А я ведь даже и представить себе не мог, что такая оказия ещё может приключиться на просторах земли русской. Подобного самоуправства в жизни не видывал. Но после того как в деле разобрался, начал по-другому ощущать чаяния народные да потребности души и тела человеческого.
Эта странная история случилась, когда был я ещё в самом начале дела своего торгового. И надо мне было попасть из Москвы моей толстощёкой в град Иваново. Говорил мне приятель знающий, что овощной товар тамошний в столице с большой маржой продавать можно. А по молодости что надо - денежку с несколькими нулями, баранку солидную да музыку громкую, что б с куражом дела вершились да навеселе. Не знал я как до Иваново добраться, ну, примерное расплывчато-географическое понимание имелось. А приятель мне опять советует, ехай, мол, через Владимирскую область, потом на север и по указателям. Дело, думаю, говорит. Ни атласа, ничего не взял. Оседлал газель белоспинную да только меня и видели.
Часика через три показался Владимир. Красивый город, древний, на холмах расположенный. Весь зелёный и дико провинциальный. Но, как не жаль, вскоре кончилось чудо сие, а я повернул на север, аккурат по указателю. Еду, толи по дороге, толи по тропинке, хотя автомашин попутных множество. Красота. Но как только пересёк в селении Павловском речку с китайско-древнерусским названием Ченьдярёвка (именовали её, по всей видимости, приверженцы борьбы тайцзи-цюань и её наиболее древнего стиля Чень), случилась неприятность. Мой светлый Дао (слегка уподобимся местным прокитайским настроениям, в переводе "путь") преградил служитель дорожного равноправия (по виду вроде Ян, а по сути Инь), которые оказывали мне особенную честь ещё четыре раза за всю поездку как жителю столичному искушённому. С дорожными я разбирался посредством небольших денежных вливаний в самое нутро их поистине глубоких карманов - назовём всё это "наиболее честной формой коррупции".
Верст через семь докатил до Суздаля, который меня зацепил сочетанием вековой древности и красотой современных автомобилей, в изобилии припаркованных по всему историческому центру. Оставлять частицу своего здоровья и денег в местных трактирах, харчевнях, трапезных и постоялых дворах очень не хотелось, потому дальше продолжил путь без стоянок и туристских вылазок.
А очередная неприятность произошла уже, когда от Суздаля отмахал вёрст сто. На старом косом дорожном указателе читалось "д. Балмышево". Не бог весть, какая д., а домиков тридцать имеется. Скорость немного сбавил, осматриваю территориальное образование. Дело странное, ну, всё в этой д. старое, ну, домишки, колодец, сарайчики какие-то, лавки, всё, кроме табличек с названиями улицы. Очень красивые резные досочки с надписью "улица Ленина". Вот чёрт!
Едва успел затормозить - кто-то под колёса бросился. Рванул ручник, показалось даже, что удар последовал. Как ошпаренный из машины выбегаю, на лбу пот, смотрю, девочка с растрёпанными волосами на асфальте сидит, коленку трёт. Я к ней.
- Ты как? Нормально? Где болит?
От ближайшего домишки прибежала бабка и как закричит:
- Что ж ты, тетеря слепая, не видишь ничаго? Чуть девчушку Анфиску не угробил. Душегуб, вот я тебе, - и она стала легонько пихать своей клюкой меня в бок. - Нехристь поганая, чё на девку пялишься, свершил преступление и помалкивает. Слышь, купи у меня огурчиков-с ведёрко-с - тебе по тридцати рубликов за килограмм отдам-с.
Я молчал и, как-то заторможено глядя на девочку, протянул бабке деньги, потом вроде обрёл слабый голос и ещё раз спросил пострадавшую про здоровье. Та не плакала, а напротив, была спокойна и смотрела не на меня, а скорее, на начинающее розоветь небо. Прикинув, что до свадьбы точно заживёт, отвернулся от лохматой девочки и стал залезать в газель. Тотчас пострадавшая издала какой-то нервный смешок и пошла прочь от машины. Я внимательно следил за ней, потом узрел, как довольная бабка тащит целое ведрище огромных, яко боровы, огурцов - пожелтевших и морщинистых, по виду недельной давности. С улыбкой принял купленный товар, но ведро пришлось отдать, и бабка с клюкой заулыбнулась всей балюстрадой двух своих пожелтевших зубов.
