Электричка остановилась на подъезде к Малину, посреди небольшого леска. Пассажиры мельком глянули в окно и продолжали заниматься своими делами: читать, дремать, играть в карты. Волновались только стоящие в тамбуре. Наташа слышала обрывки разговоров:
- Опоздаем, как пить дать опоздаем. Не будет автобус ждать. - Нервно взвизгивала женщина.
- Как так не будет? - Возражал солидный басок. - Обязан. Мы же не по своей вине задержались.
- А ему по фигу. - вмешалась еще одна женщина. - У них расписание.
- Да плевали они на расписание. - Дребезжал из угла старикашка с ведром, обвязанным марлей. - Что хотят, то и творят!
- Из-за таких вот, как вы и появляются слухи. - Начал сердиться басок. - Говорят, что на ум придет, а ума-то и нету!
- Чем это я тебе помешал? - Взвился старикашка. - Что, неправду говорю? Нет теперь настоящего порядка!
- Я специально под этот автобус подгадывала! - Монотонно причитала пожилая женщина. - У меня невестка в город ехать должна, а я тут застряла.
- Сами виноваты! - огрызался старичок с ведром. - Ишь, распустили молодежь. Никакого уважения!
Люди спорили, судили, рядили. В конце концов пришли к выводу, что автобус должен подождать опоздавшую электричку. Естественно, автобус никого ждать не стал. Толпа рванула с перрона, чтобы полюбоваться на пыльный синий шлейф и отблески заднего стекла. Наташа спросила мужчину, стоявшего рядом.
- Простите пожалуйста, до Грустилихи на каком автобусе можно добраться?
- Вон пошел, сволочь. - Мужчина с досадой плюнул вслед автобусу. - Хвост показал.
- А когда следующий будет?
- Теперь больше получаса ждать. Да вы на расписание гляньте.
Наташа послушно подошла к жестяной, облупившейся табличке. Едва разобрала мелкие надписи. Выходило очень даже плохо. Автобус номер тридцать пять до Бортникова шел лишь через сорок минут.
- Скажите пожалуйста, - нерешительно обратилась Наташа к девушке в очень коротком синем сарафанчике и туфлях-"мыльницах". - Еще как-нибудь до Грустилихи добраться можно?
Девица прищурилась, передвинула что-то за щекой и невнятно пробормотала:
- Только на тридцать пятом. Или на тридцать третьем, до Васина, а потом пешком по шоссе два километра.
- Спасибо.
Наташа поставила чемодан на утоптанную землю привокзальной площади. Тяжко вздохнула. Сын Тотошка требовательно заглянул в лицо матери:
- Ты чего такая невеселая?
- Мы, Тотошка, на автобус опоздали. Теперь придется ждать целых сорок минут.
- А если бы мы опоздали на эти сорок минут?
- Тогда нам пришлось бы ехать до деревни Васино. А там идти еще два километра. Или ждать четыре часа.
- А почему?
- Что "почему"?
- Почему ждать четыре часа?
- Потому что у автобусов перерыв.
- А почему идти два километра?
- Потому что тридцать третий автобус укороченного маршрута и до Грустилихи не идет.
- А что больше: два километра, четыре часа, или сорок минут?
- Ну, время и расстояние сравнивать невозможно. Но, в данном случае, конечно, лучше всего подождать сорок минут.
- Значит, нам повезло. - Уверенно заявил Тотошка, разглядывая пестрых кур, которые копошились в пыли.
Наташа невольно рассмеялась. Тотошка в любом происшествии умел находить хорошую сторону. Счастливый характер. Мальчуган вообще был очарователен и легко сходился с людьми.
