Аннотация: Что такое реальность? Он никогда не задумывался об этом. Но жёлтое объявление на автобусной остановке всё меняет.
Над головой оглушительно грохнуло, и хляби небесные разверзлись. Николай вымок до нитки, пока бежал до автобусной остановки, под козырьком которой уже прятались двое таких же, как и он, незадачливых пешеходов, не прихвативших из дому зонт.
- А передавали облачность без осадков, - пробормотал один из них, глядя, как пузырятся на асфальте лужи.
Его спутник лишь отмахнулся.
Рабочий день заканчивался, и транспорт был переполнен. Мимо них, не останавливаясь, проехала, поднимая кучу брызг, сперва одна маршрутка, потом другая. О том, чтобы спуститься в метро, Николаю даже не думать не хотелось - при мысли о душном вагоне, мчащемся под толщей земли на огромной скорости, полном потных, разгорячённых людей, становилось дурно, а мигрень, казалось, ещё отчаяннее вгрызалась в виски.
А дождь лил вовсю. Шумел в сточных трубах потоками воды, пел под стаккато крупных капель, разбивающихся о крыши домов. Дождь смывал с улиц пыль и грязь, дождь приносил с собой запах влажной земли и травы, мимолётный, словно эхо вдали, петрикор. Николай бездумно смотрел на бегущие по дороге ручьи, несущие с собой окурки и мелкий сор. Скучающий взгляд перешёл на тускло-серое, словно дымкой подёрнутое небо, а потом вновь опустился, исследуя фасады домов и фонарные столбы. Каждый удар сердца отдавался пульсацией за глазными яблоками, и Николаю мучительно хотелось отвлечься от боли хоть на минуту, когда его собственное тело превратилось в пыточный инструмент. Взор уткнулся в доску объявлений и автоматически упал на самое яркое пятно - канареечно-жёлтый листок по центру доски. Мелкий шрифт не позволял ознакомиться с содержанием, и, проклиная в душе пёструю бумажку и собственное любопытство, Николай достал из кармана пиджака очки. Прищурился, почти физически ощущая, как головная боль довольно потирает лапы и хихикает над глупым програмистишкой, решившем ещё немного напрячь зрение, но сумел-таки прочитать злополучное объявление:
И несколько отрывных бумажек по нижнему краю с номером телефона и простым, без отчества, именем: Алёна.
Николай иронически улыбнулся, сняв очки и потирая переносицу, и осторожно выглянул из-под козырька остановки. Просвета в тучах не было, и дождь барабанил по лужам так же активно, даже не думая заканчиваться. На мокрых проводах покачивались нахохлившиеся, взъерошенные голуби. Николай провёл взглядом девочку, шагающую под розовым зонтиком за ручку с мамой, велосипедиста в оранжевом пластиковом плаще, и быстро, словно боясь передумать, вынул мобильный и набрал номер. Рука сама собой потянулась к волосам - от привычки ерошить и встрёпывать их в момент раздумий и сомнений Николай пытался, но так и не сумел до конца избавиться. Сейчас он на всё готов был пойти, лишь бы избавиться от хронических болей, одолеть которые не могли ни таблетки, ни массажи, ни иглоукалывание. Слушая телефонные гудки, Николай потирал висок, чувствуя, как толкается под пальцами кровь.
"Была не была. Вдруг и правда... ведьма".
- Да, - утвердительно произнёс голос на другом конце линии, и Николай вздрогнул, на секунду отрываясь от телефона, чтобы бросить на него недоумённый взгляд.
- А... Алло?
- Я вас слушаю. - Голос был негромкий, со странными пришептывающими интонациями, и настолько чёткий, словно его владелица стояла сейчас у Николая за спиной.
Он прочистил горло.
- Добрый день. Я по объявлению...
- Приезжайте, - без обиняков велел голос. - Мой адрес...
