Как обычно, в такое время не хотелось выбираться дальше своей каморки, отгородившись от внешнего мира наглухо запертой дверью. Когда синеву неба начинала медленно поглощать унылая серая пелена - верный предвестник надвигающихся ненастий - на душе становилось тоскливо: просыпалась грусть по оставленному давным-давно дому, на ум лезли непрошенные воспоминания и вставали перед глазами каменистые пейзажи Коннемары. Злясь на себя за излишнюю сентиментальность, я старалась отвлечься, заняться чем-нибудь, но все валилось из рук; хотелось лечь на продавленную кровать, отвернуться к изъеденной древоточцами стене и уснуть.
И тогда, вытаскивая себя из пучины тоски, я начинала напевать, вспоминая коннемарские песенки и сочиняя новые...
...Однако в этот раз все было совсем по-другому.
Наступления сезона дождей я даже не особо заметила: все мои мысли были заняты Камнем и его загадкой. Правда, иногда из глубин памяти все же поднимались воспоминания о случившемся со мной (как правило, это происходило ночью), и меня начинали мучать кошмары. Бездыханный калиф с кинжалом, всаженным прямо в сердце и подрагивающим от конвульсивных судорог тела, вдруг открывал мутно-серые глаза без зрачков, и, шлепая непослушными губами, пытался что-то сказать. Тварь из Лах'Эддина, постепенно возникая в непроглядно-чернильной темноте, извивалась, пытаясь подобраться ко мне поближе. Ее глаз-медальон был сломан пополам, и из трещины сочилась буро-желтая слизь, чей отвратительный запах долетал до меня даже из сна.
К кошмарам мне было не привыкать - после того, что случилось с Моррисом, они снились мне еще чаще, и я с грехом пополам научилась различать разницу между сном и явью, и просыпаться без криков и мерзкого озноба по всему телу. Хуже кошмаров были муки совести, которые периодически вгрызались в мозг, заставляя вновь и вновь прокручивать в голове ранаханнские события и терзаться сомнениями: "А если бы мне удалось убить тварь, не причиняя Теймурану вреда?" Умом я понимала, что это был единственный способ уничтожить мерзкое создание и освободить Ранаханн от грозящей его народу участи быть под властью чудовища Забытых Пустошей, но...но.
Время от времени я вспоминала и о капитане Коннаре, который фактически спас мне жизнь. Если бы не его кинжал, я бы пополнила ряды бесследно сгинувших в чреве междумирья девушек; но воспоминания о кинжале невольно наталкивали и на другие, не очень приятные, размышления.
Стало ли известно ли осиротевшим без своего повелителя обитателям дворца, кто владелец клинка, в неурочный момент оборвавшего жизнь калифа? Если да, то я могу лишь посочувствовать капитану и пожелать, чтобы все обошлось благополучно. Глупо, конечно: если все сложится наихудшим образом, что в этом благополучного? А, с другой стороны, как я могу помочь капитану, будучи на сотни миль вдалеке от него? К тому же, я все равно бы не стала сознаваться в совершенном: своя шкура дороже.
Все эти нелегкие думы, терзающие меня вперемешку с угрызениями совести, привели к тому, что я начала покрываться гусиной кожей при одной мысли о капитане; вдобавок, отчего-то я была уверена, что рослый северянин отнюдь не обрадовался бы, вновь встретившись со мной. Лишь осознание того, что это вряд ли возможно, немного успокаивало меня и давало мимолетную передышку.
Минуло уже три недели с момента моего возвращения из путешествия в Ранаханн, и все это время я посвятила возне с первой вехой, которая, по словам старого монаха, должна была указать путь ко второй.
Беда была в том, что старик не дал Безбровому Энди подробных инструкций по обращению с Камнем: либо не знал, либо из пропитой памяти Безбрового все выветрилось. Имея на руках лишь его слова о том, что "Камень укажет путь к следующей вехе" (или как-то так), я пыталась самостоятельно нащупать верный путь, блуждая в кромешной тьме беспочвенных и, порой, совершенно безумных догадок...не имея под рукой даже зажженной лучины.
Я крутила Камень в ладонях, пытаясь нащупать пальцами хотя бы малейшую вмятину или выступ на его гладких боках: вдруг он полый внутри и имеет некий хитроумный механизм для открывания? Бесполезно. Камень с легким шуршанием терся об ладонь, но его округлые бока оставались идеально гладкими.
Я провела не один час, лежа на ветхом покрывале, положив Камень перед собой и напряженно вглядываясь в его янтарно-прозрачные глубины, надеясь, что там мелькнет что-то, что послужит ключом к разгадке.
Тщетно. Мутноватая внутренность вехи оставалась равнодушно-бездвижной, и, от постоянного напряжения, у меня начинало щипать глаза, и перед внутренними веками плыли оранжево-зеленые круги. Однажды, устав от бесплодных попыток, я уснула рядом с ним, но ничего не произошло - открыв глаза, я увидела Камень на прежнем месте, перед собой, - все такой же холодный и равнодушный.
Я катала Камень по щербатому полу, подталкивая пальцами ног. Кидала в воду. Бросала в огонь. Даже капала на него кровью из надрезанного пальца. Ничего не приносило результат. Камень оставался глух к моим попыткам, и, каждый раз испытывая неудачу, я чувствовала себя безумцем, пытающимся забраться на отвесную скалу с натертым маслом телом...
...В один из таких беспросветных дней, задумчиво глядя на унылую серость, сочащуюся сквозь окно, я с растущим отвращением подумала о Камне. Что же я делаю не так? Может быть, существует еще какой-нибудь предмет, без которого тайна вехи не откроется?
От этих мыслей меня пронизал озноб, ледяной ладонью погладивший между лопаток, и я, передернув плечами, сердито оглянулась на сиротливо лежащий на моей койке Камень. Вряд ли...иначе старик сказал бы и о нем.
