Кудряшов В.А.


БУМЕРАНГ

роман


Человека, рассказавшего мне эту историю, уже нет в живых. Удивительный 
был человек во всех отношениях, но, как бы это сказать, не от мира сего, что ли? 
Не в том смысле, когда пальцем у виска крутят, а буквально. Не вовремя он 
родился, а может и не в том месте. Слишком жестоким оказался для него наш мир, 
слишком расчётливым и негостеприимным. Не любят так сейчас и от любви не 
умирают. Это же не то, что сдуру (простите, в состоянии аффекта) наглотаться 
таблеток или с балкона сигануть. Впрочем, не мне судить.
Остальные, здравствующие ныне, участники и очевидцы изложенных ниже 
событий, подтвердить мою правдивость вряд ли захотят. Одни - оберегая своё 
спокойствие и служебное положение, другие - просто, из-за нежелания ворошить 
прошлое. Хвастаться-то, действительно нечем. Уж больно неприглядно всё 
получилось.
Итак, вам придётся поверить мне на слово.
Это не выдумка и не мистика. Ну, разве что, самую малость...
Главные герои этой истории поневоле оказались втянутыми в жестокую 
игру. Злая судьба равнодушно исковеркала, перемолола их жизни и отбросила на 
обочину. Никто не спрашивал их согласия на проводящийся эксперимент, никто 
не предложил компенсацию за моральный ущерб. Их попросту не спросили, а ведь 
каждый человек, взрослый или ребёнок, - это целый мир, посягать на который - 
преступление. И может поэтому, в кои-то веки, для восстановления 
справедливости, в человеческие дела вмешалась некая высшая сила...
Но книга эта, повторяю, не о мистике. Она о любви и ненависти, о вере и 
надежде...


ЧАСТЬ 1
ВЕРА

Сквер	9 августа	17.10

Владимир сидел в сквере, на "той самой" скамье и равнодушно смотрел в 
открытую книгу. За полчаса он не перевернул ни одной страницы. Мысли его 
были далеко... Год назад... Целый год!.. Всего год...

Семнадцать десять... Её время. Ещё минут пять-десять, а потом... Конечно, 
он будет ждать и час, и два. Это последний вечер, самый последний... если она не 
придёт. А она не придёт! Не стала бы Вера прятаться два месяца, чтобы устроить 
ему сюрприз именно сегодня, в их годовщину. Глупо как-то и жестоко! Ну, и 
ладно. Значит, сегодня всё и закончится. Он ещё не знал, что будет делать. Какая 
разница! Можно просто прийти домой, лечь и приказать сердцу остановиться. И 
оно послушно остановится, потому что всему есть предел...
Владимир как-то неуверенно, робко, окинул взглядом аллею. А вдруг?.. 
Молодая мамаша с коляской, неспешно прогуливающаяся пожилая парочка... На 
скамейке наискосок, строго одетая, чопорная бабуся отчитывает своего внука - 
смешного двухгодовалого карапуза. Она вытирает кружевным платочком его 
перепачканные губы и ладошки и сердито выговаривает: "Посмотри на кого ты 
похож! Что за отвратительная привычка - тянуть всё в рот? Бабушка тебе печенье 
купила и шоколад, а ты жуёшь эту гадость. Фу!" Малыш привычно и покорно 
выслушал справедливое замечание и, пообещав, что больше не будет, покатил 
свой гружённый песком самосвал подальше от бабули. Он дождался, пока его 
строгая надзирательница вновь склонится над вязанием и, достав из кармашка 
комбинезона кусок мела, торопливо отправил его в рот.
Володя улыбнулся: "Правильно, парень! Жуй, если хочется. Косточки 
крепче будут. А бабушка просто забыла, сколько сама этой гадости слопала в своё 
время".
Семнадцать пятнадцать... Веры не было. Владимир бездумно проследил 
взглядом за пробежавшим мимо толстым подростком с овчаркой  на поводке. Кто 
кого выгуливал - непонятно. Мальчишка еле успевал перебирать ногами, румяные 
щёки тряслись... Не добежав до конца аллеи, овчарка резко свернула в кусты, 
увлекая за собой хозяина.
"... Ну, и что теперь? - Володя посмотрел в открытую книгу, пробежал 
глазами по строчкам, будто надеясь отыскать там ответ на свой вопрос, заглянул 
на предыдущую страницу и, безнадёжно вздохнув, захлопнул книгу совсем. - 
Странная штука жизнь! Зачем давать человеку уроки, которыми он никогда не 
сможет воспользоваться? Что толку от того, что я всё понял, если ничего 
исправить нельзя? Глупо и жестоко! Сколько времени потеряно! Боже! Нужно 
было увезти её отсюда ещё тогда, в Новогоднюю ночь, в крайнем случае, на 
следующий день. И плевать на работу и жильё! Устроились бы, не пропали. И ещё 
целых полгода было потом... Чего ждал? Тёплого местечка? Чтобы всё 
основательно было, надёжно? Вот и дождался... вот и сижу теперь. А 
прошлогодний июль? Целый месяц ходил, здоровался! Как же! Вся жизнь 
впереди! Может как раз этого месяца и не хватило?! А ведь можно было ещё 
тогда, в июле (пусть это глупо и смешно получилось, но получилось ведь!), 
подойти и сказать: "Девушка, хотите я вам спою?"
- Это вы мне?
Владимир от неожиданности вздрогнул и вскинул глаза на остановившуюся 
рядом девушку. Он не смутился, не покраснел, как это обычно бывало раньше. 
Отсмущался уже, видно. Разглядеть незнакомку толком не удалось. Она стояла, 
заслоняя солнце, и рыжеватые, оттенка меди, волосы пылали в закатных лучах, 
как... как... Он резко отвернулся.
- Нет, не вам, - "Странно!" В последнее время с ним, конечно, было не всё в 
порядке, но не настолько же! Он был уверен, что ничего не говорил вслух, - Это я 
так... репетирую.
- Вы... здоровы? С вами всё в порядке? - Будто мысли прочитала. 
Обеспокоенный голос звучал теперь гораздо ближе. Девушка присела на скамью.
Володя еле удержался от резкого ответа. "Она тут не при чём! Видок у меня, 
наверное, ещё тот, если люди останавливаются. Скоро шарахаться начнут!" 
Ответил сдержанно:
- Здоров. В порядке. Просто денёк у меня сегодня такой... особенный.
- День рождения?
"Во вцепилась!" Он всё-таки смутился, запоздало осознав, что сидит к своей 
непрошеной собеседнице вполоборота, почти спиной, и, неловко, всем корпусом 
развернулся. "Странное у неё лицо. Открытое, подвижное... Читать по нему 
можно". В широко распахнутых, цвета морской волны, глазах ещё плещется 
беспокойство за странного дядечку, а на губах уже дрожит робкая неуверенная 
улыбка, и подтверди он сейчас, что именинник, эта улыбка расцветёт в полную 
силу, а девушка поздравит его, расцелует и, скорее всего, сбегает за цветами. 
Володя, неожиданно для себя, улыбнулся. 
- День рождения?.. Да нет! Скорее уж наоборот, - заметив, какой 
убийственный эффект имели эти слова для улыбки и всего лица незнакомки, он 
торопливо и растерянно добавил: - Долго рассказывать.
- А я не спешу.
Владимир посмотрел на соседку с восхищением. "Вот даёт, подружка! 
Странная она, однако! Лет восемнадцать-двадцать... Симпатичная девчонка. Ей на 
дискотеке скакать с кавалерами, а она... Хотя нет! На дискотеках сейчас 
возрастной ценз пожёстче - лет пятнадцать, а то и двенадцать. Но всё равно не 
совсем нормальное хобби для девушки - подсаживаться на скамейки к старичкам и 
выслушивать их сердечные тайны". Он действительно чувствовал себя старым, 
усталым и неинтересным. Одно слово - развалина! Но... А, собственно, почему бы 
и нет? Разве не этого ему хотелось последние два месяца? Разделить с кем-то свою 
тоску и боль... А сегодня - особенно! Так почему бы не рассказать всё этой 
девушке с беспокойными лучистыми глазами. И он решился.
- Ну, если не спешите... Но это действительно длинная история. Ладно, 
попробую. Ровно год назад, на этом самом месте я познакомился с девушкой... с 
женщиной. Она была такая...
- Была? - уголки по-детски припухлых губ подозрительно задрожали и 
поползли вниз. В глазах - удивление и испуг.
Володя ответил не сразу. Ему ещё ни разу не приходилось высказывать эти 
мысли кому-то постороннему, и сейчас он замешкался с ответом, будто слова, 
произнесённые вслух, имели магическую силу, могли что-то изменить или, 
наоборот, подвести черту.
- Наверное, была... Иначе, я ничего не понимаю! Не могла она так... Не 
могла... уж я-то её знаю! Ладно... В общем, год назад, на этом самом месте я и 
ляпнул насчёт "спеть". Глупо, конечно, а она согласилась... Хотя началось всё 
намного раньше, ещё в июле. Если бы вы видели, как она шла! А волосы!.. Боже!.. 


... Ровно год назад он сидел на этой же скамье (она ещё не была "той 
самой") и подстёгивал себя: "Сегодня заговорю. Обязательно заговорю! Если 
увижу, конечно". В глубине души таилась спасительная мыслишка, что её сегодня 
может и не быть, и не придётся ему вставать, делать шаг и бормотать что-то вроде: 
"Вы не очень спешите? Может, посидим немного? Тьфу! Детский лепет! Ты ещё 
спроси: "Который час, девушка?" Сорок лет балбесу, а познакомиться не 
можешь!" Он действительно не мог придумать ничего лучшего. Героем-
любовником Владимир не чувствовал себя никогда и то, что он всё-таки нравился 
женщинам, приписывал скорее какому-то недоразумению или их странному 
вкусу, чем своим, неизвестным ему самому, достоинствам и обаянию.
Веру (тогда он ещё не знал, как её зовут) он увидел здесь впервые с месяц 
назад, в середине лета. Они шли навстречу друг другу по этой самой аллее - два 
взрослых, занятых своими делами и мыслями, человека. На секунду встретились 
взглядами и... разошлись. Владимир прошёл по инерции ещё несколько шагов и 
встал, как вкопанный. Он даже не сразу понял, что заставило его остановиться, а 
потом медленно повернулся и посмотрел ей вслед. Уже потом, вспоминая этот 
момент, он с удивлением признавался себе, что его "тогдашний" взгляд не был 
обычным взглядом зрелого мужчины, оценивающим ножки, бёдра и всю фигурку 
женщины. Он смотрел на её волосы, каштановым облачком окружающие гордо 
поднятую головку. Заходящее солнце, зависшее прямо над ней, заставило волосы 
светиться. "Девушка с пылающими волосами". Он смотрел, как зачарованный, а 
она, сделав ещё несколько шагов, обернулась и укоризненно покачала головой. 
Владимир не удивился бы в тот момент, если бы девушка погрозила ему пальцем: 
"Ну-ну-ну!". Вспыхнув до корней волос, как нашкодивший мальчишка, он резко 
повернулся и пошёл прочь, с трудом подавляя желание побежать.
Целую неделю он не ходил в сквер, хотя и вспоминал эту встречу по 
несколько раз на дню. Затем, по-прежнему, сжигаемый стыдом и любопытством, 
отправился туда и... не встретил её. Последующие несколько дней, вернее вечеров, 
превратились в пытку. Он бежал сюда прямо с работы и, забывая об ужине и 
неотложных делах, до самой темноты мерил аллейку беспокойными шагами. 
Наконец, решительно отправлялся домой, но на выходе останавливался выкурить 
ещё одну сигарету. И ещё одну... А потом, ночью, уставившись широко 
открытыми глазами в потолок, он пытался вспомнить её лицо и... не мог. Оно 
постоянно менялось и ускользало... Восточные, чуть раскосые глаза под густыми 
чёрными бровями, вздёрнутый аккуратный носик... И всё заслонял, подавляя 
буйством света, нимб солнца над её пылающими волосами.
Он снова увидел незнакомку, когда уже почти перестал надеяться и был 
настолько растерян и обрадован, что чуть не бросился ей навстречу, как к старой 
знакомой. Растерянность и радость сменялись ужасом, по мере того, как 
расстояние между ними таяло. Что сказать? Почему он не подготовился? 
"Девушка, я в прошлый раз вовсе не пялился на ваши ноги, хотя они вполне того 
заслуживают, а как истинный ценитель прекрасного, смотрел, как вечернее солнце 
окрашивает багрянцем (вот маразм!) ваши чудесные волосы. Идиот! Сейчас она 
пройдёт, и больше я её никогда..." "Впрочем, - ехидно подсказал чёртик, сидящий 
внутри и смакующий его растерянность и панику, - Ты ещё сможешь посмотреть 
ей вслед и увидеть, как вечернее солнце окрашивает багрянцем и т.д. по тексту. 
Время - то же, солнце - там же!"
Несколько метров, отпущенных ему судьбой на раздумье, закончились. Они 
поравнялись. Показалось ему или нет, что девушка тоже чуть замедлила шаг, 
давая ему дополнительные доли секунды. Он узнал об этом потом, в августе, а 
сейчас мучительно вспоминал слова. Хоть какие-то! И вспомнил одно. Он 
услышал, как чей-то деревянный голос (таким голосом диктор обычно сообщает о 
постигшей нас тяжёлой утрате) внятно и чётко произнёс: "Здрав-ствуй-те!". Это 
несомненно был его голос. Владимир разделил слоги, и произнесённое слово 
напоминало что-то парадно-армейское, вроде "Здравия желаю, товарищ тра-та-
та!" Катастрофа! В ответ раздался короткий смешок, как будто звякнул 
колокольчик, и приятный голосок, старательно пародируя его, также внятно и 
чётко отбарабанил: "Здрав-ствуй-те!" Впрочем, голоску явно не хватало 
замогильности и дребезжания, которые так удались Владимиру. Где уж ей до 
старого опытного сердцееда Вовки! Знай наших! Краем глаза он заметил, как 
милый маленький носик чуть сморщился в усмешке. Снова звякнул колокольчик  
и... всё!
Позже, уже осенью, она частенько, дурачась, упрашивала его: "Вовка, ну 
скажи "здравствуйте"! Скажи "здрав-ствуй-те!". Он, шутя, отмахивался, иногда 
пробовал (даже без неё), но никогда не мог добиться того эффекта. "У меня тогда 
горло болело", - он упорно стоял на этой версии. "Нет, милый! Ты просто точно 
рассчитал, как сразить бедную девушку наповал, а сейчас своего добился и сразу 
разучился!". Она начинала, смеясь, молотить его кулачками по груди, а он 
смотрел на неё и сомневался - серьёзно она говорит или нет, и удивлялся, что она 
вообще здесь, с ним - желанная и любимая.
Но это было потом, а тогда, в тот июльский вечер, после своего 
судьбоносного, сокрушительного "здравствуйте", он шёл по аллее, чудом 
сохраняя состояние равномерного и прямолинейного движения, боясь оглянуться 
и чувствуя себя, как студент, сдавший всю экзаменационную сессию за два часа. 
Он, пожалуй, смог бы сейчас доходчиво объяснить, что испытывает лимон, 
выжатый хозяйственной экономной рукой. Голова была пустой и звонкой, 
рубашка прилипла к спине. В конце аллеи он не выдержал и оглянулся, но её уже 
не было видно. Дома он долго стоял перед зеркалом, потом громко сказал: 
"Молодец, Вовка! Умница!" и, не раздеваясь, бухнулся на диван. В эту ночь он не 
спал.
Первый шаг был сделан. Для того чтобы сделать второй, Володе 
потребовался целый месяц. Он каждый вечер поджидал девушку у дальнего конца 
аллеи, чтобы, увидев издалека, неторопливо пойти навстречу. Он уже точно знал 
время, в которое она обычно шла через сквер, и вполне прилично здоровался. Они 
вежливо улыбались и кивали друг другу, как старые знакомые, но не разу не 
перекинулись даже словом. "Что она обо мне думает?" - сокрушался он, 
возвращаясь домой. "А с чего ты взял, что она вообще о тебе думает?" - пытался 
"подбодрить" его внутренний голос. Наконец, он решился. И произошло это 
ровно год назад, день в день, девятого августа.
Итак, он сидел на "той самой" скамейке, как в ожидании приёма к дантисту. 
И страшновато, да куда уж откладывать-то. Девушка появилась, как обычно, где-
то в четверть шестого. Владимир смотрел, как она подходит всё ближе и думал: 
"Может всё-таки не сегодня? Завтра уж точно!.. Или послезавтра!" Но он уже 
встал и почувствовал внезапное облегчение.
- Здравствуйте! - первое слово прозвучало неплохо. Недаром он репетировал 
целый месяц.
- Здравствуйте! - в глазах у неё искрились смешинки и лёгкое удивление. 
"Решился всё-таки".
- Вы не очень спешите? - пока всё шло по сценарию. Володя почувствовал 
себя немного уверенней. Через секунду это его погубило.
- Нет, не очень, - она смотрела с любопытством. "Что дальше?" Но где уж ей 
было угадать...
- Хотите я вам спою? - он ляпнул это неожиданно даже для себя и оцепенел. 
"Всё! Сценарий полетел к чёрту!"
- Здесь?! Сейчас?! - девушка непроизвольно прижала ладошку ко рту. 
Смешинка в глазах на мгновение сменилась лёгким испугом. Может быть, она 
представила, как этот смешной, неуклюжий мужчина, набрав полную грудь 
воздуха и широко раскинув руки, тем самым замогильным голосом заревёт 
"Дубинушку" или что-то другое, но обязательно народно-классическое. Это 
длилось всего мгновение, а потом маленькие бесенята снова запрыгали в её 
зрачках. Девушка засмеялась.
- Да нет, к-к-конечно! Я это... - он окончательно растерялся и очень хотел 
провалиться сквозь землю, - Нет, так нет!
- Стоп! Этак мы ещё целый месяц будем здороваться. Нет уж, петь - так 
петь! - она обречено вздохнула, тряхнула пушистой головкой и восхищённо 
добавила, - Боже! Первый раз в жизни меня так ошарашили! Ну, вы мастер... А 
казались таким тихоней.
Он не понял: издевается она или нет, но на всякий случай расправил плечи и 
подтянулся.
- Нам сюда.
Они пошли по аллее. Слов опять не было. Владимир боялся заговорить о 
погоде, но тут же доверительно сообщил девушке, что лето в этом году - жаркое, 
но не засушливое. Осадки уложились в норму, а значит, работники сельского 
хозяйства заготовят вволю кормов на грядущую зиму. Он так и сказал: "работники 
сельского хозяйства", и именно "вволю", и "на грядущую". Девушка со знанием 
дела кивала головой, больше занятая тем, чтобы приспособить свой шаг к его 
нервной походке. Подбодрённый таким вниманием, он хотел ещё сказать о 
перспективах урожая озимых и яровых, но поскольку не был абсолютно уверен, 
что из них, когда растёт и созревает, благоразумно замял эту тему и перешёл к 
краткому политическому обзору. Ведя такую "непринуждённую" и 
содержательную беседу, они вышли из сквера, не дожидаясь сигнала светофора, 
перебежали улицу и миновали пару пятиэтажек.
- А вот и мой дом, - уже поднимая руку, чтобы показать здание, Володя 
вдруг подумал, как правильнее это сделать - пальцем или по-царски, плавным 
движением кисти. В итоге, у него не получилось ни то, ни другое. Движение 
вышло каким-то смешным и неуверенным, будто в последний момент он 
засомневался "его ли это дом?" и испуганно отдёрнул руку, - Только давайте 
зайдём в магазин, а то у меня шаром покати, как... как в тундре.
Он делал покупки к ужину и силился понять, зачем он ляпнул про тундру. 
Ну, шаром покати и всё! Нет, куда там! У него, видите ли, как в тундре! А как же! 
Обычное дело - шары в тундре! Кегельбанчик ненецкий, так сказать! 
Определённо, старого доброго Вовку ожидал приз за яркую оригинальность и 
широту взглядов: сельскохозяйственных, географических и прочих. Вечер только 
начался, есть ещё время блеснуть свежей мыслью.
- Что будем пить? - спросил он голосом завсегдатая ресторанов и увидел на 
её лице растерянность и даже страх.
- А?.. Ладно! Может, вот это? - она показала на бутылку "Кагора".
Через минуту, обойдя здание, они вошли в его подъезд. Никогда ещё 
лестница не казалась ему такой грязной, а путь на третий этаж - таким длинным. 
Владимир шёл первым, то, переступая по привычке через две ступеньки, то, 
останавливаясь и поджидая её, готовый подхватить на руки и взлететь наверх 
бегом, лишь бы избавить её ноги от бесконечного подъёма. У самой двери он 
испугался (как там в квартире? всё ли в порядке?). Но страхи были напрасными. В 
квартире, как всегда, было чисто и даже, на его холостяцкий взгляд, довольно 
уютно.
В свою единственную комнату он постеснялся её пригласить, потому что 
давно уже не собирал по утрам диван-кровать, а только набрасывал покрывало 
поверх расправленной постели.
Он проводил её в кухню, усадил на стул и засуетился, разбирая покупки, 
доставая тарелки, вилки и прочее. Она вызвалась помочь, попросила нож и доску, 
и стала аккуратно резать колбасу, оставляя на тарелке место для сыра, а Владимир, 
застыв посреди кухни с двумя бокалами в руках, смотрел на неё и думал, что ещё 
полчаса назад он и не мечтал о таком, что она божественно хороша, а жизнь - 
прекрасная штука. Наконец, он вспомнил, что собирался протереть бокалы 
(полотенца в кухне не было отродясь) и пошёл в свой совмещённый санузел, не 
закрывая двери, чтобы гостья (не дай Бог!) не подумала, что ему приспичило...
В конце концов, суета сама собой закончилась (впрочем, суетился только 
он), и они обосновались за столом. Всё было уютно и хорошо. Оставалась ещё 
маленькая проблема - насколько нужно наполнять бокалы? Он решил её 
интуитивно, налив до половины.
- За знакомство! - он поднял свой бокал и одновременно взгляд. Какие у неё 
глаза? Серо-зелёные или всё-таки карие? - Меня зовут Володя, - и тут же 
поправился, - лучше Вова, Владимир, Вовка... как угодно, но Володя мне как-то...  
не очень.
- Вера, - она не добавила "очень приятно", и ему это понравилось. Он сам 
никогда не говорил этого при знакомстве, хотя и понимал, что это всего лишь дань 
вежливости, не более. Фраза была слишком дежурной и не всегда правдивой, но 
сейчас ему действительно было приятно.
Он выпил до дна и, извинившись, пошёл в комнату за гитарой. Её пришлось 
настраивать - в последнее время он редко играл. А потом он запел.
Сейчас, год спустя, он не мог вспомнить ту первую песню. Что он пел? На 
чём основывался выбор? Просто пел и всё...
Сколько раз, и в тот день, и в последующие, Владимир благодарил судьбу за 
отпущенный ему дар: не талант (это, конечно, громко сказано), а просто умение и 
возможность петь. Хотя пел он неплохо, но дело было вовсе не в вокальных 
данных. Да разве смог бы он без гитары отважиться сказать ей: "главное, что есть 
ты у меня", и "ты - мой цветок, ты - мой рассвет", и ещё много чудесных, таких 
простых и понятных слов о любви, написанных и положенных на музыку 
действительно талантливыми людьми. А сейчас говорил, вернее, пел, глядя прямо 
в глаза Вере. А она сидела, опираясь правым плечом на косяк двери, сложив руки 
на коленях (а вовсе не подпирая манерно пальчиком подбородок или щёку, как это 
обычно делают женщины, слушая музыку и зная, что за ними наблюдают) и 
смотрела ему в лицо. И чёрт бы побрал всех поэтов и композиторов мира, если она 
не понимала, что он хотел ей сказать, что сейчас творится в его душе, да и в её, 
тоже. И понимание это было радостным и тревожным... даже зябким. Так радостно 
и зябко бывает от первого прикосновения росы в туманное июньское утро... А ещё 
она поняла, что её первые страхи были совершенно напрасными и у хозяина (у 
Вовы, у Вовки - она посмаковала про себя его имя), как у алкоголика, нет 
никакого будущего. За час-полтора, он ни разу не вспомнил о бутылке, и Верин 
бокал давно стоял пустым. Будто прочитав её мысли (а впоследствии, так бывало 
частенько), Володя резко оборвал очередную песню, смущённо извинился и 
засуетился. Суетиться он умел мастерски, это Вера уже заметила. Вот и сейчас 
Вовка был на высоте: небрежно поставил гитару у стены, взял бутылку, но, после 
испуганного Вериного окрика, тут же бросил её, как раз чтобы успеть повернуться 
и подхватить падающую гитару у самого пола. Вере чудом удалось спасти 
бутылку, а заодно и своё платье. Краснея и оправдываясь, Володя установил 
гитару понадёжнее и разлил, наконец, вино по бокалам, под подозрительным 
взглядом, вконец ошалевшей Веры. На этом его пыл не угас и он продолжал 
ухаживать за своей гостьей со всей прытью. Он умудрился переложить на её 
блюдце всю закуску с большой общей тарелки. Вера вполне резонно и довольно 
ехидно заметила, что куда проще было поменять тарелки местами. Лучше бы ей 
этого не говорить... Всё так же деловито и заботливо Владимир вернул колбасу и 
сыр на общую тарелку и поставил перед гостьей. Взгляд его при этом был таким 
искренним и невинным, что Вера, наконец, заподозрила неладное. На 
сумасшедшего он не похож (хотелось бы надеяться для собственного же 
спокойствия), а значит, её попросту водят за нос. И первый раунд она проиграла 
вчистую. Этот парень, похоже, был куда тоньше и сложнее, чем казался или хотел 
казаться. Под непроницаемой маской простоты и неуклюжести скрывался 
недюжинный ум и совершенно непостижимая ирония. Ирония, возведённая в 
степень... В дальнейшем Вера не раз убеждалась в этом. Она сама обладала 
тонким чувством юмора и острым язычком, но соперник попался достойный. 
Обмен шуточками и шпильками, безобидная пикировка превратились для них в 
бесконечную и увлекательную игру, в которой не было постоянного победителя. 
Силы были приблизительно равными. Но всё это, конечно, позже...
А сейчас Вера, осенённая своей внезапной догадкой, с подозрением 
наблюдала, как по-ангельски кроткий хозяин удивлённо и выразительно 
переводит глаза со своей пустой тарелки на её полную. Как же это, мол, так 
получилось-то? Надули, граждане, средь бела дня надули! В конце концов, Верина 
тарелка оказалась посередине и они, внезапно вспомнив, что голодны, стали 
попеременно тыкать вилками, болтая при этом обо всём подряд. О чём? Знаете 
такие разговоры... с пятого на десятое... наркомания, работа, мода, книги... Вроде и 
не о чём, точнее - обо всём, кроме личного. Но именно в таких разговорах обычно 
прощупываются вкусы и интересы собеседника. Им было легко. Кто первым 
перешёл на "ты" - уже и не вспомнить. Вроде, как само собой получилось. И 
время пролетело так незаметно, что, взглянув на часы, Вера удивлённо 
спохватилась: "Домой пора".
В дороге разговор не клеился и, в конце концов, заглох совсем. Володя 
опять занервничал: нужно договориться о встрече, так много спросить, так много 
сказать. А слов не было... Как бы он хотел идти вот так всю ночь, пусть даже 
молча, неважно куда... Но как не хитри, не тяни и не замедляй шаги, любая дорога 
когда-нибудь заканчивается, как заканчивается всё в этой жизни, причём, хорошее 
- намного быстрее, чем плохое. Вера остановилась и негромко сказала, указывая 
на обычный пятиэтажный дом через улицу:
- Мы пришли. Дальше я сама.
Она ждала, и нужно было отвечать. Но как же это трудно выбрать из 
десятков тысяч слов богатейшего языка всего несколько, но самых подходящих, 
самых важных, самых-самых...
- Мне... Я... такой счастливый сегодня. Спасибо!
Наверное, он угадал и нашёл именно те слова, потому что даже в темноте 
почувствовал её улыбку и услышал тихое "да". А потом... потом лёгкие, как 
крылья бабочки, пальцы коснулись его груди и сердце стремительно рванулось 
вперёд, будто пытаясь выскочить и лечь в тёплую нежную ладонь. Это длилось 
одно мгновение, а сердце ещё долго не могло успокоиться и билось, как 
обезумевшая птица о прутья своей клетки. Затих, постепенно удаляясь, дробный 
перестук каблучков, стройная фигурка скользнула в ярко освещённую дверь 
подъезда и... всё.
Владимир бродил по ночным улицам не менее часа, то, хмурясь и ругая себя 
последними словами за бестолковость, то беспричинно, как ненормальный, 
улыбаясь. Что означало её "да"? "Она согласилась, что я счастливый сегодня? Так 
это на роже написано... Нет, не так она сказала. Как-то не так... А что тогда? Что 
она тоже?.. Эх, скажи я чуточку по-другому: Какой счастливый вечер сегодня! 
Самый лучший!.." и тогда её "да" значило бы... А может она бы и не ответила?"
И вдруг те слова, которые он мучительно искал весь вечер, самые нужные, 
самые простые и понятные слова, пришли сами собой. По пустеющему ночному 
городу шёл одинокий мужчина и, к удивлению и испугу редких прохожих, 
вполголоса говорил кому-то невидимому:
"... Я люблю тебя! Извини, что сразу этого не сказал, но, наверное, в первый 
же вечер и нельзя... Это так старо и так просто, а лучше всё равно не скажешь. Я 
тебя очень люблю! И очень давно... Не сегодня и не в тот день, когда впервые 
увидел. Раньше... Я ждал тебя всю жизнь, именно тебя! И вот нашёл... Понимаешь, 
всё что было до этого: государства, войны, смены поколений и времён года - было 
только для того, чтобы мы встретились, чтобы ты сегодня коснулась меня рукой. 
Моя любовь моложе, чем любовь Ромео... старше, чем египетские пирамиды. Я 
тебя так люблю, что... умру без тебя. Не смейся! Это правда! Я не смогу без тебя 
жить! Лучше не проверяй, ладно?!"
Вернувшись домой, он с удивлением, будто в первый раз, оглядел свою 
сразу опустевшую кухню. Совсем недавно здесь было так уютно, а сейчас... Вот 
здесь Вера сидела, вот её бокал, её вилка...
Он допил вино прямо из бутылки (видела бы Вера!) и снова взялся за гитару. 
Около трёх утра, кто-то из соседей, очевидно, недолюбливающих "живую" 
музыку, отчаянно "зааплодировал" железякой по трубе центрального отопления. 
Володя бодро отстучал ответ "понял, мол, закругляюсь", окончательно перебудив 
весь стояк, и, бухнувшись в постель, как ни странно, сразу уснул... с чистой 
совестью и со счастливой улыбкой.
Встретив её в сквере на следующий день, он, конечно, не повторил ничего 
из своих ночных откровений. Все эти "государства, времена года, Ромео и 
пирамиды" при свете дня казались напыщенным бредом. Даже самых простых 
слов он не смог сказать. Вера была такой же далёкой и недоступной, как и месяц 
назад, и ему уже не верилось, что вчерашний вечер был на самом деле. Впору 
было знакомиться заново. Выручила Вера... Она заговорила легко и свободно, на 
"ты", как со старым хорошим знакомым, и Владимир сразу успокоился, хотя и не 
отважился на этот раз пригласить её к себе. Они, не торопясь, пошли по 
направлению к её дому. Вера с увлечением рассказывала о прошедшем рабочем 
дне: почти два часа провела за рулём и как же это здорово. "Вот человечек, - 
думал он, - который умеет радоваться любой мелочи". И вдруг в её рассказе, в 
перечислении проделанных за день маршрутов, его поразила одна деталь. 
"Странно, что не обратил внимания ещё вчера. Ведь она говорила, где работает". 
Мысль была настолько неожиданной, что он даже остановился.
- Вера! Но ведь тебе совсем не по пути через этот сквер! Это же крюк какой!
В её глазах он увидел уже знакомых весёлых бесенят и что-то похожее на 
восхищение. "Догадался всё-таки! И суток не прошло".
- А я тогда совершенно случайно сюда попала. У подруги была.
Любой нормальный человек после такого ответа или понял бы всё, или, 
помолчав несколько секунд и умножив дважды два, всё равно пришёл бы к 
правильному выводу. Любой, но не Вовка! Зачем понимать, молчать и тем более 
умножать, когда можно просто задать следующий сокрушительный вопрос. И он 
его, конечно, задал:
- А потом? А сегодня?..
Вера промолчала. Почему так бывает, что женщины - ровесницы и гораздо 
моложе - в некоторых вопросах оказываются намного мудрее и старше мужчин, и, 
будучи, как Вера, на целую голову ниже ростом, умудряются смотреть сверху. Вот 
и смотрела сейчас Вера на своего бестолкового избранника с жалостью и 
нежностью, как на непутёвого сына. "Какой - никакой, а свой! Куда уж 
денешься!" А сыну, то есть Вовке, почему-то было совсем необидно. Ему вообще 
было не до этого, потому что прошли те самые несколько секунд, в голове 
умножилось и щёлкнуло, и он всё понял. По всем законам, после такого 
откровенного признания, смутиться должна была Вера, но получилось, конечно, 
наоборот. Покраснев, как незабвенный пионерский галстук, и избегая смотреть во 
всё понимающие серо-зелёные (или всё-таки карие?) глаза, он, наконец, отважился 
высказать всё, что было на сердце:
- Вера!.. Верочка!.. Я...
... и всё! Речь получилось пламенной и пылкой, хотя и заметно отличалась 
от домашней заготовки. Конечно, будь впереди несколько суток или хотя бы 
часов, он смог бы добавить ещё пару слов, но времени не было. Оказывается 
признаваться в любви случайным прохожим, ночью, после стакана вина, гораздо 
легче, чем днём, глядя в глаза любимой женщине. Но подвигов от него никто и не 
ждал. Снова невесомая бабочка коснулась его груди, и сердце уже привычно 
сделало следующий шажок к инфаркту. Верины слова прозвучали, как музыка:
- Пойдём, Вов. Я постараюсь завтра - послезавтра выкроить вечер. Позовёшь 
в гости? Знаешь, у тебя самая чудесная кухня в мире! И стул такой удобный...

За последующие две недели Вера побывала у него три раза. Даже пытаться 
описать эти вечера - глупо! Бессмысленно и невозможно описывать счастье. 
Владимир не мог, конечно, доподлинно знать, что чувствует Вера, но она ходила 
сюда, более того, сама планировала эти встречи, а это что-то да значило. А сам он? 
Он был счастлив... безумно счастлив, и словами этого не выразить. Вспомните 
полёты во сне... Почему-то они бывают только в детстве. Вспомните и попробуйте 
передать словами свои ощущения. Разве можно описать стремительное бесшумное 
скольжение над цветущей землёй? Нет страха высоты, тело послушно и гибко 
подчиняется малейшему импульсу, любому пожеланию. И можно просто 
раскинуть руки и парить в тёплом воздушном потоке, а грудь теснит от восторга и 
неудержимого ликующего крика. Вспомните...
Эти три вечера были похожи и, в то же время, неповторимы, как океанские 
волны, как закаты и рассветы... Часы узнавания, понимания, удивления и 
восхищения...
Последний вечер закончился размолвкой - первой, глупой и досадной. После 
Вериного обычного и неохотного "мне пора", Володя пошёл провожать и тут его 
прорвало. В этом неожиданном "бунте" были ревность, обида и нежелание 
расставаться. По существу, он до сих пор ничего не знал о личной жизни Веры: 
как, с кем проводит она остальное время. Он вёл себя как страус, спрятавший 
голову в песок, сознательно или нет, избегая подобных разговоров. Но сейчас...
- Ну почему? - это прозвучало по-детски, но Володя уже не мог 
остановиться, - Давай хоть погуляем немного! Девяти ещё нет!..
Они стояли напротив Вериного дома. Эти двадцать метров стали для 
Владимира с первого же дня запретной зоной, куда он не имел доступа. Как 
только Вера делала первый шаг, она уходила в другую, неведомую ему жизнь.
Верин ответ был простым и не таким уж неожиданным.
- Я замужем, Вов. У меня дочка.
И сразу закончился ночной полёт. Воздух потерял упругость, и тело, 
лишённое опоры, камнем упало вниз.
- Да, конечно... Я понимаю, - он не помнил, как попрощался и попрощался 
ли вовсе. Снова ночные улицы, снова удивлённые взгляды прохожих. Сказка 
закончилась. Глупо было надеяться, что красивая тридцатилетняя женщина до сих 
пор терпеливо ждала своего рыцаря. А эти две недели... Зачем? Что это было? 
Каприз? Жалость? Он не находил ответа.
Володя не ходил в сквер два дня. Бесконечные рассуждения превратились в 
пытку. Истина была простой и чудовищной: что значила для него Вера, он понял, 
только потеряв её.
А дальше произошло чудо. Вера пришла сама вечером второго дня. Они 
даже не поздоровались. Переступив порог, чуть запыхавшаяся от быстрой ходьбы, 
она укоризненно сказала:
- У вас довольно странные манеры в обращении с женщинами, молодой 
человек. Если вы не хотели со мною связываться, не надо было сюда приводить. 
Теперь уже поздно! Дурачок ты мой...
Она сделала шаг и прильнула к Володе всем телом. А он стоял, как 
поражённый громом, не в силах поднять онемевшие руки, и вдыхал самый 
чудесный запах в мире - запах её волос. Прикосновение было похожим на удар 
тока. Он, наконец, обнял её и сделал это так, что Вера застонала и подняла смутно 
белеющее в полумраке крошечной прихожей, лицо. И он стал целовать это лицо, 
нежно касаясь сухими горячими губами лба, глаз, приоткрытого рта, и молил 
только о том, чтобы этот сон никогда не кончался. Они уже были в комнате, 
покрывало полетело в сторону, а нетерпеливые Вовкины пальцы, возясь с 
пуговицами и застёжками, больше мешали, чем помогали. Через минуту Вера, 
подобно Афродите, выходящей из морской пены, переступила через горку своей 
одежды и легла на постель. Она не сделала даже попытки прикрыться. Скрестив 
чудесные длинные ноги и закинув руки за голову, Вера с восхищённым 
любопытством наблюдала, как Володя отчаянно сражался с поясным шнурком на 
спортивных брюках. Конечно, так и должно было случиться! Когда же ещё?! Узел 
получился что надо. Мёртвый! Смущаясь и краснея, как невинный юноша, боясь 
поднять глаза и, в то же время, чувствуя насмешливый Верин взгляд, Вовка 
попытался было разорвать шнурок, но только затянул узел ещё сильнее. 
Проклятое хитросплетение из обычного "бытового" узла постепенно 
превращалось в печально известный Гордиев узел. Небезызвестный Саша 
Македонский решал подобные проблемы легко и просто, но ближайший "меч", то 
бишь - нож, находился в кухне, а покидать комнату в такой момент, Володя счёл 
попросту неприличным. Ломая ногти, он пытался поддеть ускользающую тугую 
петлю, а чтобы заполнить томительную паузу, понёс очередную ахинею. Этот 
рассказ стал настоящим апофеозом, апогеем его устного творчества. Начав 
говорить, Вовка уже не мог остановиться и, в конце концов, увяз в своей истории, 
как муха в блюдце мёда.
- Вер... (ч-чёрт!) мне вообще-то нельзя об этом говорить, подписку давал, 
но тебе... ты сейчас всё равно узнаешь... лучше предупредить. В общем, в 
молодости я принимал участие в боевых действиях, неважно где...  (вот зараза! 
ну, никак!) Ну, и однажды эти... ну, враги... коварно напали... превосходящими 
силами, понятно. Наш взвод оказался в самом пекле, на острие удара. И надо было 
флаг поднять на мачте... железяка у нас там была, с узенькой лесенкой... (тьфу 
ты! ноготь сломал!) Построил нас командир, вызвал добровольцев... А взвод 
у нас дружный был, интернациональный такой... два негра было... были... нет, 
было... Короче, все сделали шаг вперёд, даже негры... Они, хоть по-русски не 
понимали, но не отставать же... Командир выбрал меня, как отличника боевой и 
политической... Ну, и полез я... А пули свистят, снаряды, мины, бомбы... все 
свистят... и враги тоже. Я, чтобы от этого свиста отвлечься, стал о нашей ротной 
поварихе думать, у меня через две недели очередь подходила. Отвлечься-то 
отвлёкся, но... разволновался сильно. Ну, ты понимаешь... молодой тогда был, - 
забывшись, Володя поднял голову. Его взгляд тут же, как магнитом притянуло к 
задорно вздёрнутым соскам Вериной груди. Он смутился и снова принялся за узел, 
- Ну, а дальше... не поверишь! Про меня кучу диссертаций написали. Говорили, 
что это единственный случай в военном деле за всю историю человечества... и в 
военно-полевой медицине, кстати, тоже. В аккурат между мной и мачтой 
пролетает снаряд... и всё бы, наверное, нормально было, если бы не та повариха! 
Чтоб ей ни борща, ни антрекота! Ох. Вер, даже не знаю, как сказать-то... Короче, 
тот снаряд, как бритвой, срезал мне половину... ну... волнение наполовину убавил. 
Вот так! Кровь хлещет. Я зубы стиснул и дальше... немного уже оставалось. По 
правде сказать, была мыслишка флаг вместо жгута использовать, но я тогда 
комсомольцем был... Даже враги, пораженные моим беспримерным мужеством, 
прекратили атаку и застыли, кто, где стоял, дожидаясь пока я своё дело закончу. 
Закрепил я флаг, кое-как спустился и хотел снова в строй... ну, сражаться дальше... 
но командир не позволил. Он даже обнял меня, сбоку так, осторожно, и отправил в 
медсанбат. А оттуда меня сразу самолётом в столицу и на стол... операционный, я 
имею в виду... Шесть часов операция шла, залатали, зашили... Профессор говорил, 
что если бы я ту... вторую половинку привёз, то можно было бы присобачить. Кто 
ж знал?.. Да я тогда и не глянул даже, куда снаряд полетел. Бегай за ним... ищи... 
Не до того было... Флаг! (Ну, наконец-то!).
Узел поддался. Володя ещё несколько секунд поддерживал руками 
спадающие штаны, а потом решительно сбросил их и рыбкой скользнул на диван, 
рядом с Верой. 
- А атаку тогда отбили. Ни одной потери, кроме меня.
Он, наконец, отважился посмотреть ей в глаза и, увидев слёзы, ужаснулся. 
"Неужели поверила? Во наплёл! Доказывай теперь, что не инвалид. Хотя, один 
ноль, конечно".
- Милый, ты, поэтому один? - Верины пальцы скользнули по его лицу и 
взъерошили волосы, - Ну, что уж теперь. Давай попро...
Он не дал ей договорить и закрыл поцелуем мягкие сладкие губы. Чуть 
приподнявшись, сорвал с себя плавки и, натянутый как струна, бережно опустился 
на Верино тело. Он почувствовал, как дрогнули и разошлись её колени, ощутил 
тёплую шелковистость живота и груди, тугую упругость бёдер. Их тела 
одновременно рванулись навстречу друг другу. Вскрик, всхлип, стон... Всё 
закончилось почти мгновенно, слишком уж они оба были нетерпеливы, как юные 
неопытные любовники. И все это время длился бесконечный единственный 
поцелуй. Наконец, уже задыхаясь, Володя оторвался от нежных припухших губ, 
но только для того, чтобы не обидеть и отдать должное глазам, плечам, шее, 
груди. Он зарывался лицом в мягкие душистые волосы и шептал как молитву: 
"Милая! Нежная моя! Сладкая! Я люблю тебя! Если бы ты знала! Ты даже не 
понимаешь, какая ты!.." И вдруг он ощутил на своих губах солоноватый привкус 
слёз. Это было так неожиданно, что Володя рывком приподнялся на локтях и 
испуганно спросил:
- Что? Верочка, что случилось?
Она отрицательно покачала головой. Это было странное зрелище: полные 
слёз, сияющие как звёзды, глаза и тёплая усталая улыбка.
- Ничего! Это я так... Я такая счастливая!
Негромко засмеявшись, она властно притянула к себе его голову, и их губы 
снова слились в поцелуе. Только через несколько минут, он так же бережно 
приподнялся и лёг рядом, на прохладную простыню. Вера тут же повернулась, 
защекотала волосами его щёку, пристраивая маленькое ушко в ямочке под 
ключицей.
- Боже, как хорошо! Только... - Вера резко подняла голову, покидая 
найденное с таким трудом гнёздышко, - Жалко...
- Что? - Владимир мгновенно встревожился.
- Да я про снаряд вспомнила. Жалко, что ты ту половинку не нашёл...
Несколько секунд Вовка оторопело смотрел в её полные сочувствия и 
искренней скорби глаза, а потом захохотал так, что голуби, сидящие на перилах 
балкона, возмущённо загулькав, расправили крылья и полетели искать местечко 
поспокойнее. А он ещё долго не мог успокоиться. "Поверила! Ага!.. Доказал, что 
не инвалид! Один-один!"
Время застыло... Во всём остальном мире оно напоминало о себе тяжёлым 
боем курантов, сменой цифр на электронных табло, мерным тиканьем часов и 
будильников, а здесь, в крохотной квартирке обычной пятиэтажки, время дало 
сбой и остановилось, преклоняясь перед страстью двух человеческих существ, 
напрочь забывших о его существовании.
Любовь эгоистична... Они не поблагодарили за подаренные часы и минуты, 
потому что даже не заметили этого. Нужно было столько сказать, понять, 
почувствовать... Их тела переплетались и двигались в причудливом бесконечном 
танце, только танец был теперь неторопливым и отточенным, как у хорошо 
понимающих друг друга партнёров.
А потом произошло ещё одно маленькое чудо. Володя, опустошённый и 
лёгкий как пёрышко, лежал на спине, обнимая, свернувшуюся клубочком Веру. И 
вдруг она вскрикнула, напряглась и прижалась к нему дрожащим телом.
- Ой! Не могу! Сейчас! Да! Да-а-а!
Испуганный, ничего не понимая, он еле удерживал её. Наконец, после 
последнего протяжного стона, Вера как-то сразу обмякла и прошептала удивлённо 
и испуганно: "Как же это? Разве так бывает?! У меня... Я смогла вот так, без 
ничего... Это же, наверное, ненормально, а?" Владимир, потрясённый не меньше 
её, тем не менее, не подал виду, и, успокаивающе поглаживая Веру по спине, 
важно кивал. "Что, мол, тут такого, ненормального? Обычное дело! Женщине 
стоит меня только коснуться и, пожалуйте, оргазм. Я такой!"
Проводил он её уже за полночь.

С этого дня они стали неразлучны. Не буквально, конечно... Вера, по-
прежнему, каждый вечер исчезала в своём подъезде, возвращаясь к мужу и дочке, 
но всё теперь было по-другому. Они сами стали другими, а физическая близость 
перевела их отношения в новую фазу. Возникло какое-то неустойчивое, зыбкое 
равновесие, которое, конечно, не могло длиться вечно, но сейчас именно это 
состояние определяло их взаимоотношения перед новым витком спирали, 
именуемой жизнью.
В будние дни они созванивались, вечерами Владимир встречал Веру, 
провожал до дому. Два-три раза в неделю, Вера обязательно бывала у него, а в 
остальные дни выкраивала каждую свободную минуту, чтобы заскочить хоть 
ненадолго. У неё появился свой ключ, и для Володи не было ничего приятней, чем 
прийти домой и застать там свою хлопочущую хозяйку. Вера могла заниматься 
уборкой или стирать, а из кухни доносились редкие для его квартиры, дразнящие 
запахи. Готовить, как и большинство мужчин, он был не мастак, обедал обычно в 
столовой, а завтраки и ужины - всухомятку. 
Он испытывал мучительную неловкость от Вериной помощи, и когда они 
были вдвоём, категорически противился её желанию что-то сделать по дому. Но 
заставая Веру за работой: стиркой, уборкой, "готовкой", Владимир так и замирал 
от щемящего нежного чувства. Ведь это уже была семья, пусть немного странная, 
но семья. Он отлично понимал, как, впрочем, наверняка, и Вера, что их отношения 
далеко выходят за рамки обычного любовного приключения, они были намного 
серьёзней и глубже. Странно, но Володя не хотел быть просто любовником, более 
того, он испытывал к этому слову какое-то отвращение. Странно, потому что в 
двадцать-двадцать пять лет, иметь красивую замужнюю женщину своей 
любовницей, он считал приятным и даже престижным, а сейчас... это почему-то не 
радовало, вернее, этого было мало. Может потому, что повзрослел, по-новому стал 
относиться к жизни... Может, соскучился по домашнему уюту, семье... Но скорее 
всего, причина была именно в Вере. Ведь были же за последние годы в его жизни 
женщины, в том числе и замужние, с далеко идущими планами. Наиболее 
решительные рьяно взваливали на себя домашние обязанности, выстилая 
свежевыстиранными рубашками и пододеяльниками путь к счастливой семейной 
жизни. Но не было тогда этого чувства щемящей нежной благодарности, 
ощущения настоящей близости... скорее наоборот. Отступая перед 
сокрушительным натиском очередной хозяюшки-невесты, Володя стеснительно и 
старательно прятал по углам, от пугающе жадных до работы женских рук, своё 
бельё и носки, чтобы перестирать украдкой, ночью. Назойливая помощь тяготила 
и раздражала, ему было гораздо легче и спокойнее делать всё самому, пусть даже 
не так чисто и аккуратно. Хотя он никогда не говорил этого вслух, но женщины со 
временем чувствовали его отчуждённость и, исчерпав физическую близость, как 
последний аргумент для сближения, со скандалом или равнодушно уходили 
искать более перспективный вариант.
Почему же теперь всё было не так? Конечно, он по-прежнему прятал бельё и 
старался всё сделать сам, но... Но почему же так радостно было наблюдать над 
склонившейся над ванной Верой, полоскающей его рубашки? Почему его привёл в 
такой восторг появившийся на вешалке простенький женский халат? Почему, в 
конце концов, он так долго и тщательно выбирал новую зубную щётку, будто 
делал невесть какую покупку? Покупал сам, волнуясь и радуясь. А ведь случись 
ему увидеть оный предмет на полочке в ванной раньше, он наверняка счёл бы это 
посягательством на свою свободу. На эти "почему" и сотни других был только 
один ответ. Вера! Вера, которая фактически с первого дня знакомства, стала для 
Владимира смыслом... сутью жизни, стала его воздухом и хлебом. 
Он не торопил, не форсировал события. Причин было много. Во-первых, 
потому что был абсолютно счастлив... ну, почти абсолютно. После долгих лет 
одиночества, разбавляемых время от времени непродолжительными мимолётными 
связями, он, наконец, обрёл покой, нашёл свою "половинку", свою семью. Счастье 
было таким неожиданно огромным, таким всеобъемлющим, что его, казалось, 
можно коснуться руками, потрогать, погладить... В настоящее время ничего 
большего Володя и не загадывал.
Вторая причина была куда прозаичнее. Она касалась того самого "почти", 
которая мешала счастью стать абсолютным. Её семья!.. Каким бы чудесным не 
был вечер, Вера уходила домой, и именно в эти минуты, часы одиночества, 
Владимир поневоле задумывался: а что дальше? И этот вопрос пугал его. Ответ, 
конечно, был простым и единственно возможным. Пугала та неизбежная лавина 
проблем и осложнений, которую вызовет их решение быть вместе, стать мужем и 
женой. Но даже этот страх или, точнее, неуверенность, отступали перед главным: 
Володя вдруг почувствовал, что не хочет... не может причинить неизбежную боль 
близким Вере людям. Её семье... дочке, и даже мужу. Странно, что это беспокоило 
его именно сейчас, а впрочем, так ли уж странно?.. Наверное, настоящее счастье, 
как и настоящее горе, меняет человека, обостряет его чувства, обнажает душу. 
Иногда Володе казалось, что если бы дело касалось его одного, он бы, наверное, 
отступил... Хотя, как жить после этого?  Но он был не один. Была Вера, и она 
любила его. В этом он не сомневался, потому что верил ей безгранично. 
Почему так трудно, даже невозможно, отыскать вариант, при котором всем 
было бы хорошо, чтобы никто не страдал? Почему так происходит? И ещё... 
Неужели, действительно нельзя построить своё счастье на чужом несчастье? А как 
же тогда? Ведь обычно именно так и бывает... Закон сохранения материи зачастую 
справедлив и для человеческих взаимоотношений: для того чтобы кто-то нашёл, 
кто-то другой должен потерять... Ну, и что из этого следует? Отступиться и жить 
дальше со спокойной совестью? А зачем жить?.. А Вере что? Прожить 
оставшуюся жизнь с нелюбимым, как говорится, ради ребёнка, ради спокойствия 
сплетниц и мира во всём мире? И ведь живут так! Тысячи, да что тысячи, 
миллионы людей живут... и ничего... притерпелись. А может, каждый из этих 
смирившихся, просто не встретил свою Веру или своего Вовку?..
Эти рассуждения терзали, не давали покоя, и Володя их попросту откинул, 
отдаваясь на милость судьбы. Ведь сейчас всё было так чудесно, а жизнь впереди 
такая длинная. Придёт время и всё решится само собой. Может это было 
малодушием, но ничего лучшего он придумать не мог и... смирился.
А последняя причина его неторопливости была скорее курьёзной. Как-то так 
получилось, что инициатива в их отношениях полностью перешла к Вере, если не 
считать того знаменитого "здрав-ствуй-те". Всё, что происходило потом - её 
заслуга. И первый её приход в гости, и близость - всё! Ну, не был Вовка "мужем-
отцом". Не получалось! Знаете эту классификацию: муж-отец, муж-любовник, 
муж-сын?.. Так вот, скорее - муж-сын: заботливый, ласковый, послушный. Не всех 
женщин это устраивает, многие предпочитают твёрдую мужскую руку. Может 
поэтому у него первая семья и не сложилась. А с Верой всё было по-другому. 
Может видела она в нём что-то недоступное другим? Бог знает... Но только 
строила Вера их жизнь сама, неторопливо и бережно, хотя и подшучивала 
частенько над Вовкиной нерешительностью и стеснительностью. 
Да, взять хотя бы знакомство. Вспоминали об этом часто - каждое слово, 
каждый шаг - как это делают все влюблённые. Однажды Володя спросил: "Вер! А 
если бы я так и не осмелился заговорить с тобой? Подумать страшно!.. Что было 
бы?" Вера, отлично знающая обо всех его терзаниях в те дни, ответила смеясь: 
"Ничего страшного. Сама бы подошла. И спросила бы: "Вы не очень спешите? 
Может, посидим немного?" или "Не хотите ли вы мне спеть?" "А ведь в самом 
деле подошла бы!" - с искренним восхищением подумал Володя и почему-то 
пожалел, что не дождался тогда этого момента. А Вера, заглядывая ему в глаза, 
невинно продолжила: "Куда бы ты, милый, делся? Я ведь тебя в первый же день 
заметила, гипнотизёр ты мой! Ты ведь так вслед смотрел, что мне жарко стало, 
ноги заплетались". "Я на ноги не смотрел!" - обиженно вскинулся Володя. "Ну, 
да! Про багрянец расскажи!" Она хохотала, а он покрывался "багрянцем".
Они узнавали друг друга всё больше. Бесконечные разговоры длинными 
осенними вечерами становились всё откровеннее. Удивительное, редкостное 
сходство во вкусах и взглядах на жизнь - настоящее родство душ, сближало куда 
сильнее и надёжнее, чем постель. Оба умели и любили слушать, да и говорить 
тоже. Им никогда не было скучно, и, вообще, как можно скучать вдвоём с 
любимым человеком? Спустя пару месяцев с начала знакомства им казалось, что 
они знают друг друга всю жизнь.
Вера не очень охотно рассказывала о своей семейной жизни: не хотелось 
травить душу, да и хвастаться было нечем. Володя никогда не настаивал на 
подобной беседе, но из скупых случайных предложений, из обрывков фраз, со 
временем получил довольно ясную картину и испытал нечто, похожее на шок. Он 
не понимал Вериного мужа. Получить от судьбы такой подарок и не удержать 
его... Как это? Не смог? Не захотел?.. Но почему? Чего ему не хватало? 
Получалось, что Верин муж делал всё возможное, чтобы оттолкнуть, потерять её, 
а это никак не укладывалось в сознании Владимира. Иногда он ловил себя на 
мысли, что он просто необъективен и не замечает Вериных недостатков. Конечно, 
влюблённые редко бывают объективными, и он не замечал недостатков, но только 
потому, что их... не было! Вера не была ни капризной, ни мотовкой, ни жадной, ни 
болтливой, ни... ну, в чём ещё обычно обвиняют женщин? Она была маленьким 
чудом. А если дать такой женщине любовь, тепло, нежность, то она засияет, как 
бриллиант и стократно вернёт всё подаренное ей. Это Володя уже понял, испытал 
на себе.
Он очень хотел взглянуть на Вериного мужа, испытывая при этом какое-то 
нездоровое, мучительное любопытство. Просить Веру "показать" мужа было 
стыдно и неловко, но случай скоро представился сам собой. Промозглым 
ноябрьским воскресным утром, он встретил их на центральном рынке и битый час 
ходил следом, стараясь не попасть на глаза Вере. 
Перед ним была вся семья: Вера, Сергей и маленькая Светка. Может он 
опять был необъективен, может ему очень хотелось этого, но Сергей и Вера 
казались чужими друг другу. Они мирно переговаривались, Вера даже засмеялась 
над какой-то шуткой мужа, но всё было не так. Уж Вовка-то знал, как Вера может 
улыбаться, разговаривать, смотреть в глаза... А этот её непроизвольный, ставший 
таким привычным, жест, когда она касалась пальцами его груди, будто проверяя - 
на месте ли сердце, бьётся ли?.. Ничего подобного сейчас и в помине не было. Так 
могут разговаривать и смеяться просто знакомые, соседи или сослуживцы - 
вежливо, но... равнодушно. Значит, только для него, для Володи, Вера была такой! 
И сразу утро стало не таким уж холодным и сырым, и небо будто посветлело... 
Неизвестно сколько длилась бы эйфория по поводу столь приятного открытия, но 
его взгляд упал на Светку и пыла немного поубавилось. Девочка шла посередине, 
между родителями, держа их за руки. Почему-то пришло в голову, что эта кроха, 
словно единственное, слабенькое и хрупкое звено, изо всех сил удерживает 
готовую разорваться и рассыпаться цепочку. Защемило сердце. 
По Вериным рассказам Володя знал, что Светка очень любит отца. Вот и 
очередная проблема. Уж коль он собирается строить свою жизнь с Верой, то 
должен будет заменить девочке отца. Даже не заменить, а стать им! Получится ли? 
Ведь мало просто обаять ребёнка, влюбить в себя, войти в доверие, нужно 
сохранить потом эти отношения на всю жизнь, полюбить самому! Тут не 
сфальшивишь... Ведь сравнивать будут бесконечно, с ревнивым пристрастием, и 
Светка, и даже сама Вера. Страшновато, но... неизбежно. Веру он не собирался 
уступать никому, а значит, придётся брать на себя ответственность за её дочь. 
Володя попытался представить себя на месте Сергея, будто примеряя в своей руке 
тёплую детскую ладошку. В этот момент Светка неожиданно оглянулась. 
Конечно, это вышло совершенно случайно, но совпадение получилось слишком 
явным, и Владимир, смутившись, сразу отстал и занялся, наконец, своими 
покупками. Вере об этом случае он никогда не рассказывал.
Время летело незаметно. Днём, тридцать первого декабря, они поздравили 
друг друга и расстались до следующего года. Так и должно было случиться, 
ничего не поделаешь. Может поэтому и ждал Володя этот Новогодний праздник, 
свой самый любимый, с такой грустью. Праздники вообще стали неразрешимой 
проблемой: Вера должна была проводить их у себя дома - хотя бы из-за дочки.
С упрямством мазохиста-хроника, терзая и жалея себя, Володя отклонил 
несколько приглашений и твёрдо решил встретить праздник один. К полуночи, 
изнывая от тоски, он уже проклинал и себя, и своё решение. В двенадцать мрачно 
выцедил полстакана водки и принялся терзать гитару.
Но это была Новогодняя ночь, самая настоящая... В грохоте музыки и топоте 
ног, раздававшемся со всех сторон, где-то в полпервого, еле слышно тренькнул 
дверной звонок, и Володя, неискренне чертыхаясь по поводу незваных гостей, 
пошёл открывать. На пороге стояла она... румяная от мороза, взволнованная. Если 
бы к нему заявилась самая, что ни на есть, взаправдашняя Снегурочка, Владимир, 
пожалуй, удивился бы меньше. Вот уж действительно - чудо! И уже обнимая её, 
снимая губами снежинки с ресниц и бровей, он вполуха прослушал Верин 
нехитрый рассказ: Сергей опять напился и к двенадцати уже спал, дочку отвела к 
соседке Галине, отнесла им "видак", а сама - сюда. Наверное, впервые, Володя не 
порицал Вериного мужа за пьянку. Конечно, это был эгоизм чистейшей воды, и он 
никому, даже Вере, не признался бы в своих мыслях, в том, что с удовольствием 
отнёс бы сейчас Сергею свою едва початую бутылку. Пусть пьёт и спит. Но он не 
отнёс, хотя бы потому, что бутылка была единственной. Шампанским, не 
рассчитывая на Верину компанию, он не запасся, за что тут же получил строгий 
выговор. 
Пришлось пить водку. Несмотря на немудрёную закуску и отсутствие ёлки, 
это была самая чудесная Новогодняя ночь в его жизни. Это была первая ночь, 
которую Вера провела в его квартире. Спасибо, Дедушке-Морозу!
 Они пили и болтали обо всём подряд. Вера, как это умела делать только 
она, откинула до утра все мрачные мысли и казалась весёлой и безмятежной. 
Затем перешли в комнату и долго танцевали под спокойную негромкую музыку. 
Одна мелодия сменялась другой, а им было всё равно. Даже в коротких 
промежутках между танцами, Владимир и Вера, тесно прижавшись, покачивались 
под слышную только им музыку. Пожалуй, они могли бы обойтись и без музыки. 
Всё также, не размыкая объятий, под лёгким нажимом Володи, они приблизились 
к дивану и упали на него. Причём, Вовка проделал это со свойственной ему 
грацией, так что жалобно охнули пружины. Но всё закончилось благополучно, 
всё-таки - Новый Год! В разные стороны полетели платье, брюки, рубашка...
... Эта ночь казалась бесконечной. Уже под утро, Владимир, лёжа в сладкой 
полудрёме, прислушивался к лёгкому ровному дыханию Веры, щекотавшему ему 
шею, и гадал: спит она или нет. И вдруг она заговорила совсем не сонным 
голосом:
- Вовка, возьми меня в жёны.
Это было так неожиданно и, в то же время, так гармонично вписывалось в 
атмосферу волшебной ночи, что Володя негромко и счастливо засмеялся... и тут 
же оборвал себя. Вера не шутила. Он проклинал себя за этот смех и за 
неспособность объяснить то, что его вызвало. Нужно было сказать, что засмеялся 
от счастья, что сам постоянно думал об этом, пытаясь заранее решить неизбежные 
проблемы. Эти мысли крутились в голове, а язык, как обычно, действовал сам по 
себе:
- Прямо сейчас?
Вера не поддержала шутки, но и не обиделась.
- Вовка, милый! Забери меня совсем, увези... Возьми меня в жёны, Вовка! - 
И будто закрывая эту тему, она накрыла рукой его губы, повозилась, устраиваясь 
поудобнее, и быстро уснула. А Володя ещё долго не спал, потрясённый 
неожиданным всплеском Вериных чувств, и злился на себя. 
Он, как обычно, опоздал. Ведь это ему следовало заговорить на эту тему 
первым. Дотянул... Дождался, пока всё решили за него, а, впрочем, разве не было 
такой мысли с самого начала? А вот теперь поставлен перед фактом и надо решать 
всё быстро, иначе он будет выглядеть полным идиотом. Но, убаюканный своим 
счастьем, он не заговорил об этом ни завтра, ни через месяц, ни через три... А 
потом стало поздно...

Всю зиму они строили планы. Вера предлагала подгадать летом отпуска и 
поехать к её матери, чтобы познакомить его, представить, так сказать. В ответ на 
робкие Вовкины протесты, она решительно заявила, что мама в курсе их 
отношений с самого начала и нечего прятаться. Володя, конечно, уступил. Решили 
поехать где-то в июле-августе.
Встречались они по-прежнему несколько раз в неделю. Уже зимой Вера 
придумала маленькую хитрость, стараясь выкроить сутки из своих довольно 
многочисленных командировок, чтобы провести их с любимым. В остальные дни 
Владимир встречал её в сквере, а то и прямо с работы - у офиса. К этому времени, 
он знал о Вериной работе почти столько же, сколько она сама - тайн между ними 
не было. Да и фирма известная. Директора в городе знали все. Авторитетный дядя, 
крутой... Сан Саныч, в недалёком прошлом, попросту, - Крест. Сравниться с ним в 
их городишке мог только, пожалуй, Султан - не менее авторитетный дядя. Кличка, 
понятно, тоже из того же прошлого. Вера, смеясь, вспоминала свои страхи в 
первые дни работы: ожидала чего угодно - и приставаний и нажима. Долго 
настороже была, а сейчас смешно. Освоилась, втянулась, да так, что в замы 
вышла. Впрочем, этому-то, как раз, Владимир не удивлялся, за что бы она не 
бралась - всё ладилось. Он уже знал за глаза всех её сослуживцев, а написанные 
ею словесные портреты были так остроумны и точны, что ему, пожалуй, не 
составило бы никакого труда узнать любого в многолюдной толпе. А к некоему 
"умничке" Игорю, который частенько брал трубку в ответ на его звонки, Володя 
испытывал настоящую ревность. Сидят, понимаешь, голубки вдвоём в кабинете. 
Вера, конечно, не могла не воспользоваться таким случаем и подшучивала вовсю: 
Игорёк - то, Игорёк - это.
Но как же был удивлён Вовка, когда понял, что и Вера может ревновать. 
Знакомила она его со своими подругами, приводила, бывало, кого-нибудь. Володя 
очень любил такие вечера: дом уютным становился - гостей принимаем... 
Понятное дело, и понравиться старался: Верины ведь подруги - дорожил их 
мнением, обязательно пошепчутся потом. Да только заметил со временем, что 
редко кто из них, два раза в гости наведывался. Ну и спросил как-то на свою 
голову, о Галине - Вериной соседке и ближайшей подружке, что, мол, не заходит, 
книги брать хотела, и, вообще, девка компанейская, бойкая оказалась: прощалась 
до завтра и как в воду канула... Вот тут только до него и дошло, уж больно 
неожиданной оказалась Верина реакция. "Понравилась, что ли?" - вроде и в шутку 
Вера спросила, а глаза настороженные, пытливые. И приятно ему было в этот 
момент и смешно. Никак такого не ожидал. Вера его ревнует! Да все женщины 
мира ничегошеньки для него не значили - разодень их в пух и прах, или раздень 
вовсе! Разве может кто-нибудь сравниться с ней, с его любимой?  Глупая 
девчонка!..
Продолжение того памятного Новогоднего разговора состоялось в апреле, и 
вызвал его сам Владимир. Они сидели в кухне. Вера уже уходить собиралась, 
когда Володя задал давно волновавший его вопрос:
- Вер! Ну, а даже если бы не я?.. Как же ты живёшь так? Ведь это хуже 
коммуналки - тоже чужие люди, но хоть руки не распускают. Почему не 
разводилась? Почему не ушла от него год назад или тогда, в самом начале? Ведь 
не жизнь это! Только из-за ребёнка?
Нечасто ему приходилось видеть Веру смущённой, неуверенной в себе. И 
ответила она не сразу, с трудом подыскивая слова.
- Нет, не только. Хотя обычно так бывает, но я не из-за этого... Не знаю, как 
у других, а я... - она вдруг взглянула так робко, так по-детски, что Володе стало не 
по себе, - Боялась, понимаешь? Разведённая женщина, это ведь не то, что 
мужчина. К ней отношение другое. Брошенная вроде... доступная сразу, 
беззащитная... Не смогла. Несколько раз заявление подавала и... не смогла. Боюсь! 
- и без всякого перехода Вера повторила фразу трёхмесячной давности, - Возьми 
меня в жёны, милый! Ни одного дня не хочу быть разведённой. Забери меня 
совсем. Никогда не пожалеешь! Я тебя ждала! Я всё смогу!
Владимир, потрясённый мукой в её голосе, опустился на колени и, бережно 
сжав в своих ладонях тонкие любимые пальцы, заговорил сбивчиво и торопливо:
- Девочка моя! Прости дурака! Не думай, что я... Давно надо было 
поговорить, объяснить тебе... Прости!.. Я целую кучу писем разослал друзьям и по 
объявлениям. Работу ищу, и чтоб не на пустое место ехать. Поедешь со мной? Не 
смогу я здесь, милая! Вроде и не виноваты мы ни в чём, а не могу... Встречаться с 
ним, видеть... Натура у меня такая идиотская, что ли? Прости!
Володя уткнулся лицом в Верины колени, а она, будто снова став старше и 
мудрее, гладила его волосы и говорила ласково и успокаивающе:
- Я поеду с тобой куда угодно. Хоть завтра, хоть сейчас. На край света 
поеду. И не казни себя, глупенький! Если бы ты был другим, я бы тебя, наверное, 
и не полюбила. Я всё понимаю. Я подожду, только не бросай меня. Ты мой! 
Единственный!
Они ещё долго сидели обнявшись.

Вроде бы, всё определилось и теперь необходимо было только время, чтобы 
найти что-нибудь подходящее. Ведь не двадцать лет, чтобы бросаться очертя 
голову, куда попало, да ещё с ребёнком. Но как раз времени-то у них и не 
осталось.
Незаметно пролетел май, а затем кто-то большой и невидимый девять раз 
равнодушно перевернул песочные суточные часы, отсчитав девять ясных 
июньских дней. Восемьдесят шесть тысяч четыреста песчинок-секунд девять раз 
послушно скользнули через узкую горловину, и наступило десятое июня. Потом 
было, и одиннадцатое, и двенадцатое...  И жизнь не остановилась, и планета 
вращалась, как прежде. Для большинства людей на Земле этот день прошёл 
незамеченным, а для кого-то был даже радостным: свадьба или день рождения. 
Для Владимира и Веры этот день стал чёрным. Десятое июня, подобно лезвию 
топора, отсекло всё, что было до, от того, что после...
А после, собственно, ничего и не было...
 
Сквер	9 августа	18.30

Владимир так увлёкся, что совсем забыл о своей молчаливой и 
внимательной слушательнице. Он не видел, что каждая его улыбка или гримаса 
боли мгновенно, как в зеркале, отражается на лице девушки. Он вообще ничего не 
видел. Он снова был там... с Верой. 
- А дальше? Что дальше было?
Странно, но теперь Володя не испытывал ни малейшего раздражения к 
любопытной незнакомке. Её интерес был совершенно искренним и... 
доброжелательным, что ли?
- Дальше?.. Ничего... Десятого пришёл встречать, а её нет! Сказали... 
сказали, что... Сбежала! - он посмотрел на девушку так изумлённо и растерянно, 
что та зябко передёрнула плечами, - Бред какой! Вера, от меня сбежала! Да нет!.. 
Не подумайте! Это не в том смысле, что я какой-то особенный... Просто не могла 
она! Понимаете?! Не могла и всё тут! Я точно знаю... Она же любила! И я... - 
Володя попытался прикурить, но руки так дрожали, что он не смог поймать 
огоньком зажигалки конец сигареты, - Каким же идиотом я был! Видели когда-
нибудь стопроцентного идиота? Спешите посмотреть! Последний день 
демонстрации! Жил, как во сне, ждал пока всё само собой наладится. Вот и 
проспал... Пропала она, исчезла... как сквозь землю... Сегодня - год, как 
познакомились, а завтра - два месяца, как её... как она...
- Так что же произошло в тот день?
- Если бы я знал... 

Офис Креста		10 июня		7.30

- Мафия? А, что оно, вообще такое, Игорёк?
Крест и Игорь, как всегда, приехали в офис первыми - было около половины 
восьмого. В приёмной негромко бубнили о чём-то своём крестовские 
телохранители, а на крыльце задушевно зевал ожидающий смену ночной 
охранник. В эти тихие утренние тридцать-сорок минут, директор и его зам обычно 
обсуждали планы на день, а потом, вот как сейчас, болтали на вольные темы. 
Разговоры эти, зачастую оборачивались длинными монологами директора, но 
Игорь слушал с удовольствием. Суждения шефа, даже по самым затасканным, 
штампованным вопросам, были неожиданными, а излагал он их свежо, ярко и с 
каким-то простецким, народным юморком. Сегодняшний разговор начался с 
упоминания о ежемесячной дани, которую на днях нужно было везти в область. 
Игорь совершенно случайно обронил слово "мафия" и шефа понесло...
- Давай для начала определимся, что это такое? - Крест взмахом руки 
прервал готового заговорить Игоря, - Подожди, брат! Есть она, не спорю! Я о 
другом хочу сказать... Словечко это настолько затаскали, так затёрли, что от его 
первоначального смысла ни хрена не осталось. Впрочем, об этом исконном, так 
сказать, смысле, уже и на Сицилии, и в Америке забыли. Но у нас... Это, вообще, 
что-то удивительное! Только и слышишь "мафия"! По любому поводу, к месту и 
не к месту... Ты потолкайся в народе, послушай. Жить стало невыносимо - мафия! 
Нет горячей воды, отключают свет - мафия! Спёрли велосипед, оставленный на 
несколько минут у подъезда - тоже мафия, понятное дело! И ведь кому-то 
выгодно, чтобы так думали, уверен! Уголовщину, беспредел - всё на мафию валят. 
Я, кстати, в своё время отсидел, так что я тоже мафиози? И отсидел, брат, за то, 
чем сейчас занимаюсь свободно и открыто. Купил и продал... Тогда - за решётку, а 
сейчас - уважаемый человек! "Крутой" - говорят... Наворовал, наспекулировал... А 
ведь около меня, без малого, двести человек кормится. Это, не считая семей... Так 
кто я?.. Мафия - уж коль тебе угодно этим словечком пользоваться - это сила, это 
организация! Вот тебе картинка из сельской жизни. Возвращается в родное село 
сопливый лоботряс, который в ближайшем городишке с грехом пополам закончил 
ПТУ, но зато усвоил жизненные азы и приобрёл незамысловатую причёску. 
Вкусив прелестей городской жизни и насмотревшись на тамошние порядки, наш 
новоявленный Аль Капоне, решает приобщить к цивилизации милый его сердцу 
колхоз, а заодно организовать для себя небольшой бизнес. И вот подходит наш 
герой к сидящей возле шоссе с нехитрыми товарами бабке и, немного смущаясь 
(первый раз всё-таки), требует отстегнуть ему такую-то сумму. И с этого момента 
бабуля, по его объяснениям, будет жить как у Христа за пазухой, под его 
надёжной защитой. Что-то вроде патента на право розничной торговли... Но 
бабуля, незнакомая с последними постановлениями, не нуждается ни в патенте, ни 
в защите. Она берёт хворостину и гонит незадачливого рэкетира, поминая всех 
святых и его батьку, которого она помнит с пелёнок. Ну и?.. Молодец, бабка! 
Потому что этот архаровец - просто мелкий вымогатель и его можно и должно 
гнать взашей. Но через полгодика-годик сюда, в эту глубинку, в поисках новых 
территорий и источников дохода, дотянется "организация", и наша бабуля будет 
без слов отстёгивать комиссионные. Опять же молодец! Цивилизация пришла, 
бабуля!.. Вот такой "ликбез". А вообще, Игорёк, имея таких политиков, таких 
правителей, как у нас, бояться ещё и мафии, по-моему смешно. Это всё равно что 
бояться простуды, имея старую добрую холеру. Я, иной раз, просто хренею, брат! 
- Сан Саныч действительно выглядел таким удивлённым, что Игорь невольно 
улыбнулся. - Развалить такую махину! Орда не смогла, шведы, немцы, а тут... в 
одночасье... играючи. И дальше бы дробили, дай им волю! В лёгкой 
промышленности, конечно, подъём... Вся кожгалантерея на портфели работала... 
Не понимаю!.. Европа объединяется, а ведь они не глупее нас будут. Денежная 
единица общая, а тут... Ты знаешь, стыдно сказать, я ведь не все названия наших 
новых стран помню, и какие у них там деньги, тоже. Э-эх! А теперь, что творится, 
посмотри. Они что велосипед изобретают?! Целая орава, чёрти сколько, сидела и 
придумывала Конституцию. А достаточно было бы одного переводчика, чтобы 
перевести штатовскую... Ведь они, американцы, двести лет эту самую демократию 
шлифуют. Чего уж лучше-то придумаешь? Ведь на своих ошибках только дураки 
учатся! Нет! Наши мужи, похоже, хотят сохранить национальный колорит и 
вдохнуть в этот шедевр горький запах родных полынных степей. Не понимаю... А 
экономика? А налогообложение? Ведь всё уже придумано, всё готово. Все эти 
процентики, все налоги горбом, кровью выверены. Опять нет! "Мы пойдём 
другим путём!" И лбом в стену! И беспредел в стране... А мафия у нас, Игорёк, 
уникальна. Вот уж эти ребята всё учли, всё на заметку взяли. То, на что в других 
странах столетия ушли, наши "крёстные отцы" в пару десятилетий спрессовали. 
Возьми конец восьмидесятых, когда виноградники под топор пустили. Чем не 
"сухой закон"? И потекла к нам водочка заграничная и до сих пор течёт. Хлещет! 
И люди травятся, потому что разливается эта бормотуха по ярким бутылкам где-
нибудь в Польше из одного чана. А какие бабки на этом сделаны?! Меня другое 
убивает. Везти на Русь (!) водку!!! Ты можешь себе представить?! - Сан Саныч 
постучал себя кулаком по лбу, - Я не могу! Это же всё равно, что в Грецию 
оливковое масло переть! Вот бардак-то! И дробиться, суверенитетом махать, наши 
мафиози не стали... И не станут, потому что не дураки. Зачем? Тропки 
протоптаны, всё отлажено... Чего делить-то? Да при нынешнем хаосе, беспределе 
и при границах этих прозрачных, столько уже добра перекачано!.. А бабок!.. У 
тебя рука устанет нули писать... Ладно, брат! Хватит! Тема эта бесконечная, а 
толку... Шуруй к себе, работай. Я попозже к вам загляну, втроём, с Верой, 
потолкуем о делах. А сейчас мне звонить надо, деньги собрать, - Крест улыбнулся, 
- Старого дружка побеспокоим. Угадать бы, когда он на работу приходит.
Крест дозвонился до Султана только в половине девятого.

Офис Креста		10 июня		8.30

- Николай Семёныч? - услышав в трубке хрипловатое бормотание Султана, 
Сан Саныч продолжил, - Как дела, старый хрыч?
- Дела у тебя, а у нас так, делишки. Всё то же: бизнес, маркетинг, 
менеджмент. Тьфу, мать её!.. Язык сломаешь! - собеседник действительно с 
превеликим трудом одолел последнее слово, хохотнул и осведомился, - Чего 
звонишь?
- Я по тому же поводу, Колёк. Не обессудь, всё нужно сегодня.
- Да ты что, Крест, рехнулся? - взволнованно загудела телефонная трубка, - 
Где ж я тебе за день столько насобираю?
- Коля, - в голосе Сан Саныча не было и намёка на раздражение. Слишком 
давно и хорошо они знали друг друга. - Ты же знаешь, я тянул сколько мог. Я на 
тебя не давил, а сейчас, похоже, сам под пресс попал. Ты же должен понять, почти 
месяц жду. А те ребята ждать не любят.
Оба они отлично понимали о каких ребятах идёт речь, и, что те ребята 
действительно ждать не любят и не будут. Сан Саныч к тому же отлично знал, что, 
поворчав, его собеседник сделает всё возможное. Долг есть долг!
- Что, так серьёзно? - в голосе Султана зазвучали нотки искренней 
обеспокоенности.
- Я бы не дёргал, ты же знаешь.
После небольшой паузы Султан со вздохом сказал:
- Ладно. Что-нибудь придумаю. Со временем как?
- Я сегодня рассчитывал человека в область отправить. Так что поджимает.
- Хорошо. К обеду позвоню. Ты у себя?
- Да, весь день буду. Звони.
Положив трубку, Сан Саныч потянулся до хруста в спине. Не очень 
приятный разговор позади. Напоминать о долге, тем более корешу, всегда 
неловко. Но тут уж ничего не поделаешь, действительно придавило. Правда, он 
немного подстраховался по времени: ещё денёк-два были в запасе. И всей суммы, 
по хорошему-то, не понадобилось бы, но в прошлом месяце пришлось отсрочки 
попросить - теперь за два месяца отдавать надо, Да и свои долги поднакопились, 
расходы. Так что как раз. Ну и ладненько. Крест почувствовал, что настроение 
после тяжёлого разговора заметно улучшилось. Что ни делается всё к лучшему. 
Иначе бы Султан тянул и тянул с долгом.
Он встал из-за стола, постоял у открытого окна, а затем вышел в приёмную. 
Секретарша Галка, смазливая девица двадцати пяти годков от роду, перестала 
печатать и подняла на шефа умело подкрашенные глаза. Сегодня тушь была какая-
то зеленоватая.
"Вот коза!" Сан Саныч в очередной раз смутился от этого беспардонно-
нагловатого взгляда. "Ни тебе уважения, ни страха. Что у них, молодых, на уме? 
Вот что она сейчас думает? Смотрит с насмешливым удивлением, как на жеребца-
производителя. Шеф я или не шеф? Или она ждёт, что я ей сейчас за пазуху влезу? 
А ведь, пожалуй, и не ойкнет". Ничего подобного Сан Саныч, конечно, делать не 
собирался. На работе никаких романчиков не позволял ни себе, ни подчинённым.
- Что новенького, Галчонок?
- Почта, - Галя протянула несколько газет, - Два факса на ваше имя. Да, 
звонили только что с комбината, приглашали подъехать часика в два. У них там 
гости, иностранцы, вроде. Сказали, что может быть и наш интерес.
Сан Саныч неопределённо махнул рукой и, прихватив почту, отправился 
дальше по коридору.
Этот офис был его любимым детищем. Сейчас, даже трудно представить - 
сколько всего пришлось вытерпеть, пройти по пути к этому уютному зданию. 
Смог бы он ещё раз повторить этот путь? Хватило бы сил? Вряд ли он отважился 
бы начать всё сначала. Годы уже не те! А тогда цеплялся изо всех сил за каждую 
новую ступеньку, рисковал всем и... побеждал. Везение? Да, нет. Воля! Воля, 
уверенность в себе и, конечно, немножечко удачи. Но удачи продуманной, 
просчитанной, которая даётся только сильным людям. Где они, те десятки и сотни 
кооперативов, малых предприятий, товариществ, обществ и т.д., которые росли 
как грибы в первые годы такой заманчивой, радужной, предпринимательской 
свободы. Выжили, выстояли только единицы из десятка, а то и из сотни. А 
остальные безжалостно задавлены, растоптаны самим государством, 
немыслимыми поборами и налогами. Эти налоги, выплаченные честно и 
своевременно, как ни странно, превышают прибыль. И, несмотря на всю 
абсурдность и дикость этой арифметики, об этом все знают. А если немного 
продолжить эту мысль, то выходит, что все ныне существующие, выжившие 
предприятия так или иначе обходят закон, потому что ни один делец, не будучи 
полным идиотом, не станет работать себе в убыток. Жизнь заставляет хитрить и 
изворачиваться. И об этом тоже все знают. Знают те, кто издаёт, мягко говоря, 
идиотские указы и постановления, знают контролирующие организации и, 
конечно, знают те, кому приходится работать по этим великим судьбоносным 
указам. И все они оберегают это знание как общую маленькую тайну, дорожат ею 
и лелеют. Потому что от этого знания, от этой тайны зависит их благополучие в 
эти трудные времена. Взяточничество, мздоимство, к сожалению, старо, как сама 
Русь.
Всё это Сан Саныч понимал, наверное, лучше других, поэтому и выстоял, 
один из немногих. И всё-таки это больше похоже на чудо. Он помнил свои первые 
сделки, скреплённые простым рукопожатием. И удавалось ведь! А сейчас в одном 
из этих кабинетов сидит собственный юрист, скрупулёзно изучая каждую 
страницу договоров и контрактов. 
Он помнил свой первый офис в сыром полуподвальном помещении, а сейчас 
своё, пусть одноэтажное, но просторное и светлое здание с десятком 
обставленных современной офисной мебелью кабинетов, свои склады, целая сеть 
киосков и магазинов. 
А сколько людей прошло через фирму? Из тех, самых первых, только 
Фёдоровна осталась - главный бухгалтер. Грубоватая баба, под стать ему, но 
надёжная. А это он ценил превыше всего. Знает она много, почти столько же, 
сколько он сам. Уж ей-то известно, что деятельность фирмы, так же, как и 
большинства подобных, напоминает громадину айсберга, который только на одну 
десятую часть выступает из воды. Эта часть доступна для внимания всех и вся, она 
белоснежна, чиста и чуть искрится на солнце. Но основная часть айсберга скрыта 
от посторонних глаз в тёмной мутной глубине. И именно эта подводная махина, а 
не сверкающая девственной белизной верхушка, обеспечивает айсбергу, то есть 
фирме, стабильность, плавучесть и само существование. Лишь немногие из 
работающих с ним людей были посвящены в секреты этого тёмного мира. 
Немногие, и каждый из них знал только свою часть работы, - то, что ему положено 
знать. И дело вовсе не в недоверии, просто так спокойнее. И лишь ему самому 
приходилось держать в уме и учитывать структуру подводной части, рельеф дна и 
силу попутных и встречных течений. Искусство бизнеса в этой стране 
заключалось в том, чтобы обойти закон, по возможности не нарушая его. А 
белоснежную вершину лизали жаркими безжалостными лучами инспекции и 
комиссии, хлестали ветрами и дождями ревизии и проверки. И со всем этим 
приходилось мириться.
Сан Саныч перекинулся парой слов с охранником, дежурившим у входа в 
офис. Что или кого охранял этот парень - непонятно. Ну, ещё ночью, куда ни шло, 
а днём... Сюда мог зайти любой желающий, без всяких пропусков и паролей. Но 
охрана каким-то образом тоже входила в правила игры, поддерживая солидность 
фирмы, что ли. У всех есть, значит и у нас должно быть! Ну, и Бог с ней, с 
охраной.
Он не спеша, пошёл по коридору, возвращаясь в свой кабинет и поневоле 
прислушиваясь к голосам, доносящимся из-за дверей. В торговом отделе, как 
всегда, шумно: звонки телефонов, громкие голоса - связь-то никудышная. Сразу 
несколько человек что-то предлагали, спрашивали, торговались. Из-за дверей 
бухгалтерии слышался раскатистый голос Фёдоровны. Сан Саныч хмыкнул. Опять 
кого-то распекает. Вот баба! Строгая, даже грубая иногда, но девчонок своих в 
обиду не даёт, и они за неё горой.
Не дойдя пару шагов до приёмной, он открыл дверь справа и вошёл в 
уютный небольшой кабинет, где сидели его "любимчики" - Игорь и Вера. 
"Любимчики", конечно, не совсем верно. Не по чьей-то рекомендации они заняли 
в фирме привилегированное положение. Пробились сами, хотя и по-разному.

