Сколько можно не спать? Сколько можно все думать и думать и страдать, и пережевывать, переливать из пустого в порожнее? Страшно мне жить, жутко мне, плохо, так плохо, что если бы в моем мире существовал бог, я бы возроптала.
Послала бы свой голос наверх, в бездонные небеса, закричала бы, затопала ногами, не испугалась божьего гнева. Возроптала бы на любого бога, милосердного бога матери или беспощадного иудейского бога отца.
Не испугалась бы потому, что бояться, в сущности, мне нечего, если станет еще хуже, я этого не почувствую.
А поначалу все в моей жизни складывалось обычно, как у всех. Дааа, разве что этот случай с самолетом, тот огнедышащий июльский день, начавшийся обыденно... Я помню утреннюю жару, и усталость, пот на ладонях, сжимающих ручку тяжелого чемодана. Я злюсь, что не уложила вещи в две сумки, как хотела вчера, что вообще набрала столько вещей, и что Сашка не мог меня проводить.
Сашка, Сашка, какой ты тогда молодой был, не женатый, обещал своей капризной Ирке быть у нее, билеты у вас куда-то там были... Да, вот Сашка...
О чем это я...?
Если бы Сашка тогда меня проводил, я не сидела бы здесь на стуле посреди ночи, не роптала, а останки мои тихо догнивали бы где-то между Москвой и Анапой, не погребенные на погосте.
А тогда, живая и злющая, я как представила себе, что потащусь до метро, потом от метро до аэровокзала, и поняла, что это не для меня. Махнула рукой пробегавшему такси, и попросила отвести в Шереметьево.
Ты был рядом, боже, следил за мной, не бросил тогда на произвол судьбы, и на Кольцевой оказалась жуткая пробка, мышь не проскочит.
Ну и плакала же я, когда опоздала на самолет. Казалось мне, невозможно жить в этом мире, где сначала все хорошо, гладко идет, а потом такая подлянка происходит.
С той поры по пустякам не плачу никогда.
Когда я узнала, что самолет, на который я опоздала, потерпел аварию...
Да, бухнулся в море с высоты 8 тысяч метров, и ни один человек с того злосчастного рейса не спасся. Все погибли. А я навсегда перестала летать самолетами.
Я тогда решила, что в рубашке родилась, что меня судьба ко мне благосклонна.
В мире, где нет бога, все случайно, и все же я чувствовала, что мне кто-то пальцем погрозил, и я стала осторожной. С той поры поездом ездила, как в девятнадцатом веке.
И с замужеством я не спешила. А если бы спешила, то вышла бы за Бориса, а не за Димку. И все сейчас было бы по-другому.
А Димка долго не был готов к браку. В институте точно не был. А когда созрел, тут мы снова и встретились. Спустя два года после окончания.
С Дмитрием я на первых двух курсах вместе училась, хорошо его знала. И светлую голову его знала, редкостную даже на мехмате, и характер беспутный, и азарт в карточных играх, и самое главное, любовь к рюмочке.
Но все же приятно выйти замуж за самого умного парня на курсе. Да, приятно мне было, самой себе не соврешь, что меня выбрал Димка, можно было этим гордиться. Да и нравился он мне. С первого дня нашего знакомства нравился, но поняла я это тогда, когда он стал за мной ухаживать после института.
А маме он не понравился, и расписались мы против ее воли. Почему мягкий Димка маме не нравился, не знаю. Я с отцом больше дружила, и когда он умер...
Папа, как мне тебя жалко было, как одиноко после твоей ранней смерти. А к матери ближе я не стала, из-за Димки и не стала, она его не приняла в сердце, он казался ей ненадежным.
Мама моя женщина деловая, ни в какие приметы и предзнаменования не верит, а все же есть у нее интуиция, и предчувствие ее, что недолгим будут наше с Димкой счастье, сейчас сбывается.
А ты, папа, ты бы с Димой подружился, я в это верю. Здесь, на земле подружился бы. А уж как вы там встретитесь, я не знаю, да и не знаю, встретитесь ли.
И с квартирой нам повезло, купить успели до того, как цены вверх взлетели. Опять удача.
Везло, мне, везло, и сколько сейчас ни сиди в ступоре перед отключенным телевизором в первом часу ночи, когда муж и дочери давно спят, сколько ни перебирай в уме события жизни, все получается, что было мне не только везение, но и предостережения были.
Конечно, если рейс, на который ты опоздала, разбился, то возникает ощущение везения, но если вдуматься глубоко, то везение, это когда ты никуда не опаздываешь, а спокойно себе летаешь на самолетах и год, и два и десять лет и ничего не происходит. А когда происходит, то это как раз и есть предостережение.
Предупреждение мне было, а я и не поняла
Судьба мне говорила, затаись, ляг на дно, не высовывайся, а я нет, булькалась, барахталась, счастья хотела, полной жизни. Родила, посидела с ребенком полгода, и на работу... Дочку с няней оставила.
Дима, милый мой, а как тебя отцовство перевернуло, как ты остепенился, выпивать бросил совсем, как отрубил. Ты и раньше мне говорил, не бойся Светик, я не запойный, а я сердилась, скандалила. Прости меня Дима, за все прости. Грубила я тебе, резкая была, а теперь ты вот уходишь, и мне так плохо, так страшно...
Ты ведь Димка, талант, и я знаю какой. Ты один мог за день сделать столько, сколько пять человек полгода мозги натирали бы, потели, выдавливали из себя идеи.
А когда с Сашкой случилось, страшно мне стало...
Не хочу, не хочу, вспоминать, не хочу вообще иметь память, не хочу раскручивать пленку назад, и все кручу и кручу. Сижу тут без сна на стуле, ноги босые поджала, и не сплю, я неделями без сна.
