Аннотация: Было под названием "Муглук, река и Махаунк" на втором конкурсе фэнтези форума valar.ru. Возникло под огромным влиянием прозы Бориса Пильняка и Вячеслава Иванова.
Течёт, журчит, изгибается по равнине ленивая Имчин, серебряная дорога в чёрном коридоре непролазного леса. Плывёт в ней челнок и по водорослям, налипшим к бортам, равно как и по сломанному второму веслу, которое неизвестно зачем лежит на корме, видно - не рыбак это, а беглец, который и лодку-то в первый раз увидел.
А если заглянуть в саму лодку, то убедишься, что это не беглец, а беглянка. Волосы подвязаны грязным платком, то, что было одеждой, давно превратилось в драный балахон, а от рук разит рыбой. Но когда Муглук отбрасывает волосы с лица, можно убедиться, что она вполне ничего - если умоется и начнёт улыбаться. Почему она здесь и куда держит путь - мы, увы, видеть не можем.
Но всё-таки понаблюдаем - благо, Муглук вся в делах и едва ли заметит слежку. Вот она тащит из воды изодранную сеть и извлекает трёх склизких лахтак и горсточку краснопёрок. Вот, закусив губу, скоблит их костяным ножичком, и крохотные монетки сырой чешуи сыплются в воду, словно чьи-то замёрзшие слезинки. Вот проверяет дно лодки - не прохудилось ли, ни выбило ли затычки, хотя даже если и выбило, чем заменишь - разве что одежду разорвать. А вот (и это чаще всего) она просто сидит на носу, скрестив ноги и опустив голову. Губы жуют истерзанную рыбу, мимо плывёт лес, а мысли уходят куда-то вдаль, за холмистый горизонт прошлого.
Там, - раньше, - было лучше, куда лучше, в тысячу раз лучше и солнечней. Там лес редеет и скромно расступается перед огромной, прекрасной степью, земля жирная, а огромные деревни обхватывают спокойную реку, словно гигантские клешни, так, что можно плыть часами и всё равно видеть одно и то же - причалы, ещё причалы, чёрную коросту крыш, огороды, немного полей и зеленую гладь отсюда и до горизонта. Земля огромна, как небо, много свободы и хочется петь...
Муглук икает и едва не давится рыбьей костью.
В заболоченных дебрях зудят комары, по гниющим брёвнам расползлась хищная росянка, с веток свисают комочки листьев и унылые корни полощутся в тухлой воде. Камыши то жмутся к берегу, то выползают чуть ли не на середину, словно нелепая запруда и приходится прорубаться сломанным веслом: взмах и удар, как деревянный меч, только там страх, а тут мерзость. С перебитых тростников сыплются, стукая, как дождевые капли, чёрные и жирные улитки - Муглук их с детства видеть не может.
Всхлипывает вода.
Но вот в глухом буреломе - не лес, а рассыпанная поленница! - появился просвет и Муглук быстро прячется на дно лодки, вполголоса кого-то проклиная. Под шею попадает крохотный камуше... нет, ракушка, проклятая ракушка, совсем незаметная и тело пробивает молнией, пробивает насквозь, так, что даже пальцы сводит от омерзения и уже тянется рука, но ничего не поделаешь лодку вынесло и несёт, так что нужно лежать, лежать, а эта проклятая козявка, жир ползучий, сидит себе преспокойно внутри, пока не убедиться, что ей ничего не грозит и можно немножко поползать. Сначала покажутся рожки, они вздрогнут, принюхаются, и вот улитка появляется сама, милая-прелестная у-л-и-т-о-ч-к-а, поползёт, поползёт, распластавшись брюхом по такому приятному влажному дереву, вползёт, жадно сопя, на волосы, на кожу, на лицо...