Выслушав и попрощавшись, Николай вышел к дороге, вытянул руку. Пара машин скользнула мимо, обдав носки туфель грязной водой, но серебристый Ланос с шашечками на крыше всё же остановился напротив. Распахнув дверцу, Николай сел на пассажирское сиденье. Водитель, лысеющий мужчина с багровым затылком, чуть повернулся к нему:
- Вам куда?
Николай назвал адрес. Таксист кивнул, одним движением включив и счётчик, и радио, тут же надрывно захрипевшее голосом Высоцкого.
"...Мы бредим от удушья,
Спасите наши души, спешите к нам.
Услышьте нас на суше..."
Такси тронулось и покатило по проспекту. Николай безучастным взглядом проводил небоскрёбы офисов. Дождь всё шёл, закрашивая город серым. По тонированным окнам авто скользили горошины капель, дворники с тихим жужжанием мотались из стороны в сторону, очищая лобовое стекло от потоков грязи, что поднимали проезжающие мимо машины. В салоне было тепло и пахло освежителем воздуха, печка усердно гнала потоки жара, и Николай, постепенно согреваясь, откинулся на сиденье, оперев ноющий затылок о подголовник. Таксист тихонько постукивал пальцами по баранке в такт доносящемуся из колонок шансону. Николай сам не заметил, как задремал.
- Эй, шеф, просыпайся. Приехали.
Открыв глаза, Николай сел ровнее, потёр ладонями заспанное лицо. Боль тут же, словно обухом, ударила по вискам, так что он глухо охнул, сморщившись. Таксист, включив аварийку, выжидающе глядел на своего пассажира, и Николай, очнувшись, полез за бумажником. Расплатившись, он вышел на мокрый тротуар, хлопнув дверцей автомобиля, и огляделся по сторонам. Из темноты выступали силуэты типовых многоэтажек, и он пошёл вдоль улицы. Вяло накрапывал дождь, потерявший боевой запал, свет зажёгшихся фонарей отражался в мокром асфальте. Вечерний холод просочился под ткань влажного плаща, пробирая до костей.
Обнаружив, наконец, нужный ему дом, Николай поднялся по ступеням и ткнул кнопку домофона. Издав электронный писк, дверь открылась спустя несколько секунд. Войдя в лифт, Николай привалился к его створкам и так доехал до необходимого этажа, почти вывалившись из кабинки, когда дверцы разъехались. Боль билась в черепе обезумевшей птицей, норовящей разворотить свою костяную клетку и вырваться наружу, и Николай уже ненавидел себя за то, что решил приехать сюда вместо того, чтобы отправиться домой, в полумрак и тишину пустой квартиры. Лежал бы сейчас на диване, с чашкой ромашкового чая в руке и холодным компрессом на лбу. И кто виноват, что его понесло в эту дыру, к чёрту на рога, когда от каждого движения и от каждого звука голова словно взрывается, а любой свет, даже самый тусклый, кажется настолько ярким, что хочется ослепнуть, выцарапав собственные глаза? Николай тяжело застонал сквозь сомкнутые губы и рвано вздохнул, стараясь взять себя в руки.
Одна из дверей оказалась приоткрыта, и он, помедлив, вошёл в квартиру. В прихожей царил практически полный мрак - если бы не тусклый свет, льющийся из комнат, было бы совсем ничего не видно.
- Входите, - донеслось из глубины квартиры. - Только разуйтесь.
Николай неловко опустился на корточки, расшнуровывая туфли, совсем сырые изнутри. Носки оказались безнадёжно промокшими. Держась за стену, он встал и, сняв плащ, повесил его на крючок у двери.
- Здравствуйте.
Николай обернулся. Перед ним стояла, приветливо улыбаясь, владелица пришептывающего голоса, веснушчатая и кареглазая. Она протянула руку, увешанную множеством разномастных браслетов - от широких кожаных, даже на вид тяжёлых, до бисерных фенечек и тоненьких пёстрых "неделек" с бубенчиками. Пожимая женскую ладонь, Николай бросил взгляд на другую её руку: на ней не было ничего, кроме нитки хрустальных бус, несколько раз обёрнутых вокруг запястья.
