Аннотация: Проба пера в стиле "Вселенной Метро 2003". Собственный взгляд-вариации на тему постапокалиптического мира.
В книге используется устройство Московского метрополитена
по оригинальной книге Дмитрия Глуховского 'Метро 2033'
Предисловие.
События, о которых пойдёт рассказ, произошли давно. Очень давно. Но уже после той мгновенной опустошительной войны, многие годы, даже десятилетия, спустя. Несколько ракет со смертоносным содержимым прекратили существование цивилизованного мира. Но весь парадокс в том, что люди, уничтожавшие сами себя, выжили. Да, при этом они ослабели, позабыли многие знания предыдущих поколений, но в тоже время приобрели и навыки, которые на самом деле были порождениями воспрявших первобытных инстинктов. И пусть выжившие люди были рассеяны незначительными горстками по всей земле, но всё же надежда на возрождение не угасала.
Закрученные винтом стволы кряжистых деревьев нависли над покрытыми серым мхом давно прогнившими развалинами древнего посёлка. Измученный радиацией лес рос по своим правилам, раздирая корнями асфальт и бетон, скрывая в своих тёмных и страшных дебрях невиданных животных. Выросший на многолетней золе никем не спасённых, вечно горевших торфяников серый мох покрывал обломки домов и деревянных сараев, которые невозможно было опознать современному человеку. Кучей хлама стало то, что когда-то было вполне обычным окружением.
По разбитым, покрытым пылью схемам брошенной бытовой техники не пробегали трудяги-электроны, мятые панцири машин съедала коррозия, а пятиэтажные дома доверху увивали сухие стебли гигантского ядовитого плюща. Пройдёт немного времени, и вырастут новые побеги, появятся простые, но яркие огромные ядовитые цветы. Мутноватая синева молодых листочков, отражающих всё более жаркое солнце, едва виднелась сквозь третье веко змеи. Стальные мышцы, способные при необходимости переломить среднее дерево, приятно разогревались окончательно воспрявшим после зимы светилом.
Медленно, будто неохотно, подтягивала змея в кольца своё сияющее серой чешуёй тело, не спеша переваривая добычу. В общем, мир сегодня был для неё приятен, привычен и понятен... Вдруг что-то внезапно пронзило змеиный глаз и гулко стукнулось о внутреннюю сторону её же черепа. Будь это что-то немного выше, оно бы не задело её маленького, но такого необходимого мозга, и она бы успела почувствовать страшную боль, разъяриться и отправиться на поиск обидчиков. Но змея всего лишь мотнула головой по инерции, и всё мгновенно закончилось для неё.
Солонгой восторженно посмотрел на древко своего копья, горделиво торчащего из змеиной морды. Оно было покрыто уникальным тотемным орнаментом, из-за чего служило предметом зависти прочих соплеменников. К тому же сделано оно было собственными руками из бросового, на первый взгляд, материала. Сам же Солонгой был долговязым жилистым подростком с убранными в шикарный хвост длинными чёрными волосами, лишёнными, в отличие от сверстников, проплешин. Сбоку был щёгольски заплетён отдельно локон, убранный спиралью тонкой ленточки. Облачён юноша был в традиционные для этого времени года одеяния из кустарно, но качественно выделанных шкур.
Кровь всё ещё текла на вездесущий мох, когда юноша выдернул стальной зазубренный наконечник. Воткнув копьё, он оперся на него правой рукой, встал на левое колено и произнёс ритуальную фразу:
- Я не враг твой, ты не враг мой. Прости меня, и напитай наши тела своей жизнью, и да бежит от нас Незримая Смерть.
Конец вышел несколько скомкано, ведь упоминать Незримую Смерть всегда страшно. Даже если её истинное имя - Радиация - не было произнесено. Не зря оно стало запретным, и произносят его лишь жрец и вояки.
Едва выполнив положенную процедуру, Солонгой радостно шагнул к своей добыче, поставил ногу в мягком кожаном сапоге на голову твари и не сдержался от радостного вскрика и потрясания оружием. Затем он вырезал ножом один из клыков: будет подтверждение свершившегося долгожданного этапа обряда посвящения в добытчики, да и неплохой выйдет потом амулет на шею. Одна из маленьких радостей племени - копящиеся в течение жизни самодельные амулеты, каждый на отдельной верёвочке или ленте. Радости его не было предела. Долго же пришлось ему ждать своего права совершить этот ритуал.
Всё-таки поздновато для становления мужчины - шестнадцать лет. Все его сверстники уже начали потихоньку лысеть, и обзаводились величественными тонкими хвостиками уцелевших волос на затылке, или же локонами по бокам головы, если волосы начали выпадать не со лба, а с макушки. А он едва только начал терять первые волосы. Взрослые говорят, это хорошо, признак здоровья, но что они понимают, эти взрослые, когда ты выглядишь не так как все. Да, девочки заглядываются на него больше, чем на прочих обитателей селения того же возраста, но зато как обидно смеются ребята! А девчонки - так они вообще ничего толком не понимают...
Глава 1. В Москву!
- Странно... - Солонгой говорил вслух наедине с собой, только для того, чтобы привести мысли в порядок, - Трава совсем не примялась...
И действительно, перед юношей по-прежнему не было следов. Хуже всего было то, что за спиной цепочки его собственных следов тоже не оставалось. Осока была гибкая и упрямая, и полностью вставала на место, делая её абсолютно незаметной.
Местность казалась знакомой, но в то же время нужной тропинки не было. Всюду, куда ни кинь взглядом, стояли такие одинаковые, сухие, безликие деревья. Солонгой точно знал, что не мог уйти далеко от дома. Однако ещё пару минут спустя он уже начал слегка сомневаться в верности выбора направления.
Ободрав спину о жёсткие ветки, он все-таки продрался сквозь нестройные ряды исполинских деревьев. За ними открылась полянка с молодой зелёной порослью. Это место казалось ещё более знакомым. В сердце Солонгоя появилась надежда: если, свернуть направо, он должен попасть домой.
Однако направо свернуть ему так и не удалось. Да и, по большому счёту, это было невозможно: за полянкой была огромная канава, ко всему прочему заваленная буреломом. Солонгой прикинул в уме, что, видимо, прошёл чуть дальше, чем планировал. В этом случае, выход должен быть с прямо противоположной стороны.
Выбрав единственный, с его точки зрения, верный путь, Солонгой стал мужественно продираться сквозь кривые сухие ветки деревьев, увязая в жухлой прошлогодней траве. Логика подсказывала, что нужно вернуться назад, но упрямство толкало вперёд и вперёд. Тем более, что даже вернуться в ту же точку, откуда он начал блуждать, было вряд ли возможно.
Где-то через час такого экстремального похода Солонгой, как ни старался гнать от себя эту мысль, наконец признался себе в том, что заблудился. Ветки трещали под ним, распугивая мелких тварей, воспрявших уже полностью от зимнего сна, а узнаваемости в лесу становилось всё меньше и меньше. Только теперь он начинал понимать, почему так опасно считается выходить на свой первый бой в гордом одиночестве. Привыкшие жить в тесных ветвистых, но до боли знакомых и уютных туннелях люди уже отвыкли находить себе верные ориентиры на местности, где каждое дерево похоже на предыдущее, как бы безумно оно ни было искажено Незримой Смертью. Будто 'старушка' уже устала менять природу, и теперь просто действовала по шаблону.
Солонгой окинул взглядом свои тёплые меховые сапоги. Не так-то просто перебраться через широкую канаву, не испортив обувь. Тогда он снял их, зажал под мышкой, и придирчиво осмотрел поваленное дерево, которое могло послужить ему мостиком. Выглядело оно крайне ненадёжно, однако поворачивать назад было нельзя. Тогда Солонгой изрёк величественно и громко, как учил жрец: 'Да помогут мне Предки!', и стал медленно брести по сомнительному мостику. Дерево, видимо, не выдержав такой мощной мантры, надломилось в самой середине.