Игорю - тридцать два. Молодой, подтянутый парень, очень интеллигентный, 
всегда безупречно одет. Держится, на первый взгляд, слегка высокомерно. Сан 
Саныч отлично помнил, как сам поначалу терялся перед ним. Было в Игоре то, 
чего Кресту уже никогда не получить и не купить: и интеллигентность эта, и 
образование. Конечно, сложись жизнь по-другому, смог бы и Крест получить 
образование, а в остальном... Это как та самая голубая кровь: или она от рождения, 
или её нет вовсе, как ты не выпендривайся. Не купишь! Мог ли Крест 
предположить когда-нибудь, что сведёт его судьба с бывшим работником райкома 
комсомола и что гордиться будет этим парнем и уважать? Да никогда! 
После роспуска партии и комсомола, целая армия руководящих работников 
осталась не у дел. Вот уж, наверное, благодарны они Горбачёву и перестройке! 
Казалось бы, надёжная кормушка была, и досидели бы они до самой пенсии, 
пересаживаясь из кресла в кресло и из кабинета в кабинет, как несколько 
поколений их предшественников. Так нет же! Всё развалилось, всё рассыпалось и 
надо было как-то устраиваться, начинать всё сначала. Те самые пресловутые 
"деньги партии" если и ушли куда, то уж никак не к ним, не в глубинку. Всё с 
нуля! А куда? К станку, вроде, неохота, да к тому же уметь надо. А потом, как-то 
незаметно получилось, что и станков стало не хватать на всех желающих. 
Безработица! Язва капитализма, так сказать! 
Вот тут-то совершенно бесценными стали старые связи и знакомства. Для 
многих нашлись местечки в администрации государственных предприятий и 
структур, другим и искать-то ничего не надо было: остались на своих местах, хотя 
и понервничали, конечно, поначалу. Оглянитесь! Кто руководит вами? От кого 
теперь зависит ваша жизнь? Кто директора фабрик и заводов? Кто заседает в 
горсоветах и поссоветах? Много ли "свежих" лиц? Да всё те же, только без 
партбилетов! И всё уже как-то забылось, сгладилось, а ведь всего десять лет 
прошло. Так что, можно сказать, что для большинства "бывших" все эти 
перемены катастрофой не стали. Разве что морщинок добавилось, да волосков 
седых. Ну и воспоминания, конечно, остались о светлом безоблачном прошлом, 
таком надёжном и устойчивом. Но ведь это не только у них, а и у нас тоже. 
Однако уже ничего не вернёшь, как бы этого не хотелось. Всё изменилось, жизнь 
диктовала новые условия. И потому совсем неудивительно, что немалая часть 
прежних партийных и комсомольских вожаков разного ранга, из числа наиболее 
предприимчивых, особенно молодёжь, подалась в бизнес. Тот, кто имеет к этому 
хоть какое-то отношение, знает, насколько в бизнесе важны связи, а связи у этих 
ребят были. Семьдесят лет отлаживались, шутка что ли! И знакомства не 
телефонные, как сейчас сплошь и рядом бывает, а личные - на партийных и 
комсомольских конференциях и съездах, в санаториях и домах отдыха, во время 
туристических поездок и деловых, по обмену опытом. Да мало ли ещё? Связи 
были крепкими, надёжными и охватывали всю бывшую огромную страну. Можно 
сказать, что это была мощная, хорошо отлаженная и разветвлённая структура, 
которую откинули за ненадобностью. Грех было ею не воспользоваться. И они 
воспользовались. Те, кому позволяли средства и организаторский талант, открыли 
собственные фирмы, остальным пришлось устраиваться по-своему. Вот так и 
свела жизнь Креста и Игоря.
Игорь, ещё в "те времена", несмотря на молодость, был вторым секретарём 
райкома комсомола. Быстро поднимался, стремительно, и перспективы были 
самые радужные. Но, как известно, человек предполагает... В один прекрасный 
момент и карьера, и отлаженная жизнь рассыпались, как карточный домик. Всё 
рухнуло в один день, а на руках жена и маленький сынишка. Не дали пропасть 
старые друзья. Устроился на крупный местный комбинат заместителем директора 
и три года, без малого, оттрубил. Чем только не заведовал и не руководил за это 
время: кадрами, бытом и ещё... Что-то создавалось, что-то упразднялось, всего уже 
и не упомнишь. Работал на совесть, а у нас, как известно, кто тянет, на того и 
грузят. Устал. Да, даже не в усталости дело, а в самой работе. Не по нутру была 
ему эта рутина. И заработок на госпредприятии не устраивал: рядом кто-то штаны 
просиживает, а получает столько же. Обидно! А сынишка уже в школу пошёл, в 
лицейный класс, конечно. Да спортивная секция, да музыкалка - за всё плати! 
Одеться, обуться надо не хуже других, и на питании экономить не хотелось. Жена 
не раз порывалась на работу устроиться, но Игорь даже слышать не хотел. Жена 
должна дома ждать, у накрытого к ужину стола, весёлая и красивая. Грех ему 
было жаловаться на свою семейную жизнь, со студенческой скамьи вместе, 
понимание полное. Ничего лучшего Игорь и пожелать не мог, и не хотелось ему 
ни в чём ущемлять самых дорогих людей. Нужна была новая работа.
Вот и пришёл он к Кресту. Сам пришёл, сам предложил себя и не пожалел, 
хотя и страшновато было. Знал, что за контора.
Крест тоже осторожничал сначала, присматривался: с детства привык не 
доверять власть предержащим. Да только через месяц, от силы два, хрустнул этот 
ледок отчуждения и растаял без следа. С удивлением разглядел Крест за фасадом 
высокомерия Игоря - стеснительного хорошего парня, может, только чересчур 
воспитанного, на взгляд Креста. А парнишка оказался просто золотым. Крест 
только ахнул, когда провернул Игорь две сделки подряд, сначала с металлом, а 
потом с лесом. Да не в родной отчизне, где до сих пор замыкались интересы 
фирмы, а за рубеж толкнул, правда, ближний. Поверил ему Крест, рискнул, не 
впервой поди, а когда уже подбили бабки, сидел он с Игорем у себя в кабинете, 
ахал и хлопал себя по ляжкам: "Да как же это? На ровном месте столько капусты 
нарубить!" 
Ещё через несколько дней ему опять пришлось ахнуть, но уже по другому 
поводу. Фёдоровна прикинула, сколько с полученной прибыли надо выплатить 
налогов. Это был грабёж среди бела дня и хотя вины Игоря в этом не было 
никакой, но это уже был вопрос принципа и уязвлённой гордости. Влез он в это 
дело с головой. Учиться приходилось на ходу. Неделю просидел в библиотеке, 
корпел над таможенными справочниками. В налоговой частенько бывал, 
перезнакомился с аудиторами. Даже желанным гостем стал, благо, Крест не 
скупился на "представительские расходы": шампанское и шоколадки. Игорь 
пролистал подшивки газет, изучил все последние указы и постановления, иной раз 
настолько противоречивые, что сами аудиторы не могли объяснить, что к чему. 
Друзьям старым звонил, тем что уже давненько в деле крутились и поопытнее его 
были, и нашёл-таки лазейки, причём, вполне законные. Какие - неважно, это ведь 
вам не справочник начинающего бизнесмена, да и времени немало с тех пор 
прошло, многое изменилось. Тех лазеек может уже и нет, зато другие появились. 
Они есть всегда! При нынешних налогах, без маленьких хитростей, бизнес в 
нашей стране был бы обречён.
Как бы там ни было, пришёл Игорь со своими расчётами к шефу, посидели 
они, покумекали, с главбухом естественно, и решили продолжать. И потекла на 
новый счёт фирмы поначалу тоненьким ручейком, какая никакая, а валюта. И 
налоги удалось сократить больше чем вдвое. За два года работы Игоря, заметно 
приподнялся айсберг над водой, солидной стала фирма, уважаемой. Вроде всем 
польза: и государству, и себе. Радоваться бы, ан нет. Понимал, битый перебитый 
этой проклятой жизнью Крест, что долго "хорошо" быть не может. Или 
правительство бабахнет новый указ, отменяющий все предыдущие льготы, да 
задним числом, как уже бывало, и влетит эта "мудрость" отечественным 
бизнесменам в изрядную копеечку. Такую копеечку, что многие по миру пойдут. 
Или ещё что случится... Да чего далеко ходить, взять хотя бы дань ежемесячную. 
Только сам Крест знал, сколько приходится "отстёгивать" наверх - ребятам в 
область. Пока дела у фирмы шли не шатко, не валко, удавалось прибедняться, 
приуменьшать прибыль, а сейчас уже не скроешь. Заметно поднялась фирма, 
окрепла. А этих ребят обмануть - себе дороже. Подозревал Крест, что 
информацию о доходах они получают из первых рук, может, в той же налоговой. 
Тут не схитришь: это уже не тюрьма, а петля. Несколько раз за последний год 
повышали ставку, и каждый раз Крест ездил на эти "совещания", убеждал, 
доказывал. Да куда там! Вот и завтра- послезавтра надо ехать - бабки везти, да как 
бы опять не накрутили. Тут уж ничего не поделаешь - издержки профессии, так 
сказать. И Игорь тут совсем не причём.
Крест умел быть благодарным. Ну, зарплата повышенная, само собой. А ещё 
в нечастых беседах наедине, вечерком в кабинете или в дороге, пытался Крест 
нащупать слабинку Игоря, желания его, стремления. Трудновато это было. 
Прятался Игорь за своей интеллигентностью как за бронёй, дистанцию держал. На 
"ты" он так и не перешёл, хотя Кресту даже молодые грузчики, бывало, тыкали, а 
он и не возражал, лишь бы не зарывались ребята, не наглели. На "ты" оно вроде, 
как и проще, да и моложе себя чувствуешь что ли. С Игорем всё было сложнее. 
Крест и дома у него несколько раз побывал, с женой познакомился, с сынишкой. 
Никаких заумных желаний у семьи не было. Жить хотели хорошо, вот и всё. И 
всё-таки, именно жена Игоря как-то в разговоре нечаянно обронила, что для мужа 
самое-самое заветное. А дальше уже был, как говорится, вопрос техники, вернее 
денег. 
Это уж, наверное, с год прошло, как Игорь в фирме работал, в своём 
кабинете сидел, как зам. Вызвал его Сан Саныч под каким-то предлогом из офиса 
на улицу, а там, на стоянке, "джип" стоит новёхонький, тёмно-синий, до черноты. 
"Тебе, Игорёк! Катайся. По делу, конечно, а не от жены", - и брелок подал с 
кнопочками электронной сигнализации и с ключами. В первый раз увидел Крест 
Игоря таким, без маски. Беззащитный какой-то, растерянный и радостный, как 
мальчишка. "Сан Саныч! Да как же?.. Да я ж не рассчитаюсь". "Я тебе больше 
должен", - сказал на это Крест и разговор закончил. И душой не покривил: Игорь 
за месяц работы такой "джип" окупал. Хотя подарок, конечно, царский. А кто в 
тот момент из них счастливее был, это ещё подумать надо. Оно ведь только с 
годами понимаешь, что подарки делать куда приятнее, чем получать. Если, 
конечно, деньги есть на такие-то подарки...
Вот так и получилась из этих двоих, в общем-то, совершенно разных и по 
возрасту, и по мировоззрению, людей, удивительная, по деловым качествам, пара. 
Только на "ты" Игорь так и не перешёл.

А потом появилась Вера.
Чуть больше года прошло, той весной, пожалуй, привела её Галка-
секретарша. Соседки, на одной площадке живут, подружки, и раньше работали 
вместе. У Веры, как и у Игоря, в тот момент с прежней работой не заладилось, 
тоже подыскивала что-нибудь получше. Вот Галка и предложила. Глядя сейчас на 
Веру, не верилось Кресту, что именно она тогда стояла в его кабинете, робкая и 
испуганная, как школьница, нервно теребя листок с приготовленным заявлением. 
Поговорили с полчасика, порасспросил он её. Узнал, что раньше работала в ОРСе, 
по продовольствию. Тогда эта контора весь город охватывала. Так что опыт у 
Веры был и образование специальное - какое, Сан Саныч особенно не 
прислушивался. Давно уже ни дипломами, ни трудовыми книжками не 
интересовался, да и кто сейчас на них смотрит. Отправил он Веру в торговый 
отдел, без особых наставлений и рекомендаций. Работай, а там видно будет. 
Штатного расписания, как такового в фирме не было. Брал Крест кого хотел и 
когда хотел. А отсеивались быстро. За месяц, от силы за два, видно было, что за 
человек, что за работник. Те, у кого не ладилось, обычно сами уходили и зарплату 
не просили. Кое-кому, конечно, и подсказывать приходилось, но таких было мало. 
С улицы-то людей не брали, всё больше по рекомендации, как Веру. Поэтому 
бестолковых не приводили - позориться не хотелось. Те, кому удавалось себя 
показать, старались закрепиться, работой дорожили - мало где в городе так 
платили. Хотя в ведомости, понятно расписывались за значительно меньшую 
сумму. Всё те же налоги. Остальное шеф "додавал" у себя в кабинете. Каждому по 
заслугам. А уж кто, сколько наработал, Крест знал лучше всех и старался быть 
справедливым. Обижались только лентяи.
Держалась Вера поначалу очень скованно, испуганно даже. Намного позже 
Крест узнал, от неё же самой, кстати, что очень боялась Вера в первое время 
домогательств от мужчин-начальников. Почему-то для неё подобные частные 
фирмы именно таким местом и представлялись, где приём через постель ведётся. 
Посмеялся тогда над ней Сан Саныч и до сих пор частенько по этому поводу 
подшучивал, хотя смешного-то тут мало - сам понимал. Действительно, сплошь и 
рядом такие вещи происходят и не только в частных фирмах. И чем хуже 
становилось в стране с трудоустройством, тем больший сексуальный прессинг и 
шантаж от руководства испытывали женщины в поисках работы. Да и не только 
женщины...
Пару дней Вера приглядывалась, с начальником отдела поговорила, с 
другими сотрудниками. Порасспросила, что на складах есть, чем фирма 
располагает и что искать нужно. Уточнила цены, объёмы и "села на телефон". К 
концу недели на столе начальника пара предложений от неё лежали, а наутро, на 
оперативке, уже у Сан Саныча в руках были. Смотрел Крест на два листочка, 
исписанные аккуратным округлым почерком, и дивился простоте и точности 
изложенных мыслей. Товар такой-то в обмен на то-то, издержки такие, прибыль - 
вот она. Всё учла девка: и будущие налоги, и даже транспортные расходы. Сан 
Саныч для страховки Фёдоровну вызвал, попросил проверить, а когда та 
подтвердила правильность расчётов, поинтересовался - не консультировалась ли у 
неё новенькая. Фёдоровна возмущённо загудела: "Заездила она меня! Как клещ 
впилась. За два дня бухгалтером стать хочет, а у меня и без неё работы во!" - 
Фёдоровна чиркнула себя по горлу большим пальцем, как заправский рецидивист, 
но злости в её голосе не было. Крест, знавший Фёдоровну как облупленную, 
уловил в её ворчании, скорее одобрение и уважение к назойливой девчонке и 
толковой ученице: приятно, не зря время потратила, ни одной ошибки. А ещё 
отметил Сан Саныч про себя, что не полезла Вера со своими предложениями через 
голову непосредственного начальника, а то ведь немало и таких было, ретивых. 
По пять раз на день, по поводу и без повода, в кабинет влетают: "Сан Саныч, у 
меня тут мыслишка появилась". Шуму много, и на виду вроде, а толку никакого.
Как бы там ни было, а дал Крест Вере зелёную улицу. И не из этих 
соображений, конечно, не за красивый почерк, а просто мысли были 
действительно дельными. С того дня и начался Верин взлёт в фирме, может не 
такой стремительный, как у Игоря, но она и не спешила, да и честолюбия такого 
не было. Но место своё отвоевала и заняла прочно, а потом придала этому месту 
особый блеск, хотя, непосредственно к работе, это отношения и не имело.
Как уж так получилось, но через месяц, когда Вера окончательно 
успокоилась и расслабилась, словно изменилось что-то в атмосфере офиса. 
Трудно, наверное, себе представить, что от одного человека подчас такое зависит, 
но оказывается, бывает. Да вам и самим, наверное, приходилось в жизни встречать 
людей, которые в любой ситуации и обстановке становятся центром внимания, 
притягивают к себе, будто свет от них исходит. Это как дар Божий, и Вера была 
наделена им сполна.
Когда она смеялась, просто невозможно было удержаться от улыбки, даже 
не зная, о чём идёт речь. Если подежурить достаточно долго за дверями торгового 
отдела, можно было услышать, как к её серебристому смеху немедленно 
присоединяются подруги, а потом раздавался хрипловатый, прокуренный хохот 
мужчин. 
Её обаяние просто невозможно было объяснить. Ведь не красавица, не 
фотомодель, по нынешним-то стандартам. Симпатичное, милое лицо, а росточком 
не вышла. Ниже среднего. И фигурка - точёная, ладная - под современные эталоны 
не подходила: уж никак не худая, подкладывать ничего не надо. Но видно наши 
мужички за модой не гнались или отстали сильно, потому что в присутствии Веры 
все они становились вежливыми, остроумными и животы подтягивали. 
Удивительно другое. Ведь оно, как обычно бывает: то, что для сильного 
пола мёд, для слабого - яд. Редко женщины терпят таких вот выскочек и 
пренебрежение к себе. Но Веры и это не коснулось. Под её обаяние и женщины 
подпали, хотя, конечно, и по другим причинам. Встречается же люди, которым 
через час после знакомства хочется всю душу открыть. И сколько Вера выслушала 
сердечных секретов и семейных тайн - не перечесть. А слушать она умела. Это 
люди ценят.
Дальше больше... Не в один день, конечно, но как-то незаметно исчезли 
джинсы, яркие рубашки и свитера, и защеголяли офисные парни в костюмчиках. 
Женихи, да и только! Женщины, понятно, и раньше неряхами не были, но и им 
пришлось фантазию проявить - не отставать же от мужчин, в самом деле. Вот так 
и получилось, что изменилось лицо фирмы, обстановка, отношения. Даже 
разговоры стали другими, лексикон сменился. Попробуйте-ка надеть приличный 
костюм, встать у зеркала и заматериться. Не то, правда? Одежда, она тоже 
обязывает.
Крест все эти перемены не сразу заметил. Видно, директор, как и муж, 
некоторые вещи узнаёт последним. Но когда уж Фёдоровна в обнове явилась... 
Добротный костюмчик справила, с намёком на талию. И ткани на эту обнову ушло 
столько, что трёх остальных девчонок-бухгалтеров укутать можно было. Тут уж 
даже Крест заметил, будто глаза открылись. Прошёлся по кабинетам - как 
подменили людей. Вернисаж! Салон красоты! Он даже забеспокоился - не 
прозевал ли чего? Ну, и понятно к Галке, та всё знает. А Галина на его расспросы 
только прыснула и ладошкой отмахнулась: "Веркина работа". И больше ничего он 
от неё не добился: хохочет и всё. Вернулся Сан Саныч к себе в кабинет, так ничего 
и не понимая. Огляделся по сторонам, вроде не хватает чего-то. И не сразу 
сообразил, что зеркало ищет. Никогда и не вспоминал, а тут понадобилось. 
Оглядел себя с ног до головы и чертыхнулся: "И не бедный ведь, а выгляжу по 
сравнению с остальными, как ханыга". 
На одежду он внимания особо никогда не обращал: в костюм, как "влезал", 
так и носил, пока вид приличный был, или жена не заставляла поменять. По 
полгода, бывало, носил. А ведь дома этих костюмов штук десять, если не больше - 
он даже не знал толком. У этого вон уже локти поблескивают и на заднице, 
пожалуй, не лучше. И туфли в пыли, будто кросс бежал. "Тьфу, ты, зараза! Как 
раньше не замечал? И всё-таки, чего они все так вырядились? День рождения что 
ли у этой Веры?".
Ох, и напугал же Сан Саныч свою благоверную, когда вечером заставил весь 
свой гардероб перетряхнуть. "Ты посмотри, на кого я похож, мать? Директор я 
или не директор, в конце концов? У меня охранники лучше одеваются!" А уж 
когда он, в кои-то веки, по магазинам с ней вызвался походить в ближайшие 
выходные и перемерил кучу тряпья и обуви, жена не на шутку забеспокоилась: 
"Ты, Сашок, случаем, кралю себе не завёл на старости лет? Смотри, родимый, а то 
всю твою контору разнесу по кирпичикам. Директор, ты мой!" "Сашок" в ответ 
только добродушно посмеивался.
Когда в понедельник утром Сан Саныч прошествовал через приёмную в 
шикарном импортном костюме с металлическим отливом, пуская зайчики носками 
новеньких туфель, остолбеневшая Галка даже не смогла ответить на его 
приветствие. Но как только за ним закрылась дверь кабинета, у неё в голове будто 
выключатель щёлкнул, и она зашлась от неудержимого смеха. Прикрыв обеими 
ладошками рот, чтобы не расхохотаться во весь голос, Галка с подвыванием 
бросилась в туалет. Потекла тушь. И уже там, согнувшись над раковиной и 
умываясь холодной водой, Галина дала себе волю. Она смеялась до колик в 
животе, постанывая время от времени: "Не могу! Ой, мамочки, не могу!"
А виновница этого переполоха, ничего не подозревая, сидела в кабинете, за 
столом у окна, и названивала по телефону. Если она что и замечала, то виду не 
подавала.
Вера обладала взрывным темпераментом и энергией средней 
гидроэлектростанции. Откуда это бралось, как её на всё хватало - совершенно не 
понятно. Все застолья, будь то праздник или чей-то день рождения, которые 
раньше превращались в обычную тривиальную пьянку, с появлением Веры вдруг 
стали уютными и домашними. Мелочей для неё не существовало. Если у кого в 
офисе день рождения, то Вера обязательно с букетом и первое пятнышко помады 
на щеке именинника - от неё. А раньше всё ограничивалось дежурным букетом 
"от фирмы". Она не только сама горела, но и всех остальных зажигала, 
тормошила. До этого, как-то обходились на офисных торжествах без музыки - 
водки бы побольше, а теперь Вера или сама магнитофон принесёт или заставит 
кого. Записи сама подбирала, если надо и подарками занималась. И ведь помнила, 
учитывала вкусы и привычки. Обалдели все, когда Фёдоровна на своих именинах 
вдруг всплакнула, слушая запись подзабытой уже Майи Кристалинской. Где Вера 
эту кассету достала - непонятно. И так во всём. Если раньше обходились 
порубленной на газетке колбасой да хлебом, то сейчас пошушукаются девки 
заранее - на столе и закатки домашние и салаты. Долго ли в складчину.
И откуда у неё только силы брались, где она эту энергию черпала? Ведь 
знали уже к тому времени многие в офисе, что-то от Галки, да и сама Вера 
секретов не строила, что не всё у неё в личной жизни сложилось. Крест в первые 
же дни от Галины узнал (старалась та для подруги заработок побольше 
выхлопотать), что Вера у себя в семье за кормильца. Муж не работает уже долго: 
то ли не может, то ли не хочет. А по ней и не скажешь. Улыбается, счастливая. И 
всё у неё всегда "лучше всех". И уже зная всё это, сидел Сан Саныч на очередной 
вечеринке, которую, к удивлению для себя и остальных, высидел от начала до 
конца (раньше, минут на пятнадцать задерживался, не больше, и то, чтобы не 
подумали, что зазнался), смотрел на Веру и удивлялся: откуда такие берутся? 
Чертёнок в юбке! А усмотреть за ней нелегко было: ни одного танца кавалеры 
местные ей посидеть не давали, а она как заводная. Вот и танцы, кстати, взять. 
Когда раньше такое было?
Но все эти Верины достоинства, повторяю, к работе непосредственного 
отношения не имели, ведь не массовиком-затейником её в фирму брали, и не за 
это через полгода Крест её в замы выдвинул. Незаменимым человечком оказалась. 
Хотя и тема у неё была нестареющая - продовольствие. И в отличие от моды на 
короткие юбки и кожаные плащи, мода на колбасу не проходит никогда. Еда 
всегда в моде. Но ведь не одна Вера на этой теме "сидела", а никто таких 
результатов не добился. Нужно заметить, что это было времечко беспредельного 
господства бартера. Скатывалась экономика к первобытнообщинному строю, к 
натуральному обмену. Денежной массы в обращении почти не осталось. Вот и 
норовили все друг другу товар спихнуть, в первую очередь залежалый, конечно. А 
получить старались, понятно, что-нибудь ходовое, чтобы реализовать через 
магазины и наличку получить. А как ещё зарплату-то выкроить? Ведь до чего 
дошло: на предприятиях стали зарплату выдавать своей же продукцией - где 
тканями, где вёдрами - это уж кто что производил. А как вам нравится булка хлеба 
на проходной каждый день по списку, в счёт будущей зарплаты, разумеется. А 
денег не было. Ибо бартер, бывший поначалу мерой вынужденной и даже 
спасительной, в конце концов, стал бедой. Он стал бесконечным. И одной из 
немногих позиций, способных разорвать этот порочный круг и принести "живые" 
деньги, было продовольствие. Ведь магазины, как известно, пока до бартера не 
дошли. Там нужно платить.
Вот и развернулась Вера на этой ниве. Да так, что через пару месяцев под её 
началом уже трое работали, обособил их директор в продовольственную группу. 
Верины расчёты и предложения были по-прежнему ясными и простыми, но только 
знаток мог заметить (а Крест на этом деле "собаку съел"), что свой товар, трубы к 
примеру, по ходу сделки превращался и в цемент, и в обои, и ещё чёрт знает во 
что, и только в конце становился рыбными консервами или, скажем, мукой. 
Дивился Сан Саныч: как она просчитывала все эти многоходовки, как в её светлой 
головке всё это не путалось. И шла от фирмы машина сразу в последнюю точку, 
минуя все промежуточные. Конечно, и без проколов не обходилось: где-нибудь в 
середине цепочки сбой, и всё встало. Неслась тогда Вера на цементный завод или 
на бумажную фабрику, выясняла, улаживала. И всегда удавалось. Ей бы 
дипломатом быть. 
Мало того, ответные визиты начались после её поездок. Зачастили на 
фирму, очарованные Верой, директора да замы. По делу, конечно! Сан Санычу 
даже бар пришлось завести для достойной встречи гостей. А личное знакомство, 
да беседа неторопливая под хорошую закуску, сотни телефонных звонков стоит.
Результаты не замедлили сказаться. Новые знакомства оказались настолько 
удачными, что фирма Креста заметно потеснила на городском "рынке" своих 
конкурентов, а по некоторым видам продовольственных товаров заняла 
монопольное положение. Но окончательно определилось место Веры в фирме, 
когда она стала работать с Игорем. Случайно или нет, свёл их директор, но угадал 
точно - тандем вышел великолепный. Казалось, что эти двое понимают друг друга 
без слов, до того чётко и слаженно они работали. Впрочем, ничего нового им 
придумывать не пришлось. Вера, по-прежнему, находила необходимый товар, но 
отправляли его теперь по каналам Игоря за границу, получая взамен дефицитное 
сырьё или продукцию, за которые раньше местным производителям приходилось 
платить валюту. Расчёт оказался точным: фирма могла теперь буквально 
диктовать свои условия, а Крест стал заметной фигурой в деловых кругах, и не 
только городских.
Со временем для Веры нашлась и более деликатная работа. Хороший 
контракт или договор, как и машина, требует смазки. Это неплохая гарантия того, 
что благодарный партнёр и в следующий раз тебе не забудет. Сан Саныч эту 
истину выстрадал уже давно и на подарки не скупился. И сам, бывало, мотался в 
"гости", и Игорю приходилось, но лучшего гонца для этой цели, чем молодая 
красивая женщина, наверное, и не придумаешь. Таможенники - они ведь тоже 
люди. Предложил он Вере такое занятие не сразу. Хоть суммы и небольшие, а всё-
таки риск был, и неудобно ему было втягивать в эти дела девчонку. Но как-то к 
слову пришлось, заговорили, и Вера согласилась с удовольствием. Этой непоседе 
хоть на край света, всё ей интересно, везде хочется побывать. И командировки эти 
она называла "экскурсиями за счёт фирмы". Впрочем, был у неё и личный 
интерес, но об этом позже.
Вот так и оказались эти двое в кабинете "замов". Заходить сюда Сан Саныч 
любил, хотя и побаивался бойкого Вериного язычка. Посидеть долго, конечно, не 
удавалось: и работы всегда невпроворот, да и чувствовал он, что стесняет ребят. 
Вот ведь она - цена директорства, положения: чем выше поднимаешься, тем 
меньше остаётся рядом людей, с которыми можно запросто посидеть и поболтать. 
Дистанция какая-то возникает, скованность.

- Привет, орлы! - Сан Саныч аккуратно прикрыл за собой дверь.
"Орлы" отреагировали по разному. Игорь, колдовавший у компьютера, 
только кивнул - утром уже виделись, а Вера перестала терзать телефон и 
возмутилась.
- Ну, какой же я орёл, Сан Саныч? - она вскочила с места, одёрнула зелёный 
костюм и оглядела себя. - Разве похоже? А это похоже? - Вера повернулась в 
профиль и показала пальчиком на свой маленький, задорно-вздёрнутый нос. - Ну?! 
К тому же орлы - хищники! - совсем не к месту заявила она, подтверждая 
древнюю мысль о странной женской логике.
Сан Саныч здоровался с ними так каждое утро и никогда не встречал 
подобного отпора. Какая муха её укусила?
- А ты что, от бифштексов отказалась что ли? В травоядные подалась? В 
эти... в вегетарианцы? - ехидненько осведомился Сан Саныч и закончил уже 
миролюбиво, помни, мол, мою доброту, - Ну ладно! Привет, орёл и козочка! Так 
лучше?
- Ну, вот! Умеете же быть галантным, когда захотите! Козочка! - Вера почти 
пропела это слово своим приятным мелодичным голосом, но тут же озабоченно 
нахмурила лоб, - А если я надумаю ответный комплимент сделать, это как же 
будет?
Она задумчиво уставилась в потолок. Игорь фыркнул и, решив, что именно 
сейчас настало время перевязать шнурок на туфле, полез под стол. С подозрением 
глядя на него, Сан Саныч додумал Верину мысль до конца и заторопился:
- Директорам комплиментов не возвращают. Вам только дай волю, будете 
языками чесать с утра до вечера. А директор пусть пашет, - решив, что 
благополучно выбрался из щекотливой ситуации, Сан Саныч перешёл в 
нападение, - И вообще. Сидите тут, как два голубка. Свёл я вас на свою голову. 
Небось, совсем окрутила парня?
- Его окрутишь! - Вера уселась за стол и уныло подпёрла кулачками голову. 
- Легче памятник соблазнить. Да и не в моём он вкусе, если честно. Молодой 
слишком. Мне бы мужчину лет пятидесяти... двух. Опытного, ласкового. - Вера 
одарила Сан Саныча мечтательным взглядом и тут же скромно потупилась, - Да 
чтобы костюм двубортный, тёмно-серый с накладными карманами, да чтобы 
галстук... - далее последовало подробное описание внешнего вида и данных 
самого же Сан Саныча, включая рост, вес и так далее. 
Под столом Игоря раздался лёгкий стон. Сан Саныч почувствовал, что 
краснеет, и не выдержал:
- Ну, Верка, смотри! Доберусь я до тебя когда-нибудь!
Она посмотрела на него с грустью и обречено махнула рукой:
   - Сколько раз вы уже обещали!
Сан Саныч неопределённо хрюкнул и, понимая, что в очередной раз попал в 
капкан, не придумал ничего лучшего, чем рявкнуть:
- Эй, пижон! Ты насовсем под стол перебрался что ли? Может тебе твой 
компьютер туда подать? А ну, вылезай!
Игорь показался над столом невозмутимый и спокойный, как обычно. 
Только физиономия была подозрительно красной, но это может оттого, что долго 
сидел согнувшись.
- Узел завязался. Насмерть! - объяснил он на всякий случай, хотя никто и не 
спрашивал.
- Развязал? Может помочь? - Вера была сама забота.
- Ну, да! Сейчас все под стол полезем! - Сан Саныч не мог простить Игорю 
такого предательства, - Валенки купи. Они без шнурков.
Игорь на секунду задумался.
- Летом-то жарко!
На этом тема шнурков и валенок была благополучно исчерпана. Началась 
работа. Через полчаса Сан Саныч с сожалением поднялся. Вроде бы всё 
обговорили, всё решили.
- Да, Игорёк! Ты к двум часам подскочи на комбинат. Иностранцы, говорят, 
подъедут. Может и для нас что-нибудь дельное будет.
Вернувшись в свой кабинет, Крест окунулся в привычную суету, которой 
сопровождался каждый рабочий день. Он подписывал, звонил, отвечал, принимал 
посетителей. Время летело незаметно. Перекусил в маленькой столовой фирмы, 
для своих сотрудников. Обеды были бесплатными, то есть за счёт фирмы, но идея 
окупалась: и времени экономилась уйма, и, опять же, все люди под рукой. К 
телефону можно и из-за стола выскочить, не велика беда.

Султан позвонил около двух, почти сразу после обеда.
- Ну и задал ты мне работёнки, Сашок. Весь город оббегать пришлось.
Крест представил, как тучный неповоротливый Султан носится по городу, 
высунув язык в поисках денег, и улыбнулся. Как же! Небось, и с места-то не 
вставал. Обзвонил должников и знакомых, поприжал, те сами всё и подвезли.
- Ну, так что? Порядок?
- Да, порядок, порядок! Только если тебе срочно нужно, может подошлёшь 
кого? Обед. Мои гаврики поразъехались, не знаю когда будут. А моя развалюха, 
мать её, опять что-то барахлит. Ей-богу, Крест, "Запорожца" куплю. Всю душу 
мне эта тачка вымотала!
 Сан Саныч расхохотался. Этот разговор он уже слышал десятки раз. 
Султан, который мог менять машину каждые полгода, а при желании и чаще, с 
упорством фанатика держался за свой старенький, первый в городе "Мерседес". 
Бедная колымага в своё время пробегала лет десять-двенадцать по дорогам 
Европы, а потом, в потоке такого же дешёвенького старья, поставляемого 
предприимчивыми ребятами, обрела свою вторую родину и нового хозяина - 
Султана. Машина стала легендой, местной достопримечательностью среди 
автомобилистов и просто любопытных горожан. Частенько можно было видеть её 
посреди проезжей части с открытым капотом. Султан, не обращая никакого 
внимания на проносящиеся в опасной близости автомобили, бегал вокруг и 
матерился, а издёрганный водитель, кляня про себя Султана, машину и всю 
немецкую автомобильную индустрию в целом, скрипел зубами от бессильной 
злобы, пытаясь найти очередную неполадку. 
- Ладненько, сейчас кого-нибудь подошлю. - Крест попал в собственную 
ловушку: ведь не скажешь теперь, что не к спеху, обидится Султан, - 
Пересчитывать-то не надо? Не обманешь? - Сан Саныч улыбнулся и затаил 
дыхание, представив физиономию и реакцию собеседника. И точно! Трубка 
взревела и загудела, как потревоженный пчелиный улей:
- Тебя, жлоба, обманешь! Легче кассира в швейцарском банке на "лимон" 
обдурить, чем тебя на копейку. В могилу сведёшь своим нытьём. Ты же, наверное, 
в детстве у мамаши зарплату пересчитывал, чтобы она на помаду не заначила. До 
сих пор, небось, сдачу с булки хлеба по пять раз проверяешь. Крохобор, ты 
хренов! Да, чтоб тебе...
Крест отодвинул подальше от уха гремящую отборными матюгами трубку, 
вытер ладонью набежавшие от смеха слёзы и невинным голосом прервал своего 
собеседника:
- Ладно, Коль, ладно! Чего ты раскипятился-то? Я ж не со зла. Знаю, ты в 
счёте не силён - пальцев-то у тебя всего десять. Ну, на ногах ещё, конечно, столько 
же должно быть. Вот и переживаю, чтобы ты не перетрудился. Но ты не волнуйся, 
я всё пересчитаю и если что - дам знать. Через полчасика к тебе подскочат, отдашь 
пакет или что там...
- Ага, пакет! - Султан с трудом успокаивался, - Я тебе что - разменный 
пункт? Как насобирал так и отдаю. Тут почти половина десятками да двадцатками 
получилась. Я тебе дипломат свой выделил. Не забудь вернуть, кстати.
- Лады! - Крест хмыкнул и добродушно поинтересовался, - А зачем тебе 
дипломат, Коль? Бутылку да закуску можно и в пакете носить, - не дожидаясь 
ответа, он быстро положил трубку.
Всё ещё улыбаясь, он прошёл через приёмную, где Галина лениво 
переругивалась с телохранителем Юркой, и заглянул в кабинет замов.
- А Игорь где?
- На комбинате. - Вера оторвалась от своей знаменитой тетради с номерами 
телефонов и удивлённо посмотрела на шефа, - Укрепляет международные 
отношения.
- А, да! - Сан Саныч вспомнил о своём поручении, - Ладно, Юрку пошлю.
Не прошло и минуты, как он вернулся.
- Придётся тебе съездить, Вера. По пути надо заскочить в "Центральный". 
Там наша машина разгружалась вчера поздно вечером, а водитель не все 
документы передал: сертификаты забыл, ещё что-то. Ты завези эти бумажки 
товароведам, а то Юрка будет там по кабинетам блукать. А потом к Султану... 
Тьфу ты! Ну, к Николаю Семёновичу заедешь за дипломатом. Он в курсе, уже 
ждёт.
- Сама? На дежурке? - Верины глаза радостно заблестели.
Крест кивнул, пряча улыбку. Знал, что Веру хлебом не корми, дай посидеть 
за рулём. Она подхватила сумочку и вылетела в коридор, не дожидаясь, пока шеф 
передумает. Они вместе зашли в бухгалтерию за документами, а затем вышли на 
крыльцо. Вера получила у охранника ключи от "дежурки": не нового, но, не в 
пример султановскому "Мерседесу", вполне трудоспособного "жигулёнка"-
шестёрки. Крест проводил Веру до самой машины, и когда она уже открывала 
дверцу, предупредил:
- Вер! Ты с чемоданчиком поосторожнее, не бросай, где попало. Там 
зеленью сорок тысяч.
Вера присвистнула. 
Два последующих месяца, Крест изо дня в день задавал себе один и тот же 
вопрос: произошло бы всё это, если бы он не предупредил Веру о деньгах? Ну, 
съездила бы, ни о чём не догадываясь, привезла бы чемоданчик и дело с концом. 
Зачем сказал? По меркам их небольшого городишки деньги немалые, а для 
простого человека и вовсе огромные. Это средний заработок за сорок лет 
непрерывной и непорочной службы. Вся трудовая жизнь, можно сказать, в 
чемоданчике. Соблазн слишком велик.
Как бы там ни было, но, глядя сейчас на Веру, такую счастливую и 
сосредоточенную перед предстоящей поездкой, Крест не думал, что видит её в 
последний раз.

Город.	Офис Султана		
10 июня		14.15 - 14.40

Вера аккуратно вырулила со стоянки, проехала небольшой отрезок дороги 
до пересечения с главной улицей и, выждав момент, вклинилась в небольшой 
просвет в непрерывном потоке машин. Ехала неторопливо и осторожно, как и 
большинство женщин-водителей, стараясь побыстрее ощутить и вернуть то 
пьянящее чувство слияния с автомобилем, которое впервые испытала в самом 
конце курсов по вождению, когда уже и надеяться перестала на чудо. Знаете, 
наверное, что чувствует ученик: руки-ноги непослушные, педаль отжать, скорость 
переключить, знаки эти... И чуть что - строгий окрик инструктора. Вылезаешь из 
машины одеревеневший, мокрый - неважно, зима на дворе или лето. И невольно 
думаешь, как люди умудряются целый день за рулём просидеть? А ведь для 
многих это повседневная работа. И вдруг наступает тот благословенный момент, 
когда руки и ноги начинают действовать сами по себе, чувствуешь и дистанцию, и 
габариты своей машины, и знаков, оказывается, не так уж много. Всё успеваешь! 
И инструктор из злобного ворчливого дядьки превращается в веселого 
компанейского парня, с которым так приятно поболтать. Жалко, конечно, что 
редко ей приходится за рулём посидеть: своей машины никогда не было, а на 
работе от силы раз в неделю такой случай выпадает. А водить машину она 
обожала.
Вера, наконец, расслабилась, войдя в чёткий ритм движения, и мысли 
потекли плавно и неторопливо.
С работой повезло, конечно. А ведь боялась сначала, сильно боялась. Знала, 
что фирма "левая". Да и кто этого не знает. Секрет Полишинеля... И ничего, 
освоилась. В любой работе можно радость найти, надо только душу вложить. А 
если ребята хорошие и начальство не достаёт - совсем красота! Любопытства не 
проявляла, к секретам не прислушивалась, но и от поручений не отказывалась. 
Доверяют! А это всегда приятно! Вот и сейчас, такая уйма денег. Откуда, куда? 
Почему наличными, да к тому же - доллары? Да, с такими деньгами можно всё 
бросить и жизнь начать заново, где угодно. Если удачно вложить, то на одни 
проценты можно жить припеваючи. А что? Разыскать сейчас Вовку, вызвать с 
работы, дочку забрать из сада и вперёд! Вера засмеялась своим мыслям - детектив 
прямо!
... Так что на работу ей грех жаловаться. Да и перебирать в наше время не 
приходится, а в её положении тем более. Семью-то кормить надо. Хотя семьи, 
пожалуй, уже и нет. Вся вышла. А ведь, сколько билась Вера, пытаясь удержать 
невозможное. По-бабьи за семью цеплялась, дочка растёт - умница. А с дочки всё 
и началось. Во время беременности Вера располнела сильно и Сергея будто 
подменили. Запил, а потом и загулял в открытую. И пошло всё наперекосяк. Мог 
целую компанию домой на ужин привести, а потом с ними же исчезнуть на ночь. 
На уговоры, на слёзы не реагировал. Ни внимания тебе, ни ласки. А Вере, ой, как 
хотелось, чтобы просто посидел рядышком, заботы её разделил, послушал бы как 
ребёнок бьётся. Ведь их ребёнок! Да, и по хозяйству ей уже тяжело было 
управляться: стирка, магазины, рынок. И родни никакой поблизости. 
Ждала от него помощи, а дождалась пощёчину. В тот вечер узнала Вера, что 
и жизнь она ему искалечила, что камнем на шее повисла, и выглядит она, как 
корова. На следующее утро извинялся, да только, как известно, ударить только 
первый раз тяжело. Как она выдержала тогда? Знать бы раньше, так и не рожала 
бы, да уже поздно было что-то менять. Может, и слава Богу?! А то не было бы 
сейчас этой крохи Светки. Подумать страшно! А тогда всё проклинала. Спасибо 
бабам-соседкам, взяли над ней шефство. Галка, когда сроки подошли, вообще к 
ней перебралась. Сергей к тому времени неделями дома не показывался. Галка и 
"скорую" вызывала, и в роддом провожала. Наверное, она же и Сергея нашла, 
потому что явился он под окошко через день. Опухший, небритый. Каждый день 
стал ходить и машину нашёл, когда домой отпустили молодую маму с дочкой. 
Готова была Вера всё простить, и простила бы, да только ничего не изменилось. 
Неделю он дочку обмывал - понятное дело, а что потом продолжал обмывать - 
неизвестно. Ночевал, правда, уже дома, не пропадал, как раньше, да только Вере и 
это уже не в радость было. Отгородилась она от него, замкнулась, Было, для кого 
жить теперь.
На этом беды не кончились. Из-за непрерывных пьянок потерял Сергей 
работу. Через месяц нашёл другую, но в заработке потерял сильно. А из 
"декретных", сами знаете, не то, что шубу - распашонку не сошьёшь. На ребёнка 
не хватало. Вот так и получилось, что пока сидела Вера дома, так они 
поиздержались, так поизносились, что на улицу было стыдно выйти. Какой там 
полный отпуск? Полутора лет Светке не было, когда пристроила её Вера по 
знакомству в детский сад, и на работу. Да только, как проклятие какое над ней 
нависло. Разваливались структуры старые, распался ОРС, и осталась Вера не у 
дел. Хлебнула она за это время сполна. Сколько раз порывалась плюнуть на всё, 
забрать дочь и уехать к матери. Стыдно было. Несколько мест поменяла, даже 
нянечкой в саду пришлось поработать и вот только сейчас можно вздохнуть 
посвободнее. Крепко на ноги встала (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить). Спасибо 
Галочке-выручалочке!
А Сергей за это время скатывался всё ниже и ниже. За четыре года после 
рождения дочки столько рабочих мест поменял, и не упомнишь. Где по полгода, 
где по месяцу держался. И пил... А последние года полтора засел дома. Не брали 
его нигде. К тому времени они уже совсем чужими стали, благо квартира 
двухкомнатная. Вера со Светкой в спаленке обосновались, а Сергей в зале. И не 
сказать, что он бросить пить не пытался, понимал ведь сам, что с ним творится. По 
неделе держался, по месяцу бывало, а потом опять срывался. Может поддержать 
его надо было в эти моменты, да только не было уже у Веры ни сил, ни желания. 
Ничего не склеишь! Какая там близость, если Вера к нему всякое уважение 
потеряла. Чужой, совсем чужой! Так и жили, как в коммуналке - с общей кухней и 
удобствами. Денег Вера ему не давала, а продукты приносила и сигареты сама 
покупала. Куда деваться-то? Жалко! А он дома оставаясь, и готовил, и уборкой 
занимался, и стирать пытался. Видно было, что старается, да только поздно!.. 
Давно бы уже разъехались они, если бы не Светка. Что уж понимала эта кроха в 
свои неполные шесть лет, но видно чувствовала неладное. Как магнитик 
маленький держала семью, объединить пыталась. За столом, если втроём 
собирались, она щебечет, в общий разговор втягивает. На улицу с отцом соберётся 
идти, так задёргает: "Мам, пойдём с нами! Ну, пойдём, мамочка!" Вера даже 
ревновала иногда: столько времени Светка с отцом проводила. Он по вечерам и 
книжки ей читал и азбуке учил. А то просто сядут в обнимку и телевизор смотрят. 
В такие минуты у Веры сердце щемило - что же раньше так нельзя было? Кто 
мешал? Ведь сам всё разрушил, своими руками. А ведь ей-то всего и надо было - 
простого счастья женского. Или она свою долю не выстрадала? Знал бы кто, что её 
беззаботный весёлый вид стоит! По ночам плакала она, зарывшись в подушку, 
чтобы дочку не напугать. 
Не терпит природа пустоты. Должен был появиться тот, кому она нужна 
будет по-настоящему. Ждала Вера, сердце ныло от ожидания и предчувствия. И он 
пришёл...
Как всегда, при воспоминании о "нём", Вера почувствовала знакомое 
томление, граничащее с возбуждением. "Нимфоманкой становлюсь, что ли?" Она 
негромко и счастливо засмеялась, неосознанно утапливая педаль газа. На 
ближайшем перекрёстке знакомый гаишник, молодой веснушчатый сержантик, 
шутливо погрозил ей пальцем. Вера с улыбкой махнула ему рукой, сбросила газ и 
огляделась. Вот размечталась! Чуть весь город не проскочила. По иронии судьбы 
или по каким-то стратегическим соображениям фирмы Креста и Султана 
разместились на противоположных концах города, на окраинах. Хотя, расстояние, 
конечно, не Бог весть какое. Весь город за полчаса объехать можно, а напрямую, 
учитывая перекрёстки и светофоры - пятнадцать-двадцать минут. "Так! На 
следующем перекрёстке направо - в "Центральный", а там уже рукой подать".
... Милый, глупый, любимый мальчишка! Мальчишка в сорок лет! Это же 
надо так в душу влезть! И откуда он такой взялся, в наше-то время? Мечтатель! 
Романтик! Вера почти физически ощущала его присутствие рядом с собой: 
кажется, поверни голову - и вот он. Сидит и смотрит на неё, а в широко открытых 
глазах столько нежности, столько любви... Утонуть можно! И утонула ведь! С 
первого дня, пожалуй, пропала. А если бы не прошла тогда через сквер? Ведь 
совсем случайно получилось. И что бы тогда было? Боже! Так и ждала бы дальше, 
а он был совсем рядом, в этом же городе, и пять и десять лет назад. Неужели 
могли не встретиться?!
Вера свернула на боковую улицу и через сотню метров притормозила у 
гастронома "Центральный". Прихватив лежащие на соседнем сидении бумаги, она 
выскочила из машины и отправилась к дверям. "Вот досада-то! Обед!" Вера 
посмотрела на часики: половина третьего. Полчаса ждать. Колебалась она 
недолго. Чем стоять тут, лучше смотаться сначала к Султану за чемоданчиком, а 
на обратном пути сюда заскочить. Вот так! Она решительно уселась в машину и 
продолжила путь.
... А знакомство вспомнить! Умора! Это кто ж с кем познакомился? И 
вообще, все последующие перемены в их отношениях диктовались ей, Верой. И 
ведь не бесхарактерный он: когда уверен в чём-то, убеждён, то уже не согнуть, не 
сломать. А в отношениях с ней, как ребёнок. Стеснительный, застенчивый... 
Может, он только с ней такой? Эх, Вовка, Вовка! Ну и пусть! Она сама всё решит, 
как решала до сих пор. И не отдаст никому! Никуда он от неё не денется! И пусть 
судят, пусть сплетничают! Против всего мира пошла бы. Ведь могла прожить и не 
узнать, что такое бывает. Когда от одного прикосновения руки, кровь начинает 
бурлить, а ноги подкашиваются. Когда пьянеешь от голоса, от взгляда. Когда 
просто хочется сидеть и смотреть, как он ест, как спит. И всего этого она могла не 
узнать, не почувствовать. И отказаться от этого из-за злых языков, из-за 
ханжеской болтовни?.. Да никогда! Они оба изменились в чём-то за время 
знакомства, притираясь, подлаживаясь, как те самые две половинки, которые 
бродят по свету и ищут друг друга. Разве простила бы она кому-нибудь другому, 
что сама сделала предложение, а ответа не получила? А его поняла и простила. 
Потому что даже ради счастья своего, он боялся причинить кому-то боль. Потому 
что сам уже прошёл через это, свою дочь оставил и знал, чего стоит всё это 
вынести. Глупый! Здесь всё по-другому. Да только торопить его не следует. Всё 
устроится. Всё будет так, как она хочет. Главное, что он любит, в этом она не 
сомневалась. И ещё есть кое- что, о чём он пока не догадывается. Никто не 
догадывается... 
Вера миновала последнюю, застроенную старыми одноэтажными 
домишками улочку и, притормозив, въехала в просторный, обнесённый 
невысоким штакетником, двор султановской фирмы. На бетонированной 
площадке перед входом в офис, где она остановилась, стоял только злосчастный 
"мерседес", около которого крутился взъерошенный водитель. Вера подошла, 
поздоровалась и с видом знатока заглянула в развороченное нутро.
- Да! - сочувственно протянула она, глядя на залитые маслом внутренности 
четырёхколёсного динозавра.
- Стучит, понимаешь! - водитель, похоже, продолжал свой прерванный 
монолог, тем более что появилась аудитория. - Стучит ему, видите ли! Я 
удивляюсь, как эта колымага до сих пор не рассыпалась. У неё ж скоро дверцы 
отвалятся, - остальное он произнёс еле слышно, сквозь зубы, очевидно из 
уважения к даме.
- Колёса пинать пробовал? - задала Вера вопрос и сама испугалась: 
засмеётся или обматерит?  Причём, вполне заслуженно.
Водитель засмеялся. Вера не стала искушать судьбу и заторопилась в офис.
Офис Султана во многом отражал вкусы и привычки своего хозяина: та же 
простота, безалаберность и неряшливость. В зависимости от настроения Султана 
поддерживался порядок: после очередного нагоняя несколько дней всё блистало 
чистотой, а потом пыль и мусор возвращались на свои привычные места, и никому 
до этого не было дела. В одном из кабинетов, среди отличной офисной мебели, как 
больной зуб, торчал старый письменный стол, принесённый когда-то временно, да 
так и оставшийся навсегда. И так во всём. Если в бухгалтерии, куда сейчас 
привычно заглянула Вера, чтобы поздороваться, было чистенько и уютно,  и даже 
занавески висели на окнах, то другие, чисто "мужские" кабинеты, своей 
безликостью, напоминали скорее тюремные камеры. Приёмной не было, поэтому 
все церемонии и представления сокращались до минимума. В этом был весь 
Султан. Он бывал груб до хамства, совершенно бесцеремонен, но, в то же время, 
не был злопамятным, и те, кому удавалось с ним сработаться, по своему уважали 
своего директора и на жизнь не жаловались.
Вера постучала в кабинет и, услышав что-то вроде: "Кого там ещё несёт?", 
открыла дверь.
- Я к вам, Николай Семёнович. Можно?
- Входи, дорогуша, входи, - Султан всегда бывал с ней ласков, но сейчас 
после приветственной улыбки, Вера увидела на его лице явную растерянность и 
замешательство. "Странно! - отметила она про себя, - Кого он ожидал увидеть? 
Инкассаторов на броневике, что ли?"
Султан был, насколько знала Вера, ровесником Креста, чуть за пятьдесят, но 
выглядел гораздо старше и Сан Саныча, и своих лет. Весь его вид говорил о жизни 
полной лишений, приключений, а также о явном злоупотреблении едой и 
выпивкой. Полное, обрюзгшее лицо густо изрезано морщинами, и только 
маленькие блестящие глазки оживляли его и придавали хитроватый плутовской 
вид.
У боковой стены, напротив окон, на роскошном кожаном диване, с 
удобством расположился Михалыч. Какую роль он играл в фирме, какие 
обязанности выполнял - знал, пожалуй, только сам Султан. Во всяком случае, ни в 
штатном расписании, ни в ежемесячных табелях он не значился. Знали только, что 
Михалыч с Султаном старые друзья, кореша, подельщики. Если Михалыч не 
мотался в каких-то тёмных командировках, за которые, впрочем, никогда не 
получал командировочных и не отчитывался, то сидел здесь, в кабинете, всегда 
рядышком, под рукой. Хотя он был того же возраста и не отставал от друга в 
ежедневных пьянках и кутежах, жизнь обошлась с ним куда милосерднее. Может, 
просто здоровье было покрепче, но в силе он не уступал молодым парням. 
Грубоватое лицо словно высечено из камня, а тело - крепко сбитое, подтянутое -  
состояло, казалось, из одних мускулов. Многим женщинам нравятся подобные 
типы, но Вере он почему-то напоминал сильного дикого зверя. Уж больно он был 
нахрапистым и наглым по отношению к слабому полу, в чём Вера убедилась с 
первой случайной встречи, здесь же - в офисе. Его предложение "отдохнуть" 
вечерком было настолько прямолинейным и откровенным, что Вере пришлось 
проявить немалую изобретательность, чтобы не нахамить в ответ и отделаться 
только шутками. Своих попыток он не оставлял и в дальнейшем, а потому Вера 
его откровенно побаивалась и старалась избегать.
Так как Султан молчал, сосредоточенно перебирая бумаги на столе, 
Михалыч вступил в разговор, принимая на себя функции хозяина:
- Да ты садись, Верочка, садись. Такие ножки беречь надо.
Вера присела на краешек стула и, чувствуя липкий взгляд Михалыча, 
старательно натянула юбку на колени.
- Ну, как там этот старый ловелас Сашок, не озорует? Не пристаёт? - 
Михалыч опять сел на своего излюбленного конька. Эта тема была бесконечной. 
Казалось, что все его мысли, желания и стремления сводятся к выпивке, жратве и 
сексу. Вера почувствовала раздражение. Эти шутки и двусмысленные намёки 
давно надоели. Она понимала, что когда-нибудь сорвётся и нахамит. Более того, 
она отлично знала, что это и есть единственно возможный и понятный ответ для 
этого человека с душой, умом и потребностями обезьяны. Но приличия 
удерживали, да и врага наживать не хотелось, хотя улыбаться подобным шуткам 
было противно. Но она улыбнулась.
- Никто не пристаёт. У нас фирма приличная, а Сан Саныч настоящий 
джентльмен.
Вера сделала ударение на словах "у нас" и "приличная", но Михалыч, 
сделав вид, что не заметил иронии, хохотнул в ответ:
- Джентльмен? Ты слышишь, Коль, Крест монахом заделался! Наверное, не 
может уже старый хрен, вот и остепенился. Ой, Верочка, предлагал же я тебе 
местечко. Зарплату вдвое дам. Тебе и работать не придётся, ты только...
Вера довольно бесцеремонно оборвала эти излияния, обратившись к 
Султану:
- Николай Семёныч! Вы уж извините, что подгоняю, но время поджимает. 
Что мне передать Сан Санычу? - Вера не была уверена: должна ли она знать о 
содержимом чемоданчика (шеф предупредил неожиданно, в последний момент) и 
поэтому решила о деньгах пока не заикаться.
- Это... Сейчас, сейчас.
Султан так явно нервничал, что Вера почувствовала обиду и разозлилась. 
"Да что они меня за маленькую принимают? Или не доверяют так?" Её 
подозрения подтверждало и то, что Султан как будто избегал смотреть ей в глаза. 
Вот и сейчас он старательно "обошёл" её взглядом и посмотрел на Михалыча. Тот 
неожиданно пришёл ей на помощь:
	- Да давай, Коль. Отпусти Верочку. Видишь, спешит.
Султан тяжело вздохнул и, пошарив рукой под столом, достал обычный 
чёрный дипломат. Он проверил замки (закрыты ли) и поставил чемоданчик перед 
Верой, на край стола.
- А ключи не нужно? - Вера уже встала и собралась уходить.
- Да Крест эти замочки ногтем сковырнёт, - хохотнул Михалыч.
Она попрощалась и пошла к выходу. Хрипловатый голос Султана настиг её 
у самой двери.
- Ты это... Вер, поосторожнее. - Султан почти дословно повторил напутствие 
Сан Саныча и явно хотел добавить что-то ещё, но осёкся и снова взялся за 
перекладывание бумаг.
Вера покинула кабинет с неприятным осадком на душе.
 
Офис Креста		10 июня		16.20

Так уж получилось, что хватился Крест поздновато. Поначалу, он частенько 
поглядывал на часы, но потом рассудил, что на дорогу туда-сюда Вере 
понадобится не меньше сорока минут, да у Султана пяток, а если ещё в 
"Центральном" с бабами поболтает и чайку попьёт, то в общей сложности час 
выйдет. Значит, ожидать её нужно минут пятнадцать четвёртого, а то и в 
половину. Рассудил и успокоился. Тем более что спешки не было.
А дальше отвлёкся, чего в прежние времена с ним не случалось - всё в 
голове держал. В начале четвёртого неожиданно подъехали гости из соседней 
"суверенной" державы. Старые знакомые - хорошие деловые ребята. Раньше, 
бывало, чуть не каждую неделю виделись по делу и даже пикники устраивали по 
выходным - то здесь, то там. Семьями собирались... Езды-то в хорошую погоду - 
три часа всего. А теперь какие дела? Какие пикники? Заграница! Зато президентов 
много!
Ребята были проездом и хороший крюк сделали, чтобы старого друга 
повидать. Приятно! А когда Игорь с комбината вернулся и заглянул к шефу, то так 
их визит кстати оказался, что лучше и не придумаешь. Как в сказке! Удачный 
денёк - из тех, что весь год кормят. 
По-отечески гордясь своим замом и немного рисуясь перед гостями, Крест 
велел Игорю доложить, что, мол, эти иностранцы от нас опять хотят? Вечно им 
что-то надо... Игорь стал рассказывать и через минуту Крест понял, что гостей-то 
к нему сам Бог послал. Да и приезжие встрепенулись сразу, ушки навострили. 
Хорошая совместная работёнка намечалась. Жирный кусок, а главное, надолго 
хватит. Час пролетел за подсчётами да прикидками - в общих чертах, конечно. 
Решили гости на денёк свою дальнейшую поездку отложить, чтобы завтра с утра 
снова собраться и окончательно всё обмозговать и оформить. Решили, и 
отправились в гостиницу устраиваться, ну, а вечером, понятное дело, Сан Саныч 
их к себе ждал.
Вот так и вышло, что отвлёкся Крест и позабыл о Вере. А когда проводил 
всех и на часы глянул, то удивился: двадцать минут пятого. "Приехала, наверное, 
узнала, что мужиков полон кабинет, ну и постеснялась зайти. Хотя ведь эта коза 
не из робких! Опять "коза", - Крест улыбнулся, вспоминая свой утренний конфуз, 
- Не забыть бы, а то снова нарвусь".
- Галина! - рявкнул он, как обычно забывая о селекторе.
Галка материализовалась в дверях, как джин из бутылки.
- Пожалели бы горло, Сан Саныч! Вон ведь, первую кнопочку нажать и 
позвать спокойненько, вполголоса: "Галочка!" Чего прикажете-с?
- Тьфу ты! - он на мгновение забыл, зачем её звал, - С твоей болтовнёй... А, 
да! Веру мне позови. Чего она там? Уснула?
Галина машинально повернулась, но тут же опомнилась.
- Так нет ведь её. Вы ж сами до машины провожали. Она не возвратилась 
ещё.
- Не возвратилась?..
И тут Крест испугался...
Самым логичным было позвонить Султану. К счастью тот ещё был на месте.
- Коль, это я, - Кресту вдруг стало стыдно и за свою панику, и за этот звонок. 
Он отчаянно надеялся, что сейчас всё легко и просто объяснится.
- Что, Крест, червонца не досчитался или ещё какую пакость задумал?
- У тебя Вера была?
- Как?.. Была, конечно, - голос Султана сразу стал серьёзным, - Уже 
давненько. Всё забрала и уехала. А что случилось?
- Когда была, Коль?
- Ну, время-то я не засекал. Около трёх, без четверти, пожалуй. Что 
случилось-то?
Крест опустил трубку.
Игорь уже собирался домой, когда к нему заглянула испуганная Галка.
- Сан Саныч зовёт.
"Вот некстати-то! - думал Игорь, отправляясь к шефу, - Только бы не 
задержал. В кои-то веки собрались всей семьёй в кино и на тебе..."
Увидев шефа, Игорь мгновенно позабыл про кино и даже про семью. Ещё 
десять минут назад Сан Саныч был весел и полон сил, а сейчас...
- Что случилось?
- Вера пропала. С деньгами!
Крест коротко обрисовал ситуацию, однако, Игорь не увидел в ней ничего 
угрожающего.
- Может, обломалась и стоит где-нибудь? Механик из неё аховый.
- Чёрт! - Сан Саныч с заметным облегчением вздохнул и встал, - Я как-то и 
не подумал. Хотя... позвонила бы уже.
Он открыл дверь в приёмную и стал отдавать распоряжения:
- Юрка, бери машину и проскочи до самого султановского офиса. Только не 
на время, милок! Мне твои рекорды не нужны. Посматривай по сторонам: Вера 
где-то застряла на дежурном "жигуле". А ты, Галчонок, звякни ей домой. Может 
она спит или чаи гоняет, а мы тут с ума сходим.
Сам Крест в это, конечно, не верил и за свой стол вернулся мрачным.
- Нет, Игорёк. Она б давно уже позвонила. Полтора часа прошло, как она от 
Султана уехала.
- А откуда это известно?
- Как откуда? Султан сказал. - Сан Саныч посмотрел на Игоря с 
подозрением, - Ты это брось! 
- Да я ничего. Уточнил только. А почему именно её послали?
- Тебя не было. Я Юрку хотел было, а потом... Ну, конечно! В гастроном 
нужно было заскочить по пути, документы передать. В "Центральный". Вот я её и 
послал.
- В гастроном звонили?
- А чего туда звонить? - вопросом на вопрос ответил Сан Саныч, но тем не 
менее, взял телефонный справочник и, мимоходом взглянув на часы, заторопился, 
- Застать бы кого!
- Добрый день, девочки! Сан Саныч беспокоит. Я к товароведам попал? Ну и 
славненько! Моя Верочка должна была вам документы завезти. Была она? - глядя 
на Игоря, он утвердительно кивнул головой. Была, мол. - А во сколько, не 
припомнишь, милая? В три?! Только открылись?.. Как же я, балда, не сообразил? - 
удивлённый Сан Саныч заговорил с Игорем, забыв, что держит телефонную 
трубку. - Конечно! Она в обед в гастроном попала и махнула, видно, к Султану. 
Он так и сказал, кстати. А значит у неё с собой... Нет, нет, моя хорошая! - 
спохватился Крест в ответ на удивлённое бормотание в трубке, - Это я 
заговариваюсь уже. А скажи-ка, сладкая, - он на мгновение запнулся, стараясь 
поточнее сформулировать вопрос, - У неё, у Веры в руках, ничего не было? 
Дипломата, сумки или пакета? Да, поспрашивай, конечно...
Дождавшись ответа, Сан Саныч задумчиво опустил трубку на рычаг.
- С дипломатом была. Даже не присаживалась. Отдала бумаги и уехала.
Зазвонил телефон. Крест схватил трубку.
- Да!
Даже Игорь со своего места отчётливо услышал звучный голос Султана.
- До тебя не дозвониться! Сань, ты чего меня как-то побоку оставил? 
Позвонил, ничего не объяснил. Что случилось?
- Ой, брат, тут такие дела... Не вернулась Вера. Пропала.
После небольшой паузы послышалось: "Сейчас подъеду", и Султан, не 
дожидаясь ответа, разъединился.
За время разговора Игорь набросал на листке простенькую схему. Он провёл 
через весь лист прямую линию с кружочками на концах. "А" и "Б". Около "А" он 
поставил цифры "14.20" (шеф точно назвал время отъезда Веры), около "Б", после 
недолгого раздумья, знак "приблизительно" и "14.50". Затем, недалеко от "Б" он 
нанёс на прямую ещё одну точку, подписав её "Ц" ("Центральный"), "15.00".
В кабинет заглянула Галка.
- Сан Саныч! Телефон у неё не отвечает. Муж, наверное, за дочкой в садик 
пошёл или шляется где. Но дочку он забирает.
- Хорошо. Галь, ты задержись немножко. Сможешь? И кофе, будь добра, 
приготовь. Сейчас Султан заявится. Да подожди, торопыга! Сашке скажи (Сашка 
был вторым телохранителем Креста), чтобы пару парней придержал. Могут 
понадобиться.
Галя выскочила за дверь.
- Сан Саныч, а если авария? Может она в больнице давно? - с таким же 
успехом, Вера могла быть и в морге, но "каркать" Игорю не хотелось.
- Тоже верно, Игорёк. Только больницы мы обзванивать не будем - долго 
будет, а вот в ГАИ звякнем. Там есть человечек. Они первые должны знать.
Крест снова взялся за телефон.
- Капитан Матвеев? Привет, комиссар! Узнал?.. А скажи-ка мне, тёзка, у 
тебя мой "жигуль" (он назвал номер) не проходил за последние два часа по этим, 
как вы их называете... ДТП? Подожду, подожду... Нет?! - протянул Крест 
разочарованно. Вере он зла, конечно, не желал, но авария, по крайней мере, 
объясняла бы всю эту историю. - Тогда я вот что попрошу, Саш. Ты не можешь 
связаться с патрульными машинами и постами, а? Может, видел кто "жигулёнка" 
или увидит? Пусть пошарят по городу. Да не бурчи! Я никогда у тебя в долгу не 
был. Надо позарез! Помоги! Причина?.. Да пусть "угон" будет. - Сан Саныч 
неожиданно повысил голос, - Да что ты мне устав свой читаешь? Какое заявление? 
Ты что его в патрульные машины по рациям передавать будешь? Оно им надо?! 
Прикажи и всё! Завтра будет тебе заявление. Давай! Я у себя. Только побыстрее, 
Саш!
Он с раздражением бросил трубку.
- Целую ораву этих дармоедов кормлю, а как что попросишь... "Ты что, 
хочешь, чтобы я всё ГАИ города бросил на розыск твоей машины?! Тьфу!
Как будто, в продолжение гаишной темы, послышался стремительно 
приближающийся вой сирены. Игорь удивлённо глянул на шефа ("во, работают 
парни!") и выбежал посмотреть. У крыльца, как раз остановилась "волга", из 
которой вылезали Султан, Михалыч и ещё двое парней. Следом, скрипнула 
тормозами патрульная машина с включённой мигалкой.
Игорь посмотрел на часы. Пять минут шестого. Султан добрался сюда за 
десять минут. Неудивительно, при таком-то сопровождении. Хотя, может это не 
сопровождение, а погоня?
Он проводил Султана и Михалыча в кабинет шефа.
- Ну? - спросил Султан, едва переступив порог.
Крест отрицательно покачал головой и, дождавшись пока Галина разольёт 
кофе и выйдет, рассказал всё, что было известно на этот момент.
- А она знала, что везёт? - спросил Михалыч, который мерил кабинет 
шагами, сложив руки за спиной. Старая профессиональная привычка.
Крест только кивнул.
- А кто ещё знал о бабках? - подал голос Султан.
Рано или поздно это должно было прозвучать. Крест отгонял пока мысль, 
что, если не было поломки и аварии, значит с Верой что-то случилось. И сразу на 
первое место выплывал вопрос: "кто ещё знал о деньгах?!
- С утра даже Игорь не знал. Вернее, про деньги-то знал, но что придётся 
ехать за ними, когда, куда - это нет. - Сан Саныч вдруг фыркнул, - Да я же и сам не 
знал до обеда, пока ты не позвонил. Так что никто не знал. Точно!
Он подхватил трубку при первом же звонке.
- Да... Ну-ну--- Где?.. Ага, понял. Саш, ну пусть твои орлы ещё поищут. Будь 
другом.  
- Видели машину, - сказал он, закончив разговор, - На пересечении с 
Луговской. Сюда шла. Постовой, молодой парнишка, даже водителя приметил. 
Вера!
Игорь поставил ещё одну маленькую точку на своей схеме и, прикинув 
расстояние и время, написал: "15.10".
Телефон зазвонил почти сразу. Кресту или надоело держать трубку, или 
каждый раз пересказывать содержание разговора. Он нажал клавишу внешней 
связи:
- Слушаю.
- Поздравляю, Сан Саныч! С тебя чекушка трехлитровая. Нашли твою 
машину на ж/д вокзале. На привокзальной площади стоит, около местных касс. 
Увидишь. Так что угон не состоялся. Про чекушку не забудь!
- Да-да, конечно.
Ошарашенный такой новостью Крест откинулся на спинку кресла.
- Что она на вокзале может делать?
- А что на вокзалах делают? - Михалыч прервал своё бесконечное хождение, 
- Ехать туда надо. Искать.
Крест мотнул головой, будто отгоняя муху, и повернулся к Игорю.
- Давай, Игорёк! Возьми Сашку. Езжайте. Поищи, поспрашивай там.
Михалыч негодующе хмыкнул:
- Вы вдвоём весь вечер там будете лазить. Народу-то уйма. Бери двоих, 
троих. Наших ребят можешь взять. Помогут. - Не ожидая согласия, он открыл 
дверь в приёмную и крикнул: "Слава! Трефилов! Езжайте с Игорем и ребятами. 
Он объяснит, что делать".
Перед отъездом Игорь заскочил в свой кабинет, чтобы позвонить домой и 
предупредить жену.

Оставшиеся долго сидели молча. Крест подтянул к себе лист с наброском 
Игоря. На рисунке сразу бросался в глаза большой закрашенный кружок недалеко 
от точки "А". Рядом с ним, аккуратным почерком Игоря, было написано "ж/д. 
17.20". И огромный жирный вопросительный знак...

Ж/д вокзал		10 июня		17.30

До вокзала было пять минут езды. В "джипе" легко разместились сам Игорь, 
Сашка и ещё один свой, а также двое султановских парней. Игорь, ведя машину, 
вполуха слушал монотонное бормотание Сашки, который пытался объяснить 
новым помощникам кого нужно искать. Это описание изобиловало множеством 
ненужных обобщающих деталей и говорило скорее о темпераменте рассказчика, 
чем о его фотографической памяти:
"Классная баба! Молодая ещё, лет двадцать восемь-тридцать. Симпатичная, 
сразу в глаза бросается. Ножки, во! Костюм на ней зелёный должен быть: юбка и 
этот... пиджак?.. жакет?.. Туфли не помню... Да вы её сразу увидите..."
Вокзал действительно был полон и гудел, как встревоженный муравейник. 
"Как здесь можно кого-то найти? - растерянно подумал Игорь. - Иголка в стоге 
сена..."
Чтобы не ходить друг за другом гурьбой, решили разделиться. Игорь 
отправил двоих осмотреть кассовые залы, где у всех открытых окошек толпились 
люди, буфеты и ресторан. Остальные отправились в огромный зал ожидания. 
Игорь шёл по широкому проходу между бесконечными рядами кресел, 
останавливая взгляд на каждом зелёном пятнышке. Он не терпел бестолковой 
работы, а это занятие было именно таким. Только что осмотренные ряды 
непрерывно пополнялись вновь прибывшими пассажирами. Так можно ходить до 
бесконечности.
Дойдя до конца прохода, он вернулся назад, без особой надежды поглядывая 
по сторонам, и вышел в кассовый зал.
Припомнилась фраза Михалыча "А что на вокзалах делают?"
"... С вокзалов уезжают... Но Вере-то что тут понадобилось? Может 
встретить кого? Что за срочность? Не в дороге же она телеграмму получила?.. И 
предупредила бы обязательно. Ладно, оставим Веру в покое... Простой 
абстрактный человек пришёл на вокзал. Что он делает? Билеты... У кассиров 
поспрашивать? - Игорь с сомнением поглядел на длинные очереди у касс. - К 
окошечку не сунешься - убьют. А выстоять очередь, чтобы задать идиотский 
вопрос?.. Бред! Тем более что этот "абстрактный" мог вообще без билета 
обойтись. Проводнику на лапу и - вперёд!"
Игорь вышел на перрон, где из-за отсутствия скамеек было сравнительно 
малолюдно, и тут же заметил султановского парня. Михалыч называл его 
Славкой. Славка подошёл, отрицательно покачал головой в ответ на немой вопрос 
Игоря, и добавил:
- Тот край я осмотрел, - он махнул рукой назад, - По киоскам походил, 
носильщиков поспрашивал, техничек. Ничего! Давай с этой стороны пройдёмся.
Им повезло почти сразу, у второго киоска.
- Привет, директор! - Славка наклонился к окошку. - Блок сигарет куплю на 
твой выбор, если поможешь. Человечка мы ищем... симпатичного. Лет тридцати 
женщина, вся из себя, в зелёном костюме. Не припомнишь?
- Ну... уж не знаю: она - не она, но видел такую.
- Какая она из себя? - теперь и Игорь нагнулся, разглядывая парня-киоскёра.
- Ну, как вы и говорите. Симпатичная деваха. Только костюм - не брючный. 
В юбке она была. Рубашечка белая... Ну... Не знаю, что ещё...
- Где видел? Когда?
- Так она сама ко мне и подошла. Сотню баксов я ей поменял. И время могу 
назвать точно. "Скорый" она ждала, на 15.45, а он всегда точно приходит. Вот, 
прямо напротив меня, она и стояла на перроне минут десять-пятнадцать, до самого 
поезда.
- А потом?
- А вот потом - не скажу. У меня во время стоянок - самая работа. Клиент 
прёт... Но точно помню, что потом её не было. Уехала, наверное. Говорю же: она 
явно "скорый" ждала.
- Ну, брат, ты прямо Соколиный Глаз! - Славик восхищённо цокнул языком, 
- Может и багаж приметил?
- А ведь приметил! - парень, похоже, даже сам удивился своей 
наблюдательности. - Я, грешным делом, когда она от киоска отходила, даже 
привстал, чтобы на неё посмотреть. Ну... заднюю проекцию... Сумочка дамская 
через плечо болталась и дипломат в руке. Простенький, чёрный... И всё. Я ещё 
удивился, помню...
Игорь шепнул Славке на ухо несколько слов. Тот кивнул и влез в окошечко 
с головой.
- Последняя услуга, брат. Закрой свою лавку и давай-ка съездим в одно 
местечко. Не волнуйся! Туда и назад, отвечаю. Расскажешь ещё разок и всё.
Киоскёр начал было протестовать, но Славка нашёл такие аргументы и 
произнёс их так убедительно, что парень мгновенно успокоился и бросился 
закрывать ставни.
Несколько минут ушло на то, чтобы собрать остальных. Наконец, они 
вышли на привокзальную площадь и направились к машинам. Игорь протянул 
Сашке запасные ключи от "жигулей": "Отгонишь". Усаживаясь за руль, он 
услышал Сашкино ворчание: "Вот что значит общая... Вонища! "Белизну" 
пролили, что ли?"
"Джип" первым тронулся с места. Их миссия на вокзале была успешно 
выполнена, но на душе у Игоря скребли кошки.
 
Офис Креста		10 июня		18.15

Проходя через приёмную, по несчастному и, похоже, заплаканному лицу 
Галки, Игорь понял, что ничего за это время не произошло. Во всяком случае, 
ничего хорошего. Открыв дверь в кабинет шефа, он пропустил киоскёра вперёд.
- Вот этот парень Веру видел.
Киоскёр даже запнулся на пороге, узнав ожидавших его городских 
"авторитетов", причём, не в лучшем настроении.
- Всё в порядке, сынок! - Сан Саныч вымученно улыбнулся, - Спасибо, что 
нашёл время заглянуть. Проходи, садись. Как величать-то?
- Михаил.
- Расскажи, Мишенька, где ты её видел, когда и как? Давай... Не спеша, 
подробненько.
Мишка, успокоившись, довольно связно рассказал уже знакомую Игорю 
историю. Крест слушал молча, всё больше мрачнея. Султан и Михалыч то и дело 
задавали уточняющие вопросы. Киоскёр припомнил даже причёску и цвет волос. 
Всё сходилось. В конце концов, он вытащил из кармана сложенную вдвое 
стодолларовую купюру и, аккуратно расправив, положил на стол.
- Вот... эту сотню я ей поменял. По нормальному курсу. Что-то не так? - он 
испуганно посмотрел на грозных собеседников.
- Ты тут не при чём, - Сан Саныч отдёрнул руки, будто боясь прикоснуться к 
зеленоватой бумажке, - Ну, спасибо тебе ещё раз. Извиняй за беспокойство. 
Сейчас отвезут тебя куда скажешь.
- Какое там беспокойство! - облегчённый вздох Михаила говорил как раз об 
обратном, - И отвозить не надо. Тут три остановки всего.
Он вскочил со стула и смущённо затоптался на месте.
- Забирай, забирай, - Крест равнодушно махнул рукой.
Киоскёр подхватил купюру и, попрощавшись, выскочил за дверь.

Долгую паузу прервал Султан:
- Может в дороге попытаться перехватить?
- Угу... Поднять линейную милицию и национальную гвардию. - Сан Саныч 
даже не сделал попытки улыбнуться. Он сидел бледный и мрачный, глядя на то 
место на столе, где несколько минут назад лежала "сотня". Тридцать сребреников. 
Нет... Со времён Иуды ставки повысились. Сто... Сорок тысяч...
- Но делать-то что-то надо! Чего раскисать! - теперь уже Михалыч 
попытался встряхнуть Креста. - Давай ребятам звякнем по маршруту. Найдутся 
ведь знакомые, или у тебя, или у нас. Хоть крупные станции обзвонить. Пусть 
встретят. Хотя мороки, конечно... Где он сейчас, поезд-то? Расписание бы узнать.
"Они говорят об этом, как о деле уже решённом, как о свершившемся факте, 
- с удивлением думал Игорь. Он недолюбливал Михалыча за его циничную 
философию, типа "Все люди - подлецы... Всех можно купить". - Неужели на этот 
раз Михалыч оказался прав? Верина цена - сорок тысяч долларов?! А может и 
меньше хватило бы, теперь уже не проверишь... Бред какой-то! Чтобы Вера... 
Однако, как говаривал мистер Холмс: "Если отбросить всё невозможное, то 
получишь ответ, каким бы невероятным он не казался..." Ну, что-то вроде этого".
- Ладно, мужики, - Крест потёр лицо ладонями, - Позвонить, конечно, 
можно, да только она могла на следующей станции сойти, и ищи-свищи... Ладно... 
Езжайте. Мы уж сами помозгуем...
- Ты это брось! - Султан обиженно засопел, - Чего отмахиваешься? Мы к 
тебе помочь заехали, а не на кофе. Тебе ещё бабки искать надо.
- Ч-чёрт! - Сан Саныч, совершенно убитый бегством Веры и пропажей денег, 
совсем забыл - куда и зачем эти деньги предназначались. - Как же я?..
- Сань, ты это... Не рви душу. - Султан встал, обошёл стол и положил руку 
на плечо Креста, - Я сегодня, когда бабки искал, звонил везде. В райцентре ребята 
обещали. Потом уж не понадобилось. Если надо позвоню с утра.
- Да, Коль! - Сан Саныч попытался благодарно улыбнуться, но улыбка 
вышла вялой, - Позвони. И спасибо вам, мужики! Вы уж извиняйте, что я такой. 
Столько всего за день... Голова кругом!

Гости распрощались. Сан Саныч и Игорь остались вдвоём.
- Ну что, Игорёк, мы имеем? - нарочито бодрый голос шефа звучал 
фальшиво и напряжённо. - А имеем мы, брат, на настоящий момент сорок штук 
долга и... и... - Крест всё-таки сорвался. - Тварь! Чего ей не хватало?! Я ей платил 
последнее время, как тебе. У нас все грузчики, вместе взятые, столько не 
получают! А она, выходит, всё это время ждала, когда случай подвернётся? В 
глаза смотрела, шутила и ждала? Да что же? Вообще никому верить нельзя? И 
тебе тоже? А жить тогда как? И всё-таки, Игорёк, что-то тут не то! Не 
укладывается в моей башке... Ты представь себе... Выходит человек утром из дома 
- на работу, как положено... А в обед срывается и уезжает. В чём был! Бросив всё, 
абсолютно всё! А семья? А ребёнок? Звери так не поступают! Не понимаю! Или 
вы, молодняк, на подъём такие лёгкие? А в гастроном, зачем заезжала? Вообще, 
непонятно! Бабки-то уже у неё были... Последний всплеск служебного рвения или 
издевательство такое утончённое? Лучше бы она деньги завезла, а документы - 
хрен с ними! Не понимаю! Ладно, разберёмся. А насчёт семьи давай-ка Галину 
потормошим. Соседки!.. О, чёрт! - Сан Саныч хлопнул себя ладонью по лбу и 
обречёно посмотрел на Игоря, - У меня же гости дома. И завтра с ними надо 
посидеть, не упускать же сделку. Нам сейчас каждая копеечка дорога. А завтра - 
дел невпроворот! Деньги искать надо. Зараза! Как всё навалилось!
Он позвонил домой и коротко переговорил с женой.
- Не подошли ещё? Ты уж давай, мать, сама управляйся. Там все свои, 
ломаться не будут. А я побыстрее постараюсь. Так... Сейчас у нас семь. Час-
полтора... К девяти точно, или, если уж совсем беда, перезвоню. Да, ничего! 
Потом объясню... Давай, мать, командуй. - Сан Саныч опустил трубку, - Зови 
Галку.

Галина вошла зарёванная. Ей не были известны причины сегодняшнего 
переполоха. Она понимала одно - с Верой что-то случилось. И уж, конечно, не 
выигрыш в лотерею, а что-то плохое, страшное. И она переживала... Никто в 
офисе и не догадывался, что Галка - самоуверенная и бойкая девица, так привязана 
к Вере. Они были не просто подруги. Скорее уж - сёстры. Столько лет рядышком. 
Куском, бывало, делились. Слёзы и радость - всё пополам. Слёз, пожалуй, больше. 
Светка - крестница... Как домой заходит. Знает, что ни в чём ей отказа не будет. 
Любимица! Дочка... хоть и крёстная...
Увидев Галину, Сан Саныч даже испугался.
- Что с тобой, Галчонок?
- Со мной-то ничего. С Верой что случилось? Скажите! - Галя с мольбой 
посмотрела на директора, а потом на Игоря. Игорь, не совсем к месту, подумал, 
что ей так лучше - без теней и туши на ресницах. Глазищи огромные, а лицо 
совсем юное и беззащитное. Может потому и красится?
- Я звонила ещё, - не дождавшись ответа, заговорила Галя, нервно теребя 
носовой платок, - Нет её.
Сан Саныч это знал и сам. Пока Игорь был на вокзале, он послал 
возвратившегося Юрку к Вериному дому - наблюдать и, если что, звонить. Юрка 
ещё не звонил.
- А кто дома?
- Муж и Светка. Дочка...
- Ну и что муж говорит?
- Ничего не говорит. Я поинтересовалась - дома ли она, и всё. Что я ему 
скажу? Я сама ничего не знаю! - Галка снова начала всхлипывать.
Крест насторожился.
- Подожди, Галь. Он что даже не удивился, что ты звонишь в семь вечера и 
спрашиваешь Веру? Не поинтересовался?
Галка смутилась. "Рассказывать или нет? Если это может помочь Вере - то 
конечно. Не желают же они ей зла. Спрашивают, значит надо! А тайны из "этого" 
Вера и сама не делала. Для неё вопрос решённым был. Просто не болтала раньше 
времени".
- Ну... - она заговорила, осторожно подбирая слова, - Не живут они. Давно 
уже. Ну, в смысле... Пил он сильно, да и сейчас срывается то и дело. Замордовал 
совсем. Я уж знаю. Всё на моих глазах было. Не работает - я вам уже 
рассказывала... Ну, и в последнее время Веры частенько вечерами дома не бывает. 
Есть у неё парень. Мужчина, то есть...
Игорь заметил, как мгновенно напрягся шеф. "Вот она ниточка!" Галка тоже 
уловила перемену настроения и испуганно добавила:
- Вы не думайте! У них серьёзно всё! Она замуж за него собирается.
- Кто он? Где живёт? Расскажи, что знаешь, - Крест с трудом сдерживал 
нетерпение.
- Адреса не знаю, не запоминала. А так, на ощупь, помню. У второй 
больницы, за сквером сразу, - при слове "сквер" Галка улыбнулась, вспомнив 
Верин рассказ о знакомстве, - В пятиэтажке. Володей зовут. Ничего в нём 
особенного, уж не знаю, что Вера углядела. Сорок лет... Ему на пенсию пора, а он 
в любовь играется. Веру окрутил...
Галя с запозданием поняла, что ляпнула лишнее и, исподтишка взглянув на 
директора, покраснела. Сан Саныч сделал вид, что ничего не заметил. "Если в 
сорок лет на пенсию, то ему в пятьдесят два - на кладбище, что ли?" Сейчас было 
не до этого.
- Так ты его в лицо знаешь?
- Да я ж сказала, что адрес на ощупь помню! - Галка с жалостью посмотрела 
на бестолкового в сердечных делах директора. - Была я у него. Один раз, правда. 
Больше-то Верка не приглашала. Боится! - она с пониманием вздохнула, - Ревнует 
она его ко всем. Страшно!.. А так он, в общем-то, и ничего из себя. Смешной... 
Поёт! Симпатичный даже... Стеснительный только...
Игорь чуть не засмеялся. У Галки слово "стеснительный" означало, что за 
ней не пытались приударить. Он сам для Галки тоже был "стеснительным".
- Он и здесь частенько бывает... С работы её встречает, звонит часто. Я же 
говорю - у них серьёзно.
- Верю, Галчонок, верю. Давай-ка прокатимся к нему, - Сан Саныч резко 
поднялся, - Потолковать нужно. Если мы его, конечно, застанем...
- А чего кататься-то? Здесь он!
Крест бухнулся в кресло, будто у него подломились ноги.
- Как здесь?
- Он с пяти часов тут торчит. Веру встречать пришёл. Волнуется. Если не 
ушёл, конечно, пока мы тут говорили.
- Так что же ты, дурёха, молчала? С этого начинать надо было! Давай его 
сюда!
- А вы и не спрашивали! - Галка негодующе шмыгнула носом и вышла.
Крест ничего не понимал. Только что выстроенная версия, такая понятная и 
всё объясняющая, рассыпалась, как замок из песка. "Чертовщина какая-то! Было 
бы куда логичней и проще, если бы этот "смешной и симпатичный пенсионер" 
ехал сейчас с Верой в поезде, любовно поглаживая дипломат, как залог новой 
светлой жизни. А он, вопреки здравому смыслу, почему-то здесь, будто 
специально приёма дожидается. Что это? Спектакль? Уж больно хитро. Или нет... 
скорее глупо! Бессмыслица какая-то! Бред!"
 
