...и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний; то, что видишь, напиши в книгу...
Откровение Иоанна Богослова, глава 1
Стейн смотрел на затягивающуюся на глазах рану.
Рана копошилась. На глазах темнела, сворачиваясь, кровь, покрывая жесткой корочкой место, откуда минуту назад Элдар извлек стрелу. Края бугрились и рубцевались, корка трескалась, обнажая розовую еще, нежную кожицу, и Стейн боролся с отчаянным желанием это место почесать.
- Охренеть! - восхитился Элдар и глаза протер, наверное, чтобы удостовериться в увиденном. Стейн мысленно с ним согласился.
Невероятно, но артефакт действует. Даже в единственном числе. И если они найдут пару, король, наконец, прекратит войну. Закончатся страдания Саакских земель, перестанет проливаться кровь сыновей ее, смолкнет материнский плач по убитым детям. Заколосятся поля, скотина расплодится. И возродятся Саакские земли на радость Единого, согретые лучами любви его.
Архиепископ Аурелий был убедителен. Сыпал красивыми словами и нашедшему сулил богатства немеряные, славу и запись в летописях, которая увековечит героя в веках.
Слава Стейну и даром не сдалась. А вот карман не мешало бы пополнить. Поместье отцовское давно захирело. Чума выкосила крестьянские деревни, война забрала работоспособных мужчин, оставив на полях лишь женщин, стариков и детей... Матушка в последнем письме в очередной раз жаловалась на неурожай, на мор скота и на то, что высылаемых Стейном денег не хватает, и они едва сводят концы с концами. А у сестрицы младшей первый выход в свет. Ей семнадцать - еще пару лет и девой старой прозовут, слухи поползут, а репутация - единственное, что осталось у рода Одли.
Стейн поморщился и бросил недоверчивый взгляд на артефакт.
- Она, что ли? Взаправдашняя? - кивнул Элдар и на всякий случай перекрестился. Излишнюю набожность из него не вышибли ни чума, ни война ни голод, охватившие почти все государство. Лишь столицу и Северные острова пока не коснулась длань лишений, но по глазам полковника Стейн читал: это дело времени. А кому, как не полковнику Мейсону об этом знать - он с самим королем в кровном родстве состоит и при дворе бывает частенько, привозя оттуда свежие сплетни.
О плачевном положении королевства полковник не говорил ни слова, но в казармах все чаще вспыхивали запрещенные, разлагающие моральный воинский дух разговорчики, а иногда по ночам, в шепоте солдат можно было различить слова "Зигмунд" и "измена" в одном предложении. Власть Венценосного пошатнулась и так и норовила рухнуть на голову народу саакскому, сея панику и хаос.
Не потому ли так торопился государь отыскать пресловутый артефакт? Не оттого ли награда за находку так высока?
А находка - вон она, лежит на столе, из рук выпущенная. Покрытый слоем патины металл выглядит тускло, блекло, и древние, колдовские символы почти неразличимы. Разве что... Вязь рун на изогнутой дужке и колесико, на котором знаками языческих шаманов отмечены четыре стихии: вода, земля, огонь и воздух.
И Стейну слабо верится, чтобы шпора эта принадлежала апостолу Единого. Единый отвергает враждебные религии, заставляющие людей поклоняться придуманным по невежеству и отсутствию учености божкам.
Однако силу артефакта отрицать он не мог.
- Похоже на то, - мрачно ответил Стейн и рану все же почесал. Содрал твердую корочку, нежная кожа треснула, пуская кровь вперемешку с сукровицей. Но что есть сукровица в сравнении с тем, что стрела сердце насквозь пронзила, а Стейн все равно дышит? Трогает вон - кожу на груди, рубаху, кровью залитую, стрелу окаянную, которую протолкнуть пришлось, а когда проталкивали, Стейн рыгал кровью и матерился. А все равно дышал. Странно? Еще как.
А ведь подох бы, как пить дать, если бы за секунду до не блеснула под ногами волшебная находка, и не наклонился бы Стейн ее поднять. Так и не выпустил из рук, пока стрелу вынимали.
И радоваться бы, только радоваться не получалось. Нет, Стейн любил жизнь свою непутевую. И службу любил, и битвы, когда надежда лишь на меч и отвагу, и таверны, где праздновали победы с братьями по оружию и зализывали раны поражений. И постоялые дворы, и бордели придорожные, где нет-нет, да и найдется ласковая и кроткая, которая душу солдатскую на ночь растопить способна. Играли? Должно быть. Так и Стейн играл. Притворялся мужем - любящим, щедрым. Ненадолго, на несколько часов. Война много времени для иллюзий не дает.
