Что есть всякая болезнь, как ни напоминание всем нам, что жизнь это высший дар и высшее счастье.
Спасибо, бабушка Маша, что мне довелось это узнать.
-
Марья Семеновна приходится нашей бабушке давней подругой. И пусть узы дружбы, пожалуй, единственное, что связывает наши семьи, она для меня как родная.
В миг нашей встречи бабушка Маша само воплощение радости и счастья. Я никогда не видел, чтобы кто-то мог так улыбаться и радоваться почти осязаемым, необъятным чувством. Кажется, что для нее просто не может быть большей радости, чем видеть меня.
Раздается звонок, и я с волнением отворяю дверь.
- Темочка!!!
Я наклонился, чтобы обнять бабушку Машу, и она горячо целует меня в щеки.
- Как же ты вырос! Богатырь! Дай же посмотреть на тебя!
Торжеством праздника горят ее глаза. Я стесняюсь от такого проявления чувств. До самого сердца моего доносится радость, с которой бабушка каждый раз встречает меня, и не важно, виделись мы с ней вчера или год назад. Радость это - самая искренняя, какая ни есть на свете!
Я всегда поражаюсь ее дару. Как будто все мы и вовсе не знаем, что такое радость. И настолько она душевная, что сама Жизнь заключена в этом чувстве.
- Батюшки мои, какой же ты высокий!- восклицает она. Мы снова целуемся и обнимаемся.
Улыбка не сходит с ее лица пока мы беседуем.
- А помнишь, как мы с тобой по лесу гуляли? И как русалку видели? Помнишь?
- Помню, баба Маша, отлично помню.
I
Проходишь немного вглубь леса; вокруг, куда ни глянь, стоят одна к одной стройные сосенки. Редко встретишь средь них березку или ель. Где - одиноко раскинет свои ветви рябина, а где затаится - лесной орех. Тяжело пробиться им к солнышку.
Вся природа пребывает в спокойствии. Даже птицы умолкли и боятся потревожить тишину. Рыжие девоньки сосны, сверху одетые в зеленые сарафаны - как будто знают что-то, но стесняются и не говорят свою тайну. Лишь стоят, обнявшись, и слегка качаются под музыку ветра.
Набежит ветерок посильнее, и вот уже молодые и стройные дамы кружат вальс в компании величавых кавалеров. Вскинешь голову и диву даешься: до чего безмятежна зеленная хвоя на синем небе!
Мы с бабушкой Машей идем по тропинке, усыпанной старыми шишками. Лицо ее сплошь покрыто глубокими морщинками, все они очень добрые. Глаза голубые и очень ясные, как небо в безоблачный день. Волосы короткие и все посидевшие в темно-серый цвет. Еще мне кажется, она всегда хоть немного улыбается. Марья Семеновна ступает медленно, мне отчего-то не хочется убегать вперед. Хотя во всякое другое время, меня одолевает беззаботное желание побежать вприпрыжку, потому лишь, что мне хочется, а может потому, что мне всего пять. Очень интересно послушать бабушку. Голос у нее добрый и певучий.
- У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо - песнь заводит,
Налево - сказку говорит.
Я ищу глазами дуб, но вокруг одни лишь сосны и редкие ели. В игру вступает мое воображение, рисуя предо мной широченный, сутулистый дуб. Золотая цепь обвивает его с корней и до самой кроны. Серый кот со знанием дела надевает очки и неслышно ступает вокруг древа.
- Бабушка Маша, а где это - у Лукоморья?
- В сказке у Пушкина - улыбается бабушка.
- А в нашем лесу такой дуб есть?
- Конечно, есть, далеко-далеко, за лесом и озером - протягивает она.
- А давай, пожалуйста, дойдем до него.
Я подаюсь вперед так, что слегка повисаю на бабушкиной руке, увлекая ее вперед за собой.
II
Мы с сестренкой заходим в квартиру к Марье Семеновне. Она наполнена каким-то особенным, добрым ароматом. Незнакомый, но приятный, он чем-то притягивает нас и заставляет пройти дальше в комнату.
Бабушка просит нас подождать: 'Садитесь, у Игорька для вас гостинцы'. Мы садимся на старый диван, укрытый ковром и осматриваемся: слева все место занимает собой мебельная стенка, напротив два широких, низких кресла и журнальный столик. У окна тумбочка, на ней телевизор, прикрытый выцветшим платком. Все кругом пребывает в покое и порядке. Комната маленькая, но очень уютная. В ней как-то необычно тихо для нас с сестрой. В шкафах только книги и посуда, и нет ни одной фотографии. Кроме Игорька у бабушки родни не осталось.
