Аннотация: Глава целиком (теперь точно))), обновление 11.02.2019
Глава 2
1
Трактир выглядел паршивым, но в меру. Во всяком случае, Дэмонра ночевала в местах и похуже, а слякотная черная осень за его порогом как раз была таким местом. На вывеску она не обратила внимания: тускло-желтого света из мутного окошка и фонаря в зеленом стекле как раз хватило, чтобы опознать заведение, где наливают и, если повезет, кормят. Наличие второго этажа намекало, что там же и спать укладывают, а большего ей знать не требовалось.
Внутренний антураж был соблюден идеально: почти пустой полутемный зал, запах пережаренного мяса и прогорклого масла, умаянная жизнью дама в переднике сомнительной чистоты, рассохшийся пол, разводы замытой грязи у порога. Если у этого места и имелись какие-то следы индивидуальности, то дождливая ночь их старательно стирала, превращая в безликий 'усредненный трактир'. Таких заведений было без счету разбросано по калладским просторам, осенью еще более угрюмым и неприютным.
Полковничьи погоны, конечно, сделали свое дело, и к Дэмонре, едва успевшей переступить порог, тут же метнулся субъект, всем своим видом излучающий услужливость. Нордэна предостерегающе выставила руку - не хватало только, чтобы ее, полумертвую от усталости, тут стали обхаживать как кесаревну - и сунула субъекту ассигнацию, пробормотав:
- Комнату, и быстро. Лучше чистую, чем теплую.
Дэмонра полжизни моталась по Каллад то по личным, то по казенным надобностям, а потому лишнего оптимизма по вопросу состояния нумеров не питала.
Был бы здесь Гребер, он бы, конечно, объяснил, что полковник спать так хочет, что пропадает, гораздо вежливее и милее сердцу, но у Дэмонры не оставалось сил ни на вежливость, ни на ее имитацию. 'Простой народ' она любила только в хорошем настроении, и сама это прекрасно понимала. А еще понимала, что, раз уж считает его 'простым', то ни о какой любви речи не идет в принципе. До этой мысли она не своим умом дошла, а Наклз подметил, еще в самом начале их знакомства, и услышать такое было обидно до кровомщения, но правда из чужих уст вообще редко когда звучит приятно.
Субъект понятливо кивнул, метнулся за ключами, вернулся.
- Только у нас, ваше благородие, тут... покойница. Как бы вам это не обидно было...
- Если она до утра не полезет ко мне в номер, это безразлично. Вообще всякий, кто полезет, составит ей компанию. Разбудить в шесть, на завтрак сойдет любое мясо. Провожать не надо.
Что бы там Наклз ни думал, а Дэмонре ни доставляло никакой радости смотреть, как ей кланяются и распахивают двери. Ключами она и сама пользоваться умела, и на них имелась бирка с номером.
На грязноватой лестнице пахло прогорклым маслом, пылью и тоской. Истертая дорожка глушила шаги. Нордэна поднималась наверх, а в зале за ее спиной перешептывались: в одном из нумеров только что умерла женщина, чем не повод посудачить. Ни жандармы, ни медики еще не прибыли, да и вряд ли прибыли бы раньше утра - добираться безлунной ночью до трактирчика в глуши было дурной затеей.
Из-за поворота лестницы на Дэмонру точно бес из табакерки выскочил парень. Нордэна едва успела увернуться, и он промчался мимо, а она отстраненно фиксировала детали, чувствуя, как сердце колотится о ребра. Совсем молоденький, в форме адъютанта, пьяный и смазливый, с перепуганным лицом, эдакий херувимчик в сложной жизненной ситуации. И настолько расхлябанный, что хотелось остановить его и внушить кое-какое почтение к форме известным народным методом, именуемым 'по зубам', дабы не позорил кесарскую армию. Даже если нежно любимая мамаша или опекун буквально сняли его с дурной девки, можно было хотя бы застегнуться. Впрочем, от мамаши так обычно не драпают: парень несся, перескакивая через ступеньки, словно за ним бесы гнались.
Растрепанные русые кудри и криво болтающийся китель мелькнули и пропали, остался только запах одеколона и винных паров. Дэмонра раздраженно дернула щекой. Этот птенчик, как ни странно, здорово ее напугал.
А, может, дело в том, что степень паршивости трактира возрастала по мере подъема.
Коридор второго этажа оснастили масляными лампами, дающими примерно одинаковое - умеренное - количество света и чада. Тень Дэмонры кривлялась на стене, пробегая кривые дверные косяки с номерными табличками. Судя по всему, ее комната располагалась в дальнем конце коридора.
Удивляло Дэмонру то, что ни одна дверь не была распахнута. Если где-то здесь лежала покойница, то должно было быть хоть какое-то движение - ее спутники, служанки. В конце концов, выскочил же откуда-то полуодетый адъютант. Но перед нордэной был только узкий коридор и ряд одинаковых запертых дверей, как загадка без отгадки.
'Да мне какое дело?'
Дэмонра, собственно, не помнила, а какое дело ее и что именно она здесь забыла, но слишком хотела спать, чтобы напрягать память. Было какое-то долгое путешествие, дорога и тоска, серая хмарь и дым, намертво въевшийся в волосы. Она чувствовала его даже сквозь масляный чад.
Ключ в замке никак не поворачивался. Дэмонра раздраженно крутанула его в обратную сторону и услышала щелчок. Что ж, в заведении такого уровня слуги могли и позабыть запереть дверь. Уставом ей вообще-то предписывалось останавливаться в гостиницах, но делать было нечего. Не пошла бы она глухой ночью искать что-то еще.
Нордэна толкнула дверь и замерла на пороге.
В полумраке, образованном борьбой двух подсвечников и текущей из распахнутого окна густой черноты, на полу сидел человек. И скреб этот самый пол тряпкой. Цвет разводов на перевернутом основой кверху ковре и досках простора для воображения не оставлял. Пахло паршивым алкоголем и кровью.
А на кровати лежала женщина. Ее лицо было накрыто подушкой, из дырки в которой сиротливо торчал пух. Сквозняк гонял несколько пушинок по комнате. Рука покойницы, белая как сахар, бессильно свесилась на пол, и вороненый блеск пистолета притягивал взгляд словно магнит.
'Надо же ему было из всех нумеров сунуть мне ключ от этого, шкуру спущу', - подумала Дэмонра и вдруг поймала себя на мысли, что не помнит лица человека. Не помнит, как несколько минут назад доставала кошелек и платила. Как брала ключ. Где пролетка, которая ее сюда привезла или конь, если она приехала сама. Какой сегодня день и как давно в нем стоит ночь.
Как будто полумрак коридора сожрал ее прошлое, ничего не оставив.
А потом заметила деталь, которая буквально подняла волосы на ее голове дыбом. Обои. Дешевые розовые обои в какой-то мерзкий цветочек.
Кровать, отодвинутая со своего привычного места, обнажала кусок стены, и у самого плинтуса розовые обои были в более темных разводах. Дэмонра не могла оторвать от них взгляда, понимая, что уже когда-то и где-то это видела.
Человек в комнате, наконец, понял, что не один, и обернулся. Свет зловеще пробежал по скрюченной фигуре, мазнул по растрепавшимся волосам и осветил лицо, такое же бледное, как рука покойницы.
