- Скажите, Вячеслав, у вас сенокос в нынешнем году удался?
- Сенокос?.. Ах, да. Лето-то жаркое. Он удался, а как же. Полные амбары и овины набили сеном.
- Скотина...
- Скотина? Кто?
Сухие горошины смеха рассыпаются по ступенькам крыльца.
- Слава, вы скотину держите?
- Свиньи, куры, козёл... тёлка на откорм.
Сука, похоже, ещё та. Но привезла с собой четырнадцатилетнего "перца". Внук от старшей дочери, живущей в Москве.
Смазливый еврейчик Иван. (Это что, исконное иудейское имя? Разве есть такая жидовская фамилия - Жуков?)
Смехопанорама от идиота Петросяна. Но красив, зараза, как языческий бог.
Смоляные курчавые волосы.
Сливы глаз.
Сокрушительный взмах ресниц.
Скалы скул.
Сочные дольки адреналиновых губ.
Совратительный взгляд, в котором российское солнце слепо катится над иудейской землёй.
Случайность, одна роковая случайность свела нас здесь, среди живых надгробий прошлому. Бабка Степанида, самая известная самогонщица в Отрепьевском районе, за день до отъезда попала со сломанной ногой в больницу. Председатель совхоза Цибик Циренович, с лоснящейся якутской рожей, созвонился с директором санатория, вручил мне большую бутыль Степанидиного первача - и вот теперь я тут. Откровенно говоря, мне до лампочки: лишь бы вырваться из нашего грёбанного совхоза, тем более, в самый разгар уборочной. Да к тому же, почти бесплатно.
Совпадение, просто колдовское совпадение, что, примерно, в это же самое время отец Ивана попал под израильский автомобиль. Его жена срочно вылетела на историческую родину. А их отпрыска Стерве пришлось взять с собой.
С её связями и деньгами устроить внука в "Советский" не составило особого труда.
Светила, конечно, правят нашими судьбами, но ещё и господин Великий Случай. Каждый раз я убеждаюсь в этом всё больше и больше.
Скамья под сиреневым кустом стоит на чугунных лапах, будто варан в ожидании добычи. Подсаживаюсь. "Перец" отрывается от чтения "Башни" и, взмахивая крыльями ресниц, вопросительно смотрит на меня.
- Слава, - улыбаюсь я и протягиваю руку. - А ты Иван, я уже знаю. Стер... Стелла Соломоновна попросила, чтобы я с тобой подружился.
Секундная заминка. Давай, малыш, тебе некуда бежать. Кругом - морг. Я здесь самый молодой, хоть и старше тебя в два раза.
Семь секунд - и он в моих руках. Вернее, его ладошка - в двух моих. Вот и встретились, вот и познакомились.
Словно сапёр, нащупываю тему для разговора. Компьютерные игры и музыка. Есть контакт! Через пятнадцать минут болтаем, будто старинные приятели.
Сверстники. Почти. По крайней мере, я своего возраста не чувствую.
Супер!
Супер-трупер: Иван своими ресничными крыльями едва не смахивает меня со скамьи. Нога на ногу, чтобы скрыть возбуждение. Надо было надеть плавки под шорты, тогда было бы не так заметно.
Слава Богу, Стерва машет ему с крыльца костлявой дланью и он, сказав "До встречи", убегает.
Сую руки глубоко в карманы.
Спешу окольными путями в свою комнату на первом этаже. И, упав голышом на скрипучую койку, дрочу, дрочу, дрочу...
Стемнело.
Свет не зажигаю.
Стою у раскрытого окна и курю. Душно. Белоснежная тюль скрывает мою наготу от постороннего взгляда. В корпусе напротив, на втором этаже мандариновым светом вспыхивает окно.
Силуэты за оранжевой занавеской всё время движутся в разных направлениях.
Скучно.
Сразу лечь спать или почитать? Я захватил с собой двухтомник Чарлза Буковски, но осилил всего пару рассказов. Что-то не очень идёт.
Стеклянный шар медленно катится в прошлое. Говорят: если долго глядеть на луну, то можно увидеть там, как Каин несёт на плечах своего убитого брата.
Смотрю, вглядываюсь... Ничего.
Сергея не несёт никто. Он стал первым моим любовником. Настоящим. До этого меня вместе с другими малолетками регулярно насиловали старшие ребята. Как правило, по двое: спереди и сзади. Обычно, ночью. Без предупреждения.
Серым парусом срывалось одеяло.