- А-а-а-а! Боженька, помоги! Помоги, боженька! - закричал юноша, отчего-то вспомнив куда более древнюю религию. Его тело всё глубже уходило под воду и застревало в вязком болотистом торфе, а ледяная вода обжигала кожу, радостно проникала сквозь одежду. Дикий, почти первобытный страх смерти овладел Солонгоем. Руки, казалось, сами собой хватали всё подряд, лишь бы была хотя бы малейшая надежда выжить.
Выжить. Главная движущая сила человечества. Тот, кто задумывается о смысле жизни, всего лишь не знает истинной заботы. Тот, у кого ничего нет, кто потерял всё, - для того есть только один смысл. Выжить. Любой ценой. Никто не ждёт Солонгоя дома. У него нет матери, которая бы оплакала его. Нет девушки, которая бы томилась бы ожиданием скорейшего его возвращения. У него нет отца, который бы ринулся в лес в поисках любимого сына. А военные решат - раз не появился сегодня, завтра уже не будет смысла искать. Единственным человеком, который по-настоящему обрадуется его возвращению, был друг по имени Бобёр. Предательские слёзы потекли из глаз Солонгоя. Вот, ради кого стоит карабкаться из затягивающей трясины, вот, кого никак нельзя подвести.
Его приятель часто давал бесполезные советы. Как себя вести, как быть настоящим мужиком, что барахтаться в болоте бесполезно, надо замереть и найти себе опору. Попробовал бы он сам... Солонгой сделал глубокий вдох и замер, оглядываясь по сторонам в поисках опоры. Противная жижа мерзко скользила между пальцев босых ног, одежда тянула вниз. Но ориентир был: обломок ствола дерева. Нужно только сделать один рывок, чтобы ухватить его... Получилось!
Однако от этого действия Солонгой ушёл под воду вместе с поленом. Только лишь копьё зацепилось за что-то и не дало ему утонуть. Но теперь он был намного ближе к противоположному берегу. Рука с копьём ткнулась в илистую землю. Мышцы напряглись, но подтянуть себя к берегу было почти невозможно. И всё же в результате его барахтаний под руками оказалась спасительная коряга. Тяжело отдуваясь и фыркая, он наконец выбрался на противоположный берег, чтобы... увидеть на своём пути непроходимый ивняк с торчащими острыми корнями и сучьями. Сапоги, к слову сказать, остались на дне.
Отступать было поздно, да и невозможно. Одежда рвалась, клочьями оставаясь на ветках, босые ноги исцарапались в кровь о корни. Несколько раз он застревал в ивняке так прочно, что уже боялся не выбраться больше. Но каждый раз откуда-то брались свежие силы, и очередной рывок помогал ему двигаться дальше. Бобёр говорил ещё, что если человек заблудился в лесу, то он ходит по кругу. И способ выбраться один: строго по прямой выбирать себе дерево, и идти к нему. Затем новое и так далее.
Он во второй раз за день последовал рекомендациям лучшего друга. И снова Бобёр спас его своим советом! Солонгой всё же выбрался из ивняка, босыми ногами шлёпая по земле. После непродолжительно блуждания он набрёл на загадочное нечто, сразу же поразившее его.
Всюду, сколько хватало глаз, в обе стороны горизонта тянулись две длинные рыжие полосы, и исчезали далеко-далеко. Бетонные шпалы пересекали рельсы, и не было ни малейшего признака даже чахлой травки на этом реликте прошлого. Солонгой устало сел на рельс и вытянул гудящие ноги.
Никто никогда не охотился в этих местах. И это должно быть далеко от дома. Но не настолько, чтобы нельзя было найти туда дорогу. Он смутно помнил рассказы про железнодорожные пути, но это вряд ли могло бы ему помочь.
Оставалось только молиться. Но кому? Его, вдолбленная жрецом вера в Предков, себя, кажется, оправдывала всё меньше. Хотя нельзя недооценивать фигуру этого человека, речи его всегда были путаны и малопонятны. Жрец был неофициальным главой гражданского населения, в противовес генералу, мнившему себя вождём всего племени, но по сути руководившего лишь горсткой военных семей. Да и те тайком молились душам предков, что не могут обрести покой, ибо нет более рая и ада. Жёны военных носили первенцев на заклятие от Незримой Смерти и жертвовали крохи еды на защиту дома от злых духов и ночного зверя.
- Господь... Предки... Кто бы ни был там, на небесах, или там, под землёй - простите мне всё, что я сделал неправильно. Но я молод, я хочу жить! Дай мне сил, боженька... укажи мне путь...
Но свет не снизошёл сверху, а деревья не расступились перед ним. И Солонгой сидел так, жалел себя и дурацкие правила Посвящения, по которым отрок обязан убить свою первую жертву, имея в руках лишь копьё, а в карманах - пустоту. Даже огонь разжечь ему нечем. Ягоды и грибы ещё не растут. Лесные твари разбежались от его шума уже давно. С одной стороны, это было даже хорошо, что ни одного серьёзного мутанта не встретилось ему на пути. Но с другой, еды было взять неоткуда. Живот угрожающе заурчал. Ноги болели. Было сыро и холодно. Солонгой чувствовал, что он обречён.
Тем временем солнце клонилось к закату. В темноте будет ещё сложнее определиться с направлением. Надежда вернуться домой гасла с каждой секундой. Вдобавок, Солонгоя понемногу начал колотить озноб. С каким-то неестественным безразличием он сидел, следя за краснеющим диском, медленно скрывающимся за вершинами деревьев. Редкие охотники могли наблюдать закат, потому что с приходом сумерек и ночи шансы выжить резко снижались. 'Закат - это всего лишь запад', - говорил Бобёр. Запад?
Солонгой вскочил, осенённый элементарнейшей догадкой: если знать стороны горизонта, то найти дом совсем несложно! Нужно идти, причём идти красиво, вслед за уходящим солнцем, гордо неся в вытянутой руке свой трофей. Нет-нет, не в прямом смысле за солнцем. Как раз на западе-то его не ждёт ничего. Но до тех пор, пока Солнце ещё не зашло полностью, у него всё ещё есть шанс вернуться.
Приободрённый, он гордо захромал домой, опираясь на копьё. Всё-таки хорошо, что он продрался с ним через все препятствия, не оставил в лесу или болотистой канаве. Солонгой шёл и пел. Он пел песни Предков, надеясь, что те смилостивятся над ним и перестанут наконец мучить и водить кругами, или что лешему понравятся песни, и тогда старый лесной хозяин отпустит свою жертву.
Солонгой побежал. Бежал он из последних сил, роняя слёзы боли и кусая губы, пока солнце не зашло полностью. Уже в полной темноте он продолжал бежать, на ходу меняя ориентиры по совету Бобрика. Несколько раз он налетал на сливающиеся с темнотой ночи деревья, набивая синяки и шишки. Но тряс головой, и снова двигался вперёд.
- Бобёр... если выберусь, куплю тебе у жреца тот амулет, о котором ты мечтал... Боженька, помоги, не дай сгинуть! Боженька...
Он бежал, повторяя громким срывающимся голосом одно и то же, уже не надеясь вернуться домой до рассвета. Было ли дело в советах друга, или искренней молитве, или отчаянному желанию жить, но в свете внезапно вышедшей из-за туч луны Солонгой наконец увидел действительно знакомые места. То есть, ближайшие к военной базе земли, потому что до посвящения никто далеко от дома уходить не имел права.
Солонгой перелез через частокол, и, прошмыгнув мимо стоящего за ним покосившегося бетонного забора, он юркнул в проём железных ворот. Этот архаизм уже давно не имел смысла. Ворота не могли ни закрыться до конца, ни открыться. Они навеки застряли в своём положении; но это были ворота, ведущие домой, и сейчас юноша готов был целовать их.
Отчаянно он замолотил в дверь убежища условным стуком. Кто там сейчас дежурит? Ай, не важно, главное, что дома! С той стороны раздался скрежет, и колесо закрутилось. Сердце Солонгоя радостно прыгало в груди. Он дома! Он наконец-то дома!
- Сол, ты, что ли? - выпучил глаза Енот. Или Барсук. Сложно их порой различать, этих братьев-близнецов.
