Козырев Андрей Вячеславович. Возвращение в Гиперборею

В храме

Храм, как колодец, тих и темён, -

Сосуд, воздетый над землёй

В простор, что страшен и огромен,

Где плещет тьма - живой водой.

И в сумрачном колодце нефа,

Где ходят волны полутьмы,

Мы черпаем любовь из неба -

Мы взяты у небес взаймы.

И тьма волнуется, как море,

Где раздробил себя Господь

На звёзды в сумрачном просторе,

Чтоб сумрак плоти побороть.

В Твоей тиши душе просторно.

Там глубину находит взгляд,

Там сквозь меня растёт упорно

Столетий тёмный вертоград.

А рядом - нищие, калеки,

Юродства неувядший цвет.

Осколок Божий в человеке

Сквозь плоть свой источает свет.

В неверном пламени огарков

Темнеют лица стариков,

Праотцев, старцев, патриархов

Из ста колен, из тьмы веков.

Древнее Ноя, Авраама,

Древнее Авелевых стад -

Они от века люди храма,

Лишь ими град земной богат.

И, возносясь под самый купол,

Воздетых рук стоперстый куст,

Что Господа едва нащупал,

Пьёт полумрак всей сотней уст.

Но - выше дня и выше ночи

Безмолвствуешь над Нами Ты,

Ты - сумерек нетленный зодчий,

Пастух вселенской темноты.

Твой дух под куполом витает,

Превыше человечьих троп,

И вещий сумрак возлагает

Свои ладони мне на лоб.

Как тяжело Твоё прощенье,

Быть может, гнева тяжелей.

Но Ты - наш Царь, и Ты - Служенье,

Ты - кровь, Ты - плоть, и Ты - елей.

Ты - голубая вязь страницы,

Ты - тот псалом, что я пою.

Облек Ты ближе власяницы

И плоть мою, и суть мою.

Тебя я строю, словно птицы -

Гнездо. Стою в Твоем строю.

И в людях, не смотря на лица,

Твой ток вселенский узнаю.

Ты, не уставший с неба литься

В глухой простор моей страницы -

Господь! Прими мольбу мою.

Возвращение в Гиперборею

(Terra sacrum incognita)

Гиперборейский синий небосклон

Звенит прозрачным колоколом слова.

Тишайший день сияньем опьянён,

И горы смотрят строго и сурово.

И золотым проходит косяком

Большой сентябрь по городам и весям,

И кажется, что Кто-то в поднебесье

Идёт по райским травам босиком.

Огнём лазурным небеса горят,

Взимая с гор тяжёлые налоги,

Пока быки, неспешные, как боги,

Тяжёлыми губами шевелят.

Рука Творца из глины лепит верно

Небесный свод, свободна и легка,

И жизнь горит, как серебро на черни,

Как острый край булатного клинка.

История сложна, как теорема.

Не доказать, куда ушли отцы -

Бойцы в кольчугах и высоких шлемах,

Жрецы и тороватые купцы.

Нас время учит слепотой и спесью

Отцовских лиц в толпе не находить,

Не помнить в уравненье неизвестных,

Как алгебру, историю учить.

Как тяжело поднять у века веки!

Как тяжело взглянуть судьбе в глаза!

Как тяжелы иссушенные реки

И каменные, злые небеса!

Ведь вечностью беременное время -

Не враг для человека и не друг,

Но память - Божий дар, проклятье, бремя, -

Изогнута, как ассирийский лук.

Раскол времён - все круче, все суровей.

Ушли в века пророки, короли.

Звучит в текучей лаве львиной крови

Разверстый рык прожорливой земли.

Век львиной хваткой держит лучших, первых,

И ни одна звезда не говорит,

Но во Всемирной паутине нервов

Любая нить трепещет и горит.

Пусть клинописные следы стыдливо

Сменяются петитом тонких книг!

Предстанет нам в обратной перспективе

Минувших лет иконный строгий лик,

Ковчег продолжит путь по небосводу,

Опустит в небо мастер свой отвес

И станет ясной вечному народу

Несложная механика небес.

Но всё-таки - и нам открыта высь!

А если счастья нет - то и не надо.

Ведь новый, неизвестный людям смысл

Вторгается в подстрочник звездопада.

