Гусляр. Ч.1. Гл.3. Вельми претя люду покориться
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Не было дела Словише до людской бурливой реки, что потекла над Волховом брегами бревенчатых крад и ворот, крепко подпертых дубовыми засовами. Не зрел он, как вскипевшая вдруг река по брёвнам разметала церковь Преображения Бога христианского. Как бежали на Торговую сторону от вспенённой ярости новгородцев из веку живущие во граде христиане. Путь их челнокам пресекла всупротив течения Волхова чёрная мерзко кричащая ворона. И возвернули христиане челноки свои назад к разъярённой толпе, ибо бессмертные души свои боялись погубить боле, чем потерять плоть свою от сородичей
|
Гусляр. Ч. 1.
Глава 3
Вельми претя люду покориться.
1
Словиша неспешно ладил пять гусельных струнок, дабы раздрай не замутил чистоту предстоящего пути.
В косматый узел спутало Время земные нити. Непотребно Высшему оставить Нов-град в неведении, как бы ни влеклась душа покинуть иссохшее тело. Последний раз пойдёт он в Око Мудр за Истиной. Последний раз возвестит Истину граду, вскипевшему, будто шайка воды, в кою опустили раскалённые на углях камни. А коль надобно то будет, взъярит Высший над Нов-градом звоны прежде, чем заповедать Светозарные гусли воспреемнику...
Слабы стали персты, не могучи метким коловерчением древних шпынёчков на раз сладить златые струнки. Сильны ещё персты, дабы выпустить из себя могучесть духа, накопленного в беспрестанных мольбах об украсе светом светлым Земли Русской. Словише выпал сей удел - разорвать спутанные нити, оставить лишь единую из многих. Единомыслием прирастёт единение родов, рассеявшихся по земным привольям!
Персты притомились, отдав остатние силы шпынёчкам. Словиша погладил напряжённые бока Светозарных гуслей: они подрагивали и перекатывались упругими мышцами. Гусли нетерпеливо ожидали, когда седок возьмётся за златые поводы и направит ввысь лося, что замер на их основании, кое соприкоснулось вершиной своей с земной твердью. Голова лося, венчавшая гусли, смотрела назад, дабы соразмерить бег могучего тулова с движением народа - ему вдохновенно торил лось освящённый Небесами путь. За бездонной синью переливались звёзды, и лосю нравилось скользить меж ними, задевать сохатыми рогами сверкающие лучи, вбирать в себя их радостные перезвоны. Звёздные звоны вздымали его ещё выше и несли всё дале по просторам раздвигаемой им Вселенной. Лось цеплял стройными ногами звёздное сияние - оно свивалось в вервь, протягивалось сквозь Вечность, и спускалось на землю, продлеваясь Памятью в людях.
Только пять златых поводов, раскинутых на крупе, а другими концами закреплённых в чертогах Светозарного, удерживали лося от стремительного скачка, коим мог он вмиг одолеть неведомые человеческому разумению просторы. Лось натуживал поводы, проверяя их на прочность. Поводы были прочны. Они отзывались гулом и искали лада друг с другом, ибо их единением дышала Вселенная, их созвучием лучились звёзды, их согласием обходили земные просторы солнце и луна, их слаженностью жили люди. Найденный лад приращивал человека в мироздании и приращивал мироздание человеком...
Так - в согласии - вливается под покровом вечерней зари день в раскинувшуюся средь звёзд ночь. А утром ночь выпускает его из себя, омывает росами, утирает розовым полотенцем новой зари, предвосхищающей красное солнышко. И день вздымается над золотистым полем жизни, серпами солнечных лучей выжинает уныние и рассеивает радость. Так же, в согласии, возвращается в женщину вышедший из неё мужчина. А женщина принимает его в своё лоно; светом его лучей она зачинает и взращивает нового мужчину, омывает его ключевой водой, утирает чистым полотенышком... И мужчина вздыбливается над золотистым полем жизни, множа растимый на нём злак.
Обычные для каждого вдохновенного гусли, подобные крылам лебедей, на которых в стародавние поры облетал свои наделы Светозарный, творили лад и воскрешали Священный Закон в душах человеков. Но им недоступна была безудержная скачка по мирозданию; их лебединая пригожесть неспешными взмахами крыл токмо предвосхищала Путь Высшего. Когда Высший вкладывал персты в развёрстое оконце Светозарных гуслей и натуживал пять златых поводов, лебеди уступали Путь. Не имея сил угнаться за стремительной мыслью Высшего, они лишь прощально кричали во след: "Гю-уо! Гю-уо!"
Гусли эти были сокровенным оружием, что даровал Светозарный покидающему его надел Словену. Словену и потомкам его заповедал Светозарный гусельные звоны для охраны заповедных земель, кои пестуют в своём лоне Священный Закон, Словену открыл он силу звонов своих гуслей. Потому-то и мог взнуздать мощь лося только тот вдохновенный, которого благословил и которого наделил высшей мудростью сам Светозарный.
