Любовь может быть разной. Порою она граничит с безумием...
И даже тогда она остаётся любовью.
Предисловие
Она всегда была такой - жестокой, эгоистичной, злой. Никогда, никогда она не думала о других, никогда не просыпалась в ней жалость. И пусть. Она была красива, она была привлекательна. Она была прекрасна. Она умела очаровывать, приковывать к себе одним лишь взглядом. Жаль, только за этим дерзким взглядом больших изумрудных глаз скрывалась чёрная душа. Однако и она умела любить. И она умела ненавидеть. Чувства - страстные, бурные чувства боролись в ней со степенностью и гордостью, не позволяющих слишком вызывающего поведения. Грациозная и изящная от природы, она всегда завоёвывала внимание мужчин и ненависть женщин. Но она была холодна, как лёд. Казалось, ничто в мире не способно разбудить её душу. Ничто не может заставить почувствовать любовь, жалость. У неё никогда не было друзей. Своего первого и единственного друга, как она считала, она обрела, едва ей исполнилось три года. Это было давно, но она всё помнила до мельчайших деталей. Она помнила горячее африканское солнце, помнила тёплый жёлтый песок, струившийся между её маленьких детских пальцев. Она помнила испуганный голос матери, призывавший поскорее уйти от того места. Но она не ушла. Она осталась и смотрела, как тонкая, красная змея в чёрную полоску, яркой лентой прорезая песочную пустошь пляжа, извиваясь и шипя, медленно двигалась к ней. Она не испугалась. Внезапно она почувствовала странную связь с этим существом. Она протянула к змее руку - сначала робко, словно спрашивая разрешения, потом всё смелее и смелее. Она знала, что змея одним рывком, одним укусом может лишить её жизни. Но эта змея, одна из самых ядовитых в тех краях, не тронула девочку, признав в ней свою хозяйку. Она скользнула на протянутую руку.
Впервые она обрела друга - пусть опасного, пусть необычного. Но понимающего и принимающего её такой, какой она была - дерзкой, жестокой, злой и всё же иногда, очень редко, нуждающейся в нежности и любви, которой была лишена всю жизнь. Как часто, уединившись в комнате, садилась она в большое мягкое кресло и, позволив змее мирно покоится на шее, словно ожерелью, или в огненно-рыжих волосах, подобно короне, поверяла ей свои секреты. Часто тогда она говорила о матери - такой, какой она её запомнила - красивой, достойной, с гордо поднятой головой и горящими - такими же, как у неё - зелёными глазами. Её мать была смелой женщиной - наверное, именно поэтому она решилась присоединиться к группе альпинистов. Её мать сорвалась с обрыва. Она погибла, оставив маленькую четырёхлетнюю дочь и безутешного вдовца.
Из её сознания выпал тот период - она как будто на целый год провалилась в пропасть - глубокую, бездонную, беспросветную. Она очутилась в мире, где не было счастья, не было любви, не было ласки и нежности. Не было мамы. Она потеряла счастье, она потеряла жизнь. Но потом, спустя время, через боль и отчаяние, она снова обрела жизнь - жизнь без чувств, без эмоций, без жалости, без любви. Всё, что у неё теперь осталось - это ненависть, холод и равнодушие. И она научилась жить так - читая в сердцах людей и оставаясь загадкой, видя там только злобу и жёстокость. Гленда поняла, что люди не могут быть иными, и она просто стала одной из них.
Часть I.
Повинуясь инстинкту.
Глава 1.
Он бежал, не разбирая дороги и не замечая, как острые ветви кустов и деревьев, похожие на цепкие костистые руки, оставляют кровавые следы на его теле. Он не знал, куда бежит, зачем. Знал только, что должен убежать, спрятаться от этих чудовищ. Вслед за ним неслись громкие оклики.
-Прочь с нашей земли, прочь, сирота без рода, без племени! - кричал предводитель, маленький пучеглазый мальчик по прозвищу Вошка.
За ним, забыв наставления воспитателя или просто наплевав на них, с громкими криками бежали остальные ребята из детского дома. Они тут же подхватили:
-Да, убирайся прочь! вон с нашей Земли!
Всем детям было по пять, по шесть лет. Одеты она были в грязную, поношенную одежду, больше напоминающую лохмотья, чем одежду, достойную воспитанников детского дома. Постоянно путаясь в чересчур длинных штанах и падая на сырую землю осеннего леса, малыши тут же вскакивали и, не взирая на полученные ссадины и ушибы, снова неслись за врагом, не отставая ни на шаг. Они хотели во что бы то ни стало наказать его, проучить этого мальчугана. Некоторые даже пробовали бросать в него комья земли, но неизменно попадали в затылок соседа, после чего тут же получали крепкий подзатыльник. Тропа была узкая, и дети, толкаясь и наступая друг на друга, вынуждены были бежать гуськом, не высовываясь вперёд и не отставая ни на шаг.
-Эх, если бы на открытое место его... - думал Вошка, возглавляя погоню, - тогда б мы его в окружение...
И тут ему в голову пришла гениальная идея. Ну конечно! Там, ближе к дороге, где лес кончится...
-Вперёд! - крикнул Вошка громовым голосом, чувствуя себя по меньшей мере командующим армии, - не отставать!
Так они и бежали до самого пустыря у дороги - враг, как всегда, чуть впереди преследователей. Но вот лес кончился и мальчик увидел, что дальше бежать было некуда. По дороге с бешеной скоростью проносились машины. Перебежать дорогу не было никакой возможности. Мальчик собрался и повернулся к своим преследователем. Вошка, увидев, что враг никуда не скроется, остановился. Свора детей остановилась позади него. Все с нескрываемой ненавистью смотрели на мальчика.
-Уходи с наших земель, сирота! - крикнул Вошка.
-Эти земли не ваши, - ответил мальчик.
-Нет, наши, и не тебе, сирота, решать, кому они принадлежат!
-Не смей меня так называть, - вызывающе крикнул мальчик и стал медленно наступать на Вошку.
Тот попятился. Но за его спиной были целые полчища, а за "сиротой" - никого. И поэтому предводитель продолжал с ещё большим жаром:
-Не тебе со мной тягаться, сирота! Нет ни отца, ни матери, что ж ты думаешь, можешь и на порядочных людей кулаками маха...
Вошка не успел договорить, потому что мальчик внезапно бросился на него и повалил на землю. Вошка этого не ожидал.
-Бей его, бей! - что было мочи закричал он.
И тут все дети, словно по команде, начали поднимать камни, что лежали у дороги, и бросать в мальчика. Закрываясь от камней, мальчик отпустил Вошку и теперь уже они все вместе бросались камнями размером с кулак. Они видели, как на его теле после каждого удачного удара появляются новые и новые кровоточащие раны, но продолжали бросать. Наконец какой-то грязный, обтрепанный, ещё совсем - не больше трёх, четырёх лет, - маленький мальчик, пыхтя и одновременно повизгивая от удовольствия и осознания своей силы, притащил из-под дерева огромный камень. Камень был большой, с острыми углами, весь в тине. Несколько детей постарше, увидев его, дружно подняли и бросили в мальчика, который никак не ожидал этого удара. Мальчик упал. Дети несколько минут ждали, что он снова поднимется, но мальчик не вставал. Наконец, Вошка, чувствуя, что от него этого ждут, робко подошёл к мальчику и заглянул в его лицо. Глаза были закрыты, губы плотно сжаты, чёрные волосы упали на лоб, закрывая большую рану от брошенного камня.