Наклз. Постаревший, исхудавший, почти совсем седой, в каких-то немыслимых тряпках с чужого плеча. Ее Наклз. Мыл пол в паршивом нумере, где какая-то баба по пьяни вышибла себе мозги.
При виде этой картины Дэмонра ощутила физическую боль. Будто сама реальность ударила ее куда-то в солнечное сплетение, да так, что дышать стало трудно.
- Ты что делаешь? - еле выговорила она.
Наклз ее явно узнал, вот только вместо радости лицо мага перекосила злость:
- Свое дело, разумеется. Ты-то уже свое сделала.
Дэмонра не помнила, чтобы чем-то рассердила Наклза, да еще так сильно. Кажется, они не виделись целую вечность, и она вдруг сообразила, что понятия не имеет, как так вышло. Была весна, она вернулась из Рэды, он болел, а потом стала... осень?
Чернильная тьма в окне никак не отвечала на этот вопрос. Наклз снова завозил тряпкой по полу, отвернув от нее лицо. Темное пятно на досках не желало тускнеть.
Дэмонру затрясло. Не отпуская двери - как в ту далекую ночь, когда они познакомились - она с опаской шагнула вперед. Движения мага то ли были дергаными, как у куклы, то ли такую дурную шутку играло пляшущее пламя. Нордэна нашарила в кармане платок.
- Наклз, прекрати, ты испачкаешься, ты поранишься, давай лучше я...
Она наклонилась и попробовала коснуться плеча мага, но тот отдернулся и снова обжег ее злым взглядом.
- Убирать за собой? Это для тебя что-то новенькое.
Дэмонра ни разу не видела у него такого перекошенного лица. Или не помнила, чтобы видела.
- Лучше поздно, чем никогда, - попробовала улыбнуться нордэна. Наклз только глазами сверкнул:
- Уже никогда, Дэмонра! Посмотри. Уже никогда.
- Наклз...
- Хватит на меня таращиться, меня тут нет! На то, что сделала, смотри. На себя смотри.
И Дэмонра, чувствуя, как желудок скручивает в узел, посмотрела. За плечо Наклза, на лежащий на полу пистолет. Отличный тяжелый пистолет системы Рагнвейд. С отличным кесарским вензелем на рукоятке. А потом на неподвижную руку, свисающую с кровати. Острые костяшки, короткие ногти, родинка между большим и указательным пальцем. Третьи фаланги безымянного и мизинца - аккуратно заклеены пластырем.
Даже не требовалось снимать перчатку и проверять прочие детали.
Весна. Лето. Осень. Зима.
Рэда. Тюрьма. Поезд. Война.
И что-то после нее.
Дэмонра сделала шаг в сторону тела, чтобы снять с лица подушку. Маг тут же вскочил, как подброшенный, и перекрыл ей путь.
- Довольно. Я приберусь за тобой. Я это полжизни делаю. Просто не мешай.
- Наклз, прошу те...
- А вот просить меня точно ни о чем не нужно, - маг перестал злиться и сделался просто грустным и усталым, таким, каким она почему-то всегда вспоминала его, закрывая глаза. Хотя, если подумать, при их встречах Наклз если не улыбался, то, во всяком случае, и не хмурился. - Ты же всегда знаешь, как правильно, Дэмонра. И знала, и будешь знать.
- Знаю, но не делаю, ты хочешь сказать?
- И знаешь, и делаешь. А это раз в сто хуже.
Что бы Наклз ни говорил, а знал всегда все он. Дэмонра его обычно слушала и слушалась, если только речь не шла о каких-то стальных принципах, переступить через которые было так же невозможно, как пройти сквозь стену. Наследство дедов и бабок, существенно ограничивавшее то, что маг называл 'вариативностью концовки'.
Дэмонра отвернулась к растворенному окну. Снаружи ни блика, ни движения. Как будто с той стороны подошла вода со страшных глубин. Нордэна хотела бы разглядеть черную даль и черную ночь, но там вообще ничего не было.
Маг снова завозил тряпкой по полу. Дэмонра не видела его в отражении, как не видела и огней, но слышала звук, с которым ткань елозит о доски. Пахло кровью, порохом, обгорелым пухом.
Она протянула руку, надеясь почувствовать холод и сырость осени, из которой вроде бы пришла, но мрак под ее пальцами не имел температуры и был каким-то шероховатым, как будто слегка пружинящим. Что-то было неправильно с окном, улицей и вообще.
- Я... я, конечно, сама, да?
- Конечно сама.
Это Дэмонру удивило не так сильно, как могло бы. Не то чтобы идея свести счеты с жизнью когда-либо приходила ей в голову: такие подарки врагам не делают. Но и только, других ограничителей не имелось. Она совсем даже не думала, что самоубийство такой уж великий грех - в отличие от религии Рэды, северная вера как раз никак отношения человека и его единственной жизни не регламентировала. Хочешь - живи, не хочешь - уступи место тем, кто хочет. Дэмонра, бывало, стояла у барьера, однажды - даже без намерения стрелять в ответ, что уже максимально приближалось к прямому самоубийству. Но о том, чтобы просто пустить пулю себе в сердце через подушку - нет, как-то никогда не думала. Здесь требовались веские причины. Бесчестие такое же кромешное, как тьма за окном.
Дэмонра, конечно, могла бы начать выяснять, что довело ее до такого финала - предательство, трусость, душевная катастрофа или дурная болезнь - но в этом не было смысла. Она уже лежала без дыхания, а Наклз уже пытался отскрести грязный пол.
- Каким был другой вариант?
- Другие варианты. Но они все здесь закончились, очевидно потому, что тебя не интересовали.
- Уж, наверное, я выбрала лучший.
- Да вот и нет. Ты бы эмигрировала, умерла бы в сорок три года от пневмонии в глубинке Эфэла, оставив годный разбор последней кампании и восьмилетнюю дочь. Или через пять лет поучаствовала бы в монархическом заговоре в Виарэ и поймала бы пулю до того, как первые победы сменились бы поражениями. Или осталась бы в Каллад, примирилась и притихла, переводила бы северные предания на рэдди, а лет через десять тебе бы даже позволили преподавать военное дело, хотя еще через семь все равно бы вспомнили золотые погоны и много чего другого. Еще мы могли уехать к морю, куда-нибудь в тихую провинцию, там я бы преподавал алгебру в единственной гимназии, Магрит вела бы хозяйство, а ты пила бы на чердаке и швырялась в нас бутылками, пока в один солнечный день не перепутала бы окно с дверью. Или ты договорилась бы с Нейратез, отдала бы все, что у тебя попросили, и случилось бы то же самое, но не в Виарэ, а в Каллад. Только гимназия была бы приличнее, этаж был бы четвертый, а день был бы сумеречный. Эти и еще сто тысяч вариантов обнулились прямо здесь.
Из слов Наклза самым прямым образом следовало, что в Каллад что-то непоправимо изменилось бы. Уже изменилось. Дэмонра не помнила деталей, только какой-то общий ужас с удивлением пополам.
- А... а такого варианта, при котором все бы осталось как есть, ну, когда ты бы дальше преподавал, а я вернулась бы домой...
