Кривушин Роман Владимирович : другие произведения.

Шляпа (часть 3)

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  9. Пирамидка.
  Имперская столица всё меньше напоминала тот страшно унылый, разваливающийся, перенаселённый, бесформенный город, с которым я познакомилась в гостях у Большого Белого Брата. Сквозь мерцающую пелену, напущенную богом вечного сна, я увидела жалостливое и устрашающее поселение мёртвых и сразу отчётливо поняла, чего не хочу, чего не приемлю по эту сторону жизни. И вот по моему велению, во всех крупных городах страны началась грандиозная стройка, хотя поначалу это выглядело как безоглядный снос. Армия принимала живое, немного брутальное участие, поскольку в этих работах была важная оборонная составляющая. Повсеместно стали распространены комплексные профессии - военный строитель, военный архитектор, военный дизайнер, военный бухгалтер и т.п. Много стало военных учёных и учёных военных. Штатские влились в армию, сильно разбавив начальный состав. Однако не всем это понравилось, так же как не всем нравилась я. Ничего удивительного, что возник заговор. А возможно, и несколько. Образовались гнёзда недовольства. Внедрённые шпионы потянули язычки к запретной информации. Наконец, озверевшие заговорщики подорвали плавучий концертный зал "Всплеск", когда там выступала моя сестра. Они думали, что и я буду на том судне. Они не прогадали, я действительно там была. Но только не в качестве жертвы - а как судия. Для меня была вполне очевидна вина большинства людей, носящих военную форму: они сочувствовали антинародному режиму Гипербореи и вчуже одобряли её методические приготовления к мировой войне. По сути, это были готовые изменники, их надо было только вовремя активировать.
  Опытные следователи надевали маски сказочных существ. Широко применялись жестокие розыгрыши, моральные пытки, дурманящие вещества и, само собой, колдовство. "Высший суд", как отстроенный станок, штамповал приговоры. Стандартные приговоры, к моему сожалению, были щадящие; они проходили по каталогу как "общественное порицание". Получившие такое общественное порицание обязывались к отработке и сдаче несложных зачётов: по военной подготовке, по земледелию и садоводству, по истории Атлантиды, по политической зрелости. С теми, кто не справлялся или проявлял строптивость, программа "Комсорг" церемонилась до тех пор, пока из них не получались порядочные граждане. Это была добрая и терпеливая программа. Не раз и не два она конфликтовала с другой программой "Демиург", которая отвечала за стратагему новой власти. В случае такого спора, я неизменно занимала жёсткую сторону.
  Что касается истинных заговорщиков, то их число, к сожалению, было сравнительно не велико. Любой грамотный Страж среднего ранга легко мог узнать их по особому выражению глаз. С головой выдавали их также слова и жесты. От них и пахло иначе. Порою от них буквально разило - затаённой болью, страхом и ненавистью. Это были самодовольные свиньи, разом изгнанные из уютных свинарников, это были фанатики, потерявшие идолов и извращенцы, лишённые возможности утолять тёмные страсти. Главарь заговора, известный обеим системам как майор Гондра, проявил завидную прыть и выскользнул из-под надзора. А без него заговор был пресен, его объективная картина была смутно прописана. Хунта едва народилась, проклюнулась, а новоявленные масонские ложи пока не успели обрасти мясцом. Многие из тех, кто являлся частью этой эмбриональной измены, действовали неосознанно и шли к своей роли слепыми шагами. Им ещё требовалась доказать их неправоту, вскрыть в них червоточину.
  Генерал Шкрабанец, к примеру, одна из проходных пешек в заговоре Дракона. Он так мне сказал, признался, то есть: "Мы думаем, что ваша политика в корне ущербна, ибо предполагает утопию. А когда вы сказали, что способны одна, в одиночку справиться с Гипербореей, многие всерьёз вам поверили и стали размышлять - а что будет с армией дальше?"
  Что он понимал под армией - себя, что ли?
  Другой генерал, Мраков, который обвинялся в больших растратах, сказал мне: "У нас, у людей преклонного возраста, совсем немного шансов быть принятым в Партию". На что я ответила: "И правильно. Нехрен тебе там делать. Ты говно, а не Страж". Совсем одуревший от допросов генерал Гнайзенау прямо обвинил меня в том, что я сама себя взорвала. Этот офицер, разжалованный из Стражи за рукоприкладство, ранее пользовался моим доверием, а ныне буквально светился от устойчивой связи с Гондрой. Точно такое же муторное свечение предательства исходило и от других контактов Гондры. Я решила отправить этих лже-патриотов вослед масонам, - и сосредоточиться на других, более важных вещах. Но тут, к моему удивлению, взбунтовалось моя тесная говорильня, моё Политбюро. Это случилось примерно на семьдесят пятый день Срока. Общую позицию выразили Кругляш и Катя Поспелова. Они выступили застрельщиками, как Бонни и Клайд.
  -Комсорг очень перегружен. А Демиург сигнализирует об опасном крене вправо, - поведал собранию безумный изобретатель Кругляш.
  От его важного сообщения запустилась слюнявая волна. Она немедленно докатилась до меня через светлые головы членов Политбюро.
  - Если и дальше их так перегружать, может начаться неконтролируемый рост ошибок. Сто с лишком смертных приговоров - это серьёзная нагрузка. К тому же, вы сами отменили смертную казнь. У нас уже не казнят преступников, как в той же Фарфоровой стране.
  - Эти системы - всего лишь первобытные приблуды, весьма грубые и неточные, - ласково сказала я. - Садись, Кругляш. Я пока что приняла ручное управление. Это нужно сделать. Казнить изменников. И всех, кто ещё колеблется. Кто ещё думает, что он супермен. Мне тут не нужны супермены. А если кто чувствует в себе страх и недоверие - тех надо обнадёжить и обкормить. Скажите мне, как ещё пасти это стадо в полтора миллиарда голов?
  Мои слова столкнулись со стеной молчания. Все двенадцать Стражей, все двенадцать моих клевретов о чём-то задумались. От их склонённых голов пошли пенные разноцветные волны. Мои друзья и помощники заходили по каким-то своим внутренним ковровым дорожкам.
  - Но разве мы пришли не затем, чтобы дать людям свободу? - звенящим голосом спросила Поспелиха. - Ведь в этом же состоит дух русского леса! В свободе.
  - А где она? У тебя она есть? - прервала я свою воспитанницу. - Поделиться хочешь? Нет, вы пришли для того, чтобы отыскать свободных людей. И обменять их свободу на что-нибудь другое. Мы уже два с половиной года собираем урожай свободы. Щедрый урожай.
  Взор Поспелихи потемнел от возмущения, на щеках проступили пятна.
  - А ради чего мы тогда? - воскликнула она и осеклась.
  - А ради чего мы тогда, - с интеллигентной улыбкой подхватил Кругляш, - уничтожили коррупцию и прежние субъективные, продажные суды? Правильно - чтобы установить равенство перед законом. И повысить ответственность за жизнь.
  - Тебя слушать противно, - сказала я. - Ты зачем на меня эту тухлую публицистику льёшь?
  - Высший суд не даёт добро, - встал с места Лимон и слегка кивнул. - Недостаточная база.
  - Весь этот люд, - щёлкнув пальцами от досады, сказала я - и в полусвете Круглого зала пронеслись чёрно-белые призраки, - выразил мне в лицо свою ненависть. Чего ещё надо? Да они фактически убили меня. И с вами они поступят так же. У них слюна капает, когда им о вас говоришь. Так что не надо тут ерунды про базу.
  - Но позвольте, - поднялся Иночкин, - а существует ли вообще этот ужасный майор Гондра?
  - Конечно. А ты ещё сомневаешься, несчастный? - спросила я. - И он, и ещё другие головы Дракона. Каждую ночь они скалят клыки над твоим раздобревшим телом, Иночкин. С их точки зрения, ты занимаешь свой высочайший пост не по чину.
  - Вы нам просто столько раз говорили про этого Дракона, - визгливо вмешалась Калька. - Но его никто кроме вас не видел. Покажите же.
  - Вот когда он будет мёртв, вы сможете лепить его из мокрого песка, - стараясь ровно дышать, ответила я. - А потом разглядывать.
  - Хэй, - как школьница, вытянула нелёгкую руку Ада Ладова, - у меня вопрос. Шришри, вы, правда, считаете свой народ стадом? Или это у вас просто так вырвалось, в пылу полемики?
  Заседание Политбюро началось в Круглой зале Коробка, а продолжилось уже на открытом воздухе. Я вывела всех из напыщенных стен в прозрачную берёзовую рощицу. Там была круглая поляна, красиво заросшая пучками ковыля, а рядом был мой шалаш. Точнее, уже не шалаш, а блиндаж, сделанный по всем правилам. Я дала команду построиться. Надо отметить, мои ребятишки серьёзно заматерели в переустройстве общества; они больше не напоминали хиппи из студенческого отряда. Это были хищники, способные растерзать любого. Свобода сделала из них взрослых бесстрашных людей. Всем пылким сердцем они полюбили Русский лес и сжились с делом его возрождения. Но вместе с тем, чувствуя мою заботу, распустились и нередко мне перечили. А некоторые - так и вовсе хамили.
  Как, например, Ада Ладова. Она стоит в строю первой, прижав к литым бёдрам обтянутые красной парчой кулаки. Её сестра Лада Адова с брезгливым видом стоит рядом, вонзив свои каблуки в раскисшую после дождя почву. Обе выше меня ростом на целую голову. Эти валькирии создали и внедрили новое облегчённое ярмо, не натирающее язв на теле населения. Победили бедность, безработицу, неравенство, хищный процент. За два года они сделали больше, чем все социалисты и экономисты вместе взятые.
  Дальше в строю зияло пустое пространство - в нём незримо присутствовал трагически погибший на "Всплеске" Полимрак. Светлая голова, прекрасный человек, подаривший мне программу-ведунью "Маруся". После его ухода из жизни о существовании "Маруси" больше не знал никто. Он объяснил, как она служит, но я почти ею не пользовалась. До той поры, пока интуиция не подсказала мне о существовании заговора. И тогда моя электронная тень поведала мне много полезной информации. Эти "избранные места из переписки с друзьями" пошли в Имперский Дозор, после чего работа над заговорщиками закипела. Я не была голословна, когда сказала ребятам, что знаю своих врагов в лицо. В их длинном списке были не только военные, но и учёные, писатели, артисты. Довольно скоро у всех у них возникли серьёзные проблемы. Под это дело, я решила разгромить все чванливые "масонские университеты", чтобы тем самым открыть широкий путь для истинно народного образования. Для многих интеллектуалов и военных наступила пора трепета и страха. Ученикам я сказала, что теперь Полимрак в русском лесу. Но скорее всего, там его не было. Твёрдая душа безвременно ушедшего Полимрака всегда была полна веры в Большого Белого Брата. К этому страшному богу она, вероятно, и отошла. Полимрак был программистом от бога загробного мира. Настоящим понком. Надеюсь, он там, за поворотом, неплохо устроился и ни о чём не жалеет.
  Вместо Полимрака третьей по росту осанисто стояла Елизавета Бах. По роду занятий - социальный дизайнер, по виду - настоящая семипудовая купчиха. Я сделала её прокуратором потешной республики Маруссия и предоставила свободу творчества. У Елизаветы были золотые руки и синие очи, она умела лепить человечков, писала инструкции, как жить, она была матерью многократно улучшенного буржуа, она разделяла мои передовые взгляды на общественное устройство, в её лояльности я ещё ни разу не усомнилась. Недостатки - большой вес, непомерная похотливость и какой-то настырный, свой запах.
  Следующим стоял Лимон, человек, с чрезвычайно развитым чутьём на драконизм. Далее - Иночкин, первый министр Перехода, талантливый клоун, остроумный демагог, убеждённый анархист. Рядом с ним замер мой личный палач Иванов-альфа. Я ввела Иванова в Политбюро только потому, что освободилось место после Колобко. Объяснила ребятам, что Иванов - ниндзя и умеет мгновенно перемещаться в пространстве. Я назначила его замом министра по региональной политике. По соседству с Ивановым смущённо поглаживал вислые серые усы безумный изобретатель Кругляш. Он жил в страшной военной тайне, поэтому немного заикался и трясся. В Кругляше причудливо переплелись юношеский идеализм и безжалостная пытливость. Он ещё не допёк, что бесплатного сыра в магической мышеловке не бывает. Скорее всего, Кругляш и был заводилой этой смехотворной фронды. Хотя - как посмотреть. Рядом с ним, стройная, как берёзка, стояла Катя Поспелова, "космическая" штучка, самородок (я нашла её в библиотеке). Не так давно Поспелиху избрали мэром столицы. Иначе и быть не могло, ведь она была феей Дегеле, а её предки жили в этом городе с беспамятных времён. Белая, совершенно белая, без пятнышка, аура. Кажется, я смотрюсь в зеркало и вижу там себя, только доведённую до совершенства. Иногда сложной магической индустрии, чтобы начать точную и отлаженную работу, не хватает одной детали, изящной безделицы. Так вот Поспелиха похожа на такой инициал. Вот только, в отличие от меня, ей нужны рыцари. Целый галантный двор. Уверена, без комфортного окружения её благородный либерализм быстро бы истаскался.
  Немало слов я могу сказать и о других девочках. Далее в порядке убывания стояли белые ведьмы Таня Краснова и Саня Фирсова. Замыкали строй самые злые и невысокие - Калька и Тихушница. Все разодетые кто во что горазд и красивые от природы. Краса твёрдой рукой держала Главк. Впервые я узнала её в толпе, по летящей походке. Саня Фирсова, или Фря, работала в области культуры и мотивации, то есть была одарённый идеологический работник. Эти хорошие девочки умели разбираться с плохими парнями. А у плохих девочек были свои таланты. Достаточно сказать, что Калька была ответственный секретарь Партии. Все кандидаты в Стражу проходили через неё, как через фильтр. Тихушница была у меня для особых поручений. Не хочу раскрывать её козыри, скажу только, что она была способна на всё - чувственна, обаятельна без меры. У двух крайних справа девочек были переливчатые, сложные по цвету, тёмные ауры, но я была склонна к упрощению и представляла их просто очень тёмными.
  Вот такая у меня, значит, команда. С полузакрытыми глазами я прошла вдоль строя туда-сюда. В сердце котёнком ткнулась тревога, когда я проходила мимо Кальки и Кругляша.
  - Поздравляю, - наконец, промолвила я. - Сегодня у нас знаменательный день. День, когда родилась настоящая оппозиция. Ну, давайте проголосуем, что ли. Итак, кто за репрессии? Сделайте шаг вперёд.
  Елизавета Бом, Иванов и Тихушница сделали шаг вперёд.
  - Я воздержался, - хмыкнул Иночкин.
  - И я, - чавкнула каблучком Лада Адова. - Стрёмно как-то.
  - Нет уж, воздерживайтесь в своей личной жизни. Это такое жёсткое голосование, - сказала я.
  - Да уже и так всё понятно. Математика, - возразила Лада из раковины своего дорогого туалета.
  - Так. А теперь либеральники, хорошо подумайте и сделайте шаг назад, - сказала я.
  Никто не двинулся, только Кругляш забавно припрыгнул на месте.
  - Тоже, что ли, воздерживаетесь?
  - Нет, мы просто голосовать не хотим, - заносчиво ответила Ада Ладова. - Вы же диктатор, вы и решайте. Что ерундой-то заниматься?
  - Ага! - я прошла вдоль строя. - Вот то-то и оно. Этот вопрос не вашей компетенции. Этим вопросом занимается Имперский Дозор. А он независимый орган, не подотчётный никакой политической партии. Сто отжиманий. Лизавета, ты просто подпрыгивай и щекочи духа местности. Кругляш, пойдём в шалаш на приватную беседу.
  Члены Политбюро аккуратно попадали на выстланную ковылём влажную почву и стали упорно отжиматься, вдыхая терпкий дух крепостной земли. Елизавета Бом, прикрыв серафимовы очи, стала раскачиваться и подпрыгивать этаким самоваром. Иночкин трагически запыхтел уже после первых отжиманий. Я взяла изобретателя за руку и завела в свой шалаш. Там стояла раскладушка, валялись пустые бутылки, шприцы. У Кругляша был одухотворённый лоб. Его интересное лицо от широких скул резко сужалось и заканчивалось жалкой ржавой бородкой. Сначала я хотела его немного побить, но потом передумала.
  - Я тобой дорожу, Кругляш, - сказала я. - Хорошо. Не будем никого казнить. И пусть наши враги нас убьют. Замочат. Помолчи. Давай просто вместе помолчим и душевно подумаем. Отключи мозги. Все отключи. Давай представим, как устроена система "Глагол", давай просто на неё молча полюбуемся. Видишь?
  Я взяла Кругляша за шею и пригнула его голову к своей. Пару минут мы стояли так, неподвижно, упершись лбами. Потом я слегка толкнула его в грудь. Кругляш сел на табуретку и помотал головой. Глаза его стали стеклянные, из носу и по усам тёк пот.
  - На что похож "Глагол"? - тихо спросила я.
  - На древний ткацкий станок, - поколебавшись, ответил он.
  - Тебе повезло, что ты не знал генерала Рю, - обычным голосом сказала я. - Это существо представляло собой центр силы, опору масонского режима. Генерал делал, что хотел. Ел людей, обирал, угнетал, насиловал их, пытал, рубил конечности. Потому что был настоящий хозяин. Но пришла я и убила его. А сейчас у Дракона осталось ещё пять воплощений. И каждое - смертельно опасно. А ты говоришь - прощение, процессуальные тонкости. Идёт война, понимаешь?
  - Избирательная жестокость, - кивнул Кругляш, уставившись в одну точку.
  - Вот именно. У Дракона две цели. Одна - это я. Другая цель куда более уязвима. Я говорю про наши неслыханные технологии. Гиперборея потому только ещё не напала на нас, потому что там знают: у нас есть какое-то новое оружие. Мы высаживаем их на измену. Иначе бы давно уже шла война. Без конца и без края. Возможно, в твоём окружении есть шпионы. Наше оружие - это сразу и блеф и не блеф. Понимаешь, о чём я тебе говорю? А если шпион это ты?
  - Нет, это не я, - Кругляш нервно закрылся руками; мои чувства царапнул образ его неухоженных, пожелтевших от табака ногтей. Насколько я знала, у него никого не было. Он даже не мастурбировал. Только много курил и думал. Что говорить, настоящий подвижник, творец.
  Я бросила Кругляшу волшебный кубик с перемётными долями. Он инстинктивно поймал его обеими руками.
  - Это маленькая уловка. Позволяет обмануть пространство. Принцип примерно тот же, что и в системе "Коло". Ты должен поторопиться c "Коло". Мы заранее выиграем войну, как только система создаст единое игровое пространство. Даю тебе крайний срок. Два месяца.
  - Да верхний обод уже готов, - тревожно задумался изобретатель. - А для нижнего обода требуется подходящее место. Как попасть в Антарктиду, вот в чём вопрос. Их "Плетень" очень грамотно выстроен. Хотя ему, конечно, далеко до нашего "Гребня".
  - Есть такой остров Бардов. Он перешёл к нам после войны. Там ничего нет. Просто камень, гигантский чёрный булыжник. Я легко могу вернуть его Антарктиде. Жест доброй воли.
  - А это идея! - приободрился Кругляш. - Мы там так всё оборудуем, что никаких концов не сыщешь.
  - Я дала тебе ловкий кубик, чтобы ты не тратил время на трансконтинентальные перелёты. Северный модуль "Глагола" должна быть готов... - я задумалась и сказала. - Немедленно.
  - Но это же нереально! - панически сжался Кругляш.
  - Да поможет тебе Русский лес! Не сомневайся, он даст тебе помощь. Всё улажено, - успокоила я. - Срочно устраняй недоделки и начинайте трансляцию. Вот поставим системы на боевое дежурство - потом можно и полиберальничать. Слава Атлантиде!
  - А как же? Слава, конечно! - как неживой, подпрыгнул Кругляш.
  Я провела рукой перед его глазами и вернула им прежнее, осмысленное выражение.
  - Ты это, не динамь, - добавила я, - Не то лично отрублю тебе голову.
  Пока мы разговаривали, члены Политбюро сделали по сто отжиманий. Только Иночкин сделал всего пятьдесят шесть.
  - Что встал? - прикрикнула я. - Я что - не вижу, когда сачкуют? Давай, мы подождём. Подождём тебя, барина.
  Иночкин потёр испачканные землёй руки.
  - Можно, я потом докончу? - нерешительно проговорил он.
  Я легонько его попинала, стараясь не уронить его достоинство. Иночкин снова упал, причём нарочно выбрал самоё грязное место - неширокую лужицу. Я отвела в сторону Кальку и шёпотом спросила:
  - Конструкторское бюро Кругляша. Был приём новых людей?
  - Да, был дополнительный набор после трагедии в Шангри-Ла, - чётко доложила Калька. - Сорок четыре человека. Всех лично проверила. Всё нормально. Были ещё три девицы. Вот их я не проверяла. Потому что не по этой части, - она сверкнула острыми глазками.
  - Чёрт! Чую, этот проклятый майор совсем близко подобрался к нашей военной тайне, - я обняла Кальку за шею и поцеловала в сочные, пахнущие вишней губы.
  - Ох! - охнула Калька.
  - Ещё раз всех проверь. И с девицами у тебя тоже всё должно получиться.
  - Ну, а если я его вычислю? Можно я его? Сама, а? - Калька, как кошка, потёрлась о мою ногу.
  - Нет, - запретила я. - Тебе не справится с ядом Дракона. Ты лучше вот что, хороших сменщиц себе подбери. Мы будем значительно расширять Корпус Стражей.
  - Есть на примете кадровицы. А может, я и сама справлюсь?
  - Нет, дурочка. Даже ты столько не потянешь.
  Подойдя к премьер-министру Иночкину, я наступила ему на спину. Он затих, смешно изображая движения лягушки. Атмосфера стала лёгкой и наполнилась неизречёнными мыслями.
  - А теперь, - голосом гида сказала я, - давайте просто побродим, посидим. Пусть каждый из вас попробует по отдельности, своими силами, на свой страх и риск - попасть в Русский лес. Сейчас мы с вами находимся в самой интимной полости Коробка, древней крепости, построенной нашими врагами - масонами. Когда-то давным-давно, в неразличимые времена, масоны срубили весь окрестный лес и натаскали сюда тяжеленные камни. Потом на это место стал наворачиваться ушлый народишко. И возник, вознёсся великий город на семи реках. Столица нашей империи. У масонов было принято строить и воевать чужими руками. Мы с вами - другие. Мы пожертвуем Русскому лесу жирных генералов и напыщенных академиков. Если понадобится, мы пожертвуем Русскому лесу себя. Сила возрождённого Русского леса да наполнит "Глагол"! Да смутятся наши враги и разбегутся попутчики! И тогда мы просто пойдём и возьмём то, что нам глянется. Мы превратим войну в театральное действо. А вслед за войной, и мир станет театр. Саша, - обратилась я к Фре, - ты будешь вести, если у кого-то не получается. Пора вам привыкнуть совсем без меня. Больше я вам не нужна. Вы уже сами свободные люди.
  Мои ребята разбрелись по рощице. Её площадь была не больше десяти соток. Юные берёзки росли беспорядочным строем, одной просветлённой коммуной, а между их ровными стволами мерцали лужицы и качался ковыль. Один за другим мои ученики позабывали этот мир, отпустив свой разум в сторону чистейшей фантазии. Даже Иванов, который по своему обыкновению решил притвориться, легко повёлся, когда Фря взяла его за руку. Я смотрела на отрешённых путешественников, со счастливыми улыбками переживающих красоту первозданного Русского леса, и слегка им завидовала. То, что росло у меня внутри, намертво привязало меня к этому миру. Русский лес мне больше не отвечал.
  