Сейчас оставалось токмо вложить в оконце гуслей персты, захватить ими средний земной повод, и соседствующие поводы, вступив между собой в лад, неизбывным живительным потоком понесут лося по звёздному Пути, ограниченному крайними струнами. Двумя вскинутыми в оконце перстами вдохновенный направит поток в тот край мироздания, где начинает мутнеть сияние, и высветлит его до хрустальной прозрачности...
Оглаживающие бока гуслей персты споткнулись о какую-то шероховатость и прочли резами выведенное имя "Словиша". Он вспомнил, как старательно процарапывал на Светозарных гуслях своё имя, и как жестоко был за это наказан.
2
Когда его, молодого задиристого волхва, призвал Высший, Словиша, прозванный так за свое красноречие, в котором ему действительно не было равных, решил, что тот хочет осудить его за кулачную стенку с Торговой стороной. Вчера Словиша отправил к праотцам спесивого купецкого сынка, что выхвалялся перед стенкой своими огромными кулачищами. И не чуял Словиша своей вины в том.
Стенка на то и строится, дабы в пролом её лились к Светозарному ручьи ярого молодецкого света. Дабы переплетался молодецкий свет с золотистыми ручьями оратаев, серебристыми ручьями рыбаков, багряными ручьями ратников, небесно-голубыми ручьями мудрых, - всем бесчисленным множеством красочных ручьёв и ручейков, вливающихся в единое сияние и созидающих переливы жизни. Славен павший на бранном поле! Славен и перед людьми, и перед Светозарным - к нему он уходил, минуя долгий путь сквозь студёные земли, минуя ожидание радостного молебна светоносных бореев, что вздымают в Светозарные чертоги свет человеков! На то и доверяют кулачные стенки молодым волхвам, дабы вдохновением своим пробивали они небесную твердь для прохода сквозь неё чести ушедшего.
Словиша в стенке не применил ни единого из умений, данных ему при посвящении. Он не напускал солнечный морок, что сводит с ума и утраивает его для супротивника, не искривлял просторы брани, направляя супротивника на неизбежную погибель, не сжимал время, делая супротивника медлительным, словно спящая рыба. Даваемое в тайной дремучести лесов боевое умение можно было применять только к ворогам. Однако чёрные стаи их не могли долететь до Нова-града - далече от него развеивались они о незримые преграды, выставленные вдохновенными в незапамятные времена. Насельники Торговой стороны не были ворогами. В стенке под древним дубом, знававшим ещё Словена, бойцы с разных брегов Волхова лишь выхвалялись своим молодечеством.
Вчера Словиша применил самый простой бойцовский приём: под тупым тяжёлым ударом купецкого сынка он чуть отвел плечо и малость подправил дальнейший грузный полёт похвальбовщика. Этому приёму был обучен любой дружинник. Купецкого же сынка обучал бойцовскому искусству заморский гость с лицом цвета репы, чёрными юркими щёлочками-глазами и таким же чёрным дегтярным хвостом на голове.
Словиша тоже ходил смотреть на науку Косой Репы, как и прозвали того вездесущие огольцы. Репа действительно был отменным бойцом. Его удары были точны и стремительны. Дружинники не задержали бы его в учениках, а открыли бы вход в самые глубины ратной науки. Судя по всему, желтолицый уже научился сжимать время, дабы супротивник не успевал даже стремительной мыслью следить за его ударами. Искривлять просторы и наводить дурманящий морок было немногим сложнее. А когда ученики вбирали в себя шири бранных просторов, свивали до нужной им длины время, накидывали аркан своих мыслей на мысли супротивника, их обучали использовать против ворога его же собственную силу, подготовкой к чему и было известное всем юнцам движение Словиши в стенке. Дружинники научили бы держать боевой дух не на животе, как держал его Косая Репа, а в сердце, ибо любому мальцу ведомо, что не ударами побеждает ратник, а высшим духом подминает низший. В вековых лесах Репа научился бы не вскидывать на чело никчёмную человечью силенку смешным визгливым "Йа-а", а подхватывать и хорканьем разъярённого лося вздымать в небеса силу земли, откуда она сама всей мощью этого могучего зверя обрушивается на вражину.
Спесивый купчик не изведал преподанную науку даже в шутейной вотчинной стенке. Он заносливо встал насупротив Словиши, для которого бойцовское умение было лишь Буки посвящения. А он уже не только одолел Веди, но и в Глаголе стал одним из первых.
