Кучерова Лариса Борисовна : другие произведения.

Витязь Россы ( Злат ) ч1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Славянское фэнтези

  

ВИТЯЗЬ

РОССЫ

(ЗЛАТ).

   ПРОЛОГ.
   Ночь была просто кошмарной. Ветер выл диким зверем, деревья шумели и трещали, словно перед смертью, ручей, протекавший неподалеку от дома, превратился в реку, бурлил. Струи ливня хлестали по стенам упругими плетьми. У окон, предусмотрительно заложенных тонкими деревянными ставнями, натекли лужи. По черепичной крыше барабанили то ли сорванные бурей ветки, то ли тяжкие куски града. Но в очаге весело потрескивал огонь, на крючке висел закопченный котел и вода уже начала побулькивать, закипая.
   Старая Матигерда отложила в сторону недовязанный чулок, поднялась с толстого березового пенька, служившего сиденьем. Охнула, схватилась за поясницу, подождала, пока отпустит боль. Взяла берестяной туесок с крупой и, ковыляя, пошла к очагу. На своем долгом веку Матигерда повидала немало лет и зим. Когда-то она была молоденькой и шустрой, в те незапамятные времена ничего бы не стоило порхнуть через всю комнату, да еще поправить сбившееся покрывало на кровати. Но теперь, когда время выбелило ее и без того не черные косы, наложив свои дорожки на лицо и тело, боли в отяжелевших ногах заставляли с трудом шаркать, поминутно останавливаться и отдыхать.
   Вдалеке, глухо перекатываясь и отдаваясь в вершинах сосен, прогремел гром. Не успел затихнуть последний раскат, ударило значительно ближе. А потом еще и еще. Наконец грянуло так оглушительно, что затрепетали ветхие покрывала на кровати, полках и столе. Огонь очага испуганно метнулся и погас. На секунду стемнело. Матигерда подняла руки к груди, нащупала нечто невидное в темноте, страстно зашептала. В тот же миг комната озарилась ослепительно ярким, зеленым, в синеву, светом близкой молнии. Он пробился через запертые ставни, осветил зашептавшиеся пучки сухих трав на стропилах, попадавшие с полок глиняные горшки и крынки. На шее у старухи разорвалось ожерелье из сухих ягод. Бусинки посыпались вниз с легким глухим стуком. Последним упал маленький череп неизвестного животного, который старуха постоянно носила на шее и не снимала, даже моясь.
   (Об сеем интересном факте миру поведала известная сплетница Елюшка, которую вороны принесли за луком именно в момент справления бани. Тогда Матигерда послала просительницу из-за закрытых дверей. Но под ставней оказалась небольшая щелочка, достаточная, однако, для удовлетворения не вполне законного, но объяснимого любопытства.)
   Итак, череп неизвестного животного упал. Матигерда охнула, протянула пальцы к лежащему на углях амулету. Неожиданно в очаге наново вспыхнул огонь. Жадно лизнул протянутую руку. Старая женщина отшатнулась назад. Череп загорелся синим, похожим на свет молнии, огоньком. Рассыпался крохотными красноватыми искрами.
   Матигерда с побелевшим лицом шагнула назад, еще и еще. Пока не наткнулась на свой пенек-сиденье. Тогда она опустилась на стул, да так и осталась сидеть. По лицу старухи, застревая в глубоких темных морщинах, одна за другой катились крупные, мутные слезы.
   Такой и застали ее утром несколько жителей деревни, пришедших за советом. Люди долго пытались расшевелить неподвижную старуху: трясли за плечо, орали в самое ухо, кто-то даже вылил ковш воды на голову - все без толку. Матигерда словно окаменела и лишь слезы, постоянно катившиеся по неподвижному лицу, говорили, что жизнь не совсем покинула старую ведунью.
   Отчаявшиеся мужики покинули стоявший на отшибе домик и вернулись в деревню с печальной вестью о непонятной болезни старухи. Жители села опечалились. Некому больше было помочь советом: как свести зловредный чирей с коровьего вымени. Некому убрать загар и веснушки с лица, заговорить орущего младенца, а то и приворожить гордого парня. Мужчины беспокоились по более серьезному поводу. Во время ночной грозы громадный камень упал поперек речки Речицы, протекавшей вдоль деревни. Камень перекрыл русло. Разлившееся озеро грозило затопить ближние поля и ток с ригами. Матигерда была вполне в состоянии если не изничтожить, то хотя бы подсказать: как убрать проклятый камень. Но после случившегося крестьянам оставалось лишь с горечью наблюдать, как озеро разливается все шире, грозя уничтожить плоды их многолетнего труда.
   ГЛАВА 1.
   У каждой уважающей себя деревни есть свой придурок. Тот, глядя на кого остальные жители ощущают собственную полноценность. Это может быть дородная одинокая баба, которой под окно озорники-мальчишки подставляют голые задницы. А она мчит через всю деревню заполночь надрать жгучей крапивой бесстыжие жопы.
   Это может быть добрый наследственный пьянчужка, готовый за жбан стоялой браги перекопать вам все капустное поле. А, коль добавите краюшку хлеба с парой вяленых рыбок, так он и отхожие места вычистит.
   Или мужик средних лет, шлепающий босиком по лужам, точно пацан, с прутиком и тележным колесом в тощей, безмускульной руке.
   Деревня, о которой я веду рассказ, тоже имела своего записного дурачка. Паренька по имени Марейка с голубыми, словно выцветшими глазами, вечно облупившимся веснушчатым носом и торчащими на затылке непослушными вихрами смешного, морковного цвета. Ходил Марейка в старой-престарой женской рубашке и закатанных выше колен таких же старых портках, накидывая сверху во время холодов еще более древнюю душегрею с торчащим из дыр полувылезшим мехом - подачки добросердечных баб. Ноги паренька, босые и зимой и летом, задубели, потрескались; грязь въелась намертво. Через плечо Марейка таскал тряпичную сумку с подаянием. За поясом дурачка постоянно торчала кособокая дудочка. Не раз на закате до баб, загоняющих скотину домой, доносились нежные печальные звуки. Иногда проходящие из леса мужики видели Марейку, сидящего на обрыве за деревней. Паренек мерно покачивал головой и наигрывал на своей дудочке незнакомые мелодии. Верно сам их и придумывал. Иногда эти песни бывали так хороши, что люди останавливались и слушали, опустив к ногам тяжелые, грубо кованные косы. Если Марейка видел остановившихся людей, он тут же переставал играть. Совал дудку за толстую серую веревку, служившую поясом, и бежал со всех ног в чащобу - скрывался с глаз.
   Дурачок не был местным уроженцем. Просто однажды осенью в село забрела нищенка. Такая грязная и оборванная, что невозможно было определить: стара она или молода, красива или страшна, как смерть. Ноги женщины стерлись в кровь от долгого пути. За подол матери держался мальчонка лет четырех-пяти.
   Тетка с трудом добрела до дома состоятельного мужика Велеса и упала. Сердобольные женщины подняли беднягу, долго отпаивали водой, попытались накормить. Все было бесполезно. Женщина умерла от голода и лишений. Сиротка стоял рядом с мертвой матерью, сжимал в худой лапке старую домодельную дудочку, другой ручонкой размазывал по грязному личику слезы и тихонько выл. Бездетная Власиха пожалела мальчонку, взяла к себе в дом. Сплетница Елюшка у колодца по этому поводу туманно высказалась "не по чину, мол, честь". Что она этим хотела сказать, никто не понял. Потому что в это время пришла за водой сама Власиха, баба горячая, крутая, на расправу скорая.
   Годы шли. Мальчонка подрастал. Воспитывался как и прочие дети деревни. Ходил в поле, купался в Речице, сидел за столом, уминая за обе щеки немудрящую крестьянскую пищу. Но чем больше рос, тем отчетливее проглядывало нездешнее, детское, дурное, бестолковое. Марейка все чаще пропадал в окрестных лесах, ночевал неведомо где, ел что попало. Помогать приемному отцу в работе не спешил. С глуповатой улыбкой на добром лице мог часами следить за неспешным бегом облаков на высоком небе. Сосредоточенно наблюдал за каким-нибудь бестолковым муравьишкой. Или сочинял свои песни. В конце концов Власиха отчаялась, махнула рукой и оставила дурачка на произвол судьбы. Так стал паренек неприкаянным. Бродил по деревне, играл на своей дудочке, цеплял себе на ворот яркие тряпочки. Добрые бабы подкармливали Марейку, в дождь и холод пускали ночевать на сеновал. Мальчишки, как водится, дразнились. Корчили рожи, дергали за волосы, пихали в пазуху жуков с лягушками. Дурачок переносил все это вполне спокойно, сам посмеивался мелким дробным смешком. И только когда насмешники грозились отобрать дудочку, Марейка пугался. Хватал свою драгоценность, бежал прятать.
   В тот же самый год, как Велес взял в дом сиротку, жена его забеременела. Ходила тяжело - в годах уж баба. А родила легко. Ушли к на свадьбу к сыну побратима Велесова отчима втроем с мужем и свекром. Вернулись вчетвером. Велес гордо нес сына Истому.
   Вначале Власиха честно старалась поделить ласку и заботу меж двумя малышами, но кровь брала свое. К тому ж сын-младенец требовал неусыпного внимания, а диковатый приемыш так и норовил сбежать. Из своего дома Марейка признавал лишь приемного брата, охотно оставался с ним, играл и приглядывал. Но случалось это чрезвычайно редко: Власиха не разрешала. Родив на склоне лет, она берегла единственного сыночка пуще глаза.
   Когда отбился от семьи Марейка и (особенно!) когда умер Велес, пришибленный в лесу неловко упавшим деревом, мать окончательно замкнулась на сыне. Власиха старалась не спускать с Истомы зорких встревоженных глаз. Не давала много бегать, чтоб не запыхался, сердце не сорвал. Не пускала на речку с остальными детьми - не дай Берегиня, утонет! Частенько в разгар ребячьих игр из дому доносился громкий властный голос: "Истомушка, злат ты мой сыночек, слазь с березки, высоко забрался. Головушка закружится, упадешь, убьешься! Иди лучше домой, покормлю тебя!" Истома слезал с дерева и при полном молчании брел к избе, чувствуя спиной удивленные, сочувствующие, презрительные, насмешливые взгляды. Чем дальше, взрослее, тем меньше друзей. В конце концов Истома остался совсем один на радость матери, считавшей остальных ребят оболтусами и хулиганами.
   Выйдя из младенческого возраста Истома стал толстоватым одиноким ребенком. Гулять он не любил. Выйдя на улицу, слышал ехидные вопли худых загорелых мальчишек с восхитительными ссадинами и царапинами на необерегаемом теле: "Мамкин злат идет! Укройся с солнышка, злат, омморок получишь! Гляди, лягушку в руки не бери - бородавка на жопе выскочит! Злат, догони! Злат, давай подеремся!" Истома в слезах бежал домой. Там мать прижимала к большому теплому плечу, вытирала слезы, утешала: "А ты на них не гляди, злат мой сыночек! У них языки змеиные, вместо голов пни моховые. Скушай-ка лучше пирожка, детка мой, только из печки вынула. Твои любимые!" Истома брал пирожок, всхлипывая, ел. С завистью вспоминал, как мальчишки бежали наперегонки. Как долго Яр и Лейко не хотели друг другу уступать. А затем Яр не испугался крапивы, проскочил гущу и оставил бежавшего в обход Лейко далеко позади. Ему хотелось быть таким, как Яр - черным от загара, гибким, немногословным и насмешливым. Хотелось так же небрежно сплевывать в дырку от потерянного в драке зуба. Так же вести шайку в набег на чужой огород за сливами и через плечо показывать ослушнику веский, умело сложенный кулак. Да что там Яр или Лейко! Истома с удовольствием поменялся бы местами с Игошей - самым неуважаемым членом ватаги!
   А мать, пригорюнившись, глядела как Истома ест и приговаривала: "Кушай, кушай, Истомушка. Безотцовщина-сиротинушка! Некому тебя приголубить-поберечь, некому злых буянов отогнать! Кушай досыта, злат ты мой сынок ненаглядный!"
   Годам к пятнадцати Истома гулял только у себя перед домом, чтобы успеть под защиту матери в случае нападения "обалдуев". Однажды за забор заглянул Игоша. Пошарил быстрыми глазками, нет ли где поблизости Власихи. Не обнаружил и вкрадчиво затянул: Истом, а Истома! Истома недоверчиво подошел к забору. Он был горд, что понадобился хоть кому-то, пусть даже пустельге Игоше, но старался не показывать. Голосок и глазки Игоши просто сочились медом.
  -- Я вот гляжу на тебя и все не пойму, отчего ты на улицу не ходишь?
  -- Не хочу, вот и не хожу.
  -- А зря, меня уж тут не раз спрашивали, чего это, мол, Истома носа не кажет?
  -- И кто ж спрашивал?
  -- Да многие, кузнецова Славка, к примеру... - Игоша знал, чем поманить - сестренка Яра по имени Славка, немногим старше Истомы, взяла всем: статью, умом, как говорится, "и волосом, и голосом". Все деревенские мальчишки были слегка влюблены в нее. Сны Истомы она посещала с частотой и регулярностью хорошо заведенных часов, оставляя поутру на чистой простыне следы определенного рода.
   Истома, конечно, не поверил льстивым словам, но все равно было приятно. А Игоша продолжал распевать:
  -- Жарко нынче, просто сил нет! - Солнце действительно шпарило во всю мочь надвигающегося лета. - Все наши на Речицу собираются. Пойдешь?
   Перед глазами Истомы пронеслись заманчивые картины прохладной, блестящей речки, веселых шумных игр на мелководье. В конце концов, разве он обязан сидеть в душном садике. Может и вправду стоит пойти, не съедят же его мальчишки. А Игоша продолжал соблазнять:
  -- До чего хорошо сейчас на Речице! Вода теплая, как парное молоко. И мальчишкам хочется замириться с тобой.
  -- С чего бы вдруг?
  -- Да они не ругались, ты сам первый с нами ходить перестал. Ну да мы маленькие что ль! До свадьбы так и будем по разным улицам шляться, пора и мосты навести.
   С этим Истома был вполне согласен. Ему самому до смерти хотелось обзавестись друзьями. Так надоело бродить в полном одиночестве по садику. Поверять секреты старым вишням. С оглядкой (матушка увидит - отберет, чтоб не порезался!) доставать из-за пазухи маленький ножик, подарок деда. Кидать в серые доски забора, воображая себя воином старинных времен. Мальчик раздвинул две штакетины, с трудом протиснул рыхлое немаленькое тело в образовавшуюся узкую дыру и, подгоняемый Игошей, вперевалку побежал к Речице.
   На берегу уже собралась вся ватага. Истоме показалось подозрительным то, что никто не купался, не ловил под корягами раков, не зарывался по самую шею в мелкий сыпучий песок. Мальчишки сбились в тесную кучу, что-то бурно обсуждали, часто всхохатывая. Но давать задний ход было поздно, пришлось Истоме, собрав волю в кулак, подойти к самому Яру. Последний стоял у самой воды, закусив губу. В глазах его перебегали маленькие золотистые точки, что было нехорошим знаком. Обычно огоньки в глазах вожака деревенских мальчишек появлялись перед какой-нибудь опасной и жестокой проделкой. Истома увидел их и затосковал. Ему до полусмерти захотелось оказаться в своем пыльном и скучном, но таком безопасном садике. Яр, улыбаясь, протянул руку Истоме:
  -- Пришел, злат Истома? Молодец. Небось, в нашу ватагу хочешь?
   Волей-неволей пришлось кивнуть. Яр повторил, немного повысив голос:
  -- Хочешь в нашу ватагу? Громко скажи, так, чтобы все слышали! Истома прокашлялся, ответил тихим испуганным голосом:
  -- Да.
  -- А еще громче можешь?
  -- Да, хочу...- Пискнулось еще тише. Яр, казалось, ничего не заметил. Продолжал так же громко и бодро:
  -- Вот и молодец. В нашу ватагу все хотят, да не у каждого получается. Вначале ты доказать должен, что не трус, не тряпка, достоин быть с нами.
  -- А как это сделать? - Истома чуть прибодрился. Кажется, ему никто не собирался делать ничего плохого. Может и вправду в ватагу примут. А тогда уж он будет со всеми на равных, больше того, уважаемым станет. Ватаги Яра побаивались не только дети, но и взрослые.
   Яр задумчиво поднял глаза к небу, ущипнул себя за нижнюю губу, перевел взгляд на речку и неожиданно просиял. Страх тяжело ударил Истому в грудь: мальчик внезапно понял, что все подстроено.
   - Как, говоришь... Дело трудное, но выполнимое. Лейко, например, руку над костром держал, пока не разрешили убрать. Дончик себе ногу разрезал повыше щиколотки. - Тот с готовностью продемонстрировал глубокий шрам. - А тебе дадим легкое испытание. Переплыви-ка Речицу напротив Горшкова омута. И ты наш на веки вечные. - Страх стал просто невыносимым.
  -- Когда?
  -- Да когда угодно, сейчас хоть!
  -- Я же плавать не умею!
  -- Дело нетрудное, как поплывешь - научишься.
  -- Не желаю я Горшков омут переплывать! И в ватагу вашу не хочу вступать. Прощайте, меня мать дома ждет.
   Истома решительно повернул к деревне. Яр загородил ему дорогу:
   - Эй, нет, не пойдет! Сначала сам лезешь, в друзья навязываешься, а в последнюю минуту на попятный? У нас так не полагается.
   Мальчишки окружили Истому, со смехом схватили за руки, за ноги. Не слушая жалобных протестов, раскачали довольно-таки тяжелую жертву и бросили в самую середину неширокого, но довольно глубокого Горшкова омута.
   Истома бился в воде, задирал голову глотнуть воздуха, возил руками и ногами, поднимая тучи веселых брызг. Все время проваливался вниз, в темную и страшную холодную глубину.
   Мальчишки хохотали.
  -- Гляди - мамкин злат плывет!
  -- Да куда ему, брюхо, что мешок ко дну тянет. Попроси сазана, пущай прокатит.
  -- Да куда ему на сазане, утопит рыбу. Тут не меньше трех сомов вековых надобно!
   Опомнились, когда по пустой воде тонкой прямой струйкой пошли круглые пузыри. Яр, Лейко и еще двое нырнули. Под корягой смирно лежало бесформенное тело. Истома завалился на бок, подвернув под себя левую ногу. Скрюченные пальцы бессильно цепляли песок. Волосы мерно покачивались над корягой, словно короткие темные водоросли. Шутка зашла слишком далеко. Испуганные озорники подхватили утопленника под мышки, потащили на воздух. В воде он был еще туда-сюда. У поверхности оказался невероятно тяжелым.
   Всей компанией с трудом вытащили на берег, перекинули через ярово колено животом и принялись колотить по спине, выгоняя воду. Вначале Истома лежал мягко, как тряпка. Лишь голова моталась из стороны в сторону, собирая мокрыми волосами мелкий желтый песок. Игоша заскулил, потихоньку отошел в сторону, намереваясь дать деру. Но тут изо рта утопленника хлынула сильная струя. Ребята удвоили усилия. Наконец Истома закашлялся, вяло шевельнул рукой, сел. Мальчишки отошли дальше, стали полукругом. Спасенный подтянул ноги, наклонился вперед. И тут его стало рвать. Шутники стояли молча, словно отрабатывали некую повинность, лишь то один, то другой почесывал босую ногу. А из Истомы извергались куски мясного пирога, раздавленные красные ягоды, ярко-желтые ошметки чего-то похожего на репу, частицы ила, скользкие на вид комки беловатой слизи, какие-то личинки, и снова вода, вода, вода...
   Наконец рвота кончилась. Истома сначала откинулся назад, затем поднялся на ноги. Вытер лицо подолом мокрой рубашки, скривился от отвращения. Секунду колебался, затем все-таки подошел к речке, черпнул с берега ладонью, умылся, прополоскал рот и, не глядя ни на кого, отправился домой. Мальчишки поплелись следом. каждая спина чуяла хорошую взбучку.
   Когда Истома явился домой, мать хлопотала возле печи. Встретила сына не глядя:
  -- Наконец-то явился! Никак не нагуляется по ясной погоде. Мой руки, да за стол, злат мой, обед готов давно.
   Иcтома ничего не ответил. Встревоженная молчанием за спиной, Власиха оглянулась. Мальчик был мокрым с ног до головы, будто попал под сильный ливень. В светлых волосах запутались кружочки зеленой водяной ряски, голову припорашивал мелкий речной песок. Он стоял у порога, придерживаясь рукой за дверной косяк. Синеватые губы резко выделялись на бледном лице. Мокрое тело била крупная запоздалая дрожь.
  -- Ох, спаси Берегиня, откуда ж ты такой страшный взялся?
  -- Гулял я. - Голос мрачный, глухой.
  -- Уж не на Речицу ли, спаси Берегиня, носило тебя, бестолкового?
  -- Где хотел, там и гулял. Вырос я, матушка, чтоб докладаться.
  -- А пропадать ни за грош, башку по глупости сложить, не вырос? Голову даю на отсечение, что мальчишки-озорники моего глупого Истомушку на речку заманили, заманивши в воду кинули!
  -- Я был один.
  -- Да ни в жизнь не поверю, чтоб послушный злат мой сынулька один на Речицу убег, да в воду полез! Это все Ярко с Игошей елюшкиным затеяли! Что мать помело, то и сын ость от веника.
  -- Говорю тебе, матушка, никто не виноват. Я был один.
  -- Ну, ладно, горюшко мое, что теперь виноватых искать, что было, то прошло! Раздевайся да быстренько лезь на печь.
  -- Это еще зачем, и так жарко.
  -- Поговори вот еще у меня! - Власиха замахнулась на сына висевшим через плечо полотенцем. - Вот утонул бы, спаси Берегиня. Что бы я одна на этом свете делать стала? Меня живую в гроб бы положил! Не жалеют дети родной матери, спохватятся, да поздно будет!
   Неспешно приговаривая, Власиха затопила печь, сняла с сына мокрое, вытерла жестким льняным полотенцем. Переодела в сухое.
  -- И что мальчишкам шататься, где попало? Медом что ли на этой Речице проклятущей намазано? Вон за домом садик есть, уж чего лучше! И тепло, и сухо, баловники носа не кажут. Гуляй себе хошь в теньке, хошь на солнышке, ешь медовы яблочки. Нет, понес леший на речку. А ну как простынешь - помогай мать, лечи сына непутевого!
  -- Ма, ну мам, не надо. Не хочу... Здоров я...
   Не слушая слабых протестов, мать запихнула Истому в самую глубину темной, ослепительно жаркой печи. Напоила сухой малиной, закутала по самые брови лежать велела смирно, пока болезнь не выйдет.
   Ночью Истоме чудилась плотная зеленая вода. Вверху колеблется, ломается размытое пятно солнца. Взбаламученный его руками поднимается и кружится вокруг лица мутный серый ил. Вода должна быть прохладной, отчего она так горяча? Истома снова и снова задевал ногой осклизлую корягу, рвался вверх, к свету, воздуху. Но серо-голубая муть обволакивала, давила на грудь, тянула вниз. Мальчик отчаянно бился, пытаясь стряхнуть с себя горячую тяжесть. Откуда-то издалека доносился смутно знакомый голос: "Опять раскрылся, горе ты мое! Ну что с тобой поделаешь!" На обессиленное тело вновь наваливалось обжигающее, душное, невыносимо тяжелое, увлекая мальчика в подводную мглу...
   Внезапно над самым ухом весело завопил горластый петух. Истома открыл ноющие глаза. Было раннее утро. Белые, как монетки, лучи падали через окно в избу. В столбах света весело танцевали пылинки. Сильно тянуло пряным горелым запахом. Истома скинул с себя толстое одеяло, с трудом отодвинул жаркую баранью шкуру, которой в холода утепляли постель. Подвинулся к краю печи, глянул вниз.
   В красном углу, перед маленькой кумирней Берегини в расписном глиняном горшочке курились сухие травы, наполняя комнату приятным сильным запахом. Узкая струйка голубоватого дыма ровной ниточкой поднималась под самую крышу.
   Власиха, сложив тяжелые руки на груди, стояла на коленях перед кумирней. Никогда еще не видал Истома свою властную деятельную мать такой тихой и покорной. Доносились обрывки жарких слов: "Мати Берегиня, спаси сына... он один на всем свете у меня остался..."
   Мальчик внезапно почувствовал такой лютый голод, будто не ел несколько дней. Он свесился с печи, окликнул мать. Та медленно обернулась. Секунду стояла на коленях в прежней позе: глаза затуманены, руки стиснуты на груди, губы беззвучно шевелятся. Затем вскочила, прижав ладонь ко рту, будто сдерживая рвущийся крик, кинулась к печи:
  -- Истомушка, злат сыночек, кровинушка моя, очнулся!
  -- Проснулся я, матушка. Доброе утро-веселый день. Есть чем позавтракать?
  -- Очнулся! Говорит! Есть хочет! Спасла Берегиня!
  -- Случилось что ль чего, такая ты всполошенная? Не помню совсем, как лег вчера. Заспал видно.
  -- Вчера! Да с тех пор, как ты лег, без малого неделя прошла. Уж так ты метался да маялся - не чаяла живым увидать сынулю моего! - Пожевала губами, справляясь с волнением. Голос зазвучал как всегда, может чуть радостней обычного. - Чего отведаешь: у меня пирожки есть вчерашние с курятиной. Сию минуту разогреть можно. К ним взвар клюквенный с медом, холодненький. И холодец еще. У кузнеца надысь телка ногу сломала, прирезать пришлось. Так кузнечиха мослов принесла. Холодец, он хорош для болящего. Не забывают нас люди, спаси Берегиня. А то грушевого киселю сварю. Я мигом, готово все, лишь в печь поставить.
  -- Все буду, матушка, и пирожки, и взвар, и холодец. Только киселю варить не надобно. Не хочу.
   Истома пошевелился, спуская ноги с печи. Власиха тотчас же метнулась:
  -- Погоди, злат мой, -(как Истома ненавидел эту кличку!) - Поберегись маленько. Я тебе сюда принесу.
  -- Зачем, матушка? Здоров я.
  -- Матери лучше знать, а пар костей не ломит. Полежишь еще денек-другой. Там видно будет.
   Волей-неволей пришлось подчиниться. Хотя Истома отчасти этому был даже рад. Во всем теле чувствовалась отчаянная слабость, ложку поднять невмоготу.
   Пока мальчик ел, дверь отворилась. В избу вошел дед Шкворень, отчим покойного отца Истомы, свекор Власихи. Дед свалил с еще могучих плеч обширную вязанку хворосту возле печи. Вгляделся в бледное похудевшее лицо внука. У Истомы почему-то сразу пропал аппетит. Мальчик смущенно отодвинул кружку со взваром и постарался убрать подальше от строгих, насмешливых глаз блюдо холодца. Шкворень зорко глянул из-под нависших бровей, продудел в сивую бороду:
  -- Очнулся что ль, постреленок? Мать-то напугал. Ну лежи, лежи. Выздоравливай. - Обернулся к Власихе,- А я тебе, невестка, грибков маленько принес, да хворосту из кедровника.
   Аккуратно опустил на стол старый, еще матерью Велеса плетеный туесок. Женщина растроганно всплеснула руками:
  -- Ой, батюшка Шкворень, спаси тебя Берегиня, стоило трудиться, старые кости ломать! У нас тут всего немеряно, полдеревни нанесли.
  -- А таких грибков, каки здесь, нету. Я с самим лешим дружу, он мне места заповедные показывает!
  -- Берегиня знает, что болтаешь, свекрушка! А ну как он сам услышит, да нагрянет?
   Истома поежился на печи. Перспектива встречи с лешим откровенно пугала. Пожалуй, пострашней Яра с Игошкой будет. Тут уж неделей болезни не отделаешься. Пришибет и не почешется. Ну его в пень, нечисть лесную!
  -- Шучу, шучу, не бойтесь, экие вы тут пугливые! Принес твоему молодцу белых грибков да подберезовиков. После лихорадки много чего поесть хочется, по себе знаю. Грибки лишние не будут, все на язык придутся!
  -- Дай тебе Берегиня счастья да радости, дедушка Шкворень, не забываешь нас!
  -- Как же мне забыть невестку с внуком, одни вы у меня на всем белом свете остались.
   Мать обмахнула чистым полотенцем табуретку, подвинула к столу:
   - Садись, дедушка Шкворень, закуси с нами, чем Берегиня послала. Пирожки вот разогретые, да холодец. Не побрезгуй. Взвар клюквенный только с ледника принесла. Порадуйся вместе с нами: отогнала Берегиня злую лихорадку от злата нашего!
   Есть дед отказался, (только полдничал),но кружку со взваром взял охотно. Солнце на улице шпарило вовсю. Разомлевший после еды Истома сонно слушал разговор взрослых. Дед Шкворень гудел в бороду, что умей плавать Истома, ничего бы не случилось. И вообще, больно уж бережет невестка сына. Растет парень красной девицей. Мужик ведь, что ж его в куделю прятать? Резкий голос матери возражал: долго ли до беды, ребенок ведь еще. Намается, когда вырастет, успеет беды хлебнуть! Кого ж ей и беречь, как не единственного сына? Под их бурчанье Истома уснул. Сквозь смутную пелену дремы слышал, как настойчиво бормотал голос деда, как все резче, злее отвечала мать. Наконец хлопнула дверь. Горячая ладонь коснулась лба мальчика, легко откинула льняную прядь со лба. Нежный голос шептал в самое ухо: "Спи, Истомушка, спи злат мой сыночек! Не отдам тебя никому: ни зверю, ни ворогу, ни черному ворону. Укрою платом, задвину засовы, обороню собой. Ничего не бойся, ни о чем не беспокойся. Расти без забот, словно яблонька в саду. А я на себя все бури приму!"
   Истома пролежал еще несколько дней. но это не шло ни в какое сравнение с потерявшимся в серо-голубой мути, растаявшим, словно прошлогодний снег, временем болезни. В окно светило яркое солнышко, с улицы доносились привычные звуки: голоса мальчишек, лай собак, шелест деревьев. Мать негромко напевала, хлопоча по дому. Тело наливалось прежней силой, если не силой, то здоровьем.
   ГЛАВА 2.
   Немногим ранее описанных событий Марейка как всегда шатался по лесу. Солнце клонилось к закату. Небо порозовело. Узкие облачка тянулись вдоль горизонта. Теплый ветерок лишь трогал кончики деревьев. Птицы лениво переговаривались в кронах. Кругом разлито спокойствие весеннего вечера. Но в душу Марейки заползла и разрасталась непонятная тревога. Паренек пошел на вкус этой тревоги, следуя за ощущениями, как подсолнух за солнцем.
   Под густым кустом боярышника столбом толклись сине-зеленые навозные мухи. С ветки на ветку перепархивали, злобно ссорились две вороны. В нос дурачку неожиданно сильно ударил запах гноя и крови, запах тяжелой болезни. Хуже - запах близкой смерти.
   В низкой реденькой траве на боку устроился тощий полосатый кот. Из огромной рваной раны пониже лопатки у бедного животного тонкой струйкой сочилась зеленоватая зловонная жидкость. Кот неподвижно лежал в теньке, даже не пытаясь стряхнуть с бока тучи сидящих мух и слепней, которые пили его кровь. Дурачок решил, что котик умер. Не подобает оставлять хорошего зверька гнить на потребу разной дряни. Марейка, собираясь похоронить, подошел совсем близко. Наклонился. Умирающий из последних сил приоткрыл мутный глаз. Бедный котик еще жив! Жалость горячей волной затопила подростка. Будь на его месте кто-либо другой, поумнее, бежал бы от невыносимой вони. Или, в крайнем случае, чтобы прекратить мучения животного, прибил бы как-нибудь быстро.
   Но дурачок, не раздумывая, подхватил кота в ладошки. Даже не тратя время на то, чтобы обтереть лопушком испачканную шерсть, со всех ног бросился к домику Матигерды. Уж кто мог бы спасти почти мертвого, так это лишь старая ведунья.
   Марейка вбежал, распахнув ногой дверь, осторожно положил свою грязную ношу на чисто вымытый обеденный стол:
  -- Вот, старуха, вылечи его.
   От печи раздалось недовольное:
  -- Опять какую-нибудь падаль приволок? Придурок собирает по всему лесу, а Матигерда ставь на ноги. Что на тот раз? Ну и воняет!
   Однако подошла, посмотрела. Стала очень серьезной.
  -- Ты его где взял?
  -- В Голодном овраге лежал.
  -- Не иначе под кустом боярышника?
  -- Ага, верно. это твой знакомый котик?
   Ведунья, не отвечая, снова склонилась к коту, приподняла головку, внимательно вгляделась в мутные глаза. Осторожно, чтобы не потревожить больного, положила на место. Тихо, словно отвечая своим невысказанным мыслям, проговорила:
  -- Начинается. - пожевала впалыми старческими губами, добавила шепотом, с сильным страхом в голосе, - И что-то теперь будет...
  -- Чего? Что ты там, старуха, бормочешь?
   Вздрогнув, будто со сна, Матигерда обернулась к дурачку:
  -- Пришел?
  -- Пришел.
  -- Принес?
  -- Принес.
  -- Ну и топай себе. Дальше не твое дело. Я кота лечить буду.
   Марейка, не обижаясь, выскочил на улицу. От радости, что маленький котик скоро будет здоров, высоко подпрыгнул, задев рукой за нижнюю ветку клена. Мимо полетела большущая алая бабочка с золотисто-зелеными полосками на крыльях. Все забыв, дурачок восхищенно погнался за ней.
   Но вечером Марейка снова оказался у домика Матигерды. Дернул дверь. Заперто. Сунулся к окошку. Занавешено. Дурачок начал стучать. Долбился до тех пор, пока наконец дверь не заскрипела, на пороге не показалась хозяйка домика.
  -- Ну, чего барабанишь?
  -- А чего ты, старуха заперлась? Я котику молочка принес.
  -- Давай свое молоко и убирайся. Некогда мне с тобой лясы точить.
   Оробевший от такого обращения Марейка передал берестяной туесок непривычно злой бабке и поплелся назад. За спиной снова заскрипела дверь. Из-за закрытых ставен выплеснулось красное марево.
   На девятый день болезни Истомы в дом к Власихе пришла старая колдунья. Остановилась у порога, поправила сбившийся головной платок. Обтерла рот большим и указательным пальцем левой руки, держа правую под темной накидкой. Оробевшая Власиха застыла у печи. Старуха словно старой знакомой кивнула кумирне Берегини, хмуро бросила "здравствовать хозяевам" и быстро пошла к печке, где лежал мальчик. Мать сделала движение, словно собираясь прикрыть собой сына. Матигерда хмуро оглядела лежащего:
  -- Так это ты и есть Истома, сын Велеса, по прозвищу Злат? - Мальчик робко кивнул. - Когда на свет появился, кузнец ковал, молния дуб разбила, родник проклюнулся. Было дело?
  -- Матушка говорила.
  -- Ага. - Старуха неодобрительно оглядела груду одеял, укрывающих Истому. Пожала сгорбленными плечами, - Чудно устроено на этом свете! От рыбьего пузыря будут в свое время зависеть судьбы мира... Да я бы и пирог с творогом не доверила ему нести от печи до стола! Вот, возьми.
   Из-под темной вязаной накидки достала маленького полосатого кота, протянула к печи. Мальчик выпростал руки, взял животное, прижал к себе. Кот тихонько заурчал. Рядом с Матигердой выросла опомнившаяся Власиха. Мотнула головой, словно норовистая кобылка, уперла мощные красные руки в крутые бока:
  -- Ты чего, старая ведьма, наговаривать пришла? Не твоего ума дело, как мы тут с сыном живем! Роди себе, да и зови как хошь, хоть рыбьим пузырем, хоть дубовым поленом! И подарочков нам твоих не надобно! Захочу - принесу ребенку кошку, да добрую, не твово недокормыша! Убирайся, старая ворона, из моего дома покуда цела!
   Разъяренная Власиха, подняв над головой сжатые кулаки, надвигалась на старуху. Последняя же, не обращая ни малейшего внимания на гнев хозяйки, продолжала говорить ее сыну:
  -- Он издалека. Прошел чужой мир, чуть не погиб, пока к нам добирался. Его Марейка в лесу нашел, а я для тебя вылечила.
   Мальчик с сожалением протянул кота:
  -- Так не могу я взять, марейкин он, иль твой.
   Кот слабо зашипел и уперся, не желая сходить с теплой печи. Ведунья отрицательно покачала головой:
   - Бери же. Не марейкин он и не мой. Это тебе товарищ на дальнюю дорогу. Чья душа в него вселилась после смерти, даже мне неведомо. Может, воин какой знаменитый, может волшебник великий, может и сам повелитель Россы, страны нашей... А может, просто котик умный.
   Матигерда повернулась и вышла. На пороге непонятно добавила:
  -- Научи его сражаться. Когда станешь Златом, очень пригодится.
  -- Да он и так злат сынка мой! - Власиха плюнула вослед ушедшей. - Ишь, старая ведьма! Пришла, накаркала, набаламутила. Дальнюю дорогу тебе, злат, наобещала. Громы ей на бесстыжую голову! - Повернулась к испуганному сыну, - Спи, родной мой, не бери в свою светлую головку, не пойдешь ты никуда. Ничего не грозит сынку моему. А кошку подлую отдай! Я ее этой гадине в морду кину. Не надобно нам от нее никаких подачек.
  -- Ну уж нет! - мальчик подался вглубь печи, прижимая к себе кота. - Найденыша не отдам. Глянь, какой звонкий, да ласковый.
  -- Да мы таких ли кошек-то разведем, коль тебе поиграться охота! У кузнечихи Ласка окотилась две недели тому назад. Оттуда котеночка принесу, малый совсем еще, игрушечка! Беленький, пушистенький, глазищи зеленые так и бегают. Брось, брось этого ободранца!
  -- Не нужен мне никакой другой, этого хочу! - Истома надул губы, нагоняя слезы под веки. Мать привычно уступила.
   ГЛАВА 3.
   Следующим утром Истома проснулся рано, но смирно лежал с закрытыми глазами. Из-под ресниц следил, как мать привычно-ловко управляется по дому. Споро затопила печку, обмахнула пол пахучим полынным веником, поставила на загнетку горшок с похлебкой и ушла в сарай доить корову. Тотчас мальчик слез с печи. Покряхтывая, словно моложавый старичок от головокружения, поминутно останавливаясь и пережидая приступы тошноты, тихонько спустился. Оказавшись на полу, протянул руки вверх и тихонько позвал. Дожидавшийся кот ловко спрыгнул. Тогда Истома, даже не давая себе труда запереть двери, повернулся и почесал изо всех сил к домику старого Шкворня.
   На улице уже толпились вездесущие мальчишки. Увидали Истому, словно по команде обернулись, замолчали. Издаля послышался ехидный голосок изводилы Игоши: "Расскажи-ка нам злат, как в гости к водяному ходил!" Немедленно заткнулся, усмиренный звонкой оплеухой. Яр шагнул наперерез мальчику, загораживая дорогу. Истома остановился, глядя себе под ноги. Кот за пазухой недовольно пошевелился.
  -- Злат, ой, прости, Истома. Можешь считать, что испытание выдержано. Ничего никому не рассказал. Теперь ты в нашей ватаге, можешь выходить на улицу, когда захочешь. А если кто гонять осмелится, только мне скажи или Лейко. Все путем? Давай пять!
   Протянул раскрытую ладонь. Истома шагнул назад, пряча руку за спину:
  -- Ничего не путем. Мне от вас ничего не нужно. И ватага ваша не нужна, и дружба, и защита. Я еще на Речице сказал. Вы меня спасли - я не болтал. Мы в расчете.
   Так же потупясь, мальчик двинулся вперед. Ребята невольно расступились. Яр молча спрятал в карман непожатую руку. Снова завопил подхалим Игоша: "Смотри, злат, пожалеешь еще, что от нашей дружбы отказался! Это тебе даром не пройдет." Яр молча смотрел вслед ушедшему. Казалось, над головой Истомы промелькнула легкая серая тень. Несмотря на яркое солнце, вожаку окрестных ребят стало зябко и неуютно. Он развернулся, врезал по уху подвернувшемуся Игоше и тоже отправился восвояси.
   Истома подошел к домику деда. Шкворень сидел на завалинке, чинил дратвой старый валенок. Поднял мохнатую клокастую бороду, выжидательно уставился на внука. Истома поздоровался, тихо присел рядом. Шумного, строгого деда он побаивался. Шкворень отложил валенок в сторону, разгладил седые усы:
  -- Утро доброе-веселый день, внучок. Как здоровье болящего?
  -- Доброе утро, дедушка. Ничего, спаси тебя Берегиня. А как твои дела?
  -- Какие дела могут быть у нас? Скрипим себе помаленьку, по-стариковски. Это ваше дело молодое, по улице с самого утра гонять. Кстати, как тебя мальчишки, не забижают больше?
   Истома, глядя в землю повел пухлым плечом:
  -- С чего это ты взял, что меня мальчишки обижают? Не было такого.
  -- Ну, не было, стало быть не о чем и говорить. - Уступил дед. - А как это тебя мать в такую рань одного по улице отпустила?
  -- Я потихоньку сбежал.
  -- Достанется тебе на орехи!
  -- Неважно, впервой что ли! - Истома достал кота из-за пазухи, погладил, набираясь храбрости Я ведь, дедка, по делу важному пришел.
  -- Известно, просто так нечасто внучек заглядывает. Ну, выкладывай, какое у тебя важное дело к старому Шкворню. Не тушуйся,не съем.
  -- Ты, дедка, говорят знающие люди, в давние года далеконько ездывал, многонько повидал.
  -- Было дело, да сплыло.
   Старик нахмурился. Он очень не любил вспоминать грехи далекой молодости. В свое время юного силача Шкворня сманили лихие люди. Задурили голову рассказами о веселой жизни. Несколько лет плавал Шкворень на воровском струге, много накуролесил: грабил, воровал, грех убивств на душу принимал. Пока не попался ему умный человек, пленный ратник. Тот молодому атаману мозги быстренько вправил. Побратались они, бежали оба с воровского струга темной ночью. Долго еще можно было рассказывать, да стыдился дед Шкворень буйной юности.
  -- Так не слыхал ли ты, дедка где, в заморских землях про кошек, кои сражаются?
  -- Ах, вот ты о чем... - Косматые брови разгладились Да, есть такое дело. Живут за теплым морем такие звери. Специальные люди котят из нор добывают, обучают и продают за большие деньги. Видывал я. Хозяин в бой идет, и кот рядом, А как нападет на хозяина кто, так кот прыгает, в морду вцепится, кусок мяса зубами да когтями выхватит - назад летит. Страшное дело такие коты! И не берут их ни стрела, ни меч. Больно юркие. -
  -- А моего Найденыша ты, дедка, обучить сможешь?
  -- Кого? Этого?
   Шкворень откинул назад голову, усы и борода разошлись, открыв глубокую щель, откуда понеслось громоподобное рыканье. Истома насупился, подобрал под себя ноги, опустил лицо, пережидая приступ обидного хохота. Отсмеявшись, дед вытер слезы, расправил усы привычным жестом:
  -- Ох, чтоб тебя! Ну, насмешил, малец, давно так не веселился! Ишь чего учудил: домашнего котенка ему сражаться научи! От мальчишек что ль защищаться?
   Погладил кота, снова зашелся смехом. Но посмотрел на обиженное лицо внука - посерьезнел. Принялся растолковывать, что это звери такие с теленка ростом. Только видом с котами схожи. Да и учат их со слепых глаз.
   Тем временем Найденыш слез с колен хозяина, не спеша пошел по огороду. Среди огуречных гряд стояло у деда Шкворня чучелко, грачей пугать, чтоб всходы не дергали. К этому-то чучелку безобидному и направился Найденыш. Маленько не доходя, кот сложился гармошкой, подобрал когти, да как прыгнет! Когтями вцепился в старый мешок, из коего голова пугала торчала. Рванул изо всех сил и клубком назад сиганул, только дырявое ведро с маковки загремело. Шкворень остановился, замолк, присвистнул:
  -- Братцы мои, что ж это на белом свете деется!
  -- Говорил я, дедка, а ты не верил!
  -- Мало ли чего мальчишки придумают!
  -- Это не моя выдумка, старая Матигерда велела Найденыша обучить.
  -- Нечему его учить - сам все знает.
   Дед поднял подкатившуюся под ноги растрепанную голову чучелка. Тщательно оглядел. Особое внимание обратил на огромные дыры, оставшиеся после нападения кота. В некоторые рванины сунул палец, придержал, со знанием дела обследовал. В замешательстве покачал головой. Поднял задумчивый взор на мальчика: "Это дело непростое, домашние кошки уж никак ..." - захлебнулся словами, прикрыл рот. Родимый, знакомый с пелен внук выглядел чужим, жестким, целеустремленным и бесстрашным. Но, самое ужасное, над головой Истомушки, злата мамкина сынка, колебалась еле видимая серая тень. Шкворень зажмурился. Бывает такое у стариков. Главное, не обращать внимания, само пройдет. Видение исчезло, верно, почудилося. Ну и слава Берегине! В правое плечо смертная боль вонзилася острыми когтями, аж до сердца пронозило!
   Внук обеспокоено вгляделся, спрашивал что-то. Шкворень не слышал, не мог говорить от острой стариковской боли.
   Прострел отпустил так же неожиданно, как и начался. Дед выразительно замотал головой на все предложения Истомы остаться или позвать мать. Ничего не случилось, просто плечо продул. Сидел как-нибудь неловко. Годы, ничего не поделаешь, жизнь к закату клонится. Устали косточки, задубело мясо. Попробуй молодого козленочка свари - съешь, не заметишь. А старого козла в рот не возьмешь! Мясо жесткое, вонючее, жир склизкий, желтый, только на мыло и годится. Вот и с людьми то же самое. Только он, старый козел Шкворень, еще попрыгает! Пущай идет Истома себе, уж прошло все. Мальчик поверил. Пошел домой. Также, как и Яр, дед долго глядел ему вслед.
   На обратном пути, возле Речицы, Истому окликнул тонкий голосок. От плетня отделилась гибкая фигурка в белом домотканом платьице с толстой пшеничной косой через плечо. К мальчику подошла Славка, ярова сестрица. Теребя косу, пошла рядом. Солнце отбрасывало слепящие лучи от зеркальной поверхности речки. Неумолчно гудели вездесущие пчелы. Найденыш спрыгнул с рук, пошел между мальчиком и девочкой. Славка, мучительно подбирая слова, начала извиняться за глупых мальчишек. Истома молчал и краснел. Ему очень хотелось сказать что-то умное, значительное. Но ничего подходящего в голову не шло. Оставалось лишь мысленно корить себя за глупость и немоту. Неожиданно Славка ойкнула, залилась румянцем, легкой белой тенью метнулась вбок. Истома понял, что упустил свой шанс. В глупом стремлении исправить хоть что-то протянул руку, схватил девочку за руку, тихо спросил:
  -- Если я уйду далеко и надолго, ты меня ждать будешь?
  -- Очень надо! - Хлестнуло неожиданной пощечиной, - Да кому ты такой придурок нужен!
  -- Эй, мешок с мякиной! - Неожиданно прогремело сзади, - Не лапай, не купишь.
   Истома в панике оглянулся. У ничейной яблони, покрытой мелкими зелеными шариками завязей, стояла ватага. Лейко с красными пятнами на щеках сжал тяжелые кулаки.
  -- Злат наш далеконько собрался! - продолжала издеваться Славка. Куда подевалась тихая застенчивая девочка!? - Путешествовать далеко и надолго!
  -- Ага! - радостно подхватил Игоша. - с печи за стол, мамкины пироги лопать. По дороге с мышами воевать будет!
   Все обидно рассмеялись. Истому передернуло от унижения. Он почувствовал, как у ноги напряглось маленькое упругое тельце. Это привело в себя. Нельзя позволять коту искалечить кого бы то ни было, хоть и заслуживают: тогда уж точно прибьют беднягу. "Тихо, Найденыш, будет и на нашей улице праздник." Повернулся, пошел прочь от веселящихся ребят.

