"Порубежье Российского царства и украинских земель
Речи Посполитой(конец XVI - первая половина XVII века)"
(Белгород: Константа, 2004. 352 с. 1000 экз.)
Значительным явлением современной отечественной историографии, затрагивающей проблемы колонизации степной окраины Русского государства в XVI-XVII вв., стал выход в свет монографического исследования белгородского автора Андрея Игоревича Папкова. И хотя события и процессы, происходившие в ходе освоения и заселения южных окраин Русского государства, изучаются издавна и весьма плодотворно, автору удалось найти тематику, практически не рассматривавшуюся в исторической литературе.
Речь идет о порубежных отношениях как властей, так и жителей южных и юго-западных территорий России с властями Польши и, в особенности, с подданными последней из ближайших к Русскому государству поселений Левобережья Днепра - запорожскими казаками (или, согласно русским источникам, "черкасами"). Как отмечает А.И. Папков, термин "порубежье" идет от источников XVII в. и его отличие от понятия "граница" - нечеткость определения государственной принадлежности смежных территорий, тем более что "в рассматриваемом случае государственные границы не были маркированы до второй половины" указанного столетия (с. 19). Важнейшая задача монографии следующая: проследить, как происходило столкновение и взаимодействие двух потоков колонизации степных пространств соседних, на тот период не весьма дружественных государств - России и Речи Посполитой; потоков, шедших по времени практически параллельно.
К процессу работы над книгой автором был привлечен большой массив источников. Прежде всего это многочисленные документы Разрядного приказа (ф. 210) РГАДА. А.И. Папков задействовал в монографии материалы Московского, Белгородского, Севского, Приказного столов - десятки столбцов по каждому из них. Используются документы из Литовской метрики, фондов из дел Посольского приказа "Малороссийские дела" (ф. 124), "Сношения России с Польшей" (ф. 79). Это только часть задействованных в работе источников. В научно-справочном аппарате монографии, в частности - в ссылках, указания на неопубликованные документы встречаются постоянно.
В содержании книги можно выделить две главные сюжетные линии. Первая связана с рассмотрением противоречий между сторонами, возникавших в ходе освоения степных пространств "Поля" с запада (Речь Посполитая в лице запорожских казаков) и с севера (Русское государство). При этом основное внимание автора сосредоточено на конфликтных ситуациях, поскольку данная сторона проблемы оставалась до настоящего времени наименее изученной. Вторая сюжетная линия связана с изучением и характеристикой переселенческого движения в русские пределы запорожских казаков, а также политикой Москвы по отношению к волнам черкасских миграций. Оба комплекса проблем излагаются А.И. Папковым по хронологическому принципу. Рамки монографии охватывают время от возникновения первых контактов между черкасами и жителями южных областей Русского государства (конец XVI в.) по 1654 г., то есть до времени вхождения Украины в состав России, когда своего рода противостояние между запорожскими казаками Левобережья Днепра и русским населением степной окраины было снято объединением тех и других в пределах одного государства.
Одним из важнейших достоинств монографии А.И. Папкова является сведение воедино данных о нападениях черкас (или запорожских казаков) на русские земли. Автор определяет их как порубежные конфликты. Как пишет А.И. Папков, столкновение двух потоков колонизации порождало конфликты на территориях, которые обе стороны считали своими. В книге констатируется, что нападения с западной стороны начались с 80-х гг. XVI в. и сопровождались разорением бортных ухожьев русского промыслового населения в Путивльском и Рыльском уездах (включая убийства и ограбления бортников), нападениями на русские сторожи и станицы в степи - вплоть до вооруженных походов на русскую территорию и разгрома приграничных деревень. А.И. Папков подчеркивает, что управу на подобные действия черкас зачастую было получить очень сложно - отчасти оттого, что местные власти Речи Посполитой в запорожском казачьем крае Левобережья Днепра плохо контролировали ситуацию. А.И. Папков отмечает также, что в документах отразились жалобы и на действия другой стороны. Так, в начале 90-х гг. XVI в. в своей грамоте русскому царю польский король Сигизмунд III заявлял, что люди с российской стороны - с Торопца, Чернигова, Путивля, "и з ыных городов украинных... в наши земли вступаются", а также "на места и городы наши наступают, и многие задоры... чинят" (с. 107); вылазки на приграничные "литовские" территории совершались подданными Русского государства и в дальнейшем. В этом отношении автор приводит интересный факт: поселенные близ границы на русской территории черкасы, выходцы из Речи Посполитой, начинали предпринимать подобные действия уже по отношению к местам своего недавнего проживания - сказывалась агрессивная психология жителей порубежья. Впрочем, как подчеркивает А.И. Папков, русские власти карали за подобную деятельность. Привлекая малоизученный материал, в основном архивный, автору хорошо удается показать порубежные противоречия и их размах в крае.
