Много лет назад жил на свете один богатый и умный человек, хозяин старинной усадьбы, уважаемый отец троих сыновей, родившихся в один день и час, каждого из которых задумал он непременно определить обучаться какому-нибудь ремеслу, к какому проявят они как-нибудь внешне особенное расположение. Как исполнилось детям двенадцать лет, взял всех троих отец с собой на гостиный двор и повел смотреть по лавкам, да по торговым рядам на именитых купцов и на товар, в надежде, что на что-нибудь полезное глаза у ребятишек да разгорятся.
Долго, до головной боли и отказа усталых ног бродили они вчетвером, захваченные произвольным течением людских толп. Они задевали глухо отзывающиеся - возмущенным думм! - отставленным невпопад локтям плоские медные блюда, служившие огромными зеленоватыми подножьями для конусообразных гор прозрачного кунжута, драгоценного шафрана, скромно-серых семечек узкой зиры и тугих, жестких, салатного цвета "сверточков" кардамона. Полураскатанные (один поверх другого) рулоны толстых персидских и туркменских ковров заставляли их спотыкаться и тут же, в духоте помещения прислушиваться к тонкому прикащицкому выговариванию у хорошо одетого покупателя лишних монеток за гарантированную неповторимость узоров и прочность ярчайших растительных и минеральных красок, и красок животного происхождения. Наконец, первый сын замер, затаив дыхание, перед чудесными золотыми, усыпанными драгоценными каменьями и лучшим морским жемчугом, цветистыми статуями и статуэтками фантастических крылатых драконов и летающих змеев попроще. Лавка была таинственная, маленькая и тесная, увешанная бумажными фонариками и ткаными плакатами с изображениями мчащихся лошадей, орлов с распростертыми крыльями, деревьев, приносящих в качестве плодов круглые монетки с квадратными прорезями, и изогнувшихся на невидимом ветру - не в точности ли так корчатся сосны на прибрежных скалах? - причудливыми крючками людей в красиво повисших, - стоило ветру уняться, - как привядшие цветы, кимоно. А искрящихся, сияющих пыльным золотом фигурок на полках и на полу в лавке - как деревьев в дремучем лесу, что растут, буквально, отовсюду! И едва хватило места для круглощекого продавца с тонкими усиками, стекающими двумя черными ручейками по обеим сторонам широкоскулого лица ниже подбородка, оканчивающегося редкой, черной же кисточкой. Он стоял, кивая головой, в сложном шелковом кафтане с прорезями для витых шнуров и с широкими рукавами, в лиловых шароварах и в странном высоком головном уборе, напоминающем корону китайских императоров, широко расставив руки, и упирался ладонями в самый край, можно сказать в ребро прилавка. И всюду кузнечиками примостившиеся на свободных пятачках пространства ароматические палочки с красными точками от вечного тления испускали к самому потолку затейливые от сквозняков, кудреватые струйки постоянного волосяного дыма, унося собравшихся здесь в жилище пылающего азиатского солнца, изысканных облаков и клочковатых туманов.
- Вот, дело, батюшка, по моей душе! - сказал первый сын. - Отдай меня в ученье золотых дел заморскому мастеру!
Очень не хотелось отцу отпускать родное дитя так далеко от родительского дома, аж за тридевять земель, в Поднебесную страну (ибо Китай жители между собою гордо зовут Поднебесным). И все-то там по-другому устроено! Взять хотя бы письма - и те, ради того, чтобы оттенить природной красотой внутреннее содержание и воззвать к поэтической чувствительности получателя, предусмотрительно к цветущим веткам привязывают, а у нас - для сохранности гонцы в шапку крепко-накрепко бумаги зашивают.
Провел отец тыльной стороною ладони по лбу, чая немудреным жестом смести естественные сомнения и опасения родителя, и "в долгий ящик", что символизирует семилетний срок обучения ремеслу ювелира, в старинную чердачную укладку отложил эту пару чувств-близнецов, явно намеревавшихся неотлучно сопровождать его во дни вынужденной разлуки.
- Учись на ювелира, если это для тебя лучше всего, - сказал отец.
Пришла очередь выбирать дело всей жизни второму хозяйскому сыну. Но ни неподъемные тюки материи, ни валы мягких сапог из телячьих кож, ни воздушные стаи кораблей люстр из каскадов хрустальных шаров и подсвечников, дзинькающие при малейшем толчке проходящего под ними великана, ни зеркала венецианские в полный рост, ни стопы писчей бумаги не сумели оставить ему по себе "страдания", каковое он стремился бы разрешить, проявив интерес ученика, нашедшего себе учителя.