  
  
   ГЛАВА 4.
   Марейка заглянул к старой колдунье из чистого любопытства. На улице дурачок слыхал, как бабы обсуждают случившееся. Одни жалились, некому теперь помочь будет. (Особенно кузнечиха причитала. Ее муж повадился "в гости к зеленому змию". Кто теперь его отвадит! А у нее на руках двое детей, девка того и гляди заневестится. Парень совсем от рук отбился, был бы отец как все люди, живо бы в чувство привел бессовестного!А так что ни день - новые жалобы: у кого рожь помял, у кого сарай пожег с новыми хомутами. Что она, баба поделает? У самой яйца из-под наседок ворует, того и гляди цыплята не выведутся!)
   Другие бабы одобряли, что деревня теперь чистая. Марейка очень удивился: чистоте деревни больше всех радовалась Елюшка - самая нерадивая баба. Рубаха на ней вечно драная, фартук лоснится. Из-под грязной головной повязки во все стороны торчат нечесаные космы. Рядом с ее домом зимой и летом воняла громадная лужа, полная костей, тряпок, очисток - Елюшка выплескивала помои прямо с крыльца. Ленивые хозяйки, особенно молодухи, тоже норовили опростать ведро в готовую помойку. За то их обычно бранили свекрухи и матери. А Елюшка добродушно почесывалась, приговаривала:"Да пущай их, бела свету не убудет!" И сын ее Игоша вечно бегал в затрапезе, подворяшничал, шутовал, подлизывался к друзьям, надеясь в награду получить кусок пирога с ягодой, ржаной кислой ле- пешки, а то и круг домашней кровяной колбасы, которую смелые и вечно голодные мальчишки воровали из погреба.
   Пустельга Елюшка чуть не плясала от радости:"Грязна плесень колдовская повывелась! Теперь-то урожаи пойдут сам-пять, а то и сам-десят; молоко у коров из вымени пропадать не будет, ни одной вековухи не останется - дурной глазок закрылся в селе!" Будто мужики у Елюшки не держались со сглазу, а не от грязи, заполонившей дом. Странно, что пустельгу поддерживала разумная, степенная и спокойная Власиха. Знать было за что. Но это еще болше подогрело любопытство Марейки.
   Так что отправился он в маленький домик на опушке леса. Дорога заняла много времени: сначала дурачок по обычаю погнался за бабочкой. Потом увидал очень симпатичного толстенького щенка с кривыми лапками и смешным рыжим пятном между висячих ушек. Песик деловито копошился у запруды, выкапывая из влажной земли жирного червяка. Как упустить такой случай! Марейка немножно поиграл с собачкой. Щенок очень забавно делал вид, что сердится, осторожно хватал острыми зубками мизинец, мотал головой и тоненько рычал, морща черный, похожий на спелую сливу носик. Но очень скоро появился Яр и увел свою собаку.
   Марейка встал, огляделся по сторонам. Увидел молоденький клен с резными листочками. Подошел,полюбовался красотой деревца, погладил тонкий прямой, как лучик, ствол. Прижался щекой к розоватой ладони листа. Внезапно вспомнил цель похода. Уже не отвлекаясь отправился к Матигерде.
   В домике царил беспорядок. Кругом валялись ложки-плошки, черепки разбитой посуды. Cухие травы разметаны. Посередине потухшего очага опрокинут котел, рассыпана крупа. Задом к упавшему столу сидела неподвижная, как и рассказывали, старуха. Из глаз ее одна за другой медленно катились слезы. Марейка подошел, тронул сидящую за плечо. Никакого ответа. Паренек почесал в затылке, положил руку на пояс, нащупал неразлучную дудочку. Как обычно, в затруднительных положениях, поднес к губам.
   При первых звуках ведунья шевельнулась. Затем обернулась на голос немудрящего инструмента. Подняла высохшую руку, стерла с лица слезы. На губах старой женщины медленно, как первый луч солнца из темных грозовых туч, пробилась робкая улыбка. Колдунья встала, держась одной рукой за край столешницы. Другую протянула к Марейке:
  -- Радэльф! Время пришло.
  -- Ась! - Дурачок удивленно оборвал мелодию. - Ты кому это, старуха?
  -- Время пришло, Радэльф, больше медлить нельзя. Предсказания продолжают сбываться.
  -- Ты че, старуха, белены объелась?
  -- У меня осталось очень мало времени. Приведи Злата, я должна рассказать ему все.
  -- Истомку велесова? Ладно, жди.
   Марейка выскочил из домика с растерянным видом, но, против обыкновения, с пути не сбивался.
   Из лесу к деревне неторопливо возвращались дед Шкворень с внуком. Рядом бежал изрядно уставший Найденыш. В шерсти кота запутались сухие хвоинки, к кончику хвоста пристал кусочек смолы с сухим листиком. Бока ходили от тяжелого дыхания, будто Найденыш долго бежал или делал нечто затруднительное. Старик и мальчик оживленно беседовали. Лицо Истомы разрумяниилось, дышало гордостью. Шкворень покачивал головой, всем своим видом выражая удивленное восхищение. Увидев тех, кого поручено найти, дурачок радостно запрыгал:
  -- А я вас ищу, ищу, ищу! А вы вона где: в лесу, в лесу, в лесу! А старуха-то свихнулась, с боку на бок повернулась!
   Захлопал в ладоши, обрадованный получившимся стишком. Дед Шкворень попытался внести ясность в происходящее:
  -- Какая старуха? С чего свихнулась?
  -- Матигерда, небось. - Недовольно предположил Истома. - Я что-то не слыхал, чтобы еще одна старуха свихнулась.
  -- Она, она, - Марейка зачастил, спеша выложить все сразу, - Cначала сидела себе, ревела, кряхтела. Потом я песенку завел, она перестала. Помирает, да не помрет. Истомку к себе требует. Не помру, говорит, пока не увижу. А, может, и не ходить, тогда и жива останется? Нельзя, очень просит. А меня по-собачьи кличет! Совсем плоха старуха! Молочка ей с медком, и то не очухается. Помрет, как пить дать помрет.
  -- Пойдем глянем, - Шкворень озабоченно повернул к ведуньину домику. - Ходили слухи, плоха бабка. Может, помочь чем надобно, воды там принести, аль дровец.
   Марейка снова захлопал в ладоши:
  -- А я слыхал, что она плоха! А я слыхал, что она плоха! Еще стишки!
   Истома нерешительно потянул старика за рукав:
  -- Берегиня с ней, дедка. Пойдем-ка лучше домой, страшусь я!
  -- Чего? - не понял Шкворень.
  -- Да ну ее, старую ведьму, может притворяется, чтобы к себе заманить. Заведет, да порчу напустит!
  -- Не говори ерунды, Матигерда не Елюшка, никому из деревни не напакостила.
  -- Ну так идите вдвоем, коль приспичило! А меня мать дожидается, и так припозднился.
   Марейка возмутился:
  -- Как же так, старуха именно тебя привесть велела!
  -- Велела, так приведем, знать что важное сказать хочет.
  -- Я вот не пойду и все тут - что вы со мной поделаете?
   Истома, упрямо нахмурив брови, решительно уселся прямо посередине дороги. Дед Шкворень помрачнел:
  -- Не блажи, парень, ничего тебе старуха не сделает.
  -- Мало ли! На лоб чиряк нагонит поболе кулака, к примеру. Аль ссаться заставит каждую ночь. Уж придумает! И не просите, не пойду!!!
  -- Просить? Тебя? Сопляка? -Дед Шкворень загреб ухо внука в горсть, сильно рванул кверху. - Не хошь добром, поведу силой. Пора уж и человеком становиться, не все мышью запечной по лавкам шмыгать! Глянь: Марейка и то храбрей выходит. Не совестно?
   Отправились таким макаром: первым дурачок скачет, за ним дед Шкворень внука, словно телка на веревке, тащит. Марейка подпрыгивает, руками размахивает во все стороны, ногами кренделя выписывает. Истома упирается, пятками пыль загребает, слезы по лицу пятерней размазывает... Смех да и только!
   В домике стоял уютный полумрак. Сразу и не разглядишь беспорядка. Пряно пахло сухими травами. Резко выделялась на этом привычном фоне фигура самой хозяйки. Трудно было узнать старую, как лес, горбатую, всю скрюченную старуху в величественной, стройной женщине. Матигерда легко обернулась, приветствуя вошедших изысканным жестом знатной дамы. Небрежный дружеский кивок, легкая покровительственная улыбка, уважительный полупоклон - все заняли места в ожидании рассказа. Марейка пристроился в углу у окна, в холодке. Дед тяжело опустился на лавку перед столом, не выпуская многострадальное мальчишечье ухо. Увлекаемый грубыми пальцами Истома волей-неволей пристроился рядышком. Только тогда удалось освободиться. Мальчик исподтишка кинул взгляд на дверь, просчитывая путь к свободе. Сначала незаметно отодвинуться подальше, затем улучить момент, когда дедово внимание будет чем-нибудь отвлечено, вскочить, добежать до двери (слава Берегине, запереть не догадались), а там уж прямая дорога к матушке под крыло!
   От многозначительного шкворнева кряканья все мысли о свободе как-то сами собой улетучились. Мальчик смирился и затих, потирая пострадавшую часть тела, коя покраснела, распухла и имела вид дурно пропеченой плюшки с земляникой. Истома был оскорблен до глубины души: еще никто из взрослых не обходился с ним столь грубо. Мальчишки - иное дело, мальчишки - придурки. Но родный дед...Дома просто необходимо рассказать обо всем. Пущай матушка разбирается с драчливым стариком. Уж от нее достанется на орехи любому обидчику, не посмотрит: сват иль брат, иль сам дедушка!
   Матигерда прошлась перед сидящими, стала у стола, начала тонкими пальцами не спеша собирать разбросанные карты в колоду. Нахмурила брови, прикусила губу, собираясь с мыслями.
  -- Я велела тебе, Радэльф привести Злата.
  -- Да он идти не хотел, старик и то едва приволок!
  -- Ладно. Может все к лучшему, хотя в предсказаниях об этом нет ни слова. К сожалению, время истекает. Тот, Чье Имя Не Называют, лишил меня талисмана и огонь моей жизни больше нечему поддерживать.
  -- Так ты же не покойник!
  -- Пока еще нет. Сначала я должна поведать самое важное: НАСТАЛИ ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА.
  -- Не больно что-то верится...
  -- Молчи, старик, ты глуп. Разве вода в колодцах не стала красной? Разве не выходил на закате из леса черный олень о двух головах? Разве Волк Майя не хохотал сегодня на луну?
  -- Вода действительно странновата,ну да не беда, авось Берегиня поможет.
  -- На какое-то время ее сил хватит. Но Берегиня не может отвести беду.
  -- Оленя, говорят, видали и Волка Майю охотники слыхали. Да что все это значит?
  -- Спросите у скалы, которая перекрыла дорогу речке, спросите у дождя, который стороной обходит ваши поля, спросите у птиц и зверей, которые покидают леса, уходя к востоку. Животные чуют беду. Вода превратится в кровь, земля потрескается от засухи, деревья погибнут, а люди станут сходить с ума. Тогда начнется время ужа- са. Грядет Властитель Тьмы.
  -- Страсти-то какие, да еще к ночи. - Дед Шкворень оглянулся на ребят. Марейка сидел с приоткрытым ртом, впитывая слова старухи. Несчастный Истома размазывал по лицу рукавом грязь, сопли и слезы. - Постой, кума, не части. Детей пугаешь.
  -- Погодите, то ли еще будет! Властитель Тьмы, Волк Майя, древный король Волькен, да Тот, Чье Имя Не Называют, - пройдут по земле, ух, повеселятся!
   Матигерда склонилсь над столом, выразительными жестами показывая, что они будут делать. Это было столь жутко, что Истома от неведомых ужасов совсем поник. Сидит тихо, лишь икает в ладошку, да штаны промеж ног потемнели. К его боку притулился Найденыш. Напряженный, уши прижаты, кончик хвоста ходит из стороны в сторону.
   Неизвестно почему, но именно вид простого полосатого кота, испуганного и отважного одновременно, готового на бой и на смерть, убедил Шкворня в правдивости слов старухи.
  -- Эк закакала, старая ворона! Если хоть наполовину не соврала - дела нас ждут, не расхлебаешь. Надобно котомки собрать, да куда подале перебираться, наприкид к теплу морю. Путь хоть неблизкий, но известный. Кругом все знакомые попадаться будут...Ладно, дойдем потихонечку, я состарился,лысина блестит, борода седа торчит; авось не признают.
  -- Бесполезно. Властитель Тьмы пройдет по нашему миру триумфатором и присоединит к своему королевству. Долго он копил силы для этого, со времен войны со Златом-первым. Теперь, подчинив себе каким-то странным образом Того,Чье Имя Не Называют, Властитель Тьмы перекинул мост меж нашими мирами. Это ужасно.
  -- И что делать теперь надобно?
  -- Не ведаю.
  -- А для чего Истомку позвать велела? - встрял Марейка. - Ах, это, - сомнение в голосе сделало Матигерду похожей на прежнюю ведунью. - По старинным предсказаниям, победить Властителя Тьмы может лишь человек по имени Злат. Его приход три приметы возвестят: первый звук молота в новой кузнице, удар молнии в дуб и новый ключ чистой воды. Все должно произойти одновременно, в момент рождения героя. Истома вообще-то отвечает всем требованиям, но я боюсь, что он...
  -- Как ты смеешь внука моего хаять? - напыжился дед Шкворень,но голос его прозвучал несколько слабовато. Казалось, старик и сам ни в чем не уверен.
   Истома поднял полные сомнений глаза на старуху. Смахнул со щеки слезу. Немного поерзал, пытаясь усесться так, чтобы лавка не прижимала к телу мокрые штаны.
  -- А ты, бабушка все это откуда знаешь?
  -- Старая история, больно вспоминать. Но, кажется, без этого не обойтись. Я - дочь величайшего из древних богов. Одно из имен моего отца - Злат,у него были и другие имена, но одни уже давно забыты, а другие не стоит называть.Когда-то, на заре этого мира, тот, кого я сейчас называю Властителем Тьмы,(ибо уста мои и поныне не в силах произнести его настоящее имя, хоть с тех пор и минули столетия) был моим мужем и учеником моего отца, но предпочел зло и разрушение - добру и созиданию. Из любви я сама помогла ему обрести силу. Когда же глаза мои открылись, я ужаснулась и прокляла себя, свою любовь и бывшего мужа. Мой отец самым первым пытался одолеть Властителя Тьмы. Но смог лишь заключить его пленником в собственных чертогах. Он страшился, что когда-нибудь могущество этого существа может возрасти настолько, что оно окажется в силах порвать броню магии моего отца.
   Тогда мой отец силою своих чар отодвинул мою смерть, дабы люди не оказались беззащитны пред пучиною зла. Никто не ведает, сколько времени провела я на этом свете, снаряжая в бой отважных, с тоской и бессильной ненавистью глядя на постоянную их гибель. Но пробил и мой час. Теперь лишь ты способен погубить воплощение мрака и ужаса, сохранить на этом свете мир живых.
   Истома подскочил, словно ошпаренный.
  -- Коль сказочки рассказываешь, то я из них уже вырос. Коль правда, то благодарю покорно за доверие! Вообщем, ищи дураков подале. Пущай кто хочет, дерется с этим господином покойников, а мне нет никакого дела до всех древних богов и их родственников. Совершайте подвиги, спасайте миры, убивайте злодеев. Я никак не могу к обеду опаздывать. Матушка обещала сегодня свинину с капустой потушить, холодная эта штука очень невкусная. Бывайте здоровы, не кашляйте!
   Дед Шкворень и Марейка вскочили, но опоздали. Истома успел добежать до двери, когда Матигерда упала пустым мешком. Кожа на лице старухи потрескалась, разошлась с легким сухим звуком. Через дыры показались куски гниюшего тела. Клочки одежды беспомощно трепыхнулись, рассыпались в пыль. В провалы расползающейся пергаментной кожи вывалились комки сероватой студенистой массы, глаза упали внутрь черепа, нос провалился, губы натянулись над зубами. Полужидкая слизь с беловатыми, отвратительно пахнущими комками образовала зловонную лужу вокруг разлагающегося трупа.
   Домик затрещал, разваливаясь. Шкворень и Марейка едва успели выскочить. Снаружи их поджидал предусмотрительный Истома. Стены древнего жилища с сухим шорохом, напроминающим шуршанье осенних листьев, просыпались вниз. Мгновенье, и люди стояли в чистом поле перед очень старым скелетом, лежащим навзничь в сочной густой траве. Из черепа еле слышно донеслось:"Хорса, Властителя Тьмы убьет лишь Радонег..." И скелет превратился в горстку бесцветного мелкого праха. Легкий порыв ветра рассеял по полю остатки древней ведуньи, так долго ждавшей и, непонятно, дождавшейся ли...
   Перепуганные люди отправились домой. Никто не проронил ни слова по поводу увиденного.
   У колодца толпились бабы. Выли, причитали, хлопали себя по бокам, делали знаки-обереги. Среди остальных криков резко выделялся пронзительный голос Елюшки. Несколько затесавшихся мужиков хмуро смотрели в землю. Дед Шкворень по обыкновению громко и шутливо спросил, чего наседки раскудахтались. В ответ послышались невнятные причитания. Старик уверенной рукой растолкал орущих баб, подошел к колодцу. Мальчики протиснулись следом. На маленькой скамеечке у сруба стояло деревянное общественное ведро, привязанное к вороту. Вода в нем цветом и густотой сильно напоминала свежую кровь.
   И тут над деревней раздался волчий вой. Это был томительный звук, тем более страшный, что начался не темной ночью, а на закате, еще при свете уходящего солнца. Он поднимался все выше, становился все невыносимей. Наконец, когда казалось, что сердце не выдержит и разорвется в груди от этого ужасного стона, вой рассыпался резким торжествующим хохотом.
   Марейка необычайно серьезно, совсем как нормальный взрослый человек, проговорил:"Надо идти." Дед Шкворень кивнул и тиихонько отозвался:"Я с вами." Истома лишь глазами хлопал.
   ГЛАВА 5.
   Сборы были долгими. Дед строго-настрого запретил мальчикам говорить о предстоящем путешествии кому бы то ни было. Облегчало задачу то, что все жители деревни, муужики и бабы, были заняты подготовкой к обряду ублажения Берегини, дабы та отвела грядущую беду от села. Из дома в дом сновали простоволосые босые девки, собирая алые ленты. Мальчишки тащили горы сушняка из ближайшего леса. По приказанию взрослых ходили кучно, не разбредались. И даже самым отчаянным, вплоть до Яра и Лейко, не приходило в буйны головы ослушаться на сей раз.
   Отсутствие Истомы и Марейки в таком важном деле конечно же было замечено. Объяснение нашлось простое, как морковка: первый трусит, отсиживается на печи. Второй сдуру ни о чем не догадывается. Скачет со своей дудочкой.
   Мужики, стуча топорами, спешно строили Берегинины Хоромы - один большой дом наподобие маленьких кумирен. Лучшие столяры деревни разукрашивали Хоромы тонкой резьбой, ставили у крыльца точеные столбики, клали на крышу искусно вырезанные в виде рябиновых листьев дощечки. Потом один, имевший талант к малеванию, расписал стены и потолки Хором разноцветными красками, искусно выведя рябиновые кисти (священное древо Берегини) у крыльца и вокруг окон.
   В эту ночь над селом витал вкусный запах свежеиспеченного хлеба. Бабы в полночь затопили печи, под утро пекли жертвицы. Девки украшали Берегинины Хоромы алыми лентами, венками из водяных лилий и неизменными рябиновыми гирляндами. Пели специальные песни, водили хороводы на лужайке. Мужики носа на улицу не казали. Сидели по домам, варили жертвенный мед, курили крепкое хмельное пиво для завтрашних обрядов. Это был бабий день.
   Сегодня каждая могла попросить у хранительницы всего, что ее душа пожелает, ни в чем отказу не было, лишь бы не на зло молила. Но сейчас все: от древних седых старух до девчонок-несмышленышей говорили об одном: чтоб хранила Берегиня село от неведомой беды.
   Следующим утром трех девиц, трех молодиц и трех старух запрягли в новый плуг, опахали всю деревню кругом, зарывая на каждом углу по четырем сторонам света три серебряных кольца. Девки снова пели обрядовые песни, а мужики шли следом и лили в борозды жертвенное пиво.
   Закончив опахивание, все вернулись на лужайку перед Хоромами. Сложили набранный хворост кольцом, в середину выложили жертвицы и с мольбами подожгли. Пока костер горел, отбрасывая в летнее небо почти невидимые при ярком дневном свете высокие языки чистого, без копоти (добрый знак, слышит Берегиня и не сердится!) пламени - бабы и мужики отрезали у себя пряди волос, кидали в костер, вновь молили пронести черну тучу стороной.
   Пока деревню опахивали, все были сосредоточены, серьезны и трезвы. Когда люди собрались перед костром, стали лить на землю меды, хвалить и пить во славу Берегини, обстановка несколько разрядилась. Чем дальше обряд перерастал в праздник, тем люди становились непринужденнее. Вскоре никто уже ничего не понимал и не видал.
   Истома стоял среди немногочисленных трезвых зрителей, преимущественно малолетних или больных, не решившихся даже ради такого случая пригубить хвалебный ковш. Глядел, как знакомые взрослые лица меняются, краснеют, наливаясь хмелем. Ему было неуютно и одиноко. Поэтому Истома сначала даже обрадовался, когда подошла ватага. Мальчишки были румяны, движения слегка размашисты, голоса излишне громки и выразительны. Видно, не постеснялись приложиться к медам.
   Вначале ребята стояли молча, как бы не обращая ни малейшего внимания на Власихина сына. Изредка то один, то другой икал, чуть покачивался, кое-кто придерживался за плечи более трезвых или более выносливых товарищей. Внезапно Игоша икнул чуть громче и помчался в сторону, зажимая рот ладонью. Меж пальцев текли узенькие струйки с противным едким запахом. Видать, лишний мед наружу просился. Яр брезгливо поморщился, передернул плечами и отошел подальше от ивовых зарослей, из-за которых доносились громкие звуки неудержимой рвоты.
   Мальчишки переходили с места не место, чуть сдвигались, сближались, задевая друг друга плечами, снова расходились, менялись местами. Неспешно перебрасывались замечаниями.
  -- Да вот...
  -- Какие дела.
  -- Все собрались...
  -- Знать, совесть чиста.
  -- Обряд исполняют.
  -- Все, как один...
  -- Знамо дело, кому ж не охота беду от деревни отвести!
  -- А ведь есть тут такие...
  -- Какие?
  -- Да уж, такие... Неусердные.
  -- О чем это ты, Лейко?
  -- Когда все работали, кое-кто на печи отсиживался.
   Услышав намек, Истома попытался отойти в сторону, но не мог сделать ни шага, окруженный ватагой.
  -- Неужто такие имеются?
  -- Клянусь Берегининой рябиной...
  -- Ай, беда какая! Не хотят людям помогать, зло на мир держат!
  -- Несуразные люди, поучить таких надобно.
   Противный страх начал разливаться в животе Истомы. Ноги становились ватными, виски запульсировали. Вернулся проблевавшийся Игоша. Несколько бледный, но вполне бодрый и живой. Мокрые руки его блестели, к подбородку и груди прилипли полупережеванные кусочки. На груди расплылись темные пятна. Неспешный разговор продолжался. Истома переводил глаза с одного мучителя на другого, желая поймать хоть в одном лице намек на сочувствтие, но все как один были равнодушны, головы устремлены в пространство. Нечаянно взгляды Истомы и Игоши скрестились. Последний скорчил забавную рожу, смешливо подмигнул. Удушающий страх из живота поднялся до самого горла.
  -- За чем же дело стало, вон сколько крапивы поблизости растет.
  -- Крапива! - Яр презрительно фыркнул.- Ты б еще нашлепать по попке предложил! Иль в угол поставить.
  -- Лозы тож немало...
   Влез Игоша со своим поганым языком:
  -- В елюшкиной луже искупать!
   Мальчишки оживились:
  -- Это дело! Пущай лягух половит!
  -- Какие там лягухи, передохли с гнилых помоев!
  -- Говну в помойке самое место!
   Истома в панике завертел головой. Он стоял, стиснутый со всех сторон плотным кольцом. Вырваться не было никакой возможности. Оставалось лишь позвать на помощь, благо взрослые находились неподалеку. Мальчик открыл рот для крика и охнул. Руку повыше локтя пронзила острая боль. Тихий голос Яра, обдавая винными парами, прошипел в самое ухо:"Дернешься, али позовешь кого - сломаю. Ты меня знаешь!" Истома Яра знал, поэтому послушно заткнулся, не издав ни звука. Лишь с тоской глянул сквозь кольцо мальчишек. Мать сидела совсем рядом, такая близкая, сильная, но недоступная. Сын вытаращился изо всех сил, пытаясь поймать родной взгляд, глазами попросить о помощи.
   Красная нетрезвая Власиха отвалилась назад на траве, приветливо махнула рукой:"Иди, злат мой, забавляйся с ребятками!" И снова повернулась к подружкам. Кто-то подал ей ковш с медом. Власиха сделала большой глоток и мощным красивым голосом пристроилась к песне, затянутой кем-то из сидящих поблизости.
   Еле передвигая ноги, Истома шел вместе с ватагой, подгоняемый частыми тычками в спину. Один раз он споткнулся, чуть не упал, заломленную руку стало так больно, что Истоме показалось, будто кости хрустнули. За спиной недовольный голос Яра буркнул:"Смотри, что делаешь, перепился что ль до потери головы?" Игоша принялся неразборчиво оправдываться, тоненько хрюкнул. Мальчишки заржали. Заминка была ликвидирована, процессия отправилась дальше.
   Сзади весело переговаривались, хихикали девчонки. Истоме показалось, что между ногами стало мокро и горячо.Страх, унижение, боль мешались в душе, путали мысли. Хоть бы кто-нибудь помог! Никого.
   Вот и окраина деревни. Небольшой, скособоченный домик одинокой бабы. До чего нестерпимая вонь! Над помойкой толкутся сине-зеленые жирные навозные мухи. Веселые cолнечные лучи отбрасывают радужные блики на жидкой грязи.
   Истому подвели к краю лужи, бедную руку наконец освободили. От запаха большинство девчонок, зажав носы, потихоньку бежали, не дожидаясь конца интересного представления. Остались наиболее выносливые. Среди них стояла веселая Славка. Коса по обычаю перекинута через плечо. Пальцы теребят ленточку. Глаза блестят, губы улыбаются, открывая маленькие острые зубки и узкие, темно-розовые полоски десен. В уголке пухлого рта повисла капелька прозрачной слюны - так увлеклась представлением, что себя не помнит. Как эта собака, эта ведьма, эта сестрица самого главного из мучителей может возбуждать хоть какие-то приятные чувства? У нее же в лице нет ничего человеческого, даже...
   В голову Истомы, перебивая беспорядочный поток мыслей, вонзился резкий голос Яра:"Сам полезешь, аль подтолкнуть?" Истома уцепился за последнюю возможность:"Послушайте, пожалуйста, я не на печи отлеживался, у меня серьезное..." Вожак ватаги сильным пинком толкнул мальчика прямо в помойку. Следом, засучив портки, прыгнули трое ребят. Игоша первый. Начали катать беднягу по луже, стараясь провезти лицом по самым отвратительным кучам. Брызги взвились к равнодушному небу, во все стороны полетели гниль и ошметки, потревоженные мухи, сердито жужжа, поднялись выше. Зловоние еще усилилось,хотя чуть ранее, это казалось невозможным. Яр, Лейко и остальные чуть отступили, чтобы не запачкаться. Истома скулил, отмахивался, пытался уползти. Выплевывал попавшие в рот отбросы, рвотные спазмы больно сводили живот. Ребята трудидись с самыми серьезными лицами, будто выполняли важную и ответственную работу. Игоша даже попукивал от натуги, перетаскивая тяжелую жертву в более глубокое место.
   Неожиданно над самыми головами озорников сердито гаркнули:"Вы, вражьи дети, чего тут затеяли, леший вас забери?!"
   Позади гогочущей ватаги донельзя разъяренный дед Шкворень угрожающе потрясал толстой суковатой палкой. Рядом изумленный и огорченный Марейка растерянно чесал затылок.
   Мальчишки, оставив свою жертву, бросились удирать со всех ног. Дед, продолжая размахивать посохом, слал вслед негодяям ужасные угрозы. Марейка достал дудочку, поднес к губам, но, так и не издав ни звука, сунул обратно за пояс.
   Отбежав подальше, мальчишки собрались в риге, принадлежащей отцу Яра и Славки,обычном месте сбора ватаги. Все были хмуры, озабочены. Игоша плакал:
  -- Леший нас попутал, попадет теперь почем зря!
  -- Ну уж тебе попадет! - отозвался сердитый Лейко. - перестань ныть.
  -- Да, мать дня на три в кладовке запрет!С мышами, с тараканами...
  -- Коль трусишь, зачем увязался?
  -- Все пошли, и я пошел, не отставать же было.
  -- Мать запрет - плевать, отец три шкуры спустит!
  -- Может, Шкворень, еще и не пойдет к родителям? Он отчаянных любит.
  -- Внучка он еще больше любит!
  -- Злат уж точно матери дололжит, Власиха побежит.
  -- Да, эта не простит!
  -- Плевать! - Яр, словно подтверждая свои слова, лихо сплюнул в угол. - Первый раз что ли! Заживет, как на собаке.
   Истома, жалобно поскуливая и отплевывась, поднялся сначала на четвереньки, затем на колени, наконец медленно стал во весь рост. Вид его был ужасен: перепачканная гнилыми помидорами спина, на щеке вонючее пятно от яичного желтка. Грудь и руки в дерьме напополам с плесенью. Штаны, насквозь мокрые, приобрели желтовато-зеленый цвет. Из волос торчат обломки косточек. Рубашка в чем-то противно-липком. С волос и пальцев капает жидкая грязь. Ко всему телу прилипли тухлые очистки неизвестного происхождения. Из-за ворота сыплется яичная скорлупа.
   Когда мальчик вылез на траву, все невольно попятились от невыносимого зловония. Лишь Найденыш мужественно потерся полосатым боком о грязную лодыжку хозяина и громко заурчал. Истома повернулся к луже, нагнулся, выловил лапоток, слетевший во время расправы. Вытряхнул грязь, сел, натянул на ногу.
   И тут мальчика начала бить дрожь. Он сидел, сгорбившись, у помойки, трясся всем телом и глухо, непрерывно выл на одной ноте. Дед Шкворень, преодолевая инстинктивное отвращение, нагнулся, чуть коснулся широкой ладонью грязной макушки внука, неловко забормотал слова утешения.
   Бедняга поднял измазанное лицо. Пухлые губы прыгали, слезы прочертили светлые дорожки в грязи щек. Веки покраснели и набрякли. "Это они мне мстили, что их вонючую ватагу послал." - медленно проговоил Истома. И вдруг зачастил, запинаясь, глотая слова:
  -- Не могу я тут больше жить, сил моих нету! Заели они меня хуже оборотней. Пошли, дедка Шкворень, пошли прямо сейчас. Даже домой заходить не будем, ничего забирать. Так, в чем есть, в том и пойдем. Пожалуйста, спаси тебя, Берегиня!
   Марейка обрадованно закивал:
  -- Умненько придумал! Мы со стариком тож хотели прямо сейчас. Пока вся деревня мозги набекень ворочает, словно дурману нажевались. Я уж у старика спрашивал, чего это с ними, напилися, говорит, допьяна сладкого меду. Я теперь мед этот поганый в рот не возьму! Очень нужно посреди села раком стоять!А какой мед самый вредный, липовый аль гречишный? То-то пчелы такие злые, поешь-ка всю жизнь того меду, небось, волком завоешь!
   Истома сквозь слезы невольно улыбнулся:
  -- Смешной ты человек,Марейка. Не о том меде речь, это питье такое специальное.
  -- Неужто? - Дурачок облегченно вздохнул. - А то я очень уж белый мед люблю. Жалко отказываться...
   Шкворень показал мальчикам на лес:
  -- Идите туда, встретимся на полянке, у Речицы, рядом с кривой березой. Я сейчас. Только зипуны возьму, да котомку с припасами.
   Марейка поскакал к лесу, тихонько наигрывая на своей дудочке. Истома решительно шагал следом.
   ГЛАВА 6 .
   Мальчики первыми дошли до указанного места. Остановились. Марейка плюхнулся на спину, принялся как обычно разглядывать высокие полоски облаков, похожие на узенькие мазки белой краски. Истома с отвращением снял изгаженную одежду. Медленно, памятуя, как тонул, вошел в воду. Постоял, привыкая. Затем так же медленно окунулся с головой. Выскочил, словно ошпаренный, глаза круглые, перепуганные. Постоял, зажмурившись, глубоко вдохнул и снова окунулся. Заплескался, зафыркал. Тщательно промыл волосы,растер руки, ноги, живот. Попросил Марейку помочь вымыть спину. Тот с готовностью вскочил, сбросил свои лохмотья, влез в воду, довольно похлопывая себя по тощей груди с торчащими ребрами. Сорвал пучок какой-то душистой травы, принялся усердно тереть спину, приговаривая:"С гуся вода, с Истомушки худоба." Тот с несколько натужным смехом вывернулся, брызнул в лицо:"Ты чего мне желаешь? Чтобы я и на ноги встать не смог, словно кузнецов боров? Тоже мне друг, называется!" Марейка хлопнул белесыми ресницами, расхохотался, отбежал чуть в сторону, набрал полные пригоршни воды, окатил Истому. Некоторое время мальчишки играли, бегая друг за другом по мелководью. Потом Марейка, улыбаясь во все доброе круглое лицо, предложиил научить Истому плавать. Последний сердито отказался, поскучнел, полез на берег.
   У самой воды валялся грязный, ужасно пахнущий ком. Хозяин одежды остановился в затруднении. Надевать на чистое тело все это безобразие невозможно, а другого просто нет. Стирать мальчик не умел. Все делала матушка, далекая, добрая и строгая волшебница. Спросил Марейку. Дурачок недалеко ушел от Истомы в умении обихаживать себя. Предложил пустить одежу поплавать, авось вода сама грязь вытянет. Так и сделали. Привязали рубашку, штаны, портянки к веткам ивы, свесившимся в речку. Лапти Истома кое-как, плюясь и ругаясь, отскреб травой с песком. На счастье показался дед Шкворень с тремя зипунами, вздетыми на неразлучную палку. Увидал чем занимаются ребята, обругал неумех. Велел все отвязать от куста, пока не унесло течением. Расстелил на бережку, насыпал песку, сложил вдвоя, принялся усердно тереть. Потом, предварительно разувшись и подвернув порты, вошел в воду, несколько раз тщательно прополоскал, освобождая одежду от застрявшего песка. Вылез на берег, начал сильно выкручивать. Истома удивленно наблюдал: он и не подозревал, что мать тратит столько сил, чистя его замызганные рубашки. Еще не вылезя из воды, дед Шкворень велел мальчикам натаскать сучьев, разжечь костер. Марейка и Истома разошлись в разные стороны.