  Что такое свобода? У неё в человеке есть своя химия. Поэтому свобода - не чистая магия. То же самое верно по отношению к вере, надежде, к чувствам покоя и собственного достоинства. Вот любовь, пожалуй, она выше химии. Её чуткий дух точно не от мира сего. Я имею в виду не банальное приворотное зелье, которое способна изготовить любая толковая ведьма. Любовь падает в душу непосредственно, в обход материи. А потом из души попадает в кровь. Как это происходит, я могу только догадываться. Любовь способна творить с человеком чудеса. Хорошо, что никто из людей не владеет её формулой. Хорошо, что "настой любви" не существует в природе. Хорошо, что любовь не решается как теорема. Иначе бы такой ералаш начался.
  Другое дело, "настой свободы" или, как его отрекомендовали в научных кругах, "спиритус Љ 12". Дух свободы, он пограничный. Связать его числом и опытом оказалось не просто. Учёные из команды доктора Таблеткина сумели добиться большого сходства между моими магическими зельями и серийными препаратами выпуска "Пробирочной палатки". Лекарства, известные как "спиритусы" наверняка излечивали многие тяжёлые и наследственные болезни. Такие, как наркомания, шизофрения и гомосексуализм. Кряжистая служанка истины, наука шла к истине случайными, кружными путями, в смирительной рубашке барыжничества, спотыкаясь о хитрые подлянки морали. А ей так не терпелось рвануть напрямик, прорваться через все заставы. Чтобы жрать, давиться и жрать. Эта наука, она такая. Эти учёные - все безумны.
  Судя по сводкам и аналитике, в суровой Гиперборее произошла настоящая научная революция. Наука там сделалась не экономкой истины, как у нас. Нет - её компаньонкой, душеприказчицей. Позитивизм получил там все права на человека и его смыслы. После поражения в последней мировой войне, гиперборейцы наплевали на все условности, отбросили свои касты и мифы и сделали ставку на научный прогресс. Это привело к тому, что у наших заклятых врагов из Верхней зоны наука, по всей видимости, приняла совсем уж нестерпимую форму. Если бы прежняя криминальная власть Атлантиды продержалась ещё несколько лет, у великой Срединной Империи не осталось бы ни малейшего шанса сохраниться под натиском высокотехнологичного "соседа с верхней полки". Но явились Стражи и нечеловеческим усилием запустили колесо Истории обратно. Передовые люди, они хорошо понимали, что наука для человечества ещё вреднее религии. А уж вместе наука с религией образуют и вовсе убойный коктейльчик. Но чтобы окончательно вырубить естественную науку, требовалось политически подчинить Гиперборею и Антарктиду. Таким образом, грядущая мировая война должна была стать, прежде всего, антинаучной. Или, если взять шире, анти материальной войной.
  К сожалению, кроме меня, понимали всё это не многие. Но те, кто был в теме, кто не тратил силы на притворство, кто видел расклад, - те становились моими верными соратниками. Были такие люди и среди военных, и среди учёных. Чем больше я карала врагов, тем больше у меня становилось друзей. Тем больше у Корпуса Стражей становилось завистников и поклонников. На одном из пленумов я, сквозь исказитель, произнесла знаменательную фразу: "Заниматься наукой скоро смогут только получившие аттестацию, морально устойчивые личности, преданные Родине и мне. Любая подпольная либо контрабандная наука будет приравнена к изготовлению фальшивых дензнаков".
  Я призывала Стражей как можно пристальнее вникать в свежее предание о сверженных хозяевах Атлантиды. Как мало утекло времени с тех пор, как эти мутанты вольно паслись на природе, чувствуя себя ни кому не обязанными и совершенно не уязвимыми! Трудно представить, до каких уровней низости падали эти драконовы дети. Вы станете таким же говном, говорила я, если перестанете работать над собой. Глядите на них со стороны, изучайте их как разборные макеты, и понимайте, почему они вам просрали. Продолжайте ненавидеть их за то, что они ещё отбрасывают тени. Что до меня, я всё меньше ненавидела мёртвых масонов. Тем более что и при жизни своей они уже были порядком мертвы, принимая за волю свою хер Дракона. Они были обречены на провал. Их тупость была похожа на тупость материалов, из которых они строили свои пирамиды и башни. У них не было ничего, помимо этого островного и плоского мира, а они хотели наверх, толкались лапками, точно глупые лягушки. У них не было Русского леса. Их культура не просто сгнила - она рассыпалась в порошок. Да к тому же, у них не было "духа свободы". Про это зелье я немного скажу особо.
  Всем известно, что в быту ведьма окружена нечистыми животными, а также разными полезными ископаемыми заначками, из которых варится зелье. Мнение, в общем, не далёкое от истины. Если забыть о том, что настоящие ведьмы былых времён являлись, прежде всего, воинами, а не домохозяйками. У каждого достойного полководца имелся отряд этих тварей. Они превосходно владели мечом и луком. И только в свободное время они делали из мужчин животных и готовили колдовские снадобья. Мне повезло, я получила классическое колдовское образование. Поэтому я, в отличие от выродившихся современных ведьм, умею стрелять не только глазками, разбираюсь в травках и минералах, не гнушаюсь ковыряться в парше и гнили. Любого мужчину я легко могу превратить в труп. Вдобавок, в детстве я немало пошлялась по соседству с реальностью и везде чему-то училась, что-то обнаруживала для себя интересное. Признаюсь, яды - моя страсть.
  Что такое яд? Это материализация духа, враждебного человеку. Яды не нужны, когда человек здоров, силён, бодр, идеален. Но зачастую это не так. Не для протокола будет сказано, но идеальных людей попросту нет. И идеальный мир никому не построить. Вот почему человек вынужден сожительствовать с духами. Вступать с ними в меновые отношения. Тип современного гражданина, горожанина почти целиком сформирован под воздействием враждебных духов. Если он оторвётся от них, то сразу растечётся поносом. А вот в прежние времена люди были добрее, спокойнее, чутче, мудрее. Правда, их было значительно меньше.
  Дух с порядковым номером 12 - резвый, шалый, утешительный, весенний дух. Он ценен тем, что разгоняет облако духов-угнетателей. Эмоционально ему соответствует чувство веры во что-то хорошее, удивление, жажда справедливости, преодоления, благодать, ностальгия. Правда, далеко не всем он показан. Ведь поначалу он задумывался как сильный яд. Враги распускают слухи, что Белая ведьма якобы опаивает своих приверженцев зомбирующим настоем. Это, конечно, полная чепуха. Да даже если бы и опаивала, кого это ебёт? Ничего такого коварного я в причастие Стражи не добавляла. В основном, прели, плесени, гнили, а также особый мох. Изготовленное мною лично, заклятое моим голосом, оригинальное зелье принимали только самые первые Стражи, и было это ещё при масонском режиме, в глубоком подполье. Члены Политбюро и ещё порядка сотни человек. А сейчас я бы уже и не смогла корректно его сварганить. Да это и ни к чему. Потому что такое радикальное общественное движение как Корпус Стражей не может всё целиком базироваться на каком-то наркотическом веществе. Это же яснее ясного, тут и спорить не о чем. КС - это особая синергия, особый стиль, новая эра.
  Про себя я сейчас называю заветную прививку свободы смешным детским словом - "нетка". Слово это родилось недавно. У настоящих ядов вообще не бывает имени. Только прозвища, клички. Скажу по секрету, могучие ведьмы былых времён фанатично изыскивали свою рецептуру. Порою нужно процеживать целую жизнь, чтобы "написать" такой яд. Мне же ужасно повезло: ещё маленькой девочкой я научилась варить своё "фирменное блюдо". Не хочу вспоминать подробности. Тогда вокруг меня витало много таких людей, которые очень мучились, но не умирали. Духи-угнетатели надёжно крепили их к жизни, грехи и угрызения не отпускали от холода и голода. Для таких вот испытуемых жизнью людей я и сварила яд. Сварила - как оторвала от сердца. Кривые, горбатые старухи дали мне древний рецепт. Кое-что я внесла сама, от себя. Конечный продукт очень зависел от моего настроения. Дозировка была не столь важна. На выпускном экзамене я дала своё зелье одному старичку, доходяге. Это был замечательный человек, чистый, смиренный, доброжелательный, анархист с полувековым стажем. Его все чморили, но он никогда не унывал. Меня он почему-то полюбил, хотя я его презирала. Что он сделал со своей жизнью, думала я. Ради чего такая самоотверженность? Отвечали лукавые излучины вокруг бледно-бирюзовых глаз и ввалившийся бескровный рот, кривящийся то ли от боли, то ли от умиления. Этот старик где-то неделю страдал, угасая от голода, не в силах пошевелить рукой, только делал губами такое: "тю-ю-ю, тю-ю-ю". Ты хочешь умереть, - наполовину спросила я. Не сразу он слабо кивнул. Я влила в него яд, зловонную чёрную жижу, примерно полтора напёрстка. После этого старик с блаженным видом притих. Через три дня его хватилась не слишком расторопная охрана. Лагерный фельдшер зафиксировал смерть. Труп отнесли в спецместо. Ну а ночью в дверь барака кто-то крепко постучал. Это был воскресший старик Лавкам с обмороженными конечностями. Он, конечно же, умер потом. Его добили лагерные лепилы.
  Говоря по-научному, в раннем детстве я практиковала эвтаназию. Благодаря этой практике, я научилась точному применению и тонкому пониманию яда. В отдельном случае смертельный яд мог превратиться в волшебное средство. И тогда сладко заснувший человек через какое-то время просыпался совершенно здоровым и полным сил. Так случилось в лагере с одним фальшивомонетчиком по прозвищу Гривна. Он сам попросил дать мне настой. А взамен объяснил мне теорию денег и сущность мировой финансовой системы. Помню, Гривна высказывал опасение, что сложившийся мировой порядок может просуществовать вечно. Как это вечно, недоумевала я. Гривна рассказал мне о тайной организации масонов, людей выделенных богатством, талантами, происхождением. Людей, считающих себя ближе к богу, чем все остальные. От него я впервые услышала такие понятия как "социальный дизайн" и "геополитическая модальность". Гривна уверял меня в том, что только чудо может помешать исполнению чудовищных масонских планов. Потому что вся причинно-следственная решётка уже просчитана, и все противные факторы устранены.
  "Ты родилась в загоне для скота, - сказал он мне. - Даже если тебе очень повезёт, и ты пробьёшься в люди, тебе никогда не попасть в категорию небожителей".
  Едва пригубив моего снадобья, Гривна крепко заснул и проспал около семи часов. Потом он проснулся и совершил дерзкий побег. Без всякой подготовки он бежал через заснеженную пустыню, поросшую непроходимым лесом. Его так и не смогли найти. Следы обрывались в пустоту, словно Гривна сбежал не только из лагеря, но и, хорошенько разогнавшись, рванул вон. Вообще, вон. Жаль, из него получился бы дельный министр финансов в правительстве Иночкина. Спустя много лет, когда власть масонов была низвергнута, а их немыслимые капиталы перешли в чистые руки, я вспомнила о первых Стражах. В честь Лавкама и Гривны были названы новые улицы, фонды и институты.
  Полученный в лабораторных условиях медицинский препарат "спиритус Љ 12" мог стать настоящим королём в линейке "спиритусов". Он излечивал все виды нервных расстройств и превосходно способствовал социальной адаптации. Кроме того, его можно было использовать как укрепляющее и обезболивающее. Он обновлял, молодил. Но в широкую продажу он так и не поступил. Это я не пустила его в народные массы. Препарат был слишком хорош. Я недооценила этих маньяков - учёных.
  Я рекомендовала "Пробирочной палатке" снять новинку с конвейера. Поскольку национализированный гигант фармакологии подчинялся Главку, мою рекомендацию довела до сведения его руководства Таня Краснова. Краса умела договариваться с советами директоров даже частных компаний. А тут речь фактически шла о режимном государственном предприятии. Однако акциями "Пробирочной палатки" владело не только государство в моём прекрасном лице. Остаток пакета растащили по норкам довольно уважаемые учёные и спекулянты. Незначительной долей владел основатель концерна доктор Таблеткин. А треть "Пробирочной палатки" принадлежала моему бывшему жениху Барнабасу. Но Барни после своего воскресения был совсем блаженный. А доктор Таблеткин и вовсе был мой раб. Поэтому я очень удивилась, когда управленцы "ПП" дали Красе отворот-поворот. Это было неслыханно. С тех пор, как я разгромила масонов, из предпринимателей мне не перечил никто. Племя новаторов-выскочек меня боготворило. А те, кто остался от старой школы, стали убеждёнными социалистами. Перевоспитались, выкинули из головы примитивное понимание прибыли, отказались от строительства приватной лестницы, ведущей на небеса. И в этом была огромная заслуга директора Главка Тани Красновой, её обаяния, честности, доброты.
  Краса деликатно изложила мне своё видение ситуации. Сказала, что коллектив "ПП" чувствует себя отдельным государством, и всё дело, наверняка, в особом благоволении с моей стороны. Моя девочка была права. Пришлось заняться самой. Не составило большого труда разузнать, что главкомы "ПП" погрязли в хищениях и финансовых махинациях. Обидно - иные буквально вылезли из грязи в старшины благодаря моей протекции. Схемы, которые использовали мошенники, были мне до боли знакомы. Так знакома гадалке любимая колода карт. С этими гадами я бы не стала церемониться, если бы не одно обстоятельство, которое я поначалу упустила. Оказывается, мой старый знакомец, адвокат Шарпер, вот уже полгода пытался затеять процесс о неправомерной национализации "ПП". Когда мне об этом донесли, то показалось, что я смотрю какое-то старое, замусоленное кино с механическими спецэффектами. Сразу поднялись в памяти беспорочные, светлые годы юности, забавные персонажи, дела. Бывало, что умница Шарпер вынимал меня с кичи, а у ворот изолятора ждал лимузин. Там где-то промелькивал Док со своими душеспасительными эвдемоноидами. И - всех затмевал живой Барнабас, здоровяк, весельчак, лоботряс, сорвиголова. Никого не боялся, приставал ко мне, как банный лист. А я ему так и не дала. Вроде, и времени с тех пор прошло не шибко много. Но какими же далёкими и игрушечными показались мне те кровавые одноактные пьески. Сам театр, в котором они были поставлены, погорел, да и чёрт с ним.
  Я встретилась с Шарпером в обычном кафе. Сначала вспомнили, как шесть лет назад он в последний раз вытащил меня из тюрьмы. Обвинения тогда против меня выдвигались жестокие. Формально я ему была должна. Но на самом деле, взятки и адвокатское крючкотворство в те давние времена уже утратили своё волшебное влияние. Система занесла ногу над пропастью, дела стали решать не адвокаты и судьи - а реальные колдуны. Шарпер всё это проморгал и никак на смену политических сред не отреагировал. Даже внешне ничуть не изменился. Разве что раньше он защищал мафиози, а ныне - разных извращенцев и правозащитников. Его заряженность на работу внушала мне уважение. Видом дохлый и неказистый, он никогда не употреблял никаких хелперов. Что значит старая закалка! Времена изменились, адвокатов больше не чесали за ушком, да и люди стали проще, прозрачнее. А Шарпер всё так же вёл свою вялую, не знаю, то ли тяжбу, то ли войну с государственными институциями.
  - Так кто же твой клиент? - спросила я.
  - Ты знаешь, - быстро ответил он и посмотрел на часы, словно и вправду мог торопиться.
  - Он сам тебя попросил постряпать? Как это было?
  - Нет. Но он был не против.
  - Откуда ты знаешь? Он же всё время молчит? Да он же не в теме, поди?
  - Таблеткин его как-то понимает, - смутившись, ответил Шарпер. - Они общаются. Между ними существует медиация.
  - Вот как? А Док мне ничего не говорил, - удивилась я. - Так значит, это Таблеткин тебя попросил за дружка своего вписаться?
  - Получается так. Док передал мне поручение Барни, - кивнул Шарпер.
  - А кто ответчик? Против кого хочешь процесс возбудить? - еле сдерживая улыбку, спросила я. - Есть кто-нибудь на примете?
  - Э, - Шарпер побормотал перед собой руками, словно хотел отогнать меня от себя. - Преступники, которые отняли у Барни его корпорацию - да, кто же они, эти негодяи?
  - Может быть, это я? Или Стражи? - пришлось подсказать ему.
  Шарпер пожал плечами и уставился мне в грудь. Я взяла его за шею и осторожно приподняла над собой. Он продолжал зарываться взглядом в уютное местечко, образованное широким вырезом моего строгого платья.
  - Давай я так скажу. Не переживай за своего клиента. Я сохранила и даже преумножила его состояние. В эти мутные годы много ли уцелело богатых людей? Барни по-прежнему чудовищно богат. Из него одного можно напилить столько среднего классу! Но ответь мне, зачем ему это богатство, если он не в себе? Если он не способен ощутить его вес, его силу? Оно ему как мёртвому припарки.
  Шарпер с отстранённым видом кивнул.
  - Понял. Вы, вроде, люди свои. Не люблю совать нос не в своё дело.
  - Нет, не свои. Чужие мы, - возразила я. - Я его не узнаю. А он... Что у него на уме, одному богу известно, - тут я подумала о том, что погрузившись в диктаторство, совсем забыла про несчастного Барни, и мне стало стыдно. - А может, он уже пришёл в себя? Опомнился и только притворяется таким ебанушкой? А что если вы там все сговорились, чтобы деньги казённые пиздить?
  - Вопрос не ко мне, - мужественно возразил Шарпер. - А к твоим управляющим. Ты сама посуди, зачем Барни красть свои деньги? Это же его, по сути, компания. А вот у него действительно пиздят. Скупают какие-то захудалые больницы. Содержат каких-то непонятных людей.
  Узко тренированный интеллект адвоката не мог вместить больше положенного. Поэтому я хлопнула его по плечу в знак окончания беседы.
  - Надо как-нибудь устроить пикник.
  - Зачем? - сразу встревожился он.
  - Как зачем? Оттянуться. Да ты что, боишься меня, что ли? Если ты не в доле с расхитителями, бояться тебе нечего. Ещё не один честный человек не пострадал от новой власти.
  Шарпер стоял с потерянным видом и морщил лоб.
  - Пообщаемся на природе. Мы ведь так и не отпраздновали выздоровление Барни. Тихо отметим, по-семейному. Ступай, тебя вызовут.
  
  Я не хочу знать о себе правду. Не хочу знать, зачем родилась. Звучит странно, не правда ли? Как мне представляется, любое действие изначально лишено смысла. Не потому лишено, что оно есть повторение и не потому, что оно обречено на провал. А потому что заранее в любом действии нет никакой логики. Нет никакой возможности быть одобренным и понятым, в том числе и самим собой. В этом ракурсе, быть диктатором - очень удобно. Ибо главный смысл диктатуры заключается в ней самой. Это власть ради удержания власти. Быть беременной тоже удобно, ибо главная цель беременности сводится к разрешению от плода. Будучи беременным диктатором, я была вдвойне застрахована от того, чтобы впасть в бессмысленность существования. Это придавало сил. Но и разительно отличало среди людей. У меня больше не могло быть привязанностей и долгов. Друзья и враги слиплись, сплелись в одномерном танце.
  После сказочного "залёта" в Шангри-Ла, я стала меньше пить водки. Зато обратилась к морфию. Водка давала возможность сосредоточиться на происходящем. А морфий развеивал чёрные думы, делал меня чутче, добрее. Неприятная ситуация с "ПП" требовала скорейшего разрешения, и я, не откладывая, взялась за дело. Я сама создала с нуля эту корпорацию. И превратила её в настоящего капиталистического монстра. Настала пора уничтожить это чудовище. А лучше сказать - приручить, одомашнить, сделать полезным для общества.
  Что будет с лицом, если с него содрать маску? Что происходит с человеком, которого выудили из его пожизненной игры, ставшей для него второй кожей? Как себя чувствует актёр, которого проглотил наблюдающий глаз? Признаться, никогда не любила таких вот актёров по жизни. Среди моих Стражей были очень разные люди, не только талантливые, не только добрые и хорошие. Но у всех, пожалуй, была общая, можно сказать, странная черта - неумение притворяться, нетерпение к правилам, которые были заданы Драконом. В этом смысле, доктор Збигнев Таблеткин, хоть и был из старшего поколения, но вполне соответствовал типу Стража. Это был увлечённый человек, фанатик своего дела. Эвдемоноиды, которые он изобрёл, в самом деле, облегчали жизнь. Без меня, без моей заботы и помощи, он бы наверняка погиб. Помню, как он объяснял разницу между наркотиками и своим изобретением, в котором, надо это признать, была изрядная доля магии, остроумной хитрости.
  "Когда человек принимает наркотик, он становится заложником времени. Наркоман всё время наблюдает, как благость, которую он в себя принял, утекает, выветривается. Благость, которую даёт наркотик, обязательно со временем уменьшается. С эвдемоноидами - не так. Они создают форму, ёмкость, в которой благость копится или остаётся на прежнем уровне. Я верю, что люди рождены для того, чтобы быть довольными и счастливыми. А само счастье человеческое буквально растворено в воздухе. Оно повсюду. Просто нужно уметь его улавливать и конденсировать. А ещё важно заделать дыры, через которые оно утекает".
  Не знаю, прав был доктор или заблуждался; проблема человеческого счастья мне была безразлична. Но я видела, что доктора понужают истинно добрые намерения, что в нём зудит и шевелится истинно научное любопытство. Да, хоть он и тяготился моим руководством, искренне полагая меня воплощением зла, но никогда бы не осмелился восстать против моей воли. Поэтому когда Шарпер намекнул, что доктор - коррупционер и несёт ответственность за злоупотребления в "Пробирочной палатке", я сразу поняла, что это чушь. Таблеткин не умел притворяться, да и на деньги ему было наплевать. Дошлый адвокатишка пытался отвлечь моё внимание от настоящей фигуры. В продолжение нашей беседы образ этого преступника постоянно всплывал в его сознании. Шарпер очень его боялся и имел на то все основания.
  Сразу же после встречи с адвокатом я позвонила в Имперский Дозор. Новый директор этой почтенной конторы быстро сказал:
  - Колобко на проводе.
  - Как там мой бывший телохранитель? До сих пор на свободе?
  - Насколько мне известно, Пунц всё время торчит в своём клубе. В "Церковной мыши", - ответил Колобко, сразу и важно, и вежливо.
  - Однако пора, - сказала я. - Пора его брать. Загулялся он.
  - Да? Таки есть за что?
  - Вах! Ты разве слепой? Тебя носом ткнуть?
  - М-м. "Пробирочная палатка"? - обиженно засопел Колобко.
  - Вот именно. Мы совсем про неё забыли. Только вы там с ним поаккуратнее, - предупредила я.
  В тот же день последний мафиози Атлантиды был арестован.
  