- Живой, чертяка! - Барсук (или Енот) скорчил снисходительную гримасу и продолжил мысль брата, - А мы уж думали, откинулся.
- Дайте... отдышаться... И я вам обоим наваляю... И все же - как же я рад вас видеть! - Солонгой улыбался так, как может улыбаться лишь человек, недавно избежавший гибели.
- Тебя там жабы жевали, что ли? Рожа в глине, в попе ветки: Солонгой пришёл с разведки! - хохотнул Барсук. Или всё-таки Енот? Да не, точно Барсук! Это он в их компашке всегда первым шутить начинает.
- Как водичка? - осклабился его брат, хлопая по плечам горе-охотника, - Купаться можно?
- Енот, сволочь, иди на фиг... Я тебе это ещё припомню - завтра. А сейчас надо по-быстрому рапорт накатать, а то вояки опять сто шкур снимут.
Военные, эти сплотившиеся в клан хозяева небольшой военной части дальнего Подмосковья, уже давно зазнались и считали себя выше всего сущего. Племя, основанное выжившими жителями ближайших населённых пунктов, они толком за людей не считали и называли презрительно 'гражданскими'. Те, в свою очередь, не отставали и называли их 'вояками'.
Военные считали себя хозяевами тесного мирка, потому что охраняли порядок, ведали благоустройством убежища и были своеобразными 'хранителями знания'. Поэтому они долго, но, во многом, безуспешно пытались навязать свои правила, что являлось основной причиной сильных и жёстких противоречий между ними и гражданскими. И даже не смотря на то, что гены уже давным-давно перемешались, ведь все девушки изначально были гражданскими. Да и вообще генофонд, итак ограниченный, ужимать ещё больше было бы преступлением. А уж традиция военных забирать себе самых сильных мальчиков и вовсе стирала эти различия. Но факт оставался фактом. Племя во главе со жрецом Храма Предков жило по своим законам, военные во главе с генералом по своим, при этом скрыто ненавидя друг друга, но в то же время относительно мирно сосуществуя.
- Да ладно тебе, ты лучше скажи - есть что?
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, трофей, блин, достал или нет?
- А.., - Солонгой ощупал карман и блаженно улыбнулся, лежит. - Амулет сделаю, тогда и полюбуетесь. Уж мой-то зуб побольше ваших когтей будет.
Талисманы Енота и Барсука представляли собой когти животных, аналогичных тотемам. Не каждому удаётся так удачно подобрать себе животное для первой охоты. Вот только размеры этих зверей значительно уступали той огромной змее, что досталась Солонгою. Его тотем жил, если ещё существовал, далеко отсюда, и поэтому ему пришлось выбирать себе другую жертву. Хотя змеиный зуб - серьёзный трофей. Солонгою отчаянно хотелось пощеголять им перед соплеменниками. Он просто мечтал пройтись рано утром по всем-всем тоннелям, гордо сверкая амулетом на шее. А вот если показать трофей заранее, то такого ажиотажа не будет.
Наспех составленный отчёт, весь в мокрых разводах от сырых рукавов, лёг на стол. Теперь срочно домой, переодеться и спать, спать! Сегодняшний день был слишком напряжённым. И меньше всего ему хотелось тянуть с отдыхом.
- Заблудился? - Енот наспех читал отчёт.
- Там же написано: в поисках добычи удалился на большое расстояние от нашей военной базы, в неисследованные земли.
- Ага, вижу. Так почему заблудился-то?
- Енот, сволочь ты дотошная. Ты, между прочим, с братом и Вереском на охоту ходил в первый раз. А я один, чёрти где. И убил добычу с первого раза, между прочим.
- Да ну, брось заливать! Сейчас змей ещё нет!
- Ага, да и не убить их с первого раза, - веско добавил Барсук, - Она карликовая была, что ли?
- Да ё-моё! Да у неё башка одна была... вот, на меня глянь... - он замялся, - вот примерно как я ВЕСЬ!
- Енот, тебе не кажется, что друг наш гонит.
- Ага... ну что, тёрки?
И они, весело хохоча, схватили парня и начали тереть костяшками пальцев по его волосам - стандартное наказание за хвастовство. В любой другой день Солонгой пережил бы это спокойно. Но сегодня он резко рванулся, стряхивая с себя ребят, и раскидал их по стенкам - откуда только силы взялись?
- Стой-стой, ты чего? Мы же шутим... - братья не на шутку перепугались: обычно Сол был более терпелив и менее агрессивен.
- Завтра шутить будете. Устал я сегодня, - пробормотал Солонгой и побрёл домой отдыхать. Только не знал он, что поспать ему сегодня толком не удастся.
Сахарные улитки мирно ползали по столетним брёвнам, подтачивая эти, и без того выжившие свой срок, подпорки. Хотя для этих странных накапливающих в своём организме сахарозу моллюсков-мутантов и отводилась специальная плантация, собрать всех в одном месте было невозможно. Откуда они взялись, до сих пор было загадкой, но полакомиться ими всегда было не зазорно. Естественно, не живыми, а сушёными. Так что здесь и сейчас никто есть улиток не собирался, и шаги по тоннелю не были для них знаком приближающейся угрозы.
Солонгой медленно и неохотно ступал по земляному коридору. Дедушка говорил, что он был прорыт сразу, как только стало ясно, что не все жители убежища военной базы настолько страдают лучевой болезнью, чтобы умереть сейчас и дать просторно жить живым. Он вообще был ужасный ворчун, и не уважал человеческую жизнь. Видимо, потому, что был когда-то воякой.
Тем временем укреплённые грубыми брёвнами земляные коридоры сменились бетонными стенами. Сол входил в вотчину вояк, которую так ненавидел. Хотя любить её он был просто обязан, и спрашивать тут уже никто никого не собирался. Слово 'обязан' всегда бесило юношу. Как вообще странно соотносятся такие короткие слова, как 'хочу' и 'надо'. Надо делать то, что заставляют. А хочется всегда того, что недоступно. А едва этого становится посильно достичь, радость длится недолго. Тут же появляется новая цель, ещё более недостижимая, и не обязательно связанная с предыдущей. И так всю жизнь, от рождения и до самого конца. Как справедливо замечал его дед, жизнь есть непрерывное стремление осуществить всё, что хочется, но ограничивающееся необходимостью делать то, что требуют. Армия же смещает этот баланс и душит само понятие свободной воли.
Говорят, до войны из-за малочисленности молодёжи было решено за каждую двойку или нарушение дисциплины отправлять учащихся военных учебных заведений солдатами в армию. Тем самым достигалось сразу две цели: приобретение умного офицерского состава и большое число 'глупых' солдат, призванных бездумно исполнять приказы. Право командования и по сей день приобретается и усиливается у тех, кто достиг должных успехов в подчинении. Лишь пройдя все звания-ступени, можно заполучить право самостоятельно распоряжаться своей волей, да и кучей чужих в придачу. Хотя тогда появляется ещё больше обязательств, ибо ты уже отвечаешь за всех тех, кто попадает под твоё командование.
- О, Сол, привет! Как там твоё посвящение? - добродушный простак Бобёр, заметил друга через приоткрытую дверь своей каморки. Значит, замок ремонтировать ему по-прежнему лень.
- Ой, даже и не спрашивай. Заблудился к такой-то матери. Твоими советами спасался.
- Вот! А говорил, не работают! Ну что, жив-здоров?
- Нет, блин, до сих пор там остался, а тебе снюсь, - саркастически заметил Солонгой.
- Злой ты какой-то. Спал давно? - выпучивая глаза и непрерывно шумно выдыхая, Бобёр тщетно пытался застегнуть ремень на самые последние отверстия, - стресс лучше сном снимать. Желательно лёжа. Желательно в кровати.
- Да я бы уже десятый сон видел, только кто ж мне даст. Вот, зачем-то опять к вождю иду. Рапорт им мой, что ли, не понравился. А ты чего это делаешь? Тебе новые дырки пробить надо, не льсти себе, - дружески хохотнул юноша, - И дверь бы, что ли, починил уже, наконец, а то тебя полказармы видит.
