Давным-давно, в такой глубокой стародревности, что если вести ей счет по деревьям-дубам, что нынче летом пышно зеленеют да, как Хвалынское море, слаженно сказки с прибасками шумят-говорят, а поздней осенью, железными да медными листьями друг о дружку заметно бренча, о себе за людскими делами забыть не дадут, то, считай, чудо-великаны кудрявые дубы наши усадебные выросли из желудей, которые десятой-водой-на-киселе родственниками тем волшебным желудям с золотыми ядрышками приходятся, что на патриархах-дубах, мхами, как бусами, обвешанных, поспевали во почившие времена, когда и жили-были небогатые, небедные дед да баба, а детей у них все не было и не было, сколько бога ни молили, на коленях перед иконами в красном углу слезно ни просили. А когда уж совсем было отчаиваться начали, что останутся в одинокой старости безо всякой помощи по хозяйству, но все также горячо молились, два года подряд рождалось у них по шести сыновей, а всего, значит, двенадцать на земле работников. Оттого, что детей почти разом появилась целая куча, порешили дед с бабой, долго меж собой не рядясь, назвать всех их Федорами. И, может, одно одинаковое имя так на крестьянских ребятах удивительно сказалось, что выросли одиннадцать из них до того светлым лицом и статью между собой похожими, будто и разницы в целый год между шестью и пятью сыновьями не было. Только вот младшенький, опосля всех белый свет увидавший, воздуха глотнувший да тонким голоском на руках закричавший, и росточком пониже и понеказистей остальных вышел.
Как исполнилось любимым детушкам по восемнадцать-девятнадцать лет, вывел всех разом по обычаю старик за деревенскую околицу и повелел из тугого лука, к своему сердцу прислушавшись, в воздух стрелять, чтобы каждый по верному божьему промыслу определился, куда именно идти дорогую любезную невестушку себе искать. И хотя во все стороны, во все концы пернатые стрелы деревянным веером засвистали-полетели, а одиннадцать чудом чудным во широком дворе именитого купца Кузьмы Богатого после нашлись: какую - в резной столб у расписных ворот, какую - в белый ставень с намалеванной утицей, а какую - в добротный сарай каленым железом впившимися. А двенадцатая стрела, что младшенький со звенящей тетивы, чересчур поторопившись, куда глаза глядят удало спустил, в дремучий лес медоносной пчелой прожужжала-улетела, только ее и видели. Делать нечего, положил меньшой Федор вчерашнего хлеба каравай да бутыль с холодным квасом в котомку и пошел - не скоро, не быстро - то ли свою потерянную стрелу, а то ли жену в том неведомом направлении искать.
Шел он, шел, шел-шел: а тропа все уже становилась, и бузинные кусты с вековыми деревьями в изумрудных болотных мхах, в чешуйчатых серо-зеленых лишайниках, как в шалях да обтрепанных зипунах, все ближе ее с обеих сторон стенами-рядами обступали. И чем дальше, тем больше приходилось Федору терпеть, как низкие ветки хлесткими розгами по коленям, не желая странника пропустить, с остервенением стегают, пока, наконец, не вышел наш какой-никакой пустячный видом, а все же разумный да смелый молодец, на поляну, где, одинешенька и крепенька, словно его поджидаючи, лесная избушка, подбоченясь, стояла. А в перила крылечка - знакомая стрела диковинно воткнулась.
Подошел Федор к крыльцу, стрелку свою вместе со щепой вырвал, на место в колчан положил. Давай дверь потихоньку отворять, в щелку у косяка одним глазом смотреть. Вроде, никакого лесного чудища с порога ему не видно. Осмелел Федор и настежь дверь распахнул. Смотрит - а посреди горницы стол обеденный, ничем не покрытый, стоит, а по столу малая золотая птица взад-вперед вперевалочку ходит, пригожей головкой кругом вертит, перышки на шейке затейливой самоцветной радугой переливаются.
- Здравствуй, двенадцатый Федор, - молвит она человеческим голосом. - Вижу-вижу, нашел ты свою стрелу, и знай, что заодно и судьбу, добрый молодец. Не тужи, что видом - невелика я птица, хоть и не совсем простая, но ведь я - невеста твоя нареченная.
Развел Федор руками:
- Ну, коли так на роду мне написано, садись ко мне на плечо, ненаглядная красота, покажу тебя родному батюшке с матушкой, что-то они скажут, - отвечает молодец, понурившись.
Не помнил бедный меньшой сын, как вышел он с золотой невестушкой на плече на заковыристую лесную тропочку. Не помнил, как домой, спотыкаясь о ползучие травы да ожившие корявые корни, с трудом дошел. Не помнил, что отец с матерью, поднимая брови, качая седыми головами, говорили. Не помнил, как двенадцать веселых свадеб в один день сыграли. Помнил только, что невесты у родных братьев, в отличие от него, приятный человеческий облик имеют, но, кажется, что все дочери Кузьмы Богатого, как нарочно, подгадались практически на одно, хотя и прекрасное, нежное лицо.