А все же жизнь свою Стейн ценил. Помнится, когда увидел древко, что из груди торчит, так ему жалко стало, что помрет. А потом... а что потом? Единый его все равно к себе не примет, а к Рогатому рано еще - не пожил ведь толком. Не прославился. Да и двадцать семь весен - много ли? Жить бы и жить.
Тому, что жив, Стейн радовался. А вот находке радоваться не получалось. Кожа на ладони, что шпору треклятую сжимала, огнем горела, хотя не было на ней никаких следов. А от самого артефакта опасностью веяло. Нет, обычная себе шпора, медная, почистить бы, оттереть патину, отшлифовать узоры. А сила в ней чувствуется. Или это последствия волшебного излечения так сказываются? Усталость еще. Поспать бы.
Эта мысль Стейну понравилась.
Полковник зашел через час. Цокал языком, качал головой и боязливо косился на безобидную на первый взгляд находку. Щупал шрам на груди Стейна, будто поверить не мог. Разглядывал на свет древко обломанной стелы. А потом велел с рассветом к главе Святого ордена ехать, лошадей не жалея. И отчего-то Стейну показалось, что не славы ради гнал их полковник Мейсон к святым отцам. Знаки напугали. И руны, читать который Стейн не умел.
- Заверни в сукно и спрячь, - велел он Элдару. - Завтра свезем в столицу, сдадим Ордену из рук в руки. Пусть сами с ней разбираются. Придворного мага позовут, проверят штуковину эту. А сегодня спать. Устал...
И будто эти слова подтверждая, веки Стейна налились тяжестью и решительно закрылись.
- Хорошо бы вторую... - мечтательно вздохнул Элдар, думая, должно быть, об обещанной награде.
- Хорошо бы. Но у нас только одна. А на земли дикие без приказа я больше не сунусь. - Стейн улегся на лавку, как был, в окровавленной рубахе, и руки за голову закинул. Зевнул, радостно отмечая, как же хорошо все же жить. Поленья в печи трещат, Элдар стучит посудой, за стеной ворчит Рон Вырви Глаз. Сам Стейн почти уже спит, когда друг соглашается довольно:
- И то верно. Может, за одну половину награды дадут.
Стейну и того хватит.
***
Снилась Стейну река. Гнутые ветви горбатых ив, склонившиеся к воде. Низкое серое небо с рваными облаками. Ветер холодный, а Стейн в рубахе одной, и та на груди порвана - в районе сердца, где стрела прошла. Пальцы тянутся пощупать лиловый шрам в виде розы, оставшийся на помять о чуде. Кожица на том месте нежная, слегка сморщенная, отчего-то хочется шрам укрыть, спрятать, и Стейн кутается в полы рубахи.
Зябко. Рябь по воде, а сама вода в реке черная, мутная, пугающая. На всякий случай Стейн от кромки отступает, пятится - ближе к стволу ивы, желая укрыться под ней и от пугающей воды, и от ветра, и от ощущения, что за ним кто-то наблюдает.
Наблюдали.
На нижней ветке прямо напротив глаз Стейна сидела ворона и таращилась на него черными глазами-бусинами. Показалось, глаза эти в самую душу смотрят, и Стейн дрогнул, не выдержал игры в гляделки. Моргнул. А ворона каркнула и в лицо ему кинулась. Забила черными крыльями по щекам, целясь когтями в глаза. Стейн глаза прикрыть успел и от неожиданности на пятую точку приземлился. Стыдно стало за необоснованный страх, и Стейн, чтобы хоть как-то перед собой реабилитироваться, строго на ворону крикнул:
- Кыш, адово отродье!
Отродье, как ни странно, послушалось. А когда Стейн руки от лица убрал, то замер. На него лукаво, с прищуром, смотрела совершенно голая, темноволосая девица. Красивая, к слову. Темные волосы шелком к телу льнут, глаза черные, раскосые, кожа гладкая. Высокая грудь вздымается в такт дыханию. Тонкая талия, крутые бедра.
Стейн даже растерялся от такого явления. И от растерянности, видимо, выпалил:
- Ты - ворона, что ли?