- Да я это... решил фигурой заняться. Тесновато тут, я вон даже дверь случайно локтем задел, она и открылась.
- 'Дёрни за верёвочку'?.. А с чего бы это ты так решил за фигурой следить? Ты же никогда от добавки не отказывался. И кашу из пырея я тебе всегда отдавал.
- Не-не, всё, завязал. Буду стройный, как этот, как его там... мальчик-одуванчик!
- И с такими же толстыми щеками?
- Не подначивай. Я и обидеться могу. Я человек легкоранимый, я нечаянно и в глаз могу кулаком дать. Привычка у меня такая дурацкая, что ли?
- Так что же, кашу из пырея больше тебе не предлагать? - ехидно осведомился Сол.
- Отчего же, - задумчиво почесал затылок Бобёр, - с неё не накушаешься особо, куда уж там толстеть. Чистый уголь.
- Может, углевод? - едва сдерживал смех Солонгой.
- Ага, и его туда же, - невозмутимо поддакнул его приятель.
- А не по поводу ли той девушки ты стройнеть надумал, с которой вчера глаз не сводил? Как Полкан на кусок сала смотрел.
- А ты, собственно, трофей-то перед заблуждением не забыл достать?
- Добыл, - Солонгой огляделся по сторонам и достал из кармана зуб. Уж другу-то можно и сейчас показать.
- Ух ты, какой огромный! Настоящий? - с сомнением Бобёр ощупал трофей пальцами.
- Ну, не деревянный же. Больше над моим копьём потешаться не будут. На раз до мозга этой скотины достало.
- Слушай, ну это, кажется, самый мощный первый трофей, который я видел.
- Ты только особо не трепись пока. Хочу на шею повесить и погулять так, чтобы у всех челюсти на землю попадали. Как думаешь, красиво будет мне вот так? - он примерил зуб себе на шею, но, заметив заинтересованный взгляд девушки, спешно спрятал его обратно в карман.
- Блин, вот никогда никому не завидовал, а тебе теперь буду. Может, дашь на выходные погонять? - Бобёр смутился и покраснел, что было для него не свойственно.
- Всё-таки девушка! Я знал, - Солонгой покровительственно похлопал друга по плечу, - Одолжу, что с тебя взять. Только сильно не наглей. И на первом свидании комнату у меня среди ночи не просить.
- Да брось ты, и в мыслях не было! - честно захлопал ресницами Бобёр, краснея ещё больше. Потом, силясь справиться с эмоциями, произнёс:
- А ты, собственно, куда шёл-то?
- Блин! Меня же вождь вызывал!
- Тогда спеши, начальство ждать не любит, - толстяк снова втянул живот и чрезмерно поспешно закрыл дверь: вдруг Солонгой передумает делиться трофеем.
Едва Солонгой развернулся и собрался сделать шаг, как едва не врезался в иного обладателя значительного брюха, к тому же превосходящего Бобра по размерам. Если бы не скверный характер Вепря, Соло бы руку на отсечение отдал, что именно он приходится отцом ему лучшему другу.
Лишь два человека во всём племени при стандартных пайках умудрялись иметь изрядные формы. Одним из них был Бобёр, который оправдывался особенностями обмена веществ, хотя по сути даже не они были определяющими. Многие соплеменники были не вполне довольны столовой со стандартными завтраками, обедами и ужинами. Поэтому нелюбимую часть продуктов скармливали всеядному Бобрику, хорошо заметному из любой части столовой не только по стайкам избавляющихся от невкусной каши ребятишек.
И Вепрь, внешние данные которого позволяли думать, что именно его имя должно было значиться вместо прочерка в паспорте юноши в графе 'отец'. Хотя по характеру он разительно отличался от возможного отпрыска. А что до размеров его фигуры, так всё вполне понятно - ненасытный протеже вождя без особых сложностей мог позволить себе питаться по усиленному рациону.
- Рядовой Солонгой! - нарочито растянутый для придания 'строгого' тона голос едва не оглушил его.
Парни на страже арки не сдержали смешка. Всех всегда смешила это случайная рифма.
- Отставить смех! Вы в карауле или где! Ну, как дети... Совсем обнаглели уже... - полковник Вепрь всплеснул руками, кажущимися игрушечными из-за несоответствия объёмному пузу и широким плечам. Он сегодня был явно не в духе. Не стоило усугублять ситуацию ещё больше.
Нет, Солонгой не винил ребят на карауле, хотя и презирал. Над ним постоянно смеялись. Имя 'Солонгой', как и все прочие в племени, бралось из книг. Это были древние, ещё довоенного периода энциклопедии и указатели. Родители смотрели на выцветшие картинки ветхих фолиантов и выбирали имя для ребёнка в соответствии с названиями понравившихся животных и растений. Солонгой был редким зверьком с глазками-бусинками, гладким мехом и остренькой мордочкой. Возможно, от избытка нежности его ещё беременная мама выбрала эту картинку. Ну откуда же было ей знать, что родится мальчик, а настоящему воину не годится носить имя такого пусть и красивого, но мелкого и с виду тщедушного животного.
Всё это вкупе с запоздавшим обрядом посвящения (а волосы его на самом деле и не выпадали даже, он сам украдкой надёргал их со своей головы и положил на подушку, чтобы его наконец допустили), да и вообще замедленным старением делало его чуть ли не изгоем. Как и давший ему имя зверёк, Солонгой был редким экземпляром... его гены хранили в себе больше исконной домутационной информации, чем у всех сверстников, но в этом-то он и видел главную беду.
Никто не любил Солонгоя. Даже отец бросил их с матерью ещё до родов, и юноша ничего не знал о нём. Это было очень странно для племени, где сплетен о каждом больше в разы, чем мало-мальски значимых событий во всей послевоенной истории. Конечно, за спиной многие шушукались, и прочили ему в отцы целую уйму народа вплоть до самого вождя, но вот только до ушей самого Сола ни одно из этих предположений не доходило. Ребята, думая, что именно вождь был отцом их сверстника, но отказался от своего незаконнорожденного сына, лишь с ещё большим остервенением стремились оттолкнуть его от себя. Тётя, воспитывающая его в последнее время, относилась к его присутствию как к обязанности, а покойный дед, хотя и старался побольше общаться с внуком, ругался с ним постоянно, пытаясь привить армейские порядки в воспитании.
Ко всему прочему, недавняя драка младшего офицерского состава с рекрутами, внесла свои коррективы в уклад жителей. Поводом для неё как раз послужила искомая традиция военных обращаться по званию и фамилии. Если звание племя ещё как-то терпела, то воскрешать позабытые фамилии при каждом таком обращении, по мнению жреца, было святотатством, и гражданские упорно не желали на них отзываться. А поэтому жрец, как негласный руководитель гражданской части племени вынудил военных заменить стандартное обращение по фамилии на обращение по имени. Тем более, что фамилий в убежище военной части было немного в силу родства большинства его обитателей, а вот имена были строго индивидуальны. И теперь имя Солонгоя куда как чаще звучало и смешило сверстников. И только хорошая физическая форма и добытое кровью да синяками умение драться помогали ему сдерживать их нападки.
Узнай он, что парни на самом деле завидовали ему, и именно эта зависть рождала в них желание враждовать, а то, как девушки заглядываются на него, и вовсе заставляло кипеть кровь в жилах особо ревнивых ребят, - он бы сильно удивился. И наверное, не знал бы, что делать.
- Так точно, товарищ полковник! Рядовой Фёдоров в Ваше распоряжение прибыл! - с нажимом на фамилию сказал Солонгой.
Наш герой был единственным ярым противником такой реформы. Фамилия его, такая простая и привычная для довоенных времён, была, по его мнению, куда благозвучнее. Впрочем, он итак приобрёл себе славу бунтаря, и на очередную его выходку попросту никто не реагировал.
- Вольно, солдат, - Вепрь недобро цыкнул дыркой в зубе. Похоже, соседний с ней зуб норовил выпасть, отчего полковник начинал злиться по пустякам, - Пошли в штаб. Ещё раз доложишь про всё, что видел. И заправься уже, наконец!