А.И. Папков отмечает, что военная напряженность на русско-польском степном порубежье в пе (С. 242) // риод войн Русского государства с Польшей перерастала в масштабные боевые действия, во многом вызванные конфликтами мирного времени; эта сторона русско-польских войн была отражена в литературе недостаточно. Таковы, в частности, военные действия на юге Русского государства в 1611-1612 гг., когда крупные силы запорожцев с Левобережья Днепра воевали "многие грады украинские и места" (с. 116). И хотя в последующие годы боевые действия с российской территории в значительной степени переносятся на области расселения черкас в Польше, походы запорожцев на юго-западные и южные земли Русского государства, как убедительно показывает автор, не прекращаются вплоть до 1618 г.
Очень удачным, на наш взгляд, получился раздел о военных действиях на южной окраине России в Смоленскую войну, написанный в основном на базе неопубликованных источников. А.И. Папков констатирует, что боевые действия в регионе с польской стороны велись как правило силами крупных запорожских отрядов, причем в одной из грамот русского царя черкасы, наряду с поляками, причислялись к "искони вечным врагам" Русского государства. В 1633-1634 гг. запорожские казаки осаждали Путивль, Севск, захватили и сожгли Валуйки, дважды штурмовали Белгород. В то же время, как показывает автор, довольно удачные боевые действия против "литовских" поселений Левобережья Днепра, например - Ромен, Полтавы, Миргорода и др. велись также русскими войсками (эти города были взяты и сожжены). А.И. Папков отмечает, что имели место и самовольные походы русских жителей пограничья на черкасские поселения. Интересен итоговый вывод автора: в боевых действиях на юге и юго-западе России во время Смоленской войны "этнокультурная близость населения приграничной территории практически не проявлялась" (с. 174). Относительно главы в целом отметим, что, к сожалению, перечень боевых действий русских и украинцев дан у А.И. Папкова порознь; это в значительной степени затрудняет восприятие общей картины.
Автор книги показывает также, что в мирное время нападения запорожских казаков на русские пределы происходили не только на русско-польском порубежье. К таким нападениям относятся постоянные "погромы" русских сторож, станиц, посольств "на Поле", нападения на русские окраинные поселения, угоны скота, грабежи на степных дорогах и пр. В 1590 г. черкасами был обманом захвачен и сожжен Воронеж. А.И. Папков погодно и подробнейшим образом прослеживает подобные нападения и их ход, впервые выявляя данные о многих из них. В книге отмечается, что участниками этих походов были, как правило, те же жители Левобережья Днепра. Отслеживается автором и психология таких нападений, и, в первую очередь - их направленность на захват добычи. Отмечается, в частности, что походы черкас против татар могли при случае оборачиваться и нападениями на русские окраинные поселения. Многие из "воровских" походов запорожцев были направлены на донские казачьи городки, также как и на торговые пути по Дону и Северскому Донцу (последние вели с русских окраин к городкам донских казаков). Погодно выявляя нападения "воровских черкас", автор монографии констатирует, что эти нападения подчас определяли военную ситуацию в южнорусском крае.
А.И. Папков молчаливо признает и данные военные акции черкас (или, согласно русским источникам, "воровских черкас") порубежными конфликтами - по крайней мере, он не выделяет их как-то особо. Думается, между тем, что эти нападения уже выходят за рамки пограничных столкновений и являются, как и татарские походы, самыми настоящими набегами. В частности, если нападения на Северском Донце еще можно отчасти связать с территориальными конфликтами, например - из-за бортных ухожьев, из-за реки Тор (правый приток того же Донца), или района Белгорода, то это затруднительно сделать относительно нападений под Валуйки, Оскол, Воронеж, или на далекую мордву. С другой стороны, набеги запорожцев в конечном счете действительно были порождены, как это и показывает автор, ситуацией "порубежья" - если понимать под данным термином обстановку открытых степных границ в целом. Однако при таком подходе порубежными конфликтами нам придется считать и татарские нападения, что, конечно же, едва ли правильно.
