Это было давно. Я посещал одного больного в сумасшедшем доме. Больной был заслуженный человек, профессор, доктор экономических наук. У него были нелады с сыном. Сначала сын сбежал из дома, его долго искали, но нашли. Потом сын пытался покончить жизнь самоубийством. Опять не получилось. Отец и сын не могли договориться. Для сына его убеждения были абсолютно непререкаемой истиной, отец пытался переубедить его в этом. И, казалось бы, абстрактные споры, а привели вот к таким печальным последствиям. Сын в своём максимализме хотел не просто порвать с отцом, а чем-то большим доказать ему свою правоту. Его аргументами в их споре стали экстравагантные выходки, которые привели отца в сумасшедший дом.
В тот день, когда его привезли в сумасшедший дом, с утра он чувствовал себя прекрасно, неоправданная эйфория делала его состояние легким, воздушным. Дома никого не было. Сын опять исчез. Он сел к пианино и часа два за ним импровизировал. Потом спустился во двор, было лето, детская площадка заросла травой, было тихо и пустынно, ему хотелось увидеть небо, он поднял голову, увидел купол чистого голубого пространства, не удержался, и закружился от счастья. Кружился долго, потом упал на траву, что-то распирало его, до тошноты. Сначала он замычал, а потом закричал, кричал долго, отчаянно, безнадежно...
В больнице был приёмный день. Я поднялся по лестнице, позвонил. Мне открыли дверь, открываясь дверь лязгнула специальным запором. "У вас десять минут, - сказала мне медсестра,- больной придёт к вам. Здесь за столом поговорите".
Маленькая комната, приспособленная под столовую. Четыре стола с металлическими ножками, прикрученными к полу. Стулья крепились к столам и выдвигались из-под стола или задвигались под него по необходимости.
Пришел профессор. Он выглядел нормально. Если не замечать во что он был одет. Шапочка "дурака", пижама в голубой цветочек и тапки, на босую ногу. Нас связывали деловые отношения, мы часто общались, подружились, он чувствовал во мне своего человека. Иногда делился семейными неурядицами. Я спросил его жену:- "могу ли я пойти к нему"? Она сказала, что профессор не против моего визита к нему.
- Его совсем не смущает место нахождения. От форс-мажора в нашем безумном мире не застрахован никто. Конечно, ему тяжело, обстановка не домашняя, огромные палаты с двухярусными койками, садисты надзиратели и санитары, медперсонал и ужасные больные, если бы не белые халаты было бы не разобрать кто из них кто, иногда врачи ведут себя как больные, неадекватно, наверно, на них действует аура этого богопротивного заведения. Все это надо терпеть, а это очень трудно.
Жена сказала, что профессора, она надеется, скоро выпишут. И добавила: - "Нервный срыв, с кем не бывает".
Я спросил профессора про то, как ему живётся. Он наклонился ко мне и тихо, почти неслышно сказал: - "Плохо. Меня бьют непонятно за что. Я спрашиваю, почему такая странная посылка одно яблоко, половина пачки печенья, один огурец и один банан". Меня за неудобные вопросы бьют ладонью по затылку. И смеются. Надзиратели бывшие уголовники. Работать некому. Вот их здесь и пригрели. Ладно, давай о другом".
Лязгнула запором дверь и к нам в комнату, она была проходная, дальше коридор, вдоль которого располагались палаты без дверей с больными, вошел человек нерусской национальности. Он был в кепке и без медицинского халата. Вошел как хозяин. За ним медсестра, которая впускала меня на отделение. Он посмотрел на нас, но ничего не сказал. Она сообщила ему:
- Тимур, это родственник к больному, сейчас его выгоню.
- Да вы что, ещё и пяти минут не прошло! - возмутился я
Профессор под столом стал подталкивать своим тапком мою ногу. Умоляюще посмотрел на меня. Тихо едва слышно попросил: - Молчи, не говори ничего, а то и, правда, выгонят.
- Послушайте,- обратился он к человеку в кепке,- не трогайте нас, мы посидим здесь, надоело лежать в палате и вы видите, у меня посетитель. Дайте хотя бы немного почувствовать себя человеком.
Тимур снял кепку, посмотрел на профессора, невнятно буркнул:- Чего захотел. Для этого не надо было попадать в сумасшедший дом. Сам виноват.
Он почесал густые прямые, черные, сопливые от грязи, волосы, зачёсанные назад, решая для себя нетрудную задачу, какую выгоду получить с больного за разрешение, надел кепку на голову спросил: - Сигареты есть?
Профессор сказал: - Ко мне приходили посетители, вот принесли сигареты. Я сам не курю. Возьмите все.
Он отдал все сигареты татарину. Тот сгреб сигареты, заулыбался, открыл рот с золотыми коронками, сказал профессору: - Ай, какой молодец!
- Сидите,- разрешил татарин. Мне что, вы не мешаете. Только ты же знаешь, сейчас в столовой убирать будут, станут пол мыть.
- Скажите, чтобы нас не трогали, - попросил его профессор.
- Хорошо. Так и быть сидите. Сегодня все на конференции и врачи и медсестры, даже из районных диспансеров врачей пригнали, будут говорить о чём-то важном для всех, о депрессии. Этим заболеванием страдает каждый второй житель страны, так сказал мне заведующий отделением. Распространенность заболевания угрожает, чуть ли не национальной безопасности страны.
- Ну, конечно, не надо доводить страну до такого состояния, - посочувствовал я заботам врачей.
- Не надо,- попросил меня профессор. Он опять умоляюще посмотрел на меня.
Не надо- тихо добавил он.