Штабом назывались два смежных помещения пункта управления неподалёку от основного выхода на поверхность. Одна из комнат использовалась для приёма разведчиков с особо важными докладами, вторая же была некой тайной за семью печатями и использовалась для неведомых целей непосредственного высшего руководства. Чтобы дойти до штаба, требовалось пройти через некогда просторную казарму, сейчас разгороженную тонкими фанерными стенами на комнаты. Содержимым каждой такой комнаты была двухъярусная кровать, поставленные друг на друга тумбочки и минимум стеснённого стенами помещения, годного лишь для надевания формы. И всё же иллюзия делящегося лишь на двух жильцов личного пространства - лучше, чем полностью открытые для всеобщего обозрения койки.
Жить в этом укрытом толстыми бетонными стенами помещении считалось более престижно и безопасно, но не практично, поэтому использовалось это место для жизни проходящих начальную военную подготовку новобранцев, а так же одиноких военнослужащих. Стоит ли говорить, что поблизости всегда находились молодые девушки со вполне понятными целями приглядеть себе подходящую пару и картинно 'намекнуть' кандидату, что с ним не прочь прогуляться по тоннелям. Пройдя через ряды тонких стен, исключающих многие самые малые намёки на личную жизнь, Солонгой, предварительно постучавшись в покрытую пятнистым мехом дверь и почти не дожидаясь разрешения, вошёл в приёмную штаба.
- Расскажи ещё раз, что ты видел, - задумчиво пыхнул берёзовым листочком генерал Липа.
- Да чего... Иду я, иду, несу трофей. Слышу - Гигант, - Солонгой не смог устоять и прихвастнул. На деле он просто побоялся возвращаться через тот же жуткий бурелом, при переходе через который едва не свернул себе шею. Вот и решил сказать, что крюк сделал по вполне резонному поводу.
- Товарищ генерал! Нет в нашем квадрате Гигантов уже с прошлой зимы! Накрыли мы их гнёзда!
- Не перебивай, - задумчиво глянул в потолок главнокомандующий (по особому оттенку запаха, да и ставшим чуть мутными глазам Липы Солонгой понял, что курит старый вождь не только берёзу), - не перебивай, не в том сейчас суть... да, рядовой?
Под взглядом его чуть слезящихся старческих глаз (шутка ли, уже пятый десяток разменивает. Небывалый срок ему отведён), Солонгой густо покраснел, уличённый в приукрашивании истины.
- Ну так вот, иду я потом дальше, и вдруг вижу, что лес будто кончается, и холмик такой длинный тянется и ровный, а на нём будто две рыжие змеи рядом лежат. Сами худые, а длятся в обе стороны до горизонта! Подошёл ближе с копьём наготове, а то и не змеи были, а железо какое-то. Ржа здорово поела, но переплавить ещё можно.
- Значит, ты нашёл рельсы... и ещё не совсем испорчены... можешь отметить место на карте?
Солонгой подошёл к столу и взглянул на его поверхность. Все старинные карты давно уже рассыпались, но эта была сделана уже в современности, начертана по подробным рассказам охотников растительными чернилами прямо на дублёной коже, очень подробная и детальная, с соблюдением всех норм топографии. Ярко-красным были обведены три круга - гнёзда Гигантов, уже год как ставших историей. Палец юноши ткнулся в паре сантиметров от одного из них.
- Ну, примерно... так... И ты говоришь, видно их было хорошо? До самого горизонта? То есть, они не скрыты деревьями и кустами?
Перед глазами юноши живо встала картина бескрайнего леса, пересекаемая абсолютно голой полосой железнодорожных путей. Лес и тишина, пугающая, холодная веющая безысходностью положения, солнце, совершающее предательское бегство к закату. Усталость накатила на него с удвоенной силой, саднящая боль в пятках, казалось, кричала: 'Присядь где-нибудь, не мучься, хотя бы даже на этом бетонном полу!' Но проявлять слабость в присутствии этих самодовольных 'хозяев' было нельзя. Он стиснул кулаки, врезаясь ногтями в кожу рук, и отчеканил:
- Нет, всё как на ладони. Только вот до них пройти трудно.
- Деревья? Буреломы? Выгоревший торф?
- Деревья, конечно. Много поваленных, много сросшихся. Ивняк непроходимый. Ну и овраг один с весенней водой.
- Этими же срубленными деревьями тот овраг и накроем! Ты мне лучше вот что скажи: правда ли, что тебе в нашей доблестной армии не сидится?
Юноша насупился и замялся. Лгать вождю не хотелось, а грубить было опасно, хотя и очень хотелось. Открыто отстаивать свои позиции здесь и сейчас было не с руки.
- Да мы сами знаем, чего в пол-то глядеть. А если во благо родного племени, то долг свой выполнишь?
- Ради племени? Конечно, выполню!
'Какой-никакой, а дом', - добавил Солонгой про себя.
- Ну, вот видишь. Значит, противиться приказу войти в разведывательный отряд не будешь, - Липа пожал плечами так, будто только что уговорил маленького ребёнка съесть ненавистную кашку.
Как бы ни говорили люди, что Липа очень мягок по натуре, спорить с ним бесполезно. К каждому найдёт свой подход. Оставалось лишь сказать дежурное 'Есть!', и уйти готовиться к финальному этапу посвящения.
Поразительно, как иногда сильно может измениться судьба человека, поступи он так или иначе. Быть может, если бы в то время, что Солонгой находился в штабе, в другом конце базы не произошли любопытные, но вполне обычные события, дальнейшая бы судьба племени сложилась немного иначе.
Нетопырь лежал рядом с Прыткой Ящерицей на мягкой волчьей шкуре, добытой собственными руками. Шкура была расстелена прямо в тайном закоулке тоннеля, куда обычно в строгой очерёдности ходили уединяться с девушками охотники. Заниматься любовью в каморке с сантиметровыми стенами было просто невозможно. Возникало ощущение, что любовники принимают участие в безумной оргии, где все соседи разом лезут с советами. И, к слову сказать, он в ближайшую неделю будет обязан отхаживать чужие наряды ради права уединиться здесь и сейчас.
Этого волка Нетопырь убил специально для Ящерки. Родители этой обладательницы кукольной, неживой красоты девушки когда-то выбрали ей для имени хороший тотем. От него Ящерка получила стройное тело и гибкую ловкость. Она была желанна среди многих охотников, и потому позволяла себе вольности и капризы. Очередным её капризом было уединиться на свежевыделанной шкуре белого волка. И вот сейчас, в сладкой неге она лежала на ней, и ласкала руками мех.
- Может, приласкаешь и того, кто добыл тебе её? - Нетопырю уже порядком надоело холодное безразличие. Нет, он не любитель полежать в обнимку после секса, и ему не нужны чрезмерные ласки. Но что-то неприятно кольнуло его, когда он начал чувствовать: его попросту использовали.
- Что? Ой, прости, я совсем увлеклась. Такой мех мягкий... Прямо-таки переливается... Всё время им любуюсь. Спасибо за подарок.
Нетопырь не собирался дарить мех. В условия встречи входило добыть его и постелить на холодный земляной пол. В конце концов, в этом не было ничего странного: гладкая кожа красавицы была такой нежной, что не терпела грубого обращения.
- Не за что. Может, ещё разок?
- Ты очень хороший, но я устала. Как-нибудь ещё поговорим, - она встала и принялась не спеша одеваться, будто дразня Нэта.
- Да, давай завтра погуляем, что ли? - чуя неладное, Нетопырь замер в ожидании ответа.
Ящерка посмотрела на него внимательно и сказала:
- Ну не знаю. Может, у тебя есть ещё красивые шкуры? Или лучше ожерелье из огро-омных клыков, - Он развела указательные пальцы рук так, как рыбаки хвастаются своим уловом.
От такой прямоты Нетопырь слегка опешил:
- То есть, ты будешь со мной встречаться, пока я дарю тебе подарки? А как же любовь?
- Как бы тебе это сказать... Встречаться - это сильно сказано.