   Дед уже выбрался на сушу и развешивал белье на ветках ивы, когда из леса выбежал голый Истома, держа в руках пучок тоненьких хворостинок. Мальчик подпрыгивал, словно Марейка и, истошно вопя, хлестал себя по бокам. Следом за голышом несся разъяренный рой крупных лесных пчел. Дед охнул, крикнул "в воду беги!" и сам, бросив рубашку, плюхнулся в речку. Истома некоторое время носился по берегу взад и вперед, продолжая очень громко орать.Две злюки впились ему в макушку, еще одна в нижнюю губу. Остальные, кружась, выбирали место. Ужас перед летучими чудовищами пересилил страх воды, тем более, что сегодня мальчик уже вынужден был купаться и даже получил от этого определенное удовольствие. Бедняга глубоко, с привизгом вздохнул, бросил свои бесполезные веточки и, не глядя, сиганул с обрыва. Прямо в небольшой омуток. Голова скрылась под водой, показалась растопыренная пятерня, торчащие, несмотря на мокрость, вихры.
   Наконец Истома вынырнул и поплыл прочь от берега, рассеккая волны сильными гребками. Пчелы кружились поверху, изредка принуждая нырять.
   Тут-то из-за кустов показалась сгорбленная спина. Затем раздуваюшиеся от натуги тощие бока, упрямо склоненная голова, и, наконец, весь Марейка целиком. С трудом волочит за верхушку целую сухую березу. Ветви задевают кусты, корни цеплют землю. Марейка с ног до головы перепачкан белыми ленточками бересты и зеленым травяным соком. Вихры торчат, нос кверху от гордости за добычу. Портки задрались до самой задницы. В целом зрелище неподражаемое.
   Но оно стало совсем грандиозным, когда зловредные насекомые обнаружили новую жертву. Рой наконец оставил в покое недосягаемого Истому, всем скопом, злорадно жужжа, кинулся навстречу дурачку. Последний, занятый своей березой, даже головы не повернул. Просто отмахнулся рукой как от безобидных, надоедливых мух. Рой на секунду завис в воздухе, затем попятился, и, трепеща сотней твердых прозрачных крылышек, дружно умчался в лес. Отважный дед Шкворень, посидев еще пару минут на дне, опасливо высунул голову. Поглядел во все стороны, прислушался. Убедился, что все пчелы покинули полянку, вылез.
   На ходу отжимая воду из штанин, подошел к дурачку:
  -- Как это ты их так?
  -- Чего? - Марейка обернулся, глянул через плечо на Шкворня, - О чем, старик, толкуешь?
  -- Пчелы. Как ты их шуганул ловко! Я уж думал, в реке ночевать придется.
  -- А, это-то - Марейка пожал плечами. Почесал облупившийся нос. На глуповатом лице написано полнейшее безразличие.- Леший их знает, они меня почему-то не кусают. Надоедные только очень: кружат- ся, жужжат, того и гляди куда не надо залетят.
   Дед подумал, что, видно, умные насекомые жалеют дурака, не стал продолжать разговор. Оба принялись ломать хрупкие ветки, складывать в кучку.
   Истома между тем, заходсь от радости, плавал от одного берега к другому, мерял воду саженками.
   Шкворень и Марейка тем временем разожгли костер, вскипятили воду в маленьком котелке, засыпали душистые травы, чтобы после ужина попить горячего отвара. Старший меж тем расстелил на земле чистый клетчатый платок, достал из котомки лепешку, разломил на три части и, обернувшить к реке позвал пловца ужинать. Тот вышел, сияя.
  -- Видали как я ловко?
  -- Не было бы счастья, да несчастье помогло. - Дед подвинул кусок лепешки Истоме. - Садись, милок, поешь маленько. Да зипун накинь: скоро роса ляжет.
   Мальчик никак не мог успокоиться. Вертелся, вскакивал, объяснял, что плавать совсем нетрудно, показывал, как это делается. Запихивал в рот такие большие куски, что деду пришлось прикрикнуть:
  -- Охолонись, егоза! Сиди смирно, да жуй хорошенько. Не глотай ломти, подавишься, аль живот заболит - как мы тебя лечить будем посреди чиста поля?
   Истома неохотно притих, взял берестяной стаканчик с питьем, задумался, глядя в огонь. Наевшийся Марейка в свою очередь подал голос:
  -- Как тебя угораздило пчел-то разозлить? Они сейчас смирные.
  -- Я того, - легкомысленно отозвался Истома. - Белку увидал. Камнем кинулся. Промахнулся, попал в дупло. Белка, сволочь, убежала, а эти гады вылетели и на меня накинулись.
  -- Поделом тебе! - Неожиданно сердито рявкнул Марейка. - Нашел дурак развлечение, камни почем зря в зверей кидать! Знал бы, не отвел рой!
  -- Ты чего? - удивленно протянул Истома. - Мало их в лесу, белок-то?
  -- Заведи себе белку, тогда и кидайся!
  -- Совсем сдурел, лесного зверья ему жалко!
   Мальчишки надулись, развернулись в разные стороны. Дед Шкворень, отметив про себя загадочные слова об "отведенном рое", вмешался:
  -- Ну вы, петухи задиристые! Тихо тут у меня!Ты, Истома, кругом неправ. Зашиб бы белку, а у ней сейчас детки малые, кто их кормить будет? И ты, - повернулся к Марейке, - горяч больно, наподобие моего котелка. Вскипел, забурлил, чуть через край не хлынул! Знаешь ведь, не со зла Истома, по детской своей дурости.
   Марейка недовольно фыркнул. Истома сердито пожался, запахнулся зипуном. Передернул плечами. Дед помолчал, собрался с мыслями, разгладил усы, веско уронил:
   - Значит так. С дураками-мальчишками никаких дел не имею. Али вы миритесь и никогда больше такого не творите, али я домой пойду, на печь, старые косточки греть. Расхлебывайте кашу поодиночке.
   Мальчишки еще с минуту сидели носами в разные стороны. Затем одновременно вздохнули, повернулись. Оглядели хмурыми глазами друг друга с ног до головы. Подумали секунду и под оценивающим взглядом деда Шкворня нехотя пожали друг другу руки. Дед наблюдал сцену примирения, довольно шевеля седыми усами. Проследив, чтобы мальчишечья церемония прошла по всем правилам, Шкворень наклонился к догоревшему костру, подкинул на ночь топлива и стал как ни в чем не бывало рассуждать вслух.
   - Надобно завтра пораньше подняться, да шагать быстрее. Марейки со мной никто не хватится, а за Истомой мать погоню пошлет, как пить дать! Ладно будет, коль сама по лесу не помчится. Небось лучших охотников соберет и такого пообещает, что все как один головы сложат, а без Истомы не уйдут. В деревне знают, что Власихино слово тверже камня, что сказала - сделает. А уж за единственного сына-то ничего не пожалеет, последнюю рубашку отдаст.
   Истома слушал и молча радовался. Для веселья были две веские причины. Первая: можно будет переночевать в лесу у костра первый раз в жизни. До того мать никогда не отпускала с ребятами в ночное. А это очень интересно. И еще: Истома не сомневался, что их приключение кончится очень скоро и благополучно.
   И на это тоже были две причины. Во-первых, никто не ведает дороги. Во-вторых, мать скоро нагонит и заставит вернуться. Уж она-то все знает, как охотничья собака по следу пойдет. А они побродят по лесу, развлекутся. Пущай мать помается: зачем одного оставила со злыми мальчишками, не выручила! А уж рада-то будет! Пирогами накормит, меду липового даст от пуза лопать, что Истома, злат сынок вернулся. На другое утро он пойдет на речку. Да как переплывет Речицу, да еще раз, всех обгонит. Вот ватага рты свои поганые поразинет! И Славка насмехаться не будет, тихонько так заговорит, ласково, как она одна умеет... Разомлев от этих приятных мыслей, Истома задал рискованный вопрос:
  -- Дедка, а куда идти надобно?
   Шкворень замолчал, в раздумье зашевелил косматыми бровями, вздернул бороду, почесал кадык снизу и неопределенно крякнул. Марейка на диво рассудительно подал голос. Вообще в лесу мальчик выглядел немного по-другому, как-то более нормальным что ли, или, вернее, казался на своем месте.
  -- По моему разумению, коль старуха не раз говорила о кузне, разыскать бы того кузнеца, что ковал, когда Истома родился.
  -- Эк сказанул! Да мать с отцом тогда в гости ходили. Я и дороги не знаю.
   Но дед Шкворень одобрительно потрепал Марейку по вихрастой макушке:
  -- Глянь, до чего смышленый парень оказался, даром что дурачок! Знаю я это место, там мой побратим живет. На рассвете и тронемся.
   Трое завернулись в зипуны, устроились у потухающего костра. Истома встал, чтобы подбросить веток, утешая себя мыслью о том, что мать непременно догадается, куда они направились.
   С этой думой Истома устроился под самым боком деда для пущей безопасности. Скоро его тихое ровное дыхание смешалось с оглушительным храпом Шкворня. Марейка спал совершенно неслышно, кто не знал, мог подумать, будто паренек помер.
   ГЛАВА 7.
   Утром дед разбудил свою команду затемно. Дневные птицы еще не проснулись, и лес выглядел непривычно тихим. Лишь откуда-то из чащобы изредка доносилось тихое жалобное уханье. Все кругом выглядело непривычно серым, бесцветным: и деревья, и трава, и заспанное лицо Марейки. Лишь на востоке слабо розовела размытая полоска восхода. Наскоро побросали в лица холодной речной воды - разогнать сон. Позавтракали остатками лепешки и остывшим за ночь отваром. Истома натянул просохшую одежду, обулся в задубевшие после мытья лапотки. Шкворень разворошил кострище, чтобы было похоже на старое - заметал следы. И все трое отправились в путь.
   Заря занималась все ярче, небо из розового становилось алым, по нему бежали нежные переливающиеся облачка. Роса еще не высохла, поблескивала на ярко-зеленой траве, отражая небо. Колокольчики стряхивали капельки прямо на одежду идущих. Ромашки раскрывали бело-желтые венчики. Птицы проснулись и подняли неумолчный гам. На душе у всех троих было легко. Дорога казалась простой, нетрудной. И возвращение так близко - рукой подать.
   Лес незаметно кончился. Еще попадались редкие березки и молодые дубки с раскидистой на воле кроной. Но темные невысокие кусты можжевельника сменились высокими кущами боярышника с длинными коричневыми шипами. Невысокая лесная трава перешла в буйное разнотравье никогда не кошенного луга.
   Марейка по обычаю скакал впереди, сбивая росу с высоких головок тимофеевки. Следом вперевалку двигигался дед и не бурчал, как обычно. Довольно шевелил сивыми усами, раздвигал палкой высокие травы, дабы не сыпать на себя росу. Замыкал группу сонный Истома с верным Найденышем на руках.
   Солнце поднималось все выше. Начало изрядно припекать. Кот дернул хвостом. Жара выпила росу, обсушил замоченные штанины мальчиков. Наконец воздух зарябил. От разогревшейся земли поднимались горячие струи, сладко запахло полевой клубникой и пряным цветочным медом. Невидимый жаворонок зазвенел в вышине. Истома несколько раз останавливался, вытирал пот. Найденыш спрыгнул с жарких рук, побежал рядом с хозяином, путаясь тонкими лапками в гибких стеблях повилики. Травы скрывали невысокого зверька с головой, так что лишь торчащий полосатым прутом хвост выдавал путь кота.
   Шкворень остановился, порылся в своей котомке, достал три старые, но вполне целые шапки. Одну водрузил на маковку, став похож на свое же пугало, с которого Найденыш некогда сорвал голову. Две другие протянул ребятам. Истома нахлобучил с радостью: сверху припекло изрядно. Марейка же только мотнул головой. Не надобно, ему солнце не во вред.
   Ближе к полудню на горизонте показались соломенные и черепичные крыши незнакомой деревеньки. Дед Шкворень обрадовался, ускорил шаг. Ребятам пришлось подтянуться. Марейка сделал это без труда. На него, казалось не действует ничего: ни солнце, ни раннее вставание, ни явственно ощущаемый голод. Истома не был столь вынослив. Тащился нога за ногу, едва сдерживая рвущиеся наружу жалобы. Его хорошего настроения как не бывало.
   Вошли в деревеньку. Зной, тишина. На придорожных яблонях густой слой беловатой пыли. Подсолнухи склонили золотистые головки долу. Сонные куры копошатся в пыли. Чья-то собака подняла вислоухую пеструю голову с лап. Не вылезая из будки, лениво тявкнула пару раз и снова погрузилась в полуденную дремоту.
   На собачий брех никто не отозвался. Каждый нашел себе тихое, темное, по возможности прохладное местечко и спасался от сухой удушающей жары. Лишь дед Шкворень неутомимо шагал вдоль безлюдной улицы, изредка останавливаясь, бормоча себе в усы.
   Кузница оказалась небольшим строеньицем на самом краю деревни. Рядом белел большой ухоженный дом с палисадом. За аккуратным деревянным забором желтели подсолнухи, высоко в небо тянулись узкие стебли мальв, покрытые яркими малиновыми цветами. Дед прошел ладный дворик, приблизился к домику, решительно открыл крашенную небесно-голубой краской дверь.
  -- Спаси вас Берегиня, добрые люди. Странников принимаете?
  -- - Коль добрые люди - милости просим.
   Откинув кружевной, с прошвами, весь в мелких цветочках полог, со спальной половины в горницу вышел здоровый рыжий мужик с лицом, сплошь покрытым веселыми конопушками. Что делало его похожим на большого мальчишку. Впечатление дополняли яркие голубые глаза под густыми пшеничными бровями. Мужик был по пояс гол, широкая грудь сплошь заросла рыжим кудрявым волосом. Под розовато-белой кожей перекатывались мощные шары мускулов. Застегивая на ходу ширинку, подошел к пришельцам. Сощурился, вгляделся. Радостно хлопнул себя по боку:
  -- Никак дядя Шкворень пожаловал?
  -- Он самый, Дебрянка. Здорово ли живете?
  -- Берегиня не обходит милостями. Да что ж вы стоите на пороге, гости дорогие? Заходите, будьте как дома. Эй, мать, принимай!
   В печном углу колыхнулась чистая белая, тоже с кружевными прошвами занавеска. Вышла дородная, под стать кузнецу, женщина с пшеничной косой вокруг головы.Приветливо улыбнулась, выпрастывая руки из-под передника.
  -- Садитесь, гостюшки дорогие, доброго вам здоровья. Испейте пока молочка холодного, я тем временем на стол соберу.
   Споро поставила обливную глиняную крынку, такие же кружки, расписанные поверху ягодным соком для красоты. Захлопотала. Глянула на мальчиков, снова улыбнулась:
  -- Неужто Истомушка такой вымахал? Я-то его помню совсем крохотным, новорожденным, комочек такой пискливый. А теперь уж жених совсем! Небось девки проходу не дают?
   Шкворень и Марейка расхохотались. Истома вторил им, но несколько принужденно. Жена кузнеца деликатно, искоса глянула на другого мальчика, но спрашивать ничего не стала. Захлопотала с закуской. Дед уселся в красном углу, подтянул к себе поближе палку. Оперся на нее подбородком, откашлялся.
  -- Мы, ведь, к тебе, Дебрян, по важному делу.
  -- Погоди, дядя Шкворень. Отец меня учил гостя накормить-напоить, в баньке выпарить да спать уложить, когда проснутся - закуску подать. И лишь после о деле спрашивать.
  -- Эк загнул со своим гостеприимством! Некогда нам в баньке париться, бока пролеживать. Знаю я перины твои, чать от отца остались? Лебяжий пух да мускусные перья... Ляжешь - пять дней спишь, еше десять с боку на бок поворачиваешься.
  -- Ну хоть закусим, дядя Шкворень, чем Берегиня одарила, медку свежего выпьем. Тогда и толковать можно. На голодный желудок какие мысли ? О жратве только...
  -- Да и детки небось голодные. - Донесся от печи ласковый голос, - Шутка ли, такой путь проделать.
   Вскоре на столе в болшой чугунной сковороде зашкворчала глазастая яишница с крупными золотистыми кусочками сала. Задымилась ароматная похлебка с головизной. На большом низком блюде задрожал прозрачный холодец, пронизанный коричневатыми волоконцами мяса. С монетками белого жира и красными кружочками моркови сверху, он выглядел бы привлекательным и для менее голодных странников.
   Сидевшие сутки на холодных лепешках пришельцы в полной мере отдали должное щедрому угощению. Хозяин с довольным видом подкладывал еду в опустевшие тарелки нежданных гостей. Хозйка отошла к печке и, привычно спрятав руки под передник, ласково улыбалась, глядела, как мальчишки лопают в три горла. Изедка на чело женщины набегала легкая тучка, она, чуть нахмурясь, смахивала непрошенную слезу и снова быстрым легким шагом подносила новые блюда.
   Наконец на столе появились квас, взвар и мед в кувшине. Хозяйка поставила редкое лакомое блюдо: вяленую дыню, слишком сладкую, почти приторную, с незнакомым сильным запахом. В плетенке высилась груда самых разных сладких пирогов, более привычная еда. Но в гостей больше ничего не лезло. Истома, тайком распустил поясок на брюхе и решил, что путешествовать очень даже приятно. Надо будет изредка повторять. Марейка с трудом цедил в себя смородиновый, самый кислый, квас. Шкворень откинулся на спинку стула, рыгнул.
  -- Наелись, Дебян, досыта. Напились допьяна. Спаси вас Берегиня вместе с доброй хозяйкой. А теперь и к делу пора.
  -- Может отдохнете? На сеновале тихо, прохладно.
  -- Нет, спаси тебя Берегиня. Кончай отцовы заветы выполнять. У нас дела срочные.
   Истома был бы непрочь отдохнуть, от сытной еды слипались глаза. Даже рот открыл, чтобы изъявить свое полное согласние. Но Марейка каким-то образом догадался намерениях друга и под столом чувствительно лягнул его в ногу. Шкворень продолжал.
  -- Свадьбу свою, Дебрян, ты конечно не забыл.
   Кузнец с женой переглянулись, улыбаясь воспоминаниям, согласно кивнули.
  -- Знамо дело, такое раз в жизни бывает. Да еще он, - кивнул на Истому, - свою летпу внес.
  -- А не было ли чего еще с этим связано? Поройся в памяти, может отец говорил, аль делал...
  -- Чего еще? Отец плуг отковать спешил. Гроза была знатная, дуб на поляне молнией разбило... Ключ забил у кузни, аккурат мальчик закричал... - Нахмурился, зашевелил губами, потирая руки.
   Жена тихонько встряла:
  -- Может, отцов завет...
   Кузнец сразу повеселел, поднял голову, широко улыбаясь:
  -- Ну конечно же, каков болван! Погодите минутку. - Поднялся, пошел на спальную половину. Из-за занавеса доносились звуки открываемого замка, шорох перебираемых тряпок. - Отцов завет. Мне и невдомек, что для тебя сделано.
   Вернулся обратно, неся в руках нечто-то длинное, завернутое в ветхую белую ткань. Неспешно уселся, вытер руки лежащим на столе чистым полотенцем и лишь после этого принялся разворачивать принесенное. Все затаили дыхание. Впервые за путешествие случилось нечто, хоть отдаленно напоминающее загадку.
   На столе, освобожденный от пелен, лежал узкий длинный меч в узорчатых ножнах. Глаза Истомы заблестели, руки сами потянулись потрогать красивое оружие. Марейка снова попробовал пнуть под столом ногу Истомы, чтоб не хватался вперед всех. Но в ответ получил такой мощный удар, то заткнулся, выпучив глаза и потирая ушибленнцю лодыжку. Не замечая мальишечьей схватки, кузнец продолжал:
  -- Когда дуб-то молния разбила, он загорелся. Так отец от того огня уголек взял, кузню разжег. Так все семь лет на молнии и ковал, один, без помощников. Двери запирал, никого не пускал. Даже нам с женой тогда в кузню вход запрещен был. Семь лет работал по заповедным дням. А потом закалял в семи росах и воде из того родника, что забил как молния ударила. Мы с женой уж думали, свихнулся старик. И так к нему, и эдак, вспоминать стыдно. Потом нет, гляжу, в здравом уме. Закончил работу, завернул в тряпочку, положил на дно сундука и забыл о нем. Мы так думали. А перед смертью позвал меня, завещал крепко-накрепко не дарить, не продавать - владельцу отдать.
  -- Ну-ка покажи. - Дед потянулся за мечом. - Экая краса!
   Повертел в руках, разглядывая узор на ножнах, ухватился за рукоять, сильно дернул, доставая. Безуспешно. Схватился поудобнее, повторил попытку с тем же результатом. Меч накрепко застрял. Марейка тоже попробовал вынуть упрямое оружие. Но заклинило накрепко. Кузнец слегка нахмурился, чуть подвинул к себе ножны, собираясь вернуть меч обратно в сундук. Но Истома наконец собрался с духом, опасливо (обрежешься еще!) потянул к себе рукоять. Лезвие подалось. Истома дернул посильнее и вот уже держал в напряженной с непривычки руке обнаженный меч. У хозяина глаза на лоб полезли:
   - Чудеса! Никто его достать не мог. Уж на что я силен, а как ни пытался - все без толку. И ни один мужик из нашей деревни тож не справился. Мы решили, что был мой старик все-таки свихнут немножко, коль игрушку такую выковал. Хорошо не продал, как запрошлым летом погорели. Больно просил пришлый мужик, я уж было согласился, жена уговорила. Мол, батюшкин завет исполнить надобно. Он тебе, Истомка, подчинился, значит твой. Владей им на здоровье, только зла не твори.
   Истома держал обнаженный меч обеими руками. От рукояти в жилы вливалась невиданная сила. Лезвие разгоралось алым рассветным пламенем. На ум неожиданно пришли слова старой Матигерды, что нельзя терять время. Мальик осторожно вложил меч в ножны, поднялся, поклонился в пояс кузнецу и его жене:
  -- Спаси вас Берегиня, добрые люди. Не знаю что и как, но чует мое сердце, что великое дело вы сделали. Особая благодарность тебе, хозяюшка. За привет да ласку. И за то, что помогла сберечь его.
   Взвесил на руке меч. Задержал, нахмурив брови, разглядывал. Потом снова завернул в тряпицу, закинул перевязь за спину. Так что со стороны казалось будто мальчик несет за спиной непонятно что длинное. Рукоять упиралась в затылок, ножны били над коленками. Истома, не обращая внимания на эти неудобства, снова поклонился, попрощался, быстро вышел. За ним заспешил несколько изумленный Марейка. Дед Шкворень задержался: набил котомку хлебом и вяленым мясом - дары запасливой хозяйки, уговорился о молчании, кто бы ни спросил - никого не видано, ничего не слыхано, пусть даже сама Власиха расспрашивать примется. Кузнец с готовностью согласился со словами побратима отца. Жена его недоверчиво покачала головой (как мать-то обманывать можно!), но пришлось подчиниться мужу.
   Шкворень догнал мальчишек уж на околице. Ворчал,не иначе дурна муха укусила обоих, потому помчались вперед ног. Очень удивился прыти Истомы. Допытывался, с чего тот ожил. А последний и сам себя не понимал. Знал только, что подумалось о важном, неизбежном. Постепенно дед успокоился, перестал ворчать. Начал говорить нормально. Ребята так быстро покинули домик, что кузнец не успел поведать нечто очень важное. В старину лучшему оружию давали имена. Истома это знал, Марейка тоже. Дед слегка запнулся, откашлялся, продолжал, несколько понизив голос:"Так вот, побратим мой, мудрый человек, старик (когда мы встретились - уж тогда у него виски припорошены сединой были,) меч свой Радонегом назвал."
   ГЛАВА 8.
   Лес кишел живностью. Поверху толклась мошкара, застила белый свет. Деревь пестрели от несчетного множества разноцветных птиц. Воздух звенел и колебался от щелканья, пересвиста, пения.Ежеминутно попадались коричневые горки муравейников с отходящими от них узкими тропками, полными деловитых, спешащих муравьев. Кусты вдоль пути отряда то и дело колебались, выдавая убегающих зверюшек. Найденыш гонялся за ленивыми жирными лягушками, пытался лапкой зацеппить наглую бабочку, отдыхавшую на темно-зеленом стебле лесного колокольчика. Ягоды выставляли ярко-красные бока из-под резных листиков. Землю то и дело вспучивали пестрые шляпки грибов. Марейка наклонялся, собирая рябые подберезовики и тугие, на- литые толстячки-белые. Набрал полную сумку, дальше класть некуда. Пошел мимо, с тоской глядя на дразнящихся среди палых листьев красавцев. Истома набивал рот пригоршнями спелой земляники. По щекам его тек алый сок, придавая лицу неуместное сходство с раненым воином. Шкворень довольно щурил узенькие под косматыми бровями глазки, но слегка поварчивал. Окружающее изобилие казалось ему приметой чересчур холодной грядущей зимы.
   Путники продвинулись довольно далеко от деревни кузнеца. Лиловатая вечерняя тень начала собираться под кустами и во впадинах оврагов, хотя верхушки деревьев еще золотило довольно высокое солнце. Неожиданно лес расступился, открыв ярко-зеленую полянку почти правильной круглой формы с маленьким ключиком, весело журчащим на широком ложе мелкого белого песка.
   Рядом с ключом в аккуратной песчанной ямке горел небольшой костерок. У огня сидел немолодой, весь заросший мужик. Нечесаные сивые волосы падали на плечи, мешаясь с длинной, похожей на свисающий древесный мох, бородой. Через дыры заношенной душегрейки просвечивало загорелое корявое тело. Ноги в аккуратных новеньких лаптях с белыми обмотками торчали в сторону пришедших.
   Мужик наклонился, помешал деревянной ложкой варево в котелке, кипевшем поперек костра на сооружении из трех толстых прутьев. Повернулся к гостм, поднял ложку в приветственном жесте.
  -- Бывайте здоровы, странники.
  -- И тебе того же, добрый человек. - Шкворень вежливо потянул с головы шапку. - Дозволь, батюшка, у твоего огонька присесть.
  -- Отчего же нет, места хватит.
   Мужик гостеприимно подвинулся.Истома охотно плюхнулся в траву, радуясь в душе, что костер готов, не надобно будет после жаркого дня за хворостом переться. Марейка повел себя очень странно: только увидев мужика, сделал невольное движение назад, будто хотел повернуться и уйти в лес. Но, глядя на остальных, поколебался, занял место в траве поотдаль.
   Сиреневые тени уже спустились до земли, размывая очертания недалеких деревьев. Слегка потянуло прохладным вечерним ветерком. Птичий гомон поубавился, в тишине отчетливо журчал по камешкам ручей. Мужик помещал в котле, зачерпнул своей ложкой, попробовал, дуя на горячее. Одобрительно кивнул головой, прихватил полами душегрейки котелок за закопченые бока, снял с огня, поставил на траву. Обжегся, подул на руку, тряся в воздухе кистью.
  -- Подгадали прям к ужину! Подсаживайтесь поближе, ложки-то есть?
  -- Что за путник без ложки?
   Дед Шкворень достал из котомки три ложки, расстелил свой платок, разломил на всех пышную кузнечихину лепешку.По поляне пронесся аппетитный дух свежего хлеба. Мужик с удовольствием потянул волосатыми ноздрями:
  -- Ядрено! Давненько я сдобы не едал. Роскошно живете, странники.
  -- Уж как умеем, - Шкворень обернулся к Марейке, - А ты чего там притулился? Вечерять иди.
  -- Я не голодный.
  -- Чего ломаешься? Вишь, добрый человек нам от своего ужина малую толику уделил.
   Марейка развязал сумку, вытряхнул наземь собранные днем грибы, пошарив, нашел пригоршню ягод, принялся за еду. Мужик, нахмурясь, разглядывал паренька, шевелил косматыми, как у Шкворня бровями, хотел то-то сказать, передумал. "Ну, как знаешь. Насильно мил не будешь." Взял свою ложку, постучал о край котелка:"Налетай!" Истома просить себя не заставил. Да и дед Шкворень отдал должное рыбной, с незнакомыми душистыми травами, очень вкусной похлебке. Хозяин налегал в основном на хлеб. Видать, сильно соскучился.
   После ужина мужик вытер котелок пучком травы, отставил в сторону. Разлегся где сидел, поковырял в зубах стебельком тимофеевки. Помолчал, деликатно кашлянул и завел приличную беседу, глядя в огонь костра:
  -- Надо думать, ночь наступила.
  -- Да уж,- с готовностью отозвался не хуже незнакомца воспитанный Шкворень, - хвала Берегине, посвежело маленько. А то духота стоит - сил нет.
  -- Твоя правда, старик.
  -- Шкворень я. Рядом со мной внук мой, Истома. А тот нелюдим под кустом - Марейка. Ты, добрый человек, не держи зла. Дурачок он.
  -- По виду не скажешь... Ладно, о чем было я? Ах да, прав ты, Шкворень, давненько такой жары не видывали.
  -- Засуха будет, как пить дать.
  -- Это точно. Кабы зимой морозы не вдарили.
  -- И мороз будет небывалый, по всем приметам видать.
  -- Сейчас трудно ждать хорошего. - Донесся из темноты голос Марейки.
   Мужик согласно кивнул:
  -- Известное дело, настали последние времена.
  -- Как тебя звать-то, дед? - встрял ни с того ни с сего Истома. - Мы с тобой тут сидели, вечеряли, ночевать собрались, а имени-прозвища твоего не ведаем.
  -- Зовите Вострецом.
  -- Почему ты, дядя Вострец, думаешь, что настали последние времена. Солнце по небу ходит, земля родит, люди не перевелись.
   Мужик крякнул, бросил травинку в огонь и, не отвечая, стал ворошить прутом красные угли. Снова донесся презрительный голос Марейки:
  -- Он скорей себе язык откусит, чем хоть слово скажет. Осторожный.
   Мужик вскинулся, метнул сердитый взгляд в темноту.
  -- А то! Стану я болтать направо и налево, вдруг вы соглядатаи!
  -- Соглядатаи! Слово-то какое знает умное, длинное. - Из темноты показалс Марейка.
   Сел напротив Востреца, рядом с ручьем. Дед Шкворень и Истома изумленно притихли, следя за перепалкой двоих.
  -- Какой смысл таиться и осторожничать, если известно что в скором времени все это, - дурачок обвел рукой окружающее, - превратится в безжизненную пустыню.
  -- Осторожность - мать мудрости. Вдруг Злат придет? Дожить бы хотелось.
  -- А ты не боишься, что излишняя осторожность помешает тебе узнать Злата или отказать ему в необходимой помощи?
  -- Во-первых, на что рассветный меч, Радонег? Узнаю по нему. Во-вторых, зачем богатырю ле...
  -- Продолжай, чего замолчал.
  -- Лесной мужик, темный и глупый. Он сам справится, на то и Злат-молодец.
  -- И рыбку съесть, и ног не замочить.Разумная точка зрения.
   Вострец, казалось, слегка смутился:
  -- Но мы ведь просто так, после ужина болтаем. Всерьез я бы!
  -- Вот тебе задачка про собачку.- Марейка обернулся к Истоме. - покажи-ка, что тебе сегодня кузнец дал.
   Мальчик осторожно развернул тряпицу. Новый знакомец покачал головой, глядя на узорные ножны:
  -- Затейливо сделано, ничего не скажешь. Ну и что?
   Истома продолжал свое дело. Освобожденный меч неторопливо разгорался алым пламенем. По лезвию побежала сложная вязь древних букв.
   Вострец сначала отшатнулся, прикрыв глаза не совсем чистой ладонью. Затем очень внимательно пригляделся. Поднял руку, желая коснуться меча, боязливо отдернул. Хотел притронуться к плечу мальчика - тоже не осмелился.
  -- Радонег! Злат! Глазам своим не верю.
  -- Именно Злат и Радонег. Каковы будут твои дальнейшие действия?
  -- Чего вы все меня Златом дразните? - возмущенно протянул обиженный мальчик. - Истома я.
   Мужик заметно обрадовался нежданной поддержке.
  -- И я к тому ж. Нешто вы воины, старый да малый? Он вас раздавит, даже не заметит. У него войско знашь какое: всю степь закроет, еще на лесок останется с перелесками. Страшное дело! Говорят, сам Волк Майя, ему на подмогу спешит с оборотнями своими погаными.
   Марейка презительно фыркнул, начал настраивать дудочку. Истома сразу растерял весь пыл. Побледнел, надул губы, пустил слезу. Трясущимися руками вложил меч в ножны, завернул в тряпицу, отложил подальше. Дед Шкворень неодобрительно поглядел на трусливого внука, тяжко вздохнул. Нахмурился, повернулся к мужику.
  -- И комар мал,а медведя прогнал. Не так страшен леший, как его малюют. Глаза страшат, а руки делают. Дойдем - поглядим на месте. Нечего тут губами шлепать, страх зазря нагонять!
   Задорная мелодия дудочки как бы подтвердила бесстрашные слова.
  -- Удивляюсь я этой жити. - протянул Вострец.
  -- Кому-кому? - удивился дед.
  -- Ну вам, людям, - туманно пояснил мужик. - То ли глупые, то ли гордые, то ли себя не жаль. Нежить понимает, что плетью обуха не перешибешь, жизнь свою драгоценную спасает. Разбегается, прячется, приспосабливается как-то. Люди идут навстречу неминуемой гибели и утешаются глупыми пословицами, место которым в гнилом болоте.
   Марейка, закинув голову назад, хрипло рассмеялся:
  -- Право, не ожидал встретить в такой глуши философствующего лешего с сильно выраженным инстинктом самосохранения. Ну разве не забавно?
   Шкворень от этих слов застыл на месте. Перепуганный донельзя Истома зарылся головой подмышку деду, болтая пятками. Вострец оглядел сидящих, смешливо фыркнул:
  -- Совсем озверели! То ли еще будет, я-то не злой. А герой ваш готов помереть со страху. Может назад повернете?
   Дед молчал. С красным, испуганным и гневным лицом тащил "храбреца" из подмышки. Тот лишь отмахивался, норовя спрятаться поглубже. Наконец Шкворню удалось прихватить истомину шкирку. Достал, придерживая, чтоб снова не спрятался, хорошенько встряхнул.
  -- Ну, герой, говори. Ты тут главный.
   Подкрепил внушение солидным подзатыльником. Истома поднял распухшее от слез лицо.
  -- Я с самого начала не хотел, вы меня силком потащили. - Шмыгнул носом, оперся о землю ладонью, нечаянно задев лежащий рядом меч. Вытер рукавом свисающие из-под носа сопли. - Да теперь видно ничего не поделаешь. И бабка Матигерда наказывала.