- Я Алёна, а вы?..
Спохватившись, Николай представился. Отчества своего женщина так и не сказала, и потому он тоже назвал лишь имя.
- Очень приятно, Николай.
Он, забывшись, кивнул, и сжал зубы, когда перед глазами словно взорвался фейерверк. Алёна круто развернулась, так что волосы её взметнулись тёмной волной, и направилась в кухню.
- Идёмте.
Николай последовал за ней, с любопытством озираясь. Он, хоть и с трудом это признавал, но ожидал в глубине души увидеть хоть что-то колдовское. Магический котёл, в котором булькает загадочное варево, или пучки засушенных травок под потолком, батареи кувшинов и банок на полках, или хоть таинственный полумрак и чёрного ведьминого кота. Но кухня оказалась самой обыкновенной. С обычным "фартуком" из кафельной плитки над газовой плитой, обычной грязной тарелкой в обычной раковине, обычным столом и табуретками. Даже обои на стенах были самыми обычными - в цветочек. И отчего-то Николай остался разочарован, хоть и понимал, что всё это просто глупости.
- Что же вы, Алёна, открываете дверь, даже не спрашивая, кто пришёл? - наигранно-бодро улыбнулся он, стараясь преодолеть чувство неловкости. - А если б это были злоумышленники какие?
Женщина, поставив на плиту блестящий чайник, обернулась, и в её улыбке Николаю почудилось незлое озорство.
- А я бы узнала, будь это злоумышленники.
Он ей сразу поверил. Может, потому, что просто слишком устал, а может из-за её тона, в котором не было ни капли сомнения.
- Присаживайтесь, Николай, в ногах правды нет. Я вам сейчас тапки принесу.
Не обращая внимания на протесты, она заставила его снять носки и куда-то унесла их, вернувшись с совсем новыми мужскими тапками. Засвистел закипающий чайник. Николай приподнял брови, усмехаясь, когда Алёна поставила перед ним исходящую паром чашку:
- Волшебное зелье?
Улыбнувшись неуклюжей шутке, женщина мягко подтолкнула чашку к нему.
- Просто чай. Вы ведь любите чай?
- Да...
- Тогда пейте. Вы замёрзли.
Голос её был ласковым, как у старшей сестры, обращающейся к несмышлёному братишке. Словно во сне, он сделал глоток. По пищеводу прокатилось тепло, Николай блаженно прикрыл глаза, вздыхая, вбирая в себя сладкий аромат, чуть отдающий синтетикой. И взглянул на Алёну:
- Фруктовый?
- Верно.
Женщина заварила чай и себе, и они сидели вдвоём, в тишине, нарушаемой лишь тиканьем настенных часов. Николай взглянул на циферблат: половина восьмого. Мелькнула было вялая мысль, что пора домой, ведь уже поздно... И пропала. Уходить из этой квартиры Николаю не хотелось. Алёна подошла к окну и задёрнула шторы одним резким движением, словно отсекая освещённую тёплым электрическим светом кухоньку от внешнего мира, тёмного, сырого и холодного.
Из коридора донеслось мяуканье, и Николай вздрогнул от неожиданности, обернулся: на пороге кухни стоял чёрный кот, зеленоглазый и белоусый. Он вальяжно вошёл в комнату и, обнюхав тапки Николая, неожиданно вспрыгнул ему на колени. И затоптался, кружась.
- Вы ему понравились, - сказала Алёна, обнимая ладонями бока чашки.
- Да? Странно, я с кошками обычно не лажу.
Николай осторожно почесал коту шею под подбородком, и тот с мурлыканьем плюхнулся на бок, подставив брюхо; принялся лапами мять брючины, оставляя шерстинки на светлой ткани.
- Вы, наверное, собак больше любите?