- Сильно сказано?! Эта ночь для тебя ничего не значит?!!
- Ну, то есть ты симпатичный, конечно, охотник, всё такое. Но мне другой нравится.
- Кто он? - сердце Нэта сжалось в маленький термоядерный комок, готовый взорваться от малейшего толчка в приступе гнева.
- Какая разница. Я у него видела такой большой, - она мечтательно подняла подведённые глазки к небу, - такой большой клык, перед тем как пришла к тебе. Я случайно его увидела. К тому же, он и сам из себя такой хорошенький.
- Кто. Он. Такой, - казалось, горло Нетопыря сдавливает стальная хватка мутанта. Слова цедились из его рта, вылетая острыми стрелами, толкаемыми тетивой ярости.
- Да ты знаешь. Он один такой... красавчик... - мечтательно протянула она, - вот раздобудешь зуб, как у Солонгоя, может, ещё и сходим куда-нибудь.
Солонгой! Этот щенок всегда нервировал Нетопыря. С самого детства выделялся. Не зря он пинал его во всех туннелях, не зря отказывал в играх. Но теперь он совсем зарвался. Увести у него девушку! А эта тоже хороша. Лежит со мной в постели и говорит о нём!
- Проститутка, - процедил сквозь зубы Нетопырь.
- Что?! Да какое право ты имеешь так со мной разговаривать?
- А какое право ты имеешь меня унижать?
- Ты отвечай за свои слова, ушлёпок! - она с силой выдернула у него из-под спины шкуру.
- Да подавись ты шкурой и Солонгоем своим, лярва подзаборная! Какой я дурак был, что на тебя повёлся!
- Даже не подходи ко мне, - прошипела Ящерка, - Даже и не думай, что я посмотрю в твою сторону теперь.
- Не очень-то и хотелось! Все вы, бабы, одинаковые! - он сплюнул и добавил тихо, глядя в сторону, - А с этим щенком я ещё разберусь.
А Солонгой, тем временем, доделал свой амулет и понял, что спать было уже бессмысленно. Жрец уже ожидал его в своей пещере, прорытой в самом дальнем тоннеле, в конце мира, привычного для Солонгоя. Радостный трепет долгожданного завершения обряда Посвящения согревал юношу, и поддерживал его на ногах. Он гордо зашагал навстречу своему официальному совершеннолетию, расправив плечи, а между его обнажёнными ключицами гордо висел амулет, Первый Трофей.
В пещере жреца было как никогда пусто. Обычно толпящиеся люди, желающие узнать судьбу или погоду, или испросить совета у Величайшего, сегодня не были допущены до него. Этот день жреца полностью принадлежал обряду посвящения Солонгоя. Обычно финальный этап проходили по двое, по трое, или более человек. Просто юноша единственный из ровесников так долго задержался с "развитием". И поэтому ему в одиночку пришлось идти за первой добычей. И вот сейчас, когда тело убитой им змеи оставлено в лесу в жертву предкам, лишь выбитый её зуб был единственным свидетельством этого действия.
Меж тем сутулый жилистый жрец встал на колени и откинул голову, являя скудному освещению пещеры своё изуродованное когда-то лицо. Его сплошь покрывали ужасные шрамы, сходные с ожогами. А незрячие глаза были навеки сокрыты под тяжёлыми веками. Но, не смотря на его ужасную внешность, сила, исходящая от старческого тела, внушала уважение и преклонение.
После этого жрец неторопливо расписал тело облачённого лишь в набедренную повязку юноши загадочными письменами и рисунками - кровью или чем-то на неё очень похожим. Язык не был русским; никто и не помнил ни его название, ни откуда взялись именно эти слова. Это было немного щекотно и неприятно, но так торжественно, что Солонгой мужественно терпел. Перед глазами вновь и вновь вставали картины леса, по которому он блуждал, и путь, который он нашёл. Казалось, теперь его жизнь станет намного лучше. Во всяком случае, Солонгой на это надеялся.
Затем привычный лёгкий наряд жреца был заменён на едва дожившую до этих дней шкуру медведя. По всей видимости, ещё в довоенные времена она служила ковриком для какого-нибудь богатого дачника или удачливого охотника. Подтверждало её давнее происхождение то, что голова медведя нисколько не отличалась от картинок прошлого, в то время как все животные сменили свой облик уже многие, многие годы назад.
Жрец дал Солонгою выпить из широкой деревянной чаши зелья, подозрительно пахшего чем-то спиртным, потом затушил главный факел, и остальные как-то сами собой погасли от резкого дуновения ветра, нечасто гуляющего в этой секции тоннелей. По спине Солонгоя пробежал лёгкий холодок, но он не поддался на уколы страха. Охотник должен быть сильным. Охотничьи трофеи на стенах канули в темноту, зато на голых частях стен вспыхнули фосфорным светом ранее невидимые символы, напоминающие начертанные на теле юноши.
Глаза жреца, обведённые зелёной светящейся краской, проплыли в полной темноте и зависли над барабанами. Сердце юноши начало подстраиваться под ритм, отбиваемый жрецом. Все письмена стали раздваиваться в его глазах. Не в силах больше держаться на ногах, он встал на колени. Бой учащался и учащался, и вскоре стало казаться будто у жреца и впрямь четыре руки; письмена сами собой померкли, зато на смену им пришла широкая равнина, в которой внезапно проросли извивающиеся побеги, в секунды ставшие вековыми деревьями.
Одно из деревьев оплетала змея без одного клыка. Она шипела и огрызалась на Солонгоя, но слезть с дерева и приблизиться не решалась. Солонгой сделал шаг навстречу, но земля предательски ударила его в лицо. Тогда он гневно посмотрел в узкие змеиные зрачки и закричал:
- Я убью тебя снова, подлая тварь!
Точнее, юноша лишь попытался закричать. На деле из его горла вырвались бессвязные звуки. Вот теперь страх начал проникать в его тело, которое уже казалось не своим, чужеродным. Руки и ноги совершенно не слушались.
Юноша попытался встать и снова убить свой трофей, но сделать этого отчего-то не получалось. В довершение всего, любимое копьё куда-то подевалось. Вместо того, чтобы напасть, Солонгой встал на четвереньки и пополз. Нет, не пополз, побежал на всех четырёх лапах, вытянув по ветру пушистый серо-коричневый хвост, а его чёрные глазки-бусинки яростно сверкали. Он набросился на змею, впился в неё острыми зубами и почувствовал на языке свежую пряную кровь. Вслед за глотками по его телу растекалась приятная теплота. Происходящее нисколько его не пугало; напротив, его захватил радостный охотничий азарт и непреодолимое чувство превосходства над дичью.
Из транса его вывела внушительная оплеуха Жреца.
- Это терпишь ты последний раз в твоей жизни, а в будущем - никогда, ни от меня, ни от кого-либо еще.
Затем он протянул Солонгою его узорчатое копьё; в самом основании наконечника красовался серо-коричневый вымпел.
- Не для бесполезных дел и неприятностей, а только для того, для чего оно создано: для того, что разумно и честно, во славу достопочтенной охоты и всего племени, для защиты его и твоего честного имени, тела и жизни, но главное - для охоты использовать.
Солонгой с трепетом принял собственное копьё, ставшее отныне самым настоящим, взрослым. Теперь он уж точно никому не позволит смеяться над собой! Он настоящий охотник, взрослый, предоставленный самому себе человек. Он никому более не позволит насмехаться над собой. А может, даже осмелится наконец завести себе девушку. Охотнику лучше сделать это пораньше, потому что постоянное вынужденное пребывание на поверхности не идёт на пользу генам. А дети племени нужны всегда, иначе людям грозит вырождение. Хотя, если так подумать, торопиться с детьми как-то не очень хочется. Но если это потребуется для уважения...
Ещё долгое время племя не знало о великих событиях, которые уже начали происходить в его жизни. Сильные мира сего не удосуживаются оповещать электорат о грядущих переменах заранее, и не допускают ажиотажа. Поэтому у всех дела шли своим чередом, охотники добывали пищу, металлурги плавили медь и сталь, а женщины деловито наводили порядок в домах. А в это время техническом блоке проходила кропотливая работа. Несложная, но сулящая большие перемены.