  Пунц сдался легко, безмятежно. Когда за ним пришли, он один, без охраны сидел в верхнем баре "Церковной мыши". Арест Пунца неприятно напомнил мне о том, с какой обречённостью и воистину бараньим смирением сдавались новой власти заядлые масоны. Да, с какого-то момента земные враги перестали доставлять мне удовольствие.
  Как ни странно, Пунц попал в заключение впервые в жизни. Ныне все его связи были оборваны, все рычаги - заклинены. Его доставили во внутреннюю тюрьму Имперского Дозора на Ледяной площади и посадили в обычную двухместную камеру без джакузи. Через пару часов он задушил своего соседа. Когда я пришла к нему, шёл девяностый день моего Срока и третий день его срока заключения. Без носков и ремня он валялся на нарах и пялился в потолок.
  - Знаешь, когда я впервые увидел тебя, то подумал, что тебе просто нравится издеваться над богатыми мальчиками, - лениво заметил он. - Я и предположить не мог, во что это может вылиться. Это действительно ты? - он приподнялся на локте и смерил меня насмешливым взглядом. - Или твой двойник?
  - Не люблю я людей, - после паузы сказала я; показалось, кто-то говорит из меня, моим голосом, низким и дрожащим, - не люблю существ, которые притворяются, выгадывают что-то для себя, в игры глупые играют. Я пришла убедить тебя всё рассказать следователям. Иначе сам знаешь, во что тебя превратят.
  - Да ладно. На самом деле, я только недавно замутил эту темку. С "левыми" препаратами. Честно. Никто больше в этом не замешан. Ни Таблеткин, ни Шарпер, ни Карачун.
  - А Барнабас?
  - Да ты что, - Пунц взглянул с удивлением и злобой. - Он же овощ. В детство впал. По твоей же милости. Короче, Марго. Всех ребят своих я заранее распустил, чтобы легли на дно и не дёргались. Никого я сдавать не буду. Я виновник. Они не при чём.
  - Но зачем? - я осторожно присела на соседние нары. - Тебе что - денег было мало?
  - Да что тут непонятного? Скучно же! Отродясь не жил по лоховским законам, - Пунц фальшиво рассмеялся. - Теневой бизнес - моё призвание. Смотри, лапа. Проституции нет, - он стал загибать пальцы. - Наркомании нет. Игровой бизнес тоже зачах. И вымогать больше не у кого. В долг давать под проценты - извини, я не жидяра. Что остаётся? Мне что, пойти авоськи у бабок отжимать? Ты лучше сама скажи, вот зачем ты всё это учинила? Весь этот пиздец? А?
  - Не понимаю, о чём ты говоришь, - сухо ответила я. - Я просто говно подтёрла, да срань прибрала. Неумех и тупиц на место поставила. Пнула трухлявый пень. Вот и всё.
  - Перезагрузка? - модное словечко резануло мне слух.
  - Как угодно. Всё ништяк. Где тут пиздец, я не пойму.
  - Думаешь, твои Стражи - лучше масонов? - Пунц тоже сел и тяжело уставился мне в грудь. - Не вижу разницы. Те же мутные ритуалы, то же богопротивное высокомерие. Нет, ты, конечно, крутая. Провела полный передел собственности. Согласен, это был грандиозный захват. Ты провела в жизнь великую воровскую мечту. Но ведь саму жизнь ты не изменила. Пройдёт какое-то время, и все снова начнут топтаться, жить по понятиям. Потому что понятия сильнее тебя и твоих упырей. Вот так.
  - Глупо с тобой спорить. Кто ты, и кто я. Чуешь разницу?
  Пунц сжал губы так, что они посерели, и смиренно кивнул.
  - У меня нет времени заниматься твоей шантрапой. На то есть народная милиция.
  - Милиция, - передразнил он. - Тьфу! Как ты могла так низко пасть?
  - Но мне известно, - не обращая внимания, продолжала я, - что ты контактировал с Гипербореей. Ага, чего заёрзал?
  - Чистая коммерция, - вздохнув, сказал Пунц. - Мы собирались толкать им эти новые разработки Таблеткина. Гигантский девственный рынок. Ну, и так, по мелочам. Нефть, уран в обмен на гуманитарную помощь.
  - Ничего себе коммерция! Сдай мне свои контакты. Хоть раз в жизни послужи родине.
  Поколебавшись, Пунц встал, повернулся ко мне спиной и скинул с могучих плеч свою белоснежную рубаху. Я увидела у него на спине свежий уродливый шрам в виде пустого креста.
  - Один хрен - узнаешь. Всё ясно? - спросил он и снова надел рубаху. - Вот они, мои контакты.
  Признаться, мой старый знакомый меня огорошил, шокировал. Я почувствовала сильный позыв тошноты и проблевалась, наклонившись над смердящим отверстием в углу камеры. Пунц снисходительно наблюдал за мной со своих нар.
  - Ты скоро сдохнешь, да? - тихо, с надеждой спросил он.
  - Не твоё дело, - ответила я и вытерла рот краем юбки. - Что за странная, нечистоплотная выходка? А? Какого хрена, Пунц? Вот уж не ожидала, что ты попадёшься в сети религиозных фанатиков.
  - Тебе не понять, - бросил он и отвернулся. - Потому что ты ведьма.
  - Ну-ка, ну-ка, - я подошла и присела на его нары; он тут же отодвинулся на самый край. - А вот теперь ты точно что-то не договариваешь.
  - Сколько тебе? - отрывисто спросил он. - Ну, лет?
  Я задумалась.
  - Двадцать три.
  - Да? А я бы дал тебе все тридцать три.
  - Ты что, правда, уверовал? Ну, давай, колись, - мягко произнесла я и сняла чёрные очки, чтобы не пропустить отблески правды. - Ха! Да тебя реально вштырило, супермен. Что, спойлера насмотрелся? Я про комикс этот говорю. Картинки детские про конец света. Откровение протопопа Менделя. Тебя же зомбировали, дурилка.
  Пунц весь ощетинился и, отвернувшись, сполз на нечистый пол. Я слегка похлопала его по бритому затылку и дёрнула за ворот рубахи.
  - Не заставляй меня отключать твою волю, - ласково предупредила я. - Будь мужиком.
  Пару минут он сидел, спрятав голову между колен. Потом вздрогнул и посмотрел на меня.
  - Вера, она, знаешь, как глубоко в человеке заныкана? - взволнованным голосом произнёс новоявленный крестоносец. - Её никакими клещами не вытащишь. Все мы рабы, ты понимаешь? Сколько не дави свою природу, не претворяйся - все равно, вылезет, как чирей.
  Я поняла, что он имеет в виду. И знаком показала - давай, выкладывай. Так же знаком он ответил - давай, мол, спрашивай. Откровения Пунца я записала на плёнку.
  - Расскажи, как тебя завербовали крестоносцы.
  - Меня никто не вербовал.
  - Хорошо. Расскажи, как ты стал крестоносцем.
  - Это не просто объяснить, детка. Надо начать издалека.
  - Давай. Только мозги мне не пудри.
  - В детстве я жил у своего деда. В старой столице. Дед был очень большой человек. Владел предприятиями, трастовыми фондами. Скорее всего, он был масон очень высокого уровня посвящения. Так вот, у деда была богатая библиотека. Он туда никого не впускал, это было заповедное место. Мне было, наверное, столько же, сколько сейчас твоему пацану, когда я подделал ключ и забрался в подвал, где она размещалась. Читать я не любил, но мне было жутко интересно, что там за сейфовой дверью, в подвале? Я любил приключения. И потому туда залез. И это приключение обошлось мне очень дорого. Как в страшной сказке. Там было много книг, от которых противно пахло старостью. Все они стояли на книжных полках или были просто свалены в пыльные груды. И только одна книга лежала под стеклянным колпаком. Я включил специальную лампу и увидел, что это даже не книга, а просто толстый потрёпанный альбом. Любопытство заставило меня разбить стекло молотком. Я достал из-под осколков этот альбом и убежал в сад. Целый день я разглядывал красивые рисунки, выполненные с болезненным изяществом. Они никак не были подписаны, но мне показалось, что все вместе они образуют какую-то тёмную историю. Там были какие-то люди, чудовища и другие диковинные существа. Таинственные символы. И эти рисунки как бы светились, жили, оставаясь неподвижными. Мне хотелось смотреть ещё и ещё. У меня в груди точно образовалась сладостная воронка. А сознание стало чистым и восприимчивым. И тогда во мне заработал ксерокс. Эти картинки глубоко в меня впились, впечатались. Я так увлёкся их разглядыванием, что не заметил, как ко мне подошёл дед. Когда я взглянул на него, то обмер от страха. Лицо деда превратилась в маску ярости. Он вырвал из моих рук альбом и стал молчаливо избивать меня толстой палкой. Если бы не вмешались слуги, он бы наверняка уходил меня до смерти. У меня до сих пор на голове несколько шрамов, оставшихся от той незабываемой трёпки. После этого случая моя жизнь круто переменилась. Меня отдали в военное училище. Там надо мной поначалу все издевались. Родственники прекратили со мной всякие отношения. Я совершил какой-то чудовищный проступок, и не было мне прощения. Тошно и смешно сейчас об этом вспоминать. Я не сломался. Выжил. Потом, уже в студенческие годы, я узнал, что мой дед разорился. А отца моего застрелили. Я стал жить уже сам по себе, взрослой жизнью. И много чего добился. В академии госбезопасности на меня вышли очень важные люди. Они рассказали о моей семье, о том, куда разошлось её имущество и активы. Они предложили работать на них. Я согласился, но всех их потом убил. Я очень многих людей бортанул с этого света. Мне нравится убивать. Про семью свою и про то, как был из неё изгнан, я вспоминал не часто. Да и вовсе не вспоминал. Пока не увидел в руках у твоего пацана альбом для рисования. Оказывается, те подсмотренные картинки не изгладились из моей памяти. Я сразу узнал руку художника. Только вот сами картинки, которые рисовал твой пацан, они были немного другие. Понимаешь? Манера была та же, а содержание рисунков - другое, подменное. Я догадался, что это неспроста.
  - Погоди. Ты хочешь сказать, что спустя столько лет ты смог узнать руку художника, чьи рисунки видел всего один раз в жизни, в саду у своего деда?
  - Говорю, это всё очень странно звучит. Но я сквозь всю жизнь пронёс в себе тот роковой день. Я запомнил проклятый комикс. Там было что-то незабвенное, что-то поразительное. Теперь-то я знаю, что это был за альбом. Это потом уже с него понаделали офортов. И ни одна из копий не дошла до наших дней. Об этом позаботились. Сама знаешь кто.
  - Ты имеешь в виду масонов?
  - Конечно. Они уничтожили все черно-белые копии. Они истребили всех крестоносцев. Знаешь, почему?
  - Мне нет дела до распрей между безумцами. Значит, ты утверждаешь, что в детстве ты держал в руках оригинал откровений протопопа Менделя?
  - Думаю, это так.
  - А у Альки в рисунках что не так? Ты можешь внятно объяснить?
  - Нет, не могу. У Альки они словно недорисованные. В них как будто отсутствуют какие-то важные элементы. И потому это просто детские рисунки, пусть даже очень талантливые.
  - Как считаешь, Алька - аватар протопопа?
  - Не совсем так. Мы считаем, что протопоп действительно время от времени возвращается в наш материальный мир. Через одарённых детей. Но его дух сознательно искажает послание. Выражает только малую его часть. Отсутствующая часть должна быть дополнена тем, кто воспринимает рисунки избранного ребёнка. Это как с порванной банкнотой. Большинство ничего в них не видит. Просто каля-маля. И только в особых случаях в душе возникает отклик, и начинается ответная работа по восстановлению оригинала. В общем, рисунки твоего Альки - это такой шифр. Сам мальчик совершенно нормален. В какой-то момент эта сила его отпустит.
  - Рада слышать. Ладно, что там ещё у тебя? Всё выкладывай!
  - Ты же знаешь, Марго, я всегда к тебе очень трепетно относился. Может быть, даже любил тебя. Ну, немного. И пацан мне твой сразу понравился. Ты правильно сделала, что забрала его у крестоносцев.
  - Да ладно тебе.
  - Нет, я серьёзно. Но сейчас-то я понимаю, что ты ведьма и напустила на меня какие-то свои чары.
  - Ты заблуждаешься. Для тебя я диктатор, а не ведьма. Говори, раб, как ты стал крестоносцем?
  - Помнишь, я провожал тебя на аэродроме? Когда ты так глупо ломанулась в Шангри-Ла? В тот момент у меня был инсайт. Я чётко представил, чем это может для тебя обернуться. В памяти что-то вплыло такое. Листочек из того самого комикса. И буквально на следующий день это ощущение повторилось. Я был на острове Моро и наблюдал за тем, как Алька и Барнабас дурачатся, играют в какую-то детскую игру.
  - Алька и Барнабас? Что ты несёшь такое?
  - Ты разве не в курсе, что они большие друзья? Когда ты оставила Альку на острове, они встретились и сразу стали общаться. А до того Барни ни с кем словом не обмолвился. Всё молчал, как надутый индюк. Таблеткин вообще не следил за Алькой, пока ты была в отъезде. За ним присматривал Барни и эта твоя егоза, как её там, Тихушница. Мне это всё показалось немного странным, и я решил, что наш Барни впал в детство. Однако я это уже видел раньше. Что-то подобное. В том оригинальном комиксе. Это ощущение узнавания преследовало меня, оно было таким неприятным, настойчивым, вяжущим. Я подумал, что начинаю сходить с ума. Мне нужно было во всём этом разобраться. И тогда я отправился во Владимирский централ.
  - Это ещё зачем?
  - А там содержат крестоносцев, которых закрыли твои хлопцы. Мне кажется, ты в последнее время стала немного рассеянна. И кое-что упускаешь из виду. Знаешь ли ты, на ком испытывали двенадцатый спиритус? Вижу, тебя мой вопрос поставил в тупик. Вот на зэках его и испытывали, пока ты занималась своими важными делами. В тюрьмах и зонах его испытывали. Я-то в курсе. Потому что после отпадения Барни сам веду все дела "Пробирочной палатки". Кто-то должен же был следить за активами, в которых мы вбухали столько сил.
  - Это ты придумал? Испытывать "дух свободы" на заключённых?
  - Гениально, не правда ли?
  - Скорее, цинично.
  - Нет, это придумал не я. Учёные придумали. А я предоставил им такую возможность. Новый препарат отлично себя показал.
  - Это уже не важно, как он себя показал. Давай, не виляй. Что там с крестоносцами?
  - Не все зэки согласились принимать новый наркотик. Некоторые утверждали, что это не научное изобретение, а колдовство. Пагуба. Почти все отказники были резко настроены против режима и носили особую мету - пустой крест. Я встретился с лидером сектантов по имени Блудомир. Мы общались несколько раз, на протяжении недели. После чего, я сам принял крест.
  - Почему?
  - Я кое-что узнал. И всё встало на свои места, - голос Пунца сделался твёрдым и невыразительным. - Те крестоносцы, что живут в Гиперборее, и те, что у нас, немного расходятся в своих взглядах. Насчёт того, что станет конкретной причиной Чуки. Южане уверены, что причиной будет научное колдовство. А северяне ставят на масштабное природное бедствие. Но сути дела это не меняет. Главное в нашей вере - фатализм. Все мы живём накануне.
  - Мне это уже известно. Вы - ебанутые эскаписты.
  - Ты, вероятно, судишь по всяким профанам. Настоящих крестоносцев не так уж много. Это те, кто носит пророчество Менделя внутри себя. Как я. А то, что рисует твой мальчик, это просто агитационная шляпа, не более того. У Альки чистая, добрая душа. Она заклинает, обуздывает сказуемую мощь оригинала. Ведь на самом деле, всё обстоит гораздо ужаснее, чем это может быть выражено при помощи красок и линий. Понимаешь?
  - И ты, значит, откупорил это в себе? Этот ужас?
  - Да, мне помогли, вызвали. Сам бы я, наверное, не смог.
  - Ну, а как бы ты, как посвящённый, выразил главную идею своей веры? Можешь дать выжимку?
  - Дай подумать, нелёгкая, - Пунц вернулся к насмешливому тону. - Может, лучше тебе спросить у Блудомира?
  - Нет, Пунц, я брезгую встречаться с твоими единоверцами, если честно. В натуре, заразные твари.
  - Точно так же им претит твоё колдовство.
  - Давай, говори, что ты мнёшься?
  В этот момент во внутреннем дворе тюрьмы деловито застучал станковый пулемёт.
  - Кого это там, а?
  - Кого надо.
  - Вот смотри. Наши учёные уже докопались до устройства души человеческой. А в Гиперборее учёные очень близко подошли к постижению материи. Ходит слух, что в Антарктиде люди построили идеальное общество. Что всё это значит?
  - Ну, и что?
  - А то, что человек окончательно разгадал этот мир. Из чего можно сделать вывод: этот мир ненастоящий. Мы живём в обманном мире. И пропади он пропадом. Чем скорее, тем лучше. Но тот, кто разделяет мою веру, у того есть возможность перенестись в настоящий мир. Через особое тайное славословие. Понимаешь?
  - Какая забористая и опасная чушь! А вот евреи, к примеру, считают, что только у них есть особое право на выживание. И у шерпов, допустим, есть свои козыри. Да мало ли ещё у кого! Сколько людей - столько и истин. Все хотят выжить, все держат пальцы крестиком. Ладно, Пунц. Приятно было с тобой пообщаться. А теперь прощай.
  - Постой, - он схватил меня за руку; тут в запись ворвались какие-то потусторонние шелесты и вздохи, словно кто-то ещё, кроме нас двоих, находился, дежурил в камере. - У меня к тебе просьба, ведьма.
  - Что ещё за просьба? Ты теперь крестоносец, сектант. Ты мне больше не друг. Правильно я тебя посадила. Вот до этого не знала за что. А теперь знаю.
  - Дай мне пистолет с одним патроном. А я тебе кое-что расскажу.
  - Да мне от тебя больше ничего и не нужно, твёрдоверец.
  - В том комиксе была героиня. Черноволосая девочка со злым лицом. На некоторых рисунках она как бы двоилась. Часто рядом с нею были отвратительные чудовища. На одной из картинок она плывёт на корабле и растворяется в яркой вспышке.
  - Слушай, Пунц. Я догадываюсь, к чему ты ведёшь. Хочешь мне так всю малину забрызгать? Да плевать на твоего протопопа и на его пророчество. Ясно?
  - Кажется, я знаю, кто приобрёл библиотеку моего деда.
  В этом месте возникла напряжённая пауза.
  - И я теперь это знаю, - наконец, я обрушила вязкую тишину. - Пунц, у тебя все мысли на виду лежат, как горшки у торговки. Ты так и не смог повзрослеть, несчастный. Взял все высоты одну за другой. И остался шкодливым ребёнком. Мне очень жаль. Прощай, дружок.
  
