Однажды, в солнечный весенний день, отдыхая после посадки овощей, моя соседка по даче разговорилась:
В моей жизни и жизни родителей ничего примечательного и не было. Получалось, как все, так и мы, особенно когда работать. А когда пирог делить, тут мы иногда и не успевали.
Ну, относительно себя я так не считаю, что не успевала, мне кусок большой и не положен вроде был, а вот что отец в коммуналке умер, это до сих пор меня за живое берет.
Отец ушел на фронт в 42 году, и было ему семнадцать лет. Восемь долгих лет он отдал армии и демобилизовался только в 50. Вернулся и пошел работать на стройку прорабом, у него был строительный техникум к тому времени.
Там он с матерью и познакомился. Она была девушка из деревни, приехала в город, устроилась маляром, встретила отца, и они поженились. Ей только двадцать лет и было, когда она меня родила.
И роды ее подкосили. Стала сердцем страдать, и 15 лет болела.
Умерла, когда мне было пятнадцать лет.
Каждый год в стационаре, иногда по два раза. Поднимут ее немного и обратно в жизнь, в семью. Инвалид первой группы она была.
Первое время она лежала в больничке недалеко от дома, я туда прибегала после школы. В младших классах меня в палату не пропускали. Прибегу, кричу под окнами:
"Мама, мама", и она, когда хорошо себя чувствовала, ну не хорошо, такого с ней не было, а нормально, она выходила в вестибюль ко мне, а иногда кричу, кричу, и никого.
И страшно мне становилось и очень хотелось мать увидеть. Не уходила до тех пор, пока медсестра или нянечка или кто-нибудь из палаты не говорили мне, что мать сегодня лежит, и спуститься не может, и чтобы я шла домой, а приходила через два дня.
Я эти два дня грустила, даже уроки плохо делала, а с годами привыкла, терпеливо ждала, когда матери получше станет, и можно будет с ней повидаться.
Иногда, когда мать увозили, отец ехал с ней, а, возвратившись, говорил мне, чтобы я пока к ней не ходила.
И жили мы так год за годом. В коммуналке недалеко от теперешнего метро Щукинская.
Кроме нас там еще семья жила, женщина с дочкой, и мы втроем.
Не знаю, что там творилось в душе у отца, который войну прошел, а в мирной жизни так у него получилось: женился на молодой здоровой женщине и оказался с инвалидом на руках.
Мне кажется, он никогда свою жизнь даже мысленно не переустраивал, радикально не менял: как сложилось, так и сложилось.
Любил он пропустить рюмочку, запойным пьяницей не был, но выпить любил. А кто из фронтовиков не любил? Только те, наверное, кто в окопах не сидел, а при штабах или в особых отделах.
Помню, варил холодец из утиных лап, сам себе варил:
Тарелочку сварит, стопку нальет, выпьет, холодцом закусывает и крякает как утка от удовольствия. Мне всегда предлагал попробовать. Я пробовала и удивлялась, холодец стоял насмерть, никакого тебе дрожания.
Умел отец доставить себе маленькие радости.
Верен он матери не был, и я помню ссоры в семье по этому поводу.
На стройке баб много, многие разбитные, гулящие, и отец случая не упускал.
У человека больная жена, он иногда позволяет себе развлечения на стороне, казалось, ну кому какое-дело?
Но есть бдительные люди, и женскую свою солидарность они понимали очень странно, мерзавки! До сих помню их, дворничиха, кумушки с первого этажа, бездельницы, как только у отца кто появится, сразу бегут и доносят матери.
Ну и что может больная женщина, инвалид первой группы, поделать?
