Бег в неизвестность. Именно так я и мог оценить в тот момент свое состояние и всего мира, окружающего меня и вращающегося вокруг одной единственной оси, коей и являлся я сам. В тот момент уже не существовало ни времени, ни пространства, ни посторонних факторов, ни судьбы. Была лишь цель, которая стояла передо мной, и главнее которой не было ничего. Наступал тот момент, когда действие разворачивалось вокруг меня, и для меня оно было непредсказуемо и совершенно неведомо. Я бы назвал этот застывший промежуток времени моментом Бога, когда все находится в руках господа нашего, а наши планы и действия уже не имеют своей конечной токи в нашем понимании и сознании. Только одна секунда, непрерывная и бесконечная, бегущая в тот самый момент, когда и происходит это действие. Здесь и сейчас, как любят говаривать психологи и эзотерики.
Солнце стояло в самом зените над городским небосклоном, а облака все также безмятежно проплывали по голубому морю, изредка закрывая светило. Я бежал по городскому кварталу жилых домов. Постоянно пересекая дороги, зеленые газоны, и сменяющие друг друга жилые дворы, я все старался выбрать короче путь, ведущий к дому Кристины. Разум постоянно отказывался принять на себя действительность. То, что может сейчас происходить с Кристиной, или то, что ей открылся весь этот ужас, окружающего ее мертвого мира, приводил меня в ступор, и замедлял бег. Надо было гнать эти мысли прочь, что я и старался делать. Сейчас самое главное достигнуть своей цели. А ситуация сама поможет мне расставить детали своих последующих действий.
Иногда я замедлял бег, но при этом продолжал идти быстрым шагом, оглядываясь по сторонам и подмечая короткий путь. Усталость от непрерывного бега почти не ощущалась, только мокрая от пота спина и отдышка в легких. Еще этот постоянный хруст в колене и пощелкивание в правом бедре.
Молоток постоянно мешал мне бежать. Своей длинной ручкой он буквально, тормозил мой бег, словно о чем-то предупреждая. Упираясь в бедро при каждом шаге, ему явно не хотелось участвовать в чьем-то убийстве. Через некоторое время, я понял, что если я закину молоток на плечо, придерживая рукоятку, чтобы она не соскочила вниз, буду двигаться намного уверенней и быстрее. После того, как я это сделал, словно железный дровосек из известной сказки с длинными шагами, я выглядел нелепо на пустынной городской улице.
Пробегая по территории городского парка, я увидел привычные двухэтажные деревянные бараки, стоящие за трамвайными путями. На одном из них все также красовалась, выведенная красной краской надпись. И я представил Альберта, крадущегося по городскому ландшафту с банкой краски и кистью в кармане, затем не спеша рисующему на стене барака непонятную формулу из цифр. Но эта мысль не воспроизвела во мне недавней злобы к Альберту, а только представила его зависимым и несчастным созданием.
О чем говорил Альберт, называя парнишку в черном костюме самым опасным из всех троих клонов? Неужели существо, напрочь лишенное души, способно так ненавидеть меня. Меня, которого оно видело всего один раз сквозь едва открытую дверь моей полуподвальной квартиры. Что это - безграничная и всепоглощающая ненависть, или обыкновенная животная зависть? Зависть к живому, имеющему душу? Что я сделал этому ребенку такое, за что можно меня ненавидеть. Если Альберт прав, и эти создания являются порождением некой мощной финансовой корпорации, которой уже и на земле места мало, тогда мне остается только помолиться за человечество и его будущее.
И он тоже, как и я, как эти три подростка, являлся маленьким винтиком всей этой страшной махины, называемой Crutch Union. Что в итоге он заплатил, за то, чтобы быть не безучастным и встретиться со своей покойной женой. Неужели Crutch Union действительно могла предоставить ему такую возможность, или все это было голым фарсом, мотивацией которого было заставить Альберта работать на корпорацию. Другой вопрос, мучавший меня с момента, как я покинул свою квартиру, это что же на самом деле случилось с Альбертом? Он распался не так, как это обычно происходило со всеми, известными мне сонатами. Не было этих белых, словно фарфор черепков. Не было того безмолвия и спокойствия в момент распада тела. Возможно, существует другой путь, совсем не похожий на обычное завершение цикла соната. Что-то, что переносит его сущность совершенно в другое место и, возможно это место ужасно и недостойно человеческой души. В отношении Альберта не хочу думать о его дальнейшей судьбе. Он ни в чем не виноват.
Показавшиеся многоэтажные панельные дома, из-за цветущих белым цветом деревьев, заставили меня замедлить бег. Через некоторое время я уже шел пешком, но все так же быстрым шагом. Вот двор Кристины. Сейчас самое время не торопиться и включить свою голову. Во-первых, не факт, что ребенок в черном костюме ждет меня здесь, а во-вторых, все, что я сейчас увижу и запомню, поможет мне в поиске Кристины.
Пройдя через заросшую бурьяном зеленую зону, расположенную с торца многоподъездного дома, я решил не заходить во двор с фасадной стороны здания. Обычный маршрут мне сейчас ни к чему. Царапая ноги, кусты расступились перед моими уверенными шагами. Далее осторожными движениями я приблизился к торцевой стене дома. С этой стороны дома панели глухие, без единого окошка. И даже если в этом доме никогда никого не было кроме Кристины, окна меня бы все равно отвлекали.
Я вжался всем телом в холодную панель дома. Тяжелое дыхание от недавнего бега отзывалось во всем теле тяжелыми ударами сердца и громкими вдохами. Тишина не должна нарушаться. Я не должен себя выдать. На несколько секунд я задержал дыхание и мысленно представил спокойное море, монотонно набегающие на песочный берег волны. Дыхание стало ровным, но сердце продолжало громко отзываться по всему телу. Казалось, что сама стена передает биение моего сердца всему дому, еще немного, и амплитуда колебаний моей груди совпадет со зданием, и тогда...
Вжимаясь всем телом в бетонную стену, я начал неторопливое движение в сторону двора. Конечно, это у меня не от быстрого бега. Это мое волнение от неизвестности, мой страх от предстоящей встречи заставляет сердце бешено стучать в груди. Метр, другой, и я уже на углу дома. Присев на корточки я постарался минимально высунуть голову из-за стены дома. Короткий взгляд, и я опять сижу, прижавшись к стене. Но этого секундного взгляда хватило, чтобы охватить всю картинку двора. Самое страшное, это то, что из этого я не получил нужной мне информации. Те же деревья, те же несколько автомобилей, припаркованных на проезжей части, та же газгольдерная, почти посередине дворовой территории, несколько детских металлических качелей с облезлой краской и наклоненный турникет. Но ничего, никаких признаков чьего-либо присутствия. Двор такой же пустынный и безлюдный. Возможно, Кристины, действительно дома нет.
Нагибая к земле голову и весь торс, короткими перебежками, я начал двигаться от дерева к дереву. При приближении к очередному стволу, выпрямляя спину, я делал глубокие, но неслышные выдохи. Сердце уже не так часто продолжало громко стучать в груди. Я понимал, что меня как облупленного видно из-за не таких уж толстых тополиных стволов. Но раз уж начал играть в эту военную зарницу, то надо быть честным до конца. Перед детской площадкой показался подстриженный, когда-то кустарник. Высота его как раз достаточная чтобы сесть на землю и затаиться. В привычном уже полусогнутом положении я направился к весенней зелени кустов.
Время работает на меня. Я нахожусь в середине секунды, которая течет именно в тот момент, в котором нахожусь я и окружающий меня мир. Момент бога был избран не мной. Я бы никогда не посмел выбрать себе именно этот случай для точки отсчета. Слишком мало у меня духу, чтобы показывать свое мужество, которого у меня никогда не было. Выбор сделан не мной.
2
Холод сырой земли чувствуется даже сквозь брюки. Я сижу на земле и пытаюсь раздвинуть руками острые стебли кустов. На ветках мало зеленых листочков, что дает мне возможность в общих чертах видеть двор и самое главное подъезд Кристины. Черные оконные проемы дома десятками смотрят на меня сквозь раздвинутую щель между кустами. Кажется, они единственные, кто может заметить сейчас мою конспиративную внешность. Ничего подозрительного не наблюдаю. Дверь подъезда приоткрыта, на тротуаре к подъезду ветер швыряет в разные стороны обрывки газеты и какой-то целлофановый пакет.