  Я, Тихушница и Алька сидели в помпезном чёрном внедорожнике с затемненными стёклами. Машин, подобных этой, зловонных, прожорливых и наглых, практически не осталось на улицах нашего славного города. Они все вымерли, как легендарные динозавры. От Коробка до Цыганского посёлка было рукой подать, мы могли бы и пешком сюда добраться за полчаса. Но мне захотелось вспомнить ощущения моей яростной юности, когда я не могла жить без могучих моторов и убийственных колёс. Через дорогу, за строем кедров, виднелись знакомые очертания дома, в котором я не была уже много лет. Воспоминания нелепо шагали во мне и подпрыгивали, точно заводные пластиковые игрушки. Я не чувствовала ни боли, ни радости, ни сожаления.
  - В детстве меня приютили цыгане, - рассказывала я. - Тут жил цыганский барон. Он был главный наркоторговец столицы. Страшный человек со стальными нервами. У него была сестра-ведьма, она меня боялась и ненавидела. А он сосал из меня энергию, жизнь. Но я была тогда настоящая беспредельщица, сил во мне было тогда немеренно. Вот как в тебе сейчас, - в ответ Тихушница с пониманием кивнула. - Дома я почти не ночевала. И всё-таки чувствовала себя несвободной. У меня не было цели, а энергии было - через край. Такое вот противоречивое было время. И самое главное, что меня тогда тяготило, - я поймала прозрачный взгляд своей воспитанницы, - так это моя невинность. Очень хотелось избавиться от неё. Я жаждала секса с мужчиной. Вот это было действительно нелегко обуздать. Но постепенно и это прошло. Я обрела внутреннее равновесие. Мужчина, любой мужчина - просто инструмент, конь, боевая единица.
  - Ну, вам так было надо, - Тихушница отвернулась. - Но это не мой путь. Я так не хочу.
  - Да я тебя и не заставляю жить, стиснув коленки. Просто советую не спешить. Чтобы больше скопилось силы. Секс - для слабаков.
  Тихушница весьма подросла и окрепла за последнее время. Она подражала мне в одежде и жестах. И даже нередко думала так же, как я.
  - Зачем мы сюда приехали? - она с беспокойством оглянулась на Альку; мальчуган был поглощён какой-то компьютерной игрой. - Тут так уныло.
  - Покопаемся немного в моём прошлом, - я надавила на газ и направила машину прямо на решётчатые ворота, запертые на пудовый кулацкий замок. Со страшным скрежетом ворота опрокинулись, хлестнув по бамперу массивной цепью. Мы залетели на частную территорию и, отчаянно скрипнув тормозами, остановились напротив главного входа. Всё это давно могло быть моим, если бы меня привлекала чужая собственность. Несмотря на произведённый шум, никто не вышел навстречу. Я посигналила. Дом был похож на труп. И не требовалось заходить внутрь, чтобы почувствовать дух разорения и упадка.
  - Пусть все, кто там есть, выйдут наружу, - сказала я.
  Тихушница выскользнула из машины и размашисто хлопнула дверью. Уперев руки в бока, слегка наклонилась вперёд и стала смотреть на дом. Через минуту из дверей осторожно показались какие-то невообразимые голодранцы. Чумазые, грязные, с тупыми плоскими лицами, они выстроились в ряд, заложив руки за голову. Всего - человек десять. Это были беженцы из Фарфоровой страны.
  - Они говорят, что хозяева давно уже съехали, - обернулась Тихушница.
  - Отправь их в миграционную службу, - сказала я.
  В прежние времена таких, как эти несчастные, просто топили в заливе Кишок. Ныне их мыли, кормили, лечили и отправляли восвояси. Разумеется, за счёт государства. В результате, нищих и бездомных в столице почти не осталось.
  Маленькая ведьма взмахнула рукой, и группа сквотеров послушно направилась в пункт назначения. Их лица светились дружелюбием. Они были похожи на оживших мертвецов.
  - Полоумная старуха ещё, на втором этаже, - доложила Тихушница.
  Мы вошли в брошенный дом. И снова я ничего не почувствовала. Разве что гарь и вонь. Первый этаж превратился в помойку. Пол и стенная обшивка были содраны. Раньше здесь жили воры и убийцы. А потом здесь жили изгои. Гнилая сущность этого дома долго скрывалась, копилась и вот - выявилась.
  - Здесь не место ребёнку, - рассудила Тихушница и цапнула алькину руку.
  - А я хотела показать ему библиотеку.
  - Да какая к чёрту библиотека? Тут давно уже никто не живёт.
  Пыльная лестница без перил вела на второй этаж.
  - Ладно, поиграйте во дворе, - обернувшись, сказала я. - Отойдите подальше от этого страшного дома. Не то замараетесь.
  - А почему здесь так грязно и неуютно? - поинтересовался Алька.
  - Потому что здесь жили цыгане, - брезгливо ответила Тихушница. - Послушайте, Шришри. Не ходите туда. Там может быть опасно. Бактерии могут быть.
  - Маруся, я с тобой, - крикнул Алька и рванул следом за мной по скрипучей лестнице.
  - Что встала? - спросила я у Тихушницы. - Нюхай, можешь грязь полизать. Это правда. Именно так пахнет и выглядит общество потребления. Ты же меня сумасбродкой считаешь?
  - Нет. Я... - Тихушница побледнела и сделала шаг назад.
  - Я же знаю, чего ты хочешь на самом деле. Выйти замуж за богача и вытирать ноги о народные массы. Ты хочешь трахаться, хочешь блистать. Твоя мечта почти сбылась, сучка. Тебе повезло.
  Неожиданно Тихушница зарыдала, закрыла лицо руками и бросилась вон из проклятого дома.
  - Грязь, она не снаружи. Она - внутри! - крикнула я вдогонку и рассмеялась: пусть этот урок пойдёт маленькой стерве на пользу.
  Я прожила в этом доме в общей сложности четыре года. Однако у меня не было собственной комнаты - девичьей спаленки, как принято называть место, где малолетние дуры открывают для себя свою мелкую и эгоистическую природу, прежде чем вступить с миром в экономические отношения. Поначалу дом показался огромным, закоулистым, многолюдным, в нём было душно, как в юрте кочевников. Но было в нём помещение, куда никто не заходил. Раздольная, заставленная стеллажами комната с наглухо задёрнутыми окнами. В доме отчима я ночевала в библиотеке. У меня там был спальный мешок, под голову я клала книги. Я забиралась в дом по верёвке и так же его покидала. С моей нелюдимостью цыганам пришлось смириться. Отчим уверял, что одна из книг в библиотеке - волшебная, но какая в точности, он не знает. Чушь, суеверие. Волшебных книг не бывает. Ни в этой библиотеке, ни в какой-либо другой не содержится волшебных книг. Мои объяснения немного расстроили отчима и укрепили его в презрительном отношении к книжному миру. Я объяснила, что бывают редкие книги (в этом собрании их навалом), и вот они действительно представляют какую-то ценность. Но лишь в силу своей исчислимой редкости.
  "А как же тогда хранятся и передаются тайные, запретные знания?" - спросил отчим.
  "А никак, - ответила я. - Они не хранятся и не передаются. Они мерцают и перелетают по рядам из слов. Они - как пыль. Попробуй её собери".
  Сама я книг не читала, не было времени. Книги стояли на полках, а их страницы были пронумерованы. Тем не менее, библиотека представлялась мне одной сплошной, неразделимой массой. Только сейчас, находясь внутри выпотрошенного отчего дома, я поняла, когда, в каком месте и в каком первоначальном виде в меня примешалось зло. Там, за тусклыми корешками, таилась ядовитая сущность Дракона. Может быть, подумала я, и жизнь Дракона тоже хранится в какой-нибудь затерянной инкунабуле?
  С моим мальчиком мы прошли по неосвещенному коридору и остановились напротив двери в библиотеку. На втором этаже было чище, но воняло ещё сильнее, чем внизу. Крысы натоптали свои маршруты, пауки наплели гамаков.
  - Вот здесь тётя Маруся стала плохой, - я показала на глухо прильнувшую к косяку, тяжёлую дверь. - Сейчас я тебе покажу это место.
  Я решительно вынесла дверь ногой и вошла в помещение. Меня встретила сероватая пустота, навалившая в комнату из широко распахнутых окон. Пол выстилали одинаковые квадратные маты светлого цвета. Стоял гимнастический конь, турник, на подставке лежал гриф от штанги. В торцевые стены были вделаны два горизонтальных кольца. Я увидела эластичные жгуты, скакалки, три отделения шведской стенки, мячи в корзине и затянутые в чёрную резину блины разного веса. Чудовищной пуповиной с потолка свисал канат. Библиотеки тут больше не было; вместо неё был зал для развития физической силы и ловкости. Я сразу и вздохнула с облегчением, словно бы пронесло, и моё будущее по-прежнему остаётся закрытым, моим будущим, а не будущим нарисованной девочки в капюшоне. Но с другой стороны, со стороны сердца, быстро нарос протест против чего-то, что вопреки ожиданию оказалось не твёрдым и чётко оформленным, а проквашенным, смятым, гнилым.
  - Идём отсюда, - сказала я Альке. Снова коридор, весь в отвратительных пятнах. Вдруг я увидела, что правый, тёмный его конец осветила компактная вспышка. В ней задрожало измождённое, страшное лицо старухи Розы, сестры моего отчима. Она выстрелила в меня из волшебной пукалки, с помощью которой цыгане издревле стреноживали буйных коней. Существо, против которого направлена эта традиционная техника, как бы сильно удивляется, отчего у него пропадает всякая способность двигаться и соображать. В общем, Роза хотела меня удивить, и она меня удивила. Но я, всё-таки, была не конь, и моё удивление быстро прошло.
  - А где все ваши? - я подошла к ней на достаточное расстояние, чтобы разглядеть её гротескное лицо, покрытое толстым слоем косметической краски. Под ногами запищали крысы, множество изголодавшихся крыс столпились у трона своей королевы.
  Старуха, проявив скрытую в полумёртвом теле, темную силу, встала со своего моторизованного стульчика. Распахнулся халат из бархата, а под ним я увидела закопчённую грудную клетку, внутри которой трепетала золотая личинка. Рот старухи кривился от усилия что-то сказать, но губы слиплись, срослись. Как же она пила, ела с таким сросшимся ртом?
  - Погоди, я сама угадаю, что ты хочешь сказать, - я присела перед ней на карточки и закурила. - Да, это я, девочка из библиотеки. Ты ждала меня, знала, что я приду. Все цыгане уехали из города, а ты осталась, потому что хотела меня увидеть. Ты жила только ради этого.
  Цыганка кивнула, её губы с сухим треском расселись, потекла густая духовитая кровь. Из скрюченной руки выпало длинное шило. Алька раздвинул крыс ногой, поднял шило за рукоятку и стал рассматривать.
  - Я хотела убить тебя, - противно захныкала старуха. - Но теперь вижу, что это невозможно.
  Я забрала у Альки шило и наколола на него одну из крыс. Это бедное существо расставалось с жизнью примерно минуту, а потом вокруг обмякшей тушки образовался пузырь, и по его оболочке быстро побежали фигурные чёрные кляксы, образуя зрелище, текст.
  - Цыгане покидают обречённые города, - прочитал Алька, и пузырь тут же звучно схлопнулся.
  - Ты это мне хотела сказать? - наклонившись к старухе, спросила я. Она воняла, но сильный, отталкивающий запах, который от неё исходил, не мешал различать её пророческую мощь. - Эй, Старая. По виду, ты сама смерть. Ты хочешь сказать, что город скоро погибнет?
  - Речь идёт о тебе, - безумная старуха ткнула в мою сторону указательным пальцем и вдруг сделала шаг вперёд, за ним другой, третий. Она пошла на меня, механически переставляя негнущиеся конечности. Алька попытался встать между нами, чтобы меня загородить, но я знаком велела ему удалиться. Когда мальчик спустился по лестнице вниз, я шагнула навстречу и порывисто обняла усохшее и зловонное тело старой цыганки. И показалось, что я обняла свою мать. Зрение как-то странно вывернулось: я была плоская и смотрела на себя со стороны.
  - Всё предопределено, - грозно прошептала старуха. - Я знаю, ты не могла иначе. Ведь ты прирождённая шлюха. Поэтому я и была против того, чтобы ты вошла в семью.
  - Ничего, старая, я создала свою семью. Большую и дружную.
  - Эта штука в тебе, от неё не избавишься. Она медленно заберёт твою силу, волю и разум. А потом убьёт тебя, выползая наружу. Если бы со всеми шлюхами было то же самое.
  - А что там? Что там внутри? - закричала я.
  - Пирамидка, - выдыхаясь, ответила Роза и вложила в последний взгляд всю свою недюжинную ненависть.
  Жуткое пророчество ненадолго парализовало меня. Я совершенно забылась, а когда пришла в себя, шило, зажатое в моей руке, снова и снова протыкало иссушенное тело цыганки.
  
  Это Тихушница нашла пропавшую библиотеку. Пока я возилась в доме, она за каким-то хреном забралась в большой деревянный сарай, стоявший недалеко от левого крыла особняка, и там, под брезентовым навесом штабелями были уложены книги. Тихушница содрала с них покрывало и обнажила разбухшие от влажности кирпичики. На её смазливом личике написался живейший интерес. Она больше не хныкала, взяла себя в руки, переключилась. Книги привели её в восторг. Я не стала к ней подходить и отвлекать её от детского изумления. Села на запущенный газончик и только тогда отбросила от себя заляпанное кровью шило.
  - А ты чего вообще туда полезла? - спросила я.
  - Да волны отсюда шли. Тяжёлые такие, - ответила она и покосилась на глянцевитые пятна, совершенно испортившие мой наряд.
  - Ещё бы. Старик пытал в этом сарае людей. Бывало, я ему помогала. Алька, - я положила руку мальчику на плечо и слегка подтолкнула, - иди, выбери себе какую-нибудь книжку с картинками. Когда тётя Маруся была маленькая, она не любила читать. И вот что, в результате, из неё получилось. Иди, поройся там. Любовь к чтению отличает людей благородных. Тихушница, ты любишь книги? Я смотрю, ты с таким интересом их разглядываешь.
  - Тут, в основном, запрещённые книги, - рассеянно ответила девчонка. - Я знаю список. О Боге много. Несколько тысяч томов. В каком же жалком всё состоянии! А давайте перевезём всё к нам, в Коробочек? Чтение - это лучший отдых.
  - Несколько книг в детстве я изрезала ножницами, когда готовила свою рецептуру, - рассказала я.
  - Вы имеете в виду свой эликсир молодости? - живо спросила Тихушница.
  Так в кругу Стражей было принято называть моё зелье свободы, что легло в основу препарата "Спиритус Љ12".
  - Да. Требовалось вырезать определённые слова и растереть их в пыль. Но больше я варить не буду. Поэтому все эти книги лучше сжечь. Вместе с сараем и домиком.
  - Ну, Шришри, - Тихушница комично взмолилась, прижав к груди руки, - мы же с вами не дети! Какой может быть вред от книг? А сжечь-то - всегда успеем.
  - А, ладно! - засмеялась я. - Делай с ними что хочешь.
  - Выбрал! - Алька вознёс над своей головой какой-то увесистый том, то ли гроссбух, то ли справочник. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: это настоящий раритет. Я пригляделась к мальчику, сердце ёкнуло: с таким ясным, невинным взором слуга подаёт хозяину яд. - А что тут написано, не по-нашему как-то?
  Я приняла у него книгу. На покоробившейся чёрной обложке едва заметно проглядывала позолота букв. Язык был гиперборейский. Неужели это и есть "Откровения" протопопа Менделя? Я ни секунды не сомневалась в том, что если заветная книга здесь есть, Алька, направленный духом, её непременно отыщет. Открыв книгу, я испытала сильное разочарование. В ней ничего про меня не было. А были только подмоченные карты с расплывшимися чернилами. Пахло от грубой бумаги так, словно дни этой книги были сочтены.
  - Это средневековый атлас, - определила Тихушница и, присев рядом с Алькой, стала ему объяснять. - Так люди в древности представляли наш мир.
  Я ещё раз пролистала книгу, пытаясь разобрать, что там написано. Но мелкие гиперборейские буковки словно теснились прочь от моего взгляда. Одно было точно ясно: это была не та книга, которую я рассчитывала здесь встретить.
  - Хороший выбор, - сказала я Альке. - И гиперборейский язык тебе стоит выучить.
  - Зачем? - спросил он. - Не хочу. Он какой-то противный.
  - А затем, Алька, - я хотела погладить его умную голову, но не стала - на пальцах ещё оставалась кровь, - что когда ты вырастишь, мир будет общим для всех народов. А гиперборейский язык - один из главных мировых языков.
  - А какие ещё есть? - любопытствовал Алька.
  Мы возвращались к машине. Я не успела ответить, как Тихушница уже завладела вниманием мальчика. Они смотрелись как славные брат и сестра из русской сказки. Я шла следом и чувствовала себя беременная тёлкой. Разве что бубенчика не хватало.
  
  10. Шабаш в кремле.
  А через какое-то время в кремле Коробок было устроено пышное торжество. Я уж не помню, каков был повод, но в один из этих задорных праздничных дней, когда причины выстраивались по-новому, в жизни моей произошло важное событие, о чём я, конечно, должна упомянуть, коль скоро этот рассказ ведётся от лица женщины.
  Я не строила чётких планов и не вынашивала идей, поскольку новь и сама прекрасно справлялась, стоило только расчистить ей путь и приструнить людей, оказывавших упрямое сопротивление. Как только на пост Имперского Дозора встал правильный, подготовленный, свой человек, число противников новой власти стремительно поубавилось. В целом, избранная мной жёсткая линия себя оправдала. Об этом свидетельствовали данные систем "Маруся" и "Демиург". Они говорили, что народы Атлантиды поддержали репрессии и с энтузиазмом восприняли открытие новых, доселе невиданных рубежей общественного процветания. Даже воспрянула после долгой спячки поэзия, как гражданская, так и лирическая. А доктор Таблеткин с гордостью доложил мне о том, что в науке, изучающей мозг человека, сделаны поразительные открытия.
  Серый мятеж, завершившийся сменой власти, наконец-то был воспринят обществом как непреложная данность. И у миллионов простых людей, поначалу ожидавших от Стражей каких-то зловещих влияний и кар, может быть, даже полной перемены жизни - единовременно отлегло от сердца. Словно некий штырёк заскочил в пазок - и в головах привычно заработала вера: в милицию, в партию власти, в правительство Иночкина, в правдивые голоса государственных информантов, в новых имперских сановников и финансистов. Я не сомневалась, что так оно и будет. Прополка, полив, защита от паразитов, ничего чудесного. Новые ясные лица. И добрые дела хлынули, как из золота ведра. Даже в какой-то момент всё стало как будто водянистым, размякшим, без резкости. Но стоило немного проспаться, и головокружение прошло. Вглядитесь в действительность. Вот оно, уже наступило - время героев и тружеников, скромных, честных, ответственных, творческих и открытых. Больше никто не шептался по углам о безумной ведьме, о её тёмном прошлом и гиперборейских корнях. Это как-то сразу стало не модно. Наоборот, возникла совершенно иная по знаку тенденция. А уж этого я, честно сказать, не чаяла и не ждала.
  Директор Имперского Дозора Колобко поставил меня в известность о том, что в ряде случаев в разных регионах Империи наблюдаются стихийные проявления едва ли не религиозного пиетета по отношению к некой таинственной благодетельнице, которая якобы стоит за простой народ и зорко следит за тем, чтобы всё шло справедливо, по чину и по закону. Говорили, мол, что это обычная, земная женщина, на которую снизошла благодать и укрепляющая сила, после чего она отреклась от имени своего, от семьи и состояния, даже от красоты телесной - и стала безличной и вездесущей. Узреть её могут только особо чистые и острые очи, а уж приблизиться к ней и с ней говорить - так и вовсе редкие люди. Стражи, герои, пророки, поэты. Живёт она где-то в лесу. И у неё есть много чудесных предметов.
  Всё это, в общем и целом, было ужасной чепухой. Но я прониклась. Чем больше становился мой Срок, тем сильнее хотелось окончательно освободиться от прямого, ручного управления государством. Внимательный Колобко догадался, чего я хочу.
  Когда он мне рассказал о культе Незримой, я задрожала от хохота, чем его, наверно, немного обидела. Разговор шёл в его директорском кабинете, в обстановке, полной непонятных, красивых предметов, некоторые из которых очень напоминали дорогие игрушки. Колобко удивительно быстро вписался в новую должность. И кабинет его впечатлял каким-то варварским сочетанием ребячества и злодейства, высокого с низким. Теперь Колобок, по сути, являлся вторым человеком в Империи. Ну, или третьим, не важно, если считать меня. Однако по-прежнему при виде меня он смущался, краснел. Дистанция между нами, пожалуй, ещё больше выросла.
  - Признайся, Колобко, ты сам это придумал. Ты сам затеял эти стихийные проявления.
  - Ну, надо же с чего-то начать, - важно ответил он. - Наш ведомственный отдел стратегического планирования не сидит без работы. А бродячие актёры и уличные зазывалы - ведь тоже люди, им надо на что-то жить. Так пусть послужат интересам родины. Да вы не волнуйтесь. Вам не надо будет выступать перед массами. Я же знаю, как вы это не любите, шумиху, официоз. Тут главное заключается в том, что вы - есть, и вы непобедимы. Попробуйте тронуть Стража или даже простого налогового работника. Тут же прилетит, нечего и выдумывать. И нельзя про вас думать плохое, ведь это грех и саботаж, харам. Народ всегда на стороне победителя. Если такого нет, то надо его придумать, сообразить. А вы-то у нас всё-таки есть, на наше счастье. Где тут обман? Просто вы очень скромны, до того скромны, что вас почти и нету. Да ведь? Это не будет культом личности. В перспективе это что-то большее. Интимная скрепа.
  - Интимная скрепа? - переспросила я.
  - Ну, я имею в виду веру в новый порядок. В его незаменимость. Нужен своего рода символ. Безликий, глубокий, затягивающий. Вот, поглядите, что мы придумали, - он взял указку, и на экране сбоку от его рабочего стола появилась сужающаяся кверху чёрная восьмёрка. - Это образ Незримой. На что похоже?
  - На Неваляшку в разрезе. А ещё на замочную скважину, - бездумно сказала я.
  - Мы собираемся установить эти объекты во всех публичных местах, - торопливо сообщил Колобко. - Конечно, утверждение нового культа - процесс постепенный. Не смейтесь, Шришри. Нам это действительно нужно. Мы уже это обсудили между собой и вынесли решение. А меня, стало быть, как вашего бывшего адъютанта, подрядили довести это решение до вашего сведения.
  - Думаешь, - я встала и подошла вплотную к экрану, - это будет работать?
  - Непременно. Уже работает, - улыбнулся Колобко.
  - А ещё это похоже на бабу на сносях. Брюхо плюс голова ровняется баба. Так ведь? А они дырявые, эти кольца, или глухие? Какого роста будет баба?
  - Роста? В зависимости от окружающего пространства. Кольца будут сквозные, конечно. То есть, можно будет просунуть теоретически. Но мы создадим иллюзию, что там тьма, с обеих сторон. Ну, и поскольку это интимная скрепа, - в верхней части конструкции укреплён мелодичный медитативный бубенчик. А в нижней - стоит кружка для подаяний. Все пожертвования, разумеется, пойдут на самое важное. Что есть в человеческой жизни.
  - Что ты имеешь в виду? Закупку оружия?
  - Нет, - слегка удивился Колобко. - Я про детей, конечно. Это будет тихий и нацеленный культ. Позвонил в бубенчик, бросил денежку, помог детям, обрёл надежду. И всё. Ты порядочный и ответственный гражданин. Сдал, так сказать, человеческий минимум. Беги дальше, работай, играй, развивайся.
  - Человеческий минимум, - задумчиво повторила я. - Эта ваша затея мне не по душе. Но я не буду возражать. У меня тоже есть кое-какие задумки, которые я хочу претворить в жизнь. Я должна ещё многое успеть, прежде чем...
  Я не окончила фразу. Колобко посмотрел на меня с беспокойством. Его свежее лицо немного вспухло от высокого статуса, но по-прежнему выдавало все чувства. У моего помощника была привычка наклоняться и приближаться к моему лицу слегка раскрытыми, чувственными губами. Уж сколько раз он выхватывал в тыкву, а всё никак не мог понять, что у него нет ни малейшего шанса. Вот и сейчас он наклонился надо мной и замер, как будто караулил встречное движение. Я жёстко оттолкнула его и сказала:
  - Не кажется ли тебе, уважаемый, что в этой вашей затее нового культа есть что-то от дурацкой шутки, насмешки над реальной, низменной жизнью? Не слишком ли вы, господа, заигрались? Жизнь этого не прощает. То есть, прощает, но не приемлет. Шуток жизнь не понимает.
  - Так, - взволнованно заходил Колобко. - Я не понял, Шришри. Что вы хотели сказать. Но чувствую, что-то архиважное.
  - Шутка, прикол - это что-то всегда спонтанное и неполноценное. Так вот. Этой вашей Незримой очень чего-то недостаёт. Чего-то такого, без чего она - обычная финтифлюшка.
  - Так что это? - резко спросил начальник ИД. - Ну, не томите, пожалуйста.
  - Для полноты, я полагаю, ей нужна пара. Кто-то мясной, а не дырявый. Мужик. Незримой нужен Зримый. Понимаешь, куда я веду? Иначе ничего не получится. Иначе всё это так и останется игрой. Диковинкой всеобщей Истории. Я другого варианта не вижу. Парламентская республика ещё как-то способна фурычить, когда за её фасадом скрывается инфернальная пирамида истинной власти, когда её поддерживает коррупция и воодушевляет лживая пропаганда. Но людям сильным, честным, азартным и творческим нужен...
  - Монарх! - с потрясённым видом докончил Колобко. - Ну, конечно! - он ударил себя по лбу. - Как же я сам-то не допёр! Это же просто реет, треплется в воздухе! Ха-ха, ожидание Короля. Да, но кто же он? - его глаза болезненно взблеснули. - Вы уже знаете?
  - Точно не ты, - я поспешила успокоить своего помощника. - Надо, чтобы был не из наших. Чужой. Но не гандон какой-нибудь, естественно. Нормальный мужик, одним словом.
  - Вы меня просто зажгли, - встряхнулся Колобко. - Только как же это всё учредить, устроить?
  - Не знаю, - с усмешкой ответила я. - Работай. Мы должны в рекордные сроки родить Короля.
  Я взяла с него слово никому не болтать про наш разговор. Среди Стражей не было явно политически расположенных людей, все они были просто исполнители моей воли. Однако я была уверена в том, что монархическая идея не самая в их среде популярная. Всё-таки это были исключительно люди, выросшие в обход да напролом. Мир перевернулся, и они стали новой элитой. Их успех был оправдан, но нуждался в новой форме контракта с обществом. Эти блестящие выскочки, сплочённой статей выгрызшие прежний режим, боялись только меня. Потому что я была самая лучшая, самая сильная, самая страшная - великая ведьма. И вот мне предстояло сотворить рядом с собой призрак закона, который смог бы устрашить их не меньше, чем я сама. Стражи, уже вкусившие хмеля власти, должны были склониться перед рядовым человеком, олицетворяющим собой верховенство масс. Зримый должен был действовать на них отрезвляюще.
  
  Кстати, вспомнила, что были за праздники. Саня Фирсова, по прозвищу Фря, подговорила ребят, и они решили закатить в мою честь грандиозную веселуху. Никто, в том числе и я сама, не знал, когда мой день рождения. Я его не отмечала ни разу. Тогда Фря вспомнила, что где-то год назад Стражи подарили мне целую страну. Пока Маруссия была страной больше на бумаге, а по существу это был большой кусок дикой природы в глубине континента. Амбициозной, изнеженной девушке вроде меня делать в этой глуши было, по сути, нечего. Я с благодарностью приняла щедрый дар, да и забыла. А между тем, у новорожденной Маруссии образовались границы, население, символы. Вдруг обнаружилось, что это очень богатая страна, и что народ её составляют сплошь чудесные люди. А самое, пожалуй, удивительное заключалось в том, что едва ли не все граждане новой независимой страны были в то или иное время представлены мне лично, а те, кто ещё не был представлен, те имели хорошие рекомендации от моих ближайших друзей и партнёров. А я-то думала, что история Маруссии пока ещё целиком находится в зачаточном состоянии. Но нет, чадо уже барахталось и пищало.
  Идея Фри насчёт большого и пышного праздника показалась мне не только забавной, но и полезной. Ещё ни разу мы вот так не собирались, - своим кругом, в непринуждённой обстановке. Работа, учёба, магические ритуалы - всё это требовало напряжения, самоотдачи. Пора было, в самом-то деле, и отдохнуть. Мне захотелось охватить всю новую элиту крыльями интуиции, увидеть её в отдохновении, чтобы почувствовать её настроение и потенциал. Однако все приготовления к празднеству я пропустила, поскольку была занята вознёй с военными и учёными. Когда Фря принесла мне на подпись расходный лист и программу мероприятий, моя челюсть непроизвольно подалась вниз. Сумма впечатляла.
  - Я тебе что, иллюзионистка? - строго спросила я. - Гудвин, да? Зачем это всё?
  - Пусть враг увидит, что мы ни капельки не боимся. Не трясёмся над каждой копейкой, - заявила Фря. - Опять же тут много людей задействовано. Я вообще думаю, что нам нужна целая годовая сетка праздничных мероприятий. Чтобы периодически как током прошибало. Также мы должны позаботиться о том, чтобы свет торжества дошёл до самых отдалённых уголков и самых одичалых, неприкаянных душ. Чем больше праздников, тем лучше жизнь.
  - Это ты хорошо сказала, - похвалила я и поставила свою подпись. Маленькую, зачуханную "м", как сиреневый куст распустившуюся "А", "Р", похожую на падающую секиру. "У" я рисовала по-гиперборейски, с петлёй, а последнюю в росписи букву "С" выводила почти идеально круглой и в довершение поражала сверху косой чертой.
  - Пир в Коробке я предлагаю не регламентировать. Водки побольше. Скорее всего, я сама буду мастером церемоний.
  - Ага, - глаза у Фри радостно блеснули. - Значит, выйдете из шалашика?
  