Наташа присела на чемодан, вспоминая начало истории. Восьмое марта встречали в доме родителей мужа Дениса. Чинно, спокойно и невыносимо скучно. Все сидели за столом, выпивали, закусывали, вели неторопливые разговоры. Только Тотошка носился, играя с маленькой хозяйской собачонкой. Рядом с хозяйкой сидела ее старшая сестра Марья Михайловна. Пожилая женщина в синем шерстяном платье. Узкие губы презрительно поджаты. Глаза брезгливо оглядывают родственников. Стакан с красным вином практически не тронут. На тарелке оплывает кусок фирменного хозяйского холодца. Когда Тотошка пробегал мимо, Марья Михайловна придержала мальчика за плечо и начала что-то выговаривать. Глаза Тотошки округлились. Мальчик выслушал нагоняй. Потом стал говорить сам: быстро, весело, помогая себе руками. Через несколько минут сердитая Марья Михайловна начала улыбаться. Сначала робко, неуверенно, затем во весь рот. Наконец звонко, по-девчоночьи расхохоталась. Легонько шлепнула мальчика по затылку: "Иди уж, сорванец, не морочь бабке голову!" У Наташиной свекрови отвисла челюсть. Остальные тоже казались удивленными. Тотошка сорвался с места, побежал на кухню. Приволок огромное красное яблоко. Всучил фрукт хохочущей Марье Михайловне, что-то прошептал ей на ухо и снова убежал.
Напряжение спало. Все как-то сразу развеселились.
А на выходе Марья Михайловна задержала Дениса.
- Ты, вот что, племянник. Привози к нам своего сорванца. Чего ему в городе летом болтаться, пыль глотать? А у нас воздух чистый, лес, речка. Молочко, опять же, свое, овощи. Клубнички поест с грядки. Медком побалуется. И нам с дедом веселее. Мальчонка у вас такой забавник!
Денис обещал подумать, посоветоваться с женой. Наташа сначала была против. Не хотела отправлять мальчика к незнакомым людям. Уговорила свекровь. "Маня у нас женщина серьезная, правильная. Слово ее кремень. Двадцать пять лет председателем совхоза была. И муж у нее непьющий, добрый. На пасеке сторожем работает. Пусть внучок молочка парного попьет, чистым воздухом подышит." В конце концов сговорились. Свекровь подробно разъяснила дорогу. "До Малина на электричке, а там садитесь на автобус, который в Бортниково идет. Он вас до самой Грустилихи довезет. А в Грустилихе Манин дом вам любой покажет."
...То ли от свежего воздуха, то ли от усталости, глаза Наташи закрывались. Ничего. Время еще есть.
- Мам! - Тотошка легонько дернул мать за рукав. - Можно я пойду погуляю? Скучно тут стоять.
- Ладно. Только далеко не отходи.
- Я рядышком, честное слово!
Легкая дрема накатывала волнами. Наташа спала, и одновременно слышала Тотошкин звонкий голосок:
- Тетя, это ваша киска? Какая круглая! Можно ее погладить?
- Тебе это надо паренек? - Негромко отвечал женский голос с характерным грассирующим акцентом. - У этой кошки много очень больших блох.
- А почему? - Тотошка пытался говорить солидно, но сбивался на веселую скороговорку. - У здоровой киски блошек нет. И вообще, кискины блошки на людях не живут. Правда-правда, мне хомячиный доктор говорил. Виталий Васильич, он к нам в садик приходил Хомку лечить, когда тот морковкой объелся...
Наташины сонные мысли были не слишком веселы. Денег нет, и в будущем не предвидится. Работу бы сменить. Да кому женщина-экономист тридцати лет нужна? И Денис в последнее время злой стал, угрюмый. Извелся, бедняга. Зарплата маленькая, а за мебель нужно кредит выплачивать, Может и не стоило бы брать эту "Раймонду". Но жалко упускать было - больно хороший польский гарнитур, за такими по пять лет стоят. А теперь холодильник на ладан дышит. И снова откуда-то деньги брать. В кассу взаимопомощи оба должны. У свекрови, разве, занять?
В дремотные раздумья снова ворвался голосок сына: "Вообще-то, мое имя Антон, но все меня зовут Тотошка, как собачку Элли в "Изумрудном городе". Папа говорит, я похож." Ответа Наташа не услышала. Заинтересовавшись приоткрыла глаза. Тотошка разговаривал со старой, грузной еврейкой, сидящей на перевернутом деревянном ящике. У ног женщины спала полосатая кошка.