Я вновь повернулась к окну и принялась остервенело накручивать на указательный палец темный локон. Существует что-то, что я пропустила, только что? Внутреннее чутье подсказывало мне, что разгадка настолько элементарна, что то, что я не додумалась до нее раньше, просто кощунственно.
Знать бы еще, что она из себя представляет.
Оставив в покое волосы, я прикусила согнутый мизинец...и вдруг меня осенило. Сердце учащенно забилось, а в животе появилась томная сладость предвкушения, смешанная со страхом перед возможностью ошибки.
Догадка была проста. Если Камень на самом деле является каким-то неведомым доселе мне камнем, то бишь, самоцветом, что мешает мне обратиться к тому, для кого мир любого камня в этом мире - открытая книга?
Иным словом, обратиться к литанээ.
Обычно Говорящих с камнями можно было найти лишь в мало-мальски крупных городах, однако, волею случая, на Аэдагге коротал свои дни один литанээ - Микаэль Аметист. По его рассказам, ему выпала незавидная судьба - связавшись в юности с дурной компанией и работая на какого-то пиратского капитана (имя Микаэль называть наотрез отказывался), литанээ вскоре сам попал в его шайку и принялся бороздить моря в поисках легкой добычи. Вольная жизнь, веселые товарищи, льющийся без остановки хмельной лэй* и сотни портовых красоток - все это вскружило голову юноше и заставило позабыть мирную сухопутную жизнь и Семью.
Лишь потеряв ногу в потасовке с морским пилозубом** и осев в маленьком домике на Аэдагге, Микаэль постепенно стал осознавать, что добрая половина его жизни прошла в беспутном кутеже, драках и пиратских набегах. Возвращаться в Алдорию ему было нельзя - однажды, в пылу битвы, он прирезал какого-то особо приближенного к королю чиновника, и за голову пирата-литанээ была назначена немалая награда; к тому же, на Аэдагге его хорошо знали и уважали за смелость и щедрость.
Подлечив ногу (вернее, то, что от нее осталось), поразмыслив и придя к выводу, что возврат к прежней жизни морского разбойника ему теперь претит, а, кроме этого, он умеет лишь Говорить с камнями, Микаэль решил заняться ювелирным делом - то есть, тем, от чего в свое время сбежал в море. Сначала изготовление самоцветных амулетов и талисманов показалось ему неимоверно скучным, но от природы литанээ не уйдешь. Постепенно бывший пират втянулся и даже начал получать удовольствие от работы с самоцветами; требуя за свои услуги куда меньшую плату, чем алдорские литанээ, Микаэль вскоре оброс обширной клиентурой из числа бывших собутыльников и товарищей по команде, и стал пользоваться славой отличного пиратского литанээ.
С Микаэлем я познакомилась год назад - когда Моррису потребовалось изготовить новый амулет видения взамен утерянного в последнем плавании. Вначале высокий смуглый человек неопределенного возраста, со впалыми щеками и радужными - как у всех Говорящих - глазами, показался мне слишком чопорным и высокомерным, но, пообщавшись с ним, я поняла, что это лишь маска - Микаэль не желал никого пускать в душу и предпочитал держать дистанцию, будучи на самом деле довольно приветливым и дружелюбным. Пару раз он предлагал мне сделать личный малый амулет из кошачьего глаза - от дурного глаза и порчи, обещая значительно сбить цену по дружбе, но я медлила, предпочитая вежливо отнекиваться. В сглаз я не верила, да и не было в ту пору у меня явных недоброжелателей.
Теперь же, вспомнив про Микаэля и его предложение, я усмехнулась. В свете недавно приключившихся со мной событий его упоминание про кошачий глаз показалось чуть ли не пророческим. "Связи между вещами глубже, чем кажется", - говорили мне монахи монастыря Белой девы*** в Хайане, и с каждым новым витком моей жизни я все больше и больше верила им.
Итак, Микаэль...
Литанээ жил через две улицы от меня, в относительно тихом (по крайней мере, убийства и пьяные дебоши случались там в два раза реже, чем во всей остальной Аэдагге) Жестяном квартале. Глянув в окно, затянутое мутной пленкой бычьего пузыря и отметив, что, судя по проблескам солнца, пробивающимся меж серых облаков высоко в небе, до вечера еще далеко, я принялась заворачивать Камень в изрядно помятую и поистепавшуюся шаль Назиры, застегивать блузу и натягивать юбку. Нетерпение и радостное возбуждение, запевшее внутри при мысли о литанээ, подсказывали, что я на верном пути.
***
Я тщательнее надвинула капюшон плаща на голову, подобрала длинную полу и неторопливо направилась в сторону Жестяного квартала, стараясь не подходить близко к кособоким домам, чьи наспех налепленные друг на друга этажи грозно нависали над улицей. Их окна тускло смотрели на меня подслеповатыми бельмами; порой то одно, то другое распахивалось, и наружу высовывалась взлохмаченная голова, орущая непристойную песню; полуголая девица, зычно зазывающая к себе, или рука, выплескивающая на выщербленные булыжники ведро с помоями или блевотиной. Соленый запах моря и водорослей перебивал едкий "аромат" кислятины и подгорелого мяса, сочившийся из таверны "Песня сирены", мимо которой я прошла.
Близился вечер: лучи солнца стали постепенно приобретать золотисто-оранжевый оттенок, а тени - удлиняться. Часа через два-три стемнеет совсем, и хотелось бы к этому времени вернуться домой...
...После того, что случилось с Соколом, меня, едва не потерявшую рассудок от шока, приютил старый Одноглазый Том. Не знаю, чем я приглянулась ему, но старый пират поселил меня у себя, заботился, словно о дочери, и даже обучил кое-каким методам обращения с саблей и ножом.
