Отца Мартина всё больше одолевали сомнения. "Он не принял никаких мер для освобождения братьев, - думал он о действиях Паоло, - значит, ему на руку такое исчезновение, либо он знает об их судьбе гораздо больше, чем говорит. А что если он каким-то образом причастен к этому?"
Такая догадка поразила его. Если принимать её во внимание, получалась довольно мрачная картина. В этом случае, всё, что теперь происходило в ордене с подачи Паоло, не могло вызывать доверия, а значит, не следовало выполнять его приказы. Одно становилось ясным - если он, в самом деле, причастен к тому, о чём думал Мартин, отца Паоло нужно было считать изменником, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Терзаемый плохими предчувствиями, отец Мартин, тем не менее, не мог предпринять никаких мер против Паоло. Вернувшись с Высшего Совета его полноправным членом, тот стал недосягаем для бездоказательных обвинений, а чтобы уличить в измене, как ни странно, нужно было не противиться ему, а послушно выполнять все указания, надеясь отыскать в них её след.
Всё это представлялось весьма сложным и противным открытой натуре Мартина, но иного выхода не было.
Между тем, приближался установленный день встречи всех посвящённых Малых Кругов ордена, для переноса фондов библиотеки. Как и было условленно раньше, братья из Римской резиденции должны были ждать монахов других представительств ордена у входов в подземелье со стороны леса и гор.
Во время обряда посвящения в Малый Круг, отец Паоло открыл новообращённым тайну подземелья, сопроводив их туда. Поражённые истинным величием своего ордена, они изумлённо смотрели на длинные стеллажи с древними текстами. Ощущая теперь в полной мере свою причастность к сокровенной тайне, они прониклись ответственностью за неё, и послушно исполняли все указания Паоло. Даже Мартин на некоторое время усомнился в своих догадках. Однако скоро к нему вернулось прежнее ощущение коварного обмана. Это чувство не поддавалось конкретному объяснению, и было скорее интуитивным. По едва уловимым признакам - через интонацию речи, движение глаз, походке, угадывал Мартин неискренность Паоло, и был готов, ухватится за его малейший просчёт.
Сам отец Паоло не подозревал конкретно Мартина. Он уже был убеждён, что все шесть братьев причастны к заговору против него, а потому вёл себя предельно осторожно. Показывая подземелье, он не открыл значение и половины тайных знаков, предупреждающих об опасностях, и провёл лишь теми ходами, которые были необходимы для встречи прибывающих братьев.
Представители других резиденций плохо знали подземелье. Лишённые возможности часто бывать в нём, они едва ориентировались в главном маршруте, пролегающим от входа из убежища Римской резиденции, до пещеры, где находилась библиотека, и никогда не проходили его без сопровождения брата из Рима.
Таким образом, отец Паоло остался единственным членом ордена Одона, кто знал лабиринт, свободно ориентировался в нём, и мог читать все его тайные знаки.
В этом одиноком знании, вероятно, было что-то от дьявола, ибо никакие иные мысли, кроме как использовать его в своих далеко не благочестивых целях, в голову Паоло не приходили.
Тем временем, делегации братьев уже находились в окрестностях Рима. Переодетые в обычные одежды чтобы не вызывать лишних подозрений, они небольшими группами продвигались к обусловленным местам, подготавливаясь в назначенное время войти в подземелье.
Отец Симплиций и отец Геласий были монахами французской резиденции. Будучи людьми добронравными, они отлично дополняли друг друга, находясь в дружбе уже много лет. Первый был невысок ростом и как любил говорить сам, широк в поясе. Второй же, наоборот, всем своим телосложением напоминал жердь, обернувшуюся человеком. Такое физическое различие явно указывало, что роднит людей не тело, а дух, ибо они были почти неразлучны, и никто не помнил и случая, чтобы эти достойные люди пребывали в разногласии. Сдружившись ещё в послушниках, они вместе дошли до посвящения в Малый Круг и продолжали далее служить ордену, что называется верой и правдой.
Дружба этих монахов была необычна и удивительна, ибо Симплиций слыл убеждённым реалистом, а Геласий законченным философом. Их взгляды на жизнь были столь различны, что только при таком положении и стало возможным единство, в котором они пребывали. Как чёрным краскам требуется белый холст для полноты цвета, или как белым одеждам необходима грязь, чтобы познать их чистоту, так и Симплиций ощущал потребность в Геласии, и наоборот. Мало того, именно эта дружба и позволяла им в полной мере оставаться, кем они были и, являя собой две противоположные крайности, жить в гармонии с миром.
- Ваш высокий рост мешает полнокровию и делает худосочным, что небезопасно для организма, - наставительно заявлял Симплиций.
- Возможно, это так, друг мой, Однако благодаря высокому росту я становлюсь ближе к богу, а это, согласитесь, хорошее утешение, - откинув голову назад, и делая широкий жест рукой, отвечал Геласий.