Зачем и знать ей об этом. Нет, ведь донесут, расстроят, в доме скандал, отец уговаривает, отнекивается:
- Не волнуйся Наташа, ничего не было, врут бабы, по злобе врут, по одиночеству своему. А я уйду на кухню, а то и совсем из дому, чтобы не видеть, как мать мучается, задыхаться начинает, отец скорую вызывает, уйду, брожу по улицам недалеко от дома и люто ненавижу этих кумушек. До сих пор так перед глазами и стоит картинка: стол во дворе под тополями, лавочки рядом, и они сидят, стражи порядка: дворничиха в фартуке, белой косынке, губы поджаты, и тетя Маша рядом, глаза хитрые бегают, носом по воздуху водит, высматривает, вынюхивает, старая сплетница.
Тетя Нюра, та хоть и знает все на свете, и обсудить с ними любит, все сплетни собрать, но никогда не донесет, и когда мама спрашивала ее, правда ли, что ей сказали, всегда отвечала одно и тоже: "а ты не верь, не верь, Наталья, злые языки страшнее пистолета".
И я согласна, что страшнее.
Когда я подросла, меня начали пропускать к матери в больницу, даже когда она лежала, я и в палату ходила, сидела рядом, и передачки приносила. Это уже в Боткинской было, последнее время маму там лечили.
Пятнадцать лет после моих родов она маялась, тянула, как могла, а потом раз, и мамы не стало.
Похоронили мы ее и стали жить вдвоем.
Я к тому времени в техникуме училась. На бухгалтера, по настоянию матери. Очень она беспокоилась, что я вот останусь без специальности, и настояла на техникуме.
Я математику ненавидела, числа не любила, а по русскому всегда пятерки имела и была у меня врожденная грамотность: хоть раз слово увижу, на всю жизнь запоминаю его правописание
Никаких правил не знала, писала грамотно, литературу любила, но поддалась страху матери, уступила ей, пошла в техникум и всю жизнь работала, старательно работала, меня ценили, но всю жизнь сидела мысль в голов: не мое ведь это дело, ох не мое.
Но переделать судьбу не хватило у меня характера. Смирялась я, как и отец в свое время.
Отец разбежался со своей последней подружкой и женился официально на другой, и ему, как ветерану войны выдели комнату в коммуналке.
А годы шли шестидесятые, другое время наступило, и потихоньку народ стал квартиры получать, устраиваться в жизни поудобней. А отец, он на стройке работал прорабом, строителям в первую очередь давали, они с каждого сданного дома свой процент имеют, и ветеранам войны, в первую очередь. А вот согласился отец на комнату в коммуналке и все тут. Я осталась в той, в которой они с мамой жили, а он с женой ушел. Да только, на самом деле у ее была квартира, и они в коммуналке почти и не жили, поэтому, возможно отец и не хлопотал, не обивал пороги.
Правда, когда сердце ему отказывать стало, после инфаркта они писали заявление, просили квартиру с лифтом или этаж пониже, но ему все комнату предлагали за выездом, а что значит за выездом? В коммуналке на эту квартиру давно уже соседи зарились и когда ему давали смотровой ордер, его даже и на порог не пускали, не открывали ему двери и все.
Я часто думаю, что если бы у него была большая семья, двое-трое детей, то конечно, он бы квартиру получил, а так что ж... Так папа и умер в коммуналке, да только он-то не очень и горевал при жизни по этому поводу, одна я переживала.
И было у него на сберкнижке все наследство за всю его прожитую жизнь ќ- пятьсот рублей.
Мачеха очень боялась, что начну требовать свои двести пятьдесят, но я честно взяла у нее только половину того, что осталось после похорон: пятьдесят рублей.
Добавила немного и купила себе серьги золотые в память об отце.
А я сама тридцать пять лет прожила в той комнате, в которой принесла меня мать из роддома, и только потом путем сложного тройного обмена выменяла квартиру на Бульваре Яна-Райниса, и мы разъехались с соседкой, на самом деле она была уже внучка той соседки Лиды, которая жила с нами при маме.
А замуж я вышла поздно, и мы поменяли однокомнатные квартиры на двухкомнатную и сейчас так там и живем. Детей у меня нет. Не решилась я после сорока рожать.
Может быть, если бы маму роды в инвалида не превратили, так я бы смелее была, а так что ж...