   Глаза лешего изумленно выпучились, рот открылся так, что в нем без труда поместилось бы крупное яблоко.Он попытался что-то сказать, но не мог произнести ни звука. Попробовал моргнуть - удалось лишь с третьей попытки. Сделал глотательное движение так, что кадык острым углом прокатился по горлу, пошевелив бороду.
  -- Я чегой-то не понял, вы что, все-таки идете?
  -- - А как же! - довольно отозвался ужасно гордый внуком Шкворень. - Кажись, сам слыхал.
  -- Тогда, - Вострец откашлялся, издал странный тоненький звук, словно взвизгнул. - И меня возьмите. Вдруг пригожусь.
  -- Ну уж нет! - завопил очнувшийся Истома. - Только без леших, без нежити поганой! Пожалуйста, дедка, миленький, прогони его! Мы сами справимся: ты, я и Марейка!
   Вострец оскорбленно передернул неширокими плечами, обтянутыми вылезшим мехом душегрейки:
  -- Довольно странно и весьма обидно слышать ваши слова, вьюноша. Говорите "без нежити", а сами изволите с эльфом путь держать. Чем леший хуже-то? Такая же нежить, только не заморская. Я хоть не притворялся придурком, чтоб скрыть, что нечеловек.
   Вся тройка обернулась к Марейке. Тот сидел красный от стыда, притихший. Машинально обрывал иголки с сухой сосновой ветки. Почувствовав на себе взгляды, поднял виноватые глаза, жалко улыбнулся:
  -- Я собирался признаться, все случая не представлялось. Нельзя же с бухты-барахты... Ведь меня знают с младых ногтей. Изведай вы правду, испугались бы, или просто не поверили.
  -- Да уж, это тебе не хвост собачий. - Шкворень почесался, недоверчиво хмыкнул. - Я, признаться, не верил в эльфов этих самых. Думал, болтают глупые бабы на чужбине. А неужто правда?
   Марейка вынул из-за пояса узенький, тонко кованный обруч старинного, почерневшего серебра. Отвернувшись, надвинул на лоб. Когда отблеск костра упал на бывшего дурачка, все ахнули. Удлиненное, благородной формы лицо, сияло строгой, нездешней красотой. Глаза, ранее маленькие, бесцветные,дурашливые, уподобились двум сверющим чистым синим светом, драгоценным сапфирам. Волосы больше не торчали, как воронье гнездо смешного, рыжего оттенка. Длинные золотые локоны спускались крупными завитками на покатые плечи. Фигура стала гибкой, тонкой, какой-то точеной. Кожа побелела. Веснушки пропали. Дед Шкворень снова ахнул:
  -- Чудеса! Всю жизнь прожил, а такого не видал! - Обернулся к внуку: - Ну, малец, насчет лешего не передумал? Он тут все места знает, нам проводником послужит. Может, возьмем до кучи? Уж коль заморская нежить есть, чего от своей отказываться...
   Истома, казалось, не слышал. Обходил кругом Марейки, брал за руку, хлопал по плечу, ерошил волосы. Провел ладонью по щеке, изумленно осмотрел свою руку и снова провел.
  -- Гладкая какая и словно иголочки колют... Неужто эльф? Как, бишь, тебя бабка Матигерда кликала?
  -- Радэльф.
  -- Прозвище твое?
  -- Нет. Это мое истинное, эльфийское имя.
  -- А ты почем знаешь? Отродясь в нашей деревне жил, как все люди.
  -- Это было предопределено. Каждый эльф рано или поздно осознает свою истинную сущность. Я, правда, осознал довольно поздно.
  -- Ты сам-то понял, что сказал?
  -- Другими словами, каждый эльф, как бы он ни жил, в конце концов понимает, что он нечеловек. И потом, ты думаешь, умирающая эльфийка слуайно забрела в вашу деревню?
  -- Почем я знаю? Шла-шла, да пришла.
  -- А Матигерда тоже по счастливому совпадению жила рядом? Нет, все предопределено.
  -- Это ты лишку хватил! Может и лешего мы нарочно повстречали?
  -- Не сомневаюсь, это тоже было предопределено. Кстати, поглядите.
   Люди обернулись на жест Радэльфа. Вострец сидел, вытянув ноги, внимательно прислушивался к разговору. На его коленях уютным калачиком свернулся Найденыш.Прикрыл нос хвостиком, задремал. Довольное урчание разносилось на всю поляну. Леший, подняв руку, машинально почесывал кота за ушком. Дед пробормотал, мол домашний животный просто так к лесной нежити не пойдет. Намекает, дескать, свой, взять надобно.
   Встряхнулся, велел всем разбирать зипуны и на боковую по случаю позднего времени. Марейка-Радэльф не стал возражать. Завернулся, улегся, пожелал всем приятного сна. Вострец осторожно снял кота с колен, съежился, будто даже стал меньше ростом, захрапел возле Найденыша. Но неожиданно подскочил:
  -- Так берете меня в спутники, аль нет?
  -- Завтра решим на свежую голову.- Отозвался Шкворень, - Приятных снов, доброй ночи.
  -- И то верно, умаялся я.
   Леший снова захрапел. Истома поймал рукав старика, тревожно заглянул в глаза:
  -- Дедка, кругом меня все не те, кем казались. Может и ты нежить какая? Говори напрямик!
  -- Какая я тебе нежить? - cварливо отозвался старик. - Обижаешь деда. Спи давай, спаситель мира. Да меч положи рядышком, неровен час, какая кикимора утащит!
   Утомленный переживаними мальчик заснул, положив голову на дедову котомку. Шкворень долго сидел у затухающего костра, думал, разглядывал внука, с сомнением качал головой.
   ГЛАВА 9.
   Покои Властителя Тьмы роскошью и богатством не отличались. Анфилады длинных угрюмых залов терялись во мрачной дали. Стены задрапированы темно-красной, почти черной тканью. Вдоль этих стен через равные промежутки стояли одинаковые мраморные постаменты. Но вместо статуй на них располагались старинные бронзовые канделябры, где тусклым пламенем горели большие, конические, грязно-желтые, погребальные свечи.
   Постаменты увивали гирлянды серо-голубых асфоделей. Черно-красный пол того же мрамора, застлан сухими цветами желтого бессмертника.
   Хрупкие белокурые служанки в узких траурных платьях неслышно скользили вдоль стен, разнося тяжелые, покрытые ветхим узорным шелком подносы, или смахивая невидимую пыль кошачьей лапкой.
   За тяжелой портьерой скрывалась неприметная узенькая дверь, ведущая в комнату, чье убранство разительно отличалось от остальных помещений дворца. Простой некрашеный пол, деревянные стены и крепкий стол из грубо струганых досок напоминали крестьянское жилище. В самой середке стола прилепленная своим же расплавленным воском ярко горит простая белая свеча. Рядом - домодельный пузатый кувшин и такие же кружки.
   За столом, подпирая голову крепкой квадратной ладонью, сидит огромный человек. Косматая голова в раздумье склонена. Длинная, седоватая борода недовольно шевелится. С плеч спускается тяжелая шкура горного медведя. Рельефно выступили мощные мускулы. От пояса до земли висит двуручный меч с косым лезвием, расширяющимся от гарды к концу. Когда человек менял позу, острие меча царапало пол, издавая неприятные, скрежещущие звуки. Весь облик воина дышал дикой, первобытной силой.
   Великан расположился на массивном дубовом пне, под стать его мощному облику. Рядом, на березовом обрубке пристроился второй мужчина, поменьше и помладше первого. Тонкий и гибкий, словно ивовый хлыст, безбородый, с длинными пепельными волосами и узкими зелеными глазами , приподнятыми от носа к вискам, он постоянно находился в движении. То вскидывал руки, отбрасывая назад непослушные пряди. То нагибался, будто проверяя: не спрятался ли кто под столом. Длинными нервными пальцами задумчиво теребил свой серый шелковый плащ, опушенный густым волчьим мехом. Внезапно оборачивался назад всем телом. Постоянно менял позу, вздыхал, передвигал по столу кувшин и кружки.
   Погруженный в глубокую задумчивость воин-великан не обращал ни малейшего внимания на мышиную возню у себя под боком.
   Неожиданно из дальнего угла, куда не проникает свет, появилась новая фигура. Богатырь вздрогнул от неожиданности, убрал длань со лба, пригляделся внимательно, тяжело. Егоза тоже застыл, приоткрыв от изумления узкие бледные губы.
   Прибывший носил темный плащ до земли, подпоясанный грубой простой веревкой со свисающими концами. Остроконечный капюшон надвинут так глубоко, что лицо полностью теряется в тени. Руки пришельца до кончиков пальцев прятались в длинных широких рукавах одежды. Незнакомец молча прошел, вернее проплыл, подобно клочку болотного тумана, к столу. Сел напротив прибывших ранее.
   Внезапно по стенам, потолку, столу, корявому полу побежали яркие фиолетовые блики, полностью затмив тусклую свечу. В центре комнаты образовалось ослепительное фиолетовое сияние, закрутилось легким смерчем справа налево. Негромко хлопнув, раскрылось подобно неведомому цветку. Через секунду на месте вспышки стоял румяный толстячок среднего роста, одетый в богато расшитый парчой и драгоценными камнями фиолетовый камзол. Ниже красовались короткие, до колен штаны с пышными бантами. Ноги обуты в фиолетовые, с золотыми пряжками, башмаки на высоком каблуке. Оружием служила небольшая серебряная шпага в инкрустированных аметистами ножнах. Голову венчал белый завитой парик. На приземистой шее топорщилось великолепное кружевное жабо. Короткие пухлые пальчики унизаны драгоценными перстнями, с шеи свисает массивная золотая цепь. Лицо покрыто тонким слоем светлой рисовой пудры, губы подведены кармином, на левой щеке налеплена большая бархатная мушка.
   При виде этого невероятного существа воин презрительно фыркнул. Егоза всплеснул тонкими руками, издав удивленное восклицание. Незнакомец в плаще никак не прореагировал.
   Толстячок, улыбась подошел к столу. Его небольшие глазки, спрятанные в густой сетке мелких морщинок, придавали лицу простодушное, доброжелательное выражение.
  -- Здравствуйте, любезные господа. Вижу, все в сборе. Тогда приступим. Великий Хорс поручил мне председательствовать на нашем первом собрании, чем я чрезвычайно горд. Постольку, поскольку нас всех объединило тут служение Великому Хорсу, будем друзьями. Во-первых, давайте знакомиться.
  -- Позвольте, какой такой такой Великий Хорс? - вскинулся егоза, - Меня Властитель Тьмы призывал.
   Толстячок поморщился, будто собеседник допустил некую бестактность.
  -- Сию нелепую кличку дали невежественные любители солнца, люди и иже с ними. Не стоит повторять подобную бессмыслицу. Извольте именовать нашего хозяина как высшие существа: просто Хорс. Вам все ясно, уважаемый господин Волькен, не так ли? Мое имя Фиолетовый Сполох...
   От стола донесся громоподобный рык:
  -- Волькен - это я! И горе тому, кто осмелится спутать меня с этим шутом гороховым, как бы его ни звали!
  -- Весьма сожалею о своей досадной ошибке, многоуважаемый господин Волькен, или, если угодно, ваше высочество. Дело в том, что...
  -- Без церемоний, прах меня побери, Волькен, и все тут! Я солдат, а не канатный плясун. Меня позвали сражаться, но, клянусь бородой моего отца, среди этого сброда нет воинов! Кругом лишь паяцы да отшельники. Что все это значит?
   Не обижаясь, Фмолетовый Сполох покачал головой:
  -- Внешность обманчива, почтенный Волькен. И под мирной одеждой может биться отважное сердце.
  -- Уж не твое ли, или того старца в саване?
   Из угла, занятого незнакомцем в плаще, послышалось негромкое злобное шипенье. Из темноты капюшона на разбушевавшегося великана глянули два красных, словно раскаленные угли, глаза.
   Внезапно богатырь охнул и сгорбился, будто ему на плечи навалилась невероятная тяжесть.Все изумленно замерли, а Волькен сгибался все ниже. Лицо его налилось кровью, мышцы на мощных плечах напряглись, на нижней губе выступила пена. Видно, давление увеличивалось. Наконец великан не выдержал. С трудом разомкнул спекшиеся губы:"Я ошибался, клянусь бородой моего отца. Простите меня и уберите это." И мгновенно выпрямился, стирая со лба обильный пот. Зловещие глаза погасли внезапно, как и загорелись. Фиолетовый Сполох с легкой улыбкой обернулся к незнакомцу:
  -- Это, как понимаю, продемонстрировал нам свои возможности господин, чье имя...
   Из угла по новой донеслось шипение. Сполох пригасил улыбку:
  -- Сей господин предпочитает оставаться инкогнито. Что ж, будем деликатны. - Откашлялся, принял прежний независимо-веселый вид, - Позвольте представить вам, мои товарищи по борьбе, Безымянного господина.
   Тот никак не реагировал. Председатель улыбнулся вертлявому юноше. Впрочем тот сейчас сидел вполне смирно, положил руки на острые коленки, вытянулся в струнку, бегал раскосыми глазами из стороны в сторону. Но наглого выражения с худой, длинной мордочки не потерял, лишь прикинулся пай-мальчиком.
  -- Сейчас уж никак не ошибусь: вы - Волк Майя, князь оборотней, не так ли?
   Человек согласно закивал. Вскочил, стал суетливо раскланиваться, делая руками такие жесты, будто разгребал что-то невидимое. Фиолетовый Сполох вежливо наклонил круглую голову в ответ на приветствие. Волькен презрительно сморщил нос, пробурчал нечто невразумительное, но вслух ничего не сказал, наученный горьким опытом. Когда Волк Майя наконец успокоился и опустился на свое место, председатель продолжал:
  -- Вы знаете, что Великий Хорс в своей неизреченной мудрости наконец-то решил облагодетельствовать мир и привести к настоящему счастью ничтожных любителей солнца. Но глупые невежды сопротивляются. Мы, как верные слуги и ближайшие сподвижники Великого Хорса, обязаны взять на себя трудную и почетную миссию исполнителей тяжкого долга. Если дети в безрассудстве непонимания тянутся к огню, то обязанность взрослого уберечь их даже ценой наказания. Нанеся малый вред, мудрые избавляют несмышленышей от великого несчастья. Мы, подобно сим сведущим, обязаны позаботиться о благе несчастных любителей солнца.
  -- Кончай свистеть, - пренебрежительно перебил Волькен, - Развел антимонию. Слов много, а смысла ни шиша. Детей каких-то приплел... Зачем? Говори нормально: если Хорс желает завоевать мир, я ему с удовольствием помогу, клянусь бородой моего отца. Вы, надеюсь, тоже. Еще что сказать есть?
   Долгая речь утомила немногословного воина. Он откинулся назад, взял кружку, налил себе из кувшина, осушил одним духом, довольно крякнул и потер ладонью собственную бороду.
   Фиолетовый Сполох нимало не смутился, снова нарвавшись на грубость. Расплылся в довольной улыбке так, что лицо его, и без того круглое, вообще превратилось в масляный блин:
  -- Наш бесстрашный Волькен прям и немногословен, как и подобает солдату. В двух словах он выразил то, на что мирному человеку (закашлялся), вроде меня потребовалась бы целая речь. Итак, побережем слова. Надо распределить обязанности, дабы потом не мешаться в дела других и не портить картину. Великолепный Волькен, разумеется наш полководец. Господин Безымянный отвечает, так сказать за разведку. Волк Майя с его вездесущими оборотнями будет наводить ужас за спиной у противника, уничтожать врагов, если можно так выразиться, в их гнезде.
  -- Ну а вы, уважаемый Фиолетовый Сполох чем займетесь?
  -- Не беспокойся, Волк Майя, у меня дел будет предостаточно: на прорыве, на подхвате, связывать все воедино, руководить и направлять.
  -- Я бы тоже не отказался от такой работенки, непыльной и прибыльной. В конце концов, кто бы ни вырвался вперед, вы будете рядом, как руководящий и направляющий.
  -- Зайдите к Великому Хорсу, поговорите с ним на досуге.
  -- Благодарю покорно!
  -- Тогда заткнись и не мути воду! - рявкнул соскучившийся Волькен.
   Князь оборотней, не привыкший к подобному обращению надулся было, отвернулся, забарабанил пальцами по столу. Но Фиолетовй Сполох продололжал и Волк Майя навострил уши.
   - Сейчас я покажу вам наших главных врагов, разделаться с которыми необходимо в первую очередь.
   На столе перед колдуном появился медный ковш с непрозрачной, перламутровой водой. Фииолетовй Сполох медленно повел рукой над неподвижной поверхностью, шепча на древнем, забытом всеми, кроме магов и колдунов, языке. По воде заплясали язычки синеватого призрачного пламени. Сполох дунул. Язычки разбежались к стенкам. Поверхность воды затянуло туманом. Когда смутная дымка рассеивалась, на поверхности воды один за другим проявлялись расплывчатые, постепенно обретающие четкость портреты. Показчик сопровождал каждый пояснениями.
  -- Советую особо обратить внимание. Некий Истома. Сейчас его так зовут. Когда станет Златом, окажется смертельно опасен. Этот недоносок заимел меч Радонег - единственное оружие, способное погубить Великого Хорса. Неплохо бы убрать мальчонку, пока не успел осознать всей своей силы.
   Произошла смена портретов. На поверхности воды выступил удивительно красивый светловолосый парень с правильным, мечта- тельным лицом. Поперек лба тянулся изящный сербряный обруч.
  -- Первый помощник Истомы, или, если угодно, Злата. Эльф Радэльф. Создание безмозглое, романтичное и недалекое, как все представители этого племени. К сожалению тоже способен здорово попортить нам кровь. - Благодушные черты Фиолетового Сполоха на секунду исказились бессильно-злобной гримасой.
   В магическом ковше изобразились два человека: старик и мужик средних лет. Оба простого вида, потрепанные, заросшие и решительные.
  -- Старикашка - безобидный дед Злата, возомнивший себя на старости лет спасителем мира. Ну а этот совсем не важен. Свихнувшийся леший. Раз в жизни набрался смелости вылезти из-под коряги и отправиться в поход вместе с людьми. Теперь дивится своему безрассудству. - Сполох недовольно пожевал губами. - Необходимо обезвредить сию шайку, пока не сотворили непоправимого. Выйти на них можно через девчонку, пасущую овец на лужайке. Безымянный запросто найдет ее.
   Волькен разъяренно поднялся, нависнув над сидящими мощным телом:
  -- Меня разбудили ради этого? На всех их за глаза хватит одного настоящего воина.
  -- Не скажите, вместе они сильны...
  -- Ну так напустите этого, как его, Безымянного.
   Из угла послышался многообещающий шип. Волькен слегка притух. Фиолетовый Сполох раздумчиво почесал переносицу.
  -- Это сложно. - Новое шипение. - Вообщем, чтобы не рассусоливать, просто невозможно.
  -- Пусть оборотни загрызут всю компанию!
  -- А что, неплохая мысль и вполне осуществимо. Подумаем, подумаем...
   Волк Майя подскочил, словно подброшенный пружиной:
  -- Непременно, любезный, обязательно, в самое ближайшее время. Мои мальчики будут просто счастливы! Они без труда заедят всех и принесут Великому Хорсу злостчастный Радонег!
  -- Уничтожив меч, мы окажемся в безопасности. - Волькен демонстративно зевнул. Сполох быстро повернулся к древнему королю:
  -- Господин Волькен, не спешите возвращаться в недра своей тяжелой, холодной горы. Работа ждет всех. Или вы думаете, что любители солнца сдадутся без драки? Наверняка соберут войска. Тут-то нам и пригодятся ваши древние полководческие таланты.
  -- Может быть я и вправду понадоблюсь... Коль воевать придется... Пожалуй, можете расчитывать на меня.
  -- Безумно рад. Все вопросы мы обсудили, позвольте закрыть заседание и откланяться. Счастливо оставаться, любезные господа.
   С этими словами Фиолетовый Сполох растворился в призрачном лиловом сиянии. Безымянный, так и не произнеся ни единого слова, исчез в темноте. Волькена и Волка Майю безмолвные прислужницы проводили в покои.
   ГЛАВА 10.
   Под утро путешественников разбудили визг и рычание. Первым вскочил чуткий Радэльф. Вытянулся струной, вглядываясь в редеющую темноту, нащупывал ножик в котомке Шкворня. За ним не спеша поднялся дед. Позевывая и кряхтя, подошел к эльфу:
  -- Чего там случилось, Марейка?
  -- Не пойму, но что-то плохое. Надо будить остальных.
   Все уже были на ногах. Истома зябко поводил плечами, кутался от предутренней сырости в зипун. Востец неслышно подошел, вгляделся своими зоркими нечеловеческими глазами, почесал затылок:
  -- Плохо дело: на стадо волки напали. И что за дура ночами овец пасет?
  -- Помочь надобно. - Дед Шкворень шагнул вперед, поднял палку наперевес. - Одна девка волков не отгонит.
   Истома вцепился в шкворнев рукав:
  -- Дедка, миленький, постой! Погоди, не торопись. Куда нам, волки злые! Не осилим, заедят, как пить дать! Останемся здесь, авось не почуют!
   Шкворень решительно освободился, поудобнее перехватил дубинку. Радэльф скинул верхнюю одежду, как бы готовясь к драке.
  -- Да неловко, пойдем уж... - нерешительно отозвался леший. - Девчонка там одна против стаи...
   Тем временем старик и эльф спешили на крики. Найденыш не отставал. Востец тяжко вздохнул, оглядел свои пустые руки, бросился догонять ушедших.
   Оставшись один, Истома поскулил, пустил слезу, огляделся и, подобрав полы, кинулся следом, требуя не бросать его среди темного леса на растерзание лютым зверям.
   Волки вершили свой пир. Звери действительно были лютые. Трава на полянке приобрела темно-коричневый оттенок, смешав естественный зеленый цвет с ярко-алыми брызгами. Кровь была везде: на кустах, на траве. Белые стволы березок рябили красными потеками. С листьев самых нижних веток медленно стекали на землю густые темные капли. Овцы валялмсь по всей полянке. Остекленелые глаза выпучены в предсмертном ужасе, курчавая шерсть на боках слиплась, ноги подогнуты, будто животные пытались спастись бегством. У одних вместо горла темная щель с рваными краями, из которых толчками выплескиваются алые сгустки. У других на спине торчат в небо белые круглые кости позвоночника, из боков третьих вываливаются сизо-лиловые комки внутреностей.
   Прижавшись спиной к старой, развалистой березе, худенькое существо того возраста, когда девочка-подросток начинает переходить грань, отделяющую от девушки, невысокое, с белобрысыми косичками, здоровенным корявым посохом изо всех сил отбивалось от трех здоровенных волков.
   Шкворень азартно крякнул, подняв неразлучную палку, поспешил на помошь отважной девонке. Атаковал врагов с тыла. Вострец выпучил зеленые глаза, набрал полную грудь воздуха и заухал по-лесному. Крайний левый волк, которому чувствительно попало от деда Шкворня по широкому крестцу, присел на задние лапы, коротко взлаяв. Средний повернул косматую голову на грозное уханье. На узкой морде проступило нечто вроде презрительной улыбки. Пренеб- режительно махнул хвостом и снова повернулся к жертве. Последний, матерый волчище, поседевший за свою долгую преступную жизнь, потерявший в смертельных схватках ухо и половину хвоста, ни на что не обращал внимания.
   Неожиданно раздались нежные, жалобные и какие-то безнадежные звуки дудочки. Они чаровали, заставляли прислушаться, навевали тоску, будили горечь в душе, воскрешали воспоминания о далеком, невозвратном детстве. Волки замерли, присев на хвосты. Кто-то ответил дудочке жалобным воем.
   Подбежал взъерошенный Истома. В руке его, рассыпая искры, горел здоровенный смолистый сук. Волки перепугались огня даже больше, чем унылой песни. Не удержавшись на ногах с разбегу, Истома ткнул факел в спину крайнего зверя. Волк поджал хвост и скуля, как побитая собака, бросился в чащобу. Радэльф крикнул:"Молодец Злат!" - сломил ближайшую сухую ветвь, поджег от факела и, не дожидаясь, пока разгорится, напал на старшего волка. Вострец, прекратив бесполезное уханье, сгреб обеими руками охапку высохшей прошлогодней травы из-под густого куста, тоже поджег, кинул в улыбающегося зверя. Шкворень продолжал орудовать тяжелой дубинкой.
   От такого натиска волки растерялись. Заклацали было зубами, но как-то вяло, и, поджав хвосты, потрусили в лес. Но, в отличие от первого, бежали не спеша, оглядывались. Седой даже постоял на безопасном расстоянии, внимательно оглядел победителей. Шкворень угрожаюше тряхнул палкой. Бесхвостый повернулся и не спеша удалился.
   Люди, утирая со лба пот, подошли к девчонке. Та стояла с сухими глазами, прямая и настороженная, готовая в любую минуту дать отпор. Держала посох наперевес, переводила выжидательный взгляд с одного мужины на другого, пытаясь определить, насколько опасны нежданные помощники. Дед Шкворень улыбнулся прыти малявки:
  -- Ишь храбрая, волков не испугалась и чужих мужиков не трусит. Опусти кол-то свой, не лиходеи мы.
  -- Почем я знаю, - Девчонка глядела на деда, но боковым зрением ухитрялась держать в поле внимания остальных. - Добрые люди в лесу ночью не шляются. - Странники мы, путешествуем. Как звать-то тебя, пигалица?
  -- Кому надо, тот знает,а вам без надобности. И вообже, вы своим путем шествуете, я своим. Помогли отбиться от волков, на том спаси вас Берегиня, теперь идите своей дорогой. А у меня и без вас хлопот полон рот.
   Шкворень оглядел полянку, полную зарезанных овец:
  -- Это верно. Дел у тебя теперь по горлушко, коль стадо не твое. Что хозяину скажешь, как расплачиваться будешь?
   Неожиданно гордый курносый нос наморщился. Девчонка опустила посох, всхлипнула.
  -- Ох не знаю, дедушка! Убьет меня хозяйка, как пить дать убьет. Был бы жив хозяин - вступился. Он добрый, защищал меня. А как провалился нонешней зимою под лед, простудился да помер - житья не стало, и не одной мне, весь двор плачется. А уйти нельзя - все мы у хозяйки в долгу, как в шелку. Кто маслица брал, кто мешок зерна, или полотна конец. Теперь вовек не отработаю. А ведь осенью уйти хотела. Пропащая моя судьба!
  -- Как только отдала тебя мать такой ведьме!
  -- Нет у меня матери и отца тоже нету. Одна-одинешенька на всем белом свете. Кто захочет, всяк сироту обидит.
  -- Тебя, пигалица, мудрено обидеть. Вона как от волков отбивалася.
  -- Со страху, дяденька, со страху.
  -- А со страху-то и города берут...
   Неожиданно под ногами зашуршало. Девчонка, отпрыгнув, завизжала тонким пронзительным голоском на одной ноте:
  -- Ай, дяденька, мышь! Ой, серая! Спасите! Помогите!
   Радэльф в иузмлении опустил руки. Казалось невероятным, что отважная девочка так отчаянно трусит. Истома гнусно расхохотался: не он самый дурной. Шкворень поднял палку. Размахнулся, готовясь отважно прогнать ужасного зверя, и едва сдержал удар... Из высокой травы показалась выгнутая дугой полосатая спинка. За спинкой выступили ушки, хвостик, сосредоточенная модочка. Найденыш с трудом волочил за перевязь Радонег в ножнах. Тряпица, в котоую был завернут меч, развязалась, концы путались, задевая за высокие стебли. Ножки кота подгибались от натуги, хвост ходил из стороны в сторону под тяжестью. Истома виновато поднял меч. Шкворень нахмурился:
  -- Плохое слово тебе, Истомка! Негоже боевое оружие бросать.
   Девчонка с восхищенным писком присела на корточки, огладила кота, взяла на руки:
  -- Маленький мой, кисанька! Это ваш? Устал, бедняжка, гоняют тебя злые мужики...
   Дед невразумительно крякнул, почесал в затылке, что неизменно делал в сложных ситуациях. Помогло. Глянул на занимающуюся зарю, велел собирать хворост для утреннего костра. Мальчики осторожно отправились в лес. Памятуя о волках, далеко не заходили. Но и на опушке сушняка нашлось вполне достаточно.Дед Шкворень выбил искру из огнива на сухой мох, раздул, подложил узкую полоску бересты. Вострец прилаживал котелок на двух рогатинах.Девчонка перестала дичиться, принялась помогать раздувать пламя. Оттолкнутая дедом, схватила фляжку, собралась бежать за водой. Радэльф легко поймал непоседу за плечо:"Нет, уж тут посиди." Сам принес чистой воды. Заварили кашу из дедовой крупы. Сготовили травяной чай, сели завтракать. Слово за слово, речь за речь. Познакомились. Девчонку звали Ласточкой. Дед одобрил "хорошее имя". Шкворень обернулся к Истоме:
  -- Вот погляди, внук мой, Истома, велесов сын. Не в деда пошел: и трус, и пустомеля.
   Мальик залился краской. Поперхнулся, отставил берестяной стаканчик. Радэльф, укоризненно глянул на деда, похлопал друга по спине. Шкворень, будто ничего не замечая, продолжал:
  -- Однако ладно с огнем придумал!
  -- Ну ты уж, дедка, скажешь! - Смущенный Истома опустил голову, сосредоточенно принялся гонять жука травинкой по листочку, - Вообще-то я того... Перепугался, когда одного кинули... Ветка под ноги попалась... К костру вернулся, там еще угли не погасли... Одному в темноте боязно, да и не видать ничего...
   Внезапно вскинул голову, со злобой кинул взгляд на Ласточку:
  -- Это она во всем виновата! Нечего в лесу ночами шляться. Спаси Берегиня, до чего девчонки безмозглые создания!
   Махнул рукой, опрокинул востецов котелок с чаем. Вскочил, отчего-то смутился и на подгибающихся ногах побежал к лесу. Красный, пылающий в пространство гневом Радэльф помчался следом. Не без труда догнал, схватил за руку, прнудил остановиться и начал говорить, для убедительности рубя воздух ладонью. Старики переглянулись. Ласточка зарделась, пухлые губки задрожали, из голубых, опущенных долу глаз бысторо-быстро, одна за другой закапали горючие слезы.
   Вскоре мальчики вернулись. Радэльф гневно поводил широкими плечами, глаза его сверкали, точно кошачьи. Истома потупился, нахмурился, крепко закусил нижнюю губу. Девчонка улыбнулась сквозь слезы. Не встретив ответной улыбки, поднялась. Стала ловко, с навыком закидывать кострище землей. Собрала грязную посуду, Радэльф вызвался помогать. Оба отправились к роднику. Шкворень проводил глазами худенькую фигуку в выцветшем зеленом платьице:
  -- Неладно, братцы, эту пигалицу бросать...
  -- Что? - вскинулся сердитый Истома, - девчонку за собой таскать? С ума сошли!
  -- Тоже верно, - неожиданно согласился Вострец, - не к тетке на блины отправились.
  -- Ей тут жизни не будет, сама ж говорила, "хозйка заест".
  -- Ничего, отбрешется, - гнул свое Истома, - Вишь какая бойкая. А то сбежит, к другим наймется. Не пропадет!
  -- В деревне чего случиться может? Ну, поругает хозяйка, прибьет. Все не досмерти. А ну как нам бой смертный принять придется? - Вострец сторожко передернул плечами, видно его эта перспектива очень страшит, - Что девчонка беззащитная одна будет делать на чужой стороне, среди лютых беспощадных ворогов?
  -- Ладно, уговорили, - дед Шкворень разгладил усы, почесал в сивом затылке. - А все ж неловко мне. Будто нехорошее дело затеяли.
  -- Так мы ей ничего не обещали. - Ухмыльнулся Истома. - От волков защитили, да за одно это девчонка нам в самые ножки поклониться должна.
  -- Так-то оно так, да муторно на душе.
   Радэльф и Ласточка тем временем вернулись к месту привала. Эльф, напевая, принялся укладывать в свою тощую котомку какие-то камешки и цветы, видимо найденные на берегу. Ласточка с улыбкой подала деду свою ношу. Шкворень оглядел чисто вымытую и насухо вытертую посуду. Одобрительно кивнул:"Ладно сделано!"- стал прис- посабливать котелок сзади сумы,
  -- Солнце высоко, дорога далека. Пора отправлться.
   Ласточка метнулась к кострищу за своим большим вязаным платком:
  -- Погодите маленько, маманькину шаль заберу. - Пораженная внезапной догадкой остановилась, обвела потемневшими глазами потупившихся людей, - Чего молчите? Аль собрались меня оставить?
   Дед Шкворень старательно прятал в котомку ложки. Они то и дело падали, дед нагибался, подолгу шарил в траве. Вострец, отвернувшись, внимательно изучал узкие облачка на горизонте. Истома старательно полировал рукавом гарду меча. Отводил руку подальше, находил невидимое пятно, снова принимался чистить. Радэльф оторвался от своих камешков, обвел друзей недоумевающим взглядом. Все понял, гневно тряхнул головой:
  -- Вы что тут, с ума посходили?! И речи быть не может бросить Ласточку!
  -- Понимаешь, Марейка, - смущенно начал Шкворень по многолетней привычке называя эльфа человеческим именем, - Если б мы просто так прогуляться пошли...
  -- Никто не имеет права подвергать жизнь ребенка опасности! - умиротворюще прогудел в бороду леший.
  -- Глупец, да тут бедная Ласточка просто не сможет жить!
   Губы Радэльфа дрожали, глаза метали молнии. Пальцы хватались то за котомку, то за дудочку. Истома оторвался от своей бессмысленной работы, холодно глянул другу в лицо:
  -- Мы так решили втроем. И не собираемся ничего менять. Пусть идет себе с Берегиней.
  -- Я останусь с Ласточкой.
   Девочка подняла залитое слезами, безутешное личико:
  -- Не надо, Радэльф, милый. Не стоит из-за глупой девчонки ссориться. Они все правильно решили. Дело важное, неотложное - сам говорил. А я камнем на ногах повисну. Идите, на обратном пути встретимся. Вы только через наше село возвращайтесь... Спаси вас Берегиня!
   Истома вскинул нежданно решительный взгляд, хотел что-то сказать, но лишь сглотнул слюну. Обернул меч тряпицей, закинул за спину. Повернулся спиной к девочке, быстро зашагал по направлению к лесу. Вострец потянулся следом, оглядываясь и тяжко вздыхая. Дед Шкворень со словами "до встречи, пигалица," закинул котомку за спину. Хотел погладить девочку по золотистым волосам. Та презрительно отшатнулась назад. Дед, пожав плечами, вразвалку потопал по густой траве. Радэльф продолжал стоять, глядя вслед. Ласточка гордо вскинула растрепанную прелестную головку:"Спаси тебя Берегиня, Радэльф, но не стоит..." Резко оборвала речь, повернулась, пошла к деревне. Эльф, пробормотав себе под нос "как знаешь...", со всех ног кинулся догонять остальных.

