"Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа,
есть требование его действительного счастья".
(Гельвеций)
Для человека, изучающего историю Советского Союза, довольно быстро становится ясно, что политическое устройство общества будет играть определяющую роль в развитии экономики в силу необычайного проникновения государства во все сферы общественной и не только общественной жизни. Поэтому события истории политики приобретают особое значение для понимания экономической, социальной, культурной эволюции СССР.
В октябре 1917 года аморфная демократия буржуазной республики сменилась в России революционной демократией пролетарской диктатуры. Это была демократия Советов, бывших в одном лице исполнительной и законодательной властью. Именно с помощью Советов - широчайшей демократии для трудящихся - была сделана революция на громадном, бессвязном пространстве имперской России.
По мере формирования и укрепления центральной власти в условиях военного времени Советы отходили на второй план. Законодательная власть Советов, и до того весьма сомнительная, если вспомнить о влиянии на них РСДРП, превратилась фикцию, поскольку при однопартийности законодательная власть есть, понятно, функция правящей партии. Политическая активность масс потеряла свою насущность и даже, как мы помним, стала опасной для дела революции, поскольку насквозь была пропитана мелкобуржуазным сознанием как левого, так и правого толка. Политическую жизнь ограничили рамками партии и там она сокращалась подобно шагреневой коже, пока не стала, по сути, прерогативой только одного человека - Иосифа Виссарионовича Джугашвили, известного в миру как Иосиф Сталин.
Преемники Сталина уже явно не были тем, кем был он, и тем более его предшественники, по крайней мере в отношении власти законодательной, назначение которой Карл Маркс определял как теоретическую работу по открытию и формулированию законов общества. Сталин был последним политиком такого рода в СССР, который считал теоретизирование неотъемлемой частью самого себя, и к чему деятели после сталинской эпохи объективно уже не имели никакого отношения. У Андропова хватило ума признать это, Хрущева можно лишь пожалеть: именно потому что он вынужден был заниматься (или пытался это делать) довольно крупными политическими проблемами - он казался смешным, тогда как его коллеги - людьми недалекими. Одним словом, после Сталина вряд ли кто-либо в Союзе был законодателем - политиком в действительном смысле этого слова, то есть знал куда идти и чего добиваться не для себя одного.
Оно и понятно, так как быть политиком - это значит "быть членом гражданского общества", во-первых, и участвовать в законодательной власти, во-вторых. Советская партийная верхушка конечно "участвует в делах государства", так как, собственно, это единственное ее занятие, но она целиком принадлежит государству. Став государевыми людьми, она давно лишилась своего гражданского состояния, принадлежит бюрократии, но никак не гражданскому обществу.
Современное " политическое государство есть организация отделенная от гражданского общества", поэтому все попытки функционера стать политиком тщетны. "Законодательная власть есть представительство политического бытия гражданского общества... законодательная власть выступает как представитель политического сознания, которое может выявить свой политический характер лишь в конфликте с правительственной властью". Чиновник не может быть политиком, а не чиновнику заниматься политикой значит участвовать в законодательной власти.
Формой участия гражданского общества Советского Союза в политике в принципе можно считать Советы, но Советы в условиях однопартийности - это статисты в делах правящей партии, и Сталин высказался на этот счет достаточно откровенно, обрисовав структуру государственной машины.
"Теперь, - писал он, - нам нужно поговорить о диктатуре пролетариата с точки зрения ее строения, с точки зрения ее механизма, с точки зрения роли и значения тех "приводов", "рычагов" и "направляющей силы", совокупность которых составляет систему диктатуры пролетариата.
Рычаги и привода - это те самые массовые организации пролетариата, без которых невозможно осуществление диктатуры,.. это профсоюзы рабочих, советы с их многочисленными разветвлениями в центре и на местах в виде административных, хозяйственных, военных, культурных и других государственных организаций,.. кооперация всех видов со всеми разветвлениями, включая сельскохозяйственную кооперацию,.. это союз молодежи, который имеет своей задачей воспитание молодежи...