Не согласиться с этим было трудно, и оба друга могли беседовать, таким образом, часами.
- Мясо в трактире нынче было жестковатым, а вино с излишней кислинкой, - говорил Симплиций, любивший вкусно и обильно покушать.
- Зато как добр хозяин, а хозяюшка и вовсе услада очей, - тянул Геласий.
- Беда с этими еретиками. Злобой живут, люто умирают, - сожалел один.
- Зачем так предаваться скорбям, друг мой. Не было бы в мире зла, как бы мы познали добро? - утешал другой.
Друзьям часто поручались совместные задания, с которыми они успешно справлялись, и все настолько привыкли их видеть вместе, что начинали беспокоиться о здоровье отсутствующего, если встречали одного из них. Даже внешний вид их, столь разный по своей сути, в конце концов, стал являть собой определённую гармонию, когда они шли рядом. Чёткая линия объёмного брюха Симплиция плавно переходила в линию сутулой осанки Геласия, отчего, если смотреть на них сбоку, получалось подобие цифры восемь.
В тот день, оба приятеля, переодетые в неказистые одежды простолюдинов, пробирались к входу в подземелье, который был скрыт в чаще леса. Ориентиром им служили три высокие сосны, находящиеся на небольшом холме, а потому и видные издалека. Немного задержавшись в дорожном трактире по трапезным надобностям, они решили сократить путь, чтобы успеть вовремя, но как часто водится, лишь усугубили этим своё опоздание, основательно увязнув в густо растущем орешнике.
Ему, как человеку полному, было гораздо сложней пробираться сквозь заросли. С такой комплекцией пролезть между кустами становилось невозможным, а потому, приходилось идти напролом. Оставляя за собой переломанные ветки с клочьями своего одеяния на них, он прокладывал довольно широкую просеку, по которой уже почти беспрепятственно вышагивал Геласий, рассуждая о происходящем.
- Возможно, на другой дороге нас поджидали более тяжкие трудности, оттого и куропатка наша в таверне пригорела, заставив дожидаться мяса на вертеле. Не случись этого, очень может статься, и не было бы уже нас в живых, что впрочем, само по себе не так плохо. Лишившись бренного тела - темницы бессмертной души, воспарили бы мы над этой суетой, и стали, вероятно, ангелами.
- Значит, по-вашему, во всём виновата куропатка?
- Что вы! Эта птица всего лишь знак божий, приведший по Его провидению нас в эти строптивые кущи.
- Экая жалость! Быть ангелом значительно проще, чем пробираться по этому дьявольскому саду.
- Роптать, всё равно, что противиться. И то и другое глупо и ненадёжно. Следуя знакам, мы воплощаем Его указания, наблюдая тем самым, что нам уготовлено.
- В таком случае, можно будет скоро вообще не идти на нашу встречу, поскольку силы мои убывают гораздо быстрей, нежели эти заросли. Это тоже знак.
- Нет, нет, что вы! Это вовсе не знак. Так проявляется слабая воля, и зная вашу сильную натуру, я удивлён этим, - поспешил заверить Геласий.
Подобное утверждение придало силы Симплицию и он ринулся на кусты с удвоенной энергией.
Скоро приятели одолели орешник и, не встречая более на пути никаких знаков, благополучно добрались до трёх сосен.
Вход в подземелье был скрыт в каменистой плеши холма, которая имело место с одной его стороны. Прикрытый валуном изнутри, этот вход невозможно было обнаружить, не зная заранее о его существовании. Также, невозможно было в него проникнуть без помощи людей, находящихся в подземелье. Все попытки отодвинуть валун снаружи оказались бы тщетными.
Симплиция и Геласия ждали, а потому они быстро оказались в подземелье, каменные своды которого были черны и угрюмы. Зажжённые факелы освещали группу представителей ордена, которые уже вошли через этот вход.
- Вы явились последними, - произнёс новообращённый брат из Римской резиденции, - теперь можно следовать к месту общей встречи. Брат Паоло приведёт туда прибывших со стороны гор. Затем, все вместе, мы пройдём к библиотеке и сделаем то, для чего собрались. Меня зовут Мартин, - представился он и, передав один факел Симплицию, сам проследовал вперёд всех, собираясь возглавить шествие.
- Постарайтесь не растягиваться, - попросил он, и высоко поднимая факел, пошел по лабиринту.
Картина мрачного величия и каменного торжества предстала перед взорами идущих по тоннелю монахов. То, расширяясь, то сужаясь, он увлекал их в неведомый, тёмный мир, в котором всё казалось лишенным смысла, и в то же время, обретшим смысл. Такое странное отражение действительности, вероятно, только и возможно, что в подземном царстве, где всякая тень живёт не столько настоящим, сколько прошлым, и где время не хочет знать своего будущего.