Сверкает осень. Ширится распад.

И ветер с гор шуршит листвою рьяно.

И листья, как рапсоды, шелестят

На языке неведомом и странном.

Рассвет пылает шапкою на воре.

Ледник сверкает на святой горе.

Процвёл на радость разуму и взору

Потоп большого солнца на заре.

Звучит в огромном небе зорькой ранней

Не плач, не смех, не лепет и не крик,

И в нежной влаге птичьих восклицаний

Плывёт новорождённый материк.

Ганнибал при Каннах

Победоносный вождь смотрел в огонь.

Он видел: над костром плясали искры.

В них рушились миры, всходили звёзды,

Неслись планеты в танце вековом.

На тысячах планет свершались войны,

Торжествовали и свергались царства.

И если здесь, на маленькой Земле,

Он одержал великую победу,

И путь на Рим открыт, и мир - у ног, -

То где-то там, в другом миру, он ныне

Хрипит в плену у гордого Варрона.

- А проиграй, я был бы Ганнибалом?

А победи, Варрон бы стал героем -

Тупой и грубый? Что же нужно нам -

Герой иль подвиг? Власть или победа?

Мой подвиг нужен людям. Сам я - нет. -

И мысль победоносного владыки

Неслась от поражения к победе,

Как птица, не нашедшая гнезда,

И страшен был её надмирный клёкот.

Когтя миры и страны, выпускала

Она добычу - ведь она не знала,

Куда, да и зачем её нести.

Как мало было воину победы!

Он ждал.

Он ждал чего-то.

Перед ним

Незримая стена сейчас стояла,

Прочнее римских копий.

Он молчал,

Глядел в огонь.

Спускался мрак на землю.

Ругались над добычей нумидийцы.

Хрипели пленные. Проконсулы, трибуны,

Сенаторы - весь цвет большого Рима -

Лежали в поле - мёртвые. Победа!

Кровь - пища для лжецов, льстецов, глупцов.

...Но всё-таки - как же мала Земля,

Что спит в своем сиянье голубом,

И как мала История! Извольте, -

Историю всегда рабы творили.

Работу эту чёрную и злую

Свершать пристало Риму. Карфаген

Себе возьмет лишь Славу, ну, а землю

Отдаст иным, - тем, кто земле родней:

Звучащей глине, ставшей человеком,

Надменно-глупым вскормышам волчицы.

Им - властвовать, и драться, и травиться.

Им - волчье. Человечье - человеку!

И, мучаясь, надменный победитель

Сквозь зубы сплюнул в гаснущий костёр.

Томимый чем-то, поглядел на небо.

Прищурил веки на лице косматом.

Сжал в кулаке свой посох. И прикрикнул:

- Войска, назад! Мы не идём на Рим.

Доктор Чехов

На нашу жизнь - игру страстей и смеха,

На ложь, на сонный быт, на явь во сне

Насмешливо и грустно доктор Чехов

Глядит сквозь стёкла узкого пенсне.

Мы мечемся... Мы лжём... Всё смутно, зыбко...

Мы ищем, что нельзя, что можно нам...

И чеховская грустная улыбка -

Прекрасный фон для всех житейских драм.

Его глаза глядят сквозь наши страсти...

Дрожат морщинки в уголках у глаз...

Всё, чем живем мы, - у него во власти.

Он вставит нас в свой небольшой рассказ.

Не отыскать границы слёз и смеха

И не разбередить всех старых ран...

Но что бы Вы сказали, доктор Чехов,

Про наши игры, - кровь, войну, обман?

Он промолчит. Он улыбнётся тени.

Он отойдет - назад, за сцену, вдаль.

Превыше драм, страстей и треволнений -

Его насмешка, мудрость и печаль.

А сцена ждёт. Зал требует потехи,

Страстей и крови, - нервов не сберечь...

На этом всё. Простимся, доктор Чехов.

Ich sterbe. Danke schЖn. До новых встреч.

Письмо из Мангазеи

(Из Юрия Крижанича)

Переулки пахнут снегом и берёзой.

Из узорчатых окошек льются звуки.

И взлетают балалаечные слёзы

Выше мудрости, и радости, и муки.

Ты на службе государя? Бог с тобою.