Мимо - уньркачья деревенька. Они всегда выбирают открытое место, сравнительно засушливую полянку или даже пляжик - наверное, чтобы загадить, ведь глазу изгнанника отдыхать не положено. Жуткие плетёные бочонки вокруг дуплистых деревьев на человеческий рост от земли - хотя какая может быть земля в этом вязьме? - и между ними перекинуты мостки... или нет, даже не мостки, а верёвки неизвестно из чего, жуткие, драные верёвки, которые вьются вдоль берега и уходят дальше в лес, и лес, если вглядеться, чем глубже, тем больше охвачен этой жуткой бочкообразной инфекцией. Иногда можно увидеть и жителей - бледные, мохнатые, разглядывают они реку серыми глазищами в полголовы и никогда не моргают.
(улитка улитка под шеей улитка)
Раньше Муглук их почти не боялась, хотя порой и дёргалась от отвращения, проплывая мимо и успевая заметить (она дальнозоркая, как и все степняки) в этих серых шарах саму себя - крохотную чёрную чёрточку в дымчатой глубине. Но однажды, когда ударил шквальный дождь, в окрестных лесах заголосили лягушки и пришлось прибиться к какому-то бревну, случилось... да, случилось то, что Муглук даже не рискнула запомнить. Она так и сидела, сгорбившись, укутанная во всё, что у неё осталось, а дождь дубасил её спину и терзал, растекаясь кровавыми струйками, недоеденного лахтака. А сзади, за спиной и дождём, кто-то шлёпал, подбирался, квакали чьи-то губы и фыркали чьи-то треугольные ноздри, глотая вкусный запах аппетитной смуглолицей девушки, так, что удержаться невозможно - и она вскакивает, кричит, визжит, орёт, дождь бьёт в лицо, а она стоит в полный рост и размахивает верным веслом, разрубившим не одну тростниковую стену, а ветер дерёт платье и от макушки к пяткам щекочут мокрые струи...
(Выставила рожки? Наверное...)
(сейчас поползёт)
Они так и не подошли тогда - только мигнули в паутине дождя бледные тени и зашлёпали под цепкими ногами мокрые ветки - но для Муглук всё более чем ясно, можете не сомневаться. Она знает уньрков насквозь, вплоть до их дохлой и склизкой, как рыбий хребет, душонки, и они её знают так же, даже если никогда не видели.
Но всё равно она предпочитает не высовываться, когда проплывает мимо. Ума у уньрков не больше, чем у водомерки, так что пускай считают бревном.
(двигается, шевелится... дрянь... сползти немножко, вот так, вжать, чтобы вылезти боялась...)
Почему-то вспомнился день в гостях у Манкума... нет, не Манкума, как-то по-другому его звали, а как, уже толком и не вспомнишь, каким родственником приходится, тоже уже не вспомнишь, а ведь ездили к нему, наверное, частенько. Смысл в том, что младший Нигвит тогда болел (или ещё не родился), поэтому она оказалась на околице почти одна - взрослые стояли далеко и, кажется, о чём-то ссорились. Небо хмурилось, ветер словно умер, где-то далеко загудела корова и Муглук подумалось, что если так уныло замычали коровы (раскричались коровы... завыли коровы?), то, наверное, сейчас и будет что-нибудь неотвратимое, что бывает только после таких вот будничных примет - вроде явления гигантской, до неба улитки-убийцы, которая просто покажется в сизых тучах на горизонте и будет ползти, ползти и ползти, выжигая чёрную полосу и засасывая людей в свою изглоданную тысячелетиями раковину. На какое-то мгновение Муглук даже смогла вообразить её на горизонте - громадная, серая масса с совсем уже ненужными рожками и гигантской закрученной раковиной - а потом уже кричала, так, что волосы взмокли, так, что в загоне куры закудахтали и индюк забухчал, а взрослые бросили свои пререкания и побежали к ней, чтобы унести домой и дать, после всех укутываний и "ну что, что с тобой случилось?" пахнущий глиной отвар, после которого она просто провалилась в какую-то черноту, где осталось только две мысли: что она спит, и что даже во сне отчаянно сучит ногами, в надежде убежать от всесильной, неутомимой, но всё-таки такой медлительной Вечной Улитки,
улитки, улитки, улитки,
(успокоилась?)