Заведя двигатель, я медленно поехал дальше. Слава богу, это Балмышево осталось позади. В зеркале заднего вида я ещё видел силуэт пожилой коммерсантки с клюкой, но вскорости дорога опять сделалась пустынной и начала петлять меж густых лесополос, а потом и вовсе превратилась в узкий зелёный коридорчик из спутанных веток берёз, осин и дубов с редкими вкраплениями хвойной породы.
Неожиданно странным мне показалось это сочетание прокоммунистичности названия главной деревенской улицы, которое, по всей видимости, почиталось за особую гордость, капиталистической жилки неприятной бабки с клюкой и дореволюционного "-с", сопровождающее каждую деловую операцию. Припомнилось ещё и китайское культурное поветрие, оказавшее нешуточное воздействие на менталитет местного населения. Я с опаской поглядывал на кучку огурцов, убого покоившихся на соседнем сидении, и, как только отъехал за пределы трёх километров от деревни, вышвырнул их в окошко ко всем чертям. Выругался по Инь, включил музыку и без остановок доехал до Иваново.
Тёплый летний вечер, плавно переходящий в ночь, связал мои руки и сделал предпринимательскую деятельность невозможной. Режим работы местного оптового рынка овощей ограничивался четырьмя часами до полудня и пятью после. Потому после непродолжительного моциона по ивановским улицам я припарковался на ночлег.
Ночь прошла спокойно. Ровно в семь тридцать проснулся. Немного затекла правая рука, лобовое стекло слегка запотело. Отхлебнул минералки, тряхнул головой, избавился от последней сонливости. Дело в этом уже совсем не столичном городке у меня было единственное, потому, закрутив бутылку с минеральной водой, я поехал на рынок. Закупил всё, как и планировал, даже с ещё большим дисконтом. Загрузился. С трудом вывернул с переполненной парковки и пустился в обратный путь.
Была солнечная суббота. Включил как обычно музыку, приоткрыл окно. Проезжая мимо Балмышево, я заметил два свершившихся за ночь изменения. Во-первых, жителей было куда больше. Появились несколько бабушек и дедушек, мирно сидящих на скамеечках и лузгающих семечки. Появилась группа молодых ребят и с ними две девушки - одна из них истерически заливалась счастливым смехом. Бабки с клюкой видно не было, а вот лохматая девчонка, которую я вчера едва не сбил, чего-то копошилась в небольшой кучке песка. Слава богу, деревня нормальная. Хотя, как знать?!
Второе изменение я узрел лишь мельком. И то мне показалось, что это плод моего воображения, но когда я обернулся проверить, не врёт ли мне глаз, деревня уже осталась позади. Возвращаться очень не хотелось - всё-таки неприятное ощущение у меня осталось от этого населённого пункта. Ладно, если товар реализую, через неделю опять в Иваново смотаюсь, тогда и проверю свою догадку.
Но в очередную ивановскую экспедицию я собрался только через полмесяца и не потому, что товар плохо пошёл. Напротив. В финансовом плане всё получилось очень даже гут. А приостановила наши спекулятивные операции внезапно приехавшая из Петербурга одна хорошая знакомая.
Три года назад она разочаровалась в нашей столице. Может быть, благодаря этим совершенно сумасбродным сочетаниям невообразимой серости и ослепительного блеска, дебелости и странного не свойственного прочим городам динамизма, а ещё благодаря обилию пустой суетности, как у Сорокина, и бесконечного духлесса, как у Минаева. В Петербурге наша знакомая заняла неплохую рыночную нишу, и, слава Богу, занималась тем, чем бредила всю жизнь. А ещё я был очень рад, что она стала-таки чаще улыбаться. Наверно, ради этой лёгкой серебряной улыбки стоило разменять родную Москву на туманный Петербург.