Не хочу в Москве гнуть перед властью шею.

Приезжай скорей за Камень, - и с тобою

Мы покатим по кварталам Мангазеи.

Как ты слышал, - что творится за Варшавой?

Кто шумит? Как ерепенится посольство?

Ты живешь в грехе с плохою девкой - славой.

Самодержец не похвалит самовольство.

Самодержцем своей жизни быть мудрее -

Сам себе готовишь, стелешь и стираешь,

Самому себе и гнёшь, и мылишь шею,

Только сам в себя живешь и умираешь.

Здесь, в Сибири, снег горяч, как сумасшедший.

Звёзды здесь, как сливы, но крупней и слаще.

...Как окинешь строгим взглядом век прошедший -

И увидишь, что он весь ненастоящий.

Чем мы жили? И за что рубили бошки?

Это глупость, преступленье иль измена?

...Помолчим. В родном дому молчат и кошки:

Помогая, нас подслушивают стены.

Скоро стану я, наверно, фарисеем,

Буду проповеди петь о Божьем страхе

На потеху щеголей из Мангазеи

В кумачовых разукрашенных рубахах.

Всё, что ярко, словно золото, - померкнет

В безразличии серебряной державы.

Пересечь её, постичь, снять с неба мерку

Я бессилен. А они, ты знаешь, - правы.

Жизнь для них - лишь испытание азарта.

Просвещенье для них тесно, как Европа.

Легче жить, не зная ни "вчера", ни "завтра"

И не слушать ни царя, ни гороскопа.

Что поделать, но "аминь" слабей "авося".

Упоение победой - тоже пьянство.

...До чего здесь расточительная осень -

На плоды, и на цветы, и на пространство!

Вязига, и белорыбица, и птица -

Здесь для чрева есть приятного немало.

Здесь ворюга нанимает кровопийцу,

Чтоб Убийство послужило Капиталу.

Вечный брак труда и денег! Мысля туго,

Не поймешь - у них одни и те же лица,

И за каждым кровопийцей есть ворюга,

И на каждого ворюгу - кровопийца.

...В тишине звучит протяжный стук лопаты.

Он прекрасней, чем звон колокола медный.

Только выбеленные пустые скаты

За узорчатым окошком мне заметны.

Звёзды гаснут. Что не так-то уж и плохо.

День грядущий нам сулит и смех, и слёзы.

И звучит тяжёлый заступ, как эпоха,

Разгребающая снежные заносы.

Ты в почёте. Я в опале. Только, право,

Всё отдал бы ты, чтоб слышать голос века

В безразмерности серебряной державы,

В безразличии серебряного снега.

Вдохновение

...Оно приходит словно ниоткуда

И сразу всем становится для нас.

Оно - тревога, трепет, вера в чудо,

Доступное для наших душ и глаз.

И вот - ты пишешь, и бумаги груду

Ты переводишь за какой-то час.

И ты прямей становишься и выше -

Прямей дождя, сильнее муравья.

В твоей душе звучит всё тише, тише

Та мысль, что жизнь - не чья-то, а твоя.

И ты стихом - не кислородом - дышишь

На грани бытия и забытья.

И ты готов всю жизнь бродить по кругу,

Ища одну, но верную строку.

Петлёй сомкнется круг - и нет ни друга,

Ни дома, ни удачи на веку.

Ты - рыцарь без удачи, без испуга,

Так радуйся, судьба! Merci beaucoup!

И вот уже грузнее стала поступь,

Ведь тяжесть мира - на плечах твоих.

Ты с губ сдираешь песню, как коросту,

Ты мал, как атом, и, как мир, велик.

И всё на свете так легко и просто -

Кабак, вино, петля, предсмертный крик...

...Пиши, строчи, иди во тьму тропою,

Которую ты должен описать,

Любуйся, как и жизнью, и тобою

Жестокая играет благодать,

Ведь это - всё, что можно звать судьбою,

И это - всё, что счастьем можно звать!

Под куполом цирка

Огромный купол, гулкий и пустой,

Куда приходит сумрак на постой,

Где в полутьме огонь рисует знаки, -

Сюда стремится ум в вечерний час.

Здесь щедрый Праздник собирает нас,

Здесь, как артист, танцует луч во мраке.

