Аннотация: О судьбах наших женщин за рубежом, о человеческих взаимоотношениях
Костлявая рука
Ксюша покопалась в коробочке, не глядя, ловко вытащила золотую цепочку с маленьким кулончиком, любимое украшение, привычным жестом быстро застегнула ее на шее.
Но как ни быстра была Ксюша, дочка заметила ее движения.
- Мамочка, не уходи!
Лелька прижалась к Ксюше, крепко уцепилась худенькими ручонками за шею. Ксюша наклонилась, поцеловала шелковистую, пахнущую молоком и корнфлексом щеку, просительно глянула на мужа поверх головы дочери.
Андрей понял без слов, подхватил дочку под мышки, рывком оторвал от матери и закрутил в воздухе, подбрасывая, так чтобы она развернулась и оказалась лицом к нему.
- А как мы сейчас полетаем, повзлетаем, - приговаривал он.
Оля рассыпалась радостным звенящим смехом.
-Ну, пока, до утра,- сказала Ксюша и выскользнула из дома. Ей предстояло ночное дежурство, третье за месяц.
Ксюша нуждалась в деньгах. Не так уж сильно конечно, как когда-то сказала ее московская подружка Машка, в перерыве между первым и вторым замужествами:
- Костлявая руку нужды держит меня за горло.
Машка, она всегда умела красиво сказать, так сказать, что потом никак от этого не отделаешься, все помнишь и помнишь.
И костлявая рука заставила красотку Машку быстренько выйти замуж второй раз за маленького добродушного толстяка Мишку.
- Зато у меня с ним ощущение надежности, - сказала Машка.
Ощущение надежности оказалась иллюзорным. Ее толстячок через полтора года исчез.
И не то, чтобы он бросил Марию с сыном, пусть и чужим, нет, он действительно в этом плане был совершенно надежен, Машка не ошиблась. Просто его дела в бизнесе пошли нехорошо, и ему ничего не оставалось, как исчезнуть.
Машке несколько раз звонили по телефону, спрашивали, где ее благоверный, но Маша знать ничего не знала, и яростно ругала мужа и его дружков по телефону. И звонки прекратились.
Толи Маше поверили, толи нашли Мишку, Маша не знала. Сынок Димка уже подрос до четырех лет и Маша пошла работать бухгалтером на международную фирму.
Ноги у Машки были классные, но голова к этим ногам была приставлена не слишком соображающая по части бухгалтерии, и Ксюша удивлялась, что делает Маша в ЮАР, куда ее пригласили поработать, какую-такую бухгалтерию ведет.
Справа загудел серебристый "мерседес", и Ксюша поняла, что задумалась за рулем, вспоминая подругу.Она выровняла свой престарелый форд, купленный Андреем всего за полторы тысячи и задумалась снова, теперь уже не о судьбе Машки, а о своей собственной.
Ксюша все время чувствовала, как эта костлявая рука нужды где-то близко. За горло конечно, как Машку, еще не держит, но каждый доллар считать заставляет, а это так противно.
Ксения со своим мужем Андреем, жили в Университетском городке Итака на севере штата Нью-Йорк. Жили на его аспирантскую зарплату, которая по здешним меркам рассчитана на одного, а Ксюша растягивала на троих. Их двое и трехлетняя дочка Олечка. И из дому им помочь ничем не могли, что их российские доходы в американской жизни?
И когда Ксении в департаменте занятости беженцев (хотя они не были не беженцами, но все равно ей там подыскивали работу) предложили поухаживать за инвалидом, Ксения согласилась.Платили хорошо, 100 долларов за ночь.
Она уже прирабатывала, мыла полы в кафе по вечерам. Работа была тяжелая и грязная, но обстановка веселая, дружественная, многие студенты и студентки Корнельского университета там подрабатывали. Ксюшины высокообразованные родители огорчились, узнав, что их ненаглядная девочка моет полы, но Ксюша, у которой был за душой всего лишь медицинский техникум, диплом которого здесь и не считался за диплом, не гнушалась ни грязной работой, ни товарищами. Гоняла тряпкой грязную воду, а потом допоздна сидела за общим столом, ужинала. Хозяин прикармливал своих тощих работничков за малую плату, а иногда и совсем бесплатно. Ксюша, сидела за общим столом, болтала со студентками, и благодаря своему абсолютному музыкальному слуху за полгода такой работы заговорила по-английски, вернее, по-американски без акцента.
