Гражданин держал в руке авоську с картошкой и что-то непрерывно жевал. Димка подумал даже, что гражданину следует объяснить, насколько вредно для человеческого организма кушать сырую немытую картошку.
   - Здравствуйте, ребята. Вы, наверное, ко мне, - предположил гражданин, вытаскивая из кармана ключ и подходя к дверям.
   - А вы кто будете? - спросил Димка, представив мысленно этого гражданина в его плащике и кепочке обходящим с колотушкой здание банка в ночном дозоре - на большее гражданин явно не тянул.
   - Я управляющий, - скромно сказал гражданин и открыл дверь. - А вам что, никто не отпирал?
   - Мы стучались, - пожал плечами Димка.
   - Значит, Фаниль спит, - задумчиво пожевал губами гражданин.
   - А он, этот Фаниль, тоже у вас управляющий? - поинтересовался Андрей.
   К удивлению Димки, гражданин неопределенно покивал, давая понять, что ирония тут неуместна, и что этот Фаниль именно его коллега.
   Они прошли по темному длинному коридору, какие бывают в обычных советских конторах, где Димке когда-то в студенческие годы доводилось работать сторожем. По обе стороны коридора были ряды обшарпанных дверей, причем за одной из крайних слышалось утробное урчание неисправной канализации.
   - Это вот наш банк, - гордо сказал гражданин, делая руками распахивающие движения. - В коридоре мы свет не включаем - экономим. Телефон у нас тоже один. Так что пойдемте сразу в кабинет.
   В кабинете управляющего гражданин снял плащ и кепочку, отчего его нос, лишенный противовеса в виде кепочкиного козырька, стал казаться еще больше. Потрогав этот нос, гражданин начал свой рассказ о времени и о себе...
   Когда-то давно его банк основали две конторы - дачный кооператив и малое предприятие по производству собачьих ошейников. В дачном кооперативе стояла дача свояка брата жены какого-то центробанкира, а собака хозяина малого предприятия приходилась родной тетей суке центробанковского шеф-повара. Именно поэтому регистрация банка прошла более чем безболезненно. Три месяца банк, по словам носатого гражданина, оказавшегося действительно управляющим Федором Трофимовичем Бяковым, работал неплохо - по крайней мере, кредиты по межбанку ему давали. А банк в свою очередь выдавал эти кредиты своим крупнейшим клиентам и учредителям - дачному кооперативу и собачьей конторе.
   Через три месяца пришла пора возвращать деньги. К тому времени получатели кредитов уже привыкли к красивой жизни и твердо определились в мысли, что ничего они возвращать не будут. У банка начались неприятности, сотрудники разбежались, а вскоре дачный кооператив и собачья контора прислали в банк письма, где сообщали, что они уполномочивают управляющего вывести их из состава акционеров и продать их акции кому угодно. Управляющий хотел было ответить им лично, но тут деньги в банке совсем кончились, и для него стало проблемой даже добраться до метро, не то чтобы ехать на электричке куда-то в область и искать богатых дачников. А потом у банка отняли лицензию и арестовали счет.
   Выручили его добрые люди. Они приехали в банк и, сверкая золотыми зубами, вставленными в нерусские челюсти, с восточным акцентом признались управляющему в любви. Они взяли на себя обязятельство нагрянуть к дачникам, помахать цепями и бейсбольными битами и заставить их выплатить долг. Они также пообещали через очередного троюродного брата земляка-дворника из Центробанка вернуть банку лицензию. И наконец, взамен они нижайше просили принять их в состав акционеров.
   Сидящий без света в пустом помещении банка, управляющий был в восторге. Он тут же состряпал нужный протокол о покупке акций, отдал его гражданам нерусского вида, и те, оставив пару грошей на жизнь, отбыли за цепями и бейсбольными битами. Стоит добавить, что для этой благородной цели управляющий даже одолжил им свой старый раздолбанный автомобиль.
   А потом приехали другие граждане - и тоже нерусские. Они сообщили, что первые нерусские должны им много денег. А поскольку банк теперь принадлежит им - то его святой долг выплатить все долги. Побродив по гулкому коридору и заглянув в грязный булькающий унитаз, разочарованные гости удалились, предварительно напугав управляющего глубокомысленными фразами насчет его родителей и отдельных частей человеческого тела.
   Глядя на управляющего, Димка подумал, что дедушку точно кто-то здорово напугал. Помимо выпуклого носа, глаза у него тоже стремились отодвинуться подальше от лица, иллюстрируя живым примером известный анекдот о раке, который как-то наблюдал половое сношение кита с камбалой, после чего камбала стала плоской, а рак, стало быть, лупоглазым.
   Димка и Андрей слушали исповедь носатого деды и механически мешали ложкой в стаканах с чаем, хотя деда и предупредил, что сахара там нет по причине его отсутствия в банке. Вдруг к бульканью унитаза в коридоре добавился новый звук - с известной натяжкой его можно было охарактеризовать как пение восточного типа.
   Через пару секунд на пороге кабинета возник сам восточный тип - заспанный круглолицый дедушка, похожий на смуглую луну.
   - Фаниль проснулся, - пожевал губами деда-управляющий.
   - Да, я проснулся, - с акцентом подтвердил деда Фаниль. - А ты, Федр-Трофимыщ, сюп кюшат будыш?
   - А какой суп?
   - Ахсанка сварыла сюп из крапыва! - зажмурив узкие глаза, сказал деда Фаня. - А ты, Федр-Трофимыщ, картошка прынес?
   - Принес. А из крапивы - это хорошо. Сейчас, скоро буду, - сказал деда-управляющий и постукал пальцем по носу, отчего нос этот заболтался на его физиономии как кусок холодца. - Пойдемте к нам в столовую, там и договорим.
   Деда Фаня вышел, и из коридора снова донеслись звуки, про которые хохол Ворощук из димкиного взвода во время его службы в армии безошибочно говорил: "Це чурки спывають!" Димка и Андрей пошли по темному коридору вслед за Федр-Трофимыщем, который, видимо, ориентировался на дедыфанино пение.
   - Это представитель акционеров при банке, - сообщил деда-управляющий, идя на голос. - Он специально здесь для координации действий. А поскольку Центробанк требует в случае возврата лицензии сменить руководство, то его и назначили управляющим. Хотя он ничего в нашем деле не смыслит и в банке он человек случайный.
   Суп из крапивы Димка и Андрей отказались кушать категорически. Управляющего этот отказ отнюдь не расстроил. Он зажевал губами еще более интенсивно и ухнул в бульон с коричневыми листочками половину перечницы. Димка и Андрей с удивлением и ужасом наблюдали за происходящим.
   - Эта Федр-Трофимыщ перес кюшает, - сообщил нерусский деда Фаня, комментируя события.
   - А ведь я до этой минуты был уверен, что это я много перца кушаю, - задумчиво сказал Димка.
   - И я раньше тоже считал, что я много перес кюшаю. А еще Федр-Трофимыщ любит щиснок. И ахсыонеры ему недавно на юбилей сэлый ящик щиснока подарили, - гордо сказал деда Фаня, размешивая свой крапивный суп...
   Уже начало темнеть, когда Димка и Андрей покидали банк. Моросил мелкий дождь и было похоже, что в этой части Москвы готовятся к налету вражеских бомбардировщиков, а поэтому вырубили везде свет. Деда-управляющий сообщил, что лицензию банку точно вернут в ближайшую среду, пожал Димке и Андрею руки и пожелал им успешно добраться до метро. Сам же он заявил, что сейчас ляжет спать - из чего Димка понял, что деда в банке не только ударно трудится, но и живет.
   Дверь закрылась, и прямо с крыльца Димка шагнул в черную лужу. Андрей попытался было ее обойти, но вскоре увяз в грязи и теперь боком пробирался к газончику с чахлой травкой.
   - Ну и банк ублюдочный! - сказал Андрей, добравшись до относительно сухого места. - И эти... как их... ахсыонеры - тоже, видать, уроды еще те. И управляющий...
   - Деда Бяка, - подсказал Димка.
   - Да пусть будет хоть деда Бяка, хоть деда Кака - все равно дел с ним иметь не стоит, - сказал Андрей.
   На том они и порешили, вынырнув из грязи возле одинокого фонаря...
  
   Во время разбора полетов Лысый Леха утешил Димку и Андрея, сказав, что на деде Бяке свет клином не сошелся, и что все это ерунда по сравнению с мировой революцией и с ужасами атомной войны. Он тут же начал звонить своим друзьям из разных хитрых контор и через некоторое время уже имел адрес и телефон другого банка, который был расположен поближе к центру и лицензию у которого отнять еще не успели. Напутствуемые Лехой Димка с Андреем поехали туда и вскоре уже сидели в кабинете управляющего, румяного дедушки, которого сотрудники за глаза называли дедой Мосей. Его нечеткая буква "р" и вообще весь его вид свидетельствовали о том, что банкир - это не профессия, а национальность.
   - Мы надеемся на то, что наше сотрудничество будет долгим и взаимовыгодным, - добрым голосом просвещал Андрей счастливо улыбающегося дедушку. - Со своей стороны мы тоже можем помочь вам решить какие-нибудь ваши проблемы. У нас, например, очень много хороших знакомых в Центробанке и в правительстве...
   - А мне это не надо, - мягко махнув ручкой, сообщил лучезарный деда Мося и добавил скороговоркой и через запятую. - Вы знаете, я ведь генерал-полковник, академик, профессор...
   Он приподнялся из-за стола, и Димка невольно заметил, что дедушка забыл застегнуть себе штаны.
   "Почему если человек банкир - то он обязательно придурок?" - с ужасом подумал Димка...
  

Часть 3

  
   Димка решил разнообразить свое пребывание на Мальте и съездить в Мдину - древний город, расположенный на возвышенности в центре острова. Ехать на арендованной машине в стране правостороннего движения он считал безумием: он понимал, что при виде встречной машины его руки инстинктивно дернут руль вправо, а это значит, что на свете появится еще одна жертва английских шоферских порядков. Димка вдруг вспомнил, как Крис познакомил его однажды с мальтийским министром транспорта - смешным лысым чудиком в очках, который во время разговора прыгал на месте, корчил физиономии, обильно оплевывал собеседника и непрерывно пытался шутить. Димка удивился еще тогда, как такой придурковатый господин может управлять мальтийским транспортом, и получил от Криса ответ, что на Мальте транспорт существует отдельно, а министр отдельно. Однако, с тех пор Димка воспринимал мальтийский транспорт только в связи с прыжками и выкрутасами этого министра.
   Димка не взял машину еще и потому, что еще во время своих предыдущих посещений Мальты по лехиным делам он хотел проехаться на маршрутных мальтийских автобусах. Их зелененькие корпуса фасона пятидесятых годов и начищенные узорчатые серебряные радиаторы переносили Димку в далекую эпоху мягких шляп, широких штанов и тихого мелодичного блюза, которую он не застал, потому что опоздал родиться, но в которой хотел бы побывать. Эти автобусы колесили по всем мальтийским дорогам, расходящимся в разные стороны от мальтийского пупка - фонтана на площади, откуда начиналась улица Республики - главная улица Ля-Валетты. Здесь же неподалеку стоял черный памятник какому-то тщедушному маленькому дедушке, который грозил миру хилым кулачком. Крис сказал как-то, что это - их местный Ленин, но кто это такой на самом деле - Димка так и не узнал.
   Поездка на автобусе оказалась превосходной. Димка глядел на коричневые тарелкоподобные лепешки каких-то кактусов, украшавшие обочины дороги, и в очередной раз думал о том, почему он, закончив все свои дела в Пармске, махнул именно на Мальту. Официальное объяснение состояло в том, что Мальта была лишь первым звеном в цепи увода денег, созданной Димкой и Андреем - а это значит, что здесь искать его вряд ли будут. Скорее, в его поисках прочешут все наркотические джунгли Юго-Восточной Азии и все тихие кварталы Гонконга, потому что у большинства людей в голове сидит идиотская уверенность в том, что человек обычно скрывается где-нибудь поближе к своим деньгам.
   Вчера Димка получил подтверждение своим словам. Он купил карточку "Мальта телеком", нашел телефон-автомат на берегу моря, где великолепно был слышен шум прибоя, и позвонил Сифе.
   - Привет, Ринат, - сказал он в трубку, представляя, как у Сифы вытягивается физиономия.
   - Привет, Димка, - Сифа действительно был удивлен звонком. - Ты где?
   - У самого синего моря, - сообщил ему Димка. - Слушаю шум волн, любуюсь на звезды и думаю о жизни.
   - О какой, к черту, жизни!? - завопил Сифа. - Ты хоть представляешь, что ты натворил? Мы вот сейчас как раз с Зотовым сидим обсуждаем ситуацию. Ты знаешь, что почти все пармские банки рухнули из-за того, что ты выкачал у них все деньги! Это еще ладно, но ты ведь ограбил и филиалы московских банков! Головные конторы, естественно, покрыли убытки своих филиалов, но это не значит, что они это дело так оставят! Ты понимаешь, что тебя сейчас ищет вся Россия!
   - Ну и как, нашли? - спросил Димка.
   - Найдут, будь уверен, - успокоил Сифа. - Я вот одного не пойму: ты сидел на таком месте, на котором ты бы через пару лет эти же самые деньги абсолютно легально заработал. Понимаешь ли ты это?! Что с тобой?! Ты окончательно рехнулся, да?!..
   - Ничего я не рехнулся, - сказал Димка, вдыхая влажный морской ветерок. - Я все сделал правильно, и ни в чем не раскаиваюсь.
   В трубке бушевал Сифа. Неподалеку, ударяясь о скалу, тихо переговаривались волны Средиземного моря. Гармонию этих звуков оценил бы самый придирчивый эстет...
  
   Димка долго бродил по узким улочкам Мдины. Здесь было совсем другое время - время крестоносцев и средневековых монахов. Каждое утро многие века над этим городом вставало холодное безучастное солнце и привычно пыталось осветить кривые закоулки, не замечая, что с улиц исчезают одни люди, а на смену им приходят другие. Для пармского пацана, который вырос в мире отстроенных пленными немцами сталинских пятиэтажек Молпроса, старые мальтийские кварталы были настоящим открытием. Здесь была история, к которой он в своей жизни еще не прикасался, таинственная и загадочная.
   Здесь, в этом мире, Димке уже не было дела до пармских событий. К нему пришло наконец долгожданное успокоение. Его тревога не ушла навсегда, она лишь свернулась в тугую пружину, и теперь находилась во взведенном состоянии где-то в самом уголке успокоенной души. Димка уже не обращал внимания на эту затаившуюся внутри тревогу. Теперь она уже не мешала ему жить. Завершая очередной этап своей жизни, он доделал все дела, которые должен был доделать. У него не было повода для беспокойства о том, что он еще что-то не довел до конца.
   Димка вышел на смотровую площадку на горе, откуда любопытные туристы обычно обозревали мальтийские окрестности. Его любимый телескоп был на месте. Димка специально приготовил для него парочку двадцатирублевых монеток. Видимо, монетки эти глупый телескоп принимал за мальтийскую мелочь, а поэтому, получив их в свое чрево, позволял взглянуть через себя на местную природу. На Мальте был февраль. Внизу зеленела травка, а неподалеку, на каменном выступе, весело чирикали какие-то птички...
  
   Димка так и не почувствовал ту грань, за которой он мог считать себя богатым человеком. В принципе, он был уже однажды богатым в Пармске - богатым на своем, провинциальном уровне. Как-то Димка решил выяснить, что такое быть богатым по меркам его пармских приятелей. Оказалось, что для большинства из них богатство ассоциировалось с бесцельным лежанием на каком-нибудь канарском пляже в тени развесистых пальмовых деревьев, с мулатками, делающими тебе эротический тайский массаж, с кутежами в дорогих ресторанах и с кипой стобаксовых купюр, от которых так приятно прикуривать толстую гаванскую сигару.
   Так вот, ничего этого у Димки не было. Мулатки-извращенки и прочие ударницы сексуального труда не казались Димке чем-то особо необходимым в этой жизни, валяться без дела на пляже ему казалось занятием, достойным идиота, ходить в рестораны вместе с ублюдочными толпами "новых русских" Димке было противно, да и курить он так и не научился, поэтому вопрос о гаванской сигаре отпадал сам собой. Димка на заработанные деньги даже не удосужился купить квартиру в Москве, хотя мог, в принципе, позволить себе заиметь любые апартаменты, которые пожелает душа. Но во-первых, он внял увещеваниям Лехи о том, что деньги должны работать, а во-вторых, сложно было представить, что он после выматывающего рабочего дня будет еще ездить и покупать мебель для своего нового жилища. Все было отложено на потом, и Димка, деньги которого крутились где-то между тихоокеанским оффшором и голландским холдингом, прекрасно понимал, что срок наступления этого "потом" теперь уже регулирует он сам.
   А пока он пахал как папа Карло, мотаясь то на Мальту, то в азиатские страны. Схемы действовали безотказно, китаец Чжан через свою хитрую контору мастерски организовывал проводки, после которых найти следы денег было невозможно. Димка никогда не спрашивал имен лехиных клиентов. Как-то Леха обмолвился насчет того, что среди них есть люди, пинками открывающие дверь в главный кабинет страны - и после этого у Димки напрочь отпала охота задавать вопросы. Он давно уже усвоил для себя одну простую истину: "Много будешь знать - не дадут состариться".
   Перспектива купаться в собственных деньгах, как это делал дядюшка Скрудж из мультфильма, не приносила ему ни радости, ни умиротворения. Деньги давались ему на удивление легко, и зарабатывая новую сотню тысяч баксов, он не испытывал никаких эмоций - покупка рулона туалетной бумаги была в его жизни куда более значимым событием. Сначала он пытался разобраться в себе. Он помнил многих своих знакомых, стонавших от переполнявшей их злобы и зависти, когда кто-то зарабатывал деньги куда меньшие, чем имел сегодня Димка. Для них это была цель жизни. Для Димки, который не привык шляться по кабакам и ездить на кабриолете с сиденьями из натуральной крокодиловой кожи, зарабатывание денег теперь уже не имело никакого смысла. Именно поэтому он не выражал уже никаких эмоций, когда Лысый Леха, который вел скрупулезный учет каждому заработанному центу, сообщал о новых поступлениях на условный димкин счет.
   Схемы были отработаны, а болванки договоров уже давно в отшлифованном виде хранились в компьютере. Димка привычно подставлял в них названия новоизобретенных мальтийских оффшорных контор, шлепал печати, оформлял платежные документы и постепенно начинал дуреть от такого однообразия жизни. Он не привык сидеть на месте, ему нужны были новые эмоции, а постоянное зарабатывание денег, превратившееся в тупую обыденную работу, никаких эмоций уже давно не вызывало. Именно поэтому в своих мыслях он снова и снова возвращался к Пармску, где, как он понимал сейчас, была насыщенная адреналином и острыми ощущениями настоящая полнокровная жизнь...
  