Как будто слово, линия звучит,

Когда гимнастка сквозь простор летит.

Взвихрённый свет её чуть видит, робок.

Пронизаны огнём и плоть, и кровь.

Здесь Время отдыхает от трудов,

Здесь лишь Мечта работает, как робот.

И Хитрый Глаз над куполом суров.

Пронзая взором сей Великий Кров,

Он пишет, как стихи, меня - поэта,

В глубь жизни обратившего свой взгляд,

Когда мгновенья пчёлами летят

На скрытый в вышине источник света.

Здесь - мы взошли на высший пик времён!

Обозревая твердь, и явь, и сон,

Мы видим - по краям воздушной ямы,

Порой сходясь в единое гнездо,

Порой цветя колючею звездой,

Свет ртутью разлетается багряной.

Я радуюсь игре лучей с туманом,

В которой, может, сам игрушкой стану.

Водоворот обмана, зла, добра,

Зверей, людей, огней круговращенье,

И жизнесмерть, и смертовоскресенье -

Игра, игра... жестокая игра.

Игра, я - твой! Себя я вновь узнаю

В гимнастке, что летит из пушки к раю.

Живого тела слиток золотой,

Мерцающий над тёмною ареной, -

Ты - образ человека Перемены,

Творца игры - жестокой и святой.

Добра и зла не знает сей уродец -

Бесстрашный, юркий цирковой народец.

Юродство, бесовство, обман в крови -

И детский смех, и свет лучей искристых,

И риск, и страх, и хохот сил нечистых,

И низверженье вниз с высот любви...

Да, в цирковой подзвёздной Одиссее,

Где тело, овладев душою всею,

Даёт ей трудный, роковой урок, -

Земной урок бескрылости крылатой, -

Здесь Ева и Адам не виноваты,

Здесь первородный грех пошёл не впрок.

И ты, гимнастка, жаркая от зноя,

Мелькающая солнечной иглою

Под куполом, сшивая тень и свет, -

Ты превратилась вся в клубок событий.

В нём на одной из спутавшихся нитей -

Груз всех земных падений и побед.

ш10

В лучах мелькают тело, ноги, грудь, -

На них присело Время отдохнуть,

Как на качели, чтоб взлететь повыше.

Она ваяет телом, как резцом,

Скульптуру света, - светом мы поём,

Мы свет багряный, словно песню, слышим.

Господь, за что её Ты бросил в Лимб?

Кольцо арены - словно круглый нимб,

Простёртый, чтоб могла она разбиться.

Страх высоты - коварный, хитрый бес...

Но сквозь круги ступенчатых небес

Она летит - стремительнее птицы.

Нырнёт во тьму, прозрачнее медузы, -

И темнота расходится, как шлюзы...

Вот слиток тела есть, а вот - исчез,

Как золото, расплавленное ловко...

Она висит, как гирька, на страховке, -

Судьбе бескрылой злой противовес.

Звучит во всех суставах звёздный туш.

Жизнь - это свет, и дрожь, и трепет душ.

Грех допустим - исключены ошибки.

Весь путь её - по роковой черте:

Её почти предсмертной высоте

Известен вес восторга и улыбки.

Здесь перед нами встала на пуанты

Судьба земли, разъятая на кванты.

Глухой глагол времён, металла звон, -

Он просто по-иному оркестрован,

Чем похоронный звон, он здесь раскован,

В весёлый детский хохот обрамлён.

Скрывает лица маска - как могила.

Когда б мы раньше знали, что за сила

Таится в маске, как она крадёт

Нас у себя, - не стали бы смеяться

Над клоунами, мы, - лжецы, паяцы,

Играющие роль за годом год.

И вновь дрожит в лучах неутомимо

Сердцебиенье вечной пантомимы,

Которой имя - Жизнь, источник мук

И радостей, набухших, словно колос,

Когда движенье обретает голос

И тяжесть мира обратилась в звук.

Лети, лети, бескрылая, крылато,

Над космосом, на атомы разъятом,

Сквозь нашей жизни блеск и темноту,

Над шабашем чертей, гуляк и звуков,

Над морем вздохов, шёпотов и стуков,

Лети, лети - переступи черту!

