"Был я молод и удал, довелось - повидал!" - из песни.
Врачебная практика.
Моя первая жена Галка училась на лечфаке Третьего Меда, выпускники которого после окончания ВУЗа распределялись исключительно на "Скорую Помощь". После четвёртого курса Галину в составе сборной группы студентов отправили на первую врачебную практику в единственную больницу города Киреевска Тульской области, небольшого шахтёрского городка, большинство мужчин которого составляли "химики". Этим термином в Советское время называли осуждённых, направленных на исправительные работы на предприятия народного хозяйства, в основном, имеющих вредное производство.
Двадцать студентов - медиков должны были активно включиться в лечение больных двух самых популярных в Киреевской больнице отделений - травматологии и гинекологии. Ещё в институте старшим группы в институте назначили Володю Рекова, сына заместителя Генерального Прокурора СССР. Как следствие, в Туле на перроне ж/д вокзала студентов встретили "люди в штатском", усадили в микроавтобус и, в сопровождении эскорта из двух чёрных "Волг", доставили в учебный корпус медицинского техникума Киреевска для проживания.
Медтехникум занимал современное трёхэтажное здание вблизи главной улицы, пролегавшей через весь городок. По соседству, в стандартных двухэтажных домах разместились соответственно Горком КПСС с Горисполкомом, Милиция, Почта, Ресторан с Пивным баром, Центральный Универмаг. Городская больница находилась недалеко на параллельной улице: дорога до места работы у практикантов занимала три минуты.
На небольшом рынке, расположенном на задворках всё той-же центральной улицы, практически не скрываясь, торговали не поддающемуся описанию самогоном. В продовольственных магазинах кроме широко представленного водочного ассортимента тульского разлива выбор съестного был очень небогатый. Но запасливые студенты хорошо подготовились и привезли с собой несколько ящиков дефицитной даже в Москве тушёнки, которая в дуэте, главным образом, с вермишелью и спасала их от "голодной смерти".
Местный уголовный, полу-уголовный контингент и мелкую хулиганствующую молодёжь соответствующим образом соответствующие люди предупредили о "неприкасаемости" приезжающей группы из Москвы, поэтому кроме пациентов, врачей и медперсонала в больнице с практикантами никто на контакт не шёл.
Половина будущих врачей первые двадцать дней лечила сотрясения мозга, травмы и другие последствия бурно проведённых шахтёрами выходных. Вторая половина трудилась в гинекологии и занималась врачеванием и профилактикой единственной болезни - "профессионального" заболевания "шахтёрских" жён. Угольная пыль проникает сквозь робу и намертво въедается в кожу. После смены усталый шахтёр вместо похода в баню обычно прямиком двигает в пивную. Как следствие - у большинства шахтёрских жён начинаются нагноения, переходящие в онкологические заболевания. Через двадцать дней практиканты менялись отделениями: из студентов готовили врачей - умельцев "на все руки".
По выходным студенты развлекались сами как могли, а часто компанию им составляли соскучившиеся мужья и жёны, друзья и подруги.
От Московского автовокзала на Щёлковской ежедневно вечером отходил рейсовый автобус прямо до Киреевска. В городок автобус прибывал около трёх утра, и на местную автостанцию меня приходил встречать кто-нибудь из мужского контингента группы - на всякий случай. Чаще всего Вовка Реков, с которым мы дружили, или крепкий и спортивный Сашка из подмосковного Реутова, учившийся в Галкиной группе.
Я навещал Галку каждые выходные, а в первую же субботу до Киреевска вместе со мной доехал муж Наташи Котковой, папа которой служил в отделе ЦК , ведающим наградами. Тесть поинтересовался у вернувшегося зятя, как обустроена дочь и, услышав неодобрительный отзыв, немедленно сделал соответствующий звонок. Когда на следующий день практиканты вернулись из больницы, своих "чертогов" они не узнали. Их переселили в недавно отремонтированную часть здания, разместили по четыре человека в комнате, в каждом помещении постелили ковры и поставили по цветному телевизору.