-Мёртв! - с ужасом подумал Вошка.
-Бежим назад, - крикнул он.
Дети, испугавшись и догадавшись о том, что произошло, во всю силу своих слабых детских ног бросились домой, через лес. Больше они его не видели.
Глава 2.
Гленда легко спрыгнула с дерева у дороги и погладила змею, спавшую у на её плече. Она подошла к мальчику, лежавшему у обочины. Несколько минут Гленда задумчиво смотрела на него. Она видела, как обошлись с ним оборванцы из детского дома. Сирота... при этом слове что-то шевельнулось в её душе, какое-то мимолётное воспоминание промелькнуло перед глазами. Сирота... Она коснулось рукой его щеки. Мальчик с трудом открыл глаза. Он увидел девочку лет двенадцати, с огненно-рыжими волосами, мягкими волнами спускавшимися на плечи, холодными зелеными глазами, похожими на изумруды и плотно сжатыми губами, чётко очерченными и красными, словно кровь. мальчик испуганно отпрянул. Он ожидал, что девочка что-нибудь скажет, но она молчала. В её глазах не было ни жалости, ни сострадания. В них не было ничего, кроме равнодушия. Её не трогали его мучения, не трогали его кровоточащие раны и когда он поднялся и заговорил, он не смог пробудить в ней чувств.
-Чего тебе надо? - грубо спросил он, - ты что, тоже хочешь поиздеваться надо мной, как они?
Гленда молчала. Она не торопилась оспаривать обвинения.
-Так вот, - продолжал мальчик, закатывая рукава поношенной рубашки, - я не позволю! Слышишь, не позволю!
Тут он заметил яркую красную змею, которую раньше принял за ожерелье. Мальчик испугался, но старался не подавать виду. Змея тем временем переползла с шеи девочки на руку и теперь тянулась к незнакомцу. Она не любила чужаков.
-И не надо тут змеями размахивать, - храбро сказал он, - подумаешь, змея - тот же червяк, только с зубами да с характером.
Гленда улыбнулась. Её позабавило, с какой дерзостью держится этот мальчишка, лет на пять младше неё.
-не стоит, - тихо сказала она, - не стоит твоя жизнь того, чтобы она тратила свой яд.
И она резко спрятала уже готовую броситься змею во внутренний карман тёплой шерстяной кофты. Она хотела ближе подойти к мальчику, всего на несколько шагов, но он тут же чуть не задел своим кулаком по её лицу. Промахнулся.
-Спокойно, - произнесла она.
Снова очень тихо, но на этот раз в её голосе не было прежней мягкой интонации. Голос стал резким, властным.
-Зачем ты это делаешь?
Она подошла к нему. Он снова отпрянул.
-А затем, что не знаю я тебя.
-Не доверяешь?
Он мотнул головой и поднял на неё глаза, но не увидел ничего, что бы хоть немного напоминало дружеские чувства. Он приготовился к новой атаке. Но не успел. Из леса послышались какие-то голоса. Они приближались. Всмотревшись, мальчик увидел, что это возвращаются его преследователи. Но не одни, а с воспитателем. Это был конец. Сейчас его вновь поймают, вновь начнут ругать, оскорблять. Вошка с его компанией снова начнёт свою бесконечную песню о том, что сироте здесь не место. Нет, он не мог больше так жить. Что делать? В лес дорога отрезана - его сразу найдут. Он ещё раз взглянул в глаза девочки, но опять не увидел в них ничего кроме равнодушия и холода. Ни капли сочувствия, ни капли сострадания. Жалость он презирал, поэтому предпочёл видеть насмешливый взгляд строгих зелёных глаз.
-Наверное, я знаю, где можно спрятаться, - отсутствующим тоном сказала девочка, - но мало ли, куда я могу завести...
-Иди вперёд, - грубо сказал мальчик.
-Как знаешь, - без выражения сказала она и двинулась вперёд.
он шёл за ней следом, не зная, что его ждёт впереди, но твёрдо зная, что готов на что угодно, лишь бы больше не возвращаться в ненавистный дом, где он провёл своё детство, которое было наполнено лишь обидой и оскорблениями.
Глава 3.
Гленда аккуратно намочила бинт в спирте и проложила к кровоточащему виску мальчика. Тот не произнёс ни слова, но решительным и резким жестом отклонил это действие, всем своим видом давая понять, что это лишнее. он по-прежнему чувствовал, что этой девочке нельзя доверять. Да и вообще, всем им, этим непонятным, злым людям, нельзя доверять. Слишком они жестокие, слишком чёрствые. Всю свою жизнь он видел только грубое лицо няньки да жестокие, не по годам наглые и неприятные рожицы своих соседей в детском доме. Никогда он не видел ласки, ни когда не чувствовал нежности, не знал, что такое любовь, и как это - когда тебя любят? А ведь когда-то очень хотел узнать - когда был ещё совсем маленьким. Он старался не вспоминать о том времени - когда он постоянно плакал, звал маму, папу, которых - он знал, чувствовал своим удивительным детским чутьём - он больше никогда не увидит. Это был страшный удар - потерять семью в один миг, в одно мгновение. Тогда он впервые встретился с жизнью лицом к лицу - и больше никогда не имел права повернуться к ней спиной. С тех пор он был сам за себя в ответе, сам учился жить. И жизнь научила его - не доверять, не показывать своих чувств, чтобы потом не было больно. И вот сейчас, находясь в чистой, аккуратной, ухоженной квартире и сидя на низком табурете, смотря в глаза девочки, не в силах прочесть в них что-либо, кроме равнодушия и лёгкой, почти неуловимой насмешки, - он думал о том, что не должен поддаваться ей, подчиняться её тихому, но твёрдому и властному голосу, в котором не было ни капли сочувствия, и который просил, чтобы он не дёргался и сидел смирно. В его глазах был всегда был страх, недоверие... но не боль. Не боль маленького ребёнка, оторванного от жизни, от всего хорошего, что его окружало. в нём не было вопроса - почему всё так сложилось? нем был только страх.
Наконец Гленда почувствовала, что теряет терпение - слишком долго это продолжалось.
-Я прошу последний раз, - спокойно сказала она, но её голос отнюдь не вселял в него спокойствия. - Или ты не сдвинешься с места, пока я не позволю, или ты сейчас же отправишься на улицу.
Последний аргумент возымел своё действие. как бы не хотелось ему давать дотронуться до себя - а тем более этой ужасной щиплющей жидкостью, - он понял, что силы врага значительно сильнее. Но всё-таки он решил не сдаваться - весь ощетинился, как пес перед решающей схваткой, чёрные брови упрямо сошлись на переносице, руки сжались в кулаки. Он вскочил с табуретки. Ещё мгновение - и он оказался за большим, мягким креслом, послужившим ему баррикадой.