Кто-то смотрит сверху, чёрные волосы до плеч - Вилгун? Он самый. Стоит и заглядывает в лицо. Точь-в-точь такой, каким последний раз видела, только небо было другое. Впрочем, куда ему меняться - пара месяцев прошло. Но с другой стороны, его ведь убили...
Вилгун хихикает и суёт в её нос какую-то зелёную губку. Губка пахнет глиной и Муглук не может понять, откуда этот весельчак знает про детство и улиток. Хочет спросить, но губы не слушаются, а Вилгун вместо ответа булькает и превращается в бледного волосатого уньрка.
Очнулась она уже в "бочке". Из крохотных окошечек, похожих на чьи-то побелевшие от ярости глаза, падал пыльный свет, и повсюду - на потолке, возле стен и даже где-то в глубине - проступали серые уньркские тени. Сама Муглук сидела на огромном трухлявом пне, избитая, но не связанная, а за её спиной ехидно фосфорицировали в темноте три уродливых коряги, причем Муглук почему-то знала, что это не просто коряги, не-е-ет, например, вон та, левая - Сусаррка-Ккоккр, Хозяин Неба и Воздуха.
В углах зашевелилось, захлюпало, и три тени выступили вперёд. Сейчас, вблизи, она смогла рассмотреть их получше - но всё равно запомнились только пальцы-щупальца, длинные, красные, похожие на ивовые корешки, которые прорастают под воду и торчат на дне среди ажурных джунглей водорослей, и ещё то, что такие пальцы были на руках и ногах, абсолютно одинаковые, как у обезьяны. Других ног они, видимо, не знали, истрёпанные сапоги сочли какими-нибудь роговыми отростками, за что и поплатились - там, дома, нож и плётку за голенищем носят почти все...
Как ни странно, из той битвы Муглук не помнит теперь почти ничего. Безумная катавасия сырых лупоглазых тел, визг, хруст веток и лодка, теперь уже такая прекрасная удобная лодка - отчалила. Пока она валялась в болоте, к корме, как раз над ватерлинией, присосалась огромная склизкая раковина, такая, что пришлось ковырять ножом и, в конце концов, выкинуть вместе с куском дерева - вот это она запомнила хорошо.
А лодка шла всё дальше и дальше, чавкая носом в жирной воде. Хлюпали пузыри, и дребезжал ветер в сосновых лапах.
После уньркской тухлятины Муглук скрутило манией чистоты, так что в лодке теперь ни соринки-ни пылинки, а деревеньки (они всё чаще и всё больше) теперь проплывают не мимо бортов, а мимо крохотной дырочки, оставшейся после памятной ракушки. А ещё чаще лежит с закрытыми глазами и вспоминает. Причём закоулки памяти уже не трогает и просто вспоминает, всегда одно и то же: там теперь повсюду гарь и копоть, пепел и зола, так что Вечная Улитка не пройдёт. Заочная победа, можно сказать.
Перед тем утром всю ночь хлестал дождь, в лесу что-то трещало, а ближе, уже на рассвете, мимо лодки проплыла в жемчужной воде сверкающая чёрная тушка, похожая на выдру - если бы у выдр было по восемь ног. А ближе к утру показалась забрызганная мхами каменная стена города.
"Предместье, наверное",- подумала Муглук и налегла на вёсла. Их у неё теперь два - как оказалось, из тростников можно вкрутить отличные жгуты, а второе весло сломалось не так уж и окончательно.
На берегу Муглук не выдержала и рассмеялась от восторга - почва была крепкая, утрамбованная: твёрдая! И больше не шевелилась под ногами. Даже заросли стали реже и весёлое солнце, похожее на медный тазик, ехидно щурилось из ажурной листвы.
По дороге к стене вздыбились корни - "ступени к счастью", как назвала бы их Муглук, будь она чуточку поначитанней. С воды стена казалось совсем близкой, но на берегу оказалась чуть дальше, а, значит, - интересней!