Наклз молчал. Конечно, такого варианта не было. Вчерашний день был им дом. Дэмонра неожиданно поняла это очень ясно, заодно вспомнив, что и раньше это знала.
Знала, когда он еще был не так далеко, настолько рядом, что еще казался сегодняшним и настоящим, словно лето в самом начале осени. И могла видеть, как тот откатывается все дальше. По большому счету, она всю жизнь только и делала, что наблюдала этот процесс, как уходящий в туман поезд или затухающий колокольный звон. Еще стреляла, пила и плакала, но это уже были неинтересные частности, потому что главная закономерность была одна: ее время катилось назад, а саму нордэну волокло вперед. Да уж иначе это никак не могло кончиться.
- Наклз, а вот это нечестно мне предъявлять! - раз уж покойница, по всей видимости, была она сама, то необходимость подбирать выражения отпала. - Это не то что 'не мой выбор', это ж вообще никакой не выбор!
Черное ничто сминалось под руками, как плотная ткань. А за ней...
- Это не выбор, это тупик. И выход из него.
Голос принадлежал не Наклзу.
Дэмонра резко обернулась. Мужчина висел на балке спиной к ней, на тонкой седой косице. И медленно, как в кошмарном сне, разворачивался.
Она отшатнулась к нарисованному окну, запнулась и спиной вперед пролетела сквозь него, в черное душное ничто.
- Дэм, на тебе лица нет.
Дэмонра, не отвечая, жадно хлебала ледяную воду. Внутренности буквально скручивало от холода. Не растолкай ее Магда, наверное, теплая шинель, которой она накрылась, прежде чем задремать, стоила бы нордэне сердечного приступа. Ей редко снились кошмары, тем более такие реалистичные. А уж открыв глаза и ничего не увидев, она вообще чуть богам душу не отдала. Ей даже не было стыдно за свой преглупый вид: Магда обнаружила ее на полу, запутавшуюся в шинели и отчаянно орущую. Спасибо смеяться не стала. Наоборот, держалась серьезно как тысяча учителей нравственного закона.
- Я бы тебе налила, но сейчас нельзя...
Судя по солнышку за окном, было что-то вроде десяти утра. Да, пожалуй, 'сейчас' было нельзя даже для дочки профессиональной алкоголички, вполне, кстати, готовой пойти по материнским стопам. К счастью, по утрам Дэмонра пить действительно не могла.
- Я видела прегадкий сон. Спасибо, Магда.
Та вздохнула и горячо заверила:
- Никто оттуда живым не ушел, никто, я тебе клянусь, всех как одного до нужных врат подкинули...
Магда по каким-то своим причинам полагала, что худшим эпизодом в биографии Дэмонры и, соответственно, основным поставщиком ночных кошмаров стал небезызвестной поезд до Снежной. По здравому размышлению так и должно было случиться, но нет. Люди Рэссэ ее, конечно, разукрасили на всю оставшуюся жизнь, но тридцать часов в вагоне вспоминались как мутный сон - без деталей, лиц и логических сцепок. Если даже там и происходило что-то совсем эдакое - она не помнила. И, пожалуй, даже не особенно ненавидела своих палачей - подохли и подохли, Магда врать не будет.
Но легче было согласиться на поезд, чем пересказывать кошмар, где мешались Наклз и рэдский князь и еще какая-то беда, которая перегородила землю и небо. Дэмонра помнила только последние минуты сна, про тупик, выход и жуткое окно.
- Я в тебе, Магда, никогда не сомневалась.
- Да ты чего. Я помню, чьи бутерброды все детство хомячила.
Магда, конечно, сказала это в шутку, причем совершенно беззлобную. Бедное детство для нее было элементом биографии, а не поводом ненавидеть весь мир. Как и те самые бутерброды с ветчиной. Они стали завязкой их дружбы, но никак не ее двигателем. Дэмонра до сих помнила неправдоподобно солнечный осенний день, широкие окна столовой и крепенькую кареглазую девочку в углу, мрачно водящую ложкой по дочиста опустошенной тарелке. Она тогда подошла к Магде потому, что та показалась ей похожей на обиженную лошадку. Уже зная, что девочка нордэна разве что по метрике, не ее круга - богоравные подружки догадались сообщить, что это дочка изменницы и какого-то вшивого крестьянина, и к тому же бедна, как церковная мышь - имеет серьезные пробелы в образовании, а также вполне может дать в нос. В общем, это не была подходящая компания, и Зондэр поглядывала на опасный маневр Дэмонры с беспокойством, но вмешаться не решилась. Нордэна потопала к 'лошадке' отнюдь не с гордой мыслью осчастливить страдалицу, продемонстрировать милосердие, прикормить дурочку или еще что-то в этом духе. Ей просто не хотелось есть самой, и она видела того, кому хочется. Магда, хвала богам, тоже не стала изображать из себя оскорбленную гордость, секунды три смотрела на Дэмонру - не на бутерброды - а потом встала и притянула ей широкую ладошку. Принесенное подношение она поделила ровно пополам и стрескала с отменным аппетитом.
Тем же вечером Дэмонра сломала руку и нос однокласснице, учуявшей в воздухе 'кислые щи'. Не будь она дочерью Вальдрезе, это, наверное, был бы последний ее подвиг в стенах престижной гимназии, но обошлось. Одноклассница - ту звали Ирма и она отнюдь не стояла столбом, ожидая, пока ей наваляют по первое число - тоже неплохо подрихтовала Дэмонре физиономию. Когда нордэну, красную до корней волос после отповеди директора, наконец, выпустили в коридор, Зондэр и Магда, 'скучавшие' неподалеку, подошли и с двух сторон взяли ее под руки. В детстве так делали заявку на нерушимую дружбу.
Самым потрясающим было то, что эта дружба действительно пережила два десятилетия. А еще полторы войны, три повышения и красавцев на горизонте - без счету.
- О эти роковые бутерброды, краеугольный камень мироздания... Ты еще сочинения вспомни!
- И сочинения я тоже помню, - серьезно кивнула Магда.
- А как меня после моей первой пьянки откачивала, помнишь? Да если бы не ты, я б еще в пятнадцать умерла. Причем довольно поганой смертью, за которую меня бы точно выкинули из фамильного древа...
- Ну меня дед учил закусывать, а у тебя не было деда, что поделать, - в уголках глаз Магды собрались смешливые морщинки. - Было время...
Здесь дочка Карвэн все правильно понимала: 'было время'. Ей, богатенькой девочке с породистым носом и подбородком, пахло 'кислыми щами', она защищалась надушенными платочками и смотрела в небо или, в крайнем случае, в прицел, чтобы не оскорблять свои эстетические идеалы, а потом - бац! - и кислыми щами запахло по всей стране. К слову, у Дэмонры не имелось никакой уверенности, что, поведи она себя в гимназии так, как велел этикет и неписаные кастовые правила, Магда сейчас бы стояла на их стороне. Та вот в ноябре замуж вышла, пока они с Зондэр метались интеллигентно.
