- У каждого уважающего себя злодея была своя империя... А я чем хуже?! - обижено бурчал кандидат в великие злодеи, ведя неравную борьбу с пряжкой черного плаща. - А что? Темный властелин Майгельм! Звучит гордо.
Он повернулся к огромному, во всю стену зеркалу, которое добросовестно отразило долговязого молодого человека, настолько тощего, что плащ постоянно спадывал то с одного, то с другого плеча. Будущий Темный Властелин недовольно дернул бровью, и отражение мигом исправилось, раздавшись в плечах в три раза. Теперь плащ на зеркальном двойнике великого злодея напоминал детский слюнявчик.
- Так-то лучше, - проворчал Майгельм и направился к выходу из гардеробной, на ходу подтягивая сползающий плащ.
1.
Стены из черного камня зловеще поблескивали в неуверенном свете факелов, которые, нещадно чадя, силились отвоевать у тьмы еще хоть кусочек пространства. Впрочем, безуспешно. Большая часть залы тонула в темноте, в которой то и дело мелькали силуэты летучих мышей, раздавались шорохи и слышались странные то ли чавкающие, то ли чмокающие звуки. Но вот вошли шестеро фигур. Они уверенно направились к подножию трона и остановились по трое с каждой стороны, словно грозные церберы, готовые рвать всех и вся по первому слову своего хозяина. Впрочем, и без слова. Их сверлили напряженными взглядами, силясь прочитать хоть что-нибудь в их глазах, лицах, мордах...
Генерал Локит, на все пытливые взгляды отвечал насмешливо-загадочной улыбочкой, не оставляющей сомнения, что генерал что-то знает (впрочем, он всегда про всех что-то знал, за что его, собственно, и не любили). Его можно было бы принять за очень темнокожего человека, если бы не маленькие остренькие рожки и красные глаза без белков. Впрочем, от него быстро отводили взгляд, ибо его улыбка была такой противной, что через полминуты лицезрения ее, у окружающих зачесались руки стереть ее (и лучше вместе с лицом). Такое желание возникало у всех, кто имел дело или просто видел генерала Локита, но смелых (и самоубийц-мазохистов) в зале не было. Все прекрасно понимали, что Локит стал генералом не из-за красных глазок.
От генерала Рыулка тоже старались поскорее отвести взгляд, но по несколько иной причине... Дело в том, что генерал не успел поесть, и прибыл на экстренное собрание ну оч-ч-чень голодным. Окружающие прекрасно понимали, что от трансформации в гигантского могучего и уж-ж-жасно голодного медведя генерала удерживает только его легендарная сила воли. Даже генерал Локит старался держаться насколько возможно дальше.
А вот кто не беспокоился абсолютно так это генерал Гойем. Ибо этот некромант представлял собой обтянутый желтой кожей скелет, а уж запах, который исходил от него, мог бы перебить аппетит на всю жизнь. И, скорее всего, именно запах помогал легендарной силе воли генерала Рыулка сдерживать трансформацию.
На генерала Туола смотрели без страха, но и без особого интереса, потому как прочитать что-либо в его бесстрастной морде не мог никто. Этот черный минотавр с желтыми глазами, бычьим кольцом в бычьем же носу славился своим флегматичным нравом и абсолютным пофигизмом ко всему, что не имело отношения к казармам.
А на генерала Пуига смотрели лишь за тем, чтоб порадоваться за себя, что повезло не родиться его родственником. Генерал Пуиг имел вполне человеческие ноги, а вот от торса был свиньей. И по жизни тоже был свиньей.
Генерал Эйвил, единственный из вошедших, избежал пристального разглядывания, потому как бесстрашно смотреть в глаза этому мертвому душой воину мог только повелитель Майгельм. Остальные отводили взгляд, почти физически ощущая ненависть ко всему живому и условно живому, прекрасно понимая, что генералом движет лишь желание убивать, а своих или чужих - ему совсем не важно.
В Парадной Зале Зловещего Замка воцарилась торжественная тишина, в которой то и дело слышались неуверенные шепотки. Верные, не очень верные и совсем уж неверные подданные готовились внимать речам своего повелителя. По тому, с какой поспешностью им велели явиться, новости были очень неожиданные. Что особенно настораживало, неподалеку от трона повелителя собрались генералы темной армии. Все шестеро. И это было тревожно. Что такого могло произойти, чтоб понадобилось призывать генералов?
Неприметная дверь позади трона открылась, впуская повелителя, который сразу же пошел к трону. Генералы подтянулись и приняли еще более горделивые позы. "А меня тут уважают", - решил Майгельм, мимоходом отмечая, как генерал Пуиг честно старается подтянуть свой объемный животик, а генерал Гойем - выпятить впалую грудь. Шепотки смолкли, и в тишине, которую казалось можно потрогать рукой, были слышны лишь тихие шаги и шелест угольно-черного плаща. К тому моменту как повелитель дошел до трона и не совсем элегантно (а точнее, совсем уж не элегантно) поддернул сползающий плащ и сел, тишина достигла такого напряжения, что казалось, воздух вот-вот заискрится.