Сдвигаясь на коленях вправо, я решаю обойти кусты со стороны детской песочницы, уже появившейся в моем поле зрения. Заходить в подъезд, вот так сразу? Это выдаст меня. Кусты обрываются, и я вижу деревянную основу периметра полупустой песочницы. Рядом с ней стоят покосившиеся качели. Сейчас вход в интересующий меня подъезд дома находится слева от меня, а полуоткрытая дверь полностью скрывает черное пространство подъезда. Так что, если сейчас кто-то и стоит во мраке подъезда и смотрит на улицу, то за входной дверью для него мертвая зона.
Медленно встаю с колен на ноги и начинаю выходить из-за кустов, скрывающих меня почти по пояс. Сейчас надо тихо и быстро добраться до стены дома, чтобы оказаться за входной дверью и уже самому обладать ситуацией. В какой-то момент я понимаю нелепость моих представлений о конспирации. Если мой враг смотрит сейчас из окна какой-нибудь из квартир, то я для него открыт, как на ладони, и моя осторожность - мертвому припарка. В любом случае я добегаю до входной металлической двери входа в подъезд. Замираю и прислушиваюсь.
Молоток прижат к груди, рукоятку обхватил обеими руками. Пусть хоть кто высунется из подъезда - разрублю пополам тупым молотком до самой земли. Рукоятка ни в коем случае не должна выпасть из рук. Сильнее сжимаю пальцы на холодном металле. Моя правая рука и рукоятка молотка будут как одно целое. Они уже - одно целое. Я могу упасть, споткнуться, могу принять удар, но рукоятка молотка никогда не выпадет из моей правой руки. Левая просто поддерживает тяжесть молотка.
Стоя за дверью, наблюдаю за убранством двора. Все как всегда. Тишина и ни души. В подъезде так же никаких подозрительных звуков. Аккуратно выстроенные бордюры вырисовывают во дворе пешеходные дорожки. Неопрятные газоны и столбы бельевой площадки, которой уже никто никогда не воспользуется. Можно конечно, резко заскочить в подъезд и размахивая молотком начать крушить стены и деревянные перила в надежде зацепить своего врага. Но сейчас с улицы в подъезде будет кромешный мрак и мне понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Но времени у меня нет. Подросток в черном костюме возможно именно этого и ждет, чтобы резко в темноте нанести мне удар. Уж он там сидит достаточно долго. Сломанная ива на своем месте. Под силой легкого ветра она издает легкое поскрипывание. В десяти метрах от детской площадки забор из сетки-рабицы. Это газгольдерная с тремя цилиндрическими колонками, выкрашенными в грязно-красный цвет. Нет, я буду ждать и не буду на дурака забегать в темноту подъезда. Я еще контролирую ситуацию и отдаю себе отчет. В выжидании - мое спасение.
Один из плачевных вариантов, это если паренек сидит сейчас совершенно в неизвестном мне месте и наблюдает за мной со стороны. Наверное, смешно наблюдать за человеком, который думает, что владеет ситуацией, а на самом деле владеют им. Сидит, потешается, а сам только хладнокровно высчитывает момент, когда на меня напасть. В момент, когда я меньше всего буду ожидать. Стоп!
Что-то не так, в этом дворе, во всей этой картинке двора и все, что с ней связано. Все предметы, входы, выходы, деревья, все вроде бы на месте. Передо мной тротуарная дорожка, разбитая дождями и ногами прохожих, выходит как раз от подъезда, где находится квартира Кристины. За дорожкой небольшое изменение рельефа двора и сетка газгольдерной. Все обычно и все на своих местах в своей перспективе. Нет только одного. Самого главного. Вдоль тротуарной дорожки отсутствует скамейка Кристины. Та самая скамейка, на которой она должна сидеть и читать книжку в своей привычной полусогнутой позе.
В горле комок и я еле сдерживаюсь, чтобы не раскашляться. Затем с усилием сглатываю в тишине все, что мне мешало дышать и выхожу из-за подъездной двери. Ощущение осторожности и конспирации мгновенно проходит. Уверенно, несколькими шагами я подхожу к месту, где должна стоять скамейка Кристины. Меня уже не беспокоит, что я рассекречен и возможно за мной уже наблюдает ребенок в костюме. Место, где должна стоять чугунная скамейка с деревянными сидениями отсутствует и это факт. Может, ее здесь никогда и не было? Может, не было и Кристины? Недоверие к самому себе и окружающей реальности заполняет меня, и легкая дрожь начинает стрелять на моих руках по кончикам пальцев.
После того, как я замечаю коричневые полосы на черной асфальтовой дорожке, этот страх проходит. Я провожу ботинком по асфальту, и подобно морскому прибою стираю следы. За моим размазанным отпечатком ботинка следы уходят дальше по пешеходной дорожке и скрываются в траве, свернув с тротуара. Я иду за следом и углубляюсь в зеленую зону газона. Кто-то тащил чугунную лестницу по дорожке. Причем один ее край волочился по земле, оставляя неглубокий коричневый след на асфальте, а затем и на сырой земле газона. Даже довольно сильному человеку приподнять один конец скамьи было бы весьма тяжело.
Я прошел по молодой траве газона, мимо кустов и бельевой площадки к газгольдерной. Все это время то тут, то там след от чугунной ножки шел со мной рядом. Отбив кусок величиной с кулак от бетонного бордюра, след завернул за металлическое ограждение, отметив его белой царапиной. Затем, пробурив зеленый газон, полоса от скамейки скрылась за сетчатым забором газгольдерной. Я замедлил шаги и прошел вдоль забора. Через сетку справа на меня смотрят три цилиндрические газовые колонки, выкрашенные в красный цвет. Калитка, закрывающая пространство газгольдерной открыта нараспашку. Скамейка, действительно стоит на новом месте, спиной к газгольдерной и лицевой частью к открытой двери среднего подъезда дома. Слева от скамейки бетонная основа тепловой камеры, выступающая над землей. Металлическая крышка одного из тепловых колодцев находится в вертикальном положении, открывая черноту пустоты колодца.
На скамейке сидит фигура человека, с наклоненной почти до земли головой. Только по длинным вьющимся темным волосам я понимаю, что на скамейке Кристина. Единственное, что меня обескураживает это ее неестественная и непривычная поза. Сердце начинает биться сильнее, и я делаю осторожные шаги к чугунной скамейке. Самые тревожные опасения проносятся в моей голове. Мысли как подлые собаки накручивают моему сознанию страшные картины возможного развития ситуации, прежде, чем я подойду к скамейке. Я останавливаюсь на месте за три шага до Кристины.
Открытый тепловой колодец, до него пара шагов. Открытая дверь подъезда, метров восемь, не меньше. Незакрытая калитка газгольдерной, почти вплотную к скамейке. Все только ждет, чтобы я встал в этот круг, приглашающих меня ловушек. Ребенок в костюме может быть сейчас где угодно. Он может прятаться за одной из этих газовых колонок. Может подобно летучей мыши выскочить из колодца, именно в тот момент, когда я не буду этого ожидать. А может и сидеть сейчас в темноте подъезда и наблюдать за мной для нанесения удара. Все предметы расставлены так, что бы я вошел в центр, к скамейке, и оказался к одному из них спиной. Нет уж, я на эту удочку не попадусь. Молоток сильнее сжимаю в правой руке.
Голова Кристины нервно дергается и медленно начинает подниматься. Волосы спадают на ее плечи, открывая белую шею и лицо. Не раздумывая, я направляюсь к ней. Волнение поднимается во мне с новой волной, в тот момент, когда я вижу, что с ней все в порядке, и она смотрит на меня. Она жива и здорова. Побоев на ней нет, а это уже не плохо. Я делаю несколько шагов к скамейке. Оглядываюсь по сторонам. Мое лицо сосредоточенно, и даже, потеря некоторой осторожности, не дает мне право потерять голову от счастья. От входа в подъезд меня отделяет большее расстояние, чем до других возможных мест вылазки моего врага. Именно поэтому, подойдя к скамейке, я становлюсь спиной к открытой двери подъезда. Если я услышу малейший шум за спиной, я успею развернуться и встретить противника. Важно не выпускать из рук металлической ручки молотка и самое главное это то, что Кристина цела.