Словиша совсем не хотел убивать боярича. Просто тот в неудержном полёте собственного могучего удара распластался о дуб, что пологом раскинулся над местом молодецкой брани. Древний дуб не шевельнул ни единым листом, не сбросил ни единого жёлудя в ответ на смертельный удар. Лишь белка сердито застрекотала, когда киселём растёкся по её вотчине незадачливый боец...
Словиша чувствовал себя правым и без трепета шёл к Высшему. Но тот только и молвил:
- Жертва твоя не угодна Светозарному. В купецком сыне не было света.
Он долго сидел задумавшись. Словиша стоял пред ним, потупив взор. Ему не надо было зреть старца. Молодой волхв с малолетства впечатал в себя его лик, изрезанный морщинами и окаймлённый сребром длинных, никогда не ведавших острого ножа волос. Впечатал раздувающиеся крылья его прямого носа под глубоко спрятанными в густых бровях голубыми очами. Впечатал набухшие ветвями жизни длани с длинными перстами. Впечатал прямую, непреклонную под напором буйных ветров спину. Сейчас Словиша, не зря на старца, чувствовал согбенность знакомой спины - Высший безумно устал держать на себе непосильную ношу своей и многих других жизней, волокущихся земным путем за его мудростью и силою. Ему совсем не было дела до ратных подвигов молодости. Дума старца бродила неведомыми смертному путями и кого-то вопрошала.
И ещё почуял Словиша, что этот кто-то пристально вглядывается в него, заглядывает в самые тайные закрома его души, внимательно ощупывает его не до конца преодолённые страсти и ласково изымает их оттуда. Вот безразлична стала Словише недостроенная хоромина, в которую собирался он ввести ясноглазую Марфутку, взрезавшую его сердце аленькими цветочками-губками. Вот захолунулось сердце и для самой Марфутки - пустячно стало Словише, что незабудковый взгляд её притянет к ней иного доброго молодца. Вот улетучилось и растворилось сдунутое ветерком духмяное благоухание жареного петуха, коим с другами своими восхотели они сегодня вечером отметить свою бойцовскую победу...
Наконец Высший вернулся из своего запредельного странствия, ещё раз окинул взором молодого волхва и подал ему предмет, завёрнутый в белоснежный, отливающий золотым узорочьем плат.
- Аз Веди Глаголь познал ты, Словиша...
- Буки до Веданья тоже превзошёл. - Словиша ещё не успел заправить в доспехи тела бойцовский дух.
Вновь незнаемый кто-то ласково огладил его сердце и, твердой рукой ухватясь за Буки, намотал себе на кулак и вырвал из Словиши его бурлящую ярость. И безразлична стала ему вчерашняя стенка.
- Сие не дело мудрого, волхв. Не вкушали Буки праотцы наши. Аз Веди Глаголь устремляли их к Светозарному. Познай к сему: Добро Есть - то вдохновенная мудрость. Сочти её, Словиша. Ступай.
"Аз Веди Глаголь Добро Есть - то вдохновенная мудрость". Не до конца понятное наставление старца не мог уразуметь тогда Словиша. Не зря за тынками девичьих призывно мерцающих взоров, не слыша окликов другов-товарищей, не чуя дымов, веющих из волоковых оконец свежевыпеченным хлебом, шёл он, твердя в себе гласом Высшего: "Аз Веди Глаголь Добро Есть... Не вкушали Буки праотцы наши... Аз Веди Глаголь Добро Есть...".
В своих недостроенных хоромах он, рассыпав золото кудрей, развернул таинственно переливающийся плат. В нём были завернуты гусли. Не крыльчатые гусли, бряцанием на которых молодых волхвов учили выпускать в заоболоки дух и распутывать нити Священного Закона. Гусли Высшего, которые, как гласило предание, вручил Словену сам Светозарный, отправляя его на охрану рубежей своих. Всего один раз довелось Словише зреть их могучесть...
***
Тогда в Нове-граде вспыхнул мор. Попервоначалу каждый отдельно тщился оградить от него собственные хоромы заповеданными праотцами словами. Но мор, не слушая пугательных слов, опрастывал хоромы от жителей.
Посовещавшись, жёнки новгородские собрались купно, волосья распустили, донага разоблачились и, устрашающе дубася в била, три ночи подряд обхаживали град и изгоняли из него мор. Но мор насмехался над бабьей грозностью и забирал жёнок прямо с обходной стези.
Невинные робятёшки в белых исподках слали Светозарному мольбы о спасении. Но их тоненькие голосочки не могли пробить нависшие над градом угрюмые тучи.
Тревожное набатное било собрало на вечевую площадь всех новгородцев от мала до велика. Обычно шумная и крикливая толпа была малоречива. Плотную пелену молчания прорезал только один голос: "Заигрывайте, вдохновенные!" Вышел старый волхв с крыльчатыми гуслями. Он долго бряцал в них, рассеивая тяжёлую морось матерей и отцов, что отпустили в неведомый путь детей, одинокую безысходность детей, в одночасье потерявших матерей и отцов, стариков и старух, костлявыми руками прижимающих к себе младеней, которые не имели боле сил для зова покинувших их матерей и токмо всё искали и искали губёнками тёплые материнские груди.