Офис Креста		10 июня		19.15

Дверь отворилась, и в кабинет вошёл мужчина. Крест так и вцепился в него 
глазами, пытаясь с первого взгляда определить, понять незнакомца. Вывод был 
неутешительным: "Не то! Это не может быть спектаклем, или этот парень - гений! 
Но здесь не МХАТ, а он - не Смоктуновский. Глаза-то какие... по-детски 
распахнутые, доверчивые и... очень беспокойные. Не то! Хотя хрен его знает!"
- Володя? Владимир? Садись! - Крест бесцеремонно ткнул пальцем на 
ближайший стул.
Игорь наблюдал за вошедшим с двойным интересом. Во-первых, очередная 
проверка тактики шефа. Вот же психолог-самоучка! Это грубое "садись", на "ты", 
было, конечно, не случайным. Сан Саныч мог при надобности быть вежливым, как 
английский лорд. Игорь, уже не первый раз наблюдавший подобные беседы 
своего шефа, всегда удивлялся его интуитивному чутью, знанию человеческой 
натуры. Если не было времени на долгие разговоры, Крест прибегал к самому 
простому способу. Он с первой минуты давил на собеседника, стараясь ошеломить 
и запугать. Действовало обычно безотказно. Страх - одно из самых сильных 
человеческих чувств. Страх за себя, за близких, за своё благополучие. Слабое 
место есть всегда, нужно только найти его. Найти, нащупать и... надавить! 
Человек, уступивший первому нажиму, ещё мог запоздало протестовать, отвечать 
сквозь зубы, выражать гордое негодование, но он уже был надломлен, а значит 
побеждён... 
Ну, а во-вторых, Игорю было просто интересно взглянуть на избранника 
Веры, о существовании которого давно догадывался. Не было у них с Верой 
задушевных бесед. Игорь никогда не любопытствовал, держал дистанцию. Так 
спокойнее жить. Но если тебя за полгода несколько раз называют Вовкой, а потом 
краснеют и отшучиваются - это что-то значит! И из кабинета при каждом 
телефонном звонке выскакивать не будешь. Поневоле приходилось слушать, как 
Вера, склонившись к трубке, говорит мягким грудным голосом, которого никто в 
офисе, наверное, и не слышал... 
Так вот он какой... Игорь с любопытством рассматривал Владимира. Что же 
есть в нём такое, отчего Вера, отнюдь не обделённая мужским вниманием, 
выбрала именно его? Если что-то и есть, то не снаружи. Мужик, как мужик... Рост 
- выше среднего. Чуть полноват... Чёрные волосы с сединой, тёмные беспокойные 
глаза. Приятное открытое лицо, но, в общем-то, ничего особенного. Вот и пойми 
тут... "Ладно... Одолеет его шеф? Сядет?"
Владимир, обескураженный таким началом, удивлённо посмотрел на 
хозяина кабинета, заметно побледнел, но... сел.
- Я - Сан Саныч, это Игорь. Ну, а ты к нам, зачем пожаловал?
- Я не пожаловал, вы сами позвали... Я знакомую встречал.
- Вот о знакомой и потолкуем. Где она, как думаешь?
Володя окончательно растерялся.
- Как?.. Я думал, вы мне объясните, что происходит. Секретарша не знает, 
плачет. А я откуда...
- А может она у тебя дома сидит, Вовик? А ты мне тут очки втираешь, а? 
Какой у тебя адресок-то? Проверить надо.
В ответ на это, уже не прикрытое хамство, Владимир неожиданно 
успокоился. На окаменевшем лице живыми оставались только глаза.
- Ну?! - Сан Саныч повысил голос.
Паузе, казалось, не будет конца. Наконец, Володя назвал адрес и спросил:
- Что случилось с Верой?
Крест уже убедился, что его первый вывод оказался верным. Это не артист. 
Да и слишком уж мудрено: уехать одной, оставив любовника заметать следы 
подобным образом. Зачем?.. Не то! Но злость и раздражение, накопившиеся за 
несколько последних часов, требовали выхода, и он безжалостно выплеснул их на 
этого седоватого мужчину с детскими глазами.
- С Верой? С ней ничего не случилось... Пока! Это со мной случилось. Ума у 
меня добавилось за один день. Гадину я пригрел, оказывается. Поверил сучке! И 
не положено бы тебе знать, но скажу... А может ты и знаешь всё, просто комедию 
ломаешь? Так вот... Нагрела меня твоя Вера, на хорошие бабки нагрела. Тебе, 
Вовик, всю жизнь надо горбатиться за такие бабки, с утра до вечера. И вот гляжу я 
на тебя и в толк не могу взять: какого хрена ты здесь сидишь? Почему с ней не 
уехал? Или тебя тоже кинули, брат? Может эту сучку ещё кто трахал? Ну, и 
подлиннее оказался...
Заметив, как дёрнулся Владимир, как сжались его кулаки, Крест засмеялся. 
Нехорошо засмеялся. Скрипучим, злым смехом...
- Ну-ну! Давай порезвимся! Игоря в расчёт не бери. Один на один. У меня 
тоже кулаки чешутся, ей-богу! Ну?! Ладно, как знаешь, - разочарованно вздохнул 
Крест и заговорил уже спокойно, будто рассуждая вслух, - А может она тебя 
просто предупредить не успела? Бабки-то неожиданно свалились. Позвонила тебе 
на работу, а ты по нужде отлучился или ещё куда? А откладывать это дело ей 
резону не было. Когда ещё такой случай подвалит?.. Тогда она вполне ещё может 
на тебя выйти. Позвонит или письмишко черкнёт... Верю я тебе, не знаю уж 
почему. Не учит жизнь дурака старого. Но вот что запомни, Вовик! Я хочу об этом 
письме или звонке первым узнать. Хотя нет! Ты у нас парень серьёзный, на бабу 
свою доносить не побежишь. Тогда убеди, попробуй. Скажи, что если она деньги 
вернёт, то жива останется. Это всё, что я могу обещать, но зато твёрдо. А иначе... 
Скажи, пусть дочку пожалеет. И не разживётся она с этих денег! Найду рано или 
поздно. Глаза везде есть, мне и милиции не надо. Выплывет правда! А если 
попробуешь хитрить, слинять попытаешься, то тогда всё сказанное и тебя 
касается. Не советую! И приглядывать я за тобой буду, для того и адресок нужен. 
Как в армии или на зоне - вечерние поверки... А теперь в гости нас пригласи, 
Вовик. Хочу поближе с тобой познакомиться, вдохнуть атмосферу жилища, так 
сказать. Да!.. Рабочие координаты оставь. Телефончик свой... Чтоб я мог с тобой 
поболтать, когда соскучусь. Запиши, Игорёк.
Через минуту они вышли из кабинета. В коридоре к ним молча 
присоединился Сашка. Он же уселся с Владимиром на заднем сидении "джипа".

Дома у Владимира	10 июня		19.45

Занятый своими мыслями, Владимир не обращал внимания ни на своих 
попутчиков, ни на проносящиеся назад, вечерние улицы. Он чувствовал, что 
сходит с ума. Какие деньги? Какой поезд? И при чём здесь Вера? А эти грязные 
намёки... Почему он не ударил? Испугался?.. Знал, кто перед ним, знал, чего будет 
стоить эта единственная пощёчина и... отступил? А может, стоило врезать хотя бы 
раз, а там будь, что будет. Значит, испугался. И теперь всю жизнь это 
воспоминание будет обжигать горьким стыдом...
Подъехали к дому. Володя шёл, как под конвоем, односложно отвечая на 
вопросы: вот подъезд, третий этаж, налево. Так же безропотно отдал ключ Сашке 
и тот первым вошёл в квартиру, зажигая свет и открывая все двери. 
Игорь зашёл в ванную, чтобы вымыть руки. Женский халат на крючке, две 
зубные щётки, кое-что из косметики... Здесь был её второй дом. Даже тонкий 
запах знакомых духов, исходящий от халата, напоминал о Вере. В кухню Игорь 
заглядывать не стал и прошёл в единственную комнату, где собрались все 
остальные. 
Обстановка небогатая, почти спартанская. Диван-кровать в разобранном 
виде, аккуратно застеленный поверх постели простеньким покрывалом. Шкаф, 
стол у окна, пара стульев. На столе - допотопная "музыка": усилитель, вертушка, 
бобинник. Небогато, одним словом. Зато одна стена полностью отдана книгам. 
Полки висели так плотно и с таким расчётом, что даже просветы между ними, 
сами по себе являлись полками, только без стёкол. Казалось вся стена, снизу 
доверху, уставлена книгами. 
Игорь, сам большой любитель чтения и обладатель приличной библиотеки, с 
интересом пробежал взглядом по корешкам книг. Шелдон, Роббинс, Кинг, Хейли 
и ещё десятки популярнейших писателей. Подобрано с любовью, со вкусом. На 
центральной полке, за стеклом, стояла фотография Веры. Она настолько бросалась 
в глаза, что Игорь испуганно покосился на шефа, не на шутку опасаясь очередной 
вспышки гнева. "Заметил или нет?"
Сашка сидел у стола, с любопытством разглядывая здоровенный бобинный 
магнитофон. Крест и Владимир стояли в нескольких шагах друг от друга, как два 
усталых выдохшихся боксёра. Сан Саныч уже заканчивал разговор:
- ... так и передай. Для её же блага. Я могу дочку заложницей взять. Да и без 
того, дитё нахлебается теперь. Будет рассчитываться за маму. А что тебя касается, 
ты помнишь и... - Крест заметил фотографию. - Верунчик! Козочка!..
Дальше всё произошло стремительно. Крест шагнул к полке, Владимир - 
навстречу. Сашка соскочил со стула, даже не сдвинув его с места, и мягко 
скользнул в узкий просвет между соперниками, будто в закрывающуюся дверь 
вагона метро. Он, казалось, не сделал ни одного движения, но Володя, 
отброшенный плечом, отшатнулся назад и, потеряв равновесие, упал на диван. 
Сашка беззлобно посмотрел на него и вернулся на своё место.
Крест достал карточку. Обычная, цветная, "кодаковская" фотография. Снято 
в квартире, но не здесь. Обои красивые, богатые. Вера стоит у стены, в синем 
вечернем платье с открытыми плечами. Руки сложены за спиной. Снимали без 
предупреждения, и Вера смотрит не в объектив, а куда-то в сторону и вверх, 
словно со своего места видит небо и звёзды. Глаза - ясные, мечтательные. "Тварь! 
- Крест повернул карточку боком и поудобнее ухватил руками, напрягая их так, 
что побелели суставы пальцев, - Лживая подлая тварь! И здесь игра! Отлично 
знает, что её снимают, и смотрит на люстру, как на Полярную Звезду. Дешёвка!"
- Нет!.. Не надо! - это было похоже на стон, на последний вздох. Володя 
даже не попытался встать, но было в его голосе и глазах что-то такое, что пальцы 
Креста сначала дрогнули, а потом равнодушно разжались, и фотография, 
несколько раз перевернувшись в воздухе, упала на пол. Лицом вниз... Веры 
больше не было.
Крест первым пошёл к выходу. Спускаясь по лестнице, он презрительно 
фыркнул: "Ромео! Вот дурень-то! Из-за фотки чуть в глотку не вцепился. Теперь к 
ней домой и шабаш!"

Дома у Веры		10 июня		20.10

Дверной звонок почему-то заставил Сергея вздрогнуть. Дочка соскочила с 
дивана и бросилась в коридор: "Мама! Мама!"
- Свет! Это не мама. У мамы ключ есть, и не звонит она никогда, - Сергей 
догнал дочурку у входной двери, развернул и ласково шлёпнул, - Иди в комнату, 
смотри мультик. Это не к тебе пришли.
Светка добежала до двери в зал и остановилась, с любопытством ожидая, 
пока отец откроет дверь.
В первый момент ему показалось, что лестничная площадка полна народу, 
хотя гостей было всего четверо. Первым вошёл здоровяк с типичным лицом 
боксёра: приплюснутый нос, грубо высеченные скулы и подбородок, причёска под 
бобрик. Он равнодушно отодвинул Сергея с дороги и быстро прошёлся по 
квартире, включив свет в кухне и спальне. Затем он вошёл в зал, так же 
равнодушно обойдя застывшую девочку.
- Что? - начал было Сергей, но горло перехватило спазмой, а сердце 
ухнулось куда-то вниз и предательски сжалось. Предчувствие беды, не 
покидавшее его последнее время, нахлынуло с новой силой. Впрочем, это было 
уже не предчувствие, а сознание беды.
Мимо него в зал прошли ещё двое. Четвёртый - тоже здоровый, но более 
стройный и гибкий парень, спокойно закрыл дверь на замок и привалился к ней 
спиной, доставая из кармана рубашки пакетик жвачки.
Сергей повернулся и вошёл в зал. Он чувствовал противную дрожь в 
коленях, и путь от двери до дивана показался бесконечным. Он сел как-то 
неуверенно, не по-хозяйски, и усадил на колени подбежавшую дочку.
- Здравствуйте! - девочка робко улыбнулась.
Это было первое слово, произнесённое в вязкой жуткой тишине. Сергей не 
поверил бы, что с момента звонка прошло всего пятнадцать секунд. Время будто 
остановилось. 
- Пап! А почему дяди не разбулись? - по-детски непосредственный вопрос, 
заданный оглушительным шёпотом, заставил Сергея смутиться.
- Не разулись, - машинально поправил он и поймал себя на мысли, что чуть 
не ляпнул: "Дяди спешат". Мысль была неудачной. Холодная, когтистая лапа 
страха размашисто прошлась по спине, заставив его нервно передёрнуть плечами. 
Дочка удивлённо подняла голову. Сергей прижал её к себе, пожалуй, чуточку 
сильнее, чем нужно и, наконец, посмотрел на гостей.
Здоровяк, сложив руки на груди, подпирал стенку, перекатывая во рту 
жвачку и равнодушно глядя на экран телевизора. У стола устроились двое. 
Первый - молодой парень - ровесник Сергея, лет тридцати, не больше. Костюм и 
очки в тонкой оправе делали его похожим на студента. Лицо симпатичное, умное. 
Второго Сергей узнал сразу. Его знал весь город, во всяком случае - старожилы. 
Из блатных, а сейчас из крутых. Очень крутых... "Крест", - услужливо подсказала 
память, хотя сейчас, конечно, его величают по имени-отчеству. Сан Саныч... 
Преуспевающий бизнесмен, официальный основатель и руководитель нескольких 
местных фирм, и... начальник Веры. Значит, что-то с Верой! Сейчас они скажут 
что-то страшное. Но почему в глазах нет подобающего случаю сочувствия, да и 
вошли они как-то не так. Сергей терялся в догадках, но то, что он услышал в 
течение последующих пятнадцати-двадцати минут было куда страшнее и 
непонятнее любых предположений.
Крест уже понял, что и этот визит напрасен. Умение читать людские души, 
распознавать людей, компенсировало ему недостаток образования. Он видел, что 
парень напуган, подавлен и... ничего не знает. Опять пустышка! Но уж, коль 
пришли, надо выяснить всё до конца. И отомстить! Он почувствовал, как холодная 
ярость снова поднимается из глубины сознания, заставляя его стиснуть зубы и 
сжать кулаки. Его ещё никто так не кидал, а те, кто пробовал это сделать, жалели 
всю жизнь, если... если она у них оставалась.
- Игорёк, - Сан Саныч мотнул головой в сторону телевизора. Парень в очках 
поднялся и убрал звук.
Здоровяк продолжал смотреть, как диснеевский дятел в полной тишине 
несётся на лыжах с горы. Сергею пришла в голову нелепая мысль, что если бы 
телевизор выключили вообще, тот продолжал бы смотреть на тёмный экран... и 
час, и два. Дочка возмущённо дёрнулась в руках, когда пропал звук, но 
промолчала.
- Тебя зовут?.. - Крест чуть наклонился вперёд, задавая вопрос.
- Света! Сергей! - их голоса слились в один, и в другой ситуации все бы 
рассмеялись от такого совпадения, но сейчас засмеялась только Светка. Её смех 
звонким колокольчиком разрезал тишину и испуганно затих.
У Сан Саныча чуть дёрнулись уголки губ, что могло означать, что угодно... 
даже улыбку.
- Где она, Серёженька?
- Кто? - Сергей машинально переспросил, но уже понял о ком идёт речь. 
Просто он ожидал чего угодно, но не такого вопроса.
- Твоя шлюха! Кто!.. - ладонь Креста с таким грохотом припечатала стол, 
что все вздрогнули. Верзила с любопытством и одобрением взглянул на шефа и 
снова уставился в телевизор. Светка заплакала.
- Где Вера, Серёженька? - голос Сан Саныча снова стал мягким и 
вкрадчивым, но в нём звенела сталь. От этого тихого, шипящего голоса 
становилось жутко.
- На работе.
- В восемь вечера? - Сан Саныч мотнул рукой. Блеснули золотые часы, - И 
на какой работе, дружок? Она у меня работает. Ты ведь знаешь, кто я?
Сергей кивнул. Ему нечего было ответить. "На работе" - это, конечно, 
глупо. Он догадывался, да, что там догадывался - знал, что у Веры кто-то есть. 
Уже давно их семейная жизнь катилась под уклон, треща по всем швам. Но 
обсуждать данный вопрос с посторонними не было ни смысла, ни желания. Это 
касалось только его и Веры, ну и, конечно, вот этой крохи.
- Понял уже, что глупость сморозил? - Крест, не дождавшись ответа, 
заговорил сам, - Не на работе она, брат. Но и не у "него". Не у хахаля, я имею в 
виду... Мы там уже были. Эх, надо было вам очную ставку устроить. 
Познакомились бы, погоревали вместе. Рогами померились... Или вы знакомы 
уже? Может семьями дружили? Я не удивлюсь, что Верунчик могла такое 
сообразить. На неё похоже... А знаешь, она там у него обжилась совсем. Фото на 
видном месте. Кстати, здесь снимали, вон у той стеночки в коридоре. Ну, Верочка! 
Здесь щёлкнулась, а туда отнесла. Умничка!.. - Крест издевался уже в открытую, 
придумывая пикантные детали, - У неё там бельишко в шкафу разложено - 
трусики, пеньюарчики прозрачные... Для поднятия боевого духа твоего 
преемника. А потом, она вас дураков обоих "киданула" и уехала с третьим... или к 
третьему. Может в командировке познакомилась с кем, окрутила...
- Уехала?! - Сергей, совершенно ошалевший от услышанного, удивлённо 
смотрел на Креста.
- А!.. Ты же не знаешь ничего. Уехала твоя любимая супруга. И ещё как! - 
его дальнейший рассказ полностью повторял недавний разговор в офисе и на 
квартире Владимира. Те же наставления, предупреждения и угрозы. Отличалась 
только концовка, но она оказалась неожиданной и страшной.
- Всё понял, Серёженька? Пусть о дочери подумает. Это какой же гадиной 
надо быть, чтобы ребёнка бросить! Вон ведь какая симпатяшка, - Крест умилённо 
причмокнул губами. Сергей вздрогнул, - А квартирку, Серёженька, вам придётся 
освободить. Прямо сейчас. Должен же я как-то компенсировать издержки. Хотя, 
всех издержек, ваши хоромы, конечно, не покроют. Это так, на проценты... С 
паршивой овцы хоть шерсти клок. - Крест деловито обратился к смущённому 
Игорю, - Для заезжих будет, что-то вроде гостиницы. Я уже давно подумывал. Ты, 
как посвободнее будешь, займись этим. Ответственного назначь, чтобы бордель 
тут не устроили. Из женщин кого-нибудь... Опись, пожалуй, нужно сделать, 
лишнее барахло убрать. Проследи. А ты, Серёженька, пока твоя ненаглядная не 
объявится, должок на себя принимай. По доброте своей, даю тебе два месяца с 
сегодняшнего дня. А там накручивать начнём... Про "счётчик" слыхал, небось? 
Да, тут всего-то ничего, - Крест издевательски улыбнулся, - Сорок штук! Тебе раз 
плюнуть! Ты же у нас, я слыхал, стахановец! Работяга! А милую твою мы найдём 
обязательно. Это я тебе говорю! А теперь вон! Пошли, Игорёк. Ребята их 
проводят.
- А жить-то им где? - спросил Игорь, не поднимая головы. Чувствовал он 
себя отвратительно.
- А мне, какое дело? Где угодно... В подвалах, в колодцах 
канализационных... Места навалом. А могут в гостинице устроиться, мамочка у 
них богатая.
- Сан Саныч! Вы же сами говорите, - Игорю пришлось прибегнуть к доводам 
Креста, чтобы хоть как-то облегчить участь ни в чём неповинного ребёнка, - 
Приглядывать надо. А так мы их потеряем сразу.
- Тоже верно, - после короткого раздумья, Крест обернулся к 
телохранителю, - Сашок! Ты же у меня квартирмейстер главный. По бичам, 
бомжам... Не найдётся у нас чего-нибудь попроще, без архитектурных 
излишеств?..
Ещё не дослушав шефа до конца, верзила вытащил из кармана увесистую 
связку ключей и, подумав, снял с неё простенький, т-образный ключ.
Сашка, помимо своих прямых обязанностей телохранителя, контролировал в 
фирме и квартирный бизнес. Немало должников, загнанных в угол сроками и 
процентами, вынуждены были расставаться со своими квартирами. Обедневшие 
люди, в основном старики, частенько соглашались поменяться на общежитие или 
малосемейку, лишь бы избавиться от непосильного долга за жильё и получить 
небольшую компенсацию. А уж из этих малосемеек и общежитий, ниже которых 
не было ничего, Сашка со своими ребятами вытряхивал опустившихся горьких 
пьяниц. Иногда за долги, а, зачастую, хватало ящика водки. Всё это менялось, 
разменивалось и, в конечном итоге, продавалось, принося фирме немалый доход.
Сашка молча прошёл к столу, вырвал из альбома со Светкиными рисунками 
чистый лист и размашисто написал адрес. Вложив ключ вместе с листком в вялую 
руку Сергея, он снова приклеился к стене.
- Ну, теперь все довольны? - Крест ехидно покосился на Игоря. - Эх, Игорёк! 
Какой ты ещё... Ладно, пошли, на улице подождём.

*  *  *  *  *
Сергей, наверное, ещё долго бы сидел, тупо разглядывая ключ, если бы не 
толчок в плечо.
- Давай, парень! Не ночевать же тут!
Как раз этого Сергей и хотел. Ночевать тут! Это его дом. И пусть все оставят 
их в покое... И пусть кончится этот кошмар.
Он наклонился к задремавшей дочке и коснулся губами влажных волос на её 
виске.
- Светик! Вставай, девочка!
Светка проснулась мгновенно, как могут просыпаться только дети. Глаза 
ясные и чистые.
- Пойдём, милая. Нам надо идти.
- К маме? - дочка соскользнула на пол и повернулась, ожидая ответа.
- Нет. Мы пойдём... - он запнулся, не зная, что сказать, - Мы поживём пока в 
другом месте.
Светка хлопнула в ладошки и чуть не запрыгала от радости. Для неё это 
было приключением, сменой обстановки. Сергей встал.
- Можно из дочкиных вещей кое-что взять? - ему самому стало противно от 
своего умоляющего заискивающего голоса, - Платьишки там, бельё? В садик она 
ходит, - добавил он зачем-то, чувствуя, что краснеет.
Верзила равнодушно пожал плечами. В комнату вошёл второй парень и они 
негромко заговорили, стоя в дверях.
Сергей открыл шкаф и достал снизу дорожную сумку. Все Светкины вещи 
были аккуратно уложены Вериными руками на одной полке. Он подставил сумку 
и, не выбирая, смёл в неё всё: платья, кофточки, колготки, трусики и носки... Всё, 
что было на полке. Сумка сразу заполнилась, и он запоздало чертыхнулся про 
себя. "Идиот! Надо было на дно своё барахло побросать. А теперь как?" Он боялся 
оглянуться и проверить: наблюдают за ним или нет? Прикрываясь дверцей шкафа, 
воровато запихнул поглубже в сумку две своих рубашки и несколько пар носков и 
белья. Его никто не окликнул, и Сергей с облегчением вытер ладонью внезапно 
вспотевший лоб. "Ну, что ещё? Эх, знать бы, где деньги!" В кармане была какая-
то мелочь, на день, на два, не больше. "Где она их прячет? Или с собой всё 
носит?" Неожиданно он почувствовал приступ злости. "Спасибо, милая! Муж не 
знает, где жена деньги хранит. Досекретилась! Теперь кто-нибудь, может даже эти 
громилы, найдёт, пропьёт и "спасибо" не скажет, а дочке через пару дней 
милостыню просить придётся. Все беды из-за неё, из-за родимой. Не придумал же 
Крест?! Деньги, поезд, хахаль... Славненько, милая! Ладно, об этом успеется 
попозже. А сейчас... что ещё взять... и денег бы, хоть немного". Он машинально 
порылся на верхней полке среди простыней и пододеяльников. Многие там деньги 
хранят. Пусто... Открыл центральную дверцу шкафа. Костюмы, платья, зимние 
вещи... Он чуть не расхохотался во всё горло. Это было похоже на истерику. 
Зимние вещи!!! Зимы для них уже не будет! Может у Светки ещё?.. Только где? В 
детском доме?.. Если в ближайшее время ничего не выяснится, то через два 
месяца для него вполне может наступить вечное лето, и он останется навсегда 
молодым, как павший герой. "Ладно! Опять съезжаю на ерунду, а время идёт. Что 
ещё?" Но, вопреки здравому смыслу, в голову лезла именно ерунда. Вспомнились, 
слышанные или читанные когда-то, результаты опроса "Что бы я взял с собой на 
необитаемый остров?" Томик стихов любимого поэта! Энциклопедический 
словарь! Календарь! Ура!!! И всё это в мягком кресле, у телевизора... Ага!.. 
Конечно, томик стихов... и пёрышко в задницу! А коснись на самом деле... Что 
важнее: пара колготок для дочери или брюки для себя? Кусок мыла или 
телевизор? Телевизор, впрочем, ему никто не даст, а мыло... Мыла на всю жизнь 
не напасёшься. Смыливается оно... К тому же, это в ванную надо идти и опять 
просить. "Дяденьки, можно я мыла кусочек прихвачу и бумажки туалетной? Для 
дочки, конечно. Мне-то она уже не понадобится. Тьфу, мерзость!"
От неожиданного окрика Сергей вздрогнул.
- Эй! Ты не задремал там? Может весь шкаф возьмёшь, чего мелочиться?
- Всё! - еле слышно ответил он и повернулся, как приговорённый к 
расстрелу поворачивается навстречу шеренге солдат. Не поднимая головы, он 
смотрел на сумку, которая, казалось, увеличивалась, разбухала, становилась 
огромной. "Пара платьишек, говоришь? Трусишки для дочки? Ну-ну! А шубку 
норковую ты туда не впихнул на всякий случай? Вечера-то в июне прохладные!" 
Но никто ничего не сказал и не спросил. Сергей взял дочку за руку и пошёл к 
дверям. Парни молча расступились.
В прихожей Светка сразу влезла в простенькие босоножки "для улицы". 
Сергей только мельком взглянул на свои новые туфли и решительно достал с 
полки крепкие добротные ботинки. "Понадёжней будет!" Затем, присев на 
корточки, он с неожиданной отчаянной злостью схватил одновременно Светкины 
туфли и кроссовки и стал заталкивать в переполненную сумку, пачкая пылью 
яркие нарядные платьица. "Да будь, что будет, в конце-то концов!" Он даже хотел 
услышать грубый окрик, хотел драки. Пусть бьют! Может боль в разбитом лице 
отвлечёт от другой боли, от пожирающего душу унижения. Он нервничал и 
торопился. Кроссовки выскользнули из руки и глухо упали на пол. Рядом кто-то 
присел. Сильные смуглые руки подхватили кроссовки, сложили подошвами 
вовнутрь и приткнули в уголок сумки. Быстро, аккуратно и чисто...
Сергей разогнулся и спросил: 
- Ну что? Пошли? - это прозвучало вызывающе, грубо, как приказ. Надоело 
бояться.
- Чудила! - второй парень, с сильными и смуглыми руками, смотрел на него 
с насмешливым любопытством, - Пожрать возьми. Ты ж не к тёще!
Злоба сразу прошла. Равнодушно, как автомат, Сергей прошёл в кухню и 
открыл холодильник. Как нарочно, не было ничего такого - для дороги, на вынос. 
Кастрюлю с супом не возьмёшь. Открытая банка с огурцами, маргарин... Всё не 
то. В своих гнёздах на дверке уютно устроились с десяток яиц. А куда их? Он снял 
с дверной ручки полиэтиленовый пакет, ссыпал в него несколько яблок, бросил 
шоколадку. В морозилке оказался небольшой кусочек сала - так, на раз поесть. Ну, 
хоть что-то серьёзное. Захлопнул холодильник и злорадно выдернул сетевой 
шнур. "Пусть всё пропадает!" В хлебнице было с полбулки хлеба и несколько 
отрезанных кусков. Всё в пакет... Пачка чая в шкафчике. Вот, пожалуй, и всё. 
Крупы, картошка, лук... Тоже на всю жизнь не напасёшься. "Будь оно проклято! 
Пусть гниёт!"
Когда он вернулся в прихожую, свет в остальных комнатах был уже 
погашен. Светка, ещё несколько минут назад такая оживлённая в ожидании 
прогулки, снова задремала, пристроившись на мягкой сумке. "А документы? - 
ужаснулся Сергей, - Хорош бы я был!" Он достал из ящичка под телефоном свои 
паспорт и трудовую (Вериных документов не было. "Конечно, ей в дороге 
нужней"), и демонстративно пролистал их - мол, денег нет. Сзади, кто-то из ребят 
насмешливо фыркнул: "Ты лучше ключи не забудь отдать, артист!" Он отдал свой 
ключ, из того же ящичка вынул запасной. "Знать бы всё хоть на часок раньше. 
Галка, стерва, звонила и даже не намекнула. Может, удалось бы деньги найти. 
Ключ припрятал бы, собрался по-человечески. Да, что уж теперь. Оно всегда так!" 
Сергей с тоской оглянулся и разбудил дочку. Они первыми вышли на 
лестничную площадку и стали спускаться вниз. Хлопнувшая сзади дверь, как 
будто отсекла целый мир... Всю прошлую жизнь!

*  *  *  *  *

- Осуждаешь? - Крест с Игорем сидели в "джипе" у Вериного подъезда, 
дожидаясь ребят. Крест говорил без злости, устало, словно рассуждая сам с собой, 
а может в чём-то и оправдываясь. - А ты вот что прикинь, Игорёк. Не хотелось бы 
сейчас о "бабках" говорить, ты ведь о другом думаешь-переживаешь. Но, как не 
крути, деньги-то мои. Не твои, не фирмы, не государства - а мои! Потому что 
фирма - это я! А все эти наши торговые отделы, бухгалтерии и прочее - это так... 
Ширма!.. Декорация!.. И нагрели сегодня меня и, согласись, неплохо нагрели. И 
поэтому бессребреника я из себя корчить не буду. Это раз! Второе... Сам факт! За 
что?! Ведь это, как нож в спину! Снова о деньгах придётся говорить, и я сейчас 
сам себе противоречить буду. Деньги-то тут не главное. В конце концов, я один за 
прошлый год в трёх-четырёх загранпоездках столько спалил. А Султан с 
Михалычем столько, пожалуй, пропивают и прожирают за год. Ну, на девок ещё, 
понятно... Вот и противоречие - не так уж и велики для меня эти бабки. Чем выше 
поднимаешься, тем расходы больше. Не подкосит меня эта пропажа, хотя какое-то 
время тяжеленько придётся. Снова в долги влезать... Ну, и хрен с ним! Не 
впервой! Выдюжим. Но как людям-то верить после этого? И я её достану, Игорёк! 
Если не она, то бабки где-то вылезут. Обязательно! Я ведь не рисовался перед 
этими гавриками, когда говорил, что глаза везде есть. И поэтому, чтобы её за 
живое взять, ведь не зверь же она, я, если понадобится, буду каждый день сюда 
муженька с дочкой приводить и снова вышвыривать. Вот мы с тобой и к главному 
подошли. Преступление и наказание, так сказать. Есть, Игорёк, в нашем деле 
неписаные законы - стократ сильнее уголовного кодекса. И законы эти я обязан 
уважать и соблюдать, а иначе пропаду. И тебе придётся их уважать и блюсти, если 
в деле останешься. А закон, в данном случае простой: зло должно быть наказано. 
Это, кстати, уже говорил кто-то: Цезарь, "железный Феликс" или капитан Жеглов 
- не помню. И оно, вроде, и по кодексу так, а в жизни глядишь, ан нет! Одного за 
украденную железяку садят, а другой уже несколько человек за последние годы на 
своей тачке угробил и... ничего! Дальше катается. Всё у него пьяные под колёса 
бросаются. Как выпьет какой мужик (он, кстати, и женщин давил), так и ищет 
этого друга, чтобы под колёса лечь. А потом, что?.. Вдову или вдовца запугать, где 
надо подмазать и... закон спит! И все знают!!! А я себе этого позволить никак не 
могу. Вот не выгнал бы я сегодня Вериного муженька с дочкой. Что было бы, как 
думаешь? Прокатилась бы молва по всей земле, - какой Крест справедливый и 
благородный. Сын за отца не ответчик, в нашем случае - дочка за маму... Хорошо? 
Вроде бы да... Реклама! А завтра киоски этого "благородного" Креста шпана 
чистить начнёт, а послезавтра, средь бела дня, какой-нибудь сопливый карманник 
к "справедливому" Кресту в карман влезет и по плечу потом похлопает: "Добрый 
дядя!" Потому что раз слабину дашь - и пропал! А ты знаешь, что я свою машину 
год под окном бросал по ночам. Мог и не запирать даже, но это, конечно, 
ребячество уже. И не было у меня никогда этих цацек современных, сигнализаций. 
И не одна гайка не пропала!.. Потому что знают - тронь Креста, он ответит 
десятикратно. Вот и весь закон, Игорёк. Око за око, зуб за зуб! А в нашем деле, за 
один свой, нужно десяток чужих высадить, чтоб другим неповадно было. И когда 
я, Игорёк, смотрю по телевизору на сытую харю, которая рассуждает о ценности 
человеческой жизни и ратует за отмену смертной казни, то думаю, а что бы запел 
этот Цицерон, если бы его маленькую дочку изнасиловал в подвале какой-нибудь 
дебил? И не схватит ли он нож, и не отмахнёт ли этому бесценному и 
неповторимому "хамо-сапиенсу" яйца по самую шею? А если его жену, которая с 
дачи возвращалась, в собственном подъезде, наркоман по горлу... её же лопатой, 
чтобы серёжки снять? Что он тогда будет петь? Хорошо рассуждать, пока это тебя 
не касается. Зло должно быть наказано! Вот и вся арифметика, брат. И очень хочу 
я, чтобы ты меня понял, пусть не сейчас... позже. Постарайся понять, потому что 
мне...
Крест смущённо кашлянул и, нагнувшись к лобовому стеклу, посмотрел на 
освещённые окна.
- Что они там? Инвентаризацию проводят?
Игорь и сам уже несколько раз встревожено поглядывал на Верины окна. 
"Не полез бы парень на рожон. Прибьют ведь, а там ребёнок".
Крест устало вздохнул.
- И хватит об этом на сегодня. Отдохнуть бы надо. Завтра денёк ещё тот 
будет! Гости, текучка обычная и... деньги. Где их достать-то? Может всё-таки, 
сможет Султан подкинуть хоть что-то? За день надо найти, кровь из носу.
- Сан Саныч, - Игорь, наконец, решился высказать мысль, которую 
обдумывал весь вечер, - Есть у меня один вариант. Да вы, наверное, и сами 
помните, как Арсен... кто он? Директор или председатель у армянских цеховиков... 
меня насчёт "джипа" уговаривал. И сейчас звонит частенько, интересуется - не 
надумал ли я? Позвоните завтра, предложите, - Игорь ласково провёл ладонью по 
рулю, - Он ведь до сих пор, как новенький. Хорошие деньги взять можно.
Сан Саныч секунду-две ошеломлённо молчал, а потом вдруг расхохотался. 
Этот взрыв веселья был таким неожиданным, что Игорь сначала растерялся, а 
потом обиженно отвернулся к своему окну. "Что я смешного сказал?"
- Игорёк! Подожди!.. Ой, не могу!.. - Сан Саныч вытирал слёзы, бил себя 
кулаком по колену, но никак не мог остановиться, - Подожди, брат!.. Сейчас!.. Я... 
Сейчас!.. - приступы смеха становились всё короче. Наконец, он с трудом 
отдышался, - Да, не дуйся, дурашка! Над собой я смеюсь. Я ведь, грешным делом, 
хотел сегодняшнего дня новым человеком стать. Вон, как Михалыч. "Семь раз 
отмерь, а потом ещё разок! Доверяй, но проверяй!" Да, чтоб я из-за этих бабок 
людям верить перестал?.. Из-за одной паршивой овцы всех возненавидел? Да, 
пропади оно пропадом! - он обхватил рукой плечи Игоря и слегка прижал к себе. 
Игорю показалось, что в спине что-то хрустнуло. - Расцеловал бы тебя, ей-богу, да 
только я мужиков не умею... Не Генеральный Секретарь... Спасибо тебе, брат! 
Знаю, что для тебя эта игрушка значит. Я часто думаю - кто щедрее: тот, кто другу 
в беде от миллиона половину отстегнул, или тот, кто последний червонец отдал? 
Как думаешь?.. И не из вежливости "спасибо" говорю. Придётся твоим 
предложением воспользоваться. Уж больно время поджимает. Да, только, 
постараюсь я твоего любимца вернуть. В крайнем случае, нового коня возьмём. 
Какие наши годы?! И уж, коль у нас такой разговор пошёл, хочется и мне тебя 
успокоить маленько... Защитник, ты мой! Покровитель юродивых и обиженных! 
Если ты думаешь, что я этого стахановца через два месяца батрачить на себя 
заставлю, а дочку отправлю в Таиланд в публичный дом для любителей малолеток 
- мамины долги отрабатывать, то... ну, я не знаю даже. Плюнь мне в рожу, что ли... 
Если хочешь, конечно. Что с него взять-то? Он минимального процента с этой 
суммы за всю жизнь не выплатит. А вот за квартиру, не обессудь!.. Только это 
строго между нами, Игорёк! А то весь мой предыдущий базар о неписаных 
законах станет пустым трёпом. А дальше уже знаешь что... Прокатится по всей 
земле молва о справедливом и благородном...
Сан Саныч резко замолчал. Игорь проследил за его взглядом.
В ярко освещённом проёме подъездной двери, как на мгновенной 
фотографии, застыли две скорбные фигуры... Большая и маленькая... Мужчина и 
девочка... У мужчины на плече висела объёмистая сумка, другой рукой он крепко 
сжимал маленькую ладошку своей попутчицы. Это длилось всего несколько 
секунд, но Игорь, стискивая до боли в пальцах рулевое колесо, почувствовал, как 
на соседнем сидении, тяжело и беспокойно ворохнулся шеф.
Мужчина и девочка, не сговариваясь, сделали первый шаг, спустились с 
крыльца, миновали короткую световую дорожку на асфальте и растворились в 
ночи.
- Ну, вот и всё! - подытожил Сан Саныч. Непонятно было, что он имеет в 
виду: то ли Веру и её семью, то ли конец затянувшегося ожидания (к машине, 
наконец, подошли телохранители). - Поехали, ребята. Подбрось меня домой, 
Игорёк. Гости заждались.
 
Офис Креста		11 июня	и далее...
 
Как это частенько бывает в жизни, следующий день, обещавший быть таким 
хлопотным и напряжённым, прошёл мирно и гладко. Большинство вопросов 
решились если не сами собой, то с минимальной затратой усилий и нервов. 
С текучкой отлично справились и без директора. Игорь, кстати, и раньше 
неоднократно пытался убедить шефа, что директору глупо и непроизводительно 
распыляться по мелочам, вникать во всё самому. Но Сан Санычу так было 
привычнее, хотя сегодня пришлось отступить от своих правил. С гостями-
партнёрами Игорь с утра переговорил сам, а потом перепоручил их в торговый 
отдел. К концу дня подготовленные документы лежали на столе директора. Так 
что и с этим вопросом обошлись без него. Придраться было не к чему.
На себя Крест, конечно, взял самый злободневный вопрос - деньги. Их 
нужно было добыть сегодня.
Немало пришлось попотеть Сан Санычу во время телефонного разговора с 
Арсеном. Тот готов был дать больше, но оставить "джип" насовсем. Разговор, 
было, зашёл в тупик, но Крест, в конце концов, сумел сыграть на деловых 
струнках своего горячего собеседника. Пришлось пообещать принять у цеховиков 
крупную партию товара на льготных условиях, и Арсен сломался. Практически, 
Крест получил пятнадцать тысяч в долг на месяц, а "джип", на это же время отдал 
в аренду.
Султану, до поры до времени, Сан Саныч решил не звонить. Тот и сам не 
забудет. Раз пообещал - даст знать...
Перед следующей серией телефонных звонков Крест надолго задумался. 
Ему хотелось решить кое-какие сомнения, но действовать нужно было очень 
осторожно. С кем-то можно, конечно, и откровенно, а с остальными... Он начал с 
первых...
- Виктор?! Привет! Это я, Крест! - после обычного обмена любезностями, 
Сан Саныч заговорил о деле. - Вить, только это между нами. У тебя Султан вчера 
денег не просил?
- Было такое. Шесть штук взял, на месяц... Случилось что?
- Нет, Витёк. Всё в порядке. И... забудь!
В некоторых разговорах, интересующий Креста вопрос выплывал сам собой.
- Лучшему бизнесмену страны!.. Здорово, Михайло! Как делишки?
- Изгаляещься, Сан Саныч! Рядом с тобой мы не бизнесмены, а так... 
разносчики с лотками. Если звонишь, чтобы на работу пригласить, то я уже бегу. 
Заявление в такси напишу.
- Нет, Мишань! - Крест рассмеялся. - Сам без дела сижу. С поклоном я к 
тебе. Деньжатами не угостишь? Зеленью?
- Да вы что? Сговорились что ли? Вчера Султан, сегодня ты! И нашли же у 
кого просить! У нищих!..
- Ладно, не прибедняйся! Так что? Не выручишь?
- Сан Саныч! Да я буквально две-три сотни оставил... на хлеб. Если они тебя 
выручат, давай поделюсь.
- Да нет, конечно. Ладно, извиняй!
Через полчаса Крест имел если не полную, то достаточно ясную 
информацию о вчерашнем дне. Султан, в поисках денег, можно сказать, поднял 
весь город, обзвонил всех знакомых. Сомнений больше не было... Всё сходилось 
на Вере!
Лёгкий на помине Султан приехал сам, около десяти утра. Ворча о том, что 
нынче никому доверять нельзя, он протянул Кресту пакет с деньгами. Почти 
семнадцать тысяч... "Всё, что мог!" - это прозвучало так виновато и растерянно, 
что растроганный Сан Саныч поднялся и обнял старого друга. Они простояли так 
добрую минуту, похлопывая друг друга по спинам.
А по двору, в это время, носился на "джипе" Арсен, под восхищённое 
"цоканье" целой оравы земляков, прибывших вместе с ним на "смотрины". Игорь, 
наблюдавший с крыльца за этой "джигитовкой", с опаской подумал, что за месяц 
от "джипа" может ничего не остаться.
Семнадцать да пятнадцать - тридцать две... Оставшееся было пустяком, и, к 
часу дня, Крест уже собрал необходимую сумму. Больше ничего примечательного 
за день не произошло. О Вере известий не было.
На следующий день Сан Саныч смотался в область, отвёз деньги. Вернулся 
охрипший от споров, но "со щитом". С этого дня, засучив рукава, он окунулся в 
работу, подстёгивая остальных. Нужно было навёрстывать упущенное и отдавать 
долги.
Пару недель спустя, Игорь подготовил и провёл очередную блестящую 
сделку. Он не стал говорить шефу о том, что операция эта была разовой, 
уникальной в своём роде. Все предыдущие дни он обзванивал друзей, и те, 
учитывая обстоятельства, попросту подарили, уступили ему эту сделку. Долг 
платежом красен, и Игорь не сомневался, что сможет, в своё время, достойно 
отблагодарить ребят.
Так что с долгами удалось рассчитаться довольно быстро. Через три недели 
они вполне могли "выкупить" назад "джип". Крест, несмотря на протесты Игоря 
(не совсем искренние, впрочем), настаивал, что это нужно сделать в первую 
очередь. Остальные, мол, подождут. Но не тут-то было! Упрямый Арсен катался 
до последнего и вернул "укрощённого красавца" ровно через месяц, час в час. 
Однако, проявив такую принципиальность в сроках, Арсен не смог отказать себе в 
удовольствии блеснуть истинно кавказской щедростью. На возвращённом 
"джипе" Игорь с удивлением увидел новые колёса.
После того, как отдали долги, лихорадочное напряжение схлынуло, и 
офисная жизнь потихоньку вернулась в привычную спокойную колею, со своими 
спадами и подъёмами. О Вере, по-прежнему, ничего не было слышно, хотя Крест, 
по настоянию Султана и Михалыча, обзвонил нужных людей по маршруту 
следования поезда. Да что уж теперь?.. Может дальше умотала или затаилась? 
Хоть и немалые деньги, но не их вспоминал Крест - выкрутились же! Обида жгла 
сердце... За чужую подлость обида...
Чувствуя такое настроение своего директора, его, временами, неприкрытую 
враждебность, офисный люд быстренько сообразил, что поминать при Сан Саныче 
Веру - себе дороже. И не то, чтоб не вспоминали её, не жалели... Не в этом дело! 
Толком-то и не знал никто, что с ней случилось, где она теперь? А жить и работать 
надо, и если при этом нужно молчать, значит будем молчать! Пошептались 
месячишко по углам, по кабинетам и... забыли. Будто и не было Веры. Никто 
больше не носил на вечеринки магнитофон... Снова пошло по старинке - колбаса 
да водочка. Костюмы, правда, остались - привычно стало.
Галка, какое-то время приходила на работу зарёванная - не только Веру, но и 
крестницу потеряла. Сидела Галина весь день за своим столом, обиженная на 
сослуживцев на их короткую память и чёрную неблагодарность. Да дело молодое - 
не век же дуться и не бросать работу из-за этого... Оттаяла Галка, заулыбалась в 
конце концов.
Дольше всех, поневоле, вспоминал Веру Игорь. Поначалу каждый день, а 
потом всё реже и реже, он уже привычно отвечал по телефону: "Вера здесь 
больше не работает... Уехала... Наверное, совсем...".
Вот так, спокойно и неторопливо потянулись два месяца. Почти для всех... 
Для Креста, для Игоря, для офиса и города...
... Но не для Владимира!
... И не для Сергея с дочкой!


ЧАСТЬ 2
НАДЕЖДА

Сергей со Светкой медленно брели по вечерним пустеющим улицам, 
удаляясь от родного дома. Сергей шёл как в трансе, невпопад, односложно отвечая 
на вопросы дочери. Наконец спохватился: а куда они, собственно, идут? И куда 
надо идти? Подошёл к ближайшей, тускло освещённой витрине магазина и, с 
трудом разбирая незнакомый размашистый почерк, прочитал адрес. Как ни 
странно, но шли правильно. Он с удивлением почувствовал, что испытывает нечто 
вроде радости от этой маленькой случайной удачи. Вот ведь как устроен человек: 
вышвырнули из дома, в одночасье потерял всё, что имел, запихнули на самое дно - 
дальше катиться некуда... Зато идём правильно, на это самое дно, между прочим. 
И уже радость. Как же - подфартило! "Будь оно всё проклято! Удружила 
жёнушка!" Сергей опять постарался до поры до времени, упрятать мысли о Вере в 
глубину сознания, как на дно сундука. Успеется! Вся жизнь впереди... два месяца, 
по крайней мере. Но злоба не проходила. Злоба на жестокий и подлый мир, на 
равнодушных людей, которые сейчас спокойненько похрюкивают у своих 
телевизоров или укладываются спать, отгородившись от всего яркими портьерами 
и обитыми дерматином дверями. А коснись любого из них, вот так же вышвырнут, 
и не один соседушка не вступится. "Всем плевать, лишь бы свою задницу сберечь! 
Вон, как Галочка. Соседка, подружка, крёстная мамочка... чтоб ей! Не она ли 
Вере-то удружила? Вполне может быть... Холостячка, компания соответствующая, 
жеребцы охаживают... Может и уступила какого-нибудь завалящего нашей 
мамочке. И сейчас, не предупредила стерва, да ещё и навела пожалуй, а сама носу 
не кажет. Если по хорошему-то, разве шлялись бы мы сейчас со Светкой по 
улицам. Ведь сам Бог велел дочку у крёстной оставить, хоть на первое время. Но 
при таком раскладе - лучше под забором... Все они стервы! Шлюхи!"
Сергей вдруг заметил, как потяжелела Светкина рука. Дочка еле шла, 
спотыкаясь и засыпая на ходу. Это вызвало новый прилив раздражения: дома, 
бывало, насильно не уложишь, а сейчас на ногах засыпает. Он одёрнул себя: "Сам 
ведь виноват! Иду, молчу, а ей-то что делать?" И от этой мысли, от вида 
притихшей, сонной дочки, его внезапное раздражение сменилось нежностью. "Я 
ведь один у неё остался. Никому она больше не нужна. И наплевать ей на все 
неприятности, пока папка рядом, да лучше и не знать ей об этих бедах. Верит она 
мне, вот и идёт спокойненько, посапывает. Что ж на неё-то злиться? Она у меня 
тоже одна на целом свете осталась!"
Он подхватил дочку на руки, растормошил, расцеловал. "Проживём, 
дочка?!" Светка обняла его за шею, заулыбалась: "Проживём. А мама где?"
Ему и самому очень хотелось бы знать, где сейчас мама.
- Уехала... Отдыхает наша мамочка.
Дочка, за малостью лет, сарказма не оценила. Для неё поездки мамы всегда 
ассоциировались с подарками.
- А она мне что-нибудь привезёт? "Киндер" или игрушку?
- Привезёт, наверное... Да мы и сами купим.
Однако в экономических вопросах, Светку оказалось провести куда 
сложнее.
- А денежки-то все у мамы!
... Будто соли на рану сыпанула. Сергей сдержался (недавние мысли об их 
общей сиротской доле крепко засели в голове) и ответил спокойно и уверенно:
- Заработаем, дочик! И на "киндер" и на игрушку. Не пропадём! - в этот 
момент он действительно верил в свои слова.

Ну, вот и конец путешествия. Перед ними, будто отторгнутый городом, 
обиженно темнел мрачный массив малосемеек - десяток грязных обшарпанных 
пятиэтажек. "Пьяный угол", "Медвежий угол" - названий у этого "райского" 
уголка было много, а как не крути - дно! Настоящая помойка! "Хотя, опять же, 
удача!" - Сергей хмыкнул, - "Светкин садик приблизительно посередине между их 
прежним жильём и этим... "новым". Десять минут ходьбы... Могла быть и хуже".
Он устало опустил дочку на землю, поправил сумку - не столько тяжело, 
сколько неудобно, висит под рукой, топырится. Закурил. Светка, будто чувствуя 
настроение отца, снова притихла и испуганно прижалась к его ноге. Так и стояли 
они несколько минут, пока дымилась сигарета, разглядывая неприглядную 
картину.
В районе не было ни одного целого фонаря. Темнотища! Сергей взглянул на 
часы, как-то вскользь, вяло, порадовавшись, что они оказались на руке в момент 
"депортации". "Забыл бы, наверняка!" Одиннадцатый час, а освещённых окон - 
раз-два и обчёлся. "С курами спать ложатся что ли? Весело, наверное, тут!" На 
чётко обведённых лунным светом контурах крыш, не видно телевизионных 
антенн. Бесполезно ставить - утащат! Впрочем, тут и телевизоры-то не в каждой 
квартире. "Не тот контингент! Да, весело!"
Ему приходилось бывать здесь раньше, со случайными собутыльниками, по 
"пьяному делу", конечно. Смутно помнилось, что нумерация домов здесь 
совершенно бестолковая. Набегаешься, пока найдёшь! "Ладно, найдём! А сейчас 
ещё одно дельце".
Метрах в пятидесяти от них, как зазывала перед входом в бордель, 
примостился ярко освещённый, работающий круглосуточно, киоск, пожалуй, 
единственный в этом, забытом Богом и городскими властями углу. Они подошли... 
Сергей выскреб из карманов и дважды пересчитал всю имеющуюся наличность. 
На бутылку водки хватало и на хлеб ещё оставалось. Светка в садике кормится, 
неделя только началась, а там видно будет. За неделю, глядишь, с работой что-
нибудь уладится. Ему не хотелось думать о том, что если даже удастся устроиться 
на работу в ближайшие дни, зарплату он получит не раньше, чем через месяц. Тут 
уж думай - не думай, толку-то... на месяц всё равно не растянешь. Правильней, 
конечно, было бы набрать печенья для дочки, после садиковского ужина она 
обязательно вечером дома перекусывала, "вкуснятинку" какую-нибудь просила. 
Ну, на этот случай яблоки есть. Хватит пока. Выпить хотелось безумно, да и кто 
бы посмел его сегодня осудить? Не каждый день жизнь с нуля начинать 
приходится, или, точнее, не каждый день вся жизнь разлетается вдребезги... И 
Сергей с чистой совестью взял бутылку.
На поиск нужного дома ушло не меньше времени, чем на всю предыдущую 
дорогу. Архитектор, проектировавший этот район, или был большим шутником, 
или крепко "зашибал". Системы в расстановке домов было не больше, чем в 
рассыпанной на столе горсти доминушек: девятка, двойка, семёрка... Указателей 
на подъездных дверях не было, да и самих дверей, зачастую, тоже. Приходилось 
обходить и осматривать углы каждого дома в поисках, написанного под трафарет, 
номера. Один дом обошли полностью, а номер оказался всё-таки на первом углу - 
еле различимый, закрашенный или забеленный. Зажигалка постоянно мигала и 
гасла, хотя и ветра вроде не было. Так и шёл Сергей от дома к дому, по ухабистым 
тротуарам, через ямы и прошлогодние траншеи, волоча за собой Светку и сумку, с 
горящей зажигалкой в руке. "Данко"!..
Нужный им дом оказался пятым по счёту. Подходя к единственному 
подъезду (коридоры в малосемейках тянулись из конца в конец здания, с 
квартирами-клетушками по обеим сторонам), Сергей услышал молодые 
хрипловатые голоса, отборную ругань, смягчаемую одобрительным девичьим 
хихиканьем, запахло "травкой". Развлекаются ребята! При появлении Сергея с 
дочкой, компания затихла, лишь чей-то ломающийся басок, разумеется без всяких 
"извините" и "пожалуйста", деловито осведомился: "Сигарета найдётся?" Сергей, 
не вынимая изо рта горящую сигарету, язвительно ответил вопросом на вопрос: 
"А что это?" и, подхватив дочку на руки, пошёл напролом, раздвигая плечами 
остолбеневших от неожиданного напора юнцов. Ему было всё равно сколько их. 
"Почему они молчат, почему расступаются?" Мучительно захотелось врезать по 
чьей-нибудь тупой роже (в том, что они все тупые, он не сомневался). Хотелось 
бить, кусать и... убивать. Стиснуть бы сейчас ближайшую шею, так, чтобы лишить 
дебильный мозг кислорода, а остальные пусть топчут, пусть бьют. Ему всё равно! 
Хоть одного успеть достать. За всё: за исковерканную жизнь; за несчастную 
испуганную дочь, которая только начинает жить в этом долбаном мире; за 
сбежавшую с любовником жену; за "травку" и разбитые фонари. "Молчат скоты!"
Они в полной тишине поднялись на второй этаж, и тут Сергея неожиданно 
заколотило. Пришёл запоздалый страх. "Что ж я делаю, кретин? Светка ведь... Им 
всё равно кого топтать. Идиот! Расхрабрился!" Хорошо, что оставшиеся внизу, не 
могли читать мысли, иначе уже догоняли бы со свистом и улюлюканьем. Но внизу 
было тихо, даже матюков не слышно.
Зажигалке опять нашлась работа. Единственная лампочка, посреди 
бесконечного коридора, была хитроумно оплетена проволокой (чтобы не спёрли), 
но светлей от этого не становилось. К великому облегчению Сергея, нужная им 
квартира явно была выше. Спускаться сейчас вниз, на забытый сгоряча первый 
этаж, ему совсем не хотелось. Они пошли вверх.
Наконец, на четвёртом этаже, в самом конце коридора, Сергей опустил 
дочку на пол, поставил сумку. Здесь... Выудил из кармана ключ, наклонился с 
многострадальной зажигалкой к прорези замка - "Какой стороной-то?" Вставил 
ключ, облокотился на дверь и... чуть не упал. Дверь оказалась незапертой... В нос 
шибануло тяжёлым, застоявшимся запахом грязи и немытого человеческого тела. 
Из крохотного, метр на метр, коридорчика, где с трудом поместились они со 
Светкой, можно было сразу попасть в комнату и кухню. Единственная, 
имеющаяся в наличии дверь справа, вела, надо полагать, в туалет. Сергей 
автоматически пошарил по стене в поисках выключателя, но наткнувшись на 
оголённый провод, испуганно отдёрнул руку. "Хорошо на "фазу" не попал! 
Светку за руку держу, обоих тряхнуло бы. Хотя, скорее всего и не подключено тут 
ни хрена!" Но проверять не хотелось. Светка, углядев своими зоркими глазками 
что-то невидимое отцу, испуганно ойкнула и отступила назад. Сергей увидел на 
полу комнаты кучу тряпья, и эта куча шевелилась, что и было причиной испуга 
дочери. Сначала из тряпок показалась грязная рука, а потом и всклокоченная 
голова, с маленькими слезящимися глазками.
- Вы чё?
Сергей почувствовал, как кожа покрывается мурашками. Догадаться, кто это 
было трудно. Существо было не только без определённого места жительства, но и 
без возраста и, даже, без пола. Судя по голосу, скорее всего - мужчина, но вполне 
могла быть и простуженная баба. От немедленной и жестокой расправы бомжа 
спасла только полная растерянность Сергея.
- Что это, пап? - дрожащий голосок Светки раздался откуда-то из-за спины.
Бомж, к этому времени, похоже полностью разобрался в ситуации, прикинул 
расстановку сил и засуетился.
- Всё в порядке, мужики! Сейчас... Я быстренько, мужики.
То ли бомж был подслеповат и не видел Светку, то ли доставалось ему 
частенько от тех самых "мужиков", но он заискивающе повторил это слово 
добрый десяток раз, прежде чем, подхватив несколько тряпок и проскользнув 
мимо остолбеневших хозяев, скрылся в темноте коридора, шаркая спадающими 
шлёпанцами.
Около смердящей кучи тряпья, в жестянке из под сапожного крема, стоял 
вполне приличный огарок свечи. Сергей взял его в руки, поджёг и осмотрелся. 
Старенькие, покрытые грязными разводами, обои, по углам - плесень, ещё с зимы, 
пожалуй. В комнате совершенно пусто, и только сиротливо висящий на куцем 
обрывке провода электрический патрон напоминал о цивилизации. Да ещё, 
пожалуй, старые пожелтевшие газеты, сплошь закрывающие окно. Сергей рванул 
на себя форточку и несколько раз полной грудью, вдохнул свежий, живительный 
воздух. Сзади, скрипуче заворчала, подгоняемая сквозняком, незапертая входная 
дверь. "Чёрт с ней! Пусть проветрится хоть немного".
В кухне, потревоженные светом свечи, бросились врассыпную тараканы. 
Сергею оставалось только порадоваться, что дочка снова задремала, сидя на сумке 
и не видит этого зрелища. Двух конфорочная, замызганная газовая плита и такая 
же грязная раковина... Вот и вся обстановка. "Без архитектурных излишеств" - 
припомнилось пожелание Креста. "Ну, что же... Многоуважаемый Сан Саныч 
должен быть доволен и наша мамочка тоже... Вот бы посмеялись, сердечные! 
Хотя, наша мама со своим директором смеяться, пожалуй, не захочет. Не резон ей 
с ним встречаться... Сколько он говорил? Сорок тысяч?!.." - до Сергея впервые за 
вечер дошло, насколько чудовищно велика названная Крестом сумма денег. 
"Сорок тысяч долларов! Два этажа в этом сарае откупить можно. А лучше один - 
верхний... Пентхауз устроить и поплёвывать с крыши всю оставшуюся жизнь. Ай, 
да Верка! Воровать - так миллион, трахать - так... Впрочем, нет! Насчёт королевы, 
пожалуй, - некстати".
Он открыл балконную дверь (какого хрена её в кухне сделали?) и выглянул. 
Длинный и пустой балкон, огибая угол здания, исчезал в темноте. "В бадминтон 
играть можно! Ладно, днём посмотрим".
 Оставалось осмотреть туалет. Вонь ударила по лицу как хороший кулак, 
заставив Сергея отшатнуться и стиснуть зубы, в попытке удержать рвоту. 
Небольшая сидячая ванна напоминала по цвету и рельефу физическую карту 
Азии. Унитаз, из уважения к читателям, лучше не описывать. Затаив дыхание, 
Сергей несколько раз надавил на запавшую клавишу сливного бачка, потом 
попытался подцепить её ногтями. С тем же успехом. Бачок был пустым. Без 
особой надежды, Сергей повернул вентиль на перекрученной, ржавой трубе, и тут 
же в дно бачка, с шумом и весёлым фырканьем, ударила струя воды. Сергей был 
скорее удивлён, чем обрадован. "Странные хозяева были! Неужели нравилась эта 
вонища? Для уюта, что ли? Хотя, на вкус и цвет...".
Прикрыв дверь туалета, чтобы ненароком не отравить дочку, он зашёл в 
комнату и стал с остервенением сгребать ногами разбросанное тряпьё. Потом, 
брезгливо отвернувшись, взял липкую кучу в охапку и вынес на балкон. Хотел 
сбросить вниз, но сдержался. "Завтра видно будет".
Вернувшись с балкона, Сергей услышал тяжёлое хлюпанье воды, будто 
ладонью кто шлёпал по мокрому полу, и сразу понял, почему был закрыт вентиль 
над бачком - не срабатывает что-то, не перекрывает. Воды, к счастью, натекло 
немного. Сергей нажал клавишу и ещё несколько раз дал заполниться бачку, 
спуская воду. Потом наглухо закрыл вентиль. Отыскал в тряпье грязную футболку 
(хорошо воду должна впитывать), подтёр лужу в ванной и, морщась от 
отвращения, стараясь не коснуться голой рукой, вытер унитаз. "Вдруг Светке 
приспичит, а я не угляжу". Крышки, конечно, и в помине не было.
Напоследок он заглянул в крохотную, наподобие стенного шкафа, 
кладовочку, каким-то чудом, поместившуюся здесь же, в коридорчике. Те же 
тараканы, несколько пустых бутылок на нижней полке и грязный, захватанный 
жирными пальцами, стакан. Стакан сразу напомнил о выпивке. Предвкушение 
первого обжигающего глотка и пьяного успокаивающего дурмана сразу изменило 
настроение к лучшему. Даже мысли потекли стройно и деловито: "Так, с ночлегом 
надо определиться. Светку уложить. Сам уж как-нибудь. Главное - Светку. И 
выпить... сбросить напряжение, забыться хоть ненадолго от этого кошмара... А как 
же её укладывать?" Проблема оказалась серьёзной. Он представил дочку, 
свернувшейся калачиком в куче тряпья на полу, наподобие того бомжа... Стало 
дурно. Но даже если переступить через это отвращение, всё равно ничего не 
выйдет. Что он ей постелит? Свою рубашку или платьишки? "Надо идти просить, 
хоть и стыдно... Да, и время уже. Спят, поди, все как сурки".
Он поставил свечу в углу крошечной прихожей (чтобы не задуло 
сквозняком), посмотрел на усталую, осунувшуюся дочку, прикорнувшую на сумке 
в неудобной, мучительной для отцовских глаз, позе, и, отбросив все сомнения, 
решительно вышел в общий коридор.
Постучал в дверь напротив. После небольшой паузы, постучал ещё раз. 
Тишина. Это его не удивило и не раздосадовало, чего-то подобного ожидал. 
"Ничего! Коридор длинный. Буду стучать, пока не найду". Сергей прошёл по 
диагонали к следующей двери на своей стороне и постучал уже громче, не 
опасаясь разбудить дочку.
Тут отреагировали сразу, будто специально поджидали. Послышалась возня, 
щёлкнул выключатель, засветился крошечный зрачок дверного глазка, но сразу 
погас, закрытый чьим-то бдительным глазом. "Какого чёрта они там видят? 
Лампочку бы сначала вкрутили".
- Хто? - послышался мужской голос - суровый и тоже очень бдительный.
Такого, вполне естественного вопроса, Сергей почему-то не ожидал. У себя 
дома, там - в прошлой жизни, они открывали дверь ночь-полночь, даже не 
спрашивая. Хотя, может это и неправильно.
- Я... - ляпнул он от растерянности и заторопился, - Откройте, пожалуйста! 
Мне на минуту. Я попросить хочу...
- Хто? - голос оборвал его на полуслове.
Сергей взбесился, но постарался ответить спокойно:
- Человек!.. Кто?! Паспорт что ли показать, так всё равно не увидите. Сосед 
я ваш новый. Не могу же я через дверь вам всё объяснять. Откройте, пожалуйста!
- Хто?
Это уже напоминало магнитофонную запись. Уловив сзади лёгкий шорох, 
Сергей оглянулся, думая, что разбудил дочку. Но это была не Светка. Та дверь 
напротив, в которую он стучался вначале, наконец, открылась. На пороге стояла 
женщина. В невольно возникшей паузе, особенно отчётливо прозвучал очередной 
вопрос, сидящего за дверью хозяина-дятла:
- Хто?
- Почтальон Печкин! - злорадно ответил Сергей и, довольный собой, 
отправился к своей смелой соседке.
Свет падал на неё сзади и разглядеть лицо было трудно. Тугой узел волос на 
затылке, халатик, который она придерживала рукой у ворота (спала уже, 
наверное), узковатые плечи, худощавая фигурка. Но даже в полумраке он заметил, 
что лицо у женщины - строгое и недовольное. Она не улыбнулась, не 
отреагировала на "почтальона Печкина", и удачная, в общем-то, шутка, сразу 
показалась ему самому глупым ребячеством. Настроение испортилось.
- Добрый вечер! Извините ради Бога, что побеспокоил, но тут такое дело... 
Всё рассказывать долго, да и не поверите. Не найдётся у вас матрасика 
небольшого? Может одеяльце какое, старенькое, ватное? Мне бы дочку уложить. 
Срочно пришлось переехать, с собой ничего подходящего, вот и...
Он замолчал, заметив, что его не слушают и, похоже, даже не видят. 
Женщина, приподнявшись на цыпочки и вытянувшись в струнку, заглядывала 
поверх его плеча. Сергей невольно оглянулся. Там была только Светка... Она по-
прежнему лежала на сумке в неудобной позе: одна ножка как-то неестественно 
подвёрнута, вторая вытянута и касается пола носком сандалика. Волосики 
растрепались. Длинные, чуть загнутые (мамины) ресницы, в мягком неровном 
свете свечи, отбрасывали густые тени на побледневшие щёчки - будто тёмные 
полукружья под глазами. "Не просквозило бы! - запоздало подумал Сергей, - Не 
хватает только заболеть".
- Это дочка. Умаялась сегодня. Вы уж, пожа... - он повернулся, но 
рассказывать было некому. Дверь закрылась прямо перед его носом, и Сергей еле 
сдержался, чтобы не ударить по ней ногой. "Вот скоты!" - сказал он вслух и, уже 
вне себя, выкрикнул ещё раз, бросая слова как камни в тёмный колодец коридора: 
"Скоты вы все!"
Расхотелось ходить и просить о чём-то этих бездушных запуганных кротов. 
Он вернулся к себе и, меряя шагами комнату, стискивая кулаки от бессильной 
злобы, бормотал сквозь зубы: "Твари! Забились в свои норы, убивать будут - 
никто не выглянет. Один "хтокает"... размазал сытое мурло по двери, в глазок 
выглядывает - в темноту, как негру в задницу... А эта... Вышла, нагляделась, 
удовлетворила любопытство. Будет что завтра бабам рассказать. Тварь! То ли 
слепая, то ли глухая... Но ведь баба! Сердца у неё нет, что ли?" 
- Есть... но это не ваше дело.
Сергей даже вздрогнул. Женщина исчезала и появлялась совершенно 
бесшумно. Она стояла, обхватив обеими руками, скрученный в трубочку матрас, и 
опять, неотрывно смотрела на Светку.
- Да это я не вам! Не подумайте! - он не знал куда деваться от стыда. К тому 
же, на глаза попало, вызывающе торчащее из сумки, горлышко бутылки с 
алюминиевой нашлёпкой. Светкина ручка лежала так, будто девочка прижимала 
бутылку к себе, как любимого плюшевого медвежонка. Сергею стало совсем 
невмоготу. Он подскочил к женщине, принял матрас, коснувшись нечаянно 
холодной безжизненной руки, и отнёс его в комнату. Опустившись на корточки, 
расстелил матрасик на полу и заговорил, не поднимая головы, чтобы скрыть 
горящее лицо: "Вы тут не при чём. Денёк сегодня сумасшедший. Сорвался я ... А 
вам спасибо большое! Нам только...
Чуть слышно щёлкнул язычок замка в двери напротив. Сергей опять говорил 
в пустоту. "Ну, и чёрт с тобой! - подумалось вдруг с неожиданной злостью, - 
Подумаешь, цаца! Добрая фея! Снизошла... А я тут распинаюсь. Ноги ей целовать 
что ли за эту подстилку?"
Матрасик был маленький, детский. Неплохо бы, конечно, побольше, тогда 
вдвоём бы поместились, но то что просил, то и получил... ни больше, ни меньше 
"Интересно, а если бы я соли попросил? Она бы, наверное, сначала в кухню 
заглянула, оценила кастрюлю, а потом бы отмерила ложку-полторы... Чёрт с ней! 
И на том спасибо!" Он пододвинул матрас поближе к стене, хотя падать-то тут 
некуда. Мимолётом подумал о том, что хорошо бы сначала вытереть пол или 
подмести, но что уж теперь... "Поздно, батенька!"
Дочку будить не стал. Она только озабоченно нахмурила брови и залепетала 
что-то бессвязное, когда отец бережно взял её на руки и перенёс на матрас. Он 
порылся в сумке, отобрал несколько кофточек, свернул и осторожно подложил эту 
импровизированную подушку под голову дочери. Платьишко снимать не стал - в 
одежде, конечно, не отдых, но будить не хотелось. Однако, ещё одну процедуру 
нужно проделать обязательно. Кран горячей воды в ванной только презрительно 
зашипел в ответ на причинённое ему беспокойство. Сергей даже не удивился - 
чего ещё ждать-то? Но подождать всё же пришлось. Холодная вода оказалась 
ржавой и мутной, и он долго стоял, наблюдая, как постепенно светлеет небольшой 
водоворот на дне ванны. Смочил свой носовой платок (каким-то чудом в заднем 
кармане оказался), тщательно выжал и вернулся в комнату. Встав на колени около 
дочери, долго согревал платок в руках, даже подышал на него. Затем осторожно 
снял со Светки трусики и вытер всё, что положено. Дома-то каждый день 
мылись... Сам следил. Особенно в последнее время. "Да, последнее время... Ладно, 
милая! Сегодня придётся так". Он ещё поковырялся в сумке, нашёл свою рубашку 
и укрыл Светкины ноги, не от холода - от комаров. Ну, вот, пожалуй, и всё, что он 
мог для неё сделать.
Теперь можно и о себе подумать. Ах да! Ещё дверь надо закрыть... Сергей 
долго, с нарастающим беспокойством, искал по карманам ключ, потом сообразил, 
что оставил его в двери - с наружной стороны. Сообразить-то сообразил, а толку... 
Скоба на косяке болталась на одном гвозде, и дверь, даже запертая, открывалась 
от малейшего толчка. Тут тоже ничего не поделаешь... сегодня, по крайней мере. 
"Да! Весёлая была квартирка, пнул ногой и заходи. Мы-то со Светкой куда 
солиднее... на целых два месяца въезжаем". 
Дверь пришлось подпереть сумкой. Прихватив пакет с провизией и бутылку, 
он взглянул на спящую дочку и прошёл в кухню.
Конечно, весело читать, как "трое в лодке" (наверное, уместнее сказать "из 
лодки") пытаются открыть банку консервов. Они использовали нож, ножницы, 
багор... и их, как не крути, было всё-таки трое, не считая собаки, разумеется. 
Сергей был один и у него не было ничего. Даже багра... Попробуйте открыть 
бутылку водки (без язычка на пробке) голыми руками. Прибавьте сюда муки 
всевозрастающей жажды и вы поймёте, почему через пять бесконечных минут, 
Сергей уже матерился вполголоса, пытаясь поддеть непокорную крышечку 
ключом, монетой, ногтями... Если бы не страх расколотить бутылку, он бы уже 
отбил горлышко. По-гусарски, так сказать. Но поскольку, опыта в этих делах не 
имел, то решил всё-таки не рисковать. Выручила, как ни странно, та самая 
"бомжовая" жестянка с оплывшей догорающей свечой. Об её край Сергею 
удалось подцепить и оборвать алюминиевую крышечку. Он довольно сильно 
порезал палец, обляпал руки горячим воском, но цель была достигнута.
Сергей тщательно вымыл стакан, оставил чуть приоткрытой воду (чтобы 
холодненькая была - запивать) и, за неимением лучшего, уселся прямо на пол. 
Наступил его час... "Кстати, о часах. Почти двенадцать, без нескольких минут. 
Кончается десятое июня. Славный был денёк... Историческая, памятная дата 
получилась... для него, для Светки, ну, и для Веры, разумеется. Двенадцать... 
Будто Новый Год... новая жизнь. Да уж!.."
Он налил полстакана водки, закурил, насколько раз глубоко, с 
удовольствием затянулся и положил сигарету в многофункциональную жестянку, 
ставшую теперь пепельницей. "Ну, поехали! За новую жизнь..." Выпил. Протянул 
руку и подставил стакан под струю воды. "Достоинство маленькой кухни - можно, 
не вставая, дотянуться до любого уголка. В этой квартирке таких достоинств, 
пожалуй, навалом". Сделав несколько глотков холодной воды, снова взялся за 
сигарету. Вспомнился настоящий Новый Год... предыдущий. Нажрался тогда 
изрядно, до двенадцати не досидел. Помнится только, что пытался с Верой по 
душам поговорить, а потом всё... вырубился. А утром - ни жены, ни дочки. Светку 
отыскал быстро - у соседки, у Галки, спала. Вернее, обе спали, легли-то поздно, 
праздновали. Это он, как ранняя пташка. Разбудил, поднял. Светка 
раскапризничалась... А мамочка заявилась в десятом часу. И счастливая... хоть 
лимон давай. Он ей так и сказал тогда и ещё много чего наговорил, а она... молчит 
и улыбается. Странно так улыбается... Впервые подумал тогда, понял со всей 
ясностью, что это всё... больше ничего не будет. А ведь он так хотел! Эх, если бы 
всё сначала!..
Сергей плеснул в стакан водки, жадно выпил. Поморщился, но запивать не 
стал. Вместо этого прикурил от окурка новую сигарету. Задул свечу. Глаза быстро 
привыкли к темноте, да и не темно было: луна почти полная, светит ярко... В 
голове, наконец, приятно зашумело. Дошла, родимая!..
... Если бы сначала! Только где оно, начало? Откуда отсчёт вести? И от кого 
- от себя или от Веры? С Верой-то ясно. Он мог бы, наверное, если постараться, и 
день вспомнить, когда у неё началось... когда появился этот... Уже год почти, тем 
летом, в августе, пожалуй. Преобразилась она вся, будто засветилась изнутри и не 
скрывала даже. Давно он её такой не видел, и... словно глаза открылись. Страшно 
стало, обидно от этой потери и... себя жалко. И имя её ухажёра узнал быстро. В 
кухне как-то, в запарке, Вера повернулась от плиты: "Вов, подай мне нож, 
пожалуйста". Сказала и не заметила даже. А он, Сергей, хотел, было тут же сцену 
закатить, но промолчал почему-то. А ведь понял отлично, что имечко это она не с 
работы принесла. Не путает человек обычно работу с семьёй, не оговаривается. Да 
и ножи у Веры в офисе, надо полагать, не валялись. Значит, была ещё одна кухня, 
где Вера себя хозяйкой чувствовала. А вот почему не ткнул он ей тогда этим 
Вовиком, почему промолчал - это уже другой вопрос. Казалось бы, самая 
естественная реакция - скандальчик закатить. Нет, промолчал... А ведь выяснить 
всё, проследить - было проще пареной репы. Два-три раза с работы встретить, и 
попались бы голубки. Не стал! А почему?..
Ответ был страшным. Сергей даже застонал, протяжно и мучительно, как 
раненый зверь. Держа стакан на фоне открытой балконной двери, наполнил его до 
половины и осушил в два глотка. Задержал дыхание, передёрнулся. "Какой кретин 
придумал, что только первая тяжело идёт? Чем дальше, тем хуже". Ощущая во рту 
противный нефтяной привкус, пошарил рукой в пакете - захотелось есть. Яблоко... 
ещё одно... мягкая подтаявшая шоколадка - всё не то. Добрался до хлеба и чуть не 
отдёрнул руку, наткнувшись на что-то скользкое, покрытое хлебными крошками. 
"Тьфу ты, идиот! Это же сало. Чуть мимо закуски не прошёл". Резать было нечем, 
и он впился зубами в неподатливую волокнистую мякоть, пытаясь огрызть кусок. 
Пальцы скользили и срывались, по подбородку потекло. Опять до слёз, стало 
жалко себя. "Увидел бы кто сейчас. Сало жру и сам, как свинья!" Он положил 
сало сверху на пакет, рядом с двумя кусками хлеба. Поискал, чем вытереться и, 
вспомнив, достал из промокшего кармана носовой платок.
"Вот, брат, какие дела, - Сергей незаметно для себя заговорил вслух, - Так 
почему же ты тогда всё не выяснил? Только не говори о мужской гордости, что, 
мол, выше этого... Слышали эти байки, читали в толстых книжках. Семь-восемь 
лет назад ты бы такой концерт устроил по этому поводу. Уж, я-то тебя знаю! Так 
что, давай начистоту, без слюней и соплей. Или слабо? А не потому ли ты, Серёга, 
промолчал, что устраивала тебя такая жизнь? Не хахаль, конечно, - рога никого не 
украшают, а всё остальное. Сигареты на полке, как по волшебству появлялись, не 
из дорогих, конечно, но и не из дешёвых. Чтобы скотом себя не чувствовал, но и 
не зажирался, так сказать. Холодильник - полнёхонький. Наша мамочка в 
последние полгода прилично зарабатывала - дай Бог, любому мужику столько. Не 
нуждались ни в чём. И одет ты был и обут не хуже других. Даже под ёлочкой в 
этот раз подарок лежал для дочки и для тебя - одеколон хороший... А Веру 
Дедушка Мороз обошёл почему-то..."
Сергей скрипнул зубами, закурил и уставился невидящими глазами в ночное 
небо, где таинственно и загадочно перемигивались всепонимающие звёзды.
"... Спрятался, выходит, за Верину юбку. И ничего! Совесть не беспокоила. 
Как же - отрабатывал по мере сил. Супчики варил, постирушечки устраивал, за 
порядком следил... Образцовая домохозяйка! Вот и допрятался! вот и сижу...  а она 
сейчас..."
Сергей вдруг явственно, будто картинку нарисовали, увидел Веру в купе, 
летящего в ночь поезда. Рядом с ней кто-то крупный, широкоплечий, держит за 
руку. А лица не видно, словно в тени оно... И только глаза - хищные, красноватые, 
как у упыря, светятся из темноты и неотрывно глядят на беспечную Веру. Нет, не 
так! Вагончик - люксовый, международный. Купе на двоих: два мягких, уже 
застеленных свежим бельём, диванчика, щедро накрытый столик, зеркала, 
приглушённый свет... Вера и этот, без лица, сидят напротив друг друга, негромко 
разговаривают. Мужчина одной рукой разливает коньяк по небольшим 
хрустальным стаканчикам (запасливый, гад!) а второй, уверенно, по-хозяйски, 
гладит Веру по бедру, сдвигая юбку всё выше и выше. А Вере, хоть бы что, сидит 
и улыбается... вызывающе, дразняще... И смотрит... "Боже! Когда же она на меня 
так смотрела в последний раз?" И следующая картинка: Вера, уже голая, лежит на 
узеньком диванчике, мужчина - сверху. Он непрерывно движется, сопит, 
торопится - чемоданчик отрабатывает. Вера обнимает его ногами и, при каждом 
движении, слегка пришпоривает пятками, а её белые нежные руки скользят по 
широкой мужской спине, прижимают, царапают ноготками. Спина - обязательно 
волосатая... с длинными, чёрными, редкими волосками... как лысина, с чудом 
сохранившейся прядью. 
Как же ненавидел Сергей эту волосатую спину и человека без лица, 
придуманного им самим. Вместе со злобой и ненавистью неожиданно пришло 
возбуждение. Застучало в висках, заныло в низу живота. Сергей откинул голову и 
крепко зажмурился, пытаясь привести мысли в порядок и успокоиться.
Успокоишься тут. Как же он сейчас хотел Веру... собственную жену хотел. 
Когда они последний раз вместе-то были? Полтора... два года назад? Давненько! 
Сунулся он было в том году и одолел бы при желании - силёнок-то побольше. Да 
только Вера так отпрянула, так поглядела... будто слизняка коснулась. И 
отступил... всё желание пропало.
Сергей приподнял бутылку ("на два раза хватит"), отлил половину, выпил. 
Прикуривая, вдруг вспомнил, когда Вера и на него так смотрела, как на мужика в 
купе. Ведь не придумал же он этот взгляд. Но как же давно это было... В самом 
начале. Два года так смотрела, улыбалась, каждое слово ловила, каждой его шутке 
смеялась. А потом... Вот откуда отсчёт начинать надо, и не с Веры, а с себя 
самого. Как же случилось так? Что же он наделал? Ведь не в один, не в два дня 
этот ласковый взгляд сменился на испуганный, беспокойный, ожидающий, 
оценивающий... а потом и вовсе равнодушным стал. Припомнилось ещё, как 
стояла Вера с годовалой Светкой на руках посреди комнаты, а он прыгал вокруг, 
как боксёр-легковес и старался достать Веру. И злило его, бесило страшно, что 
прикрывается она ребёнком. А чем ей прикрываться-то было? А бухнись он тогда 
на колени и заговори по-человечески, и простила бы, и... улыбнулась. Так нет же! 
Ударить очень хотелось! Вот и допрыгался. Привык он к её преданности, 
поклонению, а когда забеременела Вера и стала делить свою нежность на двоих, 
отдалившись будто, тогда и сорвался. И к животу её, к будущему ребёнку, чувство 
какое-то нехорошее было - мстительное, ревнивое. Располнела Вера, 
неповоротливая стала, задумчивая. Часами могла сидеть, прислушиваться к чему-
то своему и улыбаться. И на него, нет-нет, да и глянет огромными своими 
глазищами... удивлённо так, непонимающе. Ждала... долго ждала... А его бесил и 
этот вопрошающий взгляд, и её коровья неповоротливость. Всё бесило в доме. И 
внимания ему маловато уделяли, и ухаживать стали хуже за его драгоценной 
персоной. Вот и бросился он искать внимания и восхищения на стороне. Не 
нагулялся видно в своё время. Искать долго не пришлось. Вокруг столько девок - 
молодых, стройных, длинноногих. Доступные, до ласки жадные, а уж в постели 
вытворяли такое, что Верке и не снилось. Так и пошло. Компания хорошая 
сложилась, и он, Серёжка, снова в центре внимания был - нарасхват прямо. И 
любая из этих красавиц, с лёгким сердцем замуж за него пошла бы, да только 
сидела уже дома одна жена, со здоровым пузом. И встречала она его с очередной 
гулянки, пропахшего духами и водкой, измочаленного, покорно и даже виновато. 
В доме не убрано, обед простенький (в магазин не смогла сходить, 
нездоровилось). И опять ждала: ласки, понимания, помощи. И дождалась: и 
пощёчины, и комплиментов по части крупного рогатого... Впервые он тогда в 
Вериных глазах страх заметил и нет бы остановиться, куда там! Дальше всё 
крушил, ломал, будто специально жизнь свою увечил, сук пилил, на котором 
сидел. Вроде, не так уж много времени понадобилось, чтобы разобраться и понять 
всё, но и этого хватило, чтобы потерять семью. Как же недоглядел он, как не 
понял сразу, что эти красивые, стройные и восхищённые, так же охотно 
раздвигали свои длинные ноги и для остальных. И восхищались так же, и замуж 
были не прочь... И ведь переженились некоторые из той компании! В последнее 
время, когда с Верой уже не жили, наведывался он бывало к прежним подругам, и 
к замужним тоже. Куда деваться-то? Дело мужское... И принимали, как ни в чём 
не бывало. Даже жутко становилось: а если бы сдуру тогда женился?.. а она вот 
так за спиной!.. А Вера столько лет его ждала, пока терпение не лопнуло... пока не 
появился этот... Но как не ненавидел Сергей Вериного любовника, а всё же 
завидовал. Потому что, если парень не дурак, то вернее и преданнее жены ему не 
найти...
"Это я дурак! - он стукнул кулаком в пол так, что хрустнули костяшки 
пальцев, - Слепой, круглый дурак!" И обхватив голову руками, уткнувшись лицом 
в колени, Сергей заплакал. Так могут плакать только мужчины: зачастую без слёз, 
стиснув зубы, через нос. Не то стон, не то вой одинокого полуночного волка. 
Плакал, будто тризну справлял по Вере, по семье, по всей своей исковерканной 
жизни. И не слышал он, как подхватилась и испуганно заплакала дочка, как босые 
ножки зашлёпали по грязному полу, как маленькие дрожащие руки шарили по 
стенам в поисках дверей. От лёгкого прикосновения, Сергей дёрнулся и вскинул 
голову.
- Доченька! Ты чего? Испугалась?
- Папа! Папочка! Тебя кто-то обидел?
У Сергея в голове молнией блеснуло воспоминание, как несколько лет назад 
(Светке тогда ещё трёх не было), во время прогулки, она бросилась с кулачками на 
его приятеля, в шутку хлопнувшего его по плечу. Она молотила папиного 
обидчика по ноге и плакала навзрыд. Все смеялись, а Сергей ещё долго 
успокаивал дочку, смущённый и растроганный её преданностью. Но сейчас было 
не до этого. Он пригляделся к дочери и почувствовал, как от ужаса зашевелились 
волосы на затылке. "Всё, брат! Ты сделал всё, что мог на этом свете. Сначала 
выжил из дома жену, а теперь и дочь решил угробить своим воем". Светка - 
растрёпанная, в коротком платьишке - по-прежнему держалась одной рукой за его 
плечо. Большой палец второй руки был у неё во рту, и она сосала его, как соску, 
чуть слышно причмокивая губами. Этот палец и широко открытые, но 
бессмысленные, как у лунатика, глаза на испуганном лице, потрясли Сергея 
больше, чем кошмар предыдущих суток. Недавние собственные переживания 
показались сразу ничтожными и мелкими.
- Доченька! Да, что же это?
Он попытался подняться, но неудачно - ноги не держали. Тогда Сергей 
подхватил дочку на руки и, прижав к груди, стал укачивать, как грудного ребёнка.
- Всё в порядке, милая! Всё хорошо! Никто меня не обидел. Да кто нас с 
тобой посмеет тронуть? Мы сами кому хочешь надаём! Нет, котёнок! Это у меня 
зуб болел, вот я и расплакался. Как маленький, правда?! А теперь ты пришла, и 
зуб уже не болит. Испугался!.. Всё клёво! Так ты говоришь?
- Ага, - Светка засыпала, - А мама ещё не пришла?
- Нет, моя сладкая. Она уехала. Ты же знаешь, она часто уезжает. Спи, моя 
звёздочка! Завтра в садик идти, а ты будешь сонная и некрасивая. Спи...
Она уже спала. Видно у маленьких человечков есть какие-то 
предохранители, защищающие их неокрепшие души и сердечки от бед. Потом они 
куда-то исчезают, может, растворяются, как специальные хирургические нитки. 
Взрослому на ночь хватило бы переживаний, а ребёнок поплакал и уснул. И слава 
Богу!
Сергей ещё долго сидел, баюкая дочь, целуя её и вдыхая такой родной запах 
кисловатого молока, исходящий от волос. До поры были забыты мрачные мысли. 
Все его желания и стремления сосредоточились на этом беззаботно спящем 
человечке.
- Проживём, родная! Я буду очень стараться, правда! Давай не будем 
обсуждать каким я был мужем - зелена ты ещё для подобных разговоров, но и 
отцом я, наверное, был никудышным. Не спорь, не жалей! Я уже большой 
мальчик! Хотя мне приятно, конечно, чего скрывать. Эх, милая, столько я 
наломал, что впору, вон, с балкона сигануть. И настроение подходящее. Так что, 
вовремя ты... Выпил папка немного и забыл, что он самый сильный и самый 
смелый. Теперь не забуду. И в обиду я тебя никому не дам! Если только убьют... 
тогда уж не обессудь. Да, не убьют, наверное... Хотя, в историю мы влипли 
пренеприятную. Я и сам не всё понимаю, так что не спрашивай. А для тебя я всё 
сделаю. Я воровать пойду, если ты голодная будешь. Ты только не болей, расти, 
учись. Мы ещё деток твоих понянчим. А про маму мне тоже сказать нечего. Не 
бросают мамы таких дочек, так что давай пока считать, что она уехала, а там 
видно будет. Лады?
Сергей почувствовал удивительное облегчение от разговора со спящей 
дочкой, будто душа за несколько минут очистилась от всего наносного, грязного. 
Теперь у него была ясная цель - жить ради этой крохи, сделать всё, чтобы она 
была счастлива. Чего уж проще? Завтра же на работу, найдётся что-нибудь. Много 
ли им, двоим, надо? Вопросы? Вопросов нет!
У него даже хмель прошёл. Полчаса назад один не смог встать, а сейчас 
легко и упруго поднялся с дочкой на руках, прошёл в комнату, плавно огибая все 
косяки, и уложил её поближе к стене. Опять укрыл рубашкой и пристроился 
рядом, скорее на полу, чем на матрасе. "Ну, и чёрт с ним!"
Последней его мыслью было: "Не проспать бы!"