Я бы никогда не смог бы так сорваться с родной московской нивы и перенести себя духом и телом в другой город. У меня был собственный Конфуций: благородный муж счастлив там, где он есть, с тем, с кем он есть, и тогда, когда он есть.
Я опять поехал в Иваново за товаром. Всё по тому же маршруту. В этот раз я слегка припозднился, и вечер уже успел почернить атмосферу. Подъехал к деревне Балмышево. И моя догадка оказалась верной - на каждом доме вместо "улицы Ленина" значилось "улица Сталина". Всё такая же новенькая табличка.
И опять ни души на улице. Даже свет горит только в одном домике. А какого чёрта, в этой сумасшедшей деревне меняют название улицы?! У жителей явно нездоровый интерес к вождям советского народа и ортодоксальные взгляды на систему местного самоуправления!
Остановился на обочине, погасил фары, посидел ещё немного в сгущающихся сумерках. Потом бодро выпрыгнул из газели на пыльную обочину. Уже через пару часов я жестоко пожалею, что вообще ввязался в эту дурацкую историю, что остановился, что вылез из тёплой кабины и потащился к этому дому, в котором неярко светилось одно маленькое окошко.
Я постучал в дверь и прислушался. Казалось, что жители все куда-то ушли или испарились, а свет просто потушить забыли. Сразу на ум полезли всякие ужасы - совиное уханье, зловещие тени, одиноко качающийся и поскрипывающий фонарь. Сейчас дверь откроет сумасшедший мужик с топором и будет гоняться за мной по лесам и по оврагам, пока, наконец, не засадит мне лезвие между лопаток. Потом выпотрошит, тело разрубит на кусочки и продаст на ивановском колхозном рынке, а требуху засолит в бочке и будет лакомиться ею долгими зимними вечерами, почитывая при одиноком лепестке свечи Стивена Кинга.
Ничего этого не было. И, слава Богу.
Минуты через три напряжённого ожидания за дверью раздался шорох. Ничего ужасного снова-таки не произошло, дверь приоткрыла та самая старуха с клюкой. В руке она держала свечку, близоруко щурилась на меня, но, вроде, узнала.
- Что, понравились огурки-то? Еще захотел?!
- Слегка крупноваты, пустоваты и староваты, но, в общем и целом...
- Слушай, давай я тебе из погреба достану - тряпочкой влажной прикрыла - страсть как хороши. Хрустящие, зелёненькие. Заходи.
Разуваться я не стал. Потоптался в сенях, заглянул в крохотную гостиную, в которой обозначился исключительно дореволюционный тип интерьера. В конце концов, пристроился на табурете в кухне и стал разглядывать пожелтевший портрет какого-то вещего старца, вылитого Фёдора Михайловича.
- Ну, что пялишься, - беззлобно пробормотала хозяйка. Она уже успела достать огурцы и теперь вместе со мной рассматривала "Достоевского". - Мой прадедушка это. Благородной крови человек был. Словесник, фантазийных дел мастер.
Я глубоко сомневался, что пятисотлетняя история рода Достоевских, начавшаяся от Данилы Ивановича Ртищева, который в 1506 году получил жалованную грамоту на владение селом Достоево, обрывается на этой пусть и необычной, но безвестной старухе с клюкой и щербатым ртом. Но спорить не хотелось, и я промолчал.
- По двадцати восьми рубликов-с теперь-с, - старуха опять включила свой предпринимательско-жаргонный "-с".
- Да-да, конечно. Скажите, почему две недели назад ваша улица называлась в честь Ленина, а теперь в честь Сталина?
Старуха нервно хихикнула. Потом последовал ещё один непродолжительный приступ заливистого смеха. Как я уже приметил, такой неадекватностью страдали и лохматая девочка, и незнакомая девица из местной компании. Будто бы внутри у них сидит глумливый скоморох с гусиным перышком и время от времени щекочет нервы. Честно, неприятное явление.