Новгородцы один за другим выходили на круг, отгоняя от Нова-града мор. Тяжёлые удары мужских ног срывали с площади траву и месили в пыль иссохшую под ней беззащитную землю. Они отталкивались от разбитой болезненной земли и вместе с нею взвихривали себя высоко в небо. Бабы обносили мужей лебединым движением в заповедный круг, платочками они смахивали взметённую землю вниз и, очищенную небесами, втаптывали обратно - утверждали себя и род свой в обновлённом мире.
Когда Высший вставил в оконце Светозарных гуслей персты и захватил ими земной повод, который удерживал нетерпеливо рвущегося в небеса лося, над вечевой площадью царила спокойная уверенность. Новгородцы были полны решимости противоборствовать незримой напасти и лишены боязни смерти.
Персты другой длани Высшего сложились на земном поводе триединством небесной силы и пробудили от забвения остатние струны. От выпущенных на волю стихий не было спасения инородности, коя тайными путями проникла в Нов-град сквозь древние заслоны. Звоном гуслей стихии накрыли вечевую площадь, и, сплетясь в тугой острый луч, пробили тяжёлую тёмную пелену, спустив с неба сияние. Звёздная река, что течёт в небесах, хлынула в образовавшийся проём и заполонила собой земные просторы; небесным огнём она выжигала занесённые в Нов-град нечистоты, небесными водами смывала их прах и уносила в кощный мир.
А гусли Высшего всё звенели и звенели, сиянием разливаясь над Нов-градом и зажигая над ним звёзды. Их звоны наполняли души новгородцев свежим воздухом, очищали дух их от зловонных наносов. И только вдохновенные зрели, как испуганно каркнула чёрная ворона, и как тяжело взмахивая разорванными крылами и роняя перья полетела она прочь из освященного древностью града...
***
Эти-то гусли и вручил старый волхв Словише. Словиша, возвысясь мечтой о предуготованной ему доле, того же вечера аккуратно вырезал на гусельном корытце своё имя.
Наказание последовало незамедлительно. Душа стремительной пташицей выскользнула из тела и взвилась в заоболоки. Там её подхватил и начал безжалостно трепать Студенец. Он разрывал душу на малые куски и рассеивал их по просторам земли, вновь сливал разорванную в клочья душу и швырял её вниз на камни, разбивая в солёные брызги. Он продёргивал душу между толпящимися тучами, которые перетирали её своими грузными боками и взрезали безжалостными огненными перунами. Студенец вбивал в точащиеся болью пробои ледяные иглы и вздымал душу к солнцу. Растопленный солёный лёд выедал раны души, оставляя последние клочья её на пожрание жгучему солнцу. И только когда Словиша умер, натешившийся вволю Студенец отдал его истерзанную душу мудре.
Мудра протянула ему луч от звезды и омыла его в Оке. Око Мудр открыло Словише тщету земного величия. Душа узрела, как величие неприкаянной одинокой щепкой мечется по полноводной реке. Как не принимают его воды, как отталкивают его брега, как с презрением смотрит на него небо. И даже бескровные рыбы отворачиваются от одиноко плывущего величия, предпочтя ему малую мошку. "Аз веди глаголь Добро Есть - то вдохновенная мудрость. Сочти её, Словиша", - звенело в душе гусельными звонами эхо высшего вдохновения и наполняло душу смыслом.
***
В тело вернулась уже иная, не его душа. Иная душа была окутана сиянием Небес и наделена светом Светозарной мудрости, она была лишена земных страстей и страданий... Для людей он остался Словишей. И только небесам было ведомо его новое имя - Богомил.
Когда Богомил вернулся в тело Словиши и ещё только пробудил его к жизни, к нему пришел распорядитель обрядов.
- Солнцеворот близится, Словиша. Молви, какого коня отдать в дар Ильменю - чёрного или белого? - почтительно спросил он.
Каждую зиму, дабы возвернуть падающие на землю небесные воды, вдохновенные опускали в Ильмень-озеро коня, ибо заповедано было Словеном одаривать древнего Ящура, кой оберегал Нов-град от лиха, чистил воды Ильменя и гонял в сети косяки рыб.
- То ведомо токмо Высшему, - ответил Богомил знакомым голосом Словиши.
- Высший отправился к Светозарному, пока ты летал в заоболоках, - поведал воротившемуся издалёка Словише распорядитель обрядов.
- Он не мог уйти, не оставив воспреемника, - не поверил ему Богомил.