3.

  
  
   ГЛАВА 11.
   Леший служил проводником небольшому отряду. Направление он выбал на юго-запад, невразумительно пояснив, что именно оттуда "гниль с засухой идут". Никто ничего не понял, но за неимением лучшей идеи решили держаться так. Хотя бы до тех пор, пока что-нибудь не прояснит ситуацию. Вострец почему-то был уверен, что рано или поздно это случится. Радэльф не разделял радужных надежд своего товарища. Так и шли под перебранку эльфа и лешего.
   Все тащились, опустив головы, будто разыскивая под ногами потерю. Нечаянно встретившись глазами друг с другом,виновато и быстро отводили взгляд. С трудом вытягивали ноги из густой некошеной травы. Настроение путников было препоганым. Разговаривать не хотелось. Даже перебранка Востреца с Радэльфом очень скоро увяла, съежилась и в конце концов сошла на нет. Над отрядом смутной пеленой висело виноватое молчание.
   Тем отчетливее послышался многоголосый угрожающий вой за дальним холмом. Люди прибавили шаг. Это могло ничего не означать, но могло означать и очень многое. Имело бы смысл где-нибудь переждать оборотней. Вой потихоньку приближался. Кажется, стая идет по следу отряда. Путники перешли на бег. На горизонте уже показались неясные фигуры далеких волков, ставших на задние лапы. Или людей, поразительно похожих на волков. Проводник Вострец попробо- вал свернуть налево, в надежде пропустить стаю. В ту сторону шли покосы, можно было надеяться попасть в деревню. Там мужики, ненавидящие двуликих разбойников, обязательно помогут.
   Как бы в ответ на попытку лешего, слева донесся знакомый вой. Ему откликнулись смутные голоса справа. Оставался свободным лишь узкий коридор спереди. Оборотни гнали людей. Отряд охватила паника. Все побежали, не разбирая дороги. Вперед, вперед, как можно быстрее, лишь бы оторваться! Ветви хлестали по лицам, трава опутывала ноги, норовя задержать, можжевельник цеплял своими колючими ветками, но лишь подгонял бегущих.
   Лес незаметно поредел. Кочки выпучили невысокие вершинки меж низкой травы. Появились глубокие лужи, окруженные со всех сторон сочным камышом и плоскими листьями осота. Деревья изогнулись, стали низкими и чахлыми, с редкой, жухлой листвой сероватого от- тенка. Когда под ногами захлюпало, люди и их друзья немного очу- хались. Остановились, огляделись. Кругом,насколько видел глаз, тянулись ало-лиловые заросли иван-чая. Свежо и пряно пахнуло таволгой. "Все," - безнадежно выдохнул Шкворень, -"Прибыли. Дальше болото." Кругом тянулась полуземля-полувода, серо-коричневая, с грязно-зелеными пятнами и радужными разводами. Торчали кочки с жухлой травой, но они казались зыбкими, ненадежными.
   Оборотни приближалсь. Стали видны узкие, по-звериному гибкие фигуры, головы с остроконечными ушами, выступающими за линию головы. В руках-лапах чудовища держали небольшие, но увесистые суковатые дубины, усеянные по концам острыми осколками камней и стекол. Найденыш выгнул спинку, угрожающе зашипел. Шкворень поудобнее перехватил свою палку. Радэльф, не отрывая глаз от приближающихся оборотней, шарил рукой на поясе - отыскивал дудочку. Вострец настороженно огляделся по сторонам, тихо кашлянул в кулак. Наклонился к самой воде, осторожно позвал:
  -- Кума, а кума! Нудовка! Ты здесь?
   Из глуби донесся сварливый женский голос:
  -- Тута я, где ж мне еще быть.
   Поверхность заволновалась, грязь пошла кругами. Из гущи осоки выглянуло зеленое, облепленное тиной лицо бабы средних лет и нижесредней ухоженности. Хотя с претензией на кокетство: в нечесанных волосах за ухо заткнута голубая водяная лилия, воротниочк со следами ряски сплетен из тонкой лесной паутины, застегнут на крупный аметист, неизвестно как попавший в болото, видимо в незапамятные вемена. Леший вполголоса, оглядываясь на преследовате- лей, заговорил:
  -- Нудовка, кумушка дорогая, будь ласкова, проведи через топь! Видишь, кто за нами гонится? Заедят ведь и косточек не оставят. Знаешь сама окаянное племя!
   Болотная ведьма до пояса высунулась из воды, внимательно вгляделась:
  -- Ишь ты, какие дела... Сурьезно! - сняла со спутанных волос лягушонка, пустила в воду. - Иди поплавай, друг любезный, всю прическу испортил. - Пригорюнилась, глядя на лешего, - Чем ты, кум, Волку Майе не угодил?
  -- Да получилось так, не хотели мы, сам нарвался.
   Нудовка затрясла грязно-зелеными патлами:
  -- Не могу, друг любезный, никак не могу. Тебя бы с радостью, да люди тут. Не положено. И как это леший с житью спутался?
   Вострец еще раз глянул на близких врагов. Опасность пересилила врожденную осторожность:
  -- Оборотни не за нами, за Златом гонятся.
  -- Неужто?! - Болотная ведьма стала предельно серьезной, смерила глазами людей, отыскивая Злата. - Ему-то помочь бы надобно, да и вправду не могу. Намедни водяной-подлец у тетки на именинах бо- лотного пива нахлобыстался по самые свои бесстыжие глаза. Спьяну буянить начал, только держись! Русалок разогнал до единой, Кладезь-лешему всю морду раскровянил, спасибо глаз не выбил. Саму именинницу на березу загнал. Так и просидела, бедняжка до самого красна солнышка, пока подлец к себе в речку не убрался дрыхнуть. Говорят, как рожденье встретишь, так и год проведешь. Неужто бедной тетушке весь год на кривой березе торчать?! Так чего я говорю-то? Ах, да! Водяной этот весь болотный путь порушил. Ты-то проскочишь с грехом пополам, да может эльф еще. Люди на дно пойдут, неприспособлены они для таких дел.
  -- Постарайся, кума Нудовка! Не зря прошу. Знаю твой ум да смекалку, из любого положения выход найдешь, не зря все окрестные болота к тебе за советом ходят, даром молода совсем, и трехсот лет нетути. Уж ты приложи свою светлую головушку!
  -- Ах кум, кум! Какой обходительный! Не мытьем, так катаньем своего добьешся. Насчет лет убавил ты мне. На Царицу Озерную триста пятьдесят минуло. А насчет ума... Не знаю, не знаю...
  -- Да ладно, кума, прибедняться-то!
   Нудовка жеманно опустила зеленые бедовые глаза, подумала минутку.
  -- Разве на островок вывести, где русалки по ночам хороводы водят? Там сейчас спокойно. Авось отсидитесь. Волки вглубь не полезут, постоят с краешку, повоют, увидят, что до людей не добраться, да и пойдут себе восвоси.
  -- Веди на свой островок, да поживее. Видишь, оборотни на пятки наступают!
  -- Шагайте по очереди на эту вот кочку, дальше огонек проводит.
   Кикимора хлопнула в ладоши. Из-под кочки бесшумно вылетел почти невидимый в ярком солнечном свете синий болотный огонек. Ведьма велела ему вести людей на русалочий островок. Строго-настрого приказала чтоб не баловал, да в трясину не тянул. Повторила приказание два раза. Оглянулась на совсем близких оборотней, затрясла зеленой гривой, охнула, прошептала что-то невнятное, попрощалась с кумом и нырнула в свою осоку.
   Вострец с криком "за мной" направился прямо в болото. Следом, обжимаясь со страху, шагнул Истома. Постоял секунду, размышляя, увидел, что не вязнет, вернулся, поднял Найденыша на руки. Поспешил обратно. Их сзади уже теснил Радэльф. Замыкал шествие злой и недоверчивый дед Шкворень. Прежде чем шагнуть на кочку, последний оглянулся. Ему показалось, что темный болотный туман сгустился в размытую фигуру, закутанную длинным плащом. Дед сплюнул. Решил, что совсем одурел со страху, аж привидения мерещатся среди бела дня!
   Оборотни приблизились вплотную. Первый замялся на берегу, опасась заходить в зыбкое болото. Но второй, увидев, что близкая добыча уходит, отважно прыгнул на замеченную кочку. Увлеченные примером вожака, оборотни принялись преследовать людей, уходящих вглубь болота. Все были ужасно заняты своим делом: одни убегали, другие догоняли. И никто не обратил внимания на худенькую девчоночью фигурку на ближнем холме. Девочка постояла, кутаясь в огромный, старый вязаный платок, поглядела и со всех быстрых ног кинулась к деревне.
   ГЛАВА 12.
   Ласточка стремительно промчалась через село, даже не заметив пути. На околице чья-то сильная рука внезапно и крепко сжала девчоночье плечико. Над самым ухом загремел разъяренный голос:"Я-то ее жду, я-то мыкаюсь, а она носится, как угорелая кошка! Говори, куда овец подевала, рожа бесстыдная, только жрать готовая! Хозяйка со вчерашнего вечера глазыньки не сомкнула, все сердце проплакала, есть-пить не могла, печь не топила, лица не умыла!"
   Задержала Ласточку толстая маленькая бабенка с огромными, похожими на черные сливы,глазами и толстыми, будто масляными губами. Несмотря на крики, лицо ее было вполне свежим и бодрым, а костюм в полном порядке: даже складочки на переднике аккуратно заглажены, а из-под шелковой головной повязки выпущены кокетливые русые завитки. Одной рукой баба держала нерадивую пастушку, другой осыпала тумаками голову и плечи девчонки. На секунду остановилась, поправила выпавшую на лоб прядь.
   В этот момент мимо проходил какой-то, видимо знакомый, солидный и неплохо одетый мужина средних лет. Хозяйка перестала бить Ласточку, но плечо ее так и не выпустила. Обернулась к мужику, одарила его радостной непринужденной улыбкой. Тот поклонился в ответ.
   Когда спина мужчины скрылась за деревьями, хозяйка снова принялась колотить Ласточку и поносить ее пронизительным, визгливым голосом, от которого закладывало уши. Но девочка, кажется, не намерена была долго участвовать в представлении. Попыталась вырваться, не удалось-обернулась. Острые белые зубки сомкнулись на запястье толстой белой руки. Баба заорала. Хотя секунду назад невозможно было представить, что человеческий голос может быть еще более громким, сей крик получился просто оглушительным. Даже привычные ко всему куры-дуры, лениво копошившиеся в пыли улицы, распустили крылья и со всех своих коротеньких жирных ног кинулись удирать. Собаки выскочили из будок,залились разноголосым лаем. В ближнем доме пронзительно заплакал младенец, а чуть подалее сонный мужской бас посоветовал бабе держать свой голос в непристойном месте.
   Хозяйка машинально отдернула пальцы, затрясла в воздухе окровавленной рукой. Ласточка воспользовалась предоставленной свободой, помчалась ко княжьему двору. Хозяйка неслась следом, высоко задрав покалеченную руку и оглашая воздух медвежьим ревом. Девочка ничего не замечала - так торопилась. Тяжело дыша, держась за грудь, ворвалась во двор.
   Мощные,дубовые, окованные железом для крепости, ворота раскрыты настежь, как и каждый день. На чистой лужайке перед теремом - владелец детинца в малиновом атласном кафтане. Князю Еленю было не более двадцати пяти лет от роду. Русые, кудри его спускались вдоль щек, мешаясь с коротенькой бородкой чуть темнее волос. Елень вертел в пальцах треххвостую ременную плетку с точеной ру- коятью, довольно улыбался, слушая стоящего напротив толстого, небогато одетого мужика. Последний гладил окладистую бороду,(из тех, что называют "лопатой") степенно говорил:
  -- И последние надысь бежали без оглядки. Так что неутути в наших краях боле оборотней. Низкий поклон тебе, князюшка, спаси Берегиня!
   Ласточка с разбегу бухнулась на колени, проехав по шелковистой траве к самым ногам молодого человека:
  -- Спаси, добрый князь, помогай тебе Берегиня, оборотни на людей напали!
   Мужик заткнулся на полуслове, закашлялся, дернул себя за бороду, сгорбился, отступил назад. Следом за вестницей ворвалась разлохматившаяся, кругленькая, как пирожок, приличная с виду баба, тряся окровавленной рукой:
  -- Хватайте воровку! Овец невесть куда дела, хозяйку чуть до смерти не убила!Держите разбойницу!
   Мужик было растерялся, но, услыхав истошные вопли, быстро сориентировался и присоединился:
  -- Что же это деется на белом свете! Честным людям от злодеев деваться некуда!
  -- Она, падла, за овец отвечать не хочет! - продолжала надрываться баба. - Оборотней приплела, хитрая душонка-бесстыжие глаза!
   Мужик больно сжал розовое ласточкино ушко в корявых пальцах:
  -- Признавайся, что наврала, грех свой покрыть думала. А не то хуже будет, князь врунов не любит, живо высечет! - Повернулся к дому, - Эй, кто там ни на есть? Выходите, отводите девонку за змеиный язык!
   Елень легко отстранил мужика, нагнулся над девочкой, та подняла на молодого князя полные слез глаза, тихо повторила:
  -- Спаси, князь, неповинных людей...
   Мужик ухватил князя за малиновый рукав, зачастил:
  -- Когда я тебя, князюшка, обманывал? За жисть не осмеливался. Ты ведь мне и сейчас веришь? Правда веришь? Веришь мне, а не этой проклятой врунье? А? Князюшка, веришь?
   Нахмурившийся Елень стряхнул с рукава цепляющиеся пальцы, взял девочку за локти, поднял, внимательно глядя в лицо:
  -- Оборотни? Где?
  -- На Шангином болоте, - зачастила девчонка не переводя духа, - у Нудовкиной топи. Они людей гнали, потом они вглубь пошли, деваться им некуда, только в пасть к ним, а они за ними следом кинулись! Я увидала, что их догоняют и к вам скорей, кроме вас с ними никто не справится!
  -- Погоди, замолчи, три раза скажи про себя "белая чашка с голубым блюдцем" и начинай рассказывать с самого начала.
   Девочка вытаращила глаза, стараясь как можно быстрее проговорить волшебные слова, затем медленно, насколько могла, начала снова:
   - Оборотни четырех человек загнали в Шангино болото. Людям ничего не оставались, как идти вглубь Нудовкиной топи. Но оборотни не отстали от людей и бросились следом. Может, в эту минуту уже догнали. Я все это видела сама.
   Не обращая внимания на бурчание мужика, "ишь наплела! Да кто вглубь Нудовкиной топи пойдет," князь решительно обернулся к жилью. Зычный голос, призывающий дружину на коней, заглушил недовольное ворчанье бабы. Из покоев, как горох, посыпались дружинники, привязывая на ходу мечи. Мальчишки-конюхи подводили наскоро оседланных горячих коней. Мужчины одним отработанным движением вскакивали в седла. Самому князю подвели красивого гнедого иноходца с посеребренной упряжью. Елень сел на коня. Девочка тут же оказалась рядом, схватила иноходца за уздечку:
  -- Князь Елень, не оставляйте меня здесь, прошу вас! Я ближнюю дорогу покажу. Да и на глазах у вас буду, чтоб не думали, что завралась. Там мои друзья остались, а здесь - лютые враги.
   Кнзь перевел смеющиеся глаза с девочки на хозяйку, перегнулся с седла, подал руку:
  -- Прыгай, малышка.
   Баба снова истошно завопила:
  -- А что ж мне с овцами-то делать? Пропаду совсем, одинокая!
   Ласточка, опираясь на стремя, вскарабкалась, устроилась впереди. Князь недовольно спросил хозяйку:
  -- Велико ль стадо было?
  -- Триста головушек, и все как одна тонкорунные, ярочки!
  -- Убери, тетка, половину, - усмехнулась с седла Ласточка, - Верней будет.
  -- Вот тебе за стадо полная цена. Девчонка теперь моя. - Елень кинул в траву горсть монет.
   Узкие шитые знамена развернулись, затрубили боевые рога. Дружина лихо понеслась к Шангину болоту. Мужик проводил глазами отряд, почесался. Огорченно повернулся к бабе:"Что ж, кума, остались мы при своих козырях. Пошли-ка лучше домой." Баба, не слушая, ползала по траве, собирала монеты и причитала. Ограбили, мол, ее бедную, обобрали несчастную, продай она овечек по осени, вдвое больше бы выгадала. Мужик похлопал страдалицу по сдобному плечу: "Не прибедняйся, кума, князь Елень не скупится. А до осени еще дожить надобно. Помолись Берегине, что за своих мослов полную цену получила." Пара отправилась по домам, толкуя о происшедшем. И долго еще пронзительный голос бабы перечислял понесенные убытки.
   На лугу девочка обернулась к всаднику:
  -- Чего это ты, князь, меня от хозяйки откупать вздумал?
  -- Понравилась ты мне, - сощурил Елень смешливые глаза, - человек я молодой, холостой-неженатый. Возьму тебя в хоромы теремной девушкой.
   Девочка вся напряглась, изогнулась, будто хотела спрыгнуть на полном скаку с иноходца. Князь расхохотался, придержал плечо:
  -- Куда, дуреха, уж и пошутить нельзя!
  -- Да за такие шутки... Ладно, говори правду, почему откупил. Только теремной твоей не буду.
  -- Очень надо, у меня и без тебя охотниц довольно! А почему откупил... - князь Елень заломил брови, глядя куда-то вдаль, - сам не знаю. Будто что кольнуло меня. Откупи, мол девицу эту, она еще пригодится.
  -- Пока поверим.
  -- Ладно, подожду, сам доверие потерял. Кстати, там это не оборотни копошатся?
  -- Они самые, голубчики!
   Князь поднялся на стременах, выхватил меч, увлекая за собой дружину.
   Болотный огонек оказался отличным проводником. И не скажешь, коль не увидишь... Летел от нужной кочки к кочке. Замирал на месте, стоило отряду замешкаться. Вострец лихо перепрыгивал через топкие места, тряся сивой бородой. Истома с котом на руках, не мешкая, поспешал следом. Радэльф, казалось, перелетал по воздуху. И лишь изрдно подуставший дед Шкворень спешно трусил позади всех. Не слишком-то доверяя огоньку, дед предварительно прощупывал палкой каждую кочку, и лишь затем ставил ногу. Эти манипуляции настолько замедляли продвижение, что Шкворень успел забраться лишь на третью от берега, весьма основательную, даже не кочку, а крохотный островок.
   Над бездонной трясиной ядовитые испарения вновь сгустились в неясные очертания темного плаща. Шкворень досадливо ругнулся. Поднял ногу, и... наступил на размотавшийся конец своей же собственной портянки. Плашмя рухнул в болото. Левая дедовая рука по самое плечо ушла в густую зловонную жижу. Теперь не следовало зевать. Грязь у самого лица вспучилась. Снизу поднялся большой пузырь болотного газа. Почти беззвучно лопнул. Сильно запахло гнилью. Еще один пузырь пробивался на поверхность почти в середине трясины, на месте глупых видений. Опытный путешественник Шкворень не закричал, не заметался, не задергался, увязая все сильнее. Очень тихо и осторожно подтянул к себе правую руку с посохом. Положил палку поперек островка, соорудив себе дополнительную точку опоры. Стал медленно подтягивать ноги, одновременно вытаскивая руку. Трясина сопротивлялась как могла, не желая отпускать добычу. Но дед был очень упорен и донельзя осторожен.
   Старик уже успел встать на четвереньки, когда почувствовал на спине болезненную тяжесть. Ноздри его ощутили запах мокрой волчьей шерсти, а острые зубы клацнули рядом с самыим ухом. Шкворень в смертном отчаянии коротко вскрикнул. На безнадежный негромкий крик обернулся эльф и узрел страшную картину. Завопил Истоме, что дед попался, Радэльф чуть замешкался, выискивая в котомке понадежней припрятанную дудоку. Он уже почти достал свое загадочное оружие, когда, отодвинув друга чуть в сторону, вихрем промчался Истома с обнаженным мечом в руках. Что его подвигло на это героическое деяние, так и осталось тайной за семью печатями: то ли влияние отважного Радонега, то ли любовь к деду, то ли просыпающаяся натура Злата. А вернее всего, просто так, не давая себе отчета, кинулся на помощь.
   Радэльфу даже показалось, что он ощутил жар сверкающего лезвия. Мальчик, перехватив Радонег обеими ладонями за рукоять, косо рубанул поперек жилистой широкой спины чудовища. Оборотень завизжал человечьим голосом, распался на две половины. Обе медленно скользнули в топь, мешая кровь волка с кровью человека. За одной из половин медленно тянулся крученый хвост.
   Истома с расширенными зрачками наблюдал, как трясина засасывает извивающиеся куски. Тело мальчика сотрясалось от неудержимых рвотных спазм. Губы бессознательно дергались. Бегуший следом человек кинулся вперед. Посередине броска лицо превращалось в удлиненную морду с оскаленной острозубой пастью. На спине пробилась шерсть, руки становились сильными лапани, а сзади закачался лохматый хвост с застрявшим репейником. Оборотень успел цапнуть Истому за плечо, когда между злобно горящими глазами ударился упругий маленький комок, словно состоящий лишь из острых зубов и когтей. Найденыш рванул кусок волчьей морды и, не дожидаясь ответного удара, приземлился у ног оторопевшего хозяина, пронзительно мяукая. Истома очнулся, занес меч, словно топор из-за плеча, снес белесую макушку вместе с острыми ушами. Во все стороны брызнули бело-розовые густые капли.
   Третий волк был уже на подходе, когда совсем близко запели боевые рога. Из-за поворота вылетела дружина с копьями и мечами наизготовку. Впереди князя на гнедом иноходце привстала в седле белокурая девочка, вытянув вперед тонкую загорелую руку.
   Волки заколебались. Они явно не были готовы к такому обороту дел. Неясная фигура в плаще с капюшоном растаяла, словно снежок в луже. Дружинники с криком накинулись на чудовищ. Закипел бой. Одни люди пытались драться дубинками, но мечи конников вышибали неуклюжее оружие, сносили пешим головы. Некоторые матерые волки превращались то в людей, то в зверей, ускользая от смертельных ударов. С этими было труднее всего, их приходилось уничтожать по двое: один с копьем, другой - с мечом дружинники выжидали удобный момент. Большинство же стало волками. Припадали на передние лапы, пытаясь укусить коней за бабки. Но обученные животные отдергивали ноги. Сами били извечных врагов тяжелым подкованным копытом, целсь в головы. Дружинники, привстав на стременах, орудовали длинными копьями. Сам князь, прикрыв девонку щитом с левой руки, опускал свой острый меч на головы оборотней. Наконец, побросав дубинки где попало, побежденные чудища бежали. Удирали самые смелые из оставшихся в живых.
   Истома, покачиваясь, вернулся на твердую землю. Радонег он держал в левой руке - из правого плеча хлестала кровь. Найденыш выкусывал из-под когтей волчью шерсть и плевался на весь лес от отвращения, сидя на целом плече мальчика, взволнованный но невредимый. Чего нельзя было сказать о деде Шкворне. Вся спина исполосована волчьими когтями до такой степени, что старик даже не пытался встать. Лежал на спине, от натужного дыхания через укусы на горле выплескивалась толчками темная кровь. Двое дружинников спрыгнули с коней, осторожно перенесли старика на траву. Тихонько вернулся донельзя сконфуженный Радэльф со своей бесполезной дудочкой. Последним вышел на берег Вострец. Из клочьев сивой бороды выглядывает посеревшее с перепугу лицо. Ноги подгибаются, будто набиты ватой, руки елозят по бокам.
   Ласточка спрыгнула с седла, подбежала к Истоме, принялась осматривать кровоточащую рану. Мальчик оттолкнул руку с чистой тряпицей:"Совсем плохая? Иди к дедке, вишь, как его уделали, я погожу." Девочка послушно пошла ко второму раненому, возле которого уже возился лекарь.
   Князь спешился. Подошел к Истоме, порылся в карманах, достал белоснежный, весь расшитый мальвами платок. Протянул:"Приложи к ране, да покрепче. Кровь остановится." Мальчик подчинился. Мужчина оглядел изрядно потрепанную компанию, слегка улыбнулся, протянул открытую ладонь:
  -- Ну, воин, давай знакомиться. Я - князь Елень, владетель здешних мест.
  -- А я - Истома, сын крестьянина Велеса. - Мальчик пожал руку князю. - Там мои спутники. Молодой,- на секунду заколебался, не зная как лучше представить, - Марейка из нашей деревни. Нет, что я говорю! Его настоящее имя Радэльф и он эльф. Лежит раненый мой дед Шкворень.
  -- А тот "храбрец", что едва в штаны не наложил?
  -- Дядя Вострец. Он не трус, просто растерялся.
  -- Да уж вижу!
  -- Мы совсем не воины, странники мирные.
  -- Ну ты-то, мирный странник, не растерялся. И меч у тебя отличный.
  -- Да в нем все дело, в Радонеге. Словно потянул меня за собой.
  -- Как ты меч свой кличешь?
   Истома растерянно захлопал глазами.
  -- Радонег ему имя, а что?
  -- Перезови, неладно. Хоть и хорош твой меч, до Радонега ему как до звезд. - Неожиданно отступаил на шаг, сощурился. - Иль ты Злат будешь? Выкладывай все как есть.
  -- Откуда все про этого Злата знают?
  -- Не в лесу живем, и до нас слухи доходят... А все ж ответь прямо, Злат ты, аль нет?
  -- Я сказал, что Истома. До Злата мне как до звезд.
   Князь Елень снова чуть усмехнулся, смерил глазами мальчика.
  -- Твое дело, парень. Истома так Истома.- Помолчал, взъерошил кудрявые волосы. - Однако, неладно вам здесь оставаться, странники. Ко мне в детинец идти надо. Неровен час, оборотни вернутся. Ночью-то они полную силу берут.
   Истома возражать не стал. Двое дружинников срубили несколько молодых березок, сделали носилки. Понакидали веток, прикрыли сверху плащами. Положили бесчувственного Шкворня. Носилки привязали к двум наиболее смирным лошадям. Оставшиеся без коней дружинники, как и пришлецы, сели позади товарищей. Кроме Ласточки, устроившейся как и ранее у князя.
   Когда проезжали через деревню, озорная девчонка состроила гнусную рожу своей бывшей хозяйке. Злющая баба молча плюнула вслед отряду. Один конник чуть отстал, повернулся:"Чего это ты за моду взяла, плевать на князя? Плеток не отведывала?" Несчастная вся съежилась, вобрала голову в плечи, принялась сбивчиво объяснять, что она не вслед князю плюнула, а вслед своей бывшей работнице, что у нее нечаянно вырвалось и вообще никому вслед она не плевала. Так задурила голову дружиннику, что мужик сам плюнул бабе под ноги, повернулся и поехал догонять своих, обдав пыльным облаком обихоженную бабу с ног до головы. Теперь-то и следовало бы отплеваться от набившей полный рот пыли, но бывшая хозяйка Ласточки боялась. Молча стояла, пока княжья дружина не скрылась с глаз. И только потом побежала домой полоскать рот.
   В хоромах путников встретили ласково. Слуги толпились на подворье, глазея. Отдельной групкой стояли хорошо одетые красивые девушки. У одних через плечо перекинуты длинные пшеничные косы, волосы других спрятаны под шелковыми повязками. Кокошники расшиты мелким жемчугом и цветным бисером. На пышной груди почти каждой - самоцветное ожерелье. Лишь одна: тоненькая, черноглазая, в простом белом сарафане украсила себя только венком простых полевых цветов.
   Когда с коня слез Радэльф, из девичьей кучки послышалось:"Какой хорошенький!" "Глазки что васильки..." "Его бы расцеловать в румяные щечки!" "Будет вам, бесстыдницы, мальчишка же совсем!"
   При виде сидящей на княжьем седле Ласточки поползли змеиные шепотки:"У князя новая! Лютика отставку получила! Теперь ее из отдельных мест попрут!" Молодая, в венке сверкнула глазами на завистниц. "Рано радуетесь, коровы! Она у Еленя недолго продержится - князь дурнушек не любит." Ласточка, недоуменно вскинув брови обернулась к Еленю. Князь залился краской, нахмурился, шикнул на сплетниц:"Брысь пошли! Не вашего куриного ума дело!" Девицы испуганной толпой кинулись в жилье. Тем временем все спешились.
   Странников отвели в баню, где уже поджидали цирюльник и лекарь. Ласточка мылась в особом отделении. Когда вышла, ее поджидал чистый сарафан, оплечье и алая шелковая лента в косу. Девочка оделась, но украшаться не стала - не до того. Вышла, оказалась в коридоре. Пошла за слугами, несущими блюда. У самых расписанных яствами дверей девушку задержал молодой слуга с наглыми глазами:
  -- Тебе не сюда. Девицам в особом покое накрыто.
   Ласточка возмутилась:
  -- С чего это еще?
   Наглый слуга закрутил тонкий ус:
  -- Больно роскошно вашей сестре за одним столом с гостями сидеть, князь баловства не любит.
   Зеленые девичьи глаза грозно сверкнули:
  -- Вот что, любезный, позови-ка ты мне кнзя. Да побыстрей.
  -- Я не для того приставлен, у вас свои прислужницы есть.- Усмехнулся слуга. Ласточка сжала кулачки, наливаясь гневом.
   Неизвестно, чем закончилась бы эта бестолковая сцена, не выйди из дверей на громкие голоса сам Елень. Девочка облегченно вздохнула:
  -- Хвала Берегине, наконец-то разберемся.Этот дурень меня в столовую пускать не желает и тебя не зовет.
   Князь сердито нахмурился:
  -- Много воли берешь, милый! Гляди, отправишься у меня на скотный двор за овцами ходить.
  -- Так ведь, никогда... Даже Лютика...
  -- Не твое дело, скотина! Извинись немедленно.
  -- Извините, ради Берегини, любезная девица!
  -- Хорошо. Прости его, князь, он глуп, как сивый мерин.
  -- Только ради тебя, Ласточка. Пошел вон, дурак.
   Слуга удрал в людскую и долго рассказывал, что новая теремная взяла над князем полную волю, вертит им как хочет. А тот лишь почесывается.
   После сытного обеда уставших путников разместили по комнатам для отдыха. Шкворня поместили в отдельную палату, приставили опытную сиделку и сильного мужика ей в помощь: перевернуть там больного, али простыни сменить. Ласточка поместилась также в угловой комнатке рядом с покоями Радэльфа и Истомы. На всякий случай сквозь дверную ручку продела тяжелую, дубовую ножку стула. Очень уж подействовали на бедняжку все эти разговорчики. Из комнаты эльфа долго слышались звуки дудочки, то нежные и задумчивые, то полные веселья.
   Перед сном в комнату Истомы зашел хозяин детинца. На князе было небогатое домашнее убранство: рубаха тонкого белого полотна, порты узкие, в невысокие сафьяновые сапожки заправленные. Да пояс зеленый, сапогам в тон.Ни перстней, ни кинжалов, ни мехов. Волосы со лба к затылку зачесаны. Губы поджаты, глаза серьезные. Лицо бледное, сосредоточенное. Постоял в дверях, скромно спросил, не помешал ли. На предложение войти кивнул головой. Прошелся до окна, повернул обратно. Поправил свечу на столе. Проверил, все ль нормально за окном. Провел рукой по волосам. Вздохнул, сел в ногах кровати. Истома, приподнявшись на локте с удивлением наблюдал за манипуляциями Еленя. Потом рану заломило от неудобной позы. Мальчик откинулся на подушки. Князь мгновенно подскочил.
  -- Что-нибудь не так?
  -- Нет, все в порядке. Только плечо прострелило.
  -- Это да, оборотневые укусы заживают долго.
  -- Ты пришел, об этом рассказать?
  -- Нет. Трудно говорить, ты же не... Прости, Злат, не признал я тебя сразу.
   Мальик снова приподнялс на локте, нахмурился:
  -- Истома я и вся недолга.
  -- Сторожись не сторожись - по всем приметам Злат выходишь. Меч Радонегом кличешь. И кот есть боевой. Девица-воин рядом.
  -- Кто, Ласточка что-ль? Вправду боевая малышка. Даже чересчур.
  -- Смейся, смейся. А оборотни как за тобой в трясину кинулись? За простым-то человеком волка на болото калачом не заманишь.
  -- Волки калачей не едят.
  -- Ты к словам не цепляйся. Я чего речь веду: принимай князя Еленя в свою дружину. У тебя ведь бойцов нету. А я воин отменный, скажу не хвалясь.
  -- Ну что я тебе отвечу князь? Во-первых, Златом я еще стать должен, а как это сделать - понятия не имею. Во-вторых нет у меня дружины. Да и какой из меня полководец, самого за ручку все время дедушка водит. В третьих, ты тут необходим, кто людей от оборотней охранять будет?
  -- Бойцы найдутся. - Елень помолчал, нахмурился, - Значит не берешь?
  -- Оставайся пока здесь, потом посмотрим, думаю, само все образуется. Такой отважный человек, как ты, в нужное время окажется в нужном месте.
  -- Понял. Может ты и прав. - Кнзь встал, пошел к выходу, плечи его были опущены. - Добрых снов тебе, Злат. Подумай на досуге, я от своих слов не отказываюсь.
  -- Добрых снов и тебе, князь. Обещаю подумать.
   Князь вышел, тихо притворив за собой дверь. Усталый мальчик отвернулся к стенке, мгновенно заснул.
   ГЛАВА 13.
   Среди ночи Истоме стало хуже, поднялся жар. Он метался на промокших от пота простынях, снова и снова переживая первую в своей жизни битву. Во сне меч был невероятно тяжелым, непослушным, в самый ответственный момент застревал в ножнах. А оборотни росли, множились. Их ряды уже заслоняли небо. Огромные скрюченные пальцы с когтями-ножами тянулись к горлу мальчика, ставшего вне- запно очень маленьким, беспомощным.Истома пытался бежать, но трясина засасывала ноги, держала на месте. Солнечный свет застилало нестерпимое сверканье железных когтей. Внезапно откуда-то сверху раздавался громовый, невыразимо страшный, презрительный голос, от которого заходилось дыхание:"Какой ты Злат? Ты - мамкин сынок Истома. Место твое в елюшкиной луже." Хохот отдавался во всех уголках перепуганной истоминой души. Мальчик тут же оказался в мерзкой, вонючей деревенской луже возле игошиного дома. Сначала Истома даже обрадовался, надеясь охолонуться в грязи. Но и здесь все дышало невыносимым жаром. Волны раскаленной грязи поднимались все выше, норовя захлестнуть горло, перекрыть воздух. Страшный голос продолжал хохотать...
   И тут среди этого шабаша раздался тихий голос:"ЭТО ЛИШЬ СОН, ЗЛАТ. НЕ БОЙСЯ." Хохот мгновенно затих, лужа исчезла, зной выдохся. Истома ясно ощутил, что лежит в еленевых покоях на тонких, прохладных, влажных от его же пота простынях. Спасительный голос продолжал:
  -- ВСЕ В ПОРЯДКЕ, ПРАВДА,ИСТОМА?
  -- Кто ты? - пробормотал во сне мальчик. Послышался добрый смех.
  -- ТЫ СНАЧАЛА НЕ ПОВЕРИШЬ,НО ДОЛЖЕН ВЫСЛУШАТЬ МЕНЯ. СО ВРЕМЕНЕМ ВСЕ ВСТАНЕТ НА СВОИ МЕСТА. ТЫ ДОЛЖЕН БУДЕШЬ СДЕЛАТЬ ВСЕ, ЧТО Я ТЕБЕ СКАЖУ, ИНАЧЕ МЫ НЕ СМОЖЕМ ПОБЕДИТЬ ХОРСА.
  -- А это кто еще? Отвратительное имя.
  -- ТОТ, КОГО ВЫ НАЗЫВАЕТЕ ВЛАСТИТЕЛЕМ ТЬМЫ. В СУЩНОСТИ, ЭТО НЕ СОВСЕМ ТАК. ОН ПОВЕЛИТЕЛЬ ЖИЗНИ, КРАЙНЕ ВРАЖДЕБНОЙ НАШЕЙ. ТЕМНОЕ ОТРАЖЕНИЕ НАШЕГО СОЛНЦА. ОН СДЕЛАЛ ЧРЕЗВЫЧАЙНО МНОГО ГАДОСТЕЙ В ЭТОМ МИРЕ. ОН - ПОКРОВИТЕЛЬ ТЕМНЫХ МАГОВ И ЗЛЫХ КОЛДУНОВ, ВДОХНОВИТЕЛЬ ВОЙН, УБИЙСТВ И САМОУБИЙСТВ. ЭТО ИМЕННО ОН ДИКТОВАЛ ИЗ СИНЕГО КОСТРА В ПУСТЫНЕ НЕКРОМИОН СУМАСШЕДШЕМУ АРАБУ.
  -- Ничегошеньки не понимаю!
  -- НЕВАЖНО, САМ ВО ВСЕМ ЭТОМ ПЛОХО РАЗБИРАЮСЬ.
  -- А откуда знаешь?
  -- С АРАБОМ В ПУСТЫНЕ БЫЛА ЕГО ЛЮБИМАЯ КОШКА. УВИДАВ, ЧЕМ ЗАНИМАЕТСЯ ХОЗЯИН, КОШКА УЖАСНУЛАСЬ И ПОКИНУЛА ЕГО. ДОЛГО БЕДНАЯ СКИТАЛАСЬ ПО ПУСТЫНЕ, БЕЗ ВОДЫ, БЕЗ ЕДЫ, ПОД ПАЛЯЩИМ СОЛНЦЕМ. ПОТОМ ЕЕ, УЖЕ УМИРАЮЩУЮ, ПОДОБРАЛИ КАМЫШОВЫЕ КОТЫ В ВЕРХОВЬЯХ НИЛА. ПЕРЕД СМЕРТЬЮ ОНА УСПЕЛА РАССКАЗАТЬ. ДА, МЫ, КОШКИ, МНОГОЕ ЗНАЕМ....
  -- Кто вы?
   Снова хороший, необидный смех:
  -- ДА Я ЖЕ ЗАБЫЛ ПРЕДСТАВИТЬСЯ! ДЕРЖИСЬ ЗА ПОДУШКУ, ПАРЕНЬ, ИНАЧЕ С КРОВАТИ СВАЛИШЬСЯ. Я - НАЙДЕНЫШ.
  -- Ты мой кот?!
  -- НУ ДА, И НЕЧЕГО ТУТ УДИВЛЯТЬСЯ. ВСПОМНИ, ЧТО ГОВОРИЛА СТАРАЯ МАТИГЕРДА.
  -- Она много чего говорила, все не упомнишь.
  -- ИМЕННО ЗДЕСЬ РЕШАЮТСЯ СУДЬБЫ МИРА. Я СПЕЦИАЛЬНО ПРИШЕЛ ПОМОЧЬ. ЕСЛИ ЭТО ЧУДОВИЩЕ ХОРС ДОБЬЕТСЯ СВОЕГО, ТО ОЧЕНЬ СКОРО ВСЕ МИРЫ ПОГРУЗЯТСЯ ВО МРАК. ЖАЖДА ВЛАСТИ ЭТОГО УРОДА ПРОСТО НЕУТОЛИМА. РАДИ НЕЕ ХОРС ПРЕДАЛ ЕДИНСТВЕННУЮ ЖЕНЩИНУ, КОТОРУЮ ЛЮБИЛ. РАДИ НЕЕ УНИЧТОЖИЛ СВОИХ НЕСЧАСТНЫХ ДЕТЕЙ. РАДИ НЕЕ ПОГУБИЛ СВОЮ ВЕЛИКУЮ ДУШУ, ИБО ДАЖЕ У БОГОВ ЕСТЬ ДУША.
  -- И у Берегини есть? И у Солнца?
  -- КОНЕЧНО. ПРАВДА, НЕ СОВСЕМ ТО, ЧТО ЛЮДИ ВКЛАДЫВАЮТ В ЭТО СЛОВО, ГОВОРЯ О СЕБЕ ПОДОБНЫХ. ХОРС ОКРУЖИЛ СЕБЯ ТАКИМИ ЖЕ СУЩЕСТВАМИ, КАК И ОН САМ, БЕЗВОЗВРАТНО ПОГУБИВШИМИ СВОИ ДУШИ. РАЗБУДИЛ ВОЛЬКЕНА, ОТЦЕУБИЙЦУ И УБИЙЦУ СВОЕЙ СЕСТРЫ, ДРЕВНЕГО КОРОЛЯ, ПО ПРОКЛЯТИЮ СПАВШЕГО В НЕДРАХ ДАЛЕКОЙ СЕВЕРНОЙ ГОРЫ. ПРИЗВАЛ ВЕЧНО ЮНОГО ВОЛКА МАЙЮ С ПОДЛЫМИ, ТРУСЛИВЫМИ И ОТВАЖНЫМИ ОДНОВРЕМЕННО, СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНЫМИ ОБОРОТНЯМИ. НАШЕЛ ПУТЬ К СЕРДЦУ СУЩЕСТВА С ТЫСЯЧЬЮ ЛИЦ - ВЕЛИЧАЙШЕГО ЧЕРНОГО МАГА СОВРЕМЕННОСТИ, ФИОЛЕТОВОГО СПОЛОХА. КАКИМ-ТО НЕПОСТИЖИМЫМ ОБРАЗОМ ПОЛУЧИЛ ВЛАСТЬ НАД ТЕМ, КОГО Я ОПАСАЮСЬ БОЛЬШЕ ВСЕХ, НАД БЕЗЫМЯННЫМ. ЭТО ВЕДЬ БЕЗЫМЯННЫЙ ЗАДЕРЖАЛ НАС НА БОЛОТЕ, И, ЕСЛИ БЫ НЕ НАХОДЧИВОСТЬ И МУЖЕСТВО ЛАСТОЧКИ, ЛЕЖАТЬ БЫ НАМ МЕРТВЫМИ.
  -- Тогда почему бы этому, как ты говоришь, Безымянному, просто не уничтожить нас всех?
  -- СПАСЕНИЕ МИРОВ В ТОМ, ЧТО САМ ОН НЕ МОЖЕТ УБИВАТЬ, НО ЛИШЬ ПРЕДАЕТ В РУКИ УБИЙЦ. КСТАТИ, САМОЕ СТРАШНОЕ ОРУЖИЕ БЕЗЫМЯННОГО - ВЕЛИКИЙ ДАР УБЕЖДЕНИЯ. УПАСИ ТЕБЯ СОЛНЦЕ СЛУШАТЬ ЕГО СЛАДКИЕ РЕЧИ. ЛЕГЕНДАРНЫЕ СИРЕНЫ ПО СРАВНЕНИЮ С БЕЗЫМЯННЫМ - ПРОСТО ВИЗГЛИВЫЕ СОБАКИ. - При упоминании этих извечных кошачьих врагов голос Найденыша возвысился, стал нервным. - ГЛАЗА ДОБРЫЕ, А ХВОСТАМИ ВИЛЯЮТ. ПОДЛИЗЫВАЮТСЯ, А САМИ ТАК И НОРОВЯТ ПЕРЕХВАТИТЬ ГОРЛО, ИЛИ ТЯПНУТЬ В БОК. - Смущенно закашлялся, - ОЙ, ПРОСТИ ПОЖАЛУЙСТА, ЗАБОЛТАЛСЯ! НЕ МОГУ БЕЗ ЗЛОСТИ ВСПОМНИТЬ ЭТИХ ТВАРЕЙ! НАСТОЯЩИЕ РАБЫ: НИКАКОЙ ЛЮБВИ, ОДИН СТРАХ, ПОКОРНОСТЬ, ДА ПРИВЫЧКА! ДРУЖБЫ НЕ ПРИЗНАЮТ, НО ЗА ХОЗЯИНА СДОХНУТЬ ГОТОВЫ, БУДЬ ОН ДАЖЕ ПОДОНОК ИЗ ПОДОНКОВ! ОПЯТЬ СБИЛСЯ, ЧТО ТОЛЬКО У МЕНЯ СЕГОДНЯ В ГОЛОВЕ.... ЛАДНО, СЛУШАЙ. ТЫ ДОЛЖЕН ПРОЙТИ МИР, ИЗ КОТОРОГО ПРИШЕЛ Я. ДУМАЮ, ВДАЛИ ОТ ПРИВЫЧНЫХ ВЕЩЕЙ И ЛЮДЕЙ, СТЕРЕОТИПОВ, ЗАМОРОЧЕК, ТЫ БЫСТРЕЕ СМОЖЕШЬ СТАТЬ ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ, ЗЛАТОМ. ЗАОДНО, МОТАЙ НА УС ВСЕ, ЧТО УЗНАЕШЬ. НЕИЗВЕСТНО, ЧТО СМОЖЕТ ПРИГОДИТЬСЯ ПО ВОЗВРАЩЕНИИ. ЕСЛИ, КОНЕЧНО, ВЕРНЕШЬСЯ...
  -- Как?! Я могу и не вернуться?!!!!
  -- НАДЕЮСЬ, ЧТО ЭТОГО НЕ СЛУЧИТСЯ. ИНАЧЕ ВСЕ ПОГИБНЕТ.
  -- Кошмар! Кого-нибудь другого послать нельзя? Князя, например, он умный, сильный, выносливый...
  -- ПРЕБЫВАНИЕ ЕЛЕНЯ В ТОМ МИРЕ НЕ СДЕЛАЕТ ИСТОМУ ЗЛАТОМ. А ЭТО МОЖЕТ ПРИВЕСТИ К ТОМУ...
  -- Ладно, ладно, не повторяйся. Я уже все понял. Говори, как туда попасть. Очень сложно?
  -- НЕ ОСОБЕННО, НО ДОВОЛЬНО НЕПРИЯТНО. В СОСТОЯНИИ СИЛЬНОГО ЖАРА ЧЕЛОВЕК СПОСОБЕН ВОСПРИНЯТЬ ЩЕЛЬ МЕЖДУ МИРАМИ. КАК, ЧТО И ПОЧЕМУ - НЕ СПРАШИВАЙ, НЕ ОТВЕЧУ. НЕ ПОТОМУ, ЧТО НЕ ХОЧУ. ПРОСТО САМ НЕ ЗНАЮ. Я НЕ УЧЕНЫЙ, А ПРОСТОЙ КОТ. ТЫ ВИДАЛ В БРЕДУ СТРАННЫЕ КАРТИНЫ? ТАК ВОТ, ЭТО ДУША ПРОНИКАЕТ В ЩЕЛЬ МЕЖДУ МИРАМИ И НАБЛЮДАЕТ ИНУЮ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. В ЭТОТ МОМЕНТ НЕОБХОДИМО СОБРАТЬСЯ И ВОЛЕВЫМ УСИЛИЕМ ПОСЛАТЬ ТЕЛО ВМЕСТЕ С ДУШОЙ. КОГДА, ПОСЛЕ УКУСА СОБАКИ, У МЕНЯ ПОДНЯЛСЯ ЖАР, Я ДОЖДАЛСЯ НУЖНОГО МОМЕНТА. ВОТ, КАК ВИДИШЬ, Я ЗДЕСЬ.
  -- Может, одну душу послать? Она невидима, неуловима, ей опасности не грозят...
  -- ЗНАЕШЬ, ЧТО ТАКОЕ СМЕРТЬ? ЭТО КОГДА ДУША С ТЕЛОМ РАССТАЕТСЯ.
  -- Так ведь не навсегда же.
  -- ЗА ТО ВРЕМЯ, ЧТО ДУША БУДЕТ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ, ТЕЛО НАЧНЕТ ГНИТЬ. ТЕБЕ ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ СУЩЕСТВОВАТЬ В ВИДЕ ПОЛУРАЗЛОЖИВШЕГОСЯ ТРУПА?
  -- Спаси Берегиня, какие страсти! И когда отправляться прикажешь?
  -- ПРЯМО СЕЙЧАС. У ТЕБЯ ОТ УКУСА ОБОРОТНЯ НАЧАЛАСЬ ДОВОЛЬНО СИЛЬНАЯ ЛИХОРАДКА. ПРАВДА, ПОД УТРО ЖАР СПАЛ, НО ЭТО К ЛУЧШЕМУ. УСПЕЕШЬ СО СВОИМИ ДО ОТПРАВЛЕНИЯ ПОГОВОРИТЬ. ТОЛЬКО НЕ ОБЪЯСНЯЙ ЧЕРЕСЧУР ТОЧНО. НИКТО НЕ ЗНАЕТ, ЧЕМ В ДАННЫЙ МОМЕНТ ЗАНЯТ БЕЗЫМЯННЫЙ. ПРОСТО СКАЖИ, ВЫНУЖДЕН, МОЛ, ПОКИНУТЬ ВАС НА ВРЕМЯ. УСПОКОЙ. И ЕЩЕ. В ТОМ МИРЕ БУДУТ ОЧЕНЬ СТРАННЫЕ ВЕЩИ, НЕ ПУГАЙСЯ. ТАМ ТАК ПРИНЯТО. ВСЕ ПРИДУМАНО И СДЕЛАНО ЛЮДЬМИ ДЛЯ УДОБСТВА, БЕЗО ВСЯКОЙ МАГИИ. ЕЕ ВООБЩЕ НЕТ.
  -- Как?
  -- ТАК ВОТ. КАК В ВАШЕМ МИРЕ НЕТ ПРИСПОСОБЛЕНИЙ ДЛЯ РАЗГОВОРА ДВУХ ЛЮДЕЙ, НАХОДЯЩИХСЯ НА РАЗНЫХ КОНЦАХ БОЛЬШОГО ЛЕСА.
  -- А там есть?
  -- ТАМ ЕСТЬ.
  -- Чего еще там есть диковинное?
  -- МНОГОЕ. БОЛЬШИЕ И МАЛЫЕ ПОВОЗКИ, КАТЯЩИЕСЯ БЕЗ ЛОШАДЕЙ. ЖЕЛЕЗНЫЕ ПТИЦЫ С НЕПОДВИЖНЫМИ КРЫЛЬЯМИ, ИЛИ ВООБЩЕ БЕЗ КРЫЛЬЕВ. В ИХ ЖИВОТАХ ЛЮДИ БЫСТРО И ДАЛЕКО ЛЕТАЮТ. КАМЕННЫЕ ДОМА, ПОСТАВЛЕННЫЕ ОДИН НА ДРУГОЙ ПО НЕСКОЛЬКУ ШТУК, ВСЕ ПОД ОБЩЕЙ КРЫШЕЙ. ТЕЛЕВИЗОРЫ, ТАКИЕ КОРОБКИ СО СТЕКЛЯННОЙ СТЕНКОЙ, ГДЕ ВНУТРИ БЕГАЮТ И РАЗГОВАРИВАЮТ ЧЕЛОВЕЧКИ. ПАКЕТЫ ИЗ ТОНКОГО СТЕКЛА, КОТОРОЕ МНЕТСЯ.
  -- С ума сойти!
  -- ПОСТАРАЙСЯ НЕ СОЙТИ, А ПРИСПОСОБИТЬСЯ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ТАМ ЖИВУТ ТАКИЕ ЖЕ ЛЮДИ.
   Найденыш на минуту замолчал. Послышалось задумчивое урчание, затем обрадованный мяв.
  -- ПРИДУМАЛ! ОДНА МОЯ ЗНАКОМАЯ КОШКА(БОЛЬШАЯ СТЕРВА, КСТАТИ!) ЖИЛА НА КУХНЕ ПРИ ПСИХУШКЕ. ЭТО ТЕБЕ ПОДОЙДЕТ ЛУЧШЕ ВСЕГО.
  -- При чем жила стерва?
  -- ПОТОМ УЗНАЕШЬ. ПОЧЕМУ БЫ ТЕБЕ НЕ ПРИТВОРИТЬСЯ БОЛЬНЫМ, ПОТЕРЯВШИМ ПАМЯТЬ.... ПОД ЭТУ МУЗЫКУ ЛЮБАЯ ГЛУПОСТЬ СОЙДЕТ. И СПРАВШИВАТЬ ПОВОД БУДЕТ. УМНИЦА ВСЕ-ТАКИ Я! НАЗОВЕШЬ ТОЛЬКО СВОЕ ИМЯ, И ХВАТИТ. ОСТАЛЬНОЕ ЗАБЫЛ.
  -- Я постараюсь, но не знаю, смогу ли...
  -- НЕ РОБЕЙ, ВЫКРУТИШЬСЯ.
  -- Ну...
  -- ВСЕ РАВНО У НАС НЕТ ДРУГОГО ВЫХОДА. ТЕПЕРЬ ОТДЫХАЙ, МЫ ВСЕ ОБГОВОРИЛИ. ВСТРЕТИМСЯ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ. ДОБРЫХ СНОВ, ВОИН ЗЛАТ.
  -- Добрых снов и тебе, кот Найденыш. Береги себя.
  -- УЖ ПОСТАРАЮСЬ!
  -- Возвращаться тоже через жар?
  -- ЕСТЕСТВЕННО.
   Утром мальчик проснулся обессилевшим и не вполне отдохнувшим, но с ясной головой. Прокрутил в уме ночной разговор. Неужели с котом разговаривал? Быть того не может. Но Найденыш, лежавший в ногах, поднял головку, уселся поближе, зевнул, потянулся и так посмотрел в истомины глаза, что все стало ясно. Это было на самом деле. И надобно все выполнять.
   В изголовье стоял маленький серебряный колокольчик для слуг. Истома с трудом протянул тяжелую руку, позвонил. Сразу же вошел белоголовый мальчик примерно истоминых лет в белой полотняной рубашке и таких же портах, заправленных в короткие хромовые сапожки. В руках мальчик держал небольшой серебряный таз, наполненный чистой водой, через плечо висело шитое полотенце. Истома умылся на скорую руку. Вытираясь, велел позвать товарищей. Мальчик наклонил голову, бесшумно вышел. Удивительно, как у князя Еленя прислуга выучена!
   Буквально через минуту несколько человек переступили порог Истоминой палаты. Впереди озабоченный Вострец и встревоженный Радэльф. Рядом с ними Ласточка, вся красная от испуга и смущения, мнет в руках кусок маманькиной вязаной шали. Несколько сзади возвышается надо всеми здоровенный князь Елень. Тоже неспокойный.
   Пришедшие были тихи, серьезны. Им сразу бросилась в глаза резкая бледность мальчика, широкие темные круги под нижними веками, лихорадочный румянец и обильная испарина. Хриплое дыхание с трудом вырывалось из груди лежащего. Истома огляделся, слегка кивнул:
  -- Все в сборе. Я собираюсь вам сказать кое-что важное. Садитесь ближе, мне трудно громко говорить.
   Вострец и Радэльф придвинули от окна широкую лавку. Ласточка осторожно опустилась на маленьбкий резной стульчик в изголовье. Князь Елень примостился в ногах кровати. Истома откашлялся. Смял нечистый платок, небрежно сунул под подушку. Вытер салфеткой со лба пот, выступивший при кашле.
  -- Там на столике стоит стакан с водой, дайте, пожалуйста, кто-нибудь.
   Ласточка осторожно протянула раненому стакан толстого, зеленоватого стекла. Когда Истома брал воду, пальцы мальчика и девочки соприкоснулись. Ласточка покраснела еще гуще и быстро отдернула свою руку, чуть не пролив воду на одеяло. Истома косо глянул на неловкую девчонку, пробубнил что-то под нос. Но воду взял, выпил глоток, облегченно откинулся на подушки:
  -- Ну вот, хвала Берегине, полегчало.
   Снова обвел сидщих поясневшими глазами:
  -- А дедка Шкворень где?
  -- Худо ему совсем, - удрученно отозвалась девока, - Лихорадка душит.
  -- Жалко бедного, вы уж за ним поухаживайте, пожалуйста, - Истома слабо шевельнул рукой в ответ на попытку князя что-то сказать.- Не надо, и сам знаю - делаете все, что можете. Нечаянно вырвалось. У меня ведь тоже скоро жар начнется, все признаки налицо. А до этого надо успеть многое вам сказать.
  -- Может лучше потом, когда выздоровеешь?
  -- Нет, князь, именно сейчас. Потом будет поздно. Итак, слушайте. Сегодня ночью я получил указания и должен их немедленно исполнить. Не удивляйтесь, что я покидаю вас на некоторое время. Это необходимо.
  -- Куда ты пойдешь, больной весь, в жару да лихорадке? - Суматошно всплеснула руками Ласточка. - Мы тебя просто не пустим! И весь сказ! Выздоровеешь, так иди на все четыре стороны, держать не будем.
  -- Неугомонные какие! Молчите, я сказал. Князь Елень, пока не вернусь, сбереги для меня Радонег. Вострец, Радэльф, на рожон не лезьте. Живите пока под княжьей защитой. - Глянул на лешего, слабо усмехнулся, - Хотя для тебя, Вострец, эти слова лишние. Ты Радэльфа остерегай, он отчаянный, голову готов сложить ни за грош. И не ругайтесь, нечего вам делить.
   Радэльф нагнул голову, недовольно пробурчал под нос:
  -- У эльфов никогда с лешими дружбы не было.
   Истома услышал, нахмурился:
  -- Так пусть будет. У нас у всех общий враг Хорс и его сподвижники: древний король Волькен, Волк Майя, Фиолетовый Сполох ( он может принимать любое обличье), и Безымянный, чуть не погубивший на болоте.
  -- Такой в плаще с капюшоном!
  -- Именно он.
  -- Погодь, уж не его ли я видал? Туман, подумал, странно лег...
  -- Он самый, дядя Вострец. Берегитесь его голоса - кого угодно в чем угодно убедит, так мне сказали.
  -- И кто ж такой разумный середь нас нашелся?
  -- Тот, кто мне велел уйти на время. Кстати, Ласточка, береги Найденыша пуще глаза. Он не простой кот, и друг мой к тому же.
   Девочка, не в силах больше сдерживаться, захлюпала носом. Истома недовольно поморщился:
  -- Развела тут сырость, прекрати немедленно! И почему эти девчонки такие тупые?
   Рыданья мгновенно стихли. Радэльф приблизился, ласково положил руку на плечо девочки.Та уткнулась эльфу в грудь, замачивая слезами рубашку. При виде сей трогательной картины Истома чуть усмехнулся:
  -- Вот и утешитель нашелся. Гляди, Радэльф, не приклейся к юбке. Больно отдирать придется - девки, они народ подлый.По себе знаю....
   Эльф вспыхнул, раскрыл рот для язвительного ответа, но Истома не дал времени:
   - Вот и все, друзья, что я хотел сказать. Теперь мы расстанемся. Прощайте и оставьте меня одного.
   Все поклонились. Вышли один за другим. Девочка крепко прижимала к себе Найденыша, прятала лицо в полосатой шерсти. Радэльф осторожно поддерживал ее за плечо, кусал губы. Видно было, что внутри эльфа боролись противоположные страсти. Вострец сам того не замечая, накручивал на указательный палец аккуратно расчесанную прядь.Елень потоптался у порога, пробормотал:"Добрый путь, веселая дорога." Вышел следом за остальными, держа в правой руке ставший вдруг очень тяжелым Радонег.
   В полутемном коридоре никто не заметил тоненькую фигурку в белом платьице, прижавшуюся к стене. Лютика пропустила всех, поймала за рукав князя, потянула к себе, жарко шепча. Елень машинально остановился, повернул голову к девушке. Секунду стоял, ничего не соображая. Лицо его выражало лишь изумление. Затем до молодого человека дошли нежные слова:"Любый мой, ненаглядный! Вспомни наши ночи, вспомни свои обещания! Да разве эта кочерга сумеет тебя так любить, так ласкать? Брось, брось ее, прогони! Пусть у нас все будет как раньше!Я тебя и не так еще любить буду, ты захлебнешься в моих ласках! Зачем тебе эта девчонка, прогони ее, Еленюшка, ясный мой месяц!" Князь грубо выдрал рукав из тонких пальцев:"Совсем сдурела девка! Только одно на уме. Не путайся под ногами, не до тебя сейчас!" Быстрыми шагами кинулся догонять остальных. Лютика, беззвучно глотая слезы, с ненавистью глядела как Елень заговорил с Ласточкой. (Хотя, если честно, разговаривали все четверо и довольно оживленно, хотя невесело.)
  