Трон был достаточно широк, чтоб вместить двух существ повелительской комплекции, но Майгельм постарался принять такую важную позу, словно ему мало места.
"Получилось, мягко говоря, не очень убедительно", - мысленно отметил он, наблюдая, как его подданные маскируют широкие улыбки почтительным поклоном. Труднее всех это удавалось представителю вампирьей диаспоры Альбертино. Его тонкие губы никак не могли победить жизнерадостный оскал, поэтому он простоял в полусогнутом положении, имитирующем поклон, почти две минуты.
Повелитель хотел было прочистить горло легким покашливанием, но одернул себя - "несолидно!". И он решительно начал:
- Я собрал вас здесь, в святая святых - сердце Темного Королевства, чтобы сообщить преприятнейщее известие: мы начинаем войну!
Генерал Туол заинтересовано шевельнулся, в глазах генерала Эйвила зажглись кровожадные огоньки, а генерал Локит заулыбался еще более противно.
- В течение всей истории нашего королевства, - продолжал Майгельм, - светленькие унижали нас, смеялись над нами, ущемляли наши права, изгоняли из своих земель... Но мы положим конец этой несправедливости! Мы заставим их услышать наш грозный глас!
В зале начались перешептывания. И пока они не переросли в ропот, повелитель поспешил продолжить:
- Все мы прекрасно знаем историю Темного Королевства. На протяжении долгих веков мои предки пытались изменить наше положение в этом мире, но потерпели неудачу... Я внимательно изучил их ошибки. Я все просчитал. Мы не потерпим поражение. Победа будет за нами! Мы завоюем весь мир!
2.
Солнце почти скрылось за горизонтом. Близилась ночь... По лесной дороге неспешно топал огромадный конь. Его можно было бы назвать романтически белоснежным, если бы он не был настолько грязным. На своей могучей спине он вез не менее огромадного рыцаря с ног до головы закованного в металл, который был сильно покрыт вмятинами, особенно в районе головы...
- Нет, чтоб я еще раз связался с дочкой кузнеца...О чем я думал только? Ну, подумаешь, красивая... Но у ее папочки ручка-то тяжелая! Нет, чтоб я еще посмотрел на кузнецких дочерей...
Всадник то и дело грустно ощупывал помятый шлем и непрестанно вздыхал и бурчал себе под нос:
- Ну вот что мне поварская дочь не глянулась? Накормили бы еще... А потом бы ее папаша нас на сеновале застал... Кипящим бульоном облил бы... Не-е, хорошо, что не поварская!..
Порядком заросшая лесная дорога делала поворот, и когда конь почти завернул, из кустов выскочили двое оборванцев с арбалетами наперевес.
- Кошелек или жизнь! - Слаженно гаркнули они.
- И смотри, без глупостей, - добавил один из них. - У нас ище один в засаде сидит, да в тя целится. А ну-к бросай кошель!
- Кошель!!! - Взревел рыцарь. - Ведь знал же, что что-нибудь забуду!!
Потом взгляд его переместился на оборванцев:
- А что, мужики, ловко вы меня грабите. И часто промышляете? А в деревеньке ближайшей узнают - по шее ведь получите.
- А в деревеньке знают! - Храбро вякнули из кустов. - И боятся. Потому как грозная мы банда. Кому хошь укорот дадим!
- Ага... - Довольный всадник с интересом присмотрелся к грабителям, вспоминая старый как Мир трюк всех безденежных рыцарей, которому научился еще в бытность свою оруженосцем. К слову сказать, это было практически единственное интеллектуальное рыцарское знание, которое он усвоил, потому как туповат был: читать, например, мог только по слогам... - Эге...
Вылетевшая из-за спины булава смяла арбалеты. А метко брошенный кинжал тяжелой рукоятью (потому что плохо сбалансирован был) попал в голову неосторожно высунувшегося третьего разбойника. Конь наконец очухался от полудремы, в которой пребывал, и недовольно заржал, а потом повернувшись задом к неудачливым грабителям ловко ударил их задними копытами. На этом он посчитал свою миссию выполненной и снова погрузился в блаженную дремоту.
Рыцарь кряхтя слез с коня и погрузил на его широкий круп горе-грабителей. Взяв верного четвероногого друга под уздцы, он потопал в сторону деревеньки, предвкушая бесплатный обед и ночлег для отважного героя, который обезвредил банду ужасных разбойников, держащих в страхе путников и жителей близлежащих деревень. В который раз он с благодарностью вспомнил своего старого наставника вечно страдающего геморроем, который и научил его этой премудрости. Которой он, кстати, пользовался столь часто, что приобрел устойчивую славу смелого и непобедимого героя.
