Аннотация: Ваня Сидоров и Алена Мумырева попадают в 1942 год.
Мы когда с Мумыревой вернулись из неправильной Англии времен короля Артура, то есть, короля Мерлина, то решили, что надо обзавестись на будущее специальным запасом. Как Индиана Джонс. Веревка, фонарик, сухари какие-нибудь, гидратор - это мешок непромокаемый такой с трубочкой. Как помесь грелки и капельницы. Ну, и еще по мелочи всякое: нитки, иголки, Мумырева даже на зеркале настояла, креме для рук и гигиенической помаде. Чтобы, значит, не опозориться, когда в следующий раз попадем на прием к молодой королеве Елизавете, к примеру. В общем, начали мы готовиться всерьез.
Мы - это детективное бюро 'Кракатук', специалисты по путешествиям в вымышленные реальности сквозь время и пространство. Нас, наверное, Роскосмос, ЦЕРН и НАСА разодрали бы на мелкие лоскутки, если б знали, какие безграничные возможности таит в себе наше открытие. Которое, как я уже писал, состоит в том, что некоторые обзывалки из русского языка открывают, будучи произнесены нужное количество раз и в нужном месте, порталы в другие вселенные. Я даже маме об этом сказал, а она хмыкнула и заявила, что в первую очередь нас бы разобрали на части филологи. А потом бы еще и сплясали на останках. Потому что русский язык - вещь глубокая и увлекательная, а не набор отмычек от воображаемых миров.
Но мама у меня - скептик, ушибленный детскими травмами на почве грамотности: ее мама, а моя бабушка, Шмелева Васса Лаврентьевна, старушка довольно злобная, хоть и доктор наук. По этой причине к ней ходят в гости только две подруги: одна кандидат по русскому языку, вторая - профессор зарубежной литературы. Чтобы не поругаться, они принципиально только о футболе и политике разговаривают. Таким, знаете, чеховско-шекспировским языком. Причем не соображая ни в том, ни в другом совершенно.
- А как тебе вчера показался Дэвид Кэмерон? - спрашивает одна, поправляя очки в фиолетовой оправе.
- Прекрасный гол, просто превосходный, - отвечает вторая, отпивая слабый чаек из чашки.
- Хоть и датчанин, а даст фору нашим, - подытоживает бабушка со знанием дела. И ничего, что это премьер-министр британский, как нам рассказывала учительница по английскому.
Потому на маму, выросшую в такой напряженной обстановке, сердиться ну совершенно невозможно. Тем более, что она, побегав по магазинам, и не найдя подходящих 'вневременных' рюкзаков, вызвалась сшить нам специальные вещмешки, которые всегда одинаковы - и в средневековье, и на космическом корабле. Купила ткань 'диагональ' и начала строчить, пока мы с Мумыревой искали спички, соль и прочие необходимые предметы.
- В поход собираетесь, детвора? - понимающе поинтересовался продавец Леша из хозяйственного магазина. Леша был альпинистом, и соображал, что к чему. Он нам посоветовал такие полезные вещи как армейский сухпаек и алюминиевый термос, но взаимностью мы ему ответить не смогли: как-никак тайное детективное агентство с анти-НАСОвским покрытием. Никакой информации.
- Ага, - говорит Мумырева. - В поход. По местам боевой славы.
Зря она это сказала, потому что Леша тут же сбегал в подсобку и принес карту, где отмечены старые минные поля, еще со времен Великой Отечественной, зачищенные места, памятники, места боев и прочее. Пальцем в карту потыкал, еще раз сбегал в подсобку, принес стопку скопированных листков и скотч. И еще час мы клеили свой вариант военной карты. Потом Леша купил в собственном магазине фломастеры, и мы раскрасили все в три пары рук. Получилось красиво. Покупателей в магазине так и не появилось, кроме одной старушки, которая покупала хозяйственное мыло впрок, и потому Леша попросил нас подежурить, пока он 'кой-куда сбегает'. Нам что? Мы подежурили. Облазали все потайные уголки, но, кроме пары дохлых пауков ничего не обнаружили.
- Это командирский планшет, эх, ты, бестолочь, - снисходительно разъяснил продавец. - Дарю. Вижу, что вы у нас в поисковиков-патриотов вырастете, так что пригодится. Карту складывайте и суйте в планшет. Там еще много, что поместится. И вот...