  
   Ч А С Т Ь 2.
  
   ГЛАВА 1.
   Галина Петровна Матвеева собралась к дочери под Каширу. У нее (дочери, естественно) родилась своя дочка, соответственно внучка Галины Петровны. Как и всякая женщина, впервые ставшая бабушкой, гражданка Матвеева обрадовалась и обеспокоилась сверх всяческого разумения. Захлопотала, побежала по магазинам, накупила приданого малышке, гостинцев дочери с зятем, взяла на работе двухмесячный отпуск за свой счет, (благо их ОКБА простаивало из-за отсутствия заказов,) и полетела на всех парах навестить умножившуюся семью. Муж дочери служил офицером. Проживали молодые в военном городке, адрес которого до сих пор слегка засекречен. Так что и мы не бу- дем указывать пункт назначения Галины Петровны, тем более, что это не играет ни малейшей роли для нашего повествования, да и сама она всего лишь эпизодический персонаж.
   Попав на Павелецкий вокзал, Галина Петровна растерялась. Она помнила старое здание, маленькое, с остатками бирюзовой и белой краски на облупившихся боках, грязное и открытое всем ветрам. Сейчас пред изумленной женщиной возвышался палевый дворец в древнерусском теремном стиле, с продолговатыми большими окнами и нег- ладкой, словно рыбья чешуя, крышей.
   Грязи, правда, здесь хватало. Из-под стройных колонн с каннелюрами на торжественном главном входе изрядно попахивало застарелой мочой. Сбоку под навесом расположилось пестрое цыганское семейство. На протянутых меж колоннами веревках сушились разнокалиберные тряпки cамого разного назначения от рваных мужских брюк до сиреневого тафтяного шарфика с облезшей золотой вышивкой. Оглушительно крича и смеясь во все горло, бегали голопузые дети. Обрюзгшие старухи, распустив на каменном полу широкие цветные юбки, степенно закусывали.
   Но Галине Петровне ничто не могло испортить праздничного настроения. Заплатив пять тысяч, вошла в здание вокзала. И сразу же наткнулась на знакомую. Двоюродная сестра ее первого мужа сидела чуть наискось от входа, в окружении разнокалиберных чемоданов. В другое время Галина Петровна, конечно сделала бы вид, что не заметила золовку, бабу вредную, ядовитую. Но в данный момент душа новоявленной бабушки пела романсы. Обладательница поющей души устремилась к Валентине. Та, против своих привычек, тоже расцвела майским цветом, увидав бывшую родственницу. Обе женщины устроились рядышком. Свободных мест хватало, благо никакая шелупонь не лезет нынче в зал ожидания - пяти тыщ жалко.
   У золовкина сына, Николая, оказывается, тоже родилась, да еще двойня! Оба они, Коля и Илюша, зять Галины Петровны оканчивали одно военное училище. Там, на новогоднем вечере, и познакомилась галинина Наташа со своим супругом.
   Женщины подробно обсудили радостные события. Похвастались весом и ростом новорожденных. Поругали одна зятя, другая - невестку. Поохали о том, как мало платят теперь кадровым офицерам. Да того и гляди демобилизуют с голой задницей, а жить-ть как! Валентина дала бывшей родственнице рецепт бездрожжевого теста (пирожки получаются - пальчики оближешь: мягкие, пышные и не черствеют долго!) В свою очередь Галина Петровна поделилась способом приготовления домашнего облепихового масла. (Не сравнить с покупным - Бог знает, чего они туда кладут, а для детишек свеженькое нужно!) Оба поезда "задерживались отправлением" один на полтора, другой аж на два часа. Со скуки женщины перекусили на скорую руку взятыми из дома бутербродами, попили горячего чайку из валентининого термоса с галининым смородиновым желе. (Ох, хорош чаек, не сравнить с буфетным - Бог знает, чего они туда понапихали. Благо с заваркой теперь проблем нет! И вареньице еще лучше - так пластами отламывается, надо взять рецептик! Не кисловато ли? В самый раз - много сахару вредно, в "Женской газете" писали, от него память ухудшается, да она вот тут, под руками была, найти только! Ладно, время есть, найдется!)
   После чая Галине Петровне захотелось по-маленькому. Приехавшая ранее Валентина объяснила:"Тут близко совсем, налево мимо эскалатора вверх, спуститься по лесенке вниз. По правую руку будет женский туалет."
   Наряд мунициальной милиции в составе двух рядовых и сержанта патрулоно-постовой службы не спеша обходил здание Павелецкого вокзала. Вообще-то патрулирование на вокзалах кануло в вечность вместе с развитым социализмом. Но ввиду повышенной опасности терактов милиция находилась в постоянной боевой готовности. По зданиям вокзалов, как по другим общественным местам, периодически курсировали милиционеры, омоновцы в пятнистых комбинезонах, а то и проводники со строгими умными овчарками, натасканными на взрывчатку.
   Вот и сейчас тройка лениво тянулась по залу ожидания, изредка пеебрасываясь короткими фразами. Слава Богу, в это дежурство, кажется обошлось. Еще разочек обойти первый этаж, и можно в дежурку. Потом пойдет Шестаков со своими ребятами.
   Сглазили! Навстречу милиции торопилась очень приличная женщина предпенсионного возраста. Она почти бежала, несмотря на солидный вес. Короткие подсиненные волосы выбились из прически, висели по сторонам лица нелепыми прядями. На подбородке - коричневые пятна размазанной помады. В глазах - непривычный страх.
  -- Милиция! Милиция! Там внизу сверток в крови и стонет!
  -- Спокойно, гражданочка, без паники. - Сержант привычным жестом одернул гимнастерку. - Разберемся. Проводите нас к месту происшествия.
  -- Да тут, неподалеку, в уголке у женского туалета. Я так испугалась, даже тахикардия началась.
  -- Бояться нечего.
   Уверенный голос милиционера вернул женщине утраченное спокойствие. Она даже поправила прическу, забрав за ухо выбившиеся пряди, достала из рукава темно-синего трикотажного жакета маленький платочек, вытерла губную помаду с подбородка. И сразу стала привычной москвичкой, каких в метро в час пик утром и вечером пруд пруди.
   Сверток оказался длинным, завернутым в грубое сероватое полотно с подсыхающими красно-коричневыми пятнами. Сержант наклонился, чуть потянул за уголок. Полотно легко развернулось, открыв взорам милиции и Галины Петровны (надеюсь, вы узнали сию достойную женщину?) обнаженное тело. На полу лежал совсем молодой, лет пятнадцати-шестнадцати, парень с огромной рваной раной через все правое плечо. Глаза мальчика полузакрылись, из-под век чуть проглядывали синеватые белки и блестящие темные зрачки. Тело бледное, почти белое, несмотря на сильный загар. На щеках - ярко-алые пятна, как от жара. Губы обметало.
   Происшествие выходило достаточно серьезным. По рации срочно вызвали "скорую помощь" и бригаду следователей. Понемногу начали собираться любопытные. Милиционеры, как могли, держали толпу в отдалении. Мальчика снова прикрыли простыней. По толпе поползли неопределенные, но угрожающие слухи. Вполголоса говорили о бандитской разборке, сотнях трупов и горах раненых. "Очевидцы" узнавали то люберецкую, то солнцевскую группировку. Называли по именам убитых:"Серый", "Рэмбо", "Палач". Протовостояла им грозная, страшная и безмозглая чеченская мафия. Некоторые видели кавалькады иномарок и качков-автоматчиков. Этих милых людей ничуть не смущало, что они стояли рядом и видели лишь один закрытый простыней сверток, да и тот чересчур маленький не только для качка, но и для нормального мужчины.
   Посетителей вокзала охватила паника. Чем дальше от места происшествия, тем увереннее циркулировали подкрепленные показаниями очевидцев слухи о заложенной бомбе. Люди, подхватив вещи, бросились к выходу. Впереди, расталкивая всех локтями, неслись мужчины: молодые и не очень, худенькие и с брюшками, с развевеющимися локонами и матовыми лысинами. Мелькали вперемешку темно-коричневые брюки со стрелками, тертые джинсы, катились под ноги сброшенные рюкзаки, из раскрывшихся чемоданов вываливались хэбэшное белье вперемешку с электробритвами"Агидель", ядовито-алым мылом, источающим резкий химический запах земляники. Впрочем этот запах не был самым неприятным. Воняло потом, свежей мочой, чаем, едой, раздавленными игрушками и сердечными каплями. Поверх всего этого невыносимо несло страхом. Скрипело, блевало, пердело, орало, материлось, нервно смеялось человечье стадо.
   Некоторые мужчины расталкивали орды желающих спасти драгоценную жизнь, бережно выводили семьи, стараясь оградить домашних спинами или кулаками от остальной массы. Озверевшие женщины, особенно с детьми, расталкивали всех так, что от одиноких мужиков аж перья летели. Самое забавное, что дети каким-то необяъснимым образом объединили всех, кроме вышеназванных мужиков. Те шли напролом - дети, бабы, старики - все отлетало, как скорлупка перед угрозой смерти. Остальные хоть ругались, теснились и пытались вытолкнуть своих отпрысков первыми, но чужих малышей не заминали. Даже образовали некое подобие порядка, которое быстро подхватили оцепившие вокзал омоновцы с резиновыми дубинками. Успели растоптать несколько человек, прежде, чем отряд прибыл. Но на месте ребята выстроились двумя шеренгами, устроили коридор, через который вытекала человеческая река. Никогда бы не подумалось, что два этажа Павелецкого вокзала вмещают такое количество народу.
   Угрозыск прибыл первым. Осмотрели место происшествия, составили протокол. Эксперт монотонно диктовал вполголоса молодому пареньку в строгом черном, будто траурном костюме:"Рана рваная, зияет. Края неровные, кромка разможженная, кровотечение обильное. Края раны смыкаются двумя неровными дугами." Стоящие поблизости затаили дыхание, дабы не пропустить ни единого слова. Все это очень смахивало на детектив, но происходило на самом деле...
   Еще один мужина составил протокол. Опросили свидетелей: гражданку Матвееву и дежурную при женском туалете. Сия дежурная, наследие прежнего режима, бравая рослая старуха с волосатой бородавкой на щеке, очень сожалела, что ничем не может помочь "доблестной советской милиции". Сокрушенно покачивая головой, доложила, что ничего такого из ряда вон выходящего не заметила. Обещала впредь проявлять бдительность. Следователь, полноватый молодой мужик с пробивющейся лысинкой на затылке, пробурчал себе под нос, лучше бы впредь такого не не происходило. Его очень донимали чеканные формулировки дежурной, и когда эта пытка окончилась, он вытер со лба пот и решил вечером купить бутылку водки. Чтобы снять напряжение.
   Тем временем сквозь толпу пробились несколько человек в темно-белых халатах. Один держал за край громоздкие носилки, у другого в руках находился черный дермантиновый чемоданчик. "Скорая помощь" прибыла. (Из толпы послышались недовольные возгласы:" Года не прошло, как приехали! Помрешь, пока дождешься!") Врач, молодой парень, худенький и узкоплечий ("Дожили! Недоучек посылают, сами-то небось у профессоров лечатся!")быстро, вполне профессионально осмотрел пострадавшего. Кивнул санитарам. Два крепких мужика в слегка замызганных халатах ("Подрабатывают, небось, вместо того, чтобы делом заниматься!") без спешки, но очень быстро, погрузили тело на носилки, прикрыли казенной простыней. Унесли. Удалился и врач. Следственная бригада еще немного поковырялась, но больше ничего захватывающего ни увидеть, ни услышать не удалось. Отбыли последними. Милиции осталось восстановить порядок, вернуть людей на места. Дел хватило до самой ночи.
   Уже совсем стемнело, когда наконец наш знакомый народ освободился. Сержант и один из рядовых ехали вместе до "Горьковской". Подъезжая к "Маяковской" наблюдательный рядовой вполголоса поделилс с начальством:"А паренек-то не бомж. Чистенький весь, стрижечка, ногти аккуратные. Насекомых никаких. Видать, похитили рэкетиры. Жаль мальчишку." Сержант рассеянно кивнул, не поддерживая разговора. Рядовой решил, что начальство указало место. Обиделся, надулся, тоже замолчал. Но сия демонстрация осталась незамеченой. Сержанту не давала покоя рана на плече мальчика. Тревожила, смутно напоминала нечто ранее виденное.
   И лишь вечером, перед телевизором, глядя "Конец императора тайги", сержант, страстный охотник понял, почему рана казалась такой знакомой. Это был укус гигантского волка.
   ГЛАВА 2.
   Перед глазами дергалась мутно-зеленая пелена. Издалека доносился какой-то гул, кажется, неразборчивые голоса. Злат сомкнул веки, вздохнул всей грудью. Хорошо, ничего не давит, не теснит. Видно, жар спал. Сосчитал до десяти, снова открыл глаза. Вторая попытка оказалась удачной.
   Высоко, почти в небе белел очень ровный потолок со странной, светящейся голубым светом трубкой. Справа - огромное, во всю стену окно. Перемычка между стеклами всего одна. За окном темнеет синее вечернее небо.
   Злат лежал на кровати без боковин. В изножье - гнутая металлическа трубка с поперечиной и вертикальными прутьями, крашеными белой блестящей краской. Дальше проход. За проходом снова такая же кровать с заправленным сверху одеялом. Пустая кровать вплотную придвинута к стене. Странной, явно не деревянной, тоже слишком ровной, беленой сверху, снизу крашенной серо-голубым. Кругом витали не очень приятные, незнакомые запахи. На секунду Злата охватил восторг: он прошел, он в новом мире!!!
   Слева хриплый басок добродушно пророкотал:
   - Мать твою, очнулся! Ну живучий! Мы уж думали все, кранты..."
   Злат повернул голову на голос. Рядом лежал тощий безбородый мужик. Нога у него была замотала белым, задрана кверху и привязана к странному сооружению, свисавшему с потолка. Мужик выглядел заморенным, но чистым. И неопасным. К тому же добродушно улыбался, скаля редкие желтые зубы. Из широкой короткой ноздри торчал пук мохнатых волос, украшенный зеленоватой козявкой. От вида этих волос брезгливого Злата замутило. Осторожность велела подавить естественные чувства. Парень снова закрыл глаза, глубоко вздохнул. Придя в себя, попытался подняться на локтях, но упал от сильного головокружения. Так, уйти невозможно, значит придется приспосабливаться. Живешь с воронами - учись вить гнезда.
  -- Где я? - Голосок-то слабенький.
  -- Где-где... - Похабно срифмовал мужик. - В четвертой градской, где ж еще.
  -- Четвертая градская, это что?
  -- Ну ты совсем плохой, больница, конечно.
  -- Больница? Что это такое?
  -- Головкой что ли ударился, иль соображение отшибло? Место, где больных лечат.
  -- Понял. А как я сюда попал?
  -- На скорой.
  -- На скорой?
  -- Совсем дурной, или кололи чем... Наверно кололи. - Мужик помотал головой, тяжко вздохнул. - Совсем эти врачи озверели, до чего людей доводят своими лекарствами! - И снова выругался.
   Злат удивился, как просто похабничает этот мужик и Берегини не боится. Потом вспомнил слова Найденыша, что этот мир очень странный. Верно мир Злата показался бы ему таким же непривычным...Стоит отложить вопросы до тех времен, пока освоится. Имеет смысл полежать, послушать, познакомиться.
   Вошла сердитая тетка с синими веками и кроваво-красными губами. На здоровенной груди топорщился грязный белый халат. Соломенно желтые кудряшки у самых корней были почему-то темными. Удивительная тетка толкала перед собой железный столик на колесах. На столике стояли дымящиеся миски. По комнате понеслись запахи невкусной еды. Баба с двухцветными волосами стала обходить по очереди кровати и ставить еду в изголовьях. Когда очередь дошла до златова соседа, тот закатил глаза, прищелкнул языком и весело заорав "Эх, Надюха, птичка моя", облапил женщину за спину, пока та возилась в тележке. Тетка сердито пробурала "Не балуй, Гришаня", несильно ударила озорника по локтю. Злату показалось, что она была довольна. Мужичок гордо провозгласил:
  -- Сосед-то мой очнулся!" - показал на Злата с таким видом, будто это он, Гришаня, совершил геройский поступок. Тетка озадаченно пробормотала:
  -- Очнулся?
   Будто ей только что не сообщили эту весть. Злат молча кивнул. Надюха сердито оглядела мальчика, тяжко вздохнула, пробурчала себе под нос:"Сказать доктору," (что она, говорить по человечески не умеет?). И вразвалку ушла, толкая перед собой пустую тележку.
   Скоро в комнату вошла другая женщина, постарше и покрасивее первой. На ней тоже был белый халат, но чистый и глаженый. Серовато-лиловые волосы очень коротко стрижены, веки золотистые, губы - розовые. На шее болтается гибкая черная трубочка с гнутыми блестящими металлическими рожками. Глаза усталые, от носа к под- бородку залегли две морщины. Женщина подошла к златовой кровати, легко опустилась на стул рядышком.
  -- Очнулся?
  -- Вроде бы. - Как тут любят спрашивать то, что сами видят...
  -- Как ты себя чувствуешь?
  -- Хорошо.
  -- Хорошо. Голова кружится?
  -- Слегка.
  -- Хорошо. (Заладила, хорошо да хорошо!Чего тут хорошего?)
  -- Мутит?
  -- Чего?
  -- Тошнит, спрашиваю?
  -- Немножко.
  -- Ладно. Это после наркоза. Скоро пройдет. Давай тебя посмотрю.
   Женщина подержала руку на запястье Злата, проверя пульс. Завернула веко, осмотрела один глаз, затем другой. Приказала высунуть язык. Мальчик подчинялся. Видно здесь так лечат. Потом женщина откинула одеяло, завернула рубашку на груди парня, вставила себе в уши рожки и принялась внимательно прислушиваться, прикладывая холодый блестящий кружок к груди больного. Затем поправила рубаш- ку и одеяло. Снова села, принялась что-то быстро писать, достав из кармана маленькую книжицу и круглую палочку. Не поднимая головы спросила:
  -- Как тебя зовут?
  -- Злат.
  -- Ага, дальше.
  -- Просто Злат.
   Женщина сердито захлопнула книжицу, уперлась в лицо мальчика злым усталым взглядом.
  -- Не валяй дурака, здесь не место.
  -- Я никого не валяю.
  -- У каждого человека есть кроме имени еще отчество и фамилия.
  -- Тогда у меня тоже есть, только я не помню.
   Женщина внимательно вгляделась в лицо Злата. Последний не отвел глаз, глядя честно-наивно. Впрочем, сие было не совсем ложью - в этом мире Злат оказался как бы новорожденным. Тогда сидящая задумалась, высоко подняв тонкие нарисованные брови. От соседней кровати раздался почтительный голос неугомонного Гришани:
  -- Вера Георгиевна, может у него с болезни память отшибло? Он тут еще спрашивал, что такое больница и "скорая помошь".
   Уж порадовался про себя мальчик, что поговорил с соседом. Очень правильно получилось. С Верой Георгиевной Гришаня обращался совсем по другому, нежели с Надюхой. Даже голосок медовый стал. А сидящая рядом со Златом ни к кому не обращаясь, негромко проговорила:"Ретроградная амнезия? Почему бы и нет после перенесенных потрясений. Понаблюдаем. Впрочем, это не наша компетенция." Встрети- лась глазами со Златом, неожиданно добро улыбнулась мальчику:"Лежи, поправляйся, ни о чем не беспокойся, все будет хорошо." И вышла, покачивая головой, что-то повторяя про себя. Гришаня проводил Веру Георгиевну почтительным взглядом:
  -- Хороший она врач и человек душевный.
  -- А Надюха? - Мальчику стало интересно, даже позабыл о решении молча приглядываться.
  -- Чего Надюха-то, шалава она и есть шалава. - Гришаня снова отпустил непристойное словечко.
  -- Зачем тогда обниматься и заигрывать?
  -- С ними, брат, иначе нельзя. Они, бабы, другого языка не понимают. У них мозги, - снова похабщина. - А если эдак, тогда они, брат, для тебя все сделают. А Надюха может бельишко лишний раз поменять, кусочек послаще подкинет, а иной раз и за этим самым сбегает. - Гришаня щелкнул себя по горлу кривым волосатым пальцем с коротко подстриженным ногтем. - От меня не убудет, одинокой женщине радость доставить.
   Злат закрыл глаза. Его коробило - за всю предыдущую жизнь не слышано столько брани, сколь за этот день. Тяжко тут придется.
  -- Почему ты тогда с Верой Георгиевной по-другому себя ведешь?
  -- Ты чего, офонарел? - Гришаня аж на локте приподнялся. - Я еще не враг себе, чтобы... Резко оборвал, снова ругань. И как у него язык не устанет? - Откуда ты только такой недоделанный взялся?
  -- Не знаю.
  -- Что, и вправду память отшибло, не прикидываешься?
  -- Нет. А зачем мне прикидываться?
  -- Ну, на вский случай, от ментуры косишь. Пришил там кого по пьяни, или ларек не тот взял...
  -- Не кошу я ни от чего. И шить-то не умею, иголку в жизни в руки не брал. А хорьки, зачем они мне, совершенно бесполезные животные.
  -- Чо?
   Гришаня вытаращился так, что Злат испугался, не лопнули бы глаза собеседника. Потом откинулся на подушки и захохотал. Заливисто, басовито, со всхлипываниями. С других коек дружно вторили. Понял Злат, что снова ляпнул несуразицу, но исправляться не стал. Ну его к лешему, еще хуже сделаешь. Потеря памяти все спишет.Отхохотавшись, Гришаня полез в тумбочку. Так дальний больной называл свой прикроватный столик. Сосед вынул большое краснобокое, подвядшее яблоко, протянул:
  -- На-ка бедолага, подкормись витаминами, может полегчает. Здорово, видать, тебя шарахнуло!
   Вновь откинулся на подушку, повторяя время от времени "шить не умею и хорьков не беру!" Покачивал лысоватой головой и снова всхахатывал.
   ГЛАВА 3.
   Дни тянулись один похожие на другой. Болезнь отступала. Вера Георгиевна приходила каждый день. "Наблюдала". Медсестры, в большинстве своем молоденькие девчонки, кормили Злата таблетками, больно кололи в задницу тонкой металлической иглой. Сначала парень стеснялся, затем привык. Надюха и ее сменщица тетя Катя по три раза в день привозили еду. Удивительно, что все блюда имели почти одинаковый, пресный и неприятный вкус, даже супы казались похожими, будь то щи или лапша - одни и те же яркие колечки жира, один и тот же несвежий, слегка пригорелый запах. Впрочем сие неважно, так, мелочи.
   Несколько раз приходил "следователь" - толстоватый молодой мужик в коричневом костюме. Задавал вопросы, выпытывал у Злата его прошлое. Но тот "твердо придерживался версии ретроградной амнезии". Злат копил знания об этом мире. Разговаривал с Гришаней. Тот - мужик веселый, незлой, охотно отвечал на любые, даже самые нелепые вопросы. Ему, кажется, льстило положение наставника и немножко было жаль дурачка. Мальчик не пытался изменить гришанино мнение о своей особе, это оказалось даже на руку.
   Со временем потихоньку парень начал вставать, спускаться в холл по странно широкой в маленьком, узком флигеле лестнице. Внизу, отгороженная каморкой от улицы, располагалась большая комната. Три дивана у стен, несколько продавленных кресел с коричневой потертой обивкой. В углу большой обшарпанный ящик с выпуклой стеклянной стенкой. Дома Найденыш говорил о таких, называл "телевизорами". Потрясение от задвинутых в коробку движущихся фигурок оказалось небольшим, быстро прошло. Мало ли что в жизни бывает... Но смотреть в "ящик", как называли его больные, Злат полюбил.
   По "ящику" показывали странные вещи. Иногда маленькие человечки сидели за низким столом, разговаривали. Особенно Злату нравился один: круглый, лысеватый, мягкий, как пирожок. Он высоким голосом не спеша цедил слова, часто задумывался, старательно подбирал мысли. Видно, не дурак. Жаль только, совсем непонятно говорит, словно на чужеземном языке. Изредка появлялся кудявый пузач. Этот говорил вполне понятно, но кричал, махал руками, угрожал. Мог и воду из стакана в чужую морду плеснуть, и потасовку затеять. Грозный мужик. Когда он появлялся на телеэкране, больные, сидевшие в холле, хихикали, крутили головами, повторяли "клоун".
   Еще красивые женщины читали "сводки новостей". Злата не интерсовали ни поля, ни диковинные картины города, ни забитые вкусными вещами столы, ни разнообразные люди, странно одетые, пляшущие и поющие. А то и просто ходящие по длинным разукрашенным подмосткам. Зато юноша замирал при "репортажах из горяих точек". Кургузые машины, ловкие люди в пятнистой или черной одежде, иногда с закрытыми лицами, странное, плюющееся огнем оружие - все эти вещи приковывали взгляд. Это тебе не луки или копья! Сам Радонег мог оказаться бессилен против огнеметов.
   Нянечки любили Злата за тихость и кротость нрава. Понемногу подкармливали. То старенькая санитарка баба Маня принесет румяных пирожков с капустой и яйцами. То беленькая суетливая Наташка перед тем, как перестилать кровать, с привычным грохотом опустит на тумбочку банку темно-красного, чересчур сладкого вишневого компота.
   Гришаня хохотал. Привычно-похабно подмигивал блудливым глазом, пощипывал волосы в ноздре, заговорщицки приговаривал:"Ты, браток, тихий-тихий, а свое дело знаешь!" И отпускал привычную похабщину. Мальчик смущался. опускал глаза, краснел. Гришаня заливался еще пуще, похрюкивал, причмокивал, мотал головой:"В тихом омуте черти водятся, да не простые...." Объяснял какие. Злат, рассердившись, с головой забирался под колючее одеяло. Но долго усидеть не мог в духоте и одиночестве. Остыв, вылезал, снова принимался приставать с расспросами.
   Большая часть мест в палате пустовала "по случаю лета", как говаривал все тот же Гришаня. Только у самого входа лежал угрюмый старик с перевязанной головой, да меж ним и Гришаней помещались два одинаковых мужика. Старик молчал под своим одеялом, изредка постанывал. К нему ходила каждый вечер молодая измученная женщина, ухаживала, приносила сумки еды. Когда она появлялась, старик приподнимался на локте и принимался осыпать женщину бранью. Та не отвечала, лишь зябко поводила плечами и продолжала ухаживать за стариком.
   Мужики целыми днями передвигали точеные деревянные фигурки по клетчатой доске - шахматы, очень умная игра, объяснил Гришаня, еще в первые дни знакомства. Или читали небольшие книжицы в мягких цветных переплетах.
   Гришаня уже вставал, ковылял по коридорам меж двух костылей, неся впереди забинтованную ногу. Заглядывал в соседние палаты, часто совал патлатую неугомонную голову за облупившуюся белую дверь с синей стеклянной табличкой. На табличке белела надпись, которую Злат никак не мог прочесть. Гришаня весело кричал в пространство за дверью. Оттуда ему отвечали смешливые женские голоса.
   Однажды гомонили особенно громко. Злату показалось - даже тревожно. Люди направлялись в холл из палат, способный бежал, остальные спешили по мере возможностей. Гришаня, поглядев на часы, привычно выругался, потянулся за костылми и тоже направился к выходу. Сильно толкнул стоявшего в дверях Злата:
  -- Чего застрял, иди скорей, сейчас все лучшие места займут, будем из предбанника глядеть.
  -- Почему все так спешат? Что-нибудь произошло?
  -- Дурень, сейчас боевик начнется, с Брюсом Ли. Все спешат места занять, один ты колупаешься.
  -- А что такое боевик?
  -- Иди и узнаешь. Тебе понравится.
   Злат поверил, пошел вместе с Гришаней. Мест, на удивление, хватило. Некоторые больные принесли стулья из палат. Санитарки разрешили взять казенные табуретки. Гришане место, конечно, заняли в самом первом ряду, как же иначе. Мальчик притулился рядышком, на низеньком раскладном стуле.
   Боевик оказался фильм по телевизору. Главный герой потряс неискушенную душу Злата. Обыкновенный человек запросто пробивал кулаком стены. Кружась, так высоко вскидывал ногу, что бил голой пяткой в лицо противнику. И тот, окровавленный, падал. Враги тоже очень ловко кувыркались, выбрасывали руки, махали ногами, но ни один не мог сравниться с парнем. Тот защищал справедливость, наказывал негодяев, спасал девушку. Вот бы такого в войско Еленя!
   Злат, не отрываясь, проглядел весь фильм. Когда под мелодичную музыку снизу вверх поползли непонятные строчки, обернулся к Гришане:
  -- Что этот такое?
  -- Каратэ, братец! - по обычаю гордо отозвался мужик. - Один удар, и человек насмерть. Боевое искусство!
  -- Как ему удалось уничтожить такую кучу народу? Милиционеров поблизости не было, или перепугались они?
  -- Эх ты, чудило, - добродушно отозвался Гришаня, добавив неизменную порцию брани, - совсем дурной! Это ж фильм, нарочно придумано, чтоб интересно глядеть было.
  -- Так они понарошку? - Губы Злата надулись, на глаза навернулись слезы.
  -- Ясное дело, не взаправду. Кто ж разрешит так людей мочить? Это актеры, брат. Специально обучены.Фильм, одно слово.
  -- А я думал - репортаж с места событий...
  -- Ишь ты, каких слов нахватался. Образуешься помаленьку.
  -- А взавправду это самое каратэ есть? - Гнул свое Злат. - Или тоже понарошку для фильма?
  -- Ну да, для фильма! Еще как есть-то! Солдаты его изучают. Не все, конечно. Омоновцы, группа "Альфа", афганцы.
  -- Афганцы?
  -- Ну те, кто в Афгане воевал. Потом служба кончилась, домой приехали, а каратэ знают. А еще группы есть специальные.
  -- "Альфа"?
  -- Да ну тебя, все спутал. Смотришь-смотришь телик, а сам все такой же темный, как сибирский валенок. "Альфа" само собой. Есть еще просто люди, они собрались, ребята вроде нас, их знающий человек каратэ учит. - Помолчал, набрал полную грудь воздуху и выпалил одним махом. - Группы по изучению восточных единоборейств.
  -- А как туда попасть-то?
  -- Да кто ж тебя возьмет? У тебя головка слабенькая, и денег....
   Коротко разъяснил, сколько у Злата денег. Мальчик уже так привык, что пропустил похабщину мимо ушей.
   Дробно стуча каблучками по вытертой клеенке пола подбежала молоденькая медсестра. Громко выкрикнула:"Есть здесь больной Злат? Его к завтоделением." И заспешила по своим неведомым делам, оставив после себя резкий запах терпких духов.
   Злат гадая, зачем он понадобился врачам, не спеша поднялся по лестнице, завернул налево к знакомой двери. Несмело постучал, услыхав краткое "да-да, входите", переступил невысокий порог.
   За столом сидела сама "завотделением" - дородная женщина с высоко взбитыми выбеленными волосами. Мальчик так и не сумел догадаться, что означает трудное загадочное слово, которым называли женщину. То ли титул, то ли чин, то ли просто прозвище. Что не имя, точно. Завотделением имела звучное имя: Елеканида Иосифовна.Сейчас она очень прямо сидела за своим большим столом из коричневого блестящего дерева.
   Рядом стояли Вера Геогиевна и здоровенный темноволосый парень в синем рубчатом костюме. Злат уже выучил название такой одежды: джинсы. Перед завотделением лежала стопка бумаг. Елеканида Иосифовна хлопнула по ним короткой ладонью с жирными пальцами и красными ногтями. Фальшиво-бодро заговорила с парнем:"Ну вот, это и есть наш Злат. Мальчик хороший, умный, спокойный. Да вы сами все увидите - передаем его вашему ведомству, так сказать, из рук в руки. По нашей части мальчик вполне здоров, так ведь, уважаемая Вера Георгиевна?"
   Последняя молча кивнула. Лицо ее отнюдь не выражало удовлетворения, или радости. Скорее усталую озабоченность. Не обращая внимания на эти знаки недовольства, завотделением начала просматривать бумаги по одной и передавать их незнакомцу. Тот наскоро просматривал поданное, клал в маленький чемоданчик "кейс". До чего много Злат в последнее время узнал новых слов!
   Наконец бумаги кончились. Завотделением подвинула парню большую раскрытую книгу:"Распишитесь." Тот поставил закорючку. Завотделением снова фальшиво улыбнулась:"Ну, счастливо тебе, Злат! Не попадай больше к нам." Последний смог лишь выдавить:"Постараюсь..." Незнакомец явно собирался забрать с собой Злата. Только жизнь начала налаживаться, что-то прояснилось. И снова в незнакомые места, все начинать заново! Но ничего не поделаешь.
   Вера Георгинвна привычно-устало улыбнулась. Знакомым жестом взъерошила шевелюру Злата:"Прощай, мальчик. Дай тебе Бог удачи." Парень взял подопечного за плечо, буркнул:"Ну, пошли, что ли."
   Молодые люди вышли за порог. Джинсовый с досадой оглядел широкие серые дорожки, деревья, редкую траву; разбросанные меж дорожек и деревьев высокие одинаковые, тоже серые дома. Задержал взгляд на высоком заборе из толстых железных прутьев, отделяющем эти дома и дорожки от остального мира, облизал губы и зло прошипел:"Рыпнешься - убью!" - фыркнул, сжал сильнее плечо Злата, снова прошипел себе под нос, - "Не могли машину дать, суки рваные!"
   За забором оказалась улица. И хотя Злат много раз видел Москву по телевизору, вонь и шум города потрясали. Юноша невольно остановился. Сопровождающий недовольно тряхнул зажатое в сильных пальцах плечо.Кости вроде бы заскипели, иголкой вонзилась боль. Злат сделал над собой усилие, шагнул и окунулся в непривыычную жизнь.
   На улицах бегали и орали дети, мимо проносились машины, проходили люди, доносились обрывки непонятных разговоров. Эта странная, чужая, почти сказочная жизнь была для остальных простой и обыденной.
   Молодые люди прошли по дороге. Остановились на невыносимо шумной улице. Подкатил громадный короб, "троллейбус". Гармошкой сложились двери, открывая несколько ступенек вверх, в чрево. Злату пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы шагнуть. Сопровождающий негромко предупредил еще раз:"Вздумаешь удрать - душу выну!" Будто здесь было, куда удирать. Но и после "троллейбуса" испытания не кончились. Впереди ждало еще "метро". Перед глубокой, движущейся вниз лестницей душу Злата сново захолонуло страхом. Никогда он не встанет на ту узкую ступеньку, просто не сможет, как не сможет поехать вниз, в пропасть, пусть и яркую, полную огня, грохота и людей. Но парень снова больно трянул плечо:"Не тормози, шпинт." Потянул за собой. На ступеньке Злат бес- помощно замахал руками. Сопровождающий ловко поймал юношу за пояс:"Держись за перила, деревня!" Тот с облегением ухватился за черную упругую ленту. На сходе с лестницы снова повторилась неприятная сцена. Завернули. Джинсовый сильно дернул своего подопечного:"К краю платформы-то не подходи, дубина." С воем и громом, словно камень из пращи, из черной дыры вырвался "поезд". Злат аж попятился, наступил на ногу стоящему сзади, огреб чувствительный подзатыльник. Поезд остановился. Двери, шипя, разъехались. Злат шагнул за низкий порог. За ним соповождающий. Сели на жесткую кожаную скамеечку. Женский голос внятно проговорил на весь вагон:"Осторожно, двери закрываются." Когда поезд со стуком влетел в темноту, Злат потерял голову, зажмурился, ощупью нашел руку сопровождающего, сжал. Тот шевельнул пальцами:
  -- Ты в городе первый раз?
   Злат только кивнул. Разжать челюсти для ответа не мог.
  -- Ладно тебе, не бойся, пусти. Ничего плохого не будет.
   Злат приоткрыл глаза. Парень растирал онемевшую кисть. Почувствовав взгляд, поднял голову, усмехнулся:
  -- Ну деревня! Я думал таких только в кино показывают.
  -- Может я и ездил в метро, не помню. Я вообще ничего не помню. Разве я в этом виноват?
   Привычное вранье даже краски на щеках не вызвало. Голос сопровождающего подобрел:
  -- Да брось, не дергайся. У нас тебе голову наладят.
  -- Я и не дергаюсь. Страшно только с непривычки.
  -- Ну и молодец. Ты, вообще, я вижу разумный. Это хорошо. Доедем без неожиданностей. А то такие шпинты попадаются! Так и норовят свинтить на сторону.
  -- Чего свинтить?
   Сопровождающий рассмеялся совсем как Гришаня, когда Злат морозил глупость:
  -- Веселый ты парень.
   Злат подолжал непонимающе глядеть. Джинсовый в затруднении кашлянул, принялся объяснять.
  -- Свинтить, ну, удрать от меня, одним словом. А я этого не люблю. Поймаю и сразу бошку сверну. И без следов. Эти борзые потом неделями в изоляторе валяются.
   Злат снова половину не понял, но промолчал. Сопровождающий все говорил. Видно ему было скучно, или подопечный по душе пришелся.
  -- Конечно, может, ты просто прикидываешься. Такое тоже бывает. Ты из дому случаем не рванул потихоньку искать приключений на свою задницу?
   Злат похолодел: догадка оказалась так близка к правде! Страх придал наглости:
  -- Ага. А потом разделся догола, сам себя за плечо укусил, завернулся в простыню и прилег отдохнуть у дамского сортира. Мое любимое развлечение.
   Ловко он научился говорить на языке этого мира, спасибо Гришане. Сопровождающий резко развернулся. Пальцы впились Злату повыше локтя. Темные глаза сверкнули:
  -- Ну ты, потише. Тоже мне юморист выискался, Жванецкий. Двину - вся охота острить пройдет.
   Злат успокаивающе пожал плечами:
  -- Ты спросил - я ответил. За что же бить?
   Парень еще сильнее сжал локоть, внимательно вгляделся в лицо сидящего рядом. Не увидел никаких признакоыв насмешки. Расслабился, отпусти руку.
   - Двинул бы тебе, да люди тут кругом. Мараться неохота.
   Злат снова пожал плечами, чуть усмехнулся. Конечно, ему было страшно. Но не чересчур. Во-первых, за дорогу запас страха почти израсходовался в троллейбусе и метро. Во вторых от парня не исходила тупая угроза, как от деревенских мальчишек. А их кулаки частенько гуляли по истоминой спине. В конце концов одним синяком больше, одним меньше - какая разница для будущего воина.
   Повисло долгое молчание. После деревни на ум пришла предыдущая жизнь. Сначала сонная и тихая, затем наполненная опасностями и приключениями. Чем? Заврался. Пошатались по лесу, поели пирогов у кузнечихи. Всего один бой с оборотнями и выдержали, да и то без войска Еленя пропали бы. Это мать разохается, когда узнает: такой он, сякой, немазанный сухой. Герой-мученик! С ума бы сошла. Как она там? Дров-то заготовила на зиму? Колодец надо почистить возле дома, все собирались. Смогла Берегиня вернуть воду... Наверное. Только вот надолго ли. Надо поскорее возвращаться - Хорс ждать не будет. От размышлений Злата отвлек голос сопровождающего:
  -- Так я чего говорю? Может я и двинул бы тебе, да очень ты мне одного парня напоминаешь. Друга лучшего. Его и звали похоже, Влад. Влад Истомин. Что-то общее в лице есть, и улыбаетесь похоже, и плечами пожимаете.
  -- А где он сейчас, друг твой?
  -- В ущелье под Кандагаром остался. Я чего говорю... Странно... Сначала как заговоренный был, ни единой царапины, мы даже удивлялись. А потом послали нашу роту сопровождать колонну бронетехники. Братская помощь народной республике, машины, инструкторы. Ну и мы тут, как положено. Наткнулись на засаду. Духи мост разобрали, сами поверху залегли. Ну что делать, дальше ехать надо, по воздуху не полетишь. Строители вышли, стали камни наваливать, сверху ветками закидывать, чтобы мост проложить. А мы их автоматами прикрываем. А духи обнаглели до крайности, так и прут, ни до того, ни после такого не видел. Обычно они из засады укусить норовят. А тогда так и лезут, как мухи на мед. Все здоровые, бородатые, черные. И один странный, вроде главный. Может, советник? Не знаю. Весь закутанный, плащ темный и капюшон сверху надвинут. Но этот не стрелял. Только сзади стоял. Я бы его и не увидел, да на Влада моего налетел один мощный, в зеленой чалме. Дал очередь, парня пополам перерезало. Тот наклонился внаглую, сделал контольный выстрел в голову. Обернулся к этому в плаще. Тот голову слегка наклонил, жест такой незаметный сделал, словно муху отгонял. И сразу все отошли, даже мост оборонять не стали. Будто только и надо им было Влада прикончить. Я потом этого гада в капюшоне долго искал, отомстить хотел. Не нашел, конечно.
  -- Где это случилось?
  -- Говорю же, под Кандагаром.
  -- А где находится этот твой Кандагар? - Ну ты даешь! В Афганистане.
  -- Так ты в Афгане воевал?
  -- Я тебе полчаса рассказываю!
   Злат внимательно вгляделся. Парень ему понравился. Надо же, какая удача! А может и это заранее предопределено.
  -- Как тебя зовут?
  -- Сергей.
  -- А как ты оказался тут? - Злат сделал неопределенный жест рукой, надеясь, что действует правильно. В конце концов, надо же как-то оределяться. Кажется, Сергей не удивился.
  -- А меня после дембеля никуда не брали, в охранники по состоянию здоровья не могу. Видишь, хромаю. - Верно, левую ногу парень едва заметно подволакивал. - У меня медучилище за плечами, это только в армии я десантником. А так фельдшер. Тетка устроила сюда, пока подыщу себе местечко.
  -- Куда сюда?
  -- Опять за свои штучки принялся?!
  -- Нет, просто не понял.
  -- В ПНД. За вами, шпинтами следить. Тут ведь тоже разные бывают.
  -- Так мы едем в ПНД? Что это такое?
  -- Я и забыл, что ты, братец, из глуши, да еще беспамятный. ПНД - психоневрологический диспансер. Больница, вроде той, в которой ты лежал. Только тебе не плечо, а голову лечить будут. И жить там будешь, пока за тобой родные не приедут.
  -- Как это они приедут? - Всполошился Злат.
  -- Ну, объявления дадут на всю страну. Портрет покажут.
  -- По телевизору?
  -- Да, по телевизору. Будешь знаменитостью.
  -- Нельзя мне показываться.
  -- Это еще почему? Нагадил-таки, теперь боишься.
  -- Нет, я ничего плохого не сделал. Но кое-кто может выследить и сделать мне плохое. К тому же мать телевизора не смотрит.
  -- Гляди-ка, значит кое-что все-таки помнишь.
   Злат замолчал, понимая, что выдал себя. Но тут уж ничего не поправишь. Придется как-то выходить из положения. К тому же с чего это вдруг ему пришло в голову, что Безымянный тоже может оказаться в этом мире. Наверное, надо пустить все по течению и пусть идет как идет.
   ГЛАВА 4.
   За разговорами незаметно доехали. Сергей одобрительно кивнул, увидев, как его подопечный мягко ступил на эскалатор. А тот просто не заметил собственного достижения. Мысли разные обуревали.
   В ПНД, старом сером здании, огороженном каменным забором, Злата снова отвели ко врачам. Раздевали, осматривали, стукали молоточком по коленкам. Водили пальцем перед глазами. Велели зачем-то до собственного носа достать. Смех да и только. Поставили меж двух железных плит, ушли. Что-то противно негромко загудело. Потом вошли, велели одеться. Привели в другой кабинет, положили животом на широкую лавку, свернули голову набок, велели не моргать. Громадное сооружение ввеху загудело, стало падать. Злат чуть не обмочился со страху.
   Потом привели в совсем странное место. Посадили на стул. Девица приказала круглой лопаткой закрыть правый глаз. Отошла подальше, встала рядом с большим листом на стене. Включила свет, начала тыкать в лист круглой палочкой:
  -- Какая буква?
  -- Не знаю. - Злат виновато опустил лопаточку.
  -- Не видишь?
  -- Видеть-то вижу, как назвать не ведаю.
  -- Ты что, неграмотный?
  -- Нет, то есть да.
  -- Хорошо сказано. Так да или нет?
  -- Не знаю буквы, читать не умею.
   Девушка сняла лист с буквами, на его место повесила другой, с картинками.
  -- Я буду показывать, а ты говори, что тут нарисовано.
  -- Ладно, уж это сумею.
   Палочка принялась тыкаться то в домик, то в цветочек, то в солнышко. Злат послушно отвечал. Спускаясь все ниже, девица добралась до черты. Злат признался, что отчетливо видит самую нижнюю строчку. Потом по указанию девицы переместил лопатку на левый глаз. Все повторилось. Сидевшая за столом женщина в неизменном белом халате одобрительно кивнула, Начала писать в маленькой тонкой книжице.
   Потом была совешенно бестолковая беседа с женщиной, усталой, как Вера Георгиевна. Глупые вопросы, глупые ответы. На этот раз Злат был настороже и не выболтал ничего лишнего.
   После беседы вошел Сергей, отвел в столовую. Еда не отличалась от прежней. Злат решил, что готовит для всех больниц одна стряпуха. Видно, старая, злая и равнодушная баба. Дали бы ей хоть кого-нибудь в помощь, может будет повкусней.
   После обеда Злата в спальню снова сопроводил Сергей. Показал место. Такая же узкая железная кровать с зеленым шерстяным одеялом. Рядом неизменная тумбочка. Интересно, что на дверях не было ручек. Сергей доставал ручку из кармана, открывал ей, как ключом, дверь, и снова прятал. Оставшись один, Злат подошел к окну. Решетка, внизу пыльный асфальтовый двор. Наискосок к выходу не спеша прошла толстая полосатая кошка. Тоска по дому подступила к горлу. Долго еще здесь мыкаться, как выбираться?
   На соседней кровати, завернувшись с головой в одеяло, лежал кто-то маленький и худенький. Безнадежно-тоскливо повторял:"Быть беде! Быть беде!" Без остановок, невыразительно, словно скрипуая ставня в ветреную ночь. Чуть далее толстый мальчик в очках безразлично перелистывал книжку с яркими цветными картинками. Глаза мальчика были пусты и тусклы.
   За спиной раздался негромкий добрый голос:"Быстро, ребятки, быстро, разделись и по кроваткам, тихий час." В коридоре что-то грохнуло, охнуло. Открылась дверь. Молодой женский голос прокричал:"Тетя Таня, можно вас на минуточку?" Первый голос повторил наказ укладываться. Тетя Таня вышла. За спиной Злата негромко раздалось:"Новенький, принеси-ка водички! Пить охота." Мальчик обернулся. Из угла вразвалку надвигалась компания из пяти мальчишек. Руки в карманах, на лицах наглые улыбки. Точь-в-точь друзья Яра. Чуть впереди парень примерно златовых лет со стаканом в толстой, разрисованной синим руке. Подошел почти вплотную, так что ощущалось чужое несвежее дыхание. Злат отступил. Компания снова надвинулась. Стакан повис перед самым лицом. Неужиели и здесь начинается? Истома ворохнулся в душе, рука дернулась за стаканом. Перед внутренним взором заблестела елюшкина лужа.
   Почти неосознанно Злат поднял руку, схватил вожака за толстый липкий нос, резко дернул вниз. Парень закрутился, пытаясь вываться, тоненько завизжал. Сразу открылась дверь, ворвался Сергей. За ним топталась тетя Таня. Сергей обвел всех глазами, усмехнулся, кивнул Злату, приглашая за собой. Тот послушно вышел. В спальне тихонько скулил обиженный. Рокотал голос тети Тани. Перебивая друг друга гомонили мальчишки.
   Сергей дошел до пустой комнаты, открыл дверь, пропустил Злата вперед. Закрыл дверь, кивнул мальчику на стул. Сам присел перед ним на угол стола.
  -- Что случилось?
  -- Ничего.
  -- Конкретнее.
  -- Я не понимаю этого слова.
  -- Все ты прекрасно понимаешь.
  -- Я ни в чем не виноват.
  -- Охотно верю. Ивлев взялся прописывать новенького, но обломался.
  -- Да.
  -- Так я и думал. - Сергей достал пачку, вытряхнул сигарету. Предложил Злату. Тот отрицательно качнул головой.
  -- Не курю.
  -- Так я и думал. - Сергей затянулся, выпустил дым, несколько минут наблюдал за кольцами. - Они тебя все равно достанут. И я ничем помочь не смогу.
   Привычный страх перехватил горло так, что вместо слов вырвался какой-то гнусный писк. Сегей посмотрел в бледное лицо, покачал головой:"Ошибся я в тебе, парень. Не Влад ты. Вспоминай-ка все поскорей, да отчаливай домой."
   И пошел по коридору. Сзади. отстав на шаг, тянулся Злат. Даже спина Сергея выражала злость и разочарование. Мальчик шел, опустив голову, бесшумно и задумчиво. Почти на пороге спальни тихо, скорей не Сергею, а самому себе, шепнул:"Нет. Не могу. Я пока не готов."
   Санитар обернулся, изумленно вскинув брови:"Это ты о чем?" Увидел холодное, жесткое, совсем взрослое лицо, до боли похожее на Влада. А пожалуй, ошибся в парне. Этот не только Ивлева на место поставит, но и сделает, что хочет.
   Ночью Злата отлупили. Дождались, пока уснет, придавили голову подушкой. Руки прижали к боковинам кровати, кто-то сел на ноги. Несколько человек сильно, но неловко тыкали кулаками в тело. После первых ударов мальчик успокоился - от деревенских доставалось куда основательнее. Привычно расслабился, затем чуть вывернув кисть, ущипнул держащую руку. От неожиданности над головой пронзительно завопили.
   Тут же вспыхнул свет. Мальчишки брызнули во все стороны. На пороге стояла ночная дежурная. Злат скинул с головы подушку, сел на кровати, жмурясь от яркого света. Дежурная обвела строгим взглядом затихшую комнату.Все, кроме новенького, смирно лежали под своими одеялами. Тогда женщина задержала суровые глаза на нарушителе дисциплины. Обычно хватало пары минут, чтобы мальчик почувствовал себя неуютно под пронизывающим взглядом. Начал ежиться, опускать глаза, нудно оправдываться и просить прощения. Этот негодяй почему-то не среагировал. Сидел, накинув на плечи одеяло, помахивал ресницами с невинным видом и, кажется, абсолютно не боялся. Или он так туп, что до него просто не доходит? Вернее всего.
  -- Что тут происходит?
   Жесткий голос вспорол напряженную тишину. Новенький равнодушно пожал плечами:
  -- Ничего особенного, кто-то перепутал мой живот со своей подушкой, только и всего.
   На соседней кровати тихо, но отчетливо фыркнули. Медсестра зло сдвинула брови:
   - Чтоб тихо было! - Выходя, смерила взглядом новенького,- А с тобой, затейник, мы завтра разберемся.
   Выключила свет и покинула помещение. Злат, устраиваясь поудобнее на растерзанной постели, презрительно пробормотал:"И драться-то не умеют. Тесто бы вам месить. Лоботрясы!"
   Этой ночью к нему больше не приставали.
  