Девица усмехнулась, шагнула ближе. Стейна охватила нега, в ушах зашумело, перед глазами затуманилось. Исчезло все: река, ивы, лишь мрачное небо над головой осталось. И вот они уже в поле, ковыль щекочет босые ноги, ветер ласково льнет к коже - рубашка тоже исчезла, но в ней уже нет нужды. Стейн знает, и знание это греет. Вспыхивает шрам, пульсирует, словно второе сердце.
Пальцы красавицы касаются его бережно.
- Тссс, - шепчет она в самое ухо, опаляя горячим дыханием. - Не бойся. Больно лишь в первый раз.
Больно действительно не было. Холодно только. Земля под спиной волглая, усыпанная прелой, гнилой листвой, и от запаха гнили у Стейна кружится голова. В руках у девицы нож - старинный кинжал с резной ручкой, на лезвии его адовым огнем горят колдовские письмена.
Девица улыбается - нежно, по-доброму, и острие скользит по коже Стейна, рисуя на нем замысловатые узоры. Выступает кровь. Она стекает медленно, лениво, впитываясь в холодную землю...
***
В столицу они с Элдаром прибыли вечером третьего дня. Солнце, цепляясь за острые шпили смотровых башен, будто бы не желало катиться за горизонт. Удлинились тени. Воздух окрасился сумерками, наполнился запахами конского пота, свежей сдобы и нечистот, которые, не стесняясь, лили прямо под ноги неспешно движущимся по брусчатке лошадям.
В таверне "Битый конь" пахло иначе. Жареным мясом. Вином. Зеленью, которой обильно посыпали гарнир из печеной картошки под грибным соусом. Элдар сыто улыбался и отхлебывал из кружки, пялясь на разносчицу. Она прохаживалась между столиками и крутила округлыми бедрами. Томно вздыхала, отчего крепкая грудь ее вздымалась, норовя выскочить из корсета.
Стейн же думал. Невольно тер рубашку и шрам под ней, который отчего-то чесался и горел. Щупал холщовую сумку, в которой от любопытных глаз была спрятана шпора. Перед глазами стоял образ девицы из сна, глубокие очи ее, в ушах звучал мелодичный голос, который шептал Стейну: "Не бойся...".
Страха не было. Томление охватило, свело живот, и оттого, наверное, совершенно пропал аппетит.
- Вот что, - сказал Стейн задумчиво, вытаскивая пару сребней и кладя их на поднос. - Отдохнуть нам надобно. Выспаться. Найдем постоялый двор и остановимся на ночь.
- А как же... - Элдар отвлекся, наконец, от разносчицы и удивленно на него посмотрел.
- С утра свезем, - отрезал Стейн и встал.
На постоялый двор они прибыли к ночи. Темнота спустилась как-то резко. Небо накрыло землю мутно-синим пологом с сизыми разводами туч. Тучи скрыли звезды, оттого и было темнее обычного. Странно, но Стейну нравилась мрачность. Тишина. И замешкался он ненадолго - решил обождать Элдара на улице, пока тот распоряжался на счет лошадей. Воздухом подышать - пусть не чистым, но веющим... свободой?
- В ночи - особая красота, - раздалось откуда-то сзади, и Стейн резко обернулся. Силуэт, одетый в темный плащ, почти сливался с темнотой. Наброшенный капюшон мешал разглядеть лицо.
- Ты кто? - насторожился Стейн и на всякий случай накрыл ладонью рукоять меча.
- Меня зовут Дэви, - ответила девица и шагнула к нему, снимая капюшон. - Я ведьма.
Ведьма. Насмешливые темные глаза. Смоляные волосы змеями по плечам. Тонкие пальцы, волосы эти поправляющие. Только одежда... во сне ее не было совсем. Но даже наличие ее не делало чертовку менее привлекательной.
Дэви...
Стейн прекрасно помнил наставления священника о том, что ведьмы врут всегда. Даже придворные, прикормленные колдуны всегда ищут собственную выгоду. Дети тьмы - к свету и идеалам его они равнодушны.
Но Дэви почему-то выглядела иной. Юная, невинная, притягательная. Красота ее, как и воспоминания о странном сновидении, отозвались напряжением в чреслах, и Стейну стало стыдно.
- Что тебе нужно? - стараясь стыд свой скрыть, резко спросил он и на всякий случай шаг назад сделал. А вдруг колдует? Привораживает?
- Не мне, - показала головой ведьма. - Тебе. И твоему королю. Для победы одной недостаточно.