- Дружок мой, вот сегодня пятница, а завтра наша улица опять будет по-другому называться. Мы очень-преочень уважаем отцов народа нашего, души их светлые стараемся возблагодарить за то великое направление, которое ведёт к равенству общему и братству, и меняем название улицы аккурат каждую неделю - в ночь с пятницы на субботу.
- Почему?
- А когда из леса возвращаемся, тогда и меняем.
- Вы там грибочки что ли собираете счастье-генные, росой запиваете да лешему кланяетесь?
- Ой, умора. Ну, насмешил. Как из избушки моей выйдешь, направо повернёшь и треть версты пройдешь, начнётся ельник густой. В него поглыбже продвигаешься, там полянка, а на ней все наши собираются каждую пятницу. Только никакого Лешего, Кощея бессмертного и Водяного ты там не найдёшь. У нас там суаре происходит - общаемся, песни поём, обсуждаем вождей народа нашего, кого на следующую неделю увековечить в табличке деревянной.
Определённая образованность этой бабки вполне соответствовала её знатным корням, и я на минуту задумался об этом, но потом куда более интригующие вещи начали занимать мой мозг. Старуха сидела на соседней табуретке, ещё чего-то говорила, помахивала клюкой и даже несексуально улыбалась, скаля зубы.
Итогом моих размышлений была очередная бредовая идейка - пойти и посмотреть на этот суаре. Взял у "достоевской" бабки огурцы (в этот раз они и вправду оказались приличными - в Москве по пятьдесят рублей реализую - не всё провинциальным пожилым коммерсантам меня драть), оплатил, как положено, попрощался, кинул последний взгляд на клюку, отнёс товар в газель.
Я светил перед собой фонариком, огибал деревья, иногда ноги утопали во мху, лес отзывался канонадой ночных звуков. Разреженный луч скользил по перине хвойных иголок, листьям какого-то пожухлого кустарника, нашарил несколько муравейников и, в конце концов, осветил странные заросли. Складывалось противоречивое ощущение, что эта посадка дело не природного разумения. Тут явно была приложена сельскохозяйки наточенная человеческая длань. Растения были около двух метров в высоту, листочки разделены на узкие доли и имели зубчатые края. Кроме всего прочего они были шершавые и слегка липкие. Не узнать в этом растении Cannabis sativa было просто невозможно. Сразу в голове мелькнула небольшая статья из Интернета, но я попытался её отринуть - ведь эти времена канули в лету, прихваченные издыхающим СССР ещё двадцать лет назад. Да и на территории центральной России таких проблем вроде бы никогда не было - всё больше Урал и Сибирь.
Я обогнул посадку и снова оказался в обычном хвойном лесу. Фонарик пришлось выключить, потому как впереди показался язычок костра. Я стал осторожно пробираться вперёд, и вскорости лес поредел и перешёл в обширную поляну. Там были люди. Я поспешил спрятаться за большую ель и наблюдал "суаре" оттуда.
В статье говорилось, что в 20-ые и 30-ые годы XX века на территории СССР возникали очаги употребления Cannabis sativa, она же конопля. Особенно этому влиянию была подвержена Южная Сибирь. Целые поселения были охвачены этой пагубной привычкой. ТГК - наркотически активное вещество, в изобилии содержащееся в конопле, и является причиной развития как индивидуальной шизофрении, так и шизофрении общества. В деревне Балмышево подобная шизофрения привела к "государству в государстве" - жители сами меняли название улицы и заводили свои порядки, основанные на определённых исторических ценностях.
Я смотрел, как всё население Балмышево от мала до велика сидело вокруг костра и курило. Некоторые в изнеможении ползали по земле, другие нервически смеялись, третьи играли в чехарду. Стало очень не по себе.
Но анархии в этом "государстве" не было. Мне удалось рассмотреть пожилую женщину, сидевшую на мягкой подстилке. Она ничего не курила, только изредка осматривалась по сторонам, покачивала своей клюкой и улыбалась беззубой улыбкой.