Игра, игра - мятеж, налитый светом,

Ад, к небесам хлопками рук воздетый,

Орбита сцены, брачное кольцо

Земли и неба, плоти и полёта,

Левиафан в обличье Бегемота,

Последний Ангел, прячущий лицо!

Летя под вечным Куполом, как атом

В небесном цирке, на хлопки разъятом,

Я верю в верность твоего добра.

Последними мытарствами проверен,

Я твоему огню и мраку верен,

Игра, игра... жестокая игра!

ALEA JACTA EST

Зябко ёжится снег. Холод жмурится со всех сторон.

Меж сугробами скачет Башмачкин, пугая ворон.

Ни молитвы, ни стона.

Лишь на клиросе неба - прогорклый вороний трезвон:

Непотребно звучит пятикнижие новых времён

Из стекла и бетона.

Города, где вовек однотипных кварталов не счесть,

Где несет лице-мэрам благую газетную лесть

Чистый кантовский разум, -

В вас живут, умиляя чиновничий благостный сон,

Божье звёздное небо и нравственный подлый закон -

Лишь как общие фразы.

...Но зачем ты, пугая богов, себя сводишь на нет -

Сын ушедшей эпохи, смехач, первозванный поэт,

Раб великого Завтра?

Помолчи, погляди, как слагает эпоха куплет,

Как, толкаясь локтями, вражда выползает на свет

Из времён динозавров.

Помолчи. Погляди, угасив свой воинственный пыл,

Как у танка, что на пьедестале угрюмо застыл,

Пляшут резвые дети.

Сонный лепет колёс и наивность грядущей войны,

Детский смех и молчание танков стервозно равны

В этом новом столетье.

Возвращаясь с работы, устало трясёшь головой:

В обалдевших мозгах - шум маршрутки, и тряска, и вой.

Отработавши смену,

Кровь бежит по сосудам навстречу иной, голубой.

Драки не избежать. И в крови начинается бой.

Раздуваются вены.

Повторяя себя, как заученный с детства урок,

Сам себе представляешься глупо висящим меж ног

У столетья-гиганта.

Нервный стук разрывает башку мне, куда ни пойду:

Это кости стучат, это Фауст играет в аду

С Прометеем, Атлантом.

Небосвод - как сплошная истерика перистых туч.

Ветер шепчет Есенина, солнце схвативши за луч,

Бормоча и бледнея.

И сливаются в хор соловьиный и пушечный вой.

И маршрутки с "Арматами" вкупе пополнят с лихвой

Бестиарий Орфея.

Зацветают туманы-обманы на грешной земле:

Снова песню над матушкой-Волгой о сизом орле

Запевает Катюша.

Сердце, как сталактит, за грудиной во мраке висит.

Слушай песню военну - гимн бед, и побед, и обид...

А не любо - не слушай.

Жребий брошен. И Аннушка спешно бежит на базар,

Чтоб продать свой товар, чтоб семью прокормить на навар,

Чтоб свеча не угасла...

Но незримая петля дрожит на усталых ногах,

И, назло всем пророкам, опять на трамвайных путях

Разливается масло.

И бушует толпа, и безмолвствует хитрый народ,

И кричит вороньё, и собаки скулят у ворот -

Зло, надрывно и глупо...

От морозов сибирских успевши устать на веку,

Прикрывается время тулупом на рыбьем меху -

Пугачёвским тулупом.

Да, мы не виноваты. Да, жребий кидали не мы.

Да, мы - люди, мы - куклы, мы взяты у Бога взаймы.

Пусть поэт огорошен:

Время вертит свои жернова, но планета - жива,

А судьба, даже если нам лжёт, неизменно права.

Жребий - брошен!

РОДИНА

Земля во мгле.

Фонарь в тумане, словно в целлофане,

Глядит в окно, где я в ночном дурмане,

Как лунь в дупле,

Сижу, верчу слова в башке, пишу,

Глотая пыль пустого красноречья,

Потягиваюсь, расправляю плечи

И тьмой дышу.

Здесь, в тишине,

На пустырях заброшенных околиц,

Пророк промзоны, праздный богомолец,

Один за всех, чужой в своей стране,

Как вещь-в-себе,

Я познаю, Земля, твой тёмный опыт,

Твой скрытый крик, твой непонятный шёпот,

Твоё упрямое усердие в борьбе.