О чем она, Стейн понял сразу, и сумку к груди прижал. На близость артефакта шрам на груди откликнулся зудом.
- Не бойся, не отберу, - лукаво усмехнулась Дэви. - Более того, вторую получишь. Если пойдешь со мной.
Ходить с ведьмами в неведомые места нельзя. Как и доверять заманчивым предложениям. И Стейн не такой идиот, чтобы вестись на красивые глазки. Наверное, недоверие отразилось на его лице, потому что Дэви продолжила настойчиво:
- Подумай, что твоему королю даст половина артефакта? Одна шпора... сильна. В целительстве. Рану смертельную излечить, избавить человека от врожденного уродства. Даже чуму... Но вот только надолго ли хватит запаса ее магии? И это ли нужно государству? Страна погрязла в войне, и ты, как никто знаешь, что такое бедность и голод.
Права. Во всем права. Аурелий расписывал радости от находки артефакта, и было много смельчаков, отправившихся искать его на дикие земли. Кто-то вернулся ни с чем, кто-то совсем не вернулся. И только Стейну повезло. Повезло или...
Ощущения везения не было. Тоска только и предчувствие, сопровождающееся зудом. Шрам хотелось почесать, и Стейну показалось, Дэви знает об этом его желании. Знает и посмеивается.
- Ведьмы лживы, - зло бросил он и отвернулся. Мыслей собственных он стыдился. Думал Стейн не о конце войны и процветании державы. О награде. О том, что сможет выправить дела в имении и бросить службу, приносящую - нет, не гроши, но все же недостаточно, чтобы семье хватало. О том, как будут уважать его, если он принесет не одну шпору, а полный комплект. Как сам Венценосный орден на грудь повесит. Все-таки хотелось славы.
Только вот ведьмы лживы.
- Клянусь кровью своей и именем, вторую ты получишь, - тихо сказала Дэви, и насмешки и след простыл. Серьезна. Глаза лихорадочно блестят. А волосы треплет ветер, и они развеваются. Красивая...
Поклялась. Сама. Стейн знает, что означает клятва на крови, особенно для наделенных даром. Обманет, и останется навсегда в услужении того, кому клятву дала.
- Что я должен дать взамен? - хрипло спросил Стейн, почти утонув в темных глазах колдуньи. Ее ладонь коснулась его руки. Теплая.
- Иди и смотри...
***
Лошади ржали. Дивные лошади, к слову. Стучали широкие копыта, лоснились блестящие шкуры, гривы развевались по ветру - белая, черная и рыжая. Стейн завороженно смотрел - никогда еще он не видел таких красивых лошадей. Хотелось коснуться, провести рукой по широкому крупу. Настоящие ли? Настоящие. И всадники, возникшие прямо из тумана - тоже. Их черные плащи были похожи на вороньи крылья.
Дэви стояла рядом, держась немного позади, будто позволяя Стейну осмотреться, привыкнуть. Низкое небо в грозовых тучах. Куда голову ни поверни - степь. Трава оплетает ноги, стелется, припадает к земле под порывами переменчивого ветра. Небосвод давит на плечи невысказанным знанием.
- Твой король слаб, - нарушила молчание ведьма. - Недостоин.
Она протянула руку, и Стейн увидел зацепившуюся за ее ладонь вторую шпору. Руны на дужке опасно вспыхнули зеленым светом и погасли.
- А кто достоин?
- Ты. Она тебя выбрала.
Усмехнулась. И шпору в руку вложила, будто опасаясь, что Стейн может отказаться.
- Я?
Артефакт был холодным, и холод обжигал пальцы. Бессознательно, просто чтобы сравнить, Стейн достал из сумки пару. Звонко звякнул металл, из-за спины раздалось нетерпеливое ржание, а через мгновение Дэни подвела к Стейну жеребца.
Он был высок. Статен. И белая шкура его светилась зеленоватым, фосфорным светом.
- Ты - четвертый, - сказала Дэви. - Восставший. Сила призвала тебя, возвратила из-за черты смерти, и этой силе ты обязан служить.
- Служить? Силе? Но как же... война? - растерянно спросил Стейн и кивнул на шпоры в руках. - Разве артефакт не должен...
- Что? Остановить? Действительно веришь, что войну может остановить кусок металла?
Не верил. И магии всегда опасался, считая, что нельзя насильно повлиять на волю. То есть можно - на время. Закупорить, закрыть истинные помыслы в глубине сознания, но однажды все равно вырвутся - зрелые, оформившиеся, набравшиеся силы. И если войну начали люди, как один артефакт может закончить то, что длится десятилетиями?