Безусловно, одним из достоинств работы стала констатация и обоснование автором того факта, что правительственная колонизация степных пространств в России зачастую (путем постройки городов-крепостей) шла впереди народной, и это позволяло закреплять за русской стороной значительные объемы степных пространств. Как показывает А.И. Папков, данное обстоятельство дало возможность успешно выдержать конкуренцию за освоение степных территорий с украинской стороны: опираясь на гарнизоны крепостей, русские власти сумели сдержать мощную колонизационную волну с запада. Приходившие на территории, уже считавшиеся российской стороной своими, запорожские казаки высылались обратно - как правило, путем военной демонстрации с русской стороны; постройки украинцев сразу же после их ухода уничтожались.
Здесь мы подходим ко второй сю-жетной линии монографии. Речь идет о миграциях черкас на территорию России. Как подчеркивает автор, переход черкас на службу в Российское государство начался очень рано. Так, еще в конце XVI в. на службу в Путивль из Речи Посполитой был принят ряд черкасских атаманов - А. Мартынов, Я. Лысый, Ф. Гороховский с отрядами казаков. А.И. Папков отмечает интересную деталь: указанных атаманов с их отрядами зачастую посылали на борьбу с "воровскими" черкасами, и дейст-вия первых были весьма успешными. После Смуты Русское государство теряет часть за-падных земель и на какое-то время переходы на службу в Россию прекращаются. Си-туация меняется после окончания Смоленской войны, что, как показывает автор, было вызвано социальной и религиозной рознью в Речи Посполитой. А.И. Папков констатирует, что в данное время происходят постоянные попытки отдельных групп запорожских казаков поселиться на западных русских территориях, но всякий раз этим попыткам дается отпор. В результате, как отмечает автор, был найден следующий компромисс: черкас при условии принесения ими присяги вновь стали принимать в Россию на правах служилых людей, тем более что Русское государство в условиях создания Белгородской оборонительной черты (1635-1658) и постройки ряда новых городов испытывало крайнюю нужду в военных кадрах. А.И. Папков подробно освещает обстоятельства перехода отдельных групп запорожцев, устройства их на службу. Заслуживают внимания приведенные автором материалы, говорящие о высокой профессиональной под-готовке переселенцев как воинов (сам автор, правда, не акцентирует внимания на данном вопросе). Так, например, в марте 1639 г. группа запорожских казаков из г. Черкас (300 человек "с женами и с детьми"), прислав своего посланца в Путивль, просила поселить их на русской территории "особно своею слободою на татар (С. 243) // ском шляху, с которой стороны ждут... татарский приход" (с. 212) - то есть была готова поселиться в очень опасном с военной точки зрения месте.
А.И. Папков обоснованно констатирует, что отношение к черкасам русских властей не отличалось от отношения последних к русским служилым людям; тем не менее возникали проблемы на почве плохого знания переселенцами на первых порах русских порядков и особенностей управления, что нередко проявлялось в ходе наделения черкас землей и в поземельных спорах с русскими. Автор заостряет внимание на психологических особенностях переселенцев-черкас, в ряде случаев буйном нраве последних, привычке никому не подчиняться; в некоторых случаях наблюдалось устремление не заниматься хозяйством, склонность к пьянству. В результате, - констатирует автор, - если одна часть переселенцев обзаводилась хозяйством на новом месте, втягивалась в жизненный ритм, другая часть предпочитала бежать обратно в Польшу.
Последнее зачастую приводило к эксцессам на русской территории, поскольку бегство обратно за рубеж, как справедливо подчеркивает А.И. Папков, в глазах русских властей являлось изменой, и попытки таковой карались смертной казнью или ссылкой в Сибирь. В ряде случаев черкасы вооруженным путем прорывались за пределы России. Все это в мельчайших подробностях (насколько позволяют источники, конечно) прослеживает автор. Показана реакция русских властей на данную ситуацию - прекращение поселения черкас большими группами и близ границы с Польшей. Соответственно, дается автором и периодизация процесса приема и устройства переселенцев-черкас на службу. Данная проблематика поднимается А.И. Папковым впервые. Небольшое замечание: в разделах, повествующих о переходах запорожских казаков на службу в Россию, материал, думается, лучше было бы подать в хронологическом порядке. Перенос параграфа "Перелом во взаимоотношениях служилых черкас и Российского государства" в конец повествования по данной проблеме нарушает, на наш взгляд, целостное восприятие хронологии указанных взаимоотношений[1], тем более что указанный параграф не носит чисто проблемного характера.