-Не подходи! - в ярости крикнул он.
в глазах его появилось выражение затравленного зверя. Он готов был сражаться - несмотря на то, что раны кровоточили, ноги болели, а голова кружилась, - он готов был стоять до последнего. Но он не учёл одного - за креслом оказалась стена, и отступать дальше было некуда. Но было здесь и ещё одно обстоятельство - тёплое место за креслом, где была батарея, являлось любимым убежищем змеи, той самой ярко-красной змеи, которую он так боялся. И как раз в этот момент змея с самыми мирными целями выползала, дабы примоститься у хозяйки на шее. И тут... Тут произошла чудовищная, непоправимая оплошность - мальчик занёс ногу, чтобы наступить как раз на то место, где покоилась голова змеи. Желая защитить самое дорогое, что имела - собственную жизнь, змея изогнулась и бросилась на обидчика. Но не успела. Он, заметивший змею на полсекунды раньше, чем та, успел отпрыгнуть - и тут же ощутил, как к ране на виску прижался бинт со спиртом. Он попытался вырваться, но тонкая рука мягким прикосновением остановила его. Так мальчик и остался сидеть подле неё - чувствуя, что от этих рук веет чем-то, что он давно утратил, давно забыл. Чем-то, что когда-то дарила ему мама.
Глава 4.
Этим мальчиком был я. Много раз потом вспоминал я тот день, который перевернул всю мою жизнь. Это был первый день моего настоящего развития, первый день настоящего человека. Этот день стал началом моей взрослой, осознанной жизни - жизни рядом с этой странной, загадочной и не понятной мне девочкой - Глендой. Забегая вперёд, скажу лишь, что прожил с ней шесть лет. Эти годы были лучшими в моей жизни. Но я расскажу обо всём по порядку.
Глава 5.
Я открыл глаза. Белый потолок, тёмные стены с голубым отливом, абстрактная серебристая мебель с острыми углами, тяжёлые парчовые шторы на окнах. И я.
Я попытался вспомнить, как здесь оказался. Перед глазами промелькнули лица детей из детского дома, боль, девочка, преследования, и опять девочка, и опять боль...
Наверное, я слишком устал - и потому заснул прямо здесь - в этой страной квартире, на диване. Вдруг вся неизбежность, вся безвыходность ситуации со всей силой навалилась на меня. некуда идти, некуда податься. У меня ничего нет. Теперь я даже не мог вернуться в свой родной детдом, где прожил четыре года - четыре страшных, истерзанных, изувеченных года. За это время я, казалось, узнал всё - боль, разочарование, потерю, горе, оскорбления, унижения, обиды. Я больше не вернусь туда - чего бы это мне ни стоило.
мои размышления прервал звук поворачиваемого ключа в замке - Гленда вернулась домой из школы. Она тихо прошла в гостиную, где я спал. Стараясь не шуметь, и не замечая, что я уже давно проснулся, она села за стол, и, взяв с полки книгу, углубилась в чтение.
Я сел на диване.
-Кто ты? - спросил я.
Она резко обернулась. С минуту она молча смотрела на меня, затем коротко ответила:
-Гленда.
Последовала пауза, прежде чем я, так же внимательно изучив её, сказал:
-Я Кристиан.
я ждал, что она что-нибудь скажет, но Гленда снова принялась за книгу. Разговор был окончен. Однако я не сдавался. я не вполне понимал, что здесь делаю, не знал, что меня ждёт. я не удержался и спросил, не веря, что делаю это.
-Я могу здесь остаться... на некоторое время?
мне показалось, что в зеленых глазах промелькнула насмешка. Но, когда Гленда заговорила, голос её был вполне серьёзным.
-Может быть, - ответила она, - вполне возможно.
Она снова углубилась в книгу. Неужели ей всё настолько безразлично? - подумалось мне. я спрыгнул с дивана и подошёл к девочке. Она удивлённо подняла глаза. Я спросил:
-Я могу тебе доверять?
Впервые за долгое время Гленда улыбнулась. Её позабавила наивность ребёнка, который был почти в два раза младше её.
-Нет, - сказала она.
В его глазах она увидела разочарование.
Глава 6.
Шёл уже седьмой час, а я всё сидел и смотрел, как она перелистывает одну страницу за другой. Ужасно хотелось есть, тело ныло, мышцы отекли. Но я сидел и молча наблюдал за Глендой. "Возможно, она не такая уж и плохая, как кажется", - думал я. Будто в подтверждение этой мысли Гленда внезапно закрыла книгу и оглядела меня с головы до ног. Зрелище, представшее ей, было несколько... необычным. Маленький мальчик лет семи, едва доставая до пола ногами, сидел на диване, одетый в потрепанную, не по размеру свободную мужскую рубашку. Сейчас было уже невозможно определить, какого цвета она была изначально. Возможно зелёного, а возможно светло серого. Брюки мало отличались от рубахи - такие же потрёпанные и исстиранные. Вся эта одежда совсем не вязалась в сознании с гордым, благородным лицом мальчика. Волевой квадратный подбородок решительно выступал, оставляя пухлые губы, изогнутые мягкой линией удивления, без внимания. Нос правильной формы, высокий лоб, чуть вьющиеся чёрные волосы - всё это было вполне обычно для мальчика семи лет. Но не глаза. Большие серые глаза его смотрели слишком серьёзно, слишком настороженно. Казалось, он всё время ждал подвоха, обиды. Не страх, а смирение с тем, что придётся вновь и вновь отстаивать своё право на счастье в этой жизни, читалось в его взгляде.
-Завтра утром мы пойдём за новой одеждой, Кристи, - без выражения сказала Гленда.
я встрепенулся. Я уже забыл, когда меня последний раз называли этим именем. Когда-то, когда я был совсем маленьким, мама говорила: "Когда ты вырастешь, Кристи, ты станешь великим человеком, и ты совершишь великие дела". И вот теперь эта странная девочка, нечаянно тронув струны моей ожесточённой души, пробудила во мне давно забытые чувства... и снова заглушила их, не успев развить.
-Я надеюсь, ты умеешь себя вести в общественный местах, - произнесла она сухо.
Этот её голос. Такой жёсткий и равнодушный. Её голос снова ранил меня.
-Ты голоден? - всё тот же металлический ничего не значащий голос.
я упрямо мотнул головой. И хоть я уже целый час мечтал о еде, я не стал говорить этого. Весь её безразличный вид вдруг резко оттолкнул меня. я снова мотнул головой. мне показалось, что в её зелёных глазах промелькнула насмешка, но она тотчас исчезла. Гленда тихонько свистнула. Из-под дивана, на котором я сидел, тут же показалась голова уже знакомой змеи. Я испуганно подскочил и оказался в углублении дивана. Змея уютно примостилась на груди своей хозяйки. Гленда усмехнулась и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
я, насупившись, снова уселся во весь рост. Мне было почему-то жутко обидно, что Гленда будто насмехалась надо мной. Я должен был во что бы то ни стало ей доказать, что не такой маленький, каким она меня считает. я решил дождаться Гленду и сказать ей, что на самом деле не боюсь змей. (Что, разумеется, было неправдой). Я терпеливо ждал, когда она снова появится. Выйти из комнаты я почему-то не решался. Отчасти из-за змеи, которая сейчас могла быть неизвестно где, отчасти из-за неизвестных обитателей квартиры, о существовании которых я смутно догадывался.