- Он никого не оставил. Только ты ведаешь, Словиша. Ты превзошел Глаголь гимнопевцев.
- Добро Есть - тоже постиг, - бесстрастно ответствовал Словиша. И зачерпнул из Ока пригоршню света. - Ильмень примет белого коня. Ступай.
Он больше не принадлежал себе. Он дышал иной жизнью. Его глаза зрели в иные пределы. Он слышал созвучие звёзд. Его мысль была связана тонким и прочным незримым волосом мудры с Оком Мудр. Добро Есть! Аз веди глаголь Добро Есть! И он гуслями, заповеданными Светозарным, был уготован охранять Добро от Зла!
3
Он прожил отмерянный век, так и не взъярив Светозарные гусли, лишь изредка развеивая их звонами сбиравшуюся над Волховом чёрную пелену. Девяносто лет длинной сребристой брадой тянули Словишу ввысь. И только последнее несвершённое деяние удерживало его на тверди земли!
Высший давно уже приметил разумного отрока Киршу и сего дня ладил призвать к себе, дабы передать ему священные гусли. Недалёкий родич был Кирша - дед Словиши и батько Киршина прадеда брательниками друг другу приходились. А поране того их деды робятёшками из одной утробы выскочили. По роду своему разумен Кирша, по роду Светозарные гусли идут - знать, его в воспреемники ожидали.
Однако утром, когда вознамерился Словиша кликнуть отрока, к нему дерзко вошёл Угоняй, тысяцкий новгородский - муж слабый духом и оттого воинственный. С презрением оглядел Угоняй хоромы Словиши, в коих не за что было зацепиться взору. Боевым блеском отливала кольчуга тысяцкого, рука лежала на рукояти меча. Привычно-властно, не спрашивая дозволения прошёл тысяцкий за матицу, господином встал пред Словишей, хоть и ведал, что его боевой задор есть лишь Буки посвящения Высшего, а его власть подобна трухлявому древу, страшашемуся лёгкого ветреного порыва.
- В небесах ясным соколом всё реешь, Словиша? На землю не пора ли снизойти? Или ждёшь, когда коршун птенцов рвать начнёт?
- О Владимире ты толкуешь, Угоняй? - повёл Словиша на него взором.
- Как Волхов вешним паводком бурлит Нов-град. Добрыня с Путятой по княжему повелению веру инакую несут нам, - придал задушевность голосу своему тысяцкий.
Вот почему пришёл к Высшему Угоняй: властью облечённый лишь в слабости силу имеет, а в силе бурливой за мудростью тщится укрыться, дабы ответ за себя не держать. Кичится тысяцкий властью, над градом даденной, с дружиной ездя всюду, ряд, незнамый новгородцами, уставляет. Вдохновенных однако стережётся: не власть, но свет в них - чурается власть света, прибегает к нему, егда темь не пособляет власть в длани удержать.
- Ведомо сие мне, Угоняй. Вешнего паводка зряшно ты боишься. Паводок грязь с лица земного смывает, воды в хрусталь чистит.
- Богов наших иным богом заменить хотят, Словиша, - страх неизбывный притаился в зраках тысяцкого.
- Богов твоих, Угоняй, на тщеславие твоё установил Владимир. С иным богом прирастёт власть твоя.
Не для вдохновенных было служение деревянным идолам. Да Владимир и не требовал того - Угоняя с дружиной его приставил князь к истуканам.
- Нищ и презрен тот бог, Словиша. Перун хоть и из бревна тёсан, над Нов-градом величаво высится, а инакий бог на бревне роспят, скорбно главу свесил. Разорит он Нов-град своей скудостью.
- То неведомо тебе, Угоняй. Ступай.
Осерчал тысяцкий, дерзостно топнул ногою, в неистовстве смахнул со стола хлеб да водицы ковш, к трапезе предназначенные, к мечу потянулся:
- Слаб твой Светозарный бог, Словиша! Как инакий бог - так же слаб! Ты до седой брады дожил - злата не нажил. Перун - бревешко тёсаное слаще твоего ест и пьёт, - занёс он меч над Высшим.
Поднял Словиша усталую длань свою. Не стал зреть, как словно докучливую занозу вырвало из хором тысяцкого, только слышал как щёлнул шелом о дверную притолоку, как пробренчал тысяцкий железом доспехов по ступенькам крыльца, ввергаясь в пыльное марево пути. "Иди сим путём, немудрый", - молвил. Путь сей был начертан властным взором князя Владимира...
***
Княжич Владимир был прилежным учеником. Если бы он в малолетстве, как только пришёл на княжение в Нов-град, похотел посвятить себя небесам, Словиша не задумался бы окунуть его в высшую мудрость. Но оставить земные страсти не дозволял княжичу дядька его Добрыня - алчный и воинственный муж. Алчность порождала воинственность. Воинственность вскармливала властность. Власть пестовала гордыню. Гордыня не давала вступить на исповедимый путь. Низменные страсти взращивал Добрыня в племяше.