За мытье полов раз в неделю получалось сто двадцать долларов в месяц, и несмотря на опасения, что будет трудно ухаживать за лежачим больным, Ксения пошла по указанному ей адрес и обрадовалась, увидев красивую молодую девушку в инвалидном кресле, а не старого маразматика, или полную идиотку.
Ксюше Керол с первого взгляда понравилась.
Керол была красива. Пепельные волосы, серые глаза, тонкий нос, мягкое очертания губ.
***
Возможно, не случись с Керол в детстве несчастья, она была бы веселой девушкой. Обыкновенной милой американкой, у которой всегда все о,кей. Она была бы не только хороша собой, но умна и богата, и вся жизнь лежала бы перед ней, и можно было бы долго идти по этой жизни, расставаясь с пустыми надеждами, мечтами, постигая несбыточность одних желаний, радуясь исполнению других.
И это все и была бы ее жизнь, все то, что не состоялось и никогда не состоится.
Ей было всего три года, когда она заболела, и полиомиелит навсегда приковал ее к инвалидному креслу. Это было так давно, что она не помнила ощущения ходьбы, радость самостоятельного движения была забыта ее раз и навсегда.
Через семь лет после болезни, за две недели до ее десятилетия, ее отец ушел из семьи навсегда. Тогда она очень плакала, лишившись его каждодневных веселых улыбок, сказок, поездок с ним в зоопарк в соседний город, в Сиракузы.
Тогда, восемь лет назад, она каждый день ждала, что вот сейчас откроется дверь, и он войдет, а его все не было и не было. Он ушел, оставил ее матери небольшое состояние, половину того, что имел, и этот красивый просторный дом с мансардой, откуда открывался роскошный вид на озеро.
Когда был жив отец, она часто смотрела на озеро, сидя у отца на коленях, а сейчас ее уделом был первый этаж, на мансарду ее поднимали очень редко, а расширить лестницу, чтобы она могла сама на коляске подниматься наверх, было сложно, да и не очень нужно. Внизу было все: кухня, ее спальня, ее ванная комната, и выезд прямо в сад из просторного холла.
Отец ушел, она его ждала, много плакала, а потом перестала плакать, перестала ждать, и смирилась и с этой потерей, еще одной в ее неподвижной жизни.
Керол верила, что отец ушел не из-за того, что она больна, а потому, что он разлюбил ее мать, Елизабет.
Она была и права и не права. Отец действительно разлюбил мать, а вернее не выдержал состояние смирения и уныния, которые заполнили душу ее матери из-за болезни дочери. Любви, любви мужчины и женщины в этом доме больше не было, и быть не могло, ибо верующая Елизабет, решила, что бог покарал дочь в наказание за то, что она была так безмятежно, так грешно счастлива с мужем.
Лиза не захотела больше иметь детей. Не могла себе представить, что вот тут, в этом доме, будут бегать другие ее дети, здоровые и веселые, как когда бегала маленькая Керол.
Лиза закрывала глаза, представляла шум, писк, визг и веселую беготню и глаза ее Керол, которая смотрит на своих подвижных, полноценных братьев и сестер, ужасалась тому, что могла бы увидеть в этих глазах и навсегда отказалась от мысли родить себе еще ребенка, здорового.
Вот этого и не мог понять Майкл, ее муж, отец Керол. Если бы у них были еще дети, если бы она дала ему возможность снова любить и радоваться, он, возможно бы и не ушел. Но Лиза не могла иначе, и Майкл ушел, начал жизнь в свои тридцать пять с чистой страницы.
У Лизы остался дом, небольшие деньги, Керол и ее работа. Не так уж много, но достаточно, чтобы жить. И Лиза жила. Она была экономистом, и ее дела шли хорошо, и на фирме ее уважали, несмотря на то, что она из-за болезни дочери не могла посещать службу регулярно. В наш век это не проблема, всю информацию Лиза получила из компьютера, анализировала ее, делала прогнозы, давала советы, и ее прогнозы и советы способствовали процветанию фирмы, ею дорожили, хорошо платили, но она несколько раз в месяц должна была выезжать из Итаки в другие города, где были расположены филиалы их фирмы.