я просидел так долгое время. В два часа ночи я уснул.
Глава 7.
На следующий день была суббота. Одна из тех привычных, ничего не значащих суббот, которые не предвещают ничего особенного. Гленда тихо прошла в комнату. я спал беспокойным настороженным сном. Девочка подошла ко мне, опустилась на край дивана. Дотронулась до раны на виске. я тут же встрепенулся, открыл глаза, резким, почти неуловимым движением схватил Гленду за руку. Спросонья я не понимал, что происходит, понимал только, что надо защищаться, не дать застать себя врасплох.
-Не смей, - тихо, глядя мне прямо в глаза, сказала Гленда.
Пальцы мои сами собой разжались, я уже пожалел о своей осторожности. Холодный взгляд её зеленых глаз живо напомнил мне о событиях предыдущего дня. А ведь я так ничего не ел уже почти два дня. Я почувствовал резь в животу. Во рту пересохло.
-Поднимайся, Кристи, - сказала Гленда, - завтрак на кухне.
я вскочил с дивана и сразу выбежал из комнаты. Её властный тихий голос остановил меня:
-Я полагаю вам, молодой человек, не следует напоминать о том, что прежде чем приступить к еде, вы должны умыться?
На этот раз по лицу её скользнула лёгкая, едва уловимая улыбка. Она никак не вязалась с повелительным тоном, и все же я покорно умылся.
Завтрак уже ждал меня на столе. Я думал, Гленда останется со мной, но она ушла, оставив меня в полном одиночестве. Опять одиночество, опять мысли наедине с собой. Я никогда не боялся одиночества, напротив, со временем я даже полюбил его, и всё же тогда мне было обидно, что меня оставили вот так - одного.
Хотя жаловаться на ту жизнь было бы нелепо - я имел всё, чего так не доставало мне в детстве. Всё, кроме одного - любви. Эта новая жизнь приводила меня в замешательство. Но больше всего меня удивляла эта странная девочка. Несмотря на её заверения, мало помалу я начинал ей доверять. Если бы не её холодность и равнодушие, которые так пугали меня, она могла бы стать моим другом. Пока же она была просто человеком - человеком с другой планеты, которого я не знал, но очень хотел узнать.
Я быстро позавтракал, и мы направились, как Гленда и обещала, "за покупками". Когда мы шли по улице, прохожие то и дело оборачивались и смотрели вслед. Я невольно подмечал восторженные взгляды мужчин, украдкой бросаемые на Гленду, и явно неодобрительные - женщин. Вообще мы представляли странную пару - рыжеволосая, одетая в чёрное девочка лет двенадцати, со змеёй, обвившейся вокруг обнажённой нежной шеи наподобие ярко-красного ожерелья. И мальчик в старой поношенной одежде. Мы как раз переходили через дорогу, когда я вдруг увидел высокое великолепное здание необыкновенной красоты. До сих пор я ни разу не видел небоскребов, и это зрелище так заворожило меня, что заставило остановиться. Прямо посередине дороги. Из оцепенения меня вывел громкий голос Гленды:
-Кристи, иди скорее!
Гленда схватила меня за руку и со всей силы дёрнула. Я, спотыкаясь, побежал за ней. Впервые Гленда испугалась не на шутку. Зелёные глаза её расширились, яркие губы побелели. Она почти с ненавистью смотрела на меня, стоя на обочине. Вид у Гленды был такой, как будто она меня сейчас ударит. От её строгого взгляда мне самому вдруг стало очень страшно и тревожно. За свою жизнь. Змея угрожающе зашипела.
-Тебе жить надоело? - медленно, чётко проговаривая слова, сказала она.
От этого голоса у меня до сих пор мурашки бегут по коже.
Я виновато опустил глаза.
-Я... я не хотел... - хрипло побормотал я. На большее моего мужества не хватило.
-Мы поговорим дома, - тихо произнесла Гленда, - но учти, Кристи: больше ты со мной никуда не пойдёшь.
Я понуро шёл рядом с ней, чувствуя пальцами её железную хватку и длинные острые ногти, царапавшие ладони. Она не выпускала моей руки. Хотя теперь в этом не было необходимости. С того случая, переходя дорогу, я дважды смотрел по сторонам, прежде чем идти через дорогу.
Возможно, из-за этого происшествия, возможно, из-за страха, но я совершенно не помню, как она привела меня в магазин и заставила мерить вещи одну за другой. Свитер, брюки, куртки, кофты, куртки... всё перемешалось в моём сознании и стёрлось из памяти. Отчётливо помню только, что тогда Гленда долго меня "не прощала". Мы почти не говорили, она не улыбалась, оставаясь равнодушной ко всему. Она уходила рано утром, приходила во второй половине дня, делала уроки, читала, а потом опять уходила. И всегда молча, всегда так, будто меня не существовало. Её поведение больно ранило меня. Я помнил, что и она умеет улыбаться, что её глаза могут стать вдруг ласковыми, а движения мягкими. Сейчас я понимаю, что уже тогда начал привязываться к этой девочке, сам того не замечая. Её равнодушие пугало меня. Не знаю, что было бы, если бы не тот случай, положивший конец этой непонятной "вражде".
Глава 8.
С первого дня моего пребывания в новом доме я ужасно боялся ярко-красной змеи, ползавшей по квартире совершенно свободно и имея доступ ко всем укромным местам. Уже в семь лет я понимал, что змея эта ядовитая и один неверный шаг может стоить жизни. Я тщательно проверял все уголки дивана, кресла, прежде чем садиться, каждый шаг производил с крайней осторожностью, будто шёл по минному полю. Всё это очень забавляло Гленду, чего она даже не скрывала. Когда она спокойно и невозмутимо позволяла змее покоиться на груди или на шее, или на голове в образе диадемы, я с трепетом ждал, что ещё минута и девочки просто не станет. Надо признаться, опасения мои, скорее всего, были напрасны. Но только в отношении Гленды. Сам же я чудом избежал верной гибели, несколько раз чуть не сев на змею. Я помню, тогда Гленда, нарушив долгое молчание, вдруг сказала:
-А тебе не приходило в голову, Кристи, что если даже ты увернёшься от неё днём, то ночью ты совершенно беззащитен?
Она с некоторым любопытством смотрела на меня, ожидая ответа. С таким интересом люди смотрят на обезьяну, протягивая ей банан сквозь прутья клетки в зоопарке, и тут же забирая его обратно. Я с вызовом посмотрел на Гленду, в её зелёных глазах читалась открытая насмешка... или презрение.