Он достал из-под прилавка старый-престарый фонарь с двумя ползунками: красным и зеленым. Поднимаешь вверх красный ползунок - на стекло фонаря наползает красный светофильтр, зеленый - зеленый, оба - получается коричневый цвет, который вообще ничего не обозначает. А, забыл сказать: 'красный' - это 'стоп!', 'зеленый' - 'можно ехать!'
- Сигнальный фонарь, армейский, - сообщил Леша, фамилия у него, кстати, Красильников. Боевая такая фамилия: дедушка у него был летчиком, кажется, даже генералом, а двоюродная бабушка - снайпером и радистом. От предков ему только брови широкие достались, а характер совсем не боевой и плечи сутулые.
В общем, отдал он нам фонарь, батарейки новые поставил и радостно напутствовал в дорогу.
- А ты сам чего ж не идешь в поход? - ляпнула Мумырева. И я тут же представил себе, как храбрый Леша Красильников отбивается от Лернейской Гидры или героически гибнет со спартанцами. Нет уж! Но тут Леша сам сказал:
- А я не могу. У меня плоскостопие обнаружили.
Мы ему ужасно посочувствовали и даже сбегали в соседний магазин за сушками к чаю, чтобы утешить друга.
- Тебя же и в армию не возьмут? - спросил я.
- Не возьмут, - горестно вздохнул воинственный Красильников, грызя сушку. - Но все равно я буду проситься в морпехи, потому как у меня плоскостопие наследственное, а предки - героические. Вдруг получится. Хочу даже татуировку сделать какую-нибудь. Только страшно, что больно будет.
- Морпехи боли не боятся, - съязвила Мумырева.
- Так я еще и не морпех, - вывернулся Леша и быстро как-то начал нас выпроваживать, поглядывая на часы.
- Чего это он? - спросил я.
- Вот лопух, - расхохоталась Алена. - Да свидание ведь у него, с Катькой из молочного киоска. Они по вечерам вместе гуляют и сказки друг другу рассказывают.
- Так уж и рассказывают!
- Да вот уж и рассказывают!
- Повторюша, дядя Хрюша!
- Сам повторюша, дядя Хрюша!
- Это ты повторюша, дядя Х...
И тут как блопкнуло! Как будто небо взорвалось. Мы аж присели!
Я даже отвечать не стал. Потому что стояли мы на поляне с травой по пояс, вокруг была ночь, высокие деревья, с неба моросил мелкий противный дождь, а где-то вдалеке светились огоньки домов. Маленьких и одноэтажных.
- Опяя-я-ять... - протянула Мумырева, сжимая в руке фонарь.
- Ты фонарь-то включи, - посоветовал я ей.
- А, может, не стоит?
- Ты уже в шестой класс перешла, а все как маленькая, честное слово! - рассердился я. И включил фонарь. Рядом задушенно пискнула Мумырева, я повернулся посмотреть, что она там увидела и тут меня ударили чем-то тяжелым. И я потерял сознание.
***
- Что ж ты, Еремеев, чудило еловое, не видишь, что ребенок?! - грозно гудел над ухом чей-то густой бас. - Прикладом-то по уху!
- Демаскировал он нас, своим фонарем, - оправдывался приятный, но ужасно виноватый баритон. - Я ж не знал, что это пацаненок, товарищ майор!
- А ты зенки-то разуй! Девчонку, вон, как порося в мешок сунул, до смерти напугал! Ты б спросил, может, местные, может, что...
- Да не местные они, товарищ майор! У парня с собой карта наша, армейская, разрисованная. У девчонки - фонарь сигнальный. Наверняка - диверсанты. Вот, до чего дошло: фашисты уже и детей наших подговаривают против своих же воевать!
- Ты не кипятись, Еремеев. Плесни на парня холодной водички - очухается, спросим. Немецкий-то знаешь?
- Никак нет, товарищ майор. Красильников знает, тот, что летчик, подбитый вчерашнего дня.
- Ну, зови Красильникова, да особо там не распространяйся.
- Не надо водички, - простонал я, садясь. Голова шла кругом, но все равно я увидел, что сижу в избушке с бревенчатыми стенами и без окон. Напротив на корточках сидел пожилой дядька с веселыми глазами, а у двери застыл молодой боец с ружьем наизготовку. Наверное, тот самый Еремеев, который меня стукнул. Очень хотелось заплакать, но я держался как мог.