  
  
   . .>

4.

  
   ГЛАВА 5.
   На следующий день по пути из столовой после завтрака Сергей придержал Злата за локоть. Оба отстали от нестройной колонны, зашли в пустую комнату с низкими, расписными столами, маленькими стульчиками, игрушками, наваленными прямо в середине пола, покрытого вытертым малиновым ковром.Сергей пристроился на одном из столов, напротив себя посадил Злата и выспросил про ночное проис- шествие. Злат рассказал, ничего не скрывая, но и не приукрашивая - этого не водилось даже за Истомой. Сергей слушал с озабоченным лицом, закусив губу. После окончания рассказа привычно достал сигареты, кинул одну в рот, долго держал снизу огонек рыжей зажигалки. Когда сигарета как следует раскурилась, медбрат поднял голову:
  -- Плохи твои дела, братец. Ивлев - племянник замглавврача.
  -- Чей племянник?
  -- Господи Боже ты мой! Снова забывчивость одолела? Вообщем, он родственник большого начальника. И тут от срока косит. - Закашлялся, - Снова не понимаешь? Вообщем хочет притвориться больным, чтобы избежать наказания.
  -- Не перегибай. Кое-что я все-таки соображаю.
  -- Ну вот и славно. Вообщем не стоит тебе тут задерживаться, перевестись бы куда-нибудь в другое место. Да как?
   Глядя во встревоженное лицо, Злат решился. Рано или поздно придется кому-нибудь рассказать.
  -- Слушай, похож я на идиота?
  -- Да нет, не особенно. А в чем дело?
  -- На сумасшедшего похож? Свихнувшегося по-настощему? Ты же их тут много повидал...
  -- Трудно сказать. Обычно, они не отличаются от нормальных людей, только есть некий пунктик, на котором вся их видимая нормальность куда-то девается.
  -- Да? Тогда мне будет трудновато обяъснить... Ладно, попробую. И даже предъявлю доказательства.
  -- Давай, жду с нетерпением.
   Злат рассказал всю правду о себе. Сергей слушал с непроницаемым лицом. В конце своей замысловатой повести рассказчик уже начал раскаиваться.
  -- Ну что ты на обо всем этом думаешь?
  -- Что я могу тебе ответить?
  -- Правду. Одну только правду.
  -- Хорошо. Только вряд ли тебя она устроит.
  -- Ничего, перетерплю.
  -- Ты болен гораздо сильнее, чем кажешься. Не смертельно, но... К счастью ты попал по адресу.
  -- Сам себе противоречишь - то перевестись мне отсюда надо, то я попал по адресу. Хочешь поглядеть обещанное доказательство?
   Злат, путаясь пальцами в непривычных маленьких пуговках, расстегнул ворот. Сергей долго, внимательно разглядывал два огромных розоватых шрама, почти смыкающихся в неправильный полукруг.
  -- Что это?
  -- Укус оборотня. Не верится? Думаешь, просто большая собака.
  -- Ну...
  -- Помолчи, лучше дай что-нибудь серебряное.
  -- Да у меня и нет ничего. Хотя погоди, вот это подойдет? - Сергей вытянул маленький крест на тонкой цепочке.
  -- Вполне. Сейчас кое-то увидишь. Сними крест и поднеси к укусу.
  -- Зачем?
  -- Будешь проверять мои слова. Серебро раскалется, если поднести его к следу оборотня. Так в нашем мире их разыскивают. Смелее, только не слишком близко, обожжет.
   Сергей недоверчиво хмыкнул, крест, однако, снял. Протянул в сторону шрамов. Невероятно! Вещица затрепетала в пальцах, сопротивляясь. Медбрат слегка прикоснулся краем креста к верхнему полукружью. Мальчик вздрогнул. Молодому человеку показалось, что меж пальцами и плечом проскочил сильный электрический разряд. Слабый запах озона. Изнутри креста появилось легкое свечение, будто вещицу сильно нагревали. Ощутимо потянуло раскаленным металлом. Жар куснул пальцы. Сергей перехватил цепочку, покачал, остужая. Тем временем побледневший Злат застегивал рубашку. Казалось, ему не слишком хорошо.
  -- Теперь ты поверил мне?
  -- Не знаю. Этому навернка должно быть логическое объяснение. Может, какой-нибудь хитрый фокус с магнитными полями...- Запнулся, - Что за чушь я несу! Скорее всего, ты сильный стихийный гипнотизер. Твоя история вообще параноидальный бред, а параноики могут быть очень убедительными...
   Неожиданно замолчал, побледнел, вытянул руку к окну и заикал. Злат обернулся:
  -- Что случилось?
  -- Там! Там! Боже, мы же на третьем этаже! - Сергей с трудом перевел дыхание, глотнул. Заговорил чуть более спокойно, пытаясь иронизировать. - Переобщался я с больными. У самого глюки пошли. Например, сейчас один из духов привиделся.
  -- В темном плаще?! С капюшоном?! И лица не разберешь?!
  -- Ага. Ну ты и волну гонишь! Пошли-ка в палату.
  -- Я ничего не гоню. Это был сам Безымянный, один из помощников Хорса. Не знаешь, мое изображение успели передать по телевизору?
  -- Вроде да.
  -- Вот он меня и выследил.
   Злат опустил голову, поджал губы. Сергей шумно, с присвистом задышал, вытер обильный пот со лба.
  -- Не бойся. Ничего не случится, это всего лишь галлюцинация.
  -- Как же не бояться, Безымянный теперь попытается убить меня, ликвидировать, так сказать.
   Злат тоскливо обвел глазами стены. Сергей отрицательно покачал головой. Он совсем пришел в себя в отличие от мальчика. Тот пал духом. Надул губы, в глазах стоят слезы, руки мелко дрожат. По дорог в палату ни один не произносил ни слова. Злат в комнате забился в угол, сложил руки на груди, поник. Принял вид ожидающего крупных неприятностей.
   Сергей оставил паренька одного. Сам пошел в кабинет к Нонке. Слава Богу, ее дежурство. Посидели, покурили. Нонка по обычаю поругала бестолковое начальство - институты кончали при царе Горохе, да так и держат работу, молодым талантливым врачам ходу не дают, уйдет она из этого гадюшника к такой-то матери, сейчас можно в совместном предприятии нормально устроиться, и деньги иметь, и работать по-настоящему. Сама не понимает что ее здесь держит, по дурости сидит. С ее-то квалификацией, талантами - прямая дорога за бугор.
   Сергей перебил на половине речи. Он что-то неважно себя чувствует в последнее время. Нельзя ли его осмотреть. Негласно, по дружбе. Нонка если и удивилась, то виду не подала. Несмотря на скандальный характер, врачом она был от Бога. Администрации больницы оставалось только молиться, чтобы эта стерва не выполнила свои многочисленные обещания, не швырнула заявление об уходе.
   Нонка вполне квалифицированно сделала свое дело. Никаких отклонений не нашла. Фыркнула, предположила, что это всего-навсего спермотоксикоз. В виде рецепта посоветовала хорошую пьянку с трахом до потери тапочек.
   Сергей отнесся ко всему гораздо серьезнее, чем собирался вначале. С одной стороны результаты осмотра успокаивали насчет себя. С другой страхи Злата могли иметь под собой некие основания. Не мифический Безымянный, конечно. Но кто-то хочет столь сильно навредить мальчику (или его отцу) что на этой почве у ребенка вполне могла поехать крыша. Сергей решил некоторое время не выпускать мальчишку из вида.
   Поэтому, когда всю группу вывели на послеобеденную прогулку, Сергей поспешил за ребятами. Место для гуляния "острых" находилось в глубине двора, на площадке, огороженной прочной металлической сеткой, разделющей двор квадратами. Пациенты разбрелись по площадке, разбившись на групки. Одни о чем-то разговаривали, другие носились друг за другом, пронзительно крича. Несколько человек присели на корточки, внимательно наблюдали за одним, чертившим прутиком на пыльной земле какие-то каркули. Воспитательница присела на врытую в землю скамеечку, время от времени следя за подопечными. Злат одиноко стоял у самой решетки на входе. Руки глубоко засунуты в карманы куртки, воротник поднят, голова опущена. Во всей его фигурке было что-то щемящее, пронзительно одинокое, нездешнее. Сейчас его запросто можно было принять за при- шельца из другого мира.
   С металлическим скрежетом открылись ворота. Во двор въехал голубой фургон с надписью "молоко". Этот фургон приезжал каждый день примерно в это же время, может чуть попозже, к полднику. Но нервы Сегрея были навзводе после всех этих непонятных событий. Тем более, что машина почему-то не доехала до пищеблока, остановившись как раз напротив прогулочной площадки.
   Вышел шофер, обычный дядька средних лет в черной вязаной шапочке и старой, коричневой болоньевой куртке, не спеша обошел грузовичок, откинул задний борт. Головной убор мужика у Сергея вызвал неосознанную тревогу. Он, сам не отдавая себе отчета в своих действиях, громко крикнул:"Все! Ложись!" Гуляющие удивленно обернули головы к источнику крика. Злат единственный молниеносно среагировал, плюхнувшись в пыль там же, где стоял.
   Сергей находился сбоку, ему все было прекрасно видно. Потому-то тренированные мозги подняли тревогу прежде, чем до сознания дошло. Из глубин мирной машины, стоящей напротив двора с гуляющими детьми,выпрыгнули трое в защитных пятнистых комбинезонах, черных спортивных шапочках, натянутых до самого подбородка. Гулко разнеслись автоматные очереди.
   Двор заполнился окровавленными телами. Закричали, завизжали, заплакали. Сергей короткими рывками отполз за неработающий фонтан. Прикинул расстояние. Сойдет. Длинным прыжком к смертоносной машине, рывком - дверцу настежь, тяжело плюхнулся на сиденье. Шофер удивленно обернулся, открыл рот что-то сказать. Покатился по пыльной земле. Ключи торчат где положено.И даже мотор не выключен. Это везенье.
   Парень действовал на автомате: сильный газ, разворот, двое убийц раскиданы в разные стороны. Третий бросил опустевший автомат, выхватил откуда-то большой черный пистолет, продолжал стрелять. Но не в грузовик, а снова и снова пытаясь попасть в маленькую фигурку, скорчвшуюся у решетки.
   Сергей газанул еще раз, разорвал сетку радиатором, сбросил скорость. Распахнул дверцу над самой головой Злата. Мальчик приподнялся. Куртка в пыли, щека расцарапана, но глаза бойкие, не растерянные.
  -- С тобой все в порядке?
  -- Кажется, да.
  -- Быстро, забирайся, поехали!
   Злат на этот раз забыл страх перед транспортом. Вскочил на четвереньки, ухватился за ручку и сиденье, одним жестом закинул себя на пол кабины. Сергей, не дожидась, пока спутник устроится, перегнулся через него, захлопнул дверцу и снова газанул. Развернулся на ходу так, что заскрипела резина колес, протаранил закрытые ворота, погнал по улице.
   Грузовик натужно ревел, подпрыгивал на трамвайных путях, изрыгал тучи дыма и пыли. Злат комочком сжался в уголке. Сзади тонко, по-комариному запели милицейские сирены. Сергей оглянулся, передвинул что-то рукой, выругался непристойно, как Гришаня, резко крутанул руль.
   Машина вылетела к обрыву. Далеко внизу проходили "железнодорожные пути". Сергей притормозил, нагнулся, открыл дверь со златовой стороны:"Прыгай, братец!" Злат заколебался. Таких вещей ему еще никогда проделывать не приходилось. Внизу металась пыльная трава, камешки сыпались назад, облачка пыли приподнимались и опадали. Дорога уходила назад с невообразимой скоростью.
   Сергей опять выругался страшно, весело. Отер пот со лба грязной ладонью: черные полосы протянулись от виска до виска. "Давай же, парень! Быстро!" Злат выбрался на подножку. Закрыл глаза, шагнул вперед, надеясь на удачу. Земля больно удаила по ногам, сшибла, покатила по откосу, набивая за ворот колючие стебельки сухой травы. Сергей газанул в последний раз, направил машину вниз, сам на ходу вывалился. Фургон, подпрыгивая на кочках, понесся, набирая скорость.
   Врезался во что-то большое, черное, с маслянистым блеском на боках. Оглушительно хлопнуло. Рвануло, будто над самым ухом великан раздирал гигантский лоскут материи.На секунду все замерло, будто время остановилось. Внезано кверху выметнуло бледно-желтый, неправильной формы язык пламени, неразличимый при дневном свете. Клубами повалил густой, ярко-черный, жирный дым.
   Злат на четвереньках дополз до Сергея. Последний неподвижно лежал на спине. В пустых, мутно-зеленых глазах отражались сероватые облака. Мальчик потряс лежащего за плечо. Ничего. Снова и снова. Безрезультатно. К горлу подступил привычный, иссушающий душу страх: снова один в чужом, враждебном мире, что делать? Из нутра хлынул безнадежный звериный вой, на глаза наворачивались жалобные слезы...
   И тут Сергей сел, потряс головой, ухмыльнулся бестолково и торжествующе:"Видал класс! Не каждый каскадер так может." Махнул рукой в сторону горящей машины. На ветру полоснул выдранный при прыжке лоскут. Внезапно бывший медбрат поймал себя левой рукой за правую. Начал, хмурясь, мять в пальцах рукав почерневшего от пыли и копоти, некогда белого, форменного халата. Помял-помял, кивнул, соглашась с мыслями, содрат с себя халат, поднял валявшийся поблизости тяжелый осколок песчаника, взвесил в руке, остался доволен. Завернул халат в найденный камень, с силой запустил вниз. Камень пролетел неровной дугой над пологим склоном, упал и покатился прямо в костер, поднимая по пути тучи пыли.
   Молодые люди поднялись с земли, покряхтывая после падения, хватаясь то за спину, то за локти. Слегка почистили друг друга, чтоб людей не пугать, и потихоньку направились вдоль путей. Сергей по одной вытаскивал запутавшиеся в черных волосах травинки, вполголоса поругивался. Злат молча отдирал от бока приставшую на- мертво гроздь созревших репьев. Чешуйки с крохотными крюками оставались в одежде, кололи и мешали. Злат снова и снова проводил ладонями по рубашке, выискивая остатки зловредных растений. Сергей, с непонятной улыбкой, искоса, некоторое время поглядывал на спутника, затем весело проговорил:
  -- Вот теперь вижу, что ты из другого мира.
  -- Это еще почему?
  -- Достали тебя эти репьи, а ты даже слова не сказал. Наш бы весь обматерился.
  -- Зачем?
  -- Чтоб на душе полегчало.
  -- От брани легче не становится.
  -- Вот-вот, я и говорю, что ты ненашенский.
   Перекидываясь ничего не значащими (на первый взгляд) фразами, ребята продолжали продвигаться по направлению к городу. Пройти успели не так много. Внезано Сергей остановился, провел рукой по лбу:
  -- Суп-лапша, песец наелся.
  -- В чем дело?
  -- Пришел конец нашему путешествию. Глянь-ка направо:менты кукуют.
   Злат оглянулся. Со стороны станции навстреу нашим героям поднимались три человека в серых костюмах и синих форменных тужурках. На голове одного неловко сидела старенькая фуражка, в неярких солнечных лучах золотилась кокарда над козырьком. Лицо Сергея стало очень серьезным. Опущенные руки несколько раз напряглись и расслабились, точно проверяя силу мышц. Кисти сжались в кулаки. Мальчик быстро глянул на друга, перевел глаза в сторону идущих навстреу. Закусил нижнюю губу, прищурился... И вдруг замер на секунду, потом заголосил :"Снежок! Снежок!" Спотыкаясь, помчался навстреу далеким фигурам. До Сергея донесся его неожиданно ставший плакисивым голос:"Дяденьки, вы тут собачку не видали? Лохматая такая, белая а на спине черное пятно!" Милиционеры отрицательно покачали головами. Сами спросили. И снова мальчишеский, беспомощный полувизг:" Мы с братом выгуливали. Машина мимо нас пронеслась чокнутая! Снежок перепугался до полусмерти, вырвался и убежал! Меня по траве так прокатил, мать ругаться будет как с ума сошла!" Снова пророкотал неразборчивый мужской басок. И отчетливый ответ Злата:"Да вон там внизу! Горит, как с ума сошла. Нет, никто не выбирался. Где мне теперь Снежка искать?" Старший из тройки снова отрицательно покачал головой. Самый младший, даже издали Сергею было видно, что парень сильно нетрезв, махнул рукой в направлении далеких ивовых зарослей:"Туда побежала." "Спасибо, дяденька!" - глуповато-радостно отозвался Злат. Вприпрыжку помчался к Сергею, размахивая руками и еще издали крича:"Туда! Снежок туда побежал!" Парень споро двинулся по направлению к ивовым зарослям, старась не хромать на ушибленную ногу. Ветер донес обрывки разговора милиционеров:
  -- Хрен ли ты их в кусты направил?
  -- Чтоб под ногами не путались.
  -- Может, задержать стоило?
  -- Кого? Пацанов этих? А на хер?
   За кустами Злат с Сергеем окончательно смахнули с одежды пыль и сено. Благо кругом трава была жухлая, соком не измазались. По очереди причесались расческой, извлеченной из кармана Сергеем. Привели в порядок брюки и рубашки. Сергей похвалил:
  -- Ловко ты с этим Снежком придумал.
  -- Да с перепугу. Нам ведь в руки властм никак нельзя попадаться?
   Сергей кивнул. Поднялся:
  -- Пошли скорей, пока эти не опомнились. Нам дважды повезло: они пьяные были и железнодорожники. Эти тупые, как сибирский валенок. От муниципалов бы так легко не отбрехались.
  -- Ладно тебе, потом разберемся.
   Кружным путем ребята направились в город. Злат довольно долго молчал, искоса поглядывал на Сергея. Затем не выдержал:
  -- Ну как, теперь-то ты мне веришь?
  -- Частично верю, в то что тебя преследуют. В ПНД киллеры на разборки не ездят.
  -- Хвала Берегине, хоть в этом убедил.
  -- И что ты теперь собираешься делать?
  -- Ну, во-первых, мне необходимо как следует спрятаться.
  -- У тебя есть место?
  -- Откуда? Здесь мне известны лишь две больницы да ты.
  -- Гм, ко мне исключается, вместе удирали. - Сергей помолчал, нахмурился. - Погоди, есть один адресок...
   Похлопал себя по карманам, нашел темно-коричневый жетон, чудом не выпавший. Подошел к телефону-автомату, снял трубку.
  -- Семен? Слава Богу, сразу дозвонился. Дело есть. Серьезное. Очень. Что? Нет. Бери машину, дуй к моей работе. Теперь бывшей. Что? Говори громче, плохо слышно. Я из автомата. Да вот так, нашел работающий. Нет, не ко входу. Магазин тканей знаешь, за баром? Мы напротив. Что? С пацаном одним. Да. Дело жизни и смерти. Как-как? По дороге расскажу. Срочно. Очень. Придется наплевать. - Выругался. - Ты б еще ТАМ так же колыхался. Да, как под Кандагаром. Понял. Ждем.
   Чтоб не светиться со стороны дороги, молодые люди спрятались за кустом давно не стриженного, пышного боярышника. Сергей покусывал губы, бурчал себе под нос:"Бизнесмен чертов... Жопа-мерседес..." Злат непроизвольно стиснул зубы так, что скулы побелели. Казалось, все висит на волоске и от него ничего не зависит. Оставалось только ждать.
   К счастью долго томиться не пришлось. Буквально через несколько минут рядом с большим окном, завешенным кусками разнообразной материи затормозила ладная, длинная, темно-зеленая машина. Сергей выскоил из-под куста, таща за собой слегка упирающегося Злата. Последний просто ничего не мог с собой поделать: никогда еще мальчику не приходилось кататься в таком ящике на черных, узорных колесах. Безопаснее казалось сидеть под кустом. Сергей, продолжая бормотать ругательства сквозь зубы, рывком закинул паренька на заднее сиденье, сам плюхнулся рядом с водителем. Высоко в небе прошуршало, будто большая птица пронеслась над самой крышей автомобиля. Сергей сгорбился на сиденье, закрыл голову руками, будто хотел остаться неузнанным. Семен иронически оглядел друга:
  -- Не дрейфь, у меня в машине все стекла зеркальные.
  -- Даже ветровое?
  -- Ну! Куда едем?
  -- К тебе на дачу. Быстро, но осторожно.
  -- Зачем?
  -- Пацана спрятать надо. Может, нас еще не засекли.
  -- Однозначно, как говорит мой любимый вождь-политик. Вы сильно спрятались, я даже сначала не увидел. И перескочили быстро.
  -- Если самого Безымянного поблизости не было, - подал голос с заднего сиденья Злат, - то не засекли. Ты, Сергей, все их планы спутал.
  -- А как ты думаешь? - обернулся назад Сергей. - Был он там?
  -- Вряд ли. - пожал плечами Злат. - Он обычно не присутствует при разборках. Стережется что ли...
   Семен тем временем завел машину, поехал. Дома, деревья, люди, улицы, встречные машины - все стремительно понеслось назад. Немного испуганный Злат склонил голову и затих. Когда выехали за кольцевую, Семен прибавил газу, обернулся к соседу:
  -- Давай выкладывай все начистоту.
  -- Значит так. - Сергей через зеркальце вопросительно глянул назад. Поймал незаметный отрицательный жест Злата. К счастью, Семен, занятый обгоном, не заметил их безмолвного разговора. - Значит так, - снова начал Сергей. - Пацану этому помочь надо. Некоторое время он поживет у тебя на даче.
  -- Постой, чего натворил твой пацан? Я с уголовным кодексом ссориться не желаю.
  -- Ничего не натворил. Просто за ним охотятся. А он хороший парень.
  -- За ним охотятся, потому что он хороший парень? Не хило.
  -- Глянь, как на Влада Истомина похож.
   Семен посерьезнел, внимательно вгляделся в зеркальце заднего обзора, изучая черты Злата. Бесхозная машина вильнула, пытаясь съехать на обочину. Семен выругался, крутанул руль, выравнивая автомобиль.
  -- Ну и что из того? Мало ли кто на кого похож?
  -- Помнишь, как Влада убили? Теперь за ним охотятся.
  -- Они родственники?
  -- И да и нет, вообщем, не родственники, но кое-какая связь есть.
  -- Не темни. Этот пацан будет жить у меня на даче, а я ничего о нем не знаю?
  -- Придется потерпеть. Ты мне доверяешь?
  -- Да, вообще-то.
  -- Тогда сделай это ради меня. Ничего не спрашивая, просто помоги моему другу. Ладно? Как раньше.
  -- Твоему другу?
   Семен задумался. На пути выросла хорошая большая лужа. Водитель осторожно повел машину через лужу, стараясь не попасть в самую середину, откуда торчали камни и куски арматуры.
   Когда опасный участок пути кончился, Семен повернул посветлевшее лицо к другу.
  -- Я согласен. Пусть пацан живет, ничего не буду спрашивать, это ваши дела.
  -- Вот и славно. Всегда считал тебя порядочным человеком.
   Злат притерпелся к машине. Это оказалось несложно: только не таращиться в окна, в остальном ничего не заметно. Сидишь, покачиваешься. Откинулся на спинку, закрыл глаза. После перехода в этот мир, он ощутил себя новым человеком. Верно, так и должно быть. Мысли, чувства, страхи Истомы остались далеко позади. Трудно даже вспомнить, что было раньше. Но вот вопрос: какова вероятность, что Злат не останется здесь, а по возвращении снова появится нерешительный Истома? Ему-то никогда не сделать то, то нужно. А с другой стороны, он же остался прежним: ничего не убавилось, ничего не забылось. Лишь появились новые качества. Тогда при переходе он должен их потерять... Но при переходе сюда, он ведь не потерял ни одного из своих качеств. Просто, оказавшись в новых ус- ловиях жизни, начал приспосабливаться. Истома в его душе невольно перетек в Злата. Значит, они оба жили в одном человеке, но сперва на поверхности был один, а теперь, когда не осталось никого, кто отвечал бы, когда самому приходится принимать решения, другой человек одержал верх... Это хорошо. Наверное, стоит лишь сохранить то новое, что появилось.
   Злат отвлекся от своих мыслей. На переднем сиденье перечисляли, что нужно будет ему на даче.
  -- Мне еще необходимо научиться владеть мечом. И узнать хотя бы немного каратэ.
  -- Чего? - Присвистнул Семен. - Этот твой пацан не промах!
  -- Сказано надо - значит надо. - Резко отрубил Сергей. - Вносим поправки. Я живу вместе со Златом, охраняю и учу его основам рукопашного боя. Кто из наших фехтовать силен?
  -- Хаджиев - саблист бывший. Даже выступал на каких-то соревнованиях. Медали есть и кубки.
  -- Лады. Звони Руслану. Тащи его сюда.
  -- А не чересчур будет?
  -- В самый раз.
   Автомобиль уже давно свернул с магистрали, неспешно катил по новенькому асфальтовому шоссе. За окнами мелькали какие-то участки земли с недостроенными домами, тонкие саженцы вдоль дороги, крепкие бетонные заборы, темные гаражи с покатыми крышами. Наконец машина вильнула в последний раз и остановилась. Семен приглушил мотор, вылез наружу. Не спеша раскрыл двустворчатые железные ворота, выкрашенные яркой зеленой краской. Сергей перебрался за руль, завел машину в гараж. Толстая металлическая дверь сзади упала с глухим стуком.
   Сергей и Злат выбрались из машины, прошли немного вперед. Открыли дверь, поднялись по узкой лесенке. Еще через один коридорчик, устланный толстым синим войлоком. Еще одна дверь...
   Двое оказались на обширной застекленной веранде. Перед низким открытым очагом в кресле устроился Семен. Злат вошел робко, вертя головой из стороны в сторону. Сергей ввалился как хозяин. Раскрыл маленький шкафчик, достал пузатую бутылку темного стекла, плеснул в высокий узкий стакан. Протянул Злату. Тот недоверчиво принял:
  -- Это что?
  -- Виски. Попробуй, не пожалеешь.
   Злат понюхал содержимое, невольно скривился. Вернул стакан Сергею:
  -- Я вина не пью.
  -- А это и не вино. Выпей как лекарство. Был тяжелый день, расслабиться надо.
   Злат пожал плечами, поднял стакан ко рту, задержал дыхание, глотнул золотистую жидкость. Будто огонь попробовал на вкус. Поперхнулся воздухом, сильно закашлялся. Ноги задрожали.
   Семен очень вовремя сзади подвинул под самые коленки глубокое пушистое кресло. Иначе Злат упал бы. Мальчик плюхнулся на мягкую подушку, посидел немного. Комната покачивалась. Тогда он сбросил тяжелые ботинки, забрался с ногами, свернулся клубочком, положил голову на подлокотник и закрыл усталые глаза.
   Издалека послышались размытые голоса:"Спит уж..." "Отнеси его в угловую на второй этаж и возвращайся." Злат хотел поднять веки и сказать, что он не спит, но не получилось. Мальчик смутно ощущал, как его подняли, понесли куда-то... Все качалось... Расплывалось... Улетало в темноту...
   ГЛАВА 6.
   Солнца было так много, что лучи отыскивали самую маленькую щелочку, просачивались ослепительно-белыми ниточками даже там, где их быть не должно. Высокий лохматый ковер смотрелся полосатым от этих вездесущих лучей. На улице оглушительно взлаяла собака, захлебнулась. Тут же раздалось возмущенное воронье карканье. И вперемешку собачий брех с хриплым криком птицы. Под такую музыку поневоле проснешься!
   Злат открыл глаза, обвел глазами богато разукрашенную комнату. Подниматься не хотелось - обуяла внезапная лень. Можно бы еще поспать немного, да собака с вороной больно шумно ругаются. Мальчик уже совсем собрался вставать, когда раскрылась дверь. На пороге показался Сергей. Не спеша, усталой походкой прошел к окну, что-то сделал со ставней. Тонкие дощечки немедленно встали торчком. Комнату заполнил такой яркий свет, что Злат даже заморгал. Сергей слегка ругнулся. По второму разу протянул руку к по- доконнику. Дощечки слегка наклонились, пропуская свет, но защищая глаза от прямых солнечных лучей. Молодцы все-таки жители этого мира! Здорово придумывают разные приспособления для радости жизни.
   Сергей обернулся к Злату. Последнего слегка встревожил помятый вид друга. Никакая улыбка обмануть не могла.
  -- Добое утро, Злат. Вставай скорее, у нас много дел.
  -- Утро доброе, радостный день. А ты, Сергей, часом не приболел?
  -- С чего ты взял? Прекрасно себя чувствую.
  -- Вид у тебя не совсем здоровый....
  -- Ах, это... С похмелья. Перебрали мы вчера с Сенькой малость, по поводу нежданной встречи.
  -- Чего вы перебирали-то?
  -- Смешной ты человек, Злат. Говорят так, перебрали. Перепили мы с Cенькой вчера зелена вина.
  -- Зелена? Молодого? Сколько ж вы выпили? Молодое совсем слабое, у нас его дети пьют.
  -- Тьфу, опять не угодил. Хотел попонятней сказать. В былинах всегда так выражаются: зелено вино.
  -- В чем выражаются, в телевизоре?
  -- Ладно, не цепляйся к словам, понял ведь.
  -- Более или менее. Но хотел бы конкретнее.
  -- Иди лучше умывайся, наверняка у вас эта процедура значима.
  -- Да уж конечно, грязь вчерашнюю смыть.
  -- Так и уматывай.
  -- Вполне с тобою согласен.
   В ванной Злат восхищенно провел пальцем по нежно-зеленой, с перламутровым блеском стене. Громко поделился, выйдя:
  -- Богатый у вас мир! У нас такими плиточками лишь кумирни Берегини выстилают богатые мужики. Да и те кусочки покорявей будут....
  -- Чего выстилают?
   Пришла очередь Злата смутиться.
  -- Маленькие домики такие, кумирни. В каждом жилье есть. Там образ Берегини живет.
  -- Что-что?
  -- Берегиня. Ну, это такое, что есть везде, и в деревне, и в городе, и в посаде. Даже в княжеских хоромах. Она людей охраняет, от напастей бережет. Легкие роды посылает, легкую смерть.
  -- Ай да богиня! Хотел бы я иметь такую.... В лесу-то она тоже заправляет?
  -- Не надо насмехаться. В лесу и поле, где людей некасаемо, заправляет другой бог. Лесной. Мы люди, нам его без нужды называть не след.
  -- А коль приспичит?
  -- Так уважительно попросить надо. Он, лесной бог, тоже не злой. Вроде зверя, лишенего не нагадит, не в пример людям. Учудить что-нибудь может, побаловать. Но не со зла, а по глупости, да от силы.
   Разговаривая, молодые люди вошли в полукруглую кухню, отделанную камышом и соломкой. Сели за овальный, плетеный из лозы столик, покрытый прозраным лаком. Злат слегка пожимался от непривычки к легким, летящим, таким хрупким с виду вещам. Он и в креслице опустился с опаской, и локти держал на весу, и придвинуться к столу боялся, пока привычный Сергей не шарахнул своим стулом о плиту, снимая завтрак. Продолжая расспрашивать, оставшийся за хозяина плюхнул в златову тарелку большой кусок шкворчашей яични- цы с полосатой (то мясо, то жир) ветчиной. Из пестрой картонной коробочки добавил помидорного салату, подвинул плетенку с хлебом. Сам сел напротив, облокотился на стол, налил в высокий квадратный стакан темно-оранжевого соку.
  -- Что ж ты сам-то не ешь, Сергей?
  -- А я уже. С утречка пораньше, вместе с Сенькой. Кофейку вот с тобой попью. Кстати, этот твой Хер, с которым ты воюешь, он что за бог?
   Злат стал очень серьезным. Положил вилку, отодвинул от себя наполовину опустошенную тарелку:
  -- Хорс отнюдь не бог. Скорее наоборот, хоть и собрался завоевать весь мир. Это очень могущественная злая сила.
   Сергей саркастиески хмыкнул.
  -- А разве в этом мире не существует разрушительных сил?
  -- Вообще-то хватает. - Протянул Сергей, думая о напастях, которые в последнее время обрушились на Россию. - Войны там... Преступность... Неплатежи... Коррупция... Мафия...
  -- О том я и говорю.
  -- Но их же люди затеяли, лихие люди, как ты говоришь.
  -- Об том нам знать не дано. - Отрубил Злат, кончая разговор.
   После завтрака Cергей грубо оторвал Злата от телевизора, где последний не отрываясь смотрел весьма тенденциозный репортаж из Чечни. В руках Серега держал большую кинжку с яркими картинками, наподобие той, кою рассматривал сонный мальчик в ПНД. "Азбука сенькиного сынишки." Сергей начал учить Злата грамоте. Юноша ока- зался на удивление понятлив. С ходу запоминал буквы, легко читал слоги. Даже проговорился, что некогда пытался учиться у деда.
   ГЛАВА 7.
   Дни летели, заполненные до отказа. Похожие друг на друга, как горошины одного стручка. Опасаясь Безымянного, Злат на улицу не выходил. Да это и не требовалось. Все, включая отхожие места, размещалось внутри удивительного дома. Подвал разделен на две части. В одной маленький, выстланный голубовато-зелеными плитками, прудик с удивительно чистой,душистой, сменяемой водой. В другой - спортивный зал, настоящий, с различными приспособлениями для драки, кувыркания, бега, подъема тяжестей и даже лазания вверх.
   Злат вставал не слишком рано, но не позволял себе залеживаться в постели. До завтрака - легкая зарядка, разминка. После - два часа уроков чтения. Затем шли упорные тренировки по рукопашному бою.