-Нет, не приходило! - грубо ответил я и вышел из комнаты.
Я ушёл из квартиры, долго ходил по незнакомым улицам, дворам, скверам. горячие слёзы душили меня, не давая успокоиться и прийти в себя. Не помню, сколько бродил вот так - один, в чужом районе. На меня равнодушно смотрели свысока чужие люди. Их лица походили на изваяния - такие же безразличные, каменные, ничего не значащие. Я помню только, что, когда вернулся домой, уже стемнело. Тогда была осень, темнело раньше обычного, и всё же я никогда ещё не возвращался в такое позднее время. Я ожидал, что Гленда будет ругаться, но она молчала. Не поужинав, я лёг спать. Я спал всё на том же диване, что и в первые дни. Гленда спала в своей, отдельной комнате, куда вход мне был строго запрещён.
Я устало закрыл глаза, и уже почти засыпал, когда мне почему-то вспомнились её слова: "Ночью ты совершенно беззащитен..." Я тут же вскочил с кровати. Сон ускользнул от меня бесследно. "Что, если эта змея где-то рядом, что, если она сейчас под диваном?!" - пронеслось у меня в голове. Я стоял на месте, не в силах сдвинуться хоть на дюйм. Везде в темноте мне чудились красные полосы. Вот одна из них приблизилась ко мне, вот она обвилась вокруг моей ноги. Я чудом сдержал крик. Пот градом катился с меня. Медленно, надолго останавливаясь и постоянно оглядываясь, я добрался до выключателя. Включил свет. Я осмотрел каждый угол комнаты, тщательно обследовал свой диван, кресло, стол. Заглянул во все ящики. Я проверил даже занавески. Змеи нигде не было. Я устало опустился на диван и попытался закрыть глаза. Но тут же в страхе открыл их - снова везде мне чудилась опасность. Я просидел так, весь дрожа и оглядываясь, наверное, около часа. А потом пришла Гленда. Я думаю, она заметила свет. В той квартире это считалось преступлением.
-Что происходит? - недовольно спросила она.
Я не ответил. Только смотрел на неё своими испуганными серыми глазами. Гленда повторила свой вопрос. Но я молчал. Она пристально посмотрела в моё лицо, выключила свет и уже собралась уходить.
-Нет... пожалуйста, - тихо, почти шёпотом сказал я.
Она обернулась.
-Люди спят в темноте. И ты тоже.
Из приоткрытой двери в комнату лился тёплый мерцающий свет. Её силуэт слабо вырисовывался в темноте. Её чёрная одежда сливалась с ночью, мягкие волосы придавали лицу ещё большую бледность, зелёные глаза светились в темноте. В тот момент она была прекрасна, как никогда. Гленда будто стала частью тьмы. Её неотъемлемой частью. Но видение растаяло, едва появившись в закоулках моего сознания. Страх вновь нахлынул с прежней силой.
-Чего ты боишься, Кристи? - голос её стал мягким и тихим. В нём появились новые, доселе мне не знакомые нотки.
Она присела на диван. Я различил её бледную, кажущуюся в темноте белой руку. В другой руке извивался кроваво-красный комок. Казалось, это её кровь. Я не мог оторвать взгляда от змеи. Инстинктивный ужас охватил всё моё существо. Гленда всё поняла.
-Я виновата перед тобой.
Она смотрела мне в глаза. Её голос снова стал равнодушным. Но я внимал каждому слову.
-Я хочу научить тебя правде. Поэтому я первая скажу тебе правду. Ложь это смерть. Никогда не лги.
Она помолчала. Затем продолжила:
-Я не должна была говорить тебе всего этого. Я знаю, теперь ты боишься. Но ты должен побороть страх.
То, что она сделала в следующий момент, до сих пор заставляет меня содрогаться. Гленда положила в мои ладони змею. Этот чудовищный извивающийся комок, полный яда и смерти. Я замер. Сердце готово было выпрыгнуть из груди от страха. Я боялся пошевелиться. Один неверный вздох мог стоить жизни. Однако змея внезапно успокоилась. Шипение затихло. Я ощутил тепло, исходящее от её скользкого тела. Змея зорко следила глазами за Глендой. Девочка поднялась с дивана.
-Спокойной ночи, Кристи, - сказала она.
-Но... - это единственное, что я смог выдавить из себя.
-Она не тронет тебя, - ласково, даже нежно произнесла Гленда.
-Почему?
Одна мысль о том, что придётся провести ночь наедине с этим существом, приводила меня в ужас.
-Потому что я этого не хочу, - последовал ответ.
Она тихо вышла из комнаты.
Змея, свернувшись клубком, мирно заснула в моих ладонях. Я аккуратно положил её на самое освещенное место в комнате - письменный стол, на который падал лунный свет. Той ночью я не сомкнул глаз: всё смотрел на эту красную точку, пока не почувствовал рези в глазах. Я заснул только под утро, наконец, убедившись в том, что нахожусь в относительной безопасности.
Не то, чтобы с той ночи я полюбил змей. Не то, чтобы с тех пор я их совершено не боялся, и всё-таки та ночь - первая ночь моей вынужденной взрослой жизни - помогла мне прожить последующие года в одной квартире с этим чудовищем.
Тогда Гленда впервые говорила о правде. Впервые она попыталась научить меня правде - настоящей, твёрдой правде, без прикрас и иллюзий. Часто мне казалось после, что для этого человека в мире нет ничего святого - она была способна на всё. Но не на ложь. Гленда странно, не по-детски дорожила правдой, порою доводя меня до истерики этим своим стремлением добиться истины везде и во всём. Она пыталась научить меня не бояться правды, принимать её такой, какая есть - как бы больно это ни было. Впервые тогда я задумался о том, что есть правда, а что нет. Всё тогда было для меня впервые. Я будто заново родился. Раньше я жил по жестоким законам детей. Теперь я жил по жестоким законам этой девочки - жестоким, но справедливым. Со временем она заставила меня заново пересмотреть свою жизнь. Всё было заново. Заново я начал относиться и к боли, которой прежде так боялся.
Глава 9.