Испуганные и почему-то уставшие ее глаза смотрят прямо на меня. Я подхожу к Кристине ближе. Глаза мои постоянно бегают. Словно нашкодивший сорванец, я смотрю то на открытую крышку колодца, то на открытую калитку газгольдерной. При этом я успеваю, повернув шею, кинуть взгляд на открытый подъезд дома. Опасность может быть везде, и я это понимаю. Не глядя в сторону Кристины, я спокойно спрашиваю.
- С тобой все в порядке?
Кристина молчит, но продолжает смотреть на меня. Наконец я уделяю ей внимание и смотрю прямо ей в глаза.
- Кристина, с тобой все в порядке?
- Миша, ты пришел. Я... я ничего не понимаю. Кто они такие? Он сказал, что их много, и им нужно, чтобы я ушла. Миша, объясни, что происходит. Он сказал, что во всем виноват ты.
В какой-то момент, пока говорит Кристина, я замечаю, что ее руки заведены за спину. Я обхожу скамейку. Кристина взглядом провожает мое движение.
- Ты сейчас успокойся. Я не смогу тебе вот так все сразу объяснить. Понимаешь, здесь дело не во мне...
- Что? Так ты все знаешь? - Глаза Кристины вспыхивают светом удивленной ненависти.
Обойдя скамейку, я вижу, что руки Кристины сведены крестом за спиной. Ее тонкие запястья перевязаны толстой бечевкой телесного цвета. Веревка настолько толстая, что сначала я не могу понять, где руки Кристины, а где бечевка. Пальцы и кисти рук белые от недостаточного поступления в них крови. Они безжизненные, и, кажется, Кристина не сразу сможет ими что-то сделать.
- Сколько ты здесь уже сидишь, милая?
- Я не знаю Миша. Я сидела во дворе и читала книжку, как раз в тот момент когда появился этот... Этот... я даже не знаю как его назвать. Он... он ребенок, Миша.
- Успокойся, Кристина. Я здесь, это главное.
- Потом... Потом он привязал меня к лавке. Я кричала, Миша, ты не представляешь себе, как я кричала, - на глазах Кристины блеснул свет и выступили первые слезы, - но никто не вышел, никто даже не выглянул из окна. Мне даже показалось, что никого нет дома. Но это же ведь бред? Был почти полдень, и никто даже не откликнулся. - Из глаз Кристины потекли, слезы, оставляя блестящие полосы на щеках. - Я просидела здесь весь день и всю ночь. По-моему я даже спала, раз не заметила, как пролетела ночь. Где ты был так долго?
Голос Кристины исказился в плаче и стал несколько ниже. Я обхватил руками голову Кристины и заставил поднять ее взгляд на себя. Почувствовав под своими ладонями холодные девичьи щеки, я понял, что сейчас мне надо было что-то делать. Самое главное это не терять самообладания и постараться не травмировать Кристину ответами на ее вопросы.
- Успокойся. Успокойся, милая. Все будет хорошо, сейчас я тебя развяжу.
- При чем здесь ты, Миша? Ответь! Он говорил про тебя!
- Я... Я все тебе отвечу. Дай мне тебя развязать. Мы уйдем отсюда, и я все расскажу. Но не сейчас.
На какое-то время она подчиняется моему уверенному голосу и замолкает. Слезы по инерции еще продолжают капать по ее щекам, но она сама уже смотрит на меня осознанным взглядом. В ее сознании сумбур и самый настоящий ступор. Я понимаю, что она в замешательстве и без моих объяснений все остальное для нее черный ящик, и не более того. Ради моих ответов она готова на все.
За спиной слышится движение, и я понимаю, что отвлекся на разговор с Кристиной. Это не движение. Словно порыв ветра за спиной, и я резко разворачиваюсь. Но даже за этот короткий миг, я успеваю увидеть неожиданный страх в глазах Кристины. Боковым зрением замечаю, что никого рядом нет: ни со стороны открытого колодца ни со стороны газгольдерной. Из мрака открытой двери подъезда вырывается и летит в мою сторону неопределенный предмет. На какое-то мгновение я успеваю подумать о том, что внезапно выскакивать и бежать в мою сторону было бы глупо, и почему бы просто не кинуть что-нибудь в мою сторону. За несколько метров до меня я успеваю увидеть, что летящий в мою сторону предмет ни что иное, как тяжелый молоток из знакомого темно-желтого металла и длинной рукояткой. Я уже не могу сдвинуться с места. Только вытягиваю в бок корпус тела, пытаясь хоть как-то закрыть сидящую Кристину от молотка.
Твердый предмет ударяет меня в середину груди. Я задерживаю дыхание, и мгновенно меня относит вбок от скамейки в сторону направления удара. Падая на асфальт, я ударяюсь головой о землю. Затылок опять начинает болеть, так же, как и в тот момент, когда я очнулся у себя в подвале. Темнота в глазах и мгновенная слабость. Возможно через несколько секунд, а может и дольше, я проваливаюсь в глубокое черное озеро.
3
Очнувшись, я понял, что лежу на земле и все, что происходит вокруг, находится на уровне человеческих стоп. Пытаюсь пошевелить ногами, я не могу их ощутить. Одновременно с этим я осознал, что не дышу, и меня охватила настоящая паника. В груди ощущалась тяжесть, а гортань распухла, словно ее ошпарили кипятком. В конвульсиях я стал колотить себя в грудь руками, пока, не приподнялся на локтях от земли. Боль в груди усилилась, но ноги так и отказывались мне подчиняться. Словно пробка в горле и груди, не давала мне набрать в легкие живительный воздух. Глаза мои стали округляться, еще немного и я бы сошел с ума от удушья. Локти затряслись, и моя спина в очередной раз соприкоснулась с землей. Из горла вырвался стон и с последним усилием я стал набирать в легкие воздух. Я испытал неимоверное счастье и облегчение. И на какое-то время забыл про то, где я и что я здесь делаю.
Сделав несколько глубоких и продолжительных вдохов и выдохов, я опять приподнялся от земли.
- Что с тобой, Миша! Ответь, почему ты молчишь? - Крик Кристины привел меня в чувства.
Прямо передо мной из темноты подъезда вышла невысокая фигура подростка. Его аккуратный черный костюм, сливающийся с атласной черной рубашкой, и такой же идеальный черный галстук выглядели в данный момент совершенно нелепо. Начищенные до блеска темные туфли с тупыми носками делали подростка сказочным персонажем, вышедшим из подъезда, словно из другого, чуждого мне мира. Меня посетила мысль о невозможности таким ребенком перетащить с места на место такую тяжелую чугунную скамейку.
Кристина все так же сидела, пытаяась оторваться от скамейки. Но связанные за спиной руки, превращали ее движение в подобие раненного животного, попавшего в охотничий капкан. Я увидел, лежащий в пяти метрах от себя свой исполинский молоток, который совсем недавно крепко прижимал к груди. Я чувствовал весь ужас своей беспомощности.
- Со мной все в порядке, - с усилием выдавил я из себя, - Только вот ноги, мать их, на меня забили.
- Мишенька, вставай, это он! Пожалуйста, вставай, родненький! - Слова сквозь девичий плач Кристины, пронзали мое сердце отчаянием.
Подросток встал между нами и тут я увидел его недетскую улыбку. Злорадство и неимоверное счастье от воссозданной им ситуации отразились на его щеках и растянувшихся на все лицо улыбке. Это была нечеловеческая улыбка агрессии и злобы, без белоснежных зубов и светящихся глаз. Он обратился ко мне, абсолютно игнорируя сидящую Кристину.
- Удивлены? - Паренек сложил на груди руки, как обычно это делают взрослые люди. - Как вам такая ситуация?
- И хуже видали, ублюдок ты хренов.
- А вот это вы зря. Выражаться при даме... Тем более, вы у нас, вроде как, миссию какую-то несете. Негоже вам...
- Что он говорит, Миша? - Голос Кристины стал еще испуганней и в нем уже ощущались нотки истерики.
- А что, он вам ничего не рассказал? - Подросток в удивлении повернул голову в сторону Кристины, а затем снова в мою сторону. - Что же вы так? Надо было все рассказать своей подруге, что бы она была в курсе. А впрочем, вы сейчас сами это и сделаете.