На это время она нанимала для Керол сиделку. Сиделки у них не задерживались, хотя Лиза платила хорошо. И когда очередная женщина просила больше ее не вызывать, они с Керол всегда находили, что это хорошо, что ушедшая была неряха, или дура, или чересчур шумная, или слишком много ела, просто опустошала холодильник.
Недостатки находила Керол, а Лиза лишь кивала головой: да, да, дочка, все хорошо, нам опять не повезло, ну да ничего, найдем другую, здесь, в университетском городке, где плохо с работой, много желающих приработать.
И в этот раз Лизе предложили русскую женщину, Ксению.
***
И вот Ксюше приехала, увидела Керол, с порога пожалела ее, прониклась симпатией и захотела с ней подружиться, несмотря на разницу в годах: Ксении было уже 28, а Керол только 18.
Ничего-то она не знала про нее, про свою подопечную, кроме того, что она красива и несчастна, но этого было достаточно.
Керол вежливо улыбаясь, разглядывала свою новую сиделку, молодую темноглазую, нарядно одетую, с золотыми сережками и золотой цепочкой на шее иностранку из далекой России и не спешила с выводами. Ей скорее Ксения не понравилась, не понравилась всем своим обликом молодой, цветущей здоровьем замужней женщины.
Обязанности по уходу были несложными, единственное, ночная дежурная, в отличие от дневной, должна была помогать Керол принять душ. Приходилось поднимать калеку и пересаживать в ванну. Но Ксюша была сильной женщиной, а ее медицинские навыки и стаж работы в родильном отделении городской больницы помогали ей.
Лиза платила за ночь 100 долларов! Это было целое состояние.
Ксения уже мысленно прикинула, куда потратит деньги, и если даже она будет приглашаться на ночь всего три раза в месяц, то с ее другими приработками это составит хорошую сумму, и если ее отложить, то может хватить на поездку в Москву если не втроем, то по крайней мере вдвоем с Лелькой.
Керол училась. Она закончила колледж, и сейчас училась на кинорежиссера. В Америке все так устроено, прикованный к креслу человек может стать полезным членом общества,сможет работать, если голова в порядке. У каждого должен быть свой шанс, такова мораль и общества и политика государства.
У Керол голова была в порядке, и она училась. Заочно, конечно, в институт она ездила только на экзамены.
Когда Ксюша дежурила в первый раз, она обстоятельно пересказала Керол события, происходящие в ее семье, насморк и кашель у дочки, ремонт их старой машины, свои занятия на курсах английского языка.
Не желая выглядеть в глазах Керол счастливой и благополучной, Ксения рассказывала о своей жизни, добавляя больше черной краски, чем оно было на самом деле, и жизнь ее выглядела незавидной: муж часто болел ангинами, диссертация у него не ладилась, в России у них негде было жить, только со свекровью, а какая это жизнь, со свекровью?
Ксении казалось, что она такая хорошая женщина, что если быть открытой, то Керол поймет, какая она хорошая, и будет относится к ней с симпатией.
Они в первый день часа четыре провели вдвоем, Керол ложилась спать поздно, Ксюша тоже была совой, и что им еще было делать, двум молодым женщинам в большом пустом доме, как не болтать?
В России, где калекам нет возможностей иметь все то, что можно иметь в богатой Америке: хорошее кресло, где можно нажать кнопки и ехать в любую сторону, сиделку, на которую можно накричать, за сто долларов она стерпит, а главное, возможность учиться, фактически не выходя из стен дома, и даже получить высшее образование, в России, где фактически нет всего этого , где каждый инвалид изначально изгой, обреченный на невыносимую и бедную жизнь, который существует более или менее сносно, пока живы его родители, ухаживающие за ним, а при таких условиях, как у нас, родители, которым приходится ухаживать за калекой изо дня в день, редко живут долго, так вот, в России участь калеки всегда вызывает жалость, это чувство свойственно русским, привычно и неизбывно - бедненького, несчастненького надо пожалеть.