Я прожил там уже несколько месяцев, когда это случилось. Я по-прежнему сидел дома, изредка показываясь на улице, с нетерпением ждал Гленду из школы, подолгу тихо сидел и смотрел, как она делает уроки, решает задачи. Но постепенно такая жизнь начала мне наскучивать. И вот, когда Гленда в очередной раз, зарывшись в книги, переписывала какое-то сообщение, мне в голову пришла замечательная мысль. До сих пор я ни разу не готовил еду - всегда на столе меня ждал завтрак или обед. Ужинал я редко. Я решил приготовить что-нибудь сам. Я хотел, чтобы она знала, что я тоже что-то могу делать сам. Хоть Гленда никогда не говорила об этом, я чувствовал, что она предпочла бы видеть меня другим. Я встал и бесшумно вышел из комнаты. Казалось, она ничего не заметила. Немного порывшись в огромном холодильнике, я нашёл полуфабрикаты. Сейчас уже не помню, что это было - то ли торт, то ли пирог. Помню только, что их надо было разогреть. Всего лишь разогреть! Включив плиту на самую высокую мощность, я стал разогревать полуфабрикат. Меня не смутил ни запах, появившийся уже через несколько минут, ни вялый вид пирожка, расплывшегося по тарелке. Я стоял и терпеливо ждал, когда же он нагреется. Прождал я, наверное, около получаса. Наконец, думая, что пирог готов, я решил это проверить. Коснулся тарелки. Нескольких секунд хватило, чтобы на моей руке остался след. Сдавленный крик вырвался из горла. Боль была ужасной. В глазах стояли слёзы. Я обернулся, я хотел позвать Гленду, склонить голову на её колени, почувствовать мягкое прикосновение её руки. Но она уже стояла в дверях и молча смотрела на меня. Лицо её было серьёзным, но в зелёных глазах блуждала насмешка. Из моих глаз брызнули слёзы. С того момента я знаю, что такое настоящая боль. Благодаря ей... Но об этом позже.
-Не смей плакать, - сказала она, - ты сам виноват в этом.
Я смотрел на неё, не желая верить. Я не мог понять, как она может стоять там, неподвижная, как статуя, и с равнодушием взирать на мои страдания.
-Открой кран с холодной водой и подставь руку под струю, - так же спокойно сказала Гленда.
Я не двинулся с места. Слёзы предательски текли из глаз, оставляя на щеках следы слабости.
-Ну же, Кристи, - повторила она, - это всего лишь боль. Не дай ей возобладать над разумом.
Я покорился. Пустил воду, ощутил холодный поток. Рука горела. Боль не отступала. Но я уже не плакал. Я сам виноват. Сам... я не заслуживаю сострадания. Не имею права жаловаться. Я забыл о боли. Через несколько дней след от ожога едва просматривался. Но навсегда остался кровавый след в душе. След, оставленный её равнодушием.
Да, с тех пор я забыл о боли. Раз и навсегда. Наверное, поэтому в больницах я никогда не хныкал и не перечил врачам, хоть и ненавидел их всем сердцем. Я смотрел на страх в глазах других детей и вспоминал слова Гленды, врезавшиеся в мою память. "Это всего лишь боль". Всего лишь боль... И ничего больше.
"Какой хороший мальчик", - сказала измученная медсестра, когда я впервые побывал в больнице для того, чтобы сдать кровь. Но сначала я скажу о причине, приведшей меня туда.
Глава 10.
Был февраль. Я помню, это был очень холодный и неуютный февраль с завывающим жалобным ветром и мокрым грязным снегом. Я никогда раньше не болел - был на удивление крепким здоровым ребёнком. Но вот я заболел. Случилось это тем холодным февралём.
Проснулся я оттого, что вспотел. В комнате с занавешенными окнами было невыносимо жарко, несмотря на морозную погоду. Я с трудом открыл глаза и взглянул на большие настенные часы - было всего пять часов утра. Комнату всё ещё заливал лунный свет. Я отбросил одеяло - и всё равно пот градом катился с меня. Не обращая на это внимания, я снова погрузился в сон. Мне показалось, что прошла только минута, и снова я проснулся. На этот раз Гленда настойчиво пыталась разбудить меня. Я попытался открыть глаза, но не смог. Веки были тяжёлыми.
-Что с тобой, Кристи? - словно вдалеке услышал я её голос.
Я попытался ответить, но во рту пересохло. Я не мог вымолвить ни слова. Я нашёл её холодную руку и сжал в своей. Голова раскалывалась от боли, тело ныло.
-Отпусти меня, - мягко сказала Гленда.
Но я лишь крепче сжал её руку. Я не мог помыслить о том, чтобы отпустить её сейчас, когда она так мне нужна.
-Я сейчас вернусь, - прошептала она мне на ухо.
Я разжал пальцы и услышал, как она вышла. Я слышал, как она вызвала врача. Голос её казался спокойным. Потом она снова пришла.
-Я не хочу врача, - хрипло произнёс я, - не хочу...
Гленда не ответила. Она намочила платок в холодной воде и положила на мой горячий лоб. Через несколько минут я смог открыть глаза. На мгновение увидел её и снова закрыл. Мне нужно было только увидеть её... Одна мысль не давала мне покоя. Я всё ждал, что Гленда уйдёт. Сейчас она встанет и тихо уйдёт. Оставит меня одного в этой душной комнате, наедине со страхом и болью. Но Гленда не ушла. Тогда я вдруг понял, что она уже больше никогда не уйдёт. Я снова открыл глаза. Встретился с ровным взглядом больших изумрудных глаз, в глубине которых таилась загадка. Взгляд её успокаивал. Он напоминал мне давно забытый ласковый взгляд матери. Я уснул. А точнее просто провалился в небытие. Падал в какую-то страшную бездонную яму. И вот упал. Я открыл глаза.
За письменным столом сидел незнакомый человек. Белый цвет его халата резал глаза. Я не хотел его видеть, не хотел видеть никого, кроме неё. Я поискал её глазами. Гленда неподвижно сидела в кресле.
-Это ваш брат? - спросил доктор.
-Да, - её голос был уверенным. Ни тени сомнения, ни следа фальши.
Я попытался что-то возразить, но сил не хватило. Я не мог даже подняться.
Врач достал статоскоп и выжидающе посмотрел на меня. Потом на Гленду. Потом снова на меня. Я знал, что должен был встать, раздеться, дышать и что там ещё делают в таких случаях? Но я не хотел. Да и если бы хотел, всё равно не мог пошевелиться. У меня не было сил даже для того, чтобы сесть на постели. И потом, следует признаться, меня немного смущало присутствие Гленды. Я закрыл глаза. И тут почувствовал на своём теле прикосновение её холодных рук. Одну за другой она расстегнула пуговицы моей пижамы, тонкие пальцы высвободили руки из рукавов. Она бережно приподняла моё безвольное тело за плечи. Холодный металл коснулся груди, грубый голос произнёс "Дыши". Рот открылся сам собой, металл побывал и там. Потом кто-то сунул под мышку тёплый градусник.
Я помню, она была там. Когда я почувствовал, что больше не могу, она терпеливо натянула на меня кофту пижамы и уложила на прохладную простыню. Как будто сквозь сон я слышал, как доктор произносил какие-то незнакомые названия лекарств. Такие странные и такие смешные... Наконец он ушёл. Гленда принесла мне что-то, отдалённо напоминающее чай. Конечно, она положила туда то, что прописал доктор. После этого я сразу уснул - на этот раз спокойным крепким сном, зная, что она рядом. В тот момент я забыл всю боль, что она причинила. В тот момент мне казалось, что я люблю её больше всех на свете. Я был глупцом.
Но, несмотря ни на что, я уснул, зная, что она рядом. Чувствуя материнское прикосновение её рук на своём лбу.
Глава 11.