-Тебе уготована жизнь в жестоком мире, - часто повторял он мне, вкладывая в мою руку оружие, - на Аэдагге женщинам приходится несладко, так что будет нелишним, если научишься постоять за себя.
Том никогда не говорил, что заставило его взять меня под свое крыло, кормить, учить и оберегать. На мои расспросы он отмалчивался или отмахивался; но я часто ловила на себе взгляд его глаза. В нем скользило сочувствие и...жалость, что ли.
Я же испытывала к старику нечто, вроде дружеской привязанности. Нельзя сказать, что он заменил мне отца, но он пришел мне на помощь в трудную минуту, и я была благодарна ему; он терпеливо возился со мной, приводя в чувство после пережитого шока, и ни разу не сделал ни единого гнусного поползновения в сторону недозволенного.
Жаль, что я так и не успела сказать ему "спасибо"...
...Старый Том погиб вместе с кораблем "Морской ветер", на котором он отправился в Хайань -понятия не имею, зачем. Старик не посвятил меня в свои планы, а лишь легко поцеловал в лоб и пообещал вернуться как можно скорее.
Обещания своего он так и не выполнил: в ночь после отплытия "Ветра" разыгрался страшный шторм, и корабль, вместе с командой, пошел ко дну на корм морским чудовищам. Об этом нам рассказал единственный выживший после этой трагедии - Аймак Крыса, которого, спустя три дня, подобрали в океане дрейфующим на обломке мачты. Пережитое наградило его белой, как луна, сединой и заиканием; кое-как придя в себя, Крыса поведал нам о жутком шторме, о разваливающимся, словно карточный домик, "Ветре" и о какой-то черной тени, будто бы метавшейся в грохочущем небе над разыгрывающейся трагедии. Выслушав Крысу, пираты перебрали в разговоре всех известных им монстров и чудищ, мифических и реальных, но так и не пришли к единогласному мнению, кто же это может быть. Пришлось сойтись на том, что в море разыгрался не только шторм, но и воображение Крысы.
В тот момент я тихо сидела в стороне, напряженно пытаясь уловить малейшие детали обсуждения. К горечи от осознания полнейшего собственного одиночества примешивался неприятный привкус ощущения себя лишней в этом мире.
Вместе с Томом ушла последняя опора, надежное плечо, на которое я могла опереться. Как никогда прежде остро я чувствовала себя песчинкой, потерянной в бурном океане.
Я не была и частью пиратского братства: единственная ниточка, связывающая меня с ним, оборвалась. Конечно, оставались еще мои песни; морские бродяги любили слушать их, собираясь вечерами по тавернам, но...в остальном меня сторонились. Том был лишь одной из причин; другой была неискоренимая пиратская суеверность.
Матерые морские волки, не боявшиеся ни богов, ни чудовищ, отчаянно пасовали перед миром духов и привидений; из пиратских баек и поверий о призраках можно было бы сложить толстенный том - на радость ученым мужам из столицы Алдории, увлекающимся народным фольклором. Однако записывать за ними было некому, а грамотой сами морские братья не владели, считая недозволительной роскошью. Поэтому байки и побасенки о привидениях оставались лишь в устном виде, переходя от пирата к пирату и обрастая густой бородой новых подробностей. Призраков боялись так отчаянно, что придумывали различные ритуалы, дабы не навлечь на себя гнев потустороннего обитателя.
Когда я убила Сокола и Волка, пираты, оправившись после этого невиданного на Аэдагге события, мигом разнесли слух о некоем довлеющим надо мной проклятием. Не желая мириться с тем, что слабой женщине, место которой - в постели или веселом доме, удалось в одиночку справиться с двумя бывалыми искателями приключений, морские братья мигом придумали причину - мол, всему виной злой дух, вселившийся в меня и моими руками отправивший на тот свет Сокола и Волка. Кто-то даже рассказывал, что видел, как рядом со мной мелькает чей-то призрачный силуэт, будто бы сотканный из дыма. Разумеется, никаких силуэтов рядом со мной не было, но это не мешало обитателям Аэдагги придумывать все новые и новые сказки о проклятой сыновьями Хэлля**** Дикой Кошке. Конечно, эти слухи больше работали в мою пользу, нежели против: ни один пират не смел и притронуться ко мне... но все же неприятно ощущать себя полностью оторванным от мира человеком.
Иногда, закрыв глаза, я будто бы воочию наблюдала одну и ту же картину: в бушующем море, с ревом вздымающем к небу горбы волн, беспомощно болтается одинокая фигурка старика, молчаливо, но отчаянно цепляясь корявыми от вздувшихся вен руками за обломок палубы. Ураганный ветер свистит над ним, швыряя в лицо пригоршни соленых брызг, но потерпевший кораблекрушение и не думает сдаваться...
...Сверкает молния, освещая океан молочно-белым светом, будто на миг приоткрыв дверь в потусторонний мир. Мелькает гигантская плоская тень в разрыве туч, заслонив собой робко выглянувшую луну.
Океан пуст...
...Все, что у меня осталось от Тома - старый обшарпанный сундук, украшенный полустершимся вензелем какого-то давно забытого алдорского князя, и угловая комнатушка в доме на окраине Веселого квартала*****. За это обиталище, больше похожее на большую коробку, в котором помещалась лишь продавленная койка, пара полок и колченогий стол, я была готова молиться за упокой Тома всем известным и неизвестным богам: без крыши над головой, да еще и в моем незавидном положении, мне пришлось бы туго...
...Попадавшиеся мне навстречу пираты изредка вскидывали ладони или что-то буркали в знак приветствия, но большинству из них было не до меня. Их пальцы сжимали пузатые бутыли с лэем или островным ромом, а к груди некоторых с пьяным хохотом липли размалеванные девицы в вызывающе-ярких, но слегка потрепанных нарядах. Практически всех я знала в лицо - доводилось сталкиваться в закоулках Веселого квартала.
