Энзенкель устало плелся по устланной палыми листьями дороге, ежеминутно вытирая пот со лба, затекающий в глаза и мешающий видеть
Солнце палило так нещадно, что казалось, ещё немного - и превратишься в тающий пар, в воду, в жаркое. Даже лесные звери попрятались от его злых лучей, затаившись в прохладной чаще. Громадный медведь лежал в прилеске, высунув язык, подобно собаке. Его бока тяжело и часто вздымались, воспаленные глаза неотрывно следили за дорогой.
Энзенкель остановился, снял флягу с расшитого своего пояса, отвинтил крышку и припал к горлышку сухими и потрескавшимися губами. Сделав пару глотков, он закашлялся и утер рот рукавом.
-Нет сил пить...горло как печь - прохрипел он и невесело рассмеялся. Фляга уже была опустошена более, чем наполовину, и оставшаяся половина стремительно таяла, становясь час от часу все меньше. Энзенкель завинтил пробку и привязал свою флягу обратно, решив не тратить столь драгоценный груз попусту. Он ещё успеет напиться, когда дойдет до деревни....если раньше не свалится от удара.
Стараясь забыть о том, сколь много ещё следует пройти, прежде чем он доберется до перевала, Энзекель быстро зашагал, впечатывая свои сапоги в бездонную грязь тропы. Он шел уже не один час, обессилев окончательно и все чаще мечтая о том, как хорошо бы найти колодец и пить...пить...пить, пить не отрываясь, пока не вздуешься, как шар и не почуствуешь внутри чудесную прохладу. Но мечты, да о воде, да в такую жару, до добра не доведут, и Энзенкель уже начал чуствовать, как медленно сходит с ума от жажды. Все внутренности будто спеклись, глотка сжалась и полыхала пожаром. А впереди лежалещё час пути, по вечерней жаре, без капли тени.
Когда он уже совсем было отчаялся, то внезапно заметил на краю дороги, на плоском камне, невысокого старичка, одетого в простую хламиду, остроконечные туфли и высокую чалму. Его вид был столь необычен. и столь странно было само его появление здесь, в этой глуши, что Энзенкель резко заемер на месте, мигом забыв и про жажду, и про соднце.
Старичок неторопливым, ленивым движеньем, вытащил из-за бахры длинную трубку и закурил с явным наслаждением, нимало не обращая внимания своего на застывшего человека, стоявшего, подобно истукану с отвисшей челюстью.
Сделав одну-две затяжки и выпустив сизый дым в белокурые небеса, старик наконец повернул голову к Энзенкелю, смеряя его внимательным, изучающим взгдяом. Глаза его не имели зрачков и светились ярко белым огнем. Свет это все же не пугал, он согревал скорее...или же давал прохладу страждущей душе.
-Ты здесь что-то потерял?-раздался приятный баритон старика.
-Я...но как....-попытался что-то сказать Энзенкель.
Старик продолжал внимательно рассматривать его, дымя своей глинянкой. В огнях глаз таилось нечто, похожее на насмешку. Кем бы не было столь странное созданье, оно оказалось здесь не случайно, кроме того, оно явно не собиралось помогать человеку оправиться от удивленья.
-Я...гм...я-снова попытался Энзенкель, и все так же безуспешно.
-Странно видеть молодого человека так далеко от жилых мест. Куда же ты идешь?-спросил старичок, вытряхивая табак и набивая новый из серебрянной табакерки, неожиданно появившейся в его руках.
Молодой крестьянин наконец оправился от потрясения, и осторожно произнес:
-Я иду в город, дедушка. ТОт, что лежит за холмом...
-Как же! Знаю -усмехнулся старичок и указал на камень-а что же все стоишь? Присядь наконец, устал должно быть.
Энзенкель не стао отказываться, его ноги уже гудели, как улей. Тяжелая усталость поднималась все выше, склоняя к земле. Крякнув, крестьянин уселся и решив, что сегодня он уже все равно не дойдет до деревни, вновь достал почти пустую флягу и жадно допил последние капли. Это нисколько не помогло, вместо же этого это ещё больше разожгло жажду, сжигающую заживо.
Пока он допивал, существо молча курило, задумчиво глядя на лежащую вдалеке глубокую расселину, покрытую нерасстаявшим снегом, оставшимся ещё с прошлой зимы. Наконец созданье обернулось и заметив, с каким выраженьем Энзенкель убирал пустую фляжку, заметил:
-Я мог бы тебе помочь...я вижу, что вода твоя почти иссякла, и новой у тебя, я знаю нет...