Гнетущая тишина, в которой даже малейший шорох казался неуместным, поневоле заставляла говорить почтительным шепотом, словно в человеческом голосе было что-то оскорбительное для её гордого молчания. Если бы в голову кому-нибудь пришло ненароком рассмеяться, такая выходка сочлась не иначе как кощунством, и за подобную дерзость можно было наказывать.
Тоннель был не везде искусственным. Вероятно, этим и нужно было объяснить его изменчивые формы. Иногда он и вовсе переходил в залы циклопических размеров, в которых не было видно ни стен, ни потолка. Судя по всему, пролегал он довольно глубоко, однако никаких резких спусков в нём не было. Как завороженные, продолжали путники своё шествие, пока впереди не показался свет факелов второй группы, которую вёл отец Паоло.
- Прибыли все? - спросил он у Мартина, едва они встретились.
- Да. Мы всех дождались.
- Тогда не будем впустую тратить время. Следуйте за мной.
Паоло уверенно повёл братьев дальше, войдя в одно из ответвлений лабиринта. Продвигаясь по нему, все скоро стали замечать, что проход всё больше сужается. Свод его, также значительно опустился, и вскоре они могли идти только в шеренгу по одному. Вытянувшись длинной цепочкой, процессия так растянулась, что идущие позади, из-за бесконечных поворотов лабиринта уже не могли видеть шествующих впереди. Понадобились дополнительные факелы, которые несли сначала каждый десятый, а потом, и вовсе каждый пятый монах. Лабиринт всё больше стал петлять и братьев невольно начал охватывать страх.
Мартин старался ни на шаг не отставать от Паоло. Он так был сосредоточен на этом, что почти не обращал внимания на идущих позади. Когда лабиринт стал сужаться и всё больше петлять, он и вовсе переключился на одного Паоло, чувствуя неладное во всей этой затее.
"Чтобы не случилось, я должен быть рядом с ним. Если он и впрямь задумал подлость, я смогу воздать ему за это", - думал Мартин, еле успевая за Паоло, который уже почти бежал.
Неожиданно, тяжело дыша, отец Паоло остановился и, обернувшись к Мартину, прерывисто произнёс:
- Совсем ты меня замучил. Дай отдышаться.
- Не я, сам ты себя загнал. Остальных и вовсе не видно, - обернувшись, вспомнил о других братьях Мартин.
- Да вроде, заблудился я, вот и бежал скорее до следующего знака, чтобы убедиться в верности дороги. Вот он, на стене, а вижу его плохо. Сотри с него пыль.
Мартин послушно протянул руку и провёл по стене, в месте, где едва виднелся непонятный ему знак. В тот же миг, его словно обожгло, а руку свела ужасная судорога. Повернувшись к Паоло, он увидел на его лице коварную усмешку, и понял всё.
- Не будет тебе покоя ни в жизни, ни в смерти, - немеющими губами еле выговорил он, - я всегда буду рядом. Будь ты проклят! - в последнем усилии произнёс Мартин и неестественно вытянувшись, умолк навсегда.
- От этого яда нет противоядия. Так что тебе, как и другим, за мной теперь не угнаться, - торжествующе заверил Паоло, и осторожно пятясь от стены, повернул за угол лабиринта.
Этими словами он завершил очередной этап своего плана по удалению неугодных ему людей. Коварно заманив братьев в ловушку, в которой было много входов, но всего лишь один, весьма запутанный выход, он бросил их на верную смерть, разделив прежде на несколько групп, замкнутыми ходами лабиринта. Этим и объяснялось его долгое хождение по узким ответвлениям ловушки. Дело было сделано, и теперь он мог выбираться из подземелья.
Пройдя несколько поворотов, Паоло вдруг показалось, что сзади раздался какой-то шорох. Не придавая этому особого значения, он продолжил путь, однако скоро непонятные звуки повторились.
- Что за чертовщина, - пробормотал он.
- Чертовщина, чертовщина, - эхом разнеслось по лабиринту.
Паоло объял ужас, и он, не смея даже оглянуться, стремительно побежал по тоннелю, едва соблюдая ориентиры. Судя по гулкому топоту, за ним гнался целый легион неведомых существ.
Как долго эта гонка продолжалась, и как смог выбраться из лабиринта, Паоло решительно не помнил. Очутившись в кабинете убежища ордена, он долго не мог прийти в себя. Забившись в дальний угол, с чувством непередаваемого страха, смотрел он на закрытую дверь в подземелье, и даже думать боялся о возвращении туда. Мысли его лихорадочно путались, пока он не вспомнил о предупреждении, написанном в манускрипте с ящерицей. Оно строжайше запрещало людям заходить в подземелье в одиночку.
![луна [неизв.]](/img/k/kulik_w_w/glawa9-82/luna.jpg)