Я вспомнил это посещение сумасшедшего дома, профессора, наш разговор, когда в который уже раз перечитывал "Этюды оптимизма" И.Мечникова, его размышления о природе пессимизма. Он так и не ответил на этот вопрос, предполагал разные причины возникновения заболевания, но доминирующий Hauptprinzip так и не нашел, это психическое состояние человека осталось для него не раскрытым, так много было причин для возникновения этого аномального состояния сознания часто приводящего человека в сумасшедший дом, с тяжелой формой депрессии. Причем болезнь в периоды социально-экономической катастрофы государства, проявляется вроде заразной болезни, принимает характер эпидемии, и как сказал татарин в сумасшедшем доме, может угрожать национальной безопасности страны.
Мечников пишет, что пессимизм в основном болезнь молодых, он говорит о том, что возможно одной из главных причин возникновения болезни является пессимистическое мировоззрение молодых, которое они воспринимают, отталкиваясь от собственного опыта, из сочинений писателей и поэтов, воспевающих мировую скорбь. Русская поэзия внесла свою лепту в создание такого видения жизни. Все только в миноре. Пушкин, Лермонтов гениальные поэты, их сочинения врезаются в
неподготовленную, резонирующую как струна, душу человека, "и в душу залетев, как в хижине огонь, убогое убранство освещают" и она под воздействием прекрасных стихов укрепляется в мысли, что всё на свете одна цепь страданий. Надежда влечет за собой разочарование, наслаждение вскоре вызывает пресыщение и отвращение. Сумма страданий превышает сумму наслаждений, счастье недостижимо и не существует.
Выход может быть только в самоубийстве. К этому, за три века до рождения Христова призывал Гегезий, которого прозвали Пейзитанатом, что значит советник смерти. "В конце концов, жизнь и смерть стоят друг друга, так что часто предпочтительно покончить с жизнью самоубийством", - проповедовал он. У Гегезия нашлось много последователей. Учение его быстро распространялось, и убежденные ученики лишали себя жизни. Царь Птолемей встревожился, как бы это отвращение к жизни не стало заразительным. Он закрыл школу Гегезия, а самого изгнал.
Статистика относит большую часть самоубийств на счет ипохондрии, меланхолии, пресыщения жизни и сумасшествия. У мужчин причиной самоубийства часто становится алкоголизм. Сначала, люди страдающие расстройством психики принимают транквилизаторы, антидепрессанты, легкие наркотики, таким образом, пытаются уйти от мерзостей жизни и депрессии, которая наваливается на них. Им становится все безразлично, и собственная судьба тоже, что дальше об этом они не думают, замыкаются в скорлупе своих переживаний. Анестезию ко всякой боли они приобретают в алкоголе, единственном друге-спасителе. На каком-то этапе он перестает помогать и тогда у них остается только одно средство избавиться от душевных страданий, самоубийство.
Размышления Мечникова о причинах пессимизма ассоциативно переносят нас из прошлого в настоящее. Он пишет: "Между тем как в Западной Европе за последнее время замечается постепенное уменьшение самоубийств, в России оно заметно увеличивается. Нужно думать, что это явление отчасти связанно с резким изменением государственного строя. К сожалению, оно ещё недостаточно изучено".
Статистика, Росстат, услужливо подсовывает цифры самоубийств в России, 52 тыс. человек в год. Основная причина самоубийств все та же: "Резкое изменение государственного строя".
Из больницы профессор вышел через две недели. Старшая медсестра вынесла из каптерки его одежду, связанную в узел. От одежды дурно пахло. Костюм: пиджак, брюки имели такой вид, как будто их кто-то жевал. Нижнее белье было сырое, когда он его надевал, тошнило. Он хотел попросить утюг, чтобы привести себя немного в порядок. Медсестра сказала, с ненавистью глядя на него: - Сейчас разбежалась, подожди, пойду принесу. Выдумал тоже. Убирайся вон, пока цел. Или останешься здесь. Понравилось?
Медсестра была властолюбивой садисткой. Многолетнее общение с подопечными сделало её настоящей гестаповкой, развило в ней до гипертрофии, до патологии, природные данные: властолюбие и жестокость. Если у неё и были какие-то обычные человеческие чувства: способность ощущать чужую боль, сострадать, жалеть - всё это давно атрофировалось. Как мясник на бойне перестаёт замечать кровь, а убийство животных для него превращается в рутинную технологическую операцию, так и эта фашистка давно перестала в больных видеть людей, а издевательства над ними приносили ей удовлетворение сродни сексуальному. Если бы ей разрешили пытать людей, она бы кончала.
Профессор вышел на улицу. Была прекрасная погода, ранняя осень, синело небо, деревья стояли нарядные украшенные разноцветной листвой. До проходной было метров двести. Профессор со страхом прошел это расстояние. Ему казалось, что в любой момент его могут вернуть назад. Он слышал смех медсестры, и её слова, когда она захлопнула за ним дверь: - Вот верну и надеру ему жопу, чтобы не выпендривался, - сказала она кому-то.
Только отойдя сотню метров от этого проклятого заведения, собрав в кулак остаток сил, пройдя совсем немного, этот путь от своей Голгофы, хотя бы до трамвайной остановки, карманы были вывернуты, денег на такси не было, профессор смог почувствовать себя в безопасности. И уже в трамвае, проехав пару остановок, среди людей, наконец, по-настоящему ощутить себя свободным, расслабиться, вздохнуть полной грудью, не обращая ни на кого внимания (в конце концов, он освободившийся сумасшедший), прокричать: - "Свободен! О, Господи! Я свободен"!