Их было пятнадцать девочек, до выпускного класса успешно дошло тринадцать, и еще одна умерла от отравления эфиром почти сразу после гимназии. Половина оставшихся вернулись на Архипелаг, где их следы терялись среди заснеженных елок и уровней секретности, бывших таким же темным лесом, только еще темнее. Но даже из тех шести гимназисток, чью судьбу Дэмонра знала, семьей обзавелась только Магда. Детей не было ни у кого. А уж это о них говорило больше, чем любая изобличительная - или слезливо-восторженная - статья в любой газете. И о положении дел в кесарии заодно. И, если вдуматься, все началась задолго до того, как мир сорвался с цепей прошлой весной и пошел вразнос - осенью.
- Давай, Дэм, умойся и подрумянь щеки, тебя Вильгельм хочет видеть.
- По делу хочет видеть или меня опять будут чихвостить за Каниана? - не то чтобы Дэмонра как-то влияла на происходящее, но подобные вещи находила полезным узнавать заблаговременно.
- Да он тебе нравится, не отрицай! - улыбнулась Магда. Вот уж кто был румян, свеж и полон оптимизма. А также деловит и готов к бою. Дэмонра не в первый раз подумала, что рядом с Магдой можно греться, как у жарко натопленной печки - страхи в ее присутствии буквально таяли, оставаясь грязной водой где-то на самом дне души. Если бы Наклз не рассказывал ей, что легендарная Кайра - безграмотная крестьянка, как помелом выметшая превосходящих по силе захватчиков со своей земли - была просто бездушным проводником некоей внешней силы, Дэмонра бы представляла ту похожей на Магду. - Кстати, одобряю. И беру назад все, что сказала у кареты. Он видный парень. Ну, с учетом его скромных габаритов видный, я имею в виду.
- Вообще-то нет, он мне как раз не нравится, - пробурчала Дэмонра. Чтобы Каниан 'нравился', следовало иметь склонность к драмам или не иметь мозгов вовсе. Эфэлец, несомненно, прекрасно совмещался со спальнями, нумерами, сеновалами и прочими вещами подобного толку, но с чувствами - едва ли. Эдакая 'сложная личность' из романа. Лет до семнадцати в такого еще можно втрескаться насмерть и назло гордецу утопиться, до тридцати - подхватить юбки и бежать от роковой страсти как можно быстрее и дальше, ну а после - разве что вслед усмехнуться и подумать о чем-то таком, что навсегда ушло, даже если никогда не приходило. - И он не видный, он, мать его, слышный. Если где-то кто-то бьет кому-то морду, скорее всего, перед этим там разговаривал Каниан...
- Ну тогда надо обсудить возможность сдать его в аренду нашим белокрылым друзьям на пару недель, как считаешь? Глядишь, и самим воевать не придется, можно будет сразу в столицу топать порядок наводить. - Магда критически оглядела Дэмонру и поправила ее воротник. - Ну вот, так-то лучше, ты на себя похожа, а как погоны обратно прикрепишь - вообще красавица будешь.
- Ну красавицей я не буду, даже если шлепнуть мне генеральские и прямо на лоб.
- Отставить уныние, откормим тебя маленько - и кошачьи глазки падут, если еще вдруг не пали.
'Кошачьи глазки' - это было в духе Магды. Дэмонра бы скорее согласилась с любезным виарским губернатором и назвала эфэлца 'аспид', а уж если приплести кошачьих - то 'сукин кот'. Она могла бы долго объяснять, что тот годится ей если не в сыновья, то в очень младшие братья, не любит Каллад, сбежит при первой возможности и вообще видал юбки пошикарнее, но Магда была совершенно непробиваема для логических аргументов, когда для себя что-то решила. Проще было не спорить, и спорить Дэмонра не стала.
- Падут, падут, и капитуляцию стихотворную напишут... Ладно. Если меня не чихвостят за Каниана, то за что меня чихвостят? Кассиан за светлого князя нажаловался?
- Нет, не думаю. Старик что-то хочет по делу.
Это как раз удивления не вызвало. Вся ситуация в целом не располагала к задушевному трепу, особенно между командующим и преступником, которого сослуживцы отбили у конвоя по пути на каторгу. Вот уж не погоду и сплетни они стали бы обсуждать.
Кое-как улучшившееся настроение снова сделалось плохим.
- Дэм, он старый человек в очень поганой жизненной ситуации, - доверительно сообщила Магда в качестве прощального напутствия.
- А мы-то в хорошей и молодые! - огрызнулась нордэна.
- Дэм. Если он тебе предложит сделать что-то, что тебе не нравится, я тебя прошу, не закатывай истерики. Выдохни, досчитай до пяти и согласись. Ты не в том положении, чтобы орать на него, как на Рэссэ орала.
Вот уж где точно она была дура. Она на на Рэссэ орала, а следовало в него стрелять. Если верить Маэрлингу, приснопамятный Рэссэ подох в тюрьме еще прошлой осенью. Эта новость вызывала у Дэмонры двойственные чувства. С одной стороны, она сожалела, что лично не поучаствовала в таком богоугодном деянии, как вынесение канцлера за скобки. А с другой - какая он ни был продажная мразь, а все-таки 'столп государственности, опора трона'. Трухлявый, источенный червями, ненадежный - но как-то свод он держал. Покатившаяся по площади корона Зигмариненов - это оказалось втрое унизительнее, чем проворовавшийся чиновник из верхов табели о рангах.
- И на кесаря, помоги ему боги, я тоже, кстати, орала. Вот какая я молодец.
Магда быстро оглянулась, хотя и так было ясно, что в небольшой комнате купеческого дома, отведенного ей под жилье, никого лишнего не находилось. Понизила голос:
- Ты сделала, что смогла. Никто не думал, что так обернется. Я тебе верю как себе, и давай про это не разговаривать.
- А толку мне верить? Магда, я не знаю, был там яд на ленте или не был. Но вот тот факт, что я швырнула ее в лицо человеку, на которого, по-хорошему, глаз-то не имела права поднимать без разрешения, сомнений не вызывает.
Магда скрестила руки на груди. Ее голос зазвучал почти строго:
- Именно поэтому я тебя не жалею, Дэм, и не говорю, что ты поступила правильно. Я только говорю, что ты сделала то, что смогла. Там, где была и так, как в итоге получилось.
- Нет, Магда, я сделала то, что не смогла не сделать, это другое.
- Тогда вспоминай об этой разнице, когда станешь говорить с Вильгельмом. Старик тебя любит, не огорчай его. Выдохни. Досчитай до пяти, согласись.
- То есть мне даже можно будет пять секунд изображать, что я человек со своей волей? Какая роскошь.
- Какая-какая. Лишняя, Дэм.
Дэмонра вздохнула и пригладила волосы. Магда, как обычно, была права. Вильгельм был старый человек в сложной жизненной ситуации. В той же сложной жизненной ситуации с ним за компанию торчали еще сотня тысяч человек, не считая стомиллионного народа в целом. И вряд ли в ближайшее время что-то бы круто изменилось в лучшую сторону. Поэтому и впрямь не до интеллигентских вывертов. Он и так сделал втрое больше положенного, когда просто стал с ней разговаривать после всего случившегося. Прямо сказать, Вильгельм всю жизнь к ней относился лучше, чем следовало, или, во всяком случае, гораздо лучше, чем мог бы. Тот факт, что она ни слова не сказала про его внука, так хорошо наразведывавшего в одном январском лесу, отчасти проистекал из этого, как нордэна отлично понимала, незаслуженного отношения. Дэмонра сама не хотела бы знать, способствовало ли оно - а если да, то в какой степени - ее вполне пристойной до недавних пор карьере. Учитывая отношение к ней охранки, эту 'пристойную' карьеру можно было смело назвать 'фантастической'.