  Накануне Дня Маруссии мы с Ивановым-альфа сидели в Коробочке и смотрели трансляцию судебного заседания. Судили там генерала Гнайзенау и ещё группу штабных офицеров, виновных в шпионаже, работорговле, казнокрадстве и организации политических убийств. Подсудимые держались с достоинством и полностью признавали свою вину. Вся хитрая драматургия заговора была давно уже изучена, подытожена и зашита в компактные судейские книжки. Соль этого зрелища заключалась в остроумной, живой пикировке между обвинителем и защитой. Прокурор давил голосом вниз, говорил, опустив прессованный лоб, тяжело двигая мощной челюстью. Адвокат смешил мимикой и выдавал искромётные речи. В общем, было на что посмотреть.
  - Ну, что? - спросила я у Иванова, когда заседание стало затягиваться, и у адвоката иссяк запас искр.
  - Обвинитель не плох, - пожевав губами, ответил Иванов. - Солидный, толковый мужик.
  - А мне адвокат больше понравился, - возразила я. - Я передумала их расстреливать.
  - Что же, их теперь наградить?
  - Народ Маруссии берёт отступников на перевоспитание, - решила я. - Мы уже показали зубы. Ситуация полностью под контролем.
  - Что, казней больше не будет? - недоверчиво переспросил Иванов.
  - Да не волнуйся. На наш век хватит. Разные есть методы. Можно ведь и выборочно, без огласки и волокиты.
  - Ювелирно, - с пониманием кивнул Иванов.
  Я набрала номер и позвонила. Председатель, похожий на пингвина, зачитал приговор. В переполненном зале суда послышались возгласы удивления. Камера намертво вцепилась в трясущееся лицо генерала Гнайзенау. И едва не пропустила момент, когда один из подсудимых спустил штаны и показал своё ущемлённое мужское достоинство. Взыграла тревожная музыка, пошли титры.
  А мы с Ивановым ещё раз обсудили культурную программу. Предстоял большой праздник - годовщина образования Маруссии.
  
  На следующий день, рано утром мы прибыли на остров Моро. Впятером - я, Алька, Тихушница, Лимон и Иванов. У Альки под мышкой был зажат древний географический атлас. Я спросила, зачем он таскает с собой эту тяжёлую, проволглую, скверно пахнущую книгу.
  - Другу хочу показать, - неохотно ответил Алька.
  - Какому ещё другу? Ты имеешь в виду доброго доктора Таблеткина?
  - Ну, - Алька помедлил, - доктор мне просто приятель. А вот дядя Варнава мне друг.
  Я заметила, что Тихушница делает Альке какие-то знаки. Отчего-то сердце моё тоскливо сжалось.
  - Барнабас, что ли? - голос мой прозвучал грубо, я дёрнула мальчика за полу курточки. - Да какой он тебе друг? Он же старый совсем? И немного того. Он не в себе, понимаешь? А раньше, до болезни ещё, он был сутенёр и убийца. Тоже мне дружка нашёл!
  - С ним весело, - Алька прямо посмотрел на Тихушницу, потом на меня. - Да, мы переписываемся. А ещё в игры вместе играем. По сети. Да нормальный он, в общем.
  Мы приземлились на бетонной площадке рядом с другим вертолётом, на котором раньше прилетели преданные мне генералы и академики. Они мне были нужны для фона. На генералах была форма нового образца, пылко красного цвета. А академики были в элегантных ливреях и серебряных головных уборах цилиндрической формы. Пешком мы дошли до новенького шедевра архитектуры - головного офиса "Пробирочной палатки". Остров выглядел вымершим, несколько человек персонала и всё. Лёгкий тошнотворный ветерок тормошил плохо закреплённые предметы. Страшная близость океана вгоняла меня в дрожь. Я злилась на себя за то, что боюсь нелепой массы воды. Про свою утонувшую сестру я старалась не вспоминать. Я твёрдо знала, что прилетела сюда попрощаться с местом, где познала разочарование.
  Люди "ПП" ждали нас в большом конференц-зале внутри офиса. Топ-менеджеры, ведущие учёные, значительные акционеры. Одеты в зависимости от характера службы. Самый крупный акционер Барнабас был в тренировочном костюме, олимпийка расстёгнута, толстая золотая цепь, волосатые кулаки, расслабленная поза, в глазах сонное недоумение. Рядом с ним сидел доктор Таблеткин со стеклышком в правом глазу. С ними двумя я раскланялась, на остальных не обратила внимания. Встреча продолжалась примерно полчаса. Лимон держал официальное слово. Без лишней истерики он довёл до сведения присутствующих, что мегакорпорация "Пробирочная палатка" с этого дня и впредь - не существует. На её базе будет создана общенациональная система здравоохранения, которая будет называться без изысков - "Гиппократ". Здесь Лимон продемонстрировал на экране большой логотип новой организации. Мне сказали, она была горчичного цвета, эта кудрявая буква "глаголь". Далее Лимон сообщил, что отныне выпуск эвдемоноидов и спиритусов будет строго регламентирован. Все исследования в области психофизики и нейрохимии передаются в ведомство недавно созданной Академии Магий. Производство и распространение "духа свободы" будет караться в соответствии с такой-то статьёй Унылого Говна (так между собой мы называли уголовный кодекс).
  Тут с места вскочил доктор Таблеткин и стал взахлёб говорить, что Академия Магий - сборище недоучек и шарлатанов. Надо признать, что доктор, в отличие от Барнабаса, заметно сдал за последнее время. И ежу было понятно, что он плотно сидит на опиатах.
  - Доктор, - звонко вмешалась я. - Я не поняла, вы с нами или не с нами?
  Он тут же сел и знаком показал, что возражений не имеет. Я подмигнула Тихушнице. Моя девочка с непреступным видом поднялась с места и, обворожительно двигая узкими бёдрами, вошла в центральный круг конференц-зала. Все пожирали её глазами. А Барнабас сжал кулаки, изменился в лице, и в глазах его зажглась звериная похоть. Неужели он всё-таки оклемался, урод? - подумала я. Вот точно так же когда-то он зыркал на своих шлюх, и те, в ответ на это цинически-романтическое внимание, млели и теряли голову. Я почувствовала слабенький укол ревности, гадкий, приятный. Значит, я ещё не совсем огрубела.
  - Я хочу... Мы хотим поблагодарить коллектив "ПП" за большую работу на благо общества, - задорно мяукнула Тихушница, и мне показалось, что стоит только добавить к реальности ещё один кристаллик иронии - и ведьмочка пустится в усыпляющий пляс и начнёт при всех раздеваться. Стриптиз, кстати, и был её ремеслом до того, как я её нашла. А танцевала она для педофилов, многие из которых были к тому же масонами. Она осталась невинной по чистой случайности или из какого-то извращённого интереса.
  - Речь идёт всего лишь об ужесточении секретности. У вас есть знания. У нас есть знание того, что есть знание. Вы почти научились творить чудеса с человеческим мозгом. Мы знаем, какие из этих чудес хорошие, а какие плохие. Не волнуйтесь, никто из вас без работы не останется. Акционеры предприятия тоже не обломаются. Они смогут выручить свои средства и вложить их, - Тихушница резко вильнула бедром, - куда им заблагорассудится.
  Тут по залу пробежал влажный шорох. Все сотрудники "ПП", приглашённые на встречу, были держатели акций.
  - Извините, можно вопрос? - с места поднялся какой-то хмырь явно семитской внешности. - А вы не опасаетесь повалить биржу? Ведь это неслыханно.
  - Да ладно, неслыханно, - развязно рассмеялась Тихушница, и я увидела, как со лба учёного, задавшего вопрос, буквально хлынул пот. - А эта биржа, она ещё разве не повалена?
  Чертовка вложила в свой голосок столько эротизма, что все поневоле заулыбались, и напряжение, наполнявшее атмосферу еле слышным гудением, быстро спало.
  - Я смотрю, люди здесь все сплошь ответственные и языком трепать не любят, - сделав губки бантиком, Тихушница пристально всматривалась то в одного, то в другого сотрудника фирмы. Как стрелка, задержалась напротив Барни и пошла дальше вдоль ряда стоящих полукругом столов. - Поэтому я могу не скрывать от вас важную информацию. В скором будущем сам принцип акционирования будет кардинально пересмотрен. Настоящая, добрая акция перестанет быть долей в прибыли. Она станет добровольным пожертвованием. Биржа станет антибиржей. Корысть примет иные формы. Так что сами решайте, что делать со своими акциями.
  Снова поднялся шорох, шушуканье. И тут неожиданно с места вскочил Барнабас. Ажитация в зале тут же прошла. Все уставились на фигуру богатейшего человека Империи.
  - Мне не надо, - хриплым и как будто глубоко нетрезвым голосом утвердил он, обращаясь к Тихушнице. - Всё забирайте. Мне для народа ничего не жалко.
  От удивления я сняла очки. И захотелось плакать. Барни вёл себя не как зомби, а как человек!
  - Ну, нихера себе! - шепнул мне Лимон. - Поздравляю, Шришри! Вы оживили Лазаря.
  Доктор Таблеткин по-дружески обнял Барнабаса и усадил на место. Наши взгляды встретились: доктор растерянно улыбнулся и покрутил пальцем у виска.
  - А сегодня, в праздничный день, День Маруссии, все приглашаются вечером в Коробок, - с зажигательной интонацией объявила Тихушница. - Будет весело и сытно. Наш клуб предлагает честному народу танцы, хлебосолье и балаган. Ждём вас, господа!
  Все встали, перемешались у сплошного, во всю стену окна. Мои генералы ласково всех обыскали, забрав средства связи. Окно выходило на усыпанный цветами склон горы, на которой была расположена самая высокая точка острова. По гребню взбирались техники в чёрных спецовках. А служащие упразднённой компании, с лёгкой внутренней дрожью, помахивая первым утренним дринком, имели возможность наблюдать за тем, как демонтируются две грандиозные "П", похожие на симметричные порталы в небо. Хочешь - иди в ту дверь, хочешь - в другую. Пока все туда смотрели, вокруг головного офиса выросли автоматчики в полном боевом облачении.
  Доктор Таблеткин особым подмигиванием предложил мне уколоться. Я не стала отказывать себе в запретном удовольствии. Мы с ним зашли в какое-то помещение и приняли по небольшой дозе яда. Потом покинули офисное здание, миновали оцепление, обошли гору и спустились на искусственный пляж. Я похвалила доктора и погладила его седую голову. За несколько лет остров Моро превратился в игрушечку. Всё здесь было продумано и приглядно. Остановились вдалеке от воды. У меня родилась идея. А что если я включу остров Моро в состав моей страны Маруссии? Пусть у этого глубинного края будет свой, пусть даже и символический выход в море.
  - А ты, Збигнев, гражданин Маруссии? - требовательно спросила я.
  - А надо? - потерянно отозвался он и, опустив голову, стал наскакивать грудью на ветер.
  - Тебя что-то томит? Скажи.
  - Как же так, Маруся? - с отчаянием воскликнул он. - Компания только-только расцвела. Наша наука вышла на новый уровень. А эликсир молодости? Он так отлично себя показал!
  - Неужели ты думал, что это для всех? - жёстко спросила я. - Дай вам очкарикам волю, вы такого наворотите! Это мой рецепт, делаю с ним, что захочу. А я не хочу, чтобы "дух свободы" оказался в крови профанов. Понял? В первую очередь, это чёрная магия, а уж потом наука.
  - Ну, а как же мы? Зря, что ли, старались? - снова жалко спросил он.
  Я пропустила его вопрос мимо ушей. От офиса к нам направилась небольшая группа. В ней были Иванов, Барнабас, Тихушница и мой Алька.
  - Ты почему мне про Барни ничего не сказал? - резко спросила я.
  - А вы и не спрашивали. Да я сам, - Таблеткин махнул рукой. - В общем, сдаётся мне, это не Барни.
  - А кто же тогда? - удивилась я.
  - Не знаю. Вам виднее. Вы же его с того света достали.
  - А по существу, что ты можешь сказать?
  - Мы диагностировали раздвоение личности, - вздохнув, ответил доктор. - Но при этом он спокойный и добрый человек. Интеллект соответственно немного понизился. Эмпатия в норме. Есть нарушения речи и некоторые признаки аутизма. Но это всё не беда. Амнезия вполне объяснима, ведь его мозг слишком долго оставался в промежуточном состоянии. В общем, пациент скорее жив, чем мёртв.
  - Да вы настоящий маг, доктор, - с теплотой сказала я и заглянула ему в правый глаз, где обнаружила крупную, сухую снежинку. В грустных стеклянных глазах доктора пошевелилась нежность.
  - Изучая мозг Барни, мы открыли для себя много нового и интересного. Вполне очевидно, что его мозг ведёт себя иначе, чем мозг обычного живого человека. Но как-то он точно себя ведёт. Вы меня слышите? Исследования должны быть продолжены. Вы совершаете настоящее святотатство.
  Я метнула в него взгляд, и доктор перестал говорить. В этот момент со стороны офиса к нам подошла компания во главе с Тихушницей. Только сейчас я приметила на её горделивой груди неброский значок - усыпанную искрами чёрную восьмёрку, выполненную в форме наклонённого зигзага. Барнабас шёл вслед за ней, расслабленной походкой миллиардера, и тихо светился. В одной руке он нёс массивную ветхую книгу, географический атлас, а другая была крепко сцеплена с хрупкой ручкой Альки. На голову Барни была нахлобучена причудливая старомодная шляпа с плюмажем, мушкетёрская или вроде того. Мальчик что-то ему сказал, и Барнабас, невыразительно взглянув на меня, церемонно раскланялся, с достоинством шаркнул ногой.
  - Мне сказали, что вы тут самая главная, - смешно коверкая слова, произнёс он, глядя поверх меня. Вдруг показалось, что он это знал и без подсказки. Я ему точно не нравилась, вот что. Но он меня уже не боялся, как прежде, когда при моём приближении его бросало на землю. Он вёл себя, как знаменитость, приглашённая на скромную, непонятную роль в малобюджетный фильм.
  - Мне надо с тобой поговорить. Поедешь со мной, - сказала я и ткнула ему в грудь пальцем; потом осторожно дотронулась до щетины, покрывавшей грудь с наколотыми куполами. - Ничего не бери. А ты, Збигнев, - я повернулась к доктору, - ступай к своим. Посиди пока за компанию.
  Таблеткин с огорчением покачал головой и пошёл вверх по выложенной кирпичом дорожке. Оглянулся, ткнул правым кулаком в небо и прокричал:
  - Что вы не делайте, вам не остановить прогресс науки. Нельзя! Немыслимо!
  Тихушница прыснула, метко бросила ему в спину галькой и довольно подпрыгнула. Со злой гримасой доктор тоже схватил камушек, бросил, но не попал и снова вскинул правую руку:
  - Истину не убьёшь! Не втопчешь обратно!
  В этом моменте бытия что-то такое застряло, - трогательное, задушевное, и он отложился у меня в памяти. Вязкое небо, волшебный остров, лохматый прибой, люди рядом.
  
  Я держала руки бывшего жениха в своих руках и как бы уравнивала наше внутреннее давление. Одновременно я задавала ему вопросы. Мы сидели друг против друга в моём шалаше.
  - Будешь меня слушаться?
  Барни с достоинством кивнул.
  - Почему?
  - Я люблю жизнь, - веско сказал он, и лицо его сразу приобрело мечтательное выражение. - Люблю вкусно поесть, выпить. Люблю веселье. Люблю солнечный свет и красивых женщин.
  - А ещё почему?
  - А ещё, - он задумался, склонив голову, - я видел тебя. С нашим Богом. Ты была маленькая совсем и голенькая, вся в розовых лепестках. А он баюкал тебя на своих руках.
  - Интересно, - я задумалась, в свою очередь. - А ещё что помнишь?
  - Многое помню. Могу туда вспоминать, могу сюда. Во мне словно бы два человека встретились и примирились.
  - Ты правда - не идиот? Хочешь выпить? На вот.
  Барнабас осторожно отпил водку и сморщился.
  - Гадость? - я тоже выпила. - Ну, расскажи, что там за два человека такие?
  - Один - мальчик. Я его помню довольно хорошо. С ним очень носились, он был сыном царя. Даже имя помню - Дмитрий. А другого помню гораздо хуже. Взрослый мужчина. Венценосец. Не унаследовал, а завоевал свой престол. Имени его, к сожалению, моя память не сохранила. Но у него была жена, очень на вас похожая. Вот её имя я помню. Маргарита.
  - Ты любил её?
  - Да, - ни один мускул не дрогнул на его лице. - Безумно любил. Но она не стоила этого. Она причинила мне много страданий. И это почти затмило всю жизнь.
  - Меня тоже звали Марго. О? - я заглянула в его лицо, точно в сладкую бездну. - Но я не она. Я другая. Хуже. Я настоящее чудовище. Это ничего?
  - Это ничего, - сглотнув, сказал Барнабас. - Что надо делать-то?
  - Можешь меня ударить?
  - Нет, - твёрдо ответил он. - Добр наш Господь и отходчив, но лучше его не злить.
  Я выпустила его руки. Пока мы общались, речь его заметно выправилась. И что самое поразительное, в ней блестел ум. Правда, то был мрачноватый отблеск.
  - Просто будь собой, - сказала я. - Вы с моим Алькой - друзья?
  - Ну, - простодушно ответил он. - Подружились.
  - Ты же не причинишь ему вред?
  - Никогда, - ответил он. - Я ведь понимаю.
  - Что ты понимаешь?
  - Кто он такой.
  - А кто он такой?
  - Не знаю, - ответил Барни смущённо. - Пока я мало что понимаю.
  - А что ты понимаешь?
  - Что уже умер, - лицо моего собеседника, на другом, не причастном к физике уровне, стало похоже на радужный кругляш. - Насилие. Дважды. Насилие, - он поправил свою цепь и вдруг положил руку мне на бедро.
  - Значит, ты труп?
  - Не знаю. Мне ничего не надо.
  - И я. Я тоже ничего не чувствую. Хочешь ещё выпить?
  Во всяком случае, чувственное желание вернуло бывшему мафиози его прежнее животное обаяние. Однако что-то остановилось в нём, замерло раз и навсегда. Если от того Барнабаса временами исходила реальная угроза, то этот, даже ощупывая моё тело, сохранял заторможенность благородной натуры.
  - Ну, ладно, будя, - я скинула его цепкую, жаркую руку, которую он, казалось, не контролировал. - Я напишу для тебя небольшую речь. Выучишь и произнесёшь её вечером перед моими ребятами. Много не пей, сохраняй достоинство. Пока всё. Можешь идти.
  Со скучающим видом Барни вздохнул и повиновался.
  
  "Подохнуть у порога обетованной земли, сорвать противогаз - и липким сердцем об асфальт. У каждого из нас бывают разные ходы. Но цель у нас едина: суицид. Пусть будет легко!"
  Из городского фольклора эта старая песня всплыла в субкультуре понков накануне Серого мятежа. В ней высмеиваются самоубийцы и пораженцы; те несчастные, кто поставил на понижение, не справился с трудностями, бросил свой пост. Все обиды и мрачные мысли, точно похмельная рвота, сдуваются в сливное отверстие под напором чистого, светлого чувства. В словах обнажается новый смысл: мы ничего не боимся, ибо способны убить себя легко и безбоязненно. Мы не перед кем не выслуживаемся, когда ведём себя как добрые, честные, чуткие люди. Просто мы такие и есть. Мелодия замедляется, наливается торжественной силой и становится гимном первой в истории земных царств по-настоящему свободной страны.
  В день Маруссии мне остро захотелось раствориться в дружественной атмосфере, в сплочённом коллективе, в новом человеческом объединении. И это почти удалось. Целый день мы переезжали с места на место на разукрашенном яркими красками индийском слоне. Я наслаждалась счастливыми лицами простых граждан, дышала растворённой в воздухе душистой надеждой. Алька носился, нырял в утопию праздника и рисовал. Отрадно, что он перестал изображать насланные фантазмы. Натура и память постепенно брали свое, правда, и манера изменилась, стала больше соответствовать его юному возрасту. Иванов и Тихушница сопровождали нас на этом маршруте. Мы нарочно не участвовали в официозе, что протекал в параллельной реальности, в укреплённых местах. Пару часов я подремала на лужайке в Центральном парке. Ощущение покоя и безопасности было подозрительно интенсивным. Когда стало смеркаться, и повсюду затеплились опрокинутые чаши с холодным светом, наше большое и доброе, как само государство, животное двинулось в направлении мрачной средневековой крепости, где шли последние приготовление к пиру. Неистощимые силы народной милиции, флота, Имперского Дозора были поставлены на боевое дежурство. Охрану самого Коробка я поручила наёмникам Карачуна, свирепой и беззаветно мне преданной гвардии. Ну, а внутреннее охранение кремля я возложила на рыцарский орден Ивановых.
  Было десять часов вечера, до начала пира оставалось ещё два часа. Мы спешились, отпустили слона и пошли сквозь толпу, разомлевшую от лёгкого алкоголя и эвдемоноидов. С набережной, неподалёку от ново построенной церкви блаженного Полимрака, гремел рок-концерт, и мы повернули туда. Я вспомнила безвременно погибшего Стража, чей гений изменил будущее, и мне сделалось грустно. Вот, кто был настоящий понк, самоотверженный, неприхотливый адепт Большого Белого Брата. И тут под сердце моё что-то вломилось и там задвигалось, острое и тяжёлое, постороннее, так что больно стало дышать. Как же так, Маруся? Ты беременна, а милый друг ушёл от тебя к Морской Свинке. И дни твои тают, как нежить под микроскопом. В это самое время, как нарочно, на эстраде запели гимн Маруссии, но без пафоса - быстро, лихо, грязно, безоглядно. Так, как пели в народе. Певец был очень похож на симпатягу Осириса: светлые, живописно растрёпанные волосы, бородка, чистые, просветлённые глаза. Суицид, пусть будет легко! И точно обухом, я вдруг восприняла это без всякой иронии. Настроение сразу испортилось, и навалилось чувство безысходности. Никуда не укрыться и никак не прервать этот отлаженный внутренний процесс. Это вне компетенции Великой Белой Ведьмы, или Незримой. По сути своей я обычная тёлка, только испорченная, взбунтовавшаяся, ополоумевшая от власти и зелий. Да, всё предопределено, как сказала старуха. Если сказал "а", то скажешь и "б". Если родился, значит, умрёшь, без вариантов. Свобода - это самообман, допинг, и не дешёвый. Это сколько же надо людей убить, подмять под себя, чтобы оказаться на месте диктатора? А выясняется, что и у меня - небо с овчинку.
  - Давай позовём эту группу к нам в Коробок, - хрипло предложила я Тихушнице.
  Она кивнула и сделала звонок своим людям. Глаза наши встретились, она подошла, прижалась ко мне и поцеловала. Ощущение тяжести тут же прошло, но прежнее благодушие уже не вернулось.
  От Покровских ворот нам навстречу вышёл Карачун, угрюмый седой громила, мысли которого бродили такими таёжными тропами, что просчитать его расклады было предприятием безнадёжным. Последний на земле человек, сохранивший со мной короткую дистанцию.
  - Странное дело, Марго, - вполголоса сказал он. - Вот ты говоришь, что Пунц сошёл с ума, стал верующий. А Барни, я смотрю, наоборот подлечился. Что-то прибыло, где-то убыло. Ха!
  И он рассмеялся своим судорожным, запрокинутым смехом, от которого у рядом стоящих лопались сосудики на глазах.
  - Ты с ним уже пообщался?
  - Да, мы побазарили, - подтвердил Карачун. - Говорит, что чувствует себя хорошо и с уверенностью смотрит в будущее. Однако меня совсем не помнит. Я говорю ему, мол, мы были друзья, у нас была общая тема. А он сказал, что пошёл бы со мной в разведку. Ха! Смешно его слушать, конечно. И сам-то не свой, мягкий какой-то стал, ребячливый. Как думаешь, потерял он хватку? Сломало его?
  - Нет, наоборот, укрепило, - зло ответила я. - Тебя бы так шандарахнуло!
  - Да ладно ты. Ясно, настрадался пацан. А ты чего это, а? Вот так и ходишь по городу без охраны?
  - Это же мой город. Вон, и Иванов меня охраняет, - сказала я. - Ты не в курсе просто, он один целой бригады стоит.
  - Нет, Марго. Тут ты не права. Беречь себя надо, - назидательно сказал Карачун. - В шпионов Гипербореи я не особенно верю. Но блатные наши тебя заказали, это я точно знаю.
  - Блатные! - резко повернувшись, я нанесла Карачуну серию быстрых, лёгких ударов в корпус, большинство из которых он пропустил. - Ты мне ещё плесень вспомни и микробов.
  Шутовская схватка с Карачуном немного утешила. Мы послонялись по выпуклой Гревской площади. Там проходили спортивные состязания и публичные выступления городских сумасшедших поэтов. Выпили, настроение ещё поднялось на пару ступеней. До верха этой лестницы было ещё как пешком до луны. На зубцах кремлёвской стены, на бастионах мною были замечены чёрные бочонки лазеров. С башенок древнего собора струилось прозрачное полотнище с гербом Маруссии. Символ новой страны придумал и нарисовал мой Алька. В его альбомах несколько раз встречался этот странный знак: трёхпалая рука, высунутая из глаза, а рядом крылатый, жизнеутверждающий профиль буквы "Аз". Государственного флага как такового у Маруссии не было. Её флагом считалось звёздное небо с прозрачным кружком луны.
  Слушая ахинею, которую несли выступавшие поэты, я вспомнила, о чём меня попросил заключённый Пунц.
  - Пунц просил пистолет с одной пулей, - сказала я.
  - Ну, так дай, - раздражённо бросил Карачун. - Раз так решил пацан.
  - Вот ты охраняешь, бдишь, да? - через некоторое время спросила я. - Блоха не проскочит. А спорим, я внутрь Коробка незаметно пройду?
  Без четверти полночь я сидела в своей хижине и рассматривала принесённые Тихушницей наряды. Всё не нравилось. Выбрала самое скромное и закрытое платье. А когда влезла в него и глянула в зеркало, то и подумалось вдруг: "Мне уже далеко за двадцать. Я всё в жизни попробовала. Кроме одного".
  Было в центре Коробка пустое шестиугольное место, окружённое диковинными архитектурными объектами, чей вид внушал подозрение, что их возвели людоеды. На том месте установили помост, а перед ним концентрическими кругами стояли столы. Иванов позаботился об обслуге: неприметные и улыбчивые шерпы, появлялись и исчезали, готовили и разносили. Соответственно, и кухня была южная, с ударением на мясо и тайные специи из Шангри-Ла.
  В Коробок было приглашено примерно три тысячи человек. Гул от этого сборища был хорошо различим в Коробочке, хотя на прилегающую к нему территорию никого не допускали. Я стала жалеть о том, что дала своё согласие на этот съезд. Так не хотелось покидать любимый шалашик. Но тут в воздухе что-то тихо затрещало, плюнуло, дунуло, - и над Коробком взметнулось искусственное небо. Сразу всё сделалось нереально изысканным и романтичным. Словно в окоченевшее тело поместили арендованную душу из другого - высшего мира. Повеял ласковый ветерок. Тихушница настояла на том, чтобы я накинула себе на плечи шаль красоты неописуемой. С места собрания послышались крики, овация. Небо и впрямь вышло на загляденье. Хандра, мешавшая слиться с праздником, ненадолго, но отпустила.
  