Проспать, не получилось бы при всём желании. Луч солнца, не встретив 
привычной, зачитанной им до желтизны газеты, сорванной вместе с форточкой, 
осторожно скользнул через пыльное стекло, брезгливо, на цыпочках, пробежал по 
грязному полу и, наконец, с удовольствием прыгнул на лицо Сергея. "Вставай, 
брат! Сам просил!"
Сергей приподнялся, взглянул на часы. "Мать честная! Начало седьмого. 
Ещё часок вполне можно было поспать. Ладно! На пенсии выспимся, если 
доживём. А сейчас дел навалом. Я теперь, и за маму, и за папу. Некогда 
разлёживаться.
Довольный своими мыслями и самим собой, своей благородной ролью в 
наступающей новой жизни, Сергей пружинисто поднялся и прошёлся по квартире, 
осматривая её при дневном свете. К концу осмотра пришлось констатировать, что 
ночью она выглядела лучше. "Ничего! Приберёмся, наведём блеск и заживём не 
хуже других. Мебели, конечно, маловато". Тут он не грешил против истины. 
Кроме уже названной кладовочки, к мебели (и то с большой натяжкой) можно 
было отнести только несколько бельевых верёвок, натянутых в кухне и ванной. 
Чем не вешалки для Светкиных платьев? Почти шкаф, а главное, всё под рукой.
Очень многообещающей показалась Сергею скрытая за углом часть балкона. 
Среди явного хлама: банок, бутылок, досок, ящиков и прочего, виднелся облезлый 
угол тумбы или небольшого стола и торчали ножки стула. Всё это было покрыто 
многолетним слоем голубиного помёта, поэтому Сергей решил отложить раскопки 
до возвращения из садика.
Но самой стоящей находкой оказалась вместительная кладовка около 
балконной двери. Сергей не сразу заметил её, думая, что это просто перегородка 
между балконами, а когда открыл, то ахнул и сразу поменял мнение о прежнем 
(настоящем) хозяине к лучшему. Удивительно, что всё это богатство не растащили 
ночующие здесь бродяги, а, впрочем, оно им и не к чему. На верхней полке стояли 
несколько бутылок с растворителями, керосином и ещё чёрт знает чем. Эти вещи 
не имели большой ценности. Зато две нижних полки были плотно уставлены 
небольшими ящичками, заполненными гвоздями, шурупами, болтами и другой, 
совершенно необходимой в быту мелочёвкой, которую хороший хозяин собирает 
всю жизнь. Тут же оказалось вполне приличное пластмассовое ведёрко с 
мастерком, несколько гаечных ключей, напильников и даже небольшой 
цельнометаллический молоток, каким обычно пользуются сварщики. Всё слегка 
тронуто ржавчиной, но вполне пригодно для использования. Робинзон Крузо от 
такого подарка пустился бы в пляс. Сергей плясать не стал, но был искренне рад 
находке.
Вернувшись в квартиру, он первым делом умылся и принялся за разборку 
сумки. Светкины туфли и кроссовки поставил в коридорчике, оставив выбор 
обуви на усмотрение дочери. Потом аккуратно развесил на верёвках весь их 
небогатый гардероб. Большинство платьишек оказались неизмятыми, хотя вряд ли 
Вера согласилась бы с его мнением. Но Вера была далеко...
В кухне он задел ногой пакет с провизией и оттуда нехотя поползли 
обиженные тараканы. "Вот чёрт! Как же я вчера забыл? Яблоки помоем, 
шоколадка тоже ничего, а вот хлеб и сало... Жалко!" Взгляд упал на бутылку с 
остатками водки. Похмельем, головной болью, он никогда не страдал. Муторно, 
конечно, бывало по утрам с перепоя. Но не пропадать же добру. Да и курить после 
хорошего глотка приятнее - не натощак вроде. Он допил выдохшуюся водку и 
закурил. Будить дочку было ещё рано и Сергей минут пятнадцать простоял на 
балконе, разглядывая соседние дома и наблюдая за прохожими. Люди выходили 
из подъездов, шли на работу. Все какие-то серые, неприметные, несчастные... 
"Неужели жильё, район этот проклятый, налагает такой отпечаток на живущих в 
нём? А впрочем, что же тут удивительного? Так испокон веку ведётся. Ладно. Это 
их проблемы. Значит, устраивает, если живут тут. Мы-то со Светкой здесь не 
засидимся".
Дочка поднялась неохотно. Не выспалась, конечно. Отец заставил её надеть 
сандалии и отправил умываться. Дети - удивительные существа. Светка, пожалуй, 
ещё ни разу в жизни не пользовалась мылом по доброй воле. Но сегодня, мыло и 
зубная щётка стали для неё предметами первой необходимости. Подай и всё тут! 
Будто повзрослело дитё за одну ночь... Юная поборница гигиены смилостивилась, 
увидев в руках отца свою хлопчатобумажную футболку вместо полотенца. Всё-
таки, что-то новенькое! Она сразу забыла про мыло и щётку, умылась и долго, с 
удовольствием вытиралась.
Когда перешли к выбору нарядов на сегодняшний день, Сергей, по своей 
простоте и неопытности, допустил серьёзнейшую ошибку. Ни в коем случае 
нельзя было отдавать инициативу выбора Светке. На матрасике быстро росла 
горка перемеренных и отбракованных дочкой, платьев. Сергей, ещё недавно 
уверенный, что при таком богатом ассортименте они смогут обойтись без стирки 
целый месяц, не на шутку расстроился. "Припёр целую кучу хлама, а надеть 
нечего! Тут юбка не раскручивается "солнышком", там оборки на рукавах не 
топорщатся, а здесь и вовсе - пуговицы не того цвета. Вот тебе на! И чего Вера это 
тряпьё хранила?" Сергей уже опустошил верёвки в ванной и ввёл в действие 
кухонные резервы, когда до него, наконец, дошло, что этот маленький чертёнок, 
выражаясь детским языком, попросту воображает, а он сам, затурканный беготнёй 
и критикой, не заметил очевидного. С трудом переводя дыхание, Сергей 
облокотился на косяк и стал с любопытством наблюдать, как сосредоточенная 
Светка, манерно поджав губки и прищурив глаза (явно подражая манекенщицам и 
фотомоделям), важно ходит из угла в угол, гусиным, деревянным шагом. Её 
исцарапанные, по-детски шишковатые коленки стукались при каждом шаге, а 
маленькая худенькая попочка двигалась будто сама по себе, никак не желая 
повторять плавные колебательные движения, которые так легко и естественно 
удаются взрослым тётям. Для полного счастья Светке не хватало только зеркала 
или аудитории. Одураченный, но прозревший "кутюрье"-отец, из-за нехватки 
времени, безжалостно прервал затянувшуюся демонстрацию мод: "Вот в этом 
сарафанчике и пойдёшь". Фотомодель надулась, но промолчала... Чтобы спасти 
положение, Сергей разрешил дочери обуть сегодня новые "праздничные" 
туфельки. Мир был восстановлен.
Они уже собирались выходить, когда он вспомнил о дверном замке. 
Открытой квартиру уже не оставишь - вещи тут... Пришлось чуть задержаться, 
сбегать на балкон и закрепить скобу ещё одним гвоздём. На это ушло всего 
несколько минут. Теперь дверь хоть и "ходила" немного, но держалась крепко. 
Большего пока и не требовалось. Сергей рассчитывал вернуться быстро, чтобы 
привести квартиру в порядок.
На улице Светка, привычно устроившись у отца на шее, занялась, наконец, 
своим любимым делом, которое было на время отложено из-за утренней 
примерки. Любимым делом Светки, как и большинства детишек, было задавать 
вопросы. И эти вопросы посыпались на Сергея сверху, как глас Божий: обычные и 
неожиданные, серьёзные и смешные. ...Когда приедет мама? Где мы поставим 
телевизор? Куда ушёл тот страшный дядька? Есть ли тут девочки? А как их 
зовут?.. Сергей отвечал, успокаивал, отшучивался...
Только в садике, в раздевалке, он заметил, в каком беспорядке находятся 
волосы дочери. К счастью, на полочке Светкиного шкафчика нашлась небольшая 
расчёска - этого требовали правила. Причесав дочку, Сергей сунул расчёску в 
карман. "Придётся теперь всё время с собой таскать. Единственная!"
Оставив дочь на попечение воспитательницы и успокоившись по её поводу 
на целый день, Сергей неторопливо пошёл по улице. Пока голова была занята 
составлением перечня самых неотложных дел, ноги привычно топали по 
проторенному, сотни раз пройденному пути. Он заметил свою ошибку, только 
войдя в подъезд и коснувшись почтового ящика. "Ну, что уж теперь? Пришёл, так 
пришёл! Может, оно и к лучшему. За почтой, кстати, надо будет заглядывать". 
Сейчас ящик, конечно, был пуст, почтальоны ходили после обеда. Сергей 
поднялся к своей квартире и несколько минут прислушивался, прижав ухо к 
двери. Тишина. Он надавил на кнопку звонка, даже не задумываясь, что сказать, 
если дверь всё-таки откроют. Представилось вдруг, что открывает Вера - 
заплаканная, испуганная... "Где вы были? Что случилось? Я уже в милицию 
собралась!" И сразу, как дурной сон, закончится этот кошмар, и они всё начнут 
сначала. Уж он постарается. Он всё сделает... Надежда растаяла, вытесняемая 
обидой и злобой - на себя, на свою вчерашнюю растерянность. "Кретин! Какого, 
спрашивается, я им запасной ключ выложил? Подцепил бы вместе с документами 
и всё. Попробуй, проверь - сколько ключей было! Так нет! Расклеился, как баба! 
Идиот! Столько барахла можно было за день перетаскать. Кусай локти теперь. 
Крепок ты задним умом, брат! Вот уж точно - задним..."
Замирая при каждом шорохе, Сергей бесшумно пробежался по всем этажам 
и выкрутил пару лампочек. "Вам, соседушки дорогие, они всё равно не нужны. 
Вы, после вечерней зорьки, слепыми и глухими становитесь. Вот и хрюкайте в 
темноте на здоровье. Размножайтесь делением, амёбы несчастные!"
Внизу, он выдернул из чьёго-то почтового ящика вчерашнюю забытую 
газету, завернул в неё лампочки и пошёл прочь.
По дороге к малосемейке, следуя намеченному утром плану, Сергей отыскал 
в одном из дворов заброшенную детскую песочницу и всыпал в газетный кулёк, 
прямо на лампочки, несколько горстей грязноватого песка. "Пригодится 
сантехнику отскабливать. За неимением чистящих средств".
Он сделал неприятное открытие (сколько ещё таких открытий ожидало 
впереди), когда полез в карман за сигаретой. В пачке оставалось всего две штуки. 
Для курильщика табак важнее хлеба. Сергей миновал несколько киосков, пока не 
нашёл самые дешёвенькие (без фильтра) сигареты. Денег хватило на четыре 
пачки. Ничего, что горло дерут - надольше хватит. "Однако, с работой волынить 
нельзя. Этак мы ноги протянем. Но не разорваться же мне?!" Он успокоил себя 
мыслью, что на сегодняшний день, чистота в квартире - самое важное дело. Хотя 
бы из-за дочки. Поиски работы пришлось отложить на завтра.
Открывая дверь своего нового жилища, Сергей с удивлением почувствовал, 
что испытывает спокойное, радостное умиротворение. Будто действительно домой 
пришёл. Суток ведь ещё не прошло, а уже что-то своё, родное. Как быстро человек 
привыкает ко всему... даже к плохому.
Вчерашний визит Креста "со товарищи" и состоявшийся при этом разговор 
прокручивался в голове Сергея к месту и не к месту, как рекламные ролики на ТВ. 
Вспоминались разные мелочи и детали, сказанные вскользь слова, которые вчера 
его оглушённый мозг просто не в состоянии был воспринять. "Получается, что 
парень этот, - Игорь, вроде как выручил нас со Светкой. С жильём-то... Ни в 
подвалы, ни в канализацию мы бы, конечно, не полезли, на вокзале бы перебились 
ночь... ну, а сегодня, а завтра? Выходит - выручил... Вот тебе и мафиози. Или это 
старая игра в плохого и доброго дядю? Чтобы я служил вернее? Кнут и пряник... 
Отслужу... Сколько там? Сорок тысяч за два месяца отдать надо? Если для 
ровного счёта, возьмём в месяце двадцать рабочих дней, то по штуке в день 
заколачивать нужно. Плёвое дело! Потом ещё месячишко, а для верности - два, на 
себя поработать, чтоб на всю оставшуюся жизнь хватило и... шабаш! На 
заслуженный отдых! Осталось только работу такую найти. Всего и делов-то!"
Эти мысли не мешали Сергею заниматься делом. Из оставленной 
предыдущим квартирантом кучи, он отобрал несколько подходящих тряпок. "Не 
придёт же этот бомжара за своими нарядами? Ну, а придёт, так отдадим. Мы - не 
жадные. От мытья пола эти лохмотья грязней не станут. Пожалуй, наоборот. Полы 
бы не испачкать!" Бросив тряпки в ванну, он открыл воду (пусть отмокнут) и 
вернулся на балкон. Из хлама за углом он откопал вполне приличный стул, только 
грязный донельзя. Тумбочка, к сожалению, реставрации не подлежала. Она вся 
покорёжилась и рассохлась от дождей и солнца. Сергей вымыл стул прямо на 
балконе и оставил сохнуть на солнышке. Первая мебель...
Чистка плиты, раковины и унитаза отняла уйму времени. Грязь, желтизна и 
жир никак не хотели поддаваться песку. Сергей понимал, что безбожно царапает 
эмаль, но выбирать не приходилось. "Как раньше обходились без чистящих и 
моющих средств? Полы и столы ножами вроде скоблили. А посуду, а чугунки? А 
стирали как? И жили ведь! Не грязнее нас были..."
Когда устали руки, а пальцы стало сводить от напряжения, он бросил на 
время чистку сантехники и взялся за освещение. Для Сергея - электрика со стажем 
- это был скорее отдых. Даже отсутствие инструмента не смущало, хотя 
плоскогубец, конечно, не хватало. Расплескав молотком, кусок алюминиевой 
проволоки и загнув второй конец петлёй, он получил довольно приличную 
отвёртку. Без изоляции, правда. В кладовке на балконе нашёлся заляпанный 
краской электрический патрон и Сергей быстро сделал "контрольку" - для поиска 
повреждений. Выключатели (за исключением коридорного) и розетки были на 
местах. Их нужно было только закрепить и кое-где подтянуть контакты. Сергей 
выкрутил пробки и принялся за дело. Через десять минут в комнате уже горел 
свет. Дело пошло... Осталась только одна лампочка и, выбирая между кухней и 
ванной, Сергей отдал предпочтение ванной. Там даже днём было темновато, а 
вечером и подавно. В коридорчике можно обойтись и без света. Пришлось только 
обломать оголённые концы проводов, а сами провода свернуть и затолкать в дыру 
из под выключателя - до лучших времён. Он привёл в порядок по одной розетке: в 
комнате и в кухне. Хватит пока, тем более что втыкать в них нечего. Ещё долго 
эти "пятачки" без дела скучать будут. Но ведь и Москва не в один день 
строилась... 
С планом ГОЭЛРО было покончено быстро. Сергей, закурив, несколько 
минут любовался результатами своего труда, переходя из комнаты в ванную. При 
ярком освещении, ванна и унитаз показались ещё страшнее, и Сергей снова взялся 
за тряпку. В перерывах (а руки уставали быстро) он по-прежнему находил работу 
в комнате и кухне. Попробовал было протереть обои мокрой тряпкой, но 
дешёвенькая бумага тут же расползлась, как промокашка. Пришлось взять сухую 
тряпку, и плесень постепенно отступила, оставив после себя темноватые пятна. 
Целых полдня, ни разу не присев, он мыл, скоблил, снимал паутину и драил 
проклятую сантехнику. В конце концов, будто преклоняясь перед таким 
упорством, ванна как-то сразу, в один момент, побелела. Потеряв лидера, быстро 
сдалась и остальная мелочёвка. Промыв ванну холодной водой, Сергей 
удовлетворённо расправил уставшие плечи. "Светку, пожалуй, страшновато, а сам 
бы влез, искупался".
Перед тем, как в последний раз, капитально вымыть полы, он внимательно 
осмотрелся: что ещё нужно сделать, чтобы не сорить потом. Бачок и дверной 
замок... Но тут без плоскогубец не обойтись. Опять надо идти с поклоном. И 
резину, кстати, тянуть некогда. Третий час уже. Скоро за Светкой топать.
В дверь напротив стучать не хотелось. Не столько из-за холодного приёма, 
сколько из-за матрасика. Никак не получалось его вернуть сегодня. Спать-то на 
чём? "Ладно. Попозже зайду, извинюсь". Он прошёл к двери вчерашнего 
любознательного дятла и, предвкушая удовольствие, постучался. И точно! Всё 
повторилось до мельчайших подробностей. После первого "хто?", Сергей на 
цыпочках, стараясь не расхохотаться, вернулся к своей двери и стал ожидать 
продолжения. Своим стуком он будто вызвал целую лавину этих "хто?". "Хто?" 
жили сами по себе, они приближались и удалялись, разрастались и множились. 
Сергей представил, как его отважный сосед возвращается в кухню к прерванному 
обеду, но после каждых пяти ложек борща вскидывает голову и кричит: "Хто?". 
Интересно, конечно, было бы узнать: сколько это могло продлиться, но время 
поджимало, и Сергей постучал ещё в пару квартир. Никого... Да и не удивительно. 
Время-то рабочее. Пришлось вернуться к соседке. Она оказалась дома.
Как и вчера, женщина молча встала на пороге. Белая блузка, тёмная юбка... 
То ли только пришла, то ли уходить собралась. Впрочем, какая разница? Застал, да 
и ладно. Сейчас, при дневном свете, ему удалось рассмотреть соседку получше. 
Она оказалась намного моложе и миловиднее, чем представлялось ему вчера. Лет 
тридцать, вряд ли больше. Только лицо действительно очень бледное, будто и не 
июнь на дворе, и какое-то неживое, отрешённое, как у монашки. Каменное лицо... 
А ведь эту монашку если приодеть, подкрасить и волосы распустить (вон ведь 
узел какой!), то и батюшка, пожалуй, в искус впадёт... 
- Здравствуйте! Это опять я. Извините, если разбудил вчера, уж больно 
неожиданный у нас переезд получился. Спасибо вам большое за матрас. 
Выручили. Если можно, мы оставим его ещё ненадолго. Наш спальный гарнитур 
ещё в лесу растёт.
Женщина не ответила, не смягчилась, не улыбнулась. Просто стояла и 
ждала, когда он заговорит о деле. Сергей смущённо прокашлялся.
  - А хозяин дома? Мне бы инструмент кое-какой. Замок на дверях надо 
сделать и...
- Что нужно? - будто два кусочка льда за шиворот упали.
- Плоскогубцы и отвёртку помощней. Там надо хорошие шурупы закрутить, 
чтобы опять не высадили. Народ у вас тут отчаянный. Да!.. И ещё нож, 
пожалуйста! - крикнул Сергей в уже закрытую дверь.
К дверям, захлопывающимся перед носом, он уже начал привыкать, поэтому 
терпеливо ждал. Через минуту дверь отворилась, и соседка протянула ему 
инструменты.
- Нельзя через порог! - он шутливо отпрянул. Какого чёрта, спрашивается? 
Ведь не верил никогда в эту бредятину, а тут словно за язык кто дёрнул. Женщина 
не отреагировала. Вытянутая худенькая рука, с железяками на открытой ладони, 
чуть заметно дрожала от напряжения. "Сейчас повернётся и уйдёт", - с опаской 
подумал Сергей. Он торопливо подхватил инструменты, буркнул "спасибо" и 
отправился восвояси. "Вот ведь чурбан с глазами! - подумалось как-то вяло и 
беззлобно, - Как отмороженная! Хоть бы разозлилась, что ли".
Отвёртка оказалась что надо, а вот старенькие плоскогубцы, к немалому 
удивлению Сергея, не имели изоляционных ручек. Редко такое увидишь. "То ли у 
них инструмента навалом - на все случаи жизни, то ли - хозяин аховый... или его 
вовсе нет!" Разрушив, таким образом, семью своей молчаливой соседки, он хотел 
было взяться за дело, но недавние мысли о борще напомнили, что у него с утра 
крошки во рту не было. "Надо перекусить". Он разобрал пакет. Яблоки, 
шоколадку и чай - в кладовку, на чисто вымытую полку. Хлеб и сало положил на 
подоконник, сполоснул и повесил на верёвку пакет. Мысли о тараканах аппетита 
не прибавляли, но меню, к сожалению, было небогатым. "Обрезать можно со всех 
сторон и пойдёт!.." Нож не резал... Сергей даже удивлённо повертел его в руках - 
может не той стороной?.. Обычный кухонный нож с белой пластмассовой ручкой. 
И тупой, как... коленка! "Холостячка!" - Сергей решительно кивнул своим мыслям 
и отправился на балкон за напильником. Через пару минут он уже жевал наспех 
приготовленные бутерброды и мечтал о чашке горячего чая. Обидно! Заварка есть, 
а воды вскипятить не в чем. Да и наливать не во что... Тоже проблема! Светку 
вечером купать нужно, а как подогреть воду? Не в ведёрке же пластмассовом...
Поев, он запил свой скромный обед (завтрак? ужин?) холодной водой, 
перекурил и, взглянув на часы, заторопился. С бачком управился быстро. 
Подрегулировал поплавок и, после нескольких попыток, добился нужного уровня 
воды. Порядок! 
Оставался только замок. Сергей сорвал с косяка скобу, забил дыры из под 
гвоздей наструганными щепочками и, тщательно примерившись, закрепил скобу 
снова - теперь уже длинными, мощными шурупами. Закрыл замок. Дверь сидела 
мёртво. "Теперь уже так легко не высадят, хотя замок, конечно, хреновенький. А 
может у Креста и ключик запасной имеется - для внеплановых проверок. Чтобы 
мы тут в роскоши не погрязли, так сказать. А то, вон, в первый же день стульчик 
появился, матрасик. Не по средствам живёте - скажет!"
Разговаривая сам с собой (с умным человеком и поболтать приятно), он 
дважды помыл пол и вытер насухо. Потом, разувшись, в одних носках, Сергей с 
удовольствием прошёлся по влажному, чуть липнущему линолеуму. Постоял 
посреди комнаты, пощёлкал выключателем. Красота! Чисто, свежо и, как ни 
странно, ... уютно. Ну, а теперь, в садик.
Дочку, как обычно в это время. Он застал на игровой площадке. Подхватил 
на руки, закружил. Сам не ожидал, что так соскучился за день. Вгляделся в родное 
личико, в серые, широко распахнутые глаза.
- Ну что? Пойдём домой, котёнок?
- Домой?! - Светкины глаза открылись ещё больше, буквально 
округлившись от удивления и радости.
Сергей чертыхнулся про себя. "Надо же было ляпнуть!"
- Туда где мы ночевали вчера. Мы теперь там будем жить. Недолго, конечно. 
А разве тебе не понравилось там? Места много! Можно петь, бегать, кувыркаться. 
Можно платья мерить и ходить по комнате - форсить, - Сергей не удержался и 
съехидничал. Он уже посадил дочку на шею (на "загривок", как они говорили) и 
не спеша, шёл по улице. Светка, в ответ на неуместную иронию, только фыркнула.
- Папочка! Но у нас же ничего нету! Ни телевизора, ни игрушек, ни мыла... 
Как же мы будем?
Светкин перечень, необходимых для жизни вещей, оказался на удивление 
коротким. Отец мог бы продолжить этот список до бесконечности. Гораздо проще 
было сказать, что у них есть... Стул!
- А мы гулять будем... долго. К тому же я такой порядок там навёл... ты 
просто ахнешь! - он с увлечением стал рассказывать о проделанной за день работе, 
но Светкиного терпения хватило ненадолго. Чистота её не интересовала, а с 
порядком она вообще была не в ладах: боролась с ним по мере сил в прежней 
квартире и в новой, конечно, мириться тоже не собиралась.
- Пап! Давай хоть ненадолго домой сходим. Может мамочка приехала? 
Телевизор посмотрим, а потом спать пойдём туда... где чисто.
Сергей был очень рад, что Светка не видит его лица. "Как же ей объяснить-
то? Какие слова найти, чтобы поняла и не дёргала, не терзала?"
- Мамы ещё нет, доченька. И попасть мы туда - домой, не сможем. Дяди 
ключи забрали. Потерпи, милая. Всё у нас будет. Потерпи, пожалуйста.
- И телевизор будет? - сочтя молчание отца за согласие, Светка печально 
вздохнула, - Эх, надо было нам кассеты взять с мультиками, а то смотреть нечего 
будет.
Сергей опять промолчал. Не говорить же, что если они смогут купить 
телевизор и видеомагнитофон, то уж на кассеты как-нибудь наскребут. Чтобы 
спасти настроение и себе и Светке в этот, неплохой в общем-то, денёк, он 
торопливо предложил:
- Давай поиграем, дочик.
- Во что?
- Ну, в слова... в загадки или "угадай мелодию".
- В мелодию! В мелодию! - Светка захлопала в ладошки и попыталась даже 
попрыгать у него на шее. Сергей покрепче сжал руками тоненькие лодыжки 
дочери. "Не свалилась бы!"
- Ты первый, пап!
Могла и не говорить. Он всегда был первым и всегда проигрывал.  Их игра 
была копией популярной телевизионной передачи, только вместо оркестра 
мелодии напевали они сами - по очереди, конечно. Второй - должен был угадать. 
Светка всегда безбожно фальшивила, но убедить её в этом было совершенно 
невозможно. В лучшем случае, под благодушное настроение, в ответ на отцовский 
упрёк "не похоже ведь!", она могла заметить: "А мне без слов тяжело петь!". "Ну, 
так пой со словами!" - горячился отец. "Ага, хитренький какой! Ты тогда сразу 
угадаешь", По правде говоря, он сильно сомневался даже в этом, хотя на слух 
никогда не жаловался. Проигрывал он и потому, что сам-то использовал десяток 
одних и тех же популярнейших песенок, чтобы не ставить дочку в трудное 
положение. Вот и сейчас он стал негромко напевать мелодию из известного 
мультика. На втором такте Светка торопливо шлёпнула его по макушке - нажала 
кнопку. Когда Светка входила в азарт, кнопке доставалось сильно.
- От улыбки хмурый день светлей, - подхватила она знакомую песенку, - От 
улыбки в небе радуга проснётся...
По вокальным данным ей было далековато до Апиной или Овсиенко, но она 
вкладывала в пение столько души, так размахивала руками и так орала, что улица 
действительно озарилась улыбками прохожих. Люди расступались, 
оборачивались, хлопали в ладоши...
- Опять угадала! - притворно вздохнул Сергей, - Первая звёздочка.
По заведённому Светкой порядку, они пользовались для подсчёта 
набранных очков бананами, костями или звёздочками. В этой игре "валютой" 
были звёздочки.
 - И выхожу в финал? - с надеждой спросила дочь.
- Да подожди в финал-то! Только начали. Я ещё не угадывал. Давай пой.
Сверху донеслось что-то заунывное, но смутно знакомое. Сергей надеялся, 
что Светка, как это частенько бывало, от усердия вставит в мелодию несколько 
слов. Хоть какая-то подсказка. Но не тут-то было... "Странно! И всё же знакомая 
вещь! Но откуда же она такое старьё знает?"
- Марш "Прощание славянки", - решился он, наконец.
- Ты что, пап? - Светка свесилась с его плеча как заправский джигит-
наездник, стараясь заглянуть в лицо, - Такой песни и нет вовсе. Как же ты не 
угадал, балда? Это же "Осенний поцелуй"! Пугачёва поёт. Или ты шутишь?
- Какие уж тут шуточки, - ошарашенный отец постарался принять первое 
поражение с достоинством, - Просто не угадал. Действительно - балда! И как же 
это я?
Он готов был спорить на что угодно, что это всё-таки было "Прощание 
славянки".
Когда они входили во двор малосемейки, финалист определился 
безоговорочно. Восемь-один в пользу Светки.
Поднялись наверх. Сергей, немного нервничая, открыл дверь. "Давай 
разуемся, дочик. У нас теперь чистенько". Маленькая хозяйка походила по 
квартире, заглянула в ванную и на балкон. Отец, ожидающий её оценки, наконец, 
не выдержал:
- Ну как, котёнок? Хорошо у нас стало?
- Хорошо... Пойдем, погуляем.
И всё... Сергей тяжело вздохнул, подавляя обиду. "За грошовую шоколадку 
она бы меня обязательно поцеловала. Приучили благодарить. А за целый день 
пахоты только "хорошо" заслужил... Но, с другой стороны, разве это не самое 
главное, чтобы ей хорошо было? Для этого ты и живёшь, брат", - он встряхнул 
головой:
- Пойдём, милая. Сейчас, я только газету возьму. Почитаю, пока ты бегать 
будешь.
Две скамейки у подъезда были переполнены женщинами разных мастей и 
возрастов. Между скамейками, опираясь на палку, стоял высокий, сутулый дедок 
и привычно разглагольствовал о положении в стране. Его, пожалуй, никто и не 
слушал. Бабы, разбившись на группы по интересам, судачили о своём. За 
несколько секунд, Сергей узнал заключительную часть рецепта закатки 
"синеньких", кое-что из уринотерапии и "какая всё-таки стерва Тамарка с пятого 
этажа". Всё перекрывал прокуренный голос деда: "Киоскёрам много воли дали - 
вот в чём дело! Все деньги к им уходют, и зарплаты, и пенсии... Позакрывать все 
киоски на хрен, и дело с концом. Спекулянты чёртовы!" С ним никто не спорил.
Детская площадка напоминала недавнее поле боя. Небольшая 
четырёхместная карусель сорвана с оси и валяется, как позабытая ребёнком-
великаном юла. Сидение подвесных качелей оторвано от металлического прута 
толщиной в палец ("кувалдой что ли молотили?"), а сам прут - перекручен и 
изогнут, как перевёрнутый знак вопроса. Не лучше выглядели и разнокалиберные 
лесенки для малышей, и большой шар-глобус, сплетённый из толстенных 
арматурин. Пустая песочница давно использовалась как отхожее место для собак 
и... прочих. И только перекладины турников, отполированные руками будущих 
шварцнеггеров и ван-дамов, изувечивших от избытка энергии и просто от дури всё 
вышеперечисленное, победно поблескивали в лучах заходящего солнца. "Дети - 
цветы жизни! Всё лучшее - детям!" - пробормотал Сергей, оглядываясь. "Цветы 
жизни", похоже, ничего хорошего от этой жизни не ждали и довольствовались 
тем, что было. На детской площадке резвилась стайка девчонок с мячами и 
скакалками. Чуть поодаль, на траве, двое мальчишек играли в бадминтон. Вернее, 
пытались играть... Им никак не удавалось сделать более двух ударов подряд. На 
площадке для сушки белья несколько пацанов постарше лениво пинали мяч.
- Ну, иди, знакомься... играй, - сказал Сергей дочке, осторожно усаживаясь 
на поверженную карусель, - А я тут посижу, почитаю.
Дочка подошла к девочкам, встала в сторонке, приглядываясь. Сергей за неё 
не волновался. Светка была прирождённым лидером: и в детском саду, и у себя во 
дворе. Вся в Веру. Все вокруг неё крутятся.
Он развернул газету, но читать не стал. Болтовня старика и вид изувеченной 
площадки, странным образом соединившись в его сознании, придали мыслям 
неожиданное направление.
"Как же до такого бардака дошло? Ведь вся страна сегодня, как эта детская 
площадка. И конца не видно!.. И детишки эти даже не знают, что ещё десять-
двенадцать лет назад всё было по-другому. Для них это уже история или... 
фантастика. Застой... Чего же нам не хватало тогда? Хотя, с другой стороны, нас 
никто и не спросил. Боже! Да вернуть то время, ни одного анекдота бы не 
рассказал и другим не позволил. Стоял бы у телевизора шесть часов, пока Леонид 
Ильич свой доклад читает. Ей-богу, стоял бы... по стойке смирно. Ведь по 
сравнению с нынешним времечком получается, что не строили мы тогда 
коммунизм, а жили при нём! И не замечали... Что же произошло? Как же мы 
позволили раздолбать величайшую державу в пух и прах? Наверное, эти чудилы, 
инициаторы развала, уже и сами не рады. Но где уж тут сознаться! На их век 
хватит! Поживут в своё удовольствие, по заграницам поездят. В своей стране без 
охраны ни шагу. Конечно, драгоценные особы от террористов, от маньяков 
защищать надо. Да только получается, что весь народ сегодня - террористы и 
маньяки. Довели людей, хотя терпеливые мы удивительно... Докатились... Куда уж 
городу скамейками, фонарями и детскими площадками заниматься, когда бюджет 
трещит, когда долги висят астрономические: За газ, электроэнергию, по зарплатам 
и пенсиям. Да ещё и коттеджи городскому начальству строить надо... И не киоски 
страну сгубили. Разве плохо, что в любое время можно сигареты, шоколадку или 
бутылочку взять? Не киоски, а дяди бестолковые, которые не подумали, что, 
возводя границы, рвут все связи, всю экономику. Вот и встали заводы и фабрики. 
А все эти фирмы и фирмочки (и Верина - в том числе) ничего не производят. 
Посредники... А что ещё страшнее: мировоззрение стало меняться - у молодёжи 
особенно. Заработать любой ценой и, желательно, без усилий. И потому каждый 
второй недоросль - потенциальный рэкетир, а каждая вторая девица - 
потенциальная проститутка. Только цену угадать надо. И идут на это охотно, без 
угрызений совести. Сама мораль изменилась. Разве этих ребят на завод или 
фабрику загонишь? А кто же через десять-двадцать лет работать будет? И что 
вообще будет через двадцать лет?"
Ему в плечо уткнулась Светка. По её молчанию, по тому, как беззащитно 
прижалось к нему худенькое тело дочери, Сергей сразу понял - что-то случилось. 
Он потянул дочку за руку, поставил перед собой.
- Что, милая? Кто обидел?
- Никто... - в глазах Светки плескалась такая недетская, такая неизбывная 
тоска, что он испугался. - Пап, пойдём в наш старый двор. Я там поиграю.
- Что случилось? - он даже слегка встряхнул дочь за плечи, - А, ну-ка, 
рассказывай!
- Ничего... Я хотела попрыгать с ними, а Наташа не разрешила. Пойдём в 
наш старый двор. Хоть на немножечко...
Сергей оглянулся. Одна из девочек, присев на корточки, раскручивала по 
кругу скакалку, держа её за один конец. Остальные - прыгали. Места в кругу 
хватало, по меньшей мере, ещё на десять человек.
- Как это не разрешила? - он ошарашено посмотрел на дочку, - Почему?
- Но это же её скакалка!
Он снова испытал нечто похожее на свой ночной ужас. Светка не плакала, 
не жаловалась. Она приняла отказ, неведомой ему Наташки, как должное! И это 
его Светка! Это его кроха, которая радостно тащила во двор все свои игрушки, 
которая... "Всё! Больше не могу!" Злоба подбросила его как пружина, поставила 
на ноги, подтолкнула в спину... "Пора наводить порядок в этом долбаном 
королевстве! Это что же? Тоже ультрановая мораль? Только детская? Семьдесят 
лет прививали чувство коллективизма, учили делиться, не жадничать, а отучили за 
десять... Какой десять? Этим соплячкам по пять-шесть лет, а они уже..."
Светка испуганно семенила рядом. Ей было хорошо знакомо отцовское 
выражение лица - дома видела не раз. Обычно, оно не предвещало ничего 
хорошего.
- Пап! Папочка! Мне уже не хочется прыгать. Ну, их! Давай в загадки 
поиграем или в мелодию...
Он уже вошёл в нестройно прыгающий круг, присел на корточки. Скакалка 
хищно обвила ноги и замерла.
- И кто же у нас тут Наташенька? - приторно ласковый голос чуть заметно 
дрожал от ярости.
Взгляды девочек непроизвольно скрестились на пухлой, белобрысой 
конопухе с анемичным простоватым лицом.
- Ты - Наташа?
Девочка кивнула, коротко взглянула на смущённую Светку и опустила 
глаза.
- Тебе что, скакалки жалко? Она ведь, - Сергей обнял дочку и прижал к себе, 
- даже в руки её не брала. Попрыгать с вами хотела и всё. Мы только вчера 
приехали, никого тут не знаем, а вы так встречаете. Не стыдно? Или ты жадина?
Девочка покраснела и покачала головой.
- Эй! Ты чаво?
Он даже не сразу понял, что окрик относится к нему. Но требовательный 
визгливый голос не успокаивался:
- Ты чаво, я спрашиваю?
Сергей обернулся и сразу оказался в центре внимания всего двора. К нему 
были обращены лица сидящих на скамейках женщин и деда-политинформатора. 
На балконах, как в театральных ложах, оживились зрители, и даже пацаны, 
позабыв про мяч, подошли поближе в предвкушении скандала.
- Чаво к дитям пристаёшь? Ишь зенками захлопал!
Кричали со скамейки. Женщина средних лет, надо полагать - мать Наташки. 
Сергей действительно от удивления захлопал глазами, тряхнул головой, пытаясь 
отогнать наваждение, и машинально выпрямился. Это было нечто! Такой сочной 
роскоши, такого буйного праздника мяса, жира, складок и подбородков ему ещё 
видеть не доводилось. При росте метр шестьдесят (вряд ли он ошибся больше, чем 
на два-три сантиметра), она весила, по меньшей мере, сто сорок - сто пятьдесят 
килограммов. Добрый стольник лишний! Центнер! Её основание (попросту говоря 
- зад) занимало треть скамейки и ещё чуть свешивалось, переливалось через край, 
как убегающее из кастрюли тесто. Сергей начисто позабыл, что к нему обращены 
десятки любопытных лиц и откровенно разглядывал чудо-бабу. Это было похлеще 
кошмаров Гойи. Бедный Рубенс напрасно прожил свою жизнь, ибо его красотки 
рядом с этой Матреной, выглядели худосочными и костлявыми девочками-
переростками. Кустодиев, наверняка, разорвал бы в клочья своих "Купчиху" и 
"Купальщицу" и подрядился бы красить заборы. "Боже всемилостивейший! 
Воистину, безгранично твоё могущество и неисчерпаема твоя фантазия! Это же 
надо такое слепить! Карьер глины вбухал владыка, не меньше..." Маленькая, 
узколобая голова увенчана узелком жидких, прилизанных волос. Лицо - круглое, 
как блин - густо испещрено поджарками-оспинами ("Будто черти горох 
молотили!"). Из под кокетливо выщипанных бровок, зло голубеют небольшие 
свиные глазки, подпираемые снизу пухлыми щеками. Шеи - нет, и голова 
покоится прямо на могутных, ильемуромских плечах. Отсутствие шеи 
компенсировалось многочисленными подбородками, которые, наслаиваясь друг на 
друга, сбегали каскадами и исчезали под воротом платья, чтобы разбиться об 
арбузные монолиты грудей. Платье - без изысков: дыра для головы и две - для рук. 
Явно - не от Кардена. Но и такое где-то найти надо. "Запорожца" раздела", - ахнул 
про себя Сергей, - "Горбатого". Руки выше локтей, по толщине и объёму 
напоминали ляжки (простите, бёдра) женщины средней комплекции. Что 
напоминали её настоящие ляжки (простите, бёдра!) Сергею думать не хотелось - 
замутило сразу. Во всяком случае, колени она держала широко разведёнными, по-
мужски. И вряд ли ей удалось бы, при всём желании, свести их вместе или 
положить ногу на ногу. "Да-а, хороша! Это же надо!.."
Матрёна, смущённая его пристальным взглядом, заёрзала, заколыхалась и 
резко сбавила тон: 
- Ты чаво эта?.. Чаво уставился-то?
  У Сергея прошла вся злость. Более того... Ошалев за последние сутки от 
ударов и ударчиков, от сюрпризов и сюрпризиков, и окончательно добитый 
созерцанием этой гранд-бабы, он готов был впасть в другую крайность. Его 
просто распирало от веселья. Широко улыбаясь, он ответил:
- Я-то ничаво. А ты чаво?
Матрёна совсем растерялась и переключила своё внимание на дочку:
- Наташка! Ты чаво скакалку бросила? Забудешь! Ложишь где попало, а 
потом хнычешь. Завяжи на поясе, если прыгать не будешь.
К немалому удивлению Сергея, Светка, как ни в чём не бывало, уже играла в 
мяч с двумя девочками-ровесницами. После неудачных бросков, она хмурила 
бровки, размахивала руками, что-то доказывала. "Вот егоза!" - он улыбнулся, - 
"Пять минут назад чуть не плакала, а сейчас права качает. Вы ещё не 
догадываетесь, мелюзга, на кого нарвались. Все под её дудку плясать будете. Не 
мне же одному..."
В отличном настроении Сергей вернулся к карусели, уселся и стал искоса 
разглядывать потрясшую его воображение, женщину. "А ведь её специально с 
краю усаживают! Если она посередине сядет, то двум бабкам придётся стоять. А 
так, ползадницы свисает, но бабульки сидят. Ползадницы - две бабули средней 
величины", - вывел он несложное уравнение и дал волю фантазии. Любил иногда 
вот так - по внешнему виду, по первому впечатлению - прикинуть, как человек 
живёт, чем дышит. А тут такой экземпляр. Подарок прямо!
"В авторитете моя Матрёна! Вон как бабули ей в рот заглядывают, каждое 
словечко ловят. Это она, пожалуй, про "синенькие" объясняла. Мастерица, 
должно быть, насчёт жратвы... А про "стерву Тамарку с пятого этажа - не она! 
Матрёна жаловаться не стала бы. Она бы ту Тамарку грохнула, и дело с концом. 
На лестнице бы встретила, задом чуть колыхнула, и ушла бы Тамарка вниз вместе 
с лестничным пролётом... Крепкая баба! И живёт крепко, надёжно - на картошке и 
макаронах. Дома две книжки, не больше... Расчётная - за квартиру и 
сберегательная, со старых времён. Все деньги пропали, пока она прикидывала, как 
бы их повыгоднее вложить. Сейчас на них и булку хлеба не купишь, а всё равно 
хранит. А вдруг?.. Через годик ещё и "Букварь" появится - Наташка подрастает. 
Это уже библиотека получится! Семейное чтение... Изба-читальня! Вот так и 
живут... Ах, да! Муж ещё... невысокий росточком, худенький. Почему у таких вот 
бабищ, мужья всегда невысокие, худенькие и жилистые, как... тореадоры? Хотя, 
что же тут непонятного? Такую ниву обработать... На этакий салат не у всякого 
майонеза хватит... Поневоле будешь жилистым и худым. И что уж совсем 
удивительно: носится он со своей Матрёной, как с писаной красавицей, ревнует ко 
всем. Видно, тятька в детстве родительскими подзатыльниками повредил ему и 
гипофиз, и этот... гипоталамус. И нарушился у бедного парня не только рост, но и 
сексуальная ориентация напрочь съехала. На работе по нему молоденькая 
кладовщица сохнет, глазки строит, лопату поновей подсовывает, а он, как свою 
зазнобу вспомнит, так слюни до колен и брюки жмут. Вот и пойми его... И 
мужикам, на работе или собутыльникам, он может этак гордо и небрежно заявить: 
"Вчера со своей в кино ходили. Умный фильм, поучительный". Так 
шестнадцатилетние парни своими первыми победами хвастаются: скучающе, 
небрежно - что, мол, тут нового? А бедные мужики понять не могут: всерьёз он 
говорит или придуривается, и как он вообще со своим монстром на люди 
выходит? Может метров на пятьдесят вперёд вырывается или отстаёт? И на чём, 
интересно, его супружница сидит в кинотеатре: Можно, конечно, пять билетов 
купить, но ведь перегородки между креслами... Или она их не замечает?.. Но 
ничего этого мужики, конечно, не говорят, и глаза отводят, и переглядываются 
непонимающе. И только после пятого-шестого стаканчика, когда закалённые 
мужские сердца доверчиво раскрываются, а все жёны и тёщи змеями становятся, 
кто-нибудь посмелее или полюбопытнее спросит осторожненько: "И как же ты, 
брат, со своей управляешься? Она же у тебя..." И взвивается оскорблённый супруг 
коршуном, и бросается на обидчика. Он и вопроса-то не дослушал, не понял, что 
жалеют его, сочувствуют. Для него такой интерес - это посягательство на 
целомудрие супруги, а значит пунктирный набросок рогов для него самого. 
Нечасто такое бывает (знают уже мужики его дурной нрав), но в такие дни идёт он 
домой бешеный и ревность несёт, как полную чашу - осторожно и бережно, чтобы 
дома выплеснуть на голову неверной. Интересуется кто-то, значит, изменяет! 
Смелый он в такие дни. Просыпается в нём гордость мужская и достоинство - 
давно уж атрофированное. И намерен он всерьёз поучить жену уму-разуму и даже 
в "дюндель" ей заехать при возможности. И скачет он вокруг жены в 
левосторонней стойке (ему шажков двадцать требуется, чтобы любимую обойти), 
и жалит её короткими, хлёсткими ударами, как в перину бьёт, а она только 
поворачивается лениво и выбирает момент, чтобы врезать и телевизор не сшибить. 
И выждав такой момент, бьёт Матрёна один раз, наотмашь, открытой ладонью 
(чтоб не насмерть), и летит ревнивый тореадор на пол, как сбитая кегля. А 
Матрёна, привычно проверив пульс, поднимает его как котёнка и бросает на 
специальную подстилку в углу. Сегодня доступ к телу для него закрыт. Наказание 
- бесчеловечное, страшное... Уже через час, немного протрезвев, он начинает 
жалобно скулить и просить прощения. Но Матрёна непоколебима. Она и сама 
страдает, разметавшись по осиротевшей супружеской постели. Чтобы доконать 
милого, она протяжно и сладострастно вздыхает, оглаживает могучие телеса, 
пуская их то волной, то мелкой рябью. При каждом повороте с боку на бок, её 
груди, сталкиваясь, производят звук, напоминающий пушечный выстрел. В ответ 
муж, как собачка Павлова, рефлекторно глотает обильную слюну и протяжно воет. 
Для них обоих секс значит очень много. Он лишён, конечно, нежных поцелуев, 
милого очарования и пылкой страсти. Секс для них - это жизненно важное 
физиологическое отправление! Причём, приятное... Они занимаются им 
ежедневно на протяжении восьми лет, без выходных и праздников, невзирая на 
положение в мире, атмосферные осадки и озоновую дыру. Они совершают 
таинство любви серьёзно и деловито, как будто копают огород или делают ремонт 
в квартире. Ежедневно... за исключением таких вот карательно-воспитательных 
ночей на подстилке и ежемесячных "санитарных" дней. За неделю до наступления 
этих чёрных дней, муж начинает страдать и резко повышает свою активность, 
чтобы сделать хоть какой-то задел. Когда дни вынужденного поста проходят, он 
набрасывается на свою дражайшую половину с яростью солдата царской армии, 
вернувшегося домой после двадцатипятилетнего отсутствия. Никому из них даже 
не приходит в голову, что эти дни можно скрасить как-то по-другому. Нет! Их 
секс прямолинеен и однообразен, как любимые фильмы про Марианну и Дикую 
Розу, из-за ограниченной фантазии супруга и физиологических особенностей 
супруги. Матрёна, как и её муж, абсолютно уверена в своей привлекательности и 
неотразимости. Ведь недаром весь кавказский люд на рынке давит животами 
апельсины и гранаты, чтобы перегнуться через прилавок и посмотреть на её зад. 
Эти взгляды приятно щекочут и возбуждают, вызывают мурашки и заставляют 
вздрагивать её огромное сексапильное тело. Они оба - счастливейшие из людей, 
потому что вполне довольны собой и друг другом. Их жизнь проста и естественна, 
как жизнь диких животных. Наверное, не меньше десяти раз Матрёна видела 
мультфильм "Дюймовочка", но никогда не задумывалась, что жизненная 
философия лягушки-мамы и лягушки-сына, вполне соответствует её собственному 
кредо: "Поели - можно и поспать. Поспали - можно и поесть". Жратва в этом 
благословенном доме - идол, фетиш! Муж, несмотря на худобу - всеяден и 
прожорлив, как паук. Ожидая перемены блюд, он может равнодушно съесть кусок 
пирога, оставленный дочери, или конфеты. Есть в борще мясо - отлично, нет - 
тогда перловки туда, макарон, отрубей... Неважно! Лишь бы было густо и много... 
И только насытившись, он отваливается на спинку стула и начинает скупо 
рассказывать о прошедшем рабочем дне (его речь отличается от речи дикаря 
только обилием непечатных выражений. Дочери он не стесняется), а Матрёна, в 
свою очередь, делится соседскими сплетнями. Потом они, полулёжа на диване, 
долго смотрят телевизор (всё подряд), укладывают дочку и сами готовятся ко сну. 
Он последний раз перекусывает, относит в ванную выварку с горячей водой и 
купается первый. Мера эта вынужденная: после "любимой" воды в ванне хватает 
только на то, чтобы ополоснуть ноги. И вот наступает миг блаженства. Обречёно 
стонет продавленный диван, укреплённый многочисленными подставками и 
подпорками. Вдыхая исходящие от супруги ароматы сырой земли и прелой 
прошлогодней листвы, к которым скоро примешивается едкий запах пота, муж 
обеими руками разгребает многочисленные складки и складочки, чтобы добраться 
до заветного местечка. Потом, скользя и срываясь, вскарабкивается наверх (они не 
балуют себя разнообразием позиций) и погружается в нирвану. Это - как полёт, 
как невесомость... Правда, со стороны, это больше напоминает муху, пытающуюся 
удержаться на бесформенном куске желе. Именно эту картину видит, 
проснувшаяся от скрипа и звериного рычания, дочка. Она успокаивается, 
поворачивается к стене и засыпает снова. Дети в малосемейках взрослеют быстро. 
Муж никогда не расслабляется полностью. Даже в самые сладкие мгновения ему 
приходится быть начеку, помнить о технике безопасности. Если любимая в 
пароксизме страсти крутанётся и придавит его бедром - мгновенная смерть или 
инвалидность. Если прижмёт могучими руками к груди - тоже смерть, только 
медленная - от удушья. И он уворачивается, ускользает, выкручивается... 
Настоящий тореадор!.. Наконец, всё заканчивается. Обрываются вскрики 
Матрёны, больше похожие на "хеканье" разделывающего тушу мясника. Супруги 
быстро и деловито оправляют второстепенные физиологические потребности и 
мгновенно засыпают. Нет слов благодарности, нежных поцелуев и ласкового 
прикосновения дрожащих пальцев. Зачем? Куда они друг от друга денутся?.. И 
маленькая Наташка, если не случится чуда, через пятнадцать-двадцать лет станет 
такой же матрёной, найдёт такого же сухонького и жилистого (или сделает его 
таким) и будет жрать, спать каждую свободную минуту и "хекать" по ночам. 
Потому что для неё это эталон семейного счастья. Ничего другого она попросту не 
видела и вряд ли увидит. Вот такие дела!"
Сергей с жалостью посмотрел на приговорённую им Наташку, отыскал 
глазами дочь. Светка, раскрасневшаяся и весёлая, носилась по площадке, 
увёртываясь от шустрого, черноглазого мальчишки. "В догонялки играют", - 
определил отец. Вокруг подпрыгивала от нетерпения ещё целая орава ребятишек, 
но мальчик явно предпочитал гоняться за Светкой. "Ну, здесь, кажется - порядок!" 
- подумал Сергей с облегчением и повернулся к подъезду.
В первую секунду он даже не поверил собственным глазам, а потом громко, 
неудержимо расхохотался. Перед Матрёной, уныло свесив повинную голову, 
переминался с ноги на ногу низенький щупленький мужичонка, явно "под мухой". 
Он покорно выслушивал отборную площадную ругань, которую обрушивала на 
него, работающая на публику супруга. Чем же ещё можно завоевать переменчивое 
бабье уважение, как не оскорблением и унижением (у всех на глазах) 
собственного мужа. Дёшево и сердито! Услышав смех Сергея, Матрёна осеклась, 
подозрительно прищурилась и, неправильно истолковав ситуацию, стала орать 
ещё громче - чтобы ему тоже было слышно. Не понижая голоса, она тяжело 
поднялась со скамейки, развернула мужа к двери и долбанула в спину своей 
пухлой богатырской десницей. "На подстилку, брат! Сегодня - на подстилку!" - 
обессилено простонал Сергей, вытирая слёзы. Перед тем как скрыться в подъезде, 
Матрёна повернулась, посмотрела на него и кокетливо изогнула бровь.
Отсмеявшись, Сергей развернул, наконец, газету и принялся за чтение. 
Время пролетело незаметно и только, когда начало темнеть, а в воздухе надсадно 
зазвенели комары, он подозвал дочку. Её пришлось окликать несколько раз.
- Ну, ты даёшь, котёнок! Зову, зову... Домой уже пора.
- Пап, ну ещё немножечко! Капелюшечку... - заканючила недовольная 
Светка.
- Знаю я твои капелюшечки. Пойдём, милая. Нам ещё с купанием что-то 
придумать надо. Выварки-то у нас нет, - он непроизвольно улыбнулся.
- Какой выварки, пап?
- Да, это я так. Вспомнил... А скажи-ка мне, красавица, что это за молодой 
человек за тобой гонялся? Вон тот, в зелёной рубашке.
- А... Димка! - дочка равнодушно пожала плечами, - Он за всеми гонялся. 
Это мы играли. 
- Не понравился, что ли? - отец оценивающе прищурился, - А по-моему 
очень даже ничего! Симпатичный парень.
- Да ты что, пап?! Он же мальчишка! - завершив таким аргументом 
неприятную "мальчишескую" тему, Светка заговорила о более актуальных вещах, 
- Пап, а у Алёны такая Барби классная! Только волосы оторвались, и она 
немножко лысая... А ещё мебель есть, посуда и...
За разговором незаметно дошли до своей квартиры. Отец открыл дверь, 
заставил дочку разуться и указал на матрас:
- Посиди, Светик. Я тёте инструменты отнесу и попрошу кастрюльку или 
что-нибудь такое - воду погреть. Не бойся, я дверь закрывать не буду.
Соседка снова предстала перед ним в халатике, такая же молчаливая и 
отрешённая, как при предыдущих встречах. Сергей, уже не заикаясь о приметах, 
протянул инструменты, поблагодарил и смущённо добавил:
- Вы уж извините... Я понимаю, что сели мы вам на шею, но... Никого я 
больше здесь не знаю, вот вам и приходится отдуваться.
- Что ещё нужно? - женщина спросила без раздражения, но и без всякого 
сочувствия.
Сергею вдруг надоело извиняться и клянчить и он, отбросив церемонии, 
заговорил от души, своими словами, выбрав, наверное, единственно правильный 
тон:
- А чёрт его знает, что ещё нужно! Легче сказать, что не нужно. Мне и 
самому стыдно ходить вот так, просить... Сейчас - одно, а через полчаса ещё что-
нибудь понадобится. Не могу я сразу всё прикинуть, не такая уж я хозяйка... Вот и 
хожу... Да вы зайдите к нам на минуту, посмотрите сами, - он смутился и 
торопливо добавил: - Не бойтесь! Там дочка, а я ... У меня уже голова кругом от 
этих забот.
К его немалому удивлению, соседка без колебаний сунула ноги в какие-то 
шлёпки и решительно покинула свою крепость. По тому, как она удивлённо 
огляделась и разулась у порога, Сергей понял, что в отличие от Светки, женщина 
его работу оценила. Это было приятно.
- Вот видите, - он распахнул дверь ванной, включил свет и указал на 
бельевые верёвки, - Ну, и в кухне ещё развешано. Это всё, что нам удалось... всё, 
что у нас есть.
Соседка молча рассмотрела разноцветные гирлянды Светкиных платьишек, 
заглянула в кухню и, наконец, прошла в комнату.
- Здравствуйте! - Светка, с чисто детской бесцеремонностью, внимательно 
осмотрела незнакомую тётю.
- Ну, здравствуй!
Даже сбоку Сергей увидел, как тёплая улыбка совершенно преобразила лицо 
женщины. Соседка, сделав ещё пару шагов, подошла к Светке вплотную.
- Чем занимаешься? 
- Сижу!.. - Светлана выразительно пожала плечиками. Что, мол, ещё 
остаётся делать? Она действительно сидела, обхватив руками согнутые в коленях 
ноги. В этом зрелище маленькой девочки, сжавшейся в комочек в углу 
совершенно пустой комнаты, было что-то тоскливое, даже -  сиротское, и отец, 
проглотив комок в горле, поспешил вмешаться.
- Я понимаю, что вы при всём желании, всем необходимым нас не 
обеспечите. Мне бы для дочки... Даже воды не в чем подогреть для купания.
Улыбка погасла, будто её выключили. Женщина осмотрела комнату и 
прошла к выходу.
- Вам, наверное, и посуда потребуется?
- Да, это уж дело десятое. Дочка в садике ест, а мне... - он равнодушно 
махнул рукой, - Разве только в выходные придётся что-то готовить.
Соседка задумчиво кивнула головой и вышла.
Через пять минут Сергей уже весело суетился в кухне. "Живём!" Он 
наполнил водой небольшую эмалированную кастрюльку и поставил на плиту. 
Спичек не было и пришлось несколько раз чиркать зажигалкой, пока над 
конфоркой не вспыхнуло желтоватое, чадящее пламя. При этом Сергей лишился 
волос на пальцах правой руки. Запахло палёной щетиной. Но такая мелочь не 
могла испортить его приподнятого настроения. Как же! Целое богатство! 
Глубокий пластмассовый таз (почему-то квадратный!) он отнёс в ванную, а на 
полочке в кладовой аккуратно расставил первую посуду: небольшую, но 
достаточно глубокую тарелку, вполне пригодную и для первого и для второго; 
средних размеров чашку и десертную ложку. Такой дочка и дома пользовалась. 
"Порядок!" Прекратив, наконец, суетиться, он сразу услышал негромкий разговор 
между соседкой и Светланой. Сергей не стал заглядывать в комнату и, с 
любопытством прислушиваясь, замер у двери. Сцену знакомства, он, похоже, уже 
пропустил. Сейчас говорила женщина:
- И в какой же ты садик ходишь?
- В "Сказку".
- О! И я в "Сказку" хожу.
- Неправда! (Сергей явственно представил лицо дочери: Глаза - круглые, как 
полтинники, брови возмущённо взлетели вверх). Тёти в садик не ходят!
- Почему не ходят? Я работаю там. Ты в какой группе?
- В своей. (Сергей чуть не засмеялся. "Попробуй не согласиться с таким 
ответом! Молодец, дочик!").
- Нет, я не про это... Кто у тебя воспитательница?
- Татьяна Николаевна.
- Знаю Татьяну Николаевну. Ну и как? Нравится она тебе?
- Да. Она - хороший спицилист.
Женщина негромко засмеялась.
- Это кто же так сказал?
- Заведующая! Она у нас на итоговом занятии была и сказала: "Дети, вам 
очень повезло. Татьяна Николаевна - хороший спицилист!" Только... - после 
небольшой заминки Светка нерешительно закончила, - ... только, она всё время 
говорит "ложи" или "не ложи", а папа сказал, что такого слова нет!
Сергея бросило в жар, и он от души порадовался, что не присутствует при 
разговоре. А вопрос был действительно очень больной. Светка, для своих пяти с 
половиной, говорила очень грамотно, за исключением незнакомых для неё, 
мудрёных слов: типа "специалист" или "энциклопедия". Он сам вышел из 
достаточно интеллигентной семьи, Веру - тоже Бог умом и грамотностью не 
обделил. Вот и воспитывали дочку соответственно, хотя и трудновато это теперь... 
Уж больно культура хромает, причём - повсеместно. Дикторша местного 
телевидения, бывало, такой перл выдаст, что хоть святых выноси. А физиономия 
при этом - торжественная, будто обладателей "Оскаров" зачитывает. Вот и учи 
ребёнка! Да ладно бы только с улицей приходилось бороться, а уж этот двор, надо 
полагать, - не "институт благородных девиц" и, даже не "пажеский корпус". 
Сливки общества собрались - от слова "сливать". Понесёт теперь дочка домой 
всякий мусор: "чаво", "споймала", "словила", "хочут" и ещё целую кучу. И это, 
не считая словечек погрубее... Даже взрослый, незаметно для себя, местный сленг 
перенимает, а уж дети!.. Дети - как маленькие магнитофоны... И всё-таки, с этим 
можно бороться. А вот как быть с детскими садами и школами?.. Ведь каждый 
второй учитель, пожалуй, грешит этими "ложи - не ложи". А чего стоит фраза: 
"Дети! На коридоре не шуметь!" Им бы "на зоне" преподавать - педагогам этим, а 
им доверено воспитание детей. Эти воспитатели и учителя учат маленьких 
человечков читать, писать и правильно говорить! А перед этим, сами где-то 
учились много лет, сдавали экзамены, проходили аттестации и их... допустили! И 
теперь они учат... хорошо, хоть не матерятся. И вот, как тут быть? Махнуть рукой 
или всё-таки исправлять? А как исправлять, если для его Светки, Татьяна 
Николаевна - первый авторитет после мамы и папы! Вот вопросик-то!
Похоже, что и для соседки вопросик оказался нелёгким. Она тяжело 
вздохнула.
- Папа прав, Светочка! Действительно, такого слова нет. А Татьяна 
Николаевна просто оговорилась. Устаёт она за день с вами, непоседами, вот и 
ошибается. Ты ведь тоже, наверное, ошибаешься?
- Бывает, - снисходительно согласилась Светка, - Я всегда путаю "завтра" и 
"вчера".
- Ну, вот видишь! Ладно, давай прощаться. Поздно уже... А знаешь что? Ты 
заходи ко мне в гости. Телевизор посмотрим, чаю попьём. Придёшь?
- Сейчас?
Услышав вопрос дочки, Сергей ткнулся лбом в холодную стену. "Во даёт,  
чертёнок!"
- Сегодня, пожалуй, уже поздновато, тебе баиньки пора. Ты пораньше 
приходи, только у папы спроси обязательно. Хорошо?
Жизнерадостное "ага!" Светланы застало Сергея уже в кухне. И вовремя... 
Вода в кастрюльке бурлила вовсю. Он машинально перекрыл газ и тут же 
спохватился: "Маловато одной кастрюли будет!"
Соседка вышла, не попрощавшись с ним, однако через минуту (Сергей в это 
время смешивал в тазу воду для купания) раздался негромкий стук, и она снова 
зашла в квартиру, не дожидаясь приглашения. Женщина молча протянула Сергею 
большое махровое полотенце и исчезла теперь уже окончательно, оставив без 
ответа слова благодарности. Видимо, дневной лимит слов, был ею исчерпан 
полностью.
На этом визиты не кончились. Сегодня у них явно был приёмный день. 
Сергей уже уложил дочку и предвкушал удовольствие от стакана горячего чая, 
когда запертая на замок дверь вздрогнула от хорошего толчка. Следом раздался 
короткий, но требовательный стук. Сергей открыл дверь и впустил человека, сутки 
назад вручившего ему ключи от квартиры. Сашка - крестовский вышибала.
- Привет! Ну, как вы тут устроились? 
Этот "фрукт", конечно, разуваться не стал и прошёлся по всей квартире, 
оставляя на линолеуме чёткие пыльные отпечатки.
- А ничего! Очень даже ничего! - Сашка не ерничал, не издевался. Он 
действительно был удивлён чистотой и порядком, - Даже уютно, а такой бардак 
был... Обживаетесь? - он кивнул головой на матрасик.
Сергей не ответил. Светка тоже лежала молча, часто моргая испуганными 
глазёнками. Этого дядю она хорошо запомнила.
- Ладно! - не дождавшись ответа, "крестовский" проверяющий перешёл на 
деловой тон, - Ничего нового?
Сергей понял, что речь идёт о Вере, и отрицательно покачал головой.
- Ты подсуетись, брат, с долгом-то. Крест ждать не любит. Лучше на неделю 
раньше отдать, чем на час позже, - и опять в голосе Сашки не было ни злости, ни 
угрозы. Так... доброе предупреждение - по-приятельски, - Да, и жильё это, вам не 
на век выделено.
Он прошёл к двери и остановился, будто вспоминая - всё ли сказал.  
- Ладно, спокойной ночи! Буду заглядывать... Пораньше постараюсь, чтобы 
не будить.
Сашка неожиданно подмигнул удивлённой Светлане и вышел. Сергей 
закрыл замок и обессилено прислонился к двери. Опять всё сначала! Весь 
вчерашний кошмар оживил незваный гость. Все вчерашние мысли... И покоя им со 
Светкой ждать не приходится. Не дадут им покоя! 
Он присел на край матраса и долго поглаживал дочку по спине. Светка 
называла эту процедуру "ассажиком". Он не исправлял. По договорённости с 
Верой, они сознательно смотрели сквозь пальцы на несколько подобных словечек. 
"Ассажик", "во-певрых", "педу прочим", "мохлатый", "шафрик"... Милые 
детские слова-оговорки. Это - не "ложи" - "клади". Пройдёт само собой и очень 
быстро. А жалко!.. И он берёг эти слова, как... наверное, как память об уходящем 
детстве дочери. Взрослеет, котёнок! И через пару лет, ответить на некоторые 
Светкины вопросы, ему - мужчине, будет, ой, как нелегко!
Он встал, погасил свет в комнате, но тут же широко открыл дверь ванной, 
чтобы дочка не испугалась, если вдруг проснётся. Вскипятил немного воды и 
заварил чай прямо в чашке. Прихватив чашку и сигареты, вышел на балкон и 
уселся на недовольно скрипнувший стул.
"Паршиво денёк закончился, - Сергей закурил и с наслаждением отхлебнул 
терпкого, горячего чаю, - А ведь вроде всё неплохо было. А что неплохо-то? - он 
раздражённо сплюнул через перила, - Что неплохо? Квартиру убрал? Порядок 
навёл, вон, даже соседка удивилась?.. Молодец! А день потерян! А долг висит! И 
работы нет! Хотя, неужели можно всерьёз думать, что мне за два месяца удастся 
сорок штук заработать? Это ж полным идиотом надо быть! Но работу всё равно 
надо искать. Тут не до долгов - ноги бы не протянуть! Два месяца впереди, а там... 
будь, что будет!"
Вместе с тёмной беспросветной тоской, Сергей почувствовал вдруг 
мрачную и какую-то отчаянную решимость. "Ничего! Пусть Светка никогда не 
назовёт эту хату своим домом. Переживём! И на колени я не встану!"
Он не ошибся только в одном: они действительно пережили! А что касается 
остального... Через пару дней, Светка уже уверенно говорила "домой", уточняя, 
правда, при этом: "новый дом" или "старый дом". А через три недели, Сергей сам, 
по доброй воле, встал на колени.
Так, сидя на балконе с чаем и сигаретами, он проводил в прошлое вторник, 
одиннадцатое июня.
"И был вечер, и было утро: день вторый."