- Тут даже не в любви дело, хотя да, собаки мне больше нравятся, - произнёс Николай, огладив лоснящуюся спинку. - Просто коты меня почему-то не переваривают. А как его зовут?
- Том. - Алёна улыбнулась и развела руками, шутливо извиняясь: - Не самое оригинальное имя, конечно.
Николай пожал плечами.
- А мне нравится.
Вновь воцарилась тишина. Он рассеянно поглаживал дремлющего на коленях кота, Алёна водила пальцем по столешнице, рисуя на ней невидимые узоры. Николай не чувствовал неловкости, что бывает между незнакомцами, исчерпавшими все темы для разговора и пытающимися нашарить упущенную ниточку беседы. Напротив, ему нравилось молчать вместе с этой женщиной. Алёна перебирала в пальцах крупные хрустальные бусины, и Николай понял вдруг, что вовсе это не бусы, как показалось ему на первый взгляд, а чётки.
- Давно вы в городе, Николай? - спросила женщина.
Он уставился на неё, от неожиданности даже не скрывая изумления.
- Откуда... Как вы догадались?
Алёна молча улыбнулась, склонила голову к плечу.
- Как вы узнали? - повторил он настойчивее.
Боль стукнула в висок, словно напоминая, что она всё ещё здесь.
- Увидела в ваших глазах. Я и сама - не местная. Мы с сёстрами выросли на берегах Байкала.
- Вот как, - пробормотал Николай. - Ясно...
Но яснее ему не стало. Её объяснения только запутывали его ещё больше. Он прижал руку к глазам, надеясь утихомирить чудовище, свернувшееся клубком в черепной коробке, и тут же отнял её, понимая, что ничем это не поможет. Попытавшись заговорить, закашлялся, отпил чая, чтобы смочить пересохшее горло. Запах искусственных фруктов ударил по обонянию.
- С чего вы взяли, что я не русский?
Собственный голос казался скрипучим, чужим. Алёна опустила глаза, и Николай заметил вдруг, какие пушистые, какие чёрные у неё ресницы.
- Мне сказала ваша кровь. Вам не нравится этот город. Он вам чужд. Вы пытаетесь здесь выжить, как... Как землянин на марсе.
"Вернее, как рыба на берегу", - подумал Николай.
- ...берегу.
Он моргнул, сдвинул брови.
- Простите... Вы не могли бы повторить последнюю фразу?
- Как рыба на берегу, - произнесла Алёна.
И вновь улыбнулась так, что на щеках заиграли ямочки. И глаза её в неярком свете лампы казались чёрными, как два уголька. И пока Николай глядел в них, не отрываясь, слова, самые точные и подходящие, сами пришли к нему на ум, так что он мог лишь удивляться, как не понял раньше. Он мог бы сказать ей, что это таинственный город. Что здесь ищут просветления, расширяют сознание. Мог бы сказать, что здесь у каждого своя магия: кто-то находит потерянные предметы, кто-то предсказывает будущее. Жители этого города дышат с ним в унисон. Живут в его ритме. А он дышит лишь духотой и пылью и не чувствует больше ничего. Не чувствует здешнего странного, дикого ветра, а жаль - город щедр, и столько мог бы Николаю дать.
Николай раскрыл рот... И закрыл, так ничего и не сказав. Но женщина подняла взгляд и он, прочтя в нём молчаливую просьбу, произнёс, осторожно подбирая слова:
- Городское дыхание очень странное. Я не спешу дышать с ним, у нас разный воздух.
Он замолчал. Всё, что наполняло его голову только что, испарилось, исчезло без следа. Он и правда ощутил себя вдруг рыбой - задыхающейся, бессильной. Безмолвной.
Алёна глядела на него, ожидая продолжения, и он, злясь на самого себя, резко сказал:
- Не знаю, как сказать лучше. Да вы и не понимаете меня, наверное.
Алёна накрыла ладонью его руку. Браслеты на её запястье нежно зазвенели.