- Хорошо, Магда, я буду лаять в строго заданном направлении. Как в старые добрые времена.
- Не думала, что будешь по ним скучать, да?
- Да я вообще мало думала. Может, через это так и вышло.
- Нет. Зондэр вон много думала, а там же сидит. Маэрлинг сделал ей предложение, кстати.
Новость о том, что Маэрлинг решил остановиться в поиске идеальной любви и сделать предложение живой женщине, выглядела настолько невероятной сама по себе, что предмет его внезапно обретших постоянство чувств значения практически не имел. Дэмонра едва не присвистнула самым простонародным образом и взъерошила затылок.
- Да-а. Кесарев родич. Вот это будет скандал так скандал. Ты уж ему намекни, что им надо успеть пожениться до того, как мир снова вернется на круги своя. Пока ему не присмотрели великую герцогиню.
- Я ей намекнула, что им к тому моменту лучше бы иметь общих детей, потому что венчание никого не остановит.
- Как и общие дети, впрочем...
- Как и общие дети, но тогда хоть дети у них останутся. И вот этого ты лучше ни ему, ни ей не говори. К тому же, сперва миру нужно вернуться на круги своя.
Дэмонра скривилась как от зубной боли, но промолчала. Не то чтобы она была уверена в такой перспективе, а Наклза, чтобы спросить, рядом не оказалось. Хотя он ее любил - в той мере, в которой ему вообще доступны подобные вещи - и поэтому, конечно, солгал бы не поморщившись.
Определение 'старик' в адрес Вильгельма Вортигрена применяли разве что в шутку, с некоторой долей кокетства. Пожилого генерала в армии традиционно любили - до такой степени, что 'белая кость', в конце концов, даже простила ему мещанское происхождение и отказ его поправить, хотя бы женившись на дворянке - но не душкой же его называть. 'Старик' был чем-то вроде удобного компромисса. Вильгельм никогда не казался Дэмонре старым, как мать никогда не казалась молодой. Его лицо, рассечённое глубокой складкой между черных густых бровей, не имело возраста, а глаза были настолько синими, что выглядели почти фиолетовыми. Пожалуй, если бы не добротный курносый нос из тех, что чаще украшают трактиры, чем гостиные, Вильгельм производил бы впечатление грозное и не вполне приятное. К счастью, эта игра наследственности позволяла ему регулировать меру холода, которой он обдавал людей, в зависимости от собственных желаний и намерений.
- Садись, не стой, не на параде, - сообщил он, едва двери за Дэмонрой закрылись, и вернулся к бумагам. Как-то так повелось, что Вильгельм обращался к ней на 'ты', когда они беседовали тет-а-тет, что случалось весьма редко. Она до сих пор не знала, считать это признаком особого расположения, его отсутствия, или просто, глядя на нее, генерал все еще видел нескладеху лет четырнадцати. В любом случае, у нее и в мыслях не было его поправлять.
Если уж Вильгельм решил обойтись без политеса, то не стоило с ним спорить. Нордэна покорно опустилась на стул. Их разделял метровый стол, устеленный картами, и, если подумать, целая жизненная пропасть. У Дэмонры имелось довольно времени, чтобы поразмыслить над своими приключениями и понять, что от них за милю несет пеплом Волчьего поля. Вильгельм ее вряд ли к стенке бы поставил - хотел бы, уже сделал бы - но хорошего от этой встречи ждать, определенно, не стоило.
Как и Каниан, она, мягко говоря, находилась в неопределенном статусе. Но, в отличие от эфэлца, чьи перспективы все-таки лежали между полезными работами по хозяйству и высылкой на историческую родину, она бы ни при каких раскладах легко не отделалась.
- Дэмонра, хочешь знать, что написано в характеристике охранки на тебя?
Не считая 'Зимней розы', из грехов, находившихся в ведомстве Третьего отделения, ей могли предъявить разве что сношения с врагом государства, и то половые, а не политические. За такое в тюрьмы не бросали, разве что пожурить и отправить служить подальше от сердечного предмета могли. А знай кто про 'Зимнюю розу' - она бы тут не сидела и вообще нигде не сидела б уже лет десять-двенадцать.
Следовательно, характеристика, скорее всего, представляла измышления кого-то по теме. И в этом случае писанина превзошла бы самые мрачные ожидания, уступив разве что правде. Нордэна мысленно простилась с жизнью и как могла ровно сообщила:
- Я не люблю беллетристику, господин генерал. И дурно в ней разбираюсь.
Вильгельм сверкнул глазами, а потом фыркнул в усы:
- Порода. Вся в мать. И все-таки там написаны такие вещи, что некоторые вопросы прояснить придется.
'Если бы он знал про 'Зимнюю розу', он бы со мной не разговаривал. А если бы знал про скандал с кесарем - тем более'. Дэмонра подобралась и кивнула.
- Если это как-то повлияет на уровень твоей откровенности, то это конфиденциальная беседа, а не дознание, - продолжил Вильгельм, откладывая какую-то бумагу и скрещивая руки на груди. - Потому что, я полагаю, охранка все-таки ошиблась. И, на твое счастье, даю тебе полную возможность меня в этом убедить.
- Я весьма ценю ваше доверие, госп...
- Мое доверие - дело десятое. Пока я разговариваю с тобой по большей части потому, что хорошо знал твою мать, мир ее праху. Характеристики на нее были еще хуже, а офицера лучше я не встречал.
Дэмонра дернула щекой и решила, что самое время 'прояснить некоторые вопросы':
- Вот уж где охранка сплоховала. Мать любила Каллад всем сердцем или что у нее там было. Если бы для доказательства этой несложной истины ей пришлось бы лично повесить мужа, сына и дочь, я бы тут не сидела.
- Ты полагаешь?
- Как вы можете видеть, я не обзавелась семьей, чтобы мне однажды случайно тоже не пришлось ничего никому доказывать!
Вильгельм от ее слов, конечно, не дернулся и не побледнел, но Дэмонре показалось, что ее ответ его даже не огорчил, а напугал. Или обидел, как внезапная затрещина. Она сжала губы, чтобы случайно не сказать что-нибудь в довесок. Например, как здорово ему тут сидеть и предаваться ностальгическим воспоминаниям о женщине, которую сначала с изрядным цинизмом вышибли из мира людей, а потом дружно удивились, чего это она не сумела воспитать деток-конфеток и вообще спилась как купчиха.
- Рагнгерд рассказывала тебе, как так вышло, что усмирять Рэду отправили именно ее? - после паузы поинтересовался он, глядя чуть мимо лица Дэмонры.
- Никогда. Мать вообще не употребляла формулировки вроде 'меня отправили', 'мне приказали'. Она, будьте уверены, 'сама поехала'.
- Ты, конечно, тоже?