Ночью у меня опять был жар. Воспоминаний об этом у меня почти не осталось. В памяти возникают только отрывочные моменты: вот откуда-то из темноты появляется странное существо, похожее на волка, потом оно постепенно тает, и дым превращается в извивающихся змей. Мне снились ещё какие-то чудовища, которые вскоре стёрлись из сознания. Временами я приходил в себя, в ужасе метался по кровати, звал маму... Снова и снова переживал события той страшной ночи, когда я понял, что мама умерла, что её больше нет. Что меня больше нет, что та машина унесла и меня за собой в темноту. Я открывал глаза и снова видел темноту. Я не видел, но чувствовал её присутствие где-то в глубине тьмы, где-то на грани добра и зла... Я знал, что она проведёт у моей кровати ещё долгие часы, что я ещё не раз увижу в темноте её изумрудные глаза, огненные волосы, яркие коралловые губы. Гленда не пыталась меня остановить, она не говорила, что всё хорошо, что это всего лишь видения. Она молчала и смотрела на меня, сложив руки на груди. Она ждала. Не знаю, сколько времени прошло - ночь казалась мне бесконечной и пустой. Наконец мне удалось стряхнуть с себя эти видения. Я прошептал её имя сухими губами. Тотчас я почувствовал, как горячая горькая жидкость вливается в моё измученное тело. Я послушно пил. Я заснул, и перед глазами видел её бледное лицо, повторял её имя. Я не знаю, что она дала мне - но, проснувшись на следующий день, я почувствовал себя немного лучше.
Потянулись долгие мучительные дни выздоровления. Мне очень хотелось встать с постели, что-то сделать самому, но Гленда запретила. Она вновь стала ходить в школу, оставляя меня одного. Один раз я попросил её не делать этого. Увидев её взгляд, горевший холодным огнём, который называется презрением, я пожалел, что не могу провалиться сквозь землю. Она умела смотреть так, что вдруг казалось - ты не больше букашки, ползающей по земле. Я до сих пор ненавижу этот взгляд - и это после всего, что было! Но я не об этом.
Глава 12.
День сменялся днём, ночь сменялась ночью - я всё ещё был слаб и беспомощен. Я всё еще был ни на что не способен. Видя мои страдания, Гленда, однажды вернувшись из школы, достала с полки большую толстую книгу и протянула мне. Я медленно прочитал: "А. Дюма. Три мушкетёра". Я открыл первую страницу, пробежав её глазами, потянулся ко второй. Гленда выжидательно следила за мной. Когда я таким образом дошёл до середины книги, она мягко, но настойчиво взяла книгу из моих рук, открыла на первой странице, и, устроившись на кровати рядом со мной и водя пальцем по строчкам, тихо начала читать. Я вслушивался в её голос, следил за движением её рук, невольно следил за буквами, которые она произносила, складывая в слоги, а слоги - в слова. Я понимал, что слова превращаются в предложения, а предложения передают мысль. И снова возвращался к буквам, которые она произносила неторопливо и отчётливо, так, чтобы я успевал уловить каждый звук, чтобы смог успеть прочитать это вслед за ней. Прочитав таким образом две страницы, она оставила книгу в моих руках, а сама вышла. Я погрузился в чтение - как будто перенесся из мира реальности в мир приключений, загадочных исчезновений, прекрасных и отважных людей, готовых на всё ради чести и любви...
Раньше я очень редко читал книги - в детском доме их почти не было. Да и читать я умел неважно - только по слогам. Однако неимоверная жажда знаний и интерес заставляли меня читать дальше и дальше, не обращая внимания на то, что это стоило немалых усилий.
Когда Гленда через несколько дней спросила, сколько я прочитал, я с гордостью ответил, что только что закончил книгу. Наверное, я был чрезвычайно способным мальчиком, потому что достаточно быстро овладел чтением в совершенстве. Ещё несколько книг - кажется, это были Пушкин и Диккенс, - и я без труда мог бегло читать про себя. Сейчас, вспоминая, какие книги Гленда давала мне, я до сих пор удивляюсь - такого разнообразного и быстрого ознакомления с литературой наверное не прошёл ни один начинающий читатель. Дюма Гленда чередовала с Лермонтовым, после Пастернака вполне могли идти Шелдон или Байрон. Голова кружилась от сюжетов, имён, фамилий, переплетений, событий и прочей мишуры. Однако, надо сказать, я прекрасно запомнил каждую книгу, которую читал тогда. Возможно это потому, что я ничего больше и не делал - только лежал на своём диване, читал книги и то и дело поднимал голову и зорко следил за тем, чтобы красная змея находилась от меня на расстоянии не менее трёх метров. Это существо, хоть и не вызывало у меня прежнего ужаса, до сих пор не заслужило моего доверия.
Я медленно шёл на поправку и даже сам пробовал вставать, когда Гленды не было дома. Однако это пока удавалось мне с трудом - месяц, проведённый без движения, дал о себе знать. Книги уже не так сильно занимали меня. Гленда заметила это.
-Почему ты стал меньше читать, Кристи? - как-то спросила она, сидя напротив меня в огромном кресле с книгой в руках.
Я несколько минут задумчиво смотрел на неё. Потом наконец сказал:
-Скажи, а почему ты вдруг дала мне все эти книги, которые составляют, как мне кажется, всю школьную программу по литературе?
В душе моей уже давно поселилось сомнение. Я смутно догадывался, что все эти книги давались мне не просто так. Она подбирались с большой осторожностью и точностью, как будто с определённой целью. Понять эту цель было не трудно, но как же я не хотел знать этого! Я с замиранием сердца ждал её ответа, чувствуя, что от него зависит моё будущее.
-Скоро ты пойдёшь в школу... - тщательно подбирая слова, сказала Гленда, - я хочу, чтобы ты имел знания уже сейчас.
Нет! Нет, только не в школу, только не туда, где есть дети, где опять будет много маленьких детей с их жестокостью и непониманием! Я не мог поверить, не хотел осознавать, что счастье моё кончилось, что иллюзия безоблачной жизни растаяла, как дым, не оставив после себя даже облачко надежды.
-нет, нет, пожалуйста! - взмолился я, и, поймав её руку, с силой сжал.
Кости хрустнули, в зелёных глазах промелькнула боль, но Гленда не отняла руки.
-ты должен, - жёстко сказала она. Лицо её стало непроницаемым. В глазах появился так хорошо знакомый мне холодный блеск. Она встала и подошла к окну.
-Уже апрель, Кристи, - равнодушным голосом произнесла она, так что невидимые струны во мне натянулись болью - той самой болью от её безразличия и неспособности чувствовать - о которой я почти забыл. - В сентябре ты пойдёшь в школу.
Я вдруг почувствовал накатившую слабость. Я тяжело опустился на подушку и закрыл глаза. Когда открыл, был уже вечер. В комнату зашла Гленда и коснулась лба холодной рукой. Я понял, что опять поднялась температура.
-Забудь обо всём пока, - тихо, но так же без выражения, так же отчуждённо сказала Гленда.
На какое-то время я успокоился. Но это загадочное "пока" ещё долго являлось причиной моей внезапной температуры.
Глава 13.