- Когда я услышала ваш голос, то ощутила ветер между кожей и кровью. Вы не отсюда родом, нет. Вам тут тесно.
- Тесно?
- Вашему духу нужен простор, - сказала Алёна. От непоколебимости её тихого голоса по спине Николая побежали мурашки. - А город - это пыльная бетонная коробка. Я чувствую, вы не любите, когда мало места. И вас пугает, если стены со всех сторон. Потому что вы другой.
Каждое её слово, как стрела, летело прямо в цель - его сердце. Насыщенный аромат фруктового чая плыл по маленькой кухне. Воцарилось молчание, столь плотное, что его, казалось, при желании можно было бы нарезать ножом на куски. Кот по имени Том спрыгнул с его коленей и сел около хозяйки, буравя гостя немигающим взглядом глаз-изумрудов, неподвижный, словно изваяние.
- Мои родители родом с запада Украины, - сказал Николай наконец. - Я там родился. Но когда мне исполнилось три, мы уехали в Россию к родственникам. Сюда я приехал по работе. И я... У меня клаустрофобия.
- Ваша кровь говорит с вами, Николай. Слушайте её. Вам не нужны пыль и духота.
- Так вы, значит, настоящая ведьма? - несмело спросил он.
Ему ответил тихий смех, такой же нежный, как перезвон тоненьких металлических браслетов, как звяканье бубенчиков.
- Ваша голова ещё болит? - спросила женщина, отсмеявшись.
Воздух сгустился, мерцая. Николай взъерошил волосы, пропуская пряди сквозь пальцы.
- Но это же... нереально, - пробормотал он.
- Что такое реальность? - Алёна улыбнулась своей странной, нечитаемой улыбкой. - Нечто очень рассеянное, непредсказуемое. Сегодня найдёшь в придорожной пыли, завтра на улице с обрывком газеты, иногда это солнечный нарцисс*. Боли больше не будет, Николай. Она ушла.
Чёрный кот издал хриплый мав. Сладкий, приторный запах стал одуряющим, будто прямо в комнате распустились сотни жёлтых весенних цветов. К горлу подступил комок, Николай сглотнул, чувствуя, как выступает на лбу испарина. Он словно погрузился в горячую ванну. Нахлынувшее тепло изгоняло остатки холода из костей, из каждой клетки его тела, из головы, из разума. Он прикрыл глаза.
Когда он открыл их снова, то увидел белый потолок. Повернул голову и понял, что лежит в постели. В своей собственной постели. Сквозь полупрозрачные шторы на подушку падал тихий солнечный луч. Николай лежал неподвижно, прислушиваясь к себе.
Боли не было.
Последний рабочий день недели прошёл так же, как и всегда, если не считать задумчивости, поселившейся в душе. Николай автоматически работал, автоматически отвечал на звонки клиентов, автоматически проверял почту. Опасения и сомнения, тревожившие его по началу и заставившие проверить квартиру и кошелёк, к вечеру сменились недоумением и странным, болезненным чувством, больше всего похожим на сожаление. И роились в голове вопросы, ответов на которые Николай был не в силах найти.
К концу дня он заварил чашку чая и встал с ней у ксерокса, глядя в окно. Сунув руку в карман пиджака, Николай нашарил какую-то бумажку и, нахмурившись, вынул её - он не имел привычки держать в карманах мусор вроде автобусных талонов или смятых чеков. Но это оказался не чек и не талон, а отрывная часть объявления с телефонным номером и простым, без отчества, именем. Хмыкнув, Николай стиснул её в руке.
А когда он вернулся домой, вернулись и сомнения. Он упал в кресло, пряча в крепко сжатом кулаке маленький жёлтый листок. Ладони потели, как у мальчишки. Взъерошив волосы, и без того уже стоящие дыбом, он набрал телефонный номер. Согласится ли она на совместный ужин в кафе? В качестве благодарности... И улыбнулся, когда глуховатый голос на другом конце линии без тени сомнения произнёс: