Как и когда сложилась традиция ночных бдений во вторник, я уже и не припомню, честно говоря. Так уж у нас принято - собираться в каждый, ничем иным не примечательный день недели у меня на кухне, бездумно жечь свечи, обсуждать общечеловеческие и философские проблемы, аргументируя свои взгляды историями из жизни, и попивать свежесваренный кофе. Некоторое время назад мы собирались, чтобы поиграть в преферанс, благо тогда нас было четверо и не было необходимости отправлять кого-то под стол. Но затем компания как-то обросла почитателями и, дабы не обижать вновь прибывших (ибо нет ничего скучнее, чем наблюдать за "расписавшими пулю" на всю ночь), мы перенесли свои карточные забавы на пятницу. А вторник превратился в этакий вечер светской болтовни. В традициях европейских светских раутов такой прием именуется легкомысленным словом "журфикс". Для нас же он стал своеобразным днем ценителей неспешных бесед и полуночных разговоров. Импровизированный свечной очаг стянул к своему огню очень странных личностей. Порой мне казалось, что всем нам нужно было родиться в Англии XIX века, а вовсе не в Сибири на рубеже века XXI. На наших вечерах никогда не обсуждались мировые новости, политические интриги или газетные статьи. Хотя на последнем пункте категоричность моего утверждения хромает, поскольку иногда именно газетные заметки служат нам поводом для самых что ни на есть головокружительных дискуссий. Однако речь сегодня пойдет не об этом.
Кажется, эту девушку привел Мигель. В принципе, нет ничего странного в самом этом факте, хотя за Мигелем, как за одним из первых членов нашего полуночного клуба еще с тех времен, когда он был посиделками за преферансом, ничего похожего не водилось. Однако, в конце концов, почему бы и нашему ортодоксу и отцу-основателю традиций не совершить разок то, что иные члены Ордена Ночного Вторника делают с завидной регулярностью, то есть не привести с собой кого-то еще. Итак, девушка. В общем-то, ничего особенного в ней не было. Это была обычная девушка лет 18-20, красивая ровно настолько, насколько может быть красива юная девушка, русоволосая с серо-голубыми глазами, одетая соответственно современной моде... В общем, обычная такая девушка. Единственным ее отличием от остальных случайных людей было, пожалуй, то, что она с места в карьер заявила, что хочет быть оратором, то есть сразу же приступила к своему рассказу.
- Вся эта история начала происходить со мной, когда тяжело заболела моя бабушка, - начала она. - Однако перед тем как начать описание основных событий, я хочу немножко подробнее остановиться на истории моей семьи. Моя прабабка, мать моей родной бабушки, маминой мамы, была очень странной персоной и, по всей видимости, мужененавистницей. Во всяком случае, в графе "отец" в документах ее обеих дочерей значится одинаковый прочерк. К тому же, они совершенно непохожи друг на дружку. Одна обычная, я бы даже сказала среднестатистическая, а вторая - черная, как смоль, с орлиным профилем, похожая не то на грузинку, не то на цыганку. Как рассказывала моя мама, очевидно со слов ее мамы, то есть моей бабушки, Тамара (именно так зовут ту самую бабушку, о которой пойдет речь) в совсем юном возрасте увязалась за табором цыган и надолго сгинула с семейного горизонта. Вернулась в семью она через десять лет, ровнехонько в тот день, когда умирала прабабка. Пожила дома неделю, затем опять исчезла. А потом вернулась, когда мне было уже лет восемь. Бабушка к ее возвращению, помнится, отнеслась более чем настороженно, да и все прочее наше окружение - разнообразные тети, родственницы, соседки - восприняли ее появление без особого восторга. Все, как одна, твердили в голос, что она ведьма и вернулась не к добру.
Надо сказать, что в начале истории я даже немного запуталась в этих "бабушках", "прабабушках" и "маминых мамах". Когда же прозвучало слово "ведьма", мне едва удалось сдержать скептическое хмыканье. Надо ли говорить, что каждый из нас в определенный момент биографии пытался включить в свою родословную разнообразных шаманов, колдунов и прочих жрецов каких-нибудь замысловатых культов, вплоть до служителей Пернатого Змея Кецаткоатля. Вот и сейчас перед нами находилось существо, вообразившее, что нашу, привыкшую к иным мистическим откровениям компанию, можно удивить простым упоминанием слова "ведьма". Во всяком случае, после своей последней фразы девушка выдержала многозначительную паузу, очевидно, ожидая нашей бурной реакции. К вящему ее сожалению на лицах не было ничего, кроме выражения вежливой заинтересованности. Однако я отвлеклась, пора бы вернуться к повествованию нашей гостьи, которое на поверку оказалось куда более занимательным, нежели всем нам, а мне, пожалуй, в первую очередь, показалось в начале.
- Не могу сказать, что я обожала эту бабушку или очень часто ее навещала, - продолжала наша юная ораторша. - Я относилась к ней, скорее, с чувством какого-то боязливого благоговения. В отличие от остальных моих многочисленных родственниц, она выглядела очень и очень внушительно - величавая, высокая, с горделивой осанкой, черными, как смоль волосами, казавшимися еще более черными от редких серебряных нитей, которыми ее наградил возраст. Виделась я с ней редко, разговаривала еще реже, поскольку на семейных торжествах сия странная особа почти не присутствовала, а в гости к ней захаживать просто так было не с чего. Она так и осталась бы для меня загадочной персоной номер один в нашем запутанном генеалогическом древе, если бы не начала умирать. Однажды мама сказала, что мы должны поухаживать за бабушкой Тамарой, потому что ей стало совсем плохо. Так я и оказалась у нее дома. Она почти не вставала и почти не разговаривала. Мы с мамой выслушали ее участкового врача, дяденьку преклонных лет с чрезвычайно-профессионально-добрыми глазами, который с сожалением качая головой, уведомил нас о том, что ей осталось от силы пара месяцев жизни, мы навели в квартире бабушки блестящую чистоту и договорились дежурить по очереди - негоже оставлять человека при смерти совершенно одного. Пусть она нам обеим почти чужая, но все же родная кровь. Ночью осталась дежурить мама, а я сменила ее под утро и лишь тогда решилась посмотреть на мою загадочную бабушку Тамару, ушедшую в небо вместе с табором, когда ей было лет чуть меньше, чем мне сейчас. Даже на смертном одре она продолжала выглядеть все так же величаво. Ее орлиный профиль заострился, а смуглая кожа стала напоминать темный пчелиный воск. Она вдруг открыла глаза и произнесла: "Подойди ко мне, внучка". Я пошла, словно загипнотизированная. Она взяла меня за руку, сказала: "Спасибо, внучка" и снова закрыла глаза. Мне показалось, что она уснула.
Девушка перевела дух, отвела со лба прядь волос и оглядела собравшееся сборище. Да, вне всякого сомнения, она умела рассказывать. Речь ее текла плавно, без неопределенных пауз, создавалось даже впечатление, что она долго и вдумчиво к этому выступлению готовилась.
- Ну и что же дальше? - нетерпеливо спросила Лора, забираясь на табуретку с ногами.
- Дальше... - продолжала наша гостья. - Дальше мне хотелось, думать, что она уснула. Собственно, все именно на это и указывало - глаза закрыты, дыхание медленное и глубокое. В общем, мне не терпелось поближе познакомиться с массой странных предметов, которые в ее маленькой квартирке были буквально везде - в старом, видавшем виды серванте, на книжных полках, на комоде, в каких-то маленьких, по всему дому расставленных не то тумбочках, не то ящичках. Первое, что бросалось в глаза - это литые металлические подсвечники. Их было штук, наверное, десять. Разной величины, разной формы, но выполненные в безукоризненно-едином стиле. На комоде стояла резная деревянная шкатулка огромных размеров, просто-таки ларец, но я не решилась ее трогать. А угол комнаты был задрапирован бархатной черной занавеской. Разумеется, отогнуть краешек занавески куда проще, чем начать рыться по шкафам и полкам! Именно это я тогда и сделала. В уголке обнаружился небольшой столик, на котором стояла массивная чугунная пепельница на ножках и восхитительно красивый хрустальный с серебром кубок. На скатерти был вышит большой серебряный треугольник, а по углам столика были еще четыре таких же подсвечника, только очень маленьких. Я тогда еще не знала, для чего нужны все эти предметы, но они производили впечатление каких-то магических.
Джулия налила всем по новой порции кофе и все, в том числе и наша ораторша, на некоторое время замолчали. Завсегдатаи вторничных бдений многозначительно переглядывались друг с другом, но взгляды их то и дело скрещивались на нашей гостье. Я умышленно не называю здесь ее имени, хотя она, разумеется, представилась. Имена в нашем повествовании получают только те, кто становится членом нашего узкого круга. Хотя, непохоже, чтобы нашу гостью это хоть как-то задевало.
- Когда же я, удовлетворив свое любопытство, вернулась к постели бабки Тамары (Тамары, заметьте, а никак не Томы или Томки), то увидела, что она совсем даже не спит, а наблюдает за мной внимательными, черными, очень живыми глазами, словно она и не лежала при смерти. "Э-э-э... - промямлила я, чувствуя, как мои коленки стремительно превращаются в кисель. - Простите, я не нарочно...". Бабушка лежала неподвижно, глаза ее все продолжали меня сверлить суровым немигающим взглядом. В тот момент, когда мне уже хотелось рассыпаться по полу мелкой пылью, она вдруг поднялась с постели и все так же без слов направилась к черной занавеске. Решительно отдернув черный бархат, она принялась сноровисто и деловито расставлять по столу подсвечники, откупорила замысловатую бутыль, на которую я почему-то не обратила внимания, плеснула из нее в хрустальный кубок. Потом разожгла в чугунном чреве пепельницы тусклый огонь, швырнула на него несколько щепоток какого-то порошка. Я смотрела на все это, как завороженная. Было очевидно, что Тамара (в этот момент она совершенно не воспринималась старой, так что у меня просто язык не поворачивается назвать ее бабушкой) делает все это не впервые, очень уж технично у нее все получалось. Засветились свечи... Очень странным, тускло багровым пламенем. Я осознала, что не успела заметить как, когда и кто выключил верхний свет. Тонкие губы Тамары что-то шептали, она медленно водила своими сухими руками сначала над кубком, потом над каждой свечой, потом над пепельницей. Затем ее взгляд снова обратился ко мне. Я чуть было не отпрянула - такими дьявольскими показались мне ее глаза с отражавшимися в них язычками пламени. Ее ладони остановили свой танец прямо напротив моего лица. Фразы, которые она мне говорила, стали почти различимыми... Потом... Дальнейшее я помню с трудом, честно говоря. Вроде бы, на столе появилось мутное круглое зеркало. Потом... Вроде бы она заставила меня в него смотреть и повторять какую-то ничего не значащую фразу... Потом... Вроде бы в зеркале я видела какие-то образы, утонувшие в кровавых кругах. Потом... Потом в руке у Тамары оказался нож с черной ручкой, которым она сноровисто полоснула меня по запястью.
Девушка приподняла рукав, продемонстрировав нам тонкое правое запястье, изуродованное поджившей ранкой. Глаза ее периодически заволакивал туман. Ее плавная речь стала сбивчивой, пальцы подрагивали. Теперь уже было неважно, придумала она это все, или рассказанное нашей гостьей происходило на самом деле, все наше сборище превратилось в слух, с нетерпеливым вниманием ожидая продолжения рассказа. Джулия наполнила опустевшие чашки.
- Я держала руку над бокалом и смотрела, как капли моей крови превращаются в узоры, свиваясь змеями, расползаясь туманными пятнами и звездами. Сознание медленно возвращалось, похоже, оставив где-то на полпути страх. Итак, я больше не боялась. Тамара туго забинтовала порез, потушила свечи, расставила все по местам и величественно прошествовала к своей постели. "К сожалению, девочка, мне нечего тебе оставить, - произнесла она наконец. - Если бы ты была хоть немного одарена, то уверяю, мое наследство сделало бы тебя если не счастливой, то могущественной. А так... Ничего не бери из моего дома. Это принесет тебе лишь несчастье..." Бабушка, вдруг снова ставшая старой, немощной и больной, прикрыла помутневшие в один миг в глаза. На улице, где до этого момента было тихо, завыл ветер, громыхнул гром, зашумело, заскрежетало. Я заткнула уши, чтобы этого не слышать, мне казалось, что деревья кричат от боли, терзаемые противоестественными порывами ветра, что ветер заунывно кого-то зовет. "Прощай", - прошептали бескровные губы бабушки. Ее взгляд замер, уставившись куда-то в пустоту. И немедленно все, словно по волшебству стихло.
Наша гостья обвела своих слушателей блестящими глазами. Были ли это слезы? Или глаза ее блестели оттого, что она была довольна произведенным впечатлением? Не знаю. Мы могли быть довольны. Даже не будучи оригинальной, эта история оживала в устах нашей ораторши, оказавшейся на редкость живой и эмоциональной.