Стаскивались застиранные трусы. Меня ставили на четвереньки поперёк кровати и в мою полусонную плоть впихивались слюнявые члены. Насиловали грубо и грязно.
Со звонкими шлепками по щекам и ягодицам.
С глухими ударами кулаков по спине.
С обжигающими щипками за соски и мошонку.
С насмешками и матом.
С вырыванием клоков волос в минуту экстаза. Порой я даже не догадывался, кто мои очередные насильники.
Сергей был первым, кто поцеловал меня в губы.
Стайка крупных мурашей пробежала по спине и затерялась где-то в районе копчика сладострастной истомой. Из-за оранжевой занавески на балкончик явился Иван. В светлых коротких трусиках на загорелом теле. Лёг локтями на перила. Озирается по сторонам.
Скулы ходят ходуном, пережёвывая жвачку.
Спешу в душ. Накидываю на голову ещё влажное полотенце и возвращаюсь в комнату. Щёлкаю выключателем. Расхаживаю обнажённым перед окном, вытирая уже сухие волосы. Поворачиваюсь то передом, то задом. Любуйся, малыш, моими мышцами.
Сверху должно быть всё хорошо видно. Член наливается кровью и задирает бесстыжую головку. Только бы Стерва не вышла на балкон покурить. Всё, хватит. Бросаю полотенце на спинку стула. Выключаю свет.
Странно, на балкончике никого нет.
Снова снилась зона.
Столько лет прошло, а она всё не отпускает.
Стервозный охранник Саврасов опять ведёт меня в душевую и приказывает опуститься на колени. Заставляет расстегнуть ему штаны. Тычет своей напряжённой кривоватой елдой в губы:
- Соси, сука!
Сосу, сосу... Не так, не нравиться.
Саврасов сердится.
Ставит раком.
Сдёргивает с меня кальсоны.
Смачно шлёпает по ягодицам.
Сплёвывает в ладонь.
Слюной смазывает головку и входит короткими резкими толчками. Боль и слёзы.
Слёзы стыда и унижения.
Схватив за бёдра, раскачивается. Дышит тяжело за спиной. Хрипит:
- Сука... подмахивай!
Стараюсь.
Саврасов заставляет меня дрочить собственный член.
Стараюсь, мастурбирую.
Скорость: 60 движений в минуту.
Стонем в унисон...
Сон разрывается, как материя, утренним оргазмом. Пах и простынка забрызганы спермой. Невероятно: за всю жизнь - первая поллюция!
Суходрев - необычное название для речки. Мёртвое какое-то.
Старичьё тусуется на общем пляже. Оживление призраков.
Сало вываливается из лифчиков и трусов. А из задниц сыпется песок.
Спесивое выражение лиц. Пассивные взгляды. Зрачки, залитые смесью из мочи и подсолнечного масла. Резиновые улыбочки змей, вставные челюсти крокодилов.
Седина.
Седина.
Седи... Закрашенная, она ещё омерзительнее. Мороз по коже от мысли, что и ты когда-нибудь будешь таким же.
Скопище полутрупов.
Стрижи и ласточки снуют над ними, будто над падалью.
Смотреть противно.
Смешно.
Страшно.
Сон во сне.
Смываемся от них с Иваном на другой берег, за камыши. Лежим без движения на зелёной траве.
Стрекочут невидимые кузнечики.
Скрипят ветки старых ракит.
Серая пичуга на ветке свистит нежно и пронзительно.
Со стороны санатория доносится еле слышимая музыка.
Сердце стучит в такт далёкому дятлу.
Сон без сна.
- Славка, хватит валяться. Пойдем в догонялки играть.
- Сейчас, сейчас.
Состояние неги и тревожное предчувствие счастья.
- Слав, ты же обещал.
Сангвиник, не может и пяти минут полежать спокойно.
Сейчас, подожди, непоседа, ещё минуточку.
- Слав, а я тебя вчера вечером видел, - признаётся мальчик. Я молчу. - Ты голый спишь, да?
Согласно киваю головой.
- Скажи, ты вчера дрочил? - не унимается он. - У тебя стоял, когда ты ложился. Я видел.
Согласно киваю.
Смеётся.
- Серьёзно, - уверяю я.
Слюдяной птеродактиль плавно спланировал на мальчишескую коленку. Млею от удовольствия. Мои пальцы на цыпочках крадутся по его ноге. Первое прикосновение. Иван молча следит за нами обоими.
Следствие ведут педерасты.
Синяя стрекозка бесшумно поднимается в воздух и уносится прочь.