Именно сюда, в технический блок, и шёл вождь. Здесь обычно не делали ничего мудрёного, лишь самые простые вещи: проектировали удобную форму, чинили оружие, рассчитывали характеристики сплавов и занимались прочими сомнительной необходимости ремёслами. Сейчас у них была крайне сложная задача. Чётко в центре помещения стоял массивный чугунный стол. На нём лежал огромный кусок металла, напоминающего содержимое техники древнего мира, только без признаков коррозии и механических повреждений. Справедливости ради стоит добавить, что сие чудо, окружённое толпой техников, ловило блики неверного света спиртовых ламп, и блестело очень даже по-новому.
- Ну что, доложите обстановку! - Липа пребывал в приподнятом состоянии духа.
- Всё замечательно, товарищ генерал, всё точно по чертежам, всё с иголочки! - старший техник отсалютовал, браво выпятив грудь.
- Тогда к чему такой консилиум? Металла давно не видели? Так вон его, на складе, пруд пруди.
- Так-то оно так, только есть одна проблемка...
- Ну же, договаривайте!
- Ну, в общем-то, такая странная вещь...
- Короче! Я спешу.
- Не работает, - выдохнул старший техник.
- Как не работает?
- Никак не работает, товарищ генерал! - встрял в разговор кто-то из помощников.
- Цыц! - незлобиво одёрнул подчинённого старший техник и обратился снова к вождю:
- По чертежам всё так. Максимально приближено к довоенной технологии, даже некоторые идентичные запчасти можно применять. Но куда пропадает искра и почему топливо не загорается - не ясно. Наверное, надо работать с большими объёмами сырья.
- Угу. А на чём работает-то?
- На спирту, естественно. Так нам привычнее.
- Да вы в своём ли уме! А где они столько спирта возьмут?
- Как где? С собой и повезут.
- Не, с собой нельзя, - генерал заговорщицки поманил высокорослого старшего техника, и тот наклонил голову. Тогда Липа набрал воздуха в грудь и крикнул в самое ухо техника:
- Сопьются!
Часть техников-помощников вздрогнула, будто вождь сейчас говорил про них. Другая часть с нескрываемым цинизмом улыбнулась и посмотрела на первую половину и самого старшего техника в частности.
- Так что, друг мой, готовь-ка ты безалкогольный вариант. Проектор починили?
Техник кивнул.
- Отличненько, хоть тут всё в порядке. Ладно, работайте, работайте. А я проектор сам донесу, - сказал он и прихватил под мышку агрегат прежде, чем его успели остановить. Из проектора выпала бутыль и разбилась о бетонный пол. В воздухе раздался характерный запах первача.
- Ну вот, а говорите, больше сырья. Оно у вас итак со всех щелей падает, - Липа похрустел сапогом на стёклышке и добавил убитым горем техникам:
- И прибрались бы, что ли. Некультурно как-то. Всё-таки не бар, а техническое помещение.
Он гордо вышел, неся в вытянутых руках проектор. Едва за его спиной захлопнулась дверца, старик, кряхтя, расслабился и опустил руки. Нельзя при подчинённых показывать слабость. Его былая сила уже ушла из тела с годами, а спину согнул тяжкий груз грехов и неверно принятых решений.
Он поднял голову. Перед ним стоял немного удивлённый паренёк по имени Калан, хорошо узнаваемый по дредам. Вечно он оказывается не в том месте и не в то время. Обычный, в сущности, паренёк, только уж очень невезучий. Калан радостно протянул тощие жилистые руки к вождю и произнёс:
- Товарищ генерал, разрешите помочь?
- Вольно, солдат. Я сам донесу, - Липа снова вытянул руки, внутренне дрожа от напряжения.
- Да мне же не сложно, всё равно делать нечего, дома братишки с сестрёнками кричат. А я с Вами прогуляюсь.
- Прогуляться, говоришь, хочешь? Надоело дома? - хмыкнул Липа, - Тогда ты прав. Пойдём со мной, добровольцем будешь.
Проектор был действительно тяжёлый, и Калан скоро пожалел, что навязался помогать. Но отступаться от своих слов не хотелось, и он шёл, радостно улыбаясь, бок о бок с вождём. День обещал быть интересным. И Калан даже не представлял, насколько.
Несколько часов спустя в штабе были собраны охотники, принятые тайным голосованием как лучшие. Липа привычно сидел за столом, Вепрь, как обычно, сидел подле него в непосредственной близости, пронзительным взглядом глядя по сторонам.
- Итак, назначаю по пятёркам. В первой пойдут: Енот, Барсук, Нетопырь, Солонгой и старший Цай-Ланза. Вторая пятёрка: Бобёр, Калан, Горностай, Вереск, старшим будет Крокус, - вождь ещё раз окинул взглядом всех десятерых будущих участников разведывательного отряда.
- Я с ним не пойду, - буркнул Нетопырь, нехорошо взглянув на сидящего в углу Солонгоя.
- Никак нет! Мысли вслух! - Нетопырь терпеть не мог лебезить перед начальством, но сейчас без этого было нельзя.
- Мысли прибереги на дорогу, она будет дальняя! В строю мысли и разговоры отставить! Думать за вас буду... будем мы! - сказал Вепрь.
Липа усмехнулся и продолжил:
- Цель миссии проста. Программа минимум: дойти до Москвы и проверить её на наличие людей. Под городом должна быть сеть тоннелей, которая людьми раньше использовалась как транспортная. Хотя изначально всё задумывалось ещё и как бомбоубежище. Так что за стальными гермоворотами вполне могут остаться выжившие, и немалым числом, ибо их убежище не чета нашему. Если люди там, до сих пор живы и здравствуют, то в ход должна пойти программа обмена генофондом. И нам, и им это будет явно необходимо. Ну а если удастся с ними договориться насчёт торгового обмена, а так же регулярной взаимопомощи, будет просто идеально. Быть может, мы сможем вырасти от племени до настоящего высоко цивилизованного общества. А сейчас прошу посмотреть обучающий фильм
Липа протянул руку в сторону видавшего виды кинопроектора. Как он сохранился до этих дней, претерпев кучу ремонтов и альтернативных замен запасных частей, было уму непостижимо. А плёнка, и вовсе затёртая, была на вес золота. Однако её регулярно использовали. Так, при обучении правописанию все жители племени смотрели первый в своей жизни обучающий фильм. Он был снят вскоре после войны и использовался в качестве наглядного пособия. В нём описывались новые предметы нового мира. Ведь старые буквари были непригодны к использованию из-за вышедших из употребления слов, обозначающих неизвестные для соплеменников вещи. Второй фильм был довоенный, и учил основам половой жизни. Третий же смотрели лишь те, кто вступал в ряды военных, и обучал основам военного уклада, выправке, строевой подготовке, взаимоотношениям между чинами и прочим премудростям военной жизни. Четвёртый смотрели будущие охотники, где видели впервые в подробностях поверхность, на которую придётся выходить, и основных наиболее опасных хищников, а так же промысловых зверьков.
Этот же фильм был по счёту пятым, и никто ранее его не видел. В самом начале были кадры, снятые ещё до войны, и в них описывалось метро как гигантское убежище гражданской обороны, смысл сигнала 'Атом' и первостепенные действия работников метрополитена в случае, если он всё-таки однажды прозвучит. Группа техников открывала и закрывала массивные гермоворота, отделяющие станции от поверхности. А ничего не подозревающие люди беспечно сновали взад-вперёд через турникеты. Картинки сменялись на чёрно-белые кадры лежащих рядком людей, причём ложем им служили постеленные прямо на плиты станций метро брезентовые лежанки.