- Заткнись! - Не выдержал я и опять попытался оторвать ноги от холодного асфальта. - Ничего я рассказывать не собираюсь, особенно сейчас. А вот почему вы, трое, никогда меня по имени не называете, а? Наверное, потому, что мы для вас всего лишь номера, и не более. Да у вас и у самих то имен нет. Не выдали вам их при рождении. Ха-ха-ха.
- Обидеть хотите? Знаете, мой друг, не достойны вы имен. Вы всего лишь тени. Сейчас я вам кое-что расскажу, а вы послушайте. Вам полезно будет. Первый раз, когда мы появились в этом месте, мы особо не церемонились с сонатами, которые словно безмозглые слепые котята жили тут до нас. Когда они не ответили на наши предложения покинуть этот город, по-хорошему, мы взяли в руки своих единственных друзей.
Подросток нагнулся и поднял, лежащий под ногами Кристины, тяжелый молоток. Тот самый, который, отскочив от моей груди, упал перед скамейкой. Кристина отдернула ногу, когда рука подростка схватила с земли молоток. Легко и спокойно перекидывая в руках тяжелый молоток, паренек продолжал.
- Мы согнали всех на городскую площадь, кого успели за этот день собрать. Они были напуганы и постоянно кричали. Короче говоря, они ничего не понимали. Среди них были и дети, и дряхлые старики. А затем мы стали забивать их всех своими друзьями. Этими единственными предметами, которые мы могли пронести из живого мира в мертвый. - Подросток символически поднял бронзовый инструмент вверх. - Мы забивали их как скотов. Связанные они ползали по площади и орали. Ревели и орали. Было весело. Вот так, мы около часа не спеша, колотили втроем направо и налево. Пока ни один сонат не смог поднять головы от земли. Довольные мы удалились. Но когда мы пришли на следующее утро в город, то были ошарашены увиденным. Ничего не изменилось! Все осталось на своих местах. Черт побери, все эти тупые сонаты продолжали заниматься своими никчемными заботами, и даже не подозревали о нашем существовании, находясь в своих бестолковых ситуациях. Словно весь этот мир за короткую ночь обнулился. Вот тогда вы и были привлечены нашими общими работодателями к работе. И только одно меня успокаивало - это воспоминание о том веселье, которое я испытал в тот день на площади.
- Для чего ты мне все это рассказываешь? Хочешь ее запугать? Если да, то это тебе удалось, если меня, то ничего у тебя не получилось. Чтобы ты не делал, тебя тоже рано или поздно ожидает участь твоих собратьев. Хочешь знать, что с ними сделал Альберт? А?
Лицо подростка мгновенно изменилось, улыбка исчезла. Но, через несколько секунд он восстановился.
- Я не хочу никого пугать. Я хочу вам предложить сделку. И было бы лучше, если бы вы согласились. Я не знаю, что вы сделали с моими братьями, я почувствовал их потерю. Но сейчас для меня главное только одно. Я должен доделать свою работу.
- Зачем? Чего ты добьешься, если уничтожишь эту несчастную девушку?
- Не знаю, но я так запрограммирован. Я доделаю свою работу. И вы мне в этом поможете. - Паренек опять растянул свою фирменную кошачью улыбку.
- Черта с два! Не угадал.
- Ошибаетесь, ошибаетесь. Знаете, один мудрец как-то сказал: "Смерть является действующей силой, жизнь - это арена действия". Вся ваша людская проблема в том, что вы слишком серьезно относитесь к смерти и принимаете ее со страхом. Даже тогда, когда вы уже мертвы.
- Только не надо, этих твоих афоризмов. Ты мне еще процитируй "Будь осторожен, выбирая свою смерть!".
- Что за чушь! Это вам наш информатор, которого вы Альбертом называете, рассказал? Бред это. Не было такого негласного девиза в корпорации. Страх перед страданиями делает всех вас мертвыми, а уж перед страданиями близких вам... Именно это я вам сейчас и продемонстрирую. А теперь условие! - Паренек сделал совершенно серьезное лицо. - Вы устраняете клиента пятнадцать - два нуля, и делаете это немедленно. И прямо сейчас. И тогда вы будете ожидать меня до окончательного принятия решения моим руководством по вашему дальнейшему здесь пребыванию. Возможно, они примут по вам мягкое решение. Если же вы откажетесь это делать, то я на ваших глазах буду кромсать эту суку своим бронзовым товарищем, что я давно хотел сделать.
Я посмотрел прямо в глаза подростку снизу вверх. А как я еще мог на него смотреть, находясь на земле? И не увидел в этих глазах ничего человеческого, или хоть как-то напоминающего человеческую сущность. В его взгляде не было ни доброты, ни ненависти. Только холод и отчет за произнесенные слова. Он сделает то, что сказал. Вопрос в другом, смогу ли я выдержать то, что он сказал. Как же далеко от меня лежит молоток.
Паренек подошел почти вплотную к Кристине, отчего та, все так же плача, постаралась отвернуть голову. Она все говорила одну и ту же фразу, адресованную мне, на которую я так и не смог дать ей ответ.
- Миша, что он говорит? Я ничего не понимаю... Что здесь происходит?
- Сейчас, дорогуша, все в руках твоего друга. - Нежно, словно влюбленный взрослый мужчина, обратился к Кристине подросток. - Спроси его. Он ответит тебе на все вопросы.
- Не смей! - Закричал я.
С легкостью циркового атлета, подросток взмахнул длинной рукояткой молотка прямо над головой, сидящей Кристины.
Я задержал дыхание, и все мое тело, словно пробитое током, поднялось над землей. Мальчик задержал в воздухе свой молоток. Все та же улыбка появилась на его детском, с легким румянцем, лице.
- Вы что-то хотели сказать? - обратился он ко мне. - Если так, то я внимательно слушаю.
Кристина закрыла глаза. На ее лице я мог видеть только немой вопрос непонимания происходящего вокруг. Ей было жутко страшно, и это говорила ее мимика, слезы и съежившееся на скамейке поза. Возможно, она хотела проснуться, как после кошмарного сна, чтобы это все прошло в одночасье. Но этого не происходило, и это приводило ее в ужас. Альберт, он говорил мне то, что я должен был запомнить.
- Подожди, не делай ничего. Я все сделаю, только не причиняй ей боль.
Я перевел дыхание и опустил глаза. Он понял, что сейчас он стоит с молотком над самым дорогим, что у меня есть. И я полностью в его власти. Он никогда не дойдет своими запрограммированными мозгами до понятия души и всем, что с ней связано. Для него есть только цель и его неопределенная злоба ко мне. Когда я поднял взгляд, подросток опустил молоток на уровне плеч Кристины, что выглядело не менее ужасающе.
- Подожди. Только не бей ее. Понимаешь, это не все так просто, как ты думаешь. Чтобы ликвидировать соната, должно пройти некоторое время. Я должен нащупать те ниточки, за которые я могу приблизиться к нему. К тому же сонат сам должен осознать причину своего застоя...
- Эту хрень рассказывай студенткам! Делай свое дело! - Неожиданно заорал паренек, обнажив мне свои острые как бритвы зубы.
Я увидел, как его нижняя губа порезалась о свои же зубы и по подбородку потекла густая бордовая кровь. Он и сам понял, что перешел определенную планку, показав свое настоящее нечеловеческое лицо. Он не стал вытирать стекающую каплю крови, а только весь сжался в ожидании моих последующих действий. Я глубоко вдохнул и постарался сделать голос, как можно ровнее. Альберт мне говорил, что делать. Я должен только вспомнить.
- Кристина. Прости меня за то, что я тебе сейчас скажу, потому что я не выдержу того, что может сейчас с тобой сделать этот человек.
Она посмотрела на меня и перестала плакать. Дождалась моего ответа, совершенно не понимая, что может за этим последовать. В груди моей стоял комок, и я начал говорить, с предательской слезой, покатившейся по щеке.
- Послушай, девочка моя, - наши взгляды встретились, и оторвать их было уже нельзя, - то, что я тебе сейчас скажу, является единственной реальностью, которая нас с тобой окружает, и это не так страшно, как может показаться. Все что тебя окружает, это самый настоящий мир мертвых, не нашедших способа разрешить свои проблемы в живом мире. И ты тоже относишься к ним. Не спрашивай сейчас меня и не задавай вопросы. Просто прими все, как я скажу. Я не знаю, что это за место, где мы с тобой находимся. Я знаю лишь то, что мы с тобой всего лишь фантомы, которые принято здесь называть сонатами. Но у нас с тобой есть души, и это и составляет единственную проблему тех, кто пытается выгнать таких как ты из этого города. Именно поэтому я здесь и нахожусь. Я выполняю их работу. Я устраняю сонатов. Раньше я думал, что являюсь волей творца, его правой рукой. Боже, что о себе возомнил. Но я всего лишь их работник, не более того.