Крестьянин удивленно посмотрел на старика.
-Откуда вы это знаете? Кто вы?
Тот сморщился и тихонько засмеялся. Его смех был похож на перезвон крохотных колокольчиков. Затем неуловим движеньем из его рук исчезла и трубка, и табакерка.
-Меня зовут Мудрецом-ласково ответил он-и ты можешь меня называть так, мальчик. Я дух, хранитель леса. Звери лесные и степные подчиняются мне. И я хочу помочь тебе, потому что сам а мысль о чьем-то страдании мне невыносима.
" Должно быть, это все солнце "-подумалось крестьянину-" долгонько же я шел! Наверняка это так и есть, вот и мерещится всякое..."
Дух словно угадал его мысли и снова рассмеялся.
-Нет, я не твое воображенье-с улыбкой сказал он-я могу доказать тебе...вот, смотри. С этми словами Мудрец раскрыл ладони. На руках у него сидела белка и лапами мыла свою мордочку.
-Как вы...начал было Энзенкель, но Мудрец лишь пожал плечами и поднялся. В росте он был, пожалуй, даже меньше ребенка. Он не доходил даже и по пояс невысокому крестьянскому сыну.
-Слушай меня, мальчик. Я хочу помочь тебе и уменьшить твои муки сладостной росой, из источника. Иди сей же час по тропе, там она свернет в лес, следуй же по ней. Но помни! Когда идти будешь, не вздумай сказать хоть слово! Хоть звук-или останешься, с чем был.
-Молчать? Но почему я должен молчать?-удивился Энзенкель-разве от звука моего голоса случится что-то страшное?
Мудрец нахмурился и направил на него свой тонкий палец.
-НЕ вздумай же говорить, мальчик! Стлы лесные неведомы тебе, и могут худо натворить, коли не узнают голос. Ступай же, иначе скоро стемнеет, и тогда тебе придется вернуться.
Энзенкель на это ничего не ответил, он смотрел на высокие ели, на их тонкие ветви, на еловые шишки, валяющиеся на земле. Мудрец молчал тоже, ему не было нужды говорить. Он поклонился мальчику, взмахнул чалмой, и исчез, будто его и не было.
Энзенкель взгялнул на медленно заходящее светило, поежился и быстро зашагал по тропе, решив больше уже не останавливаться, так как и сам не хотел ночью оставаться на большой дороге.
Как и сказал дух, тропа вскоре разделилась;одна вела дальше, в сам лес, другая же спокойно шла себе, направляясь в деревню. Немного замявшись, сын крестянина все же свернул в лес. Чудна ему была та встреча, но его молодая голова хоть и не верила в мистику, богов и призраков, но все же малой части там нашлось место. И сия малая часть упорно твердила, что почему бы духу леса и не помочь мальчику? Нет ничего невозможного, лишь в той степени, в какой в это не верят.
Энзенкель углубляся все дальше, твердо помня наказ молчать. Он оглядывался восторженными глазами, но не проронил не звука. В закатных лучах лес наполнялся неведомым волшебством. Маленькие, быстрые огни мелькали между деревьями, на поляне слышалось, как вода падает с камней в озеро. Услышав этот плеск, измученный Энзенкель побежал вперед, не стерпев.
Он пробежал густой подлесок и перед его глазами предстала окутанная туманаом зеленая полянка, покрытая широкими щляпками подсолнухов, отчего она становилась похожа на место с тысячью солнц.
Над поляной, в маленькое озерко ниспадала читсейшая, прохладная вода из источника, что лежал чуть выше. Увидев эту воду, мальчик едва не закричал и подбежав, окунул голову в озерцо и умывшись, принялся пить, не прерываясь. Он пил несколько минут, жадно глотая вкуснейший напиток, который ему был слаще меда и всех вин на свете.
Умывшись и утолив терзавшую его жажду, Энзенкель поднялся и наполнил флягу. И только тут увидел у своих ног маленький горщочек, полный золотых монет. Мальчик не удержался и тихонько вскрикнув. Вспомнив наказ, он испуганно зажал рот рукой...но было уже поздно. Все потемнело вдруг, засвистело....
Энезенкель стоял посредине дороги, ведущий за холмы. Наступила ночь, сменяя милосердной прохладное злое солнце. Фляга мальчика была высушена и пуста, и жажда как никогда терзала его уставшее тело своими железными когтями. Впереди лежал ещё долгий путь.