До дома Микаэля оставались считанные шаги, когда, огибая покосившуюся под тяжестью надстроенных этажей лачугу, я столкнулась с Рыжей Энн - соседкой по дому в Веселом квартале. Скорее всего, Энн была ненамного старше меня, но разгульная жизнь портовой проститутки и неумеренное потребление лэя сделали ее похожей на стремительно усыхающее яблоко, на которое густым слоем были намазаны белила. Свое прозвище Энн получила вовсе не из-за цвета волос - они были желтовато-белыми, как выгоревшая на солнце солома - а благодаря густой россыпи веснушек, обильно покрывающих ее белое тело.
Рыжая была одна; она нетвердо вышагивала в сторону Квартала, покачиваясь и прижимая к себе ополовиненную бутыль. Судя по ее довольному виду и маслено блестевшим глазам, ей попался щедрый клиент, не только оплативший услуги девицы, но и от души угостивший ее выпивкой.
-З-здравствуй, Кошка, - заплетающимся языком произнесла Энн, увидев меня, - куда это ты собралась, на ночь глядя?
Я посмотрела на небо: едва начинало смеркаться, но, наверное, в пьяных глазах Рыжей уже давно стемнело.
-Я спешу, - кратко ответила я, заглядывая через плечо соседки: в нескольких шагах от нас маячила дверь литанээ. Оставалось только отделаться от непрошенной собеседницы; желательно, не нарываясь на пьяный скандал. Энн неплохо относилась ко мне, больше всего, потому, что я не была ее коллегой по ремеслу, и не представляла в ее глазах конкуренции, однако с нее станется затаить на меня злобу и устроить какую-нибудь пакость. В отличие от пиратов, портовые проститутки никогда не страдали суеверными предрассудками.
Рыжая икнула, и меня обдало ароматом перегара и дешевых цветочных духов, которыми бродячие торговцы торгуют в разлив.
-Брось ты свои дела, - миролюбиво пробормотала она, - пойдем в "Три меченосца", говорят, там сегодня играет какой-то заезжий менестрель и проставляется Саймон Черный - он сегодня вернулся.
Я тяжело вздохнула: в данный момент меня не интересовал ни Саймон, ни все менестрели мира, вместе взятые. Тем не менее, от Рыжей было необходимо избавиться.
-Откуда вернулся? - добавив в голос каплю заинтересованности, спросила я. Энн вытаращилась на меня так, будто видела в первый раз.
-Кошка, на каком свете ты обитаешь? Черный поклялся ограбить купеческий морской караван, и, похоже, ему это удалось. Теперь он зовет всех в "Меченосцы" - обещает по кружке лэя и ломтю вяленого мяса, чтобы все отпраздновали его удачу.
Ее слова, вопреки ожиданиям, задели меня за живое. Я изобразила живейший восторг, с некоторой досадой отметив про себя, что возня с Камнем сильно выбила меня из колеи окружающих событий. О клятве Саймона я ничего не слышала, с головой погрузившись в разгадывание загадки первой вехи. Новости на Аэдагге проходили мимо, и мне, привыкшей быть в курсе всех событий, это очень не понравилось. Мне сто лет не был нужен Черный, но влиться обратно в струю хотелось; решение пришло моментально.
-Вот, что, - сказала я, - пожалуй, я загляну к вам...но позже. Сейчас мне все же надо разобраться кое с чем.
Видимо, полностью удовлетворившись моим решением, Энн кивнула, точнее, неуклюже уронила голову на грудь, и побрела прочь. Ее подрагивающая рука время от времени подносила к губам бутыль, а походка была неровной, будто Рыжая ступала по причудливо извивающейся по земле змее.
Я проводила соседку взглядом, пожала плечами и поспешила к дому Микаэля.
***
-Кошка? Какими судьбами?
Литанээ выпрыгнул мне навстречу из сумрака комнаты, опираясь на два неровно сколоченных костыля. Его левая нога, вернее, ее остаток, беспомощно болталась в туго завязанной узлом штанине, однако ее обладателя нельзя было назвать беспомощным. Несмотря на сухощавость, Микаэль обладал сильными руками и острым умом, позволившим ему не только выжить, но и неплохо проживать на Аэдагге.
-О, Хайлэ, Мик, - кивнула я, плотно прикрывая за собой дверь, - я к тебе по делу.
-Сразу хватаешь Хэлля за глотку******, - литанээ поморщился и потер подмышку, которая, видно, ныла от долгого общения с костылем, - проходи, в дверях дела не обсуждаются.
Он посторонился, и я прошла в комнату - куда более просторную, чем моя, однако заваленную каким-то хламом: старыми полуистлевшими свитками, ящиками, в которых тускло поблескивали самоцветы, чучелами и скелетами неизвестных мне животных...Микаэль напомнил мне птицу кайгу, укращающую свое гнездо всем, что ей приглянется.
-Травяного чаю, Кошка? - литанээ, впрыгнувший в комнату следом, смахнул со скамьи, приставленной к грубо сколоченному верстаку, пыль и приглашающим жестом указал на нее, - присаживайся.
-Ты живешь на Аэдагге много лет, Мик, - усмехнулась я, выполняя его просьбу, - неужели ты до сих пор не понял, что здесь принятно предлагать гостям нечто, более крепкое?
Литанээ рассмеялся, обнажив потемневшие от некогда бурно потребляемого лэя зубы.
-Только не тебе, Кошка. Останки моего безвременно почившего воспитания не позволяют предложить даме крепкий хмель.
Это было чистой правдой: несмотря на дикие нравы и уклад пиратской общины, обтачивающие каждого новичка, как морская вода - гальку, Микаэль умудрился сохранить те крохи тактичности и манер поведения, которые прививаются во всех кланах литанээ. От пиратской жизни ему досталась хитрость и изворотливость, а также неистребимая любовь к наживе.