- Кто они? Миша о ком ты говоришь? Я что, мертва? - На лице Кристины отразилась безумная улыбка со слезами на глазах.
- Они очень могущественны. Там, в живом мире. И они ни перед чем не остановятся, пока своего не добьются. Вот этот подросток не человек. Это тоже один из их слуг, призванный следить за мной, и за тем, как я выполняю их работу. У каждого соната есть определенная вселенская причина, по которой он находится в этом городе. И моя задача состояла в том, чтобы объяснять, наталкивать соната самого на свою проблему. И тогда... Тогда сонат переходит. Переходит в другое место. По крайней мере, я верю в это, иначе я бы ничем не отличался от обыкновенного убийцы.
- Миша... я ... Я тоже имею свою причину? - Голос Кристины исказился, и она перестал плакать.
- Да, милая. И если я тебе скажу, то мы больше никогда не увидимся.
Я замолчал. Мне было стыдно и больно смотреть в глаза девушке, которую долгое время бесстыдно обманывал. Подросток, заметив мою заминку, в очередной раз поднял молоток над головой Кристины.
- Ну же, я жду! - Закричал паренек.
- Прости меня, Кристина. Все, что я сейчас делаю, я делаю только ради любви к тебе. Я не смогу стерпеть, чтобы этот монстр причинил тебе боль. Твоя проблема... Милая, твоя проблема в том, что ты продолжаешь ненавидеть свою родную мать. Ты не смогла ее простить, после ее смерти. Ты не смогла ее простить, даже после своей смерти. Причина твоего самоубийства, извини, не знаю, как это произошло, была в твоем одиночестве. Ты одинока в этом мире, а ненависть к матери делает тебе только хуже. Я давно разгадал причину твоего пребывания здесь, но я не посмел тебе об этом рассказать. Я слишком был в тебя влюблен, и люблю до сих пор. Знаю, возможно, тебе сейчас не понять мой бред, который я тебе говорю. Пойми только одно. Этот мир, не наш. И этот день, который ты видишь каждый раз, когда выходишь на улицу почитать на скамейке, длиться здесь всегда. И всегда будет повторяться в твоей второй жизни снова и снова. Ты думаешь, почему никто не вышел во двор, когда ты здесь сидела привязанной к скамейке. Да потому что в этом дворе никто кроме тебя не живет. Единственное, что я так и не понял, так это то, почему я для тебя не меняюсь и остаюсь в твоей памяти на каждое новое утро. Прости меня, но я ничего не могу сделать. Механизм уже запущен.
Глаза Кристины застыли, она смотрела на меня взглядом полным любви и все такого же немого вопроса, на который я так неумело, попытался ответить.
- Браво, браво, - громко произнес подросток в черном костюме, и, поставив молоток рядом с собой, демонстративно похлопал ладонями. Удары в ладоши раздались грохотом в тишине дворового колодца.
4
Момент бога прервался именно в тот момент, когда я последний раз увидел глаза Кристины такими, какими обычно привык видеть каждый раз, когда приходил в ее двор. Словно застывшая скульптура она смотрела на меня взглядом полным отчаяния и осознания происшедшего. Понимала ли она всю трагедию той ситуации, я не знаю. Момент бога закончился вместе с моим полным провалом. Я ничего не мог сделать ни для нее, ни для себя самого. Мальчик в черном костюме расставил все на свои места. Воплощая самое худшее, что я, когда-либо видел в этом месте, он уничтожил на моих глазах самое дорогое, что у меня осталось моими же усилиями.
Слова Альберта стали всплывать в моей памяти сразу после того, как Кристина застыла. Боли нет, ее не может быть. Я могу делать все, что только пожелаю. Я уже мертв, так чего я боюсь? Что могло бы произойти с моими ногами в момент удара, вылетевшего из подъезда молотка? Удар пришелся в грудную клетку и, скорее всего у меня сломано несколько ребер. При падении я, возможно, повредил позвоночник и сейчас мои ноги мне не подчиняются. Я не доктор и никогда не разбирался в человеческих травмах. Но бог ты мой, о каких переломах и увечьях я могу говорить? Я такой же сонат, как и все, кто меня окружали все это время. И все мои болевые ощущения лишь оттого, что я знаю о ней, знаю, что она должна быть в той или иной мере. Если я блокирую боль, то мне удастся встать на ноги.
Подросток нагнулся и посмотрел прямо в глаза, застывшей Кристины. На лице его читался изумленный взгляд и простое детское любопытство.
- Да что же это такое? Где же этот волшебный момент? Почему она не рассыпается?
Он ухватился руками за голову Кристины и несколько раз встряхнул ее, словно бутылку шампанского для "гусарского" вскрытия оной. Он что-то стал бормотать. Затем подросток запрокинул голову Кристины, подобно опытному стоматологу. При этом ее чистые глаза беспомощно уставились в голубое дневное небо. Он стал поочередно заглядывать в ее глаза, уже как настоящий окулист. Сквозь невнятный детский лепет я услышал лишь несвязные "как же так" и "почему".
Никогда не видевший ни одного сонатического распада, подросток, вероятно, ожидал увидеть настоящее чудо. Что-то особенное и мгновенное. Но он не знал, что сонаты могут распадаться от нескольких секунд до часа. Откуда он мог это знать?
Сейчас он стоял ко мне спиной и пытался, что-то увидеть. Скорее всего, он желал увидеть сам момент смерти соната, чтобы насладиться этим. Медлить нельзя было. Я закрыл глаза и представил, что мои ноги все такие же, как и прежде. И их ничего не может остановить для их нормальной функциональности. Я не могу чувствовать боли, ее нет. Я и дышать то начал после удара, только потому, что этого захотел. Так что мне мешает захотеть встать прямо сейчас.
Я увидел, как парень стал трогать тело Кристины. Он нащупывал пульс на руке и ее шее. Он проводил и тер своими детскими ладонями по ее коже на груди и плечах. И только постоянно причитал и тихо чем-то возмущался. Сейчас, в эту минуту он забыл о моем существовании. И я должен этим воспользоваться. У меня слишком мало времени, но в то же время достаточно, чтобы встать с земли, сделать два шага и поднять с земли молоток, поставленный подростком у собственных ног.
Все что произошло дальше, произошло в течение нескольких секунд. Мне уже не надо было напрягать ноги и задумываться о том, что я могу ходить и действовать. Цель была поставлена, а действия уже прокручены в моем сознании. Я уже стоял на ногах, когда рукоятка, поднятого с земли молотка, легла в мою правую ладонь холодным неземным металлом. Весь мир сейчас выглядел для меня наклоненным вправо, и я понимал, что это ни что иное, как мои переломанные позвонки. Удары их друг о друга отзывались по всей спине, уходя своими корнями в копчик. Приложив левую руку к рукоятке, я сделал взмах.
Молоток с глухим ударом опустился на середину спины подростка. "Нет, это не будет поединком двух героев, обычно показываемых в финальной сцене любого остросюжетного видеоряда", - почему-то подумал я в этот момент, когда молоток опустился на черный костюм ребенка, - "не дождетесь!".
Подросток коротко крикнул, тихо, словно ничего не почувствовал. Затем он завалился на бок и стал падать прямо на асфальт во весь рост. Я увидел разорванное платье на груди у Кристины. Ее стеклянные глаза смотрели на меня, но не видели, ни меня, ни того, что происходит вокруг. Она ни на что не реагировала. Мне стало противно от одной мысли, что этот недочеловек мог прикасаться к ее белой коже, трогать ее, трясти за голову.