Партия - это передовой отряд пролетариата, это его авангард, являющийся основной руководящей силой диктатуры пролетариата.
Её сила заключается в том, что она вбирает в себя всех лучших людей пролетариата из всех его массовых организаций".
Итак, "партия осуществляет диктатуру пролетариата. Но она осуществляет ее не непосредственно, а при помощи профсоюзов, через советы и их разветвления. Без этих "приводов" сколько-нибудь прочная диктатура была бы невозможна".
Такое положение дел, если не имело сколь-нибудь вразумительных оправданий по итогам правления Иосифа Сталина, то по крайней мере имело несомненные исторические корни. "мы, большевики, понимаем под диктатурой пролетариата в сущности диктатуру его организованного и сознательного меньшинства... Политическая партия может объединить лишь меньшинство класса, так же, как действительно сознательные рабочие во всяком капиталистическом обществе составляют лишь меньшинство всех рабочих. Поэтому мы вынуждены признать, что лишь это сознательное меньшинство может руководить широкими рабочими массами и вести их за собою".
Здесь мы сталкивается с исторической традицией, время которой прошло, с организацией "сознательного меньшинства пролетариев", возникающей из противостояния царизму. Именно такое противостояние придавало партии большевиков сущность сознательного пролетарского меньшинства, пренебрегая, между прочим, невразумительностью ее теории и ее разношерстным, разночинским составом с преобладанием интеллигенции. (сам Ленин - юрист и литератор, из новоиспеченных дворян, Сталин - сын сапожника и недоучившийся семинарист и так далее)
С исчезновением противостояния двух враждующих сил формальные признаки - пролетарский состав, исключительное руководство теорией марксизма, и тому подобное, - могут лишь прикрыть иную, изменившуюся сущность партии. "Тот, кто - по выражению Ленина, - не закрывает оба глаза на действительность", не может не понимать, что в эпоху Сталина диктатура пролетариата - это диктатура одного человека.
Новые исторические (и политические) условия требуют новых форм ориентации на марксизм. Ленин искал их в усилении власти партгвардии, Сталин - в укреплении своей личной власти. И тот и другой хотят сохранить марксизм, разумеется марксизм в их личном понимании, один - в партгвардии против партии "не совсем пролетарской", другой - в себе самом против партгвардии и ее "пораженчества". Оба они отстаивают идеи пролетарской революции как могут и как понимают, а, в конечном итоге, - взгляд на нее того слоя людей, к которому принадлежат.
Как и все революционеры, Ленин опередил свое время и не успел "подтянуть" российское общество до своего уровня - жизни не хватило и, трудно сказать, хватило бы возможностей и сил. Насилие рождается в общем-то из желания подмять жизнь под себя, под свои представления о том как надо жить. Поэтому даже приличные люди типа Робеспьера грешат насилием.
Сталин ничего не опережал и его "подтягивание" остановилось на уровне представлений о революции громадного большинства полупролетарского населения СССР. Роковой образ Иосифа Виссарионовича бессмыслен, Сталин человек идейный, логикой своего положения призванный утверждать свою правоту насилием. Конечно, все фанатики, в известном смысле, честолюбцы, но иных возможностей как личного, так общественного порядка, кроме насилия, он не имел.
В России начала двадцатого века, когда марксизм не мог быть естественным массовым мировоззрением, когда марксизм и гражданское общество были несовместимы, он мог существовать только в отчужденной от общества сфере - в политическом государстве. Поэтому с исчезновением критических условий мировой войны и разрухи, сделавших коммунистическое учение реальностью, всеобщим интересом и всеобщей надеждой на лучшую жизнь, марксизм становится постепенно частным делом все меньшей доли людей и просто-напросто требует своего политического обособления от общества, чтобы сохранить свою всеобщность. "Всеобщий же интерес как таковой и как сохранение особых интересов является целью государства, составляет абстрактное определение действительности государства, его существования... Эта цель как бытие составляет для государства стихию его существования". Так что, если хотели сохранить марксизм, неизбежно шли на усиление господства политического государства, его крайнее обособление от гражданского общества, от граждан, через централизацию власти.