В целом монография А.И. Папкова отличается фактологичностью. Причем материал, введенный автором в научный оборот, может представлять ценность и для изучения других проблем. Так, особого внимания, на наш взгляд, заслуживает следующий выявленный А.И. Папковым факт: для поимки черкас, бегущих в Польшу, были приняты самые суровые меры. В частности, летом 1653 г. яблоновский воевода Б.А. Репнин получил указ подробно переписать по Белгородской черте все "погосты, поместные и вотчинные села, деревни, починки, пустоши" и передать их жителям приказание ловить бегущих в Польшу черкас. За каждого пойманного обещалось вознаграждение, а за укрывательство или содействие беглецу - смертная казнь. Для сравнения: подобных мер не предпринималось для пресечения бегства на Дон; последнее, таким образом, хотя и считалось "воровством", но не было "изменой". В данном случае монография А.И. Папкова дает важную деталь и к характеристике бегства на Дон из России, или, другими словами, позволяет понять важный момент в специфических отношениях русской власти с донскими казаками.
Несмотря на ряд сильных сторон, работа А.И. Папкова не лишена недостатков. Прежде всего, это некоторая описательность изложения. Так, говоря о набегах "воровских" запорожских казаков на южнорусские земли, автор упускает такой важный момент, как периодизация этих набегов. Собственно, указания на разбойные нападения черкас содержатся и в современной литературе, например - в кандидатской диссертации В.А. Брехуненко. Пик этих нападений, в том числе - на донские казачьи городки и торговые пути по Дону, указанный автор относит к 1642-1646 гг.[3] Хотим обратить внимание на следующий момент: разбои "воровских" черкас в это время приняли такой размах, что в 1644 г. из Черкасского городка в Запорожье даже были отправлены посланцы - два донских и три запорожских казака, с которыми донские казаки "писали и словом приказывали, что... они запороженя ездят по дорогам, и из руских украйных мест руских людей з запасы и с товары к ним на Дон и з Дону на Русь никого не пропускают, грабят и побивают. И они б де запороженя от того унялись..."[3] (данный документ автору монографии остался неизвестен). А.И. Папков, таким образом, проходит мимо констатации и объяснения данной ситуации.
Отметим также, что, сделав очень многое для выявления фактов черкасских грабежей на юго-западных и южных окраинах России, автор в своем исследовании не задействовал целый ряд документов, которые могли бы представлять для него несомненный интерес. Основывая свое исследование в большой степени на материалах Разрядного приказа, А.И. Папков в значительной мере проходит мимо источников Посольского приказа. Например, автору данных строк, занимающемуся проблемами истории донских казаков второй трети XVII в., встретился в фонде "Турецких дел" РГАДА столбец за 1644 г., почти целиком посвященный разбоям запорожских казаков к югу от Воронежа[4]. Ряд источников, которые могли бы дополнить приводимые белгородским исследователем факты, содержится и в других фондах из дел Посольского приказа. Например, в отписке в Москву белгородского воеводы Ф. Жилкова от 1645 г. (фонд Калмыцких дел), говорится о нападениях черкас на белгородскую и оскольскую станицы на Северском Донце в августе и сентябре этого года и констатируется: "да и многое, государь, воровство от тех воровских черкас - в проездех белогодцких станичников... громят безпрестанно, к урочищем (Сокольим горам. - О.К.) доезжать не пропускают. А воруют, государь, те воры черкасы - приезжают и дороги держат с пасек атаман Гришко Торской с товарыщи..."[5]. В уже упомянутом столбце из фонда "Турецких дел" имеется документ, серьезно дополняющий данные автора о бое "воровских черкас" с отрядом русских ратных людей "на Казанском перелазе" (верхний Дон) в 1643 г.[6] В источнике, в частности, говорится, что после разгрома русского отряда на верхнем Дону упомянутые запорожцы предприняли также нападение на татар у р. Миус; последнее еще раз характеризует психологию "воровских" военных акций запорожских казаков, главным мотивом которых было приобретение добычи. Упоминается также об убийстве черкасами попавших к ним в плен в ходе боя на Казанском перелазе русских служилых людей. Все это только наиболее яркие примеры.