Я слышу: "Ты, -

Орёл, когтящий в небе только звуки,

Творец слепой, мечтательной науки,

Дитя последней, страшной высоты, -

Ты, одинокий воин, рыцарь тощий,

Живешь во тьме державным чувством мощи.

Но подними свои живые мощи,

Екклесиаст словесной пустоты!

Мятежный раб словесной мишуры,

Хрустальных литер, безмятежно-хрупких,

Разбитых, как прозрачные скорлупки,

От первых же шагов Моей игры, -

Пойми, что их от тлена не спасти.

Превыше всех словесных хитрых магий -

Классическая немота бумаги

В твоей горсти!

Встань! Острый взгляд в действительность вонзи!

Гляди: взирают хилые побеги

Сквозь рваную косоворотку снега.

Под ней, в грязи, -

Худое тело, в оспинах и пятнах,

И немощно, и немо, и развратно, -

Нагая плоть

Твоей Руси..."

...Здесь, на земле, в родительской грязи,

Где чвакает под сапогами стужа,

Где к небу синевою тяготеет лужа,

Среди болот,

Где ты лежишь у ног моих, тоскуя,

К чужим краям своих детей ревнуя,

Где примерзает к телу в поцелуе

Твой синий рот, -

Россия, Русь,

Окаменев, став пеплом, прахом, глиной,

Я возвращусь к тебе, под кров единый.

Я чувствую твой нрав - крутой, старинный...

Ты спишь - и пусть!

Ты спишь - как камень в Божией руке.

Но внутреннее солнце не ослепло,

Оно - во мне, оно не зря цвело и крепло,

И вот - я собираю Русь из пепла

В своей строке!

Средь неумех,

Худых, калечных порождений праха,

Где у бездомных, не внушая страха,

Всеведенье, как грязная рубаха,

Глазеет из прорех, -

Мне кажется, я ничего не значу.

Уйдя, я никого не озадачу.

Но я не жалуюсь, я не зову, не плачу,

Ведь жаловаться - грех.

Моя борьба

Шла в тишине, без ропота, без стона.

Сколь праведна она, столь незаконна,

Сколь благородна, столь же и груба.

Но без борьбы

Себя сквозь сумрак плоти не нащупал

Я, возвышаясь, словно тёмный купол,

Над площадью безлюднейшей судьбы.

Но, всем твоим законам вопреки,

Наперекор упрёкам, пеням, стонам,

Ловлю я смысл твоей судьбы-реки

В её излуках и затонах.

В глухом мозгу коплю я тайный свет,

Цветёт на языке словарь Бояна,

И бродит в венах древний сок побед

Грешно и пьяно.

Разбей, испепели, сотри меня,

Сведи к нулю, сожги, развей по ветру

Летучим, быстрым стихотворным метром,

Как семенем, на сотни километров,

На зеленя, -

Я сдюжу. Я смолчу. Я претерплю.

Не крикну. Не ругнусь. Не стану плакать.

Прах Родины, и дым, и тлен, и слякоть,

Плодов твоих незрелых сок и мякоть -

Я их люблю!

Когда гляжу я в темноту, вперёд,

Туда, где я с тобою суть едино,

Где мне твоя кладбищенская глина,

Горька отменной правдою старинной,

Забила рот, -

Я чувствую в язвительной тоске

Под самым сердцем склизкий холод бездны,

Но - слышу, как ворочаются песни

На языке!

Я чувствую, сколь многое дано нам.

То, что не пережить, по всем канонам, -

Все распри, и паденья, и препоны, -

Пережито.

Я верю, - ты умрёшь. Но ты - воскреснешь.

Я, - сын твой, я, - твой грех, твой крик и песня,

Последний атом Русской Поднебесной,

Твой уголёк, твой прах, твой стон безвестный,

Твоё Ничто.

Быть может, я ошибся - чуть, едва...

Я слеп в своём предвиденье высоком.

Но Ты, горя предвечным Ярым Оком

Во тьме живого естества, -

Ты знаешь, что грешно прозреть до срока.