После улучшения жилищных условий у студентов появилась свободная комната, в которую заселялись воссоединившиеся семьи на два дня "реюньона", дабы ничто не мешало наслаждаться обществом друг друга. В остальное время это помещение использовали попеременно ещё две пары практикантов, собиравшихся пожениться.
Муж Наташи пропустил несколько выходных подряд, так как был подпряжён тёщей на дачные сельхоз работы, от которых уклониться не мог. На третью неделю Наташа со словами "Так и заржаветь недолго!" заволокла одинокого Сашку "Реутовского" в "семейную" комнату, где вдоволь попользовалась его мужскими достоинствами, чему он несказанно обрадовался.
Когда, ещё через неделю, на свидание приехал законный муж, Сашка не захотел уступить полюбившегося женского тела. Произошло нешуточное "товарищеское недоразумение", и когда, наконец, мы с Вовкой растащили соперников, обоим "жеребцам" пришлось "зализывать" серьёзные раны. Муж Наташки держался за сломанный нос и прихрамывал на поврежденное колено, а Сашка отделался "наглазником" и перебитой рукой. Володя, как старший группы, провёл срочное общее собрание, на котором коллегиально было принято единственно верное решение, удовлетворившее все заинтересованные стороны. Во избежание дальнейших проблем Наташа с мужем и Сашка немедленно были отправлены за пять дней до окончания практики обратно в Москву. Вовка пообещал, что все необходимые документы он соответствующим образом оформит, и в институте проблем не возникнет.
Отвоёванную Наташу любящий муж увёз домой к родителям. Сашке деваться было некуда: он не мог объявиться дома с известием об отчислении с практики - у мамы, воспитывающей его в одиночку, серьёзно болело сердце.
Предварительно согласовав вопрос со мной, добросердечная Галка предложила Сашке перекантоваться у нас в квартире оставшиеся дни, тем более, что я проживал "соло". Он встретил её спасительное приглашение с искренней благодарностью на грани восторга, и мы вместе уехали в Москву.
Детские ямочки на щеках.
В понедельник я пошёл на работу, а Сашка сидел у нас дома, в основном, читая книги и посматривая телевизор. Вечерами мы с ним слегка выпивали и беседовали о жизни, основной темой являлись отношения между полами, в их серьёзном варианте. Я, грешным делом, сначала даже подумал, что Сашка по уши влюбился в злополучную Наташку и собирается отбить её у мужа, но впоследствии всё разъяснилось. Меня несколько удивило отношение Сашки к жизни в целом, с моей колокольни он смотрелся нерешительным рефлексирующим интеллигентом, хотя происходил из крепкой пролетарской семьи.
Большинство моих друзей, да и я сам, всегда руководствовались девизом "Лучше пожалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал!", очень редко беспокоясь о результатах заранее. Если же дело касалось помощи другу, то о побочных явлениях и последствиях никто даже не задумывался!
Вернувшись в среду со службы и принявшись за совместную вечернюю трапезу, я сразу заметил, что Сашка совершенно не расположен к задушевным беседам и находится в "сильных грустях". У меня же после возвращения из Киреевска держалось замечательное настроение в предвкушении возвращения Галки через пару дней и прекращения уже осточертевшей, вынужденной холостой жизни.
Немалого труда мне стоило вывести Александра на доверительный разговор, который прояснил основную причину его "смертной" тоски. В родном Реутове у Сашки проживал главный человек в его жизни - девушка Соня, к которой он испытывал самые нежные и искренние чувства. Они трогательно и совершенно "платонически" любили друг друга и очень хотели пожениться. Но отец Сони, заведующий мясным отделом Реутовского Гастронома, категорически возражал против их брака, так как придерживался строгих ортодоксальных взглядов: дочь выйдет замуж только за еврея!
Этим утром Сашка "инкогнито", чтобы не встретиться со своей мамой, посетил родной город, чтобы тайком увидеться с возлюбленной в условленном месте. Вместо любимой девушки его поджидал "гипотетический" тесть, который, не стесняясь в выражениях, предупредил о нерадостных для Александра физических последствиях, если он не прекратит домогаться Сонечки.