Впрочем, указанные дополнения к работе белгородского автора едва ли могли бы повлиять на общие выводы исследования, представляя для последнего, в общем-то, лишь "статистический" интерес. Между тем, совсем иначе стоит вопрос о правовой основе запорожских разбоев, поскольку последние были очень распространены и фактически не преследовались, по-видимому, черкасской старшиной. На данный момент правовая подкладка этих военных акций остается в тени. В.А. Бреху (С. 244) // ненко, например, лишь констатирует, что донскими казаками "воровство" запорожцев на Дону "не воспринималось... как трагедия и разрыв во взаимоотношениях" с запорожским казачеством[7]. А.И. Папков ничего не пишет по данному поводу.
Здесь нам хотелось бы привести свои соображения по данной проблеме. Полагаем, что набеги запорожцев на русские окраины и Дон происходили по той же причине, что и походы "воровских" казаков с Дона - на Волгу и Каспийское море. И те, и другие походы были связаны, думается, со спецификой казачьего правосознания. Дело в том, что степные казаки, будучи людьми вооруженными и в достаточной степени буйными, рано вырабатывают нормы взаимоотношения с себе подобными. При этом в казачьей среде за кражу - неважно, в каком объеме, полагалась смертная казнь. То же самое было за убийство, причем мотивы последнего роли не играли. На Дону упомянутые нормы стали краеугольным камнем казачьего "войскового права", которое в XVII в. распространялось на всю территорию "казачьего присуда" (то есть всю область проживания донских казаков). Данная же ситуация была, безусловно, характерна и для запорожцев, включая Левобережье Днепра. Однако, помимо собственно области "присуда" того или иного сообщества казаков, ближайшие окрестные территории в этот "присуд" не входили. И добычи на стороне, включая грабежи и убийства, не только не запрещались, но и, по-видимому, отчасти считались нормой, если только по каким-либо причинам они не вредили казачьему сообществу в целом. Например, на Дону в 1627 г. по политическим мотивам был принят "войсковой приговор" о запрете походов на Волгу; подтверждался он, вероятно, и в 1631 г.[8] Тем не менее, казачье "воровство" на Волге все равно продолжалось - по-видимому, оно легко укладывалось в рамки казачьей психологии. Например, в одном из дел Разрядного приказа от 1628 г. донские верховые городки были прямо названы городками "волских воров"[9]. Точно так же дело обстояло, безусловно, и с разбойными походами запорожских казаков не только на южнорусские окраины, но и на городки донских казаков, с которыми у черкас были давние и прочные связи. Причем запрета на подобные походы, вероятно, долгое время в запорожской среде не было, а если этот запрет иногда и возникал (см. с. 205 рецензируемой монографии), то не всегда соблюдался отдельными группами казаков. И поскольку казаки были прежде всего людьми добычи, использовались все возможные способы ее приобретения. Так, в частности, А. Кисель (королевский комиссар Польши по казачьим делам) в 1636 г. характеризует запорожских казаков (причем и старшин, и простых казаков) в первую очередь как людей, которые "любят взять..., если им что-либо от кого-нибудь может достаться"[10].
Как представляется, сами черкасские нападения на южнорусские земли остаются у автора монографии несколько вырванными из контекста общей военной обстановки в крае. А.И. Папков сознательно идет на этот шаг, аргументируя его тем, что именно данный вопрос наименее изучен. Между тем, краткое сопоставление татарских нападений за те или иные годы с черкасской опасностью в степи дало бы возможность читателю отчетливее понять переплетение двух видов агрессии, представить себе военную обстановку на южной окраине России в конце XVI - первой половине XVII вв. в целом. Сделать это было бы несложно, поскольку относительно татар имеется фундаментальное исследование А.А. Новосельского "Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в." (М.-Л., 1948.). Предоставляя читателю самому проделать данную работу, автор теряет в яркости изложения. То же касается и мирного пребывания в степи запорожских отрядов, как охотящихся за татарами, так и занимающихся в степи мирным промыслом (в основном по Северскому Донцу) - а таких фактов немало. В результате же авторского подхода слово "черкашенин", применительно к южнорусским степям, в глазах читателя невольно приобретает значение разбойника, что, конечно, не совсем справедливо.