Из смежной комнаты показывается кресло-коляска, на которой в поношенном спортивном костюме сидит Игорек. Именно так его все называют. Бабушка Маша осторожно выкатывает к нам своего сына.
Лицо его очень искривлено: нижняя губа сильно оттопырена, верхняя - наезжает на правую половину лица. Грубый нос и тонкие светлые брови, на первый взгляд кажутся поседевшими, как и волосы на маленькой, совсем хрупкой голове. Она сильно клонится к правому плечу. Кожа его бледна настолько, что имеет болезненно белый цвет. Он улыбается едва-едва: лишь уголки его глаз складываются на светлом лице в милые морщинки.
Игорь протягивает мне свою руку, она согнута в локте и указательным пальцем направлена вниз. Ломанные, неестественные, движения напоминают мне куклу, за веревочки которой дергает неумелый кукловод. Я осторожно пожимаю эту тонкую ручонку, ощущая под гладкой кожей каждую косточку.
Говорит Игорек медленно и с большим трудом, очень сильно шепелявит. Иной раз бывает вовсе не разобрать его слов или даже целых фраз.
Он здоровается с нами. Мы с сестрой не знаем как себя вести. Я немного напуган. Наверное, поэтому мы стоим как вкопанные и совсем не шевелимся, боясь сделать что-то не так. 'Если это сын бабушки Маши, то почему он такой старый? И почему он в коляске? И откуда в нас это странное чувство неловкости?'
Все наши страхи рассеиваются, когда Игорек протягивает нам с сестрой шоколадные конфеты. Он улыбается, и мы видим с каким трудом дается искаженному лицу эта улыбка.
'Он добрый' - позже скажет мне сестричка. 'Как многого, должно быть, стоит такая улыбка' - еще многим позже подумается мне.
III
Я знаю этот лес, потому что когда-то уже был здесь с мамой, но так далеко я еще не заходил. Мне интересно каждое деревце, каждый куст и травинка. Все они хранят в себе тайны величественного леса, пронесенные через века - тайны самой жизни.
По пути нам встречается лесная ягода: малина много мельче садовой, но необыкновенно вкусная; ближе к земле зелеными островками растет черника. Листочки у нее маленькие, будто игрушечные, сидят на тонких, невидимых веточках. Нужно непременно наклониться и погладить куст, иначе можно упустить самую сладкую ягоду.
Кое-где притаится белый гриб. Я указываю на него, и бабушка Маша бережно срезает ножку.
Бабушкин голос очень выразителен, он снова увлекает меня в яркую сказку.
-Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;
- Темочка! Гляди вон она, русалка!
- Где? - оглядываясь по сторонам, спрашиваю я.
- Ну как же ты не видишь? Вон она, русалка - на ветвях сидит! - указывает в неведомое мне место бабушка.
Я вижу как на толстом сосновом суку, придерживаясь изящными руками, сидит она. Темно-зеленые чешуйки переливаются на рыбьем хвосте волшебным светом. Растрепанные русые волосы завиваются и, путаясь, ложатся друг на друга, почти полностью скрывая тонкий девичий стан.
Русалка сидит далеко, так что я не могу разглядеть черты лица ее, но я чувствую: она прекрасна. Она улыбается, и сквозь едва проницаемую даль леса в этой улыбке угадывается сожаление и мольба. Так порой улыбаешься от безысходности, когда больше ничего не остается, кроме как улыбаться. Ее застывший взгляд обращен вниз, на землю, а глаза такие, будто давно не знают сна. Какой-то проникновенной печалью смотрит русалка в лесную чащу, будто лишена она в жизни чего-то важного, и от того невидимый омут утраты висит на ней. Удивительно, как один взгляд может порой сказать больше, чем целая тысяча слов.
Еще секунда и я понимаю: русалка смотрит на меня. Взгляд ее становится осмысленнее и как будто теплее. Мне немного жалко ее: она так прекрасна, и так грустна.
Мы подходим ближе к месту, где, по-моему, сидела русалка, и я вижу лишь причудливо изогнувшуюся сосновую ветвь.