Для понимания генезиса политического строя в СССР, поведения Ленина, а затем Сталина, решающим является факт социальной революции в отсталой стране. Степень развития производства и русского общества никак не могла предполагать подобную революцию, которая стала возможной лишь благодаря известному опережению политическим развитием развития экономического за счет привнесения извне идей марксизма, рожденных на почве гораздо более во всех отношениях развитых стран Западной Европы.
Использование идей марксизма в Российской империи требовало господства самого марксизма, его политической диктатуры. Демократия Советов эпохи всеобщего кризиса и войны ( а именно об исключительности момента всегда упоминал Ленин, говоря о возможности социалистической революции в России ), когда преобразования в коммунистическом духе были возможно выходом для нации, неизбежно, если хотели сохранить новые социальные отношения, должна была смениться диктатурой "партгвардии", диктатурой людей, по суди, являвшихся материальной оболочкой марксистских идей. Диктатурой, основанной, в общем-то, на двух китах: субъективном авторитете партгвардии в партии и объективном процессе централизации власти в стране, в ограничении поля политической жизни. Именно эту цель, в конечном счете, преследовали меры против "раскола", запрет фракционности и тому подобное.
Когда же партгвардия разложилась и часть ее отказалась от своего детища, признав в лице товарища Троцкого возможное поражение пролетарской революции в России, Сталин, защищая ее как мог и как умел, смел партгвардию с лица земли. Но свалив партгвардию, Сталин свалил себя как марксиста, потому что в марксизме он нуль. Восстав против своего впавшего в детство бога, Иосиф Виссарионович престал слышать его глас, превратился из пророка марксизма, в папу верующих в марксизм, стал схоластом оставленной ему в наследство теории, стал жертвой собственного мышления - мышления полупролетарского населения Союза. Марксизм улетучился на небеса неизменных представлений, догм, то есть исчез как марксизм.
Итак, за период с 1917 по 1958 год имеем превращение теории из дела общества или громадной его части, которую составляли трудящиеся России, в дело отдельных членов общества, и, в конце концов, в дело над обществом, вне его компетенции, когда марксизм-ленинизм существует сам по себе и не воспроизводится общественным бытием, когда он приобретает сверхъестественные, потусторонние черты раз и навсегда данного обществу закона, когда-то произнесенного слова, сошедшего с уст откровения. В общем, марксизм из материи жизни превращается в дух ею управляющий, как когда-то бытие христианского бога превратилось в библейские тексты. Из живого, находящегося в непрерывном развитии учения, марксизм становится теологией социальной жизни, которая подчиняется совсем другим законам, формально признавая господство идей Маркса, Энгельса, Ленина, а упражнения советских и не только ученых превращаются в чистую как слеза схоластику, которая скрывает за собой все что угодно, кроме идей первоисточника.
Переиначивая Маркса, можно сказать, что "политическое государство обособляет марксизм от общества, что оно доводит его до абсолютной самостоятельности", когда идеология существует помимо общества. "Власть политического государства над теорией Маркса сводится к собственно к власти теории, к ее сущности, которая доведена до существования. Государству остается иллюзия будто оно является определяющим, в то время как оно является определяемым. Государство, конечно, ломает волю семьи и общества, но оно делает это для того, чтобы дать существование воле постулатов идеологии, которая не подвластно семье и обществу, и признать это существование высшим существованием политического государства, высшим нравственным существованием... Идеология в СССР есть теория Маркса, ставшая для себя самой религией".