Подросток обманчиво стал извиваться на земле, но через секунду он схватил обеими руками за мою ногу и обнажил свои четыре ряда острых зубов. Со скоростью нападения океанской акулы он вонзил ими в мой правый ботинок. Одновременно с этим, я нанес один, а затем еще один удар в голову, лежащего под моими ногами подростка. Его перепачканный черный костюм, был теперь его визитной карточкой, тем, что он и представлял собой - грязь и нечеловеческую злобу. Я продолжал бить молотком, коряво нанося удары то в его череп, то по лопаткам паренька. Слова Альберта в тот момент стояли у меня в голове, и я вертел ими, как единственным и возможным заклинанием: "Постарайся пробить ему голову, не дай ему тебя укусить".
Подросток постанывал, но был живуч. Он продолжал извиваться на земле, и постоянно пытался поднять голову. Не знаю, чтобы произошло, если бы мне удалось посмотреть в его глаза. Один из ударов пришелся на мою собственную ступню, но я совершенно не почувствовал боли. Хватка подростка на моей ноге ослабла, а зубами он даже не успел прокусить кожу моего ботинка. После того, как молоток наполовину исчез в голове подростка, и разбрызганная кровь была у меня даже на лице, я отпустил металлическую ручку и отошел в сторону. В плечах и коленях ощущалась легкая дрожь. Но удовлетворение и триумф от содеянного перекрывал все.
У меня мало времени. Сейчас Кристина без сознания. Сказанные мной слова произвели на нее впечатление и процесс исчезновения ее тела уже необратим. Я знаю, что делать, чтобы спасти свою любовь, надо только поторопиться. Это мой единственный шанс все исправить.
Подойдя к скамейке, я перегнулся через плечо, все также неподвижно сидящей Кристины, и, нащупав узел на ее запястьях, стал развязывать. Веревки были туго обмотаны, и мне пришлось изрядно попотеть, чтобы хоть немного ослабить узел. После того, как я вытащил одну за другой руки из узла, я увидел на ее запястьях глубокие синие полосы. Страдания, которые перенесла Кристина, напоминали смерть бабочки, попавшей в стеклянную банку. Бабочка будет биться в неизвестном ей пространстве о неизвестную прозрачную стену до изнеможения, пока не умрет, оставаясь все в том же неведении. Потом я обхватил тело Кристины и поднял его. Впервые за такое долгое время она была оторвана от чугунной скамейки, ставшей ей на многие часы тюремной камерой. Тело было легким, и я удивился своим возможностям вот так легко, после стольких смертельных травм что-то поднимать.
Хруст в раздробленном колене и непонятный наклон всего торса делали мои движения нескоординированными. С каждым шагом меня разворачивало то в одну, то в другую сторону. Удерживаясь на своих двоих, я старался не уронить и не выпустить из рук Кристину. Ее голова наклонилась на мое плечо, глаза недвижимо уставились в сторону. Все говорило о том, что времени осталось не так много. Но я еще мог ощущать ее тепло. Я понимал, что сейчас у меня на руках всего лишь фантом той девушки, которая когда-то была живой, любила, страдала и терпела. И что говорить о жизни в этом месте - глупо. Но ее душа, которую я знал это недолгое время, оставалась для меня единственным подтверждением жизни. Пусть даже и в этом мертвом мире.
5
Выйдя из двора Кристины, я направился туда, куда знал только я сам. Ни деревья, шелестящие листвой на легком ветру, ни облака бегущие по ультрамариновому небу даже не подозревали о моем плане. Сейчас в этом городе не было никого, кто знал о моих действиях и намерениях, если здесь вообще сейчас что-то могло находиться. Выбрав кратчайший путь через парковую зону закрытого двора со сталинскими четырехэтажками, я намеревался выйти на одну единственную улицу, которая приведет меня к заветной цели.
Я стоял перед выбором своего осознания действительности. И выбор этот состоял в понимании моего предназначения и места в этом мире. И уже не надо было залазить в дебри своего таланта раскрывать загадки несчастных существ, именуемых сонатами. Кто же я на самом деле, избранный работник Творца или же весь этот мир написан не им? И я заблуждаюсь. Это всего лишь некая территория Z-375, обнаруженная могущественной корпорацией, а я только ее пешка в устранении того, чего не может понять бездушие и алчность. Разве это имеет сейчас хоть какое-нибудь значение, когда у тебя на руках любовь, и только ты можешь решить, существовать ей дальше или нет.
С каждым моим шагом тело Кристины становилось все легче и легче. Боясь взглянуть на нее и увидеть белое фарфоровое тело, я постоянно старался сжимать пальцы на ее теле. Ощущение того, что пальцы свободно вдавливались в тело, успокаивало меня. В такие моменты я смотрел на ее лицо. Прекрасное, с закрытыми глазами и темными ресницами оно давало мне понять, что еще не поздно. Еще осталось несколько жилых кварталов, чтобы цель была достигнута.
После того, как я взял на руки тело Кристины и прижал к себе, ее изумрудное платье тоже перепачкалось в кровяных пятнах от моего свитера и рук. Со стороны все это выглядело устрашающе, и я это понимал. Шатающийся из стороны в стороны мужчина, весь перепачканный в крови и бездыханное тело юной девушки на руках - что может представить кошмарнее больное воображение. Но никто не мог нас видеть, ни сейчас, ни потом. Никого не осталось. Погиб Альберт, уничтожены дети в костюмах. Сонаты, которые продолжают существовать в этом городе, никогда не узнают нас и никогда не увидят. Они не выйдут нам на встречу и не помогут. Только я один. Я и моя любовь.
Мог ли я в тот момент ощущать чувство собственного стыда за вовремя непринятые меры? Ведь у меня было право выбора, и я это осознавал. Зачем я оставался все это время с телом умирающего Альберта, когда я мог все бросить и бежать, бежать на помощь Кристине. Но самое страшное, что я знаю ответ на этот вопрос. Мне нужна была истина, нужны были ответы. И Альберт удовлетворил меня настолько, насколько смог находиться в этом мире. И никакая Кристина, никакие благородные порывы, не могли меня остановить до тех пор, пока я не узнаю истину. Но я продолжал успокаивать себя отговорками, что придя на несколько часов раньше к дому Кристины, ничего бы не изменилось. Мальчик в черном костюме все так же сидел в засаде, а Кристина все так же продолжала находиться в шоке от ужаса и непонимания происходящего с ней.
Еще один жилой двор. Еще эти несколько многоэтажек в плену цветущих деревьев. И спокойное солнечное небо с безмятежными облаками.
Несколько шагов и я увидел то, ради чего шел. Между тремя двенадцатиэтажными свечками, закрывающими небо, и металлическими детскими турникетами с припаркованными рядом автомобилями возвышалось дерево с синими цветами. Колодец двора закрывал солнечные лучи, но некий внутренний свет исходил от самого дерева. Цветы дерева находились в постоянном движении. Они шелестели на ветру, которого я не мог ощущать. Цветы осыпались на землю, покрывая собою молодую траву, и превращая все окружение дерева в сплошной сине-голубой ковер. В этот момент я понял, что никогда не видел ничего более прекрасного, чем это одинокое дерево в темном дворе. Я замедлил шаги, и чем ближе подходил к дереву, тем тяжелее они мне давались. Монотонный и глухой гул, исходящий от дерева, напомнил мне тот день, когда я впервые побывал здесь.
Это была песня, самая настоящая и ни с чем несравнимая. В постоянном гуле, ощущаемом где-то на уровне своего сознания, я мог различать тона и настроение издаваемой мелодии. Это была спокойная мелодия с символично звучащим оттенком помпезности. Что-то отдаленно напоминающее гимн государства или что-то в этом роде. Ноги мои были ватными, а тело Кристины становилось тяжелее с каждым шагом.
Когда до черной кроны дерева оставалось не больше пяти метров, ветер, живущий рядом с деревом и обрывающий его синие цветы, коснулся моего лица. Затем ветки стали сильнее раскачиваться передо мной, словно приглашали меня подойти к дереву. Ветер буквально втолкнул меня в ареал дерева, и я стал падать на землю. Согнув колени, мне удалось удержать тело Кристины и перед тем, как я коснулся грудью земли, я успел положить ее спящее тело на сине-голубой ковер из опавшего цвета. Первую секунду мне стало страшно, что я опять испытаю ни с чем не сравнимую боль в колене, Но этого не произошло.
Я сел рядом с лежащей Кристиной, и внимательно стал ее оглядывать. Пока никаких признаков пробуждения. Но была и хорошая новость - следов распада и обесцвечивания кожи так же не было. Лучи солнца почти не проникали во двор, и по всей видимости уже было около четырех часов после полудня. Но свет, который исходил от самого дерева, его листвы и синего света цветов, был нереально прекрасен.