IV
Так странно: время тянется медленно, а лето пролетает быстро, но пока еще июль в самом разгаре. Я гуляю вдоль нашего дома, высокие тополя и клены стеной укрывают блоки пятиэтажной хрущевки. Под самой крышей ее гуляет ветер, мягко спускается вниз шелест зеленой симфонии. Марья Семеновна с маленьким мальчиком идут мне на встречу.
Мне почему-то кажется, что это ее внук. Но подойдя ближе, я узнаю в малыше брата одной девочки из соседнего подъезда.
Поистине удивительно: маленький Коля держит бабушку Машу за руку, так, как когда-то держал я. Она что-то рассказывает ему, а может быть читает стихи. Я даже не знаю, кто из них улыбается сильнее. Наливается радостью бабушкино лицо и как будто молодеет.
Марья Семеновна отпускает маленького Колю к его сестре. Тот капризничает и не выпускает бабушкиной руки. Увлекаемый сестрой малыш еще долго тянется к бабушке, так сильно располагает к тому ее радость и открытость сердечного чувства.
Позже я узнал, что многие дети в нашем дворе, зовут Марью Семеновну просто бабушкой. И я знаю, что они вкладывают в это слово самое теплое и самое родное. Для всех нас она настоящая Бабушка, и все мы ее самые настоящие внуки.
V
Идешь по тропинке в сосновом бору, и все что ни есть вокруг - благодать. Вдыхаешь ее и наливаешься весь, будто ягода на солнце.
Ступаешь от тропинки чуть в сторону - мох стелется по земле мягким зеленым ковром. До чего же природа мастерица! Тихо. И нет такой тишины нигде боле! Слышишь, как каждая травинка под твоими ногами гнется, шорох каждой иголочки слышишь. Я держу бабушку Машу за руку. Ладонь у нее гладкая и очень теплая.
- Ты такой славный мальчик, Темочка. Так я тебя люблю.
Я немного смущаюсь от этих слов, и не сразу застенчиво отвечаю.
- Мы тоже тебя любим, бабушка.
Мне кажется, бабушка плачет. Я не вижу этого, стараясь не смотреть в ее глаза, но я это чувствую.
Шумит ветер, в воздухе пахнет грозой. Мы поворачиваем и идем по направлению к дому.
VI
Мы благодарим Игорька, но не спешим приниматься за сладкое. Он пытается нам что-то ответить. Но не сразу доносятся до моего понимания искаженные недугом слова: 'Какие хорошие детки ко мне пришли. Заходите ко мне почаще'.
Он говорит что-то еще, но я совсем не могу разобрать слов. Мне стыдно за это и я краснею.
Я смотрю в его глаза, голубовато-серого цвета, совсем не блеклые, живые глаза. Видели бы вы их только! Болезнь не коснулась этих глаз. Ясные и чистые, они смотрят ровно и спокойно, будто не может быть взгляда чище. Они как будто охватывают в себе целый мир, который так и остался непознанным больным телом. И невольно приходит осознание - эти глаза все понимают. Благость заключается в них вместе с принятием самого себя, как будто во всем положении, навязанном неизлечимой болезнью, нет ничего тягостного. В этом взгляде есть место для радости и даже надежды.
Так смотрели эти глаза. И кто как ни бабушка Маша своим голосом, своим даром нести людям радость, каждой клеточкой своего естества умела зажечь в этих глазах, в хрупком человеческом сердце самые добрые, самые лучшие чувства. Только она могла сделать эти глаза счастливыми. Может быть, в этом и кроется настоящее чудо?
-
В 2008 году болезнь забрала Игоря, а спустя год, умерла бабушка Маша.
Во дворе говорили, что сердце у бабушки было слабое. И еще говорили, мол, хорошо, что раньше нее отошел Игорек, а иначе присмотреть за ним было бы некому.
Скверные мысли - болезнь одиночества, помноженные на старость, они гнут когда-то прямую спину человеческую. И всякое движение в тягость становится, как и сама жизнь.
Только любовью одной в такие дни держится старый человек. Когда есть, для кого жить, жизнь становится в радость. Отступают все хвори, и лишь одной любовью живет и дышит человек. А без любви, ломается стержень души, будто тонкая жердь, слабеет сердце человеческое, как всякое живое без воды.
Я знал бабушку. Самое доброе в мире сердце не могло быть слабым. Просто не стало на свете того Игорька, для которого это сердце могло бы биться.
Прости же нас Бабушка Маша, что так быстро выросли мы и успели оставить тебя, и так опоздали повзрослеть, чтобы успеть к тебе вернуться.