Культ личности - логичное продолжение процесса отчуждения общества от политики, ликвидация последних остатков материальности марксистских идей, окончательный их переход в недоступный мир "чистого духа" для всех, кроме одного человека.
Культ личности в России - та же теократия, где божественное бытие социальной идеи и божественное бытие вождя взаимопереплетаются. Идея обожествляет вождя, вождь очеловечивает идею. Иосиф Сталин как папа римский - непогрешимый наместник пролетарской идеи, владыка пролетарского государства, а все верующие - рабы идеи, рабы государства, его рабы. РСДРП образца 1917 года либо ушла туда, откуда пришла, назад на запад, либо вслед за марксизмом в потусторонний мир.
Кроме усыхания политики русский термидор продемонстрировал крайнюю форму подчинения всех областей частной жизни догмам идеологии - явление обычное в теократическом государстве. Термидор означал торжество вульгарного марксизма, превращение марксизма из религии знания в религию незнания. Точно так предмет из более развитой цивилизации, попав к отсталым народам, теряет свое первоначальное назначение и ценность, выпадает из реальной жизни людей в мир их иллюзий и, приспособленный для своего нового бытия как предмет культа, мало-помалу превращается в символ, заклинание, фразу, лозунг, штамп. Деградация марксизма в СССР, особенно после 1928 года, это не ревизионизм или что-либо связанное с пересмотром теории, это изменение самой сути марксизма, превращение его из науки в религию. Именно потому, что коммунизм в системе политических ценностей СССР есть религия, неизбежно, рано или поздно, разочарование в нем как в религии по мере экономического развития страны и исчезновения тех патриархальных отношений, от которых он в свое время абстрагировался превращаясь в религию. Марксизм как материалистическое учение исчез уже к тридцатым годам двадцатого века и, следовательно, идеологическая слабость КПСС - это уже не проявление слабостей марксизма, а следствие его полного отсутствия.
Коммунизм, как религия, способствовал возникновению аберрации, имевшей место, наверное, во всех великих общественных движения прошлого: люди представляют себе цель значительно более близкой и совершенной, чем она есть. В своей новой сущности марксизм из орудия переустройства общества превратился в средство управления обществом. "Вера, религия, теология вообще не имеют теоретического значения, истинной ценности; их ценность и назначение чисто практическое - приводить людей, которые не определяются разумом, к повиновению, добродетели и счастью". В такой ситуации "политик должен уметь торговать надеждами", делает ли он это искренне или не очень. "Людям нужна иллюзия великой цели, тогда как из политиков дальше всех пойдет тот, который не знает куда идет". Религиозное братство людей здесь основано на иллюзии, иллюзорно и со временем разлагается в индивидуализм. И если объективная основа термидорианского переворота в России - это всеобщая российская отсталость, то субъективная - политический индивидуализм, неизбежное следствие иллюзорности всякой политической религии, веры.
Индивидуализм сыграл не последнюю роль в развале "партгвардии", индивидуализм, в сущности, подстегнул новую волну политиков к перевороту. Политику недостаточно воспринимать только как борьбу классов или групп, так как тогда придется признать, что класс часто действует себе во вред. Обычно она меньше всего борьба классов. Политика скорее столкновение ходатаев по делам класса: в лучшем случае - по поводу устройства дел класса, в худшем - без всякого общественно значимого повода, обыкновенная игра честолюбий. Оттого политические изменения часто не затрагивают социальной физиономии общества, меняют только декорации и лица, политический строй и политиков.
В политике вполне разграничены личные и общие интересы. Перефразируя известное высказывание Маркса: "Не добрая или злая воля людей, а состояние производительных сил определяют меру использования личности для целей общества". Все остальное - игра страстей и честолюбий.