Не знаю, сколько бы я смог просидеть вот так, под сводом опадающих цветов поющего дерева. И если бы это была вечность, меня бы это устроило. Только бы мои ожидания оправдались. Ведь я сделал все, что смог сделать и принял самое правильное решение. Потому что именно здесь, под этим деревом Кристина сможет справиться со всем. Здесь она должна стать совершенно другой личностью, как будто проснется от долгой сонатической спячки. Разве я знал какой-то другой выход? Она проснется. Это произойдет, и она откроет глаза. Посмотрит на меня, и мы уже никогда не вернемся в тот двор и ту квартиру, которая словно ярмо тянет душу Кристины вниз, возвращая ее в сущность соната.
Что-то я упустил. Чего-то так и не смог разглядеть в водовороте последних действий. Сейчас, только Кристина сможет сделать меня по истине живым человеком. Ведь материальная сторона жизни, сама материя, дыхание и биение сердец - это еще не сама жизнь, а только ее зеркало. Любовь наполняет жизнь тем, чем она и должна быть. Тем ради чего и была создана на этой земле, воплощая в себе весь замысел творца. Потому что именно любовь делает нас похожими на нашего отца-создателя.
Начало всего.
1
Мое ожидание было оправдано, и я был вознагражден. Время уже не имело никакого значения. Значение имело только место, где я находился. И этим местом был центр вселенной, вращающийся вокруг моего Я, под сводом черных веток живого дерева, освобождающихся от синих лепестков своих цветов. Дерево закрыло от меня окружающий и не ставший мне приютом чуждый застывший мир. Кристина открыла глаза, и на ее лицо блеснул розовый телесный оттенок. Я не сразу узнал привычный взгляд Кристины. Это были совершенно другие глаза. Такие глаза я мог видеть лишь однажды, в саду моего старого товарища, на заднем дворе его коттеджа.
Я дернулся, словно от долгой спячки. Не знаю, сколько часов я просидел рядом с телом той, которую люблю. Слезы потекли из моих глаз, и я уже не стеснялся и не хотел их останавливать. Это были слезы счастья, которые может ощутить любой человек хоть раз в своей жизни. Подхватив за плечи хрупкое тело девушки, я постарался приподнять ее над землей. Кристина все также, словно во сне, молча села прямо передо мной. Ее взгляд был направлен на меня, но я не мог поймать его. Как будто он смотрел за меня, сквозь меня, и внутрь меня. И только когда краешки губ Кристины стали приподниматься, я увидел ту улыбку, которую ждал и мечтал увидеть с того самого дня.
Обняв ее за шею, я стал целовать ее щеки, губы и лоб. Слезы продолжали идти, но я уже не мог себя контролировать. Счастье переполняло меня, и обрывки фраз слетали с моих губ, бессвязно и сумбурно.
- Ты... Я так долго ждал... Прости меня... Теперь мы будем вместе навсегда и я тебя никогда не оставлю... Слышишь, никогда!
Ничего не говоря, Кристина продолжала смотреть на меня своим чистым и пронизывающим взглядом.
- Все будет хорошо. Теперь все будет по-другому. - Продолжал я шептать, как заклинание. - Если так будет угодно, я готов просидеть у этого дерева вечность. Лишь бы с тобой все было в порядке.
- Это не просто дерево. - Ровный и спокойный голос Кристины заставил меня замолчать. - Кажется, ты называешь его синюшкой?
Кристина улыбнулась своей прекрасной и неземной улыбкой. Ее темные вьющиеся волосы стали еще красивее, спадая на ее белые оголенные плечи. Ее лицо излучало странный потаенный свет. Может, мне это только казалось. Я понял, что сейчас я говорю, а вернее сказать слушаю, не ту девочку, которая живет в темной квартире темного двора в городе на краю света.
- Почему ты смеешься над этим, Кристина?
- Просто вот так - просто так его никто не называл.
- Кого, его? - Я сглотнул слюну и понял, что сейчас должен услышать что-то, что так давно ждал.
- У этого дерева нет имени, хотя разные народы в разное время называли его по-разному. Кто-то называл его Фунсан, кто-то - Игдрасиль, кто-то - Ашваттха. Но разве это имеет какое-то значение? Важно лишь то, что происходит. Ты нашел это дерево. Нашел сам и сам пришел к выводу, что мое место именно здесь. Пришел к этому не осознанно, а на тонком интуитивном уровне. Наверное, у тебя много вопросов и твой разговор с твоим Альбертом не принес тебе ничего кроме разочарования и уныния в собственной никчемности.
- Но откуда ты...
- Миша, ты светлый человек и именно поэтому ты и должен был пройти этот урок. Сейчас ты вправе можешь называть себя счастливым человеком. Ты переходишь на следующий уровень своего существования и выбор этот сделан не тобой. Мы никогда не знаем, что с нами будет, и нам всегда кажется, что мы сами делаем тот или иной поворотный шаг. Но это лишь иллюзия. Здесь, в этом мире я твоя хранительница, твое отражение, и мне известно все о тебе и о твоем прошлом и будущем. Мы не зря с тобой встретились. И ты не зря прятал от трех демонов эту девушку. Единственное что ты должен знать, перед тем как я покину тебя, это свою земную жизнь.
- Что ты говоришь? Как покинуть... Но ведь я только обрел тебя.
Кристина снова улыбнулась и поднесла ко мне свои руки. Она приложила ладони к моим вискам. Взгляд ее не отпускал меня. И мне казалось, что еще совсем немного, и я утону в этом взгляде. Тепло от ее ладоней стало проникать в мою голову, растекаясь спокойными теплыми волнами по плечам. Я стал непроизвольно закрывать глаза, словно не спал несколько дней. Тело мое стало расслабляться, но я не падал, а продолжал сидеть перед Кристиной в той же позе. Тепло спускалось по моему телу вниз. Я ощущал его приятные волны в животе и на кончиках пальцев. Ни шелест падающих цветов, ни собственное дыхание уже не воспринимались мной как действительность. В тот момент, когда передо мной наступила темнота, я услышал голос Кристины.
- Ты увидишь себя и свою земную жизнь такой, какая она была у тебя на самом деле. Ты сможешь увидеть то, чего до этого не мог увидеть. И у тебя появятся вопросы, которые ты сможешь задать мне.
Темнота стала проясняться и в луче света, возникшего в глубине моего сознания, я ощутил всю полноту той информации, которая была мне представлена. Это был как отдельный фильм о моей жизни, мгновенно внедренный в рецепторы моей памяти. И в то же время я мог видеть отдельные его моменты, рассмотреть их неспешно и понять всю истину своей жизни. Я увидел самого себя и со стороны и изнутри, осознав, кем я был на самом деле.
Я родился в прекрасной семье, любящих родителей, и был их единственным ребенком. Еще с детства взрослые заметили у меня замечательный дар, замечать то, что взрослым кажется мелочным и ничтожным. И правда моих слов от сказанного устами ребенка, обретала смысл и воплощалась в действительность. Мудрость и предвидение стали моими спутниками уже с двенадцати лет. Я мог видеть будущее почти всех людей, с которыми сталкивался и мог рассказать им о тех действиях, которые приведут их существование к гармоничному и полноценному росту их личности. С детства меня окружали многие умные и известные люди. Они беседовали со мной и советовались. Родители не мешали этому, а всячески способствовали мне. Получив достойное образование, я занялся лечением душ потерявшихся людей, что само по себе превращало мою жизнь в полноценную и наполняло ее смыслом. У меня было много друзей. И в какой-то момент я даже мечтал о создании своей собственной семьи. Но знание точного времени этого события в своей жизни оставляло за мной право только ожидать этого момента. А я прекрасно знал, когда и при каких обстоятельствах это произойдет.
Но была и еще одна моя способность. О ней знал лишь узкий круг посвященных, включая моих родителей. Я видел души умерших людей, их духовные сущности, их следы в мире, который населяли живые. В них я видел знаки и подтверждение существования Отца всего человечества. Именно это и стало тем звеном в моей судьбе, которым воспользовались темные силы, управляемые некой мощной финансовой корпорацией.