   - Ну-у, мой молодой друг, - сказал однажды утром Леха, входя в контору и ласково глядя на Димку. - Не пора ли вам возвращаться в Пармск? Учтите, Дмитрий, нас там ждут великие дела.
   - Мы создадим акционерное общество по возведению тридцатиметрового памятника деде Мосе, - уверенно предположил Димка, сидя за компьютером и вспоминая бронзового Ким Ир Сена на берегу реки Тэдон. - Бронзовый дедушка будет улыбаться как живой и пристально вглядываться в светлое завтра, придерживая рукой расстегнутые штаны. А на постаменте будет выбито золотом: "Выдающемуся генерал-полковнику, академику, профессору..."
   - Все бы вам шутить, - укоризненно сказал Леха и рукой пригладил несуществующие волосы. - А между тем, предложение вас должно заинтересовать. Готовьтесь, Дмитрий. Сегодня вы должны быть особенно гладко выбриты. Мы обедаем в ресторане... А что касается дедушки Моси - то по своим заслугам перед нами ему уже давно пора быть генералиссимусом...
  
   Почему они в тот день обедали именно в этом ресторанчике на Большой Дмитровке - для Димки так и осталось невыясненным. Их собеседник, массивный дядя в тяжелых очках, сказал только, что отсюда далеко до Неглинки и поэтому у его подчиненных мало шансов увидеть его здесь. Из более-менее известных контор на Неглинке Димка вспомнил только Центробанк с растущим перед ним кучерявым дубом, а поэтому в качестве рабочей гипотезы решил, что дядю черти принесли именно оттуда. Гипотеза оказалась верной.
   Центробанковский дядя долго и нудно рассказывал о том, как врачи запретили ему кушать мясо, зато очень рекомендовали питаться омарами. История эта, рассказанная со всеми медицинскими подробностями была, видимо, призвана улучшить аппетит всем, кто ее слушал. Леха внимал ей, сочувственно улыбаясь, а Димке хотелось позвать за этот же стол чокнутого аспиранта Славку, который рассказал бы для полного счастья всех присутствующих про "антонов огонь" в собственном желудке. Намек центробанковского дяди был, тем не менее, воспринят к действию, и вскоре перед ним стояло его любимое блюдо. Дядя тяжело, по-коровьему, вздохнул, отправил в рот таблетку, облизнулся и открыл заседание...
   - Скажите, Дмитрий, - спросил дядя минут через тридцать после того, как ничего не значащая беседа постепенно перетекла в деловое русло, - что такое, по-вашему, деньги?
   - Бумажки, - пожал плечами Димка.
   - Как банкир могу подтвердить, что молодой человек прав, - подняв кверху палец, сообщил дядя Лысому Лехе. - Деньгами эти бумажки делает запись о стоимости, нанесенная на них.
   - Так ведь это очевидный факт, - сказал Димка.
   - Не скажите. По моему опыту преподавания в финансовой академии могу сказать, что студенты усваивают эту простую истину с трудом. Вот представьте, Дмитрий, - дядя ловко отправил очередную порцию омара в рот и Димка почему-то представил себе дальнейший путь этого омара в дядином животе, - представьте, что какой-то банк рухнул и денег на его счете в РКЦ - ноль рублей и ноль копеек. А в этом банке открыты счета фирмы А и фирмы Б. Может ли фирма А перевести свои деньги внутри банка со своего счета на счет фирмы Б? Задачка, как видим, простенькая.
   - А у фирмы А деньги на счету есть? - спросил Леха.
   - У фирмы А на счету не деньги. Запомните, молодые люди, что денег в банке не бывает. Деньги останавливают свой путь на счете банка в расчетно-кассовом центре Центробанка. Этот счет - активная строка баланса банка. Но баланс банка - это зеркало: все что появилось в активе - должно отразиться и в пассиве. Так вот, в пассиве банка эти деньги получают свое отражение в виде записей этой же суммы на расчетных счетах клиентов. Клиент хочет перевести эти деньги в другое место - банк зачеркивает запись на его счете и списывает со своего счета в РКЦ нужную сумму. И актив, и пассив уменьшаются на эту самую сумму. Это понятно?
   - Значит, перевод денег со счета фирмы А на счет фирмы Б - это простой обмен записями в балансе. Следовательно, фирма А может переписать свои записи на счет фирмы Б даже если у банка реально на счету в РКЦ нет ни копейки, - сказал Димка.
   - Вы умнее, чем мои студенты, - дядя блаженно улыбнулся и отправил по назначению еще одну порцию омара. - До некоторых это доходит куда медленнее. А есть такие, кто без бутылки водки во всем этом вообще разобраться не может.
   - Вам заказать водки? - решив, что это намек, услужливо осведомился Леха.
   - Мне-то зачем? - усмехнулся дядя.- Мне уже давно водку врачи запретили пить.
   - Тогда еще омаров? - не унимался Леха.
   - Давайте, - согласился дядя и похлопал себя по животу. - Омары - это активная строка вашего баланса. А пассив - это те деньги, которые вы должны за них отдать. Вы отдадите деньги, я съем омаров - и ваш баланс уменьшится.
   Для дяди это, видимо, была очень веселая банковская шуточка, потому что он вдруг забулькал и заколыхал своим животом.
   - Так вот, - сказал дядя, отбулькавшись, - я предлагаю вам создать схему, которая учитывала бы этот принцип. Вы создаете в Пармске областной центр межбанковских расчетов - короче, организуете клиринг. Местное отделение Центробанка выступит одним из его учредителей и сделает так, чтобы все пармские банки обслуживались в нем. Банки загонят туда через РКЦ свои деньги и начнут гонять их внутри клиринга по обязательствам своих клиентов.
   - То-есть, банк А будет переписывать внутри этого клиринга свои записи на счет банка Б, а он - на счет банка В, - сказал Димка.
   - Верно. И при этом, как мы уже выяснили, те живые деньги, которые появились у клиринга в активе на его счете в РКЦ, он может прокручивать как угодно. Для обмена записями внутри клиринга живые деньги не требуются.
   - Например, клиринг может выдавать эти деньги в виде межбанковских кредитов, - предположил Димка.
   - Ну, это уж слишком простая операция, - сказал дядя, потирая руки и глядя на тарелку с новой порцией активной строки лехиного баланса. - Если наша схема заработает - мы придумаем куда более интересные операции с гораздо более высоким уровнем доходности...
  
   Димка собирал вещи и готовился к возвращению на свою историческую родину. Он уже позвонил в банк Бурдину и тот, ничего не поняв из димкиных предложений, позвал к телефону своего верного юриста. Послушав димкино повторное объяснение, тот сделал гениальный вывод: "А-а! Я все понял! Вы хотите организовать это-самое-кё!" Димка, на которого произвела неизгладимое впечатление догадливость главного юриста, подтвердил, что так оно и есть.
   Центробанковский дядя был доволен выбором Димки. Он навел справки о бурдинском банке и сделал вывод, что банк этот Бурдин давно уже загнал в такое место, о котором в светских беседах не принято упоминать. Дядя сообщил Димке, что за реанимацию банка и создание на его базе клирингового центра управляющий должен ему всю оставшуюся жизнь непрерывно говорить "спасибо" и молиться на него до гробовой доски. А Димка тут же вспомнил, как в университете на военной кафедре, после слов дурака-подполковника "Вы мне еще за все спасибо скажете!", благодарные студенты в течение недели каждые полчаса звонили ему домой, орали "Спасибо!" и бросали трубку. Что же касается Бурдина, то Димка был уверен, что "спасибо" он способен сказать только тому, кто нальет ему две рюмки коньяка.
   А в московской общаге тем временем назревало грандиозное событие. Аспирант Славка завершил наконец написание своего великого труда о роли воды в истории человечества и теперь деятельно готовился к защите. Бродя по коридору и корча рожи, он рассуждал сам с собой о том, что для защиты ему необходим черный костюм и белая рубашка. Обсуждение протекало бурно. Визгливый голос советовал сходить в магазин, а в ответ Славка терпеливо разъяснял сам себе, упершись взглядом в темный угол, что на рынке костюмы дешевле.
   В воскресенье Славка сходил-таки на рынок и вернулся с обновкой. Костюм оказался действительно черного цвета, карманы его были заштопаны чьей-то заботливой рукой, а сверху полосы, обозначающей теоретическое местонахождение нагрудного кармана, торчал вшитый черный платочек. Аспирант рассказал, что китаец, у которого он покупал этот костюм, очень удивился, когда Славка начал его мерить. Димка хотел было высказать Славке свои соображения по этому поводу и думал, как бы это сделать поделикатней, но Славка сам начал разговор на нужную тему.
   - Скажи, Дима, - спросил он, с надеждой глядя на новый костюм, валявшийся на кровати. - Вот у нас несколько лет назад в наш универмаг костюмы для покойников завезли... А этот костюм - он ведь нормальный, не для покойников?
   Хотя у Димки и была уверенность, что такие костюмы покупают совсем не для защиты диссертаций, он не стал разубеждать бедного аспиранта. А Славка тем временем попытался прогладить пиджак взятым у Сидоровны утюгом. Видимо, подкладка держалась на какой-то клеевой основе, потому что после утюга полы пиджака свернулись в трубу и разогнуть их Славка так и не смог. Димка утешил бедного аспиранта, сказав, что это нормальное явление, и посоветовал прогладить пиджак еще и с внутренней стороны.
   А на следующий день он уезжал в Пармск. Когда он шел с сумкой вниз, к выходу, навстречу ему попался Славка, возвращавшийся к себе после экспериментальной прогулки по улице в новом костюме. Славка как всегда беседовал сам с собой и руку на прощание Димке подать не смог: на улице штанины внезапно оторвались от пояса и теперь Славка придерживал их обеими руками.
   Димка попрощался с Сидоровной, но и у Сидоровны были свои дела, отвлекавшие ее от такого всемирно-исторического события как отъезд Димки. Сидоровна держала на руках кошку Мурку и демонстрировала ее обалдевшей Крысе.
   - Вы посмотрите сюда, Тамара Никитична, - долетел до Димки ее зычный голос. - Видите? Да-да, вот эту проплешину над глазом - видите? Так вот, я утверждаю, Тамара Никитична, что Мурка облысела именно во время вашего дежурства!
   Димка закрыл за собой дверь и понял, что в этом московском мире он уже лишний...
  
   Соседом Димки по купе мягкого вагона на сей раз оказался иностранец лет тридцати. Димка тут же обозвал его про себя нехорошим словом, потому что все его ужимки заставляли сделать неутешительный вывод о том, что у этого господина не все в порядке с сексуальной ориентацией. После церемонии знакомства, когда выяснилось, что иностранца зовут Стив и что едет он в Пармск читать лекции по английской литературе в университете, Димка ненавязчиво сообщил ему о том, что предпочел бы оказаться в одном купе с красивыми девушками, а не с британскими профессорами. Иностранец понял намек, захихикал, замахал ладошкой и сообщил, что лично у него есть одна любовь - поэзия Уильяма Блейка - и ничего другого ему не надо.
   Блейк так Блейк - для вагонных разговоров подходит все, что угодно, тем более, что Димка никогда не упускал возможность потренироваться в своем английском. Он закрыл ноутбук с его надоевшими игрушками и приготовился к беседе. Для Димки начался Третий разговор в поезде...
   - Поэт и художник Уильям Блейк жил два столетия назад. При жизни он не был признан, - негромко рассказывал англичанин, задумчиво глядя в темнеющее окно. - Но через двести лет поэзия Блейка стала поэзией многих нынешних серийных убийц и сексуальных маньяков. Ее в обязательном порядке знает каждый британский психоаналитик, а ученые спорят, в чем ее притягательная сила. Это действительно интересно - разобраться в том, почему современный маньяк после убийства пишет кровью жертвы на стене строчку из Блейка...
   - Ну и как, разобрались? - спросил Димка.
   - Сколько людей - столько и мнений, - пожал плечами англичанин. - Одни вспоминают Фрейда, другие исследуют колебания воздуха во время чтения Блейка вслух. А что касается меня - то я думаю, что все гораздо проще. Все дело в мире, который создает Блейк...
   Он замолк, глядя в темное окно. Димка тоже молчал, ожидая продолжения. Под потолком замигал тусклый свет, в коридоре проводница зазвенела подстаканниками, разнося чай. Димка понял вдруг, что в тот момент все это уже не существовало для англичанина. Он был в своем мире - мире Блейка.
   - Есть в поэзии Блейка два образа - Призрак и Эманация, - продолжал англичанин в полумраке. - Призрак - это то, что из себя представляет человек в окружающей его ужасной действительности, испоганенной материализмом Локка, Гоббса и Ньютона. А Эманация - его духовное начало. Горящие глаза на уродливом теле, глядя в которые, забываешь об уродстве - вот что такое Эманация. Эманация - это тот же человек, но существующий в справедливом и великолепном мире Воображения. У Блейка он заселен бесстрашными и прекрасными существами, олицетворяющими сильные чувства людей - любовь, свободу, сострадание. Пророк этого мира Ринтра воплощает гнев человека при взгляде на страшную действительность. Вот почему некоторые серийные убийцы в момент преступления, по их собственному признанию, выкрикивают строки из Блейка:
   Ринтра ревет и потрясает пламенем
   В отяжелевшем воздухе.
   Голодные тучи, жадно дрожа, висят над пучиной...
   - Жутковатая картина, - сказал Димка.
   - Это картина реального мира, - сказал англичанин.- Даже то, что в этом мире кажется прекрасным - на самом деле таит в себе жуткое и омерзительное. У Блейка на этот счет есть стихотворение о красивой розе, которую изнутри давно гложет отвратительный червь. Таким этот мир видит тот, кто чувствует в нем себя изгоем. Он лучше и чище, чем многие герои этого мира, но он не такой, как все - и поэтому мир его отвергает. Но от этого мира ему все равно не уйти. И, вернувшись из прекрасного мира Воображения, человек начинает мстить окружающей его мерзкой действительности. И это чувство мести - тоже одно из прекрасных сильных чувств мира Воображения...
   Англичанин вдруг повернулся от окна, и Димка увидел его широко раскрытые блестящие глаза в тусклом свете вагонных ламп. Глядя на него, Димка на всякий случай решил этой ночью в купе не спать: в димкином прекрасном мире Воображения маньяк-англичанин уже давно прирезал Димку, расчленил труп на части и теперь с восторгом читал над этими частями стихи Блейка - короче, осуществлял полный комплекс ритуальных услуг садиста-любителя. Голубые ужимки англичанина теперь уже не существовали для Димки. Он смотрел в блестящие глаза и чувствовал их странную гипнотическую силу. А англичанин продолжал читать ему стихи.
   - Но случилось однажды, что по опасной дороге
   Держал свой путь праведный человек
   В долине Смерти.
   И розы выросли там, где росли только тернии,
   А на вереске, пробившемся сквозь бесплодную землю,
   Поют медоносные пчелы.
   И тогда на пустынной опасной дороге зазеленели растения,
   А реки и родники
   На скалу и на могильную плиту,
   И на обглоданные кости
   Нанесли слой красной влажной мясистой глины...
   - Как называется это стихотворение? - спросил Димка просто для того, чтобы нарушить наступившую жуткую тишину и оторваться от горящих глаз странного англичанина.
   - Стихотворение называется "Спор", - уже буднично сказал англичанин и снова отвернулся к окну. - Это спор человека из мира Воображения, которому все-таки удается хотя бы на время что-то улучшить в реальном мире. А если у него нет сил бороться - он должен думать о мести за свое унижение. И по этому поводу у Блейка есть одно маленькое простенькое стихотворение, смысл которого понятен любому. Человека обидел его друг - он излил на друга свой гнев. Человека оскорбил враг - он смолчал, но затаил свои чувства. И вот что было дальше:
  
   По утрам я злость и страх
   Изливал в своих слезах.
   Я их в лейку собирал,
   Сад с улыбкой поливал.
  
   Сад мой ночью рос и днем,
   Яблочки созрели в нем,
   Враг мой с завистью глядел,
   Их попробовать хотел...
  
   ...В сад я на заре пришел
   И врага я там нашел.
   На земле они вдвоем:
   Он - и яблочко мое...
  
   - Ждите, готовьтесь - и ваш час наступит, - резюмировал Димка.
   - Так размышляют все, кто хочет отомстить несправедливому окружающему миру, - эхом откликнулся англичанин, глядя в черноту окна...
  