И Ксюше, которая и в медицинский колледж пошла именно из-за соображений помощи страждущим, жалела Керол, и часто думала о ней, о ее судьбе, даже когда и не дежурила.
Во время второго Ксюшиного дежурства две недели спустя у Керол состоялась вечеринка.
Собрались шестеро ее подружек, и два парня. Пили кока-колу, слушали музыку, ели заказанную на дом пиццу.
Керол была оживленна, с удовольствием болтала с подругами, и держала себя на равных.
За уборку после вечеринки Лиза приплачивала 40 долларов, а дел-то всего было, что собрать разовую посуду, завернуть все в разовую скатерть и вынести в мусорку.
Так что Ксюша была довольна, что вечеринка состоялась в ее дежурство.
Правда, после вечеринки Керол была раздраженной, излишне возбужденной, даже накричала на Ксюшу, когда у той упала на пол вилка, выскользнула из скатерти. Такой пустяк, что и говорить не о чем, а Керол разозлилась на Ксюшу из-за ее неповоротливости.
Ксюша удивилась, и обиделась, но виду не подала: если целыми днями сидеть в кресле, то характер поневоле испортится.
Керол вспылила из-за пустяка, и теперь злилась. И на себя и на Ксюша, которая вывела ее из себя своей неповоротливостью. Если у нее были бы ноги, как в детстве, она бы все сама быстренько убрала, в сто раз лучше, чем все эти неповоротливые иностранки. Особенно славянки ее раздражали, все эти склонные к полноте, красивые женщины, с выражением сочувствия на лицах.
Как раз их сочувствия и не нужно было Керол, сочувствие не позволяло Керол ни на минуту забыть о своем несчастье.
По мнению Керол, лучше было быть калекой в богатой семье в Америке, чем быть бедной в такой стране, как Россия, или Болгария. Но по лицам ухаживающих женщин Керол ясно видела, что это далеко не так, во всяком случае, с их точки зрения не так. И честно говоря, Керол дольше выдерживала азиаток. Их раскосые глаза лучше скрывали чувства, и ,кроме того, они были значительно сдержаннее и держали дистанцию. Керол была их госпожой, а они служанками. Но все равно, и эти женщины очень быстро уходили, ни одна не задерживалась больше двух месяцев.
Сейчас Лиза уехала, и Керол ждала Ксюшу.
Она всегда предпочитала мать всем этим присматривающим за ней женщинам, и бывала раздражена, когда та уезжала.
Керол смотрела телевизор, какой-то дурацкий комедийный сериал, и, когда Ксюша приехала, обменялась с ней приветствием и снова уставилась на экран.
Ксюше хотелось поболтать, но делать нечего, раз Керол не в настроении, можно и телевизор посмотреть.
В десять часов Ксюша приготовила ванну, набрала воды, потом помогла подъехавшей Керол раздеться и осторожно опустила ее в ванную. Керол цеплялась руками за шею Ксюши, и поэтому не казалась очень тяжелой.
Керол любила поваляться в ванной и купание затянулось на час, а потом было поздно, и Ксюша так и не рассказала Керол, что Лельке получше, она уже не сопливая, и только кашляет немного.
Ксюша ничего не сказала, а Керол и не спросила, хотя знала, что у Ксюши болеет дочка.
Ночь прошла спокойно. Утром Ксюша помогла Керол одеться и пересадила ее в кресло. Потом сварила кофе, достала булочки, разложила на столе. Сама выпила только кофе, после родов Ксюша начала округляться, и старалась не увлекаться сладким. Время шло к десяти, но Лизы все еще не было. Керол захотелось побыть на воздухе. Утро было ясное, легкие облака кудрявились над верхушками высоких елей, окружающих дом.
Инвалидная коляска имела управление: жми на кнопки и поезжай, куда хочешь, что Керол и сделала, уехала через заднюю дверь.
Ксюша составила посуду после завтрака в раковину. Мыть не входило в ее обязанности.
Лизы все не было, и Ксюша решила позвонить Андрею, предупредить, что она опоздает, и чтобы он обходился без нее, и если не может задержаться, то пусть отведет Лельку к Юльке.