- Конечно. Отправить меня мог батюшка в оперу, а на театр военных действий все-таки выезжают самостоятельно!
Дэмонра осеклась и несколько раз вдохнула и выдохнула. Она обещала Магде не орать, и орать в самом деле не следовало. Вот уж не Вильгельм, надо думать, был виноват в ее незадавшейся жизни.
Тот медленно кивнул.
- Я Рагнгерд двадцать лет знал, - неожиданно сообщил он, и здесь Дэмонра удивилась. Нордэна была в курсе, что ее мать и будущий генерал пересекались по службе с юности, но никогда не думала, что их связывали какие-то личные отношения. Судя по горечи, вложенный в это 'двадцать лет знал', речь шла не о шапочном знакомстве. Поэтому нордэна на всякий случай промолчала, ожидая продолжения, и оно последовало:
- Дело было при кесаре Эвальде. Мне сложно сказать, было ли это хорошее время, или это просто была наша молодость, поэтому оно казалось хорошим. Думаю, ты понимаешь.
Дэмонре хотелось бы сказать, что она понимает, но, будучи честной с собой, она прекрасно знала: нет, не понимает. В ее юности не сияло никакого такого золотого света, который положил бы флер на всю будущую жизнь. Даже первая любовь подкачала: отчетливее всего нордэна помнила Мейнарда в тот момент, когда он вышвыривал ее из саней. Расширившиеся зрачки, за какую-то секунду заполнившие светлую радужку - и все. Крик, грохот, лязг, черный дым, опрокинувшийся белый снег и синее небо. Празднично-яркая кровь, чужеродная, как нарисованная. Над ней поднимался парок. Мейнард валялся на испятнанном снегу переломанной куклой, и она видела это вверх ногами, как неправильно подвешенная марионетка. Если бы в тот день им под сани не метнули бомбы, поженились бы они? Да, несомненно. Прожили бы вместе всю жизнь, в здравии и болезни, в горе и радости? Ответ на этот красивый вопрос вряд ли был бы таким же красивым.
Может, какой-то теплый свет еще шел от ее детства, где была рэдская дача с соседской ребятней, раскормленная мягкая кошка, сказки, которые потихоньку рассказывал Гребер - отец никогда не позволил бы неграмотному мужику 'портить' дворянских детей, хоть и ратовал за отмену сословий - и улыбка Вигнанда. Только этого тепла не хватало, чтобы отогреть все остальное. Улыбку брата стерла пуля, и дальше с каждым годом мир только леденел. Этому бесконечному отпадению всего, что она любила или пыталась любить, еще как-то можно было противопоставить Наклза - тоже свет, но холодный, как от электрической лампы с Архипелага - да нескольких друзей юности, которых ей удалось протащить через жизнь. И все. Дэмонра как-то с этим мирилась, пока имелся Каллад, на благо которого она еще очень давно и с чисто юношеской жестокостью решила обменять свое маленькое персональное счастье. Теперь и Каллад, наверное, самая мощная константа ее перековерканной жизни, уже не мог ничего удержать и сам нуждался в поддержке.
Дэмонра себе не лгала: мир все еще оставался красивым, бескрайним, холодным и светлым, и он еще мог вернуться на круги своя. Но, несомненно, если бы Вильгельм, отечески с ней поболтав, все-таки поставил ее к стенке, одним из чувств, которое она испытала бы, стало бы облегчение. Кассиан, проклятый лис, был прав, когда так подло швырнул ей в лицо обвинение в полном банкротстве. Ничего своего у нее не было: ни личной любви, ни личной мечты. Пока Каллад стоял как скала, это было даже удобно: один прямой путь и никакого лишнего груза за плечами. А теперь, когда зашаталось само сердце ее мироздания, это 'свое' помогло бы ей удержаться, как Магде помог удержаться Гюнтер, а Крессильде - желание вернуться в столицу и поговорить по-свойски с господами, укравшими милые ее сердцу лозунги. Дэмонру ничего не держало, и она буквально чувствовала кружение времени, как какой-то водоворот, утаскивающий ее вниз, пока путеводный свет все тускнел и тускнел...
- Понимаешь же?
- Нет, я не понимаю, но я вам верю.
Вильгельм вздохнул, почему-то напомнив нордэне старого уставшего пса.
- Ты слышала про 'Циркуляр о кухаркиных детях'?
Вот уж про этот циркуляр Дэмонра слушала все детство. Ее отец полжизни положил на то, чтобы его отменили. Как она уже тогда понимала, вовсе не потому что Бернгард Вальдрезе так уж любил кухарок и их детей: он вообще вряд ли считал их человеческими существами вполне. Но прямо в законе заявить, что людей нельзя выводить из среды, где они родились, с точки зрения юриста было преступлением. Называл он это правда 'опасным прецедентом'.
- Конечно.
- А мы с твоей матерью даже видели его в действии. Я чудом успел отучиться до того, как началось это мракобесие. Застал его уже в чине капитана. Некоторые мои сослуживцы в тот момент сделали все возможное, чтобы я как можно скорее подал в отставку. Средствами они не гнушались: как-никак от нежелательного элемента избавлялись. Армия - не место для 'кислых щей'. Я посещал только те собрания и приемы, не явиться на которые было решительно невозможно, и все равно меня нашли повод прилюдно оскорбить. Вызвать дворянина званием выше себя я не мог, и мне оставалось разве что застрелиться, потому что в двадцать с небольшим из-за такого стреляются. Тут в дело вмешалась твоя мать. Мы с ней не были добрыми друзьями - да что там, до того вечера мы едва парой слов перемолвились. Собственно, буду откровенен, я сильно недолюбливал нордэнов как касту. Надеюсь, ты извинишь старика, но на фоне всех лощеных хлыщей вы самые лощеные.
Дэмонра возражать бы не стала: чтобы любить нордэнов, следовало родиться нордэном. Это было необходимое условие, но вовсе не достаточное. Она разве что никогда не могла понять, почему их сперва так воспитывают, мол, 'морду не кривить, на людях не плакать, голоса не повышать, спина ровная, взгляд стеклянный', а потом обвиняют в отсутствии человечности. В 'хороших семьях' человечность из детей выколачивали лет с пяти, если не с трех. Им с Вигнандом в этом отношении повезло: они родились в смешанном браке, возможно, даже будучи плодом любви, и воспитывались на континенте, а не на Архипелаге. Знавала она истинных детей Дэм-Вельды: такие держали равнение даже во сне.
- Твоя мать буквально тремя фразами добилась того, чтобы самый голосистый вызвал меня сам. Мне оставалось его только заколоть, что я и проделал. Если бы я к тому моменту не был женат на Амалии и не прижил двух детей, видит небо, я бы влюбился. Рагнгерд, может, не была писаной красавицей, но улыбка у нее была...- Вильгельм как-то даже посветлел лицом. Может, яркий отблеск тех дней и вправду долетал до настоящего и как-то грел его сердце. Конечно, время, когда Рагнгерд могла улыбаться, существовало, просто не совпало с тем временем, когда Дэмонра ее знала. - Тебя не утомили дела давно минувших дней?