-Так что - чай? - уточнил Аметист, замирая у верстака. Я слабо улыбнулась и без лишних слов кивнула.
Пока литанээ возился, разжигая очаг, я задумчиво смотрела на его скособоченную влево спину, прикидывая, как бы получше объяснить цель моего визита. Распространяться на тему сокровищ не стоило - все же, Микаэль был морским разбойником больше, чем литанээ, и вполне мог перехватить мою инициативу по поискам вех.
Не придумав ничего стоящего, я вздохнула и решила начать разговор с чего-нибудь отвлеченного - авось, в процессе беседы осенит:
-Мик, ты встречал своих еще хотя бы раз, после того, как...после того, как покинул дом?
Спина литанээ на секунду напряглась, но Аметист ответил абсолютно спокойным голосом, не поворачивая головы:
-Нет. Вряд ли они обрадовались бы мне...хотя представляю себе их удивление - пропащий сын дома Аметист вдруг решил вспомнить заветы предков и вернуться к родовому ремеслу! Да не где-нибудь, а в самом сердце пиратского гнезда, на Аэдагге! Думаю, отца, если он еще жив, хватит удар, а глаза сестер и брата станут величиной с золотой дорий.
Я хмыкнула, представив себе выражения на лицах своей родни, узнай они, какую жизнь веду я.
Впрочем, не ручаюсь, что им было бы не все равно.
-Ты ничего не знаешь о своих? Неужели ни разу не захотелось поинтересоваться?
-А какой в этом толк? - в голосе литанээ прорезались обреченные нотки, - скорее всего, они давно похоронили меня...да и я уже много лет не чувмтвую себя полноценной частью Дома Аметист. Так, рыбешкой, отделившейся от стаи и прибившейся к косяку пилозубов.
Я не нашлась, что ответить на эту неожиданную исповедь.
Тем временем Микаэль покончил с очагом; в нем ровно загудело жаркое золотистое пламя, над которым литанээ повесил котелок с водой.
-Ну, Кошка, - спокойно сказал он, рывком преодолевая расстояние до меня и опускаясь напротив, - так что у тебя за дело? Не прикидывайся, что решила навестить меня исключительно ради интереса к моей родословной. Выкладывай, иначе мне придется накинуть лишние серебрушки за бестолково потраченное тобой время.
Поняв, что уже не отвертеться, я извлекла из-за пазухи аккуратно завернутый в шаль Камень, бережно распеленала его и положила на колючий верстак перед Микаэлем, приготовившись импровизировать.
-Мик, - серьезно сказала я, кладя ладони на теплую от моих объятий поверхность артефакта, - я не скажу тебе, что это такое и зачем мне это понадобилось. Я просто хочу узнать, камень ли это,и есть ли в нем что-то необычное.
Микаэль понимающе кивнул, неотрывно глядя на Камень, и с укоризной промолвил:
-Кошка, первое, что я говорю своим клиентам - мне неинтересны ваши тайны и помыслы, только платите деньги. Думаешь, я не знаю, что на Аэдагге чем меньше ты знаешь, тем крепче твой сон?
Его слова немного успокоили меня, но я решила все же не открывать перед ушлым литанээ всех карт.
Я примиряюще улыбнулась и легонько подтолкнула Камень к Аметисту; тот занес над ним мозолистые ладони, но не сразу опустил их, испытующе глядя на меня.
-Кошка, эта штука, похоже, сделана из янтаря, а мы не работаем с ним и с жемчугом.
-Мик, - начиная сердиться на нерасторопного литанээ, проговорила я, - я не знаю, из чего сделан этот шар. Давай выясним и это.
Литанээ пожал плечами и, предупредив, что мзду он возьмет в любом случае, опустил ладони на полупрозрачный Камень и прикрыл радужные глаза.
Я сжала шероховатую поверхность верстака, подавшись вперед и жадно глядя на Говорящего. Белки его глаз быстро двигались под тонкими, вздрагивающими веками, а плотно сжатые губы периодически болезненно кривились. Неожиданно Микаэль резко открыл глаза, заставив меня вздрогнуть, и озадаченно уставился в пространство перед собой.
-Ничего не понимаю, - медленно проговорил он, поглаживая Камень, - эта...штука определенно имеет отношение к самоцветам, но она не дает понять, к каким именно.
Я недоуменно наморщила лоб.
-Что ты имеешь в виду?
-Видишь ли... - литанээ рассеянно посмотрел на очаг, чертыхнулся и, ловко вскочив на костыли, прыгнул к нему, не прекращая говорить, - видишь ли, для литанээ, при использовании литовидения каждый камень поет свою Песнь, помогающую определить, что он из себя представляет, и как лучше работать с ним...ну, это детали, тебе неинтересно. Янтарь и жемчуг не имеют Песни потому, что они - плоды живых существ, а не осколки ожерелья *******. Песнь же твоего камня слышна очень неотчетливо,
словно вынуждена пробиваться сквозь толщу воды. Я никогда раньше с таким не сталкивался.
Повисла тишина, прерываемая позвякиванием старого чайничка. Сноровисто действуя одной рукой, Аметист насыпал в него травяную смесь и залил кипятком из котелка; по комнате поплыл тонкий аромат болотной аюры********. Я жестом предложила помощь, но Микаэль возмущенно помотал головой, очевидно, не желая давать себе послабления и чувствовать себя калекой.
Пока он неловко ставил на верстак глиняные кружки, я тихо спросила:
-Это единственное, что ты видишь в нем необычного?
-Разве этого мало? - удивился Микаэль, - Кошка, ты достала где-то камень, сопротивляющийся литовидению, и еще недовольна?
Я разочарованно промолчала, стиснув зубы. Конечно, в глазах литанээ это выглядит настоящим чудом, только мне-то какой от этого резон? Вооружившись только этим знанием, вторую веху не найдешь.