К тому времени, когда мне было чуть больше тридцати лет, я уже был учителем. Люди приходили ко мне за помощью и у меня стали появляться последователи, и даже ученики. Но я не страдал тщеславием и меня не одолевали мысли о превосходстве над другими. Я был тем, кем я родился. Мое место в мире людей было определено, и я с осторожностью нес, возложенную на меня ношу помогать людям. Никогда не скрываясь и не пряча свой талант, я был открыт людям. И за это они меня любили.
- Что произошло со мной? - Обратился я к Кристине, не зная, ответит ли она мне или нет. - Я сделал что-то не так в своей жизни? Ответь. Я оступился и поэтому я здесь.
- Нет. Это не так. - Ее голос был холодным и раздавался где-то в глубине моего мозга. - Они нашли тебя. В этом причина. Их грязные помыслы решили использовать тебя в своих целях. Некоторое время они даже вели с тобой переговоры, уговаривая тебя воспользоваться твоим даром видения душ умерших. Им нужен был новый мир, к которому прикоснулось их алчность и жажда власти. Поэтому за твое согласие они предлагали тебе большие материальные ценности. Все что им надо было, это устранить души потерянных людей в том мире, где мы сейчас находимся. И только ты мог это сделать, потому что их попытки создать совершенных людей, которые могли бы посещать мир мертвых, не увенчались ожидаемыми результатами. Ты отказал им, и тогда они пошли другим коварным, но верным путем. Они сделали тебя мертвым, то есть такой же потерянной душой, угрызаемой сомнениями и огромным чувством вины. Сделать тебя временно невменяемым пьяным, подстроить твою катастрофу с невинными жертвами и затем предложить тебе односторонний контракт, было лишь делом техники. Они были могущественными в мире живых, и в этом спектакле участвовало большое количество работников. Ты даже не можешь представить, на сколько много! Ну а затем, они стерли твою память, заменив ее черным провалом, в который ты никогда не будешь желать вернуться, сгорая от стыда и горя. Ты стал их марионеткой, пешкой, стареющим неудачником, который бы с удовольствием выполнял свою работу. И все бы шло как есть, пока ты не встретил меня. Я была послана другими силами, светлыми и единственно созидательными. Силами, олицетворяющими любовь и веру.
Я открыл глаза. Успев заметить, как Кристина убрала от моих висков свои ладони, я поднял голову вверх. Крона дерева уже не издавала тот волшебный звук, а синие цветы перестали опадать на землю. Мы сидели с Кристиной друг напротив друга. Глаза ее продолжали сиять внутренним светом, а голос был все такой же ровный и прекрасный, словно со мной говорила античная богиня.
- Миша, нам суждено было встретиться. Ведь мы часть одного целого, мы родственные души в космосе сущностей. Ты называл жителей этого мира сонатами. Но ты и сам был таким же. Той девушке, которую ты любишь, ты уже помог, как помогал другим потерянным. Она отправится для нового воплощения дальше по реке, в которой нет времени. И ты пойдешь за ней следом, потому, что вы с ней нераздельное целое. Ты помог ей открыть глаза, а она помогла тебе понять, кто ты есть и кем ты был. Она любит тебя, и это ты должен знать.
- Нет только не это. Кристина, я знаю, что сейчас произойдет, и я не хочу этого. Не надо, только не сейчас. Только не с тобой!
Слезы с новой силой хлынули из моих глаз. Я обнял Кристину и прижал ее, что есть сил к себе, ощутив ее не остывшее тепло.
- Ни за что не переживай, Миша. Ведь ты никогда не переживал при жизни и других учил не оглядываться. Жизнь закончилась и сейчас начинается волшебство. Здесь, в этом мире, ты помогал потерянным душам обрести свободу. Но это дерево, как раз и предназначено для того, что ты и делал. Для каждого соната должен наступить определенный момент, когда он по зову дерева должен был прийти к нему, что бы окунуться в истину и освободиться. Древо собирает и аккумулирует человеческое горе. Вместе с тем оно освобождает душу. С опадением цветов оно опять готово принять нового соната. Ты не знал этого и сам освобождал потерянные души. Горечь лишь в том, что в мире живых с каждым днем все больше и больше людей теряет себя. Поэтому древо пускает свои корни и прорастает все чаще в разных местах этого мира. А сейчас, мне пора. Мы всегда будем с тобой и останемся навсегда. Только дай мне уйти, и я буду ждать тебя.
- Нет!
Я закрыл глаза и отпустил тело своей возлюбленной. Отвернув голову в сторону, я упал на плотный ковер из синих лепестков, расстеленный на земле. Уже не в первый раз я мог видеть картину ухода соната. Но видеть, как уходит моя любимая, было выше моих сил. Тишина накрыла меня, превратившись в пугающую старуху, заглядывающую мне через плечо и ехидно улыбаясь. Кристина замолчала, и это означало только одно. Мне не хотелось даже представлять эти пугающие картинки, белеющее тело, лицо. Словно монолитная фарфоровая статуя, сейчас Кристина находилась рядом со мной, но я не видел этого. Я закричал, зажмурив глаза, накрыл голову руками и, вжавшись в землю, словно в могилу, которая сможет меня укрыть от надвигающейся действительности. Несколько секунд тишины и над моей головой послышался неровный легкий треск ломающихся черепков некого пустотелого сосуда. Я знал, откуда исходит этот звук, и от этого мне стало еще больнее. Затем над головой пронесся ветер, который ощутили мои руки, накрывшие голову. Он уносил остатки моей любви и несбывшихся ожиданий в мире, который никогда бы не стал приютом и обителью моей раненой души. Мне уже не хотелось вставать с земли. Хотелось лежать вечность. Но именно в этот момент, когда мое тело было вжато в землю, напряженно, а сердце исходило кровью утраты, я заснул. Это был спокойный и безмятежный сон младенца. Уставший от бессонницы и последних часов своих страданий, я принял этот сон как дар свыше. В этот раз мне ничего не снилось.
2
Очнулся я от странного звука, который мне что-то отдаленно напоминал. Что-то, что я слышал раньше, еще в мире живых. Я открыл глаза и сел спиной к стволу дерева. Кристины конечно рядом не было. Но в тот момент меня почему-то это не огорчило. Сон произвел на меня умиротворенное действие, внеся в мою душу примирение и гармонию. То, что, я увидел, находилось за пределами свисающих веток кроны. В один момент все, мое естество наполнилось необъяснимой детской радостью. Счастье вошло в мою грудь чистым воздухом свободы и заставило меня улыбнуться.
Шел настоящий весенний дождь. Тяжелые уставшие капли падали на землю, разлетаясь о негостеприимный асфальт. Солнце закрыли темно-фиолетовые тучи. Ветра не было, и в воздухе ощущался чистый озоновый запах. Вокруг дерева и далее, ближе к жилым домам, уже появились лужи. Падающие дождевые капли поднимали в них водяные пузыри, которые на глазах лопались. Уже было не так тепло, как в обычный весенний день, и мне даже показалось, что изо рта идет легкий пар от дыхания. Но я не ощущал холода.
Альберт оказался прав. Он говорил мне, но тогда я не понимал его. Когда сонат оставляет этот мир, на небе можно увидеть изменения. Что он имел в виду? Порывы ветра, цвет (но он всегда голубой), а может, изменялись очертания облаков? Но то, что я вижу прямо сейчас, перед собой... Это то, чего я всегда ждал и надеялся. Взорвать этот безмятежный и бесконечный день настоящим дождем. Моя мечта осуществилась.
Я сижу под сводом самого красивого дерева, которое я когда-либо видел в своей жизни. Синие лепестки листьев, плавно кружась в воздухе, подобно сотням маленьких детских вертолетиков, падают на меня. Идет проливной дождь. Я могу ощущать его свежесть и воду, смывающую остатки дня на городской асфальт. Не ощущая своего тела, я вижу, как моя кожа на кистях рук начинает бледнеть, приобретая снежный белый цвет с фарфоровым блеском. Я уже не могу шевелить ни головой, ни своими конечностями, но я осознаю весь тот процесс, который со мной происходит в настоящее время.
Я ухожу вслед за Кристиной. Проход еще открыт, но это не самое главное. Важно то, что она сказала мне. Только эти слова останутся в этом мире, где я провел определенный промежуток своего существования. Они единственное, что останется после того, как меня здесь не станет.