- Некоторое время я сидела неподвижно, - голос ее стал хрипловатым, словно бы чужим, больше ей не подчинявшимся. - Потом мне хотелось срочно бежать к телефону-автомату, звонить матери, в скорую, еще куда-нибудь... Я поняла, что моя бабушка мертва. Но через пару минут мне в голову пришла мысль, что это все успеется, а пока... Мне показалось, что мной управляла какая-то злая воля. Я бросилась к комоду и, дрожа от нетерпения, стала искать... Что? Ключ, конечно же. От красивой резной шкатулки. Как ни странно, я нашла его почти сразу же. Маленький, черно-бронзовый с треугольной головкой. Он щелкнул в хорошо смазанной скважине маленького замочка, крышка послушно распахнулась. Шкатулка хранила множество разных украшений. Перстни, подвески, серебряное с изумрудами колье, браслеты... Как раз один из них и привлек мое внимание. Тяжелый, массивный, черненого серебра с замысловатым узором браслет. Вот этот, - она вытянула другую руку, и наши взгляды обратились к необычной вещице, украшавшей ее запястье. Узор... Узор вызывал странные ассоциации. То казалось, что это какие-то фантастические цветы, то - клубы дыма, причудливо свившиеся на фоне ночного неба, то напоминал каких-то несуществующих животных, сцепившихся в вечном единоборстве. Браслет существовал на самом деле. Более того, вещь была несомненно уникальная, возможно антикварная, либо заказанная и искусственно состаренная. Во всяком случае, я не видела ни одной подобной штуки в художественных салонах или ювелирных магазинах. Необычная вещица была, чего уж там...
- Этот браслет я никогда на бабушке не видела и не слышала, чтобы кто-то его упоминал. А значит никто и не сможет опознать эту вещи и обвинить меня в воровстве. Я быстро засунула браслет в сумочку, привела все в порядок и выскочила на улицу к телефону.
Девушка покрутила браслет на руке и задумчиво закурила. Никто не решался нарушить молчание, ни один человек не стал задавать вопросов, хотя молчание явно затянулось.
- Дальнейшие хлопоты меня мало касались. Готовились похороны, в доме была беготня, набежали толпы родственников, о которых все уже успели позабыть. Похороны я пропустила... Почему-то мне не хотелось смотреть на мертвую бабушку. Наверное, меня мучили угрызения совести... Не знаю... Прошло несколько дней. Потом мне приснился сон. Мне снилась моя собственная комната. Бабушка, а точнее совсем молодая женщина Тамара, ослепительно красивая с распущенной смоляно-черной гривой, гладкой смуглой кожей, одетая в черно-летящее платье, подпоясанное тонкой серебряной цепочкой, вошла в дверь и остановилась на пороге. На губах ее играла недобрая усмешка. "Я знала, что ты возьмешь этот браслет, - на лице ее снова блеснула белозубая улыбка. - Теперь ты никогда не сможешь снять его с руки. Он теперь твой навсегда. А ты теперь навсегда принадлежишь мне. С каждым днем все больше и больше!" Затем она исчезла, исчез сон, я провалилась в темноту. Пробуждение было мучительным и болезненным. Вечером браслет лежал в ящике моего стола, а с утра я обнаружила его на своей руке. Я вскочила с кровати, чувствуя тошноту и головокружение, сорвала с руки проклятый браслет и зашвырнула его обратно в стол. В голове было мутно и тяжело. Я чувствовала себя больной.
Она снова замолчала. Всем было понятно, что она приближается к завершению своего повествования. Глядя на ее лицо, трудно было поверить в реальность того, что она описывает. Хотя...
- Следующие дни прошли, словно в тумане. Подчас я ловила себя на том, что не помню, что я делала и говорила мгновение назад. Снова осознать себя нормально мне удалось только вчера. Со смерти бабушки прошло около двух недель. Браслет оказался на моей руке. Попытки снять его приводят к мучительной головной боли. А я сижу здесь и рассказываю вам эту историю. Что мне теперь делать, я не знаю.
- Может быть, к специалисту обратиться? - неуверенно предложила Джулия. Мигель фыркнул. Джонатан закашлялся. Фиона нервно теребила в руках носовой платочек. Я не знала, что ответить. Сначала девушка показалась мне пустоватой и легкомысленной особой. Возможно, таковой она и являлась, просто это существо попало в нешуточную беду. Если она не придумала это все, конечно.
- Знаешь, - подал голос Стефан, вообще-то довольно редко посещавший наши заседания парень, кажется какой-то приятель Джулии. - Мне кажется, что тебе стоит отсюда уехать. Неважно куда, главное далеко. Хорошо, если за границу. Еще лучше, если в Америку. Такие вещи не проходят испытания расстоянием.