   На пармском вокзале как всегда была суета. Люди спешили по своим делам, и никому не было дела до того, что Димка вернулся в Пармск. Еще несколько лет назад, до димкиных поездок в Москву, вокзальная суета Пармска казалась ему наглядным пособием к уроку физики для иллюстрации быстрого и беспорядочного броуновского движения молекул. Димка вспомнил, как их учитель по физике, гордившийся тем, что он похож на певца Дин Рида, демонстрировал им однажды на уроке какой-то стеклянный ящик и сообщал при этом: "Вот это - газ под поршнем. В нем происходит броуновское движение." В стеклянном ящике было пусто, и димкины одноклассники отнеслись к опытам физика как к неудавшемуся фокусу заезжего шарлатана. А всего-то ему надо было привезти класс на вокзал и показать вокзальную суету.
   А еще Димка вдруг вспомнил лозунг, висевший в его школе над доской с расписанием. На этот лозунг любила обращать внимание опоздавших завуч школы по прозвищу Бегемотина, тяжелый подбородок которой постоянно падал на огромную грудь, отчего она всегда ходила с полуоткрытым ртом. Постренные в линейку опоздавшие под ее чутким руководством стояли у расписания и декламировали этот лозунг вслух: "Для нас учеба - самый главный труд, знак качечества - отличные отметки. От нас глубоких прочных знаний ждут свершения десятой пятилетки!" Бегемотину не смущало то, что пятилетка на дворе была уже одиннадцатая: она считала, что главное - воспитательный момент, а не цифры. Опоздавшие привычно читали этот заученный наизусть лозунг, а сами размышляли о том, почему у Бегемотины всегда открыт рот. Именно тогда, у доски с расписанием, кто-то из димкиных однокашников сделал гениальный вывод о том, что если Бегемотина закроет рот - то у нее неизбежно лопнет кожа на заднице.
   Димка шел по вокзалу, который стал вдруг для него маленьким и скучным. Броуновской суеты уже не было. Димке казалось, что люди вокруг - это герои какого-то странного кино, которое сняли рапидом и теперь прокручивают ему, чтобы объяснить разницу между жизнью в медлительной провинции и в стремительной столице. Этот ритм жизни уже был для него странным и чужим. И только вокзальное радио с его пармским выговором, по которому Димка всегда безошибочно определял в Москве земляков, заставляло поверить, что он приехал домой.
   Димка уже был готов совсем расстроиться от таких неожиданных впечатлений, как вдруг он увидел в привокзальной толпе знакомое лицо. Светка, димкина университетская общажная подружка, а сейчас - жена Игоря Бычкова, стояла в очереди у привокзального киоска. Она тоже узнала Димку, улыбнулась ему, и он, подхватив сумку, пошел навстречу ее улыбке...
  
   В университетской общаге царило жуткое ликование - как раз такое, о котором писала Виолетта в своей гениальной статье про обком. Только что закончился экзамен на военной кафедре и фигуры в зеленых кителях без погон радовались жизни и отмечали это событие, несмотря на строжайший приказ ректора. Димкин факультет был единственный, который не создал у себя первичную организацию общества трезвости, как того требовал партком, и студенты весьма гордились этим.
   Как-то секретарь парткома КПСС университета товарищ Закатов даже явился на комсомольское собрание для пропаганды трезвого образа жизни. В ответ идеолог факультетского бюро ВЛКСМ Костя Титов прочитал ему письмо Маркса, где тот расписывал свои пьяные похождения. Димке запомнился эпизод о том, как Карл Маркс и Вильгельм Либкнехт спьяну били фонари на какой-то улице, а потом удирали от полиции. Когда они добежали до либкнехтова дома, Маркс сумел перескочить через порог, а Либкнехт этот порог не распознал, вписался физиономией в лестницу и вышиб о ступеньку два передних зуба. "После такого случая Карла Маркса следовало бы в три шеи гнать из коммунистического движения, - сделал вывод Костя Титов. - С кем бы тогда это коммунистическое движение осталось? С вами, товарищ Закатов? Неэквивалентный обмен, не правда ли?.." Товарищ Закатов по поводу того, что обмен получился бы действительно неэквивалентным, спорить не рискнул.
   Партком, однако, не отстал от их факультета. Лучшие силы университетских коммунистов были брошены на вырезание фотографий детей-уродов из медицинских журналов. Когда дело было сделано, на факультете ночью вывесили иллюстрированную газету с самодельными стихами о том, к чему приводит пьянство. Газета эта на Димку не произвела никакого впечатления. Еще в школе он насмотрелся на висящий возле врачебного кабинета плакат с неестественно желтой и горбатой очкастой девочкой. На плакате неизвестный поэт с чувством доброго садизма так описывал сложившуюся ситуацию:
   Ты держала книжку близко,
   Ты к письму склонялась низко,
   Над тетрадкой, за столом
   Нагибалась ты крючком -
   Вот и стала близорука!
   Это и другим наука!
   Видимо, все димкины университетские однокашники в свое время насмотрелись подобных плакатов, потому что фотографии детей-уродов особого ужаса ни у кого не вызвали, а некоторые глубокомысленно замечали, что фото товарища Закатова вписалось бы в эту галерею довольно гармонично. После такого демарша в борьбе наступила передышка. Декана Дядю Колю приглашали на заседание парткома, но там он только разводил руками: раз объявили о демократизации и перестройке - вот и управляйтесь сами со студентами в духе новых веяний. Хитрый ректор в борьбу не вмешивался, но приказ о запрете пьянства на территории университета все же издал.
   Сейчас общага гнусным образом нарушала этот приказ. Экзамен на военной кафедре - это всегда нервотрепка, после которой не грех и расслабиться. Сначала димкины однокурсники тянули билеты и излагали подполковнику Русских удивительный парадокс, подмеченный военными теоретиками, о том, что атомная бомба почему-то всегда падает в эпицентр. Подполковник Русских в ответ доказал как дважды два, что все студенты - интеллектуальные уроды, а потом послал Димку, как командира учебного взвода, за двумя бутылками пива.
   Когда Димка вернулся, подполковник выгнал всех, заперся с Димкой в учебном классе и они за пивом начали дискуссию о том, кто какую оценку заслуживает. Димка упирал на то, что у всех студентов поголовно маленькие дети и больные жены, а поэтому ставить им тройки и лишать тем самым их стипендии было бы тягчайшим преступлением против человечности, на которое не решились бы даже империалистические маньяки ядерной войны. Подполковник Русских злился и говорил, что если он всем поставит четверки и пятерки - начальник кафедры его не поймет и решит, что он - демократ. После второй бутылки пива он, впрочем, признался, что всегда тайно сочувствовал демократам и даже когда-то имел жену-еврейку. Сражение за оценки завершилось всего одним тактическим поражением Димки в виде тройки раздолбаю-однокурснику, которому давно уже было нечего терять.
   Собственно, отмечание успешной сдачи экзамена началось еще в университете, когда в одной из аудиторий Димке налили немного водки за то, что он смог отстоять хорошие оценки для своих однокурсников. Потом гомонящая толпа прошла мимо пустого кабинета парткома, оставив какую-то надпись на бумажке, приколотой к дверям. А завершилось все это продолжением мероприятия на девятом этаже общаги.
   Университетские общежития в Пармске всегда славились своим демократизмом. В отличие от общежитий пединститута, злобных вахтерш и недоброжелательных комендантов в них никогда не наблюдалось. В том, что это правильно, заставлял убедиться один случай, который обитатели общаг любили рассказывать друг другу.
   В некое общежитие пединститута к девушке-филологине в гости пришел курсант. Поскольку на вахте сидел какой-то Кощей Бессмертный, курсанта пришлось вести тайными тропами. А когда его привели - оказалось, что для праздника, который было намечено организовать по случаю его прихода, не закуплены продукты. Девушка предложила сходить в магазин, а курсанта заперла снаружи и велела потушить свет, потому что по этажу в тот момент бродила зловредная комендантша и искала в общежитии посторонних лиц.
   Время шло. Курсант сидел в темноте и прислушивался к процессам в собственном животе. Вскоре процессы настоятельно потребовали решительных действий. Открыть дверь изнутри курсант не смог, поэтому он расстелил на полу газетку и произвел необходимую процедуру. Завершив мероприятие, он свернул газету и кинул сверток в форточку. Таким образом, к приходу любимой оставалось одно: нейтрализовать специфический аромат. Курсант нашел на тумбочке какой-то одеколон и начал разбрызгивать его по комнате.
   Когда явилась с продуктами любимая и зажгла свет, выяснилось, что сетка на форточке все-таки выдержала удар метателя свертков. Но главное было даже не это: вся комната от пола до потолка, в том числе и сам злополучный курсант, была покрыта пятнами медицинской зеленки. Комнату пришлось комплексно отмывать, а вся любовь филологини к курсанту на этом завершилась...
   В университетской общаге таких случаев просто не могло произойти. Самое худшее, на что могли рассчитывать ее обитатели - это на визит совместной комиссии из ректората и профкома после того, как соседи просигнализируют туда насчет перманентного буйства в этой комнате. Впрочем, однажды и на эту комиссию нашлась управа.
   Студенты, несмотря на приказ ректора, продолжали пить. На водку денег хватало не всегда, а поэтому под кроватью во многих комнатах созревала в банках бражка. Сверху на банку натягивалась резиновая перчатка, и степень готовности бражки определялась очень просто: когда перчатка надувалась и лопалась (иногда это происходило среди ночи, что отнюдь не способствовало здоровому полноценному сну) - это означало, что бражку можно пить. Однажды дама из ректората, не осведомленная о таком технологическом процессе, явившись в какую-то комнату, решила заглянуть под кровать. Увиденное потрясло ее до глубины души: под кроватью стояла банка с непривлекательно мутной жидкостью, а из нее торчала желтая вспухшая человеческая рука. Даме пришлось принести воды, и после этого охота болтаться по общагам отпала у нее полностью...
   Праздник по случаю успешного окончания экзамена на военной кафедре продолжался. Как всегда, радости, переполнявшей фигуры в зеленых кителях со споротыми погонами, оказалось слишком много для одной маленькой общежитской комнаты. Димка с Игорем Бычковым проводили домой Сифу (еще не крутого бизнесмена, а простого димкиного однокурсника), а сами возвратились для продолжения банкета.
   К тому времени, когда они вернулись, компания начала уже расползаться и дробиться на группы по интересам. Димка и Игорь решили, что здесь ничего интересного не будет, и пошли бродить по общаге в поисках приключений. Они спустились на этаж ниже и постучались в первую попавшуюся дверь. Картина, увиденная за этой дверью, была идиллической: симпатичная, похожая на лисичку студентка-первокурсница тихо сидела на кровати и читала учебник.
   - Мадмуазель, у вас не найдется стаканчика воды для двух прекрасных рыцарей, которых мучит жажда? - с ходу спросил у нее Игорь Бычков, отвесив галантный поклон.
   Первокурсница, видимо, была не прочь оторваться от скучного чтения и поболтать с прекрасными рыцарями, поэтому стакан воды нашелся достаточно быстро. Вскоре выяснилось, что ее зовут Света, она приехала с юга области и теперь готовится к экзамену у себя на истфаке по истории первобытного общества.
   - Света! - торжественно сообщил ей Димка, допивая воду. - Сама судьба привела нас к тебе! Знаешь ли ты, что я и мой друг Игорь - великие специалисты по первобытности! Хочешь, мы расскажем тебе, что такое "промискуитет"?
   - А я про это уже в учебнике прочитала, - лукаво хихикнула Светка. - И при желании сама могу вам объяснить, что это такое.
   - Точно! Золотые слова! Было бы желание! - поднял кверху палец Игорь...
  
   На следующий день Димку, как члена КПСС, отвел в сторону декан Дядя Коля и, сокрушенно разводя руками, рассказал о безобразии, случившемся в университете.
   - Понимаете, Дмитрий, - сказал Дядя Коля, понизив голос. - Конечно, наше время - это время цинизма и бездуховности, но не до такой же степени! Вы, как коммунист, должны повлиять на студенческие массы!
   - А что случилось-то? - спросил Димка. Судя по ошарашенному и огорченному виду Дяди Коли, можно было по крайней мере сделать вывод о том, что в университете разоблачили сразу сотню агентов ЦРУ, либо о том, что студенты готовились бросить тухлое яйцо в первого секретаря обкома партии.
   - Представляете, Дмитрий, - продолжал развивать мысль Дядя Коля. - На дверях парткома висело объявление: "Товарищ Закатов в командировке..." Так чья-то шкодливая, гнусная рука приписала снизу: "...и хрен с ним ". Как такое можно?
   Димка ничего не ответил Дяде Коле. Ему был неинтересен товарищ Закатов со своим хреном, и тем более ему были неактуальны размышления декана Дяди Коли о бездуховности. Димка чувствовал, что он влюбился...
  
   Странная это была любовь. Димка и Игорь делили Светку на двоих, вместе ходили в кино, вместе гуляли по Молпросу. Светке такая любовь была по душе, и именно она своим наманикюренным розовым пальчиком определяла, кто из них двоих ей сегодня более интересен для близких отношений, а кому в этот день следует идти домой и ложиться спать. Димке и Игорю было даже, что называется, по приколу такое разделение ролей - тем более, что Светка распределяла свои ночные симпатии примерно поровну. Ей жутко нравилось делать этот выбор, как любой женщине нравится чувствовать, что она способна повелевать над мужиком, потерявшим голову от страсти к ней.
   А потом Светка вышла замуж за Игоря. Произошло это достаточно неожиданно - просто однажды Светка прагматически решила, что узы брака - вещь в жизни куда более нужная, чем ежевечерняя игра в "третий лишний". Димка понимал, что Светка выбрала именно Игоря только потому, что в тот момент у него была своя двухкомнатная квартира на Молпросе. Задача же номер один для Светки состояла в том, чтобы после окончания университета не возвращаться в свой задрипанный городишко, а остаться в Пармске, казавшемся ей чуть ли не центром мировой цивилизации.
   Отгуляв на свадьбе, Димка стал относиться к Светке уже совсем по-другому - не как к своей женщине, а как к жене своего друга. И он принял эту данность настолько спокойно, что воспоминания о прошлой любви казались ему дикими и нереальными. Он даже ни разу не приревновал Светку к Игорю - и это заставило его однажды задать себе достаточно простой вопрос: чем, все-таки, были их отношения - любовью, или игрой в любовь?
   Со времени размолвки с Игорем Димка не видел Светку и не знал, что ей наплел про него Игорь. Впрочем, он прекрасно понимал, что Светка, которую бог создал женщиной, вряд ли будет вносить в свои чувства такие посторонние политические элементы, как ссора Димки с Игорем. Она помнила, что Димка любил ее и восхищался ею, и для того, чтобы почувствовать это еще раз, она могла бы забыть все на свете. Димка понял это, когда она приветливо улыбнулась ему, стоя в очереди у привокзального киоска. А сам он, растерянно стоящий на знакомом с детства перроне провинциального вокзала среди чужих людей и уже чужого для него ритма жизни, вдруг решил, что никого любимей Светки в этот момент в его жизни нет...
  
   А Светка, оказывается, проводила Игоря на какие-то курсы налоговых полицейских, которые должны были состояться в Киеве. Узнав об этом, Димка тут же напросился в гости. Светка не возражала. Димка вихрем влетел к себе домой, на радостях потискал взятую от соседки улыбающуюся Морду, прыгнул в ванну и, переодевшись в то, что он обычно носил в Пармске, помчался к Светке.
   Они сидели и болтали под шампанское и тихую музыку. Светка жаловалась, что Игорь стал много пить и жалела, что Димка так долго не появлялся. Димка сообщил, ей в ответ, что он приехал ставить Пармск на уши, и что о нем скоро услышат все. На этом темы для разговора были исчерпаны.
   - В комнате горела свеча, но не давала света, - начал Димка свой любимый анекдот. - Штирлиц задул свечу...
   - ...Света дала, - закончила анекдот Светка, по-лисьи улыбаясь...
  
   Светка потом рассказала Димке, что моральные переживания по поводу измены мужу у нее начались уже после ухода Димки, на следующий вечер. Она лежала в кровати и размышляла о своей беспутной жизни, когда вдруг зазвонил телефон.
   - Ленка, это ты? - спросил незнакомый интимный голос в трубке.
   - Ну, - подтвердила Светка.
   - А твой уже ушел на дежурство? - продолжала расспросы трубка.
   - Ну, - снова сказала Светка.
   - Так я приеду? - радостно предположила трубка.
   - Ну, - сказала Светка.
   Жизнь уже не казалась ей такой мерзкой, как за пару минут до этого события. Она положила трубку, злорадно потерла ручки и заснула сном праведницы...
  
