Поздняя осень - это особый, ни с чем не сравнимый мир. Это особое измерение.
Пустые поля, лишь кое-где зеленеет озимь, а так лишь кое-где проплешины сухой травы и голые кусты, полупрозрачный, почти призрачный лес. Воздели руки к небу голые деревья, без листвы. Деревья как будто просят о пощаде. Всё умерло, утихло, затаилось, смирилось и ждёт зимы.
Тоской и скукой веет от этой картины. Но она исполнена и глубокого смысла, и очарования.
В мире царят охристые краски. Никогда больше, ни в одно другое время года, нельзя увидеть столько оттенков коричневого и охры. И глаз, и душа радуются редким мазкам зелени (озимь) или золота (последние, чудом уцелевшие листья).
Дома и люди тоже кажутся грустными и поникшими, как нахохлившиеся воробушки на голой ветке, которым негде искать защиты от дождя и ветра. И от одиночества.
В такую пору страх глубоко проникает к нам в сердце и цепко сжимает его, как первый морозец землю.
Мы предчувствуем конец года и конец жизни, увядание природы и ощущаем собственную грядущую старость. И хотя мы знаем, что за временем белой зимы настанет возрождение, что будет весна и новая жизнь, ощущения и чувства наши говорят об обратном.
И как успокоить сердце, с тревогой замирающее при виде голой осиротевшей земли? Как убедить себя, что низкое серое небо, цепляющееся за руки деревьев, застывших в немой мольбе, не уготовано нам во веки вечные? Что моросящий дождь, и слякоть, и холод не навсегда?
И только зелень озими на распаханном поле как лучик надежды, ещё не угасший в сыром тумане ноябрьского утра.