Юлька была русская, незамужняя девушка, училась на последнем курсе Корнельского Университета. Они с Ксюшей познакомились недавно, но уже прилепились друг к дружке накрепко. Да и то сказать, выбор здесь был небольшой, и каждая родственная душа была на вес золота.
После звонка мужу нужно было еще позвонить Юльке, разбудить ее и обрадовать, что ей на голову свалят Лельку.
Ксюша одновременно и звонила и думала о том, что дом стоит на пригорке, и спуск довольно крутой. Управление управлением, но съехать на коляске по склону на тротуар у дороги довольно опасно, а мало ли что придет в голову Керол? И Ксюша, разговаривая и пересмеиваясь с Юлькой, вышла из дому, посмотреть, где ее подопечная. Увидев Керол в тени ели, Ксюша, прижимая к уху телефон, направилась к ней своей скользящей походкой, слегка раскачивая бедрами при ходьбе.
Походку эту она когда-то, еще в четырнадцать лет заприметила и переняла у одной киногероини не слишком пуританского поведения, переняла и незаметно привыкла к ней, как к своей собственной, и всегда так ходила, когда, конечно, не спешила.
Походка у тебя, " не проходите мимо", шутила над Ксенией Маша, но Ксюше не обращала внимания, да и трудно было перестраиваться.
И сейчас, Ксюша, смеясь Юлькиному бормотанию спросонья, шла навстречу Керол и счастливо улыбалась.
Подняв голову, Ксения встретилась глазами с увечной, сидящей в кресле, и слова застряли у нее в горле, а улыбка медленно сползла с лица.
Лицо Керол было затенено, и только глаза звездами сияли на лице. Сейчас, в тени, это были желтые глаза рыси, горящие ненавистью, устрашившей Ксюшу звериной злобой.
Ксюша как будто на веревку набежала, так резко остановилась, потом повернулась и пошла в дом.
Она легла лицом на холодную поверхность кухонного стола, и неожиданно слезы ручьем потекли из ее глаз.
Ксения плакала совершенно беззвучно. И плакала она о том, что сидит здесь на чужой кухне, а не с дочкой на своей, что хорошенькая милая девочка-калека оказалась на проверку злобной фурией, что у них нет грин-карт и неизвестно, где они будут через год, что даже вот и денег накопить ей на поездку на родину не удается.
Ей было жалко себя, и стыдно за свои глупые и наивные попытки подружиться с чужим человеком.
Раздался стук каблуков по полу, это могла быть только Лиза.
Ксения быстро вытерла слезы кулаком, промокнула лужицу слез на красной поверхности стола бумажной салфеткой, слегка обмыла лицо, и вышла к Лизе в нормальном виде.
Лиза извинялась за опоздание, Ксения ее не слушала, смотрела в сторону.
Она аккуратно положила выданные ей сто долларов в кошелек, и тихо сказала:
- Вы больше на меня не рассчитывайте. Я не смогу приходить к Вам.
Стараясь не встречаться с молчащей Лизой глазами, чувтвуя себя виноватой передней, Ксения надела туфли, сказала гудбай, и вышла с парадного выхода на дорогу, где был припаркован ее старенький форд .
С Керол она не попрощалась.
Забирая Лельку, она сказала Юльке, что рассчиталась с работы.
- Да как же ты? ќ Ты же хотела денежку накопить, в Россию слетать летом?
- И накоплю. Буду мыть полы в кафе и накоплю.
- Но это же грязная работа!
- Наплевать. На самом деле там еще тяжелее. Понимаешь, вот я ей жалуюсь, что у меня то не так, это не эдак, и денег не густо, и Лелька прибаливает, и муж суховат, обижает часто. Но для нее все равно, это жизнь, настоящая жизнь, то, чего она не имеет, и никогда иметь не будет. И она это понимает и ненавидит меня за то, что ей так не повезло.
Помолчав, Ксюша добавила:
- Может быть, она и выучиться на режиссера и будет даже фильмы снимать. Но я бы не хотела их увидеть.
Пристегивая дочку ремнями в машине, Ксюша подумала, что не так уж и нуждается в деньгах, проживут они и без этих дежурств. И всего-то осталось год продержаться, а после защиты Андрея станет легче. И она мысленно высунула язык маячащей где-то на горизонте костлявой руке.