Наверное, последующие три дня, вплоть до выходных, можно было и не 
описывать. В чём-то они отличались: новые сюрпризы, новые заботы и волнения. 
Но общего было гораздо больше. Эти три дня встали перед Сергеем, как три 
непреодолимых утёса, и об них последовательно разбивались, отступая назад, его 
уверенность, решимость и воля. Итак, по порядку...
Среда. По дороге в садик, перескакивая с пятое на десятое, Светка вдруг 
заговорила о соседке. "Надежда?.. Надежда?.." - она мучительно вспоминала 
отчество своей новой знакомой.
- Тётя Надя, - подсказал отец.
- Ага! - дочка даже замолчала на короткое время, сражённая простотой и 
элегантностью такого решения. Действительно - так просто! Как сама не 
догадалась? - А она в наш садик ходит!
- Тёти в садик не ходят! - решил подыграть отец. Он внимательно 
поглядывал по сторонам и запоминал вывески учреждений и офисов, мимо 
которых они проходили. Хотелось найти работу поближе к дому.
- Ходят, ходят! - радостно подхватила Светка, - Тётя Надя у нас в садике 
работает. Значит, она тоже хороший спицилист.
- Спе-ци-а-лист!
- Я и говорю... - повторить трудное слово дочка не рискнула, - А ещё она в 
гости приглашала. Надо будет как-нибудь наведаться, - закончила Светка 
скучающим тоном светской львицы.
- Надо... - неуверенно согласился отец. Визит в гости к молчаливой, 
отмороженной соседке энтузиазма не вызывал. Может потому, что его самого не 
приглашали?..
Проводив дочку, Сергей минут пять посидел на скамейке, неторопливо 
покуривая и прикидывая с чего начать. Мелочёвку, типа магазинов и городских 
контор, он всё же решил оставить напоследок - на крайний случай. Да и не 
представлял он себе, как войти в какой-нибудь Собес или Госстрах и предложить 
себя. Какая там для него работа? "Электрик? Да у нас, молодой человек, один 
электрик пять офисов обслуживает и то обычно без дела сидит". Нет! Начинать 
надо с промышленных предприятий. Да и привычней ему в цеху, где-нибудь на 
заводе или фабрике. Хотя, в некоторые места вход уже заказан. По статье, правда, 
нигде не увольняли, но помнят наверняка. Если только начальство и кадровики 
сменились, но на это надеяться... Практически все промышленные предприятия 
располагались на окраине города. Денег на городской транспорт у Сергея не было 
и, рассчитав оптимальный маршрут, он потопал пешком. Делая первый шаг, он 
ещё не догадывался, что с этого момента начнётся его многодневное "хождение 
по мукам".
К концу дня, он еле волочил ноги от усталости и непривычной нагрузки. 
Ступни, казалось, горели огнём в тяжёлых, не по сезону тёплых ботинках. По 
дороге к детскому саду, Сергей подвёл неутешительный итог первого дня. Он 
выслушал не менее десятка самых разных ответов, но все они сводились к одному: 
работы нет! Впрочем, не совсем так! В двух-трёх местах он мог устроиться хоть 
сегодня, но... "У нас, молодой человек, задолженность по зарплате за полгода... И 
вы сами должны понимать, что если деньги появятся (а откуда им, чёрт возьми, 
взяться?), то мы, в первую очередь, будем обеспечивать старых работников, а до 
вас, до новеньких, очередь, в лучшем случае, через полгода дойдёт... Если только 
какое-то чудо!.. Если устраивает - милости просим!" Его не устраивало.
Остальные ответы были куда лаконичнее: "Работы нет!", "Подойдите через 
месячишко, может что-то будет..." и даже "Ты что, брат! Какая работа?! У нас 
каждый квартал - сокращение. Как на пороховой бочке сидим!" И дальше - в том 
же духе. Правда, им были намечены на завтра ещё несколько предприятий на 
другом конце города, но Сергею уже с трудом верилось, что именно там его 
ожидает острая нехватка электриков при повышенной зарплате. 
Встретив дочку, он усадил её на шею и отправился домой, слушая 
последние садиковские новости. Ему казалось, что он ступает по битому стеклу и 
единственным желанием сейчас было: сунуть ноги в холодную воду. Будто 
почувствовав усталость отца, Светка вдруг беспокойно заёрзала и попросилась 
вниз. "Папка, да ты колешься!" - она удивлённо потёрла покрасневшие коленки.
Сергей провёл рукой по подбородку. Двухдневная щетина. Через пару дней, 
он будет выглядеть как последний забулдыга. Как раз подходящий вид, чтобы по 
кабинетам ходить. И что делать? Опять к соседке идти? Нет уж! Проще над 
газовой конфоркой "побриться", только рассчитать надо, а то, без бровей и 
ресниц, видок будет - тоже не ахти...
Этот вечер, как и предыдущий, они провели во дворе. Заигравшаяся Светка 
о соседке даже не вспомнила. Гостей не было.
Первую половину четверга Сергей потратил на обход нескольких 
оставшихся предприятий, а потом уныло вернулся в город и погрузился в 
лабиринты улиц и дворов, в поисках многочисленных жилищно-коммунальных 
отделов и хозяйств, строительных и монтажных управлений и участков. В детский 
сад он заявился мрачный, как туча, машинально поцеловал дочку и всю дорогу до 
дома молчал, занятый своими невесёлыми мыслями. В довершение всего, этот 
день ознаменовался эпизодом, весьма забавным при других обстоятельствах, но, 
уж никак, не сегодня... Они со Светкой поднимались по лестнице, чтобы 
переодеться и взять яблоко, и находились между вторым и третьим этажами, когда 
перед ними возникло непреодолимое препятствие. Навстречу, с третьего этажа, 
выплыла та самая Матрёна и, отлично зная, что на лестнице с ней не разминуться 
даже котёнку, тем не менее, стала спускаться. Этот спуск напоминал грозную 
поступь македонской фаланги, неудержимую лавину золотоордынской конницы 
или, на худой конец, массированную танковую атаку. Поражённый видом чудо 
женщины, ещё более внушительной с близкого расстояния, Сергей начал 
отступать, стараясь прикрыть дочку. На маленькой межлестничной площадке, они 
со Светкой, буквально вжались в угол, чтобы оставить тёте побольше места для 
сложного разворота. Но тётя, похоже, и не собиралась совершать подобный 
маневр. Она остановилась перед ними, перекрывая все пути к отступлению, и, 
тяжело сопя, стала разглядывать свою добычу.
"Нет... глазки - не свиные... - Сергей внёс коррективы в свои первые 
впечатления, - Скорее - рачьи... маленькие, красноватые и навыкате..." И тут 
(видно, нервы уже не выдержали), непроизвольно переходя на понятный Матрёне 
язык, он неожиданно спросил: 
- Ты чаво?
Это, конечно, было похоже на глупые фильмы о глупых немцах: "Моя - твоя 
не понимайт!", "яйки", "млеко" и "капут", но так уж получилось.
- А ничаво! - резиновые, лоснящиеся губы Матрёны расползлись в 
плотоядной улыбке. Шибануло крепким чесночным духом.
Этого Сергей вынести не смог. Удерживая крик ужаса, он подхватил дочку 
на руки и, пробороздив локтем необъятную женскую грудь, стремглав бросился 
вверх по лестнице, подстёгиваемый перекатами игривого смеха.
Он пришёл в себя только на четвёртом этаже от испуганного голоса Светки: 
"Папочка, ты что? Мне больно, пап!" Отец с трудом разжал дрожащие руки и 
опустил дочку на пол. Его заколотило.
В пятницу, к концу дня, у Сергея в голове бесконечным калейдоскопом 
крутились лестницы, двери, кабинеты и равнодушные лица. Бывало, что встречали 
даже враждебно, а этого он никак не мог понять. Как объяснить этим чиновникам 
и начальникам, что он вовсе не претендует на чьё-то место или мягкое кресло! 
Ему просто нужна работа, чтобы прокормить дочь и поесть самому... Любая 
работа...
"Любая?!" - от неожиданной мысли он даже остановился, - "Господи, с 
какой стати, я зациклился на этом электрике? Надо было спрашивать всё подряд: 
грузчик, сторож, что угодно... А теперь, выходит, три дня коту под хвост! Хорошо 
ещё, что не весь город обошёл. И сторожем, пожалуй, не получится... Это ведь 
ночные дежурства, а Светку куда девать? Ладно, с понедельника начнём всё 
сначала".
От этой идеи Сергей немного воспрянул духом: вернулась утраченная было 
надежда, хотя и не представлял он себе, как будет заходить в те же кабинеты. 
Быстро, скажут, переквалифицировался, парень!
Кризис наступил в субботу. С утра Светка схрумкала два последних яблока, 
но уже через час снова попросила есть. От шоколадки она, правда, не отказалась, 
но заявила поучительным "маминым" тоном: "Папочка, сладкое можно есть после 
обеда, а сначала обязательно супик и второе..." Отец выслушал справедливое 
замечание с тоской. Сам он не ел уже третий день, даже, пожалуй, четвёртый: 
трудно назвать едой тот кусок засохшего хлеба, который он прикончил ещё в 
среду. Он попытался вспомнить: приходилось ли раньше ему слышать от дочери 
подобное пожелание - насчёт первого и второго. Усадить Светку за стол и 
заставить поесть горячее - всегда было проблемой. Да и не удивительно... Она 
постоянно что-то таскала: то "печеньку", то конфеты, а то и котлету прицепит. А 
вот сейчас... Припомнился вдруг краснощёкий телерекламный здоровяк, с 
сосредоточенным видом жующий шоколад: "Марс" поддержит мои силы в 
течение дня". Это после хорошего бифштекса, разумеется! (Сергей сглотнул 
слюну) Можно слопать десяток "марсов", добавить к ним столько же "сникерсов", 
можно обожраться шоколадом до дурноты... и всё равно мечтать о большом куске 
хорошо прожаренного мяса. Вот так! Даже ребёнок это понимает!
Как бы там ни было, после шоколадки, Светка о еде забыла (много ли этой 
крохе надо?), хотя отец отлично понимал, что затишье продлится недолго. Нужно 
срочно что-то предпринять, придумать... Сам он, как ни странно, голода не 
чувствовал: желудок будто сжался в кулак и лишь изредка напоминал о себе 
несмелым, безнадёжным ворчанием. Очередная сигарета легко справлялась с 
этими робкими бунтами. А что будет потом, когда кончатся сигареты? Подумать 
страшно! Уже второй день Сергей "бычковал" окурки (резать сигареты пополам 
было глупо. Больше на окурках потеряешь) и терпеливо выдерживал часовой 
интервал между перекурами. От этого строгого нормирования, от постоянного 
поглядывания на часы, курить хотелось только сильнее, но в куреве было его 
единственное спасение от голода. Последней пачки, при такой строгой "диете", 
должно хватить как раз на выходные, а дальше... Об этом думать не хотелось.
Они вышли на прогулку. Отец объявил, что сегодня нужно сходить в их 
старый дом: посмотреть почту. Светка обрадовалась, заторопилась, потянула за 
руку. По дороге Сергей прикидывал, где бы перехватить денег - хоть немного - 
выходные протянуть. Как-то незаметно, за последние годы, он и знакомых-то 
растерял, с одними алкашами общался - без имён, без адресов. Да и что с них 
возьмёшь? "На рынок заглянуть, что ли?" Он был уверен, что у пивного ларька 
обязательно встретит кого-нибудь из знакомых. Да там и без знакомых можно 
набраться... Стоит потолкаться полчасика-час, поговорить по душам, поддакнуть 
где надо, и обязательно найдётся какой-нибудь доброхот: угостит пивом, вином, а 
то и водочкой. Выпить, конечно, хотелось, но не с дочкой же там толкаться. Да к 
тому же булка хлеба или пачка печенья сейчас нужнее... А денег не попросишь. Не 
поймут! "И всё-таки стоит заглянуть".
На рынке, как всегда в выходные дни, было многолюдно. К пивному ларьку 
и вовсе не пробиться. Сергей с тоской посмотрел на оживлённую пёструю 
очередь, жадно вдохнул запах свежего пива и, почувствовав внезапное 
раздражение к дочери, сковывающей его по рукам и ногам, отправился по 
торговым рядам. Он шёл, разглядывая покупателей, в надежде увидеть знакомое 
лицо, когда Светка неожиданно остановилась и дёрнула его за руку. Внимание 
дочери привлёк прилавок, заваленный колбасами. Сергей смутился. "Надо было 
предупредить, что покупать ничего не будем. "Денежек" нет. А теперь стою... 
дурак дураком!" Он уже хотел отправиться дальше и потянул дочь, когда 
продавщица - бойкая деревенская молодка - оживлённо засуетилась:
- Да вы пробуйте! Пробуйте! Какой вам?
Она ловко отхватила ножом тонкий ломтик копчёной колбасы и протянула 
Сергею.
Сергей никогда ничего на рынке не пробовал. Характер, видно, не тот... 
воспитание... Ему, почему-то вообще было неловко брать специально нарезанные 
для пробы дольки яблок, макать палец в ведро со сметаной и облизывать его 
(приходилось видеть и такое) или, вот как сейчас, лакомиться колбасой. Он хотел 
извиниться и отойти, но Светка уже протянула руку.
- Эй! - торговка засмеялась, - Папке надо пробовать! Покупать-то он будет! 
Или ты за хозяйку?
Спасая положение, он наклонился к дочке и откусил крошечный кусочек 
ароматного копчёного мяса. В жизни ничего вкуснее не ел! Задумчиво пожевал, 
прищурился:
- Мы, наверное, пройдёмся сначала, приценимся. Если что, потом 
обязательно к вам!
- Вернётесь, как миленькие! Лучше моего товара нет! - смеясь, крикнула им 
вслед колбасная королева.
От этого добродушного смеха и мягкого певучего говора, неловкость у 
Сергея прошла. И вообще, женщина ему очень понравилась. Колбаса - ещё 
больше...
Пока они дошли до конца "колбасного" ряда, Светка умяла ещё семь 
кружочков колбасы. Отцу было и смешно и стыдно, и ещё он мучительно жалел, 
что под рукой не оказалось полбулки хлеба. Дочке, пожалуй, одного бутерброда с 
лихвой хватило бы, а он, свои три-четыре кусочка, как раз на полбулки растянул 
бы. Впрочем, это, конечно, не выход.
Перекусив таким оригинальным способом, дочка оживилась и заторопила: 
"Папочка, ну пойдём в наш старый двор. Ты же обещал!" Сергею и самому 
надоело толкаться на прокаленном и переполненном людьми рынке, где 
знакомых, с одинаковым успехом, можно было встретить сразу или прождать весь 
день... Они отправились в путь.
Родной, старый двор встретил Светку весёлым криком и топотом детских 
ног. Детвора окружила её, затормошила и увлекла с собой. На расспросы и 
рассказы времени не было - нужно было веселиться, прыгать и бегать... Сергей 
проводил взглядом весёлую стайку ребятишек и вошел в свой подъезд.
В почтовом ящике лежало письмо от Вериной матери. Вскрытое... 
"Крестовская цензура", - равнодушно подумал Сергей и достал из конверта 
сложенный вдвое тетрадный лист. Письмо, как письмо: "здравствуй, доченька!", 
приветы ему и Светке, "Почему долго не пишешь?". Дальше тёща описывала свои 
новости, а вот приписка в конце была неожиданной и интересной: "Верочка, когда 
же Вас всё-таки ждать? В июле или августе? Ты уж напиши, пожалуйста, как 
только определитесь, чтобы не свалились Вы мне, как снег на голову. 
Подготовиться хочу, встретить по-человечески. И нервничаю я почему-то, Вер! 
Сердце ноет!"
"Что за поездка? - Сергей задумчиво повертел письмо в руках, - Странно, 
что Вера ни словом не обмолвилась о своих планах. Ну, пусть меня не собиралась 
брать, а Светка?.. Уж эта болтушка давно бы проговорилась... Выходит - тоже не в 
курсе?.. А что означает "Вы" с большой буквы? Непонятная история!"
Сергей, без малейших угрызений совести, прихватил из соседних ящиков 
пару газет и, выйдя на улицу, закурил. "Кстати, о тёще, - подумал он, наблюдая за 
беготнёй детворы, - Знает ли она об исчезновении Веры? И как ей сообщить? 
Вроде бы надо... А если бы она узнала, что её любимица внучка сегодня ела... уже 
завтра тут была бы. Самолётом, а нет, так пешком пойдёт. Да и моя матушка 
тоже... Так ведь стыдно на них свои беды сваливать! И ещё долг этот... К тому же, 
как не крути, а конверт или телеграмма денег стоят. А денег у нас нет!"
Жалко было отрывать Светку от старых подружек, но маячить во дворе не 
хотелось. Встречаться с кем-то, разговаривать, объяснять... Проще простого, 
конечно, зайти к Галине: и накормит, и напоит. Да только... Галина-то, по его 
представлениям, и была чуть ли не главной причиной всех нынешних бед. Так что, 
обед из трёх блюд у крёстной матери отменяется.
Когда дочка, наконец, перестала дуться, отец попытался поговорить с ней 
серьёзно. Давно уже надо было! Объяснил, как мог, без излишних деталей, в какое 
положение они попали: и экономить придётся пока папка работу не найдёт, и 
потерпеть надо, и "Ты уже большая, дочка! Понимать должна". Светка слушала, 
кивала, соглашалась - всё, мол, поняла - и тут же, у следующего киоска, попросила 
мороженое. ("Какое-нибудь, папочка! Я же понимаю, что денежек нет!) Отец 
только тяжело вздохнул.
Долго гуляли по городу. Сергей решил пополнить запас сигарет, но как же 
стыдно было попрошайничать-то... На работе, в прежние времена, приходилось, 
конечно, "стрелять", ну, - не рассчитал... всяко бывает. "Штатным стрелком", как 
некоторые, он никогда не был. Но там проще - все свои. Сегодня - ты мне, завтра - 
я тебе! А вот так, на улице, пожалуй, всего раза два-три в жизни доводилось 
"сшибать". Пересилил себя и пошло дело. Просить старался, что подешевле - у 
тех, кто без фильтра курил, не сознавая того, что эти люди не от хорошей жизни 
такие сигареты курят. Почему-то об этом не подумал... Как бы ни было, а шесть 
штук за прогулку в карман положил. Если пополам курить, то на двенадцать часов 
хватит - на весь день, считай. Просил вежливо - давали охотно. Один только 
дядька буркнул недовольно: "До киоска, вон, двадцать шагов всего. Или 
невтерпёж так?" Сказал, будто в рожу плюнул. На нём Сергей "заготовку" впрок и 
закончил. Действительно, невтерпёж стало... от стыда.
Вторую половину дня провели в новом дворе: дочка в бесконечной беготне 
и играх, отец - сидя на поверженной карусели, за чтением "свежей" прессы. О еде 
Светка больше не вспоминала: то ли терпела кроха, а скорее всего, просто 
заигралась. Ближе к вечеру, около шести, она вдруг вспомнила о приглашении 
соседки: "Пап, можно я к тёте Наде схожу? Телевизор посмотрю?" Причин 
отказать у Сергея не было: действительно приглашали, да и развлечение хоть 
какое-то для малышки. Эх, если бы он мог знать...
Поднялись наверх. Сергей предоставил дочери право стучаться, а сам 
затаился за своей приоткрытой дверью. Стук... пауза... звук отпираемой двери и 
Светкин голосок: "Тётя Надя, здравствуйте! Можно я телевизор посмотрю? И 
ещё... я очень хочу кушать".
Что ответила соседка, Сергей не слышал. Он бесшумно прикрыл дверь и 
приник к ней горящей щекой. К сожалению, провалиться под землю по 
собственному желанию невозможно. "Всё, докатились! Сам сигареты сшибаю, 
дочка попрошайничает!" Но выхода не было. Что может быть страшнее, чем вид 
собственного голодного ребёнка? Разве только его похороны...
Больше двух часов он просидел на балконе, ломая все свои лимиты по 
куреву. "Как пришло - так и ушло! Чёрт с ним!" Он заново прокручивал в памяти 
события минувшего понедельника, ломая голову в поисках выхода. Мысли, то и 
дело, возвращались к Вере. "Не могла она бросить дочку, не могла! Что-то тут не 
так... Или я все эти годы слепой и глухой был? Да, нет! Уж скорее - скотиной был, 
но Веру-то я знаю. И всё же... Не могла... а получается, бросила! И что же делать? 
Как выкручиваться теперь? Воровать бы пошёл, ей-богу! Рассчитать всё 
хорошенько, продумать... чтобы один раз. Да только, какой из меня вор? Господи, 
прости! И рисковать никак нельзя, дочка одна останется. Так что всё это бред! 
Остаётся только работа. Любая работа".
К девяти вечера, Сергей занервничал. Как идти за дочкой? Как показаться на 
глаза соседке? Но они пришли сами. Светка - полусонная после дневной беготни и 
обильного сытного ужина. Светлые волосики окружали головку лёгким пышным 
облачком. Сергей почувствовал запах шампуня.
- Я её помыла. Вы уж извините... Как раз полная ванна была тёплой воды. А 
вы с маленькой кастрюлькой замучаетесь... - женщина казалась смущённой, но, в 
то же время, Сергей впервые видел её такой оживлённой и... человечной, что ли... 
Он чуть не вспылил было, услышав про купание ("Какое она имела право? Разве 
это её дело?"), но вовремя сдержался, сообразив, что кормить - тоже не её дело.
- Да, конечно. Спасибо! - поблагодарил он вежливо, но сухо.
- Не за что. Я ещё хотела сказать... Извините, Сергей?..
- Достаточно. Просто - Сергей!
- Надежда, - так же коротко представилась соседка и замолчала. Она даже 
покраснела, подыскивая такие слова, чтобы не задеть его гордость. - Сергей, 
может у вас планы какие на завтра? Вы приводите Светлану, не стесняйтесь. Она 
мне совсем не мешает. Правда! Мы и погуляем, и...
"И поедим", - мрачно закончил про себя Сергей. Соседка сегодня явно была 
непохожа на себя. Она говорила так проникновенно, что настала его очередь 
смутиться.
- Хорошо! Я как раз собирался... В общем, договорились. И спасибо вам ещё 
раз.
Пока он провожал соседку, Светка уже улеглась. Она успела рассказать 
присевшему рядом отцу про мультики, книжки, чай и вкусные-вкусные пирожки. 
И ещё:
- Пап, а ты знаешь, у тёти Нади тоже дочка есть. Такая, как я. Тётя Надя 
говорит, что мы даже похожи. А я "котографию" смотрела, мне кажется - не 
очень. Только она сейчас уехала. К бабушке, наверно...
Дочка быстро уснула. Сергей, покуривая на балконе, поразмыслил, как 
получше использовать завтрашний, неожиданный выходной. "Походить по 
городу, знакомых поискать. Без Светки-то проще. И в порядок себя привести надо: 
побриться, помыться и рубашки, пожалуй, неплохо бы постирать. В понедельник 
опять в поход по кабинетам. Значит, нужна бритва и мыло. Ладно, придумаем что-
нибудь".
В воскресенье, дождавшись для приличия десяти утра, Сергей сдал дочку 
соседке и отправился в город. По поводу бритвы и мыла, он имел вполне 
конкретные планы и даже адрес. И действительно, в прокуренном "предбанничке" 
туалета на железнодорожном вокзале, он без труда обнаружил всё требуемое. На 
одной из раковин под мутноватым, замызганным зеркалом лежал одноразовый 
бритвенный станочек, на другой - оплывший огрызок хозяйственного мыла. 
Выждав момент, Сергей незаметно завернул свою добычу в носовой платок и 
покинул "благоухающее" помещение. Никаких неприятных ассоциаций по поводу 
уже бывшей в употреблении бритвы, он не испытывал. "В парикмахерской, вон, 
до сих пор, несмотря на СПИДы, одним лезвием десяти клиентам шеи скребут. 
Прокипячу, простерилизую, как шприц, и порядок! Это у капиталистов всё 
одноразовое... Зажрались, гады! А у нас бабы простые полиэтиленовые пакетики 
полоскают и на балконах вывешивают. Как бельё... Кто бы и где бы ещё такое 
придумал?! Знай наших! У нас и презервативы-то многоразового пользования... 
"Спейс Шаттл"!.. "Челленджер"!..
Идти домой было рановато, да и денег не мешало бы раздобыть. Сергей 
отправился на рынок. По пути заскочил к одной из старых знакомых. Просидел 
битый час, болтая о пустяках, но денег так и не попросил... Постеснялся. И 
пообедать не сподобился, не предложили... Так и ушел, несолоно хлебавши, 
только время даром потерял.
На рынке он какое-то время ходил по рядам, не признаваясь себе, что 
пришёл сюда, в общем-то, с единственной целью - выпить! Траектория его 
движения напоминала сужающуюся спираль, в центре которой находился пивной 
ларёк. Через час Сергей еле держался на ногах. Отступили на время заботы и 
печали... Где уж им выстоять против смеси пива и водки! Да ещё и натощак!.. 
Адский "ёрш" ударил в голову, развязал язык. "Есть же всё-таки настоящие люди! 
- думал Сергей, с теплотой поглядывая на своих случайных собутыльников, - Всё 
понимают, сочувствуют!" И он проникновенно рассказывал новым друзьям о 
своей исковерканной жизни, выслушивал советы, пожимал руки... Выпивки - 
вдоволь, курева тоже... Что ещё мужику надо? Даже перекусить удалось. 
Немудрёная, конечно, закуска, но хлеба с килькой наелся от пуза.
Домой он возвращался под вечер, выписывая кренделя, но в самом 
радужном настроении. "Сыт, пьян и нос в табаке... Красота! Бритва есть, приведём 
себя в порядок и завтра с утра с новыми силами... Да мы горы свернём!.."
За дочерью сразу заходить не стал. Прошёл к себе, подогрел воды и 
сполоснулся в тазу. Бриться побоялся... рука нетвёрдая и зеркала нет. "Утром 
успеется".
Он ещё полчаса посидел на балконе, надеясь, что на свежем воздухе быстрее 
протрезвеет. Не хотелось в таком виде соседке показываться. Выпил крепкого 
чаю. Всё впустую. Так и плыло перед глазами и мутило сильно... Сергей 
почувствовал, что если не пойдёт сейчас, то рискует уснуть, и решился.
Соседка открыла с улыбкой (тоже новости) и дверь распахнула широко, 
будто пригласить его собиралась. Из комнаты выскочила радостная Светка: 
"Папочка пришёл!" А дальше... всё пошло наперекосяк. Сергей и сам, было, 
заулыбался: всех он сегодня любил. Даже эту соседку отмороженную... А 
женщина пригляделась к нему, воздух носом втянула и отшатнулась сразу, будто 
от удара. На глазах остолбеневшего Сергея она развернула присмиревшую Светку 
(его дочь!) и отправила обратно в комнату: "Иди, Светланка! Посмотри 
телевизор". И снова повернулась к нему - бледная, решительная.
- Не надо! Я вас очень прошу! Уходите!
- Что не надо? - он ничего не мог понять, - Куда уходить? Я за дочкой!..
- Не отдам! Не надо сегодня! Пожалуйста, уходите! Вы... вы пьяны!
Сергей не успел подставить ногу. Дверь захлопнулась. Он несколько раз 
бессмысленно подёргал за ручку, постепенно накаляясь, ударил по двери 
кулаком... Ещё раз...
- Эй! Ты что, с ума сошла? Открой, а то дверь вынесу! Слышишь, ты, 
отмороженная! Я с тобой разговариваю, открой по-хорошему! - он с такой силой 
ударил по двери, что с косяка посыпалась штукатурка, - Светлана! Доченька, 
пойдём домой.
В дальнем конце коридора приоткрылась дверь, высунулась чья-то голова. 
Сергей сразу сник, опустил занесённую для очередного удара руку и вернулся к 
себе. Сколько раз за прошедшую неделю он слышал подобный стук и пьяные 
выкрики. То припозднившийся муж или любовник, далеко за полночь, стучит вот 
так же и гундосит при этом: "Маша, открой! Это я, Маш! Ну, открой! Слышишь, 
Маш!.." И так до бесконечности... То подвыпившие мужики выйдут в коридор 
перекурить, и забудутся, и разойдутся... Крик, мат... И это практически каждый 
Божий день, а то и не единожды... У Сергея в такие моменты даже руки чесались - 
выйти бы и дать по пьяной харе. Да только в чужой монастырь со своим уставом 
не ходят... Заведено видно так, молчат все. А теперь вот и сам... В двери ломился, 
орал.
Сергей уселся на матрасик, привалился к стене, закурил (Светки, похоже, 
сегодня не будет, а до утра выветрится). С удивлением заметил, что в кровь сбил 
костяшки пальцев на правой руке. В горячке и не почувствовал, а сейчас саднить 
начало. Видно, по шляпке обивочного гвоздя угодил. Так и сидел он, посасывая то 
ранки на пальцах, то сигарету, и думал о... соседке. Припомнилась её улыбка, 
оживлённое лицо, сияющие глаза... Обрадовалась будто... А он припёрся... "А, 
собственно, что припёрся-то? И похлеще бывало! Не принесли ведь, сам пришёл. 
На своих, двоих. Ну, выпивши, конечно. Но из-за этого такой концерт 
устраивать!.. Святоша! И всё-таки, как она улыбалась..."
Соседка, что называется, оказалась легка на помине. Она вошла без стука, 
равнодушно скользнула взглядом по растерявшемуся Сергею (будто и не было его 
вовсе) и прошла в ванную. Через минуту появилась снова, держа в руках 
несколько Светкиных платьишек.
"Как в немом фильме, - в отчаянии подумал Сергей, - Без слов, а всё 
понятно. Хреновый герой повержен и брошен на матрасике, один-одинёшенек... А 
положительная героиня всем своим видом талантливо выражает негодование, 
презрение и прочее. Все плачут!" Ему снова стало жалко себя. Как никогда 
хотелось понимания, сочувствия, сострадания... Нужно сказать ей, объяснить, как 
ему одиноко и трудно, как паршиво всё складывается.
- Надежда! Надя!.. Как же вы не понимаете? Вон, мужики и то... а вы...
- А я отмороженная и сердца у меня нет! - она обернулась, уже стоя в 
дверях. Ни следа оживления, ни тени той улыбки. Каменное лицо... - Если хотите, 
я могу отвести Светлану в садик. Всё равно по пути. Или мы лучше утром зайдём. 
Сможете - отведёте (это "сможете" прозвучало довольно ехидно). Спокойной 
ночи!
Он ещё какое-то время смотрел на закрывшуюся дверь, потом лёг ничком, 
закрыл глаза. Спать уже не хотелось. Какой там сон?! Никак не удавалось 
отделаться от ощущения совершённой ошибки... может даже непоправимой. И 
связано это, конечно, с выпивкой. Изворотливый мозг и гибкая совесть тут же 
отыскали и подсказали десяток причин и оправданий сегодняшней пьянки, да 
только... себя не обманешь. И Светку он, конечно, завтра заберёт и может больше 
не пускать к соседке, а дальше?.. Выбор-то у него небогатый: или показать свою 
гордость и уморить дочку голодом, или... отступиться хотя бы на время, пока с 
работой не уладится. Неделя только начинается. За Светку можно не волноваться: 
в саду и накормят и присмотрят. Пять дней впереди, чтобы работу найти. Вроде и 
достаточный срок, а прежней уверенности уже не было... будто сломалось что-то 
внутри, стержень какой-то, винтик... А пьянка?! Что пьянка? Как же ему не пить-
то? Другой бы с ума сошёл или в настоящий запой ударился от этих забот и 
переживаний, или махнул на всё рукой и сбагрил ребёнка бабкам или, вон, 
крёстной. А он ещё борется, ещё пытается сам выкарабкаться. Ну, выпил разок, 
что ж теперь? Не у дочки же деньги отнял? Дармовые! Если бы мог вместо 
выпитого конфет и печенья принести для дочери или деньгами получить - ей-богу 
не пил бы! А эта мымра из-за такой ерунды сцену закатила. Свой мужик бросил, 
так она на всех обозлилась, в алкаши записала. Легко вот так со стороны судить, 
когда сыт, обут, одет и голова не болит, чем завтра ребёнка кормить. Где уж тут 
понять, посочувствовать... А сунуть бы эту святошу хоть на денёк в его шкуру, что 
бы она запела? А если на недельку, чтобы живот от голода свело, чтобы в ушах 
звенело от слабости? Сытый голодного не разумеет... За то, что дочку накормила - 
спасибо, конечно, но это не даёт ей права учить жизни отца! Вот так-то!
Взбудораженный этими мыслями, Сергей ещё долго ворочался с боку на 
бок, пока не провалился в тяжёлый, беспокойный сон. Он, так истосковавшийся по 
простому человеческому пониманию и сочувствию, не знал и не чувствовал, что в 
десятке шагов от него горько плачет женщина. Сначала её слёзы падали на яркое 
детское платьице и шипели под раскалённым утюгом, а потом, уже в постели, 
лёжа рядом с разметавшейся во сне девочкой, женщина бережно целовала детскую 
ладошку и плакала, плакала, плакала... Видно, у неё были на это причины. А с 
небольшой цветной фотографии, стоявшей на телевизоре в аккуратной фанерной 
рамочке, за этой сценой наблюдала другая девочка. Она смотрела без ревности и 
обиды, сияя счастливой доверчивой улыбкой... Так на фотографиях могут 
улыбаться только дети. Взрослые всегда немного позируют...

Утром, он впервые за неделю проспал. То ли перепой вчерашний сказался, 
то ли погода виновата: пасмурно было по-осеннему. Так или иначе, а проснулся 
Сергей от стука. Открыл, как был - небритый, помятый (в одежде спал). Соседка 
со Светланой. Будто в укор ему - чистенькие, отглаженные, причёсанные. Дочка 
вбежала, обняла... Улыбка какая-то робкая, виноватая... "Пойдём, папочка!" У 
соседки, понятно, жизненного опыта побольше, всё с одного взгляда оценила. Но 
мораль читать не стала, видно, вчера пар спустила, выдохлась. Предложила 
спокойно, словно не замечая его опухшей, небритой физиономии и помятого вида:
- Мы, наверное, сами пойдём? Я отведу.
Выбирать не приходилось. Можно, конечно, быстренько умыться (на всё 
остальное времени не было), отвести Светку, но потом возвращаться придётся, в 
порядок себя приводить. Времени уйма потеряется. Так что...
- Да, пожалуйста! Проспал! - Сергей виновато развёл руками, - И ещё... Если 
вам не трудно, загляните в пять часов к Светлане в группу. Я работу иду искать. 
Вдруг подвернётся что-то и прямо сегодня придётся начинать. А как там, до 
скольки будет не знаю. Так что, если меня до пяти не будет, заберите Светку, 
пожалуйста!
- Хорошо! Мне не трудно. Пойдём, Свет!
Светка ещё раз прижалась к отцу, поцеловала. "Приходи за мной, папочка!" 
Уже из глубины коридора донеслось её последнее, звонкое: "Пока-пока!" Они 
ушли.
Конечно, такое начало дня настроения Сергею не добавило. "Это же надо 
было умудриться проспать!" - ворчал он, зажигая газ и ставя на огонь кастрюльку 
с водой. Бритвенный станок он опустил в воду завёрнутым в платок. "Чёрт его 
знает! Не поплавится  пластмасса?" Ничего со станком не произошло... за десять 
минут, по крайней мере. Сергей ещё пару раз поставил на огонь кастрюлю, развёл 
в тазу воду погорячее, намылил лицо и побрился у открытой балконной двери. 
Припорошенное пылью стекло, на фоне тёмного угла кухни, вполне сошло за 
зеркало, за неимением лучшего... После бритья настроение немного улучшилось. 
"Эх, ещё бы одеколончика жменю! Чтобы кожу защипало! Сразу свежей себя 
чувствуешь!" Он помыл голову, ополоснулся сам. Надел последнюю чистую 
рубашку, поглядел на небольшую стопку грязного белья в углу ванной. "Вечером 
постирать надо. Светке-то ещё надолго хватит, а самому надеть нечего. 
Поизносился". Щётки не было и пыльные ботинки пришлось протереть влажной 
тряпкой. Лучше они от этого не стали: затрапезный видок, с разводами. Оделся, 
причесался... Ну, вот, вроде и всё!
К концу дня у него опять горели ноги, а толку... Нет уж, видно, если с утра 
не заладилось, то и весь день наперекосяк. Ничегошеньки не выходил. Ничего! Не 
нужны были ни электрики, ни грузчики. Никто никому не нужен! Где то золотое 
времечко, когда на каждом столбе висело: "Требуются!" Он даже у газетного 
киоска останавливался, местную газету полистал под недовольное ворчание 
киоскёрши. Посмотрел объявления. Ну и что? "Требуется опытный бухгалтер. 
Стаж работы не менее пяти лет". Или ещё: "Объявляется конкурс на замещение 
вакантной должности главного инженера такого-то завода". Положил газету на 
место, выслушал бабулино: "Ходют тут, читают! Купи, тогда и читай!" 
Улыбнулся устало - сил не было ругаться - и пошёл себе. Не был он бухгалтером с 
пятилетним стажем и на вакантную должность, имея единственные брюки и 
ботинки (и ещё сорок тысяч долларов долга), не претендовал. И образование не 
то!
Кончилось курево. Всё, что за день "настрелял", днём же и скурил. На вечер 
ничего не оставалось. И вот, впервые в жизни, он поднял с земли чей-то окурок. 
Нет, впрочем, не впервые. В армии доводилось, но там почти все собирали, как 
грибники... И не из-за нищеты, а просто частенько в гарнизонной лавке курева не 
было, Кому до солдат дело? Но, чтоб вот так - "на воле"! Впервые... Мимо 
некоторых окурков - хороших, "жирных" - пройти пришлось: уж больно места 
людные, неудобно. И ещё отметил про себя, для памяти, что собирать лучше всего 
на автобусных остановках: многие не успевают докурить, и окурки бросают не в 
урну, а у самой автобусной двери - на тротуар или мостовую. Тут за час карманы 
набить можно. Жалко времени не было - в садик пора, но с десяток хороших 
"бычков" собрать удалось. Сергей даже не отдавал себе отчёта, что своим видом 
и, особенно, взглядом, выдаёт себя с головой. А ведь раньше и сам, бывало, с 
презрением поглядывал на таких опустившихся людей: бичей, бомжей. Они 
бросаются в глаза и не только из-за одежды. Идут, шарят глазами по тротуарам и 
обочинам в поисках окурков, на дядину доброту уже не рассчитывают. А теперь, 
вот, и самому пришлось... Да! От тюрьмы и от сумы не зарекайся!
В детском саду его ожидал новый удар. Радостная дочка протянула ему 
небольшой листочек бумаги. Сергей тупо разглядывал бледноватую 
компьютерную распечатку. Ежемесячная плата за садик. Светка, переобуваясь, 
весело тараторила, смеялась. "Вот же дурёха маленькая! Ей доверили бумажку 
родителям передать, она и рада! А тут хоть волком вой!" Сколько раз за 
последние годы он такие бумажки в руках держал? И ведь не вспомнил ни разу за 
эту неделю, не подумал, что за садик платить надо. Относил раньше эти листочки 
домой, отдавал Вере, и дело с концом. Остальное его не касалось. А вот теперь 
коснулось. Немного успокоил список должников на доске объявлений. Человек 
пять, не меньше. И у некоторых, судя по сумме, уже за несколько месяцев не 
плачено. И ничего, не выгоняют ведь! "Значит, не одни мы такие!" Хоть слабое, 
но утешение.
Занятый своими невесёлыми мыслями, не заметил Сергей странного 
поведения Татьяны Николаевны. И слава Богу, что не заметил. Доконало бы это 
его совсем. А Татьяна Николаевна приглядывалась к нему подозрительно и 
подходила поближе - принюхивалась... Получила она строгую инструкцию от 
подруги своей - Надежды: если Светин папа придёт пьяный - ребёнка ему не 
отдавать. И хотя плохо представляла она себе, как это будет выглядеть и чем 
закончится, но слово сдержать собиралась. Не пришлось, правда...
Вечер прошёл, как обычно. До самой темноты были во дворе. Здесь Сергея и 
застал крестовский Сашка. Новостей ни у того, ни у другого не было, так что 
визит не затянулся. Около девяти (они уже дома были) постучала соседка. 
Поздоровалась, извинилась. Сама аккуратно развесила на верёвке в ванной 
отглаженные накануне Светкины платья, прихватила другие.  Даже разговора 
короткого удостоила: подтвердила, что будет забирать Светлану в пять (если его 
не будет) и утром, если понадобится, может отводить. На том и распрощались. 
После её ухода, зайдя в ванную, Сергей заметил, что соседка забрала помимо 
прочего, и грязные Светкины вещички: трусики, носочки, платья. Две его рубашки 
и бельё сиротливо лежали в углу. Вроде и обижаться не на что, а всё равно 
задело...  Каким-то отверженным себя почувствовал, никому не нужным. "Ну, 
ладно бельё, сам бы не отдал, а рубашки-то могла бы постирать. Если в машинке, 
то три минуты всего... Эх, бабы!" Он долго, с остервенением, тёр мылом 
воротнички рубашек, стараясь не повредить подсохшие ранки на пальцах, 
несколько раз прополоскал в холодной воде. Потом развесил рубашки в кухне, 
старательно расправив мокрую ткань. Гладить-то нечем!
Уснул он быстро и даже не вспомнил, что денёк сегодня был особенный. 
Понедельник, семнадцатое июня. Прошла неделя, как они со Светкой "справили" 
новоселье. Ровно неделя, как пропала Вера...

Пришла беда- отворяй ворота. Вот уж, воистину! Вроде и повезло во 
вторник ему с работой, да как-то куце, однобоко повезло. Поманила удача, 
улыбнулась и... сгинула. Утром, около десяти, набрёл он на крупную базу (раньше 
"орсовская" была, а теперь чёрт её знает! Поприватизировали всё!). Несмело 
прошёл через вертушку проходной мимо сторожа, дремавшего в своей стеклянной 
будке ("На хрена он тут сидит, если любой зайти может?"). Посреди огромного 
асфальтированного двора (настоящий армейский плац!) вытянулись, наподобие 
бараков, одноэтажные склады, обнесённые по периметру платформой-эстакадой 
для подъезда и разгрузки машин. На эту эстакаду Сергей и поднялся, пошёл мимо 
ряда двухстворчатых ворот, прикидывая к кому обратиться. Вот тут и повезло - 
подразнила удача... На начальницу какую-то нарвался, уж больно быстро эта тётка 
решения принимала. Стояла она на эстакаде около крытой грузовой машины и 
будто поджидала кого, даже ногой пристукивала от нетерпения. Сергей подошёл:
- Вы не подскажете? Грузчики вам не требуются?
Женщина окинула его фигуру оценивающим взглядом и, в свою очередь, 
подозрительно спросила:
- Пьёшь?
- Ну... как все! - он растерянно пожал плечами.
- А, ладно! Хуже не будет! - женщина решительно махнула рукой, - Давно 
пора этих оглоедов взашей гнать! Давай-ка, сработай эту машину. Оформлением 
потом займёмся, когда время будет. Считай, что с этого дня на работе.
Окрылённый радостью, Сергей впорхнул в машину, играючи подхватил 
ближайший ящик. "Что такое двадцать бутылок газировки? Господи! Да, он бы 
сейчас на спине шкаф трёхстворчатый попёр... и весь день таскал бы! А тут какая-
то газировка!" Выскочил из машины, улыбнулся своей благодетельнице: "Куда 
носить-то?"
Женщина взглянула как-то странно, как на бестолкового ребёнка.
- Э, парень! Ты так полдня одну машину разгружать будешь, а через полчаса 
уже следующая на очереди. Тележку возьми! Вон, у колонны стоит.
Сергей с опаской посмотрел на двухколёсную конструкцию. Высокая 
вертикальная ручка, а у самых колёс торчат два мощных стальных рога, как у 
электрокара... И ведь приходилось видеть раньше такие штуки в работе, да кто ж 
знал, что приглядываться надо, что понадобится когда-то? В магазинах видел, как 
на таких тележках грузчики целые штабеля ящиков перевозят. Чуть наклоняют на 
себя, придерживают рукой и катят за милую душу.
"Ладно, попробуем!" Он осторожно опустил на рога ящик и чуть не 
схлопотал ручкой по лбу. Как на грабли наступил... Женщину уже стояла рядом.
 - Ты что? Никогда раньше не работал?
Сергей только отрицательно мотнул головой.
- Так куда ж ты? Некогда мне, парень, тебя обучать. Да тут одной науки 
мало и силы тоже. Сноровка нужна, а её не одну неделю зарабатывать надо. 
Извини! - и тут же её участливый голос сорвался на начальственный крик, - 
Пашка! Пашка, стервец! Где тебя носит, алкаш несчастный?! Уволю, ей-богу, 
уволю! Достали вы меня, оглоеды грёбаные! А ну, быстренько эту машину 
работай! Двадцать минут тебе!
Бесстрашно улыбаясь, к ним подошёл Пашка: щупленький мужичонка лет 
сорока, на целую голову ниже Сергея и явно навеселе. Он быстро, не делая ни 
одного лишнего движения, поставил в штабель пять ящиков (больше просто рост 
не позволял), ловко - с первой попытки - вогнал под нижний ящик рога тележки, 
наклонил её на себя и покатил к открытым дверям склада. "Этот за двадцать 
минут управится", - с тоской подумал Сергей, но дожидаться не стал. Про него 
уже забыли и, пройдя ещё раз мимо беззаботно спящего сторожа, он покинул базу, 
оставляя позади очередную разбитую надежду. "Даже грузчик из меня никакой! 
Тоже, оказывается, уметь надо. Сноровка нужна!"
И ещё одну работу в этот день он мог получить, но это уж совсем 
издевательством выглядело. Сунулся он мимоходом в Собес, заглянул в первый 
же кабинет, с табличкой "Старший специалист" и спросил уже привычно:
- Вам электрик не требуется? Может другая работа есть? Что угодно!
- Электрик?.. Нет, не нужен! - молодая, холёная женщина, с явным 
удовольствием оторвалась от своих бумаг, - А в компьютерах вы не сильны? - она 
бегло оглядела Сергея, оценила мятые брюки, пыльные ботинки и закончила уже 
слегка смущённо, с сожалением, - У нас как раз человек ушёл. Если бы вы 
смогли...
Всё знакомство Сергея с компьютерами ограничивалось домашним 
"Денди". А настоящий компьютер, надо полагать, посложнее тележки... Где уж 
ему? Он вышел, даже не попрощавшись. Почему-то на ту, "базовскую" тётку - 
обиды не было. Даже если бы орала она на него, материла, как весёлого и ловкого 
Пашку - не обиделся бы. А на эту расфуфыренную собесовскую примадонну зло 
взяло. "Сидит краля! Ногти отрастила - номер по телефону карандашом 
приходится набирать. Золота на ней, как в хорошем ювелирном отделе... А 
старикам пенсии по полгода задерживают. Откуда, спрашивается, золотишко? Да 
и парфюмерия у неё, надо полагать, не с фабрики "Красная заря". И одета, как 
манекен. Откуда? С каких доходов? А может у неё муж зарабатывает? - осторожно 
вмешался внутренний голос, - Чего на всех кидаться-то? Бывают же и нормальные 
мужики - не то, что ты!"
Убитый таким аргументом, Сергей отправился за дочкой. В список 
должников их пока не занесли. И то хорошо!
Следующие три дня, вплоть до выходных, протянулись сплошной серой 
полосой. Сергей уже ничему не удивлялся, ничего не ждал. Такая уж, видно, его 
долюшка! Он ещё ходил, ещё спрашивал, но как-то автоматически, без всякой 
надежды. Так же автоматически собирал окурки, не стесняясь насмешливых, а то 
и презрительных взглядов. Побывал на железнодорожном вокзале, поговорил с 
грузчиками. Мужики там собрались, как на подбор - невысокие, коренастые. Все в 
годах. Работали уже подолгу, держались цепко. Мест не было.
По магазинам ходил. В тех, что посолиднее - свои, "штатные" грузчики 
были, а у мелких магазинчиков Сергей на такой приём нарвался, что не приведи 
Господь! Почти у каждого такого магазина, у чёрного хода дежурили ребятишки - 
такие же, как он - безработные, но со стажем. Сбились эти ребята в крепкие, 
"спитые" компашки и чужаков к себе не подпускали. Злые, как собаки. Чуть до 
драки не дошло в нескольких местах. Отступал Сергей... А куда деваться, если 
сразу пятеро в лицо сопят, да у двоих в руках крючья железные, которыми мясные 
туши перетаскивают. Отступишь, пожалуй! Убьют и глазом не моргнут!
В пятницу снова немножко "повезло". Видно, вычерпал Сергей за прошлую 
жизнь своё настоящее везение до самого дна, а теперь всё не как у людей. 
Насмешка, да и только! Оказался он в обеденный перерыв у овощного 
магазинчика, а туда, как раз, грузовик подошёл с капустой. И никого... Подрядила 
его заведующая на разгрузку и ещё одного забулдыгу отловила. Целый час они 
кидали кочаны с машины в специальный люк в стене, по желобу, а Сергей всё по 
сторонам оглядывался: как бы местные грузчики-любители не вернулись - скандал 
будет! По окончании работы вручила им заведующая по бутылке плодово-
ягодного... Напарник рад-радёшенек, а Сергей свой заработок чуть об асфальт не 
шарахнул. Лучше бы булку хлеба дала! Знать бы сразу! Да, что уж теперь! 
Посидели с новым приятелем, выпили, за жизнь поговорили. Спешить Сергею 
было некуда. Светку соседка заберёт, да и позже заходить - не резон. Эта баба за 
версту спиртное чует, так что пусть дочка сегодня у неё остаётся.
После выпивки, предложил напарник за закуской прошвырнуться - по 
огородам: картошечка, лучок и прочее. Что бог пошлёт... Сергей удивился было: 
"Как же? Средь бела дня?!" Ещё и шести не было... А приятель только смеётся: 
"Чудак-человек! Ночью только дураки лазят, да и места надо хорошо знать. А 
днём - самое милое дело! Ну, понятно, не переть на огород, если там хозяин 
ишачит, а так, в сторонке где-нибудь. Тут главное заходить уверенно, по-хозяйски, 
и не одна собака не прицепится". Сам-то он этим промыслом постоянно 
занимался. Тем и жил весь сезон.
Согласился Сергей, больше из любопытства. Вышли они на ближайшую 
окраину, где горожане небольшие огородики имели. И точно! Настоящим 
мастером своего дела забулдыга оказался. Выбрал участок подальше от чужих 
глаз и вперёд! Сам хозяин, наверное, так свою калитку не открывал, как этот 
алкаш. И по грядкам ходил бережно, аккуратно: там веточку поправит, там 
колорадского жука с ботвы стряхнёт. Душа радовалась на него глядеть. Но сам 
Сергей зайти за калитку так и не решился, простоял на узенькой улочке, вроде, как 
"на стрёме", наблюдая, как этот "мичуринец" чужой урожай собирает. А у того 
будто нервов нет: не спешит гад, землю понапрасну не топчет. С краю понадёргал 
за ботву молодой картошки, отобрал только крупную, мелочь так и оставил на 
земле валяться. Потом на грядки с луком перешёл и ещё дальше... Семь потов с 
Сергея сошло, пока дождался. И в дележе добычи он участвовать отказался, хотя и 
норовил приятель разделить всё по-братски. Взял, правда, с десяток картофелин, 
принёс домой и сварил. Съел их прямо в кожуре, без соли и хлеба. Одноразовое 
питание получилось... Раз в неделю.
На субботу у него были кое-какие планы в отношении дочери. Хотел её к 
цирку сводить... Не в цирк, а именно - к цирку (на билет-то денег не было). За 
последнюю неделю, пока шастал по городу в поисках работы, несколько раз 
афиши видел: в ближайшем кинотеатре в эту субботу выступает заезжая, цирковая 
труппа. Не из столичных, конечно, - помельче. Областного пошиба... Понятно, 
какой в кинотеатре может быть цирк? Ни арены тебе, ни оборудования, а всё-таки 
показать кое-что дочке хотелось. Потому что в афише, помимо прочих, чисто 
"человеческих" номеров значились ещё два медвежонка, две обезьяны и сколько-
то метровый питон. И если подойти пораньше, к приезду артистов, то можно 
будет на них посмотреть. А Светке и это в радость.
Подошли они к кинотеатру за полчаса до начала и... опоздали. У бокового 
входа стоял небольшой автобус. Артисты были уже внутри здания: кто сидел на 
первом ряду, кто "обживался" на незнакомой сцене, репетировал. Сергей подвёл 
дочку к открытой двери (для сквознячка, наверное, оставили), заглянул сам. На 
сцене делал стойку на руках молодой парень в спортивном костюме, другой - 
выписывал восьмёрки на одноколёсном велосипеде. Зато в проходе между сценой 
и первым рядом крутился на стуле самый настоящий медвежонок в наморднике, а 
по полу (Сергей не сразу заметил в полумраке) медленно полз питон, оставляя за 
собой тёмный влажный след. Дочка так и впилась в медвежонка глазами, даже 
дышать перестала. Сергей отступил на несколько шагов, чтобы не привлекать к 
себе внимания. Надеялся, что ребёнка-то никто не погонит. И правда, ребята-
циркачи к автобусу бегали, возвращались... никто и слова не сказал. Молодая, 
смуглая как цыганка, девица вышла на крыльцо перекурить. Тоже промолчала. Но 
нашёлся-таки один любитель детей - высокий парень в яркой футболке и шортах. 
Не поленился... встал с первого ряда, подошёл к Светланке, развернул за плечо: 
"Давай, иди отсюда!" Светка, как маленький солдатик, послушно отошла на 
несколько шагов, повернулась и... снова на место. Будто прилипла к двери. Что ей 
дядька вместе с шортами, когда она вся была там - в зале. Парень на этом не 
угомонился. То ли из-за одной Светки, то ли, чтобы вообще доступ перекрыть 
посторонним, но подтащил он отчаянно упиравшегося медвежонка к двери и 
привязал к ручке. Косолапый недовольно поднялся на задние лапы, дернул ремень 
поводка так, что дверные петли застонали. И тут Светка отмочила... Вот уж у кого 
удача не растрачена... Дважды ей за несколько секунд повезло. Во-первых, она, 
наверное, единственная во всём городе, медвежонка погладила... без всякого 
билета, причём. Просто подошла и погладила! Она и к собакам так же бесстрашно 
приближалась, несмотря на породу и размеры... И ничего! Сходило с рук. А во-
вторых, повезло, что мишка её лапой не достал - то ли растерялся от Светкиной 
наглости, то ли замешкался просто. Сергей не стал дожидаться, пока косолапый 
очухается, подхватил Светку, отскочил... И уже задним числом испугался, увидев 
когти на мишкиных лапах. Гвозди настоящие, а не когти - даром, что медвежонок 
маленький. А Светке-егозе и горя мало, глазёнки - счастливые, светятся. Дай ей 
волю, она бы и за ушами у медведя почесала... Только недолго её счастье длилось. 
Через центральный вход хлынули в зал зрители, засуетились в последних 
приготовлениях циркачи, опустился занавес. Стройный парнишка в блестящем 
трико выбежал к автобусу и тут же вернулся с двумя обезьянками на тонюсеньких 
поводках. Обезьяны не упирались, бежали сами, будто рвались на работу. Смуглая 
девица закрыла боковую дверь, а сама осталась снаружи, не спеша покуривая. И 
кончилась Светкина сказка... Все краски с лица схлынули, слезинки закипели в 
глазах, накопились и хлынули через край, словно на сердце отцу закапали...
- Доченька, ты что? Светик, ну перестань! Я же объяснял тебе, что в цирк 
мы не пойдём. Билетика нет.
Сергей уже и сам не рад был, что привёл дочку сюда. Хотелось как лучше, 
порадовать думал, а получилось... Опять не жаловалась дочка, не просила. И от 
этого ещё хуже было. Смотрела она на закрытую дверь и плакала. Какое сердце 
это выдержит? Может построже надо было: прикрикнуть, увести в конце концов, 
но не мог он. Умер бы сейчас за один билетик...
- Доченька. Ну что ж ты папке душу травишь? Мы же договаривались: 
зверушек посмотрим и уйдём. Ты всех видела: и обезьянок, и змею большую. А 
медвежонка даже погладила. Не плачь, милая!
- Я второго медвежонка не видела, - дочка уткнулась мокрым носиком 
Сергею в ухо. Слезинки закапали за воротник рубашки, - И клоунов я люблю...
- Да второй медвежонок такой же! - начал, было, Сергей и осёкся. Это для 
него все медведи одинаковые, а для неё... И какое вообще дело этой крохе, что у 
папы денег нет, что папка - нищий, что он неудачник и...
Он поставил дочку на ноги ("Подожди, милая") и решительно подошёл к 
смуглянке.
- Девушка! Ради Христа, возьмите девочку, посадите где-нибудь. Нет у меня 
денег на билет. Так получилось... А она плачет! Не могу...
Девушка даже не взглянула в его сторону. Ответила не сразу, и голос при 
этом был недовольный:
- Если места свободные будут - возьму.
- Спасибо! Спасибо вам большое!
Сергей вернулся к дочери, обнял. Говорить ничего не стал: не хотелось 
обнадёживать раньше времени, да и сглазить боялся. А на девицу он не 
обижался... Пусть наорёт, ударит даже, только бы дочку взяла. Конечно, будешь 
недовольной: ходят, попрошайничают.
В зале зазвучала музыка, представление началось. Девица, наконец, бросила 
окурок и скрылась за дверью. Сергей дыхание затаил: а вдруг забудет или, в самом 
деле, мест не окажется. Но нет... Через минуту дверь приоткрылась. Смуглянка не 
позвала, даже рукой не поманила, просто стояла и смотрела на них: равнодушно и 
немного презрительно. Он взял дочку за руку, повёл к двери. Светка подняла 
голову: "Папа! Папочка! Ты что? Попросил тётю?" Голосок дрожит, а сама 
поверить ещё боится.
- Да, милая! Тётя разрешила. Она тебя посадит где-нибудь. Ты уж, 
пожалуйста, не балуйся там.
Девушка Светлану за руку не взяла, только посторонилась чуть, пропуская 
мимо себя, и закрыла дверь, теперь уже насовсем.
Все полтора часа, пока длилось представление, Сергей ходил около 
кинотеатра. Впервые, дочка вот так - одна, вошла в зрительный зал. Даже на 
мультяшки по выходным они раньше вместе ходили. Вроде и не маленькая уже, а 
страшновато... А теперь пришлось... Но эти волнения были сущим пустяком по 
сравнению с тем отчаянием, с той тоской и безысходностью, которые испытывал 
сейчас Сергей. Эти чувства, после сегодняшнего случая, достигли пика, предела, а 
понимание того, что дочь не должна отвечать за ошибки отца, за его 
беспомощность - рвало душу, сводило с ума. А выход, по-прежнему один. Работа! 
Работа - которой нет!.. И речь шла уже не о мифическом долге, а о мало-мальски 
нормальном содержании дочери. Потому что через два часа ему снова придётся 
вести Светку к соседке, кормить-то нечем. И чувствовал он, что постепенно теряет 
контроль над дочерью, а со временем и доверие её потеряет, уважение. За что 
такого отца уважать? Не получалось прожить играючи, никак не получалось! Как 
же это тошно - жить!
Из-за всех этих переживаний, плохим слушателем он оказался для дочки по 
пути домой. Светка заливалась вовсю, вспоминала, восхищалась, а он только 
поддакивал, да и то невпопад. Радостно, конечно, что довольна дочка, но для него-
то это удовольствие каким-то краденым получилось. Тошно!..
Вечер прошёл по накатанной программе. Погуляли во дворе, потом дочка 
пошла к тёте Наде, а в девять заявилась сытая, чистая и довольная - выговорилась. 
Уж там-то выслушали внимательно.

В воскресенье Светка уже сама убежала к соседке, а Сергей решил для 
начала навести порядок. Идти никуда не хотелось, даже - на рынок. Не решала 
выпивка никаких проблем: забудешься ненадолго, а потом ещё хуже. Так что 
нечего душу травить. Разобравшись с делами, он сидел на матрасике и сворачивал 
самокрутку, когда заявился гость. Самокрутки, кстати говоря, он научился крутить 
мастерски: пару дней помучился и пошло дело. Ни дать, ни взять - бывалый 
фронтовик. Кашлял поначалу от невообразимой смеси табака, а ещё больше от 
чадящей газетной бумаги, но ничего - привык... Нужда заставит... Сергей как раз 
скрутил гигантскую козью ножку, когда послышался стук в дверь. Он, не вставая, 
крикнул: "Открыто". (На замок запирал дверь только перед уходом и на ночь. 
Грабителей не боялся). Вошёл Игорь. Сергей видел его впервые с того памятного 
вечера и, странное дело, такое чувство появилось, будто родного человека увидел. 
Вскочил, принёс гостю стул, а сам снова на полу устроился. Игорь с разговором не 
спешил, огляделся сначала и только потом спросил, словно подытоживая свои 
наблюдения: 
- Худо?
- Не то слово! - Сергей горестно махнул рукой. Как давно ему хотелось 
чтобы кто-то выслушал, посочувствовал. Может для этого сюда и пришёл этот 
парень с умными глазами за тонкими стёклами очков... - Бьюсь, как рыба об лёд, а 
толку... Работы нет! Ничего не могу найти. Ничего! Как проклятие какое-то! Какие 
там долги... дочь не могу накормить. Хорошо, вон, соседка добрая душа...
Игорь выслушал молча, а затем задал новый вопрос, мгновенно ломая 
зыбкую атмосферу доверия:
- От Веры ничего?
- Ничего, - Сергей сразу замкнулся, ругая себя за непозволительную 
слабость. "Перед кем я распинаюсь? Распахнул душу, кретин! Пооткровенничал. 
Кому оно надо? Все они одинаковые! Их только деньги волнуют".
Он не встал провожать гостя. Сидел, глядя в окно, будто можно было что-то 
увидеть сквозь старые жёлтые газеты. Мягко закрылась дверь, затихли шаги в 
коридоре... Сергей повернул голову и сразу же увидел зеленоватую бумажку, 
торчащую из красной Светкиной туфельки.
Несколько секунд он вертел в руках новенькую десятидолларовую купюру, 
потом решительно сунул ноги в ботинки, выскочил в коридор и... остановился. 
Конечно, правильней всего - догнать и вернуть, но... но, недаром же, Игорь 
вложил деньги именно в Светкину туфельку. "А, собственно, чего же ты, парень, 
ожидал? Хотел ведь понимания и тепла, вот и получил - только в долларовом 
эквиваленте. Эти люди всё переводят на доллары. Привычней им так. Ладно, 
гордость показывать не будем, всё равно не поймут. Будем считать, что 
выпросил".
Сергей собрался и отправился в город. Без проблем поменял доллары 
(сейчас, слава Богу, у каждого магазина "ребята" дежурят. И курс у них повыше, 
чем в обменных пунктах) и накупил полный пакет продуктов: десять пачек 
дешёвых сигарет, хлеб, чай, килограмм сахара. Без деликатесов, конечно. Только 
дочке, помимо печенья, купил большую шоколадку с начинкой - её любимую. Ещё 
и осталось немного денег - на чёрный день. Уплатить за садик уже не хватит. 
Ладно, подождут!
Только вернувшись домой, Сергей заметил, что не взял выпивки. Даже не 
вспомнил об этом, вот что удивительно! Приятно стало почему-то...
Ни Светке, ни, тем более, соседке, о неожиданно свалившемся "богатстве" 
Сергей говорить не стал. Хвастаться было нечем.
Следующая неделя - последняя неделя июня, прошла в тех же бесплодных 
поисках. Сергей ходил, как по заколдованному кругу, по несколько раз 
возвращаясь в одни и те же места - туда, где что-то обещали, велели заглядывать. 
Начальники и кадровики разводили руками, велели заглядывать ещё... Работы не 
было. Правда, теперь, не мучаясь от голода, он обходил стороной овощные и 
прочие магазинчики, где рассчитывались плодово-ягодным. Но надолго ли это? 
Деньги кончатся быстро. Как не экономь...
И именно в эти дни к нему пришла простая и ясная мысль: если нет работы с 
деньгами, значит надо идти работать без денег. Главное - работать! Живут же так 
тысячи людей. Пусть не платят, но он сможет честно глядеть в глаза Светке и... 
Надежде. А иначе и жить-то незачем, можно в петлю влезть от чувства своей 
никчемности и бесполезности.
Колебался Сергей недолго. Если уж надумал, то надо идти в свой первый 
цех, там, где начинал, к своему первому мастеру и наставнику - Валентину 
Петровичу. Сергей пошёл "сдаваться" третьего июля, в среду.
Проходную завода он благополучно проскочил вместе с толпой рабочих. 
Месячник "бдительности" у охраны то ли закончился, то ли ещё не начался. 
Пожилые охранницы зевали, лениво поглядывали по сторонам, словно из 
принципа игнорируя проходящих через вертушки.
Цех встретил Сергея привычным рабочим шумом. Вроде и не изменилось 
ничего за пять лет, только людей стало поменьше и лица всё больше угрюмые. Он 
нашёл мастерскую электриков на прежнем месте, вошёл, поздоровался. Сергей 
отлично знал, что после того, как завод "залихорадило", многие "спецы" 
отправились на поиски надёжного заработка, и не только из электриков, 
разумеется. Но всё-таки несколько "старичков" ещё осталось: послышались 
приветственные возгласы, начались расспросы. Сергей от разговоров уклонился и 
сразу прошёл в кабинет мастера.
Валентин Петрович проводил нечто вроде утренней оперативки. Двое ребят 
сидели у него, слушали, делали пометки в блокнотах. Один из парней тоже из 
"стареньких" оказался, узнал, улыбнулся. Ответной улыбки у Сергея не 
получилось и, вообще, его только на один шаг хватило, а дальше всё как в тумане.
- Валентин Петрович! - и тут ноги будто подкосились, и Сергей тяжело 
рухнул на колени, - Петрович! Ради Бога! Выручай! Не могу больше!
- Серёга, ты чего это удумал? - мастер вскочил со стула и неловко 
засуетился, - А ну, мужики, выйдите! Не видите что ли, человек по делу пришёл. 
Поговорить нам надо. И не рассиживайтесь там! - крикнул он уже вслед уходящим 
ребятам, - Разгоняйте всех, а я через часок на обход выйду.
Закрыв дверь, Петрович подошёл к Сергею, потянул за руку.
- Вставай, Серёга! Нечего тут коленками пыль собирать. Ишь чего удумал. 
Ты кончай, брат, это... декадентство.
В прежние времена Сергей засмеялся бы. Частенько они с ребятами 
поддразнивали мастера, подшучивали над ним. Петрович, простая душа, только в 
сорок лет с грехом пополам окончил электротехнический техникум. Жизнь 
заставила - на пятки наступала молодёжь с институтскими корочками, начальство 
стало косо поглядывать, придираться по мелочам. Вот и пришлось на старости лет 
учиться-мучиться. А диплом тот Петровичу... Никто лучше него цехового 
оборудования не знал - с самого пуска, с первого  дня он в цеху работал. Ну, а 
простоту свою, бесхитростность, разбавлял Петрович время от времени 
подобными заковыристыми словечками. Нет-нет, да и брякнет. И не всегда к 
месту, конечно.
Сергей с трудом поднялся, дошёл на ватных ногах до стула, рухнул на него 
и стал рассказывать. Издалека начал, с того момента, как отсюда ушёл: сколько 
рабочих мест поменять пришлось, как катился и катился вниз. А про последние 
три недели подробненько рассказал. И про долги, и про цирк не забыл.
Петрович слушал внимательно, не перебивая. Помолчал с минуту, будто 
давая Сергею вспомнить и дополнить свой рассказ. Затем тяжело вздохнул и 
заговорил: осторожно и как бы заранее извиняясь:
- Тут такое дело, Серёга. Вроде и работа есть, и люди нужны, да только...  не 
платят ведь ни шиша. Четыре месяца на бобах сидим и неизвестно когда...
- Я знаю, - Сергей с трудом проглотил тугой, горький комок в горле, - Я 
согласен! Я на всё согласен, на любую работу. Мне работа сейчас, пожалуй, 
важнее, чем деньги. Не могу больше! Ей Богу, не вру и на слезу не давлю, но если 
в ближайшие дни не найду ничего, то... всё! Руки на себя наложу!
Петрович вытащил из стола лист бумаги, подал ручку.
- Пиши заявление. К начальнику цеха сбегаешь. Я позвоню, предупрежу. Ну 
и оформляйся: медкомиссия, инструктаж и прочее. А потом сюда. Давай, брат! 
Жду!
Сергей умудрился оформиться в этот же день! А ведь даже медкомиссию, по 
нынешним временам, за один день пройти невозможно. Во-первых, с чьей-то 
лёгкой руки она стала платной, а денег у Сергея только на одноразовый шприц... 
Во-вторых, два-три дня обычно требовалось, чтобы всех врачей оббежать. Их же 
всех сразу на месте никогда не застанешь! Повезло ему тут, конечно. В 
регистратуре больницы, пока за своей карточкой стоял, увидел одну из прежних 
знакомых, из тех - "длинноногих". Она за пятнадцать минут "бегунок" заполнила. 
Уж кто в нём расписывался, чёрт его знает, но всё - чин по чину, а главное - печать 
на месте. Сергей поблагодарил подружку, пообещал заглянуть как-нибудь и для 
убедительности даже ущипнул украдкой за сочную тугую мякоть. Длинноногая 
хихикнула и сказала, что будет ждать. На том и расстались...
И снова на завод. Полчаса боролся со сном в кабинете техники 
безопасности, слушая записанный на плёнку инструктаж. Сколько раз он его уже 
слышал в прежние времена? Сорок?.. Сто?.. Многое ещё наизусть помнил.
Потом снова беготня по кабинетам: подписи, инструкции, бюро пропусков. 
Сергей мог и на работу успеть в этот день, но кладовая в цеху уже закрылась - 
спецовку и инструменты получить не удалось.
Домой он летел как на крыльях. Впервые такое настроение было за три 
недели. Да нет! Пожалуй, за несколько последних лет такой радости не 
испытывал. Будто родился заново... Такая чистота, такой мир в душе! Идти в 
садик было уже поздно ("Вот ведь как день пролетел"). Он птицей взлетел на 
четвёртый этаж, постучал в дверь соседки.
- Надя! Наденька! - он готов был расцеловать эту "ледышку", - Я работу 
нашёл! Завтра - первый день. Живём теперь! Светка, доченька! Слышишь?!
Светка выскочила из комнаты, засияла вся. Плевать ей на ту работу, просто 
папку давно таким не видела. Соседку "папкина радость" скорее насторожила, но 
ненадолго. Дрогнула "ледышка", оттаяла и улыбнулась.
- Ну, вот и хорошо. Поздравляю! Да вы заходите, - Надя широко распахнула 
дверь и отступила в сторону, - Что вы вечно за порогом топчетесь?
Сергей даже растерялся от такой наглости. "А ты меня хоть раз 
приглашала?" Но это про себя, конечно. Он разулся, прошёл в комнату и украдкой 
огляделся. Простенько, но очень уютно. А комната больше раза в полтора, чем у 
них со Светкой. Он даже не догадывался, что в этом сарае есть разные по площади 
квартиры. Шкаф, небольшой сервант, диван, стол... Много книг. Сразу бросалась в 
глаза фотография девочки на телевизоре. Ничего общего со Светкой Сергей не 
углядел. Разве что по два уха у обеих, по два глаза и по носику. Так это у всех так. 
"Может в характерах что-нибудь, в поведении?.. Надежде, конечно, видней".
Он осторожно присел на краешек дивана, усадил дочку на колени и 
рассказал о прошедшем дне уже спокойно и подробно. Не так уж, мол, всё и 
хорошо. Зарплату, похоже, долгонько придётся ждать, но зато работа есть. 
Извёлся он совсем без дела.
Второй раз за день его так внимательно слушали. Но только не было у 
Петровича ни таких лучистых глаз, ни такой улыбки. Смутился Сергей, скомкал 
разговор и заторопился домой. В девять прибежала Светка. Спать он улёгся вместе 
с ней: теперь и самому режим соблюдать надо. Долго ворочался. Не шла из головы 
Надина улыбка.

С утра он получил инструмент и спецовку (всё - б/у. Докатился завод!) и 
впрягся в работу. Знакомиться с цехом нужды не было. Помнилось всё - как-никак 
первая работа, будто первая любовь. Удивляло другое. Некоторые вещи руки 
вспоминали быстрее, чем голова. Видно у рук какая-то особая память есть! 
Накинулся Сергей на работу, как одержимый. Помимо задания находил себе 
другие дела. В первый день порядок навёл в складе при мастерской: разобрал 
бухты проводов и кабелей, разложил по полкам и по ящикам запчасти. В пятницу 
прошёлся по щитовым, подчистил и подтянул контакты, освежил в памяти схемы. 
А то в мастерской возился: старый движок перебрал, пару светильников 
отремонтировал. Не сиделось без дела и всё тут! И не замечал Сергей, что за 
спиной у него посмеиваются "старички" и недовольно косятся прочие: 
выслуживается, мол! В пятницу, в конце рабочего дня, его подозвал в кабинет 
Петрович. Покряхтел немного, почесал свой шишковатый нос и сказал смущённо:
- Серёга, ты это... Не обращай внимания на мужиков.
- В смысле? - Сергей был искренне удивлён таким заявлением.
- Ну... разговорчики эти, - мастер смутился ещё больше. Уже и не рад был, 
наверное, что заговорил. Никак он не ожидал, что Сергей ничего не замечает. - Не 
понимают они, зачем ты пашешь так, вот и болтают ерунду. Ты же сам видишь, 
что сидят все и "козла" забивают с утра до вечера. Я уже на это сквозь пальцы 
смотрю, лишь бы начальству не попадались. Трудно их винить. Как платят, так и 
работают. Мы ведь давно уже только по авралам вкалываем, а на текущий ремонт 
и мелочёвку всякую рукой махнули. Нема трудового энтузиазма! Вот и не 
понимают тебя.
- Да и пусть сидят! - Сергей, наконец, понял куда клонит мастер, но никак не 
мог понять, в чём его вина, - Я же ни у кого помощи не прошу, не беспокою. 
Пусть играют на здоровье. Легче мне так, Петрович! Руки заняты, и голова 
отдыхает от дурных мыслей, и жить не так тошно. Вот и всё!
- Это я знаю! - Петрович уверенно кивнул, - Ладно, с мужиками я поговорю. 
А ты сам смотри: если тебе так лучше, то конечно... Только не надорвись, брат. 
Памятник-то тебе никто не поставит за трудовые подвиги. К тому же, я думаю, 
пройдёт это у тебя со временем. Поуспокоишься немного, пообвыкнешь и сам за 
"козла" засядешь, а то может в шахматишки с тобой сразимся, как в старые 
времена.
На том и порешили.
Наступившие выходные ничем не отличались бы от предыдущих, если бы не 
неожиданное приглашение соседки на вечерний "кинопросмотр". Около семи 
вечера в субботу в квартиру влетела Светка. "Папочка, тебя тётя Надя зовёт! Там 
по телеку кинушка начинается, она у нас на видике была. Помнишь, там дядя 
босиком по лестницам бегал, по всем этажам, а там стёкла... Он ещё ноги порезал 
и дрался со всеми. Помнишь? Я сказала тёте Наде, что тебе эта кинушка нравится, 
а она велела тебя позвать, если ты захочешь. Захоти, папочка!"
Сергей пошёл. Местное ТВ крутило "Крепкого орешка" с Брюсом 
Уиллисом. Сергей действительно любил эти фильмы, дома все три "Орешка" 
были на видеокассетах, но сейчас никакого удовольствия не получил. Никак не 
удавалось отделаться от неловкости и скованности. В комнате буквально пахло 
электричеством, словно перед мощной грозой. Впрочем, этот запах ощущали 
только взрослые. Светка чувствовала себя великолепно. Она могла, растянувшись 
на диване, несколько минут поглядывать на экран телевизора, потом бежала в 
кухню и возвращалась с крохотным пирожком, ела, мыла руки, листала книжку и 
снова неслась в кухню за подкреплением. Сергей просидел два часа, как на 
иголках, старательно глядя на экран. Когда Надежда предложила ему поужинать, 
он отказался так поспешно и испуганно, будто был заранее предупреждён о 
готовящемся отравлении. Соседка, слава Богу, не настаивала. Они со Светкой 
поужинали в кухне. С трудом дождавшись окончания фильма, Сергей отправился 
восвояси, прихватив дочь.
В воскресенье, во время прогулки, он нашёл в почтовом ящике по прежнему 
месту жительства, очередное вскрытое письмо от Вериной матери. Очень 
беспокойное письмо... Нужно было ответить, но что он мог написать?
А с понедельника снова работа. Сергею было неизвестно, что и как 
объяснил Петрович ребятам, но, видимо, понятные слова подобрал. Если кто и 
поглядывал теперь на Сергея, то, скорее с добродушной ухмылкой, как на 
безобидного чудака. Пашет, ну и пусть пашет! Да он и сам уже немного 
пообвыкся, спало напряжение первых дней. Как и было договорено, в обеденный 
перерыв сели с Петровичем играть в шахматы, и так оба увлеклись, что полчаса 
рабочего времени прихватили. Мастер, как обычно злился, постоянно возвращал 
ходы, матерился на подсказчиков и всё равно продул к великому удовольствию 
болельщиков. В отместку Петрович спрятал в сейф домино, наорал на всех и, 
придумав ожидаемую инспекцию, разогнал насмешников по рабочим местам. На 
том инцидент был исчерпан.
В четверг мастеру опять пришлось покряхтеть: совсем не умел врать 
старикан. Глядя поверх плеча Сергея, он протянул несколько смятых купюр:
- На, Серёга. Тут это... профсоюз помощь выделил. Твоя доля...
Вот так. Без ведомости, без росписи. Что-то видно изменилось в Сергее за 
прошедший месяц: уж больно близко слёзы к глазам были. И на обиду, и на добро 
сердце стало реагировать мгновенно. Настрадалось, нахлебалось горя досыта... 
Сергей взял деньги и ответил, стараясь, чтобы голос не дрогнул:
- Спасибо, Петрович! И... профсоюзу спасибо! Я отдам.
Покупок в этот день он делать не стал. Вечером постучал к Надежде, молча 
прошёл в комнату и выложил деньги на стол.
- Вот.
- Что вот? - Соседка только мельком взглянула на тонюсенькую пачку и 
стала с любопытством разглядывать смущённого Сергея.
- Профсоюз выделил! - Сергей улыбнулся. - Наверное, ребята скинулись или 
мастер сам подкинул. Не знаю. Возьмите, Надя, на хозяйство. Мы и так перед 
вами в долгах, как в шелках.
- А у нас с вами что?.. Общее хозяйство? Не надо ничего выдумывать! 
Заберите!
- Так Светка ведь постоянно тут!.. А мне ничего не надо. Сигареты есть и 
вообще... - Сергей чувствовал, что несёт околесицу, но никак не мог найти 
подходящих слов. Зачем, спрашивается, припёрся?
- Светка? - соседка засмеялась, - Да, что о ней говорить! Она мне совсем не в 
тягость. Так что не надо. Заберите! - закончила Надежда решительно, но, увидев, 
как дёрнулся Сергей, как ходуном заходили его руки, вдруг пошла на попятную, - 
А впрочем... Давайте-ка так. В субботу я вас на рынок отправлю, за покупками. 
Списочек составлю, а то вы, мужчины, вечно всё напутаете. Только с одним 
условием: ужинать теперь будете здесь. И точка!
В субботу Сергей, весело торгуясь с бабками, набрал два пакета продуктов: 
картошки, капусты, зелени и прочего. С грустью постоял у пивного ларька, 
несколько раз безнадёжно проглядев список. Ни водки, ни пива в нём не 
значилось. Выпить кружечку по своей инициативе не рискнул. Учует!
Вечером, он впервые за месяц, обжигаясь, ел горячий борщ. Надя, не 
спрашивая согласия, дважды наливала добавку. Ему никогда не доводилось 
бывать в знаменитых ресторанах, но вряд ли там готовили лучше.
В воскресенье Сергея ожидал ещё один сюрприз. Они со Светкой 
собирались на прогулку, когда в коридоре послышался приглушённый звук 
мужских голосов, а затем в дверь постучали. Сергей, не ожидавший от гостей 
ничего хорошего, к своему немалому удивлению, увидел Петровича и ещё одного 
парня с работы.
- Ну, слава богу, застали! - прогудел Петрович, тяжело отдуваясь. - Ну-ка, 
Серёга, пойдём, поможешь. Мы машину всего на полчаса арендовали.
Сергей, не задавая лишних вопросов, поспешил вниз, где сразу же 
подключился к разгрузке старенького "газончика". Они перетаскали наверх целую 
кучу вещей: металлическую кровать с панцирной сеткой, стол, пару стульев, 
небольшой открытый шкафчик для кухни, матрас и так далее. Были тут и 
игрушки, а небольшой картонный ящик оказался битком набит разнокалиберной 
посудой. На шум выглянула встревоженная Надежда, поняла в чём дело и 
поспешила на помощь с тряпкой и веником. Светка с восторгом прыгала на сетке 
кровати и при этом ещё умудрялась путаться у всех под ногами, пока Надя не 
отослала её к себе. Когда закончили переноску вещей, Сергей вдруг ужаснулся: 
угостить-то нечем!
- Мужики! - он умоляюще посмотрел на Надежду. - Вы посидите немного, я 
сейчас сбегаю за бутылкой.
- Остынь, парень! - Петрович замахал руками, будто отгоняя нечистую силу. 
Для полноты картины ему не хватало только перекреститься и сказать: "Свят, 
свят, свят!" - Ты что мою половину не помнишь? У меня же сегодня барщина на 
фазенде, еле отпустила. Наверное, зубами уже скрипит. Мне легче грузовик на 
целый день задержать, чем к ней на пятнадцать минут опоздать. Не дай Бог! 
Узурпатор в юбке, а не баба! - он опасливо покосился в сторону Надежды и 
благоразумно сменил тему. - Серёга, ты уж извиняй, вещи, конечно, не новые. Это 
мы с ребятами со своих дачных домишек привезли. Кто, что мог... Мы без этого 
добра вполне обойдёмся, а тебе ещё послужит не один год. Тут всё добротное, 
прочное. Так что давай, обживайся.
Напарник Петровича, если и рассчитывал принять стопку-другую, то виду 
не подал. Может у них всё заранее обговорено было. Гости, отшучиваясь, приняли 
целую лавину благодарностей от растроганного Сергея и распрощались. Сергей с 
Надей, молча и слаженно работали ещё целый час, но после этого квартира стала 
напоминать настоящее жильё. Даже простенькие ситцевые занавески нашлись в 
одном из ящиков. Они закрывали только нижнюю половину окна, не было тюля и 
штор, но всё равно ведь уютнее, чем со старыми газетами. И с постелью проблема, 
наконец, решилась. Сергей прикинул, что большой матрас для себя или на полу 
будет раскатывать, или на кровать переносить, когда Светка у соседки ночует. А 
где ей заночевать, эта кроха в последнее время сама решала. Сергей не спорил. Во-
первых, отказать дочке не мог, а во-вторых, видел, что она Наде действительно не 
в тягость. Отношения между маленькой и большой женщинами складывались 
просто удивительные, хотя он этого долго не замечал и не понимал.
С этого дня Сергей каждый вечер бывал у Надежды. Он и сам не заметил с 
какого дня перестал дожидаться приглашения войти: стукнет пару раз в дверь и 
заходит, как домой. Долгое отсутствие мужских рук бросалось в глаза: краны 
текут, двери скрипят, выключатель срабатывает через раз, дверца у шкафа не 
закрывается... Хватало работы. Он и делал эту работу не спеша, методично 
переходя от поломки к поломке и затрачивая каждый вечер полчаса-час. Потом 
они все вместе садились ужинать, смотрели телевизор и расходились спать.
В один из вечеров, когда Светка уже задремала, Сергей принял предложение 
Надежды выпить по чашке чаю. Прошли в кухню. Слово за слово и разговорились. 
Это произошло впервые с момента знакомства, но сразу же стало нормой. Оба они 
будто только и ждали такой возможности, да случая не выпадало. Теперь они 
засиживались в Надиной кухоньке часов до одиннадцати, а то и позже. Говорили 
обо всём, им было интересно вдвоём. Сергей поведал свою невесёлую историю, в 
которой Надю почему-то заинтересовала не детективная сторона - баснословные 
суммы и сцена выселения из квартиры, а его отношение к жене.
- Вы действительно думаете, что она сбежала?
- Ну, получается так. - Сергей неуверенно пожал плечами.
- Сколько лет вы прожили вместе? - в её голосе вместе с удивлением явно 
сквозило непонятное Сергею раздражение.
- Лет восемь, пожалуй. - Он чувствовал, что ступил на опасную почву: и 
говорит не то, и выглядит глуповато.
- И за восемь лет вы не поняли: может ваша жена бросить собственного 
ребёнка или нет? Странно! Очень странно!
Сергею сразу захотелось курить и он торопливо попрощался. На пару дней 
вечерние разговоры прекратились: Надя снова отгородилась ледяной бронёй, но 
дулась недолго, оттаяла... и всё пошло по-прежнему.
Как-то Сергей вспомнил о непогашенном долге за детский сад, рассказал о 
своих страхах попасть на доску должников. Надежда смутилась, поднялась налить 
чай и сказала, не оборачиваясь:
- Я уже заплатила.
- Как заплатили? - сказать, что Сергей обалдел, это значит ничего не сказать. 
Он вообще в этот момент перестал соображать. - Зачем заплатили?
- Заплатила и всё! Вы же принесли деньги.
- Да сколько же тех денег было? - Сергей со стыдом припомнил, как гордо 
выложил на стол те деньги и насколько же смехотворной была сумма: 
практически всё за один раз на рынке оставил, да сам же, пожалуй, и проел за 
последующие дни. Опять в горле стало сухо и горько, защипало глаза. Видно, 
чтобы научиться ценить добро, нужно вдосталь нахлебаться горя. Ведь были и 
раньше рядом добрые люди. Не замечал что ли?
*  *  *  *  *

Дни летели, нанизываясь как бусинки на тонкую нить судьбы. Они, как 
крошечные элементы мозаики выстраивались в новую, непонятную пока 
картинку, кого-то разводя, кого-то сближая. "Будет всё, как должно быть, даже 
если будет наоборот". Недурно сказано, правда? Башковитые ребята были на 
Востоке! Вот и шло всё к тому, как должно быть... или наоборот. Закончился 
июль, истекал срок, отпущенный Крестом для возврата долга. Сергей вспоминал 
об этом с равнодушным спокойствием философа-стоика. Чему быть - того не 
миновать! Так что нечего и голову ломать!..
Отношения Сергея и Нади, ну и Светки, конечно, определились буквально 
за одну неделю - стремительно, будто плотину прорвало. В последний день июля 
Сергей поневоле узнал Надину тайну: и про мужа, и про девочку с фотографии. До 
этого Надежда на данную тему не распространялась. Узнал и не рад был. Опять 
собственные беды показались ему мелковатыми. Однако, этот день вообще был 
богат на события, так что лучше начать по порядку.
На заводе выдали зарплату! Тут можно было бы и три восклицательных 
знака поставить, действительно чудо по нынешним временам. Сдвинулся с 
тяжёлым скрипом поржавевший маховик сложных, вконец запутанных 
финансовых взаиморасчётов между предприятиями. Вырвался ненадолго один из 
заводов из долговой ямы, рассчитался нехотя с партнёрами-кредиторами, и 
потекла тоненькая денежная река по цепочке счетов. Немало времени прошло, 
пока дожурчала эта речка да нашего завода. Хоть и счета теперь электронные, и 
компьютеры кругом, а каждый второй банк норовит денежки денёк-другой 
придержать и прокрутить, пока охрипшие главбухи предприятий надсаживаются у 
телефонов в поисках и ожидании обещанных платежей. Как бы там ни было, но 
"упала" на заводской счёт приличная сумма: завод и с "картотеки" соскочил, и 
зарплату выдать отважился. Старичкам, помимо текущего заработка, выдали 
задолженность то ли за апрель, то ли за май, а Сергей получил голый тариф, да и 
то не весь. Месяц-то у него неполный с обеих сторон получился. Но и тому он был 
несказанно рад, давненько такой суммы в руках не держал. За остаток дня, с 
десяток раз, наверное, он касался нагрудного кармана спецовки, где лежала тугая 
пачка денег, и не разу не вспомнил о том, что раньше за один вечер "просаживал" 
столько с компанией в ресторане. Сунулся он было к Петровичу вернуть 
"профсоюзный" долг, но мастер отмахнулся: "Брось, Серёга! Мы, можно сказать, 
по копейке скинулись: и тогда не обнищали, и теперь не разбогатеем. А ты опять 
на бобах останешься. Тем более, неизвестно, когда нас в следующий раз 
осчастливят, может тебе на эти гроши пару месяцев жить придётся. Растягивай 
помаленьку, экономь. А долг отдашь попозже, какие наши годы! Не век же этот 
бардак длиться будет",
На экономию, откровенно говоря, Сергею сегодня было наплевать. 
Праздник хотелось устроить, настоящий праздник! Привык за последнее время 
жить одним днём. А завтра... будет день, будет пища! Проживём!
Домой он возвращался с опасно потрескивающим, тяжеленным пакетом. 
Колбаса, сыр, несколько банок консервов, бутылка водки, двухлитровый пузырь 
"пепси", целая куча сладостей для дочки... в свободной руке Сергей нёс 
роскошный букет бархатисто-красных гладиолусов. Он пытался вспомнить, когда 
же в последний раз ему доводилось покупать и дарить цветы? Давненько! 
Несколько лет прошло, пожалуй. А с другой стороны, на какие шиши ему было их 
покупать?  Не на Верины же деньги?! Хорош подарок!
Надя, принимая букет, вспыхнула до корней волос и поглядела на Сергея 
как-то странно, почти с испугом. Он сделал вид, что ничего не заметил (обычное, 
мол, дело - букет с получки), деловито прошёл в кухню и стал выкладывать 
покупки. Немного запнулся, доставая бутылку.
- Надя! Я тут выпить взял. Посидим сегодня, а? Праздник у меня! Первая 
получка! Если надо я за вином сбегаю... просто боялся не угадать.
На обдумывание ответа Наде потребовалось не больше трёх секунд. Сергей 
даже не ожидал такой быстрой и лёгкой победы.
- Посидим... Сейчас я что-нибудь горячее приготовлю, и посидим. Только 
пусть Светлана сначала поужинает... до выпивки, я имею в виду. Не надо при ней. 
Хорошо?
Сергей прошёл к себе, чтобы умыться и переодеться. Фыркая под струёй 
ледяной воды, он думал о том, что соседка относится к многочисленной когорте 
женщин, которые не терпят, чтобы мужья пили на стороне. А дома хоть залейся. 
Странная логика, но женская логика иной и не бывает.
Через час они втроём сидели за столом. По случаю "праздника" стол был 
накрыт в комнате. Светка с явной неохотой проглотила пару молодых картофелин, 
поковыряла вилкой шпроты, запило всё "пепси-колой" и ускакала на улицу, зажав 
в одной руке приличный бутерброд с колбасой (поужинала, называется!), а во 
второй "сникерс".
Сергей сам достал из холодильника мгновенно запотевшую бутылку, не 
спеша открыл и разлил водку по пузатеньким рюмкам. Затем встал, картинно 
прокашлялся и заговорил:
- Тост! Предлагаю выпить за женщин, а за вас, Наденька, в особенности. 
Спасибо вам большое! За всё спасибо! И живите сто лет! Мужчины пьют стоя, - на 
всякий случай пояснил он и, запрокинув голову, выплеснул в рот обжигающую 
жидкость. Присел, так же картинно понюхал корочку хлеба и стал не спеша 
накладывать закуску.
Надя, конечно, богатого опыта в питейных делах не имела, но всё же свою 
рюмку осилила: с зажмуренными глазами, маленькими мучительными глотками. 
Закашлялась, затрясла головой, помахала ладошкой у приоткрытого рта, с трудом 
переводя дыхание: "О, Господи! Как же вы эту гадость?.. Фу!" Всё ещё морщась, 
она сделала несколько глотков "пепси-колы" и только после этого захрустела 
маринованным огурцом.
- А вы думали, мы мёд пьём? - Сергей добродушно рассмеялся. Хорошо ему 
было сегодня, по-настоящему хорошо, уютно и свободно.
Несколько минут они ели молча, потом Сергей снова разлил водку. Он уже 
приготовился было изречь очередную народную мудрость, но Надя перебила: 
"Теперь я скажу". Он с лёгкой, покровительственной улыбкой наблюдал за 
разрумянившейся соседкой (ишь разошлась, тихоня!) и ждал ответного тоста. 
Надя неожиданно поставила свою рюмку. "Я лучше так. Сначала скажу, ладно?" 
Она сцепила руки, хрустнула пальцами и поглядела Сергею в глаза.
- Жила-была одна семья. Семья, как семья: муж, жена и маленькая дочка. Ей 
бы сейчас десять было, а тогда около шести, как Светланке. - Сергей и Надя, как 
по команде взглянули на фотографию девочки и так же синхронно отвернулись, 
снова сцепившись взглядами. - Умненькая девочка, хорошая... была! - Надя 
судорожно вздохнула, задержала дыхание, - Она тоже правильно "клади" 
говорила. Мамочка-то у неё преподавателем в престижной, лицейной школе 
работала. А папа... а папочка механиком на заводе трудился и пил... Как все... не 
больше, не меньше. Без запоев, но регулярно. Скандалов не устраивал, ну, жена и 
молчала, терпела. Все ведь пьют! И домолчалась, дождалась... Однажды папа с 
дочкой поехали на велосипеде на дачу. Уж и не знаю, не помню зачем. Неважно! 
Но папочка, видно, точно знал, что ему надо. Бутылочку прихватил, ну и 
напился... нажрался, как... как свинья. А на обратном пути он, с устатку, велосипед 
не удержал, и упали они с дочкой. Упали... Папа ударился сильно, поцарапался 
весь. Больно, наверное, было. А дочке не больно! - из широко открытых, 
измученных глаз Нади, крупными блестящими горошинами, непрерывно катились 
слёзы. Они падали на белую скатерть, на побелевшие от напряжения, стиснутые 
руки. Сергей, будто загипнотизированный, никак не мог отвести свой взгляд. Он 
уже понял, что сейчас будет ещё хуже, ещё страшнее, но отвернуться не мог. 
Мышцы спины и шеи словно прихватило судорогой. А ещё он никак не мог 
отделаться от глупой, будто резиновой улыбки, прилипшей к губам в самом 
начале Надиного рассказа. Его словно приговорили слушать, и он слушал. - А если 
и было больно, то совсем недолго. Я так думаю... хочу думать. Она плохо боль 
переносила. Коленку поцарапает и то... Вот!.. Её выбросило вперёд, прямо на 
дорогу, а их как раз колонна военных грузовиков обгоняла, и... Вот! Даже гробик 
не открывали. Нельзя было! Папа, вернее, уже просто муж, на коленях стоял, 
раскаивался, извинялся, а бывшая мама ушла... Вот! И работу бросила, и квартиру 
- всё, что напоминало... И с ума не сошла, и выжила зачем-то... Полгода по чужим 
углам ютилась, а потом на работу устроилась, жильём обзавелась и ничего... 
живёт. Только видеть она с тех пор не может, как пьяный папаша ребёнка на руках 
тащит да на светофор щурится... резкость наводит, чтобы дорогу перейти. Убила 
бы! Понимаешь?! Убила бы, пока он никого не убил! Вот так! А теперь давай 
выпьем! За вас, за мужчин! За сильных, умных, и таких уверенных в себе. За 
любящих мужей и отцов! Давай!
Сергей только тут заметил, что до сих пор держит свою рюмку на весу. Он 
неловко поставил её, будто воткнуть хотел в стол; с трудом, распрямляя 
одеревеневшую спину, поднялся и, как слепой, задевая плечами все косяки, пошёл 
к себе. Упав на матрас, он уткнулся лицом в плотную, пахнувшую чужим жильём 
ткань, и изо всех сил зажмурил глаза. Но от картинки, которую услужливо 
нарисовало его воображение ещё там, за Надиным столом, отделаться не 
удавалось. Он опять увидел широкую серую ленту загородного шоссе. Дорога 
покачивается из стороны в сторону, как палуба судна. Сколько раз он видел такие 
неустойчивые дороги, тротуары, деревья и дома. Он увидел руль велосипеда и 
свои крепкие загорелые руки. Прямо перед ним, чуть ниже подбородка, 
покачивалась русая головка, с куцым хвостиком, перехваченным яркой, весёлой 
резинкой. Головка поворачивается и он видит не девочку с фотографии, а Светку. 
Дочка что-то говорит, улыбается, но он не слышит. Ему не до этого, потому что, 
именно в этот момент, дорога сошла с ума. Она встаёт на дыбы, наклоняется и 
превращается в бесконечную, уходящую за горизонт, серую стену. И эта 
отвратительно оштукатуренная стена, стремительно надвигающаяся слева, 
раздирает его плечо, локоть и колено, больно бьёт по виску. А Светка, пролетев по 
инерции ещё несколько метров, падает, кувыркается и, приподняв голову, 
удивлённо смотрит на отца. Она всегда так смотрела: шлёпнется, вытаращит свои 
удивлённые глазищи: "Как  же это я упала?" и только потом заревёт. Но сейчас 
она зареветь не успела. Мимо Сергея, чудом не задев его головы, проносится 
огромное, чёрное колесо. Оно заслоняет удивлённые Светкины глаза, яркую 
резинку и саму Светку. Колесо делает ещё несколько оборотов, оставляя 
дымящийся след на асфальте и запах жжёной резины, и становится не чёрным, а...
Сергей заскрипел зубами, застонал, замолотил кулаками по матрасу, 
пытаясь отогнать наваждение. По колыхнувшему волосы сквозняку, он понял, что 
открылась дверь, услышал лёгкие, торопливые шаги и почти тут же почувствовал 
на своём плече прохладную ладонь.
- Серёжа! Не надо! Ну, прости меня! Наговорила, Бог знает что. Извини! 
Сорвалась! Ты ведь не такой, правда?!
Сергей боялся пошевельнуться, боялся дышать, лишь бы не спугнуть 
Надину руку. Он заговорил глухо, не поднимая головы:
- Это вы... ты извини меня. Хожу как надутый индюк: работу нашёл, 
разбогател. Вот дурак-то! И сколько же я в жизни наломал, Наденька! Что же оно 
так всё?.. За что? А тебя за что? Что за жизнь такая проклятая, а?!
Надя присела на краешек матраса, не убирая своей руки. Они надолго 
замолчали, но молчание не тяготило, не повисло глухим барьером, как это иногда 
бывает. Скорее наоборот: оно сближало, заставляло лучше понять друг друга. 
Каждый думал о своём и, в то же время, - об общем, может и не сознавая этого. 
Через полчаса за очередным бутербродом прилетела Светка. Надежда поднялась и 
ушла к себе, а Сергей так и задремал с незапертой дверью.
О злополучном разговоре на следующий день не вспоминали, но видно и он 
сыграл свою роль. Сергей и Надя всю последующую неделю, будто впервые 
встретившись, приглядывались друг к другу, открывая каждый день что-то новое 
и, наверное, хорошее. Развязка была близка. Нужно было только подтолкнуть, 
ускорить её. Это сделала Светка.
Седьмое августа стало для всех троих памятной датой на долгие времена. 
Вечером, как обычно, собрались у Нади. Хозяйка хлопотала в кухне, Сергей со 
Светкой находились в комнате. Сергей стоял у телевизора, пытаясь настроить 
постоянно ускользающий телеканал, когда к нему подошла Светка.
- Пап, можно тебя попросить?
- Что? - отец оторвался от своего занятия, взглянул на дочку. Загадочная 
улыбка, глазёнки хитро поблескивают - явно задумала что-то, - Ну, выкладывай.
- Ты только возьми меня на ручки. Понимаешь, это большой секрет.
- Ты прямо, как маленькая! - Он попытался состроить серьёзную 
физиономию, на что Светлана отреагировала заливистым смехом. Сергей 
подбросил дочь под потолок, поймал и прижал к себе худенькое, гибкое тело. - Не, 
если секрет, тогда, конечно, можно на ручки. Рассказывай, что надумала.
- Папочка! - Светкин шёпот был таким громким, что она вполне могла бы 
секретничать, не вставая с дивана, - Я тут подумала... Пап, можно я тётю Надю 
буду называть мамой? Пока наша мама не приехала... Её так долго нет, а мне 
плохо без мамы. Можно?
В кухне что-то разбилось и Сергей почувствовал Надины шаги. Не услышал, 
а именно почувствовал - кожей, сердцем - Бог его знает! Шаги замерли за его 
спиной, совсем близко, так близко, что сквозь тонкую ткань рубашки он ощутил 
её горячее дыхание. И уже женский голос произнёс с той же просительной 
интонацией: "Можно?"
Опасаясь задеть Надю, он неловко обернулся, обнял её за плечи и прижал к 
себе. Светлана тут же скрепила состоявшийся союз счастливым звонким смехом. 
Они простояли несколько минут молча и так же молча разошлись. Говорить не 
было необходимости. Всё стало просто и ясно. Сергей, правда, за весь вечер так и 
не услышал, чтобы дочка назвала Надежду мамой, но не сомневался, что услышит 
в ближайшие дни, может даже завтра. Девочке действительно нужна мать, и пусть 
всё произошло по-детски непосредственно и скоропалительно, но как не крути, у 
Веры было достаточно времени, чтобы одуматься и вернуться. Так что - быть по 
сему!
Дальше вечер пошёл как обычно. Покончив с намеченными делами, они 
поужинали, посмотрели телевизор. Когда Светлана уснула, Сергей, не говоря ни 
слова, сходил к себе и принёс детский матрас. Он расстелил его в свободном углу 
комнаты, бережно перенёс спящую дочь. Надя присела рядом, подложив под 
голову Светки небольшую подушку.
- Может лучше было её на диване оставить?
- Ничего! - тоже шёпотом ответил Сергей, - На одну ночь всего. Завтра что-
нибудь придумаем.
В эту ночь кровать с панцирной сеткой и большой матрас так и не 
дождались своего хозяина.