В IX-X веках в передней Азии существовала воинственная шиитская секта, духовный лидер которой известен под именем "Горный Старец". Все члены секты были заядлыми потребителями конопли, а "Горный Старец" манипулировал психикой своих адептов, побуждая их убивать неугодных ему людей.
Конечно, никакой воинственной сектой здесь и не пахло - это моё бурное воображение нарисовало такую картину, но факт оставался фактом - все жители Балмышево до одури накурились конопли, а эта "Лесная Старуха" была, скорее всего, неким центром разумности и власти.
Начал потихоньку отступать в лес. Скорее выбраться обратно на дорогу, сесть в газель и делать поскорее ноги, пока эти сектанты не завершили конопляный ритуал и не отправились менять улицу Сталина на улицу какого-нибудь Хрущёва. Только развернулся и хотел дать дёру, как наткнулся на ту самую лохматую девочку. Она стояла всего в трёх шагах от меня и пристально смотрела мне в грудь. Я почувствовал крайне неприятный холодок по всему телу. Мне даже показалось, что передо мною стоит труп, который изучает, забрать ли меня с собой в могилу или ему там и одному тесновато.
Краснющие белки глаз, что твои сапфиры (аж, в темноте светятся). Воистину ТГК творит ужасы над человеком.
Эта нелепая немая сцена продолжалась пару минут. "Только кричать не надо?!" Она и не кричала, а как-то вяло и театрально-зловеще выдавила из себя.
- Мне было больно!
Я так подумал, что это про мою оплошность на дороге, но я же спрашивал её про здоровье, да и на следующий день, когда она рылась в песке, то выглядела вполне нормально.
- И сейчас очень больно!
Общаться с лохматой девочкой у меня не было ни времени, ни желания, поэтому я отвёл наконец-таки взгляд от её красных глаз и хотел сделать шаг в сторону, а потом лесом, лесом и уйти. Но девочка неожиданно ожила и бросилась на меня. Такая маленькая, и такого сильного удара я не ожидал. Нет, она не вцепилась в мои волосы, не стала выцарапывать глаза или драть горло. Она просто толкнула меня в грудь. Я попытался удержать равновесие, сделал несколько шагов назад, оказался на страшной поляне и ко всему прочему упал на спину.
Надо мной было тёмное летнее небо. Оно озабоченно смотрело на меня россыпью бриллиантов и молчало. И мне представилось, что ночное небо - это наша жизнь, а звёздочки - тот самый свет в конце тоннеля, наши будущие радости и, видимо, настоящее счастье. Кто-то выберет звезду поближе, подоступней, поярче - и будет ему счастье пораньше и побольше, а кто-то замахнётся на самую дальнюю звезду, тогда счастье может и не наступить, а всегда будет маячить где-то на ночном небе маленькой одинокой точкой.
Проклятая хвоя царапала моё лицо. Я едва успевал зажмуривать глаза, как какая-нибудь зловредная ветка тыкалась в меня с целью покалечить. Я бежал, практически не оглядываясь. Полоумные балмышевцы с горящими головешками были уже близко. Сердце стучало будто бы в горле. Никакой усталости не было - только звериный страх. Даже сейчас я не могу отчётливо вспомнить, как поднялся на ноги, как побежал в лес, прочь от страшной поляны. Продирался сквозь заросли, утонул по колено в какой-то мутной луже. Дыхания уже не хватало, а я всё бежал и бежал.
Вдруг начало казаться, что поотстали. Я обхватил руками лиственницу, попытался перевести дух. Несколько раз вдохнул, один раз выдохнул. Сердце невероятным образом перебралось из горла в голову. Я едва не потерял сознание. "В какой же стороне деревня?" На верхушках вековых сосен сидела луна, она была большая желтая и круглая. Моё счастье сейчас было таким же близким и простым. Главное, выбрать правильное направление. Я осмотрелся по сторонам, но вокруг был только лес.