Наконец пришёл день, когда я почувствовал себя полностью здоровым. На дворе стоял жаркий и приветливый май. Как мне хотелось выбежать на улицу, почувствовать свежее прикосновение ветерка на побледневших щеках, обхватить руками весь мир и закричать, что я счастлив уже только оттого, что больше не нужно целыми днями лежать в постели без движения и читать книги с утра до вечера! Но Гленда была непреклонна.
-Сначала ты должен побывать в больнице, - сказала она, - сдать анализы, показаться врачу и всё такое прочее...
Все надежды на прогулку рухнули в одно мгновение. Опять эти белые халаты, опять озабоченные грубые лица, опять страх и много, много людей, ждущих своей очереди. Я не любил врачей всем сердцем, но понимал, что спорить бесполезно. В конце концов, когда-нибудь это всё же кончится, и я смогу вдоволь походить по пустынным дворам и улицам, постоять под сенью деревьев, отдаться милости природы и её успокаивающей, волшебной силе. А пока... пока я сидел рядом с Глендой в больнице и ждал своей очереди, чтобы сдать кровь. Я видел, как из кабинета выходят заплаканные, обиженные маленькие дети, прижимающие к себе окровавленные пальчики, и невольно улыбался. Я насмехался над ними так же, как когда-то насмехалась надо мной Гленда. Я взглянул в её лицо - оно не выражало ничего, кроме презрения. Глаза оставались холодными, губы тронула усмешка, волосы собраны сзади в пышный хвост, рассыпающийся по спине мириадами огненных искр. В тот момент мне она показалась прекрасной. Она была красива той холодной и отчуждённой красотой, которая не согревает душу, а напротив, заставляет преклониться перед ней, почувствовать вдруг все недостатки своей собственной внешности. Я оглянулся на людей в очереди и с удивлением заметил, что моего восторга, похоже, никто не разделяет (возможно, это потому, что там были только женщины со своими драгоценными детьми). Наоборот, многие сторонились её, с неприязнью поглядывая в нашу сторону, а маленькие дети, встретившись с ней взглядом, тут же начинали плакать и прижимались к матерям. От неё веяло холодом, чем-то, что заставляло содрогнуться и искать защиты. Тогда я ещё не понимал, что это, а потому закрывал глаза на такие мелочи.
-Почему они так на нас смотрят? - спросил я.
Гленда задумчиво посмотрела мне в глаза.
-Это глупые люди, Кристи, - тихо, чтобы никто не услышал, ответила она, - их чувства подчинены инстинкту, а не разуму. Забудь о них и больше никогда не вспоминай. Они этого не стоят.
Только спустя много времени я понял страшный, разрушительный смысл этих слов. Тогда же я просто промолчал и стал дожидаться, когда мне наконец позволят отдать часть своей крови ненасытным докторам.
Глава 14.
Покончив с этим делом, я обнаружил, что мои мучения ещё не кончились. Нет, всё только начиналось! В больнице было душно, жарко, люди толпились вокруг одной двери и с нетерпением поглядывали друг на друга, готовые драться за своё место в очереди к детскому врачу до последней капли крови. В этой очереди оказались и мы. Гленда делала вид, что прекрасно себя чувствует и невыносимая духота и накал эмоций, царящий здесь, её совершенно не касаются. Я же постепенно терял терпение, а потому когда наконец оказался в просторном кабинете, даже обрадовался. Не знаю как, но толпа протолкнула в этот кабинет и Гленду против её воли. Пути назад не было. Поздоровавшись с молодым врачом, она осталась. Его действия были такими же, как и у нашего предыдущего знакомого. Те же "Дышите, не дышите", которые я ненавижу и по сей день, то же сосредоточенное внимательное выражение... Однако на этот раз внимание этого молодого, надо сказать, совсем ещё молодого врача привлекал не я, его непосредственный пациент, а Гленда. Он неотрывно смотрел на неё, практически не замечая меня. Я не видел лица Гленды, стоя к ней спиной, но, полагаю, с него на время исчезло безразличное выражение. Наконец всё закончилось. Я был рад уйти, но молодой врач поспешно произнёс:
-Останьтесь, пожалуйста, девушка.
Он явно намекал, чтобы я ушёл, но я упрямо стоял на месте. Всё это вызывало во мне какое-то безумное режущее чувство, заставляя с нескрываемой ненавистью смотреть на молодого человека. Позднее я понял, что это было не что иное, как ревность. Жгучая, неотступная боль, разъедающая сердце и терзающая душу тогда открылась мне впервые. Я упрямо стоял на месте. Гленда села на стул и выжидательно посмотрела на доктора.
-Могу я осмотреть вашу руку? - спросил он.
-Нет, не можете, - отозвалась она и уже поднялась, чтобы уходить.
-Это может быть перелом, - мягко сказал врач, и прежде, чем она успела что-то сделать, поймал её за запястье.
-Вот видите, - он указал на покраснение руки в том месте, где кости кисти соединяются с пальцами.
Он осторожно, почти не прикладывая силу, чуть сжал её в своей широкой ладони. Гленда не произнесла ни звука, но тут же отдёрнула руку. Я видел, что ей больно. Этот жест, это движение вдруг что-то напомнили мне - тёмная комната, известие о том, что я должен пойти учиться, Гленда... И тут я вспомнил - я с силой сжал её руку, так, что сам услышал, как хрустнули кости. Неужели это я? Неужели я сломал её хрупкую, изящную руку, неужели я причинил ей боль? У меня было такое чувство, будто у меня самого были переломаны все кости.
-Не стоит беспокоиться, - резко сказала Гленда.
Она хотела уйти.
Молодой человек заворожено смотрел на неё, любуясь холодной неприступной красотой, её тонкими чертами и медленными, полными достоинства, движениями. Я это видел и чувствовал, как гнев, смешанный с чем-то, похожим на боль, разрывает меня на части.
-Как же так получилось? - осторожно поинтересовался он.
Вдруг, неожиданно для себя, я услышал свой голос:
-Это я. Я, я, я!
От её взгляда я похолодел. Не стоило устраивать здесь представление. Но я пошёл до конца. Глупец!
-это я сломал её руку, это я...
Она не дала мне договорить.
-Хватит, Кристиан, - решительно сказала она. Черты её лица обострились, уголки рта угрожающе опустились, - мы сейчас же идём домой!
И всё же она позволила молодому врачу наложить гипс и перевязать руку. Впоследствии оказалось, что это была всего лишь трещина. Да он бы и из-за царапины её не отпустил! Я сидел и понуро следил за его движениями, пропитанными бережной нежностью, осторожностью, словно он обращался не с человеком, а с фарфоровой куклой. Хотя тогда Гленда действительно напоминала куклу... такую же прекрасную, неподвижную и бесчувственную. Не могу передать, что тогда происходило в моей душе. Тогда я впервые понял, что Гленда принадлежит не только мне, что есть ещё тысячи людей, которые, казалось, тоже нуждаются в ней. Это ощущение доставляет мне боль и сейчас. Хотя сейчас Гленда по праву принадлежит мне и только мне. Но я забегаю вперёд.