Стена была уже почти рядом, солнечные лучи прыгали по лицу и она уже начала задумываться, в какой стороне ворота, дверь или-что-у-них-там, когда с реки раздался писк - почти как комариный, только ещё визгливей. Конечно, можно было идти дальше, а лучше бежать, бежать без оглядки, опережая корни и канавы, но когда в голову проникают мысли, она уже не думает о безопасности. Муглук остановилась, вздрогнула, впилась ноздрями в воздух - а потом моментально вскарабкалась на гигантский прогнивший ствол руги. До этого ей ни разу не приходилось карабкаться по деревьям, да и здесь лезть не пришлось - такие дупла заменили бы любую лестницу.
По туманной реке ползла целая флотилия - пёстрая, драная и от этого ещё более кошмарная. Были у уньрков не только бочки, глаза и пальцы-корешки, были у них и лодки: жуткие плоскодонки без задней стенки, такие, что сидишь, опустив ноги в воду. И всюду, всюду на них - гнилостно-мохнатая болотная пена с серыми шарами глаз и дубинками в цепких ручонках, уньрки, уньрки и ещё раз уньрки - уже не флотилия, а целый вал, гигантский и всепоглощающий, отсюда и туда, вдаль, в тростники и болота. Шатаются драные бунчуки и знамёна, кричат сзади неведомые командиры и плывут на самое первой лодки трое: огромный и сильный уньрк, похожий на лесного оленя, попавшего в мельничный жернов, ещё один, грудастый и укутанный в драный тулуп, - видимо, женщина и не простая женщина - а впереди, на носу, третий, куда более малозаметный по сравнению с этой парочкой, разве что глаз только один (попала, значится, в тот раз, попала в этот проклятый бычий пузырь, хе-хе, ножичком, ножичком, попала, хехе-хахахххх...).
Большинство сидят, терпят, держат порядок, но многие уже соскользнули в воду и плывут, шлёпая дубинками, курлыкают в предвкушенье. Вздыхает туман и несёт гниль пополам с сыростью.
Муглук уже возле стены. Как шла, не помнит, но наверняка медленно-медленно, чтобы поняли и почувствовали, как ей на них наплевать, хотя куда уж на них плевать, сами уж исплёваны в нет, слизняки мохнатые. Потом бежала вдоль, долго-долго, запрокидывая голову в надежде разглядеть там, наверху, в небе, хоть одного стражника, хоть одного дозорного, пока не налетела на дверь, простую деревянную дверь, от которой так и разит общественной мастерской. Рука рванула ручку, нога толкнула тело вперёд, в нос ударило затхлостью, а глаз увидел то, от чего сердце укатилось в колени.
Это был не город - это была та же бочка, разве что каменная и на земле. Дерево, вокруг которого её строили, давно превратилось в огромный огрызок замшелого пня, похожий на полуразрушеный замок, а на стенах переливались медные барельефы бесчисленных Сусаррка-Ккоккров - здесь они были витые, красивые и даже какие-то благородные.
Она не помнила, сколько стояла на пороге - долго, наверное, потому что по каменным стенам уже зашептал град из ловких уньркских пальчиков, а она всё стояла и смотрела на медную ограду вокруг самого главного - и уже мёртвого - дерева, породы которого она так никогда и не узнала. И когда трое (один без глаза) выступили из зеленоватого полумрака, она только улыбнулась, кивнула - а потом опять взбунтовалась, опять рванулась рука к голенищу и...
...и бежала через лес, через лес, где полным-полно чудес, ветки били по ногам, а сзади чмокали и гоготали уньрки. Мелькнул впереди лог, внизу, под листвой, что-то шевельнулось, и Муглук не перепрыгнула, нет - перелетела, вытянув ноги и руки, превратившись в стрелу. Упала, охнула, вцепилась в корень и понеслась дальше.