Сашкины откровения меня озадачили: у моих родителей, должным образом воспитанных в еврейских семьях, вопрос национальности моей избранницы никогда не вставал. Мне, воспитанному на принципах равенства и интернационализма, было непонятно, почему Сашка не предпринимает решительных шагов по приведению папы своей любимой "к общему знаменателю" - доходчивому объяснению, что в Советском Союзе все национальности равны!
Я сразу присоветовал Сашке позвонить потенциальному родственнику и предложить встретиться для разрешения спорного вопроса. Моя активная позиция благотворно повлияла на Сашку: поколебавшись, он сделал жизненно важный для себя звонок. С Сониным отцом Александр разговаривал, сильно волнуясь и запинаясь, но достаточно решительным тоном. К Сашкиному удивлению тот сразу предложил встретиться на следующий день в 15:00 на Курском вокзале в подземном переходе, ведущим к железнодорожным путям. И предупредил, что приедет не один. Положив трубку, Сашка пересказал диалог и встревожился ещё больше: "Что же мне теперь делать?!".
Позвонив Толику "Фёдору", своему институтскому товарищу, любимцу и любителю женского пола, обаятельному крепкому парню, как будто специально созданному для таких жизненных коллизий, и не вдаваясь в подробности, я изложил ситуацию и ничуть не удивился его реакции: "Во сколько точно и где?"
По первому зову "ночь-полночь" Толик всегда немедленно мчался на подмогу другу, чтобы выручить его из неприятной ситуации. После активных занятий карате и обретения "серьёзного" пояса, modus operandi "Фёдора" полностью соответствовал озвученному Диной Рубиной девизу: "Драться умел, любил и искал - всегда!". Зачастую создавалось впечатление, что "Фёдор" постоянно поджидает "в засаде" случая отточить боевое мастерство.
На Курский вокзал мы с Сашкой прибыли заранее, где встретились с Толиком и нашим общим приятелем Виталиком Новским, задорным и улыбчивым мальчуганом, который достаточно долго занимался ударными видами спорта и славился редкой отчаянностью. Притягательные, почти детские ямочки на щеках придавали Виталику обманчивый вид добродушного весельчака. Из всей нашей компании он производил наиболее безобидное впечатление.
В глухом углу подземного перехода нас ожидала сборная группа оппонентов. Впереди выступал невысокий крепкий мужик лет 45-ти, за ним "тройка нападающих", таких же плотных, упитанных товарищей немногим его моложе. Увидев нас, они, молча и с плохо скрываемыми усмешками, переглянулись, из чего я заключил, что наша "команда" их не впечатлила. Вожак с едва заметным южным говорком насмешливо процедил: "Ну и об чём мы станем говорить?", и стоявшая позади него троица сделала резкий шаг вперёд.
Наступившую было паузу прервал отчётливый и совершенно спокойный голос Виталика: "А чего с ними разговаривать? Сбросим их под поезд, и концы в воду! Вроде - несчастный случай". Слова прозвучали настолько обыденно и без каких-либо эмоций, что сразу стало ясно: такое дело для нас в порядке вещей.
В ответ здоровяки, прикрывающие тыл, резко развернулись и, только, что, не переходя на бег, стремительно удалились по переходу в направлении ярко освещённого входа в вокзал. Оставшись в одиночестве, папаша Сони с тихим ужасом всмотрелся в наши лица, явно избегая взгляда улыбчивого Виталика, и, не проронив ни слова, медленно побрёл за своей группой поддержки.
Как сложилась дальнейшая судьба Сашки и Сони, я не знаю. Через день закончилась практика, Галка вернулась в Москву, Сашка отбыл в Реутов, и жизнь вошла в привычную колею. Череда ежедневных забот затушевала и отодвинула эту историю на задний план.
Дар импровизации при ведении сложных, чреватых неприятными последствиями, переговоров и "весёлость характера" очень пригодились Виталику в, как теперь говорят, "бандитские 90-е", которые он провёл бурно и пережил вполне успешно.
И теперь, когда мы изредка встречаемся, в основном, к сожалению, на похоронах покидающих нас товарищей весело проведённой молодости, сквозь затвердевшие черты "харизматичного" мужского лица, я узнаю всё ту же юношескую улыбку Виталика с почти детскими ямочками на щеках. И понимаю, жизнь продолжается...