Наутро из подъезда малосемейки вышла настоящая семья. Хотя, со стороны, 
пожалуй, трудно было заметить что-то необычное. Гордый, уверенный в себе 
глава семейства несёт на плечах нарядную дочку. Девочка непрерывно болтает, 
размахивает руками, смеётся. А рядом цокает каблучками счастливая, розовая от 
смущения мама. Она касается своей рукой локтя мужа как-то неловко и 
неуверенно... будто поддерживает его. Так что, на первый взгляд ничего 
необычного, если, конечно, не присмотреться повнимательнее к их лицам и, 
особенно, к глазам. Эти люди были абсолютно счастливы сегодня, а это, 
согласитесь, большая редкость в наше время.
До девятого августа оставалось всего два дня. Сергей об этом не думал. 
Впервые, за два месяца, он обрёл мир и покой в душе. Что бы не случилось с ним, 
дочка с Надей не пропадёт. Он был в этом уверен. Только бы их не тронули. А 
если тронут, то он будет драться до последнего на пороге их нового дома. Он 
готов был убить любого, кто протянет свои грязные лапы к Светке и Надежде, а 
ещё... он был готов умереть за них.
Ни убивать, ни даже драться ему не пришлось. Всё решилось само собой, 
хотя и не менее трагично. Ещё неизвестно, что бы выбрал сам Сергей, предложи 
ему кто-нибудь самому завершить эту историю. Но судьба никогда не даёт 
человеку права выбора. На то она и судьба!
Девятого августа в городе разразилась маленькая война, судя по всему, 
между мафиозными группировками. По улицам, встревоженным роем, носились 
"скорые", милицейские и пожарные машины. Бабки на скамейках шептали о 
пожарах, взрывах и десятках трупов. Сергей ещё на заводе слышал кое-что, а 
вечером выслушал подробный комментарий к происшедшему в Надином 
изложении: недалеко от садика полностью выгорел киоск. И к рассказу, и к самим 
событиям, он отнёсся весьма равнодушно. Во-первых, ему было наплевать на всё, 
лишь бы их не трогали. А во-вторых, пусть "бритоголовые" совсем друг друга 
перебьют. Свободнее дышать будет.
Буквально через десять минут, Сергей будет совершенно потрясён, узнав, 
что все сегодняшние городские новости (так мало заинтересовавшие его) имеют 
самое непосредственное отношение к нему и... Вере.
Они с Надей болтали в кухне, когда со двора прилетела испуганная Светка: 
"Папа, к нам дядя приехал, по лестнице поднимается. В очках такой, помнишь? У 
него такая машина классная!" Сергей успел пройти к себе и принял гостя в своей 
квартире. В целях этого визита он не сомневался, но ошибся...
Разговор получился коротким и совершенно неожиданным. После ухода 
Игоря, ошеломлённый Сергей, сидя у себя, за полчаса выкурил полпачки сигарет, 
прикуривая их одну от другой. Закончилась для них со Светкой пора ожидания и 
скитаний. Но видит Бог, если бы можно было выбирать...
Суть состоявшегося разговора можно было сформулировать в двух словах:
Вера нашлась! 


ЧАСТЬ 3
ЛЮБОВЬ

	Восьмого августа в городе появилась красная "девятка". Ну, появилась, так 
появилась, скажете вы и будете абсолютно правы. Мало ли в городе за день 
появляется новых машин: приезжие, проезжие, командировочные... Да, в конце 
концов, из своих, из местных кто-то купил. Бывает ведь?! Ваша правда, но эта 
"девятка" всё-таки была особенной. Начать с того, что просуществовала она около 
суток, даже чуть меньше. Заметили, вернее - "увидели", её за это время всего три 
человека. Разве не странно? И последний аргумент (на десерт, так сказать): из этих 
троих - двое в течение суток погибли. Если вас и этим не проймёшь - закрывайте 
книгу и ложитесь спать. Для остальных - по порядку.
 
Офис Креста		8 августа		15.40

	Первым "девятку" увидел охранник, дежуривший на входе. Разморенный от 
жары, он лениво смотрел, как та сворачивает на их стоянку, и восхищённо цокнул 
языком, когда водитель смело бросил машину в узкий просвет между "джипом" 
Игоря и грузовиком, хозяин которого оформлял в офисе документы для дальней 
поездки. Охранник был удивлён ещё больше, когда из-за руля "девятки" вылезла 
женщина. Она неторопливо шла к крыльцу и в ней не было и тени той рекламной 
рисовки, которая обычно присуща женщинам-водителям. Знаете, так устало-
рассеянно: ох, уж эти машины! ох, уж эти дороги! всё надоело! а сами косятся по 
сторонам: все ли их заметили? Эта шла явно по делу, уже забыв о машине и 
мастерской парковке. "Библиотекарша, что ли? - подумал охранник, глядя на её 
строгий костюм, строгую причёску и строгие очки, - Такую по заднице не 
шлёпнешь!" "Библиотекарша" подошла, спросила, как ей увидеть директора, и 
боец показал на дверь приёмной в конце коридора.
Сан Саныч, чертыхаясь, просматривал распечатку телефонных счетов, когда 
Галя приоткрыла дверь и игриво доложила: "К вам тут женщина. Говорит - по 
делу". Ни один профессиональный актёр не смог бы повторить эту фразу, как 
Галя. Слово "женщина" означало, что посетительнице не больше сорока-сорока 
пяти лет. Женщины старше для Гали уже не существовали. На слове "говорит" 
Галя презрительно скривила губки. "Что, мол, она может говорить? Всё врёт!" А 
"по делу" прозвучало так ехидно и Галка при этом так закатила глаза (знаем, что 
вы тут в кабинете творите! Какие у вас дела!), что Сан Саныч смутился. "Вот коза! 
- беззлобно подумал он, - Десяток раз её за этот спектакль вздрючивал, а ей хоть 
кол на голове теши. Ревнует, что ли?" Он досадливо крякнул и буркнул: "Зови. А 
потом сама зайдёшь. Я тебе кое-что объясню!" 
Но ничего ни в этот день, ни в последующие, Сан Саныч Гале не объяснил и 
даже не вспомнил о своём обещании. Слишком круто всё переменилось и в его 
жизни, и в жизнях многих других людей. Отворилась дверь и в комнату вежливо 
вошла... судьба. Судьбу живьём Крест раньше никогда не видел, хотя, как и все 
мы, сталкивался с ней в жизни неоднократно. Сломанная в детстве на футбольном 
поле рука... Казалось бы, упади чуточку по-другому и всё было бы нормально. 
Судьба! А та единственная отсидка? Сколько ему было? Двадцать пять-двадцать 
шесть? Судьба! И то, что той науки ему хватило, и не валялся он сегодня на нарах, 
а сидел в удобном кресле и имел приличный капитал - разве не судьба?! Но сейчас 
Крест видел не судьбу, а элегантно одетую женщину, которая не спеша, 
приближалась к его столу. Костюм на ней выглядел так просто и сидел так ладно, 
что Сан Саныч (много поездивший и повидавший) сразу прикинул: дорогой, сшит 
на заказ у хорошего портного и не здесь. Странно! Что такая может просить?
Просили много. У него не было специальных часов приёма и он принимал 
людей в любое свободное время. Просьбы были самые разные, посетители тоже, 
но в основном - старики с их обычными бедами: у той крыша течёт, того 
жилуправление обидело - месяц трубы поменять не могут (то сварки нет, то 
сварщик - пьяный. Воду перекрыли и забыли). Чаще просто просили денег - 
нищета, голод! Таких он тут же отправлял в свою столовую для сотрудников, веля 
накормить, помогал деньгами. В последнее время, правда, из-за нехватки 
наличности, чаще писал записки на склад, чтобы подобрали что-нибудь из одежды 
или продуктов. Звонил в ЖЭУ или ЖКО, требуя сделать ремонт, а когда и своего 
"сварного" посылал с ребятами. Управдомы (на "своей" территории) его уважали 
и побаивались. Обычно хватало одного звонка, чтобы решить стариковские 
проблемы. 
Могли зайти доведённые до отчаяния родители ребёнка, которому нужна 
срочная операция, да в хорошей больнице, да дорогие лекарства, а денег, как 
известно... Молодая мамаша, плача, выкладывала всё это, а, бледный от волнения 
и стыда, отец теребил в руках приготовленную дома расписку. Таким Сан Саныч 
помогал безоговорочно, зачастую из своего кармана, без всяких расписок. 
Сможете, мол, отдадите. И опять звонил - теперь в больницу, чтобы дали 
направление в область или куда надо.
Бывали и курьёзы. Помнится, как-то пришла бабка и самого порога начала 
причитать: "Кормилец, ты наш! Помоги найти корову! У нас там в старом городе, 
сразу за Федосеевской, пустырь есть - мы там завсегда и пасём. Куды она могла 
деться, кормилица моя?!" Бабка, убитая своим горем, не замечала, что уравняла 
хозяина кабинета с коровой в гордом звании "кормильцев", а когда удивлённый 
Сан Саныч пытался возмутиться: "Да как я её найду?", она и вовсе могла 
брякнуть: "Дык все говорят, что вы и под землёй найдёте. У вас руки длинные!" 
Растерянный таким комплиментом, Сан Саныч, слушал бабкины причитания и 
думал о том, что та бурёнка давно уже забита в каком-нибудь сарае молодыми 
предприимчивыми "бизнесменами", и разбрелась бабкина кормилица, по 
килограмму - по два, по холодильникам и кастрюлям. Но деваться некуда, 
кормилец всё-таки! И уходила бабка успокоенная, розовая от смущения и 
довольная, пусть без коровы, но с хорошим куском ткани на платье (да и внучке 
на обнову хватит). 
	И нельзя сказать, что занимался Сан Саныч этой благотворительностью 
совсем уж бескорыстно. Надумал он (с подачи Игоря) выставить свою 
кандидатуру на ближайших выборах в городской Совет. Игорь в победе не 
сомневался. Оба они отлично знали, что и эта бабка (ой, бабоньки, и поговорил 
задушевно, и чаем напоил, и на платье дал, сейчас покажу, дай Бог ему здоровья, 
кормильцу нашему!) и дед, забивавший вечерком "козла" с приятелями под 
дешёвенький портвейн (я, старый дурень, месяц ходил-клянчил эти трубы 
заменить, а он в одну минуту, да по телефону, да матом, наш мужик!) принесут 
кандидату больше голосов, чем вся уже привычная агитационная болтовня. Люди 
добро помнят! Разве смогут его когда забыть родители мальца, которому он жизнь 
спас? Да они молиться на него будут! А то, что Крест, помогая людям, 
зарабатывал себе авторитет - так, что ж тут плохого? Побольше бы таких!
Сан Саныч виновато встрепенулся, Посетительница терпеливо стояла у 
стола.
- Да вы садитесь! Извините, задумался что-то, - Сан Саныч, который обычно 
легко переходил на "ты" с бабками и дедами, а уж с молодёжью и подавно, сейчас 
"тыкнуть" не осмелился. "Серьёзная!"
- Что у вас?
- У меня к вам предложение, Сан Саныч.
Крест настолько привык к такому сокращению своего имени-отчества, что 
даже не обратил на это внимания и не вспомнил потом. А стоило бы! Незнакомые 
люди обычно тщательно выговаривали труднопроизносимое: Александр 
Александрович, а тут по-свойски. Но он не заметил, так как опять думал о своём. 
Предложения обычно не сулили ничего хорошего. Сейчас эта барышня предложит 
ему стать спонсором дома творчества, интерната или богадельни. И всё это с 
таким видом, будто делает огромное одолжение. Она начнёт убеждать его, как это 
здорово и хорошо для всех и удивляться - почему он этого не понимает. Он 
действительно не понимал. Оно, конечно, если бы деньги под ногами валялись - 
чего не "поспонсорить"? А так...
- Слушаю вас.
Те несколько слов, что произнесла посетительница, заставили Креста 
отшатнуться от стола. Он побледнел, извинился и, нажав клавишу селектора, 
приказал: "Игоря ко мне! Быстро!"
В ожидании оба сидели молча, изучая друг друга. Женщина выглядела 
спокойной и неподвижной как изваяние.
Игорь зашёл немного взволнованный (его ещё никогда не звали "быстро"), а 
когда увидел бледное лицо шефа и вовсе перепугался. Он с любопытством 
посмотрел на посетительницу: женщина - как женщина, тридцать- тридцать два, 
не красавица, но приятная, хорошо одета. Что-то случилось и это "что-то" было 
связано с ней.
- Игорёк, тут это... Ах, да! - спохватился Сан Саныч. - Это Игорь - мой 
заместитель, правая рука, так сказать, а вы?..
Женщина как будто не заметила предложения представиться и повторила 
фразу, прозвучавшую минуту назад, повторила чётко и размеренно - так читают с 
листа:
- Я по поводу ваших денег, пропавших десятого июня, - она помедлила и 
добавила чуть тише, - И Веры...
Крест ощутил, как в нём снова вскипает испытанное в те дни чувство ярости 
и обиды. Они выкрутились тогда, но чего это стоило, знает только он сам, да ещё, 
пожалуй, Игорь. Да если б не Игорь... Вон как сидит бедный: руки сцепил и жилка 
на виске скачет. А Верка-то, Верка! Неужели торговаться прислала?
- Вы от неё? Вы её видели? - Крест мягко наклонился вперёд. В его 
движениях проступило что-то кошачье. Игорю уже доводилось видеть своего 
шефа таким и он, как всегда, испугался. Вместо добродушного, пусть грубоватого 
и невоспитанного, но далеко не глупого дядьки, появлялся холодный, хитрый, 
безжалостный уголовник, может даже - убийца.
- Кого? - удивилась женщина, - Веру? Её убили десятого июня.
Настал черёд удивиться Сан Санычу:
- Убили?.. А вокзал? А?.. Разве она не уехала с деньгами?
Женщина вдруг засмеялась. Это было так неожиданно, что Игорь дёрнулся, 
как от пощёчины.
- Вы что? Да её убили из-за этих денег!
- Кто?! - удар по столу был таким сильным, что в приёмной затихла 
машинка, а Галя испуганно ойкнула, Сан Саныча больше не было. За столом сидел 
Крест, беспощадный к своим обидчикам и обидчикам своих людей. Крест, в 
отличие от Сан Саныча, переходил на "ты" легко и свободно.
- Скажи - кто? Но если ты, барышня, шутки шутишь или загадки 
загадываешь...
- И что будет? - женщина не вздрогнула от удара по столу и была такой же 
невозмутимой, как в начале разговора, - Я не шучу! И, в конце концов, что вы 
теряете?
Ответить было нечего. Они действительно ничего не теряли, разве что само 
напоминание об этой истории было неприятным и болезненным. Но, помимо 
этого, Игорь, каким-то шестым чувством, понял, что она не шутит. Во-первых, о 
тех деньгах знали всего несколько человек, а во-вторых, зачем ей так шутить?  
Он поверил. И готов был, наверное, поверить в любое, самое невероятное 
объяснение, предложенное незнакомкой, даже в похитивших Веру инопланетян. 
Мысли Креста, похоже, двигались в том же направлении, потому что, когда он 
повторил свой вопрос, в голосе не было прежней злобы и подозрительности:
- Так, кто же?
- Сан Саныч, мне не хотелось бы показаться невежливой, но сейчас я больше 
ничего не скажу. Я точно знаю - кто убил, знаю - почему, но это будут только мои 
слова против слов тех людей. Каких-то более весомых доказательств: свидетелей, 
фотографий, записей - у меня нет. Но я постараюсь предоставить вам свидетеля 
сегодня же, не позднее девяти вечера. Думаю, к этому времени управлюсь. И 
зашла я не рассказывать, а договориться об этой встрече. Вы узнаете всё, 
абсолютно всё! Где я вас смогу найти?
Крест, если и колебался, то совсем недолго:
- Здесь, в офисе, - он протянул визитку, - Вот рабочий телефон.
Она взяла визитку и уже поднималась, когда Сан Саныч задал последний 
вопрос:
- Если всё окажется, как вы говорите, что вы хотите или... сколько?
Незнакомка ответила уже стоя:
- Похороните её. Да и с семьёй вы обошлись не очень... Странно! Вы ведь 
оба её неплохо знали, как же?..
Она пошла к выходу и, уже взявшись за ручку двери, не оборачиваясь, 
добавила:
- Вера была жива ещё несколько часов. В городе, совсем рядом. А вы... не то 
искали!
После того как закрылась дверь, мужчины некоторое время смотрели друг 
на друга.
- Кто она? - Сан Саныч устало потёр виски.
- Я сейчас, - Игорь бросился к двери, - распоряжусь, чтобы её "проводили".
Он быстрым шагом пересёк приёмную, длинный коридор и выскочил на 
крыльцо.
- Димка! - обратился он к охраннику, читающему газету, - тут только что 
женщина вышла. Что-то я её не вижу.
- А!.. Та, что на "девятке". Во баба даёт! - Димка снова цокнул языком, 
обрадованный возможности немного поболтать, - Только отъехала. Да вон же...
Он так и застыл с отвисшей челюстью. Отрезок дороги от офиса до 
ближайшего перекрёстка был пуст. Метров двести, не меньше... За это время не 
успел бы "слинять" даже сам Шумахер на тачке класса "Формула-1". "Девятка", 
даже красная, на "Формулу-1" никак не тянула.
"Зачитался парень, - думал обескураженный Игорь, возвращаясь в кабинет, - 
Путает что-то. Мимо него пулемёт пронести можно - не заметит. Дисциплинка!"
Когда он вернулся, Сан Саныч сидел в прежней позе, задумчиво глядя в 
окно.
- Не успел, - Игорь виновато пожал плечами, - Как сквозь землю!..
Шеф равнодушно махнул рукой.
- Бог с ней! Похоже, весёлый вечерок ожидается. А ещё сдаётся мне, Игорёк, 
что мы по уши в дерьме, а я такие ванны не люблю. А потому, брат, нахлебается 
кто-то этого дерьма вдосталь. Мордой его туда, да с открытыми зенками, да с 
раззявленным хлебалом! - Крест начал было заводиться, но пересилил себя и 
закончил уже спокойно, - Так... мы с тобой, ну, мои бойцы, понятно... Я думаю, 
хватит. Хотя... Знаешь что, Игорёк, - глаза Креста хищно блеснули, - разыщи-ка 
мне Лёву. Пусть подъедет.   
Лева был порученцем Креста по "особым" делам. Игорь видел его всего 
несколько раз и откровенно побаивался.
Сан Саныч снова взял в руки телефонные счета. Больше они не 
разговаривали о происшедшем до самого вечера.

 
Пожалуй, пора сделать небольшое отступление. Кресту и Игорю предстоит 
томиться в ожидании ещё четыре с половиной часа, а нам для воссоздания полной 
и ясной картины, придётся вернуться на два месяца назад, чтобы взглянуть на 
происшедшие в тот злополучный день события с другой - закулисной стороны. 
Неудобно, конечно, но именно в таком порядке вёл своё повествование 
рассказчик, а он, в свою очередь, черпал сведения из... Впрочем, я уже забегаю 
вперёд...
Итак, десятое июня. Утро.
Вера, живая и невредимая, разговаривает по телефону, делает пометки в 
тетради. Игорь внимательно смотрит на экран монитора, сортируя полученную за 
выходные "электронную" почту. Галина, последний раз, поглядевшись в 
зеркальце, заправляет в пишущую машинку лист бумаги. В нескольких кварталах 
от них, начал свой рабочий день Владимир. Сергей и Надя ещё незнакомы, хотя 
сотни раз проходили через одну и ту же узенькую калиточку детского сада - 
может даже, сталкивались лицом к лицу. Светка старательно размазывает по 
краям тарелки противную манную кашу и, уже третий раз за завтрак, "нечаянно" 
толкает локтем сидящего рядом симпатичного мальчишку. Тот сносит побои 
молча, по-мужски, и только жалобно поглядывает на Татьяну Николаевну.
Утро, как утро.
Сан Саныч только что закончил не очень приятный разговор с Султаном. 
Напоминать о долге, тем более - корешу, всегда неловко...
 
Офис Султана	10 июня		8.35

	Султан опустил на аппарат трубку, тяжело вздохнул и, вытащив из кармана 
огромный носовой платок не первой свежести, привычно вытер мокрые от пота 
лицо и шею. 
- Во влипли!
Внимательно следивший за разговором Михалыч, поинтересовался:
- Что стряслось?
- Крест долг требует вернуть. Сегодня. Сорок штук.
Михалыч, конечно, был в курсе относительно долга, но недолюбливая 
Креста и считая, что тот "зажрался" и забыл старых друзей, не упускал случая 
придраться к нему.
- Что, значит "требует"? - мгновенно ощетинился он.
- Да брось! Всё верно. - Султан раздражённо отмахнулся, - Мы и так месяц 
волынили. Прижали его, Не стал бы Крест по пустякам кипеж поднимать.
Михалыч отбросил до поры личные счёты и заговорил по-деловому:
- Сколько у тебя под рукой сейчас?
- Да штук восемь наскребу, не больше. Во влипли! По магазинам, по 
киоскам и смысла нет сейчас мотаться: какая там выручка с утра?.. Вчерашнее всё 
сняли. И угораздило же нас с тобой так влететь...
Действительно, две недели назад, они в пух и прах проигрались в карты 
гостившим в городе корешам, которые в игре оказались покруче или просто 
посчастливее. Деньги Креста, занятые совсем для других целей, почти полностью 
перешли в карманы удачливых "отпускников". Расхлёбывай теперь!..
- Валютчиков потрясти?
- Придётся, - Султан опять тяжело вздохнул, отчего его живот грозно 
колыхнулся, - Да, что с них возьмёшь? Пять? Семь штук? Всё ведь не выжмешь! 
Дело встанет. Это ж сук рубить, на котором сидишь. А всё равно придётся. И по 
точкам надо ехать, и на рынок, и валютчиков подраздеть. Ты пошли ребят, 
Михалыч, и объясни, что к чему. Что можно пусть везут. Чёрт! Всё равно ведь, в 
лучшем случае, половину наскребём. А остальные где взять? Звонить надо.
Он открыл свой старенький блокнот, в надежде отыскать должников и 
прикидывая, кому можно позвонить, чтобы перезанять денег.
Михалыч не спешил выполнять распоряжение Султана. Несколько минут он 
просидел неподвижно, сосредоточенно размышляя. Его изощрённый по части 
хитрости и подлости ум работал быстро, просчитывая и отбрасывая всевозможные 
варианты. Решение проблемы в общих чертах он уже видел, оставались детали. И 
ещё надо было убедить Султана. Наконец, он негромко спросил:
- А зачем вообще отдавать бабки, Коль?
- То есть, как зачем? - Султан, оторвавшийся от своих каракулей, не сразу 
понял вопрос и оторопело уставился на друга.
- Зачем, спрашиваю, бабки отдавать? Они что у тебя лишние? - Михалыч 
повторил вопрос голосом терпеливого педагога, разговаривающего с трудным 
учеником.
- Что-то не пойму я тебя, - Султана, по правде сказать, разозлил и этот 
покровительственный тон, и то, что он действительно не мог понять, к чему 
клонит собеседник.
И тогда Михалыч заговорил. Голос его звучал спокойно и вкрадчиво. Он 
говорил убедительно, как о вопросе хорошо продуманном и давно решённом. А 
может так оно и было? Может нечто подобное он предвидел и только поджидал 
подходящего случая?
Целую минуту Султан слушал молча, только наливался кровью, отчего лицо 
его опасно побагровело. Наконец, его тяжёлый кулак с грохотом опустился на 
стол.
- Ты что, парень, умом тронулся? Знаешь, что за такие вещи бывает?
- А это уж от нас с тобой зависеть будет. Зачем кому-то об этом знать? Ты 
пойми, чудило, сразу двух зайцев угрохаем: и бабки сохраним, и Креста подсадим 
хорошенько.
- Креста?.. Да что же он тебе сделал? - Султан был настолько удивлён такой 
откровенной ненавистью, что даже позабыл о своём возмущении.
- Ты дуриком-то не прикидывайся. Он скоро нас на улице узнавать 
перестанет. Чистенький стал! Ударник коммунистического труда! Ты вспомни: 
давно ли он с тобой, с нами, за столом сидел, запросто, как в прежние времена?
- Ты это брось! - Султан презрительно отмахнулся, - Это мы с тобой, как 
лошади хлещем, а он не обязан. Допьёмся когда-нибудь...
- Верно, Коль! Бог с ней, с компанией. Будем считать, что не пара мы ему. 
Гусь свиньям не товарищ! Только ты, Коля, другое прикинь: если так пойдёт, то 
мы с тобой скоро у Креста в шестёрках ходить будем, а вот это уже обидно.
Заметив недоуменный взгляд Султана, Михалыч продолжил задушевно и 
почти ласково:
- Ты, Колёк, получше меня свою бухгалтерию знать должен. По крайней 
мере, раз в месяц в отчёты заглядываешь. Вот и скажи, положа руку на сердце, не 
подмял ли тебя твой дружок в модном костюмчике? И всё так незаметненько, с 
улыбочкой. Да он скоро в твои магазины товар завозить начнёт! Средь бела дня!
Султан обиженно засопел, но промолчал. Крыть было нечем. В их магазины 
Крест, конечно, не полезет, да только легче от этого не становилось. За последние 
полгода выручка от торговли катастрофически упала. Их торговые точки хирели 
на глазах. И всё потому, что Крест и его команда работали намного лучше: и 
ассортимент у них несравненно богаче, и цены заметно ниже. Эту необъявленную 
экономическую войну, сознавая или нет, Крест выигрывал бескровно и без 
единого выстрела. Что правда, то правда!
Словно читая мысли, Михалыч поспешил дожать собеседника:
- И что нам тогда останется, брат? Валютчиков пасти, бабок на рынке, да 
нищих? Верный заработок, нечего сказать. Травка, шлюхи, рэкет... Красота! 
Только в подполье придётся уйти. А то может сами начнём травку толкать? 
Сутенёром у нас не разживёшься - "Интуриста" нет. А "каталы" из нас с тобой, 
как выяснилось, не ахти. И покруче бывают...
Султан, не обращая внимания на эту убийственную иронию, думал о чём-то 
своём. Наконец, он с трудом разлепил плотно сжатые губы:
- Михалыч, так "мокруха" ведь...
- А тебе что - впервой? - Михалыч чуть перегнулся через стол и ехидно 
заглянул в глаза Султана, - Иль забыл уже бурную юность? Да и не придётся нам 
бегать с пушками, не волнуйся. Найду людей. Двоих за глаза хватит. И рты 
закрыть сумею - моя забота. А главное, Коль, в чём весь фокус, "мокрухи"-то, 
вроде и не будет! На это весь расчёт! Гонца нам, конечно, придётся "спустить", но 
для Креста-то он в бега ударится. Не выдержав соблазна, так сказать. Ибо сказано: 
слаб человек, и сильны бабки! - Михалыч искренне вздохнул. - Хуже, если двое 
заявятся. Тогда они у нас или "вступят в преступный сговор" и дёрнут вместе, или 
одного придётся на виду оставить, убиенного подлой рукой сбежавшего 
сотоварища. А доказательства, что он из города лахнул я предоставлю. Я эту 
сценку так обставлю, будь здоров!
- А если Крест сам заявится?
Услышав это "если", Михалыч понял, что победил. Султан уже начал 
обсуждать детали, значит в принципе согласен.
- Крест? Сам? Да никогда! Не царское это дело. Нам бы по другому поводу 
подстраховаться. Чтобы самим бабки везти не пришлось. Тогда не выгорит. 
Нужно наших всех к тому моменту поразогнать, и сели у Креста такая спешка, то 
пришлёт своего человечка, никуда не денется. Придумаю что-нибудь.
- А если пересчитывать придётся? - Султан задал самый больной для 
Михалыча вопрос.
- Риск, конечно, есть, - Михалыч задумчиво постукивал пальцами по столу, - 
Но, думаю, должно сработать. Тут надо на его благородстве сыграть. Он же не 
думает, что мы его "кинуть" собираемся, - фраза в данной ситуации была очень 
двусмысленной, но ни один, ни другой даже не заметили этого. - Ты ж его лучше 
знаешь, чем я, вот и сыграй. Когда звонить будешь, предложи ему так, с ехидцей, с 
намёком на мелочность, бабки пересчитать. А в общем, смотри сам: по разговору, 
по ходу ориентируйся. Должно выгореть.
- А если не клюнет? А если гонец в дороге полюбопытствует, чем мы его 
нагрузили?
- Девку придётся подсадить. Да, девку лучше, меньше подозрений. Я 
подыщу кого-нибудь.
- Девку ещё! - Султан снова забеспокоился, - В тот же день всё 
растрезвонит.
- Что растрезвонит? Она и не увидит, и не узнает ничего. Доехала, вышла и 
ушла. Или ты думаешь, что Крест объявление в газету даст? Спёрли, мол, сорок 
тысяч баксов, предназначенных для благотворительных целей! Да он и не пикнет! 
Об этом деле, от силы десяток человек в городе знать будет, ручаюсь. Хотя, шмон, 
конечно, устроит.
- Вот и я о том. А Крест - не дурак! Ой, не дурак!
- Так и мы не лыком шиты. А, Колёк? - Михалыч улыбнулся, - Не глупее же 
мы с тобой? Ладно, давай ещё разок всё обсосём и разбежимся. Дел - невпроворот. 
А тебе звонить - бабки искать.
- Зачем? - Султан никак не успевал за стремительным ходом мыслей 
Михалыча. - Зачем бабки-то теперь? 
- Э, Коль! Сам ведь говоришь, что Крест - не дурак. А вдруг захочет 
прощупать - из какого кармана ты за несколько часов сорок штук достал, а?
Они проговорили ещё минут пятнадцать, стараясь предусмотреть малейшие 
случайности. Договорились провернуть дело в обед: меньше шансов, что приедет 
целая команда и легче объяснить отсутствие своего транспорта. За все про всё, 
Михалыч запросил себе десять штук. "По справедливости, Коль! Не жадничай! 
Даже государство за найденный клад четвертушку отваливает, а это разве не клад? 
Да, и не заначу я, не волнуйся! С ребятами рассчитаюсь, может ещё какие расходы 
будут, а остальное пропьём..."
Выйдя в коридор, Михалыч презрительно сплюнул на грязный пол: 
"Расклеился Султан! Собственной тени боится. Директор! Тьфу!"
Размышления по поводу кандидатов на это дело не затянулись. Времени на 
телефонные звонки и ожидание не было, поэтому пришлось выбирать среди 
присутствующих в офисе. Выбор пал на Славку Трефилова. Последнее время 
Михалыч подбирал себе ребят, сколачивал свою команду. Треф был одним из них. 
Крепкий, жестокий и неглупый парень подходил для задуманного, как нельзя 
лучше. Михалыч быстро и толково ввёл Славку в курс дела, не упоминая, 
впрочем, о главной причине - о деньгах. Убрать человека, может даже - двух, за 
хорошие бабки. Зачем? Почему? - Треф не спрашивал. Если Михалыч, а значит и 
Султан говорят, к тому же хорошо платят - значит, так и надо. Усвоив суть дела, 
Славка предложил самый лучший маршрут, вернее, его конечную точку: улица 
Садовая - почти у офиса Креста. Это было именно то, чего хотел Михалыч. В том, 
что Крест будет искать, и искать серьёзно, он не сомневался, поэтому в его планы 
и входило, чтобы гонец на обратном пути проехал как можно больше. Глядишь 
где-то, кто-то, и заметит его, а это уже хоть слабенькое, но алиби. Опять же, что 
немаловажно, и железнодорожный вокзал рядом. Так что вариант идеальный. На 
Садовой жил свой султановский парень - Жорка. Михалыч знал его только в лицо, 
так что пришлось довериться Славкиной рекомендации. Треф пообещал 
немедленно разыскать Жорку, а заодно девицу на роль подсадной утки. Тут ума 
особого не нужно. Наоборот: чем меньше поймёт, тем лучше.
К одиннадцати часам, помотавшись по городу, Треф доставил в офис и 
Жору, и молодую смазливую девицу, по имени Люся. Мужчины заперлись в 
кабинете, а Люська, поводя своими томными коровьими глазами и огрызаясь на 
наседающих бойких султановских парней, всё это время простояла в коридоре. 
Михалыч, Треф и Жорка просидели около часа, обсудив всё до мелочей, вплоть до 
возможного сопровождения гонца по городу. Потом ребята уехали, и Михалыч 
предложил Люське устроиться в освободившемся кабинете, где она тут же 
принялась клевать носом от скуки.


Оставшись один, Султан разослал нескольких парней по городу собрать все 
деньги, какие только можно было выжать в это время. Сам он принялся 
обзванивать всех и вся. Избавившись на время от поистине гипнотического 
влияния Михалыча, Султан опять заколебался и решил, что если к нужному 
времени деньги удастся собрать, то он их попросту отдаст, не спрашивая ничьих 
советов. Чёрт с ним - с долгом, зато спать можно спокойно! К часу дня, несмотря 
на его отчаянные усилия, не хватало ещё много. Очень много...
Выхода не было. Но видит Бог, как он этого не хотел, а ещё больше боялся. 
Сразу после обеда, прижатый обстоятельствами и подстёгиваемый 
Михалычем, Султан позвонил Кресту и сообщил, что деньги готовы, можно 
забирать. Всё прошло, как по маслу...

Офис Султана	10 июня		14.10

Султана хватило в аккурат на телефонный разговор, но провёл он его 
блестяще. Михалыч, склонившись к трубке, слышал каждое слово, после чего 
даже поаплодировал, бесшумно хлопнув пару раз в ладоши.
- Ну, ты артист! - протянул он восхищённо, пытаясь подбодрить друга, но 
Султан уже окончательно скис.
Его рыхловатое тело, как будто расползлось, просело в кресле, напоминая 
воздушный шар из которого мгновенно выпустили воздух. Похоже, он впал в 
полную прострацию.
"Ну, и чёрт с тобой! - подумал Михалыч, усаживаясь на диван, - Самое 
трудное для Султана, считай, позади. Поболтали они неплохо. И Кресту спасибо: 
сам в яму влез, от пересчёта отказался. Эта шуточка ему дорого выйдет. Осталось 
чемоданчик отдать, но тут и молча можно. С шестёрками чего любезничать? 
Выдюжит Султан. Однако совсем слабак стал!"
Михалыч отдавал себе отчёт, что самое трудное только начинается. Он 
некоторых опасениях он Султану даже не заикался. Самым слабым местом его 
собственного плана была обратная дорога. Если крестовский парень или парни, по 
какой-то причине, не попадут на Садовую, а махнут прямо к себе в офис... Всё! 
Пиши, пропало! Не посреди же улицы их кончать?! С таким успехом прямо здесь, 
в этом кабинете можно грохнуть, и глаз поменьше. Не то! Есть, конечно, 
вариантик и на этот случай, но уж больно хлипкий... Можно гонца догнать в 
самом конце пути и извиниться: мол, чемоданчик не тот всучили. Бес попутал! Но 
уж слишком всё белыми нитками шито, на простачков рассчитано... А самое 
хреновое, что после всех этих извинений заменить-то чемоданчик нечем! Бабок 
нет! Ну, да ладно! Бог не выдаст, свинья не съест! Господи! Да сегодня же и 
разборки начнутся. Выдержал бы Султан.
- Коль! - Михалыч совершенно искренне хотел вернуть друга в нормальное 
состояние. От этого, в конце концов, зависела и его судьба, - Возьми себя в руки, 
брат! Отдашь чемодан и всё. Твоё дело - сторона.
Султан уже и сам потихоньку приходил в себя. Молча, не поднимая глаз, он 
принялся разбирать бумаги на столе. Так, в полном молчании, нарушаемом только 
шелестом страниц, редкими репликами Михалыча и односложными ответами 
Султана, прошло ещё минут двадцать-двадцать пять. А потом раздался стук в 
дверь.
Увидев входящую в кабинет Веру, Султан, как будто глотнул свежего 
воздуха после изнуряющей духоты. До того приятно было после всех треволнений 
увидеть её улыбающееся милое личико и ладную фигурку.
- Входи, дорогуша, входи! - радостно начал Султан и тут же наткнулся на 
холодный настороженный взгляд Михалыча. И до него дошло... Это и есть гонец! 
Это и есть посыльный от Креста за чемоданчиком. Его, будто обухом, ударили по 
голове. Он как сквозь вату слышал голоса Михалыча и Веры, не вникая в смысл 
разговора. Мысли ползли лениво как осенние мухи. Сейчас Султан, пожалуй, 
предпочёл бы двух громил с автоматами, чем эту девчонку, годившуюся ему в 
дочери. Почему-то ломать перед ней дурака, разыгрывая запасной вариант: "не 
подвезли, гады! обманули, подлецы!" - ему было стыдно. Перед кем угодно, перед 
Крестом, но не перед ней. Пока он думал обо всём этом, время ушло и стало 
поздно. Слишком поздно...
- Что мне передать Сан Санычу? - похоже, что он уловил самый конец 
Вериной фразы.
- Это... Сейчас, сейчас... - Мысли Султана, наконец, вырвались из 
заколдованного круга и понеслись галопом. "Ну, что делать? Может позвонить 
Кресту, а ещё лучше поехать самому и объяснить всё. И бабки отвезти... Почти 
двадцать семь тысяч собрали. Семнадцать в сейфе, десять у Михалыча. Отдаст! 
Ну, не смог, скажу! Не сожрёт же Крест!" А Вера с Михалычем смотрели на него 
и ждали, и эта пауза становилась невыносимой.
- Да давай, Коль. Отпусти Верочку, видишь, спешит.
Момент был упущен, и Султан сломался. Липкой от пота рукой, он нашарил 
под столом ручку дипломата и поднял его как самую тяжёлую ношу в своей жизни 
(Боже, спаси и помилуй!). Проверил - закрыты ли замки (Боже! Спаси!) и поставил 
чемоданчик перед Верой, на край стола. Вот и всё.
Единственное на что он ещё осмелился, так это сказать ей вслед:
- Ты это... Вер, поосторожнее...
Как будто эти слова могли её спасти...
 
Офис Султана	10 июня		14.50
 
Когда дверь за Верой захлопнулась, Михалыч в течение секунды-двух, 
смотрел на хозяина кабинета, ожидая чего угодно, вплоть до отмены операции. Но 
вновь оцепеневший Султан молчал, и Михалыч расценил это молчание, как 
вынужденное, но согласие. Он стремительно вышел в коридор.
- Вера! Верочка!
Окрик настиг Веру у выхода на улицу и она обернулась с глухим 
раздражением, не сомневаясь, что придётся выслушать очередную порцию 
сальных комплиментов и предложений.
Увидев её замкнутое лицо, Михалыч шутливо попятился и поднял руки, 
будто сдаваясь.
- Верочка! Ни-ни! - голос его звучал миролюбиво и успокаивающе. Жалости 
Михалыч не испытывал. Абсолютно. Скорее, он ощущал что-то вроде 
удовлетворения, будто сама судьба решила утешить его уязвлённое самолюбие. 
"Согласилась бы эта дурёха, откликнулась на его ухаживания и горя бы не знала. 
Хотя может уже и надоела бы к этому времени. Но в любом случае жива б 
осталась. Так что сама виновата. Бог шельму метит!"
- Верочка! Окажи услугу. Подкинь племяшку до дома. Это по пути будет, 
если ты к себе едешь. Шампанское за мной!
Вере не хотелось оказывать никаких услуг этому человеку, тем более в 
расчёте на назойливую последующую благодарность, но причин отказать не было.
- Конечно. Ради бога!
- Вот спасибо, милая! А то ведь знаешь эту молодёжь современную, на 
автобусе-троллейбусе им неохота! И сумка ей тяжёлая. Вымахала лошадь, а...
Всё ещё тараторя, Михалыч открыл нужную дверь и позвал:
- Люсьен! Карета подана. Да не забудь "спасибо" сказать Верочке, когда 
доедешь. Не она, так сидела бы ещё чёрти сколько. Эх, молодежь!
Он играючи подхватил из Люськиных рук здоровую дорожную сумку и 
молодцевато пошёл к выходу.
Открывая машину, Вера удивилась, что её попутчица, да и Михалыч, 
остановились у задней дверцы. Это было немного странно: обычно все норовят 
вперёд сесть. Впрочем, так оно и лучше! Дипломат рядом поставить можно, на 
виду будет.
Михалыч, дождавшись, когда Вера откроет им дверцу, задвинул сумку 
подальше на сидение и усадил равнодушную "племянницу". Затем он оббежал 
машину и подошёл к Вере.
- Ну, спасибо тебе, Верочка! - он дыхнул в открытое окно стойким 
вчерашним перегаром, - На Садовую её забрось. Это почти у вашей конторы, 
квартал не доезжая. Дом она покажет. С Богом! Правила не нарушай!
Он смотрел вслед, пока машина не скрылась из виду. Всё шло чудесно. 
Маршрут отличный - плюс! Крест бабу прислал - ещё плюс! Даже то, что в 
"жигулёнке" боковые и заднее стёкла затемнённые - маленький плюсик. А может 
и не маленький. Никак в его планы не входило, чтобы попутчицу в дороге 
заметил. Она и инструктаж на этот счёт получила, но так ещё надёжнее. Так... 
Пора на Садовую звонить и Султана встряхнуть надо. Сегодня ещё много всего 
будет.
Султан, как не странно, выглядел совершенно спокойным и встретил 
Михалыча прямым и даже насмешливым взглядом.
- Ай, да мы! Герои, брат! - к Султану, понимающему, что он перешёл свой 
Рубикон и пути назад попросту нет, вернулось самообладание и ирония. - Как мы 
девку-то скрутили и всего вчетвером. Или сколько ты там орлов привлёк?
- Коль, ты передо мной-то не понтуйся, - Михалыч умел при надобности 
придавать своему лицу оскорблённый вид, - прибереги запал для Креста. Тебе ещё 
сегодня придётся с ним балакать, может не раз. А на меня скалиться нечего. 
Думаешь, мне её не жалко? Давай бабки, я хоть сейчас всё отменю... Как будто у 
нас выбор есть.
Он снял телефонную трубку и набрал номер.
- Жора? Порядок! Минут через пятнадцать-двадцать встречай гонца. Треф 
следом едет, поможет тебе на месте. Ты её упакуй и посторожи. И вот что...
- Её? - в трубке раздался удивлённый гортанный голос.
- Её, её... Баба там. Тебе-то какая разница? Ты сюда слушай. Скажи Славке, 
пусть с финалом не торопится, может ещё какие изменения будут. Пусть он, когда 
на вокзале всё обстряпает, сюда в офис подскочит. А ещё лучше, пусть позвонит 
сразу, как у тебя появится. Я ему сам всё объясню. А твоё дело сторожить. 
Хорошенько сторожи, Жорик, от этого твоя шкура зависит! Понял?
Он положил трубку. От того, как Жора будет сторожить, зависела 
сохранность сразу нескольких шкур. А сейчас оставалось только ждать.
Пока всё шло, как по маслу.

Город	10 июня		14.55 - 15.20
 
Вера не могла долго расстраиваться, тем более по пустякам. Натура не та! 
День был таким чудесным, а машина такой послушной, что через пару минут она 
выкинула из головы Михалыча с его липкими глазами и руками, и вернулась к 
своим мыслям. Конечно, она не заметила, что на первой же улочке, сразу у 
султановского офиса, сзади пристроился серый "фольксваген" и держался в 
сорока-пятидесяти метрах, не приближаясь, но и не отставая. Её попутчица 
прилегла на заднем сидении и, опустив голову на сумку, похоже, задремала. 
"Умаялась, бедная, - подумала Вера с сочувствием, - Сумка-то здоровенная".
Она включила поворот и повернула к "Центральному". Магазин только 
открылся, и в дверях ещё толпились покупатели. Удачно! Вера подхватила 
дипломат и документы и, бросив приподнявшейся Люсе "Я мигом!", выскочила из 
машины.
"Фольксваген" прибавил было скорость, но потом Славка Треф сообразил, 
что улица тупиковая и "гонец" никуда не денется. Никаких инструкций на случай 
остановок в пути он не получал, а потому приткнул машину на обочине у самого 
перекрёстка, откуда хорошо просматривались гастроном и "жигулёнок", и стал 
ждать. Он сидел, равнодушно поглядывая на знак "Стоянка запрещена", до 
которого при желании мог дотянуться рукой, и легонько постукивал пальцами по 
рулю в такт хрипловатому голосу Михаила Круга, заполнявшему салон через 
четыре динамика. Для него эта двухминутная стоянка была лишь непредвиденной 
задержкой, досадным недоразумением. Для Султана и Михалыча визит Веры в 
гастроном обернулся железным алиби, а для самой Веры это было несколько 
лишних мгновений солнца, свободы и жизни.
Через несколько минут "жигуль" и "фольксваген" снова растворились в 
потоке машин на центральной улице. На следующем перекрёстке Вера уже сама 
весело махнула рукой всё тому же гаишнику.  Сержантик шутя откозырял и 
щёлкнул каблуками. "Хороша девка!" Её мимолётная улыбка так повлияла на его 
настроение, что следующий штраф он "влупил" только через полчаса, да и то за 
дело.
Вера думала о своём. Даст Бог, в конце недели удастся в командировку 
вырваться, а из командировки она прихватит денёк, чтобы с Вовкой побыть. Этой 
маленькой хитростью она пользовалась уже несколько месяцев и это, пожалуй, 
были самые счастливые дни за последние годы. Если случалось подгадать поездку 
на конец недели, то Вера оставалась у Володи на субботу или воскресенье. Ему 
даже отгул не приходилось брать. И какое же это было счастье: провести сутки 
вдвоём, как одна семья, в "их" доме. Готовить ему, кормить, проболтать целый 
вечер, а потом завалиться в постель и... растаять, раствориться в его крепких 
руках, ласкать, любить до изнеможения. Исчезало время и пространство... были 
только они двое. И, наконец, устроившись поудобнее на его тёплом плече, 
проваливаться в сладкое забытьё и удивляться, что такое счастье бывает. Одно 
огорчало. За это счастье, как и за всё в жизни, приходилось платить. И Вера 
платила. Каждая минута, день, ночь, подаренные любимому, отнимались у дочки. 
Казалось, что они воруют своё счастье, и Володя это понимал не хуже, чем она 
сама. Он вообще всё понимал. Но если через это нужно пройти, чтобы в конце 
концов, быть вместе, то она готова. Она пройдёт! И не ворует она! Есть же в мире 
справедливость, должна быть! Всё решится, обязательно решится. И будет у них 
семья: он, она и Светка. И поймёт дочка, должна понять, пусть позже, что мамы 
тоже хотят быть счастливыми. Если понадобится, уедут куда-нибудь и заживут 
втроём. Пока втроём... Видит Бог, так будет!
Вера улыбалась своим мыслям и мчалась навстречу судьбе. Это был её 
последний день, но она, понятно, об этом не знала.

А Бог, конечно, видел и знал. Он ведь, как известно, всеведущ и всемогущ. 
Он был одновременно во всех уголках планеты, видел, как людишки рождались, 
жили и умирали. Конечно, он знал всё и не были для него тайной чёрные замыслы 
Михалыча и Султана. Но Бог не вмешивался. Что значила для вселенной жизнь 
этой девчонки, с её надеждами и планами на счастье? Ровным счётом ничего! Да и 
притерпелся он за своё бесконечное бытие к подлости, насилию и убийствам. Уж 
он-то насмотрелся на плахи, костры и виселицы, на концентрационные лагери и 
печи. Чем его удивишь? И может, именно сейчас, как добродушный, довольный 
собой режиссёр, он удобно устроился на подходящем облаке и, подперев 
ладошкой пухлую щёку, а второй рукой почёсывая лысину, под вечно 
сползающим на глаза нимбом, с любопытством наблюдал за развязкой этого 
удивительного спектакля. Он мог даже заключать сам с собою пари: не сорвётся 
ли что-нибудь в планах Михалыча из-за досадной случайности. Впрочем, пари 
беспроигрышное, так как все случайности зависели от него самого. Скучно, право! 
Потом, он, понятное дело, покарает виновного, но это попозже, досмотрев до 
конца. Странное развлечение: допустить убийство, чтобы затем воздать убийце по 
заслугам. Двойное удовольствие! Причём, зачастую, возмездие подозрительно 
запаздывает, и убийца или насильник сыто и спокойно проходит отмеренный ему 
жизненный путь, а их жертвы, в надежде на справедливость, могут уповать только 
на легендарный Судный день, который из-за постоянного переноса, стал утопией, 
чем-то вроде коммунизма. Но Богу, конечно, видней. На то он и Бог!
Предвижу гневные возражения истинно верующих, которые ради 
собственного душевного комфорта, а тем паче, чтобы оградить Всевышнего от 
творящегося в стране беспредела, утверждают, что всё дурное - это проделки 
дьявола. Спорить мне трудно, не велик специалист, но меня всегда удивляло: куда 
в это время смотрит Бог? Ладно! Значит, это сатана сейчас удобно устроился на 
подходящем облаке (или, извините, присел в преисподней около мощного 
газового котла) и, подперев ладошкой (копытом) впалую щёку, а второй рукой 
(копытом) почёсывая грубую щетину между рогами, с любопытством наблюдал за 
развязкой этого увлекательного спектакля...
Что в лоб, что по лбу! Может Бог  в этот момент отвлёкся или задремал с 
устатку? Время-то послеобеденное. Ну, да и Бог с ним, с Богом! Вернёмся на 
грешную землю.

Вера так задумалась, что даже вздрогнула, услышав голос своей забытой 
молчаливой попутчицы:
- Нам сюда. Следующая налево.
"Надо же! До офиса три минуты всего. Заскочить, что ли? Может ждёт Сан 
Саныч, может эти деньги срочно нужны? Да неудобно потом будет 
отпрашиваться, чтобы эту Люсю отвезти. Не такси ведь! Ладно! Сначала её. Тут 
минутное дело".
Голос с небес не грянул, а Вере это секундное колебание стоило жизни.
Она повернула налево.

Садовая, 16		10 июня		15.20

Садовая -  небольшая, тенистая и уютная улочка, как и большинство 
окраинных городских улиц, была тупиковой. Уж чем это объяснялось: вековыми 
традициями или капризом первых поселенцев - непонятно. Да, пожалуй, и 
неважно. Центр города за последние десятилетия значительно изменил свой вид - 
высотные здания, многорядные дороги. А на окраине, в подобных улочках, из-за 
почти полного отсутствия транспорта, царил мир и покой. Местных это вполне 
устраивало.
Дом Џ 16, на который указала Люся, находился в конце улочки. Вера мягко 
въехала правыми колёсами на тротуар и остановила машину у самой калитки, в 
тени раскидистого клёна. И прохладно, и сумку нести ближе, Однако, нести 
Люське ничего не пришлось. Из дома выскочил молодой чернявый парень с 
густыми ухоженными усиками. "Кавказец. Муж, что ли?" - равнодушно удивилась 
Вера. Сама она, стыдно сказать, не смогла бы отличить по внешнему виду 
армянина от грузина, или азербайджанца. А у них там ещё столько 
национальностей - не упомнишь. Вот и были они для неё все кавказцами. 
Знакомств в этой среде она не имела, да и не стремилась, по правде говоря. 
Потому что, хотя расисткой Вера никогда не была, но испытывала к этим людям 
необъяснимую смутную антипатию. Может в детстве напугал кто?
Парень, белозубо улыбаясь и размахивая руками, подбежал и широко 
распахнул калитку.
- Как доехала, Люси? Здравствуйте! - он наклонился к открытой задней 
дверце, здороваясь с Верой.
Она ответила с вежливой улыбкой и снова отвернулась. Люси выбралась из 
машины, потянулась и громко, не прикрываясь, зевнула.
- Доехала... Сумка вон.
Парень опустился коленями на сиденье и стал, кряхтя выволакивать сумку. 
"Проще было ту дверку открыть", - машинально подумала Вера и вдруг ощутила 
смутное беспокойство. Что-то она заметила... что-то такое, чего не должно быть. 
Вот только что заметила! Но что? Где? Она встревожено оглядела улочку перед 
собой, автоматически пробежала взглядом по приборам и, наконец, подняла глаза 
на зеркальце заднего вида. Вот оно! Люська, приехавшая домой, почему-то 
уходила прочь, шагая по тротуару назад, к центральной улице, а навстречу ей, то 
есть сюда - к Вере, стремительно и бесшумно летел незнакомый серый 
автомобиль.
Вера машинально положила руку на дипломат и резко обернулась. Она 
увидела кавказца, который прикрыл платком нижнюю половину лица, вплоть до 
самых глаз, увидела тускло блеснувший баллончик с мелким убористым шрифтом 
на поверхности, а ещё она успела увидеть, как из маленького отверстия в головке 
баллончика в её сторону начинает расти и шириться конус газа и мельчайших 
капелек жидкости. Вера хотела крикнуть, но конус уже настиг её, на мгновение 
ослепил, и тут же бросил в непроглядную душную тьму.

Садовая, 16		10 июня		16.00

 ... Потолок. Дощатый, окрашенный светло-голубой вылинявшей краской 
потолок... Он словно раскачивался, то, падая вниз, с явным намерением раздавить 
её беспомощное непослушное тело, то, стремительно взмывая вверх и тогда Вере 
казалось, что она куда-то падает и к горлу горьким комком подступала тошнота. 
Она с трудом повернула тяжёлую голову и встретила прямой немигающий взгляд 
Иисуса. Икона висела в дальнем углу небольшой темноватой комнаты, вся 
обстановка которой состояла из стола с парой стульев и допотопного деревянного 
шифоньера. Сейчас таких уже не делают. Что находилось сзади, Вера не видела, а 
оглянуться, посмотреть - не было сил.
"Где я? Я ведь никогда тут не была. Потолок какой..." Она, наконец, 
осознала, что лежит и попыталась сесть, но онемевшие руки, неудобно закинутые 
над головой, как гири тянули вниз. Она не могла их поднять. Запрокинув голову, 
Вера поняла причину своей беспомощности: её запястья, туго перетянутые 
ремнями из сыромятной кожи, были привязаны к металлическим прутьям спинки 
кровати. И тут же всё вспомнилось до мельчайших подробностей: кавказец, 
баллончик, направленный в её лицо, и тошнотворное парализующее облачко газа. 
Вера застонала.
Послышались лёгкие уверенные шаги и в открытой двери выросла знакомая 
фигура кавказца.
- Наконец-то! Я уже волноваться начал, Верочка, - он, улыбаясь, прошёл к 
столу и уселся на стул, закинув ногу на ногу.
"Откуда он знает имя?" Она ещё не додумала вопрос, а уже увидела ответ: 
на столе лежали и дипломат, и её распотрошённая сумочка с паспортом и правами.
- Кто вы? Что вам надо?
- Георгий! Жора, Жорик! - кавказец воспринял только первый вопрос, 
расценив его, очевидно, как желание познакомиться.
- Что вам от меня надо? - повторила Вера.
- Ничего не надо! Ты - гостья! Посидим, поболтаем. - Жора снова засиял 
зубами. Ни дать, ни взять - радушный, хлебосольный хозяин.
"Он что - идиот?" Несмотря на охватившую её панику, Вера довольно 
спокойно и даже с ехидцей заметила:
- Я не могу сесть.
- Ну... значит полежим, поболтаем, -  он нервно облизал губы.
Вера не поняла, то ли он просто оговорился, то ли эту фразу стоит 
принимать буквально. Проследив за направлением его взгляда, она увидела, что 
юбка на ней сбита почти до пояса. Вера охнула и отчаянно дёрнулась. От бессилия 
к глазам подступили слёзы. Она плотно, до боли в коленях, сжала ноги и 
умоляюще простонала:
- Развяжите! Ну, пожалуйста!
Жора встал. Что он собирался сделать так и осталось невыясненным, потому 
что в этот момент послышался отдалённый стук в дверь, очевидно, входную. Он 
круто развернулся на каблуках и вышел из комнаты. Вера, оставив на время 
попытки освободиться, до звона в ушах прислушивалась к приглушённому 
разговору в коридоре. Кто там? Друг, враг или случайный гость? Терять ей было 
нечего. Она набрала полную грудь воздуха и крикнула: "Помогите! Помогите, 
ради Бога!"
В коридоре Славка Трефилов, а это был именно он, проводил с Жорой 
небольшое "производственное" совещание. Он уже отогнал Вериного 
"жигулёнка" на вокзал, подготовил там сцену бегства и вернулся сюда за своим 
"фольксвагеном".
- Ну, как она? - Треф мотнул головой в сторону закрытой комнаты, - 
Оклемалась уже?
- Щебечет вовсю! - Жора самодовольно улыбнулся, - Мы уже подружились.
В это время послышался отчаянный Верин крик.
- Вижу! - Славка хмыкнул, но тут же насторожился, - Не услышат?
- Да ну! - Жорик, конечно, не ожидал такого поворота событий, но за шум не 
беспокоился, - Ставни закрыты, соседи далеко... Если только под окном встать. Не 
боись!
- Это тебе бояться надо. Ладно, я в офис. Звони, если что...
Закрыв за Славкой входную дверь, Жора поспешил в комнату.
- Ну, чего разоралась, дура? - он уже не улыбался. - Да хоть заорись, никто 
не услышит. Глотку побереги, а то я тебе её заткну. Давай лучше по-хорошему.
Как раз по-хорошему договориться с этим улыбающимся клоуном, Вера уже 
не надеялась. Может запугать удастся?
- Вы знаете у кого я работаю?
- У кого? - Жора наклонился и положил руку на её обнажённое бедро. Вера 
дёрнулась всем телом, как от прикосновения холодной жабы.
- Руки, ублюдок? Убери руки! А то с Крестом будешь дело иметь!
Ей ещё не доводилось называть шефа этой кличкой, даже за глаза, но сейчас 
был именно тот случай.
- Крест? Сам Крест?! - Жора в притворном ужасе заломил руки и закатил 
глаза к потолку, - Это кто-то вроде Маркса, что ли?
Его реакция была непонятной, а потому пугала. Креста в городе знали все. 
Значит, это или сумасшедший, или заезжий, или... или у него есть причины не 
бояться.
- Да, Крест! А ехала я от Султана. А эти двое тебя под землёй найдут!
- Ну, у тебя и компания, Верочка! Ещё один кореш объявился, Маркс и 
Энгельс! Запугала ты меня совсем.
Вера снова почувствовала на своём теле жадные похотливые руки. 
Попыталась ударить, наудачу, лишь бы попасть, но нога наткнулась на его 
железный локоть. От боли потемнело в глазах.
- Уйди, ублюдок!
Жора, ослеплённый похотью, уже забыл о предупреждении Михалыча не 
торопить события ввиду возможных изменений. Какие там изменения, когда девка 
вот она, ждёт - не дождётся, раскраснелась, глазки сверкают. Ножки длинные, а 
бёдра крутые, полненькие. Чего тут ждать-то? Ещё и спасибо скажет, когда 
распробует, тем более что у неё это последний шанс трахнуться! А насильничать 
ему не привыкать. Не впервой...  И девочек протыкать доводилось. Все они для 
порядку дёргаются, царапаются, визжат, а не одна потом не пикнула. Шума 
боятся, позора. И пока оно так, их надо трахать! В конце концов, для этого бабы и 
созданы.
Бросая одежду куда попало, Жора быстро разделся и набросился на Веру. 
Что она могла сделать? Он сразу лишил её возможности сопротивляться, 
навалившись на ноги. Липкие руки снова зашарили по животу, задирая юбку ещё 
выше и нащупывая резинку трусиков. Он не церемонился. Какая разница: снять 
или разорвать? Борьба длилась недолго, слишком неравными были силы и 
условия. Вера громко вскрикнула от боли, когда этот подонок вошёл в неё, 
раздирая сухие внутренности.

Что может быть омерзительнее, унизительнее для человеческого существа, 
чем насилие? Насилуя тело, неизбежно насилуют и душу. Вся твоя сущность, весь 
твой маленький, тщательно оберегаемый мирок рассыпается в прах перед чужой 
силой. Ты презираешь своё тело, которое всегда было таким послушным, а теперь 
оно растоптано и безвозвратно осквернено. Твои ум, знания, жизненный опыт, всё 
чего ты добился в жизни, всё, чем гордился - обесцениваются в мгновение ока, 
становятся ненужными и бесполезными. Они бессильны перед силой! Тело может 
пережить и забыть насилие. А душа?..

Вера уже не стонала. Она лежала, распятая волосатым грузным телом, и, 
кусая окровавленные губы, молилась так как умела: "Господи, куда же ты 
смотришь? Мама, мамочка! Вовка, милый! Как же это? Я - грязная! Я навсегда 
грязная! Как же теперь жить?!"
Она почувствовала теплую тяжёлую каплю, упавшую на её щёку, и открыла 
глаза. Прямо над ней нависла красная сопящая харя с закатившимися зрачками. Из 
оскаленного рта на её лицо капала слюна. Веру чуть не вырвало. Она была бы рада 
потерять сознание, но такие вещи по заказу не делаются. Есть же люди, падающие 
в обморок от вида крови или змеи. Счастливцы!
Наконец, неотразимый Жорик захрипел и, дернувшись несколько раз, как 
кукла в руках сумасшедшего кукловода, обессилено затих. Он медленно сполз на 
пол и, не говоря ни слова, вышел в коридор. Вера осталась одна. Впрочем, нет. На 
неё, всё так же неотрывно, смотрел равнодушный Христос.
Она услышала, как в глубине дома звякнуло стекло и сразу подумала о воде. 
Пить хотелось безумно, но она предпочла бы умереть, чем просить насильника. 
Звон стал приближаться, и в комнату вернулся голый Жора, держа в одной руке 
две запотевшие бутылки шампанского, а в другой стаканы.
Вера не могла поверить своим глазам. Так не бывает, так не может быть! 
Это чудовище снова улыбалось.
Жора действительно чувствовал себя великолепно. Он улыбался и даже 
насвистывал, как будто и не было этой сцены, а может наоборот, как раз поэтому. 
Чего уж теперь грустить и обижаться?! Породнились, считай!
Нисколько не стесняясь своей наготы, Жора, стоя у стола, откупорил 
бутылку и разлил вино по стаканам. Взяв, один стакан, он наклонился к Вере.
- Ну, давай, моя сладкая. За знакомство! - он протянул левую руку, чтобы 
приподнять и поддержать Верину голову и... еле успел отдёрнуть. Вере почти 
удалось достать его зубами.
- О-о, дорогуша! Какая ты у меня темпераментная. Ничего, время ещё есть. 
Успеешь меня полюбить.
Он схватил Веру за волосы и, прижимая её голову к подушке, стал лить вино 
тоненькой струйкой.
- Ну, выпей. Веселее будет.
Вера почувствовала, как ледяное шампанское, пузырясь, растекается по 
лицу. Заныли ранки на плотно сжатых губах, защипало глаза.
- Не хочешь, как хочешь. - Жора отставил стакан и стал не спеша 
расстёгивать на Вере жакет, а потом и блузку. Бюстгальтер он попросту разорвал, 
- Вот теперь и я попью.
Он вылил второй стакан шампанского ей на грудь и, опустившись на 
колени, стал слизывать его, не забывая держаться на безопасном расстоянии. Всё 
начиналось сначала...
Вера потеряла чувство времени. Когда раздался шум подъезжающего 
автомобиля, она могла только догадываться, что наступил вечер. Жора, не 
дожидаясь стука, пошёл открывать.
Вновь прибывший, боссом не выглядел. Парень, как парень. Молодой, 
накачанный, коротко стриженый. И по лицу ничего не скажешь. Бывает убийца с 
лицом проповедника, бывает и наоборот. Но в любом случае, это была её 
последняя надежда. Вспомнив, в каком она виде, Вера мучительно покраснела 
перед новым человеком, хотя уже и притерпелась, казалось бы, за несколько 
последних часов. Она с трудом шевельнула сухими израненными губами:
- Отпустите меня. Ну, пожалуйста! За что? Я у Сан Саныча работаю. У 
Креста. Вы должны знать...
Треф, не отвечая, включил свет и прошёл к столу, с холодным 
любопытством разглядывая Верино тело. По его реакции, вернее, по её 
отсутствию, Вера поняла, что для неё всё кончено. Не могут они не знать Креста, 
да и лицо у этого парня больно знакомое. Местный, встречались уже где-то. Два 
сумасшедших для одной компании многовато... Значит, они просто не боятся или 
уверены в своей безнаказанности. Для неё разницы нет. Не отпустят... А может так 
и лучше? Всё равно ведь после сегодняшнего, жить по-прежнему не получится. За 
что ж ей доля такая? Ведь только счастье увидела? Не хочется умирать и жить 
теперь тошно...
Парни разговаривали так, будто были в комнате одни. У Жоры, на 
волосатых плечах и груди, блестели мелкие бусинки пота. Они стекали по животу, 
оставляя тёмные полоски.
- А ты не хочешь попробовать, Славик? - он опять играл роль 
гостеприимного хозяина.
- Это ж ширинку расстёгивать надо, - равнодушно процедил Треф, - А потом 
застёгивать. Тем более после тебя, брат... Я своего красавца не на помойке нашёл.
Жора в ответ только добродушно хохотнул: 
- Напрасно ты. Хороша баба! Тугая, как девочка.
- Дурень! Ты ж на сухую её тянул, вот и туго, - блеснул Треф знанием 
физиологии, - Вон, в замочную скважину сунь, ещё туже будет.
Жорик, непробиваемый для иронии (поскольку он её попросту не понимал), 
желая покрасоваться перед корешем, бойким петушком подскочил к Вере:
- Эй, не задремала?  Не хочешь на вкус попробовать? - он, паясничая, 
склонился над изголовьем кровати.
- Смотри, откусит! - насмешливо предупредил его Славка. - Хватит скакать! 
Закругляться надо. Мне на тренировку ещё.
- Не откусит! - уверенно заявил Жора, но от изголовья отступил, - Я ей 
сначала зубки вытрясу. А, Верочка? - он наклонился и сдавил руками её покрытые 
синяками груди.
И тут Вера сделала то, что собиралась сделать уже давно, но откладывала, 
пока была надежда. Она собрала в пересохшем рту остатки слюны и плюнула в 
ненавистную рожу.
- Ах ты, сука!
От страшной пощёчины Вера на секунду потеряла сознание, а удары всё 
сыпались и сыпались. Славка подскочил и одним рывком отбросил Жору на 
несколько метров.
- С гор  спустился?  Чего звереешь? Мало она от тебя сегодня натерпелась? 
Тоже мне, мститель! Дата Туташхия!
Второй раз за день Вера увидела уже знакомый баллончик. "Ну, вот и всё! - 
подумала она, - Меня больше нет!"
 Баллончик пшикнул.
Славка выдернул из под Вериной головы подушку и осторожно, будто 
опасаясь разбудить, опустил на её лицо. Придавил, потом навалился всем весом и 
отвернулся, чтобы не видеть вздрагивающего тела. Так, не глядя, и держал ещё 
долго, после того как затихли глухие удары и поскрёбывание ногтей по грубому 
солдатскому одеялу. Присмиревший Жорка развязал ремни, аккуратно положил на 
тело дипломат и, подхватив одеяло с двух сторон, они понесли тяжёлый узел через 
комнату и коридор - в кухню. С большим туром опустили свой груз в подвал и, 
наконец, остановились у вырытой ещё днём ямы. Жора не перетрудился. Яма была 
только-только... Ещё больше поразило Славку то, что Жора пожелал оставить 
одеяло.
- Неужели спать под ним будешь? - ошарашено спросил Треф, - Ты же 
сотню одеял за эти бабки купить можешь?
 Жора смутился и уже рад был бы отказаться от своей просьбы, но в этот 
момент Славка, презрительно дёрнув плечами, отпустил свой край одеяла, и тело 
глухо ударилось о дно ямы. Дипломат встал торчком, и Жоре пришлось 
опуститься на колени, чтобы кое-как пристроить его.
"Даже глаза не закрыли!" - ошеломлённо подумал побледневший Треф и, 
схватив лопату, стал торопливо кидать землю. Чувствовал он себя паршиво. Они 
засыпали яму, старательно утрамбовали пол и с трудом передвинули на свежую 
могилу тяжеленный ларь с картошкой. Оставшуюся кучку земли пришлось 
разбросать по погребу.
Поднявшись наверх, Славка с облегчением вдохнул свежий воздух. 
Говорить не хотелось, да и не о чем было. И всё же, с удивлением глядя на Жорку, 
словно открыв в нём сегодня что-то новое и неприятное, Треф спросил:
- Как же ты теперь тут жить будешь?
- А я мертвяков не боюсь. Живых бояться надо, - философски ответил 
Жорка, правда, без своей обычной ухмылки.
- Это да! - кивнул Треф и, не прощаясь, вышел на улицу.
Но они оба ошибались...

Кафе "Светлячок"	8 августа	18.20

В "Светлячке", несмотря на раннее время, было полно народу. Кафе 
находилось недалеко от офиса Султана и здесь собирались только свои - 
"султановские" парни и девицы. Посторонние бывали редко и второй раз уже не 
заглядывали - атмосфера не располагала.
Жорка чувствовал себя тут как рыба в воде: все свои, знакомые, со всеми на 
"ты". А для "штатных" девочек он и вовсе был кумиром. Вот и ходил он сегодня 
от столика к столику, присаживался ненадолго, рассказывал анекдоты, произносил 
цветистые кавказские тосты, отвешивал комплименты. Конечно, эти тяжеловатые 
комплименты в приличном обществе вызвали бы шок у женщин, но здесь они 
имели полный успех, как, впрочем, и всегда. Девочки радостно взвизгивали от его 
двусмысленных намёков, от щипков и шлепков, и привычно строили глазки. Он 
терпеть не мог тех женщин-недотрог, а их попадалось немало, которые, будучи 
ниже ростом, умудрялись смотреть на него сверху вниз, а послушав его 
стандартные остроты, и вовсе глядели, как на слизняка - удивленно и 
презрительно. Таких Жорка, вопреки логике и здравому смыслу, не задумываясь, 
называл "шлюхами". "Шлюхи" сюда не заглядывали. Здесь бывали только свои, 
безотказные, неоднократно проверенные девочки.
За столами Жору принимали охотно. Он никогда не жадничал, не пил за 
чужой счёт и на налитую ему рюмку мог ответить бутылкой коньяку или 
шампанского. Вот и сейчас, повиливая бёдрами, он пробирался к стойке за 
очередной бутылкой, довольный собой и всеобщим вниманием. Человек на своём 
месте!
У дальнего конца стойки назревал скандальчик - бабьи разборки. Как же тут 
без Жоры? Он незаметно подошёл и обхватил за плечи двух, стоящих к нему 
спинами девиц. "Лорик, Жанночка! О чём шумим?" Девицы расступились и он 
увидел такую куколку, что аж дух захватило. Мечта! Блондинка с зелёными 
глазищами. Девушка нервно прикусила пухлую губку и изо всех сил старалась 
удержать слёзы. "Ишь, лярва, расселась!" - Лариска была настроена агрессивно. 
"Ну-ну!" - Жора миролюбиво прижал к себе разбушевавшуюся подружку, - "Чем 
эта юная леди вас обидела?" "Да вот сидит..." - начала, было, Лариска и 
запнулась. Не скажешь ведь вслух, что если сюда, в их вотчину, начнут 
заглядывать такие крали, то им с Жанкой ловить будет нечего. Не тот класс.
- Я только попить зашла, - девушка, похоже, увидела в Жорке своего 
спасителя, - Не дождусь никак. И сразу бы ушла.
- Всё в порядке, миледи! - Жора по-хозяйски присел на соседний стул. - 
Девочки, всё будет в порядке. Я прослежу.
Лариска подхватила Жанку под руку и потащила прочь. То, чего она 
боялась, всё-таки произошло. Жорка, по крайней мере, на сегодня, из-за этой 
стервы потерян.
- Эй, шеф! - рявкнул Жора бармену, - Дай-ка нам бутылочку "Колы" и 
шампанского. Только из холодильничка! Для меня, для Жоры! - он гордо 
повернулся к своей прекрасной соседке. Та смотрела с восхищённым удивлением.
Бармен хотел, было ответить, что ему абсолютно наплевать на Жору (таких 
"крутых" тут хоть пруд пруди), но, увидев красавицу-незнакомку, перед которой 
все местные шлюшки казались ощипанными курицами, молча полез в 
холодильник за шампанским и "колой". Он принёс "заказ" и бокалы, 
демонстративно протерев бокал девушки белоснежным полотенцем. Но его 
иронии никто не оценил. Жора уже занимался любимым делом, которым он 
действительно владел в совершенстве. Пробку с "колы" он мастерски сорвал 
зубами (нужный эффект был достигнут - девушка испуганно ахнула), а 
шампанское открывал, сосредоточенно прикрыв глаза и напружинив бицепсы, 
ловя момент, когда пробку можно выдернуть без ущерба для себя и содержимого.
Девушка не ломалась, но когда они подняли полные бокалы и Жора 
собрался произнести тост, она вдруг вспомнила:
- Ой! Я же за рулём!
- Проездом что ли? - Жора искренне расстроился.
- Да нет, на несколько дней, по делам. Ой, что ж это я? - она поставила бокал 
и растерянно, по-детски, всплеснула руками, - Зашла попить называется! Эти 
девчонки меня совсем из колеи выбили. Мне ж ещё устроиться надо где-то. 
Спасибо вам большое, но я побегу...
- Стоп! - Жорка даже замер от предчувствия удачи. Только бы не спугнуть 
козочку, только бы не спугнуть! - Не надо ничего искать. Могу предоставить 
комнату, квартиру, целый дом, если хотите, с полным пансионом.
- Вы что, занимаетесь сдачей жилья?
- Да нет же! - Жора засмеялся, - У меня дела покруче. Просто дом от бабки 
остался, со всеми удобствами.
- Да ну! - Девушка встала, Неудобно как-то. Я лучше в гостиницу.
- Почему неудобно? - Жорка тоже вскочил, - Очень даже удобно. Там и 
телевизор, и музыка, и телефон - всё, что душа пожелает! Ни шума, ни пьяных 
соседей, как в гостинице.
- Да не поэтому неудобно, - девушка смутилась, - Мы даже незнакомы с 
вами. И вот так, домой... 
- Зачэм абижаиш, красавица? - Жорка так удачно спародировал шаблонного 
кавказского киногероя, что девушка расхохоталась. "Клюнула!" - с радостным 
предвкушением подумал он.
- А насчёт познакомиться, это мы мигом, - он подхватил свой бокал, - 
Георгий... Жора.
- Да я уже слышала. Вера. - Она подняла бокал, но пить не спешила, - А как 
же "за рулём"?
- Я поведу, - беззаботно ответил Жорка, - Права в кармане. Я могу за рулём 
"с горла" хлебать - ни одна собака не остановит. А кто рискнёт, завтра же права в 
зубах принесёт. А кстати, там и машину есть куда приткнуть. Никаких проблем, 
никаких платных стоянок чёрти где...
Они выпили, а через десять минут Жора подозвал бармена рассчитаться и 
попросил ещё пару шампанского с собой. Глядя им вслед, бармен почему-то 
расстроено подумал: "Такая девочка и с таким хлыщом. Вот и пойми этих баб. 
Шлюшка, видать, из залётных".
Их провожали взглядами все посетители: девицы неприязненно, парни с 
восхищением. Кое-кто даже привстал со стула, чтобы посмотреть на стройные 
ножки. Жорка, чуть поотстав от своей новой знакомой, подмигивал приятелям, 
делал двусмысленные жесты... Он купался в лучах славы. Ну и вечерок! Будет что 
завтра порассказать парням. Уж он им расскажет, даже если и... нечего будет. 
Жорку никогда не приходилось упрашивать поведать о своих сексуальных 
подвигах и на подробности он не скупился.
Они вышли из кафе в половине восьмого. Жора, галантно открыв дверь 
даме, уселся за руль новенькой красной "девятки". Он аккуратно положил 
бутылки на заднее сидение и погнал машину через весь город.

Офис Креста		8 августа	19.30

Разговор заглох сам собой ещё с полчаса назад. О работе вроде всё 
обговорили, а о чём ещё? Не о бабах же! И они замолчали, всё больше нервничая в 
ожидании звонка.
Крест отложил в сторону бумаги, уже не пытаясь делать вид, что работает, и 
неотрывно смотрел на телефон, вертя в руке карандаш и постукивая им по столу.
Игоря этот стук страшно раздражал, но сделать замечание он стеснялся. Сам 
он листал журналы, не в силах сосредоточиться на чтении. Просто листал, 
откладывал, брал новый и опять листал.
Не нервничал, похоже один Лёва. Он подъехал около половины шестого и за 
два часа шевельнулся всего несколько раз. Игорь, нет-нет, да и поглядывал на него 
поверх страницы. Лысоватый дядька, в годах уже, ещё крепкий, кряжистый, но не 
богатырь, конечно. Куда ему до Сашки или Юрки - телохранителей Креста! Но 
было в нём что-то, пугающее больше, чем сила и техника обученных ребят-
боевиков. Холодом что ли тянуло? Как от могилы! Надо же так сидеть: спина 
прямая и голову держит прямо, глаза полузакрыты, а мосластые, рабочие руки 
расслаблено лежат на коленях. И вот так уже час! Сидит и ждёт! И ещё час будет 
сидеть и ждать без всякого движения. Кого же он напоминает? Йога, что ли? 
Игорю вдруг показалось, что водянисто-голубые глазки Лёвы, почти прикрытые 
веками с редкими рыжеватыми ресницами, насмешливо изучают его. И уже давно! 
Игорь вздрогнул и отвернулся. Сфинкса он ему напоминает, вот кого! Сфинкс, да 
и только!
Тишина нарушалась только мерным постукиванием карандаша. Они ждали.

Садовая, 16		8 августа	19.50

Дома всё пошло так стремительно, что Жорка попросту "обалдел". Он 
загнал машину во двор, провёл гостью в светёлку ("вот здесь, Верочка, ты будешь 
спать") и хотел показать ей весь дом ("вот кухня, а я тут, в соседней комнатке 
приткнусь", хотя рассчитывал, конечно, обойтись одной кроватью), но эта 
"козочка", похоже, его даже не слушала. Она быстро разобралась с 
"Панасоником", порылась в кассетах и, поставив что-то саксафонно-эротическое, 
начала медленно раскачиваться посреди комнаты. Жорка даже растерялся - до 
чего всё просто! Она ещё в дороге сильно "поплыла" (Жора не раз убеждался, что 
многие бабы от шампанского косеют куда быстрее, чем от водочки), болтала без 
умолку, хохотала над его шутками, а в какой-то момент, в разговоре, положила 
руку ему на колено, да так и не убрала. Жора уже тогда был "готов". А сейчас он 
смотрел на её сладострастные движения, на то, как она оглаживает себя руками от 
груди до бёдер и насмешливо думал: "Попляшешь ты подо мной, милая! 
Покричишь!" Отправившись в кухню за стаканами (фужеров у него не было), он, 
как и бармен, с удивлением подумал: "Вот и пойми этих баб! С виду 
неприступная, как эти высокомерные "шлюхи", а сломалась быстрее, чем та же 
Лариска или Жанка. Из столичных, пожалуй, девочка. Может, "валютная"? На 
мгновение кольнул страх - болячки всякие. Но Жора никогда над этим всерьёз не 
задумывался. Где он тот СПИД? А от трипака у него уже, наверное, иммунитет 
выработался.
Самоуверенно списав столь стремительную победу над "столичной 
девочкой" на своё неотразимое мужское обаяние, Жора с лёгким сердцем и с 
вымытыми стаканами вернулся в комнату.
Откупорив бутылку, он буквально вложил полный стакан в руку танцующей 
Верочки. Она так и пила, медленно раскачиваясь, полузакрыв глаза и закинув 
вторую руку за голову. Под лёгкой блузкой мягко колыхались груди, топорща 
ткань отвердевшими сосками. В паху у Жоры сладко заныло (чёрт! да у неё там 
ничего нет!). Он шутливо отсалютовал стаканом иконе в углу (что, бородатый! 
немало ты уже тут повидал, а сегодня ещё не то увидишь!) и выпил залпом. Затем 
он отобрал у Веры пустой стакан и, приноравливаясь к её движениям, плавно 
заскользил рядом. Она тут же прильнула к нему, и Жорка с восторгом прижал к 
себе податливое желанное тело. Она стала расстёгивать на нём рубашку, а потом 
решительно дёрнула вниз собачку молнии на джинсах. Жорке пришлось 
попрыгать на одной ноге, пока он сумел отшвырнуть падающие брюки в угол 
комнаты. Через минуту он танцевал в одних плавках и настойчиво теснил Веру к 
кровати. Но его ждал сюрприз...
- Не так, милый! - она решительно подтолкнула Жору к кровати, уложила на 
спину и метнулась к старенькому шифоньеру, - Нет, не так! Я хочу, чтобы ты эту 
ночь навсегда запомнил.
Она порылась на полках и вернулась к кровати с комком тряпок. (Жорка 
узнал свой шарф и что там ещё?.. чулки вроде бабкины, простые). 
- Полежи, миленький, спокойненько! Сейчас мы тебя... - Вера несколько раз 
пропустила шарф между металлическими перекладинами спинки кровати и стала 
привязывать Жорины руки.
Жора коротко и напряжённо хохотнул ("Ну, затейница! Куда нашим тёлкам! 
Прямо "Основной инстинкт"! А ведь в самом деле чувствуешь себя не очень... 
Беззащитно как-то").
Она закончила с руками и медленно провела пальчиками по волосатой 
Жориной груди вниз, чуть царапая ноготками кожу.
Он порывисто выдохнул: 
- Ну, иди скорее сюда! Сядь на меня!
- Потерпи ещё... - пальчики опустились ещё ниже и потянули резинку 
плавок.
Жора прогнулся  ("Обалдеют парни! И придумывать ничего не надо. Да ведь 
не поверят ни хрена!"). Вера сняла с него плавки и с восхищением посмотрела на 
вздыбленный член. "Хорош красавец!"
Жора с усилием приподнялся и оглядел себя. Он никогда не стеснялся перед 
девицами в таких ситуациях, не прикрывался ладонями, не поворачивался задом. 
А чего стесняться-то? Действительно хорош! Чем ещё мужику гордиться? От 
необычайности происходящего, возбуждение только усилилось, - "Ну, иди же! Ну, 
попробуй его!"
- Сейчас, милый, сейчас! - она привязывала ноги, каждую по отдельности, - 
Куда спешить? У нас впереди целая вечность... А ну-ка попробуй... Крепко? 
Только без дураков! По честному! - Вера лукаво прищурилась. - Чтоб ты у меня не 
вырвался в самый интересный момент!
Жора напрягся, жалобно скрипнула кровать. Напрягся изо всех сил - узлы 
только сильнее затянулись и впились в кожу. 
- Ух! Крепко! Даже больно немного.
- Ну, вот и славненько, - она выключила музыку и уселась на стул, чинно, 
как школьница, расправив юбку, - А теперь поговорим.
- Потом поговорим. Нашла время! Ты лучше посмотри на моего мальчика. 
Заждался!
- Ты не понял, Жорик! Трахаться мы уже не будем. Сейчас ты расскажешь 
мне и ещё кое-кому, как ты убил человека.
- Ах ты, сука! - Жора, забыв про свои путы, рванулся так, что чуть не 
перевернул кровать, - А ну развяжи! Ты хоть знаешь, с кем имеешь дело?
- Догадываюсь... С шестёркой! - она смотрела на него тем самым взглядом: 
удивленно презрительно, как на слизняка, - Вот я и хочу узнать - кто приказал? Не 
сам же ты додумался! Вспомни, Жорик! Десятое июня, женщина в зелёном 
костюме, тоже Вера, кстати. У неё ещё дипломат был. Ну, напрягись, милый, 
вспомни! Всё в этой самой комнате было. Ну... не каждый же день ты убиваешь 
Вер, в зелёных костюмах, с дипломатами...
Жора покрылся холодным потом ("Неужели Треф навёл? Только бы 
вырваться и надо уносить ноги"), задёргался ещё сильнее и беспомощно 
прохрипел: "Развяжи, сука! Пожалеешь!"
- Ну, так дело не пойдёт, - девушка говорила спокойно и терпеливо, будто с 
маленьким ребёнком, - Только время теряем.
Она вышла из комнаты, и Жора, отчаянно пытаясь освободиться, слышал 
лёгкие шаги сначала в кухне, потом в ванной. Вернулась она с опасной бритвой, 
наверное, ещё дедовской, где она её там откопала? Подошла к кровати и 
осторожно потрогала лезвие пальцем.
- Ну что? Вспомнил?
- Ты что, дура?! - Жора засучил ногами, пытаясь отползти. Его заколотило, 
левая щека болезненно задёргалась в нервном тике, и знаменитые Жорины усики 
стали похожи на двух жирных извивающихся пиявок.
- Я, милый, уже не дура. - Вера рассеянно оглядело распятое тело, как бы 
прикидывая - с чего лучше начать. - Ах, да!
Она взяла левой рукой давно поникший Жорин отросток, оттянула его вверх 
и удивлённо проговорила: "Надо же! Был такой большой, а сейчас..."
- Ты что, дура?! - опять взвизгнул Жора и задёргался. Она держала крепко, 
как малыш держит за ниточку воздушный шарик.
- Так кто приказал? - Вера ещё сильнее оттянула Жорину гордость и 
поднесла бритву.
Почувствовав прикосновение холодной стали, Жора, боясь шевельнуться, 
выдохнул: "Султан приказал" и... обмочился.
Вера брезгливо отдёрнула руку и, глядя на тёмное, расплывающееся по 
постели пятно, сказала нежно, по-матерински причмокивая: "Маленький мой! 
Обписился!"
Она оставила бритву на его животе и отошла к столу: "а сейчас, Жора, 
подъедут люди и ты им всё расскажешь. С самого начала. Договорились?"
Жора только кивнул, глядя, как в такт его неровному дыханию, скачет по 
стене зайчик от лезвия. Он равнодушно слушал, как она звонит по телефону. Уж 
лучше милиция, чем эта "двинутая"! Хотя дела у него, конечно, труба!
Ждать пришлось совсем недолго, но за эти несколько минут в комнате не 
прозвучало ни слова. А когда чуть слышно захлопали дверцы подъехавших машин 
и в коридорчике скрипнули половицы, Вера подошла к ближайшей двери (это 
была кладовка) и посмотрела на Жору строго и грустно, даже с жалостью. Дверь 
за ней мягко закрылась, и одновременно в комнату ворвались "гости".

Офис Креста		8 августа	20.35

Долгожданный звонок заставил Игоря вздрогнуть. Сан Саныч, чтобы не 
тратить потом времени на пересказ, нажал кнопку внешней связи и наклонился к 
аппарату: "Слушаю".
Игорь сразу понял, что голос, мягко заполнивший сейчас кабинет, отличался 
от голоса их сегодняшней посетительницы. Хотя, можно и ошибиться: телефон 
заметно искажает речь. Но одна деталь была несомненно общей: женщина 
говорила очень правильно, ровно и бесцветно, как будто читала газету:
- Садовая, 16. Свидетель здесь. Готов говорить. Что спрашивать - вы знаете 
сами. Магнитофон на столе, если понадобится. - И тут в этом голосе, подобном 
мерному звуку хорошо смазанного, работающего механизма, произошёл сбой. 
Пауза. И эта пауза прозвучала, как стон. Женщина заговорила снова, но уже тише:
- И ещё... А то он может запамятовать. Прежде, чем убить, Веру 
изнасиловали...
Зазвучали гудки отбоя. Ни "здрасьте" тебе, ни "до свидания". Сан Саныч 
отключил аппарат  и тут же в его руке громко хрустнул сломанный карандаш.
- Вроде, как не та? - Крест удивлённо посмотрел на обломки, зачем-то 
попытался соединить их.
- Мне тоже так показалось. - Игорь мог только догадываться, что сейчас 
творилось в душе шефа.
- Поехали! - Крест вскочил, бросил половинки карандаша в корзину для 
бумаг и пошёл к выходу. Игорь и Лёва вышли следом.
Игорь сел за руль своего "джипа", рядом телохранитель Сашка. Шеф с 
Лёвой разместились сзади. Они уже тронулись с места, когда Крест заметил 
вспыхнувшие фары сопровождающей машины.
- А это ещё зачем?
- Там Юра и ещё трое, - спокойно отозвался Игорь, - Я распорядился. Вдруг 
ловушка?!
Крест хмыкнул, но промолчал.