Литанээ разливал по кружкам пахучий травяной чай, а я с тоской наблюдала за ним, подперев голову рукой. Придется начинать свои изыскания вновь...а я так надеялась на помощь Аметиста!
От невеселой перспективы и ощущения топтания на одном месте начала побаливать голова. Я отхлебнула немного отвара из аюры, абсолютно не ощущая вкуса, и, уткнувшись взглядом в шершавые серые доски верстака, принялась тихонько напевать себе под нос, чтобы успокоиться.
Внезапно верстак вздрогнул; подняв голову, я увидела, как Микаэль смотрит на лежащий рядом с ним Камень. В его взгляде сквозила тревожность, смешанная с озадаченностью.
-Повтори это еще раз, - отрывисто попросил он.
-Повторить - что?
-Напой, что ты там пела...неважно, что.
Я удивилась про себя, но исполнила его просьбу. Литанээ порывисто отставил свою чашку в сторону и вновь вцепился в Камень.
-Поразительно, - пробормотал он, - он отвечает...когда ты запела, его собственная Песнь будто бы стала громче, а внутри него что-то стало происходить.
Я почувствовала, как внутри лопнула натянутая струна, а по жилам разлилось теплое чувство эйфории. Неужели мы нащупали какую-то нить, ведущую к разгадке Камня?
-Изумительно, - тем временем бормотал литанээ, - вертя в руках Камень, - вот что, Кошка...ты уж прости, но я просто не могу сейчас отдать тебе этот камень. Оставь мне его хотя бы до завтра, а? Я хочу как следует изучить его и понять, что же такое с ним происходит.
Я с огромным сомнением посмотрела на Микаэля. Литанээ выглядел так, словно увидел женщину своей мечты; он держал Камень перед фанатично горящими глазами, бережно ощупывая его кончиками пальцев и беззвучно что-то шепча. В глубине души я прекрасно понимала и разделяла его чувства: то же самое я испытала, привезя Камень домой. А, с другой стороны, если вспомнить, с каким трудом мне удалось добыть эту веху и чего стоил побег из Ранаханна...сопереживание Микаэлю как-то быстро улетучивалось.
-Я не знаю, Мик, - наконец, с тяжелым вздохом призналась я, - видишь ли, этот камень мне очень дорог, и я не хотела бы доверять его кому бы то ни было...
Лицо Аметиста обиженно вытянулось, и на нем проступил отпечаток гнева.
-Кошка, я прошу оставить его мне всего лишь на одну ночь, - тихо проговорил он, стискивая Камень в ладонях, - я даже могу не брать с тебя денег. Завтра с утра зайдешь и заберешь его, даю слово.
В его тоне все яснее и яснее сквозили нотки какого-то безумия, и я слегка испугалась. Воистину, литанээ становятся ненормальными, когда дело касается мертвых самоцветов; будто мир живых их не интересует...
Заметив или же почувствовав мое сомнение, Микаэль подлил масла в огонь.
-Подумай сама, - вкрадчиво сказал он, - за эту ночь я могу обнаружить еще что-нибудь интересное в этом камне.
Я почувствовала, как чаша весов моих колебаний начала крениться в пользу литанээ. В самом деле, ведь именно Микаэль почувствовал что-то внутри Камня, когда я стала напевать; возясь с вехой в одиночку я часто пела, но ничего похожего не замечала. Я вновь взглянула в молящие глаза Аметиста и приняла решение.
-Ладно, - твердо сказала я, - но только на одну ночь. Завтра с утра я приду...
-Я знал, что ты поймешь меня, - возликовал было литанээ, но я жестом оборвала его и продолжила:
-Деньги ты получишь, и не отнекивайся. Мне не нужны подачки. И еще...мне нужен залог. Что-то, что послужит гарантией возвращения моего Камня в целости и сохранности.
Восторженное выражение на лице Аметиста чуть потускнело, но он, не раздумывая, вытянул из-под ворота рубашки какой-то кулон на цепочке и протянул мне.
-Разумное решение, - усмехнувшись сказал литанээ, - ты мне не доверяешь?
-Я никому не доверяю, - сухо сказала я, принимая от него кулон, - что это?
Микаэль чуть помедлил с ответом и негромко сказал:
-Аметистовый Глаз. Знак моего Дома. Самая дорогая для меня вещь - это единственное, что осталось мне в память о моей Семье.
Я рассмотрела кулон: действительно, он был сделан в форме серебряного глаза со зрачком из мерцающего сиреневого самоцвета. Значит, Аметист все же не отрекся от своих родных...и, возможно, даже хочет вновь повидать их.
Сжав ладонь, я залпом допила травяной чай и поднялась со скамьи.
-Спасибо за гостеприимство, Микаэль. Я зайду завтра, сразу после восхода солнца. Очень надеюсь, что тебе удастся отыскать в Камне что-то необычное.
-Береги кулон, - тихо промолвил Микаэль, умоляюще глядя на меня снизу вверх.
Я подняла руку к груди, и безделушка легко скользнула за кромку лифа.
-Не переживай, Мик, - широко улыбнулась я литанээ, - главное, чтобы моя вещь была у тебя в такой же сохранности.
***
Темнело. На Аэдаггу быстро опускалась ночь, овевая остров своим прохладным дыханием и зажигая в небе первые звезды. С моря доносились чьи-то покрикивания и мерный скрип кораблей, покачивающихся у причала; где-то высоко в небе тоскливо кричала припозднившаяся чайка.
Я стояла на пороге дома Микаэля, зябко кутаясь в плащ. Ноги, обутые в легкие плетеные сандалии, начали мерзнуть, а руки покрылись мурашками, но домой я не спешила, погрузившись в раздумья.
Таверна "Три мечехвоста", о которой говорила Рыжая Энн, совсем недалеко отсюда - нужно лишь дойти до конца Жестяной улицы и повернуть направо. Так почему бы не позволить себе небольшую передышку и не отправиться туда? Тем более, что повозиться с Камнем теперь предстоит Микаэлю, а я заслужила несколько часов веселья...