Теперь о некоторых неточностях, допущенных в книге относительно того, что касается Дона. Так, А.И. Папков на с. 270-271 пишет о прибытии 30 апреля 1650 г. на Дон посольства от Б. Хмельницкого, которое потребовало от донских казаков прекращения походов, направленных против союзников запорожского гетмана - Крыма и Турции. В противном случае Б. Хмельницкий угрожал походом на Дон вместе с крымскими войсками. "Донцы воздержались от походов, вторжение (черкас и крымцев на Дон. - О.К.) не состоялось" - пишет А.И. Папков. Между тем, в действительности происходило иначе. С Дона для ответа Б. Хмельницкому было отправлено два донских казака с вызывающим требованием - чтобы "он, Хмельницкой... им, атаманом и казаком (донским. - О.К.), на море ходить и под Крым посылать (в походы. - О.К.) не запрещал" - то есть Б. Хмельницкому было отказано. Затем донские казаки стали готовиться к "приходу" на Дон совместно "крымских людей и запорожских черкас" - угрозы, которыми сопровождались требования гетмана, были восприняты казаками очень серьезно. Ввиду крымско-черкасской опасности донские казаки примерно в это время в Черкасском городке даже "зделали... земляной новой город и башни поставили деревянные"[11]. Однако выраженные в неприемлемом тоне требования гетмана, не отвечавшие потребностям самих донских казаков, были отвергнуты, а вовсе не приняты, как говорится в рецензируемой работе. Походы с Дона против Крыма и Турции, между тем, продолжались - источники фиксируют их, по крайней мере, с весны 1651 г.
Одно из бесспорных достоинств работы - наличие в монографии карт (автор - А.И. Ильин), что дает неоценимую помощь в понимании и усвоении прочитанного. Касательно Дона, опять-таки, несколько замечаний. На карте, касающейся границ Русского государства 30-50-х гг. XVII в., следовало бы отметить Монастырский и (или) Черкасский городки, поскольку они были в это время центрами донского казачества (Монастырский по 1637, Черкасский с 1644 г.); обозначение на данной карте в низовьях Дона (по-видимому, в качестве казачьего центра) Раздор (Нижних) выглядит анахронизмом. На этой же и следующей картах названия ряда казачьих городков с окончаниями "-ая" для данного времени не характерны, поскольку в XVII в. казачьи поселения на Дону назывались "городками", а не "станицами".
В заключение отметим, что, несмотря на некоторые замечания, монография А.И. Папкова, безусловно, очень интересна и вносит, как представляется, существенный вклад в изучение южнорусской действительности конца XVI - первой половины XVII вв. Одновременно она содержит ценнейший материал по истории украинского казачества.
(С. 243) - окончание страницы
Клио. Журнал для ученых. 2006, N 3 (34).
С. 242-246. Ссылки концевые
[1] Основу данного параграфа составил подробный рассказ о приеме на службу в 1638 г. и поселении в Чугуеве большой группы черкас во главе с гетманом Я. Острянином, а также их мятеже, убийстве гетмана и уходе за рубеж в апреле 1641 г. Между тем, в предыдущем параграфе часто говорится о том, что происходило гораздо позже 1641 г. (С. 245) //
[2] Брехуненко В.А. Источники о связях запорожского и донского казачества в первой половине XVII в. Дисс. ... канд. ист. наук. Днепропетровск, 1990. С. 197.
[3] РГАДА. Ф. 127 (Сношения России с ногайскими татарами). 1644 г., N 1. Л. 173.
[4] См.: Там же. Ф. 89 (Сношения России с Турцией). 1643 г., N 1-а.
[5] Там же. Ф. 119 (Калмыцкие дела). 1665 г., N 1. Л. 38-42.
[6] Там же. Ф. 89 (Сношения России с Турцией). 1643 г., N 1-а. Л. 42-51.
[7] Брехуненко В.А. Указ. соч. С. 199.
[8] Мининков Н.А. Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671 г.). Ростов-на-Дону, 1998. С. 148. РГАДА. Ф. 210 (Разрядный приказ). Столбцы Белгородского стола. N 39. Л. 203.
[9] Т.е. "волжских". См.: РГАДА. Ф. 210 (Разрядный приказ). Столбцы Приказного стола. N 31. Л. 302, 305.
[10] Грушевський М. Iсторiя украньско козаччини. Т. 2. В изд.: Iсторiя Украни-Руси. Т. VIII. Ч.I. Кив-Львiв, 1913. С. 231. (Перевод наш. - О.К.)