Чтобы поменьше на жену-нечеловека глядеть, о несчастной своей судьбе день-ночь не горевать, нанялся меньшой Федор к купцу Кузьме Богатому в приказчики по торговым делам на корабле морями-реками серьезными плавать. Так прошел год-другой. А на третий, сколько-то прослужив, получает он через хозяина весточку из родных краев, что, де, с родителями все в совершенном порядке, живы, де, здоровы, а еще, мол, загадка есть: там, где его золотая птица живет-поживает, вечерами-ночами, бывает, кто-то яркий свет зажигает, да такой, что, как жар, сквозь окна горит-полыхает, и на дворе светло, как днем, делается. Дважды думали, что пожар, и бочки да ведра с водой наготове держали, а сами в двери и окна лезли, но ничего, окромя птицы, что по столу взад-вперед вперевалку ходит, да пригожей головкой кругом вертит, так, что перышки на шейке затейливой самоцветной радугой переливаются, не находили. И источник чудного света, как был, остается тайной. Все эти явления в особенности привлекали внимание по той причине, что погода в последнее время оставалась постоянно пасмурной. Какой высоты или какого цвета небо, затянутое тучами-облаками наподобие тесного человеку кафтана, никто давно не знал, о луне и солнце не было ни слуху, ни духу.
И вот, уладив дела Кузьмы Богатого, приезжает как-то меньшой Федор домой. На дворе - темная бархатная ночь, а из окон во двор на телегу и сараи странный жар льется. Достал он ключ из-под покосившегося крыльца, куда его три года назад сам положил и братьям о том сказал, чтобы золотую птицу водою и зерном регулярно снабжали и в окошко летать, крылья размять выпускали. Только хотел он дверь открыть, а, глядь, - на пороге стоит в нарядном платье Царь-девица красы неописанной, и от ее милого лица такое золотое сияние пульсирующими волнами идет, что глаз человеческий не терпит и, зажмурившись, нехотя, выключает.
- Ну, здравствуй, богоданный муж, - говорит она. - Через три денька кончится трехлетний срок моего пребывания в образе золотой птицы, к которому меня Змей принудил, потому что замуж за него пойти отказалась. Злые чары постепенно ослабевают. Поначалу я могла лишь перья с обеих рук, как какие рукава, скатывать и с лица, как маскарадную маску, обличье снимать. А сегодня впервые все перо на стол положила, - и, оглядываясь на горницу, лебединой ручкой со стекающим до полу заморским шелком - на малую горку золота, по которому вверх-вниз бегут спиральные вереницы огненных искр, небрежно так показывает.
- Ты скажи-поведай, как зовут тебя, Царь-девица? - спрашивает меньшой Федор, не веря своим глазам.
- Настасья Златолика, - отвечает ему жена. - Только волшебное птичье одеяние три дня мне еще носить. А завтра мы с тобой к батюшке с матушкой твоим показаться поедем с ковром-подарком, что я месяц для них ночами на пяльцах вышивала.
Наутро не в телеге, а в черной лаковой карете с хрустальными фонарями и лакеями в завитых пудреных париках на запятках, влекомой шестью буйными белоснежными конями, въехали во двор родительского дома меньшой сын Федор с молодой женой, раскрасавицей Настасьей Златоликой. То-то радости в семьях у всех Федоров было!
Не успели выйти из-за стола, как на улице - откуда ни возьмись, - поднялась сильнейшая буря. Ставни захлопали и загремели снаружи о стены так, что изба не хуже корабля на напряженном якоре под обрушивающимися волнами беспрерывно дрожала. Кое-где и стекла в каплях дождя оглушительно звенели. И, кабы не этот посудный трезвон, то очевидцы сказали бы, что стекла перенатянутой бумагой на ветру лопались. А после настали долгие сумерки и вечный моросящий дождь - не на неделю, не на месяц, уже никому не позволяющие серые день от ночи отличить. Говорит тогда мужу Настасья Златолика:
- Нет у меня больше сомнений насчет того, что Змей в отместку за мое освобождение полонил дядю моего Морского Царя. Коли я всему виной, а мой дворец для злодея логовищем стал, придется тебе, сердечный друг, на битву с ним поскорее идти.
И научила меньшого Федора мудрая Златолика, как с самокатным клубочком дворец ее, три года назад Змеевой волей перекочевавший с берегов Хвалынского моря по-за бездонные пропасти Железных гор, отыскать.