Сдав неудачников счастливому старосте (который тут же перепоручал их заботам дюжих мужиков, наказав, "отпинать, связать да запереть в сарае татей нехороших") рыцарь подробно поведал историю пленения столь грозных противников, безбожно переврав все. Благо оппоненты едва ли могли что-то возразить и покорно "превратились" в добрый десяток головорезов, нападая на "благородного воина" по трое справа и слева одновременно.
Однако доверчивые деревенские жители с восторгом слушали увлекательную сказку, щедро угощая героя. Даже оплатили ему комнату на постоялом дворе вскладчину. Рыцарь скромно благодарил всех и смущенно "признавался", что к такой роскоши он не привык, что он на конюшне переночует "с лошадкой своей". Наконец, позволив себя "уговорить", он согласился переночевать в комнате. Счастливые деревенские простаки по такому случаю скинулись еще и на овес для "лошадки".
Пленение грабителей решили отметить всей деревней в харчевне при постоялом дворе, не забыв позвать, естественно, и "славного рыцаря, героически пленившего страшную банду беззаконных разбойников".
Когда градус празднующих заметно повысился, а обсуждение главной новости дня стало затруднительно по причине массового нетрезвого заикания, в чью-то голову пришла светлая мысль пересказать сей подвиг барду. Пусть, дескать, он песнь хвалебную сочинит про подвиг, чтоб донести до потомков.
Бард нашелся недалеко: ночевал на сеновале, так как безденежным был. Его безжалостно разбудили и потребовали хвалебной песни. Естественно, плеснули ковшичек для "вдохновения".
И бард, завывая тягучим кошачьим голосом и с интересом оглядывая публику преимущественно заросшего мужского полу, исполнил хвалебную песнь. Четыре раза. Подряд. Всем присутствующим так понравилось, что они дружно решили выйти в поле за околицу и устроить народные гуляния.
Масштабность гуляния поражала: только совсем маленькие дети остались сладко спать в своих постельках. Все остальные пели, танцевали и, собственно, пили.
Деревенские девушки наперебой строили глазки рыцарю. Его светлые волосы, голубые глаза, широкие плечи и мужественная внешность очень волновали женские сердца, заставляя закрыть глаза (а точнее нос) на запах давно немытого тела. Рыцарский закон чистоты был известен всем: два сантиметра - не грязь, а три - сама отвалится.
А хрупкий менестрель с одухотворенным лицом, украшенным изящной бородкой, с интересом поглядывал на сына дровосека, который являлся также женихом старостиной дочки, страшной как война. Но в разгаре празднования на это никто не обратил внимания...
Утро началось для рыцаря с сильнейшего похмелья и жесточайшего сушняка. С трудом продрав глаза, он жадно приник тазику с водой, стоявшему на тумбочке у кровати. Он смутно помнил, что вчера затребовал воду, чтоб побриться и продемонстрировать всем шрам на подбородке, полученный в героической битве с драконом (на самом деле шрам он получил, когда брился в первый раз, а драконов вообще только на гравюрках видел, что на рынках продают). Но потом на что-то отвлекся... Кажется, снова стали петь хвалебную песнь в его честь и он остался подпевать и подпивать...
Шум, производимый рыцарем, разбудил симпатичную девушку. Она сладко потянулась, и улыбнувшись, спросила:
- Уже проснулся, милый?
От звуков голоса одеяло зашевелилось, и показалась еще одна женская головка.
- А ты что тут делаешь?
- Совсем оборзела: к моему жениху в койку лезть!
- Сама оборзела! Он мой жених!
- Мой!
- Нет мой!
- Сто раз мой!
- Тысячу раз мой!
- Э-э, ну я пойду что ли... Мне на подвиги пора уже...
- Куда это ты собрался? А жениться?! - Хором спросили девицы.
- Потом. Все потом. Видите: на подвиги опаздываю, - ответствовал рыцарь торопливо одеваясь.
Не тратя времени, он выпрыгнул в окно и побежал к конюшне, прикидывая сколько времени понадобится девицам, чтоб одеться и побежать жаловаться папочкам...
Он уже выезжал за ворота, когда увидел бегущего барда, за которым гнался староста, его жена и дочь, вооруженные дубиной, черпаком и сковородкой соответственно.
Рыцарь протянул руку барду и, увидев в его глазах облегчение пополам с благодарностью, помог ему сесть в седло позади себя. Герой пришпорил коня, и тот с места кинулся в галоп, провожаемый возмущенными криками старостиной семьи и подоспевших родителей давешних девиц.