Солнце.
Сновидение.
Соблазн.
- Стань охапкой соломы, - говорю я, глядя в безоблачное небо. - На которой я буду спать, - переворачиваюсь на живот, удерживая взглядом линию горизонта. - Этой ночью лицом вниз.
- Сам сочинил? - почему-то шёпотом спрашивает Иван.
- Скажешь тоже. Басё, японец.
Сомнения, самые последние, замешанные на естественном страхе, рассеиваются после того, как "перец" признаётся в том, что тоже занимается онанизмом. Давно. И часто. Но сейчас, живя с бабкой в одном номере, редко.
Счастливая возможность ускорить ход событий. Но теперь боюсь вспугнуть, а может быть, просто растягиваю удовольствие.
Слизываю глазами, словно сметану языком, его сливочно-шоколадную плоть: от кончиков пальцев на ногах до чёрной кудрявой макушки.
Стопы в царапинах. Лёд лодыжек. Жар ляжек. Прокопчённые солнышком бёдрышки.
Свёрток студня в зелёных узких плавках.
Складка плоского живота. Пипка вдавленного пупка. Золотко моё израильское, какой падший ангел тыкал пальчиком в твой пупочек, чтобы дозвониться до души?..
Соски.
Сосочки.
Сахар и соль.
Скулы.
Сливы глаз.
Смоль волос.
Соль и сахар.
Спускаюсь вниз.
Судёнышко... нет, челн... нет, член. Вернее, членик.
Странно, но мы до сих пор не возбужденны. Ни он, ни я.
- Слушай, а давай голышом купаться, - вдруг предлагает он.
Сам, сам. Никто не подталкивал.
Совратитель. Взгляд озорной, как у чертёнка.
Смотрю по сторонам. На всякий случай.
Соглашаюсь. А сердце бухает, будто у бегущего быка.
Стягиваю плавки первым. Только бы он не передумал. Не струсил. Не испугался собственной смелости.
Следом - Иван. Отворачиваюсь, чтобы не смутить.
Суходрев рябит в глазах.
Странно стоять нагишом среди бела дня на виду у... природы, что ли. И приятно, и боязно. И хочется, и колется. Что-то есть в этом запретное.
Словно нарушение библейской заповеди. Не расплакаться бы.
С затаённой жадностью он уставился на мой свисающий член с закрытой головкой. Чувствую движение крови в промежности.
Стручок пацана короток, но толст.
Соболиная опушка лобка.
Сморщенный мешочек кожи, слишком большой для двух голубиных яичек.
Смущённо улыбаюсь: Иван обрезан.
Смехопанорамма от придурка Петросяна.
- Смотри, у меня встал, - сообщает подросток, восторженно глядя на свой торчащий пенис. - Чур, ты водишь. Догоняй!
Солнечные брызги разлетаются в стороны. Вода прозрачная, как в ванной. Его тело скользит под водой в сторону ракит, нависших над водой. Набираю полную грудь воздуха и резко отталкиваюсь от земли.
Стекло воды - упругое и мягкое одновременно. Вязкое и прохладное.
Словно занавес, развожу руками воду. Впереди - поплавок его голого тела. Перебирая загорелыми лапками, кружится на одном месте. Потерял, беглец, преследователя.
Сверкает, ослепляя, то упругой попкой, то упругим пенисом. Фигурная полоска незагорелой кожи: недопечённые булки, набитый ливерным фаршем мясной столбик.
Сжимаю его в руках и тяну вниз. Догнал, поймал, пощупал.
Сновидение среди белого дня.
Свет и свет.
С набежавшего облака ангел видел, как я поддавался ему, скользя под водой на спине. Иван надвигался сверху, хватался за набрякшую плоть и, задыхаясь, вытягивал меня на поверхность. А потом я снова гнался за ним, нагонял, прижимался животом - к спине... Хотелось кончить и умереть в Суходреве.
Сидим на траве - мокрые и возбуждённые.
Стереоскопические капли падают с волос и скользят по коже. Жду, когда он предложит подрочить вместе. А я бы подхватил: друг у друга. Иван широко развёл колени, так удобнее сидеть. Пах - нараспашку. И молчит, бесёнок.
Страсть опрокидывает меня на обе лопатки. Фигурально. Ложусь на бок, облокачиваясь на руку, и - пальчиками по пенису. Он с серьёзностью смотрит на свой вздрагивающий отросток.
Свинцовая тяжесть головки.
Стебель.
Степная поросль лобка.
Стержень.
Сталактитовые наросты.