...Из таверны "Три мечехвоста" доносился неслаженный хор голосов; я без труда узнала зычный бас Алистера Беспалого, время от времени прорезавший эту разноголосицу; хрипловатый хохот Рыжей Энн и пронзительные вскирикивания Сайруса Щуки. Похоже, добрая треть всего пиратского населения Аэдагги набилась в это таверну. Неужели их так привлекла возможность выпить и закусить на дармовщинку, как обещал Саймон Черный? Конечно, морские волки любят покутить за чужой счет, но не столько же человек зараз...Хотя, вроде бы, Энн упоминала про какого-то менестреля.
Что ж, будет вдвойне грешно остаться в стороне от общего веселья.
Брезгливо обогнув чье-то пьяное тело, валяющееся в луже собственной блевотины у дверей таверны и втайне порадовавшись, что подол юбки не достигает земли, я толкнула тяжелую отсыревшую дверь "Трех меченосцев".
***
Первое, что меня поразило при входе в таверну - это действительно небывалое количество пиратов, вперемешку с проститутками толпившихся внутри. Все столы, уставленные кружками и заваленные солониной с какими-то овощами, были буквально облеплены морскими бродягами, однако большинство посетителей, тех, кому не хватило места, толпились в проходе, напирая друг на друга и вытягивая головы, всматриваясь куда-то в противоположный конец зала. Шум стоял такой, что приходилось кричать, чтобы можно было что-то услышать.
Я высмотрела невдалеке от меня Сайруса Щуку,с которым плавала в Ранаханн, протиснулась к нему и дернула за рукав,привлекая внимание.
-Что случилось? - прокричала я.
Сайрус обернулся и приветственно кивнул.
-О хайлэ, Кошка! - проорал он в ответ, - слышала про нового менестреля? Это какое-то...
Внезапно он прервался и стремительно отвернулся. Над толпой прокатился мелодичный звук, будто кто-то слегка тронул пальцами несколько струн.
Разноголосый хор моментально стих, и установилась такая звенящая тишина, что до моего слуха донесся стук собственного сердца.
Не успела я прийти в себя от изумления, как струны запели вновь, рождая неизвестную мне доселе мелодию. В ней слышалось дыхание леса и стук конских копыт, шелест птичьих крыльев и журчание ручья. Мелодия вводила в транс, обволакивая и рождая в мыслях какие-то расплывчатые дивные образы.
Через несколько мгновений в перезвон струн вплелся и голос - глубокий и сильный, заставляющий слезы наворачиваться на глаза, а тело - дрожать от восхищения.
Минул день,
Но я все еще здесь, с тобой,
Моя родная земля.
Твои леса, поля, холмы
И высокий купол небес...
Я все это вижу в последний раз.
О, ветер судьбы,
Подхвати меня,
Дай забыться,
Дай мне свободу,
Унеси за горизонт...*********
Менестрель пел, а я стояла, забывшись и прижав ладони к щекам, чувствуя, как из глаз невольно текут слезы. В какой-то момент, очнувшись от странного забытья, в которое меня погрузила песня, я огляделась, и увидела, что все - абсолютно все: суровые и жестокие морские волки, размалеванные проститутки, продавшие душу за звонкую монету, оборванные вонючие бродяги, застыли в едином восторженном порыве, полуприкрыв глаза и запрокинув голову. На их лицах отразилось выражение невероятного счастья и восхищения; кое у кого, как и у меня, на щеках поблескивали ручейки слез.
Неожиданно это зрелище воскресило в памяти наложниц калифа Ранаханна, и я почувствовала укол давно забытой паники. Неужели в качестве менестреля к нам явился еще один владыка Лах'Эддина?
Не теряя ни минуты, я начала проталкиваться вперед, безжалостно распихивая локтями присутствующих. Они, впрочем, будто и не замечали меня, чуть покачиваясь в такт дивной мелодии, в которую я отчаянно пыталась не вслушиваться.
Наконец, протиснувшись мимо превратившегося в собственную статую Алистера, я вынырнула из толпы к стойке хозяина таверны, облегченно перевела дух и только тогда обратила внимание на менестреля.
У высокой стойки, облокотившись на покрытую мутными разводами столешницу, сидел на высоком стуле темноволосый молодой человек в рубахе глубокого синего цвета со шнурованной горловиной и черных штанах, заправленных в стоптанные запыленные сапоги. Вся его поза - задумчиво опущенная голова, пальцы, будто бы самостоятельно перебирающие струны небольшой лютни, слегка ссутуленная спина - говорила о том, что сейчас он не видит и не слышит ничего вокруг, для него существует лишь мир, нарисованный его песней...и он не очнется, пока не допоет ее до конца.
Вряд ли он может быть еще одним воплощением твари с Забытых Пустошей...тогда в чем причина всего происходящего?
Неожиданно я ощутила слабый приступ зависти. Мои песни никогда не вызывали такой реакции у пиратской публики; каким же секретом владеет этот незнакомый музыкант?
Мои мысли были прерваны последними аккордами песни; дотронувшись до струн в последний раз - мягко и бережно, будто благодаря лучшего друга - менестрель опустил свой инструмент и поднял голову.
Отвлекшись от завистливых дум, я невольно отметила про себя, что, пожалуй, бродячий музыкант слишком красив для подобного занятия. Правильные, утонченные черты лица, в обрамлении чуть вьюшихся густых темных волос до плеч, подходили больше какому-нибудь богатому королевскому вельможе с родословной, уходящей в глубь веков, чем менестрелю, странствующему по тавернам и не имеющему ничего за душой. Однако в его лице было еще что-то, какая-то неуловимая тень, будто набрасывающая на его красоту незримую вуаль чего-то странного...жутковатого.