- Простите, господин генерал, но для меня это сказка. Вы рассказываете мне, как улыбался человек, видеть которого одновременно трезвым и довольным жизнью мне не довелось. Во всяком случае, в сознательном возрасте. Моим отцу и брату в этом отношении повезло меньше. Мне жаль, но я не могу разделить вашей ностальгии. Вы говорили о том, кто и почему поехал усмирять Рэду.
Вильгельм еще сильнее погрустнел и перевел взгляд на бумаги.
- В Рэду поехала Рагнгерд. Вместо меня поехала. Потому как прекрасно знала, что она, нордэна и дворянка, после такого получит генерала, а я - позорную отставку. Как бы я ни выполнил приказ, он был бы выполнен не так. Она... предприняла меры.
'Вы с ней хоть спали?' - вот, собственно, и все, что в данный момент заинтересовало Дэмонру. Хотя, если подумать, она вот с Наклзом не спала, а сделала бы для него все что угодно и еще втрое больше. Видимо, романтичным особам выпадала 'роковая любовь', а у них в роду водилась 'роковая дружба'. Та еще девиация, Сольвейг бы долго смеялась.
- Рагнгерд очень своевременно поругалась с Рэссэ так, что он носом землю рыл, лишь бы туда отправили именно ее. А кесарь Эвальд... Меня он не любил как зарвавшегося мещанина, обезличено, если так можно сказать, а Рагнгерд - вполне персонально. Ей не пришлось слишком уж стараться.
Дэмонра смотрела мимо и пыталась представить себе ту же ситуацию, но с другими действующими лицами. Карательная операция, скверные перспективы, лучший друг, собственная семья...
- Я не хотел, чтобы так обернулось. Мы страшно бранились.
'Оно так обернулось, как вы ни бранились'. Рейнгольд вот с ней тоже бранился, но потом, гордо хлопнув дверью, отпустил спасать Наклза, а сам уехал. Не то чтобы Дэмонра его осуждала - из них двоих осуждения был достоин как раз не он - но все-таки за свое следовало бороться до последнего. И потом не вздыхать, что мол, сделал что мог. Кто сделал абсолютно все, что мог, тот или победил, или умер.
- Когда мы уже почти разругались между собой, я предложил жребий. И Рагнгерд мне сказала, как сейчас помню: 'Спички тянуть? Очнись. У тебя семеро детей, а у меня двое'.
Дэмонра стиснула зубы. Так, наверное, даже Наклз не рассуждал. Может, это и было в высшей мере благородно, в лучших традициях кастовой чести и морали начала прошлого века, золотого стандарта армии. И вообще 'сам погибай, а товарища выручай'. Но как-то уж слишком бесчеловечно выходило по отношению к тем самым двоим.
- Вот у меня девятнадцать внуков и внучек, и уже правнук есть, - тихо добавил Вильгельм.
Нордэна не сразу поняла, почему щекам холодно. Потом сообразила, зло отерла слезы. Предатели текли так тихо, что она понятия не имела, сколько длилось это безобразие.
- Разделяю вашу радость, господин генерал!
- Требовать разделить радость, оплаченную собственной радостью, нельзя даже с дочки Рагнгерд. Я только хочу, чтобы ты знала: я был в курсе про... цветы. Белые рэдские цветы.
- Давно? - задохнулась Дэмонра. Ей даже в голову не пришло подумать о провокации или чем-то подобном.
- Мне Рагнгерд незадолго до смерти сказала. Я... не был в восторге, но она и не нуждалась в моих восторгах и одобрениях. И ты не нуждаешься.
Дэмонра едва удержала готовый сорваться смешок. А это было в своем роде очаровательно: генерал не осуждал ее за провоз нескольких сотен инфицированных людей и устройство их в вверенную его заботам армию. Вот так чудеса творились в Калладской кесарии. Так можно было докатиться до того, что он и за скандал с кесарем ее бы не осудил, а уж это точно был бы крах мироздания. Как нордэнские Сумерки богов, только еще более основательный.
- Так что ту часть характеристики, где тебя подозревают в симпатиях к рэдским сепаратистам, мы обсуждать не будем. Теперь это было бы просто комично.
- Комично, - клацнула зубами Дэмонра. Ее все еще бил нервный смех, который она из последних сил сдерживала. - В таком случае, какие подозрения мы будем обсуждать?
Глаза Вильгельма превратились в узкие щелки, наполненные предгрозовой синевой:
- Как на самом деле зовут Найджела Наклза, где ты его откопала и можешь ли дать слово чести, что он не спящий агент?
- Он не спящий агент, слово чести.
- Я могу узнать, что лежит в основе твоей уверенности, кроме, гм, доброго отношения к этому человеку?
- Обстоятельства нашей встречи, которые я бы хотела оставить при себе. Которые я, прошу прощения, в любом случае оставлю при себе. Существует миллион способов завербовать или подослать агента без таких сложностей, с какими мы столкнулись при знакомстве. И, извините, они бы прислали кого-то в моем вкусе. К тому же Наклза никогда не интересовала политика или моя служба. О вообще, кроме математики, ничем не интересуется.
- Он из 'Цет'?
- Это тоже в отчете охранки было? - опешила Дэмонра. Да будь такое в отчете, никакие силы не уберегли бы Наклза от беседы с Третьим отделением, а там дурачков, способных проглядеть шрам на его кисти, не нашлось бы.
- Нет, такого там не было. Но эта лисица Рэссэ его очень берег, а касаемо канцлера вопросов много.
- Наклз закончил все свои дела с канцлером, как только получил гражданство, то есть лет с десять назад.
- Ты так уверена?
- Да. Я бы знала. Наклз получил, что хотел, я уверена, озаботившись всеми необходимыми гарантиями, а дальше он бы Рэссэ помогать не стал. Наклз о канцлере... невысокого мнения.
- Канцлер мог хорошо оплатить его услуги.
- Наклз не особенно интересуется деньгами. И ему жить лет пять осталось при хорошем раскладе, какие к бесовой матери деньги... - Дэмонра снова сжала губы, чтобы не заплакать второй раз, теперь - совершенно осознано. Маги жили мало, это и дети знали. Но магов много, а Наклз у нее был один.
- Чем, думаешь, он теперь занят?
Вот здесь ответ как раз выглядел очень простым. Если Наклз успел сбежать из столицы, он сбежал. Забился в какую-нибудь дыру подальше, ждал, пока катаклизм завершится. Если нет - служил тем, кто стоял у власти. Могли прийти фиолетовые, синие, хоть зеленые в крапинку - маг бы работал на всех, кто сумел бы качественно прижать его к стенке. А сделать это вышло бы вовсе не так трудно, как можно подумать, глядя на всегда отрешенного Наклза. Он боялся смерти, боялся боли и уж совсем боялся, когда опасность грозила людям, которые имели для него ненулевое значение. Наклз потому за дюжину лет в Каллад даже собаки не завел, пока ему братец племянницу не подкинул. Такую милую, симпатичную и конопатую петлю на шею.
- Перебирается на перекладных куда-нибудь на юг. Ему не подходил наш климат, а уж без отопления... Вы меня понимаете. Это все, в чем меня подозревают?
- Нет. Есть еще некто Каниан Иргендвинд.
Вот здесь Дэмонра поперхнулась воздухом безо всякого притворства.