Мама и Сашка, все говорят, возьми себя в руки, у тебя дочери, а как взять-то...?
И каждый раз я вижу: эта наркоманка висит на связанных простынях, на высоте второго этажа и не может спрыгнуть, я так ясно все вижу, как она висит, и как, мой дорогой братишка бежит к ней, спешит, думает, дурачок, что ее похитили, насмотрелся фильмов, ему в голову не могла прийти, что ее заперла мать, что у нее ломка, и бежит мой брат, а я все надеюсь, что он не добежит, упадет, споткнется, ушибет локоть, пусть даже ногу сломает, ну что, тебе, господи, если бы ты был, мешает его так наказать за глупость, пусть он ногу сломает, пусть в гипсе два месяца полежит, пусть все, лишь бы не то, что случилось.
Я вижу, как она разжимает руки и падает, тяжелым мешком падает сверху на брата. У него еще есть время, чтобы сработал инстинкт, чувство самосохранения, и он может отпрыгнуть, отскочить в сторону, остаться не покалеченным.
Как я хочу вернуться назад, в эти секунды своего неприсутствия на месте трагедии, закричать, отвлечь брата на секунду, всего одну секунду и он опоздает...
Молодая девчонка летит на руки Сашки, и он падает на землю, господи, как отчетливо я вижу, как он падает на землю, слышу хруст сломанных костей. Он так и сказал, что-то хрустнуло в позвоночнике и я не смог встать.
А я все мечтаю, что лежащий неподвижно на асфальте, брат сейчас пошевелиться, поднимется. Уйдет от этого проклятого места, даже не узнав, кто была эта девчонка, которая в секунды исчезла, убежала, ей скорей нужно было, доза ей требовалась, и она испарилась, растаяла в ночи, и даже не поблагодарила, она просто убежала, даже и не взглянув на брата, а он остался лежать навсегда.
Хотя, если бы и сказала спасибо, что бы изменилось для него сейчас?
Да понятно же, что ничего. И почему все это так, так неправильно...
Молодой здоровый парень повреждает себе шейные позвонки и остается калекой на всю жизнь... А бросовая девчонка, наркоманка, которой в ближайшем будущем грозит смерть от передозировки, она остается целой и невредимой.
Ну, Сашенька, подожди минуту у подружки, поцелуй ее подольше, ну останься, наконец, совсем ночевать у нее, пойди другой дорогой, ну пусть этого не будет в моей и маминой жизни...
Хорошо папа умер, вовремя умер. Ушел до того, как сын калекой стал.
Бог молчит, справедливости нет и нет... Сашка ездит по квартире на коляске, целыми днями смотрит телевизор.
Жалко брата, а уж как жалко мужа, это даже и объяснить невозможно.
Когда Димка первый раз упал в припадке, я испугалась очень.И нам бог знает что наговорили.
Смотрел на меня врач круглыми глазами, и так убедительно вещал. А я слушала, белый халат внушал доверие. Такое, мол, бывает с теми, кто резко бросает пить. Начинаются эпилептические припадки.
Лечить это нельзя, но жить с этим можно.
Прописал таблетки, Димка старался не переутомляться, и припадок повторился только через полгода.
А я уже беременной была.
Хотелось мне двух детей, так мы с Димкой наметили, чтобы у нас было двое.
Мама, ты молчала, но я знала, что у тебя на душе, ох, я знала. Ты думала о том, что Сашке некому помочь, кроме тебя, я буду с детьми по уши занята, а я думала вперед, дети вырастут, станут взрослыми, будет опора и мне и тебе, и Сашке, и Димке, которого, как теперь отказалось, когда они вырастут, не будет.
Без отца вырастут мои дочери. И младшая будет помнить его только по фотокарточкам.
Сашка, тот понимал, что я хочу детей, улыбался, гладил меня по животу, одобрял.
- Ничего,- говорил, - как-нибудь выкрутимся, вот я немного уже зарабатывать начал, на компьютере я же могу работать,
Да, брат Сашка. Умница. Не сдался, и я не сдамся.
Мы, результат смешанных кровей, выносливые и упорные. Еврейский ум, русское упрямство, что еще надо для этой жизни? Только немного удачи, а ее-то и нет. Нет удачи, но я еще не знала об этом тогда, когда носила Аленку. Сашкино несчастье только крылом меня задело, всей тяжестью оно маму придавило. Саня с ней каждый день, а я лишь изредка.
Тогда, боже, я еще на тебя не роптала.
А сейчас ропщу. Как я буду одна с двумя маленькими? Аленке всего два года, а ты хочешь их отца забрать к себе. Профессор Алексей Федорович, пришлось нам к нему обратиться, сразу сказал: миома. Вероятно доброкачественная. Но в таком месте в головном мозге, что оперировать все равно нельзя.
Миома будет расти, давить, будут провалы в памяти, но как это будет развиваться, не известно.
Мы думали, это десятки лет. Димка наблюдался, она не росла, припадки эпилептические прекратились, головокружения тоже.
Я дура, так надеялась, верила в лучшее, второго ребенка родила.
А сейчас что? Двое у меня. И работы нет, и опухоль стала расти, давит на мозг, у мужа провалы в памяти, неадекватные реакции.
Сегодня он падал со стула, я его еле-еле поймала.
Сляжет он, станет на мне трое.
Думай, не думай, а судьба выбрала меня для избиения.
Хочется уменьшиться, спрятаться в толпе, стать, как все, в меру счастливой, в меру благополучной, чтобы когда захочется ей, судьбе, или тебе, боже, что в сущности, одно и тоже, когда придет вам в голову нанести очередной удар, чтобы никто из вас, из бьющих, не нашел меня в огромной толпе одинаковых, похожих людишек, копошащихся где-то там, далеко внизу.