Тем временем, не догадываясь о моих мыслях, музыкант встал, оказавшись почти на голову выше меня, и легко поклонился, будто благодаря аудиторию за внимание. Таверна вновь взорвалась криками и свистом, и на сей раз в них звучало неподдельное восхищение, несвойственное, в принципе, пиратам. Кто-то, заходясь в ажиотаже вострога, даже колотил кружкой об стол, и я с досадой почувствовала, как моя ревность к подобной популярности менестреля усиливается.
"Молодец, парень!", "А веселое ты знаешь что-нибудь?", "Сыграй-ка песенку поживее, пока Серный не пришел!" - доносилось со всех сторон; чуть раздвинув губы в улыбке, певец поднял руку, прося внимания. Буря восторга слегка поутихла.
-Спасибо вам за столь теплый прием, - негромко проговорил он, но его голос, казалось, разнесся по всему помещению, - но, увы, мне пора. Я покидаю Аэдаггу на рассвете, и у меня осталось несколько неотложных дел...
Его последние слова были заглушены гвалтом - на сей раз, недовольным. Менестрель едва заметно поморщился и приготовился было еще что-то сказать, как вдруг Сайрус Щука, неведомым образом выбравшийся из толпы следом за мной, истошно заорал пьяным голосом:
-Ну, и убирайся с Аэдагги! У нас тут есть певцы и получше, правда, Кошка?
Застигнутая врасплох, я, тем не менее,была польщена, что обо мне не забыли в пылу восхищения песнями приезжего музыканта, и, едва сдерживая самодовольство, кивнула. Пиратская толпа, будто бы впервые увидевшая меня, обрадованно загоготала, а менестрель недоуменно посмотрел на меня, чуть сдвинув брови. Однако Сайрус и не собирался на этом останавливаться.
-Кошка! - вновь проорал он, уловив паузу во всеобщем шуме, - ну-ка, покажи этому красавчику, как ты умеешь петь! Пусть он узнает, что такое настоящая песня!
Предложение это было принято с неимоверным восторгом и энтузиазмом; менестрель слабо улыбнулся, сдержанно кивнул мне и отошел в сторону. Не успела я и слова сказать, как десяток рук подхватили меня и поставили на самый крепкий стол в "Трех мечехвостах".
Оттолкнув наиболее назойливых пиратов, я отряхнула юбку, отбросила на спину волосы и оглядела толпу. Их глаза жадно пожирали меня; пираты, распаленные лэем и диковинными песнями приезжего мерестреля, явно жаждали услышать что-то свое, знакомое...и я знаю, что.
Я откашлялась, выпрямилась и, бросив горделивый взгляд на бесстрастно взирающего на меня менестреля, запела:
Я побывала во многих местах,
Я путешествовала по миру,
Все время в поисках чего-то нового...
Многоголосый рев десяток глоток на секунду прервал меня; морские волки моментально подхватили слова песни следом за мной:
Какая теперь разница,
Когда все дороги, по которым я ходила,
Кажется, всегда вели обратно к тебе...
Старые знакомые лица,
Каждый, кого ты встречаешь,
Следуя путям земли,
Камни мостовой и фонари
Очерчивают каждую улицу
И зовут меня вернуться домой...**********
Я пела, забыв обо всем на свете, чуть пританцовывая на скользкой столешнице; ответом мне был нестойный пьяный хор и восторг, льющийся отовсюду...
...Внезапное чувство близкой опасности обожгло меня изнутри; следом пришло настойчивое ощущение чьего-то пристального взгляда.
Поперхнувшись словами припева, я резко обернулась и замерла, чувствуя, как мой постамент уходит из-под ног.
В дверях таверны стоял капитан Коннар, неотрывно глядя на меня.
Поймав мой потрясенный взгляд, он нехорошо улыбнулся и кивнул мне - по ранаханнскому обычаю скрестив руки на груди.
*лэй - крепкий алкогольный напиток, изготавливающийся из перебродивших ягод и хлеба, пользующийся особой популярностью у пиратов;
**пилозуб - разновидность акулы. Обладает вытянутыми челюстями, усеянными несколькими рядами скошенных к глотке зубов; при захвате жертвы "перемалывают" ее при помощи этих зубов;
***Белая дева/Дева Луны - верховная богина в космогонии княжества Хайань; считается покровительницей плодородия, весны и любви;
****сыновья Хэлля - верховные демоны Нижнего мира в космогонии Алдории. Всего их шесть, покровительствующих шести основным человеческим порокам;
*****Веселые кварталы - кварталы, где живут проститутки;
******аналог - брать быка за рога. Источник - алдорская легенда о Саане-избавителе, великом герое, победившем бога Хэлля и загнавшем его в Нижний мир. Саан победил, ухитрившись моментально схватить бога за глотку - самое уязвимое его место;
*******Легенда, записанная в Хрониках Камней, гласит, что род литанээ берет свое начало от Алайи - Праматери, родившейся в Мертвых снегах на окраине мира. У Алайи было ожерелье из самоцветов, которое она сорвала со своей шеи, как только оказалась под животворящим солнцем; это ожерелье она подбросила высоко вверх. Взмыв в воздух, оно порвалось, и самоцветы рассыпались пригоршней разноцветных сверкающих звезд. Их подхватил ветер и в мгновение ока разметал по четырем материкам. Каждый самоцвет, упав на землю, дал начало Семье литанээ, одарив каждую семью уникальными свойствами каждого отдельно взятого камня. Например, роду Сапфиров была дана способность наделения мудростью, Дому Берилл - просветлять разум и насылать болезни на врагов и т.д;
********аюра - болотное растение, обладающее тонким, лимонно-мятным ароматом; внешне похожа на гибрид ромашки и мелиссы;
*********Вольный перевод первого куплета песни гр.Rhapsody of Fire "Wings os Destiny";
**********песня гр.Blackmore's Night, пер. Анна Сибуль.