Садовая, 16		8 августа	20.40

До Садовой, которая находилась здесь же в старом городе, было не больше 
трёх минут езды. Игорь притормозил на въезде, пропуская сопровождающую 
машину вперёд и, не спеша, поехал следом. К моменту их прибытия, вторая 
машина уже стояла во дворе, ребята осматривали улицу и дом. 
Окна были закрыты старомодными ставнями, не пропускающими наружу не 
лучика света. Дом казался заброшенным. Лёва, не сказав ни слова, кряхтя, 
выбрался из машины и затопал к дверям. Остальные молча ждали. Креста всегда 
бесила эта церемония предварительного осмотра, но пришлось привыкнуть. Два 
года назад в него стреляли у собственного подъезда. С тех пор телохранители 
всегда шли на шаг впереди. Осторожность не помешает! Наконец, подбежал 
Юрка: "Всё чисто" и тут же, не удержавшись, хохотнул: "Там такое!"
Игорь понял, что имел в виду Юрка, едва войдя в комнату. Действительно, 
картинка! Резко пахло мочой. На кровати растянулся голый усатый горец, 
привязанный к спинкам за руки и за ноги, на волосатом пузе - бритва, постель под 
ним мокрая. Под кроватью скопилась небольшая лужица, в которую до сих пор 
падали капли из промокшего тоненького матраса. Кап... кап...
Жорка понемногу отходил от полученного шока. Когда несколько минут 
назад, вместо ожидаемых погон и фуражек, в комнату ввалились двое крепких 
парней, он даже растерялся. Одного узнал сразу - крестовский Юрка. Его вся 
городская шпана знала. Каратист. Поясов, как у инженера галстуков. Значит, 
второй тоже из этой команды. 
Жорка взмолился: "Развяжите, парни!" Те только глянули на него 
удивлённо и, посмеиваясь, стали быстро осматривать комнаты. В кладовку 
заглянул Юрка, и Жора обомлел, когда тот вышел оттуда, как ни в чём не бывало. 
"Значит, тёлка с ними! Сидит там сейчас, как туз в рукаве, а потом выскочит и 
снова за бритву. Специально, видно, держат долбанутую такую..."
Додумать эту мысль до конца Жорка не успел. Вошёл лысоватый, крепкий 
мужик, с виду деревня деревней. Осклабился, разглядывает, даже поближе 
подошёл, старый хрен. Этого ни о чём просить не хотелось. Последними зашли 
Крест, Игорёк его и ещё пара ребят. Все стоят, рассматривают. От взглядов этих 
чувствовал Жорка себя совсем паршиво (лежишь, как на витрине), но вместе с тем 
росла в нём уверенность, что всё теперь обойдётся. Свои же парни. Коллеги, 
можно сказать! Да и что он такого сделал?
- Александр Александрович! - Жоркин голос заметно окреп, - Скажи 
ребятам, чтобы развязали. Хоть штаны одену, а то лежу тут...
- Погоди, не гоношись, - Крест прошёл к столу, уселся и оглядел 
столпившихся в дверях "бойцов". - Парни, не в обиду, выйдите в коридор пока. А 
то тесновато тут и дышать нечем, - он брезгливо втянул воздух носом, - А дверь 
оставьте открытой - пусть проветрится немного.	
Парни вышли, весело переговариваясь. Остался только Юрка, присевший на 
корточки в дверном проёме. Лёва пересёк комнату и устроился на подоконнике, а 
Игорь остался стоять рядом с шефом.
- Ну, давай знакомиться, генацвале. - Крест широко, по-приятельски, 
улыбнулся. - Меня, я так понимаю, ты знаешь?
Игорь перегнулся через плечо шефа, вытащил из магнитофона кассету, 
посмотрел на просвет, снова вставил и включил запись.
- Александр Александрович! - торопливо затараторил Жорка. От усилия 
приподнять голову на шее выступили жилы. - Да кто ж вас не знает? Крест!.. А я 
Жора. Да мы с вами здоровались как-то за руку. Вы к нам в офис приезжали. Вот в 
коридоре и здоровались.
Жора действительно всегда и всем совал свою лапу. Чувство такта и этикет 
были для него пустыми звуками. Но сейчас сам факт давнего "здоров-канья" с 
Крестом за руку, он расценивал в свою пользу.
- Стоп, Жора! - Крест поднял руку, - Этак мы до утра не управимся. А у 
меня режим. Я буду спрашивать, ты будешь отвечать. Лады? 
Жорка старательно закивал головой.
- Ну и хорошо. - Крест уже не улыбался, - Так кто её убил? И за что?
 - Так я ж сказал уже вашей бабе.
- Какоё бабе? - по тому, как резко шеф наклонился вперёд, задавая этот 
вопрос, Игорь понял, что загадка сегодняшней незнакомки интересует Сан Саныча 
не меньше, чем его самого.
- Ну, девке той, что в кладовке сидит. Верке. Да Юрка ж ваш туда 
заглядывал. Чего темнить-то?
Крест вопросительно посмотрел на Юрку. Тот только презрительно сплюнул 
на пол. Весь его вид красноречиво говорил: "Ты что, шеф? Я своё дело знаю. Не 
видишь что ли - совсем тронулся парень, обделался даже". Пока шёл этот немой 
диалог, Игорь подошёл к кладовке и заглянул внутрь. Глухой чуланчик, без окон и 
другого выхода. Полки, закатка и старое барахло. Спрятаться негде. Но и врать-то 
ему какая выгода? Ещё одна загадка? Он вернулся в комнату и встал на прежнее 
место. Крест только глянул ему в лицо и ничего не спросил.
- А какая она из себя-то?
- Года двадцать два, не больше двадцати пяти, - ошалевший от внезапного 
исчезновения девицы, Жора даже стал заикаться, но его дегенеративный мозг не 
был в состоянии долго биться над неразрешимой проблемой. Жора её попросту 
откинул, как несуществующую и, успокоившись, довольно внятно описал свою 
подружку.
- Да она ведь, сука, чуть яйца мне не отхватила, мужики! - Жорины глазки в 
поиске сочувствия и мужского понимания, забегали по лицам слушателей. - Вот 
этой самой бритвой.
- Да... для страны это была бы невосполнимая потеря! - Крест даже не 
пытался скрыть иронию, - Давай о деле, Жорик. Поздно уже. Рассказывай всё про 
десятое июня.
Жора, запинаясь и сбиваясь, начал рассказывать, как оно всё было: как 
подвезла та баба в зелёном костюме (Ну, пусть Вера, я ж с ней не знакомился) 
сюда Люську (Люська тут, конечно, не при чём. повод нужен был) , как траванули 
Веру из баллончика, как затащили в дом, как он, Жорка остался её охранять, а 
Славик (какой Славик? Треф! Трефилов Славка!) отогнал машину на вокзал и 
предупредил там кого надо, чтобы подтвердили, что эта Вера с деньгами на поезде 
слиняла, а потом Славик вернулся и убил её (вот этой самой подушкой и 
придушил).
Крест слушал его всё больше бледнея, и Игорь вдруг ужаснулся от мысли, 
что шеф ещё ничего не понял! Острый аналитический ум Игоря в данном 
случае одержал полную победу над житейски мудрым, цепким, но косным 
мировоззрением Креста, который всё ещё верил в прежние воровские идеалы и 
преданность "корешей". Случайно или нет, Жора до сих пор ни словом не 
обмолвился о роли в этой истории самого Султана, и шеф явно уверен, что это 
просто стечение обстоятельств: несколько парней, случайно узнавших 
(подслушавших?) о деньгах, заманили Веру, убили, а бабки поделили. Повезло 
ребятам! Игорь ужаснулся потому, что даже представить себе не мог, что будет, 
когда Крест поймёт!
- Так вы что? Здесь её и убили? - Крест спросил это почти растерянно.
- Здесь. Вот на этой кровати Славик подушкой придушил.
- А схоронили где? - голос Креста сел совсем.
- Тоже здесь, - Жора вдруг звериным нутром своим почувствовал, что всё 
пошло как-то не так (может та Верка Кресту приходится кем?), и готов был 
говорить всё, что они хотели услышать и даже больше. - Здесь, в погребе.
Даже для Креста, повидавшего в своей жизни немало, это было уже 
слишком. Он как-то неуверенно посмотрел на Игоря, тот понял и кивнул. Игорь и 
сам был рад отлучиться. Видеть шефа с посеревшим лицом, дрожащими губами и 
совершенно растерянным взглядом было невмоготу. Выйдя в коридор, он 
объяснил Юрке, что нужно сделать, и спохватился: "А где погреб!"
- Люк на кухне, - услужливо заголосил из комнаты Жорик, - Выключатель 
слева от лестницы. Лопаты у стены стоят, увидите. Ларь с картошкой надо 
сдвинуть и... там неглубоко.
Юрка мрачно кивнул и, подозвав двоих, сразу присмиревших парней, 
отправился в кухню. Игорь вернулся в комнату.
Атмосфера тут заметно накалилась. Сан Саныч сидел, опустив голову, и, как 
показалось Игорю, что-то беззвучно шептал. Жорка глядел испуганно. Он понял, 
что влип по-настоящему и теперь только гадал, чем это для него закончится. Один 
Лёва выглядел вполне довольным, даже больше... Он предвкушал удовольствие.
Слышно было, как в кухне скрипнула отсыревшая дверца люка, потом, уже 
снизу, раздались глухие голоса и возня - двигали тяжёлый ящик, В комнате все 
молчали. Игорь видел, как крутится вхолостую кассета, но снова наклоняться над 
шефом, чтобы нажать "паузу" не было никакого желания. Да и зачем? Всё главное 
уже сказано. Вот только про Султана... Да, пропади оно всё пропадом!
- А деньги где? - Крест, наконец, вышел из своего оцепенения. Видно было, 
что спрашивает он больше для порядка, для окончательной ясности, так сказать. А 
мысли витают где-то далеко, может внизу, в погребе, где были слышны глухие 
удары лопат.
- Деньги? - Жорка снова растерялся. Он изо всех сил старался услужить, а не 
получалось: то сам отвечал невпопад, то вопросы совершенно непонятные. - Какие 
деньги?
- Из дипломата, Жорик! - Крест взорвался, давая выход своей ярости. - 
Голышок ты наш! Пупсик! Вы её что... из-за часиков замочили? Может серёжки 
глянулись? Или ты, пидерок, на бельишко бабье клюнул? Говори, тварь, где 
бабки, иначе я своей рукой тебя мерином сделаю.
- Крест, ты что?! Александр Александрович! - Жора совсем струхнул и 
запричитал, всхлипывая, - Не было там никаких денег! Султан сказал схоронить 
чемоданчик вместе с ней, а я полюбопытствовал, замочки сковырнул. Не было 
денег!
- Султан?! - Крест вздрогнул, как от удара, - Султан, говоришь?
"Ну, вот и всё! - подумал Игорь со смешанным чувством страха и 
облегчения, - Всё. Приехали!"
В коридоре послышались тяжёлые шаркающие шаги. Вошёл смертельно 
бледный Юрка с дипломатом в руке. "Там она", - он неопределённо мотнул 
головой назад, "Смотреть страшно!" Он положил дипломат на стол. На крышке 
поналипла земля, замки тоже были основательно забиты. Левый щёлкнул легко, а 
правый никак не поддавался. Все молча смотрели, как Юрка вышел в коридор и 
тут же вернулся с красивой, ручной работы, финкой. Выбросил лезвие, играючи 
сковырнул замок и открыл крышку. Еле заметный запах, исходящий до этого от 
дипломата, стал плотным и осязаемым, как будто выпустили джина из бутылки. 
Запах склепа и разложения, хотя в чемоданчике не было, конечно, ни того, ни 
другого. Там лежала всего тоненькая стопка пожелтевших местных газет.
- Так я о чём и говорю! - Жора почувствовал в растерянности Креста, ещё 
один, может последний шанс быть чем-то полезным, и ухватился за этот шанс, как 
утопающий за соломинку. Он заторопился, перебивая сам себя и перескакивая с 
пятого на десятое. - Я ж про что и толкую. Распоряжался и рассчитывался с нами 
Михалыч, но от султановского имени... Он так и сказал... В офисе к ней, ну... к 
этой Вере, подсадили Люську, чтобы сюда подвезла, по пути вроде. А нам было 
велено здесь её встретить, ну и... А про деньги я и не знал ничего, мамой клянусь!
- Ясненько! - Крест взял верхнюю газету, развернул, будто собираясь читать, 
- Ясненько! Вот теперь всё ясно! Всё-всё теперь ясно!
Его словно заклинило на этом слове. Игорю вдруг захотелось вырвать газету 
из рук шефа или просто встряхнуть его за плечи, вывести из состояния столбняка, 
пока он не дошёл до "яснёхонько", "яснуленько" и как там ещё можно сказать?
- Теперь ясненько! А насильничали зачем? - спросил вдруг Крест без 
всякого перехода, глядя на Жору почти с любопытством, как на редкое животное... 
из пресмыкающихся. - Тоже Султан велел? Или сама попросила?
- Нет!.. - к такому вопросу Жора не был готов. Блестящие глазки-маслины 
испуганно забегали. Он не стал уточнять, что насиловал только он - не тот случай, 
чтобы проявлять благородство. Шкуру бы спасти! Но что ответить-то? И Жора 
сказал правду, сказал то, что сам для себя считал таким естественным и понятным:
- Так баба же!
- Логично! - Крест встал, враз постаревший лет на десять. Его могучие 
плечи, действительно напоминающие мощную перекладину креста, тяжело 
опустились. - Ладно, Жорик, поздно уже. Шабашим, ребята. Юра, дипломатик с 
собой!
Крест обвёл всех взглядом и задержал его на Лёве.
- Лёва, - голос звучал спокойно, но с каким-то внутренним нажимом, - Ты 
приберись тут. - и добавил уже от дверей, не оглядываясь, - И завтра, с утра, 
загляни в офис. Может ещё что понадобится.
Все вышли. Игорь торопливо выключил магнитофон, достал кассету и 
поспешил к выходу, стараясь не побежать. Ему стало жутко, как бывало в детстве 
в пустой тёмной комнате. В комнате, позади него, горел свет и оставались ещё 
двое. Но от этого было ещё страшнее.
Выскочив на улицу Игорь захлопнул дверь и полной грудью вдохнул 
чистый и прохладный ночной воздух. Боже, как хорошо! Крест поджидал его у 
"джипа". Садиться не спешил.
- Ну что? В офис, Игорёк. Дел у нас ещё море. Устроим завтра тихую 
Варфоломеевскую ночь. Верней, денёк! - и, как обычно, без перехода, - Помнишь 
она сегодня сказала "вы не то искали"? Мы бабки искали, а надо было Веру. 
Бабок-то не было.
Сели в машину. Уже вставляя ключ зажигания, Игорь услышал, 
приглушенный стенами, ставнями и дверями, высокий, звериный вой. Человек так 
кричать не мог. Игорь слишком резко отпустил сцепление и "джип" прямо-таки 
прыгнул с места. "Спокойней, Игорь! Спокойнее! - Крест придавил рукой колено 
Игоря. - Это уже мои дела. За всё нужно платить".
Игорь проглотил застрявший в горле комок и, уже выезжая на главную 
улицу, спросил:
- Так кто она? Вернее, они?.. Бабья дикая дивизия? Мстители?
- Не знаю! - пальцы Креста больно сдавили колено Игоря. Было 
действительно больно и страшно... - Не знаю, Игорёк! И знать не хочу! Боюсь!..
Последнее слово Крест прошептал, но Игорь услышал.

Когда хлопнула входная дверь, Жорке показалось, что он остался один. Но 
он точно знал, что позади него на подоконнике сидит тот, кого Крест называл 
Лёвой. Жора боялся оглянуться, боялся пошевелиться и заговорить . по-детски 
надеясь, что если он сам не будет привлекать к себе внимание, то про него 
забудут. Надежда рухнула, и он даже вскрикнул, когда над ним навис Лёва, 
двигаясь совершенно бесшумно, по-кошачьи. "Ну что, милок? Девочек любишь?" 
От этого голоса Жору затрясло. Будто ногтем по жести.
- Лев! Лев! - Жорка боялся назвать мужика Лёвой - как бы не обидеть. 
Отчества не знал, а спросить тоже боялся: не к месту вроде как-то. "Как вас, 
извините, по батюшке?" Вот и выкрикивал он это "Лев! Лев!" и выходило очень 
похоже на гавканье, но Жора ничего смешного в этом не замечал. Ему было 
страшно. По звериному страшно! Пугало даже то, что этот Лёва ни разу не 
встретился с ним взглядом, всё косился в сторону, словно там, в стороне, может в 
углу комнаты, было что-то важное, более интересное, чем он - Жорка, и от этого 
"чего-то", сейчас полностью зависела его, Жоркина, судьба.
- Лев! Развяжите, Лев! Давайте я сам приберусь тут, - Жора понял слова 
Креста буквально, - Я ж ни Султану, никому... Ни-ни! Вообще если надо уеду, 
исчезну хоть сейчас! Лев! Деньги у меня возьмите. Вон, в тумбе, под телевизором. 
Левый ящик. Всё возьмите! Я ж понимаю! Отпустите, Лев! Исчезну, мамой 
клянусь!
- Девочек, значится, любишь? - Лёва будто и не слышал Жоркиных 
причитаний, по-прежнему косясь в сторону, - Ну, а я в этом смысле - демократ. 
Мне и мальчиков, таких как ты доводилось... Времени нет, милок! Да и воняешь 
ты сильно. Ещё обделаешься! Так что будем закругляться, милок!
Он взял бритву и так же, как недавно Вера, потрогал лезвие пальцем. 
- Лев! Вы что?! Не-е-е-е-ет! - Жорка прогнулся дугой от грубого 
прикосновения и тут же заорал от немыслимой боли. Этот крик и услышал Игорь.
Лёва вбил в разинутую, орущую глотку импровизированный кляп, отошёл к 
столу и сел, спокойно наблюдая, как дёргается в конвульсиях окровавленное тело.
Жорка понял, что умирает. Он с хлюпающим свистом втягивал воздух 
носом, захлёбываясь собственной кровью. Выпученные, багровые глаза бездумно 
перебегали с предмета на предмет. И вдруг... Со старенькой бабкиной иконы на 
него смотрел не привычный, терпеливый ко всему бородач, а Вера... Или Веры? 
Потому что видел в этом лице Жора и черты той Веры, убитой два месяца назад и 
Веры сегодняшней, весёлой и молодой. И смотрела она (они?) на Жору строго и 
грустно, даже с жалостью. А потом прикрыла глаза и сразу стало легко. Он сошёл 
с ума, и спасительное безумие отгородило его прочным щитом от Веры, Лёвы, 
боли и всего мира.
Лёва заметил и проследил этот последний, такой осмысленный и 
испуганный взгляд. Икона, как икона... Исповедывался, что ли? Можно было 
кончать. Клиент скис, глаза закатились. Удовольствия больше не получишь! И он 
закончил, быстро и деловито, одним движением бритвы.
Дальше он действовал так же спокойно и по-хозяйски. Обрезал узлы на 
руках и ногах. Тряпки побросал на тело. Сверху бросил рубашку и джинсы. 
Аккуратно вытер о край простыни бритву, сложил и сунул в карман ("Золин-ген", 
знаменитая бритва, трофейная. сталь - чудо! цены ей нет!). Пошёл в кухню. Знал, 
что искать. В таких домишках хорошие хозяева обязательно держат керосин на 
непредвиденный случай. Спустился в погреб, не обращая внимания на запах, 
постоял на краю вырытой ямы. Пожал плечами. Керосин нашёл тут же на полке. 
Полнёхонькая трёхлитровая банка, покрытая жирной мохнатой пылью. Вернулся в 
комнату, тщательно облил керосином остывающее тело и набросанное сверху 
тряпьё. Банку бросил тут же, в ногах. В кухне, не спеша, вымыл руки с мылом, 
сдёрнул с крючка захватанное полотенце и, вытирая руки, опять прошёл в 
комнату. Из ящика тумбы достал деньги. Без особого любопытства пролистал 
пальцем тоненькую пачку. Баксы, сотенные. Штук десять - двенадцать. Не 
пересчитывая, сунул в карман. Не пропадать же добру! Тем же полотенцем стал 
методично протирать всё, чего они касались или могла коснуться: стол, стул на 
котором сидел Крест, клавиши магнитофона (здесь, конечно, должно всё сгореть, 
но на всякий случай). Прошёлся по дому, вытирая ручки всех дверей и наружной 
тоже. Постоял минуту в раздумье, кивнул сам себе и снова спустился в погреб. 
Там он вытер полотенцем черенки лопат, отполированные руками в те времена, 
когда ещё была жива Жорина бабка. Ну вот вроде и всё. Он в последний раз 
вернулся в комнату и огляделся. Ничего не забыл? Бросил полотенце на кровать и 
достал коробку спичек. Загорелось со второй попытки. Плохо, конечно, что окна 
закрыты - воздуха маловато! Зато долго никто не увидит, уж в этой-то комнате 
выгорит всё. Ну и ладно! Кровать была уже полностью охвачена огнём, 
запузырились простенькие обои. Лёва прошёл по коридору, вышел на улицу и 
придержал локтем входную дверь, оставив небольшую щель. Хоть какая-то тяга! 
Вышел со двора, оглянулся. Пока ничего не видно.
Он шёл по ночным улицам домой, спокойный и удовлетворённый, как 
честный работяга после нелёгкого, но успешного трудового дня.

 
Офис Креста		8 августа	22.30

Обстановка в офисе напоминала деловую суматоху в штабе ударного 
батальона перед наступлением. На большом столе в кабинете Креста была 
расстелена крупномасштабная карта города, и сейчас над ней склонились 
несколько человек. Они переговаривались, спорили, делали на карте отметки.
Игорь в обсуждении предстоящей операции не участвовал. Сидел в сторонке 
и наблюдал. Шеф предложил было ему отправиться домой и хорошенько 
выспаться ("Не твоего ума это дело, Игорёк. Сами управимся!), но Игорь 
отказался. Он следил за происходящим с любопытством и изрядной долей 
тревоги. В городе готовилась самая настоящая война, пусть и маленькая. А войны, 
даже маленькие, без жертв не обходятся.
Детали, то есть отбор людей, формирование групп и назначение старших, 
Крест доверил Сашке и Юрке - своим телохранителям или "лейтенантам", как он 
их шутливо называл на сицилийский манер. Сам он прикидывал только места 
нанесения ударов и необходимое для этого количество отрядов и людей. Игорь со 
своего места хорошо видел, как левая сторона карты ("султановская территория") 
постепенно заполняется карандашными пометками. Работали тщательно и 
методично. Карта была разбита на секторы для действия отдельных групп. Весь 
расчёт Крест строил на внезапности нанесения одновременного удара и 
превосходстве в силах. Тогда кровопролития удастся избежать. На этом Крест 
сделал особый нажим - минимум насилия, кроме некоторых особых поручений. В 
разговоре замелькали названия кафе, ресторанов, пивбаров. Долго обсуждали план 
операции на центральном рынке. Юра и Саша делали отметки в блокнотах, 
звонили прямо из кабинета или из приёмной, отдавали распоряжения. Начали 
подъезжать и подходить незнакомые Игорю парни, по выбору Юрки или Сашки, 
назначенные командирами групп. Открыли ещё два кабинета и крестовские 
"лейтенанты" засели там, объясняя прибывшим "командирам" их задачи. Когда 
речь зашла об оружии, Игорь ужаснулся. Обсуждались не только достаточно 
страшные сами по себе дубинки, арматурины и кастеты, но и огнестрельное 
оружие. Крест, правда, подчеркнул, что пистолеты применять исключительно как 
психологический фактор, для устрашения. Но ведь раз в год, как известно, и палка 
стреляет, а тут на нервах... А ещё Игорю подумалось, пока он слушал эти 
спокойные разговоры о пистолетах и автоматах, насколько же велика реальная 
власть этого усталого стареющего человека, который в течение часа может 
поставить под ружьё мощную (по их городским меркам), хорошо вооружённую и 
организованную армию. Насколько велик арсенал вооружений, можно было 
только гадать. Возможно Крест при желании смог бы поставить завтра на всех 
перекрёстках города по бронетранспортёру с полным боекомплектом.
В какоё=то момент Крест и Игорь остались в кабинете одни. Из коридора 
доносились голоса и шарканье ног. Подъезжали машины и мотоциклы. Игорь 
встал и закрыл дверь. Крест, наконец, оторвался от карты, бросил на неё карандаш 
и устало откинулся на спинку кресла.
- Поедешь завтра со мной к Султану?
Игорь кивнул и задал мучивший его вопрос, из-за которого он, собственно, и 
оставался до сих пор:
- Что вы с ним надумали?
- Крест ответил не сразу. Он опустил локти на стол и сидел с закрытыми 
глазами, массируя ладонями виски.
- Не знаю, Игорёк! Я, наверное, сегодня сказал больше этих "не знаю", чем 
за весь предыдущий год. Но я действительно не знаю. В тот момент, пожалуй, 
убил бы. Собственными руками убил бы... Как в зоне, один на один. На ножах, на 
зубах, как угодно. И думаю, моя бы взяла. Правда-то моя! А сейчас не знаю. 
Сковырнуть-то его проще простого. Можно через уголовку, официально, так 
сказать, за убийство. Можно "тем" ребятам шепнуть наверх. За такие вещи 
живьём в землю закапывают, тем более, что бабки-то для них были. Это всё равно, 
что "общак" в зоне прибрать. Да вон даже Лёве только сказать. Он его так 
упрячет, археологи не найдут. Так что убрать недолго и нетрудно. Да только вот... 
К чему это приведёт? Помнишь, наверно, со школы этот лесной баланс: волки и 
олени или, там, зайцы. Равновесие это устоявшееся нельзя нарушать, только беды 
одни от этого. Вот и здесь вроде так...Султан, конечно, на "санитара леса" никак 
не похож. Но для нашего городишки, Игорёк, он даже не волк, а слон... И чтобы 
выбить такую фигуру из игры, десять раз подумать надобно. Это как лавина будет. 
Столько всего посыплется... и на наши головы тоже. Ты ведь у меня умный парень 
и сам догадываешься со сколькими "сильными" людьми он повязан и здесь у нас, 
и в районе, в области. Да и повыше ниточки тянутся... Вот и думай тут. Шашкой-
то махнуть легко, а что потом? И выходит, брат, что сердцем я одно чувствую, а 
ум другое подсказывает. Честь - честью, месть - местью, а дело - делом! Или, как 
говорят наши коллеги за океаном: "бизнес - есть бизнес", - Крест слегка 
улыбнулся, - Вот я тебе всё и выложил, как на духу. А вообще, все эти мои 
рассуждения ни хрена не стоят. Так честнее, а так правильнее... Всё на месте 
завтра решать буду, потому и Лёву беру. Хочу в глаза глянуть. Как же он меня 
так?.. А её за что? Верку?.. И хватит об этом сегодня, Игорь. Тошно! Как зуб 
больной! Отправляйся домой. Нам тут ещё кой-какие вопросы обсудить надо. Тебе 
лучше и не знать. Давай!.. А мне Сашку кликни. Он уже два раза заглядывал.
И снова кабинет заполнился людьми: вопросы, ответы, звонки. И ещё долго 
светились окна офиса.
Охраннику, дежурившему в эту ночь, не повезло - вздремнуть не удалось.

Садовая, 16		9 августа	0.25

О пожаре на Садовой сообщил сосед, живший в доме напротив. Где-то в 
начале одиннадцатого он сидел и смотрел телевизор, установленный в простенке 
между окнами. Поэтому всё произошло на его глазах. Вылетела, как от удара, 
ставня с окна Жоркиного дома и тут же из оконного проёма взметнулся вверх язык 
пламени. Сосед позвонил, и к моменту прибытия пожарных на улице собралась 
группа местных жителей обсуждающих беспутного Жорку. Быстро подоспевшая 
"пожарка" сбила мощным бампером маленький штакетник и въехала передними 
колёсами в некогда образцовый, а теперь совсем заброшенный палисадник. Всё 
было кончено буквально в несколько минут. Выгореть успела всего одна комната, 
и двое пожарных, осторожно ступая по покрытым толстым слоем пены 
половицам, именно в этой комнате обнаружили труп. Вызвали милицию и 
"скорую". "Скорой" можно было и не спешить, а милиции в эту ночь работы 
хватило. Помимо обугленного трупа в комнате, в погребе нашли 
полуразложившийся труп женщины. Пришлось вызывать ещё и судмедэксперта из 
района. В ожидании, милиционеры занимались обычным делом: осмотр дома, 
опрос соседей, протоколы. Опрос ничего конкретного не дал. Одна из соседок 
слышала шум машины где-то около девяти и позже "вроде гудело". Но значения 
этому не придала ("у него всегда кто-нибудь ошивался. целыми компаниями 
приезжали, с девками") и даже не выглянула полюбопытствовать ("не до того 
было. детей укладывала"). 
Так прошло почти полтора часа.
Эксперт, молодой ещё парень, год как с университетской скамьи, приехал 
заспанный и злой. К злости примешивался и испуг. За год работы, сталкиваться с 
чем-то серьёзным, тем более в одиночку, ему ещё не приходилось. Обстановка в 
районе в криминогенном смысле бала вполне благополучной. Когда никогда 
пьяная драка с поножовщиной, да семейные, бытовые разборки. А тут угораздило. 
Сразу двое убитых. То что убиты - несомненно. Ещё по телефону сообщили: у 
обгоревшего мужчины перерезано горло, да и женщин, понятно, просто так в 
погребе не закапывают.
Эксперт переговорил с начальником опергруппы и попросил выделить ему в 
помощь человека для ведения своего протокола. Тот дал ему в помощники 
молоденького сержанта, считай ровесника, только из армии. Сержанту эксперт не 
понравился (куда там! важный! из района! а галстук вязать не умеет. и щурится 
как крот - очки то ли забыл, то ли носить стесняется), но служба, как говорится, 
есть служба, и сержантик покорно ходил за важным спецом и записывал его 
высокоумные изречения.
Начали с погреба. Эксперт растерянно постоял у вырытой ямы, с трудом 
подавляя позывы к рвоте. Ребята из опергруппы к этому времени уже полностью 
откопали труп, сфотографировали, но доставать не спешили. Ждали его. А что он 
мог тут сказать или сделать? Хорошо бы, конечно, этак уверенно, спокойно: 
убитой столько-то лет, пролежала в земле столько-то дней, вот характерные следы 
удушения или удара... Но какие тут к чёрту следы, когда от кожи уже ничего не 
осталось! Стараясь не дышать, он присел на корточки на краю неглубокой ямы. 
Ни пятен крови, ни следов ранения... Заставить себя дотронуться до трупа, чтобы 
осмотреть с другой стороны, он не мог. Попросить тоже постеснялся. Ему 
казалось, что присутствующие милиционеры посмеиваются над ним. С 
облегчением вспомнил, что ещё можно сделать и несколько раз, с разных позиций 
щёлкнул фотоаппаратом., а потом сказал, стараясь, чтобы голос прозвучал 
спокойно и равнодушно: "Можно уносить. Вскрытие покажет..." Тут же 
покраснел, злясь на себя за последнюю затасканную фразу, но никто не 
улыбнулся, не переглянулся ехидно. Для них он просто делал своё дело, и у всех у 
них работёнка сегодня была не из приятных. Тут не до смеха.
В комнате наверху, ярко освещённой двумя переносными лампами, эксперт 
стал осматривать труп мужчины. Ступать приходилось осторожно: не провалиться 
бы сквозь жалобно стонущие, обгоревшие доски. Через тонкую подошву туфель 
он ощущал тепло, ещё исходящее от пола. Эксперт с мрачной решимостью 
приступил к осмотру, решив быть, как можно внимательнее. Ему казалось, что 
стоит дотронуться до трупа и тот сразу начнёт рассыпаться, настолько 
обугленными выглядели наружные ткани. Поэтому нужно было детально 
зафиксировать всё на месте, до переноса в машину.
Сержантик принёс из соседней комнаты стул и устроился с удобством: нога 
на ногу, папка с листом бумаги на колене. Готов записывать. Но записывать пока 
было нечего. В погребе они и двух десятков слов не записали. И сейчас этот 
районный умник ходит вокруг трупа, наклонился - чуть носом не касается, и 
бормочет вполголоса. Заговаривается что ли? Не поймёшь: что писать, что нет!
Эксперт не заговаривался. Он просто, по студенческой ещё привычке, 
незаметно для себя, размышлял вслух, восстанавливая в памяти страницы 
учебников и конспектов. 
- Убит?! Бесспорно! Вон как полоснули, от уха до уха. Обугливание 
тканей... Четвёртая степень ожога. Как там? Положение тела при сгорании или 
сожжении? Чёрт?.. Мышцы сокращаются... Поза зародыша?.. Эмбриона?..
- Что писать-то? - раздражённо спросил сержант.
Эксперт даже вздрогнул от испуга. Он совершенно забыл, что не один в 
комнате. Подумал, сформулировал и продиктовал несколько предложений. 
Сержант усердно записывал.
- Так... Ну, что мы ещё имеем? - рукой в перчатке эксперт осторожно, слой 
за слоем, снял инородную золу (тряпки, что ли?) с живота трупа и удивлённо 
ахнул ("Мой Бог! Этого только не хватало! Сегодня ему оттяпали или жил так? 
Попробуй теперь разберись, обуглилось всё! Может трубочка какая была? Делают 
такие операции или нет, чтобы вообще ничего не оставалось?").
- У трупа отсутствуют гениталии, - сформулировал он, наконец, следующую 
фразу для записи.
- Что отсутствует? - удивлённо переспросил сержант.
- Гениталии! - эксперт еле удержался, чтобы не обозвать сержанта кретином 
и злился на него, а ещё больше на себя за свою растерянность и за то, что не 
выбрал другую профессию, полегче и попроще, - Хозяйство ему отхватили 
мужское. Полностью! Ге-ни-та-лии!
Он продиктовал по слогам и сержантик, обиженно насупившись, занёс 
незнакомое слово в протокол.
Уже заканчивая осмотр, эксперт несколько минут, с помощью пинцета, 
пытался осторожно разжать оскаленные зубы убитого, чтобы достать и 
рассмотреть находящийся во рту кляп. Когда это, наконец, удалось сделать, он 
дико вскрикнул и, судорожно хватая воздух широко открытым ртом, согнувшись 
пополам, бросился к дверям. Выскочить на улицу он не успел. Его долго и 
мучительно рвало в коридоре на глазах изумлённых оперативников.

Это был первый из серии пожаров, захлестнувших на следующий день 
половину города.


Ж/д  вокзал		9 августа	14.00
 
Если бы кто-нибудь из милиционеров, прибывших на место происшествия 
буквально через несколько минут, догадался расспросить слепого нищего, тот мог 
бы рассказать много интересного. Но никто не догадался спросить, да и не стал бы 
он отвечать. Кузьмич, так запанибрата к нему обращался весь привокзальный люд, 
был такой же неотъемлемой частью перрона, как большое электронное табло с 
расписанием или привычный шум поездов. Даже больше. Табло частенько 
ломалось и простаивало, а Кузьмич выходил на "работу" без выходных вот уже 
пять лет, из них последние три в качестве слепого.
Года полтора-два, после выхода на пенсию, он помыкался в поисках 
подходящей работы, но с работой было уже трудновато, а пенсии катастрофически 
не хватало. А ведь тогда её ещё платили! Как бы он жил сейчас, как вообще живут 
старики-пенсионеры, выстаивающие в бесконечных очередях у касс, в надежде 
получить жалкие копейки за позапрошлый месяц, которых едва хватит на хлеб, он 
не знал, да теперь старался и не задумываться. Он нашёл своё место в жизни и был 
им вполне доволен. А помог ему тогда, пять лет назад, его молодой сосед, балагур 
и весельчак - Мишка. Сначала, это было вроде в шутку, но потом Мишка часто 
возвращался к своей идее. "Кузьмич, да ты знаешь сколько нищие заколачивают? 
На "Мерседесе" будешь ездить, от девок отбоя не будет, - он шутливо толкал 
Кузьмича локтем в бок, - Или ты думаешь, старый пень, что нищенствовать это 
просто так: дошёл до ручки, вышел на улицу, сел на углу и проси? Да ты знаешь, 
сколько эти ребята отваливают в день за хорошее место? Твоей пенсии не хватит!" 
Кузьмич долго отмахивался от Мишки, не принимая его болтовню всерьёз, а 
потом как-то случайно заглянул на вокзал, где тот работал в киоске. Он долго 
наблюдал за оборванной, грязной тёткой с красным, испитым лицом, которая 
сидела прямо на асфальте у стены, вытянув распухшие ноги, и визгливо голосила, 
поминая всех святых и самого Господа Бога. Зрелище было мерзкое. Он, 
помнится, спросил тогда у Мишки с ехидцей: "Эта что ли на "Мерседесе" по 
вечерам шастает?" На что Мишка с заметной обидой ответил: "Чудак-человек! 
Этой тётки уже завтра тут не будет. Таких или милиция или "крутые" 
вышвыривают в момент. А я тебе предлагаю постоянное место, хлебное. Сам 
договорюсь с кем надо, а платить будешь мне". Через недельку Кузьмич сломался, 
хотя и нелегко это ему далось - с прежним-то воспитанием и пролетарским 
прошлым. Но голод, говорят, не тётка... Сел он рядом с Мишкиным киоском, по 
его, так сказать, крыло. Два-три дня подходили: и милиция и крепкие коротко 
стриженные ребята. Он звал Мишку. О чём они там шептались и договаривались 
неизвестно, но постепенно все оставили его в покое. Гораздо труднее было 
привыкнуть смотреть людям в глаза, но и это прошло. Он стал чувствовать 
"клиента", находить нужные, подходящие случаю, слова, и дело пошло. Половину 
выручки он отдавал Мишке и никогда не пытался обмануть. Да и зачем?.. А уж 
когда Мишка предложил ему стать "слепым", а Кузьмич, доверившись прошлый 
раз, спорить не стал, дело и вовсе пошло на лад. И глаза за тёмными очками 
спрятал, и одеваться стал получше, по-домашнему. Слепой нищий это вам не 
просто нищий. Он может быть и интеллигентным. Обжился Кузьмич, тросточку 
завёл как у всех слепых, стульчик раскладной, туристский. Всё это на ночь он 
оставлял в киоске, а домой они добирались на Мишкином "москвиче". 
"Мерседеса" он, конечно, не купил, но уже давно не бедствовал: и приоделся за 
эти годы, и холодильник всегда полон, а уж по части баночного пива, стал 
чувствовать себя настоящим знатоком. Разбирался в сортах, куда там! Мишка за 
эти годы тоже пошёл в гору: выкупил этот киоск, собирался ещё пару приобрести. 
Кузьмич не завидовал. Благодарен он был Мишке и за "нищету" свою и за 
"слепоту", Господи, прости! А видел он, для своих шестидесяти с гаком, совсем 
неплохо - читал ещё без очков.
Вот и увидел он сегодня, как на служебную стоянку у багажной секции, 
подъехали два парня на мотоцикле. Паренёк, что сзади сидел, светленький такой, 
шустренький, руку с пакетом как-то странно держал, на отлёте, вроде, чтоб не 
разбить чего. Встали они совсем рядом с Кузьмичом, шушукаются о чём-то. А 
шустренький всё суетится, словно приспичило ему, да на часы поглядывает. 
Кузьмич слегка головой повёл, глянул на вокзальные часы (свои специально не 
носил, чтобы ненароком не опозориться. Хорош слепой!) - без нескольких минут 
два. Как-то неспокойно ему стало, муторно - уж больно часто они на киоск 
поглядывали. Пойти что ли Мишке сказать? Но тут как раз масть пошла: сначала 
парочка монетку кинула, а следом толстый малец полтинник принёс, а мамаша 
ему издали рукой машет, улыбается. Кузьмич сам чуть в ответ не помахал. 
Забылся опять. В общем сразу не встал, а потом уже поздно было. Пока он 
собирался, эти двое, как по команде подошли к киоску. Народу никого. 
Шустренький из пакета достал что-то, Кузьмичу показалось вроде как аквариум 
небольшой, и Мишке в окошко передаёт, говорит что-то, улыбается. У Кузьмича 
от сердца отлегло - свои значит ребята, знакомые. Мало ли, дела какие? А второй, 
спиной окошко от людей прикрывает. Тут, вроде как хлопок сильный, а они уже 
идут себе спокойненько к ближайшей двери в зал ожидания. А потом крик 
страшный, и дверь у киоска чуть с петель не слетела, а она - тяжелая, стальная, и 
вываливается оттуда факел пылающий. И был этот факел несколько секунд назад 
Мишкой, и бежал он по перрону сколько мог, а потом упал и стал по асфальту 
кататься, уже без крика - хрип один. А отовсюду бежали и кричали люди, и 
носильщик фартуком пытался сбить пламя. А тут и милиция подоспела и врачиха 
с вокзального медпункта. И видел ещё Кузьмич, как в этой суматохе те двое 
вышли из других дверей, дошли до своего мотоцикла, сели и спокойненько 
уехали. И номер мотоцикла отлично видел, да что с того? Понял Кузьмич в этот 
момент, на старости лет, простую истину - слепым дольше проживёшь! Хотя 
Мишку, конечно, жалко!
А Мишка, который лежал сейчас под белой простынёю на носилках, в 
ожидании уже ненужной "скорой", если бы мог, рассказал, что сидел он себе 
спокойно в киоске, на товар поглядывал, прикидывал, что завтра подвезти надо, 
заметки делал для памяти, когда наклонился к окошку парень, молодой, весёлый. 
"Ты Мишей будешь?" - спрашивает, белозубо улыбаясь. "Ну, я!" - Мишка и сам 
улыбнулся в ответ, уж больно весёлый парнишка. "Тут тебе гостинец передали", - 
и аккуратненько подаёт ему гостинец. Мишка всё ещё улыбаясь, руку протянул, да 
так и застыл. Презерватив, раздувшийся, как хороший мяч: то ли от воды, то ли от 
чего другого. Как в той идиотской рекламе, только без рыбки. А парень, не 
дожидаясь, пока Мишка надумает "гостинец" взять, бросил этот шар ему на 
колени. От удара, жидкость выстрелила из узкой горловины Мишке на грудь и 
лицо, а остатки уже спокойно растекались по брюкам и на пол. И сразу запахло 
бензином. Мишка уже понял, что сейчас будет, но не мог никак поверить, что это 
с ним происходит и крикнуть не мог. Уж больно этот презерватив его из колеи 
вышиб А паренёк уже и спички достал, и руки не дрожат ни капельки. Вроде, как 
конфорку под чайником зажигает. "Это тебе от Креста, Миша! Бабу в зелёном 
помнишь? Ты ещё сотню тогда заработал, помнишь? Нехорошо обманывать!" И 
чиркнул спичкой... Всё пареньку удавалось в этот день, а ведь первый раз 
человека убивал! И спичка первая же зажглась (когда такое бывает?), и голову 
успел из киоска выдернуть (внутри воздух как порох рванул), и ушли они 
спокойненько. Вот и верь после этого, что первый блин комом.
А Мишка успел только дверь открыть, да десяток шагов пробежать... Жалко 
Мишку!..

Город		9 августа	14.00
 
Работёнки в этот день хватило и милиции, и пожарным, и травматологии 
городской больницы. Для милиции аврал начался в два часа или, как позднее 
будет указано в протоколах: "Первые сигналы поступили в 14.00". Несколько 
усиленных нарядов были брошены на центральный рынок, где к моменту из 
прибытия, уже творилось нечто неописуемое. Ровно в два часа, как выяснилось 
позднее из рассказов очевидцев, сразу в нескольких местах вспыхнули пожары. 
Молодые парни, средь бела дня, спокойно бросали бутылки с зажигательной 
смесью в киоски, выбирая их по какой-то, известной только им системе. Впрочем, 
для посвящённых, ничего странного и непонятного в этой системе не было. Все 
эти киоски платили дань и находились "под крышей" Султана. 
Киоски пылали, из них визжа, выскакивали девицы-однодневки или, точнее, 
- одномесячницы. Таких девиц набирали на работу, а через месяц устраивали 
небольшую или большую недостачу, которую хозяин "великодушно" прощал, 
удерживая естественно зарплату за последнюю неделю или две. Хоть малая, а 
экономия! Устроить недостачу было проще пареной репы: редко кто из девиц 
твёрдо знал таблицу умножения, а уж про дебет с кредитом и говорить-то... 
Справедливости ради, нужно заметить, что и для большинства их молодых крутых 
начальников, эти понятия тоже были тайной за семью печатями. Девицы 
рассчитывали больше на свои ноги, бюсты и известную технику, чем на 
профессиональную грамотность. Жизнь их была нелегка - обилие "сверхурочной" 
работы, совмещение профессий, но от желающих отбоя не было. Свято место, как 
известно... Хоть месяц, но красиво!
Сейчас эти девочки испуганно голосили, глядя на свои ярко горящие 
"рабочие места" с безопасного расстояния. Такого уговора не было: продавать - 
да, "давать" - да, но лезть в огонь, спасая чужое добро - нет уж, увольте! Их никто 
не трогал, не обижал, более того, одной из продавщиц, совершенно растерявшейся 
от происходящего и потерявшей ориентацию в густом дыму, галантно предложил 
руку и вывел из пылающего ларька парень, который... сам же его и поджёг. Он же 
подал ей, забытую впопыхах, сумочку. Этой девочке грех было жаловаться на 
своих обидчиков. За сегодняшний день ей удалось заработать больше, чем за весь 
предыдущий месяц. Крупные купюры она из осторожности складывала в свою 
сумочку, и, не будь полной дурой, вполне благоразумно решила о них промолчать, 
свалив всё на пожар, который за несколько минут провёл полную ревизию и 
списал недостачу. Нет худа без добра! 
Некоторые продавщицы, чувствуя всё же какую-то ответственность, 
пытались найти своих "шефов", обычно постоянно крутившихся рядом. Но 
сейчас, как назло, их не было видно. Да и неудивительно. Эту немногочисленную 
горстку султановцев, опекавших свои киоски и собиравших дань с торговцев, 
зажали в дальнем углу рынка крестовсие ребята из ударной группировки. 
Султановцы благоразумно сдались без боя, отделавшись малой кровью - 
несколько зуботычин и синяков. Против кусков арматуры и обрезков труб, голыми 
руками не попрёшь. К тому же, у некоторых крестовцев, из под небрежно 
расстёгнутых курточек, то и дело, как бы случайно, мелькали рукоятки 
пистолетов. Проверить, водяные они или нет - желающих не нашлось. Силы были 
слишком неравными.
Крестовцы продержали их ровно пять минут, а потом, как по команде, 
растворились в толпе. Их недавние пленники бросились тушить огонь и 
подсчитывать убытки.
Операция была блестяще подготовлена тактически и проведена без сучка и 
задоринки. Единственным инцидентом, не имевшим, впрочем, никаких 
последствий, было небольшое происшествие в продуктовых рядах. Богатырского 
вида деревенская тётка, заметив парня, бросающего бутылку, решила навести 
порядок собственной могучей рукой. Она истошно завопила: "Что ж ты делаешь, 
гад?!" и схватила поджигателя за ворот рубашки, чуть не оторвав парня от земли. 
Но тут кто-то огрел тётку арматуриной пониже спины, а другая невидимая рука 
опрокинула её лоток. Тётка мгновенно потеряла всякий интерес к киоскам, 
шустрым парням и летающим бутылкам и, привычно, как над грядкой, 
склонившись, стала собирать свои разлетевшиеся помидоры и огурцы, пытаясь 
спасти хоть что-то из под ног бегущих.
А люди бежали. На рынке вспыхнула паника. Торговцы в большинстве 
своём остались на местах, боясь оставить товар, но покупатели хлынули с рынка 
обезумевшей толпой, создавая давку в единственных воротах и мешая милиции и 
подоспевшим пожарным. Когда, наконец, толпа схлынула, выяснилось, что 
пожарные машины заехать на территорию рынка не смогут из-за множества 
несанкционированных лотков и столов. На самом въезде, мешая развернуться, 
торчала будка звукозаписи, и из динамиков, установленных на её крыше, одесский 
хрипловатый тенорок вещал похабные анекдоты. "Страна дураков", - обречёно 
подумал молоденький лейтенант, начальник пожарного караула, и велел 
разматывать рукава, а там. Где их длины окажется недостаточно, использовать 
подручные средства. Его подчинённые слаженно приступили к работе: в ход 
пошли огнетушители и инструменты с пожарного щита. Их, конечно, не хватило: 
никакая самая мудрая администрация не могла предусмотреть пожар сразу в 
десятках разных мест. К тому же, повода для спешки уже не было: всё что могло 
сгореть - сгорело, и усилия пожарных сводились к тому, чтобы не дать 
перекинуться огню на соседние торговые точки.
Милиция пыталась честно отработать свой хлеб, но с тем же спехом. Все, 
кому надо было, покинули рынок с толпой, а разговор с оставшимися свидетелями 
торговцами сводился приблизительно к следующему:
- Тут он как бабахнет! Как загорится!
- Как бабахнет, гражданин? Не само же оно загорелось?
- Вот и я говорю, - и гражданин (или гражданка) начинал озабоченно 
пересчитывать мелочь или увлечённо перекладывать с места на место дары садов 
и огородов.
Никто ничего не видел! Бывает!..
Пожилой милиционер, откусив приличный кусок от помидора, которым его 
угостила деревенская тётка богатырского вида (ничего не видевшая и не 
слышавшая), совершенно независимо от молодого пожарника, пришёл к тому же 
неутешительному выводу: "страна дураков"! На авторство никто из них не 
претендовал. Мысль была слишком очевидной.
Выписка из протокола:
"... В период времени от 14.00 до 14.05 на центральном рынке произошло 
возгорание 12 (двенадцати) торговых точек с разной степенью ущерба. Причина 
возгорания - преднамеренный поджог. Свидетельские показания отсутствуют. 
Работа по поиску виновных ведётся. В ходе операции, до выяснения 
обстоятельств, задержаны три лица БОМЖ, торговка самогоном и представитель 
бывшей азиатской Республики. У последнего при задержании изъято более 8 
(восемь) кг конопли, которую он пытался выдать за азиатские пряности. Данные 
на задержанных прилагаются. Пострадавшие при пожаре, и в результате 
скопления и давки на выходе, доставлены в больницу. Число пострадавших 
уточняется. Прошу передать на рассмотрение городских властей вопрос о 
необходимости создания на рынке запасных выходов и перегруженности 
рыночной площади, что крайне затруднило проезд и привело, в данном случае, к 
невозможности использования пожарной техники с полной эффективностью..."
В протоколе не было, естественно указано, что один из сгоревших киосков 
пострадал совершенно случайно - от попавшей искры на нём вспыхнула свежая 
краска. Не указано было в протоколе и то, что наиболее серьёзно пострадал от 
пожара некий алкаш, стоявший с самого утра у пивного ларька и жестоко избитый 
подоспевшими, озверевшими султановцами в тот момент, когда он пытался 
вынести из горящего киоска приглянувшуюся ему женскую блузку. Он был 
доставлен в больницу в тяжёлом состоянии - выбиты передние зубы и сломано 
несколько рёбер, не считая возможного сотрясения мозга и внутренних 
повреждений.
Немного придя в себя от замешательства, вызванного таким дерзким 
нападением и пожаром, Лёха Колпак - старший из дежуривших сегодня на рынке 
султановских рэкетиров, бросился звонить шефу, чтобы доложить и получить 
указания. В полной растерянности выслушав десяток длинных гудков, он бросил 
трубку и побежал к автостоянке. Офис не отвечал! Такого ещё не бывало...
Травматология городской больницы работала с полной нагрузкой. 
Дежурного персонала не хватало. Были вызваны отдыхающие после ночной смены 
врачи, а также привлечены специалисты других отделений. С центрального рынка 
поступило более двадцати пострадавших. Помимо зверски избитого алкаша, 
который первым попал на стол и в ожидании наркоза одновременно пытался 
ударить хирурга и шепеляво заигрывать с ассистирующей медсестрой, было ещё 
несколько человек с переломами, ранениями и ушибами. Остальные - с ожогами 
разной степени. Девица-киоскёрша, сидевшая сейчас в приёмном покое, потеряла 
свои волосы. Обильно смоченные лаком, они вспыхнули, как тополиный пух и так 
же мгновенно погасли, не причинив коже заметного вреда. Она сидела и плакала, 
думая только о том, как ей теперь показаться на улице. Пожалуй, она предпочла 
бы перелом такому унижению.
В 14.35 с железнодорожного вокзала доставили молодого мужчину с 
ожогами третьей степени. Документы если и были при нём, то сгорели, но 
милиция была в курсе и обещала в ближайшее время сообщить данные. Он умер, 
не приходя в сознание.
И тут, как прорвало. Телефонные коммутаторы в милиции, пожарной части 
и милиции грозили выйти из строя из-за непривычной перегрузки. Казалось, в 
городе началась война - пожары, взрывы, кровавые стычки. В больницу доставили 
ещё десяток обожжённых, двоих с колотыми ранениями и несколько жестоко 
избитых парней.
В полуподвальном пивбаре повторилась ситуация с центральным рынком. 
После взрыва и начала пожара, на единственной узенькой лестнице образовалась 
свалка. В итоге - немало ожогов, несколько переломов. У завсегдатая, старичка-
пенсионера, заходившего ежедневно, чтобы выпить единственную кружку пива и 
посидеть среди людей, отказало сердце. Спасти его не удалось.
Крепко досталось в этот день и "Светлячку" - султановской вотчине. 
Похоже, надолго погас "Светлячок". Основательно поработали ребята: ни одного 
целого стекла не осталось ни снаружи, ни внутри. Посуду и ящики с бутылками 
свалили посреди зала и, для верности, прошлись по ним арматуринами. От 
полированной стойки и полок бара остались только угли. Бармен, со спасённой 
бутылкой дорогого французского коньяка, уютно устроился в углу зала. Он в 
гордом одиночестве опрокидывал рюмку за рюмкой и с философским 
спокойствием наблюдал за погромом. Его никто не трогал и, вообще, здесь 
обошлось без жертв.
Люська с коровьими глазами, наверное, так и не поняла, что с ней в этот 
день приключилось. За что, про что- никто объяснить не удосужился. Вежливо 
остановили на улице, посадили в машину, привезли в какой-то подвал и отдали на 
потеху целой ораве пэтэушников. Вышла она оттуда уже под вечер, покачиваясь 
как пьяная. Особо пострадавшей Люся себя не чувствовала - чем эти сопляки 
могли удивить? К вендиспансеру тоже не привыкать, а может и пронесёт ещё? 
Обидно только, что малолетки... А вот те двое, что в машине были - очень даже 
ничего ребята!

Практически, все вышеописанные события (кроме Люськиного 
приключения, конечно) произошли в течение пяти-десяти минут, с 14.00 до 14.10. 
То, что для милиции, пожарных и медиков происшедшее оказалось растянутым на 
несколько часов, объяснялось только нехваткой людей и крайней 
перегруженностью телефонных линий. Дозвониться было просто невозможно.  


Офис Султана	9 августа	14.00

Ровно в два часа, во двор султановской фирмы, на предельной скорости 
влетели три легковые машины. Колёса ещё обиженно визжали, выбрасывая 
фонтанчики песка и пыли, а из открытых дверей автомобилей уже выскакивали 
крепкие молодые парни. Не встретив достойного сопротивления, они ворвались в 
офис, блокировали все входы и выходы. В одном из кабинетов раздался женский 
визг и так же внезапно оборвался. Голосов не было слышно. Тишина нарушалась 
только топотом ног и хлопаньем дверей.
Крест и Игорь поднялись на крыльцо последними. На верхней ступеньке 
Игорь оглянулся. Одна из машин, описав широкий полукруг, перекрыла ворота. За 
всё это время Игорь не услышал ни одной команды. Всё, как обычно, было 
распределено заранее. Он пожал плечами и поспешил за шефом.
Султан совершенно неподвижно сидел в своём кресле, не сводя потухших 
безжизненных глаз с самого неприметного человека из всех вошедших. А Лёва, не 
обращая никакого внимания на повышенный интерес хозяина кабинета, забился в 
дальний угол дивана и притих. Юрка закончил беглый осмотр ящиков стола и, 
сложив руки за спиной, застыл за правым плечом Султана.
Крест подошёл к столу и бережно опустил на полированную поверхность 
чёрный дипломат.
- Вот, Коль. Ты просил вернуть. Извини, что с задержкой.
Крест улыбался и от этой ледяной улыбки Игоря передёрнуло. Казалось, что 
если губы шефа растянутся ещё хоть чуть-чуть, то улыбка лопнет, разбрызгивая 
по полу блестящие кристаллы острых осколков.
- Да, вот ещё, - Крест достал из бокового кармана пиджака аудиокассету без 
футляра, - Тут один из твоих орлов интервью дал... Настоящее коммюнике 
получилось. Много интересного. Впрочем, вещественным доказательством это, 
как известно, не является, и, вообще, - детство... Мы с тобой и так всё знаем. 
Правда? - он швырнул кассету в корзину для бумаг и, будто внезапно вспомнив, 
удивлённо оглянулся, - А где Михалыч? Где твой идейный вождь и вдохновитель?
Султан в ответ только пожал плечами.
- А этот?.. Как его?.. - Крест нетерпеливо щёлкнул пальцами, - черви, 
бубны... Треф! Этот здесь?
Султан с трудом оторвался от созерцания Лёвы и поднял взгляд на Креста. 
Землистого цвета губы еле заметно шевельнулись:
- Был здесь.
Крест повернулся и вопросительно взглянул на застывшего в дверях Сашку. 
Тот отрицательно покачал головой.
- Ничего, найдём! - голос Сан Саныча был полон фальшивого оптимизма и 
юношеского задора. - Ты ведь, Коль, великий спец по части сыска. "В дороге 
перехватить... корешей обзвонить..." Помнишь? А Михалыч, не в пример Вере, 
фигура заметная, быстро засветится. - И тут улыбка на его лице сменилась 
звериным оскалом, - Только лучше бы Михалычу, когда я его найду, оказаться 
там, где сейчас Вера! Для него же лучше, ей-богу!
Крест вдруг покачнулся, несколько раз судорожно вздохнул и тяжело 
опустился на ближайший стул.
- Мужики, а ну-ка, выйдите все. Мы тут сами потолкуем. Все, я сказал! - 
последний окрик был адресован непосредственно Лёве, который, по-видимому, 
решил, что приказ его не касается. Лёва удивлённо и разочарованно посмотрел на 
Сан Саныча, перевёл немигающий взгляд на Султана, недобро улыбнулся и вышел 
с остальными.
Прикрыв тяжёлую, обитую дерматином, дверь, Игорь так и остался стоять в 
коридоре. Заходить в другие кабинеты не хотелось. Смотреть на испуганные, 
недоумевающие лица, ловить косые взгляды... Победителем он себя не чувствовал. 
Странная это была война...
Сашка и Юрка ещё раз обошли все кабинеты, устроив настоящие допросы 
султановским работникам. Выяснилось, что Михалыча никто сегодня не видел, а 
Трефилов был здесь до последнего. Выяснилось также, что одному из султановцев 
(похоже, это и был именно Треф) удалось сбежать через окно туалета. За ним 
погнались, но никто пока не вернулся. Юрка позвонил к себе в офис, отдал 
распоряжение послать людей на квартиры Михалыча и Трефа, продиктовал 
услужливо подсказанные адреса.
К разговору, происходящему за закрытой дверью директорского кабинета, 
Игорь не прислушивался, да и при всём желании, вряд ли смог бы что-нибудь 
разобрать. Только один раз до него отчётливо донеслась отборная ругань 
сорвавшегося на крик шефа. Голос Султана звучал монотонно и глухо, как из-под 
могильной плиты.
Минут через пятнадцать дверь распахнулась. Сан Саныч замешкался на 
пороге и ещё раз повернулся вглубь кабинета:
- Это, что касается нас. Думаю, ты понял. Только, ещё кто-то очень 
интересуется этой историей. Вот кого тебе бояться надо. Ни предупредить, ни 
подсказать я тебе ничего не могу. Сам ни хрена не понимаю. Так что, если 
достанут - не обессудь! Это не я! Моё слово твёрдое!
Уже на крыльце, Крест выслушал доклад Юрки по поводу Михалыча и 
Трефа, мрачно сплюнул.
- Нужно найти! Хоть из под земли достаньте! - он повернулся к скучающему 
неподалёку Лёве, - Подключайся, если хочешь. Молодого ты не знаешь, а насчёт 
Михалыча можешь подсуетиться. Никаких ограничений, всё на твоё усмотрение. 
А про Султана забудь! Здесь всё!
Лёва кивнул, осклабился и, не дожидаясь машин, не спеша побрёл через 
пыльный двор. Он отправился на охоту...
Суть состоявшегося в закрытом кабинете разговора, Крест изложил Игорю в 
двух словах, когда они уселись в машину:
- Бабки Султан в течение суток подвезёт. Вся сегодняшняя заварушка тоже 
за его счёт... Проценты, так сказать. Пусть расхлёбывает и улаживает. А там 
посмотрим... Тошно мне! Поехали, брат!


Загородное шоссе		9 августа	14.40

Треф уходил из города через старый район, по узким извилистым улочкам. 
Он обмирал от страха всякий раз, услышав позади себя шум мотора или звуки 
шагов. Но ему везло, как удивительно повезло полчаса назад. Он был 
единственным, кому удалось ускользнуть из офиса. А то, что пришли по его душу 
- сомневаться не приходилось. Два месяца ждал, по ночам вскидывался от 
кошмаров, днём вздрагивал от каждого шороха. Предчувствия одолевали... А 
сегодня всё одно к одному: Жорка не вышел, и телефон не отвечает - занято всё 
время. Смотаться на Садовую Славка почему-то побоялся - опять же 
предчувствие. И Михалыч, как в воду канул, а уж этот зверь носом беду чует. 
Неспроста... Вот и выходит, что надо свою шкуру спасать, а Султан пусть сам 
выкручивается.
А повезло ему, что вчера в кои-то веки нажрался (редко пил, да метко), 
намешал всякой бурды и сегодня с утра его так мутило, что он не вылезал из 
сортира. И вот, в очередной раз восседая над унитазом в позе горного орла, он 
услышал, как у входной двери одновременно скрипнули тормоза нескольких 
машин, в короткую автоматную очередь слились хлопки дверей и по коридору 
торопливо затопали чужие ноги. Рядом, в бухгалтерии, завизжала баба и ту же 
затихла: то ли рот заткнули, то ли по роже дали. Кто-то с силой толкнул дверь 
туалета. Славка решил не дожидаться пока его снимут с "горшка" и, торопливо 
застегнув джинсы, выскочил в окно.
Справа, у входа в офис, раздался чей-то крик. Трефа заметили и пустились в 
погоню. Он бежал не оглядываясь, до забора оставалось совсем немного. Рядом 
просвистела монтировка, звонко ударилась о землю и зашуршала как змея, 
оставляя позади ровный глубокий след.
Славка перемахнул через невысокий штакетник, пересёк узенькую улочку и, 
подтянувшись на руках, миновал ещё один забор: теперь уже солидный, 
хозяйский. Он с трудом вырвался из густых зарослей малины, утопая по 
щиколотки, прочавкал по обильно политым грядкам, вышиб ногой хилую калитку 
и дальше... Деревья, кусты, огороды и заборы за последующие пятнадцать минут 
слились для Трефа в бесконечную дьявольскую полосу препятствий. Никогда ещё 
он так не бегал. Настоящий кросс по пересечённой местности. А остановиться, 
отсидеться где-то, даже в голову не приходило. Его словно вёл кто-то, указывал 
дорогу, подталкивал в спину. И Славка просто бежал, бездумно и отчаянно 
поверив в удачу. Ведь не для того же ему повезло там, в сортире, чтобы сейчас 
глупо попасться.
И вот он, переводя дыхание, уже сидел в придорожной лесополосе, 
наблюдая за проносящимися мимо машинами. Славка отдавал себе отчёт, что 
Крест с его влиянием и связями, мог запросто предупредить ГАИ. Чёрт его знает, 
насколько серьёзно он настроен? Начнут машины останавливать, документы 
проверять. Или своих орлов мог послать, чтобы дороги перекрыть... Что в лоб, что 
по лбу! Так что рассиживаться некогда. Треф в последний раз вытер подолом 
рубашки потное лицо, заправился, пригладил руками волосы и вышел на дорогу.
"Голосовать" в наше время - занятие неблагодарное. Частники 
останавливаются редко. Девицам, конечно, проще, а, завидев здоровенного, 
угрожающего вида парня - типа Славки, обладатели легковушек обычно только 
добавляли газу. Треф и сам бы предпочёл тормознуть грузовик: водители на них - 
попроще и посговорчивей, а сели на "дальнобойщика" нарваться, то и вовсе 
можно к чёрту на кулички укатить. И ищи-свищи тогда его Крест.
Однако, в его положении, выбирать не приходилось. Время поджимало и 
Славка "голосовал" всем подряд. И опять повезло почти сразу. Чёрная, старого 
образца, "Волга", тяжело покачиваясь на рессорах, прошла ещё метров сорок-
пятьдесят и приткнулась на обочине. Славка даже хозяина успел разглядеть: 
солидный, под стать своей машине, рыжеволосый дядька, лет под пятьдесят, с 
такими же рыжими, кустистыми бровями.
"Вот ведь старый хрен! - без особой злости выругался Треф, делая первый 
шаг, - Любят такие вот, на "волгах", заставить людишек побегать. За сто метров 
меня видел, пять раз мог остановиться, нет... специально протянул подальше. 
Шваркнуть бы его пару раз харей об баранку. Ладно, сначала смотаться отсюда 
надо, а там видно будет".
Несмотря на натянутые нервы, он решил идти не спеша, сохраняя 
достоинство, но не успел сделать и десяти шагов, как рядом с ним, буквально 
впритирочку, притормозила новёхонькая, красная "девятка". Тут никуда бежать 
не надо, шаг сделал и в машине. Водитель - молодая, симпатичная женщина, чуть 
наклонилась, разглядывая Славку через боковое стекло, и махнула рукой. 
"Залезай, мол. Чего ждёшь?" Славка чуть не засмеялся: если уж везёт, то во всём. 
Хотел было плюнуть презрительно в сторону ожидающей "волги, но сдержался - 
неудобно при такой красотке. Он, не раздумывая, открыл дверцу и сел в машину.
"Девятка" бойко рванула с места. Треф не мог, конечно, отказать себе в 
удовольствии помахать рукой чванливому "волжанину". Оно бы, по-хорошему, 
надо было "палец" показать или кукиш сложить, но опять же - неудобно. Но 
насладиться триумфом вволю ему не удалось. Рыжеволосый не обратил на 
"девятку" никакого внимания. Он как раз выбрался из "волги" и остолбенело 
смотрел назад, и видок при этом у него был престранный: нижняя челюсть 
отвисла, глаза - как полтинники, а брови взлетели так высоко, что грозили 
сорваться с удивлённого лица и закружиться вокруг головы рыжими мохнатыми 
бабочками.
Славик невольно оглянулся. Далеко позади пылил старенький деревенский 
автобус, за ним шёл "зилок". Ничего особенного. "Чего это мужик так офонарел? 
Перегрелся, что ли? Да какая, собственно, разница? Может жену дома забыл, а 
сейчас опомнился. Хрен с ним. Своих забот полно. Пост бы проскочить, а там уже 
можно будет вздохнуть посвободнее и с девочкой поболтать". Треф покосился на 
соседку, до этого-то толком и не разглядел. Светлые, коротко подстриженные 
волосы, по-девичьи нежный профиль, но подбородок - волевой, решительный. 
Одета в жёлтую, яркую блузку и короткую юбку, открывающую сильные, 
загорелые ноги. Картинка!
Вдалеке показался нависший над дорогой "скворечник" поста 
автоинспекции. Треф чуть сполз на сидении, стараясь стать как можно незаметнее, 
прикрыл глаза. Даст Бог пронесёт! К его удивлению и ужасу, женщина и не 
подумала сбросить скорость, хотя знаков на этом участке понатыкано видимо-
невидимо. Да и без всяких знаков, любой нормальный водитель при виде 
гаишника притормаживает и проезжает мимо грозного блюстителя порядка с 
таким видом, будто сорок километров в час - единственно возможная и, вообще, 
самая любимая его скорость. Хозяйка "девятки", похоже, к числу нормальных 
водителей не относилась, и Славка не на шутку перепугался - в который уже раз за 
последний час. Он ожидал чего угодно: пронзительной трели свистка, резкого 
торможения, даже стрельбы, но... опять пронесло. Когда он открыл глаза, пост был 
на том же расстоянии, но уже сзади. Чудо, да и только!
Но настоящее чудо произошло там, на посту. Гаишник не обратил никакого 
внимания на лихую "девятку" потому, что попросту не увидел. Он стоял почти 
посередине проезжей части и равнодушно смотрел прямо сквозь несущуюся на 
него красную капсулу на пустынный отрезок шоссе, постукивая по колену своей 
волшебной полосатой палочкой. Треф, как ни крути, был всё-таки материалистом 
и если бы у него были открыты глаза, мог запросто сойти с ума, увидев, как левое 
крыло их машины бесшумно и беспрепятственно пошло сквозь тело бравого 
лейтенанта, не причинив ни малейшего вреда ни его плоти, ни тщательно 
отутюженной форме. Лейтенантик, даже не подозревая, что его только что 
переехали, с возрастающим интересом наблюдал за стремительно 
приближающейся к посту чёрной "волгой" и прикидывал: успеет ли он, в случае 
чего, закрыть дорогу шлагбаумом. Напрягаться ему не пришлось. В паре десятков 
метров, "волга" судорожно дёрнулась, клюнула носом и пошла юзом, перекрыв 
дорогу надёжнее любого шлагбаума. Несколько минут всепонимающий гаишник, 
не снимая руки с кобуры, терпеливо слушал бессвязный лепет водителя - на вид 
совершенно обезумевшего дядьки, с рыжими всклокоченными волосами. А дядька 
нёс полную ахинею. Дёргаясь, заикаясь и поминутно тыкая пальцем назад, он 
рассказал, как только что, вон там, километр отсюда, не больше... он остановился 
подобрать голосующего парня... крепкий такой, стриженный, в рубашке и 
джинсах... парень вроде уже и пошёл к машине, по обочине пошёл... а потом... 
повернулся к дороге, постоял немного, будто задумался, сделал шаг и... исчез!.. 
словно в воздухе растворился...
Лейтенант понимающе покивал головой - обычное, мол, дело, и вежливо 
попросил рыжеволосого подышать в трубочку. Затем, разуверившись в средствах 
современной экспертизы, воспользовался старым проверенным способом: 
тщательно обнюхал и водителя, и салон машины. После этого ему оставалось 
только обескуражено почесать макушку. "Обкурился что ли? Или на игле? 
Возраст, вроде, не подходящий!" Он не знал, что делать. И только проверив 
документы задержанного и увидев солидное депутатское удостоверение, гаишник 
расслабился и отпустил уважаемого человека с лёгким сердцем, пообещав 
"разобраться и доложить"7 Если депутат, то всё в порядке!
А красная "девятка" была уже далеко. Она не привлекала внимания 
водителей встречных машин, не позволяла себя обогнать. Не была сзади 
синеватого облачка выхлопа, не летели из под колёс пыль и камушки.
Треф этого не замечал. Он уже совсем успокоился, уселся поудобнее и 
прикидывал с чего бы начать разговор. Хозяйка заговорила сама:
- Умаялся?
- В смысле? - Славка удивлённо посмотрел на свою соседку.
- Да я смотрю - задремал ты поначалу. Вот и спрашиваю: устал что ли?
- Есть маленько. Пришлось сегодня побегать. - он расслабленно улыбнулся, 
вспомнив об оставшихся далеко позади неприятностях. Треф по достоинству 
оценил, что его спасительница уклонилась от ненужных формальностей. Сразу на 
"ты"! Простая девка, компанейская! Спросил в свою очередь:
- Далеко путь держишь?
- Вперёд! - женщина неопределённо махнула рукой. - Ты знаешь, всегда 
мечтала, вот так, без всякой цели, без дела, лететь куда-нибудь и ни о чём не 
думать. Любила водить машину, - она смущённо покосилась на Славку и 
продолжила чуть тише, будто поверяя сердечную тайну, - А довелось только 
теперь... Раньше всё никак не получалось, да и машины своей не было.
- А эту малютку, - Треф с видом знатока оглядел уютный салон, погладил 
рукой велюровую обивку сидения, - ты что в лотерею выиграла? Или угнала?
- Это так, по случаю... И ненадолго. - она опять уклонилась от прямого 
ответа, - А ты куда направляешься?
- Тоже вперёд! Так что нам по пути. Послушай! - от неожиданно пришедшей 
мысли он оживился, - А давай круиз устроим! Ударим автопробегом по 
бездорожью, за мой счёт, конечно. Бензин и прочие расходы... Если спешишь, то 
можно поочерёдно гнать - я вожу классно и документы при себе. А ещё лучше, 
отыщем под вечер хороший ресторанчик, посидим на славу, переночуем в 
гостинице или у бабки какой, а с утра - в путь! Как тебе такое меню?
Довольный своим предложением, Славик взглянул на соседку и 
почувствовал беспокойство. Где-то в глубине сознания коротко тренькнул 
тревожный звоночек. Лицо женщины буквально на глазах становилось мёртвым и 
безжизненным. Таким же безжизненным оказался и голос:
- Посидим, переночуем... Ночевать-то вместе будем или как?
Треф был немного разочарован таким вопросом: уж слишком простая девка, 
слишком компанейская. Даже скучно...
- Можно и вместе. Там видно будет.
- А... ну да! Я и забыла! Это же ширинку расстёгивать надо, а потом 
застёгивать... Мороки столько! Правда?
Второй предупредительный звонок... Его фраза! Точнее у кореша одного 
"срисовал", пару лет назад. Понравилось. Уж больно смачно у дружка выходило: с 
ленивой мартовской ухмылкой, сквозь зубы... "Достали, мол, эти бабы! Липнут, 
как мухи". Может просто совпадение? Странное совпадение... Да, и нажим 
сделала красотка на эти слова, словно напоминала о чём-то. Не по себе стало 
Славке. Нехорошо как-то.
- Ты... чего? - голос подвёл. Хрипловато получилось.
- Ничего, - женщина устало вздохнула, - Ладно, Славик, покатались и будет. 
Мне, правда, на тренировку спешить не надо, но дела ещё есть. Теперь нам в 
разные стороны. И не встретимся мы уже ни здесь, ни там... Прощай!
Где "там" Треф не понял, а спросить уже не успел Третий, финальный 
звонок зазвучал в исполнении колокола и гудел он в голове Славки тяжёлым 
набатом в течение трёх долгих секунд. И за эти секунды увидел и пережил Славик 
столько, что иному на целую жизнь хватило бы впечатлений.
Только теперь заметил Треф, что покинула "девятка" шоссе и несётся по 
ухабистому, покрытому выгоревшей травой полю, прямо на длинное одноэтажное 
здание: то ли коровник, то ли ферму. Как они миновали глубокий придорожный 
кювет? почему их не подбрасывало на каждой колдобине? - непонятно! Как по 
воздуху летела машина. А хозяйке и горя мало. Она, вообще, выходить собралась: 
открыла дверцу, выставила левую ногу. Славик даже голову в плечи втянул, 
ожидая скрежета, хруста, крика. Уж слишком близко и стремительно неслась 
рыжая лента земли и травы. Но ничего не произошло... Вышла красотка из 
машины, как ни в чём не бывало. Вышла и стоит рядом, заглядывая в салон, будто 
Славку поджидая. Вроде они, как намечено было, остановились вечерком у 
ресторанчика и пора выходить. Обещался ведь угостить!..
А творилось с ней нечто невообразимое, хотя Трефа уже трудно было чем-то 
удивить Лицо, фигура, одежда - всё плыло и искажалось, меняя очертания и цвет. 
Блузке вздумалось отпустить рукава подлиннее, да и ткань заодно поменять на 
более плотную - костюмную. Юбке, чтобы не выпадать из ансамбля пришлось 
спешно подстроиться и, в соответствии со строгим, деловым фасоном, прикрыть 
обнажённые колени. И, наконец, весь этот мгновенно скроенный и сшитый 
костюм, окончательно определившись, вдруг брызнул яркой майской зеленью. 
Светлые волосы женщины быстро потемнели, подросли и окружили голову 
пышным каштановым облачком. А лицо... Лицо Славка узнал сразу. Это лицо 
снилось ему по несколько раз за ночь... Именно это лицо два месяца назад он 
наглухо накрыл подушкой...
Дождавшись этого понимания и узнавания, Вера кивнула и, отпустив 
дверцу, сразу осталась далеко позади. Она так и стояла, глядя вслед обречённому 
Славке, будто прощалась... Только что рукой не помахала.
А Славка, опомнившись наконец, одним рывком перебросил своё тело на 
водительское сидение, вцепился в руль, заелозил ногами в поисках педалей. Не 
получилось... Не было никаких педалей! И руль ломался и таял в руках, как 
баранка из сахарной ваты. Затих двигатель, съеживались и проседали сиденья и 
стёкла, исчезали приборы. И только спидометр издевательски показывал без 
малого девяносто пять километров в час. А потом и он исчез, как исчезли фары, 
свечи, трансмиссия и задние габаритные фонари... А может и не было их вовсе? И 
последние двадцать шесть метров - целую секунду - Треф пролетел в воздухе, как 
большая тряпичная кукла, нелепо размахивая руками и ногами. И думал он в 
последнюю секунду не о маме и Родине - как обычно в книжках пишут, а 
вспомнился почему-то тот рыжеволосый дядька с мохнатыми бровями и чёрной 
"волгой". "Эх, надо было побежать! Может успел бы?"
Вздрогнула от страшного удара кирпичная, грубо побеленная стена, и тут 
же, внутри здания, раздался истошный женский крик.

Уже знакомый нам молоденький судмедэксперт осматривал место 
происшествия. Теперь он был в очках (ночью действительно забыл), но легче и 
"видней" от этого не становилось. "Чертовщина какая-то! Второй случай за сутки. 
Но это ещё похлеще будет того ночного погорельца. Ни в какие ворота не лезет!"
Он огляделся. Около коровника было многолюдно. Чуть поодаль стояли 
несколько машин: милиция, ГАИ, скорая помощь. Водители проезжающего по 
шоссе транспорта тоже считали своим долгом остановиться и подойти, чтобы 
полюбоваться на любопытное зрелище. Гаишники, правда, уже наводили порядок. 
Два сержанта бойко размахивали жезлами, разгоняя возникшую пробку. Эксперт 
вспомнил, что, бросив первый взгляд на место происшествия с шоссе (а это 
метров двести, пожалуй) ему показалось будто о стенку коровника разбился 
огромный, сочный помидор. Вблизи зрелище было не лучше... Тело, в котором 
наверняка не осталось ни одной целой косточки, бесформенным мешком висело 
на пробившей стену руке. Эксперт уже побывал внутри здания и видел этот 
страшный неровный обрубок, из которого до сих пор сочилась кровь. Видимо 
парень перед ударом автоматически выставил руки вперёд, и правая рука, высадив 
кирпич, пробила стену, лишившись при этом кисти. Оказавшаяся поблизости 
доярка, на глазах которой всё произошло, успела только вскрикнуть и упала в 
обморок. В сознание её привели подоспевшие медики, но тут же возникла новая 
проблема - сердце. Сейчас истерично рыдающую женщину на носилках заносили 
в "скорую".
Эксперт уже знал от милиции, что на всём участке от шоссе до коровника, 
на пыльной земле не обнаружено ни одного следа от кроссовок пострадавшего. И 
вообще никаких следов не было. Он вздохнул и с тоской посмотрел на выгоревшее 
от зноя небо. "Из самолёта выпал, что ли? Так угол не тот! Он бы в землю ушёл... 
Если только с истребителя на бреющем полёте... Вот чертовщина! Словно из 
рогатки им пульнули... метров с пятидесяти. Только какая же это рогатка должна 
быть?! А стрелок?!"
Он ещё раз взглянул на небо и так вздохнул, что стоявшие поблизости 
милиционеры удивлённо переглянулись.
"Господи! Ну почему я не стал ветеринаром?!


Город		9 августа	14.40

Игорь с Сан Санычем не спеша возвращались к себе в офис. В первой 
половине пути, на территории Султана, им постоянно встречались машины с 
мигалками: то милиция, то усталые, пропылённые и прокопчённые "пожарки", то 
"скорые". Все эти службы были настороже, боясь поверить, что всё уже 
закончилось.
Игорь вёл машину, изредка поглядывая, не отстали ли телохранители., и 
думал о том, что неприятностей предстоит ещё много: и с властями, и с областной 
"крутизной". Предстояли допросы, разборки, может даже аресты. Но, даст Бог, всё 
устроится. Султану деваться некуда - припёрт со всех сторон! Возьмёт всё на себя, 
как-нибудь уладит. Это теперь его заботы.
Краем глаза он увидел, как шеф, нетерпеливо поёрзав на соседнем сидении, 
полез в "бардачок" за сигаретами. Игорь уже знал, что за этим последует и не 
удивился, когда Сан Саныч попросил "где-нибудь" остановить. "Где-нибудь" 
означало тихое спокойное местечко, где можно без помех посидеть и поболтать. 
Через минуту они свернули на небольшую улочку, и Игорь мягко притормозил у 
обочины. Из сопровождающей машины выскочил Сашка, подбежал, но, увидев 
успокаивающий жест Игоря, сбавил шаг, прошёл ещё с десяток метров и уселся на 
скамье в тени старой липы, внимательно поглядывая по сторонам. Денёк был из 
ряда вон, и могло случиться, что угодно.
Некоторое время сидели молча. Тишина нарушалась только далёким 
приглушённым воем сирен да обычными городскими шумами: из открытой 
форточки соседнего дома доносилась музыка, гулко бухал невидимыё мяч, 
звенели детские голоса. В салоне, несмотря на открытые окна, терпко запахло 
дымком "Кемела". Сан Саныч курил не то что неумело, но как-то странно - зажав 
сигарету в кулаке, как боец на передовой или шпион в старых дурацких фильмах. 
Игорь терпеливо ждал. Сигарета предвещала разговор и обязательно по душам. Он 
немного стеснялся этих разговоров - уж больно с неожиданной стороны 
раскрывался шеф в такие минуты. Но подобные "перекуры" бывали очень редко и 
никогда не проводились в офисе.
- Что же это творится, Игорёк? - Сан Саныч не ждал ответа на свой вопрос, 
он говорил сам с собой, - Куда катится этот мир? Почему предают те, кому... Ты 
знаешь, я вчера не говорил... Я ведь не верил. Вот до сегодняшнего не верил... Всё 
надеялся, что Султан не при чём. Думал, что это та сволочь... за спиной... А оно 
вот как! Не понимаю. Ну сказал бы он, объяснил тогда... Ведь выкрутились же мы, 
а вместе и подавно... И не было бы сейчас этого дерьма. Неужели, эти сраные 
бабки... - Сан Саныч осёкся. Игорь давно заметил, что шеф в его присутствии 
старается не ругаться, хотя запросто мог в горячке "огреть" матерком 
оплошавшую бухгалтершу или кладовщицу. Игоря это и забавляло, и, в то же 
время, чего греха таить, приятно было. Сан Саныч секунду помедлил и, видимо, 
решил, что в данном случае слово вполне оправдано, - Неужели эти сраные бабки 
стоят человеческой жизни?
Игорь мог бы ответить, что каждый день убивают людей за куда меньшие 
деньги. Какой-нибудь доходяга-наркоша за порцию отравы мог зарезать родную 
мать. Но всё это Крест знал намного лучше его самого. Ответа и сейчас не 
требовалось.
- Как же я с Верой-то так лопухнулся? Получается, я её тоже, вроде, как 
предал. И ведь чувствовал... Да, задним умом мы все сильны. - Сан Саныч 
последний раз затянулся и бросил окурок в окно, целясь в урну. Не попал. - Она 
ведь умница... была! Мне б десяток таких ребят, как вы с Верой и, пожалуй, 
темнить не пришлось бы... - он резко поменял тему, - Игорь, а ты?.. Что ты думал 
тогда?
На этот вопрос нужно было отвечать. Игорь ждал его ещё два месяца назад и 
каждый последующий день думал: что бы он ответил, и что его ответ мог 
изменить? А может и не надо было ждать вопроса, а самому вмешаться тогда и 
может они бы успели?.. А он отсиделся за спиной шефа, так было спокойнее. А 
если бы успели? Эта мысль не давала ему покоя ещё много лет. Но сказать сейчас, 
какой я был умный, знал всё наперёд, было бы подло по отношению к Кресту, к 
самому себе и... к Вере, пожалуй. А не сказать...
- Ну... я её лучше знал, конечно.
- Ну?
Игорь бросился, как в прорубь:
- Не могла она!
- Так, что же ты молчал? - Сан Саныч, чисто по-человечески, пытался хоть 
часть своей вины и боли перевалить на чужие плечи.
- А вы бы поверили тогда? - наверное, впервые за время знакомства и 
совместной работы, Игорь позволил себе повысить голос на шефа, - Когда всё 
было против? Да я и сам тогда... засомневался.
Крест ненадолго задумался.
- В тот день, пожалуй, не поверил бы.
И снова в машине повисла тишина и сразу, будто приблизились тугие удары 
мяча и, уж какая там по счёту, мелодия.
- Игорёк, я вот что попрошу... Что нужно сделай сам, за остальным 
проследи. Нужно, чтобы её, Веру, опознали, а то менты будут ещё месяц возиться. 
Придумай что-нибудь, чтобы нам не светиться... анонимный звонок, что ли? 
Похороны поручи кому-нибудь, есть любители - хлебом не корми, дай 
похоронить. Проследи только, чтобы всё по высшему разряду. Вот, дерьмо-то! - 
Сан Саныч неожиданно выругался и отвернулся к своему окну, - И ещё... 
Квартиру сегодня же освободить! Сам посмотри, как там? Если надо пошли людей 
- ремонт, уборка. Что надо - купи, я рассчитаюсь. Это материальный ущерб, так 
сказать. А моральный... Игорь, сам ключи отвези и скажи там... Ну, не знаю... Ты 
извини, что на тебя это сваливаю, но сам не могу. Как вспомню эту девчонку, а я 
её... на улицу, да ни за что!
- Сан Саныч, а тому... второму, сообщить? - Игорь не смог найти 
подходящее слово: "хахаль" - пошло, "любовник", "друг" - совсем не к месту.
Крест, тем не менее, понял о ком идёт речь и равнодушно отмахнулся:
- Смотри сам. Да, он уже, наверное, и забыл.