  Все, кто пожаловал этой ночью в Коробок, прошли сквозь тщательный гребень, имя которому - жизнь. Тест на наличие бесноватости и уровень драконизма. Поэтому даже собранные в большом количестве и в одном месте, гости не производили впечатления чего-то бесформенного, сметённого в кучу. Это была ассамблея, а не толпа. В столице проживала лишь сравнительно небольшая её часть, то есть это были действительно гости, приехавшие из отдалённых мест. Шаманы, мандарины, лидеры мнений, смехачи, отчаянные старатели. А также деловая и бюрократическая элита. Не только Стражи. Просто свободные люди, с энтузиазмом принявшие новь.
  В начале пира я вышла на хорошо освещённую эстраду и сказала несколько ударных слов. Потом был концерт, прерываемый на эксцентрические номера. Через какое-то время стало понятно, что одна ночь не способна вместить всю нашу совокупную радость от встречи.
  - Друзья! Сейчас я открою вам две вещи, - сказала я, и мой голос (сексуальной хрипотцой он немного отличался от голоса Неты), сразу наполнил пространство. - Долгое время я не могла возлюбить людей. Это правда. Но и полюбила я людей практически сразу, как только научилась ходить. Вы спросите, как это возможно, что я и любила, и не любила одновременно. Но это возможно. Это как сразу быть и не быть. Да, с самого начала моей жизни рядом со мной появлялись прекрасные люди, которых трудно было не полюбить. Все вы знаете теперь о мистере Лавкаме, фальшивомонетчике Гривне, сантехнике Палыче. И таких людей рядом со мной со временем становилось всё больше. Кого-то я находила сама, кто-то шёл мне навстречу, кого-то пришлось создавать из того, что было. И вот наступил момент, когда прекрасных людей рядом со мной стало подавляющее большинство. Так выпьем же за вас, прекрасные люди, изменившие мир! А теперь пусть каждый из вас спросит себя: довольно ли вокруг вас таких людей, кому вы способны доверять? Кем бы вы могли восторгаться?
  Возникла небольшая заминка. Но тут Иночкин и Колобко, сидевшие за самым ближним к эстраде столом, одновременно вскочили и, маяча хрустальными кубками, воскликнули "Да, да!" И все стали смеяться и переглядываться. Только юркие шерпы наполняли братины и кубки.
  - Вы все находитесь в моём сердце, - продолжала я, приложив руку к груди. - И все мы сейчас находимся в самом сердце великой Срединной Империи. Не мы её создали. Но мы удержали её от распада. Атлантиду строили поколения кровопийц, маньяков и извращенцев. Прежде чем их уничтожить, мы обещали себе сохранить и преумножить это тяжёлое наследство. Но уже другими методами. На своём опыте вы уже убедились в том, что люди, которые нам достались, не слишком развиты. Нищета, безграмотность и убитость общественных институтов дали нам в руки хорошие козыри. Теперь уже ясно, силой, коварством и ложью мы владеем не хуже масонов. После страшилок церковников, люди охотно поверили в нашу добрую сказку. Мы не собираемся никого будить. Пускай люди и дальше спят. Но пусть это будет здоровый и светлый сон. Пусть это будет сон о свободе. Не мне - а вам предстоит решать, какого жанра будет будущее. Тем не менее, оглашу сейчас своё пожелание. Я хочу, чтобы все были счастливы. Я желаю вам поставить сентиментально-романтическую комедию длиной в тысячу лет. С реками умильных слёз и неопасных прощаний. Почаще меняйте аттракционы. И дерзайте, мать вашу, дерзайте!
  Снова все радостно выпили. Я вспомнила, что ещё ничего не сказала про международное положение. Но тут к соседнему микрофону вышла Тихушница. Она была одета примерно так же, как я, но выглядела гораздо откровеннее и экстравагантнее. Должна отметить, что при небольшом росте у неё были замечательно развитые и красивые груди. К чёрному берету приколота настоящая роскошь, брошь с рубинами: косая, зигзагом, восьмёрка, знак Незримой. Поневоле я задалась вопросом, откуда у этой пигалицы такие деньги?
  - Салют! - воскликнула сексапильная шутица, переключая внимание на себя. - Да чёрт с ней, с этой Империей. Да провались она пропадом! Пускай она разобьётся на сто миллионов кусков! А мы сегодня гуляем! Да! Потому что живём в последней Империи, в великую эпоху. Только у нас есть особое моральное право вершить судьбы народов.
  - Это с какой-такой стати? - низким голосом проворчала я. - В чём наша правда и наша сила?
  Пока Тихушница раздувалась от артистизма, я задела её бижучку и кое-что для себя выяснила.
  - А потому что только у нас есть уникальное достояние человечества - Русский лес! - при этих словах моя сладкая тень с лебединой грацией взмахнула рукой.
  Обстановка преобразилась. Со всех сторон нахлынувшие лучи выткали упоительную иллюзию: берёзки, чистое небо шатром с блеклой луной. Мягкий свет стелется над бескрайним полем, и дрожат головки цветов. На опушке вечернего леса заворачивалась спиралью одна непрерывная, туго натянутая скатерть, а на ней сама собой возникала вкусная и здоровая пища. Красиво изгибаясь, вела вдаль раскатанная дорога. А эстрада превратилась в гигантский воз с копной из великого множества переливающихся былинок. Все лица словно бы озарились изнутри. Лишь только на меня одну упала тень.
  Как только вспыхнул спектакль Русского леса, я накинула шаль и стала невидимой. Но меня узнавали и так, чуяли, когда я подхожу. Так и проходила я всю ночь, как блаженная; здоровалась, благословляла, делала обереги, заглядывала каждому в душу. Это была тяжёлая, но отрадная работа. Тихушница, между тем, твёрдой рукой направляла праздничное мероприятие. Было много всего интересного. Многие бы хотели попасть в эту ночь на сцену, чтобы остаться в памяти новой элиты. Речистые былинники, одержимые духом славного прошлого, органично вошли в антураж. Мечтатели и юмористы играли словами. Фря раздавала правительственные награды и гранты на добрые дела. Выступил военно-морской оркестр с ностальгическими песнями. Чечёточники из Штаба разведки, диск жокеи из ПВО. Потом были медленные танцы под музыку, в которой я узнала сочинения своей сестры Неты. И конечно, были пять минут молчания по всем, кто умер и ещё умрёт.
  Когда совсем рассвело, гости стали впадать в медитативное состояние, в благость. Померк Русский лес, и снова зажглась авантюрная буква "Аз" напротив эстрады. Дюжина стройных и загорелых горнисток из училища имени Марии Захарченко, бросили в небо дерзкий, будоражащий вызов. Тогда я снова заняла место ведущей и обратилась к гостям:
  - Вижу, вы сегодня недовеселились. Но День Маруссии - необычный праздник. Он может длиться не один день. Сегодня вечером после рекреации пир будет продолжен.
  Это известие стало приятной неожиданностью. Народ зашевелился, глаза загорелись. Кто-то озоруя затянул государственный гимн Маруссии.
  - Мы с вами столько работали, - задушевным голосом сказала я. - Так что, имеем полное право расслабиться. Если завтра война - нам будет, что вспомнить. Тем более, поспел очень серьёзный - радостный повод.
  Я остановила речь и пустила слезу. Её драгоценный блеск ссучил в одну суровую нить тысячи затуманенных взоров. По моему знаку из-за задней стены показался не слишком трезвый Барни. Богач был в джинсах и расстёгнутой до пупа рубахе в крупную клетку. Лицо раскраснелось, глаза выпучены. На необычайно крупной голове его криво сидела шляпа, но не мушкетёрская, а ковбойская. Встав рядом со мной, он с немного заспанным и разухабистым видом помахал народу рукой. Его встретили благожелательно.
  - Я хочу вам представить моего старого друга. Долгое время он тяжёло болел. И вот - благодаря волшебной силе современной науки, смог исцелиться. Я очень рада, Барни, и большое спасибо, что ты вернулся к нам, что ты живой.
  Мы осторожно, без фанатизма обнялись; я специально отметила, что от Барни не пахнет тухлятиной, вполне нормальный был запах.
  - При старом, людоедском режиме ты был самым главным диссидентом. Боец, тебя убивали масоны. Но не убили. Скажи, почему?
  - Потому что я настоящий кабан, - тут же нашёлся Барни; он немного коверкал слова, но это имело скорее подкупающий эффект на аудиторию. Его ответ сорвал бурю аплодисментов.
  - Ты очень счастливый человек. Ведь у тебя столько друзей, - я обвела взглядом площадь. - Скажи им что-нибудь.
  Барнабас наклонил голову, мощные руки соединились в замок, и я поняла, что он пытается вспомнить слова, которые я ему заранее написала. Но тщетно. Момент несколько затянулся, я ласково, но крепко взяла его за загривок. Смешно вздрогнув, он задумчиво фыркнул, после чего изрёк полную отсебятину.
  - Не спешите умирать, пацаны и девчонки. Нет там ничего хорошего. Лучше любите друг друга. Делайте деньги, долбите врагов.
  Судя по реакции публики, Барни сказал то, что надо. Раньше его лицо почти всегда имело или свирепое, или брезгливое выражение. А теперь в выражении его лица преобладала какая-то лукавая безмятежность. Как будто он чувствовал, что всё вокруг него - ненастоящее.
  А незадолго до этого, между турами танцев, я отозвала Тихушницу в сторонку и допросила. Выяснилось, что с недавних пор они встречаются с Барни, и он дарит ей дорогие безделицы, вроде той, что была приколота к её беретке. За эротический массаж, как она выразилась. Такими вещами она занималась и раньше, ещё до того, как стала Стражем. Я надавала ей лёгких пощёчин и с укоризной спросила:
  - Девочка моя, ты что, блудница? Нет, так никуда не годится. Ты же позоришь наш коллектив. У тебя есть только один способ загладить свою вину.
  Она сразу догадалась, что я имею в виду, и её аура полыхнула от возмущения.
  - Но он же толстый. Старый. Некрасивый. Он же из этих, блатных. Пахнет от него как-то странно, - перечислила она. - Шришри, не надо! Он же дебил.
  - Нет, ты не права. Барни не дебил. Он зомби. Я его оживила против естества.
  Глаза Тихушницы расширились от ужаса.
  - А меня научите, - пролепетала она.
  - Благодаря современным лекарствам, его мозг восстанавливается. Но смерть потушила в нём тёмные страсти. Поэтому он выглядит немного рохлей. Зато ты у нас деловая. Я думаю, он тебя любит. И ты его тоже любишь. Вы будете отличная семья. Ты будешь его вдохновлять. Ты одна сможешь поддерживать в нём тепло жизни. Тебе быть его порядком.
  - Не хочу! - Тишка забилась, как птичка в клетке. - Мне ещё рано! Я ещё молодая совсем.
  - Сама же мне потом спасибо скажешь.
  - Я солдат, а не жена, - заревела она.
  - Понимаешь, нашей стране разные подвиги нужны. Твой подвиг - на зависть.
  - Но я его не люблю!
  - Полюбишь. Так надо, красавица. Ты же не мещаночка пустоглазая. Ты государственный человек. А государство выдаёт тебя замуж. Всё, точка.
  - А вы сами? Чем вы-то лучше меня? Я тоже не хочу замуж. Может быть, мне мужчины не нравятся? От них пахнет скорбью и нафталином. Я хочу быть такая, как вы, - она умоляюще посмотрела на меня.
  - Я-то чем лучше? Ну, ты и спросила! Я тебя сейчас в лягушку превращу, неразумная!
  - Ну, и ладно. Зато я буду свободная!
  - Вот опять! - я поставила ей щелбан. - Что за вульгарные представления о свободе. Я уже тридцать раз говорила: свобода - это самоконтроль. Посмотри на меня. Видишь, как я себя контролирую? Запомни, мечта каждой порядочной женщины состоит в том, чтобы выйти замуж за достойного и обеспеченного человека. Тебе чудовищно повезло, а ты ещё ломаешься!
  - Ну, а вы тогда почему не выходите замуж? - возразила Тихоня.
  - Я? Я тоже могу выйти. Для меня это не проблема. Тьфу, фигня какая!
  - Это правда, что ли? - девчонка недоверчиво улыбнулась. - Да вы врёте! Не представляю вас замужем. Это как корень из минус единицы.
  - Нет, правда. Буду защищать мужа, буду содержать его, буду растить его детей, - сказала я. - Вот только расправлюсь с Драконом.
  - А вот вы говорите, что он меня любит. А если не любит? А если просто хочет меня поиметь?
  - Что за вздор! - отмахнулась я. - Так влюби его в себя. Ты ведьма или кто? Родина даёт тебе такое задание.
  Бесчисленные покои и казематы старинной крепости легко вместили всех гостей. Из них человек двести дневали в Коробочке, что в двадцати саженях от моего шалашика. Я крепко уснула и без сновидений проспала весь день напролёт. Проклятая штука внутри не беспокоила. Однако когда я проснулась, по сердцу пробежала вошь обиды. Ведь я одна, пожалуй, среди всех не могла по достоинству оценить всю прелесть светового шоу.
  
  На Тихушнице было неприлично короткое белое платье, казавшееся рваным. Жёсткая златотканая фата торчала за спиной наподобие сложенных крыльев. Милое, не накрашенное лицо капризно умялось в треугольную мордочку. Злополучная восьмёрка с рубинами была приколота напротив груди. Надевать что либо, кроме кед она наотрез отказалась.
  Барнабас был одет как гангстер. Только пиджак у него был без спины. На заднем месте у него переливалась реклама новой системы бесплатного медицинского обслуживания "Гиппократ". Я подарила Барни золотой пистолет и ключи от роскошного особняка в районе Бардо, там, у озера, в последнее время стала строиться новая элита. В свою очередь, Лимон, который был вторым дружкой на свадьбе, подарил Тихушнице добротное помело. Символично, что брачная церемония прошла в Пандемониуме, храме, построенном на деньги Барнабаса несколько лет тому назад. Сейчас этот храм был под маской посвящения Солнцу, дневному светилу, которое покровительствовало Дракону. Но истинная, ночная сущность этого святилища никуда не делась. Едва заходило солнце, как в нём начинались шикарные чёрные мессы, сопровождаемые гулом потустороннего мира. Бракосочетание Барнабаса и Тихушницы тоже произошло уже после наступления темноты. Только лунный свет, усиленный системой зеркал, переливаясь, освещал торжественную процедуру. Когда жених поцеловал невесту, раздался подземный гул, и блестящая неоновая лямка сползла с плеча служки. А когда невеста прильнула к устам жениха, из исполинской воронки над храмом послышался хор и некое авторитетное скрежетание. Таким образом, по моему остроумному замечанию, союз ведьмы и зомби был одобрен, сертифицирован сразу и небом, и землёй.
  После церемонии новобрачные сели в красивую, поместительную повозку на конной тяге и отправились на прогулку. В сопровождении кавалькады. А мы с Лимоном на обыкновенной машине вернулись в Коробок. По пути в кремль заехали за Шарпером, адвокатом Барнабаса. У законника был такой вид, точно его вынули из тёплой шубы и облили бензином. Новость о том, что его клиент женится, он оставил без комментариев.
  Я нарочно раздражала рану в сердце славного наркома Лимона. Ведь он полюбил Тихушницу и лелеял надежду привлечь её к своим немалым достоинствам. А она взяла и вышла замуж за оживший труп. В жизни немало такого, чего мы не можем понять.
  - Хочешь, сниму с тебя это чувство? - предложила я.
  - Не надо, - подумав, ответил Лимон. - Может, само повесит и развеется.
  - Вот, что я подумала. Надо запретить педерастам употреблять в речи слово "Любовь".
  - Сделаем, - кивнул Лимон и пометил в блокноте.
  В полночь пир возобновился с новой силой.
  В этот раз столы стояли в другом порядке. По краям площади - квадратами, всего я насчитала дюжину таких квадратов. А посредине пиршественные столы составляли восьмёрку из двух вытянутых и неравных кругов. Иванов разъяснил, что по обычаям Шангри-Ла в самом начале свадьбы жениха и невесту разделяет какая-нибудь материальная преграда. Таким образом, после прогулки, Барнабаса и Тихушницу усадили через стол, в самом узком месте этой "восьмёрки", а потом, через какое-то время, они воссоединились, забравшись на стол, и возглавили торжество. Лучи написали вокруг собрания не вчерашнюю, а новую картину. Средневековый "холл", с мрачноватыми, сложенными из крупных блоков, толстыми стенами и сводчатым потолком, расписанным фигурами ангелов и чудовищ. На стенах были распялены какие-то рыцарские гербы, картинки давно растворившихся в небытии художников, а также почему-то изображения старших игральных карт, словно разномастные валеты, дамы, короли и тузы действительно имели отношение к тёмному прошлому. В общем, оформители искали вызвать некий дух сказочной романтики, и от него одного уже хорошо вело голову. Распоряжалась увеселениями представительная Елизавета Бам. Сколоченный наспех деревянный помост, с которого бил её зычный, не нуждающийся в усилении голос, издалека казался карточным домиком.
  Едва жених и невеста заняли стартовые позиции, только грянуло молодецкое заздравное слово, как свадьба была, по моему знаку, приостановлена. Холл погас, и только два мощных прожектора упёрлись белыми лучами в хлипкий деревянный помост и в стену за ним, настоящую кремлёвскую стену. Моё местоположение в данный момент было таково, что я могла разглядеть любого, а меня не видел никто.
  - Рас-рас, - сказала я в микрофон, и два отчётливых световых конуса скользнули вверх и зашарили по кирпичной кладке, словно руки заточённого человека. - Прошу минуточку внимания.
  Свет от прожекторов, пометавшись, снова вырезал из тьмы деревянное сооружение. На нём в две шеренги замерло несколько десятков мужчин в чёрных бушлатах, в шапках с опущенными ушами и валенках. Каждый из них держал в руках какой-нибудь плотницкий инструмент. Их бледные лица казались покрытыми лаком с блёстками.
  - Сейчас вы видите, - скучающим тоном назвала я, - деревянную трибуну упрощённой конструкции. Она была сколочена буквально за несколько часов из свежеструганных сосновых досок. В Маруссии отличная древесина. И это никакая не аллегория. Полезные деревья растут там в три-четыре раза быстрее. Ибо так угодно духу Маруссии.
  Крадучись над многолюдной тишиной, тревожно зазвучали клавиши.
  - Плотницкое дело. Не занози руку. Щепа. Лучок. Годовые кольца. Белая глинистая тропа по косогору. Туман с раскладными ставнями, - равнодушно, точно об стену, говорила я. - Просека. Гать. Солнце течёт, как яйцо, мутнеет, как глаз. Звери, дикие звери. Волки. Энцефалит. Жадность. Упрямство. Хитрая жопа предпринимателя. Энтузиазм. Ау! Мудрая покорность судьбе.
  Мужчины в бушлатах зашагали на месте, ориентируясь на ровную строчку синтезатора. Непостижимым образом помост выдерживал их вес.
  - Рубить просторные, светлые избы. Горница. Сени и печь. Лень и курение убивают. Столярное дело. Солярное право. Глаза боятся, а ноги идут. Солёный пот труда, холодный пот совести. Равенство перед нормой. Морозное братство пионеров. Делянка, сучки. Собери тормозок, всё нормально, браток. Кубометры. Свобода.
  От первой шеренги отделился сановитый, подтянутый старик, одна из глав "Пробирочной палатки". Встав боком к тёмной, замершей свадьбе, он подышал на микрофон и произнёс солидно, без тени робости или смущения:
  - Вы не подумайте. Это не принуждение. Это наш свободный, сознательный выбор. Администрация, коммерческий и научный отделы нашего концерна приняли решение. Мы все решили отправиться в Маруссию. Чтобы заниматься лесозаготовкой, изучать полезные ремёсла, строить дома, больницы и школы для граждан Маруссии. Мы пришли к заключению, что коммерческая и научная деятельность, которой на протяжении ряда лет занималась наша организация, больше не отвечают нуждам народа и времени. Мы принесём гораздо больше пользы в качестве простых тружеников - лесорубов, плотников, столяров, печников. Хочу поблагодарить, - директор немного замешкался, - хочу сказать спасибо Незримой за то, что она предоставила нам возможность осознать свои заблуждения и ошибки, за то, что она дала нам время собраться перед самым важным событием в жизни любого человека, за то, наконец, что нас не вычеркнули из списка приглашённых. И тебе, Барни, спасибо! Ты от нуля построил великую компанию. Но мы не оправдали твоих надежд, не уберегли её, за что, конечно же, будем гореть в аду. Друзья, вы подарили нам прекрасный шанс. Спасибо! - он поклонился в пояс.
  - Ладно, старики могут кашеварить, - сказала я в сторону. - Стройка - дело молодое.
  - И извините нас, если мы в чём-то не преуспели, что-то недопоняли, где-то расслабились и просчитались. Милость и прозорливость Незримой не знают границ.
  - А мне остаётся сказать только одно, - тут же добавила я. - С этого момента любое деловое предприятие, чьи управленцы проявят сектантство, тупость и недобросовестность, будет расформировано. Мы никому не дадим в обиду нашу системность, залог нашей свободы. Господа, что на трибуне. Стойте, хватит маршировать. Вы молодцы! Вы настоящие мужики! Можете присоединяться к праздничному застолью. Утром вам подадут этапный автобус. А пока пейте, пляшите! Попробуйте кого-нибудь закадрить. Вам повезло, в конце-то концов. Вы - самая первая добровольческая бригада.
  Снова воссоздалась удивительно достоверная иллюзия пиршественного холла. Члены свежеиспечённого трудового коллектива сразу отмерли, заулыбались. В них заискрил дух свободы. Подбрасывая в воздух шапки, они быстро рассеялись по своим местам.
  - Водка греется! - грустно сказала я и передала микрофон Кальке, сидевшей рядом со мной.
  - Водка греется! - злобно рявкнула она.
  Тут уж Елизавета Бам, стоявшая на трибуне, снова взяла праздник под свой контроль.
  - Водка греется! Не зевай, налегай. Слава Маруссии! - возгласила она.
  После небольшой задержки свадьба стронулась, потекла, побежала. Но я не принимала участие в пире. Моё место, где-то там, на свету, пустовало. Я смотрела на пир из башенки (в ней хранился музей, полный сокровищ). Вооружившись оптическим прицелом, я изучала мир, собравшееся общество. А Калька сухо и точно отвечала на мои расспросы. Было интересно наблюдать, как вино смывает маски. Гости были рассажены таким образом, чтобы моё внимание не размазывалось по всей площади. С особым вниманием я смотрела на стол, за которым расположились магические инженеры Кругляша. Поблизости от засекреченных учёных, вперемешку сидели представители региональной элиты и имперской интеллигенции.
  - Чую, чую, тут он, дракоша, - задумчиво сказала я. - Зашифровался, нечистый.
  - Так если хотите, можно его намутить, - с невинным видом уколола меня Калька. - Любое чудовище можно, любой морок.
  - Глупая ты! Сама взгляни на этих прекраснодушных людей. Они счастливы, они в своём кругу. И всё же, они все чего-то боятся. А страх - это верный признак того, что Дракон где-то поблизости и наготове.
  - Ах, любезный дракоша, ну, где же ты, где? Ах, возьми меня, я твоя, возьми, - стала кривляться Калька. - Да они, поди, вас же и боятся. Вот и всё.
  - Меня? - удивилась я. - Да разве ж я страшная?
  - Это как посмотреть, - через губу, не скрывая зависти, ответила Калька.
  - А ты боишься меня?
  - Я-то нет, - встрепенулась она. - Меня бы вы на мертвяке ни за что не женили.
  - Не надо меня бояться. Я ведь только притворяюсь такой. Сама не свечу - отсвечиваю.
  - Просто не люблю подчиняться. Я вас слушаюсь только потому, что вы красивая.
  - Ой, да ладно! - я легонько ткнула её в бок. - Это ведь миф, что человек может сопротивляться до бесконечности. Мы должны сами поддерживать в обществе ресурс для сопротивления.
  Мысля вслух, я разглядывала гостей. Внимание зацепила косматая, большеротая блондинка, сидевшая за столом Кругляша. Все конструкторы уже были под мухой, а у неё был трезвый взгляд.
  - А это ещё кто? Вон, за вазой. С бантом и утиным носом?
  - А. Это Миранда. Она картограф и шифровальщик. В проекте недавно, - стала объяснять Калька. - Не пьёт и не ест мяса. Она приехала из Океании...
  - Из Океании? - переспросила я. - А что, разве есть такая страна?
  Но тут Иванов явился с донесением.
  - Там доктор этот, со смешной фамилией, - сказал он. - Впустить или турнуть?
  