А человек, слагающий слова,

Есть глаз страны,

Что вечно смотрит внутрь, а не наружу,

И в сердце прозревает ту же стужу -

По-царски тяготящую нас стужу

Твоей весны.

Так верю. Так живу. Так говорю

В глухой ночи, Твоей ночи бесследной.

Под свет луны, надраенной и медной,

Я жду зарю

И, не познав ни робости, ни страха,

Тебя, Россия, из огня и праха,

Из вольной крови, русского размаха, -

Тебя творю!

Зима Всея Земли

Какая, право, странная чудачка -

Зима, зима, капризная зима!

Хмельной метели белая горячка

Горчит, маня, пьяня, сводя с ума.

Над городом - созвездье Козерога.

Колючится зелёная звезда.

Маршрутки резво мчатся по дорогам,

Колёсами листая звонкость льда.

Ползёт трамвай, среди молчанья снега

Болтливый, как армянский анекдот,

И из трамвая, словно из ковчега,

На берег вьюги выползает скот.

В окне кружатся запятые снега,

На стёклах - иероглифы зимы.

Их прочитать - увы, не хватит века,

Что занят нами у земли взаймы.

Из влаги на стекле, от вздоха чистом,

Я наблюдаю Сотворенье Льда.

А в чёрном небе, - чёрном и огнистом, -

Луна белеет, как сковорода.

Как белый мел, искрошено пространство.

Оно мелеет. Мир лежит в пыли.

Дрожит в суставах вьюжное гигантство.

Да, вот она - Зима Всея Земли!

И в эту зиму, в морок белых нервов,

Мы входим, как в огромный водоём,

Ждём, что в глубоком обмороке неба,

На самом чёрном дне, мы свет найдём!

Нас ждёт Иной Завет, - Завет измены.

И зря в ветхозаветной пустоте

Зима нам представала круглой сценой,

И центр её - везде, а край - нигде!

Жизнь в белом свете - странный, новый опыт!

Приходит к нам её смурной закон,

Как зимняя редакция потопа,

Как бесконечный снежный Вавилон.

Зима - болезнь всея земли. И скоро

Для исцеленья разума и взора

Нам белый Бог напишет бюллетень,

И мы уснем, не сетуя, не споря,

Что в страшном неотзывчивом просторе

Оледенел - на радость иль на горе -

Восьмой, последний, невечерний день.

Орёл и решка

Бросает монету мальчишка шальной

Сибирской весной.

Монета летит... Что случится со мной

За гранью земной?

Монета летит, как планета, кругла,

Прозрачно-светла.

Орлом или решкой монета легла?

Чья правда взяла?!

...Под сенью небесного злого шатра,

Сложна и хитра,

Меж острыми гранями зла и добра

Вершится игра.

А наша планета кружится во тьме-

В космической тьме...

Живем мы на воле? В скитаньях? В тюрьме?

В бреду иль в уме?

Раздоры... Убийства... Теракты... Война...

Мир высох без сна...

На грязном сибирском дворе - тишина.

Шалеет весна.

Сыграем! На жизнь! Да на наши гроба!

Да будет - борьба!

Орёл или решка? Пальба иль гульба?

Играет судьба!

А наша планета, космический щит,

Устав от обид,

Средь тёмных галактик и звёздных орбит

Монетой летит...

Пусть атом взрывает отеческий дом -

Но дело - не в том...

Орлянка-подлянка... Ругнёмся... Всплакнём...

...Сыграем! Махнём!...

Давно уж на месте отцовских могил -

Полынь и ковыль...

Давно превратилась геройская быль

В геройскую пыль.

В саду, где стоят обелиски, горды,

У тёмной воды,

Небесного Волка - созвездья беды -

Пылают следы.

А вор, что игрою по-прежнему пьян,

Большой хитрован,

Монеты-планеты ссыпает в карман -

Вершит свой обман...

Я в небо взлетал, как в закат - журавли,

Был пылью в пыли,

И рай с преисподней родимой земли

Мне в песню легли.

Подходит мой путь к своему рубежу...

Я в небо гляжу -

На скрипке играя, дрожу, ворожу,

Беду отвожу.

Кружится космический чёрный ветряк,

Зовёт нас во мрак.

И светится звёздный мой архипелаг -

Глазами собак...