Лишённый пути и отринувший небесное сияние Владимир метался во тьме, словно языки пламени, вскинутые охапкой сухого хвороста. Не успели ещё персты на дланях загнуться, отсчитывая лета, как Добрыня по княжескому повелению сгубил древнего Ящура, благоденствующего граду. На впадении Волхова в Ильмень, где преломили Словен с Ящуром золотистый каравай, выкопал Добрыня глубокую яму, воткнул в неё острые бревенчатые колья, обожёг их голубой кровью Ящура. Вытесал князев дядька из этих кольев деревянных идолов, оставив Нов-град беззащитным от злополучий. Вместо Светозарного, коего почитали новгородцы, подсунул стрелу его, опалённую кровью названного их брата Ящура, и плетями погнал народ на поклонение истукану. Приобыкли к этому новгородцы. Кто петуха Перуну принесёт, а кто и вороньей кровью не погнушается мазнуть губы идолищу.
***
Поспешлив да неразумен Угоняй. Разволновался сам за обтёсанные бревешки, и люд новгородский разволновал. Мутит он воды Нов-града. Приспела пора идти в Око Мудр за Истиной, дабы возгласить новгородцам Истину.
4
Персты оставили вырезанную когда-то в несмышлёной молодости надпись, вошли в гусельное оконце и захватили земной повод. Средний перст выбросил обережную стрелу. Облетевшая круг стрела преломила звёздные лучи, спустила их на землю и вернулась в указующий перст, заказав и недругам и другам вход в запредел, дабы не сжечься в соединении земного и небесного света. Теперь, пока персты держат обережный круг, никому не дано подойти к хоромам и помешать Словише.
Он окунулся в Око Мудр. Прикосновение к Оку и погружение в него были почти незаметными. Словишу окутало ощущение воды, ничем, кроме своей облегчающей тело упругости, не отличающееся от воздуха. Множество маленьких голубых искорок пронизало тело насквозь тёплыми щекотливыми иголками. Затуманенный земной суетностью разум прояснился.
- Что ты хочешь постичь, Богомил? - стряхнул разлившееся по телу блаженное оцепенение мягкий голос.
- Здрава будь, мудра! Крест на Нов-град идет. Нет ли беды в том? - Спрашивать мудру нужно было кратко и точно.
Мудра, как обычно, подошла сзади и положила ему на виски свои нежные ладони, раскрыв чело для прозрения. Окружающая голубая пелена сжалась в точку, соединилась острым лучом средоточения с непроявленной безбрежностью и огладила сияющую вдали гору. Гора испустила переливчатое сияние, которое лебединым крылом овеяло Словишу. Это был Светозарный!
Сияние сошло на землю и вочеловечилось. Серые полчища нежити стремительно расползались и разбегались от Него, скаля гнилые зубы. А человецы вбирали Его в себя и напитывались светом Его.
Светозарный раскинул руки, защищая стоящих за ним человецев от нежити, что клацала зубами по сумеречным норам. В сиянии Его невиданными цветами начали пробегать всполохи огня. Огонь разгорался сам собой, никого не сжигая, а лишь оберегая. В нём крестом простёрся Светозарный.
Вот Богочеловек выделился из огня, но оставил в нём Себя пламенеющим и отгоняющим нежить крестом. И пошёл земными путями, сбирая страдания человецев и сея свет Свой на пути Своём.
Путь Богочеловека был коротким. Но Путь Его расстелился светлым и длинным платом, раскинулся течением небесной реки, ведущей человецев к Нему.
Пройдя земными стезями Светозарный вернулся в небесные чертоги. Сиянием Духа Своего сохранился он в восхищённых человецах, крестом распростёр длань Свою над узревшими Его и поверившими в Него.
Словиша видел эту картину много раз. Знал он и людей, которые жили в вере Христовой в неотвергающем любую веру вольном Нове-граде. Праотцы христиан, тысячу лет тому назад утратили веру в Светозарного и пали в идолопоклонничество; они вновь обрели её и отказались от идолов, когда воротившийся на землю Светозарный облетал вторым обережным кругом свои наделы. Но когда Светозарный покинул их, дабы пронести свет свой дале, христиане растерялись, ввергнутые в пучину неведения.
Через немного времени пошёл сияющим Путём Учителя ученик его Андрей, дабы напитаться взращиваемым в заповедных землях светом. Воротившиеся к Светозарному человецы радостно и почтительно встретили Андрея, по древнему обычаю накормили-напоили, в бане омыли. Восхитился Андрей свету, вздынутому из глубин заповедных земель раскалёнными докрасна баенными каменьями, квасным духмяным паром и молодыми зелёными прутьями. Ожил он для апостольского подвижничества, облитый водой студёною, поклонился насельникам древней земли, никем не мучимыми, но каждодневно себя мучающими, и то совершающими омовение себе, а не мученье. Поклонились ответно они и заклинали вразумить их в забытом служении вере древлеистинной.