Сразу после этой части видео демонстрировавший его прежде молчаливый адъютант генерала кратко и сухо сообщил, что на основе этого ролика можно сделать вывод о наиболее вероятном спасении огромных масс людей. Затем фильм представлял собой фото вырезок из газет, журналов, открытки, обрывки несохранившихся фильмов, где пояснялось, что такое железная дорога, как по ней двигаться, и как она должна будет привести ребят в Москву. Были и отдельные улицы Москвы. Огромные толпы народа ходили по поверхности и не боялись, а озирались по сторонам, лишь когда переходили дорогу с движущимся транспортом, который и сейчас можно было найти на остатках дорог, только в плачевном состоянии.
После просмотра Солонгой ещё долго сидел и не мог придти в себя - столь важным и значимым казалось ему всё предстоящее, и дух захватывало от грядущей миссии, и казалась она поистине невыполнимой.
А на выходе из комнаты обучения его уже поджидала мощная оплеуха.
- Слышишь, ты! Только попробуй пойти со мной в мой поход! - Нетопырь сделал ударение на слове 'мой', - Не хватало мне терпеть какого-то ублюдка возле себя!
- И чем это я тебе не угодил? - Солонгой поднялся с пола и, не прерывая движения, изо всех сил ударил обидчика в солнечное сплетение, от чего тот согнулся пополам. После этого он с нервным шипением потёр горящее ухо. Кровь кипела, сердце бешено стучало, мышцы напряглись в ожидании решительных действий.
- За что же ты меня так с детства не любишь, Мышка? - Соло не преминул поддеть Нетопыря за живое, а придумать замену его имени на девчачью кличку было несложно. Не разгибаясь, обидчик взревел и с разбега ударил его в живот. Тут же отошёл и получил с мощный удар пяткой в живот от отчаянно лягающегося Солонгоя. И вот уже оба, хватая ртом воздух, стояли друг напротив друга. Затем Нетопырь вытянул руку, нащупал не глядя макушку Солонгоя, опёрся на неё и собрался ударить его голову о своё колено. Но тот, предупредив наглый манёвр, рванулся вперёд и заломил отведённую противником руку в болевом приёме. Нетопырь попытался вырваться, но в результате короткой возни оказался на земле, придавленный весом Сола. С чисто садистским удовольствием юноша слегка добавил усилия, скручивая и без того до боли заломленную руку противника, чем заставил неприятеля простонать. Слёзы невольно прочертили дорожки на щеках Нэта.
- Этот поход не твой и не мой. Да пойми же ты, он общий! Для всех! И идём мы туда не хвалиться перед соплеменниками, а за важным делом! А в дороге, где всё может случиться, не удивляйся, что как-то вдруг внезапно звери кого-нибудь, например, тебя утащат в непролазную чащу... едва только мы останемся один на один... Мышка. Давно было нужно поговорить по душам, не так ли?
Едва Солонгой отошёл на пару шагов, как услышал едва слышимый шорох. Мгновенно, прежде чем до мозга дошло, что поверженный противник не желает сдаваться так просто и подло нападает со спины, Соло резко согнул колени, вжимаясь в пол, как пружина. Нетопырь с перерастающим из гневного в изумлённый звуком пролетел выше и брякнулся на пол. Едва только он коснулся бетона, как получил пинок ногой, от которого проехал ещё с полметра и больно стукнулся о стену.
- Даже с подлыми приёмами тебе никогда не победить. Подумай над этим... Мышка.
Нет с ненавистью посмотрел вслед Солонгою. Битва проиграна, но война не закончена. А это значит, что ещё есть способы избавиться от этого назойливого хорька. Кто же знал, что лишённый компании сверстников заморыш начнёт отжиматься, качать пресс и изучать приёмы самбо по истрёпанной книжке. Хотя не такой уж он и заморыш теперь. Ненависть заменила Солонгою инструктора. Многое он не понял, многое делал неправильно, но отстаивать своё право на жизнь в туннельных драках он уже мог, и вёл себя гораздо увереннее, чем раньше. Скоро начнутся тренировки. Вот где нельзя показать себя слабее этого уродца.
И тренировки начались. Длительные, изнурительные тренировки; так строго не обращались даже с элитой охотников. И вот сейчас, когда все они уже стали слишком старыми для такого длительного похода, или вовсе не дожили до нынешних дней, молодые ребята должны совершить невозможное: стать лучшими и дать людям надежду.
Прозвучал сигнальный свисток, а дежурный щёлкнул секундомером. Ребята дружно приступили к сборке грозного оружия предков. Как гласили древние книги, некогда это было самое популярное орудие смерти во многих войнах и революциях во всём мире. Естественно, в военной части хранилось несколько образцов творений инженера Калашникова. О, эти автоматы воистину способны были нести громогласную, мгновенную, множественную смерть, не давая шансов противнику. Оружие способно было терпеть воду, грязь, холод, стрелять очередью и одиночными выстрелами. Изысканная смерть на любой вкус и в любых условиях. Множество модификаций грозного, агрессивного металлического изделия являли собой непрерывное стремление сделать его ещё лучше, ещё качественней, ещё убийственней.
Вереск благоговейно касался с виду таких обычных составных частей, ловко прилаживая их на место. Если бы ему дали время, он с естественным природным любопытством скрупулёзно осмотрел бы каждую из них. Но ребят после краткого инструктажа, вот уже который раз, на время заставляют разобрать и вновь собрать всё по правилам и на скорость - и по-прежнему, ни малейшего намёка на отдых. Однако, его работа закончена, и щелчок курка с воображаемым патроном в патроннике говорит о готовности. Тратить настоящие патроны пока рановато. Следом подобный щелчок от потомственного военного Крокуса, синхронные щелчки неразлучных близнецов Енота и Барсука, а уже чуть погодя к ним присоединяются Солонгой, Нетопырь, Цай-Ланза, Горностай и Калан.
Бобёр медлит. Неподатливые детальки у не особо аккуратного толстячка будто выпрыгивают из рук. Возвратная пружина никак не хочет сжиматься, выступ направляющего стержня возвратного механизма никак не входит в отверстие крышки ствольной коробки. После этих нечеловеческих мук надо ещё чего-то там сделать. Ай, точно, спустить курок с боевого взвода и поставить на предохранитель, а потом нажать на спусковой крючок и поднять переводчик вверх до отказа.
- Где этот дурацкий тормоз-компенсатор?
- Да под столом ищи, ты его брюхом опрокинул, - заливается Крокус.
Но вот 'хренова штуковина' собрана, и последний щелчок одновременно с секундомером.
- Время вышло! Лучший опять Вереск, а из-за Бобра все проделывают операцию от и до заново! - Вепрь был, как всегда, непреклонен.
- Брось, будем считать, что успел. Да и не так им там нужно будет уж часто разбирать автоматы. Смазывать всё равно нечем, разве что жиром. Переходим к стрельбе, - Липа лично присоединился к непосредственному процессу обучения.
- Есть перейти к стрельбе! - Прошипел Вепрь сквозь зубы, - Дежурный, выдать рожки с боевыми патронами! Мишени на позицию!
Затем он вытащил из кармана не очень чистый, но аккуратно сложенный платок, отёр пот со лба, и, слега успокоившись, добавил:
- Спешку отставить. Патронов новых добыть негде, так что стреляем только одиночными с расчётом на кучность. Прицел если что и подправить можно для каждого индивидуально. И чтоб не как с разборкой мне тут, сразу стараемся делать хорошо! Как вас, лоботрясов, только в поход снарядили, прямо стадо неразумных баранов!
Собственно, баранов видели ребята лишь всё в тех же иллюстрациях, но про их неразумность наслышаны. Всё-таки любимая поговорка Вепря.
- Присоединили магазины! Режим одиночной стрельбы! Целимся! Бобёр, мать твою, сложно как на плакате встать? Что за поза! Ты каким местом целиться будешь! Закрой левый глаз, целься правым! Не оба, идиот!! Один! Не пальцем!! Что значит, не закрывается?! Как за бабами одним глазом подглядывать, так всё закрывается? Да не левым! Правым целиться!!
Вепрь был красным как тлеющий уголь, и столь же разгорячён. Едва он отвернулся прикрикнуть на давящихся от хохота ребят, Бобёр быстро продемонстрировал ему в спину свой язык. Липа сделал вид, что не видел, и ушёл обратно в проём штабной двери.