Уньрки были всё ближе, она уже различала отдельные всплески, отдельные щелчки, даже завела парочку знакомств (вот тот старается, старается, пыжится, стремится - значит, не догонит), и даже немного начинает казаться, что она сама уньрк, только забыла, или не забыла, а просто нашла на плёсе возле бревна посиневшую девушку с залысиной на лице, содрала грязную повязку и слопала мозг, одна, весь, целиком, двумя руками, рыгая и отплёвываясь, а теперь вот путается в чужих воспоминаниях, потому что нет и не может быть никакой "степи", ведь в "степи" нет деревьев, а всем известно, что лес бесконечен, он от края до края, и везде живут на нём уньрки (везде, кроме Стен, но Стены не считаются), и сонная Ноглын-нгинг течёт через весь мир, по кругу, внизу и вверху на небе, откуда иной раз проливается освежающим дождиком.
Но тут в глаза ударило солнце, тёплое, мудрое солнце и оно сказало Муглук, что никакой она не уньрк, потому что лицо у неё чистое, а глаза маленькие, и вообще подслушивать уньрячьи мысли - нехорошо! А потом Муглук падает, падает на горячую песчаную дорогу и немного катится, чтобы солнце было в лицо, не уходило... никуда... никогда...
Высокий черноволосый парень осадил лошадь и наклонился, заслонив солнце.
- Эй, землячка. Какого рода, кто отец? И почему внешний вид такой изнасилованный?
- Муглук из...- рука тянется вверх и нащупывает другую - чужую - руку,- ...Тешевля. Знаешь Тешевль?
Улыбаться и бодриться - вот лучшее, что можно делать, если ты наполовину мёртв, но знаешь, что дальше дело не пойдёт.
- Залгин ар-Скабин. Ишкольду знаешь?
- А, за Чепелями... Наслышана.
Признаться, Залгин с трудом представляет, где там эти Чепели, а о Тешевле вообще первый раз в жизни слышит - но разве это важно, тем более, что последний раз был в Излучине пятилетним? И вообще, девушка, которая знает про Ишкольду, глупой быть не может.
- И как наслышана?
- Что там одни придурки,- слабая улыбка.
- Потому и уехал. Тринадцать лет уже как.
Что было с Муглук и Залгином дальше - можно было бы и рассказать, но лучше пусть каждый довообразит сам. Возможно, они поженились, у них трое детей и каждый из них без ошибки находит на старой карте и Тешевль, и Ишкольду и даже Чепели, а возможно и разругались, потому о жизни Муглук в городе известно ничуть не больше, чем о её жизни в родных местах... а может каждый из них нашёл себе спутника жизни и теперь они дружат семьями. В любом случае, самое удивительное в этой истории состоит совсем в другом.
Ибо ещё не успела седая ряска затянуть борта брошенной лодки Муглук, на дне которой так и валяются вёсла вместе с сетью - ни тому ни другому уньрки не нашли применения - как в Малой Стене, главном святилище народа уньрков, равно как и во всех поместных святилищах, появился новая статуя нового, страшного божества - чудовищной лысолицей Махаунк, у которое вместо ног пеньки, вместо левой руки острый шип, а вместо правой - связка жгучих щупальцев, которыми она бьёт и швыряет. Живёт она в своём жутком царстве - Проплешине,- но однажды, в год, когда рухнула Руйская Руга, разгневалась и двинулась вниз по реке, грозно щёлкая своей плетевидной рукой. Старый Жилдорн Бинуш пытался превознести ей почести, но ошибся в заклятии и она его покарала, отняла у него глаз, - не находил потом старик покоя, всё себя грыз, перед духами стал извиняться, а потом и вовсе в воду ушёл. А Махаунк, как ни в чём не бывало, спускалась дальше, карая и милуя, посетила Малые Стены, после чего удалилась в Стены Большие, погостить у Вечного Язвука. Так пока и не вернулась к себе на Проплешину. Или, что скорее всего, вернулась, но по небесной стороне Реки, бросая на землю хищные взгляды узких изогнутых глаз.
Конечно, мало кто верит, что между смуглолицей Махаунк и реальной Муглук есть что-то общее. Но как тогда объяснить, что в жертву жестокой Махаунк - всегда! - приносят чёрных речных улиток?