Сказано - сделано. Пошел меньшой Федор за клубочком через царства большие да малые, через поля ржаные да пшеничные, через леса грибные да земляничные, через пески горючие да зыбучие, через горы громовые с обвалами сыпучими. Через места звериные, через края пустынные. Приходит он к воротам высокого замка, и уже хотел было, взявшись за железное кольцо, что из пасти химеры висело, чтобы его пустили, постучать, как увидел неприметную калитку, которую толкнул и вошел беспрепятственно во внутренний двор. Осмотрел Федор замок снаружи и решил, что вместо того, чтобы напрямую в него ломиться, и здесь найти неожиданный способ привлечь внимание Змея-чародея. Благодаря сильному эху, он поднял страшный, удесятеренный скалами шум, занявшись колкой дров, и вызвал, таким образом, из стен на кружевной балкон молодого человека, опознав в этом человеческом облике по ледяным глазам, в которых отразилась безлюдная космическая вечность, самое древнего, как планета, ящера.
- Ты зачем зашел сюда, жалкий человек? - крикнул Змей меньшому Федору. Если не сумеешь оправдать свой поступок, я безо всяких угрызений совести сброшу тебя в бездонную пропасть.
Тот живо смекнул, что негодяй не признал в нем мужа Златолики, и тем предоставил гостю незначительное преимущество. Федор, запрокинув вверх голову, крикнул:
- Я - бродячий фокусник-потешник, хочу заработать на кусок хлеба и право выспаться под крышей самого твоего плохонького сарая.
- Что ж, удивишь меня не менее трех раз, получишь свой хлеб и клочок сена под голову в конюшне, - ответил Змей. - Начинай!
Федор раскрыл свою котомку и, как бы в шутку, с ужимками циркового клоуна выхватил оттуда две глиняные аляповатые игрушки-свистульки, одна из которых была плохим изображением рыцарского замка, а другая - моста. Дунул раз в первую, - раздался булькающий звук, отдаленно напоминающий свист закипающего чайника, - и напротив Змеева дворца возник прекрасный замок с узкими стрельчатыми окнами-витражами. Дунул во вторую, - и от замка ко дворцу повис-протянулся через бездонную пропасть изящный мост, причем ширина его видимо допускала проезд до шести всадников в ряд.
- Сгодится, - сказал молодой человек с балкона, скривив тонкогубый рот. - Что дальше?
Заметим, что гость устроил представление вблизи очень старого засохшего дерева с дуплом, заключавшего в себе тайну, хорошо известную настоящей хозяйке дворца, но больше - никому. Этот трехсотлетний дуб входил в качестве волшебного реквизита в план, четкое следование которому, должно было принести успех всему "предприятию" меньшого Федора и Настасьи Златолики. Федор убрал в котомку игрушки-свистульки, а затем полез в дупло, из коего вылез подросшей и похорошевшей двенадцатой копией своих братьев Федоров. Но Змей-то никак не мог по-настоящему разобраться в происходящем: он увидел лишь преображение "гадкого гусенка" во вполне сносного "лебедя", и весьма сдержанно кивнул, чтобы гость продолжил действие новым трюком.
Федор вытащил из-за правого уха черное птичье перо, и со стороны построенного им рыцарского замка к нему полетела внушительная воронья стая числом в одиннадцать штук и расселась на голых раскидистых ветках. При этом каждая птица, дождавшись очереди, ныряла в дупло, а выходила оттуда одним из Федоров. Это, конечно, все были заколдованные и присланные в помощь младшему - старшие братья.
Молодой человек, хозяин дворца, на минуточку отвернулся, чтобы выкрутить из двери на балкон круглую хрустальную ручку, похожую на покрытый резьбою сверкающий шар, и поднес ее к левому глазу, чтобы через нее посмотреть на выстроившуюся под дуплом компанию абсолютно одинаковых лицом, статью и одеждой людей.
- Твоя взяла, фокусник, - нехотя и довольно-таки пренебрежительно признал победу за меньшим Федором Змей-чародей и жестом показал ему, где находится черный вход на дворцовую кухню.
Затем враг исчез в стенах дворца, чтобы вскоре выйти, запереть за собой дверь, оседлать лошадь и выехать в открывшиеся перед ним ворота. Тогда одиннадцать Федоров, составив некую акробатическую структуру, подняли на балкон похорошевшего меньшого, откуда он в точности также спустился с оттопыренными карманами, украв три ларчика: перламутровый - с пучком сухой травы внутри, серебряный - с серебряным рожком и золотой - с золотыми спичками, воспользовавшись которыми ненаглядная красота Настасья Златолика прекратила и сумерки, и вечный дождь. Ведь пучок сухой травы был клочком бороды ее дядюшки Морского Царя, и, разгладив ручкой мятое сено водорослей, она выручила его из подвала Змея, где дядюшка томился под зачарованным гнетом в подвале в кадушке для засола огурцов, вызывая дождь частыми горестными вздохами, вдесятеро усиленными эхом скал. Потерев платочком серебряный рожок и чиркнув последний ларчик пучком золотых спичек, Златолика вызволила из сухого каменного колодца, один за другим, - совсем было почерневший месяц, и темное от тяжких дум солнце.
А Змей сорвался в бездонную пропасть с нового моста, внезапно исчезнувшего по свистку нелепой глиняной игрушки.