   Областная администрация в Пармске помещалась в здании бывшего обкома партии. Впрочем, перемену, произошедшую в августе 1991 года, мало кто заметил: просто возле дверей свинтили одну вывеску и приделали другую. Аппаратному народу было все равно, кому служить - коммунистам или демократам. Единственный, кто попытался нарушить обкомовское спокойствие, был димкин однокурсник по университету Максим Зосимов.
   В ту ночь, когда отменили ГКЧП и запретили КПСС, Максим решил, что пришло его время. Он выпросил на почте сургуч, понаделал из него печатей и ночью примчался к зданию обкома, чтобы опломбировать двери. Милиционерам он объяснил, что если двери не опломбировать - то из обкома могут вынести золото партии, а оно очень нужно нашему народу для успешного осуществления планов перестройки общества. Максиму предложили вернуться домой и найти себе какое-нибудь другое занятие, а утром на всякий случай проконсультироваться у врача. Максим, тем не менее, домой не пошел, а до утра слонялся вокруг обкома, ожидая, когда под покровом короткой августовской ночи начнут выносить золото. Его активная жизненная позиция не осталась незамеченной: спустя некоторое время он был избран депутатом нового, демократического районного Совета.
   Димка часто бывал в областной администрации по своим журналистским делам и изучил все закоулки коридоров власти. Он знал, например, что на маленькой сцене зальчика, где губернатор обычно проводил брифинги, есть дверь в подсобное помещение, и если ее открыть - то на сцену выпадет гипсовый Ильич, упрятанный туда до лучших времен. Однажды во время брифинга так и случилось: когда губернатор рассуждал о том, что жить при новой власти стало лучше и веселее, дверь по прихоти какого-то барабашки вдруг открылась, и на сцене внезапно появился Ленин. Он вывалился боком прямо на стол президиума и внимательно уставился в лицо губернатора. После этого дверь было приказано заколотить гвоздями.
   Обкомовские времена напоминали о себе серпами и молотами, выложенными мрамором на стенах вестибюля и бирками в гардеробе, надпись на которых должна была напомнить забывчивому посетителю о том, что пришел он именно в обком КПСС. А самое главное - люди здесь оставались те же самые, что и несколько лет назад. На дверях меняли названия должностей, а таблички с фамилиями можно было прикручивать на века...
   Сегодня Димка явился сюда по важному делу. Только что из Москвы пришло распоряжение Центрального банка о создании клирингового центра и теперь предстояло обговорить все детали с вице-губернатором области, отвечавшим за экономику. Свою предыдущую встречу с ним Димка помнил отлично: именно этот вице-губернатор, тогда называвшийся заместителем председателя облисполкома, сидел за столом в "каморке папы Карло", когда Сифа впервые свел Димку с Золотозубым.
   Секретарша профессионально улыбнулась и показала на дверь. Димка вошел в кабинет, отделанный темными лакированными деревяшками, и пошел к столу, за которым вице-губернатор что-то писал на бумажке, старательно шевеля губами. Когда Димка подошел, он поднял голову и изобразил на физиономии дружескую улыбку.
   - У меня был наш главный областной банкир, - сказал он, кивнув в ответ на димкино приветствие и показав на стул. - Я в курсе дела. Клиринговый центр для ускорения взаиморасчетов - это очень нужная вещь, и создание его - давно назревшая необходимость. Особенно сейчас, когда кризис неплатежей достиг своего пика... Скажите, вы - москвич?
   - Нет, я из Пармска, - сказал Димка, пытаясь понять, узнал ли вице-губернатор Димку, или зачем-то ломает комедию.
   - Значит, сработаемся. Москвичам обычно нет дела до наших проблем. Их цель - выкачать из области побольше денег, - сокрушенно развел руками вице-губернатор. - Приятно, что из Москвы к нам прислали человека, которого связывает с Пармском не только работа. Значит, мы найдем общий язык...
   - Найдем, конечно, - улыбнулся Димка, всем своим видом демонстрируя стремление поучаствовать в решении проблем области.
   - Вот и хорошо, - сказал вице-губернатор. - Со стороны областной администрации можете рассчитывать на содействие и поддержку. В любое время обращайтесь ко мне напрямую. Я, кстати, уже говорил с руководством областного ФСБ - к ним тоже пришли соответствующие указания относительно нашего клирингового центра.
   "Он уже и твой?" - захотел спросить Димка, но промолчал.
   - Конечно, придется проделать большую работу, чтобы привлечь в этот центр все пармские банки. Что мне вам объяснять - вы же знаете наш провинциальный уклад, рутинность мышления, боязнь нового... В общем, работа будет трудная, но я уверен, что мы ее сделаем.
   Димка хотел было сказать, что банки сами, задрав штаны, помчатся в центр, если на то будет распоряжение главного управления Центробанка в Пармской области, но снова промолчал. Ему уже было ясно, куда клонит вице-губернатор и почему он демонстративно не узнал Димку. Вице-губернатор понял, наверное, после разговоров с областным центробанкиром, что в клиринге будут крутиться десятки миллиардов рублей и теперь хотел хоть как-то приобщиться к этому делу.
   - Кофе выпьете? Или чаю? - предупредительно спросил вице-губернатор и потянулся к кнопке селектора.
   - Нет, благодарю. Не буду вам мешать, - сказал Димка, вставая и счастливо улыбаясь по поводу неоценимой помощи областной администрации в деле создания клиринга. - А за готовность сотрудничать - огромное спасибо. Мы это помним и ценим. Вы же знаете, что ни одно доброе дело у нас не остается безнаказанным...
   - Это хорошо, что мы так отлично поняли друг друга, - ласково пробормотал вице-губернатор, провожая Димку к дверям...
  
   А в приемной Димка неожиданно столкнулся с Золотозубым. Золотозубый был одет в костюм с галстуком, держал в руке кожаную папку и сотовый телефон, и вообще производил впечатление человека, который может пинком открыть любую здешнюю дверь.
   - Привет, начальник, - сказал Золотозубый, окинув Димку с ног до головы внимательным взглядом. - Пошли, что ли, в коридор, потолкуем о жизни?
   - Пошли, - согласился Димка.
   В холле, возле искусственной березы, было безлюдно. Димка и Золотозубый сели в два стоящих рядом кресла и продолжили разговор.
   - Давно тебя не видел, - неторопливо сказал Золотозубый, закуривая. - Говорят, у тебя теперь новая должность, ты теперь стал крутой. Одно плохо - старых друзей начал забывать... Тебе от Герки привет передать?
   - Передай, - согласился Димка, морщась от сигаретного дыма.
   - А ты не забыл, что ты ему какие-то деньги должен? - сказал Золотозубый, пуская дым в лицо Димке.
   - По-моему, я ничего никому не должен, - сказал Димка
   Золотозубый выпустил новую порцию дыма и молча уставился на Димку.
   - Ну смотри, - сказал он наконец. - Ты, салабон, начал играть в опасную игру. Сейчас ты прав - я тебя не могу тронуть даже пальцем. Но учти: если ты сделаешь хоть один неправильный шаг, и твой нынешний хозяин отодвинет тебя в сторону - я тут же окажусь рядом и с большой радостью начну рвать тебя на куски. Ты меня понял?
   - Слушай, а правда, что когда ты вышел на свободу, тебе братва кокос подсунула и ты его начал кусать? - спросил Димка. - А потом после этого тебе новые зубы вставлять пришлось...
   - Запомни ты, ссученная падла, - Золотозубый едва сдерживал себя, со злостью глядя на Димку. - В Пармске тебе жизни не будет. Здесь тебя, падла, на улице каждая встречная собака начнет кусать. Понял, да? А я сделаю все, чтобы ты сдох поскорее и чтобы от тебя осталось только одно хреновое воспоминание.
   - Все мы сдохнем рано или поздно, - сказал Димка, вставая с кресла и направляясь к выходу. Золотозубый, с ненавистью глядя ему вслед, тыкал окурком в ствол искусственной березы и сквозь зубы матерился...
  
   Здесь, в Пармске, Димка почувствовал вдруг, насколько хорошо он знает Москву. В славную эру его столичных подвигов он видел множество москвичей, которые имели представление только о том, как добраться до булочной, винного магазина, или, на худой конец, ближайшей станции метро. Не зная Москвы, они, тем не менее, любили кичиться тем, что они - москвичи, а он, Димка, - лимита, приехавшая в Москву жрать их хлеб и пить их водку.
   Димка всегда снисходительно относился к таким людям. Еще в армии его научили, что емкое армейское словечко "чмо" расшифровывается как "человек из Московской области". Москвичи обычно находят способы закосить от армии, но если они все же попадают туда - это, как правило, самые грязные и зачуханные солдаты. Что уж тут поделать - бытие определяет сознание.
   Димка для Москвы был всегда безродной общажной дворняжкой, а поэтому ему приходилось каждый день московской жизни доказывать свое право жить здесь. Беготня по большим кабинетам под мудрым руководством Лысого Лехи помогла ему изучить другую Москву - совсем не ту, которая ограничивалась дорогой до ближайшего гастронома. Димка великолепно узнал чиновничью Москву - от тесных, заваленных бумагами кабинетов обычных министерских клерков до огромных правительственных залов, вход в которые рядовому москвичу был заказан и видеть которые он мог только по телевизору.
   Димка представлял себе путь каждой бумажки, отправленной для согласования по ведомствам. Он знал те кабинеты, в которые ее принесут, знал почерк тех людей, которые будут ее подписывать, знал, где и через сколько времени ее можно будет отыскать. Украшенные флагами здания на Старой площади, на Охотном ряду и на Краснопресненской набережной давно уже не были для него таинственными громадами, как для большинства людей, спешащих мимо. Он знал здесь многие кабинеты, уверенно ориентировался в лабиринте коридоров и давно уже разобрался в том, какой лифт куда может завезти неопытного посетителя.
   Решение о создании в Пармской области клирингового центра было тоже обычной бюрократической бумажкой. Димка представлял, сколько людей было задействовано для того, чтобы эта бумажка стала решением и чтобы решение это воплотилось в жизнь. Здесь, в Пармске, он был последней инстанцией, к которой, разбегаясь в разные стороны по московским коридорам, снова сходились все ниточки согласований, результатом которых были большие и малые решения. О Димке уже знал главный областной центробанкир, знал вице-губернатор, знали другие люди, получающие указания из Москвы. Сегодня ему позвонили из приемной начальника областного ФСБ и попросили прийти на встречу с генералом. Секретарша шефа всесильного ведомства долго выспрашивала, удобно ли для Димки появиться в назначенный час и не отвлекает ли его эта встреча от дел государственной важности. Димка заверил ее в том, что побывать в их конторе для него - одно удовольствие, после чего обе стороны переговоров, довольные друг другом, положили телефонные трубки.
   В назначенный час Димка уже был в приемной начальника областного ФСБ. Генерал долго жал ему руку, говорил о том, что из Москвы пришли указания оказывать ему всяческое содействие и прикомандировать к клиринговому центру одного из старших офицеров для оперативной связи с ФСБ и обеспечения безопасности. Во время разговора загудел телефон внутренней связи.
   - Хорошо, пусть войдет, - дал указание генерал в трубку и, повернувшись к Димке, пояснил. - Это как раз наш сотрудник, с которым вы будете иметь дело.
   Человек, вошедший в кабинет, сразу показался Димке знакомым. Его белоснежная рубашка, модный галстук и отлично сшитый костюм сначала сбили Димку с толку - он помнил этого человека совсем в другой одежде. Фээсбэшник улыбался, глядя на Димку и ожидая его реакции.
   - Майор Зотов? - удивленно сказал Димка, оценивая смену имиджа некогда зачуханного офицера ФСБ.
   - Уже подполковник, - поправил его генерал...
  
   Управляющий банка Сергей Максимович Бурдин как обычно маялся дурью, тоскливо поглядывая на стеклянные дверцы шкафчика в своем кабинете. За дверцами стояла бутылка дорогого коньяка, янтарно блестевшая в свете заходящего солнца. Рабочий день приближался к концу, и Бурдин гордился своей выдержкой: с самого утра он не выпил ни капли. Ломоносов на портрете одобрительно раскатывал губы, а Бурдин отсчитывал последние минуты трезвого существования.
   - Заходи, заместитель, - сказал он Димке и покосился на бутылку в шкафу. - Давай, садись, рассказывай.
   - Что рассказывать? - спросил Димка.
   - Ну... как у тебя дела с созданием этого... клирингового центра, - сказал Бурдин, и Димка с удовлетворением отметил, что управляющий научился уже выговаривать новый для него термин с минимальными усилиями. Впрочем, Димка понимал прекрасно, что толку у него от этого не прибавилось и что при желании даже обезьяну можно научить говорить что угодно - даже произносить имя монгольского космонавта Жугдэрдэмидийна Гуррагчи.
   Димка не обязан был отчитываться Бурдину о своих делах. Формально Бурдин действительно считался его начальником, но только потому, что у Димки не было банковского стажа для того, чтобы сесть в его кресло. Кандидатура Бурдина как управляющего клиринговым центром устроила московского центробанкира прежде всего потому, что, по отзывам сведущих людей, за все время своей работы в банке Бурдин так и не научился отличать маркетинг от факторинга. Отсюда был сделан вывод, что утечки информации об операциях клирингового центра не будет: если даже Бурдин что-то и увидит, то все равно не сможет ничего понять.
   - Все идет по плану, - сообщил Димка Бурдину. - Сегодня, например, привезли и установили сервер. Дня через два начнем подключать к сети все пармские банки.
   - Да ну? - удивился банкир. - И что, они через компьютер будут делать проводки?
   - Будут, - заверил его Димка.
   Он вспомнил, что компьютерщик, налаживая сервер, рассказал ему интересную историю о том, как Бурдин дружит с компьютерной грамотностью. Как-то управляющий решил повыделываться перед знакомыми банкирами и показать, что он держит руку на пульсе событий. Сценарий, нарисованный богатым бурдинским воображением, включал в себя следующую кульминационную сцену: во время дружеской пьянки в кабинете Бурдин произносит хвастливую речь и сообщает о том, что он каждый момент может видеть движение денег по балансу. После окончания речи он нажимает на кнопку компьютера и на экране появляются колонки цифр. "Вот мой баланс!" - гордо должен был сообщить Бурдин, а для друзей-банкиров после всего этого была бы одна дорога - пойти и повеситься от зависти.
   Ход финальной сцены разрабатывался до мелочей. В кабинет управляющего принесли самый красивый из банковских компьютеров. По приказу Бурдина все его манипуляции, во избежание путаницы и досадных накладок, были сведены к нажиманию всего на одну кнопку, и эта кнопка была на всякий случай обильно закрашена зеленым фломастером. В бухгалтерии дали дневной баланс, и компьютерщик Саня Лобанов, зверски матерясь и рассказывая разные истории про бурдинскую маму, вручную набил эти цифры в компьютер. Все было готово для демонстрации великого триумфа.
   Пьянка удалась на славу. Гости-банкиры внимали рассказам хозяина о том, как он рулит банком, и удивлялись его гениальному руководству. Дошла очередь и до баланса. Бурдин долго целился и наконец ткнул в зеленую кнопку. Экран засветился и на нем появился любовно нарисованный в "Пэйнтбраше" огромный кукиш, рядом с которым красовалось непечатное слово в адрес родственников управляющего. Так Бурдин понял одну простую истину: нельзя доверять ответственные дела компьютерщику, если ты сам собираешься его на днях выгнать за то, что он потихоньку торгует на стороне чипами, изъятыми за ненадобностью из банковских компьютеров...
   - Да-а, техника.., - уважительно сказал Бурдин про неведомый ему сервер и посмотрел на Ломоносова. Взгляд его скользнул по стене и сам собой упал на заветную бутылку. Видом бутылки он остался доволен.
   - Значит, поработали мы сегодня неплохо, - сделал вывод Бурдин и направился к шкафу.- Пора принять на грудь и почувствовать себя мужиком... Бери в шкафу рюмки и неси сюда.
   Коньяк оказал на управляющего обычное действие. Он расслабился и с горечью признался Димке, что сейчас, на старости лет, он уже предпочитает групповой секс.
   - Это еще почему? - спросил Димка, глядя на пьяную красную физиономию Бурдина.
   - А потому что сачкануть можно, - сообщил Бурдин и довольно заржал.
  
   Месяц работы клиринга было решено отметить банкетом. Димка, памятуя свой журналистский опыт, пишущую братию на это веселое мероприятие приглашать не стал, ограничившись главными редакторами крупнейших пармских газет. Зато цвет финансового Пармска был на банкете в полном составе. Все банкиры чувствовали свою сопричастность великому делу клиринговых расчетов, потому что после директивы главного местного центробанкира, поступившей в их банки, они открыли в клиринговом центре свои корреспондентские счета.
   Впрочем, чего от них хотят, банкиры поняли не сразу. Специально для них в местном отделении Центробанка было созвано совещание. Димка весьма доходчиво растолковал банкирам сущность работы клиринга, причем старался говорить максимально просто: он знал по опыту, что пармские финансисты, среди которых было очень мало людей, действительно понимавших в банковском деле, ужасно пугались непонятных слов. После этого совещания он чувствовал себя человеком, способным объяснить лошади товарища Чапаева основы марксистской диалектики. Сидевший за столом рядом с ним главный местный центробанкир согласно кивал, а справа от центробанкира надувал щеки и сурово супил брови новый управляющий клирингом господин Бурдин...
   Банкет проходил весело. Димка старался не смотреть на другой конец зала, где за столиком сидел Золотозубый, банки которого стройными рядами пришли записываться в клиринговый центр одними из первых. Сам же Димка сел рядом с Сифой и они по старой студенческой привычке начали вдвоем прикалываться над происходящим.
   На возвышение для оркестра вылез Бурдин, который, судя по красной физиономии, не терял времени даром. Происходящее настолько взволновало его, что он захотел высказать свои чувства в микрофон. Банкиры встретили его одобрительными аплодисментами.
   - Сейчас Чебурашка скажет речь, - прокомментировал Сифа.
   - Какой же это Чебурашка? - запротестовал Димка. - У него же уши маленькие.
   - Значит, это Чебурашка без ушей, - сделал вывод Сифа. - Потому что если бы он был крокодилом Геной - то был бы зеленым.
   Красный Чебурашка, между тем, обнаружил на возвышении микрофон и начал в него усиленно дуть, проверяя качество звука. Банкиры затихли и с интересом стали ждать продолжения.
   - Мужики! - сообщил Бурдин в микрофон, оглядывая зал. - Я очень рад, что вам тут все так нравится! А еще я хочу, чтобы вам точно так же в кайф было работать с нашим клиринговым центром!
   Банкиры выразили одобрение, а Димка удивился тому, что управляющий, находясь под градусом, сумел с первой попытки выговорить еще недавно незнакомое для него слово.
   - Мы сделаем абсолютно все, мужики, чтобы вам было хорошо! Это я вам, как говорится, даю слово! - продолжал свою речь Бурдин, поднимая кверху указательный палец. - Но и вы тоже нас, это самое, не подводите! Потому что наш кли... клиринговый центр - это... ну как родной дом для всех пармских финансов. А гадить там, где ты живешь - это нельзя, мужики!
   Банкиры снова захлопали, а Димка вспомнил вдруг армейскую иллюстрацию только что высказанной Бурдиным истины. Однажды в проливной дождь солдат из его отделения в промокших насквозь сапогах вылез из БТРа. Солдат этот хотел только одного - отдать природе излишки воды. Он забежал за БТР и направил струю прямо на железный бок.
   Солдат плохо учил физику и электротехнику и поэтому долго не мог понять, почему его вдруг отбросило от БТРа на три метра. Объясняя ему законы физики, сержант Дмитрий Антонов чувствовал себя великим Бенджамином Франклином, изобретающим громоотвод...
  