   На этом пути не обходилось без маленьких забавных недоразумений. Когда Хаджиев прибыл, Сергей ввел парня в курс дела. Руслан оглядел юношу с головы до ног, весело подмигнул:
  -- Повезло тебе парень. Только что закончили "Розу тамплиера" снимать. За это время так обучился на мечах сражаться... Любого рыцаря заломаю. - Гордо повернулся к Сергею, залпом выпил стакан соку, разгладил висящие усы, - Ты небось и не в курсе. Я студию "Аква-трюк" закончил, теперь каскадером подрабатываю. Денег не платят, конечно, ни фига, но зато круто. Не хвост тебе собачий, не рэкетир или вышибала. Денежки свои я всегда поимею. А каскадер - это звучит гордо.
   Злат искренне изумился:
  -- Зачем их обдирать, бедных? Мясо несъедобное, мех непрочный. Ваш мир и без кошек небедный. Иль это ритуал?
   Руслан нахмурился. Помрачнел.
  -- А вот этого не надо. Подъебок не переношу.
  -- О чем ты? - Поспешил вмешаться Сергей.
   Разъяснил, что мальчик и не думал насмехаться. Рос он и воспитывался в глухой деревне, где лаптем щи хлебают по сей день. Телевизор-то увидал первый раз две недели тому назад, когда в Москву попал. О каких каскадерах может идти речь! Руслан вначале отказывался даже верить, что сегодн существует такая глухомань. Начитанный Сергей припомнил семью Лыковых, убежавших от революции и проживших в тайге больше семидесяти лет. В свое время история этой несчастной семьи прогремела по всей России. Тогда экспансивный Руслан пристал к Злату с глупыми вопросами. И про революцию ничего не слыхали, и про вторую мировую войну, и про полеты человека в космос? Небось пугались, когда над их деревней самолеты пролетали? Злат честно ответил, что над их деревней ни одного самолета не пролетело. Тогда Руслан выдвинул новую версию:"Вы, выходит, раскольники! Как это я сразу не догадался... Недавно у нас закончили сериал про Петра Первого, так там такие же темные люди были, эти самые раскольники. Тоже жили в лесах, рыли себе землянки, под названием скиты.
   Чтобы прекратить бесполезную дискуссию, Злат согласился на раскольников. Но разошедшегося Руслана остановить мудрено. "То-то и имя у тебя не нашенское, и балакаешь ты странно, и не выражаешься. Конечно, ваши ребята крутые, но мудаки еще те! А правда, что ваши старики себя в срубах заживо жгут, чтоб в рай попасть?"
   От этой напраслины Злат окончательно потерял самообладание. Он обманичво мягко ответствовал, что срубы над колодцами ставят. В них вода, особо не сгоришь. И вообше, в мире Злата такой болтун бестолковый недолго бы протянул: языком не сильно-то дров нарубишь, иль мяса на зиму запасешь, для того руки мужские требуются. Конечно, и у них не в диковинку лоботрясы, что летом в лесу бродяжат, а зимой побираются для ради милости людской и во славу Берегини...
   Хаджиев остановился на полном скаку, вытаращился, изумленный наглостью сопливого мальчишки. Оценил. Разразился веселым, непринужденным смехом. Хлопнул Злата по плечу так, что тот аж зашатался. Обозвал колючкой, которой пальца в рот не клади. Напоследок вытащил из сумки две узенькие сабли, велел становиться против него. Сам встал в позицию. Поднял неопасное оружие, стал, наступая, размахивать, стараться уколоть. Загонял мальчишку до седьмого пота. Тот отфыркивался, кряхтел, но пощады не просил. Чем окончательно покорил романтичное сердце десантника. Наоборот, когда Руслан спрашивал, не пора ли передохнуть, Злат не останавливался, он, видите ли, только-только начал что-то понимать. Выложились оба. Красные, распаренные прошлись пару раз по залу. Затем спустились в бассейн. И снова мальчик удивил своих покровителей: плавал очень неплохо, но видно было, никакой специальной подготовки не проходил. Как говорится, по-собачьи. Но тренироваться на эту тему отказался: заявил, что это для него неважно, держится на воде и ладно.
   На следующий день Руслан приволок два деревянных, тяжелых, крашеных под железо меча. Похвастался, что реквизит у костюмерши выпросил. Намекнул, очень незадаром. Расправлял пышные черные усы, хмыкал, двусмысленно подмигивал. Злат примерил свой меч к руке, помахал, пожаловался, мол центр тяжести не на месте, и вообще кривоватый какой-то. Руслан обиделся. Ему сверхъестествен- ных усилий стоило достать хотя бы такие, а ученик нос воротит.Но, поразмыслив, не мог не признать правоты Злата. Пришлось поработать, обмотать в нужных местах проволокой, кое-где стесать. Хаджиев решил взять всю вину на себя и уговорить костюмерту не очень сердиться за испоренный реквизит. После этой работы Руслан не мог не признать, что оружие стало гораздо ловчее, тяжелее и легче од- новременно.
   Во время передышки, когда фехтующие устроились на матах, сваленных в углу, Руслан завел разговор:
  -- Откуда ты знаешь, какие мечи должны быть? Такое впечатление, что ты держал в руках настоящее боевое оружие.
  -- Да не без этого... - через силу сознался ненавидящий вранье Злат. - Я Радонег в руках держал, всем мечам меч. Сам колет.
   И осекся, наткнувшись на острый, пытливый взгляд Руслана. Поднялся.
  -- Давай-ка по новой, в настоящем бою передышек быть не может.
  -- Нет, ты уж объясни, что это за Радонег такой. - Пристал Руслан. Сергей согласно качнул головой. - Интересно нам очень.
   Проговорившийся Злат сразу дал задний ход.
  -- Ничего интересного тут нету. В нашей деревне сохранилось старинное оружие. Только и всего.
  -- Забавное поселеньице... - Протянул Руслн. - Побывать бы... - Может и съездим, - поспешил отбрехаться мальчик. - Если вспомню все от начала и до конца.
   Сергей презрительно фыркнул. Злат так и не понял, что думает по его поводу старший друг, верит ли в рассказ, или пытается выстроить свою версию. Впрочем, пока это не казалось важным.
   ГЛАВА 8.
   Однажды приехал Семен, веселый, важный и стебовый, как при знакомстве. Одет он был в кожаную куртку с бахромой, сильно тертые, но почему-то не потерявшие вида джинсы и мягкие кожаные сапожки на высоком каблуке. Шею франта облегал пестрый платок, завязанный каким-то немыслимым узлом. Руслан фыркнул при виде нового костюма. Сергей пробормотал что-то типа "свидание с Америкой"... Оба ехидненько прошлись по поводу "клевого прикида". Посоветовали до кучи нацепить пару кольтов и сменить "вольво" на крапчатого мустанга. Семен, не давая себе труда снизойти к подколкам друзей, солидно выгружал из объемистой, тоже кожаной, с массой наклеечек, сумки, привезенное.
   На свет последовательно появились множество красивых, пестрых коробочек с едой. За ними - многочисленные бутылки разнообразных цветов и форм, но все как одна, ровные, не кособокие. Видно не вручную выдували. Под конец Семен достал из нагрудного кармана два прямоугольника плотной блестящей бумаги. Золотом вытиснено слово "приглашение". С гордым видом подал Злату:
  -- Ну-ка погляди и проникнись! Пришлось покрутиться. С тебя пузырь.
  -- Что это? - Злат взял в руки бумажные прямоугольники, начал разглядывать. На "пузырь" внимания не обратил, привык уже к смешным местным словечкам.
  -- Сам прочти, теперь грамотный. А конкретно: два билета на презентацию выставки современного оружия. Ты этим по-моему, очень интересуешься. Кстати, поройся в сумке, там на дне должны быть "Солдаты удачи". Пригодится?
   Обрадованный Злат кивнул, извлекая кипу журналов. Он уже просмотрел несколько номеров и нашел пару полезных советов: как вести ночную разведку или раскусить примазавшегося. Воспоминания старых воинов кроме всего прочего были еще и просто интересны. Руслан покрутил иссиня-черной головой, обмакнул усы в смесь водки с апельсиновым соком, заржал:
  -- Ты никак у себя в скиту восстание поднять хочешь?
   Под насмешливо формой Злат поувствовал серьезный интерес, но предпочел отшутиться.
  -- Ну, не то, чтобы серьезный бунт. Так, маленькую заварушку для девочек. Чтоб не скучать зимой.
   Семен, уютно устроившись в глубоком кресле со стаканом бренди, осведомился:
  -- Может еще чего требуется. Говори, не стесняйся, я сейчас добрый. Неплохую штуку провернуть удалось.
  -- Да нет, спасибо, все хорошо. Хотя... - Злат обернулся к Сергею. - Ты ведь медбрат, должен в лекарствах разбираться.
  -- Есть немного.
  -- Тогда скажи мне... Имеется у вас для поднятия жара что-нибудь?
   Сергей пожал плечами:
  -- Так сразу и не соображу. Хина разве... Да еще сульфазин температурный шок дает.
  -- То что нужно! А что это за средство?
  -- Отрава. Им из алкаголиков шлаки выгоняли. Сейчас к применению запрещен. Убойное средство, к орудию пытки приравняно. Зачем тебе?
  -- Так, на вский случай. - Уклонился от прямого ответа Злат. Обернулся к хозяину дачи. - Ты, Семен, этот сульфазин достать можешь?
  -- Достать можно все, были бы деньги. - Самодовольно отозвался тот.
  -- Постарайся, пожалуйста, и побыстрее. Кстати, шприцы тоже нужны, наверное.
  -- Шприцы одноразовые в аптечке есть. Твою цацку завтра привезу.
   На добывание запрещенного средства, однако ушло восемь дней. За это время мальчик успел в первом приближении научиться владеть мечом. В рукопашной тоже мог постоять за себя. Не так внушительно, как в фильмах, но вполне успешно. Учителя не переставали удивлться сногсшибательным в прямом смысле успехам своего подопечного. Злат, не говоря вслух, относил свои достижения за счет помощи высших сил. Но тренировался дни напролет, захватывая и ночи. Казалось, время возвращения приближается.
   Вечером в пятнницу снова заехал Семен. На этот раз одетый вполне прилично и даже элегантно, в темный костюм и белоснежную рубашку с галстуком. Рассиживаться не стал - очень торопился. Отдал лекарство, даже не похваставшись. Наспех поздоровался с друзьями и умчался.
   Поздно ночью, когда Злат, лежа в кровати, протянул руку, чтобы выключить ночник в виде огромного мухомора на бархатной полянке, дверь немного приоткрылась. В проем просунулась привычно-лохматая голова.
  -- Не помешаю?
  -- Заходи, раз пришел. Что случилось?
   Злат не спеша подгреб себе за спину подушку. Сел, прислонившись к полированной спинке кровати. Удобно согнул ноги в коленях и закрыл все сооружение противно-мягким, пуховым одеялом. Сергей был слегка пьяноват и сентиментален. Шевелюра, как упоминалось выше, в полнейшем беспорядке. Бархатный домашний халат цвета спелой вишни застегнут таким образом, что одна пола вздернулась почти до пояса, открывая бледные, мускулистые, поросшие темными густыми волосами ноги. На другой поле мокрое, липкое на вид пятно. Грудь халата вся засыпана сероватым пеплом. В руке Сергей держал изрыгающий клубы зловонного дыма окурок.
   Вначале Злат слегка поморщился: к курению так и не смог привыкнуть, казалось нелепым глотать противный дым, держать и выдыхать, словно разъяренный дракон. Только один запах уже вызывал во рту противную слюну и рвотные спазмы. Предложение попробовать заставило полчаса провести в ванной, полоская рот. Все ребята это знали и старались в присутствии Злата особо не дымить. А сейчас Сергей прямо с сигаретой уселся на кровати своего подопечного.
   Мальчику стало несколько не по себе: он уже долго живет у одного из этих на даче, пользуется всем, чем хочет. И сам Сергей так много сделал для него, ничего не требуя взамен. Не может ли так быть, что наступил час расплаты. Какой ужас! Необходимо было предусмотреть такую возможность... Ладно, в конце концов его дело может потребовать больших жертв, саму жизнь... Но это... Злат уговаривал сам себя, но инстинктивно отполз подальше, держа одеяло у горла. В голове, сминая мысли, бился удушающий страх. Во рту пересохло.
   А Сергей ничего не заметил. Затянулся, поглядел по сторонам, ища, где бы затушить окурок. Не нашел, с невнятным ругательством придавил к шляпке мухомора, оставив на алом пластике некрасивое оплавленное пятно. Дернул себя за спадающую на глаза прядь, снова невнятно выругался. Повернулся к Злату:
  -- Ты спишь что ль? Пара слов и я ушел.
   От испуга мальчик не мог издать не единого звука, лишь кивнул. Сергей принял это, как разрешение начать разговор:
  -- Я вот как мыслю: завтра эта вонючая презентация... Ну, на которую Сенька билеты достал... Мать его за ногу! Так стоит ли нам ехать? Вдруг это все твой любимый Безымянный подстроил, дабы выманить. Ты же сам говорил, могучий он и хитрый...
   От невероятного облегчения Злат чуть не захлебнулся. Противный комок страха растал, в груди разлилась такая великая радость, что мальчик был готов обнять и расцеловать весь мир. И своего лучшего друга Сергея в первую очередь. Лишь стыд точил: как он мог так думать об этом замечательном человеке! Он заслужил бы наказание за такие грязные мысли. Мальчик откашлялся, прочищая горло от остатков страха.
  -- Не знаю, Сергей. Может и так, а может и нет. В конце концов не всемогущий же он, особенно в вашем мире. А на этой презентации я могу увидеть что-либо нужное для ведения войны у нас дома. И потом что-то мне говорит, что именно в эту вылазку будет нечто такое, что окажется нам просто необходимо. Вернее всего на этой самой выставке. Может купить удастся. Оружие какое-нибудь...
  -- Издеваешься! Да там все столько стоит - если сложить все наши капиталы: сенькины, мои и Руслана, - и то вряд ли можно приобрести самую маленькую штучку.
  -- Не знаю. Но мне необходимо побывать на этой самой презентации.
  -- Ну, твое дело.
  -- Да, это мое дело. Кстати, скажи мне, почему вы так охотно мне помогаете, деньгами, временем - всем, чем можете? Вы же меня совсем не знаете, а ты сразу доверился...
   Сергей почесал в затылке, крякнул себе под нос. Когда поднял голову, серьезно глянул на Злата, круглое лицо расплылось довольной, широкой улыбкой:
  -- Мы же не лохи какие-нибудь, не муфлоны тухлые. Сами воевали, помним. А ты парень серьезный, это сразу видно. Надо же помочь человеку. И потом, уж больно жизнь скучная, серая. Ты нам ее слегка скрашиваешь.
  -- Спасибо тебе за все! - Искренне отозвался Злат. - Ты и сам не понимаешь, как много сделал для обоих миров. Спаси тебя Берегиня!
   Сергей смущенно опустил голову, дернул широким плечом:
  -- Чего там много... Нам не трудно, руки-ноги свои. А у Сеньки бабки есть, не разорится. - Снова по-хорошему улыбнулся. - Чего это мы вдруг распричитались, словно на похоронах! Ты еще не уходишь?
  -- Да нет, конечно. Поживу пока здесь.
  -- Лады! Спи давай, спокойной ночи.
  -- Тихой ночи, радостного утра, Сергей.
  -- Ну ты и сказанул!
  -- У нас все так говорят перед сном.
  -- Тогда тихой ночи, радостного утра и тебе, парень.
   Но эту ночь Злат спал беспокойно, метался. Его мучили кошмары. Он был в каком-то бесконечном, мрачном, зловонном подвале. Ни единый лучик не пробивался через тяжкие своды. Грудь сводило от недостатка воздуха. Ноги вязли в чем-то упруго-липком. Выход надежно закрыт. Но самое страшное, что в этом подвале мальчик был не один. Неведомое чудовище раскидывало щупальца, пытаясь в темноте нащупать Злата. Он с трудом уворачивался, перебегал в безопасное место. Забивался в укромный тихий уголок. Старался сдержать дыхание. Чудовище тоже останавливалось. Прислушивалось. Безошибочно выбирало нужное направление. Наконец Злат понял, что монстр ползет на стук его перепуганного сердца. Тогда мальчик остановился. Несколько раз глубоко вздохнул. Попытался успокоить бешеный ритм. Начал считать до десяти и обратно. Кажется помогло. Чудовище остановилось, закрутилось на месте, нерешительно поползло прочь. Почти не веря своей удаче, Злат начал маленькими, осторожными шажками передвигаться к выходу из непроглядной, ужа- сающей тмьы. Если бы удалось выбраться наверх, к солнцу, все закончилось бы. Злат откуда-то знал, что чудовище боится, ненавидит свет и не последует за ним. Но щупальца протянулись. Игра началась снова.
   Проснулся мальчик слишком рано, с колотящимся сердцем и испариной на лбу. Очень не хотелось никуда ехать, но нечто неосознаваемое, что-то вроде интуиции, заставляло покинуть безопасное убежище.
   Утром, за завтраком Сергей снова попытался отговорить Злата от поездки, но натолкнулся на бешеное сопротивление. "Я приехал не прятаться, сидеть на печи мог бы и дома!" Сергей пожал плечами. В полдень оба ступили на землю столицы.
   Пока ехали, Злат держался настороженно, часто оглядывался, словно пытаясь определить направление опасности. Но на самой выставке успокоился, заинтересовался. Ходили довольно долго. У Сергея с непривычки даже коленки заболели. А мальчик переходил от стенда к стенду, от подиума к подиуму. Внимательно слушал разъяснения, широко открытыми глазами разглядывал новейшие достижения людей в уничтожении себе подобных. Восхищался мобильными средствами связи. Задержался у манекенов, одетых в кевларовые жилеты:"Круто! Нашим кольчугам до них как до звезд!" Но когда отошли от стенда, внезапно загрустил, соскучился. "Пошли-ка домой. Тут делать нечего. Эти приспособления не для нашего мира. Видимо ты был прав и нам не стоило сюда приезжать!"
   Вышли, пошли пешком по настоянию Злата, которому очень хотелось поглядеть поближе на этот сказочный мир. Неожиданно мальчик захотел увидать напоследок Красную площадь. Тут уж Сергей заупрямился. Он устал, проголодался, все допустимые пределы и так перешли. Не стоит искушать судьбу, надобно домой побыстрее. Но Злат упрямо стоял на своем. Быть в Москве и Красной площади не увидать... Как раз поблизости оказались, отчего не заглянуть. А ежели Безымянный их выследил, он без всякого сомнения делал это на презентации. Так что уже поздно скрываться. Вот, кстати, и "Пицца-хат", если Сергей так уж проголодался, можно перекусить. Парень только развел руками. Купили горяую, остропахнущую пиццу: Злату один кусок, Сергею - два, с грибами и перцем. Поели тут же на улице, за высоким круглым столиком под пестрым навесом. Запивали еду "Белым медведем" прямо из банки, таким холодным, что тонкие черные стенки запотели, пальцы оставляли на банках следы, маленькие капельки сбегали вниз, узкими потеками.
   Затем сели на троллейбус (Сергей фыркнул, напомнив Злату, с каким ужасом тот первый раз забирался на пыльные ребристые ступени.) Мальчику это воспоминание не показалось таким уж забавным, но огорчать друга не хотелось. За компанию посмеялся. Поев, Сергей заметно повеселел, начал дурачиться, подмигивать девушкам. Заявил, что уж если они здесь, то Злат непременно должен отведать фирменного московского пломбира. Купил на улице два не- больших вафельных стаканчика. Злату пломбир совсем не понравился: слишком жирный и приторный.
   Зато очень понравился Кремль. Такая мощная крепость способна выдержать какую хочешь осаду. Перед мавзолеем Злат удивленно остановился:
  -- А это что за домик?
  -- Мавзолей, гробница такая. Тут лежит труп вождя мирового пролетариата Владимира Ильиа Ленина, который повел Россию к победе коммунизма и опустил ее на семьдест лет в дерьмо.
  -- Знаю, слыхал. А сколько труп тут лежит?
  -- Почти пятьдест лет.
  -- И не сгнил? Удивительный у вас мир!
   Сергей хмыкнул.
  -- Да тут не совсем труп, мумия. Шкурка сухая. Его специальным образом приготовили, чтобы не разлагался.
   У Злата разгорелись глаза:
  -- А посмотреть-то можно?
  -- Его для того и положили, чтобы все глядели.
  -- Давай сходим посмотрим! - совсем по-детски заныл Злат. - Интересно же! Я никогда мумий не видал! Ну, пожалуйста, Сергей, ты же добрый!
   Со вздохом Сергей снова подчинился. Как ни странно,мавзолей был открыт. Перед входом кучковались иностранцы и упертые совки: плохо одетые старики, юноши в дешевых болоньевых куртках. Коротко стриженные мощные ребята. Тонконогие девицы истеричного вида с демонстративными комсомольскими значками на впалой груди.
   Встали в конец недлинной очереди. Старший товарищ порадовался про себя, что прошли те времена, когда хвост жаждущих тянулся через всю площадь до Александровского сада. К счастью, лицезрение трупа, как и коммунизм, вышли из моды. Надо надеяться, навсегда.
   Когда неспешно проходили мимо прозрачного гроба, на лице Злата отразилась явное любопытство. Он даже привстал на цыпочки, стараясь не упустить ни единого момента. Сам Сергей, не желая любоваться мертвецом, глядел в сторону, куда угодно, лишь бы не на постамент. Разглядывал стены, людей, идущих рядом. Особое внимание привлекла молодая женщина весьма привлекательного вида. Одета в черные джинсы и кожаную куртку, накрашена в меру, осветленные, блондинистые волосы распущены по плечам. Что она-то здесь делает, да не одна, а с маленькой дочкой? Женщина приподняла девочку под мышки, чтобы той лучше видеть. Обе они так увлеклись, что замедлили ход. Им в спину злорадно уперлись тощие локти идущей следом старухи в неаккуратном синем плаще. Женщина смутилась, принялась бормотать вполголоса извинения. Уловив знакомый по телесериалам испанский говор, Сергей врубился. Туристы, желающие русско-советской экзотики. Может, даже "красные". Живут себе без печали и забот где-нибудь в Мексике, а сами мечтают о всеобщей справедливости. Имеют удостоверение члена ихней компартии, в "Мерседесах" и "Вольво" ездят на собрания, поют "Интернационал" по испански. И даже не подозревают, насколько заботится, кормит и обогревает их бренные тела звериный оскал капитализма. Вот бы их в совок на недельку, да не как гостей-интуристов с долларами, а своих, родимых. Помесили бы грязь на улицах, постояли в очередях за мылом и туалетной бумагой, покушали рыхлой, водянистой, серо-желтой колбасы - живо изменили бы мировоззрение!
   ГЛАВА 9.
   Когда молодые люди вернулись домой, перед гаражом на лужайке стояла знакомая зеленая машина Семена. Ребята обрадовались, ускорили шаг. Влетели в дом. Веранда пуста. В нижней гостинной тоже никого, лишь сверху доностся разъяренные голоса. Злат забеспокоился, бросил куртку на спинку стула, прислушался. Слов не разобрать, но звучный басок Семена перебивался хриплым баритоном Руслана. Кашель, мат, угрозы. Неожиданная тишина. На секунду послышался мягкий, чужой голос. Но практически сразу стало ясно, это просто тяжелая шелковая штора шелестит под ветром открытого настежь окна.
   Сергей окликнул Злата. Мальчик задержался было на пороге, хотел что-то сказать. Но испуганно глянул вверх, проглотил невысказанные слова, как-то жалобно улыбнулся, кивнул головой, быстро прошел в свою комнату, тщательно притворив дверь.
   Сергей, скидывая кроссовки, громко окликнул хозяина. Тут же с грохотом дверь отлетела, сильно ударившись ручкой о косяк. На лестнице второго этажа показался полуголый Семен с перекошенным от злобы лицом.
  -- Ты, сука, кого мне привел?
  -- В чем дело-то? Почему такая злость? Я вроде еще тебя не видел, нагадить не успел. А с прошлого раза друзьями расстались...
   Семен глубоко вздохнул, сильно потер ладонями лицо, заговорил поспокойнее:
  -- Прости. Погорячился. Но и ты меня пойми: знаешь, кого мы пригрели?
  -- Понятия не имею - давно уже никого не грел.
  -- Этот твой парень, Злат. Уж не знаю, как он тебе мозги запудрил.Зайди наверх, тут мужик один есть. Такое про твоего дружка рассказал!
  -- Я все знаю.
  -- Знаешь?! И посмел привести его ко мне, стал укрывать? Долбанутого убийцу! Ты сам в своем дурдоме помешался!
  -- Злат не убийца!
  -- Еще какой! - показался следом Руслан. - Вот откуда он про мечи знает! Он ведь сын священника, отца мечом зарубил, реликвия там какая-то. Иконы украл, а церковь поджег!
  -- Не верю! Вы-то откуда все это узнали?
  -- У меня наверху монах сидит из их церкви, человек взрослый, уважаемый. Он давно по его следу шел, не хотел милицию впутывать. Слишком милосердный.
  -- Зачем кричать? - Раздался из-за двери мягкий убедительный голос. - Мальчиком овладел дьявол, он не виноват.
  -- Слышишь?
  -- Войдите, я все сейчас разъясню. Но вначале поклянитесь не причинять ребенку никакого вреда.
   Встревоженный Сергей с опаской зашел...
   Через полчаса трое молодых людей тихо подошли к комнате Злата. Семен тихонько надавил на дверь. Не поддалось. Ручка не проворачивалась - заперто. Тогда Сергей, собрался с силами и, сделав обычный голос, тихонько позвал:"Злат, слышь? Открой, дело есть! Семен твоего Безымяннного видел. Поговорить надо." Никакой реакции. Разъренный Руслан бросился всем своим массивным телом на дверь:"Открывай, скотина, пока по хорошему просят! Хуже будет..." Снова ничего. Семен озабоченно похлопал себя по карманам джинсов:
  -- Вот незадача, запасные ключи в рубашке остались, наверху в гостиной.
  -- Ничего! - злобно прошипел обманутый в своих лучших чувствах Сергей, - Мы его, подлеца и так достанем.
  -- Не надо, не ломайте, только ведь ремонт закончили, - Попросил Семен, - Я принесу.
   Оставшиеся не обратили на слова друга никакого внимания. Сильными телами навалились на толстую резную дверь. Она жалобно заскрипела, но не поддалась. Более нетерпеливый Руслан разбежался, изо всех сил двинул ногой. На светлом лаке остался след тяжелого ботинка. Тоненькие узорные планки сорвались, упали. Перламутровые, затейливые завитушки жалобно хрупнули на полу. Сверху подскочил Семен с ключами. Торопясь, не попадая в замочную скважину, распахнул дверь.
   Друзья удивленно застыли на пороге. Комната была пуста. Окна наглухо закрыты, невредимые жалюзи опущены. Стекла на месте. На спинке стула аккуратно висит подаренная Семеном одежда, под стулом стоят адидасовские кроссовки. На полу пустой шприц и разорванная коробочка из-под сульфазина. Измятая простыня еще хранила отпечатки бившегося на ней мальчишеского тела.
  
   Ч А С Т Ь 3.
  
   ГЛАВА 1.
   Лютика ускользнула из крепости, чтобы поразмыслить на досуге. Все, чем она жила, рушилось. Устои шатались. Она даже не могла представить себя, единственную и неповторимую, в роли надоевшей, старой игрушки, заброшенной в угол. Но, похоже, это надвигалось.
   Она была одна такая. Елень мог любить лишь ее, с тех пор, как узнал. И неважно, что она чувствовала. Лютике можно капризничать, можно требовать и сокрушаться - это в порядке вещей, просто другой такой нет. Хуже - безусловно. Лучше - может быть. Но такая, как она, нет, просто невозможно. Уникальная, единственная, ей просто нужно дорожить. Лютика могла имитировать наслаждение, сие неважно. Важно быть лишь с ней, ценить, любить...
   И вдруг... Он пренебрегает ею... Он, приходя домой, не спешит в горницу, чтобы рассказать о прошедшем дне, выслушать ее мнение и насмешки. Он забыл дорогу в лютикову опочивальню. Как?! Почему?! Неужели на белом свете появиласть девица, могущая соперничать с Лютикой в красоте, уме, обольщении?! Или Лютика растеряла свои богатства?! Да нет, зеркало твердит о неувядшей красоте, ум ее по прежнему остер. Но почему же Елень, возвращаясь в детинец, проходит мимо Лютики, как мимо других своих пассий, небрежно потрепав по щеке?
   В столовой палате Елень собирается с новыми друзьями (забрал бы их леший!), говорит о чем-то недоступном. И среди мужчин присутствует она. Та, которая забрала сердце Еленя. Чем же она его приворожила? У нее нет таких иссиня-черных, словно безлунная ночь, кос до колен. Нет таких огромных, пронзительно-темных глаз. Нет ни жемчужной кожи, ни высокой груди. Тощая, простая, бесцветная девчонка. Почему же Елень так прикипел к ней душой, что позволяет ей присутствовать на совещаниях, чего никому, даже Лютике, не дозволялось. Почему прислушивается к ее глупым словам? Несправедливо. Лютика положила столько сил, чтобы завоевать свое место, а теперь вынуждена смотреть, как ничем не примечательная девчонка парой слов рушит то, что создавалось годами(парой лет) усилий.
   И ведь, двурушница, делает вид, что ей Елень совсем не нужен. Будто она просто так со своими отвратительными друзьями поселилась в детинце, словно и не думает завоевывать князя. А тот, словно дурак, сам сует шею в петлю. И чем это она ему так пришлась по душе?
  -- Да новизной. - Послышался рядом негромкий насмешливый голос, будто отвечая горьким мыслям Лютики.
   Девушка стремительно обернулась. Рядом сидел невысокий толстячок в смешном лиловом костюме, унизанный драгоценностями, словно женщина. Поймал вопросительный взгляд, чуть улыбнулся, повторил:
   - Новизна - страшное дело. На косы до колен, да золотые оплечья Елень нагляделся небось до отрыжки. А тут - стрела в цель, сапожки мягкие кожаные. А как ты думаешь, коротенькое платье, распущенные волосы с узеньким ремешком поперек лба, наплевать на свои чары - это что-нибудь значит?
   Подобные мысли Лютике никогда не приходили в голову. Выглядело очень убедительно. Но обидным показалось, что незнакомец разобрался в происходящем гораздо быстрее и лучше. Девица обидчиво-настороженно вздернула голову:
  -- А ты кто таков?
  -- Я-то... - Незнакомец сорвал стебелек тмина, сладко улыбаясь, почесал спину, крякнул от удовольствия, еще почесал, передернул лопатками. - Да так, ничего особенного. Недруг я той белобрысой кошки, котоую и ты недолюбливаешь.
   Лютика презрительно фыркнула. Недруг продолжал.
  -- Я и князю твоему в друзья не навязываюсь, хотя непрочь бы... Да ладно, так уж сложилось. Волнует тебя, кто я, или достаточно, что Ласточке враг? Лютика, задумалась, склонив набок кудрявую головку.
  -- Да нет, не волнует. Мне бы кошку драную убрать, а там - хоть трава не расти.
  -- И я о том же толкую. С глаз долой, из сердца вон. Коль не будет мелькать девка перед князем, забудет он ее, как пить дать. Ты-то вон красавица кака! И статью вышла, и умом, и голосом. Куда ей с тобой тягаться!
   Лютика слушала милые слова, ей самой то же чувствовалось.
  -- Да как это сделать?!
  -- Вот незадача! - Толстчок склонил набок головку с крутыми кудряшками. Сочувственно почмокал губами. - Знаешь, пришлась ты мне, по душе, помочь надо такой славной девице. - Вздохнул, затуманил масляный взор. - Есть идея! - Посмотрел на Лютику, нахмурился. Внезано расцвел, став похож на добро- го дядюшку. - Так и быть, уговорю своего друга. Пущай твою соперницу увезет подале, да в лесу бросит. Там уж ей волки с медведями покажут, как чужих полюбовников отбивать!
   Лютика от радости захлопала в ладоши. Тугие кольца зазвенели. Толстячок-дядюшка разливался.
  -- Согласна? Вот и умница, я знал, что ты не подведешь. Ну что за девица, все при ней! А косы-то, косы одни чего стоят! Как только мог князь на тот обглодок польститься!? Так согласна?
   Лютика восторженно кивнула. Сейчас она была согласна на все, лишь бы избавиться от ненавистной соперницы. Лиловый же пел соловьем.
  -- Вот и славненько, красавица моя! Теперь смотри в оба черных глазыньки. Скоро князь Елень со дружиною далеко уедет. И в тот вечер, как козодой тебе на наличник сядет, потрудись уж, ворота отвори. Сможешь? Лютика кивнула.
  -- А то! Князь, он доверчивый, изнутри стражников не ставит. А коль и оставит, не велика беда, отошлю в людскую. Я пока еще в детинце силу немалую имею.
  -- Так я и думал, козочка моя! Ты ворота-то отопрешь, да в светлице своей червленый платок за окошко вывеси. Мой дружок увидит, на коне заскочит, девку хвать на седло, увезет. А как князь вернется, он об ней, о заморыше, и не вспомнит.
  -- Сделаю, дядюшка, как ты велел...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"