Тысячу лет христиане свято блюли заповеди воплощённого Богочеловека, донесённые до них учеником Его Андреем, и, наполненные всепрощением, лучились тихим и спокойным светом...
Око Мудр не поведало ничего незнаемого. Словиша вознамерился оборвать гусельные звоны и вернуться в земные пределы: коли Нов-град воздвигнет над собой Светозарного, воплощённого в кресте, не будет беды в том.
- Хвала тебе, мудра, за знание!
- Дары даром даруются, Богомил! Не уходи. Зри дальше.
Око Мудр ещё только подвело вопрошающего Словишу к порогу незнаемого. Высший вернулся в распустившуюся пред ним картину.
Что это? С уходом Светозарного гонимая Чарой нежить начала задом подползать к пылающему сиянию, скуля от страха и ненависти. Она сгорала в нём, и из праха её Чара творила точно такой же крест, каковой оставил после себя Светозарный.
Не единожды проверенное лукавство никогда не изменяло Чаре. В личине Светозарного она пробиралась в самые потаённые уголки опустошаемого мира. Земное око не зрело отсутствия за блистающей личиной небесного света, и земные уста не могли изобличить её лживость. Под наружностью Добра Зло пошло следами Добра.
***
Око Мудр расстелило затканный золотистым узорочьем плат. В нём пред вопрошающим взором явились прошлое, настоящее и будущее. Просторы плата были напитаны жаждой... Нет, не света, но власти, утоляющей жажду алчностью! Просторы плата полыхали... Нет, не небесным огнём, но кострами, которые изрыгали клубы чёрного дыма от сгорающих в них тел человецей! Просторы плата блистали... нет, не сиянием, но златом, окрашенным кровью!
Над платом раскинула свои чёрно-вороньи крыла Чара. Под наружностью блистающего креста она летела Путём Сияющего Креста. Она летела в заповедные земли, гася взмахами крыл Светозарные переливы, ибо в этих землях и из этих земель наполнялись светом языки и народы.
Чара летела пеплом сожжённых и изрубленных повелением княгини Ольги древлян. Летела она удушьем меньшого внука её Олега, задавленного в крепостном рву Овруча телами дружины своей. Се брат его Ярополк отмстил за Люта - сына пришлого варяжского воеводы Свенельда: поразил Олег Люта, не вынеся хулы его на Землю свою.
Вот совсем рядом извивается и сам Ярополк, вздынутый на мечи братом своим Владимиром. Не довелось Ярополку испить сладких ночей с гордой полоцкой княжной Рогнедой, которая не так давно отвергла блудливого робичича Владимира. Жестоко насилует её робичич, намотав на кулак длинные светлые власы её. Потупив очи долу стоит пред жалами мечей отец её Рогволод с сынами своими и не может обтереть слезу, что ладьёй плывёт по посеревшей от горести щеке и тонет в седой браде. Не вынес боли и ужаса сестры младший сын его, рванулся из рук похотливо переглядывающихся дружинников. Выглянули жала мечей со спиnbsp;ны Рогланда, добавив другую ладью на серую щеку Рогволода. Оставили силы тогда Рогнеду и впилось в неё жало другого меча, терзая и разрывая нежную девственную плоть.
Чародейным мороком летела Чара на Русь. Пропустили её выстроенные стародавними мудрецами заплоты - не распознали грязного коварства, прикрытого блистающей личиной.
Узрев пришествие давно ожидаемого Светозарного запереливалась Русь сребристыми осиновыми лемехами часовен и златоверхими храмами. Понесла она в них свет свой. Злобно закаркала обманутая в ожиданиях чёрная вражина: мало было проникнуть в заповедные земли, надобно было прежде высосать сияние их.
Словиша перебросил взор из прошлого за мост сего дня.
Вот сын Владимира Окаянный Святополк подлостью убивает меньших братьев своих Бориса и Глеба; воссияли на Руси безвинно убиенные отроки первыми святыми. Взметнулся светоч другого их брата Ярослава и загорел ровным пламенем, отогнал чёрную ворону. Но морок властолюбия уже был пущен на Русь и ядовитой плесенью разъедал он свет её. Заполонила заповедную землю гнусная морось, но сколько хватает взор пробиваются сквозь неё светочи, ровным пламенем освещают они путь заблудшим человецам.