   А через несколько дней Димка уже был в Москве. Центробанковский любитель омаров ждал его с отчетом о проделанной работе. Димка сидел с ним в уже знакомом ресторанчике и рассказывал о том, как функционирует клиринг. Рядом довольно улыбался до ушей Лысый Леха, который был горд тем, что порекомендованный им человек успешно справился с возложенной на него задачей.
   - Значит, вы говорите, что уже сейчас, по итогам месяца, сорок процентов средств бегают внутри клирингового центра со счета на счет и никогда не выходят за его пределы, - задумчиво сказал центробанковский дядя, откинувшись в кресле и поглаживая себя по животу. - Ладно... Значит, будем их замещать пустыми записями...
   Он помолчал, глядя в потолок, пожевал губами и отхлебнул из высокого стакана минеральную воду.
   - Давайте сделаем так. Половину из этих сорока процентов мы пока оставим на счету клиринга в РКЦ - так сказать, на всякий пожарный случай. А остальные будем уводить... Алексей, у вас, я слышал, есть канал перевода денег за границу?
   - Есть, - кивнул Лысый Леха и заулыбался еще шире, предчувствуя хорошие комиссионные. Димка понял, что он имел в виду ту самую веревочку, которую за один конец держал лучезарный банкир деда Мося, а другой ее конец терялся в джунглях Юго-Восточной Азии, где под вывеской с золотыми иероглифами, хитро улыбаясь и смоля сигарету за сигаретой, гонял деньги по желтым странам китаец Чжан.
   - Ну и как же мы будем замещать пустыми записями живые деньги в клиринговом центре? - спросил Димка.
   - Вы, Дмитрий, помните, наверное, наш разговор о том, что живых денег в банке не бывает, - сказал центробанковский дядя, сложив руки на животе и крутя пальцами. - Живые деньги лежат на счету банка в РКЦ и записаны на активной строке баланса. А на пассивной строке они отражаются в виде записей на счетах клиентов. Значит, наша задача - сделать так, чтобы в активе эти средства тоже превратились в пустые записи.
   - И как этого добиться? - нетерпеливо спросил Димка, которому порядком надоел профессорский тон самодовольного центробанкира.
   - Очень просто, - снисходительно улыбнулся любитель омаров. - Корреспондентский счет клиринга в РКЦ - это лишь один из возможных корреспондентских счетов. Такой же счет клиринг может открыть в другом банке, который давно проел все свои живые деньги - например, навыдавал кучу невозвратных кредитов. Живых денег у него нет, но эти невозвратные кредиты проходят у него по балансу - а значит, этот банк доверху набит пустыми записями. Этот банк загоняет на открытый в нем корреспондентский счет клиринга пустые записи, а клиринг уже в РКЦ переводит живые деньги со своего счета на счет банка. Происходит самый обычный обмен - баш на баш. И потом уже дело банка - отправить деньги по нужному адресу.
   - Значит, эти живые деньги в клиринг больше не вернутся? - задумчиво спросил Димка, которого совсем не радовал такой поворот событий.
   - За правильное понимание ситуации ставлю вам пятерку, - усмехнулся центробанковский дядя. - Но вспомните: ведь вы же сами только что говорили, что сорок процентов живых денег клирингу без надобности - для его нормальной работы хватит и пустых записей. А поэтому вас в этом деле больше должен интересовать не вопрос, вернутся деньги, или нет, а тот факт, что пять процентов этих денег - ваши...
  
   В Пармске Димку встретила удрученная соседка-пенсионерка. Утром она вывела гулять Морду и та, повинуясь своему гадкому жизненному опыту, немедленно ринулась на экскурсию по окрестным помойкам. Соседка ей не мешала: собака сама с усами и если ее вдохновляет завтрак среди тухлятины - это ее, собакино, личное дело. Она встревожилась только тогда, когда спустя двадцать минут Морда не вернулась со своего традиционного маршрута.
   Соседка нашла собачонку на грязном снегу возле мусорного бака - всю в крови. Дворовые пацаны рассказали ей, что Морду несколько раз пнул какой-то бомж, который шарил в это время по помойке в поисках пустых бутылок. Показало они и бомжа - вонючего небритого дедушку в драных штанах и старой куртке, который шел мимо дома с пятнистой, звенящей стеклом, сумкой. Пенсионерка, естественно, не полезла с ним драться. Пацаны помогли ей принести собачонку домой, и теперь она лежала на коврике в прихожей.
   Димка начал звонить всем своим знакомым, которые имели хотя бы какое-то отношение к собачьей медицине, предлагал любые деньги и умолял помочь. Приехавший ветеринар осмотрел Морду и сказал, что ей не поможет уже ничего.
   Рыжая собачонка умирала на коврике в прихожей. Димка наплевал на все - на свой долбаный клиринг с придурком-управляющим, на деловые встречи, на те проблемы, которые еще несколько часов назад казались ему самыми важными на свете. Он гладил собаку, стараясь не смотреть на кровь, которая проступала сквозь бинты и впитывалась в коврик. Собака нашла, видимо, то положение, при котором ей было не так больно, но все равно из ее черных глаз текли слезы. Собака плакала и, по идиотской прихоти дуры-природы, продолжала улыбаться. За окном крупными хлопьями шел снег - совсем как тогда, когда Димка встретил ее на Молпросе и привел к себе домой.
   Она умерла вечером - слабо вильнула хвостиком, прощаясь с хозяином, и ее черные живые глазенки заполнились белым туманом. Димка почувствовал, как под его рукой остывает маленькое тельце улыбающейся собачонки...
  
   Через день Димка нанес официальный дружественный визит в расположенный на Молпросе "Пармск-банк". Собственно, от этого банка, разворованного акционерами и поставленного на уши налоговыми органами, давно уже осталось одно название. Тетка-управляющая, которую пармские банкиры именовали между собой Черепахой Тортиллой, в советские времена возглавляла сберкассу и поэтому считала себя великой банкиршей. Впрочем, судя по тому, как шли дела в банке, злой богатенький Буратино давно уже спер у Черепахи Тортиллы ее золотой ключик и сделал из него себе золотые зубы. Теперь вся ее активность сводилась к усиленным поискам учредителей для нового банка. Димка столкнулся с ней в приемной у Сифы, разговорился и вскоре понял, что этот банк - именно тот, который ему нужен.
   Черепаха Тортилла приняла его в своем кабинете, хранившем следы былого великолепия. В кабинете был даже небольшой фонтан, окруженный искусственной травкой. По горке камней с журчаньем бежала водичка, стекая в дырку внизу. Все впечатление от кабинета, однако, портили грязные следы на полу: как понял Димка, в целях экономии средств полуживой банк решил отказаться от услуг уборщицы. Видимо, их оплата была для него непосильным бременем.
   - Вот так мы и живем, - гордо сказала Черепаха Тортилла, указывая на фонтан. - Я недавно в Москве книжку купила про китайский этот... как его... про "фэнь-шуй". Так там написано, что в кабинете обязательно должен быть фонтан.
   - А вы там лягушек не пробовали разводить? - спросил Димка, по опыту знавший, что у каждого банкира есть свой предмет гордости: один гордится дурацким фонтаном в своем кабинете, другой - портретом Ломоносова, третий - спертой из театра огромной люстрой.
   - Зачем? - удивилась банкирша.
   - Чтобы их кушать, - объяснил ей Димка. - Говорят, это вкусно и питательно. А еще, говорят, они квакают очень даже музыкально. Представляете: проходят у вас в кабинете деловые переговоры - а вокруг вода журчит, лягушки квакают. Лепота!..
   - Нет, лягушек мы не пробовали, - задумчиво сказала Черепаха Тортилла, пытаясь понять, издевается над ней посетитель, или предлагает всерьез заняться лягушками. Так и не прийдя ни к какому выводу, она потянулась к маленькому столику и щелкнула выключателем электрочайника: видимо, от услуг секретарши банк уже тоже давно отказался.
   Они выпили чай из фарфоровых чашечек с фиолетовым узором. Наступило время для деловой беседы.
   - Хотите заработать много денег? - напрямик спросил Димка.
   - Конечно хочу, - глубоко вздохнув, честно призналась Черепаха Тортилла и придвинулась поближе к Димке...
  
   Однажды, когда над Мангендэ прошла гроза, маленький мальчик, который станет потом великим вождем корейского народа товарищем Ким Ир Сеном, увидел великолепную разноцветную радугу, одним концом упиравшуюся в реку Тэдонган, а другим уходящую за горы. Мальчик помчался вперед, навстречу радуге. Он взбежал на вершину самого высокого холма и вскарабкался на росшее там дерево.
   Маленький корейский мальчик не поймал радугу, поняв, что не следует ставить перед собой нереальные цели. В корейских учебниках по революционной истории написано, что после этого он пошел другим путем. Когда папе-Маршалу исполнилось четырнадцать лет - он основал корейский комсомол, в двадцать - создал корейскую народную армию, став несгибаемым железным полководцем. С такой армией он мог поймать и посадить под замок какую угодно радугу.
   Димка представил себе, как вдоль берега Тэдонгана мчится тучная, похожая на бочку с ножками, пармская банкирша. Он вообразил, как скачет она под деревом, стараясь зацепиться коротенькими ручками за сук, и как, сидя на этом суку и болтая ножками, она пытается поймать свою радугу...
  
   - Ну что, пошли дальше? - спросила Светка, вставая с поваленного дерева возле окруженного ледяной коркой родничка и застегивая крепления на лыжах.
   - Пошли, - согласился Димка, упаковывая в рюкзак термос и оставшиеся несъеденными бутерброды.
   - Тут дальше пойдет двойная лыжня. Так что можно ехать и разговаривать, - сказала Светка.
   Именно Светка вытащила Димку в лес покататься на лыжах. Ее Игоря услали в очередную командировку по области, и Димка уже не в первый раз был для нее как бы и.о. мужа. Светке это нравилось - у нее снова наступили те далекие студенческие времена, когда именно ей принадлежало право выбора. Впрочем, ситуация с тех пор изменилась кардинально. Светка теперь, похоже, всерьез разочаровалась в своем муже, которого считала бесперспективным алкоголиком. Зато каждая новая встреча с банкиром Димкой, казавшимся для нее воплощением успеха в этой жизни, была для Светки маленьким праздником.
   Они пошли вперед по лыжне. Димке было весело, и он расшалился как влюбленный старшеклассник. Он махал палками и сшибал снег с еловых веток, стараясь попасть Светке за шиворот. Светка ежилась, хихикала и пыталась в ответ столкнуть его в снежный сугроб сбоку от лыжни. С третьей попытки ей это удалось, но Димка успел ухватить ее за куртку.
   Их ноги остались где-то наверху, на протоптанной лыжне, а они, глубоко зарывшись в мягкий сугроб, оказались в маленьком пространстве, окруженном высокими снежными стенами. Это маленькое пространство теперь принадлежало им обоим.
   - Димка, - Светка улыбнулась своей лисьей мордашкой. - Тебе действительно хорошо со мной?
   - Как после пол-литра водки, - сообщил ей Димка и поцеловал ее в румяную от мороза щеку.
   - Ну вот! Опять все испортил, - Светка наморщила нос, но улыбку на всякий случай оставила. - Женщина тебе, может быть, в любви признаться хотела, а ты ее с бутылкой сравниваешь!
   - А с чем же еще сравнивать? Правду говорят люди, что от женщин все зло в этом мире, - усмехнулся Димка. - Женщина всегда мешает мужику жить и подавляет его свободный полет мысли. А потом сама же на него и наезжает: дескать, чего ты в жизни ничего не добился?
   - Это когда же я у тебя твой полет мысли прервала? - удивленно вскинула тоненькие брови Светка.
   - А вот помнишь, недавно мы с тобой в оперный театр ходили? - спросил Димка. - Мы сидели на первом ряду, и прямо перед носом, за барьерчиком, дирижер махал своей палкой. Я еще тебе говорил о том, как здорово было бы толкнуть его в спину и он бы со своей тумбочки навернулся бы в оркестр. Представляешь, какой бы был кайф! Он там барахтается, пытается встать, отрывает фалду фрака у скрипача и сшибает пюпитры. А все тем временем начинают орать: "Безобразие! Хулиган! Да как вам не стыдно дирижеров толкать! Куда смотрит милиция!"
   - Садист, - прокомментировала Светка. - Я это тебе и тогда сказала.
   - Вот-вот! На все у тебя свой ответ! - укоризненно произнес Димка. - Там ты тоже мне начала нотацию читать: дескать, прекрати дурью маяться, и все такое прочее. Так ты прервала полет моей мечты.
   - Во-первых, мечта у тебя была какой-то дурацкой, - сказала Светка, легонько стукнув Димку по носу заледеневшей шерстяной варежкой. - А во-вторых, от таких мужских мечтаний только горе одно. Вон в Пармске на берегу стоит здание бывшей духовной семинарии - знаешь? Так вот, до революции там учился один писатель, тот самый, который написал рассказ "Серая шейка" - помнишь, про уточку, что не смогла улететь на юг и замерзла в проруби? Каждое утро он смотрел в окно на бедную уточку, а потом бежал к листам бумаги на столе в теплой комнате и записывал, обливаясь слезами: "Лапки у Серой Шейки совсем озябли. На снегу появились лисьи следы. Полынья за ночь сократилась". Да спустился бы лучше вниз и спас бедную уточку! Вот такой садистский полет фантазии нужен мужикам!
   - Зато у вас, женщин, никакой фантазии нет, - сообщил Димка. - Вот я, например, в свои славные студенческие годы поехал однажды пионервожатым в лагерь. И там семилетние девочки из моего отряда знаешь, что придумали? Они засунули под платья мячики и начали сосредоточенно бродить вокруг корпуса. При этом они бормотали: "Ой, я беременная! Ой, я сейчас рожу! Ой, сколько крови будет!.." Потом мячики выпадали, и девочки в это время страшно орали. Но самое прикольное было то, что один большой мячик назывался у них "сын Дмитрия Николаевича" и очередь на него была забита на сто лет вперед! Вот такая ваша женская фантазия! Дальше постельных сцен она не идет!
   - Ну и что! Зато у вас, мужиков, при всем желании постельные сцены без баб все равно плохо получаются, - хихикнула Светка.
   - Тут они и нашли консенсус, - резюмировал Димка. - Теперь остается решить единственный вопрос: кто на кого будет опираться, чтобы вылезти из этого сугроба?
   - Естественно, я на тебя, - сообщила Светка.
   - Вот всегда вы так, - проворчал Димка. - Для вас мужики - не больше чем точка опоры!
   - Но я же потом помогу выбраться тебе! - напомнила ему Светка.
   - А кто тебя знает...
   Они вылезли из сугроба на лыжню и начали колотить друг друга варежками, отряхивая снег.
   - Домой? - спросила Светка.
   - Домой, - согласился Димка.
   Они шли рядом и оба улыбались. Светка думала, наверное, о чем-то хорошем, а веселье Димки как всегда было вызвано всякими непристойностями. Димка вспоминал свое любимое стихотворение Киплинга:
  
   Жил-был дурак.
   Он молился всерьез,
   Впрочем, как вы и я,
   Тряпке, костям и пучку волос.
   Все это пустою бабой звалось,
   А дурак ее звал королевой роз,
   Впрочем, как вы и я...
  
   - Жалко, что мы не взяли с собой шампанского, - сказал Димка, улыбающейся Светке. - Для полного счастья оно бы как раз не помешало.
   - Такие уж вы мужики непредусмотрительные, - сказала она и чмокнула Димку в щеку...
  