Не зная, что и думать, вышел отец с сыновьями за ворота широкого гостиного двора, и пришли они на говорящую многими языками пристань полюбоваться перед возвращением домой великолепным флотом, состоящим из фрегатов, стругов, люггеров, бригов, джонок, челноков и даже одной впавшей в спячку китобойной посудины, причаленными сюда под весело развевающимися флагами всемирного торгового люда. Носильщики и грузчики сновали по сходням, как заведенные; юнги и стюарды, скалясь белозубыми улыбками, усердно драили палубы, щедро хлеща ведрами соленую, поднятую на канатах из-за борта воду; сдвинув брови, загорелые матросы починяли паруса; боцманы в мокрых зюйдвестках и чайки в чистых смокингах кричали во весь дух; африканские мартышки и попугаи бесновались в предвкушении скорого выхода в открытое море и раскачивались на мачтах, перенося вес с правой ноги на левую и обратно. На чугунной тумбе, отделенный от всеобщего движения своей мыслью, сидел большой человек в бобровой шапке и длинном тулупе, настоящий норвежский викинг, разговорившись с которым второй сын пожелал ремеслу навигации ум и отважное сердце без промедления препоручить.
Пристроив обоих сыновей к добрым делам, отец на третьего теперь смотрел с толикою закравшейся неприязни и называл оставшегося при усадьбе сына не нашедшим себя Дурнем. Во все семь лет оторванного от братьев существования третий сын занимался на отцовской земле тяжелым крестьянским трудом, но так и не снискал полного родительского расположения.
Тем временем разнеслась по королевству весть, что решено выдать замуж королевскую дочь Настасью за человека, который доказал бы, что его ремесло - самое важное на всем белом свете. Тот, кто это докажет, получит еще и полкоролевства за Настасьей в приданое. И совпали на удивление сроки возвращения выученных сыновей хозяина усадьбы из дальних стран и испытания при дворе короля.
Первый и второй сыновья с первым лучом солнца оседлали своих коней и пустились в путь. Глянул отец в окно, а за ними увязался и Дурень на крестьянской подводе!
- Куда? - кричит. - Вернись, до тебя ли там братьям будет!
Не слышит Дурень. Знай себе, едет, трясясь по колдобинам, да по сторонам с любопытством посматривает. Никогда не было у него свободного времени дальше мельницы в окрестностях усадьбы путешествовать.
Доехали три брата до королевского замка. А там - полон шумный двор народа и богатого, и бедного, кто - в шелках, золотыми цепями поверх жилета изукрашен, да в шляпах широкополых, с одного боку бриллиантовой брошью подколотых, а кто - в серых невзрачных плащах да сапогах, отмытых от грязи из лесной лужи. Узнали братья, что королевна Настасья в окружении государственного совета на втором этаже сидит, и по одному экзаменоваться туда люд ливрейным лакеем допускается, а корреспонденты "Королевского вестника", сменяя друг друга, каждое слово за всеми тщательно стенографируют и, исписав с обеих сторон лист, спускаются и в бальной зале ход испытания аудитории, не навязывая своих оценок, комментируют.
Кого же, вы думаете, выбрала себе в мужья королевна Настасья? Да третьего хозяйского сына, конечно! Когда крестили королевну, то предупредил ее батюшка, что в самые первые после священнодействия дни человек, получивший ангела-хранителя, особенно близок к Богу бывает, и молитва такого человека яснее всех, во всю последующую жизнь им произнесенных, для Неба будет. Пожелала от всего сердца королевна Настасья узнать, что полезнее всего для государства может она, как королевская дочь, совершить. Тогда-то во сне и открылось ей, что страшные голодные годы после нескольких урожайных для страны будут. И лучшего, чем выйти замуж за Земледельца, ходящего в любимцах у самой матери Земли, и состоящего в ближайшем родстве с Повелителем драконов - а это первый хозяйский сын, вовсе не в ювелиры в Поднебесной империи выбившийся, и с Повелителем ветров - а это второй хозяйский сын, отнюдь не капитаном в дальней Фуле (1) сделавшийся, - придумать она и не могла бы.
09 апреля 2014
Примечание:
(1) - Ultima Thule [ультима туле] - дальняя/ крайняя/ последняя Фула, иначе говоря, край света, крайний предел чего-л. Остров на крайнем севере Европы, открытый в IV веке до н.э. греческим мореплавателем Пифеем. Возможно, это была Исландия или один из островов на севере Скандинавии.