- По-русски говорит, - вслух удивился пожилой. - Отставить Красильникова, сами разберемся. Ну, пацан, ты кто такой? И почему бродил у партизанского лагеря с картой и фонарем?
- Я Ваня Сидоров, а девочка со мной - моя одноклассница, Алена Мумырева. Она где, кстати?
- Там, где надо, не боись, солдат ребенка не обидит, - хихикнул от дверей Еремеев, но ружья не опустил.
- Я сюда вообще не собирался, - честно сказал я. - И не знаю, где мы находимся в принципе.
- 'В принципе', - удивился майор. - Грамотный. Так откуда фонарь-то?
- Леша Красильников дал, - ляпнул я, и тут же прикусил язык.
- Нет, вижу, без Красильникова не обойтись. Зови его сюда, да под конвоем. Пистолет отбери и ремень. И за сапогом проверь на всякий случай, - скомандовал майор. Суровый Еремеев тут же выскочил за дверь.
- Так зачем он его тебе дал? - голос майора был ласков, как у бабушки, когда она меня застукала за порчей холодильника в первом классе. Ну, подумаешь, сунул маникюрные ножницы в розетку, предохранитель сгорел... Ничего же страшного.
- Для похода по местам боевой славы, - честно ответил я.
- До боевой славы нам еще далеко, - ответил майор, вздыхая. - Теснит нас фриц. Ну, ладно, допустим, верю. А карта откуда? Ведь не командирская у тебя карта - штабная, да еще с такими обозначениями, которых даже я сроду не видел.
- А карту мы сами сделали, - не соврал я. - Про обозначения могу все объяснить, если обратно отдадите...
И тут в землянку зашел красный и злой Еремеев и очень красивый и густобровый юноша в летной форме. И тоже ужасно злой. И сразу начал орать:
- Я вам кто? Я предатель, что ли?! Как вы, советский офицер, могли...
- А я все могу, - недобро улыбнулся майор, поднимаясь с корточек. - Я здесь царь, бог и отец родной. У вас, товарищ лейтенант, как имя-отчество?
- Игорь Викторович, - буркнул пристыженный летчик. Очень он мне кого-то напоминал.
- Красильников?
- Красильников.
- А вот тут мальчонка утверждает, что некий Красильников передал ему армейский сигнальный фонарь и карту.
- Товарищ майор, - у лейтенанта задергалось веко, - я летчик! Откуда у меня сигнальный фонарь?
- А вот это и есть вопрос, - сказал майор, покусывая незажженную папиросу.
- Так мне Леша, Леша Красильников передал фонарь! Продавец в магазине 'Домовенок', - сказал я, волнуясь как перед контрольной. Все было предельно ясно: Игорь Красильников - Лешин дедушка. И если сейчас его расстреляют по законам военного времени, то не будет никакого Леши, и никто не даст нам фонарь, и мы тоже, скорее всего, исчезнем.
К моему удивлению, майор поверил. А все дело в том, что Мумырева то же самое рассказывала, рыдая в бушлат партизанской медсестре. Ну, и карта их очень заинтересовала. И майор принял соломоново решение: накормить нас кашей, а потом расспросить уж до самой распоследней ниточки. И если что - никогда не поздно отправить в Москву как ценный трофей: немецких детей-шпионов.
Каши в партизанском отряде оказалось вдоволь - это был богатый край, Новгородский. Партизан здесь воевало больше, чем фашистов. И деревенские не боялись, помогали красноармейцам, чем могли. В этот раз они привезли два мешка перловки и мешок лука, так что каша оказалась перловой.
- Шрапнель! - возвестил повар, накладывая мне полный черпак.
- Чего? - удивился я.
- 'Шрапнель' не знаешь, что такое? Это мелкие кусочки металла в мине. Она взрывается, шрапнель во все стороны разлетается, и ужас, что творит. А перловка похожа на шрапнель: формой, размером...
- И по вкусу?
Повар засмеялся, утирая слезы, и сказал, что он столько луку положил, что с ним даже настоящую шрапнель можно съесть, металлическую. И тут ко мне на бревно, которое было вместо скамейки, подсела Мумырева. Зареванная, как обычно. И тоже с кашей. Только ей сердобольный повар еще и столовую ложку сливочного масла положил. Алена со мной честно поделилась, и мы начали уплетать перловку за обе щеки.