   - Начинаем внеочередное заседание правления нашего клирингового центра, - важно сказал Бурдин и оглядел всех присутствующих в его кабинете. - Нам надо решить несколько текущих дел.
   Димка, которого оторвали от работы, был весьма удивлен тем фактом, что у Бурдина вдруг обнаружились какие-то дела. В том, что происходит в клиринге, Бурдин разбирался примерно так же, как инструктор ЦК КПСС по культуре понимал в балете. Именно поэтому Димка готов был вообразить что угодно - например, что управляющий сейчас будет танцевать танго с главбухом Мокрушиной, петь песню "Поспели вишни в саду у дяди Вани", или скажет добрым голосом: "Здравствуй, дружок! Сегодня я расскажу тебе интересную сказку!", но меньше всего он ждал разговора именно о делах клиринга.
   За длинным столом в кабинете Бурдина сидело все руководство клирингового центра. Димка занял место рядом со своей коллегой, престарелой Тетей-Колобком и приготовился слушать управляющего.
   - Так вот! - сообщил Бурдин и гордо оглядел присутствующих. - Сейчас мы находимся на подъеме!
   - Да! - по привычке подтвердил со своего места в углу великий аналитик Поликарпович.
   - На нас завязаны все банки области. Все банкиры зависят от меня настолько, что готовы приехать и лизать мне одно место.
   - Да! - снова подтвердил Поликарпович, словно он неоднократно был свидетелем того, как банкиры грязно приставали к Бурдину.
   - А поэтому, - продолжал Бурдин, - нам пора делать следующий шаг. Нам пора идти в политику.
   - Куда идти?! - ошарашенно спросил Димка.
   - Нам пора идти в политику, - повторил Бурдин. - Я тут беседовал недавно с одним из банкиров - так он мне сказал: "Давай, Максимыч, действуй! Мы тебя поддержим!"
   - И как вы себе это представляете? - спросил Димка, ругая себя за то, что уклонялся от ежевечерних коньячных посиделок Бурдина и тем самым заставил его завести себе новых собутыльников.
   - Я хочу выставить свою кандидатуру на выборах в Государственную Думу Российской Федерации, - сказал Бурдин, оглядывая присутствующих. - Банкиры мне денег на раскрутку дадут - а там видно будет. Может, еще и президентом стану. Если деньги есть - то президентом можно сделать хоть обезьяну из зоопарка.
   "Насчет обезьяны из зоопарка - это он в точку попал", - решил Димка, критически осмотрев Бурдина, который со счастливым видом крутился в своем вращающемся кресле.
   - Да! - подтвердил из угла великий аналитик.
   - Я так думаю, что для развития нашего клирингового центра это будет очень полезное дело, - сделал вывод Бурдин. - Поэтому я и принял такое решение. У кого будут какие мнения по этому поводу?
   - Я тоже думаю, что это очень нужное дело, - поспешно пискнула со своего места главбух Мокрушина и Димка понял, что именно ей Бурдин дал почетное задание начать дискуссию и выступить с речью об одобрении гениального решения.
   - Да, это нужное дело, - сообщил Поликарпович, глядя на Ломоносова. Димка понял, что великий аналитик уже увидел там портрет Бурдина.
   - Дмитрий Николаевич, - сказала вдруг на ухо Димке сидящая рядом с ним пенсионерка Тетя-Колобок. - Скажите, а вы электричества не боитесь?
   - Нет... не очень, - оторопело ответил Димка, ожидающий чего угодно, только не этого вопроса.
   - А я вот боюсь, - зашептала Димке на ухо Тетя-Колобок, знакомя его одновременно со всеми запахами старческого рта. - Я когда утюг включаю - мне всегда кажется, что он сейчас взорвется...
   - ...Лично я скажу только эт-самое-кё,.. одно, - с комсомольским задором заорал тем временем где-то за спиной Димки главный юрист Краснов. - Если наш уважаемый Сергей Максимович принял такое решение - то мы и тут всегда готовы ему помогать, так сказать, на юридическом поприще!..
   Димка тут же вспомнил старый советский анекдот насчет отличия пионера от супа: суп надо сперва приготовить, а пионер, как известно, всегда готов. По этой логике пора уже было на Краснова повязать красный галстук, надеть ему на шею барабан и заставить его ходить вокруг стола с пионерскими речевками.
   - ...А вот моя правнучка утюга не боится, - продолжала шептать Димке на ухо Тетя-Колобок. - Поэтому когда надо включить утюг - я всегда зову ее. А если ее нет...
   Димка одурело пытался врубиться в то, что происходило вокруг.
   - ...Наверное, надо будет создать избирательный фонд и отчислять туда средства,- бойко продолжал выкрикивать Краснов. - Нужно подумать о том, кто возглавит эту структуру и, эт-самое-кё, будет главным казначеем.
   - ...А если правнучки нет, то я делаю так: иду к рубильнику, выключаю ток во всей квартире, потом подключаю утюг и снова включаю ток в квартире, - сообщила Димке Тетя-Колобок. - А выключатель включать я не боюсь...
   - ...Это хорошо, что мое решение находит у вас такую единодушную поддержку, - сообщил Бурдин, подводя итоги дискуссии. - Значит, мы на верном пути. Будем работать. Пусть каждый подумает, что он может сделать для успеха этого нашего общего дела. Все. Все свободны.
   - Да! - гордо объявил из угла дедушка Поликарпович.
   В дверях бурдинского кабинета Димку, у которого после утюгов и избирательных фондов давно шла кругом голова, нагнал подполковник Зотов.
   - По-моему, наш банкир перетрудился, - тихо сказал он. - Что вы посоветуете сделать?
   - Поставьте жучок в его кабинет, - порекомендовал Димка.
   - Вы думаете, мне интересно слушать пьяный бред? - усмехнулся Зотов.
   - Оказывается, и его надо иногда слушать, - сказал Димка. - А что касается Бурдина... Давайте его в отпуск отправим куда-нибудь на Канары. Может, там из него эти мысли постепенно выветрятся.
   - А он поедет? - заинтересовался Зотов.
   - Если ему дадут денег - он поедет хоть к папуасам, - уверенно сказал Димка.
  
   А в Пармск на несколько дней приехал из Москвы Андрей - навестить родителей, официально оформить развод с бывшей женой и поболтать "за жизнь" с Димкой. Теперь он был уже натуральным москвичом: из комсомольской общаги он давно переехал в новенькую квартиру, которую по очень дешевой цене сделали для него клиенты Лысого Лехи. На прощанье он подарил комендантше Сидоровне толстую золотую цепь, привезенную с Мальты, а аспиранту Славке он вручил купленный в магазине огромный плакат об экономии воды. Сидоровна, ставшая с цепью на шее похожей на бандитскую атаманшу, просила его захаживать в гости и обещала информировать о поселяющихся в общежитие красивых девушках. Что касается Славки, то он долго ходил по коридору, взволнованно обсуждая подарок с самим собой.
   Андрей постепенно перерастал уровень своего прежнего положения при Лехе и теперь был уже скорее не его подчиненным, а партнером. У него появился свой круг клиентов, и теперь он прекрасно знал, чьи миллионы уводит за границу. В его разговорах начали проскакивать таинственные фразы о московских кланах, давно уже определяющих жизнь в столице, и о том, что один из этих кланов фактически принял его в свои дружные ряды.
   Впрочем, Димка, прекрасно изучивший Андрея, относился к этой его привычке напускать туман и казаться очень важной персоной как к невинной игре. В конце концов, Андрей действительно пахал, а не околачивал груши, и все свои успехи он вполне заслужил. Главное было в другом: несмотря на изменения в его жизни, характер у Андрея остался таким же, каким был несколько лет назад, когда он и Димка сошлись вместе в сифиной конторе. А теперь их объединяло не только сходное отношение к окружающей действительности, но и общий жизненный опыт. После ежедневного общения со своим придурковатым управляющим Димка научился это ценить.
   Димка заехал на машине к Андрею домой, и они вместе поехали в ресторан на улице Кырло-Мырло, который пармские обжоры давно уже окрестили "Три толстяка". Здесь, в облюбованном им уютном кабинетике со шторками, за столиком, на котором тускло горела свеча, Димка обычно любил посидеть, подумать о смысле жизни, а если случался приятный собеседник (или собеседница) - то просто поболтать.
   Впрочем, разговор сразу пошел на такие темы, что Димке уже было не до свечек и размышлений о тайнах мирозданья.
   - Знаешь, Димка, - сказал Андрей, закуривая, - я очень не хотел бы говорить тебе о своих догадках, но они слишком похожи на правду...
   - А что случилось? - спросил Димка, чувствуя, что Андрей действительно встревожен.
   - Все дело в твоем центробанкире и тех, кто стоит за ним. Наши общие китайские друзья во время последней сделки предупредили меня, что эта теплая компания активно стала играть на азиатском рынке. А недавно я узнал от них, что эти кретины начали крупную игру на повышение курса одной из тамошних валют - а она взяла и рухнула к чертям собачьим, - Андрей затянулся и выпустил дым, который тут же закрутился вокруг пламени свечи. - Понимаешь, они круто просели на валютном кризисе - и теперь им нужны деньги. Много денег.
   - Ну и что? - спросил Димка, хотя уже прекрасно понимал, куда клонит Андрей.
   - А то, что эти деньги им взять практически неоткуда, кроме как из таких их ценных начинаний как твой клиринг. У них таких проектов несколько. И если они выкачают из них все деньги - тогда может им удастся как-то прикрыть свою голую задницу... Кстати, Димка, сколько живых денег можно сегодня реально снять с клиринга?
   - Ну... миллионов сорок, если в баксах, - пожал плечами Димка.
   - Сорок лимонов.., - скептически скривил губы Андрей. - Для них это, конечно, капля в море, но кто знает, сколько у них таких капель...
   - Подожди, Андрей, - задумчиво сказал Димка. - Они ведь тоже не дураки и должны понимать, что если они выкачают из клиринга все живые деньги - то рухнет экономика всей области. Они ведь, в конце концов, государственные чиновники и должны думать о том, что выгодно для страны, а что нет.
   - Димка, ты все еще веришь в эту чушь? - тихо спросил Андрей, удивленно подняв брови. - Оставь эти свои идеи для развешивания их в виде лапши на уши майору Зотову. Сейчас, в нашем бардаке, нет госчиновников, а есть частные лица, делающие свои дела под вывеской с надписью "Государство". Поверь, мои сегодняшние клиенты - это не обычная коммерсантская и директорская шушера. Это люди с самого верха. Какая-то там Пармская область - понятие для них настолько ничтожное, что они ее просто не замечают. Подумаешь, с нее можно состричь сорок лимонов баксов! Это для них такая мелочь!
   - А как в таком случае они будут отмываться, если клиринг рухнет? - спросил Димка. - И кроме того, у нас же были с ними твердые договоренности оставить живых денег столько, сколько нужно для нормальной работы клиринга.
   - Когда речь идет о деньгах - любые договоренности стоят для них не больше, чем пустые записи в твоем клиринге, - сказал Андрей, закуривая вторую сигарету. - И, знаешь, есть у меня очень хреновое предчувствие, что они все это дело свалят потом на тебя. В конце концов, не они, а ты будешь отдавать команду о переводе денег. А потом они созовут пресс-конференцию и заявят там: "Извините, господа, недосмотрели. Такое вот, понимаешь, упущение в нашей кадровой политике. Заместитель управляющего жуликом оказался..." А дальше тебе предстоит теплая встреча с Золотозубым. Или Зотов сам тебя грохнет из пистолета, исходя из высших государственных интересов.
   - А тебе, похоже, это в кайф, да? - зло спросил Димка, которого покоробила увлеченность, с какой Андрей расписывал сценарии его дальнейшей судьбы.
   - Извини, Димка, - тихо сказал Андрей, положив ладонь на руку Димке.
   Они оба замолчали, слушая доносящуюся из зала музыку. Андрей снова начал обкуривать свечку.
   - И что же мне прикажешь делать? - наконец спросил Димка.
   - Выход один: бросай этот клиринг к чертовой матери! Уйди в отпуск, заболей, исчезни! Пускай они привозят с Канар в чемодане твоего кретина-начальника и он подписывает все платежки! В общем, тебе в клиринге делать уже нечего.
   - Хорошо, Андрей. Спасибо, что хоть предупредил, - с горечью усмехнулся Димка, вставая и оставляя нетронутой еду. - Ладно. Я, пожалуй, пойду... Мне надо в очередной раз подумать о том, до чего поганая штука эта жизнь...
   - Сядь, Димка, и не бесись, - положил руку ему на плечо Андрей. - Все это будет отнюдь не завтра. Подумать ты еще успеешь. А теперь лучше успокойся и выпей. И еще знай одно: все, что я смогу - я в лепешку расшибусь, но для тебя сделаю. Потому что мы оба, кажется, сейчас научились ценить нашу дружбу...
  
   В квартире было тихо. Димка запер входную дверь, снял пальто, скинул мокрые от снега ботинки и прошел на кухню. По пути он нечаянно зацепил ногой стоявшую в углу железную чашку, которую до сих пор не решался убрать. Чашка загремела и покатилась по полу, а Димка вспомнил, как из нее, виляя хвостиком, еще не так давно кушала свой собачий ужин его улыбающаяся псина. И это воспоминание вновь разбудило в нем то чувство, которое постоянно преследовало его все последние дни, стоило лишь ему остаться одному. Димка попытался однажды выразить словами это тоскливое состояние и понял, что чувство это - отчаянная жалость к самому себе.
   Димка устал от всего того дерьма, которое переполняло окружающих его людей. Он насмотрелся на своем веку достаточно, чтобы иметь право на нормальную обеспеченную жизнь, в которой были бы хорошие друзья и любимый человек. Но Андрей болтался по миру, уводя из страны деньги тех, чьи физиономии постоянно с умным видом рассуждали на экране телевизора о народном счастье. Встречи со Светкой напоминали ему об Игоре и о его предательстве. А единственная радость в димкиной жизни, маленькая рыжая собачонка, оставила после себя только память в виде гремящей чашки под ногами. Димка устал от такой жизни. А впереди все казалось еще более пакостным. Как говорят любимые димкины китайцы, "мэй куан юй ся", что в вольном переводе означает: "Чем дальше - тем хреновей".
   Димка подогрел ужин, приготовленный как обычно к его приходу соседкой, и сел смотреть телевизор. Оказалось, о китайцах он вспомнил весьма кстати. На экране показывали какой-то американский боевик про китайскую мафию. Маленькие азиаты бегали с пистолетами, взрывали машины и орали в телефонные трубки на гонконгской бирже. У них был свой мир, в который они не очень-то пускали белых людей. А у Димки был вход в этот мир - китаец Чжан, который круто поднялся именно благодаря Димке и Андрею и для которого Димка давно уже был самым уважаемым и перспективным клиентом.
   Чжан прекрасно понимал, какие деньги он гонял по Азии, а поэтому был всегда готов к тому, что в его контору приедет интерполовская или бандитская харя и начнет задавать недоуменные вопросы. В зависимости от обстановки он то становился ласковым китайским болванчиком, то просто посылал назойливых визитеров подальше. А окошко, через которое он пропускал в свои владения денежный ручеек, навсегда захлопывалось перед носом у огорченных следопытов...
   Фильм кончился. Димка встал с кресла и решил погулять на сон грядущий. Выходя, он сунул в карман пальто записную книжку - у него вдруг появились дела на главпочтамте. Чжану он звонить сегодня уже не будет - там у них сейчас глубокая ночь. А вот звонок Андрею в Москву будет в самый раз.
   Димка принял решение. Он вышел на улицу и аккуратно поставил возле подъездной двери железную чашку. Вечерний Молпрос привычно салютовал ему своими желтыми фонарями...
  
   Димка понял, что пришло время действовать, когда узнал о том, что главного пармского центробанкира неожиданно вызвали в Москву для каких-то отчетов. Будь Димка на месте любителя омаров - он поступил бы точно так же, потому что начальник ГУ ЦБ по Пармской области был тем единственным человеком, кто бы мог поднять шум, увидев, что происходит с клиринговым центром. За себя центробанкир оставил свою заместительницу, которая еще недавно была главбухом и для которой не выполнить предписание начальства было страшным преступлением.
   Через пару дней позвонил сам любитель омаров. Он дал указание продать все ценные бумаги и ГКО, отозвать межбанковские кредиты и сосредоточить все живые деньги клиринга на корреспондентском счете в РКЦ. Зачем это ему надо, он пообещал объяснить потом, когда Димка после завершения всех дел приедет в Москву. Голос любителя омаров был уважительным и дружелюбным. Он восхищался успехами клиринга, хвалил димкино руководство, а Димка представлял себе, что случилось бы с ним, если бы он после всех денежных проводок действительно поехал в Москву за разъяснениями.
   После обеда Димка позвонил в ГУ ЦБ по Пармской области.
   - Вы слышали о том, что от нас будут большие перечисления в центр? - сразу после приветствия спросил он центробанковскую заместительницу.
   - Да, мне звонили, - подтвердила она. - А вам уже реквизиты дали, куда перечислять деньги?
   - Естественно, - уверенным голосом соврал Димка.
   - Странно... А нам еще нет. Наверное, где-то застряли в бумагах, - сообщила заместительница и замолчала.
   - Так нам делать проводки? - нетерпеливо поторопил ее Димка.
   - Ладно, делайте, - после недолгих раздумий разрешила заместительница. - Только реквизиты еще раз перепроверьте. Так, на всякий пожарный случай...
   Положив трубку, Димка тут же помчался в банк к Черепахе Тортилле, готовить операцию. Черепаха Тортилла торжественно заверила его в том, что к завтрашнему дню все необходимые документы будут готовы и можно будет делать перечисления. Димка был уверен, что так оно и случится: банкирша ухватила-таки свою радугу и готова была сделать что угодно, чтобы не выпускать ее из рук.
   А завершил он этот день звонком к Сифе.
   - Ринат, - сказал он в трубку. - Хочешь добрый совет?
   - Если дешевле, чем за штуку баксов - то валяй, - сказал Сифа, и в трубке стало слышно, как он постукивает карандашом по чугунной заднице каслинского коня.
   - Совет будет очень простой, - сказал Димка. - В понедельник дай указание своим банкирам обнулить все корреспондентские счета их банков в клиринге и не принимать на них никакие платежи. Я прошу тебя только об одном: сделай это не раньше понедельника...
   - И что будет? - заинтересовался Сифа. - Ты скажи хотя бы, к чему надо готовиться.
   - К тому, что ты станешь наконец первым человеком в Пармской области, - сказал Димка.
   Сифа молчал. Звон лошадиной задницы усилился.
   - Ладно, я так и сделаю, - наконец задумчиво сказал он. - Я не знаю, Димка, какую хренотень ты там затеял в своей хитрой конторе, но на всякий случай прими от меня пламенный татарский "рахмат"...
  