Старуха была толстой, неопрятной. Седые волосы выбивались из тощего пучка белесыми прядями. Ситцевое платье лежало складками на оплывшей фигуре. Под мышками темнели пятна пота. Воротник завернулся, и Наташе показалось, что она видит темную полоску в том месте, где платье соприкасается с шеей. Крючковатый нос нависал над верхней губой. В глубокие морщины загорелого лица, казалось, намертво въелась грязь. Распухшие, широко расставленные ноги обуты в засаленные домашние тапочки с растрепанными помпонами. "Наверное, от нее воняет," - брезгливо подумала женщина. - "И как только Тотошке не противно..."
Над самым ухом Наташи неожиданно гаркнуло:
- Петрович! Скорей давай! Чего копошишься? Бортниковский автобус пришел! Не влезем!
- И так уж спешу! - Отозвался недалекий мужской голос.
Наташа вскочила, подхватила чемодан. Толпа людей штурмовала старенький, насквозь пропыленный автобус. Сумки поднимали над головой, тяжелые тюки волочили по земле. Гам, крик, ругань. Пихались локтями, оттирали плечами, давили животами. У Наташи похолодело под ложечкой при мысли о том, что им с Тотошкой тоже придется принять участие в этом сумасшествии. Но, другого выхода нет. Хорошо, хоть, сынишку можно отогнать от неприятной старухи...
- Тотошка! - Позвала мама. - Быстренько, прощайся с новой знакомой и пошли. Наш автобус!
Мальчик дернул головой, повернулся. В этот миг сидящая еврейка протянула толстую руку со скрюченными подагрическими пальцами, крепко схватила малыша за запястье. Наташа сначала растерялась. Почему эта тетка держит ее сынишку? Позвала еще раз. Требовательно, почти зло. Еврейка крепко держала мальчугана, тихо что-то говоря. Молодая женщина неловко, волоча чемодан, подошла к липе. Старуха и мальчик замолчали, глядя на подошедшую маму.
Наташа испугалась. Что делать? Автобус вот-вот уйдет. Нужно как-то туда залезть. А эта ужасная женщина держит ее сына.
- Тотошка, что же ты, я жду.
- Прости, мам. Тетя Роза попросила меня минуточку постоять рядом...
- Что вы делаете? - От испуга и злости крикнула Наташа прямо в лицо старухе. - Немедленно отпустите мальчика!
Глас вопиющего в пустыне... Тотошка нерешительно топтался на месте. Пальцы Наташи разжались. Чемодан мягко упал в пыль. Кошка дернула ухом и потянулась. Больше никто не среагировал.
- Отпустите моего сына! - Тупо повторила Наташа. - Я позову на помощь!
- Кого? - Голос хриплый, похожий на воронье карканье.
Наташа растерянно оглянулась. Люди штурмовали автобус, и им было решительно наплевать, что происходит кругом. Остальным обзор закрывала широка, раскидистая липа. К счастью, из продуктового магазина вышел пожилой милиционер в форме. Наташа рванулась к представителю власти.
- Товарищ милиционер, помогите!
- В чем дело, гражданочка?
Милиционер поспешил навстречу бегущей женщине. Где-то на полдороги от магазина к липе, они встретились. Наташа, вцепившись в рукав серой милицейской формы, с облегчением перевела дух.
- Счастье, что вы оказались тут! Какая-то женщина схватила моего сына! Наверное, она хочет его забрать!!!!
- Не волнуйтесь, гражданочка, сейчас разберемся.
- Вон она сидит! Наверное, сумасшедшая!
Наташа повернулась, указывая рукой на еврейку. Вдвоем с представителем власти подошли к липе. Еврейка сидела, обмахиваясь газетным листом. Рядом с чемоданом стоял освободившийся Тотошка.
- Предъявите документик, гражданочка! - Голос милиционера стал каким-то напряженно-металлическим. Еврейка скуксилась. Лицо ее поползло набок, на носу заблестели капельки пота.
- В чем дело, начальник? - Завыла старуха равнодушно и отчаянно. - Разве старая еврейская женщина не может передохнуть на привокзальной площади?