- Металл не может, а вот человек. Если наделить этого человека силой, например. Вложить знания.
Отнять душу?
Души было жаль. Знания, напротив, манили. Конь опять же - казалось, Стейн о таком всю жизнь мечтал. Шпоры с глухим звуком защелкнулись на сапогах. Стейн вздрогнул и снова утонул в темных глазах ведьмы, которая призывно смотрела на него снизу вверх...
- Душа - большая ли плата за справедливость во всем мире? - шептал ковыль и льнул к ногам.
- Разве Единый не велел почитать законы его? - вторил ему ветер.
Дэви поднялась и взяла коня под уздцы.
- Люди забыли, для чего рождены, - бросила презрительно и протянула Стейну поводья. - Оскверняют дар самой жизни мелочными потребностями. Пора напомнить им.
- Напомнить?
Поводья он все же принял - автоматически. И конь, от которого исходил зеленый, мерцающий свет, громко заржал. Шрам откликнулся сильным жжением, перед глазами потемнело, внутренности сжались, и перед тем, как Стейн потерял сознание, ему показалось, что его вот-вот вывернут наизнанку.
***
Расцветают узоры на коже, кровь стекает в чашу, вспыхивают древние письмена, срывающие четвертую печать. Небо рвется на части, или то не небо... купол? Разлетается осколками привычный мир. Тьма клубится, подступает, шипит у краев заклятого круга.
Дэви улыбается, и улыбка ее прекрасна. И Стейну жаль, что так вышло. Стейн хочет все исправить. Бьется, пытаясь разбить ловушку, в которую попал, однако усилия оказываются напрасными. Тело больше не слушается его, им управляет тот, кого выпустил артефакт.
Кандалами на ногах позвякивают колдовские шпоры. Вязь рун проступает четче, и, наконец, Стейн понимает, что означают надписи. В памяти всплывает давнее пророчество, которое до этого виделось страшной сказкой.
"И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри".
Дэви облизывает нож. Ее взгляд безумен, а губы окрашиваются красным, и с подбородка стекает тонкая струйка крови.
"И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть..."
- И что... будет? - Стейну удается вырваться - на несколько мгновений - из липкой паутины захватившего его плоть. Или вырваться просто позволили? Ему нужно знать правду, хотя он понимает, что правда ему не откроется. Стейну суждено сгинуть тут, в оковах собственного тела, медленно гния и наблюдая, как рушится родной мир.
Дэви смеется. Она танцует, раскинув руки, вороны кружатся вокруг, и все вместе они напоминают дьявольскую воронку. Небо трещит по швам ослепительными вспышками молний, грохочет, расползается на части.
- Пора, - велит незнакомый голос, и "захватчик" внутри Стейна вновь обретает власть. Он седлает коня, и Стейн чувствует ладонями дрожь предвкушения животного.
А когда Всадник вскочил в седло, Стейн окончательно потерялся в лабиринтах собственного разума...
***
"И ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными..."
***
Элдар проснулся перед утром, тяжело дыша, хватая губами воздух. Грозовой, влажный, он пах прибитой пылью и мокрой листвой. Из приоткрытого окна тянуло сыростью, и Элдар поежился.
Вчера с линии фронта пришли плохие известия. Противник оттеснил их армию глубоко в центр страны, заставляя сдавать позицию за позицией, в столице начались беспорядки. Толпы недовольных правлением Венценосного вышли на улицы. Город охватили пожарища и дебоши, он потонул в хаосе и крови.
Стейна не могут найти уже третий день, артефакт исчез, а значит, надежды на победу нет. А еще эти сны. Однообразные кошмары, где трескается небо, и на землю льется раскаленная жижа. Где воздух сух - не вдохнуть. И тела людей, которые его вдыхают, покрывает черная ржавчина чумы. Где у обочин валяются раздутые от голода трупы. Над ними кружат полчища мух. Смрадно, и, несмотря на свежесть июньской ночи, вонь проникает из сна в реальность, заставляет морщиться.
- Спаси и сохрани нас, Единый.
Элдар перекрестился и крепко сжал в ладони распятие. Полегчало. Молитва всегда помогает в минуты отчаяния. Или не молитва, но вера - и Элдар веровал, из последних сил, отрицая всякие знаки, не обращая внимания на то, что Единый давно их покинул.