- А я слышала, - почти перебила его Джулия. - что для магии расстояния не имеют никакого значения. Если заклинание действует, то оно найдет тебя даже на другой планете.
Потом заговорили все разом, перебивая друг друга. Потом также хором замолчали. Было ясно, что наша искушенная в мистических и запредельных вопросах ничего не может посоветовать девушке, которую преследует умершая бабушка-ведьма. В принципе, немудрено. Среди нас не было ни одного человека, всерьез практиковавшего хоть одну из оккультных дисциплин. Так, каждый из нас когда-то увлекался рисованием каббалистических знаков, зачитывался Папюсом или призывал на свою голову духов. Но НИКТО И НИКОГДА не занимался этим по-настоящему. Описанная же нам только что история до боли походила на правдивую. Наша гостья вдруг вскочила со своего места:
- Ой, уже ведь поздно, мне пора домой! Спасибо за то, что выслушали, я была бы очень рада вступить в ваш клуб. Если освободится вакантное место, имейте меня в виду. Надеюсь, вам было интересно слушать мой рассказ, - она схватила сумочку и выскочила так быстро, что никто не успел ее остановить. Мы сидели и молча смотрели друг на друга.
- А по-моему... - Джулия не произнесла запрещенных в клубе слов. Все завершили про себя сами: "Она просто все придумала". Всем нам очень хотелось так думать.
*****
Мигель позвонил в пятницу. Да, кажется именно в пятницу. Поздним вечером, когда я уже собиралась ложиться спать.
- Она умерла, - просто сказал он.
- Кто? - не сразу сообразила я, хотя уже прекрасно знала ответ.
- Она. Та девушка, что рассказывала нам в этот вторник про браслет. Ее нашли на могиле Тамары Тихомировой с перерезанными венами. По всем правилам. Я во вторник расскажу то, что знаю, хорошо?
- Да, конечно, - никаких подробностей. Это касается всех сразу или никого.
*****
Синяя скатерть, свечи в канделябр, высокие тонкостенные стаканы. Сегодня странное и особенное заседание. Все приходили молча. Молча же рассаживались за столом. Молча смешивали себе коктейли. Почему именно коктейли? Не знаю, просто было именно такое настроение. У всех одновременно.
Мигель оглядел всех, словно ждал увидеть в наших глазах жадное внимание и болезненное любопытство. Не знаю, удовлетворил ли его этот осмотр, но он начал свой рассказ.
- Она вернулась домой и увидела у себя над кроватью портрет Тамары. Такой, как она пришла к ней во сне. Красивой, улыбающейся с алым цветком в волосах. На зеркале лежала записка: "Дорогая, надень завтра красное платье, у меня свидание". Она обвела застывшим взглядом свою комнату, в которой все как-то до неузнаваемости поменялось: она не помнила, откуда взялось это покрывало с драконами, что это за букет цветов на подзеркальном столике, откуда эти картины на стенах. Она взглянула в зеркало на свое отражение. Оттуда ей улыбалась не она. Из-под маски, которую она до настоящего момента считала своим лицом, на нее смотрела Тамара, недобро улыбаясь и поблескивая черными глазами. Не было выхода. Не было решения. Никто не мог помочь. Наконец она вскинула голову и взглянула на портрет на стене. "Тамара, а ведь ты меня совсем не знаешь, - подумала она. - У меня еще есть один вариант..." На следующее утро ее нашли мертвой на могиле недавно умершей бабушки. Ни единой капли крови не пролилось мимо холмика. Последними ее словами было: "Я заплатила, мы в расчете..."
Мигель опустил глаза и отвернулся, смахивая невольно набежавшие слезы. Затем протянул руку, и что-то с глухим стуком упало на синий бархат скатерти. Браслет. Тяжелая вещица из черненого серебра.
- А может быть, все было совсем не так. Только теперь это неважно.
*****
Мы стояли над свежей могилой. С фотографии на памятнике на нас смотрели смеющиеся глаза нашей недавней ораторши. Цветы еще не успели завять, осенние дожди не испортили роскоши венков. Джулия задумчиво крутила в руках маленький невзрачный букетик. Потом она решительно шагнула вперед и положила их рядом с мраморной плитой, где они немедленно затерялись в яркой мешанине роз, хризантем и гладиолусов.
- Добро пожаловать в Орден Ночного Вторника, Мона, - тихо произнесла я.