- Вот товарищ утверждает, что вы пытались забрать ее сына.
- Я?! - Старуха даже выпрямилась от такого нелепого обвинения. - Вы хотите сказать, что старая больная Роза собиралась взять под мышку этого толстенького бутуза и убежать с ним? Ох, мои бедные ноги! Они не могут держать даже мой вес! Разве стала бы старая Роза сидеть здесь, где каждый может обидеть бедную еврейскую женщину, если бы могла дойти до своего угла?! А Розу обвиняют в том, что она хотела утащить упитанного мальчугана!
- Но вы схватили моего сына за руку и не отпускали!
- Ай-ай-ай! Куда катится этот мир! Стоит старой еврейской женщине подержать за руку малыша, как мама бежит к милиции с криком, что ее сына желают украсть!
Милиционер покашлял и искоса глянул на Наташу.
- Вы, гражданочка, хотите написать заявление о попытке похищения ребенка? Пройдемте в отделение. Берите чемоданчик, сына. И вы, мамаша, извольте пройти с нами.
- Нет, - Наташа запнулась, глядя на иссякающий поток у дверей тридцать пятого автобуса. - Кажется, произошла какая-то ошибка. Давайте прекратим все это. Мы можем опоздать на посадку. До свидания. Прошу прощения.
Милиционер пошел прочь, бормоча что-то нелестное. Еврейка внимательно глянула на стоящих перед ней людей и отчетливо проговорила:
- У тебя слишком хороший сын, чтобы с ним приключилось несчастье
Наташа, не слушая, крепко взяла за руку Тотошку и побежала к бортниковскому автобусу. Снова неудача. Не успели мама с сыном, волоча тяжелый чемодан, добежать до дверей, как дряхлое средство передвижения, скрипя и оседая задом, начало выезжать на шоссе.
- Вот противная, старуха! Задержала нас, дрянь такая! - С сердцем ругнулась Наташа. - Теперь придется ехать до Васина и тащиться пешком по жаре!
- Не надо, мама.- Тихо сказал Тотошка. - Тетя Роза хорошая.
К счастью, тридцать третий автобус (укороченного маршрута) подошел через десять минут. Да и народу на него оказалось значительно меньше. Зашли спокойно. Сели у самой кабины, пристроив чемодан в ногах.. Последнее обстоятельство почти примирило Наташу с выходкой бабки.
Проехали меньше пяти минут, когда на дороге показалось большое скопление народа и машин. Суетились люди. Стояли две "скорые помощи". Сильно пахло гарью, бензином и чем-то неприятно кислым... Прямо посередине дороги высокое бледное пламя лизало останки большого, искореженного, металлического. Кто-то плакал. Из помятой цистерны в пламя шлангом лили воду. Какие-то мужчины, прикрываясь руками от жара, неловко оттаскивали на обочину полусгоревшие, изломанные куски.
Послышался заливистый свист. Автобус остановился. Шофер открыл дверь кабины. Выбрался на дорогу. К нему подошел перемазанный копотью милиционер. Заговорили. Милиционер показал рукой в сторону.
Любопытная женщина-кондуктор прошла вперед по салону. Открыла окошко, высунула голову. Громко крикнула.
- Николай, чего случилось-то?
Милиционер повернулся к кондукторше.
- Авария, тетя Валя. В обход поедете, через Синяково.
- Какая авария? - Не отставала кондукторша.
- Да в автобус бензовоз врезался.
- Автобус-то какой?
- Рейсовый пассажирский. Прости, тетя Валя, некогда мне. Потом расскажу.
- В живых кто остался?
- Кто ж останется? Загорелся бензин, двери заклинило.
Милиционер отошел, на ходу поправляя съехавшую фуражку. Побледневшая кондукторша вернулась на место. Наташа расслышала чей-то тихий шепот: "Бортниковский автобус... Кроме тридцать пятого, по этой дороге сейчас пассажирских рейсовых нету... Народу под завязку было... Вот несчастье-то..."
В остальном лето прошло очень хорошо. Тотошка вытянулся, загорел, научился некоторым неприличным словам. Баба Маня приглашала его и на следующий год.