Ствол.
Стеарин мошонки.
Старинный, классический стояк.
Соскальзываю с мясного шарика. Тремя пальцами тереблю шагреневую шкурку: вверх - вниз, вверх - вниз, вверх - вниз...
Страсть и сон.
Стрункой вытянув ножки, он откинулся назад, запрокинул курчавую голову, пьёт жадными глотками небесный сироп. Зажав в кулак, с упоением мастурбирую мальчишескую плоть.
Скорость: 60 движений в минуту. Задыхаясь, выдыхает:
Сломан стыдливый барьер. Припадаю губами к подростковому пенису: присасываюсь, сосу, отсасываю самые сладкие остатки сока.
Сколько времени прошло: секунды? час? столетие? Не знаю. Не помню. Да и не хочу знать и помнить.
Смесь удивления и восторга на юном лице. Заключительный аккорд сюиты потряс меня окончательно. Иван крепким пальчиком стёр с моих губ своё семя и засунул пальчик в собственный рот.
Сон и страсть.
Старуха недовольно скривилась, узнав, что мы плавали на тот берег. Но нам уже было всё равно.
Самолёт пролетел в сторону Калуги.
Солнце село за сосновый бор.
Стекло тускнеет, становится матовым.
Сумерки августа накатывают волнами. Писк пикирующих комаров.
Сна нет. И, наверное, уже не будет.
Сегодня - точно.
Сухостой всю ночь, как в 16 лет.
Среди ночи я проснулся от кошмара. Он гнался за мной по бесконечному переулку. Голый и возбуждённый. Внизу живота у маньяка торчало сразу два фаллоса. Один другого больше. Один другого толще. Один - белый, другой - чёрный. Два огромных уда. Один - дневной, второй - ночной. Маньяк собирался иметь меня круглые сутки. Но в самый последний момент мне удалось выскочить из жуткого сна.
Сердце прыгало в груди резиновым мячиком. Хотелось ссать. И дрочить.
Сергей сидел на подоконнике в туалете и курил. Я не ожидал здесь кого-то увидеть, поэтому не прикрылся. Он заметил мои оттопыренные трусы и как-то странно улыбнулся.
Струя с шумом разбивалась о стенку унитаза.
Стояк не проходил. А он всё не уходил.
-Старик, может, поболтаем? - предложил он, когда я, наконец, вышел из кабинки.
Странный это был разговор. Вернее, о странностях нашей жизни. Кто их придумывает для нас, а главное, зачем? Какой прок от этого вечному придумщику? А нам, людям? Почему сегодня, сейчас именно мы - детдомовец Слава и журналист Сергей столкнулись здесь ночью? Ладно, у одного - бессонница. У другого - он мельком глянул на мой постепенно опадающий под трусами пенис - тоже свои проблемы.
С одной стороны, вроде ничего удивительного нет. Ну, прислали журналиста из Калуги написать о детском доме. Ну, не спалось ему, и он пошёл в туалет. А мог бы покурить и у себя в комнате. Ну, проснулся какой-то мальчишка, потому что пописать захотел. Чего в этом невероятного?
С другой стороны, почему это неведомое создание выбрало для встречи именно Славу и Сергея? Ведь вместо них запросто могли оказаться другой мальчик и другой журналист. Но что-то здесь, видимо, рассчитано, вплоть до времени. Ещё бы пять минут разницы - и этой встречи никогда бы не было.
Сергей всё говорил, говорил, дымя сигаретой, а я слушал и лишь виновато пожимал плечами.
Сухой комок застрял в горле, мешая дышать. Я вспомнил родителей, которые торопились на тот злополучный автобус. Они безнадёжно опаздывали. Мама предлагала ехать следующим рейсом. Но отец не согласился. А через полчаса на железнодорожном переезде в автобус врезался скорый поезд. А ведь всё могло быть иначе...
Слёзы брызнули из глаз предательским бисером. Я закрыл лицо ладонями и беззвучно заплакал.
Сергей обнял меня за плечи и привлёк к себе. Вздрагивая всем телом, я на какой-то миг увидел нас со стороны: высокий, красивый парень с обаятельной улыбкой и копной светлых волос держит в объятиях несчастного, угловатого, заёбанного детдомовского пацана. От этой картинки мне стало ещё горше.
Стискивая меня в объятиях, он губами прикоснулся к моей стриженной макушке. Я поднял заплаканное лицо.
Стрелец с птичьими крылышками отпустил тетиву и пронзил нас наконечником неземной нежности.