  Я вышла из башни, где находился мой наблюдательный пункт. Ночь обложила древнюю крепость. Доктор сидел, прислонившись спиной к стене, по блаженно расслабленному лицу пробегали блики. Только руки отдельно от дела мяли ушанку. Добровольцам выдали тёплые новые вещи. И паёк у них будет достаточный.
  Я взяла доктора под локоть, и этот солидный мужчина буквально повис на мне. По мрачному и кривому переулочку мы пошли в сторону Коробочка.
  - Доктор, вы мне надоели, - начала я. - Если снова будете просить за науку, то я совсем в вас разочаруюсь. С наукой, в её нынешнем виде, будет покончено, это вопрос решённый. Ваш институт - только начало. На очереди - генетики и квантовые физики.
  - Да нет, - вяло отреагировал он. - Всё проще. Я попрощаться хотел.
  Морфий задаёт организму неспешный темп романного времени. Никуда не нужно спешить - ты уже попал в роман, из которого нет выхода. Не знаю, какую картину будущего рисовало доктору его упадочное воображение. Со мной-то всё было предельно ясно: шёл 134-й день Срока.
  - Збиг, а ты давно подсел на иглу?
  - Да практически сразу, как только родился на свет, - хохотнул он.
  - Разве не странно? Столько людей вылечил от наркомании. А сам колешься.
  - Ну, если серьёзно... С тех пор как осознал метафизическое предназначение науки. Что не человеку она служит, а дьяволу. Он узнаёт через наше посредство новые технологии.
  - Да нет же никакого дьявола. Есть Дракон, - поправила я. - И он - да, тупой, тупее среднего духа. А скажи, Док, твоё дряблое сердце сейчас свободно?
  - Нет, - через минуту ответил он. - Оно открыло кингстоны и затонуло. А я даже не знаю где.
  - Это, безусловно, печально.
  - Я даже рад, что еду в Маруссию. Если повезёт, лягу костями в её святую землю.
  Дойдя до Коробочка, мы поднялись на второй этаж. В уютной алькиной комнате мягко светил ночник. Благоразумный мальчик спал, отвернувшись к стенке. Мы с доктором сели в другом конце комнаты. Я вытянула руку, и доктор сделал мне укол морфия.
  - Вы такая ещё, в сущности, юная, - тихо сказал он. - У меня сердце кровью обливается, когда я на вас гляжу. А зайду с другой стороны, гляну вот так - и оно, моё сердце, леденеет от ужаса. Вот вам ещё одна причина, почему я запустил эту пагубную привычку. Ужас перед неведомым - да ради того, чтобы его избежать, я готов взять в руку ножовку. У меня появилась мечта. Хочу умереть в зимнем лесу, на рассвете, когда сизая дымка лижет висок, и сквозь подлесок осторожно пробираются первые лучи солнца. Мне, конечно, уже всё равно - но вот, что любопытно. А для чего вы сначала создали "Пробирочную палатку", а потом её уничтожили? Каков был ваш план? Что это было вообще?
  - Не знаю, - сонно ответила я. - Быстрый отсвет другого мира на кирпичной стене. Представьте, доктор, наша душа, она маленькая, она размером с молекулу. И сами мы маленькие, жалкие, бесконечно далёкие от совершенства. Единственная радость, которая нам доступна - это радость взаимности и понимания. А Дракон, он истребляет в нас эти тонкие смыслы и чувства. Пидарасы присвоили себе нашу любовь и вырубили весь Русский лес. Они, пидарасы, масоны, догадались, что душа в человеческом мозге - это беглянка с места на место, что она перемётная, хорошо защищённая кодировкой сущность. Пидарасы расщепили атом, пидарасы расшифровали геном. А теперь они смогут оперировать душу. Ставить над ней свои пидарские опыты.
  - Хм, - улыбнулся Таблеткин. - Я так и думал, что в ваших действиях нет логики.
  - Логика есть, - с досадой сказала я. - Убить Дракона. Заняться самопознанием. И способности, которые медленно развивает твоя наука, откроются сами.
  - А, это всё пустой разговор, - махнул рукой доктор. - Наука работает на бедное большинство, а магия - на богатых. Сначала я думал, что вы демократка, даже либералка. А сейчас выясняется, что вы лепите кастовое общество. Мне это противно. Меня это оскорбляет.
  - Магия работает на всех. Бедных не будет. Богатых, впрочем, тоже. Мы сведём население...
  Доктор вытаращил глаза и влажно пошумел носом.
  - Контроль, - в голове приятно шумело, и мелькали розовые картинки, словно перелистывался какой-то журнал для домохозяек.
  - Ну и ну! - запыхтел он. - И вам не стыдно? Кем вы себя возомнили?
  - Ты прав, это всё пустой трёп. Лучше вот что мне скажи. Возьмёшь меня замуж?
  - Это как? - поперхнулся он.
  - Как обычно делается.
  - Это шутка?
  - Ах, доктор, как вы двуличны! - с презрением заметила я. - Едва вы меня увидели, как сразу же безнадёжно попали. Но трусость и извращённая мужская гордыня мешали вам честно признаться в своём чувстве. Просто вот подойти, посмотреть мне в глаза и сказать: Маруся, я вас люблю, станьте моим нежным лотосом, Маруся. А потом, так и не решившись на этот простой человеческий поступок, вы стали меня ненавидеть, вы желали мне смерти, да ещё придумали разбитое сердце. Ну, расскажите мне о своём отчаянии, доктор.
  - Вот как? - совершенно смешался он. - Признаться, я никогда не рассматривал наши отношения в такой необычной проекции. Но если это действительно так, если я и вправду люблю вас, то...
  Он замолчал, снял валенки и осторожно задвинул их под письменный стол. Потом вытащил и поставил их в передний угол комнаты.
  - Жарко, знаете ли, - сказал он и присел на подоконник. Я подошла к нему и встала напротив.
  Мы были примерно одинакового роста. Я выглядела старше своих лет, а доктор - значительно моложе. Я состояла из мышц и воли, а он - неизвестно из чего. Его пенсне болталось на цепочке. В тёплых, водянистых глазах застрял простодушный ужас.
  - Я думаю, Збиг, ты ни в чём плохом не замешан. Однако ты мне не ответил.
  - Что? - спросил он и споткнулся.
  - Давай организуем семью? - я подмигнула. - Сольём в одно два одиночества.
  - Но вы же... Вы же обещали меня отпустить? Помните? - кажется, доктор понял, что я не шучу.
  - Хочу побыть замужем. А ты самая подходящая кандидатура. Я спрашивала у Незримой, она одобрила мой выбор. Так что не дрейфь. Я тебя бить не буду. Разврата не обещаю. Можешь мне изменять с красивыми девушками. Ну, как? Ты согласен?
  - А что, разве есть какой-то выбор?
  - Конечно. Скажи мне - пошла, дура, прочь. Видеть тебя, мол, не хочу.
  Доктор Таблеткин тупо молчал.
  - Пошла вон, ленивая, тупая, упоротая овца, - продолжала я, заглядывая под его длинные, пушистые ресницы. - Ты, уродина, никому не нужна. Ты никому не интересна.
  Таблеткин загородился рукой, отвернулся и уставился на тёмную листву. Я отошла от него и села в кресло. Руки мои занялись перелистыванием средневекового атласа, который Алька нашёл на книжном развале. Знакомые по названиям острова и материки выглядели в нём точно грубые заготовки. Города обозначались сказочными фигурами. Реки и озёра были похожи на причудливые наросты плесени. Я поняла, почему Альке приглянулась эта старая и бесполезная книга - она стимулировала воображение. Пытаясь разобрать текст, я вдруг открыла в себе некие прежде невидимые архивы. И совсем позабыла о Таблеткине.
  В ночное небо взметнулись шутихи. Док понурившись стоял ко мне спиной. Я почувствовала к нему жалость. Интересно, как бы сложилась его жизнь, если б не было меня?
  - Док, - позвала я. - Мне понятны твои сомнения. Ведь у меня нет ни гроша. Я тебя не люблю. Да и характер у меня склочный. Но с другой стороны, разве же не я женщина твоей мечты?
  - Я о другом думаю, - глухо отозвался он. - Неужели мы, люди, такие жалкие?
  - Не то слово, - просто, без пафоса сказала я.
  - Вот откроем все тайны мироздания, объясним все чудеса. А так и останемся неузнанными, неудовлетворёнными.
  - Так я про что и говорю, - подойдя к нему сзади, я обняла его, точнее, сделала захват.
  - И все равно, - он попытался вырваться из моих рук, но не смог. - Все равно, человек должен заниматься наукой. Чтобы сохранить своё человеческое достоинство.
  - Док, я самое главное тебе не сказала. Я нахожусь в интересном положении.
  - О господи! - он всё-таки вывернулся из моих объятий и отбежал от окна. - Этого ещё не хватало.
  - Поэтому мне и нужен муж. Знаменитый, достойный человек. Чтобы никто не сказал, что я блядь.
  - А почему, почему я? - вскрикнул он, истерически всплеснув руками.
  Я приложила палец к его губам. Было смешно наблюдать, как на его лице пляшут гримасы. Вдруг его тело обмякло и, сложившись, осело на пол.
  - Я счастлив, - сказал он. - Дай мне умереть прямо сейчас. Если ты беременна, значит, ты обычная баба. И с тобой можно поступать как с обычной бабой.
  Я села рядом с ним и положила его крашеную голову себе на колени.
  - Что ещё за баба? - с упрёком сказала я. - Я женщина, а не баба. Я великая белая ведьма. Я принесла вам двенадцать снисходительных духов. Кем бы ты был, если бы не я? Изобретателем модных наркотиков? Кончил бы варщиком в притоне. Без меня не было бы ни тебя, ни твоей науки. Не забывай об этом.
  - Я признаю, - горло доктора издало металлический звук благодарности.
  - Но есть некий дух, - заунывным голосом продолжала я. - Дух номер тринадцать. В земных условиях он не получается. Сюда он может попасть только импортом. Он лечит вообще всё. Это панацея. Например, он лечит от бесплодия. А если принять его эссенцию - я сделала паузу, - то можно зачать и без мужчины.
  Збигнев Таблеткин вздрогнул и вновь отстранился от меня.
  - Не может быть, - прошептал он. - Как это?
  - В силу проклятия, - ответила я. - А есть ещё дух номер четырнадцать. Он и вовсе способен сотворить с человеком чудо.
  - Маруся, я бы хотел поработать с ними, - заискивающе произнёс Док. - Если вы позволите мне и моим коллегам продолжать исследования, то ради бога - берите мою фамилию.
  - Работать с ними можно только будучи магом, - предупредила я. - Это очень крутые яды. Боюсь даже подумать, из чего они готовятся. Применять их в земных условиях - настоящее преступление.
  Глаза учёного разгорелись.
  - Для начала торжественно отрекись от своей науки. От разума. Только так.
  - И тогда я смогу заниматься наукой? - с надеждой спросил он.
  - И тогда я сведу тебя с Незримой. Может быть, она удовлетворит твоё научное тщеславие. А я, в свою очередь, фондирую новую корпорацию. Мегаконцерн. Он будет контролировать всю науку. В будущем только сотрудники этого концерна будут иметь сертификаты учёных. А тебя, Збиг, я сделаю её пожизненным президентом. Да, если не окочуришься, сможешь её возглавить. Тогда у тебя появятся полномочия отстаивать интересы своих коллег.
  - Хорошо, - воспрянул доктор Таблеткин. - Так будьте моей женой! Только не отвлекайте меня, пожалуйста, от научных экспериментов. Просто дайте мне чудо и не мешайте.
  Вот так я склонила доктора Таблеткина к браку. Пришлось предоставить ему некоторую свободу выбора. Очень уж унизительно - назначать кого-то в мужья. В какой-то момент показалось, что сердце доброго доктора не выдержит острой смеси из ужаса, радости, гнева, любопытства и вожделения. Но всё обошлось. Не откладывая, я позвонила куда следует и отдала соответствующие распоряжения. Новая компания была учреждена.
  - Док, как мы назовём наше детище? - спросила я.
  - Давайте назовём "Прогрессирующие системы", - после минуты раздумья предложил он.
  
  Тьма вокруг иллюзорных чертогов стала редеть, а пир был в самом разгаре. Взявшись за руки, мы с Доком нырнули в самую гущу веселья и потонули в ней. Столы успели раздвинуть, и Коробок переполнила лихая рок-музыка. Задавала жару та самая группа, которую мы с Тихушницей накануне подобрали с улицы. Музыканты расположились высоко над землёй на специальной платформе. Безымянный солист показывал пальцем вверх и держался точно звезда. Я задрала голову и увидела, что ангелы и чудовища, изображённые на потолке, тоже танцуют.
  Даже не знаю, как назвать то, что происходило во вторую ночь пира под прикрытием мрачных кремлёвских стен. Что-то прямо противоположное рукопашной. Какое-то прямо-таки состязание в любезности и лёгком, пластичном отношении к жизни. Прямо какой-то гей-парад. Разве так себя вели былинные богатыри? Где угрюмые взоры и сжатые кулаки? Где кровавая спесь и свирепая похоть? Где пальба в небо и безумные выкрики?
  Ничего этого не было и в помине. Показалось, что я нахожусь на какой-то культурной планете.
  - А где водка? Почему не пьём? - поинтересовалась я у Елизаветы Бам.
  - Каждый сам решает, сколько ему пить, - лукаво сощурившись, ответила она. - Все, кто хотел напиться, уже напились. А остальным уже и не нужно.
  - Как это не нужно? - недоверчиво спросила я. - А что ещё делать на свадьбе, как не пить?
  - Хватит, повеселились уже. Пора возвращаться к работе. Ведь мы же волшебники, - со смехом ответила Елизавета.
  - Да вы совсем распоясались! - притопнула я. - Включи мне микрофон.
  Я поднялась на трибуну и громко сказала:
  - Так. Чтоб через полчаса все здесь пьяные валялись. Кто будет трезвый - пойдёт пешком в Маруссию.
  На мою угрозу никто не обратил внимания. Однако через четверть часа я заметила, что всё сборище пришло в хаотическое брожение. А ещё через пятнадцать минут праздничное настроение кардинально переменилось. Люди валились, висли друг на друге, бессмысленно подпрыгивали и кружились, даже боролись. И всё это под тягучую, странную музыку, звучавшую из моей головы. Зала медленно гасла, таяли искусственные стены, пропадал потолок. Зато напустили туману. В этом тумане с большим проворством передвигались похожие на чертей бородатые виночерпии.
  Мой жених взял у меня микрофон и, задрав глаза к небу, решительно произнёс:
  - Друзья мои! Мои прекрасные современники! - его, разумеется, уже никто не слушал; людское море переливалось вспышками внутренних озарений. - Это самый счастливый момент в моей жизни. Перед вами, братья и сёстры, я навсегда и бесповоротно отрекаюсь от разума! Я отпускаю свою душу, я отдаю свою душу на волю случая и Незримой. Всё, что нам нужно, Незримая даст нам сама, если мы будем послушными. Науки больше нет, господа! - кричал доктор, размахивая шапкой. - Есть только воля случая и Незримой. Друзья! Я хочу вас всех пригласить на мою искупительную свадьбу. Хорошие, добрые, честные люди, зову вас на своё торжество! Приходите, иначе вам будет больно и стыдно. Моя невеста, она настоящее чудо! Она выдающийся человек. Человек с большой-большой буквы. Не бойтесь её, друзья!
  Я подняла глаза и вдруг отчётливо увидала дракона. Он словно вынырнул передо мной из пустоты. Выгнув шею, слегка дёргая заострённым хвостом, он возлежал на гребне дальней кремлёвской стены и неподвижно, как кукла, глядел в мою сторону. Туловище, размером с большегрузную фуру, было похоже на тушку гигантской индейки. Невольно я поразилась тому, какой же он, оказывается, толстожопый.
  - Иванов, - тихо позвала я.
  - Что угодно? - не слишком трезвым голосом отозвался мой телохранитель.
  - Срочно найди мне "Иглу", - приказала я. - Живо давай!
  Пока Иванова не было, дракон стал бледнеть, становился прозрачным. Только его большие змеиные глаза продолжали зловеще мерцать сквозь туман. Свободно свисающее со стены крыло почти растворилось в воздухе. Иванов вернулся только через десять минут.
  - Больше ничего не нашли! - виновато произнёс он и протянул простой ПГ.
  Я выругалась и показала на стену.
  - Смотри. Видишь его?
  - Нет. Ничего не вижу, - ответил Иванов.
  И действительно, дракон исчез. Но я по-прежнему видела, как угрожающе светятся его узкие вертикальные зрачки.
  - Вон там. Там что-то есть, - я положила трубу себе на плечо и присела на одно колено.
  - Да ничего там нет, - с тревогой произнёс Иванов. - Эй, осторожнее!
  Я прицелилась и произвела выстрел. Десятикилограммовая граната со свистом рассекла пространство и ударила точно в то место, где находилась голова дракона. Взрыв был довольно сильным, и один из зубцов на стене полностью обвалился.
  - Ну, что? Попали? - с любезной улыбкой спросил Иванов.
  - Сомнительно, - ответила я и вернула ему холостую трубу.
  Неужели почудилось? Мерзкий страх коснулся души.
  