Под скрипы небесных ракет и ракит,

Меж чёрных орбит

Россия, подняв свой космический щит,

Во мраке летит...

Как хочет она - ведь закон её прост -

Привстать во весь рост,

На плечи приняв тяжесть каменных звёзд,

Отцовский погост.

Пангее - России - небесная мгла

Да в лапы легла.

Смотри, сколько в ней затаённого зла,

И хмеля, и тла...

Как холодно, зло - не сказав ни аза -

Горят образа...

Из пыли дорожной глядят - хоть нельзя -

Родные глаза...

И сколько здесь песен былинных не пой -

Всё будет с тобой...

Смотри! Озаряется вечный покой

Последней Звездой.

Genius loci

Как Данте - тёмной преисподнею,

Я в юности своей бродил

В твоих краях, земля Господняя,

В слепых лучах твоих светил.

Палила, мучила и веяла,

Жгла сердце мне моя страна

Захламинскими суховеями,

Метелями Куломзина.

Твои черты, хмельные, русские,

В дыму пытался я найти.

Прошел я все круги Амурские,

Все кольца твоего пути.

Пустынным Атаманским хутором,

Дымящимся Куломзиным

Летит над степью серой смутою

Твоих заводов чёрный дым.

Железным небом, пылью сонною,

Свинцовым током Иртыша

Текла во мне твоя бездонная,

Твоя бессмертная душа.

Летя глубинами Амурскими,

К иным, кровавым дням спеша,

Звала меня стихами русскими

Твоя железная душа.

Суровой явью серых сталинок,

Заводов, что кишмя кишат,

Во мне метелится, растравлена,

Твоя жестокая душа.

Присоски, щупальца, чувствилища -

Вокруг тебя пути лежат...

Во что она в грядущем выльется,

Твоя метельная душа?

* * *

А в нашей Атлантиде всё спокойно:

Шумят под толщей влаги города.

Сто лет - стабильно - длятся войны.

Как время, в рифму зыблется вода.

Звучат молитвы богу - Ихтиандру,

В подводных храмах зыблется трезвон,

И водолаз в сияющем скафандре

На фресках, как святой, изображен.

Пусть на земле столетия идут!

Нам шепчет наш глубоководный опыт:

Ни бог, ни бык вовек не украдут

Блаженную прабабушку Европы.

Мы с богом время пьём на брудершафт,

Ведь правда - не в вине, а только в кайфе,

И бог, блаженный, словно астронавт,

Нисходит в глубину на батискафе.

Как много намудрил чудак Платон!

Жизнь в сумерках - сложнее "Илиады".

Мы - Океана предрассветный сон,

Не плоть, а волн прозрачная прохлада.

Живём, умрём ли - нет у нас забот...

Но жизнь не выше строгого закона.

Наш мир скорлупкой хрупкою плывёт

В волнах невозмутимого Платона.

Вся наша правда - выдумка. Притом

Ей свойственна хмельная важность вида.

Пусть дева кувыркается с китом,

Пусть пенится подземная коррида!

Для нас, для выдумок, комфортно дно.

Нас греет вод глубинное теченье.

И рыбы, мельком заглянув в окно,

Разводят плавниками в изумленье.

Из впадин в океанском хмуром дне

Выходит газ, роятся архетипы.

Из пузырей глядят, как в полусне,

Цари - Помпеи, Цезари, Филиппы.

Извергнет их веков глухой оскал,

Они родятся, выживут - едва ли...

Ну, а пока - никто не умирал,

И никого ещё не убивали.

Круги на море сумрачных времён

Расходятся над головой Платона.

Огонь ещё людьми не приручён,

Ещё безбожен серый небосклон.

Но скоро, беспросветна и бездонна,

Разверзнется пучина, словно пасть,

На волю выпустив живую душу,

И Тот, кто завтра космос воссоздаст,

Как будто рыба, выползет на сушу.

Оставить комментарий © Copyright Козырев Андрей Вячеславович (yakozyr@rambler.ru) Размещен: 16/02/2016, изменен: 16/02/2016. 47k. Статистика. Стихотворение: Поэзия Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Подборка лирики за февраль 2016 года.

Козырев Андрей Вячеславович : другие произведения.

Возвращение в Гиперборею