   В последний день своей работы в клиринге Димка решил остаться в конторе подольше. Клиринговый центр был пуст, свет в кабинетах потушен, и лишь только один Поликарпович бродил по полутемным коридорам, пугая привидения. Увидев Димку, он покрутил в руках своим игрушечным сотовым телефоном и отечески предостерег от того, чтобы Димка приводил в банк на ночь баб. Димка посмотрел на его веселую физиономию и подумал, что скоро Поликарповичу уже будет не до пошлых шуточек. Поликарпович же, в свою очередь, почему-то не уходил и стоял на пороге димкиного кабинета.
   - А вот скажи, Дмитрий, - вдруг задумчиво произнес он. - Когда пчел на поясницу садят - это полезно?
   - Полезно, - сказал ему Димка, представляя как на задницу Поликарповича высыпают жужжащий улей.
   - И люди от этого дольше живут? - спросил Поликарпович.
   - Дольше, дольше, - успокоил его Димка, представляя, как кэгэбэшного дедушку с опухшим и красным как у макаки задом погружают в "скорую помощь".
   - А все равно они в конце концов умирают.., - неожиданно грустным голосом закончил мысль Поликарпович и вышел, оставив Димку ошалело смотреть на закрывшуюся за ним дверь.
   "Идиот", - резонно в очередной раз констатировал Димка и вдруг вспомнил маленький эпизод из своей университетской жизни. Их профессор философии читал очередную лекцию, когда дверь сзади аудитории отворилась, и в нее тихо вошел старенький ректор, пришедший проконтролировать, как профессор, числившийся в списке вольнодумцев, сеет разумное, доброе и вечное.
   - ...Особое значение в своей философии Хайдеггер придавал экзистенциалу "бытие к смерти", - недобрым голосом сообщил философ, заметив ректора. - Вспомните, сколько раз мы слышали о том, что люди готовятся умирать: пишут завещания, делают гробы, заказывают памятники, на которых остается только выбить печальную дату. А это значит, что человек начинает умирать сразу же после рождения. Даже все попытки людей что-то совершить в нашем мире вызваны этим. Если бы они чувствовали себя бессмертными - сколько дел бы они не сделали совсем, и сколько отложили бы на потом. Так что прав Хайдеггер: смерть есть способ жить, а жизнь - бытие к смерти...
   Старенький ректор печально вздохнул и поерзал на стуле.
   - Даже способ бытия человека можно определить по его смерти. Если этот человек - бандит, то скорее всего он умрет в бандитской разборке. Если же этот человек - профессор, - мстительно продолжал философ, глядя на ректора, - то скорее всего, у него сначала ослабеют и начнут трястись старческие руки и ноги, а умрет он тихо и мирно в своей постели. В этом смысле можно утверждать, что случайных смертей не бывает, ибо характер всякой смерти - это отражение того места, которое занимал человек в мире.
   Он помолчал и в зловещей тишине добавил совсем уже замогильным голосом:
   - ...Впрочем, Хайдеггер тут не совсем оригинален. Еще Сократ говорил, что философия - это то, что учит человека смерти...
   Старенький ректор с трудом поднялся со стула и на подгибающихся ногах задумчиво поковылял к дверям...
  
   Свой последний вечер в клиринговом центре Димка решил завершить посещением пустого кабинета Бурдина. Он взял ключ, который великий банкир, отправляясь на Канары лежать под солнцем кверху брюхом, оставил Димке и пошел по темному коридору к приемной.
   В кабинете Бурдина было прохладно и темно. Со стены раскатывал губы Ломоносов, на вешалке в гардеробе болтался оставшийся от осенних дождей плащ. Захватанная бурдинскими пальцами фотография голой бабы под названием "Зов природы" блестела на черном столе. Димка сел на стол и, глядя на бабу, начал злорадно рисовать в уме сценарии последующих событий.
   В понедельник клиринг сможет провести только внутренние проводки, перегнав свои виртуальные записи с одних счетов на другие. Через расчетно-кассовый центр он уже не сможет перечислить ничего - на счету клиринга в РКЦ к этому дню уже не останется ни копейки.
   Впрочем, в понедельник никто еще психовать не будет. Волнения начнутся только в среду или четверг, когда задержки платежей заставят пармских банкиров сломя голову помчаться в областное ГУ Центробанка с расспросами о том, что же происходит с клирингом. Димке они уже не дозвонятся: бурдинская секретарша, на которую будет переключен его телефон, сообщит им всем, что он, Дмитрий Николаевич Антонов, ушел в отпуск по семейным обстоятельствам, а обязанности управляющего возложил на ни в чем не повинную пенсионершу Тетю-Колобок, мечтавшую только об одном - чтобы никто в течение недели не отвлекал ее в кабинете от мыслей о предстоящей поездке на дачу, или о недовязанном свитере для любимой правнучки.
   Димке стало жаль Тетю-Колобок. Он представил себе тот момент, когда к ней, тряся кулаками и брызгая слюной, заявятся злобные банкиры со всего Пармска. Они будут орать и совать ей под нос платежки, а она будет огорчена и раздосадована, потому что ее собьют с приятного мыслительного процесса - распределения по грядкам кучи навоза на даче. Интересно, подумал Димка, поймет она, что вообще происходит вокруг нее, или будет продолжать в мыслях считать петли на свитере?
   Впрочем, что с нее взять? В конце концов, все знают, что Тетя-Колобок - всего лишь безобидная советская бабушка, занимавшая свой стул только потому, что ни у Бурдина, ни у Димки не хватало банковского стажа для того, чтобы безраздельно рулить клиринговым центром. Поорут на нее и оставят в покое, а после этого выдернут за уши из отпуска Бурдина, введут его в кабинет под белы ручки - и пускай потом докапывается у Ломоносова, кто спер из клиринга сорок миллионов баксов...
   Уже совсем стемнело. На потолке кабинета отпечатался светлый квадрат от уличного фонаря за окном. Злорадное чувство сделанной пакости заставило Димку плюнуть на стол Бурдину. Он смотрел на растекающийся по черному дереву плевок и неспешно размышлял, не учудить ли на столе что-нибудь еще более гадостное.
   Димка вовремя остановился. Я совсем уже стал новым русским, подумал он. Следующим шагом будет раскуривание сигары от стобаксовой купюры. Что поделаешь - с волками жить... Такой вот коммерсантский синдром...
  
   Димке всегда хотелось написать историю своего родного города по его фонарям. Еще в школьные годы, разглядывая старые фотографии пармских улиц, он понял одну простую истину: именно фонари, а не дома и тротуары, определяют эпоху. Время идет, дома остаются, и лишь новые строи фонарей заступают в караул на смену старым.
   Димка помнил остававшиеся еще от пятидесятых годов фонари на Молпросе. Фундаментальные столбы с металлическим узором были сверху похожи на Дядю Степу с разведенными в стороны и согнутыми в локтях руками, в каждой из которых висело по елочной шишке. Когда Димка ходил в школу, фонари эти постепенно начали менять - и сверху фундаментальных столбов возвышался уже не Дядя Степа с шишками, а нависали над улицей две совковые лопаты с белыми лампами. Это было уже другое время, другая мода, другие фонари.
   Димка помнил и узкие длинные светильники с вставленной в них люминесцентной палкой и жестяным грибом сверху. Стояли они в городском саду, в молпросовском простонародье именуемом Огородом, и Димка не раз садился на заледеневшую лавку под такой фонарь, чтобы отдохнуть от кругового забега на коньках вокруг превращенной в огромный сугроб клумбы, или перешнуровать ботинки.
   А потом и эти светильники куда-то пропали. Их заменили фонари семидесятых годов, похожие на байдарочные весла. Они светили уже не только в Огороде - цивилизация расставляла их в новых кварталах - там, где люди только-только начинали обживать серые холодные дома и сажали перед ними на пустые вытоптанные газоны чахлые кустики.
   Фонари восьмидесятых стали более угловатыми, а лампы в них вместо луковичного сизого света начали светить ярко-желтым. Под этими фонарями Димка гулял с Татьяной, но уже тогда с ностальгической грустью вспоминал о елочных шишках на столбах с чугунным узором, или об ушедших в прошлое больших белых шарах, похожих на луну в ночном небе...
   Димка ходил по вечернему городу и вспоминал. Это была его последняя пятница в Пармске. Сейчас, когда все дела были сделаны, он мог себе позволить просто так поболтаться по улицам и поразмышлять о прошлом.
   Он вдыхал воздух Пармска, совсем не похожий на сладковато-маслянистый аромат московских улиц, и вместе с этим воздухом из-за всех углов и изо всех подворотен, словно бездомные собачки, нашедшие наконец хозяина, выпрыгивали к нему его воспоминания.
   Вот здесь, на обшарпанном углу, где суетятся люди и с визгом заворачивает трамвай, он обычно по дороге из школы покупал пирожок с мясом за десять копеек. Мясо было явно из собачьих хвостов, да и тесто внутри отдавало непропеченой кислятиной - но сейчас Димке казалось, что на свете ничего не было вкуснее этих пирожков, а парижская кухня представлялась ему творением повара из районной колхозной столовой.
   А здесь, возле областного УВД, прозванного в народе "башней смерти", была огромная грязная лужа, в которую Димка как-то брякнулся по пути в школу - и этим заслужил почетное право вернуться домой и весь день плевать в потолок.
   А вот здесь начинается молпросовский бульвар, где незаметно текло время его детства, и где они с Танькой посидели, кажется, на каждой здешней лавочке. Обычно они просто сидели, не говоря ни слова и глядя друг на друга. Димка легонько проводил указательным пальцем по ее щеке, а она смотрела на него своими большими карими глазами - грустно смотрела, словно знала доподлинно, что пожелания "большого личного счастья", которые неизменно произносили их друзья, часто забегавшие к ним в гости, так и останутся просто словами.
   Димка вспоминал. Он шел вперед по знакомым улицам, но ему казалось, что он стоит на месте, а мимо него неспешно уплывают назад, в его далекое прекрасное детство, знакомые старые дома. Вокруг суетились люди, но на Димку никто не обращал внимания. Люди были ему не нужны, и он не был нужен никому. Пармский период его жизни заканчивался, и он прощался с Пармском. Он сделал все, что хотел. Все, кроме одного дела...
  
   На следующий день он позвонил Игорю Бычкову.
   - Игорь, - сказал он в телефонную трубку. - Завтра я уезжаю.
   Трубка молчала.
   - Игорь, - продолжал Димка. - Я уезжаю надолго. Перед отъездом я постарался закончить все свои пармские дела. Сейчас я не сделал только одного - не помирился с тобой.
   - Ну, приходи, - немного ошарашено сказал Игорь. - Только знаешь ведь как люди мирятся - за рюмкой чая, то-есть, за водкой мира. Светка у меня в гостях - так что мешать не будет никто. Посидим, поговорим...
   - Ноу проблем, - сообщил Димка и положил трубку...
  
   Игорь уже сильно опьянел. Димка как раз и рассчитывал на то, что природная худоба сыграет с Игорем злую шутку: более высокий и упитанный Димка дурел гораздо медленнее. А кроме того, Светка не раз говорила Димке о том, что ее Игорь окончательно спивается и что скоро ему для заветной кондиции будет достаточно просто понюхать открытую бутылку. Прищурившись, Димка с холодным злорадством наблюдал, как у Игоря начала пьяно болтаться на плечах голова, а непослушные руки скинули со стола на пол вилку.
   - Примета такая: баба придет, - заметил Димка, нагибаясь.
   - Ка-какая б...баба? - спросил Игорь, пьяно озираясь.
   - Голая, с ершиком в руках...
   Димка вспомнил, как однажды, напившись с Игорем и какими-то девками в общаге, они устроили игру на раздевание, а когда девки разделись - их заставили танцевать с ершиком для мытья посуды. Девкам было в кайф. Они извивались на брошенном на пол одеяле, и одна водила ершиком по голому телу другой.
   - О, это б...был кайф, - пробормотал Игорь, вспомнив, видимо, то же самое, пьяно хихикнул и брякнулся со стула на пол.
   Настал димкин час. Голые девки извивались с ершиком на одеяле в обшарпанной общажной комнате , стонали и подвывали томными голосами, закатывая глаза. Это был их кайф, и Димка кинулся вперед, чтобы разделить его с ними. От нетерпения и выпитой водки его трясло, пальцы не слушались, но рассудок работал четко и холодно, толкая его туда, где на полу, омерзительно полуоткрыв рот и раскинув в стороны руки, валялся Игорь Бычков. Пьяные черты Игоря исказились, он был ублюдочно противен, и Димка своим холодным злым рассудком понял, что он упивается своей ненавистью к Игорю. Он мог сделать все, что угодно: валявшийся на полу человек был в его полной власти.
   Девки корчились в оргазме. Наконец, та, которой водили ершиком по голому телу, заорала в полный голос, а тело ее начало дергаться. В этот момент вопль подхватила другая - и дальше они орали уже дуэтом, вцепившись друг в друга ногтями.
   Димка разделил с ними кайф. Несколько секунд он смотрел, как двинулись под ним губы Игоря, как Игорь что-то замычал и попытался повернуть голову. Димка резко растер ему ладонями уши - тоже общаговский прием приводить пьяных в чувство. Через несколько секунд он открыл пьяные пустые глаза.
   Димку трясло. Под ним лежала пьяная, грязная, липкая тварь, на которую, по армейским и зоновским понятиям, сейчас ему уже было западло даже смотреть - не то что трогать руками. Он вспомнил, как чуханили в роте Мищенко, как он выполз, шатаясь, из-за сапогов дембелей и, завывая, пополз под койку, где отныне было его место.
   - Сволочь! - Димка, дрожа и кусая нижнюю губу, врезал Игорю по щеке. - Сволочь! Ты понял хоть, сука, что я сейчас с тобой сделал! Ты понял, вэвэшник хренов! И завтра, по трезвяни, ты это тоже будешь помнить!
   Димка не был уверен, но ему показалось, что в этот момент в пустых пьяных глазах Игоря на секунду промелькнул осмысленный жуткий черный ужас...
  
   А назавтра Димка позвонил Светке. Вечером у него был самолет, пришла пора прощаться.
   - Твой-то как, на работе? - спросил он.
   - А где же ему еще быть, - ответила Светка. - Правда, он полпачки анальгина сожрал перед уходом и все стонал, что понедельник - день тяжелый. Это ты его вчера напоил?
   - Я, - сказал Димка. - Вообще, я сегодня уезжаю. Пустишь попрощаться?
   - Приходи, я тебя супом накормлю. У меня знаешь какой борщ, - сказала Светка, и Димка уже не в первый раз подумал о том, что слишком все несправедливо в этом мире - классная девчонка Светка досталась такой сволочи как Игорь Бычков...
   Прощание не ограничилось борщом - впрочем, Димка именно на это и надеялся. Вернее, борщ был, но он был уже потом, когда усталый и счастливый Димка сидел после душа на кухне, завернувшись в огромное полотенце, от которого пахло Игорем. Запах еще раз напомнил ему о вчерашнем. И здесь же, сначала за борщом, а затем за шикарными кровавыми бифштексами - фирменным светкиным блюдом - Димка рассказал о том, что случилось вчера.
   Светка слушала молча. Когда Димка закончил, она с минуту сидела неподвижно, потом закрыла лицо руками и заревела. Димка вскочил, подбежал к ней, чувствуя, как нелепо он выглядит в этом идиотском полотенце, попытался утешить. Он стоял перед Светкой на коленях, гладил ее по вздрагивающим плечам и растерянно просил у нее прощения, когда Светка внезапно оторвала руки от лица и резко оттолкнула его.
   - Убирайся, - крикнула она, захлебываясь от слез. - Как... ну... как ты не понимаешь: ты уедешь, а мне с ним... мне с ним жить! Как я буду жить с ним, с таким!.. Ради бога, убирайся!.. Убирайся, ну!..
   Красные от слез глаза смотрели умоляюще. Димка кинулся в комнату, кое-как оделся, и не попрощавшись, выскочил на улицу. Он вспомнил, как вчера, пьяный и злорадно счастливый, он выходил из этого дома. Тогда Димка парил над землей, окидывая окрестности взором победителя. А сегодня, поставив точку в семейной жизни Игоря, он уже не чувствовал ничего подобного. На душе было мерзко и пусто. Он хотел побыстрее сесть в самолет и навсегда забыть свой последний день в Пармске. Только что он, походя и безрассудно, следуя одному лишь азарту мести и забыв обо всем остальном, сделал очень больно человеку, которого любил...
   Он оставил на столе свой паспорт, отдал соседке-пенсионерке ключи и деньги, наказал ей, чтобы регулярно платила за квартиру и поливала цветы, и поехал в аэропорт. Димка Антонов с его пакостной мстительной душой перестал существовать. В Москву летел предприниматель Кирилл Георгиевич Вяземский...
  