История оценивает масштаб личности государственных деятелей в иной, вне личностной мере, и потому ставит в один ряд людей совершенно разных по своим качествам и манере вести дела, разных убеждений и свойств характера - ей безразлично, кто автор: убийца или порядочный человек. Потомкам не безразлично, поэтому им свойственно в зависимости от результата наделять мерзавцев хорошими чертами, и демонизировать приличных людей. "Индивиды, поскольку они являются носителями государственных функций и властей, должны рассматриваться по своему социальному, а не своему частному качеству".
Впрочем, в политике очень легко стать убийцей, оставаясь порядочным человеком. Другое дело, что в ней существует зависимость между масштабом предстоящего дела и качеством личности. Все отрицательные стороны личности коренятся в ее индивидуализме, все положительные - суть ценности общества, поэтому перестройка политическая ил социальная, экономическая или культурная в гораздо большей степени удается идеалистам, не имеющим чрезмерных личных интересов, а также предполагает идеализм масс, зараженность их какой-либо идеей, несущей отпечаток, хотя бы и иллюзорный, справедливости, равенства и братства людей.
Но с другой стороны, полное отсутствие страстей грозит политической недолговечностью во времена, когда власть всё ещё предмет желания. Оттого даже у самых лучших людей, делавших политику, в противоположность всем самым положительным свойствам, которые только может себе представить современное им общественное мировоззрение, существовала всегда громадная жажда власти, если не для себя, то для других, и лишь у самых щепетильных из них это приобретало характер внешней необходимости, осознанно воспринималось как необходимое условие, неизбежное зло их политического бытия.
Власть для людей действительно "яблоко раздора", во-первых, потому что они заинтересованы в возможности самоутвердиться, втиснув свое "я" в исторический ландшафт, во-вторых, забота о своем благополучии заставляет их рассматривать власть как источник материальных благ.
Политика есть сохранение и изменение общества, то есть нечто более важного, чем сам индивид, причастность к ней запечатлевает его в архитектуре цивилизации либо в виде не к месту прилипшей мухи, либо как архитектора известной части здания, строителем которого конечно будет народ. Таким образом, в политической деятельности есть элемент возможного бессмертия личности - вещь немаловажная для каждого существа, обладающего разумом и, увы, смертного.
Затем, политическая власть не власть без известной свободы распоряжаться людьми и их материальным богатством, ибо невозможно, на обладая возможностью перемещать материю цивилизации во времени и пространстве, изменять её. Эта свобода, несмотря на все конституционные ограничения, позволяет политикам до сего времени перемещать богатства общества в свой карман, все равно открыто используя для этого силу государства или позволяя подданным угождать себе. Лишь когда власть перестает быть предметом частного интереса, лишь тогда можно говорить о конце, о завершении борьбы за неё с теми целями и теми методами, которые до сих пор применялись.
Подталкиваемая жаждой власти, самомнением и верой в свое мессианство "новая волна" накрыла "партгвардию", охотно пошла на переворот, который сотворил крайний мессианствующий индивидуализм Иосифа Джугашвили. Сталин опирался на свои амбиции и черпал сои кадры в среде молодого полукрестьянского пролетариата СССР, точно так как его последователь Мао-Цзе-Дун опирался "на политический раскол в среде крестьянства, на беднейшие слои деревни с их стихийной тягой к уравниловке, в качестве источника преданных кадров, а давление этих слоев использовала как рычаг для навязывания своих военно-казарменных схем",
Из людей малообразованных, практически никогда в жизни не имевших дела с марксизмом, образовалось сословие, которое помогало Сталину управлять страной, сословие при власти, сосредоточенной в руках одного человека, - "гражданское общество политического государства" как определял бюрократию Карл Маркс.
Нетерпимость "новой волны", "охота на ведьм" в ее исполнении ничем не отличалась от нетерпимости и невежества всех других классов и сословий в другие времена и в других странах, принимая в своей крайности образ Варфоломеевской ночи. Инспирированное Сталин преследование своих бывших политических соратников как "врагов народа", мнимых и действительных еретиков нашло благодатную почву в головах приверженцев нового социального порядка.