- Извините?
- Ты совсем не знаешь человека, за которого просила? - ухмыльнулся Вильгельм.
- Ну, до некоторой степени знаю. - Нордэна лихорадочно соображала, какой мировой заговор должен был нарисоваться в голове сотрудника охранки, приплетшего к ее жизни Каниана. Фантазия ей, определенно, отказывала. До момента, как случай буквально швырнул их друг навстречу другу на лесной дорожке, они пересекались дважды, причем в одну из этих встреч Дэмонра приставляла к его голове пистолет. Ей даже сделалось интересно, каким словом можно обозначить такой статус отношений. Разве что 'пили вместе', но генералу это бы не понравилось. Впрочем, все было бы лучше, чем врать про 'калладское знакомство'. У Вильгельма хватило бы ума спросить особые приметы Каниана, и Дэмонра немедленно села бы в лужу.
- Для 'некоторой степени' ты была бесовски убедительна...
- Господин генерал, вот это точно неправда! Что бы там ни писали, я вас могу заверить, что ни к какой разведке, контрразведке и прочему шпионству...
- Неужели? А конфиденциальная встреча на пляже?
Дэмонре оставалось разве что мысленно присвистнуть. Оказывается, Третье отделение все-таки не зря ело свой хлеб. Во-первых, в Виарэ она состояла под надзором - что не было удивительно, удивительно было, что она об этом не подумала! - и да, у черного, пахнущего железом моря они, похоже, тоже оказались не так одиноки, как ей представлялось, во-вторых. Восхитительно. Милуйся они на тех камнях - вот вышла бы история. Но тогда она могла бы покраснеть и ничего не объяснять. А это было бы существенно лучше, чем объяснять, не краснея:
- Нас свела личная неприязнь. Я ему угрожала пистолетом, потому что иначе разговора бы не получилось.
- Если бы ты хотела его пристрелить, ты бы его вызвала.
- А он бы вызова не принял. Эфэлец не обязан стреляться с дамами.
- Он очень хороший стрелок. Дюжина дуэлей и ни царапины. Почти все его противники покойники или изуродованные калеки. Узнать это было нетрудно. Как и то, что, разозли ты его достаточно сильно, он сделал бы исключение.
- Вы имеете в виду, что я струсила?
- Нет, скорее дождь вверх пойдет: ваша упорная и самоубийственная храбрость, вероятно, считается семейной добродетелью.
- У меня двенадцать лет как нет семьи. Моя упорная и самоубийственная храбрость, по счастью, огорчает только моих немногочисленных друзей.
- Ладно, оставим это. Так или иначе, вы не стрелялись, а разговаривали.
- Так и было. Не стану отрицать, что мы поболтали и о политике, возможно, в выражениях, которые меня не красят, но не более того. Это произошло год назад, в апреле. Потом я вернулась и почти сразу попала в тюрьму, а дальше вы знаете. Второй раз столкнулись по чистой случайности - вы можете спросить Кассиана Крессэ, он подтвердит мои слова. В почтовой карете оказалась не та посылка...
Вильгельм медленно кивал, словно слушал интересную байку, которой, впрочем, не особенно верил.
- Ну хорошо, допустим, посылка была не та, вас свела личная неприязнь и вы год не виделись. Зачем ты его сюда-то приволокла?
- Ну, он все же дворянин, Кассиан вряд ли знает об обычае менять знатных пленников на деньги, но...
- Тогда почему бы не отправить его родственникам официальный запрос?
Дэмонра вздохнула. Пора было прекращать врать, потому что она завралась. Хотя врать следовало прекратить до того, как ее прямо уличили. Оставалось ответить честно:
- Да я не знаю, господин генерал, зачем его сюда притащила. Никакая разведка не оплачивает мои глупости. Я могла бы дать слово чести или поклясться чем-нибудь уж совсем нордэнским и диалектным, но оно вам надо? Мы оба знаем, что молнии до земли не долетают, не 'старые добрые времена'. Наверное, он мне просто меня напоминает лет десять назад. Я бы не назвала это словом 'нравится', но некоторые... моральные обязательства налагает.
- Что еще было в 'не той карете'?
А вот это был очень, очень плохой вопрос.
Допустим, на пляже еще мог сидеть шпик из Третьего отделения. Но лихо мчать по лесной дороженьке он точно не мог. О том, что Каниана перевозили эфэлские 'особые поручения', генерал узнал бы только через Кассиана. Сказал Лис или нет? Если бы сказал, графа бы уже допрашивали. А пока всего только разговаривают с ней.
Сообщи она, что в карете не обнаружилось ничего ценного, стало бы очевидным, что главной ценностью являлся пленник. Ей Каниан не ответил, что он сделал и зачем его, полумертвого, тащили обратно на родину, но другие люди могли спросить и по-другому. Война - не место для церемоний, особенно с врагами.
Дэмонра ощутила легкий холодок в основании шеи. Сейчас она или разминется с пулей, или нет.
- Вроде бы какие-то цацки. Я потеряла сознание до того, как ее обчистили.
- Тогда почему твой граф так отчаянно старается сохранить инкогнито, что даже недельку почистил картошку?
Нордэна и сама не отказалась бы это узнать, а в ложь полезно капнуть капельку правды:
- Он бастард короля, и это факт известный. Асвельда Второго, я имею в виду. Принимая во внимание отсутствие законных наследников и то, что творится в Эфэле, я бы на его месте тоже сидела очень тихо. Его могут разыскать и убить просто за кровь, которая течет в его венах. Чтобы раз и навсегда пресечь род и не дать реставрировать монархию. Причем сторонники республики и великие герцоги будут рады ему одинаково.
Проницательный, нечеловеческий взгляд Вильгельма буквально пришпилил Дэмонру к спинке стула:
- Снайпер, застреливший эфэлского короля и наследника, оказал Каллад большую услугу. Хотя за такие услуги случайных людей, как правило, не благодарят, а вешают.
- Прошу прощения?
- Каниан Иргендвинд - один из лучших стрелков нашего времени. Чистит картофель и таскает мешки в армии врага - а мы Эфэлу враги - прикрываясь фальшивым именем. Ты никогда мысленно не сопоставляла эти факты?
По позвоночнику Дэмонры прокатился холод. Нет, не сопоставляла. А могла бы. Что же, значит, в той карете наблюдалась максимальная концентрация успешных цареубийц в мировой истории.
- Я не думаю, что это... невозможно. Но снайперов не так мало, это дорого и модно, кто-то да научился, наверняка, среди них есть хорошие. Граф не высказывал никаких антимонархических убеждений и, как мне кажется, не имел мотива. Для таких выходок нужно здорово ненавидеть свою страну, а Эфэл он любит...
- Ты, значит, полагаешь, что не он?
- Полагаю, не он, - твердо сообщила Дэмонра, прекрасно понимая, что лжет. Она понятия не имела, делал Каниан это или нет. Вообще, зная Каниана, пусть мало и недолго, нордэна поверила бы, что при необходимости он расстреляет отряд монашек из пулемета и не поморщится. Просто у него не имелось известных ей причин так поступать.
- Я должен тебе напомнить, каковы будут последствия, если этот человек вдруг исчезнет? С винтовкой или без нее.