   Вот и все. Воспоминания Димки Антонова благополучно завершились. Теперь предстояло забыть обо всем и поверить в то, что он - простой российский коммерсант Кирилл Вяземский, приехавший на Мальту по делам своей фирмы "Гаст". Итак, господин Вяземский прибыл клянчить деньги на строительство где-то в глуши сибирской - там, где дедушка Ленин в ссылке беседовал с медведями о светлом будущем любимой Родины - кондитерской фабрики, призванной обеспечить каждого медведя конфетой "Мишка на севере". Господина Вяземского не должно было беспокоить ничего кроме заветных хрустящих зеленых фантиков, и уж тем более его ни в коем случае не должны были волновать воспоминания какого-то пармского банкира.
   Но забыть обо всем Димка не мог. Тревога человека, укравшего кучу денег и понимающего, что в жизни за все надо платить, сидела где-то в самом темном уголке димкиной души. Димка знал, что эта пружина мгновенно распрямится, если на то будет повод. Димка болтался по Мальте, бродил по обочинам дорог, пинал лежащие на земле тарелкообразные лепешки каких-то кактусов - в общем, делал все, что взбредет на ум, только для того, чтобы заглушить эту тревогу.
   Пьянство Димка считал занятием глупым и бесперспективным: он понимал своим рациональным умом, что после сегодняшней алкогольной отключки назавтра вся окружающая мерзость будет бросаться в глаза с удвоенной силой. Попытки развлечься тоже не помогали. Съездив в Паче-Вилль, поселок молодежи и ночных дискотек, Димка сделал вывод о том, что все представители доблестного мальтийского студенчества - уроды и придурки. Не помог и мальтийский карнавал, шествие которого Димка как-то увидел на улице Республики в Ла-Валетте. Почти каждая из огромных карикатурных фигур, которых лучшие представители мальтийского народа с идиотскими воплями и улюлюканьем катили вниз, к морю, кого-нибудь ему напоминала - то Батьковича своим длинным носом и покатым лобешником, то Лысого Леху своей сверкающей красной плешью, то Бурдина своим тупым выражением лица.
   Димка выбрался из орущей толпы, свернул в один из боковых переулочков и зашел в магазинчик мальтийского ювелира. Старый дедушка в темном костюме сидел среди разложенных на витрине золотых украшений и тосковал по поводу отсутствия покупателей - все туристы удрали смотреть на карнавал. Димка, не торгуясь, купил большие золотые сережки с бриллиантами, а дедушка приплясывал вокруг своего единственного покупателя и восхищался его выбором. Потом Димка написал адрес, куда через полгода в коробочке с бантиком надо будет отправить эти сережки. Дедушка согласно замотал головой и вручил в ответ свою визитную карточку золотого цвета с готическими черными буквами. Димке пришлось поверить на слово, что к началу октября коробочка с бантиком достигнет Пармска, и его Татьяна получит в свой день рождения шикарный подарок из прошлой жизни. Бизнесмен Кирилл Вяземский доделывал дела за Димку Антонова.
   Димка пытался понять, почему ему кажется знакомым это ощущение завершенности жизни. Сначала он решил, что это начало маразма и мудреной болезни "дежа-вю", а потом все-таки вспомнил, где и когда он испытывал похожее чувство. Таким же было для него десять лет назад ожидание дембеля - той черты, за которой, как представляет себе любой солдат, в прошлом останется опостылевшая казарма с ее дурацким уставом, каптерочным запахом и зеленой формой, а на смену ей придет новая, свободная и красивая жизнь. Круг замкнулся. Димка Антонов опять вспоминал армию...
  
   Последние дни службы. Димка Антонов валяется на койке, задрав сапоги на железную спинку. Он ждет дембеля. Его мысли давно уже на гражданке, а армейская койка с темно-синим одеялом кажется ему всего лишь досадным недоразумением. Чтобы сообщить окружающим о переполняющих его чувствах, Димка стучит каблуками сапог по кровати и орет: "У меня крыша поехала! У меня крыша поехала!"
   Прибегает с конвойной дубинкой в руках старшина-татарин. Его не колышет, кто ты - дембель, или салабон. Главное для него - чтобы кровать имела уставной вид. А уставной вид исключает присутствие на ее поверхности в дневное время старшего сержанта Антонова.
   С дубинкой старшины не поспоришь. Салабоны под бдительным димкиным руководством составляют между койками табуретки, и Димка ложится уже на них. А чтобы позлить старшину, он начинает вслух декламировать знаменитый армейский стишок: "Нас триста лет татары гнули - и не могли никак согнуть. А за два года так согнули - за триста лет не разогнуть!.."
   "Нет! Это невозможно! - орет из канцелярии ротный. - Антонов! Не смей вносить национальную рознь в ряды великого советского народа! Займись чем-нибудь!"
   Чем заняться? Димка посылает салабона в столовую за чашкой, сам сдирает зубами изоляцию с провода от чифирильника - и получается трубочка. Сев на табуретку, Димка начинает пускать мыльные пузыри. Пузыри падают на линолеум, оставляя круглые отпечатки. Ротный идет на обед, тупо врубается в происходящее и изрекает наконец свое умозаключение: "Ага. Значит, дневальным помогаешь? Правильно, правильно..."
   Димка подходит к тумбочке дневального и там продолжает свое занятие. Пузыри летят, переливаясь всеми цветами радуги и разбиваются о носы входящим.
   - Рота, смирно! - орет дневальный. От его дыхания мелкий пузырь летит прямо к входящему ротному, а тот в этот момент вдыхает ртом воздух, чтобы сказать "Вольно!" Физиономия ротного перекашивается, и он долго плюется под ноги дневальному. Ротный обозлен.
   - Антонов! Ты хочешь уверить меня, что у тебя крыша едет? Нет, дядька, дам-ка я тебе работу.
   Он заходит в канцелярию и возвращается с толстой книгой.
   - Давай, напиши пару протоколов батальонных партсобраний. С каждым новым протоколом твой дембель будет на час раньше. Начальное время отсчета - шесть часов вечера тридцать первого декабря...
   На Димку действуют не столько приколы ротного, сколько желание действительно чем-нибудь заняться. Димка садится за протоколы, придумывает доклад комбата под названием "Пост свят - помни это, солдат!", потом пишет выступления в прениях. Ротному он вкладывает в уста теплую похвалу в адрес сержантов-коммунистов, помогающих в проведении партсобраний батальона. Между тем, кто-то поскальзывается у входа в мыльной луже от пузырей, падает и громко орет. Димка радуется.
   Протокол закончен. Теперь можно рассчитывать на дембель в пять часов вечера тридцать первого декабря. Что делать? На пузыри больше не тянет. Димка по инерции продолжает писать. Теперь это уже "Инструкция для командиров рот по пусканию пыли в глаза заезжим комиссиям". Итак, пыль... Откуда она берется? Димка по-сержантски проводит пальцем по лакированной полочке под зеркалом с белой надписью "Воин, заправься!" Палец оставляет темный след, и Димка делает вывод насчет того, что стоит ему перестать командовать - и под взводом уже бардак.
   "Если не делать каждый день влажную уборку под взводом, - вдохновенно пишет Димка, - то накопится достаточно пыли, чтобы пускать ее в глаза комиссиям". Гордый таким открытием, Димка идет в Ленкомнату смотреть кино по телевизору.
   Ротный обходит дозором вверенное ему подразделение, находит книгу протоколов, читает вложенную туда "инструкцию". Из канцелярии слышно, как он ржет. Димка от всей души желает ему поперхнуться.
   Вечерняя поверка. Димка доволен: осталось на один день меньше до заветного дембеля. Он как обычно лежит на кровати, задрав сапоги кверху. Рота стоит на проходе.
   - Старший сержант Антонов! - чмошный молодой лейтенант Крицкий взялся лично читать именной список, чтобы не утаили от него самовольщиков.
   - Положнякует, - отвечает димкин преемник сержант Артамонов.
   В лысой башке лейтенанта не укладывается тот факт, что гражданскому человеку Димке Антонову уже стыдно стоять в строю. Это его не колышет. Он лезет под взвод, пиная табуретки и матерясь в темноте.
   - Старший сержант Антонов! - декламирует он с новой силой, направляясь к димкиной койке.
   - Повесился, - зевает Димка.
   - Старший сержант Антонов! - еще громче надрывается Крицкий.
   - Гражданский человек Дмитрий Николаевич, - говорит Димка и отворачивается. Крицкий подходит и склоняется над Димкой.
   - Ты чего, заболел?
   - У меня крыша едет! - гордо сообщает Димка.
   - Иди становись в строй. Тебе лейтенант приказывает!
   - А я-то думаю: кто это тут орет!
   Димка спокоен. А Крицкий начинает закипать.
   - С кем ты так разговариваешь! - орет он и остатки волосиков на его лысом черепе встают дыбом.
   - С тобой, наверное, - резонно предполагает Димка.
   - Тридцать секунд - и ты стоишь в строю! - надрывается Крицкий. - Время пошло! Раз, два, три...
   - Пятнадцать секунд - и ты убежал отсюда! Время пошло: раз, два, три.., - перебивает его Димка.
   - Учтите, товарищ старший сержант! - злым голосом объявляет Крицкий, начиная отступление. - Ротному все будет доложено!
   - Докладывай, - равнодушно соглашается Димка, чувствуя себя победителем. - Можешь еще сказать, что я тебе волосики выдрал и предъявить свою лысую головку.
   Крицкий начинает обратный путь среди опрокинутых табуреток, обещая Димке страшные кары. Поверка кончается. Наступает ночь.
   Еще два дня проходят в таком же оцепенении. И снова вечер, снова вечерняя поверка.
   - Старший сержант Антонов! - читает Крицкий.
   - Положнякует, - привычно отвечает новый замкомвзвода Артамонов.
   - Понятно... Сержант Артамонов.
   - Я!
   - Головка от противогаза! - бормочет Крицкий, вымещая злость на ни в чем не повинном сержанте.
   Вопрос исчерпан. Ясно, что ротный учел написанные партийные протоколы и попросил Крицкого дать старшему сержанту Антонову мирно дожить до дембеля. И чтобы позлить лысого чмошника, Димка внезапно орет со своей койки на всю роту:
   - У меня крыша едет!
   А Крицкий продолжает чтение списка...
  
   Мальтийское солнце равнодушно светило с неба. Димка сидел на балконе своего номера в отеле "Холидей-Инн" и по обыкновению думал о том, чем сегодня заняться. Он уже давно облазил всю Мальту, поэтому его путешествия последних дней были всего лишь повторением пройденного. Можно было опять добраться до Мдины и побродить среди средневековых домов, можно было съездить на улицу Республики и посмотреть, как, громко гогоча и идиотски улыбаясь, шарятся по ней туристы, можно было, наконец, просто спуститься вниз, к морской бухточке и поглазеть на разноцветные и разнокалиберные яхты, стоящие у причала. Все это будет, решил Димка, и сегодняшний день станет таким же, как и предыдущий - бесцельным и безрадостным.
   Он уже готовился выйти из номера, когда с открытого балкона долетел шум подъезжающей машины. В туристический сезон на этот звук, вероятно, никто бы и не подумал обращать внимание, но сейчас, в межсезонье, новые постояльцы для почти пустого отеля были событием.
   Димка вышел на балкон. Внизу, под козырьком у входа, остановились машина с красным таксишным номером. Четверо мужиков вышли из нее и направились к дверям. Димка видел их всего лишь мельком - они тут же скрылись под козырьком, - но их коротко стриженные под глобус головы и длинные распахнутые плащи не оставляли сомнений насчет того, какие паспорта лежат у них в карманах.
   Димка вспомнил вчерашних своих компаньонов по ужину в пустом ресторанчике "Четыре сезона". За соседним столом сидела пожилая японская пара, причем оба они были обильно увешаны фотоаппаратами и камерами. Немного дальше, у стены, что-то каркал на своем языке немец в темно-синем костюме и показывал какие-то бумаги молодому человеку - видимо, помощнику. Парочка итальянцев, несколько английских подростков, неизвестно что делающих в это время на Мальте - вот и все население огромного отеля. Февраль месяц - он и на Мальте февраль.
   По привычке, появившейся в последние недели, голова работала медленно и неспешно. Димка думал о том, к кому и зачем пожаловали в отель странные гости. Четверо здоровых мужиков вряд ли приехали сюда отдохнуть и побродить по средиземноморскому берегу. Скорее всего, у них другая задача. И в тот момент, когда зазвонил телефон возле кровати, Димка уже все понял.
   Его тревога, свернутой пружиной дремавшая в темном уголке его души, вдруг с визгом распрямилась, заставив его вскочить на ноги и броситься на балкон. Голова снова работала в бешеном ритме - как тогда, когда перед ним щелкал четками и размышлял о жизни и смерти Герка, а ублюдок Вова крутил на полу увесистую бейсбольную биту.
   Димка вскочил на каменные балконные перила и посмотрел вниз. Такси уже отъехало, внизу была свободная асфальтовая дорожка. Димка прыгнул, плохо соображая, куда бежать, и зачем ему все это нужно. От входа раздался крик, но Димка даже не оглянулся.
   Он бежал вниз, к морю, по узкой мальтийской улочке, уворачиваясь от ползущих в гору машин и обгоняя редких прохожих. Обрывки мыслей, до этого бешено клубившиеся в голове, постепенно начали обретать очертания четких фраз.
   Итак, его нашли. Димка в глубине души понимал, что такой вариант вполне может случиться, но в глубине души надеялся, что его можно будет избежать. Он всегда считал, что на Мальте его будут искать в последнюю очередь - если вообще будут его здесь искать. Значит - он где-то допустил прокол в своих действиях. Но как, все-таки, этим ребяткам удалось его вычислить?
   Крис Бонелли?
   Вряд ли они взяли в оборот Криса. Даже если бы они предполагали, что он, Димка, сидит на Мальте - все равно эти догадки были бы настолько зыбкими, что Крис попросту послал бы их подальше со своими фантазиями. Да и Крис все равно дал бы знать, если бы к нему приехали с расспросами. Он все-таки приютил Димку и доказал, что хорошие отношения для него хоть чуть-чуть, но превыше бизнеса...
   Сифа?
   "Запомни: все, чего я добился - только благодаря тому, что никогда не ставил свои чувства превыше моего бизнеса". Но у Сифы нет никакого интереса в том, чтобы деньги, уведенные Димкой из клиринга, вернулись владельцам. Финансовая империя Золотозубого рухнула, и теперь хозяин в области - он, Ринат Салимгариев. А за это он должен благодарить Димку по гроб жизни и возвести в Пармске, на родине героя, димкин золотой бюст...
   Димка бежал, не разбирая дороги, а мозги, включившись в обычный для прошлой жизни авральный режим, быстро и четко анализировали ситуацию. Он достиг конца улицы, увернулся от какой-то машины, когда пересекал идущую вдоль набережной дорогу, и выскочил на берег моря. Каменные глыбы на берегу были скользкими и мокрыми. Пробираясь между ними к воде, Димка едва не упал. Возле самой воды он оглянулся. Три фигуры в развевающихся плащах выскочили из узкой улицы к дороге и нетерпеливо топтались на месте, ожидая, когда проедет машина. Новая волна мерзкого безотчетного страха охватила его, и он прыгнул в холодное море.
   Вода остудила его. Он проплыл несколько метров и, немного успокоившись, оглянулся на берег. Три фигуры стояли на камнях и глазели на Димку. На дороге у берега начали останавливаться машины. Из них выходили любопытные аборигены, почуявшие возможность посмотреть бесплатный цирк, и пялились на происходящее. Какая-то бабка как мартышка скакала по берегу и сверкала объективом фотоаппарата.
   У них нет оружия, понял Димка. Чтобы получить ордер на его арест через неповоротливую интерполовскую бюрократию и согласовать приезд бригады, нужны уйма времени и веские основания - а в димкином деле таких оснований просто нет. Все было сделано в рамках закона. Больше того, заинтересованные лица вряд ли хотели бы сообщать всему миру истинные цели создания пармского клиринга. А значит, господа соотечественники прибыли сюда по обычным паспортам. Их цель - попытаться узнать, где деньги, а после этого он, Димка, живым им не нужен. А не скажет сразу - вкатят ему шприцем какую-нибудь гадость и объявят мальтийцам, что россиянина Кирилла Вяземского хватила кондрашка и что его надо эвакуировать в Москву. Ну а уже там добрые айболиты поработают над ним на славу и потом отправят на собачью живодерню, где из него сделают пару кусков хозяйственного мыла для солдатской бани.
   Димка еще раз посмотрел на берег. Видимо, ребята привыкли к сытой и комфортной жизни в теплых кабинетах - по крайней мере, в воду за ним они лезть не решаются. Впрочем, они прекрасно понимают, что никуда от них Димка не денется - по крайней мере, в Ливию, к великому другу всех мусульманских хулиганов Муамару Каддафи, он точно не доплывет. Чисто гэбэшный прием - стоять на берегу и с любопытством пялиться на то, как их жертва пытается барахтаться и уцепиться за жизнь.
   Майор Зотов?
   Пардон, уже подполковник. "Это как раз наш сотрудник, с которым вы будете иметь дело." Зотов был приставлен к клирингу от государственной структуры - значит, крах клиринга и увод оттуда денег - это для него крах карьеры и предательство интересов его долбанного государства. А этому государству он готов служить всегда, даже если из подворотен, нацепив галстуки, повылазят бандиты и займут в нем все посты. Когда Димка недавно позвонил Сифе с Мальты, в его кабинете этот урод точно был: "Мы вот сейчас как раз с Зотовым сидим обсуждаем ситуацию." Для кэгэбэшника проследить, откуда был звонок - дело пустяковое. Что эта тварь, видимо, и сделала. А взамен ему, наверное, дадут полковника и, может быть, поделятся маленькой частью денег. Если, конечно, его не обманут. Этот придурок все еще наивно считает, что если верой и правдой служить государству - то оно тебе устами твоих начальников скажет сердечное "Спасибо".
   Майор Зотов!
   Димка лежал на холодной поверхности моря, раскинув руки и глядя в синее небо. Мокрые штаны и куртка тянули вниз. На берегу три фигуры все так же стояли и смотрели на него. Чуть дальше, на набережной по-прежнему торчали любопытные аборигены. Димка уже почти совсем успокоился. Теперь он понимал, как глупо вел себя несколько минут назад, испугавшись телефонного звонка. Можно было просто выйти из номера, а потом через какую-нибудь из многочисленных дверей исчезнуть из отеля и попросить Криса помочь решить эту проблему. Чистоплотные мальтийцы скорее всего со страшной силой перепугаются бандитских разборок на своей территории и выгонят всех - и Димку, и его новых стриженых друзей. А такой вариант, в принципе, Димку вполне бы устроил. По крайней мере, можно было бы еще некоторое время спокойно жить дальше.
   Впрочем, что жалеть о том, что уже сделано. Сейчас надо думать о другом - о том, как выпутаться из этой ситуации. Димка вылазил и не из таких переделок - авось Кириллу Вяземскому повезет и на этот раз. Надо только отключиться от внешнего мира, унять противный озноб и спокойно все обдумать. Он знал, как это сделать. Однажды, за снежным сугробом, возле ледяной горки в Пармске, его, избитого и продрогшего, этому научил прикольный картонный заяц.
  
   "Царь с царицею простился,
   В путь-дорогу снарядился
   И царица у окна
   Села ждать его одна..."
  
   Димка Антонов болтался на волнах между небом и землей и вслух читал холодному безучастному солнцу "Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях"...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"