Он не забыл... Сан Саныч был бы очень удивлён, узнав, что ещё раз ошибся 
в человеке или, выражаясь его же языком, лопухнулся. В данном случае это было 
простительно: их знакомство было слишком поверхностным, а сам Владимир был 
для Креста просто пешкой в игре, одним из возможных вариантов в развитии этой 
истории.
Он не забыл... В первые день-два, после внезапного исчезновения Веры, он 
чувствовал себя, как человек, попавший под трамвай. Этот человек, ещё не 
чувствуя боли, тупо и удивлённо смотрит на лежащую рядом собственную руку и 
может даже взять её второй рукой. И только через несколько мгновений, вместе с 
первой волной боли и тошнотворным видом хлещущей из обрубка крови, 
приходит жуткое осознание того, что произошло. А потом, даже если его вовремя 
доставили в больницу и "заштопали", сможет ли он когда-нибудь привыкнуть и 
смириться с тем, что руки нет?.. И ещё много лет этот несчастный будет 
вскидывать свою культю, чтобы взять нужную вещь или поздороваться с 
приятелем.
Владимиру не приходило в голову такое сравнение, но чувствовал себя он 
именно так. Только ему ампутировали душу и, после первых дней оцепенения, 
вызванных шоком неожиданности, место, где раньше была душа, стало 
заполняться болью, тем более страшной и бессмысленной, что он ничего не 
понимал. За что?!
Мог ли он забыть Веру, если она была частью его самого, смыслом его 
жизни, самой жизнью?.. А теперь её не стало! Он плохо помнил, как прожил эти 
два месяца. Они спрессовались в один бесконечный бредовый день пылающего 
жаром больного и одновременно растянулись в вечность. Он, наверное, ел и спал, 
иначе не дожил бы до этого дня. Наверное, брился, умывался и переодевался, 
иначе на него бы уже показывали пальцами. А значит, делал ещё массу 
повседневных дел: покупал, готовил, стирал, гладил... Но он не помнил! Каким-то 
чудом, он до сих пор не потерял работы, а значит ходил туда и делал всё, что 
положено. Он действительно ходил на работу, делал всё, что положено, как делал 
и домашние дела и, может быть, именно эти рутинные повседневные обязанности 
спасли его от помешательства. Старый добрый Вовка стал роботом или, если 
угодно, - зомби...
Как описать эти два месяца, если дни были похожи друг на друга, как 
братья-близнецы. Славная семейка! Шестьдесят братьев-близнецов!.. Он 
просыпался (если вообще спал) задолго до звонка будильника (в какой-то момент 
он совсем перестал его заводить. Проспать не удавалось), медленно выходя из 
блаженного небытия, и тут же кто-то, неустанно опекающий его в течение двух 
месяцев, ронял на грудь чугунную плиту, заставляя болезненно выдохнуть, а 
освободившаяся лапа "заботливо" сжимала сердце (не слишком, впрочем, сильно - 
живи пока), а вторая лапа привычно запускала когти в его уставший, измученный 
мозг. И сразу возвращалась боль в висках и начинался очередной день кошмара. 
Робот-Вовка вставал. Та часть его сознания, которая сопротивлялась неизбежному 
безумию, находя комичное даже в трагедии, начинала свой ежедневный репортаж. 
Владимир явственно слышал взволнованный захлёбывающийся голос 
комментатора при переполненных трибунах:
"... Вы только посмотрите - он встал! Он нашёл в себе силы подняться на 
семнадцатый (сорок третий, пятьдесят девятый) день этого удивительного 
марафона. Он заправил кровать! (рёв трибун) Куда это он теперь? Так... 
Выходит из комнаты, не задев косяков!!! (рёв трибун) Ага, в ванную. 
Открывает воду, ну умница! Поворачивается к унитазу (техническая пауза в 
репортаже), умывается. Смотрите, смотрите! Он берёт в левую руку зубную 
щётку, а правой выдавливает на неё зубную пасту. Что это за паста? Может 
"бленд э мед"? Отличная защита от кариеса, друзья! Она великолепно восстановит 
ваш кислотно-щелоч... впрочем, с зубами он уже покончил, полоскает рот. Так, 
что теперь? Бриться? Ну-ну! Он берёт станок. Неужели - "жиллет" - лучше для 
мужчины нет?! Нет, обычный станок местного арматурного заводишки, но мы-то с 
вами знаем, друзья, что и таким станком можно изрезаться не хуже, чем "жиллет"! 
(одобрительный смех трибун) Начинает бриться. Вы только посмотрите, вот 
дурень-то! Что ж ты сухую рожу скребёшь?! (на трибунах оживление, смех) Ну, 
наконец-то! Отложил станок, взбивает пену. Как профессионально взбивает! Он 
даже не смотрит на стаканчик и помазок. А куда же он смотрит? Опять в стену! 
Три минуты, пять минут... Смотрит в стену и взбивает пену, простите за каламбур. 
Да, он же в нокдауне, господа!!! (оглушительный шум на трибунах) Подождите... 
Приходит в себя и удивлённо смотрит на стаканчик с пеной. Ну?.. Вспомнил, 
наконец! Какая завидная выдержка, какое самообладание! (трибуны аплодируют и 
скандируют: Вовка! Вовка!) Нанёс пену, начинает бриться. (трибуны замерли в 
ожидании) Эх!.. Сегодня не повезло. Ни разу не порезался! (разочарованный гул 
трибун) А ведь куда проще достать из станочка лезвие и чиркнуть по шее, вот 
здесь, слева. Слабо? Ничего, подождём! Марафон только начинается. Так... 
Полоскает станок, ещё раз умывается, закрывает кран!!! Ай да Вовка, ай да 
сукин сын! Выходит из ванной, возвращается в комнату, одевается. Застегнул все 
пуговицы и молнии! Во даёт! Идёт в кухню. Наш традиционный блицтурнир. Кто 
угадает, что он сейчас будет делать, получит главный приз - Вовкину пыльную 
гитару. Кто сказал "пить чай"? Девушка в полосатом купальнике из пятого 
сектора, пройдите на поле для получения приза. Стоп! Сегодня он забыл 
подогреть чайник, пьёт чай холодным и даже не замечает этого. Докатился 
бедолага! Главный приз аннулируется, но поскольку девушка правильно ответила 
на половину вопроса, мы вручаем ей лазерный диск Лены Зосимовой и наши 
наилучшие пожелания (аплодисменты) А сейчас мы с вами прощаемся, так как 
он уже подходит к двери и собирается идти на работу. Мы продолжим наш 
репортаж завтра в это же время".
С каждым днём голос комментатора становился всё удивлённее. Он будто 
недоумевал, почему герой репортажа до сих пор живой? Владимир и сам не знал 
почему. Он несколько раз мог погибнуть под колёсами грузовика или автобуса, 
переходя дорогу в самых неподходящих местах, но судьба равнодушна спасала 
его, визжа тормозами и осыпая водительской бранью. Ему было всё равно. На 
работу шёл робот, делал своё дело и возвращался домой. Если бы робот был 
повнимательнее, то заметил бы, что в последнее время многие женщины, иногда 
совсем молоденькие, улыбаются ему и пытаются поймать взгляд. Конечно, он 
заметно похудел за это время, стал стройнее и седина была к лицу, но главной 
причиной повышенного внимания прекрасной половины было не это. Мало ли 
вокруг подтянутых и стройных, седых и не седых мужчин? Нет! В самой природе 
женщины заложена потребность жалеть, что-то сродни материнскому инстинкту. 
В этом человеке, в фигуре его, походке, а особенно в глазах, было столько 
страдания, что женщины непроизвольно тянулись к нему, стремясь пожалеть и 
защитить. Он не замечал.
После работы он обычно сидел в сквере, но как-то по инерции, ни на что 
особенно не надеясь. Первые дни он суетился, пытался что-нибудь выяснить. 
Частенько крутился у Вериного дома, в надежде увидеть мужа или дочку, но 
безрезультатно. Как-то, осмелев от отчаяния, решился позвонить в квартиру - 
никто не открыл. Тогда он стал, под видом старого знакомого, обходить соседей, 
спрашивая Веру, пока одна словоохотливая бабка не поведала ему под большим 
секретом, что "сама"-то сбежала с ейным хахалем, и ребёнка, стерва, бросила, а 
ейный муж с дитём, от тоски видать и чтоб не видеть постылого места, куда-то 
съехал, но за почтой иногда заходит, сердечный. Вполне резонно предположив, 
что Сергей заглядывает сюда по выходным, Володя стал дежурить и не ошибся. 
Он стоял в дверях Вериного подъезда и курил, когда показались Сергей с дочкой. 
Не зная куда деться, в полной растерянности, Владимир взлетел на второй этаж и 
затаился, боясь, что его выдаст оглушительный стук сердца. Он слышал, как они 
вошли в подъезд, как Сергей возился с почтовым ящиком, и как Светка сказала: 
"Пап, ну давай вернёмся домой. Здесь же лучше жить: и телевизор есть и диван. А 
может мама уже дома? Она же не знает, где мы теперь живем, и не найдёт!" Что 
ответил отец не было слышно, может вообще ничего. "Па, ну давай хоть Барби 
заберём и мою чашку, и..." Голосок постепенно затих. Они вышли из подъезда. 
Владимир, боясь потерять их из виду, а ещё больше столкнуться лицом к лицу, 
бесшумно спустился и выглянул на улицу. Они медленно уходили прочь, мужчина 
и девочка, и Володя последовал за ними. Он наблюдал издали, как Светка 
непрерывно болтая, то и дело дёргает отца за руку, а тот кивает или отвечает явно 
невпопад. И, как рыбак видит рыбака, Владимир, по этим бессмысленным кивкам, 
по деревянной походке и какой-то надломленности Сергея, понял: вот ещё один 
робот! Его тоже сломали.
Путь оказался неблизким, все они шли не спеша, и мысли Владимира текли 
так же неторопливо:
"Вот идёт парень, моложе меня на десять лет. В детском возрасте это 
пропасть, это разница ученика и учителя. А в наши годы, вроде уже и пустяк, 
Вполне могли бы дружить. Мы оба любим одну женщину, я во всяком случае. Но 
и ты ведь любил. Она принадлежала тебе намного раньше. Ты видел её каждый 
божий день, разговаривал, ел с ней и спал. Как же ты умудрился её потерять? Что 
же ты такое наделал, что она сначала разлюбила, а потом и уважать перестала? 
Зачем гулял, искал приключений, когда дома ждала она? Зачем пил, когда можно 
опьянеть от запаха её волос, от её рук и губ, от её тела? Как пьянею я!.. Как можно 
было променять вечер с ней на компанию друзей и девиц?"
Владимир не осуждал. Он просто удивлялся. Он не испытывал ревности к 
Сергею, не было и злорадства или чувства превосходства удачливого самца. Вот, 
мол, какой я! Пришёл, увидел, переспал! Он не гордился своей победой. Как 
можно гордиться тем, что дышишь, ходишь, живёшь? Он был счастлив с Верой и 
удивлялся, что кто-то другой мог по собственной воле или глупости отказаться от 
такого счастья. А сейчас он чувствовал, что их с Сергеем связали невидимые нити, 
словно что-то породнило их. Горе сближает. Их обоих бросили...
Владимир проводил их в тот день до самого дома. Это был, так называемый, 
"пьяный угол" - небольшой район серых и грязных малосемеек и общежитий, 
понастроенных в период бурного роста города. Тогда, лет пятнадцать-двадцать 
назад, здесь с радостью селились молодые семьи рабочих и строителей. Ещё бы! 
Только приехали и квартира! Со временем всё изменилось. Все кто мог, 
перебрались в более престижные и приличные районы. А сюда постепенно 
стекались все обнищавшие, опустившиеся и одинокие люди. Это было дно города.
Володя понял, какой ценой Сергей с дочкой платят за исчезновение Веры. 
Если его так тряхнули, то каково же пришлось им: Он не мог забыть Светкин 
голосок: "Барби заберём и чашку..."
Потом он ещё несколько раз ходил в этот двор в безумной надежде однажды 
увидеть Веру, обуреваемый желанием заговорить с Сергеем. Им было о чём 
поговорить. Но, конечно, не подошёл. Однажды, увидев играющую с девчонками 
Светку, сбегал до ближайшего киоска и купил шоколадку. Потом он долго сидел 
на скамейке, смотрел на беззаботную Светку и думал, что если бы они с Верой 
встретились лет восемь назад, эта девочка могла быть его дочкой, и всё было бы 
по-другому. Вообще, по-другому! Шоколад таял в руке. Он так и не решился его 
отдать, представив, как испуганный Сергей расспрашивает дочку - кто дал? Какой 
дядя? Родители не любят добрых чужих дядь с шоколадками! В какой-то момент, 
чувство близости с Вериной семьёй, чувство объединившего их горя, натолкнуло 
на мысль передать им немного денег. Но он даже не додумал эту мысль до конца и 
отказался от неё, как от совершенно бредовой. Шоколадку не смог, а деньги... Да и 
куда? Как? В почтовый ящик, что ли? Хотя он и подозревал, что Сергею со 
Светкой приходится сейчас несладко, но даже приблизительно не догадывался, 
насколько им было худо.
Шоколадку он съел вечером, как маленький. И плакал, как маленький... Это 
не был плач в обычном смысле слова, когда плачут от обиды или боли, а слёзы 
несут облегчение или очищение. Он просто сидел в кухне, жевал шоколад (с таким 
же успехом он мог жевать сухой хлеб или пластилин), смотрел на Верино место 
(она всегда сидела в дверях, опираясь правым плечом на косяк), а слёзы бежали из 
широко открытых, невидящих глаз. Он их не замечал. Так равнодушно стекают по 
лицу дождевые капли - текут себе и всё...
После случая с шоколадкой, он перестал ходить в тот двор (да и в старый, 
Верин - тоже), и вся его жизнь ограничилась работой, сквером и домом. Ему никто 
не был нужен. Роботы не ищут общения с людьми.
Самыми страшными были вечера. Володя стал бояться за свой рассудок. 
Пугали частые случаи "столбняка". Он приходил в себя, стоя посреди комнаты 
или у открытой дверцы шкафа - что-то хотел взять... Забыл! Однажды, он 
поставил на огонь небольшую кастрюлю с водой и остался рядом, в ожидании, 
пока вода закипит. Очнулся от угрожающего потрескивания. Вода, на его глазах, 
выкипела полностью! Он "отсутствовал" не меньше десяти минут!
Каждый вечер, переделав всё, что нужно и можно (роботы - очень дотошные 
и аккуратные ребята), он пытался читать. Раньше он очень любил читать, любил 
момент погружения в книгу и вполне серьёзно считал, что книги сродни 
наркотикам - так же вырывают человека из реальности. Теперь "кольнуться" не 
удавалось. Что-то постоянно возвращало мысли к Вере. В книге "шумела листва" 
и он вспоминал сквер, смеялась героиня, а он видел Верину улыбку и слышал её 
заразительный смех. Читать только "крутые" детективы, где "крутые" парни 
творили "крутые" дела, при полном отсутствии на планете женского пола - было 
тошно. Он их и раньше не любил.
После вечеров, как известно, наступают ночи. Ночью нормальные люди 
спят. Они совершают вечерний туалет, чистят или не чистят зубы, раздеваются и 
ложатся на диваны, кровати и раскладушки. Кто-то предпочитает спать на правом 
боку, кто-то на спине или животе, подкладывать под щёку ладонь или обнимать 
подушку. А некоторым гражданам, и их тоже немало, ни за что не уснуть без 
соски... Неважно. Это дело вкуса и привычки. Главное, что, повозившись немного 
и устроившись поуютнее, нормальные люди в конце концов, засыпают.
Владимир честно соблюдал все вышеописанные правила, разве только соску 
не пробовал, но уснуть "с первой попытки" никогда не удавалось. Ни на правом 
боку, ни с ладонью под щекой... Каждую ночь, его постель с завидным 
постоянством превращалась в камеру пыток. Первый час он обычно даже не 
сопротивлялся, добровольно отдаваясь во власть мыслей и воспоминаний. Но и 
здесь всё было не как у нормальных людей. Он не прокручивал в памяти события 
прошедшего дня (не было никаких событий), не строил планов на завтра (планов 
тоже не было). Володя жил только прошлым. Он ложился, закрывал глаза и 
начинал смотреть очередную серию фильма с Верой в главной роли. Впрочем, 
глаза можно было не закрывать: качество изображения от этого нисколько не 
страдало. И режиссёр, и оператор были настоящими мастерами своего дела. Вера 
двигалась, сидела, смеялась... Она выглядела такой настоящей, такой 
естественной, что Вовка каждый раз попадался в искусно расставленную ловушку. 
Он и сам начинал улыбаться, разговаривать с ней... А потом в этом фильме, 
благодаря дьявольской задумке гениального режиссёра, возникало напряжение... 
Сначала едва заметное, раздражающее, как необъяснимое смутное беспокойство, 
оно росло, набирало силу, заставляло метаться по сбитой постели, стискивать 
кулаки, закрывать голову подушкой. Напряжение достигало пика, становилось 
невыносимым. Оно заполняло комнату, терзало измученный мозг, требовало 
выхода. И находило... Каждая серия заканчивалась одинаково - десятым июня. 
Стоп кадр! Верино лицо застывало на экране: оживлённое, улыбающееся, но чаще 
оно было удивлённым. В огромных, серо-зелёных (или всё-таки карих) глазах 
читался немой вопрос. Вот только какой? Володя силился понять, прочесть его, 
но... кадр начинал сворачиваться по углам и съёживаться. В середине появлялись 
быстро растущие и темнеющие подпалины, словно неподвижная плёнка не 
выдерживала жара мощных дуговых ламп. Не выдерживал и Владимир. Обычно 
он вскидывался на постели и, напрягая глаза, вглядывался в темноту - туда, где, за 
тускло отсвечивающим стеклом книжной полки, стоял неразличимый 
прямоугольник Вериной фотографии.
После "просмотра очередной серии" Вовка честно пытался уснуть. Если бы 
проводились чемпионаты мира по обратному счёту, он мог бы достойно 
представлять родную державу. Не посрамил бы, ей-богу! От сотни, от тысячи, от 
миллиона... Пожалуйста! Только вот беда! Вместо того чтобы "убаюкиваться" 
монотонностью счёта, мозг начинал работать чётко и деловито, как электронный 
калькулятор. Двести шестьдесят шесть, двести шестьдесят пять, двести 
шестьдесят четыре... И не дай Бог сбиться или ошибиться, словно от этого 
зависела чья-то жизнь.
Потом он начинал считать слонов, но чаще - баранов. Для удобства, Володя 
прогонял огромную отару (специально брал с запасом. Вдруг не хватит?! 
Собирай их потом снова!) через узенькую калиточку. Одна половина сознания 
вела скрупулёзный подсчёт, а вторая была занята своими мыслями: "Почему в 
таких случаях обычно считают баранов, а не индюков или, скажем, крокодилов? 
Наверное, потому, что бараны серые, одинаковые, и их вид должен притуплять и 
убаюкивать. Должен, конечно! Но разве они одинаковые?" Через калитку (под 
номером сто двадцать семь) как раз проходил красавец вожак с лихо 
закрученными рогами. А за ним боязливо ступала совсем молоденькая ярочка (сто 
двадцать восемь) с необыкновенными фиалковыми глазами и розовой ленточкой 
на шее. "Любимица! Хозяйки, а может дочки..." И сразу представлялась уютная 
кухонька... Приятно пахнет свежевымытыми полами и ещё чем-то вкусным, 
деревенским. Вся семья собралась за столом. Хозяйка разливает по тарелкам 
густой, горячий борщ (первая тарелка - главе семьи), что-то рассказывает, 
смеётся... "Какое знакомое лицо! Кого же она напоминает? О, Господи!!!" И 
Володя со стоном сбрасывал на пол лёгкое одеяло, метался по постели в поисках 
прохладного местечка, вдавливал лицо в горячую, влажную подушку. А через 
забытую калитку, по-прежнему неторопливо брели равнодушные, но такие разные 
бараны. Триста семнадцать, триста восемнадцать...
Иногда уже на грани сна, Вовка вдруг с облегчением осознавал, что 
засыпает. Удалось! И это понимание приводило в сознание не хуже, чем ушат 
холодной воды. Он нервничал, злился и вставал курить.
Каждую ночь Владимир разговаривал с Верой. Разговаривал вслух, не 
притворяясь и не играя. Перед кем рисоваться-то? Эти разговоры всегда 
заканчивались более или менее одинаково: "Верочка, я согласен! Нет! Не так! Я 
прошу тебя! Я умоляю тебя стать моей женой! Хочешь, я встану на колени?! 
Прости меня, что заставил ждать. Я должен был сказать это сам, наверное, ещё в 
первый день. Ведь я знал уже тогда, что только ты... Прости... Бросим всё, уедем... 
куда хочешь, сегодня, сейчас... Ткнём пальцем в карту и поедем! Умоляю тебя! Ты 
только вернись! Я не могу больше! Правда!.."
Относительно Веры у него сомнений не было. Если она до сих пор не дала о 
себе знать, значит, что-то случилось. Скорее всего, что-то непоправимое, 
страшное. Весь этот бред насчёт поездов, хахалей и денег, Владимир не принимал 
всерьёз. Так же, как не мог всерьёз обидеться на усталого издёрганного человека, 
говорившие эти страшные и глупые слова. И еженедельные визиты крестовских 
проверяющих Владимира не трогали. Он только каждый раз, будто выполняя 
священный ритуал, убирал Верину фотографию, а после ухода "гостя" ставил её 
на место.
Почему он не запил в эти дни? Казалось бы, чего уж проще - нажрался и в 
койку. И спи без задних ног. Чёрт его знает, почему... И не то, чтоб не думал об 
этом. Думал, но как-то лениво, без интереса. Не хотелось! Наверное, потому же, 
почему не покончил со своей опостылевшей жизнью. Он ещё ждал, ещё 
надеялся... Ждал отчаянно и неистово, и жил только этим ожиданием. Но 
ожидание не было, и не могло быть, бессмысленным и бесконечным. Оно имело 
чёткий временной предел - девятое августа. Их годовщина. Всё должно решиться 
в этот день! Это последний срок. Вера даст о себе знать, если... если жива! После 
девятого ждать будет нечего и... жить незачем.
А пока он ждал...

 
Сквер		9 августа	18.50

Владимир и девушка долго сидели молча. Солнце скрылось за крышами 
ближайших к скверу домов. Наступил тот благословенный предвечерний час, 
когда уже нет изнуряющего дневного зноя, а эскадрильи кровососов-комаров ещё 
не поднялись со своих аэродромов. Давно ушла бабуля с малолетним любителем 
мела. Их место заняла влюблённая парочка. Совсем юные парень и девушка робко 
жались друг к другу, испуганно поглядывая на редких прохожих.
Володя посмотрел на часы. Почти семь... Веры не было и... уже не будет. 
Вот и всё! 
- Ну, ладно. Извините, наболтал я тут... Пойду, пожалуй... 
Но он, в очередной раз, недооценил свою соседку. Какое там всё?! Она вовсе 
не собиралась оставлять его в покое.
- А спеть?.. Я так люблю когда поют под гитару.
- Девушка, вам... - начал он довольно резко и... замолчал, заглянув в 
испуганные зелёные глаза. И вообще, видок у неё был, словно удара ожидала. 
Съёжилась вся, побледнела. Вторая половина фразы - "вам, что делать нечего?" - 
так и осталась невысказанной. И опять подумалось: "А почему бы и нет? Ну, 
нахамлю... ну, прогоню... и опять один? Нет! Только не сегодня! Не сейчас! Вечер 
длинный, и ночь впереди. Всё успеется! Куда спешить-то?" И он ответил 
Вериными словами годичной давности:
- Петь так петь! Пойдём! - и уже шагая по аллее к выходу, добавил, - 
Качества не гарантирую: не пел давненько, и настроение, честно говоря, не такое, 
чтобы соловьём заливаться. Если только стопарь принять... - он неуверенно 
покосился на сосредоточенно шагающую попутчицу и спросил: - А с чего вы 
решили... ну, про гитару?
- Не знаю!.. - девушка, похоже, и сама удивилась: в самом деле - почему? - 
Просто я вас не представляю с этим... с баяном или аккордеоном. Да и рояль - как-
то не очень...
- Рояль, действительно, не очень, - миролюбиво настроенный Вовка, спорить 
не стал. - Если только одну стену выставить... да потолок на метр приподнять, а то 
крышка не откроется. Тогда, пожалуй, можно. Хотя... я на нём никогда и не 
пробовал...
По аллее шли два взрослых человека. Девушка пыталась приспособить свой 
шаг к размашистой, уверенной походке мужчины. Вроде бы, всё было так, как год 
назад и... не так. Совсем не так! Мужчина не говорил о погоде. Навалом было слов 
и без того, и язык не заплетался. Не подкашивались колени, и рубашка на спине 
была сухой. Они перебежали дорогу, подошли к магазину... "Зайдём на минутку". 
Просто и понятно! Ни шаров тебе, ни тундры! Глупость какая! Володя молча 
сделал покупки. Дома, в холодильнике, уже больше двух месяцев стояла бутылка 
"Кагора". "Пойдёт! Для кого её теперь беречь?" Спросить свою спутницу - 
устроит ли её "Кагор", он даже не подумал. Себе купил бутылку водки: в самом 
деле, захотелось выпить. Опять же: "Почему бы и нет? Последняя "гастроль"! 
Бенефис, так сказать! Или, как там, по современному? Презентация... с 
последующим отъездом презентируемого... или презентирующего? Да, чёрт с ним! 
Какая разница!"
И лестница в подъезде была в этот раз самой обычной: не длиннее, не 
короче. По девять ступенек в каждом пролёте, да на первом этаже - четыре... 
Грязновато, конечно. Словом, лестница как лестница!
За порядок в квартире Володя не волновался. Готовился к этому дню: 
блестело всё. Даже шторы и тюль перестирал. Так русские солдаты и моряки, 
чистые рубахи перед последним боем одевали...
Он пригласил гостью в кухню, предложил устраиваться поудобнее. Про 
комнату почему-то и не вспомнил. И не из-за разобранного дивана (плевать ему 
было на постель), а просто привык в кухне вечера проводить. В комнату только 
спать ходил. Вернее, мучиться...
Девушка послушно уселась, а он уверенно и неторопливо (без всякой суеты) 
стал накрывать на стол: порезал, разложил, расставил. Вот тут всё и произошло...
Владимир как раз стоял посреди кухни, протирая бокал для своей гостьи. 
Теперь полотенце в кухне было. Ещё Вера повесила... (Он сам-то им и не 
пользовался. Стирал раз в месяц - пылится ведь). Ну вот, стоял, протирал бокал. 
Поднял его к лампе, чтобы стекло на свет посмотреть, а потом, совершенно 
случайно, перевёл взгляд на девушку. И... упал бокал. Будто выпрыгнул из руки... 
И слава Богу, что упал! Слава Богу, что выпрыгнул! Потому что, если бы не он... 
Володя опустился на колени и стал собирать осколки, слепо шаря 
дрожащими руками по грубому ворсу простенького старого паласа. Он с ужасом 
думал о том, что секунду назад готов был сдёрнуть гостью со стула, отшвырнуть, 
может даже... ударить. Девушка сидела, опираясь правым плечом на косяк двери, 
сложив руки на коленях... Не имела она права так сидеть. Никто не имел права...
Не глядя на гостью, он тяжело поднялся на ноги, выбросил осколки в пакет 
для мусора... Девушка заговорила сама:
- Что-то случилось?
- Ничего... Бокал разбился.
- Но я же вижу. Вы посмотрели так... Ой, у вас кровь! Порезались!
Володя равнодушно посмотрел на кровоточащий палец, удалил небольшой 
осколок и подставил руку под струю холодной воды. Он думал о том, что вся эта 
затея была глупой с самого начала. Глупо было приводить гостью. И этот ужин, и 
пение - всё глупость! Но ещё глупее - выставить её теперь за дверь или наорать за 
то, что, по его мнению, она не так сидит. "Полным идиотом буду выглядеть! 
Ладно, посидим!"
От его недавнего спокойствия не осталось и следа. Движения сразу стали 
резкими и суетливыми. Он поменял бокал, себе поставил обычный граненый 
стакан и, открыв бутылки, разлил: девушке - вино, а себе водку. Потом, всё так же 
молча, Владимир поднял свой стакан и осушил в два глотка, абсолютно не 
чувствуя не вкуса, не горечи. Он не смотрел на соседку и не заметил, как задрожал 
бокал в её протянутой руке, а в глазах всплеснулись обида, боль и ещё что-то, 
совсем уж непонятное. Попробуй, разбери этих женщин! Девушка явно хотела 
что-то сказать, но сдержалась и поспешно поднесла бокал к губам.
Володя, наконец, опомнился и сконфуженно посмотрел на гостью. "Минут 
десять молчим. Хорош хозяин!"
- Чего же мы сидим-то? Мы же петь собирались. Сейчас споём! - сказал и 
самому противно стало. Слишком бодро! Слишком весело!
Гитару, конечно, снова пришлось настраивать, да и в тряпке она нуждалась: 
давненько без дела стояла. Покончив с настройкой, Владимир поднялся, вышел в 
коридор и пощёлкал выключателями, оставив свет только в ванной. Кухня теперь 
мягко освещалась из небольшого окошечка под потолком. Достаточно, чтобы не 
промахнуться мимо стакана или тарелки. Уютнее так было и привычнее.
Володя запел. Возможно, это были те самые песни, даже скорее всего. 
Возможно - в том же порядке, что и год назад. Трудно припомнить, да и неважно 
это. Вечер действительно превратился в Вовкин бенефис. Театр одного актёра. 
Между песнями он вспоминал, рассказывал, делал комментарии. "Вот эту песню 
Вера очень любила". Или наоборот: "А эта у нас под запрет попала. Из-за такого 
пустяка - не поверите! Я её как-то спел за вечер раза три - для Вериной подруги. 
Уж больно той понравилось. Ну, и с тех пор - всё! Табу! Вот, дурёха-то! 
Ревновала!"
Бенефис продолжался. Пустели бутылки, причём, водка, конечно, быстрее. 
И может быть поэтому, Володя решился открыть свою маленькую тайну:
- А сейчас я спою... Эту вещь я сам написал, - он посмотрел на гостью 
смущённо и испуганно, и заторопился, - Я знаю! Сам никогда не любил этих 
самопальных, дилетантских вещиц, но это... Это сильно! Ей-богу! Я даже 
представляю иногда... слышу эту песню на большой настоящей сцене. Все 
инструменты слышу, каждую ноточку... И мороз по коже!.. А у меня это признак 
высшего класса. Редко такое чувствую. Вот расхвастался... Ладно... Для Веры 
написал, а она не слышала и... Вот ведь как... Ладно! "Ночь" называется, - он 
подумал и кивнул головой, - Да, наверное, "Ночь".
... и запел. Он пел, глядя на освещённый прямоугольник маленького окна, 
как на луну, и совсем забыл о своей притихшей соседке. И вообще ей внимания 
уделялось маловато: и бокал стоял пустой, и в разговоре почти не участвовала. Где 
уж ей слово вставить, когда Вовка так разошёлся. А её, похоже, это и не 
беспокоило. Сидела она и слушала. И смотрела ему в лицо. И не подпирала, 
кстати, манерно пальчиком подбородок или щёку. А потом и у неё мороз пошёл по 
коже. Потому что это уже не песня была, а стон... Третий куплет шёл речитативом, 
скороговоркой почти, и пел его Вовка, плотно нанизывая слова, с короткими 
вдохами между строчками. Эти вдохи звучали, как всхлипы, и до того органично 
вписывались в песню, что казалось - убери их, и чего-то будет недоставать. Ну, и 
слова, конечно. Боль, прощание - всё в них.
"... Ждёт отражения глаз твоих зеркало,
Чашка тоскует без губ твоих ласковых,
Жаждет подушка примять твои волосы,
А одеяло по телу соскучилось..."
... и дальше. Всё выше, всё громче, всё сильнее. Почти на крике... из груди, 
из истерзанного сердца:
"... Ночь, как паук свои сети раскинула.
Я погибаю! Скорее, любимая!.."
Эхо от этого крика, казалось, ещё металось по маленькой кухоньке, а уже 
пошёл медленный, минорный перебор и припев. Спокойно, тихо и как-то... 
обречено:
"... Ночь за окном, в сердце моём ночь.
Ты не придёшь, чтобы помочь..."
И снова слёзы, как дождевые капли струились по его щекам. А девушка, с 
трудом разорвав сцепленные пальцы, взяла бутылку вина, наполнила свой бокал и 
выпила залпом - совсем не по-женски. А потом она встала, подошла к Володе 
сзади и положила руки на его плечи. Очнувшись от этого прикосновения, он 
оборвал затянувшуюся концовку каким-то немыслимым аккордом и смущённо, 
по-детски шмыгнул носом.
- Вот так!
- Как же ты жил это время? - одна рука девушки гладила его волосы, а 
вторая - извечным, материнским движением скользнула по щекам и глазам, 
вытирая слёзы.
- А кто сказал, что я жил? - прошептал он, касаясь губами тонких нежных 
пальцев, - Я и не жил!.. Разве это жизнь?!
Неизвестно, произошло бы то, что случилось дальше, если бы не эти 
пальцы, не тёплая упругость груди, которой Вовка касался затылком, не 
дурманящий запах духов... Во всяком случае, за минуту, даже за секунду до этого, 
Володя ни о чём подобном не думал. Всё вышло само собой. Он поставил гитару у 
стены (уверенно, надёжно поставил), подхватил девушку на руки и понёс в 
комнату. И пальцы его в этот раз были ловкими и умелыми, словно он изо дня в 
день практиковался в раздевании женщин. И со шнурком проблем не было 
никаких, да и самого шнурка сегодня не было.
Владимир не был ни особенно ласков, ни особенно нежен, но и грубым или 
жестоким тоже не был, конечно. Он вёл себя скорее, как семнадцатилетний 
юноша: немного эгоистично - думая больше о себе, чем о женщине. Словно мстил 
кому-то... доказывал что-то... Несколько раз, забывшись, он назвал девушку 
Верой, а та не возмутилась, не оттолкнула, как обычно в таких случаях, поступают 
все женщины мира. А может просто её тоже звали Верой - не такое уж редкое имя. 
Познакомиться-то Вовка не удосужился.
Он утолил свою мужскую ярость, утопил её в теле покорной, как 
наложница, девушки и почти сразу заснул. Заснул без баранов и обратного счёта, 
глубоко и спокойно, может быть впервые за два бесконечных месяца. Он спал и не 
чувствовал, как девушка, приподнявшись на локте, долго и пристально 
разглядывала его, будто запоминая, или, наоборот, вспоминая. Она гладила его 
волосы, улыбаясь, проводила пальчиком по бровям, носу и приоткрытым губам. 
Он не чувствовал. Но стоило ей лёгким, почти невесомым движением 
прикоснуться к его груди, как Володя вздрогнул, заворочался и, бессвязно 
бормоча, перевернулся на живот, раскидав руки и ноги по... пустой постели.
Бархатисто-тёмную ткань ночного неба над спящим городом, прорезала 
яркая золотая искорка. Звёздочка упала... и ещё одна, и ещё... В этот момент 
обычно успеваешь только подумать, что нужно загадать желание. На само 
желание времени уже не хватает. И, наверное, в этом есть какой-то великий, хотя 
и грустный для человека, смысл. Иначе, за одну короткую звёздную ночь могло 
бы осчастливиться всё человечество, а так, к сожалению, не бывает... Обнимая 
рукой остывающую подушку, безмятежно спал Владимир, не подозревающий о 
том, что его заветное желание уже исполнилось. Он давненько не загадывал 
никаких желаний.
А на другом конце города, в районе малосемеек, в уютной комнате с 
фотографией на телевизоре, в этот момент вскинулась во сне маленькая девочка. 
Она рывком села на постели и, вытянув вперёд ручонки, будто пытаясь коснуться 
чего-то невидимого, произнесла громко, отчётливо и немного удивлённо: "Мама? 
Мамочка!" Спавшая рядом женщина, мгновенно проснулась, включила ночник и 
обеспокоено склонилась над девочкой. "Я здесь, милая, здесь. Спи, моя хорошая!" 
И вдруг женщина поняла, что обращаются не к ней. Она не обиделась, потому что 
была умной женщиной, потому что сама была мамой. Мягким движением (чтобы 
не разбудить, не испугать) она уложила девочку, укрыла лёгким одеялом и стала 
убаюкивать, поглаживая по голове. Глазами полными слёз, она смотрела на 
беззвучно шевелящиеся губы ребёнка и думала о себе, о девочке и о мужчине, 
который спал (а может и не спал) в квартире напротив. К сожалению, женщина не 
умела читать по губам, а девочка говорила и говорила...
"... Где ты была так долго, мамочка? Я тебя ждала и ждала. И папа ждал. А 
где это?.. Ты что, опять уезжаешь?.. Ты же сама говорила, я твоя родимая дочка! 
Мне плохо без тебя! Я очень скучаю... Да, большая, но мне всё равно плохо... 
Ладно... Мамочка, а можно пока тебя нет, тётя Надя будет моей мамой? Ну... 
понарошку? Она хорошая, правда! Я послезавтра чашку разбила, а она засмеялась 
и сказала... Ну, позавчера... Вот! Она засмеялась и сказала, что это хорошо и к 
счастью. Может нужно каждый день чашки бить?.. А что такое примета, 
мамочка?.. Она меня, правда, любит! Она смотрит на меня, как ты... и на папу 
тоже. Я уж знаю! А папа теперь работает, зарабатывает денежки. Он мне новую 
Барби купил, а в следующий раз мебель купит. И ещё, мамочка, он теперь совсем 
не бывает пьяный. Совсем-совсем! Только он долго грустный был, а вчера опять 
был грустный. Вчера? Правильно? Он сказал, что скоро мы вернёмся в наш 
старый дом. А мне уже и здесь нравится. Я со всеми подружилась, а Димка 
вообще меня защищает. Один мальчишка меня толкнул, так Димка его отлупил... 
Ну, не сильно, конечно. Просто по шее дал и пинка ещё по... ну, по попе. Так что 
мне и здесь хорошо, и в старый двор хочется. Даже не знаю как быть. Папа и 
мама... ну, тётя Надя... говорят, что мы будем ходить сюда в гости, чтобы я могла с 
ребятами поиграть. Вот! Что? Куда пора?.. А когда ты вернёшься?.. Я не плачу... 
Да, как плакать - так большая, а как спать ложиться - так маленькая. Всегда так!.. 
Хорошо... Я и не балуюсь!.. А откуда ты знаешь? Что ли тебе Димка сказал?.. 
Просто я такую жвачку раньше не пробовала, а он мне сам дал дожевать. Я же не 
просила!.. Ладно!.. Я помню, мамочка!.. За папой?.. А чего за ним приглядывать? 
Он на самом деле уже большой!.. Хорошо, хорошо! Ты всё равно приезжай 
побыстрее, ладно?.. Я тоже тебя люблю!.. Спокойной ночи!"
  Девочка улыбнулась во сне, повернулась на бок и задышала ровно и 
глубоко. А женщина ещё долго лежала с открытыми глазами. Ей было не по себе. 
Всё это время она никак не могла отделаться от ощущения, что в комнате 
присутствует кто-то посторонний.

На город, к восторгу влюблённых и удивлению случайных прохожих, 
непрерывным золотым дождём падали звёзды. Августовский звездопад... Но такой 
ночи не могли припомнить даже старожилы.

Дома у Владимира	10 августа	Утро

Наступившее утро было удивительным во всех отношениях. Владимир 
проснулся, привычно задержал дыхание, подождал несколько секунд и удивлённо 
открыл глаза. Боли не было! Он помнил все предыдущие шестьдесят дней, помнил 
про Веру, про вчерашний вечер и свои планы... Всё было, как обычно, но не было 
чугунной плиты на груди, и головные молотобойцы явно не спешили на работу. 
Что-то изменилось, сбилось в этом отлаженном пыточном механизме. "А 
девушка?" Володя осторожно повернул голову, затем рывком сел и огляделся. 
Вчерашней гостьи тоже не было. "Вот те на! Когда она выскочила? Как?" Он не 
был особенно расстроен и испытывал скорее удивление с изрядной долей 
облегчения: не надо ничего объяснять и извиняться. Всё это было глупо и 
ненужно. "Хотя, в постель тебя, дружище, силком никто не тянул. И всё же, как 
она ушла? Ничего не слышал! Хорош же я был!" Он смущённо оглядел своё голое 
тело, перевёл взгляд на аккуратно развешанные на спинке стула брюки и рубашку. 
"Хоро-о-ош! Ладно! Что уж теперь?"
Ощущение лёгкости во всём теле было таким забытым и непривычным, что 
даже пугало. Владимир пружинисто вскочил, потянулся и... увидел письмо. Лист 
бумаги, исписанный знакомым округлым почерком, лежал на столе, буквально в 
трёх шагах, но как сделать эти три шага, если сердце остановилось... Оно 
напомнило о себе последним болезненным ударом где-то в районе горла и 
решило, что сорока одного года непрерывной работы вполне достаточно: пора и 
отдохнуть. Нормальный здоровый человек не слышит своего сердца, не 
вспоминает о нём. Так, многоопытный пассажир привыкает к рёву самолётных 
турбин, но не дай Бог, ему "услышать" тишину! Потому что тишина несёт 
смерть!.. Сейчас было то же самое. Клиническая смерть... Сколько это длилось? 
Две секунды? Пять? Десять?.. А нужно сделать всего три шага.
Володя задержал дыхание, понимая (или догадываясь), что вдох, даже 
самый крохотный, разнесёт сердце не хуже динамитной шашки. Оставалось 
только молиться и он молился:
"Ну, же! Ну, давай, миленькое! Вчера нужно было, а сегодня этот номер 
совсем некстати. Давай-ка ещё немножко! Письмо почитаем, а там посмотрим. 
Лады? Ну, давай! Давай!!! Не спеша, потихонечку. Вот умница! Ну, ещё!"
Сердце отозвалось робким неуверенным ударом, после паузы "тукнуло" ещё 
раз, будто примеряясь, пробуя силы после короткого простоя, и, наконец, 
понеслось галопом, навёрстывая упущенное. Оно билось явно не так, - как старый, 
расхлябанный будильник, который вместо привычного "тик-так", ехидно 
выстукивает "так-тик". Казалось бы - мелочь. Днём и незаметно. Но ночью, 
хозяин такого хронометра, одурев от режущего уши диссонанса, вскакивает с 
постели, чтобы засунуть будильник под груду белья в шкафу или унести в другую 
комнату.
Ни частота пульса, ни его наполнение Вовку сейчас не волновали. Только 
письмо... Шаг... Ещё шаг. Уже видна заглавная буква "М", а дальше всё плывёт... 
Глаза слезятся, что ли? Он с облегчением ухватился за спинку стула, выдвинул его 
ровно настолько чтобы сесть, и тяжело опустился на сидение. Правая рука 
автоматически полезла в боковую тумбу стола в поисках лекарства, а глаза уже 
впились в письмо.
"Милый мой! Дорогой! Единственный!
Этого я и боялась, а лучшего ничего не придумала. Ты уж извини! 
Вовка! Таблетки в центральном ящике, под тетрадью!.."
Володя ошарашено посмотрел в открытый ящик тумбы, выдвинул его до 
конца. Лекарства не было... "Всё, брат, приехали!.." Он потянул на себя 
центральный ящик стола и под общей тетрадью сразу же нашёл стеклянную 
трубочку с валидолом. Вспомнилось, что сам положил её сюда пару недель назад, 
решив, что так будет поближе. "И вот на тебе! Положил поближе! Окочуриться 
мог запросто!"
О Вериной подсказке он старался не вспоминать и действовал теперь не 
спеша. Уж слишком ненормально всё было: и письмо, и ящик, и таблетки под 
тетрадью. Как там у Александра Сергеича? "Не дай мне Бог сойти с ума. Нет, 
легче посох и сума". Это точно!
Владимир тряхнул трубочку над открытой ладонью и положил в рот сразу 
две таблетки (выпало бы пять, загрузил бы все пять. Какая разница?!). Несколько 
раз глубоко вздохнул и, ощутив во рту бодрящий холодок, вернулся к 
прерванному чтению. В первый момент, он даже не поверил своим глазам. 
"Привидится же такое! Галлюники начались. Точно крыша поехала!" Не было там 
ничего о таблетках! Абсолютно ничего!
"Милый мой! Дорогой! Единственный!
Не вини себя, не казни за вчерашние вечер и ночь. Я так захотела. Моя 
работа! Извини за этот маскарад, но не знала я, как тебе показаться. А не 
увидеться с тобой не могла. Кстати, не завидую я той женщине, которая 
рискнёт стать твоей любовницей. Я тебя таким и не знала. Уж больно ты 
был холодным и... чужим. Ну, и правильно! Нечего чужих мужей соблазнять! 
Я сама себе вчера готова была глаза выцарапать. Ревновала, ей-богу!
Теперь о главном. Хотя, и не знаю как?.. Боюсь, что даже ты не 
поймёшь с первого раза. Ладно! Времени у нас много. Вечность впереди! Так 
что спешить некуда!
Меня действительно больше нет, милый! В этом ты не ошибся. Нет - в 
обычном, человеческом смысле. С того самого дня - с десятого июня. 
Подробности пока рассказывать не буду. Успеется... Подлость, жадность, 
трусость - все пороки против нас объединились. И, что обидно, совершенно 
случайно всё вышло... Попала я в нужное время в нужное место, а большего и 
не требовалось. Не я, так кто-то другой был бы. Хотя, от этого, конечно, не 
легче. А пострадали, как это частенько бывает, совершенно невинные люди: и 
моим крепко досталось, и тебе. О себе я уже не говорю... Так всё хитро было 
сделано, так подло... не подкопаешься. Поэтому я здесь. А вот как мне удалось 
"вернуться" - другой вопрос...
Помнишь, мы с тобой частенько спорили по поводу Бога? Ты ещё 
подшучивал надо мной... А спор-то был бессмысленным: какие аргументы мы 
могли друг другу предложить кроме своей веры или неверия? По правде 
сказать, доказательств у меня и сейчас нет никаких. Не видела я его, врать не 
буду. Но ведь есть кто-то или что-то, взвешивающий человеческие поступки 
и подводящий итоги. Кто-то же дал мне эти два дня, отправил меня сюда, 
чтобы закончить эту историю. И пусть, на мой взгляд, суд не был особенно 
справедливым: где-то слишком жестоко вышло, где-то, наоборот, - мягко (не 
всё от меня зависело), но об этом, наверное, не мне судить. Время покажет... 
И хватит об этом, любимый!
Ну, и самое трудное... Где я? Кто я? Понимаешь, милый, не подходят 
людские понятия и нормы для этого мира. Пространство, время... нет этого! 
Вернее есть, но оно... не главное, не определяющее... Только Свет! Как же это 
объяснить?.. Ты спросишь: "где?" Я отвечу: "Свет!" "Когда?" - тоже 
"Свет!" Мягкий, струящийся Свет! Всё просто, правда? Извини, но это 
действительно так! Свет, вечность, знание... От такого знания нормальный 
человек сойдёт с ума. Нельзя человеку знать, что с ним будет... с его 
близкими. Ненормально это, а здесь... вроде и не мешает. Помнишь, год назад, 
девятого, ты ходил ночью и признавался мне в любви. Без меня, конечно... 
Смельчак, ты мой! Хотя, я и так всё понимала, но не думала, что можно так 
красиво сказать. Никто мне таких слов не говорил! Никогда! А жалко!..
А насчёт того, что будет?.. Мы встретимся! Я даже знаю когда. И не 
моё письмо, ни мои просьбы ничего не изменят. Поэтому не буду и пробовать. 
Только ты не спеши! Я же сказала: время не имеет для меня никакого 
значения. Я могу ждать сколько угодно. Так будет! Мы будем вместе всегда! 
Помни об этом и не спеши! Я подожду!
Ты знаешь, если бы мне предложили выбирать, предложили прожить 
мою жизнь до конца, сыто и спокойно, но с другим человеком... я бы всё равно 
выбрала тебя и этот единственный год, несмотря на... несмотря ни на что. Я 
люблю тебя, Вовка! "Это так старо и так просто, а лучше всё равно не 
скажешь! Моя любовь моложе, чем любовь Джульетты... старше, чем 
египетские пирамиды". Помнишь? И ещё... Может, и не надо бы, но тогда не 
успела сказать и вроде как обманула... Ребёнка я ждала тогда. Нашего 
ребёнка. Мальчик был... Прости, милый, что не уберегла. Не я виновата! Но 
всё равно, прости!
Ну, вот и всё. Достаточно для первого раза. А за рассудок свой не бойся! 
Ты в полном порядке. Может - не такой как все, но иначе, я бы тебя и не 
любила. Я в начале письма отступила немного: уж больно ты бледный стал. 
Было там про таблетки. Было!
Я не прощаюсь. До свидания, родной мой! И помни, что я тебя люблю и 
жду.
Письмо это сбереги. Особенное оно - ты уже, наверное, и сам понял. 
Хотя... зачем предупреждаю? Ты ведь до сих пор все наши записочки хранишь. 
Милый ты мой, чудак! А теперь встречай гостя. Поосторожней с молнией, 
глупыш! Пока!

Услышав дверной звонок, Володя даже не удивился. "Я в полном порядке! - 
уверял он себя, прыгая на одной ноге и пытаясь одной рукой натянуть брюки на 
голое тело. Во второй руке он по-прежнему держал письмо, как единственное 
подтверждение своей умственной полноценности, - В полном порядке! (Какая 
молния?!) Если Вера говорит, значит так оно и есть! (Гроза будет, что ли?) Ну, 
"не такой как все", конечно. Чуть-чуть тронулся... Немножечко! Слегка! 
Хиленькая паранойя! Вялотекущая шизофрения! А почему, собственно, 
вялотекущая, а? Зачем филонить, зачем отставать от товарищей по палате? Нет 
уж! Паранойить, шизофренить - так на полную катушку! На все сто! Буду в 
дурдоме коллегам письма разносить с того света... Почтальон! Нет! 
Почтмейстер!!! Почтмейстер - это звучит гордо! "Мсье Бонопарт, -  вам письмо! 
Пляшите! А вам, мой фюрер, сегодня ничего. Не обессудьте! Пишут ещё, 
наверное". Интересно, кого там принесло? Архангел Гавриил наведался? Или кто 
там таких, как я, собирает? Кто? Санитары! Стоят, небось, два гавриила за дверью, 
что в высоту, что в ширину - одинаковые. Стоят, прислушиваются и рубашку для 
меня приготовили. Без всякой примерки, причём! Длинная такая рубашка, 
крепкая, и рукава длинные, чтобы за спиной можно было завязывать. Почему у 
санитаров рожи всегда такие мрачные, морщинистые и сосредоточенные? А 
челюсти, будто эти ребята ещё в утробе к жвачке пристрастились? Или это только 
в кино их такими показывают? Ладно, сейчас посмотрим".
Молнию на брюках Вовка застёгивал уже в прихожей. Опять пришлось 
задержаться, попрыгать, пошипеть от боли (вот тебе и гроза, и молния, балбес!). 
Нельзя застёгивать молнию одной рукой, да ещё на голом теле. Редко без травм 
обходятся такие эксперименты. Наконец, он открыл дверь. Ни архангела, ни 
санитаров... На лестничной площадке терпеливо стоял крестовский Игорь. 
"Игорёк", как называла его Вера. Владимир только кивнул в ответ на приветствие 
и, не добавив ни слова, вернулся в комнату. Игорю пришлось самому закрывать 
дверь. Разуваться и проходить он не стал: не приглашали, да и рассиживаться не 
собирался - на минуту заскочил. Он остановился на пороге комнаты и огляделся. 
Те же книги, фотография Веры за стеклом, "музыка" на столе... Ничего не 
изменилось, за исключением самого хозяина. Игорь даже не узнал его сначала. 
Седой весь и высох как-то... Сергей, вон, тоже похудел сильно - штаны болтаются, 
а Владимир именно высох... Скулы обтянуты, румянец нездоровый. "Ошибся 
шеф! Не забыл этот парень. Крепко ему досталось! Только глаза на лице и 
остались. А глаза - те..."
Игорь непроизвольно поёжился от пристального и чуть насмешливого 
взгляда Володи и, наконец, заговорил:
- Всё выяснилось. Не виновата Вера! Нашли её... Так что всё закончилось. 
Убили её... ещё тогда.
Владимир только кивнул, продолжая разглядывать гостя с насмешливым 
любопытством. Игорю стало не по себе и он заторопился:
- Александр Александрович передаёт вам свои извинения, - ничего 
подобного Крест, конечно, не передавал и даже не думал этого делать, так что 
Игорь импровизировал. Но он счёл вполне разумным, что извиниться перед этим 
человеком будет не лишне. Это самое малое, что они могли сделать. - Похороны 
завтра, в два, на старом кладбище. Так что... Не умею я соболезнования говорить, 
тем более, что сам вроде как участвовал... Поверил ведь! Не держите зла, Володя! 
Действительно, не очень всё вышло.
- Да, пожалуй! - Владимир согласился легко и буднично, словно они 
говорили о погоде, - Не очень! Наломали вы... Но теперь всё выяснилось! Всё!
Неожиданно он улыбнулся, и от этой улыбки Игорь попятился к выходу. 
Владимир не стал провожать гостя. Теперь он был уверен, что письмо ему не 
пригрезилось, а значит с его рассудком действительно всё в порядке. Игорь, 
который спускался по лестнице, прыгая через две ступеньки, был в этом далеко не 
уверен.


Старое кладбище 	11 августа	14.00

Похороны, как и распорядился Крест, проводились по высшему разряду. 
Один тот факт, что хоронили Веру на старом кладбище, для посвящённых людей, 
значил очень много. Это кладбище было официально закрыто для захоронений 
ещё лет пятнадцать назад, хотя свободные местечки тут ещё были. И держались 
они для самых уважаемых "покойников" города. Лет на двадцать вперёд очередь 
растянулась. За такое время, понятно, не все претенденты удерживались в 
"уважаемых", так что в очереди, нет-нет, да и возникали пробелы. И ждали их с 
нетерпением. Вот так и Вера удосужилась этой чести. По блату, можно сказать. 
Землица здесь стоила не меньше, чем на центральных улицах Нью-Йорка или 
Токио. Кладбище, действительно, было красивым, зелёным. Ну и к тому же 
считалось престижным и уютным. Хотя, как кладбище может быть уютным? Бред 
какой-то! Уютное кладбище! Уютный морг!
Игорь нашёл-таки "любителей похоронить" у себя в офисе. Те уже "Бюро 
ритуальных услуг" подключили и развернулись вовсю. Игорь только диву 
давался, глядя с какой помпезностью, совершался последний для Веры ритуал. Ну, 
цветов, венков - море. Понятно! Поп-батюшка со своей командой целый автобус 
занял - тоже понятно! Как же - по высшему разряду и без церковного обряда? 
Сейчас даже открывающиеся пивбары освящают. Святое дело! Но когда траурный 
кортеж тронулся, и процессия растянулась на целый квартал, а в голове и хвосте 
колонны замерцали мигалки патрульных машин ГАИ, и вся эта "кавалькада" 
заревела, загудела клаксонами на разные голоса, Игорь схватился за голову. 
"Зачем всё это?" Он знал, что для поминок был арендован большой зал 
центрального ресторана. Но дело было вовсе не в ненужных расходах. Если бы это 
могло помочь Вере, он бы сам, на свои деньги, отыскал и нанял в компанию к 
православному батюшке ещё и кюре с раввином. "А теперь-то зачем? Будто свои 
грехи замаливаем! Откупаемся!" Но не вмешиваться же теперь! И он махнул на 
происходящее рукой. Смирился.
Минут пятнадцать прошло, пока людская река просочилась через ворота 
кладбища, протекла по узким дорожкам и окружила кольцом свежевырытую 
могилу. Места всем, конечно, не хватило и люди заполнили узкие проходы между 
соседними оградками и памятниками. Стоящим сзади ничего не было слышно и 
видно, но никто не уходил. Шестеро бывших Вериных сослуживцев-мужчин 
поставили закрытый гроб на специальную подставку. Оркестр, оставшийся на 
центральной дорожке, заиграл траурный марш. Вот-вот должны были зазвучать 
прощальные речи. Батюшка торопливо выстраивал своих певчих.
Сергей стоял в нескольких шагах от гроба, поддерживая под руку, 
безутешно рыдающую Галину. Рядом, обнявшись, стояли матери: его и Веры. Обе 
- невысокие, худенькие, полностью в чёрном. Только платочки в руках белеют... 
Стоит одной всхлипнуть, вторая тут же вторить начинает. Раньше-то особо 
дружны не были, встречались всего несколько раз, а сейчас, вот, породнились... 
Перед Вериной матерью Сергей испытывал особенную неловкость: два месяца 
молчал. Хотя, что он мог написать? Телеграмму дал девятого вечером. И вот, 
прилетела, а дочку даже не увидела... Вон, только на памятнике мраморном. На 
века сделана фотография: напыление или гальваника... Вера улыбается... И всегда 
теперь будет улыбаться...
Сергей скрипнул зубами и отвёл взгляд от памятника. Справа, большой, 
плотной группой стояли Верины сослуживцы. Почти все женщины плачут... 
Впереди, почти на краю ямы, мрачный и неподвижный директор. Губы беззвучно 
шевелятся... "Речь репетирует, что ли? Интересно: будет говорить? И о чём? Какая 
она хорошая была? Навсегда останется в наших сердцах? А как же "шлюха"? А 
"хахали"? А "бабки"? Да, нелегко тебе придётся, Сан Саныч! И за телохранителей 
не спрячешься!"
Тут и там, в окружающем могилу людском кольце, взгляд Сергея 
выхватывал знакомые лица: соседи, Верины подруги, общие знакомые... Он с 
удивлением узнавал людей, с которыми не виделся уже несколько лет. С 
некоторыми даже семьями дружили, до тех пор, пока он не... пока семья была. И 
вот пришли... Мужчины подходили к нему, пожимали руку, говорили 
приличествующие случаю слова и, после молчаливой, натянутой паузы, смущённо 
возвращались на свои места. Сергей не мог отделаться от ощущения, что ищет в 
толпе кого-то конкретного, но никак не мог сообразить - кого именно. Он 
досадливо пожал плечами и, опустив голову, вернулся к своим невесёлым мыслям.
На кладбище он был один: без Светки и, конечно, без Нади. Дочке об этом, 
вообще, пока знать незачем, а Надя... Наде ничего объяснять не надо. Когда он в 
тот вечер, девятого, увидел слёзы на её глазах, это было выше его понимания и, в 
то же время, приятно почему-то. Сам он плакать не мог. Они не обсуждали планов 
на будущее, ни о чём не договаривались, понимая друг друга без слов. Вполне 
естественно, что в тот же вечер он опять перебрался в свою квартиру. Светка у 
Нади оставалась, и сам всё свободное время у неё проводил, но спать шёл к себе. 
И не из-за злых языков или предписанных правил, а просто оба понимали, что так 
сейчас лучше и... честнее, что ли? И когда им снова быть вместе - через неделю 
или через месяц - время покажет и... сердце подскажет. Так что с Надей вопросов 
не было. С собой бы разобраться!
В первую же ночь (с девятого на десятое), под утро, ему снилась Вера. Сон 
был таким "живым", таким явственным, что Сергей проснулся. И не забылось 
ведь ничего, как это обычно бывает. Он долго лежал, вспоминая каждое Верино 
слово, каждый жест. Давно они так по-доброму, по-дружески не говорили. Много 
лет... И осталось у Сергея от этого разговора ощущение чистоты и... потери. 
Простила его Вера и счастья пожелала. И странное дело... В этом сне, каким-то 
образом, и Надежда присутствовала, только за кадром где-то. Вера будто даже по 
имени её упомянула и тоже по-доброму, благословляя... Совсем это непонятно 
было: по времени не сходилось. Незнакомы они были... Да и где это видано, чтобы 
жена желала мужу счастья с другой женщиной? Хотя сон - он и есть сон!
Сергей с тоской посмотрел на роскошный гроб, около которого суетился 
священник. Похоже, половина церемонии уже прошла. "Прости меня, Вера! Если 
бы я мог с тобой поменяться, то... ей-богу! Целая куча "если" да "бы". Если бы 
всё по-хорошему с самого начала... если бы не запил, не загулял... если бы не 
потерял работу, ну и заработок, понятно... и не пришлось бы тебе мыкаться... и не 
попала бы ты в эту фирму... и не лежала бы сейчас... Прости! И за сегодняшние 
мысли прости! И прощай!"
А мысли у него, действительно, были необычными. Странное чувство он 
испытывал в эти два дня. Не облегчение, конечно, нет! Но, будто со смертью 
Веры, с её уходом, кончалась вся его предыдущая жизнь... Тёмная жизнь, 
неправильная, дрянная. И начиналась новая... А какой она будет, зависит теперь от 
него самого. А жить надо! Ради дочери, ради Нади... Так что, прости, Вера!
Галина внезапно уткнулась лицом ему в плечо, заревела навзрыд. "Вот и 
здесь тоже наломал дров, - подумал Сергей, успокаивающе поглаживая девушку 
по спине, - Сколько ещё таких ошибок расхлёбывать придётся? За что я на неё 
окрысился тогда? Она, дурёха, похоже, о Вере больше беспокоилась, чем я".
С Галкой он встретился ещё вчера, когда заходил на прежнюю квартиру 
забрать тёмный костюм и кое-что из вещей. Квартира была в полном порядке. 
Чистенько, всё на месте. Даже вещи в шкафу аккуратно разложены. Перебираться 
сюда Сергей пока не собирался. Тем более, что подъехавших родственников 
пришлось разместить здесь. И Светку не приводил, хотя, и бабушки, и Галка очень 
хотели её видеть. Объяснил, что к чему - поняли. Всё успеется после похорон. А 
то начнутся слёзы, причитания: "Сиротка! Горемыка!" Нечего ребёнка пугать. И 
мать хотелось с Надеждой познакомить. Но это тоже потом. Успеется!..
Он ещё раз оглядел кольцо застывших в скорбном молчании людей и, 
наконец, вспомнил, понял, кого он неосознанно высматривал всё это время. Он 
никогда не видел этого человека, но узнал сразу... Седой мужчина, 
приблизительно его роста, в чёрном костюме, стоял почти напротив, с букетом 
кроваво-красных гвоздик. Так вот он какой! Сергей не чувствовал к своему 
недавнему сопернику (Вериному "хахалю", как в своё время выразился Крест) ни 
ревности, ни злобы. Нечего им теперь делить! Скорее он испытывал любопытство 
и, как не странно... уважение. Если Вера в нём что-то нашла, если полюбила, 
значит, он того стоит. "А видок у него, конечно... Хотя, я и сам, наверное, не 
лучше выгляжу". Лицо у мужчины было бледным, отрешённым, и только глаза 
горели нездоровым, лихорадочным огнём.
Владимир, почувствовав пристальный, настойчивый взгляд, поднял голову. 
Их глаза встретились...
Тут, наверное, стоило бы написать, что их взгляды скрестились как шпаги, 
высекая искры. Звон, молнии... Настоящая дуэль титанов... Но ничего подобного 
не было. Мужчины смотрели друг на друга спокойно, оценивающе и... с 
сочувствием. Им, действительно, нечего было больше делить. Их объединяла 
любовь к одной женщине, а разделяла яма двухметровой глубины, десятилетняя 
разница в возрасте и настоящая пропасть в дальнейших планах. Один собирался 
строить новую жизнь, а второй... Второй не знал, как отделаться от прежней...
Они одновременно опустили глаза к земле, будто отвесив друг другу лёгкие 
поклоны.
Владимир добирался до кладбища на автобусе. К началу церемонии опоздал. 
Хотя, как можно опоздать на кладбище? С трудом, но довольно бесцеремонно, 
протолкался сквозь густую толпу и встал у самого гроба. Верину мать узнал 
сразу... Даже сквозь застывшую маску скорби, на лице пожилой женщины 
явственно просматривались милые черты. Особенно глаза... "Так и не довелось 
познакомиться". 
Он встретился взглядом с Сергеем и понял, что тот его узнал. "Подойти, что 
ли? А что я ему скажу? Осиротели мы с тобой, брат! Обнимемся, похлопаем друг 
дружку по плечам, всплакнём... Разве только про письмо?.. Да нет, если бы Вера 
посчитала нужным, то сама бы весточку подала. А может так оно и есть?"
Володя опустил глаза, посмотрел на рыжеватый комок земли у своих ног. 
Его вдруг охватило ощущение нереальности происходящего. Такое впечатление, 
что на его глазах разыгрывалась сцена из спектакля, и все актёры безбожно 
фальшивили. Фарс! "Гроб-то, какой! Словно из цельного куска дерева сделан! Из 
дуба!.. Ни одной щелочки. И кисти по углам: тяжёлые, золотистые... А зачем?!" 
Как и Игорь, он не понимал всей этой помпы, но по другой причине. Он не 
понимал, зачем собрались все эти люди? Кого хоронят-то? Кого отпевают? Веру?! 
Да она живее их всех вместе взятых! В кармане пиджака у него лежало письмо. 
Странное письмо... живое! В нём жила Вера! Она разговаривала, отвечала на 
вопросы, шутила, смеялась... Вчера, Владимир перечитал письмо несколько 
десятков раз. И сегодня до обеда... И каждый раз текст был новым. Его бы воля, он 
бы вообще от письма не отрывался... Вера не давала. Тормошила, заставляла 
делами заниматься... Даже про суп подсказала: забыл посолить, балда! Она и на 
работу его завтра погонит. С неё станется! Хотя зачем ему теперь эта работа? 
Зачем всё, если она ждёт?! Так, нет же! "Не спеши, милый!" Ладно, не будем 
спешить! Вот только в сквер она ему ходить не запретит! Хоть и пишет Вера, что 
"здесь" они больше не встретятся, а вдруг? "Нет уж! Похожу! И не пропущу 
теперь! Узнаю сразу!"
Володя пришёл в себя, почувствовав настойчивое подёргивание за рукав. 
Похоже, уже давненько дёргали... Рядом стояла крепенькая бабка в чёрном 
платочке, шепелявила что-то. Из кладбищенских "завсегдатаев". Знаете, наверное, 
постоянно такие на кладбище ошиваются. И не только бабки, конечно. Цветами, 
венками промышляют... Долго ли ленточку снять? И на рынок. Товар свеженький, 
высшего качества - чего добру пропадать? А то, глядишь, угостит кто, да и 
граненым стаканчиком с могилки после ухода родственников, эта братия не 
брезгует. Ну, и поминки, понятное дело! Кинул горсть землицы в могилку и в 
автобус. С поминок-то редко выгоняют. И так, бывало, эти "скорбящие" после 
третьей-пятой стопки разойдутся, что могут и песню за столом грянуть, если их 
вовремя не одёрнуть. Вот и стояла такая бабка возле Володи, дёргала за рукав, а 
глядела уже испуганно: "Не слышит, сердечный, ничего. Не видит. Сам, как 
покойник!"
Владимир попытался сосредоточиться и вникнуть в бабкино шипение.
- Что?
- Ты что, милок? Бога не боишься? Ты чего ж пять цветков принёс? Скинь 
один! Нельзя пять! Четыре можно, шесть, а пять никак нельзя! Скинь, говорю!
Глаза бабки полыхали праведным огнём. Володя испуганно вырвал свою 
руку и, пятясь, отошёл на несколько шагов. Никогда не крестился, а сейчас чуть 
было... Он так и не понял, чего добивалась эта сумасшедшая. Он вообще ничего не 
понимал. Фарс продолжался. Актёры старались вовсю. Мужчины изображали 
скорбь, склонив головы. Женщины плакали... Крест с компанией, мать Веры, 
священник, Сергей, Галина... "А я-то, что здесь делаю? Домой надо! Там можно 
читать. Там Вера!.." 
Он решительно обошёл опешившего батюшку, чудом избежал удара кадила 
и, положив свой букет на крышку гроба, пошёл прочь.
Веры здесь не было! А значит и ему делать нечего!..

 
ЭПИЛОГ

Так и хочется начать: незаметно в город вошла осень, а её сменила долгая 
зима... Но понятия природного времени, обусловленного вращением Земли вокруг 
Солнца и собственной оси, совершенно несопоставимы с человеческим 
восприятием данного феномена, когда время, то летит со скоростью курьерского 
поезда, то застывает подобно лаве... Оно обладает способностью растягиваться и 
сжиматься: счастливый день пролетает как минута, а минута боли, кажется 
вечностью. Поэтому скажу просто: прошло около восьми месяцев. Наступил 
апрель.
Происшедшие в прошлом августе события, ставшие уже историей, привели 
к некоторым переменам. В городе побывало несколько авторитетных комиссий 
разного ранга. Они разбирались, выносили решения... Полетели головы и погоны в 
милиции, вернее, были произведены кадровые перемещения вверх и вниз. Заметно 
обновился состав горсовета и, как круги по воде, перемены прокатились по всем 
структурам власти, включая налоговые инспекцию и полицию, гороно и 
жилуправления, всё больше затихая, отдаляясь от эпицентра. До простого люда 
они не дошли вовсе.
А в остальном всё шло без изменений, то есть в худшую сторону. Город 
агонизировал, как большой, смертельно раненый зверь. Он давно уже махнул 
рукой на юных свежеобритых вандалов, ломающих скамейки, бьющих фонари и 
разрушающих всё, что попадётся под руку. Ему не до этого. Ещё совсем недавно 
(что такое для города десять лет?) он быстро рос и наливался силой, а сейчас, как 
внезапно парализованный человек, город с удивлением и ужасом чувствовал, как 
немеют и отказывают его послушные сильные мышцы: завода и фабрики, школы и 
больницы. Город умирает...
Даже в войну работали школы, а сейчас учителя, доведённые до отчаяния 
своей нищетой, объявили забастовку. Молодой врач, приехавший на "скорой" по 
срочному вызову к тяжёлому больному, может в лучшем случае измерить 
давление и, уже не краснея, сказать: "Я могу отвезти вас в больницу, если... если у 
вас есть деньги". Отправляясь в больницу, нужно учесть и иметь всё: капельницу, 
шприцы, плёнку для рентгеновского снимка, лекарства, одежду, питание... Чтобы 
сделать простой анализ крови, нужно принести вату и спирт. Прокалывают палец 
пока бесплатно! Любая серьёзная болезнь, может даже грипп, грозит выкосить 
тысячи и тысячи людей, как в старые добрые времена чума или холера, из-за 
неспособности приобрести лекарства.
А люди?.. Люди живут своими радостями и горестями, пытаясь выстоять в 
этом сумасшедшем, вставшем на дыбы мире. Они, как и все мы, стараются 
сохранить и защитить свой мирок, накормить детей, просто выжить... Знаете 
древнее китайское проклятие? "Чтоб ты жил в эпоху перемен!" Вот уж воистину! 
Спасибо китайцам! Но нас-то за что?!
Сколько жён, разливая вечерами по тарелкам жидкий суп, смотрят на своих 
мужей со страхом и отчаянием. А мужья, опустив глаза на свои большие, сильные 
руки, силятся понять: почему эти руки никому не нужны? Почему он - мужчина, 
кормилец семьи, честно делая своё дело, уже который месяц не получает зарплату, 
а сытые дядьки по телевизору бесконечно принимают очередные поправки к 
очередной статье очередного закона? Почему он полгода не может уплатить за 
квартиру, должен за детский сад, не может прокормить семью в конце концов, а 
каждый вновь избранный верховный совет начинает свою деятельность с вопросов 
о депутатской зарплате и депутатской же неприкосновенности. Ответов он не 
находит, потому что их попросту нет! А жёны, доведённые до отчаяния видом 
растерянных, отупевших от этого непонимания мужей, срывают свою злость на 
детях, побледневших за долгую голодную зиму от авитаминоза... На детях, 
которым некуда спрятаться, нечем играть и... нечего есть! А по ночам эти жёны, 
они же матери, ревут, кусая подушки и вспоминая огромные, обведённые 
тёмными кругами глаза ребёнка, который тоже не понимает - за что мама на 
него кричит? И мама плачет ночью от бессильной злобы на себя и на всю 
проклятую жизнь.
Но человек, как известно, жив надеждой. И люди ещё надеялись, и, как  не 
странно, жили... Кто-то хуже, кто-то лучше.
Между кланами Креста и Султана снова воцарилось зыбкое равновесие, с 
заметным приоритетом Креста, конечно. Правда, после тех событий, в городе 
обосновалась команда крутых ребят из области. Они сняли домик под офис, 
учредили фирму и теперь получали положенный кусок пирога прямо на месте, 
заодно осуществляя "отеческий" контроль над пошалившими ребятишками. Новая 
фирма росла незаметно, но уверенно. Там киоск за неуплату долга оттяпали, там 
прикупили. Павильончик, магазинчик, пивбар, ресторан... И пошло-поехало. 
"Цивилизация пришла, бабуля", как говаривал в своё время Сан Саныч.
Сам Крест за это время заметно сдал. Сердце - не шутка! Всё больше дел он 
доверял Игорю, отдавая ему свои связи и отлаженные каналы. Игорь собирал 
вокруг себя единомышленников - молодых людей с образованием и желанием 
работать. И мечта у него была. Хотелось открыть "совместку" с западной фирмой 
по производству видеотехники или компьютеров. Что-нибудь солидное, одним 
словом. Да, чтобы хитрить, ловчить не нужно было, чтобы работать честно и 
открыто. Он и в помощи-то не нуждался, не мешали бы только. Не давили... 
Может ещё и получится. Не навек же этот бардак, в самом деле!
Тот, кто знавал Султана год назад, сейчас мог бы запросто пройти мимо него 
на улице, не узнав... Половина от Султана осталась: высох и как-то съёжился. 
Дорогонько ему та августовская история обошлась - во всех отношениях. Деньги 
он привёз сам в тот же день, и "мерседес" не подвёл. С месяц улаживал с властями 
последствия того погрома. Ничего, обошлось! Пуще властей он боялся, как бы 
слухи не поползли по "другим" каналам. Но и здесь обошлось. Все посвящённые в 
эту историю молчали. За болтовню в таком деле не только место, но и голову 
потерять можно. Так что, вроде бы всё для него закончилось благополучно. И 
работал он по старинке, цепляясь за старый и верный рэкет, валюту, проституцию 
да мелкую торговлю. Не хотел он, в отличие от Креста, понимать и соглашаться, 
что их золотое времечко уже миновало. Как и всем пожилым и полным людям, 
резкая потеря веса на пользу ему не пошла. Кожа, давно потерявшая эластичность 
и упругость, никак не хотела натягиваться и свисала складками в местах прежних 
жировых накоплений. Нелепо выглядел Султан. Грудь почти впалая, а через 
поясной ремень переваливается то, что раньше животом было: будто несколько 
горстей дроби в рубашку насыпали. Лицо - дряблое, морщинистое, и щёки, как у 
бульдога свисают. В общем, дошёл Султан. Но и это ещё не самое страшное. 
Поведение у него разительно изменилось. Бояться он стал чего-то, от малейшего 
шороха вздрагивал, озирался постоянно, руками отмахивался, вслух разговаривал. 
К нему уже без стука заходить перестали: можно было директора на столе застать 
или с такой бессмысленной физиономией, что мороз по коже шёл. Хотя, пил он 
всё это время, не переставая. Может просто белая горячка началась?..
Михалыча, с того самого дня, никто не видел. Ни слуху, ни духу... Крест до 
сих пор его разыскивал по своим каналам, а эти каналы не хуже уголовного 
розыска работали. Не такой человек Михалыч, чтобы к станку встать, а жить-то 
надо. Должен он был рано или поздно за старое взяться и "засветиться". Но пока 
ничего. Может, настиг его где-то Лёва?.. Сцепились два старых матёрых волка и 
сгинули оба. Лёва-то тоже с тех самых пор весточки о себе не подавал. А скорее 
всего, постигла Михалыча участь Славки Трефилова. Скажем, самолёту, в котором 
он летел спокойненько и заигрывал со стюардессой, вздумалось вдруг 
раствориться в воздухе, и отправился удивлённый Михалыч вниз, с ускорением 
девять и восемь десятых метра в секунду, хватая ртом разреженный воздух и вопя 
во всё горло. Или, добравшись до крупного города и чувствуя себя вполне 
спокойно в миллионном людском муравейнике, вместо уютного вагона метро, он 
оказался на рельсах в десятке метров от встречного состава и успел увидеть 
только удивлённые глаза машиниста в ярко освещённой кабине локомотива. Чего 
гадать? Пропал Михалыч. Как сквозь землю провалился. И скорее всего, так оно и 
есть...
Сергей со своим семейством вернулся в прежнюю квартиру ещё в прошлом 
сентябре. Сейчас Светка уже не говорит "мама Надя". Просто "мама". Отец 
удивлялся и даже расстраивался иногда, что она так легко и быстро позабыла 
мать. А может оно и к лучшему? Особого огня в отношениях Сергея и Надежды не 
было. Но было нечто большее, что обещало сделать их союз долгим и надёжным. 
Уважение, понимание, благодарность... Может это и есть любовь? Вот уж, 
воистину, встретились два одиночества... Те два месяца связали их крепче, чем 
брачное свидетельство и церковное венчание. Да и Светка для обоих была, как 
свет в окошке.
Галина выскочила замуж за крестовского "лейтенанта" Юрку. Впрочем, 
этого и следовало ожидать. Ни с кем в офисе она так не цапалась и не ругалась, 
как с Юркой. Так что всё правильно! Другое не сходилось. Свадьбу в феврале 
сыграли, а в мае она уже в декрет собиралась. "Вечно ты спешишь, егоза! - 
ехидничал Сан Саныч, - Скороспелка!"
Ну, кто ещё?..
Та Матрёна с малосемейки, к концу прошлого летнего сезона, потеряла 
четыре килограмма веса. Не от переживаний, конечно (какие у "простейших" 
волнения?). Потом вышли килограммы, да и не "естся" в жару - "аппетиту нема!" 
За зиму набрала шесть... Так что, у неё всё в порядке. Своего "тореадора" 
Матрёна, по-прежнему, держит в норме - в весе "пера".
Кузьмичу (помните "слепого" нищего) живётся теперь, пожалуй, даже 
лучше. Каждую неделю он "отстёгивает" новому "хозяину" строго определённую 
сумму, а не половину выручки, как раньше Мишке. Конечно, день на день не 
приходится, но материально Кузьмич только выиграл.
Ну, вот вроде и всё. Ах, да!.. Владимир!..
Если вы пройдёте по "тому" скверу в четверть шестого вечера, то почти 
наверняка увидите одинокого, немного неуклюжего, будто неуверенного в себе, 
мужчину. Он почти совсем седой, и, может поэтому, его лицо выглядит молодо и 
как-то по-мальчишески. Неважно, читает он, просто сидит или ходит, время от 
времени он смотрит в конец аллеи. И ждёт...
И если вы женщина и вам от двадцати до тридцати пяти, то лучше пройдите 
мимо него не останавливаясь. Нет, он не маньяк и не сумасшедший. Его нечего 
бояться, хотя поведение этого мужчины может показаться странным, если не знать 
всей этой истории.
Потому что, если вы остановитесь или просто замедлите шаг, то он встанет, 
сделает шаг навстречу и спросит удивлённо и умоляюще: "Вера?!" И в его 
глазах вспыхнет такая надежда, что у вас может не хватить сил отказаться. А 
ещё, если вы Настоящая Женщина, вы увидите в этих огромных измученных 
глазах то, чего не уничтожить никакой мафии, не сломать никакому государству и 
правительству. Даже нашему... Вы увидите в них любовь...

*  *  *  *  *

Он умер в районной больнице в середине июня, тихо и незаметно. Его 
"шпиговали" лекарствами, кормили внутривенно, как говорится - делали всё 
возможное. Заходили проведать сослуживцы, соседи. В какой-то момент, уход за 
ним стал и вовсе "материнским", заботливым. Пожаловал сам начальник 
отделения. Видно, здоровьем Владимира заинтересовался кто-то помимо 
знакомых. Кто-то повыше или покруче... Ему было всё равно.
Старенький врач-невропатолог часами просиживал у его кровати, упорно 
пытаясь разговорить: "Ну, что ты делаешь, парень? Куда спешишь? Кто тебя там 
ждёт?" Врач смотрел на светлую улыбку больного и начинал злиться: "Из-за 
бабы, что ли? Да ты посмотри вокруг, чудак! Сколько их! Тоже мне Ромео!" Врач 
вскакивал и уходил, сжав свои маленькие кулачки в карманах накрахмаленного 
халата, по-стариковски ворча и ругаясь себе под нос. "Чудак" просто не хотел 
жить! Врач не понимал этого, злился и... завидовал.
Владимир так и умер, угас с тихой улыбкой, глядя в открытое окно на 
бушующую летнюю зелень и двух непосед воробьёв, прыгающих на подоконнике. 
Умер, как будто уснул с открытыми глазами. Он был счастлив...

*  *  *  *  *

В больнице мы и познакомились. Неделю провели в одной палате: я 
тривиальным радикулитом, а он... Бог знает, какой ему диагноз вкатали? 
Пришлось, наверное, эскулапам попотеть, смекалку проявить. Тут уж стандартное 
ОРЗ никак не подходило, и "угасание" не напишешь - не по научному как-то! 
Придумали, конечно, что-нибудь... Может "сердечная недостаточность"?.. Не 
знаю! Да и не о том речь. 
Потом (это как раз совпало с началом "материнского" ухода) меня перевели 
в общую палату, а он остался один. Умирать остался...
Я по-прежнему заходил к нему, чтобы поболтать. Друзьями, конечно, мы за 
это время не стали, но вряд ли я его когда забуду. Удивительный был человек во 
всех отношениях, но как бы это сказать, не от мира сего, что ли? Не вовремя он 
родился, а может и не в том месте. Слишком жестоким оказался для него наш мир, 
слишком негостеприимным и расчётливым. Не любят так сейчас и от тоски не 
умирают. Ведь, если вдуматься, это действительно история о Ромео и Джульетте, 
только современных... Старая и новая, вечная сказка с трагическим финалом. 
Грустно, конечно. Но странное дело... Ощущение у меня осталось от этой истории, 
как эхо... Эхо от чистого, пронзительного звука трубы в тихий вечерний час...
Рассказчиком Владимир был отменным. А чувство юмора просто 
непостижимое. Я всегда считал, что знаю толк в этом деле (за словом в карман 
никогда не лез), но Володю раскусил не сразу. Но зато уж потом... Разговор с 
таким человеком это, как изысканный обед для гурмана. Наслаждение... С самым 
серьёзным видом он мог рассказывать что-то весёлое и, наоборот, о вещах 
грустных, даже трагических, говорил с иронией и лёгкой улыбкой, каким-то 
удивительным образом, находя в них смешные стороны. Ну что, казалось бы, 
смешного можно сказать о кладбище? А про эти ночи бессонные, про обратный 
счёт и баранов? Вроде и смеяться неловко, сам знаю, что это такое: и хоронить 
приходилось, и бессонницей мучиться, а от улыбки не удержишься. Вряд ли мне 
удалось сохранить и передать его стиль и манеру изложения. Честно говоря, я и не 
думал тогда о книге: заметок не делал, не запоминал специально. Просто впитывал 
услышанное, как губка... Это Владимир сам предложил, узнав о моих 
литературных пробах. Но это я уже вперёд забегаю.
А рассказал он эту историю раньше, когда мы ещё вдвоём в одной палате 
лежали. Целый день рассказывал, и потом мы постоянно к этому возвращались. 
Признаюсь, когда он дошёл в своём повествовании до "возвращения" Веры, 
сомнения у меня большие появились в его, ну... в психике. А потом... поверил! И 
вы бы поверили, точно говорю! И дело ту не в обаянии рассказчика и не в его 
умении убеждать. Думаю, ему вообще было наплевать - верю я ему или нет... 
Рассказывал и всё... А доказательство было... Письмо! Откуда, по вашему, Володе, 
ну и мне в свою очередь, известны все эти мысли и переживания героев? А что с 
Верой было? Всё из письма! Владимир с ним, как с живым человеком 
разговаривал и не расставался ни на минуту: или в руках держит, или в кармане 
пижамы, а на ночь под подушку клал. Читал он мне его не раз, но в руки не давал, 
говорил - бессмысленно. Это я уж потом понял.
В том, что он читал вслух, для меня - не было ничего личного. Письмо 
отвечало на любые наши вопросы, иной раз настолько заумные, что и ответ-то 
проверить невозможно. С утра Вера мне приветы передавала: познакомились, 
можно сказать. Володя как-то заметил, что это она для меня так чинно и 
благородно выводит, а ему может такое написать, что в жар кидает. Сказал и, 
заглянув в письмо, воскликнул со смехом: "Ну, не буду! Молчу!" Понятно, что 
это не доказательство. Можно и выдумать всё, и сыграть. Но вы представьте себе 
сумасшедшего, который с одного листа, без запинки, десять раз подряд, читает 
десять разных текстов. И не бессмысленный набор слов: иной раз на наши 
"технические" вопросы, Вера выдавала такой мудрёный ответ, что некоторые 
слова Володя по слогам произносил. Тоже можно сыграть? Ладно! Вещи он такие 
обо мне из письма выуживал, которых моя жена не знает. И слава Богу! Тут уж 
меня в жар кидало! Куда там цыганкам-гадалкам! Володя мог запросто сказать, 
что у нас будет на обед через три дня. Хотя и это, конечно, не аргумент: меню в 
больнице разнообразием не блещет. Ну, тогда вот аргумент посолиднее: он назвал 
имя, рост и вес моего племянника (сестра у меня в Казахстане. Давненько уже). 
Мог узнать каким-то чудом? Ну, теоретически мог, конечно... Но штука в том, что 
племянник-то этот только через два месяца родился. Володи тогда уже  не было.
Не знаю, удалось ли мне убедить вас - не сидели вы с ним, в глаза не 
смотрели, но я поверил... Жалко, что поздно. Мало я узнал, мало запомнил. Да и 
не подумал бы никогда, что с ним такое случится... Он и в последний день 
весёлым был, светился весь...
Владимир и умер-то не как все. Обычно под утро "отходят", а он - средь 
бела дня, во время послеобеденного отдыха. Вот уж воистину "мёртвый час"1 Я 
узнал об этом только под вечер. Зашёл, как всегда поболтать, а там уже и постель 
поменяли, а санитарка блеск наводит. Знакомый конверт лежал на подоконнике. 
Где уж Володя его откопал? Ещё бывший, союзный... Авиапочта. Сознаюсь 
честно: стащил я его!..
Теперь письмо у меня. Может и ещё на Земле есть такие письма? Не знаю. 
Если верить Владимиру (а я верю!), то оно совершеннее сотовой и спутниковой 
связи, космических кораблей и компьютеров. Мгновенная связь с другим миром...  
Дух захватывает!..
 Я часто достаю из конверта, чуть затёртый на перегибах лист бумаги. 
Каждый раз при этом у меня дрожат руки. Может быть сегодня? Сейчас?.. Я до 
боли в глазах вглядываюсь в девственную белизну листа в надежде увидеть хоть 
строчку, слово, букву... Пока нет! И всё же я надеюсь! Я жду весточки оттуда. Не 
от Веры, конечно. Может Володя пару строк черкнёт? Как они там? Что?..
Думаю, что всё у них хорошо! Должно же быть хорошо хоть где-то! А они 
своё счастье заслужили. Так что, я надеюсь...
А "сердечной недостаточности" у Владимира быть никак не могло. Хотя, я 
понимаю, что это просто медицинский термин и означает он совсем другое. Но 
если вдуматься в эти слова буквально... Ерунда получается! Какая там "сердечная 
недостаточность"?!
Сердца-то у этого парня с избытком было...


Вот и всё! А не так уж я много и выдумал, а?..