Оглянулся Словиша на то древо, с коего распластала чёрные крыла вражина. Было у кого учиться Руси новой вере. Мухами жужжат в чародейной паутине кесари царьградские. Неприкаянно валяется отделённая от тела глава христианского императора Никифора Фоки, кой отравил христианского императора Романа. Поплатился Роман за убивающее зелье, поднесённое христианскому императору Константину. Лишил гадючей головы Никифора Фоку христианский император Иоанн Цимисхий, приняв в оплату разъедающий тело яд от христианского императора Василия, что засеял крестами просторы великой империи.
Долго зажился Василий II, знать изжил он на преклоне лет свою ядом добытую светоносность. Чёрной вороной выклевал он лучистые глаза 14 тысячам болгарских воинов-христиан, а другим 14 тысячам выклевал по одному глазу, дабы не оставить истерзанные тела единоверцев вовсе без света.
Всего лишь двести лет с тех пор протянулся в светозарной личине крест по земным просторам - под мечами просвещённых крестоносцев, несущих крест языкам и народам обагрились стены древнего христианского Царьграда кровью жителей его...
Бросил Словиша вглубь взор свой. По всему пространству вздымаются костры, с корчащимися на крестах человецами, трещат кости их на дыбах, просит отдыха топор палача. Зарастают лелеемые ранее человецами земли, ибо опустошаются они, опустошённые чёрными крылами.
Вернулся Словиша в сей день. Огромным костром полыхает Нов-град. Льются в Волхов потоки крови. В обагрённых кровью водах крестятся новгородцы...
- Как человецам различить истинный крест, мудра? - Вопрос прорвался сквозь застилающие взор чародейные путы.
Ответила не мудра. Внятный чистый голос, охватывающий собой Вселенную, прозвучал не снаружи, но внутри него:
- Аз Добро Есть!
5
Словиша разомкнул обережный круг, заглушил звоны и вышел из хором. У крыльца смиренно предстояли знать давно ожидающие Высшего вдохновенные, не смели ступить они за незримую преграду. Над Нов-градом толклись раскормленными боками тучи, притих ветерок - страшился он нарушить своим озорством тяжесть нависшей неопределённости, лишь копил силы, дабы взвихриться бурей вослед буре, сумраком взрытой из потёмков людских душ, и, опередя людей, поднять тучи пыли с избитой непоседливостью новгородцев дороги. Дымы из волоковых оконец не рвались, как обычно, вверх, а стлались понизу, пеленая собой назнамо куда спешащие ноги. Но ноги разбивали дымы очагов мягкими сапогами, вплетали лычками в драные лапти, топтали босыми пятками, и дымы, униженные людским невниманием, уползали в траву, жалясь ей на людское безумное поспешание.
- Бурлит Нов-град, Словиша. Будущее за пеленой - незримо для нас. Последние ли времена сии приспели? Молви нам, Высший, - выступил вперёд распорядитель обрядов, низко склоня седую главу.
- Не последние времена сии, братия. Но дошли до нас времена, зримые ещё стародавними святыми старцами. Пришли они тьмою лицемерной: открыла тьме врата в Земли наши княжеская алчность, коя узрела отражённый лик Светозарного. Будьте мудры и сильны, братия. Крепитесь в исповедании своём и отроков укрепляйте. Не то зло, что Зло на Землю нашу проникло. Изогнать Зло легко было бы, бойцовскими ведами к тому вы обучены. То зло, что обличьем Светозарного креста Зло по земле распласталось. Не сдержал его древний обережный тын, ибо не сдержать ему грязную жижу, коя водой болотной сквозь него просочилась. Токмо есть и будет храниться на земле Правда, как бы ни тщилась громогласная Кривда! Не различить их будет немудрому. Пред вами и далее вас плат горестный расстелился. Аз ведаю! И непреклонно глаголет каждый из вас отчаявшемуся и заплутавшему: Добро Есть! Свет негасимо в человецах малым огнем пламенеть будет, и темь не сгубит его! О том реку вам, братие! Каждому по силам света луч во тьме беззакония хранить, по нему в небеса идти. И не будет иного света. Собьётся кто с луча, во тьму канет. Вы призваны хранителями свету быть! Сбирайте вече!
***
Вечевая площадь жужжала, словно било, в которое беспрерывно дубасили кулачонками робятишки, стараясь вырвать из него звук, откликаемый билом только на огромную окованную железами колотушку стража.
Вся левобережная сторона собралась на вечевую площадь. Пришли на лодках и насельники Торговой стороны, минуя мост, разобранный Угоняем от поругания нечестивцами охраняемых им богов. Толпа глухо волновалась:
- В Волхове, слышь, второй день уже кстят зареченских...
- Немного, Микитка баял, кто на уговоры поддался да жизнью вечной прельстился...
- Батько веровал, что и без того мы в века вековущие уйдём. Здесь телеса обстарелые оставим, а душой в небе житие будет...