- Чего делать-то будем, а? - спросил я у Мумыревой. - Попробуем домой вернуться?
- Ага. А Красильникова расстреляют? - гневно сверкнула глазами Алена и снова намылилась заплакать.
- Э-э, стой, без слез! - сказал я. - Давай летчика спасать. Честно все дяденьке майору расскажем, а там - как пойдет.
Алена перловку доела, и согласилась. И мы пошли к майору. Звали майора Федор Никитич, был он из донских казаков, только без чуба. Выслушал нас внимательно. А мы ему рассказали, что воевать нам до мая 1945, что победа будет за нами, что живем мы все хорошо, и что карту мы на копировальном аппарате сделали и раскрасили фломастерами, только их у нас сейчас нет. Он слушал и головой качал, не верил. Потом я попросил Красильникова Игоря Викторовича не расстреливать, потому что он будет генералом и героем войны.
- А вот скажи-ка ты мне, парень, что с германцем будет?
И я рассказал, что Гитлер отравит всех родных, кого можно, сам застрелится, а его тело попытаются сжечь. Что Германия уже давно мирная страна, и свастика запрещена так, что, если ее нарисовать - в тюрьму посадят. И что над рейхстагом будет красный флаг.
- Складно врешь, парнишка, - сказал майор, глядя блестящим глазом. - Ну, а ты, девочка, что скажешь?
Мумырева начала про школу рассказывать, что можно в Европу теперь учиться ездить свободно, если у кого деньги есть, на что майор заметил, что это и сейчас так, и ничего нового. Рассказала про телефоны мобильные, про телевидение, про Интернет попыталась... И тут я понял, что у меня мой-то смартфон - в кармане! Я его достал, и майору подал. Показал, как музыку слушать, как в игры играть, сколько у меня друзей и откуда, а еще запустил ему видеоблог про игру в танчики, который скачал недавно, чтобы пересмотреть. Вид у майора был как у меня, когда мне велосипед купили.
- Вот, до чего техника у проклятого фрица дошла! - восхищенно сказал он, и я понял, что дела наши не очень. Не верит нам майор ни на грош.
И тут в землянку ввели еще двоих пленных.
- Леша, Катя! - кинулась к ним обниматься Мумырева. Катя была такая же зареванная, а Леша держался бодро, хоть и трусил.
- Еще шпионы? - удивился майор. - Еремеев, ты их там на грядке выращиваешь, что ли?
- Спали на той же поляне, товарищ майор, - ухмыляясь, доложил боец. - Видно, из одной десантной группы.
- И парашюты нашел? - недобро умилился командир.
- Ищем, - ответил Еремеев.
- Ну-с, - майор обратился к Леше, - ты-то кто?
- Красильников я, Алексей. Хочу служить в морской пехоте.
- Так чего ж не служишь?
- Плоскостопие, говорят...
- А, значит, белобилетник, - майор скривился.
- Леша, Леша, ты что, не понимаешь, это же война, сорок второй год! - зашептал я
- Ага, так я и поверил, - сказал Леша, но тут что-то затакало снаружи, раздались громкие голоса, кто-то забегал по крыше землянки.
- Товарищ майор, фрицы! Каратели! Две штурмовые группы с востока и юга! - ворвался в штаб Еремеев.
Майор выбежал наружу, попутно наказав Еремееву нас охранять, а мы сбились в кучу и начали делиться впечатлениями. Пришлось рассказать о детективном бюро 'Кракатук', извиниться, что ненароком зацепили и вытащили в прошлое, что здесь Лешин дед Игорь Красильников, и его во-вот расстреляют... Пока мы болтали, шум снаружи утих, и чумазый, перепачканный землей солдат вошел в землянку:
- Задержанных майор требует, - тосковавший во время боя Еремеев вывел нас из землянки и повел к медпункту, который выглядел как большая поваленная ель. Там, на топчане, лежал майор: его левая нога была в кровавом бинте, штанина разрезана до самого ремня.
Он сказал:
- Вот что, детишки. Не знаю, кто вы и откуда, но на шпионов не похожи. Карту покажите мне.
Я было достал карту из планшета, но тут Федор Никитич схватил меня за руку и округлил глаза:
- Погодь-ка...
Он достал свой планшет, засунутый на время перевязки под скатанную плащ-палатку, которая заменяла ему подушку, и откинул крышку. На внутренней стороне химическим карандашом было написано: 'Хомичев Ф.Н.'