  Так завершилась вторая ночь торжества. Проснувшись, мало кто мог что-то вспомнить относительно её развязки. Но свадьба Барнабаса и Тихушницы, вне сомнения, удалась и запомнилась всем людям разума и доброй воли, стала для них сгустком тепла и светлым предзнаменованием. Слух о ней прокатился по всей великой Срединной Империи.
  Днём большинство гостей разъехались. В Коробке остались только самые надёжные, преданные мне люди, примерно пятьсот человек. Последняя ночь праздника отложилась в моей памяти как событие феерическое и неформальное. Хотя я несколько выпадала, на душе было мрачно, тревожно. Так получилось, что я порядочно набралась и помню всё недостаточно связно.
  На склоне дня я и доктор Таблеткин прошли процедуру оформления отношений. Автоматический делопроизводитель проглотил наши ксивы, погудел - и я официально стала Марией Таблеткиной. Едва мы вышли из загса, небеса прохудились, задул хлёсткий штормовой ветер. Помню, как мы неслись сквозь непогожую ночь по замысловатым путям сообщения, опутавшим славный город. Компания подобралась задорная, озорная. Тут были Барнабас с Тихушницей, Иночкин и Колобко (их назначили свидетелями), Алька, сёстры Ада Ладова и Лада Адова, Карачун, Шарпер, генералы Заикин, Штосс и Печёнкин, кто-то ещё. Был в салоне и тот блаженный паренёк с бородкой, безымянный солист, который пел накануне. Как и положено, мужчины грубо шутили, а женщины громко визжали. Мой жених смотрелся солидно в старомодном смокинге с ложными плечами. Збиг надел пасмурные очки, коротко подстригся, в нём прилило мужественности. Колобко и Заикин наперебой острили, генерал смешно умничал, а поэт умеренно скабрезничал. Сёстры пытались разговорить молчаливого паренька в косухе из китайской кожи. Но безымянный солист упорно молчал, только хитровато улыбался. Казалось, он вообще никого вокруг себя не замечает.
  У нового памятника жертвам масонского режима мы постреляли в небо из автоматов. Збиг тихо у меня спросил недовольным голосом:
  - Маруся, вы разве не могли одеться во что-нибудь более подобающее случаю?
  После этого я решила его игнорировать и переключила внимание на безымянного солиста. Типологически уж очень он мне напоминал Большого Белого Брата, духа из преисподней и бога загробного мира. Хотя, конечно, наивно полагать, что у Осириса могла быть какая-то постоянная внешность. Но если бы ему понадобилось зачем-нибудь воплотиться, он бы, как мне кажется, с большой вероятностью, избрал что-то подобное. Скажем так, образ барда, а не воина, юродивого, а не короля. Заметив, что я на него смотрю, безымянный солист стал румяным и самодовольным.
  - Ты веришь в Большого Белого Брата? - спросила я.
  Он ничего не ответил. Однако минут через десять вдруг произнёс баском:
  - Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, кого позвали всеблагие как собеседника на пир.
  Все, кто был в салоне, сразу примолкли и переглянулись.
  - А что? Мы и есть современные боги, - молвил Иночкин. - Да, мы настоящие небожители в сравнении с обычными людьми. А вот возьми да и лопни сейчас колесо - и все мы трупы. Проще пареной репы.
  - Наше дело продолжат наши братья и сёстры. Только и всего, - строго сказала я. - Мы же обычные смертные. А он бог. Ведь правда, ты бог?
  - Иногда, - не сразу отозвался безымянный солист.
  - Ну, если сам бог показывается нам в человеческой шкуре, значит, не всё ещё для нас безнадежно, - пошутил Шарпер, прежде угрюмо молчавший.
  - Если бы бог передо мною вот так явился, в человеческом облачении, то я бы его тут же убил, - сказал Карачун, и все посмотрели на него с большим уважением.
  - Наша власть, несомненно, есть вызов богу, - сказал Колобко.
  - Напротив, - с поспешностью возразил Иночкин. - Мы хотим, чтобы люди шли с богом в ногу.
  - Хотя бы некоторые, - язвительно вставила Ада Ладова.
  - Бог подарил нам прекрасные сани, - сказала я. - И мы должны быть ему благодарны. Мы не про и не контра. Мы сами с усами.
  Я выразительно взглянула на безымянного солиста. Но он по-прежнему не обращал на меня внимания.
  Наша с доктором свадьба была закамуфлирована под отчасти светское, отчасти деловое мероприятие. Из Академии Магий были приглашены докладчики с занимательными презентациями. Событие имело место в громадной зале Дворца Съездов. В замкнутом пространстве, иллюзии, насылаемые из особых устройств, выглядели ещё более убедительными. Это был смотр для своих, овеянный чарами строжайшей секретности. Безумный изобретатель Кругляш отрапортовал, что северный модуль системы "Глагол" готов к эксплуатации. И это был хороший подарок.
  - На что, по-вашему, похожа пропаганда до того, как она начнёт распространяться? - спросил Кругляш и вытащил из кармана бесформенный чёрный камень. - А вот пропущенная сквозь систему "Глагол", пропаганда принимает форму умной энергии и тогда способна валить с ног. При помощи этой системы мы деморализуем противника, внушим ему чувство вины и сознание собственной неполноценности. Это бескровное оружие будет действовать тихо и безотказно. Обороняться против него без специальных магических познаний довольно проблематично. Вибрации, во время активной фазы, передаются по земной коре и проникают в человека через чуткие области тела. По ощущению это сравнимо, - Кругляш некоторое время подыскивал слова, - Ну, вот как почву из-под ног выбить. Кажется, что реальность рухнула, хочется попросить прощения и защиты. Мы пока не проводили масштабных полевых испытаний, на это у нас просто нет времени, - Кругляш приспустил очки и посмотрел на меня; взгляд у него был вполне ясный, разумный, критический. Нет, безумцем он совсем не казался.
  Я сделала знак рукой, и гости, заполнившие помпезные имперские хоромы, выпили. Для этой цели в зале Дворца Съездов был оборудована автоматическая распивочная, дорогая, но эффектная безделица. Кругляш крякнул от удовольствия и с гордостью произнёс:
  - Продвигаются и другие наши системы. Вот, к примеру, как выглядит система "Коло".
  На большом экране возникло изображение непримечательной горной местности. Камера медленно приближала один из участков, пока не оформилась причудливая конструкция, состоящая из деревянных плашек и медных стерженьков.
  - С помощью системы "Коло" мы будем способны как угодно искривлять пространство. Она сводит к нулю возможность точного наведения неприятельских ракет.
  Мне было известно, что изображение на экране - фальшивка, дезинформация. Как выглядит на самом деле система "Коло", знали лишь посвящённые.
  - В завершение хочу сказать, что мы, магические конструкторы, являемся носителями военной тайны. С одной стороны, это хорошо, поскольку не надо разбрасываться и отвлекаться на пустяки. А с другой, это накладывает на нашу работу суровые ограничения, главное из которых состоит в дефиците кадров. У нас каждый человек на вес золота. Ведь людей, способных по своему почину включать и отключать разум, не так уж много. Мы надеемся, что со временем наш труд станет по преимуществу мирным и прозрачным для общества. Только в этом случае, как я считаю, традиция магической инженерной мысли не прервётся. Спасибо за понимание.
  Было ещё несколько интересных, внушающих оптимизм презентаций. Выступала та блондиночка с утиным носом, которую я заприметила накануне, Миранда. Одета она была, на мой взгляд, с претензией: туфли с пряжками, коробчатый, сверкающий плащ, - по всей вероятности, он скрывал недостатки фигуры. На голове - чудовищно безвкусная шляпа, в каких принято изображать волшебниц. У Миранды был доклад о системе "Просека". Но я прервала её в самом начале, указав на непозволительную вольность в одежде. Миранда сняла свою шляпу, густо покраснела от гнева, и в этот момент мне показалось, что я её уже где-то однажды видела.
  - Миранда - отличный специалист, - вступился Кругляш.
  - Я верю, - сказала я. - Только шляпы такие больше не надо надевать. Ясно?
  - Всё ясно, Шришри, - поклонилась Миранда.
  Впрочем, её представление было дельным, захватывающим, позитивным. Просто карьеристка, подумала я. Это нормальный процесс, на смену романтикам всегда приходят прагматики.
  - Вы только представьте, что через несколько лет любое место на нашей земле будет от вас в шаговой доступности. Длительные рейсы заменит приятная прогулка по тихому осеннему лесу, - на этом она завершила свой доклад.
  - А вот как вы считаете, Миранда, - спросила я, - что будет, если все, кому не лень, станут перепрыгивать с место на место, как блохи?
  - Я думаю, ничего страшного. Ведь можно как угодно отслеживать или регулировать эти перемещения. Реальное перемещение ведь, по сути, аналогично виртуальному перемещению, - с вдумчивым видом сказала Миранда. - Если сразу правильно поставить дело, то наш контроль над обществом не только не пострадает, но даже и возрастёт.
  - Молодец, - похвалила я. - Это ты верно рассуждаешь. А может быть, и вовсе не париться? Оставить этот способ перемещения только для нас с вами. А другие пусть задыхаются в тесных коробках, проделывают долгие и опасные пути.
  - Не знаю, Шришри, - снова поклонилась Миранда. - Это вопрос не в моей компетенции.
  - Да? Не твоей? - я привстала со своего места в первом ряду. - А как меня не будет? Кто это всё будет решать? Приятный дядя придёт с бородкой и скажет? Нет, вам это и решать. На вас лежит ответственность за широкое распространение магических технологий. Это каждый из вас должен понять и усвоить. Пока я вас направляю, вожу вами, эти вопросы, конечно, можно оставить и за порогом. Но так будет не долго. Поэтому начинайте тренироваться прямо сейчас. Решайте, в каком обществе легче сохранять власть. А без власти, как вы сами понимаете, магии не бывает. Всё, садись. Мне сказали, что ты трезвенница. Ты должна сейчас будешь выпить. Это обязательный ритуал. Ясно? - Миранда кивнула и, подняв руки над головой, соединила кисти таким образом, что они стали напоминать косматое чудовище с вытаращенными глазами. Хотела было вновь отсчитать её за вольность, но как оказалось, все в зале делают точно так же, это было какое-то новое приветствие.
  Когда Миранда проходила мимо меня, я заметила, что у неё довольно грузная гузка, и ходит она как-то по-мужски, вразвалочку.
  - Итак, я предлагаю выпить не за свободу и не за счастье для всего человечества. Я предлагаю выпить за нашу власть. За власть, данную нам самой человеческой природой!
  
  Я остановила дождь с порывами ветра. Над Коробком воссияла полнотелая луна. Гости мои перекусили за длинным столом в холле Дворца Съездов. После чего скоморохи с бубнами и жалейками выгнали всех во двор. В центре кремля высилась настоящая гора из какого-то скользкого материала. Мы разделились на две команды и стали играть в царя горы. Было весело, вся выходная одежда скоро пришла в негодность. В три раунда победила команда, которую возглавлял мёртвый здоровяк Барнабас. Он дрался яростно и казался нечувствительным к боли. Благодаря его поддержке, проворная Тихушница трижды срывала флажок на вершине горы. Красуясь синяками и ссадинами, сплёвывая кровь, Стражи рассредоточилась по питейным точкам. Во время схватки я пропустила сильный удар в ухо и полностью протрезвела. Збиг, напротив, расплылся и стал каким-то невнятным на ощупь. Хотя его внешний вид почти не пострадал.
  - Ты сачковал, из-за тебя проиграли. Может, спать пойдёшь, муженёк? - сказала я.
  - А и впрямь, - он с радостью ухватился за моё предложение.
  - Ну, и пошёл!
  Сонно жмурясь, как уставший от везения игрок, доктор поковылял к Коробочку.
  А мне пришлось напиваться заново. После молодецкой забавы стало душевно, раздольно. Вся агрессия вышла, и гости, разбившись на группы, занялись дайвингом в философские бездны. Неожиданно ко мне обратился Шарпер.
  - Только не спрашивайте, как это ко мне попало, - он передал мне сложённый листок бумаги. - Вам малява от Пунца.
  Я развернула и прочла:
  "Марго, прошу тебя ещё раз о пистолете с одним крещёным патроном. Скважина в настоящий мир будет для меня открыта до шести утра, а потом она надолго захлопнется. Может быть, и навсегда. Дай мне пистолет, в ином случае мне придётся влачить поистине жалкое существование. Прерывать свой жизненный путь каким-то другим, подлым, способом я считаю не этичным. Я не прошу тебя, не умоляю. Просто напоминаю, что кроме тебя есть ещё и другие люди. Я, например. Это нужно, прежде всего, тебе самой. А то ты совсем запуталась в своих подобиях и фантазмах. Желаю тебе исцелить свою душу и прожить долгую и счастливую жизнь в реальном мире. Искренне твой щен Пунц".
  Это послание меня расстроило и разозлило. Честно сказать, я уже думала помиловать Пунца. Ну, то есть, послать подальше. Или использовать как агента влияния в среде крестоносцев. Плох тот диктатор, который считает, что можно разбрасываться людьми. Но Пунц так странно себя повёл. Что там ни говори, но у верующих голова квадратная. Ишь, щепетильный какой! Подай ему пистолет, и всё тут. И шашка прыгнет в дамки. А автостопом не хочешь, с дюжиной беглых рабов из провинции Шао-Линь?
  Было без четверти четыре ночи. Я снова перечитала записку Пунца. Неровные печатные буквы. Похоже на ультиматум, а не на униженную просьбу. Дай - не то прокляну. А от шальных проклятий не застрахован и самый искусный маг. Как знать, может быть, и великому Рю власть опротивела лишь потому, что накопилась критическая масса подобных простодушных проклятий. Нет, а красиво написал, надо признать.
  Я отвела в сторонку Тихушницу и показала ей записку.
  - Так позвать его сюда и пусть при всех застрелится. Всё - развлекуха, - предложила она.
  - Нет, давай сгоняем в Ледянку. Хочется каких-то движений, - решила я.
  Мы пошли к Покровским воротам. Когда проходили под аркой, я заметила, что за нами плетётся безымянный солист. Один глаз у него был подбит, он слегка хромал, а за ним привязанная за верёвочку грохотала по брусчатке разбитая гитара. Я сделал знак охране не трогать парнишку.
  - О, бог нам составит компанию! - засмеялась Тихушница.
  Иванов сел за руль машины, и мы, как на крыльях, перенеслись в застенки Ледянки.
  Было потрачено немало усилий, чтобы вытравить из центральной ледянской тюрьмы дух дракона. Ныне это легендарное место больше напоминало секретную лабораторию, а местами - и космический корабль. Правда, комнаты пыток и заточения почти не изменились. Неистребимый дух старого режима был загнан внутрь непробиваемых стен и безвыходных пространств. Думаю, находиться в этих камерах стало гораздо сложнее в моральном плане. В одиночках сильные люди ломались за милую душу, щёлкались, как орехи, в несколько дней. Пунц по какой-то причине задавил своего сокамерника, и теперь наслаждался всеми прелестями одиночки. Когда мы к нему вошли, он сидел на нарах и читал толстую книгу. Нас он встретил радушно, отложил книгу, снял очки. Вид у него был, мягко говоря, не цветущий; господствующие флюиды уже погрызли его оболочку.
  - Э! Монгол пусть выйдет, - вежливо сказал он и кивнул на Иванова. - Монгол, выйди, пожалуйста.
  Иванов вышел из камеры.
  - Что читаешь? - спросила Тихушница.
  - А! Поэзия, - махнул рукой Пунц. - Антология.
  - Как? - спросила я. - Здесь будешь или на воле руки на себя накладывать?
  - Да мне это без разницы, - бодро улыбнулся он. - Можно и здесь. А это кто с вами?
  - Это бог, - я представила безымянного солиста. - Хочешь, он тебе песенку проорёт?
  - Я бы лучше вот с ней, - он взглядом показал на Тихушницу, - покувыркался.
  Мы сели на нары, стоящие напротив Пунца. На нём была смешная кацавейка. Жена, наверное, передала, подумала я. Как трогательно!
  - Привяжется ещё что-нибудь к тебе, - кокетничая, проговорила Тихушница. - И не пустят.
  - Там, в реальном мире, у тебя будут реальные тёлки, - добавила я.
  - А давай мы тебя снимем на видео? Твоё слово к верующим? Станешь звездой, - снова включилась Тихушница.
  - А тут и так видеонаблюдение, - сказал Пунц и улыбнулся в сторонку.
  - Оно сейчас не работает, - сказала я. - Потому что здесь бог.
  - Ладно, девочки, дайте мне пистолет и идите дальше веселитесь, - сказал Пунц с угрозой и протянул руку. - Что там празднуете? День Маруссии? Ха-ха-ха!
  - Нет, и вправду, Пунц, - сказала я. - Ты отлично держишься. На тебя приятно смотреть сейчас. Давай снимем твоё обращение к потомкам.
  - Да не будет никаких потомков! - весело воскликнул он и ударил себя по коленям.
  - Да, да! - неожиданно высказался безымянный солист.
  - Ну, может, пара поколений ещё будет? - настаивала я. - Откуда ты знаешь точную дату?
  - А тебе известно, что крестоносцы почитают тебя? То есть, имеют тебя в виду, когда совершают свои медитации с прорывом в будущее? В их странной мифологии ты есть выражение некой силы, которая сметёт этот мир, - с азартом произнёс Пунц.
  - Забавно, - мы с Тихушницей переглянулись и засмеялись. - А сам что думаешь?
  - Я думаю, что... - он немного подумал, уставившись в пол. - В общем, я думаю, что мне надо выйти вот здесь.
  - Может, не будешь себя убивать? - уже без иронии спросила я.
  Пунц несколько мгновений смотрел мне в глаза, потом перевёл взгляд на Тихушницу и снова расплылся в улыбке превосходства, словно разговаривал с непроходимыми дурами.
  - Знак на гербе вашей Маруссии. Я имею в виду это ухарское "А", - с усмешкой сказал он. - Протопоп Мендель его предсказывал. Он его пред-видел. Ха-ха!
  - Всё не так, - возразила я. - Я попросила Альку нарисовать герб наилучшей страны. Это он накалякал, а никакой не Мендель.
  - Вот как? - Пунц с улыбкой покачал головой. - И что это "А" значит?
  - Не знаю. Ничего, - ответила я. - Может, анархия?
  - Первая анархическая республика на земле, - подтвердила Тихушница.
  - Нет. "А" означает пророчество. Это вам каждый скажет. Это как печать на приговоре. Ладно, девчонки, вы меня повеселили напоследок. Во всём происходящем есть неумолимая логика. Даже в этой глупой сцене.
  - И как же я, по-твоему, с тобой поступлю?
  - Ты дашь мне пистолет, - с уверенностью сказал Пунц. - Ты же для этого пришла?
  - На самом деле, у меня много вариантов, - не согласилась я. - А что если я прикажу оглушить тебя и связать? И твоя скважина затянется?
  - Нет. Ты так со мной не поступишь. Дай пистолет, - он снова протянул руку.
  - Прочти стишок, - попросила я. - Свой, желательно.
  - Ладно. Слушай, - Пунц поднялся с нар, расправил богатырские плечи и встал напротив двери. - Это я давно уже написал. Ещё в юные годы. Соблазнял одну поэтессу. Ну, и шантажировал её возможным самоубийством. Короче, - он потёр посеревшие губы и стал читать безо всякого выражения. - Очнуться, встать со своего насеста, устало передёрнуть карабин, отправиться совсем в другое место, где сам себе - и раб, и господин. Отбросить разные приспособленья, взять только близорукие глаза и, как душа безликая, последняя, восьмёрки во вселенной нарезать. Повеситься на молодой берёзе в какой-нибудь замысловатой позе. Сбежать не глядя, прыгнуть в никуда от жизни нелюбимого труда.
  - Отлично! - захлопала в ладоши Тихушница.
  Я встала и постучала в дверь. Вошёл Иванов, а вслед за ним ещё четверо Ивановых, все в одинаковых спортивных костюмах.
  - Надеть на него наручники, - распорядилась я. - Тебя переводят в другую тюрьму, Пунц. От жизни нежеланного труда не убежишь.
  Не успел Пунц и пикнуть, как его руки были соединены за спиной при помощи стального браслета.
  - Сука! - прошипел он и ненадолго утратил самообладание.
  Я получила дозу проклятия.
  - Сука, - как попугай, повторил за моей спиной безымянный солист.
  Но никакое проклятие не сравнится с беременностью.
  - Давай-давай, - с акцентом проговорил один из Ивановых и подтолкнул Пунца в спину.
  - Так куда его? - спросил другой Иванов.
  - Просто покатайте туда-сюда. Да и отпустите к чертям собачьим, - тихо сказала я. - А мы тут пока посидим. Ты тоже, Иванов, вали отсюда. Дверь можешь не закрывать.
  - Ладно, не буду, - Иванов-альфа вышел и прикрыл за собой матёрую дверь.
  В тюремном коридоре раздались звуки возни и брани, потом всё стихло. Пунца увели. Из специального кармана я достала плоскую флягу, заправленную водкой.
  - Может, вернёмся в Коробок? - зевнув, спросила Тихушница.
  - Отставить. Тут посидим. Как две невесты, - сказала я.
  Мы стали пить небольшими глотками, передавая друг другу флягу. Блаженный парнишка встрял между нами и, не моргая, смотрел на противоположную стену. Водка, казалось, его не брала. Видом - совсем безобидный, точно ягнёнок.
  - А какого тут цвета стены? - полюбопытствовала я.
  - Мрачно синие. Как кобальт, - ответила Тихушница. - Чудно тут. И тихо, зараза. Бр-р-р!
  На самом деле, стена была цвета мокрого, шершавого льда. По ней шустро перебегали разноцветные ящерки.
  - Шришри, а почему вы надели на свадьбу военную форму?
  - Не знаю. Может, это предчувствие. А может, и глупость.
  Через пару минут она свернулась калачиком и ритмично засопела.
  - А ты как считаешь? Будет конец света? - спросила я у парнишки.
  - Это всё сон, - ответил он с большой задержкой, когда я уже забыла про свой вопрос.
  - Ты гей? - снова спросила я, но так и не дождалась ответной реакции.
  Тогда я сказала, что больше геев и насильников ненавижу только беременных женщин. И много ещё чего наговорила. На меня напала хмельная болтливость, редкое, в общем, для меня настроение. Безымянный солист слушал, иногда кивал невпопад.
  Потом, помнится, распахнулась дверь, и в камеру горбясь вошёл дух места, воплотившийся в охранника. Это был здоровый, седой мужик с глубоко запавшими в череп глазами. Он сказал, что посторонним здесь находиться нельзя, что мы нарушаем какие-то правила. Я его вырубила с одного удара и отцепила от его пояса связку ключей.
  - Пойдём, бог, - позвала я. - А то закрою.
  Повторять не пришлось. Первый же попавшийся под руку ключ без визга провернулся в замке. Были, кажется, ещё двери, решётки...
  Когда мы вышли наружу, уже рассвело. Улицы были пустынны, воздух свеж, мы молоды, пьяны и свободны. Всё как надо. Паренёк с опущенной головой двинулся рядом со мной.
  - А ты почему мне ничего не подарил? Свадьба ведь у меня, - шутя упрекнула я.
  - Да у меня нет ничего, - с той же хитроватой усмешкой ответил он. - Вон, гитару и ту проебал.
  - Так подари мне любовь.
  Он промычал что-то невразумительное.
  - Ладно, ладно, вали домой. Праздник кончился, - твёрдо сказала я. - Всё, ты меня проводил. Дальше сама дойду.
  Безымянный солист остановился, выбил нос, подтянул штаны, запахнул свою клоунскую куртку и похромал в обратном направлении.
  - Эй! - заорала я вдогонку.
  Смешно ковыляя, паренёк пересёк многополосную автостраду. Прежде чем скрыться за углом, замер на месте. Не оборачиваясь, отсалютовал рукой с перебинтованной кистью. Порыв ветра донёс до меня тихий голос Большого Белого Брата:
  - Будь хорошей девочкой!
  - Я всю тебя вижу. Я слежу за тобой, слежу, - зашуршал ветер.
  В эту минуту на меня накатила паника. Словно я провалилась в другую реальность, потеряла ориентацию в пространстве и времени, забыла, кто я есть. Показалось, мой живот страшно раздулся, как у глистатой рыбы. Одна, невменяемая, в каком-то чужом огромном городе, в кривом переулочке да на обочине трассы. Неужели это я живу в Коробке и управляю великой Империей? Нет, это какая-то бездарная выдумка, нелепица.
  Мне стало дурно. Впервые в жизни я выблевала алкоголь. Ноги подкосились, я села на корточки, прислонившись к стенке какого-то старинного дома. Неужели я убивала людей, неужели я ужасная ведьма? Не может такого быть, это какая-то чушь.
  Я вытащила из ножен армейский нож и полюбовалась правдивым блеском его широкого лезвия. У меня есть нож, и я им неплохо владею. Я солдат, настоящий солдат, а значит, не останусь без чарки и бутерброда в этом одиозном мире. Ухватившись за эту добрую мысль, я, видимо, задремала.
  Громко хлопнула дверца машины. Я подняла глаза и увидела Иванова.
  - Вот вы где, - обронил он и тут же протянул мне открытую бутылку "Чёрного ворона".
  Сделав пару больших глотков, я пришла в себя.
  - Тут с Пунцем неприятность вышла, - прокашлявшись, сказал Иванов. - Гм. Значит, он сказал, что хочет отлить. В общем, это мой косяк.
  - А что случилось?
  - Не досмотрели. Бросился под грузовик. Ни секунды не мучился.
  - А когда это произошло?
  - Где-то в районе шести. Я точно не помню.
  Иванов позвонил кому-то и выяснил:
  - Вот тут говорят, было без двух минут шесть.
  Прошло ещё какое-то время. Я лезла в гору, потом падала в непроглядную бездну. Очнулась в своём шалаше. Было подозрительно тихо. Сразу вспомнила про Пунца и ощутила острое сожаление. Три праздничных дня слились в один нерасчленимый отрезок времени. Ещё вспомнила, что внутри меня растёт что-то тёмное, непонятное. 135-й день Срока.
  Я посмотрелась в зеркало. Нет, красоту не пропьёшь. Не берёт мою красоту ни водка, ни морфий.
  И только потом словно кто-то невидимый пихнул меня в бок и подсказал:
  "Дура, ты замужем, у тебя вчера была свадьба".
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"