- А ну-ка, пацан, глянь на свой планшет!
Я посмотрел, и волосы зашевелились у меня на голове: на внутренней стороне тоже было написано: 'Хомичев Ф.Н.' Это был тот самый планшет, который, видимо, дед Леши каким-то образом получил в свою собственность. То ли убили тогда майора, то ли он сам его подарил - спрашивать еще было бесполезно. Но Федор Никитич, кажется, все понял: видно было, как опять заблестели его глаза, как сам он оживился и потянулся за карандашом. Я, торопясь, рассказывал ему, где находятся минные поля, где будут самые ожесточенные бои, и на моих глазах реальность становилась жизнью. Может быть именно в этот момент мы, хоть на чуть-чуть, но приблизили победу.
- А это что? - спросил майор, тыча обмусоленным острием карандаша в звездочки на карте.
- Это... обелиски. Памятники на братских могилах, - сказал я.
- А-а-а, понятно, - поскучнел майор, и хотел было задать какой-то вопрос, но передумал.
- Еремеев!
- Я! - вытянулся перед ним рядовой Еремеев, которого, как я потом узнал из архива, звали тоже Ваней. И было ему в 1942 году всего 18 лет, а спустя два месяца после нашей встречи Иван Ефимович Еремеев, рядовой Советской Армии и партизан, геройски погиб под Лугой, устроив перед этим диверсию на железной дороге. Там, в декабре 1942 года, столкнулись два фашистских состава с боеприпасами - и уже не дошли до фронта. Но я еще этого не знал, и даже не думал, что именно мой подарок натолкнет рядового Еремеева на мысль о подвиге. Ведь, чтобы он не очень обижался, что из-за нас ему не удалось поучаствовать в бою, я отдал ему свой сигнальный фонарь.
Так вот, Еремеев крикнул: 'Я!' и получил приказ сопроводить нас на ту же поляну, где нас и нашли. Там мы, взявшись за руки, встали в круг и начали монотонно повторять: 'Хрюша-дядя-повторюша', пока мир вокруг не завертелся колесом. Последнее, что я помню, это круглые глаза Вани Еремеева, присевшего на корточки под разлапистой черной елью, и так и не выпустившего ружья из рук.
Дома был по-прежнему июнь, 27 число.
- Ну вы и отожгли, ребята! - восхищенно прошептал Леша Красильников. Катя прижималась к нему и молчала. Мне кажется, она вообще не поняла, что произошло. Зато Мумырева гордо надулась: как же, путешественница во времени!
- Ребят, а, ребят, - запросил у нас Красильников. - А возьмите меня в бюро 'Кракатук'?
- Почему бы не взять? - сказал я. - А ты тайны хранить умеешь?
- Могила! - торжественно сказал Леша. - И за Катю ручаюсь, никому не скажет.
Мумырева тоже была 'за', и мы скрепили наш союз крепким рукопожатием. Из окна высунулась лешина мама, и закричала, что голубцы стынут, и чтобы он, Леша то есть, срочно купил сметаны, потому что отец без сметаны голубцы не ест и остывшие тоже есть не станет. Леша виновато улыбнулся, взял свою Катю под ручку, и они быстрым шагом пошли к молочному киоску.
- Слушай, Мумырева, - сказал я. - А почему мы назвали бюро 'детективным'? Мы ведь еще ни одной загадки не разгадали.
- Кое-какие исторические неточности зато нашли, - тряхнув косой, заявила Мумырева. - И вообще: мы пока только тренировались. Вот уж на следующий раз будем расследовать настоящие детективные истории. Пошли к тебе чай пить?
И мы пошли ко мне домой. Мама уже сшила вещмешки и заварила нам вкусного чая с брусничным листом. Он пах дымом и партизанскими приключениями.
- Мам, - громко спросил я, - а что у нас сегодня на обед?
- Котлеты с перловкой, - ответила мама из соседней комнаты.
Мумырева зафыркала чаем, и мы хором сказали: 'Шрапнель!'
- Что? - спросила мама.
- Ничего, мам, - крикнул я. - Только жареного луку побольше положи. Алена тоже на обед останется.
И мы с Мумыревой друг на друга со значением посмотрели. Вдруг ей на плечо скакнул большой зеленый кузнечик и замер.